«Сучка, у тебя двадцать четыре часа, чтоб убраться из города!»
Письмо скинули утром на электронку с фальшивого адреса – Эльвина уже пробила. Обычно она игнорит подобный спам, но сегодня уделила три секунды, чтобы черкнуть в ответ:
«Поцелуй меня в клитор, ребёнок!»
Присовокупила ехидный смайлик, отправила и забыла. Стандартный троллинг от озверевших конкурентов. Кого думали взять на понт? С её профессией она таких страшилок слышит!… каждые выборы пачками. Рабочая электронка журналистки Заозёрской ни для кого не секрет, хотя она её регулярно меняет.
Поздний вечер, сырой мартовский сквозняк. Провинциальная гостиница. Политтехнолог Эльвина Зурабовна Заозёрская лежит в номере на кровати - черноволосая женщина с можжевелово-ирландскими глазами. Не красавица, но миловидная. Яблочная белизна плеч, крутые бёдра, тяжёлые, приятной округлости икры. Безобидная внешность обманчива – под личиной тургеневской дамочки таится крутая штучка. Политический бомонд знает Заозёрскую как злобную стерву, на язык которой лучше не попадаться.
Номер выдают за люкс, но откуда в этом захолустье нормальный люкс? Люксом здесь считаются два чистых полотенца и хромающий вай-фай… не тянет даже на двухзвёздочный в Южной Греции.
Лёжа на животе перед ноутбуком, Заозёрская барабанит текст со скоростью трёхсот знаков в минуту. Весь день она бегала в джинсах и свитере, но сейчас блаженствует в майке-топике. Раскинутые ноги женщины плотно обтянуты серебристо-антрацитовыми колготками, зад стиснут лайкровыми леопардовыми шортиками. Из-за мангово-охряной расцветки ягодицы Эльвины напоминают пластиковый мешок, туго набитый осенней листвой. Безупречную лайкровую гладь прорезают две диагональных линии там, где в попу до скрипа впиваются трусы.
В соблазнительный наряд Эльвина влезла в надежде, что перед сном Витька всё-таки не вытерпит, наберёт её в вотсапе. Сама она первой набирать не станет, но звонка ждёт. Злится на Витьку – и всё равно ждёт. Потому и терпит зуд в колготках, не меняя вечерний туалет на простынку или халат.
Виктор Скородумов – её любовник. Немолодой, женатый, но перспективный бизнесмен. Перед командировкой они поссорились. Тема ссоры всё та же: Витька настаивает, чтобы Элька завязывала с грязными выборами. Денег у него и так хватит. Скородумов хочет, чтоб Заозёрская сидела поближе к нему, вышивала крестиком и не носилась по стране как бродячая артистка шапито. Хочет затевать бракоразводный процесс с женой и зовёт её замуж.
Согласия Эльвина пока не дала. Привыкла к беспокойной журналистской жизни и финансовой самостоятельности, к новым местам и относительной свободе в рамках контракта. Отсюда и ссоры. Сейчас обиженный Витька рыщет по делам в Нижнем Новгороде. Они не общались уже четыре дня. Может, ближе к ночи перестанет дуться и сделает видеозвонок своей Элечке?
Если позвонит, его ждёт сюрприз! Витька ревнует и тащится, когда Заозёрская предстаёт в сексуальном наряде, показывает обтянутые ляжки во весь экран, вываливает грудь, лижет собственные соски, щёлкает себя трусами по попке … может быть, она продемонстрирует ещё какие-нибудь интимные вещи?
На свиданиях Скородумов сходит с ума, когда Заозёрская сидит на нём верхом, пихая ему в рот свои плавки и майки, когда насильно надевает ему на лицо свои чёрные колготки, блестящие от лайкры и сырости. С колготками на голове Витька похож на комедийного негра – расплющенный нос, деформированные черты, раздутый от кляпа рот. Связав пленнику руки, Эльвина подолгу щекочет Витьке грудь волосами, налегает коленом на пах, трётся, балуется, лижет, изводит своей близостью, мучает запахом пота, разврата и пошлости…
- Тебе нравится? Что мычишь, говорить разучился? Аха, у кого трусы во рту – тот лишён права голоса!... Какой ты хорошенький… Угадай, кто из нас первый кончит? Кажется, я! Твоя Эля уже плывёт… понеслась душа в рай… догоняй скорее!
От обрывочных фантазий в животе пробегает игривая судорога. Мог бы Витенька уже бросить нижегородские дела, прыгнуть в пижонский «лендровер» и приехать мириться!... хотя пока Эльвине не до секса. Дел выше крыши. Предвыборная суматоха, встречи, акции, интервью.
***
Об утреннем анонимном письме с угрозой Эльвина давно забыла. Заштатная гостиница стоит на «нейтральной земле», наполнена едва ли на четверть, коридоры пусты. Никто из конкурентов не бросится искать зловредную журналистку, тем более Эльвина работает инкогнито и публикуется под псевдонимом Нина Правдина.
В номере жарко, лифчик липнет к спине. Мечтается погрузиться в освежающую ванну, жаль, где-то на теплотрассе авария и дай бог, если горячую воду подадут хотя бы к ночи (вот они, ваши провинциальные отели!) Пишущая Заозёрская чувствует, как вспотели её чресла и ляжки, как преет её лоно, сдавленное тесным капроном.
Женщина с ирландскими глазами трётся лобком о постель, колготки на мясистых ляжках неслышно посвистывают. Внизу живота словно спряталась большая голодная рыба, настойчиво разевающая рот. В рыбьем желудке – сосущая пустота, спазмы, набегающая слюна капает в изнанку трусиков… Зверюга требует пищи. С начала командировки в этот городишко у Эльвины не было полноценного секса.
Облегающий капрон пробуждает между ног фантомную рыбину, дразнит и множит половое желание здорового организма. Подмывает оторваться от заказной статьи, повернуться набок. Приспустить мокрые лосиновые шортики, отыскать пальцами заветное место… представить себе связанного смешного Витьку с колготками на голове… ах!... и «покормить рыбку», чтоб искры из ушей посыпались…
«Угадай, кто из нас первый кончит?... Кажется, я!»
Пересилив зов плоти, Эльвина закуривает сигарету, не прекращая писать. Нельзя упускать мысль. Пусть рыбина шевелит своим невидимым хвостом, во взвинченном и возбуждённом состоянии даже лучше пишется. Надо добить вторую часть статьи, а там, глядишь, и Витька позвонит.
Ваяя новый предвыборный пасквиль, Заозёрская почти не сверяется с диктофонными записями. Подстёгнутая азартом, похотью и тесными колготками, она вошла в творческий экстаз.
«Чем нам запомнился действующий кандидат Маняев? Развалом системы городского хозяйства, провалом региональной программы по расселению аварийного жилья, лоббированием чужих интересов и недостроенным корпусом нового отделения городской больницы. Это далеко не полный перечень «заслуг» Маняева перед честными избирателями…»
За вожделенное кресло в унылом городке грызутся две группировки: действующий глава Эдуард Маняев и самый реальный претендент Андрей Кичов. Для циничной Эльвины оба князька на одно лицо, но её нанял лагерь «кичовцев». Хозяин – барин. Она приехала, получила аванс и сполна отрабатывает деньги. Каждая листовка, подписанная Ниной Правдиной и бесплатно распиханная ночью по почтовым ящикам, вызывает в сонном городке оживление. Заставляет противника психовать и совершать ошибки.
Портрет идейного врага, уездного вождя Маняева висит на проспекте прямо напротив окна гостиницы – огромный подсвеченный баннер, пустые лозунги и слащавая физиономия кандидата в центре. Отлично заменяет Пегаса, даже вдохновляет. Днём Эльвина бросила в баннер снежком, попала Маняеву в нос.
Глаза журналистки устремлены в ноутбук, пальцы с томатным маникюром выбивают скорострельную чечётку. Каждая вылетающая на экран фраза щедро оплачивается из фонда Кичова. Заозёрская позабыла о жаре, о голоде и даже о впивающихся в задницу трусах.
«…напомним, в 2008 году один из ближайших сподвижников г-на Маняева проходил под следствием по очень некрасивому делу о растлении малолетних. В 2011 году другой соратник Маняева был задержан с крупной суммой неучтённых денег, предположительно переданных ему за лояльное отношение к выделению земельных участков в водоохраной зоне…»
С начала предвыборной гонки Эльвина выдала на-гора несколько отменных провокационных статей. Кичовский штаб щедро снабжает её компроматом на Маняева, целыми ворохами вонючего белья, коррупционных скандалов и мутных историй с его участием. Что там правда, а что ложь – разбираться никто не будет. Приправив это бельишко ядом и сарказмом, Заозёрская трансформирует материал в разгромное чтиво и подаёт в печать горячим, с пылу с жару.
Эльвина сама себе бренд. Её гонорары почти заоблачны, но и дело своё она знает. Из пятидесяти выборов, которые освещала Заозёрская, «её» кандидаты победили в сорока двух. Очень хороший результат.
«…также многие жители нашего города хотели бы знать, что происходит с мусорным полигоном, который Маняев обещал привести в божеский вид ещё на заре своего правления. По прошествии восьми лет приходится с грустью констатировать, что у Эдуарда Викторовича короткая память на такие вещи как благоустройство. Единственное, что его интересует – благоустройство собственных детей. И если мы посмотрим, кто курирует в городе «мусорный вопрос», то увидим там знакомую фамилию… да-да, младший сын Маняева – Елисей Эдуардович – владеет сразу тремя подставными коммунальными фирмами, и это позволяет ему без труда…»
В коридоре слышны мужские шаги – наверное, курьер из японской кафешки. Эльвина оставила дверь незапертой, заказала себе роллы с кунжутом и анчоусом. Тащиться за халатом в стенной шкаф лень, потому Заозёрская не снимает упругих шорт и колготок, стоически терпя зуд и сырость в промежности.
Раздаётся вежливый стук в дверь: действительно, роллы приехали.
- Открыто! – бросает Заозёрская с кровати. – Поставьте на тумбочку.
Мальчик-курьер лет двадцати ставит коробку с фирменным пакетом. Искоса глядит на разлёгшуюся в постели зеленоглазую женщину с ноутбуком, охватывает взглядом весь кейс её прелестей. Мальчик приятен собой, светловолос и строен, над губой – жидкие усики. Несмотря на занятость, Эльвина ощущает лёгкий укол похоти, голодная рыбина внутри живота опять даёт о себе знать.
Будь у неё больше времени, она бы рискнула завлечь курьера в номер и посидеть на его молоденьком лице… было бы недурно. Лобок приятно увлажняется от избытка интимной женской сыворотки, фантомная рыбина в трусиках шире раскрывает пасть. Заозёрская ограничивается тем, что приветливо помахивает посыльному колготочными пятками из-за спины. Она знает, что её ляжки крупноваты, зато лайкровые шорты придают им сексуальность и подтянутость. Чаевые она перечислила онлайн... будем надеяться, усатому бою достанется его доля.
Ещё раз внимательно оглядев хозяйку номера, молоденький курьер желает приятного аппетита и удаляется. Отдув со лба прилипшую прядь волос, Эльвина набивает ещё абзац:
«…не менее интересны и прошлогодние события с конкурсом на ремонт автодороги Глуханово – Лесничья. Удивительным образом единственной участницей лакомого тендера и победительницей стала фирма «Дастинг-Цвет», записанная на … любимую племянницу г-на Маняева, Веронику Евгурову. Финал этой истории известен всем. Растранжирив казённые миллионы, «Дастинг-Цвет» сдавал объект с такими чудовищными недоделками, что в дело вмешалась областная прокуратура…»
Не выдержав, Эльвина запускает руку под живот и царапает надоедливо ноющий лайкровый пах. Не считая витькиного звонка, больше она сегодня никого не ждёт, близится время снять колготки, перекусить и … чуть не сказала «принять ванну»! Ладно, просто обтереться из-под крана и нырнуть под одеяло, чтобы дописать ещё пару тысяч знаков.
Эльвина смотрит на пакет с роллами. Что-то внушает ей лёгкое беспокойство. Наконец она понимает – курьер неплотно прикрыл дверь номера. Оттуда тянет коридорным холодом, чудится неясное движение воздуха, мелькание теней, хотя ничьих шагов не слышно.
Заозёрская нехотя вздымает себя с нагретой постели – крепкая, сочная сорокатрёхлетняя женщина, затянутая в капрон и оранжевый топ. Единственная дочь незамужней Эльвины живёт и учится в немецком Кёльне, пока мама самоотверженно заколачивает деньги на выборах во всяких захудалых городишках вроде этого. Германия – страна дорогая. Через пяток лет Эльвина надеется перебраться поближе к дочери… но поживём – увидим.
Заозёрская подходит к двери. Через щель виден кусок пустынного коридора, блёклые лампы, зеленоватое ковровое покрытие. Женщина тянет ручку на себя, чтобы до утра отгородиться от мира и защёлкнуть стандартный английский замок.
Дверь не поддаётся, словно её держат с той стороны. Удивиться Эльвина не успевает. В следующий миг дверь распахивается шире и кто-то сильно толкает её в грудь. Журналистка летит боком прямо на тумбочку с роллами, а в номер врываются люди – один, два, три, четыре... много людей.
Окружив Эльвину, пришельцы грубо поворачивают её носом вниз, хватают за все мягкие упругие места, зажимают рот, с треском крутят за спину руки. Чужое колено упирается Заозёрской в поясницу, от боли и неожиданности женские соски в топе разбухают и заостряются, будто хотят ввинтиться в пол.
- Точно она? – спрашивает кто-то сверху.
- Она самая.
- А ничего тёлка из себя, оказывается, - удивлённо говорит ещё кто-то. – Я думал, ботаничка-дохлятина какая-нибудь…
На запястьях скрученной журналистки защёлкиваются наручники. Испуганная Эльвина ждёт, что ей заткнут или заклеят рот, но обошлось без кляпа. Видимо, визитёры уверены, что в гостинице им никто не помешает.
- Здорово, подстилка писучая, - говорит первый голос. – Надо было тебе слушаться доброго совета и валить отсюда. Куда ты там просила тебя поцеловать, Нинуля наша Правдина?
***
Главенствующий среди налётчиков звонит по мобильному, поглядывая на пленную Эльвину сверху вниз. Заозёрская смутно его помнит – это один из вассалов Маняева. Кажется, по фамилии Курочкин. Или Курицын? На нём кожаный плащ, дорогие туфли, брюки наутюжены, над шевелюрой витает аромат французского одеколона, но впечатление портят перебитый нос и сленг гопника из подворотни.
- И снова вечер добрый! – говоря в трубку, Курицын небрежно шевелит ногой капроновое бедро лежащей красавицы. – Эдуард Викторыч, мы тут чисто случайно наткнулись … Угадаешь на кого? Заозёрскую прихватили, твою нежную поклонницу! Да-да, та самая журналючка из стаи Кичова. Живёт себе в гостинке «Аист» и строчит мемуары… Ты рад?
Подписываясь на предвыборную кутерьму, Эльвина Зурабовна особо не скрывалась, хотя меры предосторожности приняла. Не думала, что маняевцы так быстро вычислят, кто скрывается под псевдонимом Нины Правдиной. Она нигде не светилась. На встречи с доверенными людьми ходит в медицинской маске, натянутой по самые глаза, в неприметном пальто и глухой шапочке. Ей много не нужно. Весь её маршрут – гостиница, штаб Кичова, небольшое кафе, где Заозёрская обедает, и супермаркет, где она покупает вкусняшки, прокладки и влажные салфетки.
Предвыборный штаб кичовцев предлагал Эльвине охрану из добровольцев, но она отказалась: охрана лишь привлекает ненужное внимание. Заозёрская полагала, что в этом безликом городишке, погрязшем в федеральных дотациях, даже приличные бандиты вымерли. Народишко здесь мелкий, масштабы политических баталий ничтожные. Подумаешь – выборы местного значения…
Кивнув в трубку, главарь Курицын убирает телефон. Похоже, сейчас решается её судьба.
- Твоё счастье, что Викторычу пока некогда, - он проходит вглубь номера и садится на постель Эльвины. – Мы у тебя погостим, лапочка, не возражаешь?
Среди незваных гостей мелькает и тот самый курьер-доставщик – светловолосый, с жидкими усиками. Теперь понятно, кто её спалил. Похоже, разносчик роллов оказался из лагеря единомышленников Маняева. Принёс заказ и догадался, что перед ним политтехнолог Заозёрская? Возможно, уже видел её раньше или ему показывали фото? По городу она ходит почти неузнаваемой: волосы убраны под берет, на лице тёмные очки, рот закрыт марлевой повязкой.
«Вот и покушала роллов с анчоусом, кисонька…»
Излишней стыдливостью Заозёрская не страдает, но не очень-то приятно сидеть в наручниках и с выпукло обтянутой промежностью перед несколькими враждебными мужиками. Их глаза недобро обшаривают бюст и резинки выпирающего белья журналистки. Неуклюже брошенная на пол, Эльвина ощущает, как от неудобства и страха трусики переполняются влагой, они бурлят, словно водосточный жёлоб.
- Прикрасавилась на ночь! – оценивает один из бандитов эротичный наряд пленницы. – Кобеля ждала, наверно?
- Дождалась, да не одного! – хмыкает главарь Курочкин-Курицын. – Сейчас мы ей тоже дадим интервью… за щеку раз пятьсот.
Эльвина притворяется хладнокровной и насмешливой, однако на самом деле отчаянно трусит. У неё намокла задница, снова встрепенулись и противно отвердели соски, перехватило горло. Её сейчас изнасилуют – это факт. В пустой отдалённой гостинице Заозёрская полагала себя в безопасности, но теперь люксовый номер превратился в ловушку. Понятно, почему ей не заткнули рот: звать на помощь бесполезно. Ни один дурак не рискнёт связываться с бойцами Маняева – как-никак, целый мэр и вождь местной мафии.
Совершенно не к месту на кровати звонит её сотовый. Вожак Курицын осторожно берёт трубку Эльвины, но «ответить» не нажимает.
- Кто нам звонит? Некий «Витюха»! – быстрый взгляд на арестантку. – Что за перец? Тоже из кичовских?
- Нет. Знакомый бизнесмен, - честно говорит Эльвина с пола. – И по совместительству любовник.
- Он далеко пасётся?
- В Нижнем Новгороде.
Не успев договорить, Эльвина понимает, что допустила промах. Надо было соврать, что Сорокодумов рядом, что он спецназовец, киллер и профессиональный убийца, и с минуты на минуту примчится спасать свою подругу с пулемётом наперевес – пусть очканут, твари!
Но сказанного не воротишь. От её признания бригаде становится весело. Курицын тоже решает пошутить:
- Алло? – отвечает на звонок. – Нет, Витёк, это не Элечка. Как сам-то? Нормально? Извини, Элечка подойти не может. Где-где… в Караганде она! Ушла подмыться перед тем, как мы трахнем её во все дыры, понял? Отбой, Витёк. Не скучай!
Курицын отключает трубку, бандиты радостно ржут. Интересно, какое у Сорокодумова лицо после услышанного? Ворочаясь на полу, Заозёрская тщетно пытается скрестить ноги в облегающих сахарных колготках. Скользкий сексуальный наряд, обтягивающий половые органы, не приносит ощущения безопасности. Развратный вид совсем не в тему! Единственный выход в такой ситуации – включить круглую дурочку.
- Мальчики, без обид, писать статьи – всего лишь моя работа, - Эльвина обезоруживающе улыбается. – Бизнес, ничего личного.
Завтра с утра у неё назначена встреча с парой предпринимателей, имеющих большой зуб на Маняева, потом очередное интервью с кандидатом Кичовым… график расписан по минутам до позднего вечера. Но теперь Эльвина не уверена, что застанет завтрашний день.
Бойцы поднимают её с пола за локти, грудастая журналистка болтается между ними как мешок. Нейлоновые колготки попискивают на ляжках, звенят перепонкой во влажном треугольнике между ног. Аппетитный зад стиснутый лайкровыми леопардовыми шортиками, напоминает пластиковый куль, туго набитый осенней листвой. Безупречную полиэстровую гладь прорезают две диагональных линии – там, где в попу до скрипа впиваются трусы.
- Спасибо, мальчики! – Заозёрская пытается шутить и улыбаться. – Вы такие славные, настоящие джентльмены! Я бы сама встала, честное слово! Вы не расстегнёте мне…
Мучитель слева делает движение, словно хочет схватить Заозёрскую за соблазнительно выпяченную промежность. Но вместо чужих пальцев в гениталиях пленницы взрывается бомба. Разряд электрошокера пронизывает женщину через трусы, отдаётся в пятках, темени и ушных раковинах.
Из колен словно вынимают стержни, Эльвина обвисает в объятиях молодцев. Пышная причёска потрескивает от неожиданного удара током, встала дыбом, побелела, высохла и осыпалась. Во рту появляется отвратительный сухой привкус слизи.
- А-а-а! Не надо!
- Это ещё не на всю мощность, - субчик слева радостно морщится.
- Мордочку не портим, Коба! – распоряжается Курицын. – Не трогаем мордочку… пока. Будем писать видео для истории.
Оглушённую журналистку в наручниках бросают на стул, наскоро оправляют ей лифчик-топик. Почти заботливо выравнивают пленнице бретельки на плечах. Фоном для съёмки выбирают стену между номером и ванной с неработающей горячей водой.
Пленница не может шевельнуться. Груди разрывают облегающую блузку. Эльвина чувствует стальные обручи на запястьях, чувствует как туго её обтягивают топ и нейлоновые колготки – до треска на швах и звона всех мышц. В ушах громко стучит сердце, на губах булькает жирная слюна. Пропитанные потом трусы больно впиваются под колготками, приклеились к промежности как жевательная резинка. Фантомная рыба разрослась под липкой тканью до невиданных размеров, ноет и причиняет дискомфорт.
«Угадай, кто из нас первый кончит?... – назойливо вертится в голове, словно строчка из песни. – Кажется, я!...»
Руки Заозёрской оставили скованными назад, кроме того бандиты обмотали ей верёвкой живот, прикрепили к браслетам за спиной и туго продели в промежность. Запястья журналистки-пиарщицы побелели от врезающегося железа. Каждый раз, неудачно пошевелив руками, она ощущает боль от верёвок в паху и сама невольно мучает свои половые губы этой хитроумной садистской упряжью.
Влажные антрацитовые колготки нежно и сладко шелестят в бёдрах от соприкосновения и трения об стул. Скрещенные лодыжки тоже прочно связаны, конец шнура пригвождён под сиденьем, чтобы она не могла встать или сползти на пол.
Растрёпанная и запыхавшаяся женщина постанывает от боли и возбуждения – верёвка в гениталиях лишает её сил, зудит, рвёт, заставляет мышцы живота и ляжек резко сокращаться от грубого вторжения в женское естество. При каждом таком сокращении Эльвина чувствует, как в трусики ей выдавливаются горячие капли женского сексуального рассола.
Хочется оказаться за тысячу километров отсюда, избавиться от трусов и колготок, почесаться, освежить себя под душем, удовлетворить себя, но Эльвина не может сделать ничего. И от этой беспомощности возбуждается и злится ещё сильнее.
Брошенный ноутбук мигает экраном с кровати. Вожак Курицын дальнозорко читает кусок текста:
- Что у нас тут? Новый пасквиль? «…у Эдуарда Викторовича короткая память на такие вещи как благоустройство. Единственное, что его интересует – благоустройство собственных детей…» Ха-ха-ха! Молодец, Заозёрская-Правдина. Хочешь, мы тебе про твоего Кичова эксклюзивную инфу сольём? Он тоже, знаешь ли, не архангел…
Журналистка шевелит пальцами и двигает лопатками. Ёрзает тазом, пытаясь почесаться о стул мокрыми ягодицами, но ноги растянуты слишком широко и неподвижно. От женщины оглушительно пахнет сопревшим в нейлоне телом, сексуальным возбуждением и женскими испарениями.
Налётчики-маняевцы в упор рассматривают прикованную к стулу провокаторшу-журналистку, весь кейс её женских прелестей, выпирающие соски и раздвинутые ляжки в сырых антрацитовых колготках. Что с ней сделают? Будут пороть, прижигать огнём, душить? Щекотать? Рвать на кусочки? Насиловать? От неизвестности возбуждение пленницы только усиливается, леопардовые шортики снова доверху наполняются увлажняющими соками.
Постанывая от боли и злости, Заозёрская гремит наручниками и грызёт нижнюю губу. Она ненавидит свои тесные колготки, возбуждение в паху, свою глупость и неожиданный плен. Больше всего злят взгляды похитителей и бесконечное ожидание пытки. Ожидание – мучительнее всего.
- Эй, рыбка, смотреть сюда, - Коба наводит на пленницу глазок смартфона. – Ты же спец по общению с народными массами? Даю две минуты, чтоб очухаться и подготовить заявление для прессы!
Эльвина чувствует, как колет в боку. Руки в наручниках неловко задраны за спинку, ляжки прижаты к стулу, колготки переливаются тенями, словно всю ночь мокли под дождём. В лоне пульсирует краеугольный ком боли, от осенних шортиков пахнет изнасилованной болонкой. Никогда Заозёрская не думала, что от ожога электрошокером можно так противно и бурно кончить.
- О чём мне говорить? – губы склеились от страха и пота. – Кому? Зачем?
- Тема такая, - Курицын наслаждается видом полуобнажённой пиарщицы, привязанной к стулу. – Публичное покаяние в грехах от продажной сучки Нины Правдиной, она же Заозёрская Э-Зэ. Признайся электорату, что была неправа. Извинись на камеру, что строчила заказные материалы по указанию подонка Кичова. Тебе даже врать не придётся, ведь это правда.
- А если не буду?
- Коба, дай даме прикурить!
Рука с электрошокером снова целится в раздвинутый пах журналистки. Эльвина мгновенно понимает, что играть в Павлика Морозова нет смысла – медаль за это не дадут, а вот получить травму детородных органов можно запросто.
- Не надо! Буду, буду! Я всё скажу! Записывайте!
Гримёр в банде не предусмотрен, придётся выступать без макияжа. Мокрое лицо пленницы наспех обтирают полотенцем, включают камеру мобильного телефона. Главарь Курицын, матерно поругиваясь, учит оператора Кобу правильно выстроить кадр: снимать у Эльвины только плечи и лицо, не показывая зрителю её привязанных ляжек, скрученных за спину рук и перекошенного на грудях легкомысленного топика.
- Постарайся уложиться в один дубль, писака! Не морщись! Не косись на свои сиськи и наручники, они никуда не денутся! В объектив смотреть! Улыбочку пошире! Плечики расправь, подбородок выше. Представь, что ты типа в студии, среди друзей и соратников… гы-гы-гы… короче, расслабься и говори внятно. Ты же папарацци, а не лохушка привокзальная, так?
Выбора у Эльвины нет. Или запись на камеру, или – электрошокер в паху. Несмотря на боль и страх, вскоре журналистка напяливает профессиональную бесстрастную маску и вещает ровным, даже чуть язвительным голосом.
- Здравствуйте, дорогие. Меня зовут Эльвина Заозёрская, политтехнолог, и я хочу сделать важное заявление…
***
Эльвина Зурабовна тайком недолюбливает свои пухлые губы. В нынешнее время, когда все мечтают раздуть рот до размеров пончика, Заозёрская напротив считает свои губы слишком детскими и пухленькими. Легкомысленный ротик сделал бы честь любой порноактрисе, но мало соответствует имиджу ведьмы в юбке и самой страшной чёрной пиарщицы области. Поэтому при съёмке Эльвина не забывает поджимать нижнюю губу. Видно ли будет в кадре, что она у неё прикушена от боли?
Покаянный спич Эльвины длится минут восемь. Опуская некоторые подробности, журналистка повествует на камеру, как вербовал её штаб Кичова, как ей сливали компромат и сколько платили за каждый выпуск листовки.
Один из бандитов сидит рядом на корточках, чтоб его не было видно, держа электрошокер наготове возле паха пленницы. Бунтовать Эльвина не пытается, она произносит всё, что нужно маняевцам. Колготки между бёдер шипят как тёплая минеральная вода.
Паховая верёвка не только врезается в гениталии пленницы, но и впивается между ягодиц, вгрызается в самые нежные, чувствительные точки. Теребя за спиной наручники, Эльвина с трудом сдерживается, чтобы не заорать от дикого, насильственного стимулирования всех эрогенных зон одновременно.
«Пожалуй, я соглашусь со Скородумовым! – Заозёрская морщится от боли в запястьях и паху. – К чёрту командировки, рисковые авантюры и предвыборную кормушку! Витька, слышишь меня? Я согласна! Я брошу экстремальную журналистику, я стану слагать милые памфлеты о кружках кройки и шитья... я даже выйду за тебя, когда ты разведёшься!... если доживу, конечно…»
Вот в последнем пункте она не уверена.
***
…теперь Эльвина стоит на четвереньках, привязанная животом к табуретке. Руки и колени крепко примотаны скотчем к ножкам, лодыжки пристёгнуты цепями. Ни встать, ни сдвинуться с места. В тугом облегающем нейлоне женщине жарко, тесно и сыро. Лямки ремней впиваются ей в грудь и под грудью, охватывают талию, подмышки, ягодицы. Одна узкая и настырная лямка ныряет арестантке между ног и сдавливает её женский «букет».
Пухлогубый сексуальный рот Эльвины, мокрый от пота и слюны, забран в кожаный кляп-маску – унизительный ролик с извинениями записан, её голос мучителям больше не нужен. Ремни от кляпа бороздят скулы и лоб, словно лицо засунули в сетку баскетбольного кольца. Кожаная груша распирает ей рот, мешает дышать и не даёт кричать.
«Проклятые выборы! Проклятый вонючий городишко! Зачем я вообще сюда ехала? Срубила лёгких денежек, да?... Как больно, как всё непонятно… Что будет? Убьют меня или нет? Убьют или нет? Или сделают такое, что лучше бы убили?»
Невольница вертит головой, издаёт сдавленные звуки, чувствуя, как по лицу обильно бежит пот, смешанный с губной помадой, тенями и тушью. Вспотевшей и беспомощной журналистке кажется, что у неё нет ничего – ни рта, ни рук, ни ног. Остались только мокрые глаза, мокрые трусики и страшная интимная буря в животе. Невидимая рыба в паху корчится и свирепеет от похоти и боли. Нельзя ни почесаться, ни откинуть с ресниц волосы, ни поскрести через колготки сопревшие бёдра.
В гостиничном номере «Аиста» царит зловещая тишина. Эльвина Зурабовна лишена рук, ног и голоса. Мучители копаются в её ноутбуке, посмеиваются в кулак, щёлкают фотокамерами телефонов, снимая выпяченный зад пленницы в эротичных антрацитовых колготках, надетых для Витьки. Больше пленница ничего подозрительного не слышит и от этого ей страшно.
Заозёрская никогда относила себя к пай-девочкам, не боялась распущенных игр и приколов в стиле садо-мазо. Она не против разумной боли, насильственного повиновения, ошейников с заклёпками и винилового нижнего белья – но только на добровольной основе! Эльвина не должна хотеть маняевских подонков, которые её повязали. Они не имеют никаких прав, ведь у неё есть Витька. Немолодой глупенький Витька, который зовёт свою крутую чёрную пиарщицу Элькой, мечтает взять замуж и любит кончать с ней наперегонки.
Но Витька далеко, он ей не помощник, а страшный жар в теле и разбуженные, растревоженные сексуальные рефлексы доводят журналистку до такого исступления, что она согласна даже на групповое изнасилование – лишь бы хоть что-нибудь случилось. Терпеть эту вечную пытку фиксацией, эти липучие колготки и резь от верёвки между ног уже невмоготу...
- Пишем вторую часть сериала! – объявляет над головой Курицын. – Камера, мотор! Фильм называется «Порка Нинки Правдиной после покаяния!» Коба, ремень!
В следующий миг раздаётся тонкий свист и ягодицы Заозёрской, обтянутые нейлоном, вспыхивают: её больно и резко полоснули по соблазнительно выставленному заду!
ААААААААА!
Связанная женщина подпрыгивает животом на табуретке – не столько от боли, сколько от неожиданности. Не успевает она прийти в себя, как её настигает второй удар. Заду снова горячо, колготки дрожат от натяжения, кожа горит. От бессилия Эльвина пускает в кляп струйку слюны. Теперь на неё сыплются равномерные удары слева и справа. Иногда плётка падает ей на беззащитную спину, иногда её кончик обвивается вокруг бедра. Щёлк! Щёлк! Щёлк!
Журналистка думает, что будет, если плётка ударит прямо между ног? Это ужасно! Наверное, она сразу кончит или умрёт от боли и возбуждения! Пленница пытается сдвинуть ляжки, чтобы уберечь самое нежное место, но не получается. Колени прочно привязаны скотчем. А невидимая плётка всё стегает спину, лопатки, поясницу, ягодицы…
Щёлк! Щёлк! Щёлк!
Затем порка перемещается ниже – пленнице хлещут обтянутые антрацитовые икры и прижатые к полу пятки. Нейлон лопается на голенях, слезая, словно обгоревшая на солнце кожа. Удары по ступням приносят пленнице целый спектр острых ощущений. Эльвина не слишком любит бастинадо, но чувствует, как рвутся от прилива крови вспученные соски, как закаменели внутренние стороны ляжек, а сокращения мышц в животе извергают в трусики потоки раскалённого женского эликсира.
Щёлк!... Этот удар был средней силы… Вжик!... Ай, вот это больнее!... Щёлк! Ой, чуть не между ног!
Рыча сквозь кляп, Заозёрская извивается в рабской униженной позе. Пытается предугадать, куда попадёт следующий удар, но ни разу не угадывает. Палач Курицын хлещет жертву безо всякой системы. Полосует её сексуальное нейлоновое тело по бёдрам, спине, икрам, ягодицам и пяткам. Это жутко и унизительно. Это больно и восхитительно! Это невыносимо заводит!
Эльвина с ненавистью ощущает, как перевозбуждённый пах распирает тесный нейлон и плавает в собственном соку. Если хотя бы краешек плётки попадёт туда – она немедленно взовьётся, взлетит, взмоет в небо от боли и счастья! Она уже почти согласна, чтобы её хлестнули по трусикам, только не со всей дури. Ну пожалуйста!...
Содрогаясь от порки, воющая женщина нетерпеливо грызёт кожаную затычку во рту, трясётся от похоти и плачет сладкими беспомощными слезами. Мучается ожиданием и орошает колготки своей клейкой интимной песней…
***
- А теперь третья часть мультика! Это Маняев идейку подкинул!
Изо рта чуть живой, жестоко выдранной пленницы наконец-то исчезает кляп. Жалкая, сырая, вонючая Эльвина жадно втягивает в себя свежий воздух. Глаза застилают слёзы. Враги разворачивают перед нею огромный предвыборный плакат (два на три метра) с портретом Кичова в полный рост.
Кичов заснят добродушным, с мужественно выпяченной челюстью и улыбкой мудреца. Ниже пояса у нарисованного кандидата в плакате прорезано отверстие размером с донце чайной чашки.
Зайдя за плакат, главарь Курицын приспускает штаны и просовывает в дырку свой отвратительный детородный орган. Бандитский член возбуждён до мерзкого багрово-синего цвета – его хозяин не на шутку раззадорился, пока порол связанную зеленоглазую женщину в тугих колготках.
- Посильнее картинку растяните, пацаны! – командует Курицын из-за баннера. – Чтоб углы не провисали. Коба, вставай напротив, снимай! Картина маслом, на память потомкам: журналистка Нинка Правдина торжественно отсасывает у своего спонсора Кичова! Гы-гы-гы!
Плакат с торчащим пенисом Курицына приближается к стоящей на четвереньках привязанной женщине. Член среди глянцевого полотнища покачивается, словно уродливый маятник. Сходя с ума от бессилия и злобы, Эльвина думает, что затея с «плакатным минетом» в другое время была бы остроумной, если бы не была такой гнусной.
Заозёрская понимает, что после сегодняшнего вечера её журналистская карьера никогда не станет прежней. Едва в интернет выйдут ролики, где Эльвина прилюдно отрекается от Кичова, извивается перед камерой в мокрых трусах, стонет под плетью и сосёт бандитский член – серьёзных заказов ей больше не видать.
Грозное имя политтехнолога Заозёрской перестанет быть грозным. Нет, никто не осудит бедную женщину в наручниках, которую записали на камеру под страхом расправы. Возможно, Эльвине даже посочувствуют, но на её профессиональной репутации по умолчанию поставят крест. Кто хоть раз облажался – тому не место у взрослой предвыборной кормушки.
«Мой бренд накрылся медным тазом, - думает Эльвина. – Единственное, что я могу сделать – громко хлопнуть дверью. Господин Курицын жаждет царского минета? Пускай будет минет. Иди ко мне, милый, я тебе так отсосу, что до смерти не забудешь. Только сунь мне свой свисток – отгрызу под корень! По самые помидоры! Ни один хирург обратно не пришьёт!»
Увы, Курицын не настолько глуп, он заранее делает знак подручным. Разжав челюсти арестантки, Коба вставляет в кукольный рот Эльвины никелированный кляп-паук в форме буквы О и крепко затягивает ремни за ушами. Эти кляпы широко практикуются в садо-мазо для насильственного орального секса с рабами. Распорное кольцо из стальной проволоки не позволяет Заозёрской сомкнуть зубов. Распятый женский рот превращён в безвольную и послушную дырку для изнасилования.
- Готово? Кто-нибудь, придержите её за волосы, братва! – отдаёт последнее распоряжение главарь. – Чтоб башкой не вертела! Мне уже невтерпёж! Поехали, снимаем! Ку-ку, девочка! Где твой сладкий журналистский ротик?…
Член приближается, глянцевый плакат тихо шелестит. Эльвину дико тошнит. Челюсти ноют, расклиненные «паучьими лапами». На языке кислит противный вкус металла, кожи и пластика, а между ног от напряжения будто снова сработал электрошокер. Там в клочья разрывается фантомная рыбина. Она корчится в муках, обдавая внутренности белья липкими брызгами, кузнечным жаром и звенящей пустотой.
Курицын почти доносит член до разверстого рта пленной журналистки, когда грохает дверь и номер наполняется топотом башмаков, щёлканьем затворов, отборным матом. Снесённый бейсбольной битой, Курицын падает назад, запутавшись в плакате. Кто-то из маняевской кодлы воет от боли, схлопотав по яйцам, другой впечатывается мордой в двери ванной.
- На пол, падлы! Всем на пол! Лежать, суки!
Свои! Это Витька Скородумов, с ним какие-то злые быковатые парни и пара человек из штаба Кичова. Где он их нашёл, когда? Как умудрился примчаться из Нижнего так быстро? Неужели Эльвину пытали целых три часа?
Думать об этом у Заозёрской уже нет сил.
- Вовремя успели, - Витька развязывает и расковывает свою несчастную пассию. – Я на свиданки к тебе так не летал, Элька, как сейчас!... Ты же даже названия гостиницы не сказала! По геолокации тебя засёк!
Скородумов отстёгивает ремни раздвижного кляпа, грубый никелированный «паук» наконец-то освобождает губы и челюсти Заозёрской. Намордник оставляет на щеках женщины выдавленные красные узоры, на подбородок рекой бегут кружевные пузыри слюны.
- Больше никаких выборов! - говорит Витька. - Ни шагу от меня, поняла? Я же люблю тебя, дурочка!
- Угадай, кто из нас первый кончил?... – истерзанная Эльвина криво улыбается затёкшими губами. – Кажется, сегодня это снова я...
***
Из свежей предвыборной листовки:
«Действующий мэр Эдуард Маняев совершил самый грязный поступок, на который был способен! Чувствуя, что кресло под ним шатается, он решился на крайнюю подлость: подослал своих отморозков к корреспондентке Нине Правдиной, уже известной вам по предыдущим публикациям!
Это беспредел. Во всём цивилизованном мире труженики пера неприкосновенны, и только в нашем городе для подонков типа нынешнего градоначальника не существует никаких принципов!
Захватив в заложники беззащитную журналистку, бандиты пытались склонить её на сторону Маняева. Угрожая насилием, требовали от женщины публичного опровержения всех неприглядных коррупционных делишек, вскрывшихся в биографии действующего мэра.
К счастью, помощь подоспела вовремя. Злодеям воздали по заслугам. Отважная Нина Правдина жива-невредима и снова с нами! Человек, спасший корреспондентку, коротко сказал:
- Кто тронет Нину – будет иметь дело со мной. Это моя женщина и я очень её люблю.
Любовь всё побеждает. Все на выборы! Все – за Андрея Кичова!»
(фото из открытого доступа)