11
Но Вова не замечал оклика и призыва. Не видел намека. Одно чувство глодало его, досада неудачливого рыбака – сошла, сошла щука! Сошла беседа с крючка! Сорвалась!
«Что делать-то, а?» - снова в беспомощности посмотрел на гладкий антрацитовый камень. Белеющее изображение, словно выступающее из мрака под высоким, фонарным светом, опять словно изменилось неуловимо. Бурый напряженно ждал, что теперь услышит в собственных мыслях – но ничего не звучало. «Понятно, надо снова уду забросить, да вот только наживка какая? Что за блесна? Здоровье вроде использовал, на «ха-ха» попытался, баб вот нашел, скинул козырем – почти что сработало. Пашка о тетеньке с веревками волос на затылке и с мальчиком вспомнил, о судьбине длинновской повел разговор… Но – не со мной жа? Не со мной. А ведь мог. Что же сказать? А что еще можно? А, брателла?»
И опять с надеждой посмотрел на балдеющего на незнакомой ограде друга. И вдруг ветер пронес мимо короткий пыльный волчок, пролетел над могилками, зашуршал пакет с мусором. Послышалось – или вспомнилось? «Бери гопоту на «ха-ха». А потом стрелку кинь. А потом Пашку подключи против Чашки. И - не боись, я прикрою»
И главное –
«Чего ты забздел?э
«А чего я забздел? – мигом успокоившись, повторил про себя вопрос будущий мастер, - а вот да жа, защемило, заторопился. Как с «ха-ха» кончил, Пашку подначил, а…
А потом бабы прошли. Тетки с такси, с сумками, двинули по щебенке в другую сторону! Они и про баб заговорили, да про Полину егонную, а тут и Верка твоя подключилась! Чего вот она в дело влезла?! Не, ну чего она влезла – она везде свой шнобель сует, то понятно, вечно лезет, куда не просят. И даже щас вот сумела, умудрилась, и ведь дома жа ничего не предъявишь, а по факту дело все в ней! В Верке! Ну во жа сука! – невольно восхитился Бурый, - точно– влезла под кожу! И как не поверить, что во всем виноваты бабы? Не, ну разве не факт?! Истинный факт! У-у-у…
Был бы Бурый религиозен, как дружок в задом-наперед надетой зеленой бейспболке, он наверняка бы сейчас воспринял эту кучу совпадений с однозначным, единственным выводом как божественное озарение. И конечно же, перекрестился бы. Но Бурый не перекрестился, хотя и хотел. Еще успеет, - и с новым озарением уловил – что вот жа, вот, вот! Вот чем Космоса станет выуживать! Один жест – и куча мистики будет с Серегой сварным, если Пашку в свой черед не сможет окучить!
Между прочим, Владимир по совету Космоса одно время воцерковился. И даже на службы ходил и посты соблюдал, что было легко. Но потом охладел к теме культа. Почему – впереди разговор. А сейчас – Пашка, Пашка, Пашка! И словно помогая ему, как морской отлив отошла вода последних минут, обнажая мысли, что прежде готовились: война, нынче война. Фриц и Чашкин – главное зло, а Пашка и он, - чисто ангелы! Кто Длинного подломил?! А кто Длиного спас?!
«Что жа, в бой»
Бурый нагнулся, и выудил из-за вороха зелени, блестящую проволочную конструкцию, похожую на скелет птицееда. Позвякал значительно. Покашлял в кулак, подставил другую руку со стаканом тамаде . Чашкин с разворотом ладони наружу плеснул в стопку, Володя выпил, резко выдохнул, отметил явное неудовольствие Чашкина соседством с шиной. Что ж, правильно-правильно. Погодим с Пашкой. Сейчас отстать нужно от бригадных, весы уравновесить.
«Качели, - сверкнула идея, - конечно! Туда – сюда! На Пашку - на новых русских! Эва! – осенило Бурого, - Да ты ж сам словно царь!»
Прав был Длинный - главное, в драку ввязаться!
Поднял шину к голове, позвякал. словно секретарь колокольчиком перед шумным залом суда.
- А помните ж, гоблины, как вы другану салазки попортили? Как на притоне ему челюсть разбили? Как же тебя угораздило молочного брата-то стукнуть?
- А чего «угораздило»? Это его угораздило, – Чашкин ощерился, снова присел к могиле, начал медленно чистить яйцо, ухмыляясь, заметил, - Как-как. Не узнал я его.
- Ага. Темно было, - невозмутимо кивнул Фриц и протянул руку к Бурому, прося у того шину. Попробовал крутануть на пальце - "усы" с крокодильчиками безвольно дернулись, словно клешни мертвого краба.
- Неувязочка вышла. А так бы конечно. - широко осклабился Чашкин, взял щепотку соли и тщательно присыпал тупой конец яйца, и отправил его в рот. Продолжал, пережевывая, - с Фрицем пошли в кабак, для вида графинчик взяли.
- Отпуск родина предоставила через год. – кивнул Фриц и сам нагнулся за яйцом. Взял, начал мелко крошить рядом себе в ноги.
- Выпили и свою начали в графин подливать. Официант заметил, мы его на фиг, он за охранником побежал. Ну и идет секьюрити. Блин, никогда не забуду! Не человек, чистый Ганнибал Лектор. Рожа перекошена, зеленая, рот открыт, как у рыбины, и железная сетка на зубах! А-а!
- Во эта Юра, - Фриц, крутя «третьяка», негуманно приблизил его к лицу сидящего Чашкина и побрякал.
- Не эта. Та развалилась, - подсказал Павел, - Эта из нержавейки, новая. Космос ее сварил.
- Ага, – пискнул сварщик, и завертел головой в бейсболке - в аргоне!.
- Говорит: «Жгребайте водяру, расплачивайтесь и валите отсюда». Мы такие - : «Да какого хрена? Сядь ты и мякни с нами? Чувак с армии, в отпуску, ты чего?!» И он так секунду подумал, постоял, потом клешню к горлу поднес, башку запрокинул, рамку зацепил и давай ее тащить! Вообще! Как будто позвоночник изо рта достает! Блин, я чуть под стол не залез. – страсть! А он бряк ее на скатерть: . "А, ну все в жопу» и сел. «Наливайте» - говорит. Ну, и покатило. Ох, и ужрали-ись….
- Помню, - кивнул Анатолий, - говорил: ублюдки сидят, синие и зеленые, говорит, с глазами квадратными, трясутся от страха, и подливают, подливают.
- А что ж не подлить? Единственный выход! – с энтузиазмом сварливо отвечал Юрец. Он поднялся с корточек и, вытянув бычью шею к афганцу, старательно не замечая с циклического звяка на пальце у Фрица, сказал, - Я сразу понял, узнает, думаю – статья. А пьяному кто поверит?
- Год же прошел,– засмеялся умудренный опытом нанесения травм Анатолий, - и где акт, заявление? Пострадавший здоров..
- Это он потом стал «здоров», а к столу подвалил чистым инвалидом! Мы и подумали, что это с тех пор! Что калекой сделали. Когда разошлись, думаем, хорошо, что не узнал. Ну, еще не поняли его.
- А он не узнал? – поразился Павел
- Не. – помотал головой Чашкин. – не в тот раз.
- Да прям, – засмеялись бригадные. И принялись воскрешать рассказ Длинного, изображающего тремор братков: раздувшиеся щеки Чашкина, пытающегося из графина налить Длинному в еще полную рюмку, что водка на скатерть пролилась, выпученные глаза Фрица и смешливые замечания увечного: «не город, а песочница, спокойно по морде не получить».
- Ага, и не дать, - кивнул Фриц, тем самым подтверждая обоснованность подозрения во вранье. Только зачем Чашкин врал, что их не узнали, никто и не понял. Видимо, по всегдашней привычке.
- А где колбаса? – Чашкин заводил носом над могилой, - Тут нарезка была.
- Вот она, - Фриц ткнул носком в воздухе на фаллическую инсталляцию, снял шину с пальца и потряс ей перед лицом Чашкина. Тот поморщился и отстранился.
- Ее было три… куска, вареной, - виновато признался сварной.
Бурый протянул руку, попросил «третьяка», взял. Фриц глянул исподлобья, чуть натянув светлые брови – но отдал. Впрочем, лицо его было безучастно. Заигрался вновь с дужками, заставляя стекла скользить по затылку вверх-вниз, что говорило о явной скуке, и мысли свалить до машины.
- Что мы приехали – жрать? Нет. Вспоминать, - поднял палец Павел, и качнулся к Юрцу, - и пить.
- Счас накидаю, погождь. Чет на мясное пробило.
Чашкин присел, взял у Космоса складной нож, бесцеремонно раздвинул снедь, и принялся жестко надавливая, кромсать «краковскую».
«Да, вспоминать. И факт устанавливать!» - нетерпеливо подумал Бурый, - пора!»
Прокашлялся, пробуя голос.
- А что ж, Юра, как у тебя с папой, вовремя ли снабжает?
Чашкин поднял голову, и угрюмо катнул на Бурого тяжелые чушки глаз.
- Ты к нему со всей душой, а он тебя в черном теле содержит.
- Ну, зачем в черном? Хату купил, - Чашкин опустил лицо, и вернулся к колбасе - свадьбу оплатил. Я лайбу поменял… бэху-треху продал… сейчас выбираю… хочу годовалую француженку. Он обещал докинуть до суммы.
- А с карьерой как? Даст у себя место, или до старости по ЖЭКам маяться будешь?
- Как та Василиса? Да мне по фиг, – хмыкнул наследник, работающий помощником электрика в домуправлении, качнул корпусом, встал, держа в руке маленький бутерброд, с лучком и колбаской, - Не при папаше же состоять. Тут мы с Длинным чисто одно молоко!
- Он себе в казино состояние сделает. – пояснил планы приятеля Фриц, - уже скоро.
- Нет, в казино я разочаровался. Хожу теперь в салоны автоматов.
- Денег у тебя нет на казино, потому и не ходишь. Субсидию папа твоей жене отдает, чтоб не проссал, вот и ходишь по-дешевке, - Фриц сильно нажал на дужки и те встали вертикально над лысиной.
- Ничего по дешевке?!– фыркнул Чашкин, - В автоматах тоже можно бабок поднять, если многостаночно работать. Я неделю назад триста баксов за вечер поднял. Семь с гаком рублей, притом что в ЖЭКе за штуку горбачусь.
- А проиграл сколько?
- Важно сколько выиграл!
- Сколько проиграл, столько и выиграл, - ухмыльнулся Фриц.
Все засмеялись.
Бурый склонился, положил на плиту никелированный псевдопротез с усами, и медленно произнес голосом исполненным долга и скорби:
- А вот думаю я, что не везет тебе по жизни, потому что это за Длинного тебе послед. Сам ведь говорил, что вы с ротдома связаны кармой? Значить, карма одна. И вот ты его стукнул, а зло к тебе и вернулось и в делах твоих препятствует и в везении тожа.
Чашкин так и замер с бутылкой.. Фриц нагнулся за шиной, взял третьяка, впервые заинтересованно оглядел его, повертев перед лицом, словно на нем можно было обнаружить следы той самой пресловутой кармы, позвякал им над ухом как погремушкой. Или волшебным мешочком, в котором сидит всезнающий, мудрый гном. Потом опять положил на плиту, под цветочки.
- Дажа не что покалечил-то важно, - продолжил Бурый скорбно, наслаждаясь возрастающим напряжением - но не в свою сторону! Ах, как классно! - а что бросил Длинного прямо там. Вы его оставили умирать на крыльце травмапункта – вот где заелт! Если б не Паша, хоронили бы мы дружка уже там. Правда же, Пань?
Павел отвел со лба прядь, еле-еле клюнул подбородком вниз.
- А что ж, я его бил? – вдруг брякнул Юрец.
- Действительно! – даже отступил на шаг от такой наглости Фриц, едва не уронив с головы очки.- «кто его бил»! Во дает!
- . Я уже пьяный в притон забежал. Помню только…
- ***мню, - перебил уже готового врать приятеля Фриц, и поерзав подбородком по краю кожанного ворота, рассказал, как догуливал последние деньки перед призывом, как сидели и дули пивас…
Фриц говорил быстро, отрывисто. Тихо. Приходилось прислушиваться. И Фриц знал, что придется прислушиваться. Но голос нарочно не повышал - обычно все его слышали.
- Пьем пиво, и тут вбегает его брат, - Фриц кивнул на Чашкина и недовольно поиграл дужками очков – черные стекла поерзали по гладкому затылку, - кричит - Юра, меня от…дили! Я им сказал что ты мой брат, а они все равно. Ну, гроза района пиво на пол, бегом в дверь…
И зарысили втроем по кварталу как два разъяренных быка, подзуживая друг друга, что Балу с Багирой удава Каа. Палые листья делили асфальт на темные и светлые клетки. Опрашивали знакомых, шедших навстречу. Кто-то видал, что подозрительная компания прошли в наркоманскую трешку на первой этаже крайней двухэтажки возле трамвайных путей. Ломанулись туда. Ворвались, выбив замки – и в жирном чаду, в полумраке, устроенном навешанными на окна матрацами, в кислом облаке, где смешались перегар и блевотина, и что-то еще медицинское, разглядели двоих за столом, уставленном рюмками, и третьего, в углу, на карачках. Тут же опрокинулись стулья и стол, кулаки замелькали, пьяницы охнули, грохнулись, прикрывая голову и пряча бока. Их били остервенело, до кровавых луж, и когда те возникли, вспомнили и про третьего, так истоящего на карачках в углу – и поддали ему с пыра, как по футбольному мячу. Голова откинулась, словно швабра с размотанной тряпкой, и с тупым звуком стукнулась о косяк.
- И тут вбегает твой уродский брат и вопит: «Это не те пацаны, это другие! – поежился Фриц, - от уе…ок. Немая сцена, короче.
Тут Длинный очнулся, кое как встал на карачки, и с трудом выталкивая из себя слова, промычал:…
- «Везите в травму, вы мне челюсть сломали».
- Ладно, рожи замотали платками, поймали мотор, отвезли к докторам, - добавил Чашкин.
- Бросили одного и свалили, – трагически выдохнул Бурый.
- А зачем нам проблемы? – ухмыльнулся Чашкин. - Он заявление напишет и нам верный срок.
- И по заслугам. На парашу за это дело, - Толян хищно стукнул кулаком в ладонь.
- А что ж, я его бил? – привычно шмыгнул носом Юрец, словно уже был на следствии.
- А кто-о? – опять округлил глаза Фриц.
Чашкин вытер под носом. Бригадные улыбались. Пашка молчал. Меланхолично наблюдал за Чашкиным, как тот опять наполняет бокалы. Не собирался говорить об их подвиге. А ведь уже засверкала, золотым ключиком на дне пруда, заблестела золотом спасительная часть истории! Что скрепляла, братала! Заново двери к дружбе звала! Паша, давай, говори!
- Да расскажи же уже, как мы его спасли! – не утерпел Бурый, - Как ты его спас! Ты ж мотор вызвал и заехал за мной! – Пашка явно предпочитал, чтобы говорили другие, - А потом твой брат Павлухе попался и сказал, что кого-то покалечили на блатхате, какого-то патлатого. Ну, Паша сразу и понял, что это Женек, потому как он сам ему про ту хату рассказывал и с людьми познакомил. Вот. А тута я тожа попался. И погнали мы на моторе в травмпункт. Глядим, у стены в коридоре сидит. А прием на втором этаже, чтобы народу было полекче, во как! Взяли под руки, и отнесли … а так бы околел в коридоре, кровью бы истек. Вот так и спасли.
- Ладно, «спасли», не умер бы. – хмыкнул Чашкин. – на улице плюсовая погода.
- Но он же юшкой плевался? – со знанием дела вставил Толян, - кровь текла. Значит, через час потерял сознание. Мог упасть так, что захлебнулся бы. Отдал бы концы за милую душу.
«Так, и Толян со мной»
- Поймали мотор и… приехали, – вдруг в своей манере, с трудом выдавил главный спаситель, - Длинный в коридоре… лежит.
- А Пашка давай стучать в окошко дверное, - азартно подхватил Бурый и законно вернулся к началу истории, - А Длинный на плече у меня, за челюсть держится... Открывается окошко. Вылазит сестренка – морда синяя, круглая, видать, бухала месяца полтора. Говорит, что вам надо? А Длинный между нами висит, а тут очухался от наглости, взял свою челюсть о так, – Бурый показал, как Длинный подставил под жмень подбородок, - «хороший вопрос! – говорит, - Так, по приколу зашли. Ты, дура, на меня посмотри. Мне бы перевязочку, шов наложить». «это на втором этаже. - и окошко закрывает. Мы как заорали «а ну, доктора сюда» А она свое «доктор на втором этаже». Ладно, поволоклись по лестнице, глядим – никого. Только перед приемной старичок-бомжик, одной рукой в пол упирается, другой отрезанную щеку поддерживает - ее от виска стеклом отрезало. А она сползает, ах мясо красное торчит. Витрина упала или стекло, весь в крови, лужа натекла целая.
Поглядели, ему все равно, уложили Длинного на кушетку. Смотрю, где врачи? А в другой комнате. Одна на кушетке ляжки раскидала, от другой, за столом, спиртягой разит что мама моя. Сама даже не глядит - иглу достала, нитку суровую вставляет, и а Длинный с кушетки и говорит»: «не, хорошие мои, так не пойдет. Вы бы хоть марлечку перекисью промочили, рану промыли... – а лярва такая «много хочешь, ты спасибо скажи, что мы тебя взяли» – Он такой - блин, а что бы вы сделали?» «А у нас и без тебя народу полно». Ага, это когда на полу сидит один дед, и тот без помощи кровью исходит. «Блин оно и видно, - орет Женька, - ты бы, врач, хоть от столбняка укол ему выписала! я сам медик, сделай что-нибудь...»
«Подумаешь, медик! – как твоя фамилия? – Длинный своего кровного отца-отчима и назвал. Ай, они и спохватились! И докториха с кушетки подпрыгнула! «А вы не родственник такого-то? Ах, что вы сразу не сказали!» Тут же все нашлось, и укол, и бандаж и машину вызвали и в хирургию в момент повезли…
- И мы туда… под… сиреной. Вж-вж…
- А дедушка на полу так и остался сидеть! – победно выкрикнул Бурый, перевел дух на секунду и подался к Павлу.
- А помнишь, как мы его навещали? Как приходили бухло в рот заливать? – Павел еле заметно кивнул, Бурый приободрился, обратился к толпе, - он жа жрать не мог! Сгибаться, голову наклонять – все зафиксировано! Вот, Пашка его в наклоне держал, а я вливал! Эх, ему бы тогда завязать, верьный шанс! И кодироваться не надо!- мечтательно промолвил Бурый, и тут же спохватился, что опять сваливается в карьерные дела,– И прикинь, если бы не батина фамилия?! Длинный здорово задумался тогда, верно ли он себя с родителем поставил, . - мечтательно итожил мастер, и снова спохватился, - и этих потом поминал, говорил, сколько на скорой работал, а, таких стерьвоз не встречал. Значит, посланы они мне были, чтобы гордость я свою унял, да с папашей замирился!» - Бурый пританцовыва и как бы намекал на следующую репризу: «Без блата – никуда», да вспомнил, что она уже отработана и в досаде хлопнул ладонью по куртке, нарочно звякнул ключами.
- А когда он открылся, что вас узнал? – Толян надкусил желтый бок огромной антоновки, и захрустел, набивая щеки.
- А Фриц шпагу привез на дембель, - мрачно кивнул наследник, - И мы весь бидон ухандокали. И того, оба – в хлам - стукнул пальцами себя по шее Чашкин и кивнул на Павлау, - он привез к Длинному, в кабинет его папы. И Длинный сыворотку правды вколол,.
- Физраствор и гемодез он вколол. - Фриц поднял ладони ко рту и подышал в замерзшие пальцы, - ходил перед нами, как в «Кавказской пленнице». Говорит, галоперидола бы вам в вены вести, чтобы овощами остались.
- Не, не так. Он сказал: не сыте, я добро помню.
- Потому что от наркоты отвратили и еще за замирение с отцом! – вдохновенно итожил Бурый, - так бы никогда поклон не пошел. Гордый! А как имя отца все решило, так и задумался!
- Да. А мы такие еще лежим… Уже очухались, но еще осталось в бутылках. Значит, лежим. И тут его фазер! С каким-то бугром важным. С охраной. А места заняты. Ппод каплями мы, - растянул губы Фриц, сделав ямочки на впалых щеках.
- И они опять разругались! – широко улыбнулся Юрец, обнажая черную дырку в зубах.
- Ну да, все из-за вас жа, гоблины, из-за вас! Вы жа ему всегда карты спутывали! – и тихо добавил, - Да.. как и все тута…
- Было кино, - подал голос Павел, шмыгая белым от холода носом, - Итальянское. Жалуются на одного и его… бьют. А это не он. Ошиб-ка.
Пьяный-пьяный, но Павел зачем-то снова напомнил, что оригинальности в истории нет. И бригадные сразу подхватили его негатив.
- Да, Женька не первый был. И не любил он вспоминать этот слют-чай. Первым любил слыть, чтобы можно было рассказать по приколу везде! – радостно воскликнул афганец, подбрасывая панаму вверх..
«Значить, спасение уже не спасение?! И зачем жа я распинался?! Зачем в тот вечер вообще этого утырка спасал?» - торжествующим, злым эхом слышалось где-то на дне разума.
Ни… о… чем… нельзя… го-во-рить. Все – будет – зря.
И Бурый отчаялся. Замер. Отвернул голову, подставляя глаза тихому ветру – и тот словно помощник – усилился, навернул крупные слезы, еле успел рукой их смахнуть. Выдохнул, лицо к могиле склонил. – что же это?!
Ведь никогда он за словом в карман не лез! А уж будя при праве своем – сходу карты выкладывал! Не держал за душой! Не мог отказать себе в гордости, умаляться не мог! Не мо-ог! Никогда! И зачем?! И вот сейчас - сделал ход. Все ж по правде, по истине! Он же – спас?! А вот – нельзя по правде, по истине. Ерунда это, да-а! Не востребовано.
И тут Бурого что-то отгородило от самого себя. Вдруг услышалось течение времени. Как оно, водяное - уносят его от своей правоты. Уносит с каждой секундой. А куда и зачем? Ведь на береге он! На твердой земле! А вот – несет в океан.
И еще было чувство тайны и заговора. Даже так, словно кто-то высокий, смотрящий с небес, спрыгнул с вышки своей, заходил меж могил в сапогах, содержание мыслей записывая, а потом взяли и листочек со схемкой сунул ему. Бурый взял – а слова не читаются! А странник головой покачал гривастой – и обратно на облако. И теперь непонятна, что за разгадку показывали? Загадки какой? Заговору - чьему? Этих, что ль, алкашей?
«Да делай, что делал, - вновь услышал он насмешливый голос подсказчика, - стрелу хотел кинуть, так и кидай!»
Ну вот – кинуть стрелу. Он жа кидал? Что – по новой?!
Ноги вдруг подкосились, в животе возник спазм и Бурый схватился за памятник. Махнул в изнеможении рукой, направился к зарослям.
«И пускай орут что опять обо…лся.. Наплевать. Так жа совсем невыносимо стоять».