Эйнштейн на Пелопоннесе, Флоренский в Свободном, обочина в Подмосковье
Греческая провинция, июньское утро на берегу одного из бесчисленных заливов Пелопоннеса, трёхэтажное строение на краю бесконечного апельсинового сада. Дорожка к морю через территорию кемпинга, посёлка на колёсах. Иду на пляж – спина прямая, живот втянут, шаг лёгкий, мне лет двадцать, сон наяву, так хорошо сочетающийся со свежестью раннего утра. На пляже пусто. Вхожу в воду, проплываю утренний километр, сначала в сторону мыса, далеко выдающегося в море, потом обратно, в сторону белого города вдали на склоне горы.
Возвращаюсь в отель.
Перед дверью одного из номеров внизу в пластиковом кресле сидит русская дама, читает толстую книгу. Дама, в отличии от книги, тонка и гибка. По утрам она устраивается на коврике под апельсиновыми деревьями и принимает позы, изобличающие продвинутого йога. Если бы сейчас она сосредоточилась на чём-нибудь ведическом, не стал бы задерживаться, но она читает "Альберта Эйнштейна" Уолтера Айзексона и книга ей нравится.
Поразительно! Обычно с приверженцами йоги говорить бывает скучно: они так полно расписывают себя и свою жизнь по пунктом цыганского эпоса, что иная реальность для них опустошается, превращаясь в приложение к растяжкам и медитации.
Даму зовут Ирина. Она хорошо воспринимает мой интерес к биографической литературе, договариваемся, что получу книгу, когда Ира дочитает. Рюкзак при возвращении в Россию станет на пару килограммов тяжелее, но это будет приятная тяжесть.
Впоследствии узнаю, что даме 50. Приятно удивлён. Зрелый человек в хорошей форме, это замечательно. А уж если это женщина!… молодые женщины радуют глаз, но разговаривать с ними более четверти часа скучно. Формы общения с молодыми дамами, вся суть которых в формах, весьма ограничены.
Впервые биография автора теории относительности попала мне в руки 50 лет назад, та книга была значительно тоньше. Когда Ира появилась на свет, я делал первые шаги на пути познания, научная фантастика уступала место математике и физике.
Надо что-то написать про эту книгу, про всё, что окажется с ней связано, продумал я позже, уже на российских холмах вспоминая утро на краю апельсинового сада.
Первые 50 страниц (опять это число!) были прочитаны на высоте одиннадцати тысяч метров, где-то над восточной Европой. Текст показался несколько рыхлым; содержание – общее представление о гении Эйнштейна, о его характере и первых годах жизни.
«Когда ребенок в раннем детстве открывает для себя какие-то важные вещи, он обычно позже об этом открытии забывает. Но для Эйнштейна важное открытие, изменившее всю его жизнь, произошло, когда ему было 4–5 лет, и оно навсегда запечатлелось в его мозгу – и в истории науки.
Однажды он лежал в постели больной, и отец принес ему компас. Позже он вспоминал, что пришел в такое возбуждение, увидев, как таинственно ведет себя стрелка компаса, что весь задрожал и похолодел. Тот факт, что магнитная стрелка двигалась как будто под действием какого-то скрытого силового поля, а не под действием обычного механического контакта или прикосновения, вызвал у него ощущение чуда, пронесенное им через всю его жизнь. “Я помню еще и сейчас – или мне кажется, что я помню, – что тот случай произвел на меня глубокое и длительное впечатление и надолго запомнился, – написал он в одном из своих многочисленных воспоминаний об этом эпизоде, – за этими вещами должно было скрываться что-то еще, глубоко скрытое”.
Деннис Овербай в своей книге “Влюбленный Эйнштейн” заметил: “Это символичная история. Маленький мальчик трепещет, чувствуя невидимый порядок, скрывающийся за хаотической реальностью”».
Любопытство?… нет, тут что-то другое – "задрожал и похолодел"!
На следующий день после возвращения первая книга, попавшая на глаза в домашнем хаосе, была "Детям моим. Воспоминания прошлых лет" Павла Флоренского. Открыл наугад:
«1916.XI.18. Серг[иев] Пос[ад]. Ночь. Мы жили в двух квартирах. В одной помещалась столовая, гостиная и еще какие-то спальни. В другой жил я с Юлей тетей – в другой, т. е. во флигеле. Сообщение между двумя помещениями было через двор, вымощенный камнями, сквозь которые прорастала трава. <…> как-то раз, сидя в столовой, – это было днем, я соскучился по тете Юле или по маме, может быть, почему-то не приходившей из флигеля ко всем, – и побежал к ней или за ней. <…> отворил дверь и сразу, спустившись 2-3 ступеньки, очутился под слегка темным навесом, образуемым около дома. <…> И вот на каменной мостовой двора, проросшей травой, б[ыть] м[ожет], осенней уже, – я вижу эту мостовую, как сейчас, – увидел я нечто. Скорее, сперва я услышал – какой-то неслыханный мною своеобразный звук. Его я уже испугался. Но любопытство и смелость победили. Я решил было прошмыгнуть мимо и добраться до своей цели. Но… побежав далее с почти зажмуренными глазами, я вдруг остолбенел. Предо много стоял невиданный снаряд. Что-то в нем быстро вертелось, визжало, скрипело, и от колеса сыпались яркие искры. И, самое страшное, какой-то человек, мне он показался темным силуэтом на небе, вероятно, вечереющем, – какой-то человек стоял при этом снаряде невозмутимо, бесстрастно и бесстрашно и что-то держал в руках…
Я стоял как очарованный взглядом чудовища. Предо мною разверзались ужасные таинства природы. Я подглядел то, что смертному нельзя было видеть. Колеса Иезекииля? Огненные вихри Анаксимандра? Вечное вращение, ноуменальный огонь… Я остолбенел и пораженный ужасом, и захваченный дерзновенным любопытством, зная, что не должно мне видеть и слышать видимого и слышимого. Но мне открывалась живая действенность таинственных сил естества, бёмовская первооснова, гётевские матери. И тот, кто стоял при таинственном искрометном снаряде, тот темный силуэт – это не был, конечно, человек, это не было одно из существ земли, это был дух земли, великое существо, несоизмеримое со мною. <…> панический ужас охватил меня. <…> И долго после того боялся я один проходить по двору.
Это чувство откровения тайн природы и ужаса, с ним связанного, тютчевской Бездны и влечения к ней было и есть, как мне думается, одна из наиболее внутренних складок моей душевной жизни».
"Колеса Иезекииля… огненные вихри Анаксимандра… ноуменальный огонь… бёмовская первооснова… гётевские материи… тютчевская Бездна" – это не реальность ребёнка, а присутствие тридцатисемилетнего автора, склонного к мистическим переживаниям. Флоренский стал не только священником, тут бы всему и конец, но и учёным ("дерзновенное любопытство").
Странная пара образовалась случайным образом – надобно присмотреться.
Эйнштейн: 14 марта 1879, Ульм, Вюртемберг, Германия – 18 апреля 1955 (76 лет), Принстон, Нью-Джерси, США.
Флоренский: 22 января 1882 Евлах, Елизаветпольская губерния (ныне Азербайджан) – 8 декабря 1937 (55 лет) Ленинградская область.
Практически ровесники. Альберт в начале октября 1933-го покинул Европу, а Павел в тот год был сослан. Эйнштейн бежал от фашизма, а Флоренский…
«26 февраля 1933 года последовал арест и через 5 месяцев, 26 июля, – осуждение на 10 лет заключения. Выслан по этапу в восточно-сибирский лагерь «Свободный», куда прибыл 1 декабря 1933 года. Флоренского определили работать в научно-исследовательском отделе управления БАМЛАГа. Находясь в заключении, Флоренский написал работу «Предполагаемое государственное устройство в будущем». Наилучшим государственным устройством Флоренский полагал тоталитарную диктатуру с совершенной организацией и системой контроля, изолированную от внешнего мира. Возглавлять такую диктатуру должен гениальный и харизматический вождь. Переходной, несоверешенной стадией в движении к такому вождю Флоренский считал Гитлера и Муссолини. Работу эту он писал с подачи следствия в рамках сфабрикованного процесса».
Мог написать, находясь под давлением, но могло быть и внутреннее убеждение человека, склонного к экзальтации. Политическая интуиция Павла Александровича оставляет желать лучшего: летом 1928 года его сослали в Нижний Новгород; хлопотами Е.П.Пешковой Флоренского вернули из ссылки, предоставили возможность эмигрировать в Прагу, однако он решил остаться в России.
По поводу склонности к крайнотям: «Флоренский был глубоко заинтересован скандально известным «делом Бейлиса» – фальсифицированным обвинением еврея в ритуальном убийстве христианского мальчика. Он публиковал анонимные статьи, будучи убеждённым в истинности обвинения и действительности употребления евреями крови христианских младенцев. Взгляды Флоренского при этом эволюционировали от христианского антииудаизма до расового антисемитизма. По его мнению «даже ничтожной капли еврейской крови» достаточно для того, чтобы вызвать «типично еврейские» телесные и душевные черты у целых последующих поколений».
Интересно, какие «типично еврейские» черты указал бы Флоренский у Эйнштейна.
Упомянутое дело Бейлиса начато в 1911-м году и длилось три года предшествующие Первой мировой. В 1911 Флоренский принял священство, закончив перед этим физико-математический факультет Московского университета и Московскую духовную академию.
Когда надо было исследовать диэлектрики, Флоренский занимался наукой. Когда надо было определять отношение к тому, знания о чём явно не могли быть достаточны, тогда реальность уступала мистической интуиции. В этом отношении Эйнштейн – полная противоположность Флоренскому: он стремился к поискам простоты и красоты в явлениях, более всего ценя соответствие между теорией и реальностью. Кажется, так, но знание предмета у меня поверхностное. Ищу связи между тем, что попадает в поле зрения, чтобы история не обращалась в мифы и легенды, реальное историческое время где-то близко, совсем рядом.
Где-то рядом… внимание привлекает место начала лагерной эпопеи Флоренского. С 1951-го по 1955-й года я жил в Свободном, не в лагере, в десантном гарнизоне. Мало что помню. Что происходило там в 30-х и сейчас представляю смутно. Так что же Флоренский? Фрагменты писем той поры:
«1933. ХII.9. Свободный. Дорогой Вася… на днях начну преподавание… чего бы ты думал? – латинского языка. Как видишь, даже дальние азиаты нуждаются в классицизме. Правда, пока это помлекари и другие из свиты Эскулапа. Занимаюсь математикой – сочиняю новые формулы для геофизики и педифизики, т. е. физики почвы и грунта, разработал математический способ оценки деятельности рабочих трудовых групп, подготовляюсь к лабораторным и полевым исследованиям.
1933. ХІІ. 27. Дорогая Оля, напиши мне, что ты читаешь. …Только, когда читаешь художественные произведения, не удовлетворяйся одной фабулой, а отдавай себе отчет в построении произведения, в особенностях языка, обдумывай типы. Надо понимать, как сделано произведение, в его целом и отдельных элементах, и для чего оно сделано именно так, а не иначе.
1934.1.19. Дорогой Мик, занимаешься ли ты рисованием? …Вот, например, научись строить прямой угол, делить линию на равные части, делить угол, строить касательную. Интересно чертить эллипс с помощью нитки и двух кнопок, спроси у Васи или Киры, они тебе покажут. …Когда будешь свободен, посмотри как-нибудь строение ледяных сосулек, чтобы вспомнить о своем папе. Попробуй разрезать их по оси и поперек, в лупу рассмотри, как там расположены кристаллики и зарисуй, что увидишь, а потом сообщи мне.
1934.1.21. Знаешь ли ты, какая есть здесь станция? Ын, начинается с буквы Ы. А еще есть станции: Михаил Чесноков и Ерофей Павлович. Есть названия смешные: Тында, Магдагач, Муртегит и много таких.
1934… Дорогая Оля, тебе надо спокойно идти своей дорогой и научиться, чему способна и как способна, прочее же от тебя не зависит. <…> Бывает нередко, что и большие способности, проявив себя блестяще сперва, затем хиреют <…> Ничто в мире не пропадает, и работа приносит свой плод, хотя часто и совсем не тот, на который рассчитываешь».
У Павла Александровича был пятеро детей.
17 августа 1934 года Флоренский помещён в изолятор лагеря «Свободный», 1 сентября 1934 года отправлен со спецконвоем в Соловецкий лагерь особого назначения.
15 ноября 1934 года начал работать на Соловецком лагерном заводе йодной промышленности, где занимался проблемой добычи йода и агар-агара из морских водорослей и запатентовал более десяти научных открытий.
25 ноября 1937 года особой тройкой НКВД Ленинградской области приговорён к высшей мере наказания и расстрелян.
Расстрелян… трудно понять логику НКВД. Да и не было никакой логики, была линия партии. Загадочное время. Жуткое время строительства нового мира. Через 50 лет выяснится, что не построили.
За пределами Культуры жизнь человека уплощается, возвращая его в животное состояние. Без воспитания человек – Маугли, живущий в стаде человекоподобных; сюжеты при этом, чаще, не сказочные, а криминальные или пошлые.
Одно из писем Флоренского с Соловков, о воспитании:
«1936.VII.7-8. Дорогая Наташа, поздравляю Вас с рождением сына. …Хочу дать только один совет. Пусть с первых дней он получает наилучшие впечатления от мира. Большая ошибка думать, что эти «бессознательные» впечатления безразличны. …Что же именно следует давать малышу для первого питания? …Это: музыка, но высшего порядка, т. е. Бах, Моцарт, Гайдн, пожалуй, Шуберт, который, хоть и не глубок, но здоров и ясен. Затем цветы. Надо обращать внимание малыша на цветы, т. е. показывать ему их и привлекать внимание. Далее – зелень, воду, вообще стихии. Далее небо, облака, зори. Далее: произведения изобразительных искусств, хотя бы в репродукциях. <…> Уметь видеть и ценить глубину того, что окружает тебя, находить высшее в «здесь» и «теперь» и не рваться искать его непременно в том, чего нет, или что далеко. Страсть тем-то и вредна, что во имя того, чего нет, человек проходит мимо того, что есть, и что по существу гораздо более ценно. Она ослепляет».
Удивительный человек. Поразительное сочетание пристального внимания к реальности и религиозности.
В конце 70-х мне довелось вести в МГУ спецсеминар. Время громкого университетского скандала, разразившегося вокруг обращения ряда студентов в православие: было собрание, кого-то выгнали из комсомола и так далее. Один из моих студентов, Андрей Писаренко, был в числе обращённых, но ему повезло, он благополучно закончил курс и защитил диплом. Почти сразу женился, родился сын. Жили в доме жены в посёлке на северо-востоке от Москвы. Андрей увлёкся живописью. Временами приезжал в Москву, подолгу разговаривали. На последней встрече дал для почтения книгу, толстый том: «Столп и утверждение истины» – магистерская диссертация Павла Флоренского в бытность его доцентом Московской Духовной Академии. Книга 1908 года.
Кстати, чем был в это время занят Эйнштейн?
Тремя годами раньше «Анналы физики» опубликовал три его статьи, положившие начало новой научной революции:
– «К электродинамике движущихся тел» С этой статьи начинается теория относительности.
– «Об одной эвристической точке зрения, касающейся возникновения и превращения света». Одна из работ, заложивших фундамент квантовой теории.
– «О движении взвешенных в покоящейся жидкости частиц, требуемом молекулярно-кинетической теорией теплоты» – работа, посвящённая броуновскому движению и существенно продвинувшая статистическую физику.
Пока в России революция пробовала силы, Эйнштейн готовил революцию в физике. Смысл и значение этих революций до сих пор осознаются.
«Почему именно я создал теорию относительности? Когда я задаю себе такой вопрос, мне кажется, что причина в следующем. Нормальный взрослый человек вообще не задумывается над проблемой пространства и времени. По его мнению, он уже думал об этой проблеме в детстве. Я же развивался интеллектуально так медленно, что пространство и время занимали мои мысли, когда я стал уже взрослым. Естественно, я мог глубже проникать в проблему, чем ребёнок с нормальными наклонностями».
Флоренский тоже "ненормальный". Ему с детства прививали естественнонаучное мышление, таковы были традиции семьи. Сам же он, получая физико-математическое образование, самостоятельность свою проявил в противостоянии науке. Мистическое мироощущение вылилось в обращении к религии. Странное сочетание: с одной стороны научные работы, с другой теологические сочинения, вызвавшие пристальный интерес мыслящей публики. Научные труды его не были столь впечатляющими, но это была профессиональная работа, тесно связанная с промышленными технологиями. Да и чем ещё можно было заниматься в лагерях?
Так ли уж странно выглядит сочетание науки и религиозности? Ньютон, например, верил в материальное присутствие Бога в каждой точке Вселенной и называл пространство «чувствилищем Бога». По расчётам досточтимого Исаака конец света наступит не ранее 2060 года. Есть время в запасе.
«Столп и утверждение истины» я не одолел. Через некоторое время объявился субъект, сославшийся на разрешение Андрея забрать книгу. Получив фолиант, известил, что Андрея убили.
У Писаренко был старенький "Запорожец". Однажды, на дороге, ведущей через лес, его остановили молодые ребята. Один из парней выстрелил в Андрея из обреза. Особого смысла в убийстве не было, шпана развлекалась. Выстреливший был сыном политработника. Словно эхо НКВД-шных расстрелов…
Впоследствии довелось сидеть в том "Запорожце", внутри не было обивки на дверце – кровью залило, сняли.
Начал с Пелопоннеса и Эйнштейна, а оказался в восточно-сибирских лагерях и на обочине подмосковной дороги. Занесло.