И выковал Омск братство омское наше,
С ним даже чёрт лысый с русалкой не страшен,
Мы лазили в окна к студенткам-красоткам,
Пьянили глаза, пьянила не водка.
Владилен Елеонский, ОВШМ
После окончания стажировки перед самым нашим отъездом Сестричкин пригласил нас с Женей к себе, поблагодарил за службу, обещал написать отличные характеристики, после чего распрощался с Женей, а меня попросил на минуту задержаться.
– Послушайте, Валерий Олегович, не желаете после окончания школы работать в нашем отделе? – сказал он, когда Женя вышел и прикрыл за собой дверь. – Князев вас хвалит, преступления раскрываете, показатели нам за три месяца улучшили. Если так дальше пойдёт, в течение двух лет дадим квартиру, условия для работы у нас прекрасные, коллектив вы знаете, а главное, – вы нам понравились. В общем, одни плюсы, не правда ли?
– Думаю, что да, конечно, товарищ подполковник.
– В таком случае, как приедете, пожалуйста, напишите рапорт, я всё улажу, и милости, как говорится, просим, флаг вам в руки.
Коллектив мне тоже понравился, организация работы была отменной, руководство не дёргало оперативников по пустякам, да и сам Новокузнецк оказался прекрасным городом, тем более, что в нём жили мои родственники, можно сказать, целый клан. Тем не менее, вернувшись в Шатск, оформлять перевод я не стал.
До сих пор не могу точно сказать, почему. Наверное, хотелось сдержать слово, которое дал своему покупателю. Он так проникновенно говорил о нехватке кадров на Севере, о том, что имеются многочисленные льготы, а к новым сотрудникам по причине их острой нехватки культивируется совершенно особое отношение.
Позже, как я говорил выше, когда я, в самом деле, прибыл на службу в ту самую северную автономную республику, большее из того, что он описывал, оказалось мифом, однако я не пожалел, что поехал именно на Север и теперь знаю, что такое суровые полярные широты, и как там живётся обыкновенным с виду людям.
В шестнадцать лет я верил, что вот пойду в армию или высшее учебное заведение, там меня всему научат. Только сейчас, когда мне под шестьдесят, я понял совершенно точно и окончательно, – прав был ветеран, которого я случайно встретил в самолёте. Можно, конечно, показать, пояснить, но если в человеке нет соответствующей тяги, то всё, к сожалению, будет напрасно.
Хочешь кем-то быть, – впитывай информацию от знающих людей, практикуйся сам, не бойся ошибок и будь им! Хочешь что-то понять, поднимись с постели раньше обычного и напиши на листе бумаги, что именно тебе непонятно.
Никто на блюдечке с голубой каемочкой волшебное знание не поднесёт с милой улыбкой:
– Пожалуйста, угощайся!
Так не бывает. Моё детское ожидание, что преподаватели, инструкторы и наставники научат, не оправдалось.
Весь мир может восстать против тебя, – болезненность, подростковые уныние и вспыльчивость, неумение ладить с товарищами, которые насмехаются над твоей неприспособленностью к жизни, ошибочное мнение, что строгого следования распорядку достаточно для того, чтобы получить профессиональные навыки, однако если ты веришь в себя и упорно ищешь тот самый волшебный метод, рано или поздно ты победишь.
Бездушную систему не сломать, и нет смысла её ломать, надо стать тем, ктр ты есть на самом деле, найти себя самому, а система ничему не научит и никакой силы не даст, она формальна, причём такое её свойство совершенно не зависит от типа идеологии, господствующей в стране.
После возвращения со стажировки, прежде чем начать проведение государственных экзаменов, нам три недели читали подготовительные лекции, которые как и лекции перед стажировкой оказались весьма полезными, было над чем подумать, и многое вдруг прояснилось, словно само собой. Преподаватели делали выжимки из учебников в концентрированном виде без лишней воды. Мы крепко жалели, что именно в таком ключе нам почему-то не преподнесли учебный материал гораздо раньше.
С довольствия в столовой нас сняли и из общежития выселили, освободив абсолютно от всех нарядов. Наши помещения стали готовить к ремонту, чтобы осенью в обновлённом виде они встретили следующий поток новоиспечённых первокурсников, которым ещё только предстояло пройти то, что прошли мы, а нас в сентябре с нетерпением ждал советский уголовный розыск!
Впрочем, на время сдачи государственных экзаменов без крыши над головой мы не остались. Выпускников расселили по лучшим гостиницам города, и нашему взводу досталась закрытая гостиница райкома партии.
Условия оказались просто замечательные, администраторы вели себя как настоящие лапочки и по пустякам не беспокоили. Касатонов, тем не менее, предупредил нас, что вести себя желательно безупречно, так как любой наш промах или, не дай бог, аморалка, будут взяты на карандаш и доложены кому следует. Володе следовало верить, так как во время распределения его пригласили на службу в органы государственной безопасности, а туда случайно не приглашают.
Не знаю, безупречным ли было, в самом деле, наше поведение, однако никакой телеги вслед не пришло, хотя у нас под кроватью стоял ящик с шампанским, и каждый успешно сданный госэкзамен мы отмечали именно шампанским, вначале вечером, а затем утром, не уставая повторять крылатую фразу из известной комедии Леонида Гайдая:
– Шампанское по утрам пьют либо аристократы, либо дегенераты.
Государственные экзамены прошли как по маслу. Экзаменационная комиссия принимала ответы крайне благожелательно. В случае, если выпускник затруднялся, как бы невзначай задавались наводящие вопросы.
Иногда мне снится, что я вновь среди ребят в нашей казарме между двухъярусных коек или на занятиях в аудитории или в строю на плацу. Учусь снова, поскольку поступил в школу милиции во второй раз и теперь никак не могу её окончить. Не знаю, почему мне вновь и вновь время от времени видится под утро этот странный сон!
В действительности мы как будто с горочки лихо съехали и после сдачи госэкзаменов нам в торжественной обстановке вручили дипломы, университетские значки-ромбы и лейтенантские погоны. Вот когда мы вдруг остро почувствовали, что Шатская школа – наша любящая и заботливая альма-матер, и никакие перемены, политические, идеологические, какие угодно, не изменят её материнское к нам отношение, она помнит всех и переживает за каждого.
В день выпуска свежим солнечным июльским утром мы в парадно-выходной форме, – в белых рубашках с галстуком под кителями с окантованными золотом петлицами и отутюженных брюках в сапоги, перепоясанные парадными ремнями с позолоченными бляхами, – под водительством Леднёва двинулись по проспектам Шатска строевым шагом под барабанный бой и звуки духового оркестра, двести человек колонной по четыре. Нас провожали взволнованные глаза наших родителей, родственников, друзей, преподавателей.
Прохожие невольно останавливались, а девушки восторженно махали руками, но теперь я знал, что скрывается за парадным строем, и вместе с праздничным волнением душу охватывало странное противоречивое чувство. В то, что наше родное Советское государство, в самом деле, дряхлеет, верить, естественно, не хотелось.
Буквально за одну минуту перед глазами промелькнули четыре года учёбы, – заплаканные глаза мамы, провожавшей меня как на фронт в загородный учебный центр, наполненные гордостью глаза отца, когда я рассказал ему на втором курсе, что, кажется, раскрыл преступление. А ещё – изнурительные до умопомрачения наряды по столовой, фантастическая уборка мёрзлых овощей на заснеженных сибирских октябрьских полях, жуткий степной ураган на сентябрьском пыльном поле с луком, вечернее патрулирование неспокойных улиц, жаркая стычка с товарищами курсанта танкового училища, у которого на свадьбе в ресторане мы украли его невесту, гул нескончаемых лекций и семинаров, грозный грохот сапог на плацу и команда «И-и-и-раз!», после которой мы цепляли руки друг друга в замок, и строй становился монолитным как македонская фаланга. Многое, многое, – разнообразные хозяйственные работы, на которых мы не только плац мыли и паркет осколками стёкол чистили, но также подружились с ломом и лопатой, помогая рабочим на крупных и ответственных стройках города Застыл на секунду перед глазами нежный ласковый песчаный пляж Иртыша, который в хорошую погоду так тянул в самоволку, чтобы искупаться, позагорать и немного глотнуть ни с чем не сравнимой юношеской свободы!
Вспомнились систематические занятия в тире и вечный страх преподавателя огневой подготовки, уверенного, что в один прекрасный момент кто-то из нас по ошибке выстрелит из пистолета в него, а не в мишень. Мы смеялись, полагая, что таким оригинальным способом он воспитывает в нас внимание и собранность.
Поначалу пули из пистолета шли у меня вразброс, но я запомнил, как в одном советском кинофильме главный герой постоянно держал на вытянутой руке утюг, чтобы хорошо стрелять из пистолета, горячо последовал его примеру, и с тех пор мои пули послушно ложились лишь в девятку и десятку.
Ещё не забыть наши ежегодные стрельбы из автомата Калашникова на полигоне, и тот весенний день, когда я к великой досаде инструктора, неправильно переведя переключатель, вместо последовательных одиночных выстрелов выпустил короткую очередь. Пули прошли мимо мишени, но одна, о, чудо, попала в десятку, – здорово, как на войне!
Невозможно было не вспомнить девушек и женщин, которым я нравился, и которые нравились мне, а также товарищей-однокурсников. С кем-то я тепло дружил, а с кем-то крепко ссорился и даже дрался.
Всё это чередой ярких картинок стремительно пролетело перед моим мысленным взором, и в голове как будто само собой родилось продолжение песни, которую я впервые услышал в нашем загородном учебном центре на первом курсе.
В потоке лекций, семинаров
Учёбы годы протекли,
Погоны звёздные легли
На плечи как судьбы подарок.
Парадный строй, идём красиво,
Ребята, всем нам повезло,
Идя в строю ветрам назло,
Быть сыном матушки России!
Конец
12 февраля 2019 года
Москва