ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
"ЖИЛ-БЫЛ ХУДОЖНИК ОДИН..."
Скажу без ложной скромности, родился я ребенком талантливым. Но так как этот талант особо ни в чем не проявлялся, родители усиленно пытались его отыскать: изокружок сменялся уроками плавания, а с занятий по английскому меня
тащили в «Дом пионеров». К седьмому классу стало окончательно понятно, что все эти занятия и кружки «коту под хвост». Меня тянуло в школьный театр.
— И вообще, я буду поступать в театральный институт! —
сообщил я родителям.
— Только не в театральный! — простонал отец, капая маме
валерьянку.
— Тогда после восьмого класса пойду в цирковое училище!
Буду клоуном!
— Нет, — воскликнула мама, — ты будешь поступать в театральный!
— Однозначно! — подтвердил папа, допивая мамины капли.
Таким образом, вопрос о моём будущем был решён! Я с головой окунулся в работу драматического кружка при школьной библиотеке. Получив роль дворника в литературной композиции о грузинском художнике Нико Пиросмани, я исследовал
репродукции его работ, старался сделать свой образ наиболее приближенным к знаменитой картине.
Гораздо позже, я попал в дом к потомкам декабриста Сергея Ивановича Муравьева-Апостола. Анна Ильинична и Александр Владимирович жили в Сололаках. Это, некогда аристократический район в центре Тбилиси, от былой славы которого остались особняки, отдавшие времени свой лоск. Пожилая пара любезно пригласила меня в квартиру, которая была похожа на музей знаменитого предка: в витринах расставлены миниатюры с изображением дам и господ династии Муравьевых, личные вещи декабриста, его письма и другие реликвии. На стенах — картины русских художников XIX века. На самом почетном месте красовался огромный, во весь рост, портрет плечистого мужчины с шарманкой — кинто. Одетый в черную сатиновую
рубаху, подпоясанную красным платком, народный герой, казалось, еще мгновение, выйдет из объёмной рамы и запоёт под свой аккомпанемент:
— Над рекой стоит гора,
Под горой течет Кура,
За Курой шумит базар,
За базаром Авлабар…
— Пиросмани. Подлинник, — гордо пояснил хозяин дома.
С этой секунды я влюбился в творчество этого великого художника.
— Мальчики, мыть руки и за стол. Холодная долма, все равно, что горячий студень, — Анна Ильинична торжественно поставила на стол дымящееся блюдо, хотя найти место между хачапури, пхали, сациви и лобио было не так просто.
— Эту картину приобрел мой отец ещё в 30-х, — продолжал Александр Владимирович, — когда ремонтировали трактир на «Армянском базаре». Сейчас — это улица Леселидзе. Мне предлагали за нее большие деньги, но даже в самые трудные времена я не смог с ней расстаться.
— Ну и правильно, Саша, — поддержала мужа Анна Владимировна, — память не продается.
— Знаете, Дима, Нико был необыкновенным художником.
Он видел не просто мир. Он видел то, что недостает миру, чтобы стать картиной. Кстати, Вы знаете, что Пиросмани писал замечательные стихи.
Я знал. Моя одноклассница Мзия Разикашвили — правнучка знаменитого грузинского поэта Важи Пшавела, который приятельствовал с художником, рассказывала, что в их семейном архиве хранился обрывок пожелтевшей бумаги с четверостишием, написанным рукой Пиросмани. Но реликвия была утеряна еще в 70-х…
— Дима, Вы ешьте. А то Саша вконец заморочил Вам голову. Хотя о Пиросманишвили, он расскажет Вам истории, которые не найти ни в книгах, ни в этом… как же он называется? В интернете, вот… — вспомнила «современное» слово хозяйка.
— Это правда, — подтвердил Александр Владимирович. — Я много лет изучаю его творчество. Пиросмани родился в Кахетии, скорее всего в 1862 году. У Нико были две сестры Мариам и Пепуца и брат Георгий. Семья жила в достатке, пока один за
другим не умерли родители мальчика и старший брат. Старшая сестра успела выйти замуж, младшую приютила родня. А маленького Нико забрала семья Калантаровых, работодателей отца. К мальчику они относились, как к родному: его сажали
за общий стол, брали в баню, театр, церковь, научили читать, писать, говорить по-русски и по-армянски.
Хозяин дома задумался. Анна Ильинична, воспользовавшись моментом, положила мне на тарелку долму и густо полила ее сметаной с корицей.
— Нико мечтал стать художником. Но денег на обучение живописи не было. Он начал работать в типографии, правда, не продержался там и года. Помыкавшись какое-то время Пиросмани сумел устроиться кондуктором на Закавказскую железную дорогу. В свободное время он писал всё, что видел вокруг. Совмещать труд и искусство Нико удавалось плохо.
Пиросмани уволился, выбив напоследок компенсацию за испорченное здоровье, одолжил денег у друзей и неожиданно открыл молочную лавку в Тифлисе. Дело так же неожиданно пошло в гору. Не прошло и двух лет, как Нико не только раздал
долги, но и переехал в новую лавку, которую сам расписал, обзавелся компаньоном по имени Димитр Алугишвили и даже сумел построить любимой сестре Пепуце приличный дом!
Мы только начали есть, но хозяин, как бы вспомнив важную
деталь, продолжил рассказ:
— Однажды в Тифлис приехала актриса Маргарита Де Севр, — в глазах старика появился блеск заговорщика. Тут-то и начался сказка об актрисе, бедном художнике и миллионе алых роз.
Так вот молодой человек, — взгляд Александра Владимировича ясно говорил: «Трапеза подождет!» — Во-первых, Маргарита была не актрисой, а кафешантанной певичкой, что в те времена означало аналог древнейшей профессии. Во-вторых,
Нико в те годы был еще молод, по слухам красив, вполне обеспечен, одевался с некоторым шиком, так что вполне имел шансы на успех у красавицы Маргариты. Возможно, была даже арба с полевыми цветами, рассыпанными по площади перед ее
гостиницей. Но миллион алых роз, о которых мы читаем в биографии художника, стоил бы состояние, которого у Пиросмани при всем желании не имелось.
Нико влюбился! Влюбился искренне и страстно! Он написал портрет Маргариты, в который вложил все свое умение, а главное чувство! Портрет написан в белых тонах. Этот цвет художник не раз выбирал, чтобы «обелить» грехи девушек легкого
поведения. Но картина не пробудила в актрисе нежных чувств…
Около года Нико имел счастье содержать свою музу. Затем
красавица попрощалась с Тифлисом и отбыла на новые гастроли с новым ухажером.
— Саша, — обратилась к мужу Анна Ильинична, — прости, что перебиваю, но это интересно. В 1968 году в Лувре проходила выставка Пиросмани. Разумеется, выставлена была и «Актриса Маргарита». Возле картины была замечена пожилая
женщина. Она смотрела на картину и плакала. Это была восьмидесятилетняя Маргарита де Севрс….
— Значит, в разорении художника, действительно повинна Маргарита? — наивно спросил я.
Анна Ильинична печально улыбнулась, а Александр Владимирович, забыв про почти остывший обед, продолжил:
— Если верить красивой легенде, то да. Но на самом деле причина была в другом.
Торговля быстро опротивела художнику, он все чаще сваливал работу на Димитра, а сам рисовал портреты и уличные сценки, вел праздный образ жизни. В голодный год Нико, по совету компаньона, попробовал заняться, как говорят сегодня,
«бизнесом». Он и Димитр привезли из Одессы фургон муки
для перепродажи. Распродав муку, компаньон украл все деньги. Сестра Пепуца, помните та, которой он подарил дом, вместе с мужем тоже обманули и обобрали наивного художника, присвоив его последние сбережения. Неожиданная, несправедливая обида так глубоко ранила Нико, что повредила его и
без того неустойчивый разум.
— Как вы знаете, от гениальности до безумия один шаг, — Анна Ильинична поддержала беседу, понимая, что горячее блюдо безнадежно остыло, —но став нищим, он остался свободным!
— Ну не совсем так, Анушка…
Наш начавшийся обед стал плавно перетекать в ужин.
— История о нищем художнике, рисующем гениальные картины за стакан вина и тарелку супа — это миф. Картины Пиросмани, к этому времени уже стали известны всему городу. Сам Нико, несмотря на развивающийся алкоголизм и очевидные чудачества, оставался добряком, скромником и замечательным собеседником. Он обожал рассказывать байки, читал наизусть стихи грузинских поэтов, за считанные часы создавал портреты или расписывал стены. Конечно, он не был богачом,
но на жизнь хватало. Нико получал достаточно, чтобы прилично одеваться, покупать шикарные английские краски. Именно благодаря им, работы художника не только уцелели, но и не утратили яркость.
— А как же рассуждения об отсутствии денег на холсты?
Ведь известно, что Пиросмани писал на клеенках, — спросил я, вспоминая лекции по истории живописи в институте.
— Дело было не в бедности! Дорогая, фактурная черная клеенка идеально подходила, как основа для картин, подчеркивая скупой колорит и оживляя цвета. Начало XX века — золотой период в творчестве, да пожалуй и в жизни Пиросмани. Он состоялся как художник, обзавелся множеством почитателей и заказчиков. Да, ночевал он по каморкам в духанах и по углам у друзей. Для него все мирское было второстепенным. Пиросмани рисовал вволю и судя по картинам, чувствовал себя счастливым.
В 1912 году его картины попались на глаза трем хватким молодым людям — братьям Кириллу и Илье Зданевичам и Михаилу Ле-Дантю. Все трое считали себя футуристами, представителями «Нового искусства». Братья Зданевичи не просто обошли духаны и скупили все картины, которые им согласились продать. Они отыскали художника, познакомились с ним, осыпали комплиментами и пообещали, что вскоре о гении Пиросмани узнает весь мир. Уже зимой в Москве состоялась первая выставка его работ. Пиросмани был счастлив как ребенок.
В 1916-ом Зданевич устроил еще одну выставку, уже в Тбилиси. Длилась она всего четыре часа, но посетителей было не так уж и мало. После этой выставки Нико пригласили на заседание Грузинского художественного общества, которое выделило художнику премию.
— Значит, Пиросмани был признан и обласкан властью? — сделал я вывод из услышанного.
— Не совсем так. Однажды, 19 июня, в газете «Сахалхо Пурцели» опубликовали репродукцию картины Пиросмани «Жираф». А через три недели, в этой же газете появилась отвратительная карикатура на художника и его картину.
— Кстати, по признанию нынешних искусствоведов, «Жираф» — это одна из лучших работ Пиросмани, — перебила супруга Анна Ильинична.
— На Нико обрушилось самое страшное – смех. Над ним хохотали соседи, приятели, собутыльники… Для пожилого уважаемого человека, тем более для грузина, честь и достоинство были дороже жизни.
Для другого художника насмешка оказалась бы не столь жестоким ударом. Но наивный, полный надежды на чудо Пиросмани сломался в одночасье...
Со дня публикации карикатуры до смерти художника, прошло меньше двух лет. Величественный, крепкий пожилой человек на глазах всего Тбилиси превратился в совершенно безумного, опустившегося старика. Он потерял свой чемодан с
красками и кистями, ходил зимой без пальто, в прохудившихся ботинках и драном пиджаке. Извечная привычка к странствиям переросла в бессмысленное бродяжничество, привычная скудость — в отчаянную нищету.
Последним другом Пиросмани стал бедный сапожник Арчил Майсурадзе с Молоканской улицы. Он пустил художника в свой подвал, делился скудной едой. Однажды после ночных скитаний по городу Нико промок, простудился и трое суток пролежал в своем жилище не в силах позвать на помощь. Когда его обнаружили, художник уже был без сознания. Пиросмани отвезли в городскую больницу. До утра он не дожил.
Мы сидели молча, глядя на статного кинто в объемной раме. Я думал о том, насколько поздно Пиросмани обрел великую славу. Сегодня его талантом гордится Грузия, его творчество заложило основу наивного стиля, его картины продаются на
мировых аукционах за сотни тысяч долларов. Знай об этом Нико, он бы умер счастливым.
Я часто бываю в городе своего детства. В городе, в котором родился и вырос, встретил свою первую любовь. В городе, где мне было удивительно хорошо и счастливо, как может быть только в молодости.
Давно нет в живых Александра Владимировича и Анны Ильиничны. Безвозвратно пропала и их коллекция.
Тифлис стал другим. А может остался таким же, просто мы изменились…
Я уже никогда не опоздаю на первый урок в свою 41-ю школу на Водовозной. Не убегу с однокурсниками с лекции по истории КПСС, чтоб выпить кружку пива в подвальчике на проспекте Руставели. Никогда уже не подсядет за наш студенческий стол обожаемая всеми тбилисцами городская сумасшедшая Гиж Марина и не произнесет тост за наше здоровье…
Только старый тбилисский дворник всё так же будет мести
своей метлой: «Вжик-вжик, вжик-вжик, вжик…»