Перед отъездом в Париж.
Утром в ожидании гостей, перед тем, как спуститься в столовую, граф Верейский вызвал учителя-француза к себе в кабинет.
- Присаживайтесь, Анри... - Андрей Васильевич жестом указал Дельбёфу на стул - вчера вечером вы неожиданно попросили рассчет в связи с намерением покинуть Россию... Я предложил подумать хорошенько... К чему такая поспешность, что произошло? Я озадачен и расстроен, честное слово. Я и моя супруга привыкли к вашему обществу... да и мальчики полюбили вас за эти четыре года... не имеем к вам никаких претензий и надеюсь, ничем не обидели вас за это время... вы для нас друг семьи...
- Андре Васильефич... - Дельбёф вздохнул и прижал левую руку к груди - четыре года, проведенные мной в вашем гостеприимном доме, были самые спокойные для меня и счастливые за последние тридцать лет...в вашем доме я познакомился с моей Анной...вы и ваша супруга действительно приняли меня, как члена семьи...на Родине меня ждет еще неизвестно что, но я должен... вынужден уехать...
- Мне жаль, Анри... очень жаль... но...ваша внезапная затея с отъездом как-то связана с неоднократными задержаниями вас Третьим отделением? Будьте честны со мной, Анри... Обычно ваших соотечественников высылают из страны после первого задержания...
Дельбёф задумался, но ненадолго:
- Да, это решение связано с ненужным вниманием ко мне этих господ. Если я вовремя не уеду, они пристроят меня в Сибирь или под топор...о чем мне было заявлено открыто...
Граф Верейский подумал с минуту и нервным движением вытер пот с влажного лба:
- Анри-Франсуа... означает ли это, что вы как-то причастны к декабрьскому бунту на Дворцовой площади?! - против воли вырвалось у него - право, не станут же люди Третьего отделения преследовать случайных и безвинных верноподданных?! Если вы не наслушались, конечно, наших доморощенных горе-либералов о "сатрапах и душителях свободы" и не высказывали перед петербуржцами идеи времен своей бурной молодости...
Ответ Дельбёфа был выверен до слова, очень уклончив и осторожен:
- Важно иное... господа из Третьего отделения... а точнее, господа Рысаков и Чудинов убеждены в моей причастности... против меня моё давнее прошлое республиканца и депутата Конвента, о чем вам уже и так донесли... Вы поступили очень благородно, когда узнав о моем прошлом... не указали мне на дверь... так поступило бы большинство на вашем месте...
- Может, я что-нибудь могу сделать для вас? - жестом сочувствия Андрей Васильевич коснулся плеча Дельбёфа - вы порядочный человек... ну, ошибки молодости... пусть даже такие тяжкие и опасные... но не верю я, что вы враг империи и нашего государя...
Но француз лишь грустно улыбнулся и сделал отрицательный жест:
- Я не враг... - он осторожно и вдумчиво подбирал слова - России и её народа... У вас доброе сердце... и всё же... Не вмешивайтесь, ваше сиятельство, прошу, ради спокойствия вашей семьи. Предоставьте меня моей судьбе... ведь, право, ни каземат, ни эшафот мне не грозят...но мне придется уехать...в самом скором времени...
... ... ...
После вступления на трон императора Николая I, под влиянием событий декабря 1825 года отношение к французам было крайне прохладным и настороженным.
В сознании российских властей французы делились на две неравноценные категории.
К первой категории принадлежали французские аристократы и прочие роялисты, сторонники монархии Бурбонов, к ним было доброжелательное и уважительное отношение со стороны русского светского общества еще со времен Революции.
Но были и те, в ком видели едва ли не "темные деструктивные силы", врагов Трона и Алтаря, республиканцы и бонапартисты.
В представителях французской нации в целом видели, также как и тридцать лет назад, носителей зловредных для российского обывателя революционных, антимонархических идей. Это отношение, смягчившееся после поражения Наполеона, снова возобладало в Петербурге после событий декабря 1825 года.
Прочих иностранцев, немцев, британцев, скандинавов, итальянцев по-прежнему приглашали работать в России, но не французов и это была официальная позиция российских властей.
Разумеется, французы всё равно нарушали запрет и приезжали, но пребывание на территории империи становилось для них малоприятным.
Третье отделение неусыпно следило за их перемещениями, личными связями. При почтамтах были особые секретные отделы, где письма лиц, объявленных "подозрительными" подвергались перлюстрации.
Паспорта, прибывшие должны были сдавать в Третье отделение, чему возмутилось французское посольство в Петербурге, которое также должно было иметь исчерпывающую информацию о своих соотечественниках, проживающих в России.
Посольство Франции имело обязанность защищать своих соотечественников, подвергшихся задержаниям и арестам на территории Российской империи, но как было ручаться за невиновность того или иного соотечественника, если знакомы с его биографией только с его собственных слов? Это крайне несерьезно...
Заподозренных в "якобинстве"...о да, этот пугающий верноподданных монархистов термин по-прежнему был в ходу, высылали с территории Российской империи без права возвращения...
... ... ...