1.
Если империалистическая держава не имеет других способов сбить нарастающую общенациональную протестность в зависимом регионе и если она обладает возможностью применить достаточную силу, то она применяет эту силу, - или непосредственно, или через насаждение верных ей недемократических диктатур. Именно такая обстановка и такие действия империализма США часто имели место в 60 – 80-х годах. Именно такая обстановка и такие действия вызывали в общенациональном протестном движении радикальную вооружённую борьбу, вне зависимости от того, созрела революционная ситуация или ещё нет.
Мы видели в предыдущих главах, что там, где эта вооружённая борьба была изолирована от протестной политической позиции некомпрадорской капиталистической буржуазии (как Sendero Luminoso в Перу) она (тем более при отсутствии революционной ситуации и при жёстком нажиме США) заканчивалась неудачей. Там же, где такой тактический союз оказывался возможным (как в Сальвадоре или Никарагуа), вооружённая борьба или приводила низовые слои к власти (фактически разделяемой с некомпрадорской капиталистической буржуазией), или же, в худшем случае, заканчивалась патовой ничьей и вынужденным обоюдным компромиссом.
В любом случае мы должны сказать, что насилие партизанской борьбы не оказалось лишним. Ставить вопрос так, что, дескать, можно было и мирным, демократическим путём, совершенно неправильно. Без этой партизанской борьбы, без этого периода революционного насилия ни тактический союз с некомпрадорской буржуазией, ни названные компромиссы были бы невозможны.
Даже в случае отсутствия прямой победы это революционное насилие изменило качественное состояние недовольных слоёв общества и поставило правящие слои перед необходимостью считаться с затаившейся в низах опасностью новой активизации. Ни компрадоры, ни даже их империалистические хозяева уже не могли ни осуществлять явно проамериканский курс, ни насаждать антинациональные проамериканские диктатуры, так как это вызвало бы новый, может быть, ещё больший, всплеск вооружённого сопротивления.
Ситуация, когда правящей капиталистической буржуазии приходится с опаской оглядываться на настроения низов, когда прежде воевавшие радикалы получают возможность идти на выгодные компромиссы и тактические союзы, а империализм вынужден отходить от прежних прямых и грубых действий и искать какие-то новые окольные возможности сохранения экономических связей с регионами (может быть, даже жертвуя чем-то менее важным ради более важного) и привела к возможности (насколько длительной – покажет время) использовать мирные, буржуазно-демократические средства политической борьбы.
Но без предыдущих революционных вспышек не было бы и последующих эволюционных возможностей. Это надо прямо сказать в пику тем нынешним «коммуноидам», которые один к одному повторяют установки позднесоветских идеологов (хотя, может быть, и по другим соображениям) и верят в то, что можно (как сказал один мой украинский товарищ) и сало поесть, и свинью не обидеть.
Очень полезно в этой связи посмотреть на трагическую попытку использования мирных и буржуазно-демократических средств политической борьбы не только без параллельной или предварительной вооружённой борьбы, но и в ситуации, когда империализм ещё не был вынужден искать для Латинской Америки новые приёмы, окольные и более тонкие, а имел все возможности действовать прямо и грубо. Речь идёт о поучительном опыте Чили в начале 70-х годов.
* * *
Основные события развернулись в начале 70-х, но нужно немного сказать и о предыстории, так как она в немалой степени повлияла на главную особенность этих основных событий.
Богатая по ресурсам страна с достаточно продвинутым капитализмом находилась в огромнейшей зависимости от США и транснациональных корпораций. Вероятно, именно обильная доходность их хозяйствования давала им возможность подкупать местную буржуазию, - компрадорские настроения среди чилийской капиталистической (и даже части мелкой) буржуазии были очень-очень широки. Тем не менее неизбежные отрицательные последствия империализма, ложащиеся на низы общества (да ещё влияние общей латиноамериканской революционизации того времени) вели к заметному оживлению борьбы низов.
Можно предположить, что именно большая степень надёжного компрадорства побудила империалистов к поощрению прежде всего буржуазно-реформистского способа сглаживания этого противоречия. Ставший президентом в 60-х годах лидер тесно связанной с католическими кругами христианско-демократической партии (ХДП) Эдуардо Фрей провозгласил программу умеренных реформ, которую демагогически назвал «спокойной революцией в демократических условиях». Разумеется, ничего революционного здесь не было и близко. Небольшие популистские уступки, сопровождаемые широкой пропагандистской похвальбой, и некоторые реформы, в том числе в сфере демократии, с целью успокоить низы. Как уже говорилось в главе о буржуазном реформизме, при прочной власти буржуазии буржуазная демократия опасности для неё не несёт, поскольку содержит в себе множество возможностей направить дело в нужное русло.
«Христианская демократия, - заявлял Фрей, - проникнута философией гуманизма, основывающегося на правах личности. Всеобщий гуманизм не базируется на классовой, партийной, религиозной или расовой идее. Основой его является сам человек вне зависимости от условий. Этот принцип гуманизма составляет средство и цель. Отвергаются методы действий, которые противоречат человеческому достоинству, так как нельзя осуществлять идеи гуманизма нечеловеческими методами.»
«Христианская демократия, - говорил Фрей в другой речи, - должна порвать с традиционными силами, то есть с консерваторами. Она должна быть способна перейти в народный лагерь и стать антагонистом коммунизма на народном уровне. Но не для того, чтобы проводить чисто словесную антикоммунистическую политику, которая сегодня никого уже не трогает, а для того, чтобы создать такую систему, которая докажет народу, что существуют другие, отличные от коммунизма и более демократические пути экономического развития и участия народа в социальной и политической жизни.»
Пропаганда ХДП обещала дать каждому слою, каждому классу общества то, в чём он нуждается, и красиво рисовала картину постепенного перехода в процветающее, гармоничное будущее. Нет, конечно, ничего удивительного в том, что действительность оказалась совсем другой. Но это сочетание больших обещаний и реального разочарования, эта кривая политика Фрея привели большинство общества нет, не к успокоению, как хотели внешние хозяева чилийской экономики, а наоборот – к ещё большему активному запросу на изменение жизни. В результате к выборам 1970 года сложилась очень своеобразная ситуация: широчайшая активность недовольных народных низов переплелась с одновременно возникшими у них надеждами на простой, мирный, демократический способ решения проблем.
Нам сейчас важно отметить, что довольно долгое время общество находилось не только под мощным «водопадом» буржуазно-демократической пропаганды, главными темами которой были возможность бескровного реформизма, преимущество демократии, необходимость единения всех слоёв нации и тому подобное, но и под влиянием действительно несколько расширившейся возможности открыто участвовать в буржуазно-демократической деятельности, - не представляющей опасности для власть имущих, но способствующей буржуазно-демократическим иллюзиям.
Во второй половине 60-х в чилийской так называемой «левой» среде (не у всех, но в очень громадной степени) сложилось то, что на марксистском языке принято называть «парламентским кретинизмом».
Что касается компартии Чили, то её руководство ещё в 50-х годах одними из первых приняло идею хрущёвцев о «возможности мирного пути революции», и политическая ставка именно на такой путь ещё больше укрепилась в этой партии после тех кадровых перестановок во многих компартиях мира, которые были совершены под влиянием хрущёвского СССР. В начале 60-х чилийская компартия включила тезис о «мирном пути революции» в свою программу.
В той или иной степени это было характерно и для других латиноамериканских компартий. Совершенно не случайно, что организаторами и руководителями радикальной партизанской войны в странах Латинской Америки были, главным образом, либо отколовшиеся от официальных компартий политики маоистского толка, либо радикальная часть низовой мелкой буржуазии.
Ещё раз повторим, что да, конечно, в зависимости от игры обстоятельств, некоторые сравнительно мирные эпизоды в ходе общего процесса могут иметь место, некоторое продвижение возможно и через механизм буржуазной демократии, но процесс в целом таким путём осуществить невозможно. Нечто подобное, скажем, ситуации на футбольном поле: вполне мыслимо, что футболист пробежит с мячом 15 – 20 метров, не встречая сопротивления защиты, но представлять, что он может без такого сопротивления пройти всё поле и вкатить мяч в ворота, просто нелепо.
Характерно, что, например, кубинцы относились скептически к этой хрущёвской идее (слова Кастро: «Нельзя переводить возможность мирности на каком-то этапе в ранг «мирного пути» в целом»), что, в частности, вызывало некоторые трения в отношениях с КПСС (по понятным тактическим соображениям не раздуваемые ни той, ни другой стороной).
Очень любопытно, что «хрущевизм» в чилийской компартии пустил такие махровые «метастазы», что даже другая так называемая «левая» партия, Социалистическая партия Чили (СПЧ), имела в своём составе гораздо больше политиков радикального толка. СПЧ была политическим представителем мелкой буржуазии и, так сказать, нижней части средней капиталистической буржуазии и, как и все подобные партии, находилась под международным влиянием Социнтерна, ведущую роль в котором играют социал-демократические партии Европы. Но именно из-за того, что в этой партии были представлены и настроения недовольной мелкой буржуазии, известные радикальные настроения части нижних мелкобуржуазных слоёв показывали себя в довольно боевом виде.
Тем не менее в руководстве СПЧ преобладали "демократические" иллюзии. Один из крупнейших функционеров Социалистической партии Чили Сальвадор Альенде, выдвинутый кандидатом на очередных президентских выборах, представлял собой буквальный политический «слепок» с иллюзорных настроений большинства чилийского общества и, честно говоря, несколько напоминал предыдущую сознательную демагогию Фрея. Те же планы удовлетворить все слои и классы, та же вера в возможности буржуазной демократии, те же призывы к единству народа с толкованием понятия «народ» как чего-то целого, а не составного и противоречивого. Предыдущая деятельность ХДП подавалась этим политиком лишь как недостаточно последовательная и настойчивая, лишь как не сумевшая решительно погасить идущие от внешнего империализма отрицательности. Больше настойчивости и больше верности данным обещаниям, больше решительности в установлении разумных отношений с внешними экономическими партнёрами, неуклонный демократический учёт интересов всех слоёв населения в целях предотвращения его раскола и успех вполне возможен – такова была позиция Альенде и идущих за ним.
Наиболее радикальная часть СПЧ и малая часть членов чилийской компартии сразу выступили с критикой таких представлений. Вышедшие из этих партий радикально настроенные несогласные создали собственную политическую организацию «Левое Революционное Движение» (по-испански – Movimiento Izquierdo Revolucionario – MIR) во главе с Мигелем Энрикесом, однако в условиях общих иллюзорных упований численность этой организации была очень небольшой.
«Миристы» полагали, что никакая победа на буржуазных выборах не даст трудящимся реальной власти и, вдохновляясь примером кубинской революции, считали единственно правильным, не отказываясь от организаторской работы в массах, уже сейчас браться за оружие.
Компартия Чили вполне поддержала линию Альенде и наряду с несколькими мелкими левыми организациями вошла в коалицию с СПЧ. Характерно, что в коалицию вошла даже так называемая «левая часть» ХДП. Организация MIR к коалиции не присоединилась. Видя, что значительная часть народа действительно поддерживает «коалицию Народного единства», организация MIR признала возможность победы этой коалиции на президентских выборах, но в то же время ещё тогда Мигель Энрикес предостерёг, что «выборы не являются реальным путём завоевания власти, и господствующие классы в Чили и за рубежом в конце концов решатся на военный переворот, чего бы им это не стоило».
А соотношение настроений в обществе в целом было действительно не безоблачным. Несмотря на поддержку "Народного единства" значительной частью народа, эта доля не была всё же преобладающей. На парламентских выборах, предшествующих президентским, больше всего мест получила всё-таки ХДП и, заключив блок с правыми партиями, составила очень сильное большинство. На выборах же президента в сентябре 1970 года Альенде получил 626 937 голосов, кандидат от правых партий - 604 380, а кандидат от ХДП - 456 232. Как видим, расстановка сил в населении в целом, включая и буржуазные классы, была очень сложной.
2.
Когда мы смотрим на сегодняшние так называемые «левоцентристские» правительства (скажем, в Боливии – правительство Эво Моралеса, или несколько более «центристское», чем «левое» в Бразилии [президент Лула да Силва], или несколько более «левое», чем «центристское» в Венесуэле), то несмотря на изменившееся положение в Латинской Америке в целом и на изменения в возможностях империализма США по отношению к этому региону, мы всё равно не можем и не должны думать, что это левоцентристское развитие так теперь и покатится по гладким мирным и демократическим рельсам. Не будем гадать, насколько продолжительным окажется этот период, но исключать вариант возобновления трагических столкновений с реакционерами и империализмом нельзя ни в коем случае. Что же говорить о том времени, когда Латинская Америка была гораздо более разобщена, а империализм вёл себя в ней, как в своём собственном дворе! До какого и в самом деле «кретинизма» надо было дойти, чтобы рассчитывать на гладкие рельсы демократического развития тогда?
Победив на президентских выборах, Альенде заявил о намерении «проложить светлую дорогу к социализму». Не надо понимать употреблённое им слово «социализм» в том марксистском смысле, в каком понимаем его мы. Социал-демократический взгляд на понятие «социализм» совсем другой, - он, так сказать, преломляет термин «социализм» сквозь призму потребительской психологии. Для этих людей слово «социализм» происходит от «социальной» политики: если правительство принимает меры для удовлетворения потребностей разных слоёв общества, то это они и именуют обществом социализма. Разумеется, при этом и речи нет об отказе от частнособственнического интереса и буржуазной демократии. Главным инструментом такой социальной политики они видят государство (продолжающее оставаться буржуазным), вследствие чего им свойственно положительное отношение к идее национализации каких-то ведущих производственных отраслей и части банковской сферы, не замахиваясь при этом на сам капиталистический способ производства в целом.
Такая социальная политика на капиталистической базе возможна в двух случаях: или в империалистических метрополиях - на основе империалистических сверхприбылей, или при осуществлении народно-демократической революции, когда низовой народ уже овладевает властью, но по объективным обстоятельствам речь о разрушении капиталистического способа производства пока ещё не идёт.
Понятно, что первый случай здесь никак не применим. Что же касается второго, то тут нужно указать на очевиднейшее, не видное только махрово-оппортунистическому взгляду, обстоятельство, - развитие событий в Чили пошло не путём народно-демократической революции. Мы здесь имеем заурядный буржуазный реформизм, просто усиленный большой добавкой активизировавшихся мелкобуржуазных иллюзий. И тот факт, что к этому буржуазному реформизму примкнула компартия Чили, не должно удивлять, так как нам всем, думаю, вполне известно, что слово «коммунистическая» в названии партии совсем ещё не означает её действительной коммунистичности.
Уж нам-то это должно быть хорошо известно. Если по возрасту кто-то не помнит позднесоветскую КПСС (как острили тогда сознательные рабочие – «коммунистическая партия сукиных сынов»), то уж нынешняя КПРФ у всех наглядно перед глазами. Коммунистического в ней только буква К. Прислушайтесь к их заявлениям и предложениям, и вы увидите то же самое понимание «социализма»: частичная национализация, сосуществование с капиталистическими отношениями, недопустимость революции, бездиктатурность, общенародная демократия и упор лишь на лучшую, чем сейчас, социальную политику. Всё очень знакомо, всё из идеологических арсеналов буржуазного социал-демократизма.
- - - -
Обретение возможности президентства не путём народно-демократической революции, а путём буржуазного реформизма в рамках «конституционной демократии» совсем не означало обретение власти. Заявление руководителя чилийской компартии Луиса Корвалана об «успешном обретении пока части государственной власти с тем, чтобы, опираясь на эту часть, постепенно, шаг за шагом, получить, в конце концов, её всю» не более чем скользкая оппортунистическая демагогия. У власти не бывает частей. Власть это возможность непосредственно осуществлять свои интересы, - и либо ты такую власть имеешь, либо нет. Дальнейшие события в Чили показали, что эти люди получили президентский пост, но - не получили власть.
Для того и нужна революция, главный вопрос которой (по известным ленинским словам) – вопрос о власти. Политикой же не революционного, а реформистского действия власть не берётся.
Показательны слова из центральных советских газет того времени: «Первое в мире марксистское правительство, созданное мирным путём с соблюдением всех норм конституционной демократии...». На деле марксистскость этого правительства была, конечно, равна нулю.
Да, вероятно, мы не можем обвинять этих чилийских политиков в прямом отказе от революционного действия (как обвиняли те же «миристы»), поскольку, судя по всему, революция в чилийском обществе ещё не созрела. Но мы вполне можем обвинить их в сокрытии действительной теоретической истины и в насаждении иллюзий о будто бы возможности успеха на реформистском пути.
- - - -
Главная, базовая идея в политическом курсе Альенде, идея, которая и даёт основание считать этот курс реформизмом, это мысль о проведении всех преобразований в рамках прежней государственной системы. Даже вынужденно-необходимые преобразования самой системы предполагалось проводить без нарушения её конституционных принципов.
«Впервые в истории, - говорил Альенде в одном из выступлений, - народ сознательно ищет такой путь революции, за который пришлось бы заплатить наименьшую социальную цену. Этот путь предусматривает уважение ко всем идеям, ничем не ограниченное уважение всех верований…» Слово «революция» здесь употреблено совершенно напрасно, разве что для красоты слога.
В другом месте он говорил так: «В России установили одну из форм построения социалистического общества – диктатуру пролетариата. Чили сегодня – первая страна на земле, призванная претворить в жизнь вторую модель перехода к социалистическому обществу…»
Руководитель КПЧ Луис Корвалан в одном из интервью проводит ту же самую идею: «Политический и социальный плюрализм, обозначающий наш путь сегодня, будет характеризовать и завтрашний чилийский социализм... Наша партия внесла в разработку идеи плюрализма, пожалуй, больший вклад, чем какая-то другая партия. Наш опыт показывает, что в рамках правового государства, при полном уважении индивидуальных гарантий, можно прийти к построению чилийского социализма как строя политического, экономического и идеологического плюрализма.»
Вот ещё цитата из Альенде: «Принцип законности и система государственно-политических институтов сохранятся на всём пути перехода к чилийскому социализму. Мы делаем ставку на единство народных сил и здравый смысл средних слоёв. Если против народа не будет применено внешнее насилие, мы сможем преобразовать структурные основы капиталистической системы без физического принуждения, без нарушения правопорядка, в условиях демократии, плюрализма и свободы.»
А вот ещё его слова: «Не следует допускать крушения правопорядка, что могло бы открыть путь произволу и эксцессам, которых мы со всей ответственностью стремимся избежать. Гибкость демократической системы позволяет надеяться, что она не будет служить сдерживающей преградой, а приспособится к новым требованиям. А это позволит путём использования конституционных норм постепенно создать новое общество.»
Альенде и его единомышленники полагали, что, совершив положительные экономические преобразования и улучшив положение всех слоёв общества, правительство получит колоссальный рост поддержки всех слоёв, огромное расширение своей социальной базы, и именно опираясь на эту широчайшую социальную базу, будет шаг за шагом менять, реформировать государственную систему.
Рассчитывая на широкую социальную базу, Альенде настаивал на обязательности союза всего народа против монополистического олигархата. Он и его сторонники рассуждали так: если число рабочих, служащих и мелкой буржуазии в сумме составляет 70% населения, а реакционный олигархат – всего лишь 3%, то почему бы не объединить весь этот народ против такой жалкой «кучки»?
«Мы полагаем, - писал один из деятелей СПЧ, - что основным является противоречие между всеми этими группами и крупнейшими собственниками. Противоречия же между рабочими, служащими, мелкими и средними собственниками являются второстепенными, поддаются регулированию, и, следовательно, сохранить сплочение возможно.»
«Объективно, - говорил Альенде, - средняя и мелкая буржуазия, находятся и должны находиться на нашей стороне. Придём ли мы к чилийскому социализму вместе с ними или нет? Нам кажется, что наш ответ должен быть ясным: да!»
Вот почему правительство Альенде делало огромнейшие экономические поблажки и уступки так называемым «средним слоям». А поскольку за этими «средними слоями» идеологически и политически стояла ХДП Эдуардо Фрея, то с целью «упрочения единства народных сил» правительство Альенде было вынуждено постоянно допускать компромиссы с этой партией.
Вопрос о так называемых "средних слоях" действительно очень важен, но он гораздо-гораздо сложнее, чем представляется разного рода правым или левацким уклонистам. Одно из проявлений буржуазного реформизма в политической линии Альенде состояло в подходе к этим слоям как к чему-то целому, игнорируя их неоднородность и двойственную природу. Именно вследствие их неоднородности и двойственности, союза с ними как с целым быть не может.
3.
Да, конечно, Альенде видел опасность, исходящую от местной проимпериалистической реакции, но он, как и свойственно типичному буржуазному реформисту, был убеждён сам и убеждал других, что легальным поводом для открытого выступления реакции может быть только нарушение конституционных рамок, что если действовать строго в рамках законов имеющейся государственной системы, то у реакции не будет ни легального повода, ни широкой поддержки в обществе. Все призывы «миристов» к необходимости выхода за эти рамки он воспринимал как вредные и объективно провокационные, дающие реакции добавочные политические «козыри». Очень большую борьбу против такой позиции «миристов» вела и тесно поддерживающая Альенде чилийская компартия.
Тем временем реакция не дремала, и для осуществления своих планов ей не нужны были никакие поводы. Может быть, империализм и не опасался бы явного альендовского реформизма, но он видел, как этот курс постепенно всё больше открывает двери активной самодеятельности низов, и позволить развиться этому процессу до возникновения второй Кубы империалисты не хотели и не могли.
С самого начала альендовского президентства партия ХДП и антиальендовское большинство в парламенте объявили условием нормального функционирования государственной системы компромисс между парламентской и президентской ветвями на основе целого ряда уступок со стороны президента. Обязательные, по их мнению, уступки заключались в следующем:
- раздел правительственных постов с ХДП;
- обязательное и неукоснительное сохранение политического плюрализма;
- запрещение низовым массовым организациям брать на себя полномочия государства;
- сохранение «свободы печати» (то есть запрет на политическую цензуру и свобода капиталистического владения средствами массовой информации);
- запрещение каких-либо вооружённых формирований вне армии и государственной полиции;
- запрещение политорганов в армии и ведения в ней какой-либо политической агитации;
- запрещение политического просвещения в школах и вузах.
Альенде, желая сохранить работоспособность конституционной государственной системы, принял эти условия. Заключая это компромиссное соглашение, он обязался действовать исключительно через механизм наличной государственной системы. А ведь в этой системе он имел только президентскую ветвь власти; парламентская и судебная (включая высшую судебную инстанцию) были не в его руках, - и этим ограничивалось его право как-либо самому менять организацию всех государственных учреждений. Наконец, на всём протяжении президентства Альенде сохранялся огромный перевес в СМИ в пользу антипрезидентских сил. У всех левых было только несколько газет и журналов с общим тиражом около 200 тысяч, а у правых – 150 радиостанций и около 100 газет и журналов с тиражом до 2 млн. Правительство Альенде не могло закрыть ни одно из правых СМИ, даже если для этого и возникали основания, так как эти вопросы решал Верховный суд, находящийся в руках противников Альенде.
Внешние империалистические силы с самого начала перешли к активным действиям. Отказы в кредитах, сворачивание поставок необходимой продукции, сбивание цен на главные экспортные товары Чили начались сразу и со стороны США, и со стороны их европейских союзников, и со стороны транснациональных корпораций (ТНК). Это сильнейшим образом ударило по чилийской экономике, так как зависимость от ТНК была очень большой. Иностранный капитал контролировал 50% машиностроения, 60% металлургии, более 50% нефтепродуктов, 65% химической промышленности, и почти 100% автомобильной промышленности и электроники. Во внешней торговле от ТНК шло до 40% импорта, в том числе до 80% запчастей для горнорудной и нефтяной отраслей.
Правительство Альенде рассчитывало на громадную важность добычи и экспорта меди в получении средств для социальных преобразований в пользу народа, тем более, что планировалась национализация этой ведущей отрасли чилийской экономики. Однако империалисты значительно сбили цену на медь на мировом рынке, а при обращении чилийского правительства с иском все международные суды принимали решение не в его пользу. Правительственный проект закона о национализации всячески затягивался парламентом под предлогом необходимости "разумного компромисса" с ТНК, - пришлось соглашаться на большой выкуп прежним владельцам и на сохранение для ТНК определённой доли в прибылях.
Местная проимпериалистическая реакция, не ожидая никаких формальных поводов, приступила к антиправительственной пропаганде, к организации разрушительного ажиотажного поведения в торговле и банковской сфере, к провокационному раздуванию непомерных требований к правительству снизу (главным образом от «средних слоёв»), к активному перетягиванию на свою сторону всех недовольных из средней и мелкой буржуазии, к блокированию или затягиванию под любыми предлогами рассмотрение президентских решений в парламенте и судебных инстанциях и, наконец, к прямой организации военизированных групп правой ориентации (тогда как по соглашению подобное для левых сил было запрещено). Финансирование этой деятельности, разумеется, шло из-за рубежа и в очень значительных суммах. В обществе нарастала экономическая неразбериха, товарный и финансовый дефицит, росла инфляция.
Руководитель «миристов» Мигель Энрикес открыто предупреждал правительство: «Стратегия господствующих классов будет состоять в том, чтобы руками ХДП связать правительственный блок юридическими условиями, устроить экономический саботаж, который привёл бы к росту инфляции и безработицы, а затем привлечь вооружённые силы под предлогом спасения родины».
Но верящий в непогрешимость своего курса политический блок СПЧ и КПЧ смотрел на «миристов» как на досадную левацкую помеху. Тем более, что правые ловили каждое резкое высказывание, каждое резкое действие этой организации и предъявляли правительству громкий счёт за, дескать, нарушение конституционной демократии и срыв договорного союза между ветвями власти, и правительству приходилось каждый раз, иногда довольно жёстко, утихомиривать эту организацию.
На встрече (по их требованию) представителей «миристов» с Альенде прозвучали настойчивые предложения не останавливаться перед нарушением буржуазной легальности, ограничить городскую и сельскую буржуазию, ускорить экспроприацию земель, и поддержать рабочих, самочинно захватывающих частные предприятия. В ответ Альенде, ссылаясь на критические цитаты Ленина (!) в адрес левацкого уклона, потребовал неукоснительно придерживаться программы правительства, за что один из присутствующих «миристских» лидеров сравнил правительство с «собакой на сене», - само не мобилизует массы и другим не даёт.
Наконец, надо сказать об очень немаловажном элементе власти – об армии. Чилийская армия того времени была замкнутой, в значительной степени отделённой от широкого общества организацией. Но это, конечно, не значит, что внутри её не было разных настроений в ту или другую сторону.
Правительство Альенде, как уже говорилось, по компромиссному договору с ХДП отказалось от какого-либо создания вооружённых формирований вне армии, и по тому же договору была запрещена политическая пропаганда в армейской среде (правые же и имели скрытые вооружённые группы, и вели пропагандистскую работу в армии, особенно среди офицерства). «Миристы» пытались самочинно нарушать этот запрет, но их попытки жёстко пресекались правительством, желавшим предохранить от раскола используемую им государственную систему.
Итак, левые в Чили не обладали вооружённой организацией и не имели законных возможностей для её создания. Подчиняясь конституционному соглашению с оппозицией, Альенде говорил: «Когда у нас требуют винтовок, я говорю «нет». Пусть народ Чили знает, что гарантия стабильности – это именно верность вооружённых сил конституции и законам нашей родины.»
А ведь ещё в первой половине 60-х годов Че Гевара (имея, кстати, в виду именно оживление народного движения в Чили) говорил: «Если народное движение придёт к власти путём широкой поддержки на выборах и начнёт последовательное осуществление крупных социальных преобразований, не вступит ли оно немедленно в конфликт с реакционными классами страны? Не была ли армия всегда инструментом этих классов в деле подавления народных движений? А если это так, то можно предположить, что армия выступит на стороне своего класса и войдёт в конфликт с правительством. И что нам кажется практически невозможным, так это то, что вооружённые силы благосклонно воспримут глубокие социальные преобразования и безропотно склонятся перед перспективой быть ликвидированными как каста.»
Понимая вес армии и важность её позиции, Альенде изо всех сил стремился к союзу с ней, - но, как и в случае с так называемыми "средними слоями", к союзу с ней как с целым, не разделяя её на части по различию политических взглядов. Во главе армии первоначально стоял генерал Шнейдер, хоть и не разделявший политическую позицию Альенде, но твёрдо считавший своим служебным долгом быть верным конституционному порядку. Шнейдер был убит правыми вооружёнными группами, а расследование этого дела заглохло путём разных казуистических приёмов в недрах не подчинявшейся правительству судебной ветви. Следующим командующим стал генерал Пратс, стоявший на той же позиции, что и Шнейдер. Но под колоссальным давлением оппозиции (заявлявшей, что Пратс, якобы, не в состоянии обеспечивать необходимое единство в армии) Альенде был вынужден отправить его в отставку и заменить... предложенным оппозицией генералом Пиночетом.
4.
Итак, в этом куцем развитии чилийского левоцентризма вопрос о власти не был решён. Вот почему нелепо называть избрание Альенде в президенты «примером мирного прихода к власти» (как это делала позднесоветская пропаганда), - ведь как раз взятия власти и не произошло. Фактическая власть, фактическая сила и инициатива остались у его противников. Давайте не путать понятия «президентство» и «власть». Путать эти понятия – характерная черта оппортунистического мелкобуржуазного сознания.
И если бы каким-то сказочным чудом в российские президенты оказался выбранным Зюганов (или другая кандидатура той же партии), то президентом он бы стал, а власть, действительная власть у каких сил была, у тех бы и осталась.
В истории, конечно, возможны случаи, когда по причине какой-то своеобразной ситуации на государственный пост может демократическим путём проскочить такая партия, которая нацелена на радикальное изменение системы (хотя такие случаи являются очень редким исключением из противоположного правила). Но для того, чтобы изменить систему, нужны не бумажные президентские указы, а сильный практический инструмент – инструмент действительной власти. Вот за этот инструмент и пойдёт борьба после выборов, и она отнюдь не будет мирной. Таким образом, возможны лишь два варианта: 1) немирная борьба за власть, а затем, после обретения власти, получение формальной должности; 2) вроде бы мирное обретение формальной должности, а затем – немирная борьба за действительную власть. Других вариантов нет, и так или иначе, но от немирности не уйдёшь. Добровольное самоограничение альендовцев конституционными рамками старой системы оказалось, так сказать, просто способом политического самоубийства.
Некоторые товарищи, может быть, могут сказать, что да, для социалистической революции это понятно. А если это ещё не социалистическая, а лишь народно-демократическая революция или антиимпериалистическая на народно-демократических путях? Ведь в этом случае капиталистический способ производства не разрушается. Применимо ли только что сказанное и к такой революции тоже?
Другими словами, если это революция не класса против класса, а совокупных низов и даже части «средних слоёв» против олигархата, а тем более – против внешнего империализма и кучки компрадоров, не даёт ли такой громадный общенародный перевес возможность свести немирность ну, пусть не к нулю, но к очень малому минимуму? Ответ: нет, не даёт. Какою бы революция ни была, - социалистической или народно-демократической, - она всегда стоит перед контрсилой. Рассуждать, как рассуждали альендовцы (низов – 70%, а олигархов – 3%) значит проявлять поразительную политическую безграмотность, так как фактическая сила олигархата намного больше, чем его количественная трёхпроцентная доля, не говоря уже о том, что в реальных условиях капитализма эти 70% ни в коем случае не едины и содержат в себе очень немало и равнодушных, и двойственных, и тех, кто склонен приспособительно следовать за тем, кто сильнее. В любой революции, - говорил Ленин, - так называемый «народ» всегда будет разделён.
Сравнивать нужно не доли населения, а соотношения реальных сил, а сила тех, кто владел и на данный момент ещё владеет системой власти, всегда больше силы тех, кто пока ещё только намеревается создать себе собственную систему, не говоря уже о поддержке извне. Это, кстати, одна из причин, почему необходима так называемая «революционная ситуация», одним из главнейших следствий которой является внезапный крупный кризис системы власти. Это несколько уравнивает силы, заметно снижая возможности прежней системы перед массовым подъёмом низов. Но даже в этом случае подавляющего, безусловного перевеса низы всё-таки не получают: прежняя абсолютная невозможность превращается в возможность, но для превращения этой возможности в действительность всё равно требуется гигантское напряжение всех сил.
Говоря же о Чили, надо сказать, что этот процесс не был и народно-демократической революцией (не потому, что на неё никто не повёл, а потому, что она ещё объективно не назрела). Не сложилась ещё и революционная ситуация. Вот почему мы должны, по-видимому, прямо сказать, что и настойчивые подталкивания «миристов» к открытым действиям революционного характера тоже не соответствовали объективному положению дел и должны быть отнесены к тому же разряду, как и надежды латиноамериканских партизан на то, что наступление революционной ситуации будет ускорено их радикальными действиями.
Мы можем лишь гадать, что было бы, если бы ход событий пошёл по сценарию «миристов», но очевидно одно – это вызвало бы гражданскую, партизанскую войну, вероятность успешного финала которой была бы, думается, всё же небольшой.
Но ход событий и не мог пойти по сценарию «миристов». Как уже говорилось, компрадорскость чилийской буржуазии была очень широка, а возможность её влияния на общество – очень значительна. Мелкая буржуазия в большой мере тянулась за средней, а пролетарская часть была очень неоднородна. Число формальных членов организации «MIR» не превышало 2 – 3 тысяч человек, - правда, было немало сочувствующих, но их качество ещё было невысоким. В забегающих вперёд «миристских» призывах действительно можно отметить некоторую «левацкость», но неверную, реформистскую суть альендовцев они вскрывали правильно.
Следовательно, возникает вопрос: так в чём же мы упрекаем альендовцев? если революция не назрела объективно, как можно требовать от политиков революционных мер? и если появилась возможность взять президентство (пусть не всю власть, но всё же…), разве следовало отказываться от этого?
Нет, в этом мы не можем упрекать альендовский блок (включая и КПЧ); мы упрекаем его лишь в том, что он, вместо разъяснения действительной истины, наоборот – всячески усугублял реформистскую, утопическую иллюзию, а вместо укрепления низовых сил, наоборот – мешал этому укреплению. Нет никакого сомнения, что если бы альендовцы верно разъясняли действительную истину и укрепляли низовые силы, то удар реакции не только всё равно бы произошёл, но возможно, произошёл бы даже раньше и, очень вероятно, - с открытым вмешательством извне. Но необходимые организационные и идеологические «семена» были бы посеяны и глубокая сеть нелегальности для последующей борьбы была бы упредительно создана.
К 1973 году экономическая ситуация в Чили, вследствие внешних блокад и саботажа местной реакции, стала критической. В так называемых «средних слоях», на которые так рассчитывал альендовский блок, всё больше росло недовольство правительством и всё заметнее становился сдвиг настроений в пользу правых. Альендовский блок в этих условиях видел выход в том, чтобы путём экономических и политических уступок всё же перетянуть большинство «средних слоёв» на свою сторону. Руководители КПЧ предлагали внести такие изменения в экономическую политику, какие были бы более приемлемы для ХДП и её социальной базы. «Миристы» же предлагали отказаться от выплаты внешнего долга, немедленно национализировать все ведущие предприятия, внешнюю и оптовую торговлю, ввести рабочий контроль в приватном секторе, прекратить всякие компромиссы с оппозицией. В альендовской партии СПЧ возникли разногласия, - часть радикальных социалистов поддержала позицию «миристов», в том числе и руководитель СПЧ Карлос Альтамирано. «Решение, - говорил он на пленуме СПЧ, - состоит не в том, чтобы отрицать или скрывать цели, а в том, чтобы обучать и готовить массы к их достижению. Если революция предполагает на каком-то этапе насильственный переход, то правильным будет не отрицать революцию во имя «меньшей цены», а встретить насилие организованно.»
Сам Альенде, на правах президента, отказался следовать мнению руководителя своей партии. К нему присоединилась и чилийская компартия. Руководитель КПЧ Корвалан говорил: «Да, наличная политическая система составляет препятствие для развития процесса, но это – не непреодолимое препятствие. Всё же ещё можно осуществлять меры в рамках законности, опираясь на здоровый компромисс со средними слоями.» Заявление Альтамирано Корвалан назвал проявлением болезни «левизны», а позицию «миристов» - провокацией, подставляющей Народное правительство под удар. В другой своей речи Корвалан говорил: «Компартия отвергает всякую тенденцию и действие, направленные на развязывание вооружённого противоборства. Вооружённое противоборство в национальном масштабе не является неизбежным, а тем более – желаемым. Мы решительно выступаем за сплочение в обществе, чтобы преградить путь такому противоборству.»
В части низового народа начало стихийно проявляться стремление к активным действиям против вредящей буржуазии, но поскольку эти действия противоречили рамкам конституционного демократизма, правительство, боясь усугубить ситуацию, сдерживало их. Ни в коем случае не допустить трагедии гражданской войны – вот какова была установка альендовцев в это время. Характерны слова того же Корвалана в ответ на упрёки правых в разрушении армии: «Коммунистическая партия никогда не проникала за двери казарм. Она глубоко уважает и ценит профессиональный характер наших вооружённых сил. Партия никогда не ставила перед собой цели создать коммунистические ячейки в военных частях.»
В этой обстановке очередные выборы в парламент не принесли альендовцам желаемого результата, - несмотря на некоторый, очень небольшой прирост, они по-прежнему составляли в нём меньшинство. Трудно сдержать возмущение, читая заявление Корвалана о том, что «теперь наша задача – напрячь все силы и всячески усилить организационную работу с тем, чтобы… на следующих выборах большинство оказалось всё-таки за нами». Так и встаёт перед глазами наша российская зюгановщина, - и нет ничего удивительного: очень разные эпохи, очень разные страны, но политическая суть этих деятелей одна и та же.
В этих условиях Альенде встретился с командующим армией Пиночетом и поручил ему (Пиночету!)… разработать оперативный план противодействия потенциальному путчу. КПЧ поддержало эти меры; «нет гражданской войне!» - заявлял Корвалан. «Миристы» же, напротив, усилили свою деятельность в армии и начали, насколько это возможно, вооружать народ, что вызвало крайне резкое противодействие правительства. «Вновь протягивают друг другу руки крайне правые и крайне левые, - говорил Альенде в своём радиообращении. – Перед всем народом я хочу повторить ещё раз то, о чём я говорю постоянно: у нас в стране не будет других вооружённых сил, кроме тех, что предусмотрены конституцией и законом; у нас в стране не будет параллельной армии. Благодаря своей лояльности и уважению гражданских властей наши вооружённые силы внесли свой вклад в историю демократического развития Чили. Мой долг как президента республики – отметить эту их верность. Поэтому наше правительство будет пресекать всякую попытку политического проникновения и подрывной агитации в вооружённых силах.»
В августе 1973 года «миристы» уходят в подполье. Правые активизировались чрезвычайно. В начале сентября Альенде заявляет о… желании провести общенародный референдум о дальнейших путях развития страны. Говорить о референдуме, когда горит дом или когда бандиты уже выламывают дверь! Не знаешь, плакать или смеяться, видя такое максимальное проявление реформистского «кретинизма».
11 сентября 1973 года правые руками армии совершили госпереворот. Отдельные, разрозненные очаги сопротивления неорганизованных и слабо вооружённых групп были жесточайше подавлены. Судьба самого Альенде всем известна. Руководителю СПЧ Альтамирано удалось покинуть страну и найти убежище на Кубе. Мигель Энрикес был выслежен и убит в 1974 году, как и многие его соратники. Ему было всего 30 лет; на Кубе есть мемориальные места, названные его именем.
Руководитель КПЧ Корвалан через дипломатические каналы, через обмен был вызволен из пиночетовской тюрьмы и доставлен в Москву, где он, помимо прочего, заявил о том, что если бы не провокационная деятельность левацких групп, «чилийская революция (?) могла бы конституционным путём продвинуться значительно дальше».
Хотя эти события далеко отстоят от нас и географически и по времени, но они имеют не только частное, региональное, но и всеобщее, историческое значение, так как показывают не местные, а общие закономерности развития подобных процессов. На таких событиях обязаны учиться все революционеры и все марксистские теоретики всех стран и эпох. Отмахиваться от этих уроков под предлогом их геграфической и временнОй отдалённости очень неразумно.
(mvm88mvm@mail.ru)