Бояры – это, если по-русски, бояре. Так величали на белорусских землях тех, кто получал надел земли за несение военной службы. Скорее всего, землю отмеряли сразу нескольким владельцам в одной местности – так образовались целые поселения бывших служивых, прозванные Боярами. В Беларуси населённых пунктов с таким названием аж 40. Почти треть – на Гродненщине. В самом Гродно слово Бояры давным-давно стало нарицательным и пугающим, оно до сих пор в ходу и значит «психушка», «дурдом». Всё потому, что долгие годы в этом небольшом населённом пункте в 20 километрах от Гродно и неподалёку от польской границы располагалась областная психиатрическая больница.
… Спятил, свихнулся, помешался – каких только слов ни придумали мы, чтобы обозначить состояние человека с больной психикой. Помню, как о молодой женщине, душа которой не вынесла внезапной гибели мужа, мать её говорила со вздохом: «Зваръяцела…» Все эти характеристики, хоть и грубы, жестоки, беспощадны, но не беспочвенны, и суть заболевания очерчивают верно: слом психики, потеря рассудка, очевидное отклонение от нормы. Вот только о природе такого недуга, механике его зарождения специалисты до сих пор спорят, ищут способы полного излечения – но пока тщетно, тщетно, тщетно… Таких больных – тысячи.
Журналистам нередко приходится принимать и выслушивать людей с не слишком здоровой психикой. В редакцию они приходят с надеждой на то понимание, которого не могут найти ни дома, ни на работе, ни у врача – его чаще всего остерегаются, считая себя не больными, а сложными, непонятыми, запутавшимися. Приходят и пишут. Вот и ещё одно письмо. На этот раз от человека, признающего себя больным и добровольно отдающегося в руки медиков, но требующего от них более человечного к себе отношения. Хотя лучше – само письмо. Тяжёлое, неприятное. Пришло оно из Бояр, от бывшего майора госбезопасности Л.
«Нахожусь здесь уже полгода. Тоска страшная: ни радио, ни газет, ни кино, ни бесед, ни телефона, ни библиотеки. В общем, как в джунглях. Как лечимся? Никаких обходов, объяснений, таблетки заставляют пить насильно. В мастерских работа адская: таскаем тюки бумаги по 50 кг. А кормят плохо: утром только каша, работаем по 6 часов. Оплата: 20 – 30 копеек в день. Больных за людей не считают, бьют и в мастерских, и в отделении – чем попало.
Единственная отрада – старенький чёрно-белый телевизор, который три месяца вообще не работал. Сейчас только первая программа. Никому до нас нет дела, медперсонал сам по себе, больные – сами по себе. На работу гоняют в телогрейках без пуговиц, в кирзовых сапогах без портянок. Курить нечего. Если выдают деньги, отоварить их негде. Короче, обо всём не напишешь. Надо приехать и посмотреть, как нарушают права человека. Писал уже прокурору, в облздравотдел – бесполезно».
***
Зачитываю это письмо в кабинете старшей медсестры психоневрологической больницы в Боярах Е. Романович, здесь же ещё несколько женщин-медиков.
- Что ж, в чём-то он прав… - задумчиво соглашается одна.
- Хотя многое можно оспорить, - возражает вторая. – К примеру, пуговицы или курево, где вы их сейчас купите?
И правда, на дворе май 1991-го, социализм себя исчерпал, а капитализм ещё не развернулся в полную силу…
Больной Л., узнаю, уже выписан, но помнят его здесь хорошо.
- Очень своенравный, с характером, - говорит о недавнем пациенте медсестра Л. Янушкевич. – Придёт на укол и сразу требует: «Чтобы шприц одноразовый! И при мне набери!» А комплекция у него здоровая, так по две-три порции съедал. Чего-чего, а добавки у нас хватает. И всё равно жалуется. По жалобам его уже откуда только не приезжали! Из КГБ, из облздрава! Даже на Красной площади в Москве, где палаточный городок был, его видели. Что у него? Да от водки. Но уже не горячка, а хроническое психзаболевание.
***
Что больше всего впечатлило меня в письме? Ощущение, что написано оно из заключения и речь в нём не о больных – о преступниках. В Боярах действительно ни радио, ни кино (телевизор добит до ручки), ни телефона, ни буфета, ни прогулок во дворе, ни занятий или каких-то бесед с пациентами. Вот поставьте себя на место такого больного – пусть страшно, невообразимо – попробуйте. И вспомните, если смотрели, американский фильм «Пролетая над гнездом кукушки» с Джеком Николсоном – об обитателях психиатрической лечебницы. Больше всего поразили меня занятия с душевнобольными людьми, их спортивная площадка. Почему? Наверное, потому, что интуитивно чувствовала – у нас такое невозможно.
И вот убеждаюсь: правда. С переводом больницы в Боярах на хозрасчёт сократили ставку медсестры по реабилитации, в функции которой как раз входили занятия с больными. Почему сократили именно эту должность? Возможно, занятия проводились формально, для галочки, и не давали ровно никакого эффекта? Иначе вряд ли поднялась бы рука лишить больных хоть какой-то возможности осмысленно общаться, тормошить свои мысли, поддерживать остатки интеллекта.
- Им, вообще говоря, не до этого, - печально замечает врач-психиатр Т. Н. Чуксина. – Больше всего они жаждут уединения. Вот забиться подальше от всех, и чтоб никто не трогал.
Понимаю… С кем не бывает в момент дикой усталости… Честно сказать, ступая на территорию Бояр, побаивалась – сумасшедший дом, всего ожидала: криков, драк, стенаний.
- Да вы что, - усмехается Татьяна Николаевна, - не те времена. Агрессию, буйство сразу убираем нейролептиками.. Так что у нас довольно спокойно.
Ну хоть с этим хорошо…
- А смирительную рубашку, холодный душ применяете?
- Что вы!.. Это всё в прошлом.
Мы идём по больничному коридору. Бесцельно бродят по нему две-три фигуры с понуренными головами. У окна, будто отстранившись от всех, опираясь на спинку стула и закинув ногу на ногу, сидит седовласый мужчина с красивым когда-то лицом. Узнаю: известный артист драмтеатра. В позе его, довольно вальяжной, и безысходная усталость, и всё-таки артистичность.
Опять встаёт перед глазами американская клиника. В ту бы обстановку его!..
- У нас хроники лежат, - бросает на ходу врач. – Все старые знакомые. Вот острое убираем и выписываем, если родственники просят. Подолгу не держим. Хотя некоторые лежат и год, и полтора…
***
Приёмный покой. Привезли новенького. Из психдиспансера, там только амбулаторное лечение, не справляются. Парню 29 лет, эпилептик. И воришка, заведено уголовное дело. Склонен к побегу. С ним стопка книжек. Молчит. За него отвечает врачу сопровождающий, молодой мужчина в спортивном костюме. Кто он? Родственник? Вот, явно волнуясь, перебирает вещи новенького. Брат?
- Ты чего ж сумочку воровал? – спрашивает врач.
- Плохо было. Таблетки кончились.
- А ты не знал, куда за ними пойти?
Молчит.
- Говори! Сейчас как дам в лыч, сразу заговоришь! – это тот, что в спортивном костюме. Значит, не родственник. Оказалось, и близко не родня – пациент психдиспансера, взялся помочь санитарам с доставкой, что называется, на общественных началах… И в том, что может дать и, видимо, даёт, сомнений у меня уже не остаётся. Вот прибегают ли к этому санитары? Не знаю, не видела. А спрашивать такое не станешь, да и бесполезно.
- Татьяна Николаевна, вас не угнетает общение с больными чисто интеллектуально?
- Конечно, трудно. Порой голова пухнет. Оттого нам и платят за вредность. Хотя больше угнетает даже не уровень общения, на который приходится спускаться, а то, что мы для больного «враги», - как же, пытаемся лечить, когда он считает себя совершенно здоровым! Вот что неприятно, хотя понимаем – это результат болезни, и никуда от этой антипатии не денешься.
Запись больных в приёмном покое ведёт медсестра Янина Гацко, улыбчивая, мягкая, спокойная, даже голос у неё какой-то протяжно-певучий… На такую невозможно обидеться.
- А как к вам Л.относился?
- У нас хорошие были отношения…
Всё-таки чувствуют больные добро, понимают.
А реабилитацию в Боярах решено возродить: занятия, беседы, прогулки по территории. Для этого предстоит огородить сеткой часть луга. Короче, у нового главврача А. Конанович, как мне рассказали, большие планы – скорей бы они осуществились.
***
Встретиться же нам не удалось, а поскольку информации мне явно не хватало, я решила пополнить её у главного психиатра области Романа Эйсаковича. Проблем, оказалось, тьма. Нищенское существование – всей медицины и психиатрии в частности. Убогие, неспециализированные больницы. Допотопное оснащение. Примитивные условия, в которых пребывают люди, потенциальные больные (в условиях комфорта, согласитесь, психика страдает реже). Кому нужны будут психоневрологические больные в условиях рынка, к которому мы сейчас так стремимся? (Напомню, на дворе май 1991 года). Их первыми выкинут с рабочих мест, впрочем, как и других больных и инвалидов. Как увязать право врача-психиатра на оказание помощи тяжелобольному и право последнего на неприкосновенность личности? Тем более, что были злоупотребления, были…
- Поймите, я не имею морального права требовать: «Психбольным – в первую очередь!» Понимаю, что приоритет за родовспоможением, детьми, хирургией. Не от хорошей жизни перевели роддом в кардиологический диспансер – заметьте, специализированный! У хирургов нет шовного материала! Да у меня язык не поворачивается просить за психбольных!..
- Но почему? Оттого, что они неперспективные?
- Упаси бог! У нас есть замечательные лекарства, в достаточном количестве – страна расплачивается за них валютой и не скупится. Другое дело что социальная реабилитация возможна не у многих наших пациентов. Это трагические области медицины: психиатрия и онкология… Но поверьте, у нас есть ещё более запущенные…
Позже, возвращаясь к этому диалогу, я мысленно не соглашалась с Эйсаковичем. Ну а кто же будет просить, настаивать, если не он? Больные? Они сами не ведают, что творят. Их родственники? Да они так ошарашены горем, что дай бог самим удержаться в состоянии душевного равновесия. Местные власти? Но они как будто не видят. Единственным на область приличным зданием, построенным специально для клиники, располагает психиатрическая больниц в Островле Лидского района. Остальные ютятся где придётся. Областной диспансер – в монастырских кельях! Примыкающих к Бригитскому костёлу. В палате 8 человек. Один спит, другой маячит взад-вперёд, третий остервенело рвёт простыни… А был проект новой областной клиники – но не рискнули местные власти вкладывать в неё деньги. И построили ту клинику в Тарту. Теперь верующие наседают: верните монастырь! Психиатры затаили дыхание: авось, добьётся костёл своего, и выберется диспансер в подобающее его назначению здание…
Почему мы так боимся врача-психиатра? Почему, невольно втягивая голову в плечи (как бы кто не увидел и чего не подумал), переступаем порог психоневрологического диспансера, да ещё если он расположен в людном месте в центре города, как это было и у нас? Боимся лишней огласки? Да. Как и фатального диагноза, за которым уже не просто болезнь, а судьба. И шепоток вокруг, домыслы и настороженные взгляды… Но, несмотря ни на что, излечение возможно, а лечение необходимо. Так почему этим врачам и этим больным не создать эстетичные и достойные условия существования? Чтобы хоть внешне не ставить их в положение изгоев.
***
- Роман Людвигович, ещё один терзающий меня вопрос. Кто больше подвержен психическим заболеваниям? Мужчины? Женщины? Люди каких профессий? Рискуют ли сами психиатры?
- Если вы думаете, что люди интеллектуального труда чаще надрывают психику, скажу - нет. У нас как раз больше больных рядовых профессий, из сельской местности. И знаете, почему? Там позднее обнаруживают заболевание. И форма его уже более запущенная. Мужчин у нас лежит больше. Они не столько подвержены психиатрическим заболеваниям, сколько травмам, алкоголизму, которые и влекут за собой психозы. А ещё, в силу физических данных, характера, не совсем здоровые в психическом отношении мужчины представляют общественную опасность, и потому госпитализируют их чаще. Очень много сейчас предстарческих (50 – 60 лет) и старческих психозов. Продолжительность жизни растёт, а мозг стареет…
- Если бы социальные условия получше…
- Безусловно. Но всё как раз наоборот. С возрастом на материальные затруднения накладывается потеря близких, и … Ну а что касается самих психиатров, то за 26 лет работы я не помню случая заболевания коллеги или кого-то из медперсонала. Не скрою, обстановка давит на психику, но нельзя постоянно остро переживать. Нужно уметь профессионально вживаться в ситуацию.
Напоследок мой собеседник рассказывает случай, который обычно приводит в пример студентам-медикам. Больная из Гродно поступала в диспансер регулярно, причиной обострений были скандалы в семье. Здесь она восстанавливалась, а в семье всё повторялось сначала: муж пил беспробудно, дебоширил, денег постоянно не хватало. Хоть в петлю! Муж это и сделал. А она получила от родственников наследство – и с тех пор к психиатрам не обращается. Исчез элемент тревоги – за завтрашний день, за отношения в семье. У женщины появился нормальный социальный статус, она стала жить как человек. Разве это не повод для раздумий и выводов?
Провести более дотошное разбирательство по письму майора Л. мне одной было просто не под силу. Да и задача это скорее облздрава, юристов. Хотя не верю, чтобы кто-то из медиков (врачей ли, сестёр, санитаров) хотел зла своим подопечным, сознательно глумился. Работать в психиатрии, мне кажется, могут люди только самоотверженные. Другие не выдержат. Согласна с майором: и шприц одноразовый необходим, и возможность посмотреть телевизор, походить по траве. Да мало ли? Но главное, чтобы понимали и помнили те, кто рядом с больными: не преступники они – несчастливцы.
***
Спустя двенадцать лет больницу из Бояр и диспансер, размещавшийся в монастырских кельях, перевели в новое грандиозное здание, по виду – дворец, построенный отчасти на пожертвование Папы Римского в знак благодарности за освобождённый для верующих монастырь.