Фанфик по фандому: «Гарри Поттер»
***
Беллатрикс сидела за письменным столом и что-то чёркала на пергаменте, попеременно то кусая перо, то заламывая пальцы. Готова расплакаться! Что же это такое — ничего не выходит...
Том, закинув ногу на ногу, увлечённо читал магловскую газету о спорте. Тоже магловском. «Восхитительно! Ах, какая статья...» — подумал он, невольно отвлекаясь на дождь. Ливень.
Погода пела явно риффованную, ритмическую мелодию, почему-то пытаясь сыграть то барабанное соло, то ритм-партию потоками неистовой воды. Отдельные рулады отчётливо танцевали джаз на водостоках. Отбивала, треща не хуже оркестровых трещоток, и молния. Близкая: едва не успеете заикнуться о «и...», секунды же нельзя отсчитывать просто на «раз-два-три», всегда «и»! Послушайте стрелки, попытайтесь посидеть одному под скрежет стрелок, а то и их бо...
Ой! В сию секунду оборотил, сконцентрировал внимание на Белле и сердце заныло, затосковал бывший Тёмный Лорд, неосознанно касаясь указательным пальцем губы. «Вам нельзя, — голос Смерти звучал глухо, размеренно и чудилось будто оно извиняется. — Поймите, вы — оба тёмные, пусть и бывшие...»
Закон мироздания. Посмертия. Закон? Его новая гробовая...плита-доска-урна-с-прахом...в горле горечь, в душе: футовый гвоздь? Хуже. А стоило? Может? Мысли о Смерти сахарной ватой, куском лаймового пирога, кленовым сиропом, витали. Дым сигарет заполнил лёгкие, ноздри и щели... Никто!
— Том! — укоризненный, но бархатный и медовый, голосочек Беллы. — Поэт ты мой милый, да верю я тебе! Верю!
Реддл странно-болезненно блеснул взглядом, мотнув головой: завеса немного хаотичных, спутанных волос, упала ему на глаза. Лёгкая неаккуратная щетина подсвечивала встревоженность. Дёрнул щекой, чуть подымая уголок рта. Смотрел обречённо.
— Я привыкла, Том...
Этого и боялся. Привыкла к тому, что многие её отвергают из-за прошлого? Войны? Пожирателей Смерти? Него? Да, определённо, из-за него: а кого... Нет никого — кто...
— В этой комнате ещё есть я, Том, — мрачно заметила, становясь больше похоже на ту самую Безумную Беллу, бывшую когда-то самой переданной его сторонницей, фанатичной... — Правильно подумал, Томми, — сменила грустную бурю на милый тон, от которого замирал и готов бы сутками не дышать. — Я тоже там была. Я принимала большинство решений, касательно меня. Во многом, иначе не это я.
Все отвергают. Отвергали. А он — нет. Нельзя. Им нельзя. Впервые во второй жизни. В Посмертии. Расстроен, подавлен, что даже разговаривать, порой, не мог. Знал. Что. Именно. Будет. Говорить.
Имя её. Не уйдёт тогда. А должна.
Беллатрикс подошла ближе, помотал головой и поднимал руку. Дождь всё усиливался. Шторм свирепствовал, завывая на манер оборотней, которых чего-то в этом ущелье не водилось. Никогда. Суровый северный ветер гнал землю с камнями, омертвевшие ветки, сухие листья (впрочем уже мокрые) и налепливал на стёкла анархичные, импровизированные, импрессионистские узоры экспромтом. Жёлто-зелёные куски хвои (с осокой и камышом) вторили, вплетая свои версии: в это безобразие и безумство. Третью скрипку разыграла луна, ну, а четвёртую случай.
— Случай, случай, — раздирающе знакомо затянула Белла, — ты нас не мучай! Ты нас не мучай, не обещай идеи и общих планов! Ты не рисуй детей в фантазиях и грёзах, и не черти на безымянных пальцах кольца. Слушай, слушай, я вовсе не недотрога, прости: разные у нас пути! Двум дорогам просто так не сойтись, и судьбам двум не переплестись...
«Судьбам двум не переплестись...» повторялось ещё несколько раз. Старинный романс о любви между маглом и волшебницей. Когда написан и кто его автор — не знает никто. Одни говорят, что он русский, другие цыганский, третьи вообще его евреям приписывают, ну, а четвёртые поют. Просто поют. Это в другой реальности, жизни: Беллатрикс, Нарцисса, чуть подвыпивший Люциус, Долохов, притащивший какие-то необычные закуски, Снейп, Яксли — сидели, словно это не собрание Пожирателей было... Так, встреча старых одноклассников (что было правдой, частично)...
Затрещало, разрывая воздух. Белла пригнулась, невольно шагая к Тому. В больших глазах барахтался страх вперемежку с робостью, дерзостью и непринятием реальности. Нет, только бы глупостей не наделала.
— До свидания, Томми... пошла...
— Что... э-э-э?
Всё. Часы приехали на станцию восемь вечера. Скоро тут будет темно, а... А там есть риск. Риск, что всё пойдёт! Проводить...
— Не надо, Томми, ты нарушишь... — слышно голос от порога.
А может он жаждет нарушить? Мечтает? Дурак! Досиделся! Докатился! Слабый! Никчёмный... Дурак... И откуда только эта идиотская улыбочка до ушей? Откуда лёгкость?
— Белла!..
Нагнал. Ночь. Улица. Крыльцо. Фонарь соврал мне, что достаточно одета — на деле: в лёгкое пальто. В такую бурю глупо...
Тоненькие пальчики обхватили мужскую ладонь, беспокойные, буйные, и вечно в праздном хаосе, кучеряшки: забавно прыгали дыханию в такт. Том потрясённо глядел на это, потом резко кивнул сам себе и резво наклонился. Она дрожала в его объятиях, выдыхая аромат одеколона и смеживая веки, чувствуя холодные прикосновения под челюстью; сминая в обезумевшем ритме его губы в ответ. Какое там уходить?
— К чёрту всё! — шепчет потрясённо и разнежено, подсаживая Беллу на парапет. Подушечками пальцев трогает волосы, поглаживая нежную кожу... — Никогда... Ни за что... Нет...
И тут же спохватывается, а не выглядело это слишком эго...
Бела лишь хихикает в очередной поцелуй, выдыхая в рот и намекает, что откажись он сейчас — прибьёт. Сердца обоих выдают нереальное...
***
— Вот, смотри, Белла, — говорит Том спустя три недели и целуя её ручку. — Мне кажется, написал.
— Да? — от восторженности и нежности хочется петь и танцевать чечётку, но бывший Тёмный Лорд, всё же, сдержано кивает, перекатывая во рту окурок. Лишь озорной блеск выдаёт состояние.
— Слушай: «Жили-были, Том и Белла, которые безумно любили друг друга. Когда-то, в их прошлой жизни — очень злые тёмные маги, состоящие и, к слову сказать, руководящие экстремистской организацией. И построили они космолёт, способный преодолеть время, пространство, смерть. Хотя со Смертию, дорогие мои фантасты, надо дружить... Не пытаться её обмануть и уметь любить.
Том и Белла всё больше и больше, дабы искупить вину за устроенный и поддерживаемый ими террор, начинают жить в мире маглов. И становятся, он учёным-строителем, инженером и проектировщиком космических систем, станций, а она, Белла то есть, постепенно завоёвывает мир как великий, безумно талантливый химик, микробиолог и даже вирусолог.
Вместе они идут к новым вершинам, при этом предостерегая других от роковых ошибок. Они это пример для подражания, свет Любви и Верности, вопреки жёстким и жестоким расчётам. Им удаётся всё, ну, мои почти всё.
А вскоре, у них появляются дети. Наследники. Том Марвало Реддл, бывший когда-то Волдемортом, открывает змеиный язык и получает Нобелевскую премию по литературе за серию романов о мальчике-сироте, который выжил сначала в приюте. Потом в школе. О мужчине, который раскаялся и смог полюбить. О человеке, который признал существование Смерти и перестал её бояться.
Белла же сделала открытие, что привело к выходу волшебного сообщества из тени и появлению полностью фертильных двуполых людей, теперь с доминантным и рецессивным полом. Количество магов осталось в норме. Вырождение было остановлено.
И они решают немного полетать по тем планетам, которые им понравятся. В звёздные системы, например, в созвездие Большого пса, Дракона, Андромеды... К собственной звезде... Беллатрикс...»
— Гениально, Томми, — всплеснула руками, — а... Где небоскрёб, кошка и мотоцикл?
Том подкрался и стал целовать её шею, обнимая. Заговорил на ушко:
— Да? — от трепетной щекотки не хотелось дышать. — Так, давай продолжу: «... прилетев однажды, меньше, чем за три земных года к созвездию Сириус, Белла сильно удивилась, увидев довольно развитую космическую... и прочую науку...
А ещё больше она удивилась, когда увидела два небоскрёба (на одной из межпланетных станций), точь-в-точь как рисовал её кузен в детстве, и статуя кошки в тысячу человеческих роста и... И копию знаменитого мотоцикла Сириуса Блэка...
Когда-то, когда они были совсем маленькими, Сириус, путая абсолютно все буквы ответственно заявил, что будучи маглом пошёл бы или занялся космонавтикой. И построил бы статую кошки... А, к слову сказать, статую звали Вальбурга. Да, и живые там тоже имелись...
Это расстроило Беллу, ведь именно она и убила Сириуса, но тут сам он заметил родственницу. Поприветствовал.
И с тех пор Белла летает между Землёй и созвездием Большого Пса. А Том всегда рядом с ней, даже, когда их кот Марволо пытается выучить парселтанг, а не новокошачье наречие, изобретённое какой-то кошкой, понявшей что-то. Кошку эту звали Гаммой, и родом она была из Геленджика, с кручи, но. Вот умерла рано — три года и десять месяцев...»
Они кружились в медленном танце. Канделябр тоже кружился, настроенный магией. Пятна. Краски. Чёткость. Размытость. Любовь.
— Ты плачешь?
— Кошку жалко, — всхлипнула Белла, — она невероятно мало пожила.
Том согласился, кивая. Не будет же он говорить ей, что эта кошечка, трёхцветная, кстати, действительно жила, действительно была невероятно умна и действительно из Геленджика... И умерла тоже действительно. Том случайно прочитал мысли какой-то маглы, когда был в том городе, кстати, магла была из будущего. Неужели научная фантастика в из мире, мире волшебства, магии (несколько средневековье) — действительно возможна? Но, по большей части, это не волновало...
Волновала больше копна чёрно-чёрных кудряшек, что забавно подпрыгивали в такт движению Беллы. Его Беллы. Теперь уже навсегда... Навсегда?
***