Всё, что мы переживаем в детстве, остается с нами на всю жизнь.
Он был самым младшим братом моего отца в их семидетной семье. Но к тому времени, когда родители привезли меня в село Покровку на днепропетровщине, все мои дяди и тёти обзавелись семьями. А старшие из них поехали куда кому сподручнее.
Так что в шестидесятом году двадцатого века с бабушкой Марией осталась только семья тётки Натальи. Да ещё дядя Корней поставил себе хату на одной улице с матерью и сестрой - не рядом и не напротив, а немного поодаль. Если стоять возле бабушкиного плетня, то можно было всласть насмотреться на шапку крыши дядиного жилища на другой стороне улицы. Это же недалеко!
Мне и посейчас неведомо, по какой причине мы оказались на родине отца, но с нашим приездом вместо пятерых в бабушкиной хате жить стали сразу восемь человек.
Друг другу семьи наши не мешали. Обе комнаты имели двери, выходящие в общие сенцы. Хата - не царские хоромы, тесновато получилось, но ничего - как могли терпели.
Зато мои двоюродные братья всегда рядом были. Старший, Павло, уже в школе учился, а с младшим, Игорем, мы родились в один и тот же год. И поначалу очень даже сдружились, везде и всюду вместе появлялись, да и в разговорах друг друга неплохо понимали. Даже лицами смахивали один на другого.
А у нашего дяди Корнея две приемные дочки росли семи и девяти лет. Вот мы с Игорем и бегали "до своих" - и гостинчик получишь, и наиграешься досыта.
Замечая, что дядя привечает меня, я норовила бывать там почаще. Вот и в тот день с самого утра удумалось мне "сходыти"...
Для начала отправилась за братом в соседнюю дверь. Однако не повезло. Тот "почивал", как сказала наша бабуся. Она отказалась его будить и выпроводила меня за дверь.
Шлось долго. Тропинка, прошорканная в траве, уходила куда-то далеко. Идя по ней, я чертила нескончаемую линию, собирая сухие травинки и листочки. Было интересно наблюдать за процессом.
Встретилась мне на пути и коровья "лепёшка", лежавшая прямо на тропе. Обходя которую, разглядывала в середине её бурозеленого круга зеркальце воды вчерашнего дождя. Потом увидела в грязи глубокий след сапога и процарапала небольшой канальчик от лужи. Вода с готовностью залила углубление.
Тут же и гуси загоготали вдалеке. Они шли гуськом, друг за другом, в сторону ставка. По-русски сказать - пруда.
- Плавать идут,- догадалась я и чуть было не потеряла из вида знакомую крышу. Когда подошла близко к дому дяди Корнея, вишнёвые деревья увеличились в размере и закрыли охапкой веток полнебосклона вместе с крышей. Лишь по знакомым стеблям крапивы и забору поняла, что пришла правильно.
Вот только на входной двери красовался большой замок. И никого не было видно по близости. Вспомнила о кроликах. В прошлый раз нам с Игорем их показали. Подошла к клеткам, добросовестно заглядывая в каждую засетчатую дверцу.
Не помню, чтобы кролики были большими - скорее средненькие, видимо ещё молоденькие. Они жевали корм и безбоязненно смотрели на меня. Тут же, поблизости, и та самая "яма" находилась, укреплённая досками и под крышей. Туда и желобок деревянный спускался, по которому дядя Корней спустил двух кроликов. Каждый из них проехал вниз, съёжившись в комочек и прижав уши, став мягким шариком. И это было так забавно! Захотелось ещё такое же увидеть.
Открывая дверцу клетки, я брала каждого за основание их длинных ушей и относила к желобу. И каждый раз приходила в восторг, наблюдая за ними, за тем, как они преображаются в комочки. Штук пять-шесть перетаскала.
Внизу поднялся какой-то незнакомый мне шум. Потоптавшись вокруг ямы, вернулась к пустым клеткам и поплелась восвояси. Возникло ощущение, что не стОило хозяйничать в дядином дворе. И возвращаться пришлось по другому пути.
Сначала наткнулась на двоюродного брата. Игорёк как раз меня-то и искал.
- Отдавай мой хлысток! Это ты его в*озмила.
- Не брала я твой прутик!
- Брала! Бабусю казала, что ни бачила его. И до нас никто ни приходыв. Тильки ты утикла!
- Не брала я! Вон он валяется!- показала я кивком головы на мною же брошенную хлыстынку.- Гуси ходыли и унесли, поносили и бросили.
- Это ты его умыкала! Нема гусей, воны на ставку! Врунья!- он поднял прутик и замахнулся. Ждать я не стала - изо всех своих силёнок побежала под защиту женщин, идущих с сумками в магазин. Они шли шумно и весело, как на праздник, переговариваясь. К ним-то я и присоседилась, постоянно оглядываясь на брата. Тот не догонял, но и не отставал.
Когда подошли к нашей хате, я прикинула расстояние до входа и решила, что добежать не успею. Игорь догонит и побьет. Пришлось и дальше тащиться за женщинами, под их красивый украинский говорок. Недалеко от школы те, наконец, заметили моё присутствие и остановились, пристав ко мне с расспросами. Брат враз нырнул в ближайший двор к мальчишкам, выглянувшим посмотреть на нас. Мне же пришлось отвечать на вопросы с малопонятными словами. На смешанном украинско-русском языке они выяснили, что я дочка, вернувшегося с рязанщины Мыколы с молодичкою...
Тут из школы выбежали мальчишки и девчонки, а среди них оказался наш Павло. Подбежав к нему, уверенно, по родственному, вцепилась в его руку, пристроившись рядом. Рассказала об Игоре и его притязаниях. Дошли с ним до нас. И старший брат передал меня из рук в руки дяди Колиной тёти Кати.
О том, что была у дяди Корнея, я никому не проговорилась.
Отобедав, мы с маменькой занялись шелушением кукурузных початков. Зубки жёлтых зёрен рядочками выскакивали из ячеек и падали в большой тазик, наполняя его собою. Ставшие лёгкими и колючими, освобожденные початки отбрасывались прочь в корзину. Мне же было интересно копошиться в зёрнах, погружая в них руки.
Потом мы растопили печку и нагрели воды мне для купания. За окном по осеннему быстро стало смеркаться. Уже и любимый папенька пришел с работы. Плескаясь в железной детской ванночке с высокими бортами и с ещё более высокой спинкой я и думать позабыла о своём путешествии к дяди Корнею.
Мою постельку положили на теплую печную лежанку, завернули в простынку и пересадили туда чистенькую и радостную. Одели. Дали в руки любимую куклу с "живыми глазами" - то открывающимися, то закрывающимися. Самочувствие моё было превосходнейшим!
Однако стоило рыжеволосому и невысокого роста дяде Корнею постучаться и войти в нашу дверь, и взглянуть на меня своими голубыми - голубее, чем у отца моего, я всё вспомнила и почувствовала не совсем ясную, вину за собой.
Улыбнувшись, но с грустным выражением лица, он подал мне большое краснобокое яблоко, взял меня на руки и посадил, усевшись на стул, к себе на колени. И стал расспрашивать: зачем это Сашенька кроликов в яму спустила, и как это они Сашеньку не поцарапали, личико не поранили?
Доверчиво прижавшись к дяде, я рассказала, хвастаясь, что держала кроликов за ушки "лапками от себя", и они "колотили" воздух, а не меня.
- Ну и правильно, молодец! Вот только в яму не надо было их сажать - тесно им вместе,- казав вин на украинской мови.
Маму дядя просил меня не наказывать.
Сначала исподволь, а потом всё острее пришло ко мне осознание - я совершила нечто непоправимо плохое любимому и любящему меня дяде Корнею. Уткнувшись в чистую, белую наволочку подушки горько-горько расплакалась. Ведь уходя, дядя сказал моим родителям, с болью в голосе, что кролики порвали друг друга в клочья.
Получилось, что по моему недомыслию, семья дяди осталась без мясного рациона. Но ему было куда важнее другое - что кролики не обезобразили лицо ребёнка.
О человеке, думается мне сейчас, можно судить по его поведению в непростой житейской ситуации.
Не знаю подробностей, но на Украине мы не прижились и вернулись на рязаньщину, в сасовскую Кустарёвку.
Знаю, что дядя Корней сильно обиделся на брата, что не остались, и пообещал никогда не писать нам писем. Обещание своё сдержал - переписку с нами вела лишь бабушка Мария. Однако всякий раз, когда мы приезжали к ним в гости, больше всех радовался нашему приезду именно дядя Корней.
2004 год