РУССКАЯ ЗЕМЛЯ ПУШКИНА И ДАНТЕС
1
За 100 лет после Октябрьской революции 1917 года отлученный от земли народ отучили думать о ней. О СВОЕЙ, между прочим, земле - потому что в большинстве абсолютно бесправные и нищие русские крестьяне, «стопроцентные» рабы дворян, каким-то чудесным образом при полной безграмотности вообще, а в финансовых вопросах тем более, после освобождения при Александре Втором в 1861 году сумели за сорок лет выкупить у эксплуататоров помещиков практически всю российскую землю в свое частное пользование. И должен возникнуть закономерный вопрос: а о чем тогда толковали большевики, выдвигая главный лозунг своего правления – «Земля – крестьянам»?
Да, в России было 300 тысяч безземельных крестьян – батраков, которых «справедливые» победители должны были одарить землей. Ну отдали бы им помещичьи земли и даже дома, которых бы хватило всем безземельным. Однако вместо этого сделали безземельными всех поголовно крестьян в России, лишив их законной собственности, которую они заработали кровавым потом. Противников такого решения лично В.И. Ленина раскулачили и сослали в трудовые лагеря. А противников, понятно, было много, да все крестьянское сословие, которое на все время правления большевиков, то есть, на 70 советских лет, стало для власти «нерукопожатным» и притеснялось до самого государственного переворота в 1991 году, пока его снова не обманули по-крупному, отняв и обобществленную землю. То есть, с узаконенным крепостным правом при царствовании сына Рюриковича Ивана Грозного и Анастасии Захарьиной-Юрьевой (Романовой) Федора Иоанновича русские крестьяне все решительнее лишались и земельных, и гражданских прав. При Алексее Михайловиче Романове это бесправие узаконили Соборным Уложением, при Петре Первом закрепостили множество вольного народу только по приписке их к усадьбе помещиком, при просвещенной Екатерине Второй крестьянам запретили жаловаться на помещиков вообще при любых зверствах и мерзостях, творимых хозяевами.
Хотя и просвещенная Екатерина Великая, и ее просвещенный внук Александр Первый Завоеватель мечтали сделать крестьян свободными. Но чем сильнее они об этом мечтали, тем тяжелее становилась участь крепостных в России и сильнее их зависимость от помещиков. Почему же сестра Александра и Николая Мария Павловна, став герцогиней Веймарской после замужества, смогла доказать просвещенность своей российской семьи, создав в Веймаре настоящий социальный рай? Большие средства вкладывала Мария Павловна в развитие искусства. Великие немцы Шиллер и Гете, венгр Лист и студенты знаменитого Йенского университета имели ее высокое покровительство, а их творчество расцветало. Она развернула широкую благотворительную деятельность, в Веймаре стали создаваться "ссудные кассы", работные дома, ремесленные школы. Но главное – материально положение жителей герцогства при ней было настолько прочным, что все они каждый день могли позволить себе хорошо питаться – есть рагу и пить кофе, как говорила сама Мария Федоровна, гордясь своими достижениями.
Секрет такого успешного правления был прост – в эти социальные проекты, как мы говорим сегодня, она вкладывала очень большие средства, большая часть которых брала из своего российского приданого. А это были деньги, которые в виде непосильных налогов платили русские крестьяне, оставаясь нищими и питаясь в основном черным хлебом и квасом. Именно на эти деньги бурно развивался Веймар, подавая пример всей Европе.
Вот в чем главный вопрос крестьянской проблемы в Российской империи: деньги. Имей их русские императоры в том же объеме, в каком их имела для своих нужд Мария Павловна Романова в Веймаре и, главное, желание вкладывать бюджетные средства и средства дворян в развитие земледелия и крестьянских хозяйств, проблема крепостничества отпала бы давным-давно – все закрепощенные сами себя выкупили да и землю скупили у нерадивых русских помещиков, которые так «хорошо» разбирались в земледелии, что получали с гектара три центнера зерна, засевая два. Откуда же было взяться деньгам при такой «хозяйственности»? Во время правления герцогством русской принцессой в Йенском университете, основанном в 1558 году, изучали эволюцию развития животных и человека, а также там имелся богатейший ботанический сад, позволявший изучать растения. И все это щедро оплачивала Мария Павловна. А в России лишь в середине 19 века создали три-четыре сельскохозяйственных учебных заведения, в которых три года обучали иностранному языку, истории и философии, и только оставшиеся полтора года – наукам об агрономии и животноводстве. В самое активное время работы этих учебных заведений на бюджетные деньги оттуда выпустили 400 специалистов, многие из которых разъехались по городам делать себе карьеру чиновников. А оставшиеся должны были обеспечивать сельскохозяйственными знаниями миллионы помещичьих хозяйств и сотни миллионов работавших в них крестьян. Ну какие инвестиции в деревню, какая забота о плодородии русской земли и об улучшении крестьянской жизни? Главный инструмент экономического развития – палка помещика.
Да еще вопрос: как бы использовались эти инвестиции, если бы они и выделялись? Помещики повсеместно закладывали свои имения вместе с крепостными в банки (опекунские советы) ради траты денег не различные удовольствия, не на развитие сельского хозяйства, туда же пошли бы и инвестиционные средства. Об этом хорошо было известно Романовым и их правительствам. Поэтому и начинать инвестировать в крестьян было как бы не за чем. Можно понять, как на пути к их процветанию недвижимо стоял помещик- владелец и необразованный и бессовестный глупец, аморальный собственник миллионов русских душ, закованных в цепи рабства.
2
Безнравственность и тупость дворян часто потрясала самих царей. К примеру, Николаю Первому лично пришлось распутывать некрасивую историю с наследством Екатерины Гончаровой, жены убийцы А.С. Пушкина Жоржа Дантеса.
Историки пишут: « Выражение поистине всенародной любви к умирающему поэту, всенародная скорбь в связи с его трагической гибелью были настолько сильными, что заставили тех представителей светского общества, кто был способен на более или менее объективную оценку случившегося, понять наконец, что Пушкин был национальной гордостью и не мог быть судим лишь по меркам этого общества. Поэтому вход во многие дома, где Дантес еще вчера был с любовью и восторгом принимаем, стал для него закрыт. Это вынудило Дантеса излить жалобу председателю суда на такое неискреннее светское общество. Суровый приговор был для него полной неожиданностью. Подобного рода возможных последствий дуэли он для себя не допускал, так как ответственность за участие в подобных поединках обыкновенно сводилась, как отмечено, к незначительному наказанию. При этом явная поддержка его преддуэльного поведения светским общественным мнением выглядела в его глазах чуть ли не как аванс будущего милосердия юстиции или гарантия символического наказания, которое будет определено ему (зачтутся, по его мнению, судьями и обильно сыпавшиеся на него императорские милости). Дантес не мог не думать, что будущие его судьи – это те, кто принимал его, восторгался его плоскими казарменными шутками, почти открыто брал его сторону в создавшейся ситуации и даже поощрял его и приобретенного им в России отца к интригам против семьи Пушкина. И Дантес, и Геккерен-старший, и многие другие представители светского общества допустили при этом существенный просчет: не смогли предвидеть широкого общественного резонанса, выражения общего горя по поводу смерти любимого поэта, открытого негативного отношения людей к светскому обществу, допустившему эту национальную трагедию. Поэтому иной, более суровый подход суда к определению наказания за происшедшую дуэль объясняется изменившимся отношением части светского общества (одних – по причине позднего прозрения, других – по причине боязни проявления народного гнева) к оценке преддуэльных событий.
О редкостной безнравственности убийцы великого поэта свидетельствует и его поведение после дуэли. Конечно, он понимал, что его карьера, так блестяще начавшаяся в России, рухнула. Однако, как и большинство подлецов, он не унывал ни при каких обстоятельствах. Лучше всего об этом свидетельствует содержание письма Андрея Карамзина, написанное своим родным через несколько месяцев после дуэли: «Странно мне было смотреть на Дантеса, как он с кавалергардскими ухватками предводительствовал мазуркой и котильоном, как в дни былые» (на балу, устроенном в Бадене русской знатью, т. е. по существу тем же обществом, которое погубило Пушкина и для которого Дантес был «несчастным»). Да и что другое можно было ожидать от «проходимца, у которого было три отечества и два имени» (такую меткую характеристику французскому монархисту, усыновленному голландским дипломатом и обласканному русским двором, дала младшая дочь Карамзина Е. Мещерская, искренне сочувствовавшая поэту)».
На этом, казалось бы, навсегда должна оборваться связь Дантеса с российским правосудием. Однако нет. Многие годы спустя после трагической для русской культуры дуэли Дантес преследовал семейство Гончаровых своими имущественными претензиями (их жертвой оказалась и Наталья Николаевна). А в споры эти, помимо судебных органов, оказались втянутыми не только высшие сановники (министр иностранных дел Нессельроде, шефы знаменитого III-го Отделения А. Орлов и В. Долгоруков), но и сам царь Николай I.
В чем заключалась суть этих претензий? Дело в том, что в связи с выходом замуж за Дантеса старшей сестры Натальи Николаевны – Екатерины их братья Дмитрий и Сергей обязались выплачивать Екатерине определенную сумму (эта обязанность выпала на братьев, так как их отец – Николай Афанасьевич Гончаров был психически болен, и в 1832 г. Дмитрий Гончаров был официально назначен опекуном над своим душевнобольным отцом и ведал наследственными и денежными делами Гончаровых). Вначале эти выплаты осуществлялись регулярно, но затем в силу крайне расстроенного состояния дел Гончаровых они фактически прекратились. Известные пушкинисты И. Ободовская и М. Дементьев, внимательно изучив переписку Дантеса и Екатерины с Гончаровыми, подробно и убедительно показали удивительную настойчивость Дантеса (иногда к этому подключался и его знаменитый приемный отец – Геккерен) по «выколачиванию» из Гончаровых обещанных ими сумм. Эти претензии особенно усилились после смерти Екатерины Гончаровой-Дантес в 1843 году. К этому времени Дантес стал уже богатым человеком, и его имущественные требования к обедневшим, едва ли не разорившимся, Гончаровым были крайне безнравственными. Исследователи сообщают, что в 1848 году Дантес возбудил официальный процесс, требуя ликвидации задолженности и доли наследства после смерти матери Екатерины и тещи поэта Натальи Ивановны.
В Архиве внешней политики Российской империи сохранилось несколько документов, относящихся к 50-м гг. XIX века, которые проливают свет на юридическую подоплеку указанных претензий Дантеса. Вот как говорится об этом в «Записке на претензию Барона Геккерена о следующих ему с доходов имения своего слабоумного тестя, Коллежского Асессора Николая Гончарова, равным образом и указанной части из наследства своей тещи Натальи Ивановны Гончаровой». Основное содержание ее сводится к следующему: «Дмитрий и Сергей Гончаровы… вместе с прочими родными семейства их обязались словесно и письменно с января 1837 года, при бракосочетании родной сестры Фрейлины Екатерины Николаевны Гончаровой с Бароном Геккереном, выдавать ей, Екатерине, ежегодную пенсию по 5000 руб. ассигнациями и сверх того следующую ей часть из имения после смерти родителей их».
Далее в записке говорится о том, что Дмитрий Гончаров до 1 января 1839 г. «исправно» осуществлял эти выплаты, но в дальнейшем «под разными предлогами» не выполнял указанных обязательств. После смерти в 1843 году своей жены Дантес настойчиво продолжал свои претензии и «назначил в 1843 году поверенного в Санкт-Петербурге для исходатайствования части с имущества Гончарова, которая следовала ему наравне с прочими членами семейства Гончаровых, но и эта мера оказалась без успеха, исключая, что Дмитрий Гончаров в январе 1948 года выслал ему 200 руб. серебром с обещаниями прислать в непродолжительное время какую-либо часть, но этим дело и кончилось.
Поверенный Дантеса юрисконсульт французского посольства в Петербурге Франц фон Мюллер сообщал в суд: «Хотя имение… находится в стесненном положении, но при всем том достоверно известно: что прочие члены семейства Гончаровых получали с 1839 года значительное содержание, а поэтому следовала такая же часть и Барону Геккерену для малолетних его детей…
…Барон Егор Геккерен осмеливается… просить о приказании кому следует понудить Надворного Советника Дмитрия Гончарова к уплате недоимки с капиталом с процентами за прошедшее время согласно его собственных обещаний и сверх того потребовать от него или от кого следует верный отчет за все время управления имением слабоумного отца Николая Гончарова».
Из суда отвечали: « Касательно наследства после смерти матери Натальи Гончаровой (Наталья Ивановна умерла в 1848 году. – А. Н.), о котором дело производится в Коломенском уездном суде, то сонаследники также затрудняют Барона Геккерена в получении следуемой указанной части на малолетних детей его, ибо до сих пор они не приступили к миролюбивому разделу того наследства между ними, согласно ст. 1083 и 1084 т. X Свода законов гражданских, – а как истечение двухгодичного срока ныне приближается, то Барон Геккерен также просит приказать кому следует учинить настоящий раздел по закону между наследниками после г-жи Натальи Гончаровой и ту часть, которая следует малолетним детям барона Геккерена, вручить назначенному от него поверенному».
3
Другой документ датирован 24 июля 1852 г. Он исходит от статс-секретаря А. Голицына (в XVIII – начале XIX вв. статс-секретарь – личный секретарь или докладчик императора, с XIX в. – почетное звание высших сановников, дававшее право личного доклада императору) и адресован Л. Г. Сенявину – товарищу министра иностранных дел. Из него вытекает, что Дантес, недовольный ходом возбужденного им в России процесса по поводу указанного наследства, обратился с просьбой к Николаю I о содействии ему в этом деле. А. Голицын уведомляет, что Николай «повелеть соизволил» направить просьбу Дантеса шефу жандармов и начальнику III Отделения генерал-адъютанту графу Орлову (сменившему на этом посту Бенкендорфа) «для принятия возможных мер к склонению братьев Гончаровых на миролюбивое с ним соглашение, а на производство дела о наследстве малолетних его детей в имении их бабки обратить внимание Министра Юстиции». Далее Голицын сообщает о том, что высочайшее распоряжение им исполнено, и что Орлов уведомил о том, что претензия барона Геккерена была предъявлена Гончаровым через их шурина генерал-адъютанта Ланского (второго мужа Натальи Николаевны Гончаровой), и что из полученного от них объяснения и отчетов оказывается, «что они не уклоняются от исполнения своего обещания, хотя оное было не что иное, как только предположение их, и в доказательство сего поставляют на вид, что они из любви к своей сестре, Баронессе Геккерен, выдали ей с 1832 года по 1846 год 45 602 руб. и что следующие затем ее части из имения деда и бабки их также в свое время выделены ими будут».
Однако и содействие царя, и шефа жандармов мало продвинули дело в направлении удовлетворения имущественных притязаний Дантеса к Гончаровым. И он вновь обратился к Николаю. В архивных материалах имеется его письмо от 18 января 1853 года:
«Ваше Величество!
От брака с Российскою дворянкою Екатериной Гончаровой, бывшею российской подданной, я имею малолетних детей – сына и трех дочерей, которым, за смертью матери, по наследству после бабки Натальи Гончаровой досталось 132 души в Московской губернии.
В этом маленьком участке заключается все достояние малолетних сирот. Я поручил продать это наследие, но мой поверенный уведомил меня, что по законам Российской империи достающиеся иностранцам имения должны поступать в казну с выдачей из оной определенного вознаграждения, коего положено по 150 руб. за каждого крестьянина Московской губернии. Таким образом, за 132 души причиталось бы получить до 19 800 руб., но как все разделенное после Гончаровой имение заложено в Московском Опекунском Совете, то за исключением одного долга с части малолетним им причитается не более 18 тыс. руб.
Надеясь, что при частной продаже участка малолетних приобретателями сумма несколько выше против казенной оценки и так как разница есть существенная выгода сирот, то я приемлю смелость утруждать Ваше Величество о Всемилостивейшем повелении разрешить частную продажу имения малолетних моих детей.
Об этом прошу не как человек, ищущий личного своего интереса, но как отец и опекун сирот, желающий соблюсти их выгоду и тем более, что в 1370 ст. IX т. (имеются в виду статья и том Свода законов Российской империи. – А. Н.). допущена продажа Российским дворянкам, вступившим в бракосочетание с дворянами иностранными, что мои дети представляют лицо и права их матери и что в прочих законах вообще об имениях, достающихся иностранцам, не предписано того правила, чтобы с имениями детей, рожденных от Российской дворянки, поступать так же, как с имениями иностранцев. Однако если бы приказано было, что и дети дворянки должны подчиняться тем же правилам, то от Вашего Величества зависит, в благосклонном внимании к недостаточному состоянию моих сирот, не в пример другим, дозволить испрашиваемую мною продажу, которая прекратит продолжительную с казною переписку, долженствующую пасть на счет малолетних и, следовательно, к ущербу их ничтожного наследия.
Предавая Всемилостивейшему воззрению мою просьбу в пользу малолетних с чувством глубокого уважения и преданности имею честь быть
Вашего Императорского Величества
Всемилостивейшего Государя
покорный слуга
Барон Геккерен сенатор
18/30 января 1853 года Париж».
4
Это наследственное дело против Гончаровых, затеянное французским авантюристом и убийцей Жоржем Дантесом, на самом деле вскрывает нравственные аспекты очень глубоко «под русской землей». Братья Гончаровы, утомленные претензиями шурина, выделили в поместье Ярополец (ныне Волоколамский район Московской области) две деревни, одну Наталье Николаевне ( к тому времени Ланской), вторую – детям Дантеса. Они были равными по площади – по 200 с чем-то гектаров, и по наличию крепостных душ – примерно по 130. Наталья Николаевна никогда там не была и наследство вроде бы не принимала. Деревня же, которую «урвал» Дантес, - Гольперино (она и сегодня существует на карте Московской области, и в ней еще недавно жили люди, сейчас там дачные участки) очень его интересовала и он изо всех сил хотел получить доход от ее продажи. То есть, получить доход с русской земли и с выставленных на продажу русских крестьян. Которые – внимание!- перенесли много страданий от войны с Наполеоном, победили этого французского ирода, а теперь их души продавали ради какого-то французского щелкопера, афериста и убийцы. Мало того, что это француз ущемлял материальные интересны вдовы убитого им же поэта и четырех ее осиротевших детей, долгие годы мыкавших горе и бедность, он с продажей деревни нарушал покой жителей Гольперено (а всего их там на тот момент проживало, видимо, не менее 500 человек – вместе с женщинами и детьми). Но Дантес был не просто убийцей члена семьи, которую терзал выдуманными долгами, он был убийцей самой души всего русского народа – великого поэта, которого народ уже почитал за ведущую нравственную силу целого огромного государства. И теперь ради прихоти европейского преступника должны быть разрушена жизнь русской деревни и сотен крестьян!
Как видим, здесь одним разом переплелось и завязалось в клубок много сложных проблем, о которых измученная семья Гончаровых не думала, но зато подумало правительство Николая Первого, не желая войти в историю с позорным клеймом Иуды. И первый, кто это сделал, был никто иной, как министр иностранных дел, враг Пушкина Нессельроде.
Письмо было передано не непосредственно самому Николаю, а, как это и полагалось, по дипломатическим каналам через российское Министерство иностранных дел. В деле имеется краткое изложение этого письма, подписанное самим Нессельроде. Вот его текст:
«Малолетним детям Французского Сенатора, барона Геккерена, от его брака с Русскою дворянкою Гончаровою, как представителям прав умершей их матери, достался в Московской губернии при разделе наследства их бабки участок населенного имения, заключающий в себе 132 души мужского пола.
По закону об иностранцах, дети Барона Геккерена не могут владеть этим участком, который по сему положено обратить в казенное ведомство с выдачею за оный вознаграждение. Это вознаграждение, по уплате лежащего на участке долга Опекунскому Совету, составит, как объясняет Барон Геккерен, не более 8 тыс. рублей серебром. По имеющимся в Министерстве иностранных дел сведениям, на участке малолетних Геккеренов, сверх означенного долга, числится еще других, казенных и частных, взысканий до 2 тыс. рублей серебром.
Барон Геккерен, представляя в просьбе на Высочайшее имя Вашего Императорского Величества недостаточное состояние своих детей, находящихся под его опекою, ходатайствует о дозволении ему продать помянутый участок в шестимесячный срок по вольной цене, дабы через то усилить, сколько окажется возможным, незначительное и единственное достояние сирот.
Осмеливаюсь поднести на Всемилостивейшее воззрение Вашего Величества просьбу Барона Геккерена.
Гр. Нессельрод».
На этом документе 28 марта 1853 г. царь наложил резолюцию:
«Всемилостивейше разрешаю».
Но это разрешение от императора было элементарным царским лукавством – обычным чиновничьем ходом. А что вы хотите? После гибели поэта при весьма непонятных обстоятельствах, так и оставшихся тайной, Николай Первый, жестко наказавший посла Геккерена и его приемного сына-дуэлянта, встречался с ним в неформальной обстановке как со шпионом при французском дворе (до дуэли с Пушкиным Дантес был шпионом при русском дворе, в этом нет ничего необычного при том, что он «поступил на службу» в приемные сыновья к послу).
По логике вещей после царской резолюции дело вроде бы должно было закончиться в пользу истца – Дантеса. Однако другие документы архива свидетельствуют, что не все было так просто. В архивных материалах есть еще два документа, относящиеся уже к 1858 году, после смерти императора. Первый из них датирован 18 марта, исходит от князя В. А. Долгорукова – нового шефа жандармов и начальника III Отделения, в 1856 году сменившего на этом посту А. Ф. Орлова, и адресован товарищу министра юстиции И. М. Толстому. Вот выдержки:
«По поводу поступившей в Министерство иностранных дел ноты французского поверенного … Ваше Превосходительство… просил меня сделать распоряжение о собрании сведений, кои могли бы служить удостоверением в справедливости показаний помещика Гончарова по делу о денежной к ним претензии французского подданного Барона Геккерена…
В 1852 г. статс-секретарь князь Голицын, по Высочайшему повелению, доставил к предшественнику моему полученную им Министерства иностранных дел просьбу и записку Барона Геккерена по претензии к братьям жены его, поместным помещикам Гончаровым, а вслед за тем и относящиеся до того же дела семь разных писем…
Я со своей стороны не нахожу возможности приступить к собранию просимых Вашим Превосходительством сведений, но полагаю, однако же, что они могут быть доставлены Вам Московским Гражданским Губернатором, так как имения покойной матери Гончаровых находятся в ведении тамошней Дворянской Опеки».
5
Этот документ свидетельствует о том, что жандармское ведомство спустя несколько лет вновь было вынуждено вернуться к имущественным претензиям Дантеса. И что затеянный им процесс складывался не в его пользу. На причины этого проливает свет следующий документ архива – пространное отношение московского гражданского губернатора князя Щербатова в департамент внутренних сношений Министерства иностранных дел, – датируемый 15 сентября 1858 г. Он свидетельствует о том, что товарищ министра юстиции выполнил рекомендацию шефа жандармов, данную им в своем отношении от 18 марта 1858 г. Ниже приводятся важнейшие фрагменты этого, пожалуй, самого главного документа, раскрывающего подлинное содержание (правовое и нравственное) описываемой истории:
«…действительно в 1837 году… Дмитрием Гончаровым объявлено Барону Геккерену словесно предположение о выдаче каждогодно сестре его Екатерине Николаевне Гончаровой по 5000 руб. асс[игнациями], по возможности из доходов с имения родителя их, что и было Дмитрием Гончаровым выполняемо в продолжении нескольких лет до 1845 и 1846 годов, с каких он начинает рассчитывать часть ее, Геккерен , наравне с прочими сестрами, которые никогда не получали такой суммы даже и до 1839 года, в коем и последующим годам продано по упадку дел опекаемого имения родителя их по распоряжению Правительствующего Сената 858 душ. Во все же время состояния имения родителя их в опеке прочие сестры их, жившие вместе, Наталья Ланская и Александра, Баронесса Фризенгоф, получили из доходов на свое содержание по настоящее время (то есть по ноябрь 1852 г.) 95 193 руб. 1/2 коп. асс., а Баронесса Екатерина Геккерен 45 692 руб. 91/2 коп. асс. Почему же барон Геккерен в числе полученных его женой 45 632 руб. асс. не принимал взятых ею у брата Дмитрия Гончарова при выходе в замужество единовременно 11 740 руб. асс. на приданое, считая оные за награждение, данное ей братом ее Дмитрием Гончаровым, когда как прочие сестры такого вознаграждения не получили, да никто из них получить оного не мог, ибо брат, то есть отец, давал ей деньги из доходов с имения, им опекаемого, из коего без разрешения Правительства не имел права делать никому никаких подарков и наград. Ныне же Сергей Гончаров, переговорив с братьями своими, опекунами других родителя его имений, об уплате же части сестры их Екатерины Геккерен остальных 1904 руб. 1/4 коп. асс. и о выдаче ей каждогодно с прочими сестрами с опекаемого имения части, объяснил, что первые будут ими доставлены ей, Геккерен, немедленно по получении с имения доходов, в течение 1852 и 1853 годов, а последние будут каждогодно доставляемы наравне с другими сестрами, под расписку опекуна, к детям ее… О содержании сего… с препровождением представляемых отчетов суммам выдачи Г. Геккерен… объявлено поверенному Г. Мюллеру с подпискою 19 декабря 1852 г. А как на опекаемом имении повредившегося в уме Колежсского Асессора Гончарова… состоит значительное количество казенных и частных долгов, о которых производится ныне дело в Правительствующем Сенате, то Дворянская Опека ревизуя оплаты счетов Гг. Гончаровых, вводимые ими в расход на содержание свое и выданные членам семейства Гг. Гончаровых суммы, на счет опекунства не принимает, а оставляет расходы сии на ответственность опекунов…
А так как выдаваемые членам семейства повредившегося в уме Коллежского Асессора Гончарова опекунами над имением его суммы на содержание их Дворянской думой, при ревизии отчетов по случаю лежащих на имении в значительном количестве казенных и частных долгов, на счет опекунства не принимаются, то и претензия мужа умершей Баронессы Геккерен о выдаче детям его, сверх полученных покойной женой его денег на содержание их, более значительных сумм, согласно донесению опекуна Сергея Гончарова, признаваемому Опекою справедливым, в настоящее время в уважение принята быть не может.
О вышеупомянутом имею честь уведомить Департамент Внутренних Сношений Министерства Иностранных Дел вследствие его отношений от 6 июля 1858 года.
Гражданский Губернатор князь Щербатов».
Московский гражданский губернатор удостоверил незаконность претензий Дантеса, так как в случае их удовлетворения были бы ущемлены имущественные интересы других сестер его покойной жены. При этом следует отметить два момента, на которые обращает внимание князь Щербатов. Во-первых, дело заключалось вовсе не в необязательности братьев Гончаровых по отношению к их сестре Екатерине, ее детям и ее мужу – Дантесу. Да и природа их возникшего «долга» весьма своеобразна.
Братья Екатерины при ее замужестве исключительно по доброте своей обязались выплачивать ей ежегодно суммы на ее содержание из доходов с имения их родителей, оговорив это условием – «по возможности», т. е. в зависимости от получаемых доходов. Они предполагали, что смогут выплачивать по 5000 рублей ежегодно. Юридически сделать такой жест их никто не обязывал. Вспомним, что о выплате таких сумм Наталье Николаевне и речи не шло (она стала получать некоторые суммы лишь после смерти мужа). Обязанность содержания жены по любым законам (как российским, так и французским) лежала только на муже (иное дело – наследственные обязательства). К тому же в качестве приданого Екатерина Геккерен получила около 12 тыс. рублей. Можно вспомнить, что примерно такую же сумму в качестве приданого Наталья Николаевна «получила» не от своих родителей, а от самого Пушкина (фактически его родителей).
Во-вторых, задержки с выплатой обещанных денег происходили исключительно по причине расстройства опекаемого имения, т. е. оговариваемая братьями «возможность» не могла быть реализована именно поэтому. Ревизии, проводимые Опекунским Советом, лишь подтверждали действия братьев по опеке и их денежные расчеты с родственниками как правильные. Опекунский Совет признал, что суммы эти впоследствии уже не могли исчисляться в 5000 руб., а должны быть уменьшены в связи с поступлением доходов от опекаемого имения в пользу других сестер, а также в связи с расстройством имения и падением доходов с него.
Ну как по этому поводу не вспомнить нравственную оценку поведения Дантеса в преддуэльных событиях, данную самим поэтом в его знаменитом письме Геккерену-старшему: «…я заставил вашего сына играть роль столь потешную и жалкую, что моя жена, удивленная такой пошлостью, не могла удержаться от смеха, и то чувство, которое, быть может, и вызывала в ней эта великая и возвышенная страсть, угасло в отвращении самом спокойном и вполне заслуженном». Но даже и при написании этого письма поэт вряд ли мог предвидеть, что степень низости этого человека будет простираться до того, что он правовыми способами предпримет меры, направленные на ухудшение и без того тяжелого материального положения предмета его былой «великой и возвышенной страсти».
И вот перед этим «потешным и жалким» французским мерзавцем, домогающимся русских душ и русской земли, в неоплатном долгу чувствовали себя русские помещики Гончаровы, готовые расплатиться с проходимцем Дантесом крестьянскими жизнями. Царское же правительство Романовых сумело путем достаточно циничных чиновничьих проволочек, но на законных основаниях этот постыдный процесс прекратить.
Однако как это все-таки напоминает истерику современных европейцев, жаждущих русской земли и ее бесценных ресурсов и кидающих в топку войны ради этого в южных областях бывшей Российской империи новые и новые поленья. А между тем эти места также связаны с именем Пушкина. Напомним: город Херсон по повелению Екатерины Второй заложил и начал там строительство двоюродный дед поэта, Иван Ганнибал, сын арапа Петра Великого Абрама Ганнибала. (Продолжение следует).