Ты меняешься незаметно для себя и не успеешь осознать, как вся твоя сила и власть раздует твое эго до таких размеров, что ты возомнишь о себе бог весть что и начнешь думать, будто твое дерьмо не воняет. Всю свою жизнь я ненавидел благочестивых ублюдков, которые, добившись какого-нибудь положения, наслаждаются властью над другими людьми. Теперь уже ничего не изменишь. Нетрудно догадаться, что я стал всем тем, что было мне так отвратительно. Выброси из головы материальное, ибо материальные вещи заставляют тебя соревноваться с жадными, упивающимися своей властью свиньями. Подтирай свою задницу, делай свое дело и избавляйся от эгоизма.
© Чарльз Мэнсон
ПРОЛОГ
Безбрежное небо на миг озарилось ярким сине-лиловым светом, а затем затянуло густым смогом и пошёл пёстрый дождь, который совершенно не прекращался несколько тревожных месяцев. Животные и растения на всех уголках планеты постепенно умирали. Стволы деревьев скручивало, а корни вылазили на поверхность, будто земля стала вдруг трепетной и отторгала их, как нежелательный элемент. Затем звери обезумели и стали нападать друг на друга и людей. Была великая бойня между умирающей природой и обречённым человечеством.
Запасы пищи таяли с каждым годом и многомиллиардному населению ничего не оставалось, как массово начать пожирать друг друга. Армия и чинуши одним махом захватили остатки провизии. В некоторых цивилизованных государствах им мало-помалу удалось подавить вспыхнувший каннибализм и навести временный порядок. Но голод надвигался, контроль слабел и первыми в расход пошли заключённые, безнадёжно больные пациенты госпиталей, бездомные, скудоумные и увечные, — все те, кто либо заслуживал смерти, либо выглядел, как заслуживающей её в глазах теряющего человеческий облик общества. Безоружные люди превосходно понимали, что их ждёт та же самая незавидная участь и каждый день от творческого акта самоубийства пропадали тысячи.
С момента бедственной катастрофы прошло несколько лет. Учёные ни на секунду не останавливались в своих изысканиях, отчаянно пытались выяснить непосредственные причины массового исчезновения всего живого и одновременно с этим искали другие способы выживания вида человек «разумный». Согласно древней легенде в одной из научно-исследовательских лабораторий похожий на мумию, практический свихнувшийся от длительного голода мужчина в грязном белом халате подполз к постели, на которой совсем недавно угасла его жена. Он стянул одеяло, перевернул её на живот, запустил вялую руку ей в трусы и извлёк оттуда коричневые и плотные комочки. Ему померещилось, что это был ломоть чёрствого хлеба. Учёный проглотил его, вслед за тем ещё и ещё, он слизал языком все крошки. Его начало жутко тошнить, но ценой огромных страданий он смог сдержаться. Лишь несколько мелких капель желудочного сока брызнули на компьютерный монитор. Закончив с твёрдой пищей, он выжал её нижнее бельё в стакан и залпом выпил жёлтую едкую жидкость. Его затрясло, как от высоковольтных разрядов электрического тока, он потерял сознание и упал на пол.
Очнувшись, мужчина почувствовал невиданную лёгкость во всём теле, нестерпимый голод улетучился. Учёный незамедлительно принялся исследовать молекулярное строение остатков кала и мочи, совершив величайшее открытие за всю историю человечества.
В результате ускоренной эволюции или генетической мутации после глобальной катастрофы людские выделения приобрели уникальные свойства. Они содержали в себе все необходимые для физиологических процессов элементы. Но самым поразительным было то, что потребивший небольшое количество экскрементов человек в процессе дефекации мог выдать их в несколько раз больше. То же самое было и с мочой. Данное сенсационное открытие не поддавалось никакому разумному объяснению и разрушало все устоявшиеся законы традиционной физики. Быть может, именно великое, неизменное желание человека стать свободным и сыграло основополагающую роль в таком положительном видоизменении этих выделений.
Его величали Моисей, и он вышел в погибающий мир, чтобы изречь благую весть о новом Хлебе жизни.
— Копра и Урина, — заявлял он с подмосток разрушенного оперного театра в окружении нескольких десятков человек, — вот два первостепенных элемента нового мироздания. Не будет ни голода, ни мучений, ни слёз. Насыть Копрой ближнего своего, напои Уриной ближнюю свою. Достаточно смертей! Кто хочет познать священной пищи? — Народ хранил безмолвие, никто не шелохнулся. — Ну же! Я вижу, что вы все голодны!
Из толпы показался худощавый юноша и поднялся на сцену.
— Ты готов познать новую утешительную истину? — спросил его Моисей.
Юноша неуверенно кивнул. Моисей достал из мешка тарелку, положил на пол, спустил с себя нижнюю одежду, присел и через некоторое время на глазах у удивлённой происходящим толпы на посуду плюхнулась Копра. Далее он вытащил стакан и наполнил Уриной.
— Ты сумасшедший! — сердито обозвал его юноша, — как можно есть говно? Давай уж тогда сначала ты.
— Возбраняется есть Копру свою и воспрещается пить Урину свою, — ответил Моисей. — Тебе нечего опасаться, просто попробуй.
— Шарлатан! — выкрикнули из толпы, — мерзкий обманщик!
В воздухе раздался свист, брошенный кем-то камень рассёк бровь Моисею. Спустя мгновения негодующая орава начала швырять в него всё, что подвернётся под руку, юноша выхватил стакан с Уриной и плеснул ему в покрасневшее от крови и разочарования лицо.
— Что ж вы люди — то делаете, нас осталось так мало! — причитал он, закрываясь от снарядов руками, — что ж вы творите, люди! Остановитесь! Если вы не будете это потреблять, то вы все умрёте!
— Мы и так умрём же, осёл! Проглотит нас наша армия с правительством! Иди спрячься лучше!
Люди тяжело вставали со своих мест и торопливо топали по направлению к выходу. Они намеревались побыстрее добраться до обесточенных и отрезанных от внешнего мира ветхих жилищ, чтобы смирно ожидать трагической участи. Внезапно, одна юная девушка, худая как скелет, резко остановилась, схватилась за живот, прокричала что-то невнятное и упала на пол. Изморённая женщина, видимо, её мать, метнулась к ней и приподняла ей голову.
— Помогите кто-нибудь! — побледнев, воскликнула она, — доченька моя, кто-нибудь, крошку хлеба, пожалуйста!
Люди стояли вокруг и искоса наблюдали за всей этой трагической картиной. Когда до них доходил её ищущий взгляд они виновато отворачивались.
Не раздумывая, Моисей схватил тарелку с Копрой, стакан с остатками жидкости и метнулся к умирающей.
— Стой! — рявкнула на него женщина, выставив перед собой руку открытой ладонью, — моя дочь не будет есть твоё говно!
— А ну с дороги! — оттолкнув несчастную мать, подступил к девушке странный проповедник.
Никто не остановил его. Он смазал Уриной губы девушки, после чего стало видать, как суетливо задвигались яблоки глаз под закрытыми веками.
— Вы видите?! — возгласил он, и ошеломлённая толпа плотно окружила их со всех сторон.
Моисей взял пригоршню Копры из тарелки, бережно приподнял голову девушки, её рот приоткрылся. Он немедля аккуратным движением послал в её пищеварительный тракт саму Сущность всего зримого, многомиллиардный по годам исход всего развития человечества, его высшую ступень — Копру.
Первую дозу организм исторгнул и на этом неприятном акте толпа возмутилась и снова начала недоброе роптание. Тем не менее лицо девушки порозовело и приняло живой цвет. Сохраняя молчание и внешнее спокойствие, Моисей резко поднял палец, дав понять, что всё под контролем. Её мать тряслась, как в горячке, выпучив покрасневшие от напряжения белки глаз. Она зажала себе рот ладонями и что-то причитала, что-то из тех мрачных времён, когда религией повсюду травили людей.
Удивительный спаситель уже вовсю закладывал девушке ломтики Копры и слегка помогал ей жевать, ласково гладя по шее, когда она проглатывала. Неожиданно девушка широко распахнула сияющие от здорового блеска глаза.
— Мама! — чуть не сорвавши голос прокричала она, отчего толпа дёрнулась. — Что стряслось?! Мне так хорошо!
— Ты жива! Доченька!
Они сердечно обнялись, а в это время Моисей с кроткою улыбкой и океанским приливом безграничного счастья внутри окидывал взором каждого и легонько кивал, как только глаза его встречались с другими.
— Ну что встали как вкопанные?! — не стерпев повисшего вокруг оцепенелого молчания, выкрикнул он, — ещё раз спрашиваю, разве вы не голодны?!.. Разве вы не хотите стать навсегда свободными?!… — Смущённые люди, потупив взоры, переминались с ноги на ногу и неловко переглядывались друг с другом. — Кто хочет освободиться и освободить своей Копрой других, снимайте штаны и творите новую историю! Посмотрите же на неё, она улыбается!
Моисей, мать и дочь крепко обнялись. Вскоре несколько тех, у кого было кое-что в утробах принялись робко испражняться во всё, что могло служить тарой или неким подобием посуды. После стадии изначального отторжения пошёл процесс принятия неведомой доселе пищи. Моисей, словно доктор в белом халате расхаживал среди своих пациентов, которые вмиг чудодейственным образом исцелились от душевных и телесных недугов. Он подбадривал их, хлопал по надплечью, обменивался приятными фразами и, конечно же, кормился вместе с ними.
— Скажите всем, расскажите всем, орите всем о новом избавлении! Не ешьте друг друга! Нет! Не надо прятаться и голодать! Мы спасены! Да, мы наконец-то спасены!
Молва о «народном» целителе донеслась до правящих верхов. Несмотря на то что Моисей совершил величайшее за всю историю человечества открытие, его идеи не были восприняты всерьёз теми, кто контролировал безоружных. Его признали слабоумным и приговорили к смерти. Он был изъявлен и мучим, а тело его даже не стали есть.
КОПРОГРАД
I
Глубоко под землёй, окутанный мраком раскинулся город, наречённый в честь универсального источника пищи, строительного материала, развлечения, искусства, источника самой свободы — Копры. Сотни лет он обживался последователями Моисея, теми, кто смог уберечь свои жизни от голодных ртов вооружённых огнестрельным оружием кровожадных каннибалов. Поселение представляло из себя некое подобие пчелиного улья с немногочисленными одиночными домиками, называемыми сотами, которые располагались в хаотическом порядке вокруг гигантской коричневой кучи и глубокого хранилища жидкости. Величественная гора состояла из излишков Копры, а гладкое озеро было заполнено буро-жёлтой Уриной. Это место называлось «Пир».
Люди приносили сюда лишний вес, остающийся после освобождения и опорожнения. Освобождением именовалось испражнение, опорожнением — мочеиспускание. Соты возводились из строительной смеси, состоящей из Копры определённой выдержки с добавлением Урины. Так, разное соотношение пропорций двух удивительных компонентов давало разнообразные полезные составы: для розжига, постройки, бодрости, саркофагов.
Конструкции не отличались достаточной прочностью и долговечностью. Всё возведённое из строительной смеси рано или поздно рассыпалось, оставляя лишь остов из костей, и поэтому неизбежно приходилось начинать всё сначала. Всё более редкие полуразвалившиеся домики, постепенно уходящие в прошлое, усеивали обширную и мягкую, как тёплый пластилин поверхность. В них проистекало нескончаемое движение, хлюпанье, бульканье, ублажение. Кто-то заделывал который раз обвалившуюся крышу, а кто-то мастерил развалившийся стул или посуду. Гремели потрескавшиеся горшки с настойкой, а пролитые от небрежного прикосновения флакончики с духами благоухали нежным и дурманящим ароматом. Обжитое пространство Копрограда уютно освещалось разбросанными повсюду горящими кучками. Благодатный огонь всегда поддерживался проходящими мимо, ибо все понимали огромную социальную значимость освещения.
Они неспешно шагали по направлению к Пиру, дабы поделиться своими излишками на общее дело, а также родить или пообщаться. Люди несли своё естественное добро в самодельных тазиках с разделительными барьерами внутри. В одном отсеке покоилась Копра, в другом Урина. На Пиру отдохнуть или поспать не представлялось возможным из-за постоянной толкотни большого количества человек.
Икар, прихрамывая, приблизился к горе. Всюду слышались звонкие ребячьи голоса, смешанные с любострастными стонами и аппетитными чавканьями. Группа детишек весело копошилась у подножия в совсем свежем Хлебе жизни. Они лепили из продукта округлые комочки и швырялись ими друг в друга или во взрослых, строили кривые маленькие пещерки или просто копали мелкие ямки.
Гора представляла собой подлинный триумф архитектурного творчества человека и состояла из нескольких слоёв Копры, каждый из которых служил для своей цели. На пике находилась самая сухая Копра, щепотки которой было достаточно, чтобы изготовить великолепную настойку. У подножия Копра была совсем свежей, она превосходно годилась для употребления в пищу благодаря своей мягкости при разжёвывании или, например, макияжа, ибо совсем недавно освобождённая Копра отличалась хорошей податливостью и укрывистостью.
Икар поднялся примерно до середины, чтобы взять строительной Копры для починки сломанного стула и дополнительного укрепления соты. Кисти увязли по локоть, и полусухое добро хрустело под его изящными пальцами. Он выбрал кусочки посимпатичнее и часть из них бросил в тазик, а на другую опорожнился, сколько требуется, слепив некое подобие горшка. Соорудив самодельную кучку, он сел в ожидании, когда горшок просохнет. Его взору предстала бесконечная, сплошная колонна из голых сограждан, несущих продукты с целью пополнения общего запаса ради гарантированного продления этим самым жизни Копрограда.
Местами на Пиру неизменно пребывало так много публики, что приходилось буквально протискиваться, чтобы пройти. И как же тяжело было выискать в этой коричневой сплошной массе того, кому можно было задать неординарный и заковыристый вопрос. Для подавляющего большинства такие вопросы стали чересчур тяжелы для погружения. Они больше не задавались, ибо бесстыдная жизнь была упрощена до невозможности и всем давно было всё предельно ясно: ешь Копру, пей Урину, отдыхай и ублажайся.
Рядом с Икаром в свой небольшой тазик набирала продукт одна юная девушка. Её чёрные волосы так сильно склеились сзади, что образовали некое подобие острых сухих прутиков, торчащих в разные стороны. Она повернулась, чтобы удалиться. Их цепкие взгляды непреднамеренно встретились. По её полуоткрытому рту, а также несмышлёным и блуждающим глазам можно было сразу понять, что она слабоумна. Местами на её добродушном лице мерцал неброский макияж из скрупулёзно приклеенных ровных кусочков Копры. Тяжёлые асимметричные груди болтались от неуклюжих движений. Бо;льшая часть населения Копрограда была умственно неразвитой, что было неудивительно, учитывая их праведный образ жизни.
— Я, женщина, я женщина, я женщина, — повторяла она, тыкая в себя большим пальцем.
Икар понял, что её интеллект застопорился практически сразу же после появления на свет. Он мог бы с лёгкостью ублажить её, но он уже сделал это с другой девушкой несколько мгновений назад. Член приятно побаливал и был совершенно не готов к новому половому контакту. Он приблизился к девушке вплотную и вперился своим взором в косые глаза, силясь что-то разглядеть, что-то увидеть.
— Иди, иди, пошла, — легонько шлёпнув по её небольшой упругой заднице, отмахнулся Икар, но она и не думала уходить, а норовилась обнять его с лучезарной улыбкой на тонких губах. — Ну посмотри на вялый пенис, он отдыхает, всё, всё, иди отдохни, тазик не забудь.
Он ловко уворачивался от её безумных объятий. В конце концов ей это наскучило, и она, насупившись и постояв немного в нерешительности, зашагала прочь вниз с горы. После её ухода в воздухе надолго повис тяжёлый аромат духов, и Икар некоторое время стоял и глубоко втягивал чудесные пары.
Обитатели Копрограда не ведали ни жадности, ни жестокости, ни других отрицательных качеств, присущих их предкам. Всё то главное, что им нужно было для счастливого и беззаботного существования, имелось в неограниченном количестве. Главные потребности всегда были удовлетворены, и кровь проливалась лишь во время деторождения и редчайших несчастных случаев, а слёзы проступали только от переживания своей боли и сострадания к чужой.
Горшочек практически просох, Икар подобрал его, зажал под мышкой и начал неторопливый спуск к озеру. По пути он заметил мужчину с хорошо знакомым выразительным лицом и сразу же окликнул его:
— Краст! Подходи ко мне! Я тут!
Он знал его с раннего детства. У Краста был фантастически длинный и толстый член, и благодаря этому факту он являлся главным советником Копрограда. Люди, которые не могли разрешить какую-либо проблему, подходили к нему, и было неважно, знает он, как помочь, или нет.
Совсем недавно у Икара зародились очередные неординарные вопросы касаемо советника. Его терзало любопытство: «Был ли Краст рад или несчастен из-за того, что обладает до такой степени большим пенисом? Не надоели ли ему все эти люди с их ерундовыми проблемами?»
Икар практически дошёл до своего сердечного друга, которого уже вовсю отвлекали со всех сторон.
— Советник Краст, у меня чрезвычайно жидкий понос изо дня в день, он выходит с сильным напором и брызгами, — обратился к советнику молодой человек с ляжками, блестевшими от свежих капель и потёков, — и от этого начал сильно чесаться анус, что мне делать?
— Ммм, так, — задумался Краст и своим боковым зрением заметил приближающегося Икара. — Вон, видишь у него под мышкой горшок? Выпивай каждый раз после поноса такой же с длительно выдержанной настойкой и добавь туда немножко капель своей Урины. Я сказал, немножко! А то отравишься, бедный и падёшь!
— Так у меня после настойки понос и случается.
— Ну значит два горшка пей, — невозмутимо ответил Краст.
— Советник, — обратилась к нему одна молоденькая девица, — у меня духи не такие пахучие получаются, как у других, выветриваются быстро.
— А ты срыгни побольше, — ответил тот, — давай-ка над тазиком, пододвинь, сейчас я тебе в рот буду пихать свой член, чтобы ты давилась. От этого ты хорошо проблюёшься, и духи будут стойкие, один раз помажешься и до конца жизни хватит. Чем больше рвоты, тем дольше аромат держится.
Икар заулыбался и потихоньку усмехнулся. Он знал, что Краст часто прибегает к таким изощрённым хитростям, чтобы хоть и не во влагалище или анус, так хотя бы в рот получится, так как из трёх сокровенных отверстий женщины он обладал самым большим диаметром и самыми гибкими свойствами.
Она стояла на коленях и страшно давилась. Её широко открытый рот с трудом обхватил только начальную точку гигантской головки члена и дальше не продвигалось. Обильная слюна, навернувшиеся от перенапряжения слёзы и желудочный сок — всё перемешалось и густо стекало в тазик.
— Вот так, вот так, ещё немного, — осторожно, но настойчиво впадал в девушку советник. В уголках её рта показались мелкие капельки крови. Икар замахал руками, чтобы Краст остановился, но тот уже вовсю елозил в ней. — Духи обязательно получатся, никогда в жизни не выветрятся. — Через пару надземных минут он испустился ей туда же прямо в глотку, отчего она чуть не захлебнулась. — Плюй, плюй всё это туда же, семя и немного крови придадут аромату особый шик.
Икар давно начал подозревать, что у Краста, также как и у него, было что-то не так с внешним поведением и внутренними мыслями, совсем не так, как у других. Икар дождался того самого момента, когда весьма довольная девушка пришла в себя и удалилась, затем он зашагал в направлении советника с заведённой назад рукой. Они влепили друг другу звонкие пощёчины в знак того, что они виделись раньше и ещё помнят об этом, что было большой редкостью для Копрограда. Лица выпадали из памяти практически на следующий надземный день. Все мысли были лишь о том, как бы послаще и изобильнее освободиться или опорожниться, наполнить тазик и поспешить накормить и поделиться с другими.
— Краст, — обратился Икар, — ты вызвал у неё кровь и продолжал ублажаться, ты не остановился почему?
— Всё простенько, Икар, — отвечал советник, привыкший к эдаким необычным вопросам от своего старого друга, — она могла в любой момент остановить это кровопролитие, но не сделала это. Она ушла счастливой и с улыбкой радости на лице. Икар, тебе надо научиться уметь смотреть, как бы сказать, дальше и просто: ты видишь какое-то событие, и у тебя сразу одна и та же заученная реакция на это событие, понимаешь? То есть, кровь и боль не всегда надобно стопорить, смотри дальше, Икар, и тогда ты сам сможешь погрузить в себя любой вопрос и дать на него ответ самостоятельно.
Икар никогда не мог полностью постигнуть суть сказанных слов советника, и от этого он подолгу испытывал лёгкое болезненное переживание. Он каждый раз прокручивал вновь и вновь в голове недавние запомненные ответы, силясь извлечь из них какой-то полезный смысл для себя. Но они постепенно истирались до полного забывания, и в конечном счёте никаких изменений в поведении Икара ответы не производили. Икар знал, что Краст испытывает трудности в половой сфере, разумные ему отказывают, боясь боли, а слабоумные, почувствовав эту самую боль, неизбежно соскальзывают и стремительно уходят долой.
— Краст, твой член, ты рад или нет, что он такой большой? — спросил Икар волнующий его в последнее время вопрос. — Просто у тебя не получается внедрять его в женщин, как это получается у нас.
— Нужно смириться с тем, что невозможно изменить, — сделав грустное лицо, ответил Краст, — или найти другой выход…
— Копра стала какая-то… Она стала… — Икар не мог сформулировать это слово, оно было слишком тяжёлым для проговаривания.
Озеро с Уриной располагалось в нескольких шагах от горы. Это было излюбленное место не только для утоления жажды, но и омовения. Над его идеально гладкой поверхностью висел желтоватый, еле видимый туманчик, который содержал маленькие кристаллики — зеркальца. Икар перевёл взгляд на эти блестящие штучки и о чем-то глубоко задумался. Объект его неистребимого воспоминания мало-помалу вырисовывался в голове. Ему было тридцать два надземных года и у него имелась тайна, которая дополнительно с всенародно любимыми процессами освобождения и ублажения не только значительно усложнила его повседневное существование, но и в корне изменила первородную человеческую сущность, отбросив её на миллионы надземных лет назад.
— Краст, — с придыханием произнёс Икар, скатал в рулетик Копру и закинул за щеку. — Прежний привкус ушёл, вот чего. Куда?
— Ну опять ты заладил со своими едкими вопросами, — немного разочарованно ответил советник, — после того, как ты хромать начал, тебя вообще не узнать. Рекомендация у меня для тебя только одна есть, — усмехнувшись, продолжил Краст, — вон та девочка даст согласие, пробуй.
Чтобы вступить в половую связь или по-местному ублажиться, необходимо было взаимное согласие. Икару больше нравилось ублажать более или менее разумных. Они частенько возражали перед заманчивым предложением, раззадоривая пыл. Икар всегда изливался в них, так как ходило поверье, что у разумных рождаются разумные, у слабоумных — слабоумные. Это поверье не имело, по сути, никакого значения, так как в основном все были условно блаженно счастливы независимо от склада ума.
Но после такого ответа советника Икар никак не мог увязать в голове вкус еды с ублажением. В тот момент он явственно ощущал какую-то утрату, что-то очередное и очень важное безвозвратно исчезло. Эта потеря вставала в многочисленный ряд с другими и активно наращивала его общую неудовлетворённость происходящим.
— Я уже хорошенько ублажил одну, но вкус у еды всё-таки не тот, — упрямо ответил он на рекомендацию советника, вспомнив, что недавно совершал сей благой акт с сероглазой девочкой. — Она была такая худенькая, такая гладенькая и пахучая.
Люди могли изготавливать непревзойдённые ароматы из отстоявшейся в виде специального размера флакончике Урины с добавлением определённого количества испарины и желудочного сока в зависимости от того, какой запах нужно было получить. Такой флакончик должен был настаиваться на протяжении некоторого времени, которого по сути не было или у каждого оно было своё. Человек управлял временем, а не оно им, как имело место в глубокой древности.
— Ну а ты как поживаешь? — в шутку спросил Икар у члена Краста, встав на колени и ощупывая. — Давай историю, а?
Икар знал, что самые смехотворные истории, которые он когда-либо слышал, всегда приключались с советником.
— А, историю пожелал хитрюга, — улыбаясь, ответил Краст, — тут был случай, я увидел спящую женщину, а хотелось просто жуть. — Икар удовлетворительно начал потирать ладони. — Я по-быстрому изготовил самую скользкую смазку. Спала она на боку. Я пристроился и начал заходить. А она возьми и проснись! Как обернулась и увидела его, освободилась так, что я забрызганный с ног до головы долго не мог видеть, ходил глаза тёр, а она сиганула так, что только пятки сверкали!
— Ты просто великолепен! — упав навзничь, сквозь смех бормотал Икар.
Под ногами ползали сплошь вымазанные коричневые малютки. Прохожим надобно было соблюдать крайнюю осторожность, так как детишки в своём питательном покрытии были практически незаметны, сливаясь с поверхностью. Как уже говорилось ранее, только в этом священном месте беременные рожали. Высокие скопления газообразной Копры позволяли новорождённым выживать после появления на свет и вырастать до подросткового возраста, после чего они начинали самостоятельно питаться, используя желудочно-кишечный тракт. Каждое движение взрослых всегда было выверено и продумано во избежание раздавливания детищ.
К строительной Икар накидал в таз Копру для пропитания с горкой, а другой отсек наполнил Уриной с помощью недавно изготовленного горшочка. Простившись с Крастом, он побрёл назад домой, проталкиваясь через скопление людей всех возрастов и умело лавируя между детьми. В паре шагов от него несколько персон устроили массовое ублажение. Они совокуплялись и освобождались друг на друга, совершая одновременно два акта, удовлетворяющие высшие человеческие потребности. Икар подскочил к извивающемуся и стонущему клубку и подвинул одну девушку, которая в необузданном порыве плотской страсти чуть не расплющила ползущего рядом на четвереньках ребёнка. Весьма редко, но иногда случалось, что смерти тут происходили от таких несчастных случаев. Глупый ребёнок обнял ногу своего спасителя. Икар мягко, но решительно вырвался из объятий и поспешил домой. По дороге, он в некоторых местах подкинул в костры горючей смеси, сделав её в нужных пропорциях.
II
— Ну, наконец-то, ты пришёл, — увидев его в дверях, проговорила она. — Я столько сносила, ты не представляешь… Ты постоянно такой грустный когда глазеешь на меня. Всю распирает, я сидела так без движения вечность, чтобы от тряски невзначай не освободиться под себя. Хочу наполнить тебя прямо сейчас.
— Правда? — обрадовался Икар, — ты всегда так добра ко мне.
— Я просто реально хочу, чтобы тебе было хорошо, вот и всё. Давай-ка, укладывайся на спинку, — предложила она и поднялась, широко расставив ноги и введя в свой анус два пальца на всякий случай.
— Подожди, Аэлита, я глотну настоечки, смажу горло, а не то усну от усталости.
Он подобрал с пола один из многочисленных горшочков с жидкостью желтовато-молочного цвета и совершил пару небольших глотков.
— Ну давай уже скорее, не могу я больше терпеть! — взмолилась девушка.
Икар поспешно лёг лицом в точности под её промежностью. Аэлита присела, он немного подвинул её и началось… Наполнение — это деяние высшего блаженства, ибо вкус Копры, только-только вышедшей на волю был неизменно на пике своей сладости и буквально таял во рту. Но всё прошло не совсем так, как всегда. Объём был больше обычного, и Икар сильно подавился. Выдающийся момент оказался смазанным, и полным-полно Пищи разлетелось в разные стороны.
— Ну как же так? — с досадой промолвила девушка, закончив с этим маленьким делом и присев на пол.
— Я что-то немного задумался, — виновато признался он.
— Ты постоянно задумываешься, никак не расслабишься, убери куда-нибудь эти лакомые кусочки, потом доешь. Ты принёс что-нибудь? — спросила она, задрав широкие брови и слегка округлив глаза.
Икар извлёк кусочек Копры из таза и принялся раззадоривать Аэлиту, водя им у неё перед ртом. Наконец, она поймала нужный момент и вонзила свои зубы в Хлеб жизни.
— Вкусно, да? — поглаживая её зализанные волосы, спросил он. Она энергично закивала с туго набитым ртом. Он наполнил стакан Уриной из того же тазика и заботливо вложил ей в руку — Тебе не кажется?.. Вкус улетучился и понимаешь…
— Икар, — перебила она его, — вот ты беспрестанно что-то там воображаешь. То тебе нужно сходить куда-то далеко, то упрятываешь что-то, теперь ещё и вкус пропал у Еды. Всё идёт хорошо.
Исходя из её коротких рассказов, Икар постиг, что Аэлита обожала странствовать. Она перебегала из соты в соту и подолгу оставалась с их жильцами. Она особо не трепалась, а лишь слушала типичные истории: кто насколько освободился, как много съел Копры и выпил Урины, кто уже сколько раз рожал. Её белоснежные волосы всегда были увлажнены, потому что большой склонностью Аэлиты было принимать опорожнение Уриной напрямую от другого. В эти чудесные мгновения она крепко зажмуривала глаза от услады, разевала пошире рот и вываливала язык. Тонкими пальцами она массировала свою орошаемую голову. Падающие капли Урины всасывались в длинные, слегка волнистые волосы. Воистину Урина являлась золотом, ибо подменила собой все сокровища и ресурсы многострадальной планеты.
На этот раз Аэлита осталась с Икаром, и сколько невозвратного времени она там уже скоротала, — было не важно, так как ход времени в Копрограде не имел никакого значения. Ни подсчётов и прогнозов, ни планов и упущенных чаяний. Это был вечно свободный, всегда нужный и правильный момент настоящего без быстротечных часов, быстролётных дней, установленных графиков, ежедневников, запланированных сроков. Не было тут даже и само;й истории, кроме личных, которые кратко рассказывались и тут же легко забывались.
Икар намесил строительной смеси и приделал отвалившиеся ножки к поломанной мебели. Они уселись друг напротив друга на небольшие стульчики около костра и равнодушное пламя огня занимало их своей тайной игрой. В последнее время он пребывал в томительном ожидании, когда же она в конце концов самостоятельно ускользнёт в очередное путешествие. Там на неё освобождался бы и питал своей Копрой кто-то иной. Только после этого Икар смог бы хорошенько помыслить и ещё раз притронуться к своей вожделенной тайне. Рядом с ней он отчего-то совсем не мог сосредоточиться, а его секрет ни в коем случае не должен был быть раскрыт.
— Аэлита, а ты во многих сотах побывала? — вдруг осведомился Икар.
— Ну да, — немедленно ответила она, не отводя взгляда от пламени. — А, что?
— А чего ради ты это делаешь? Ты ищешь что-то или кого-то?
— Мне кажется во всяком новом месте воздух какой-то особенный что ли? — Она переменилась в лице и потупила глаза. — И дышать легче.
— Я слышу, как тебе тяжело даётся дыхание, — простёрши руку и расположив ладонь ей между грудей, изрёк он. — Может потому, что ты засиделась у меня, а?
— Засиделась? — Она вопрошающе кинула взор на него.
— Да, с каждым разом, когда я возвращаюсь с Пира, я вижу, как тебе становится всё хуже и хуже. Ты спишь всё дольше и дольше, и во сне твой рот всё время широко открыт.
— Со мной всё в порядке, Икар. Просто я постоянно возбуждена от одного только твоего голоса.
— А где конец, знаешь? — Он хлебнул настойки.
— Какой ещё конец?
— Города конец, или где начало, знаешь?
— Нет никакого конца и начала нет, — спокойно промолвила она. — Зачем тебе все эти вопросы? Сколько уже я с тобой вожусь, ты всё об одном талдычишь из раза в раз, давай расскажи лучше опять ту историю, где советник, вместо ответа на вопрос молча наполнил тебя. Вот он тогда принял самое верное решение.
Икар в очередной раз начал повествовать свой рассказ о том незабываемом визите к советнику. Аэлита слушала его с растроганностью и поигрывала со своим бутончиком. И вот подошла эмоциональная кульминация рассказываемого. Не останавливая рассказ, Икар встал и принялся тугой струёй вырабатывать Урину. Она заломила одну руку за голову и выгнулась, как будто подставляя всю себя под очищающий поток блаженной жидкости. Другой рукой она колыхала своё раздувшееся влагалище.
— Вот, да, Икар, да, вот чем надо всегда заниматься! — простонала она и через мгновение законвульсировала от оргазмических припадков. Он так крепко сжал её в своих объятиях, что Аэлита забавно запищала. Настойка больше не могла поддерживать их энергичное состояние, усталость одержала верх, и вскоре один за другим они глубоко уснули.
Через пару надземных часов Икар пробудился и начал пристально разглядывать её спящее лицо с широко открытым ртом и чрезмерно частым дыханием. У него была самая примитивная сота в два надземных метра в высоту. Без окон, дыр и лишь с одним дверным проёмом без двери. Каркас обиталища был выполнен из останков, собранных из саркофагов. Соты возводили единицы, кто предпочитал более спокойный образ жизни: освободился, сходил, скинул, вернулся, отдохнул.
Он встал и принялся деформировать стены, бесшумно надавливая кулаком. Икар посчитал, что с многочисленными отверстиями в соте ей было бы легче. Он упрочил фундамент и некоторые сильно обвалившиеся места на стенах. Но следом Икар взглянул в затемнённый угол помещения. В голове щёлкнуло. Он обратно замазал все прорехи и сделал вход ещё уже и ниже, прилёг с ней рядом и разбудил насущным вопросом:
— Когда у тебя в последний раз был понос? — решительно спросил он в её симпатичное ухо.
— Опять ты… — пробубнила она сквозь сон. — Со своими вопросами.
— Я вот тут смог погрузить мысль, — неторопливо проговаривая каждый слог, сказал Икар, — если случился понос, значит, переел, и соответственно то, что ты ел до него и то, что его вызвало переварилось напрасно? Аэлита, почему о таких важных вещах задумываюсь только я, а?
— Потому что ты, видимо, упал в детстве, повредил голову и теперь ты уже не можешь по нормальному.
Он ублажал её приблизительно через каждые пять надземных часов. Её влагалище ненасытно требовало ещё и ещё. После каждого сношения Икар рассказывал, как всё протекло с описанием мельчайших деталей в зависимости от словарного запаса. Икар не сомневался, Аэлите приходился по нраву его мерный голос, пенис, рост и стройное, но крепкое тело с широкими плечами.
Они подолгу лежали и глазели, как снаружи, сквозь дверной проём проглядывалось нескончаемое мельтешение снующих повсюду гуляющих людей. Свободные, достигшие венца социокультурной эволюции. На их телах, кроме головы совсем начисто отсутствовал волосяной покров. Гладкая кожа всегда сияла желтовато-коричневым оттенком. Они втирали Копру и Урину во все части тела, заталкивали в уши. Многие всё время ходили с набитым Копрой ртом и совершенно не разговаривали.
III
Беременная Аэлита лежала на боку в углу рядом с горшочками настойки, сзади её ублажал седовласый незнакомец. Округлый выпирающий живот ходил ходуном от грубых и неритмичных толчков сзади. Икар сидел на стульчике неподалёку и безмолвно взирал на происходящее. Его взгляд застыл на морщинистых и трясущихся как желе ягодицах гостя. С них градом лил пот, владелец явно утрачивал последние силы от затянувшегося акта и совершал фрикции с натужными воплями. Икару впервые начало казаться, что было во всём этом что-то отталкивающее и неприятное. Он смотрел то на них, то на открытый дверной проём и не мог взять в толк, что было не так.
— Вам удобно? — прервав молчание, спросил Икар.
— Помоги мне довести до конца, — прохрипел старец, — сил уже нет никаких.
Икар подошёл и стал заботливо толкать незнакомца сзади. Он так сильно увлёкся, что и не заметил, как старец тихо скончался. Изнурительное совокупление тянулось по меньшей мере сорок надземных минут. Аэлита так сильно утомилась, что давно уснула, не заметив кончины секс-партнера. Она пускала слюни и тихонечко сопела. Икар выволок труп за ноги наружу.
— Смерть! — закричал он во всё горло, — смерть!
Из соседних сот начали вылазить жильцы, неся в ладонях особый сорт смеси для погребения. Случайные прохожие не проходили мимо, участливо освобождались большими объёмами на бесчувственное тело, чтобы не допустить дальнейшей утечки зловония и ускорить процесс распада тканей с органами. Трупы всегда должны были быть мумифицированы. Незначительный пробел в совершенном человеке будущего — неприятие запаха разлагающегося мертвеца. Через определённое время, от сплошь замазанного тела оставались лишь кости, которые использовались, главным образом, в строительстве как каркас.
От зазывного крика Икара пробудилась Аэлита. Ей тоже как раз приспичило освободиться. Она подошла к ним и удерживаемая с двух сторон за руки присела прямо над морщинистым лицом покойника, поверхность тела которого была уже вся замазана. Не тронутыми остались только глаза и кончик заострённого носа. Крупный и длинный кусок Копры упал точно в застывший зрачок. У наблюдающих потекли слюнки от такого приятного и аппетитного действа. Она псикнула под конец необходимым количеством Урины и принялась с больши;м увлечением размазывать погребальную смесь по оголённым участкам трупа.
— Этот резвый старец ублажал вот эту прекрасную девушку у меня дома на моих глазах, — начал свою поминальную речь Икар, прерываемую короткими рукоплесканиями, — и на прощание она с глубоким почтением и уважением освободилась ему на лицо. И чтоб всем нам быть в старости такими выносливыми и страстными, чтоб член мог пленить любую девочку, тугие и сытные анусы, либо бархатные и скользкие влагалища да примут в себя нас и возрадуются. Премного благодарен всем за активную помощь и поддержку.
— Вот это было то, что надо, Икар, — неторопливо смахнув остатки состава с пальцев и обсосав их произнесла она.
Возбуждённая Аэлита сковырнула с саркофага ещё, хихикнула и с полными приторной любви глазами поманила Икара. С её раздувшегося влагалища ниспадали длинные гроздья маслянистой смазки.
Да, любовь, царящая здесь, была совершенно безусловна: не было ни разделения по возрасту, ни по внешности. Не было никого, кто мог бы остаться неудовлетворённым. Икар подступил вплотную, и она запачканным Едой пальцем начала медленно вести по его пухлым губам, окрашивая их в коричневый цвет. Он высунул язык и резко всё слизал. Опустившись на колени, Икар прижался ухом к грузному животу.
— Хороший ребёночек. Будет Копры больше всех освобождать, накормит всех своих друзей, — Он массировал её растянутую кожу вокруг пупка. — У, ты мой хорошенький, у, ты мой маленький. Роженица-то какая у тебя, красавица.
Практически все мужчины, кто принимал участие в ритуале взяли в кольцо интенсивно текущую Аэлиту. Они начали спрашивать согласия, чтобы употребить её отверстия и подарить ей новое сексуальное удовлетворение. Каждый стоял и неторопливо мастурбировал член, поддерживая рабочее состояние и преподнося себя в наилучшем свете. Это была вполне заурядная повседневная обстановка. Но в тот момент Икар не мог позволить произойти тому, что все эти люди будут ублажать Аэлиту. Красочный, единственный и неповторимый образ того, что было зарыто в углу соты исступлённо завертелся в голове, принуждая его как можно быстрее прекратить всё это и скрыть Своё от посторонних глаз немедленно. Она уже одобрила троих. Счастливчики стали неуклонно приближаться, окружив её своими штыками, готовыми к массовому сражению. Взяв сзади за плечи, Икар уверенно вывел Аэлиту из оцепления, пригнул голову и завёл в соту. Разгорячённые мужчины пошли за ними следом.
— Друзья, ей плохо, и она очень устала, — присев на корточках и загородив проём, взволнованно говорил Икар, чувствуя себя кем-то вроде страшного преступника, — беременность, у неё и живот болит, и анус не в порядке, а влагалищу покой нужен перед живорождением.
— Брат, ты что? — крайне удивлённо произнёс один из осаждающих, — ты же отчётливо слышал, она сказала «да» всем нам.
— Ребята, смотрите сколько их ходит. Всё, расходимся, идёт?
Прямо на их глазах суетливо, страшно дрожащими руками он принялся энергично месить строительную смесь и делать вход в соту ещё меньше, чтобы можно было только проползти. В конце концов мужчины пошли искать другую регулярную добычу, а уставший Икар прилёг с Аэлитой рядом.
— Отчего ты дала им всем согласие? — спросил он, засыпая, — я же был рядом, и мой пенис длиннее.
— Ну-ну, опять-таки заладил, ты спи, спи, — игривым и заботливым тоном ответила она, — советник ты мой хороший с длинным пенисом.
Он проснулся в луже Урины и полузасохшим кусочком Копры, торчащем из уха. Костёр практически погас. Рука поводила по воздуху в надежде нащупать Аэлиту, но перед ним была лишь пустота, ибо его гостья ушла рожать. В последнее время она часто напоминала ему, что скоро должна уйти, просила запомнить её подольше. Её пора пришла, чтобы произвести на свет новую, уникальную жизнь, дарящую и принимающую искреннюю радость от других.
Икар похлопал по луже и задорно побултыхался, выковыряв из уха лакомство и пососав как сосульку.
— Меня просто разрывает, — изрёк он сам себе, почувствовав возрастающее давление изнутри живота. Икар взглянул на тазик, который уже ломился от даров и был готов к отправке. В подобных случаях он выходил наружу и предлагал себя в качестве кормильца. — Кто хочет перекусить?! — крикнул он, потирая круговыми движениями плоский живот. — Ой сколько вас тут набралось, — улыбаясь, произнёс он, оглядев окружившую его ораву. — Вот ты карапуз, поди ко мне, откуда ты, с горы? Какой-то ты худенький совсем, мало ешь?
— Дяденька, я хочу покушать, — откликнулся юнец, подбежав к ногам нашего высокого Икара.
— Тебя ещё ни разу не наполняли, карапуз? — присев и изрядно потрепав мальчика по впадшим щекам поинтересовался он. После отрицательного ответа Икар мягко уложил мальчугана на спину. — Открой рот и расслабься, дружок, — попросил он присев, — прямо сейчас ты вкусишь величайший дар, который только может подать человек человеку, и чтоб тебя до конца жизни так наполняли и чтоб не иссох твой рот от Копры и Урины.
Тело Икара содрогалось от эйфории во время освобождения. Как же это было прекрасно, наполнять ближнего своего самым сокровенным, самым дорогим, что есть у тебя внутри…
Мальчуган лежал с распластанными ногами и руками. Несмотря на чрезмерно обильное питание, он проглотил всё и не упустил ни одной крупицы. Всё это совершенно свежим потонуло в нём, чтобы в дальнейшем переродиться ещё большей, новой Пищей.
— Вот это аппетит, у тебя есть имя? — спросил Икар и прилёг рядом на бок, подперев голову рукой.
— Имя? Что это? Зачем оно мне? — осведомился карапуз с довольным лицом, громко рыгая.
— Это несколько звуков, по которым тебя долго помнят. Вот когда тебя нет рядом, а кто-то произнёс твоё имя, и ты как будто заново бытуешь, где-то бродишь или наполняешь других. Вот моё имя Икар.
— А где его взять, это имя?
— Да я тебе его прямо сейчас дам, — произнёс Икар, слегка насупившись. — Неповторимый звук твоей отрыжки будет твоим именем, будешь «Пу».
— Пу? Здорово, я Пу, спасибо огромное.
— Запомни хорошенько своё имя. — Икар встал, намереваясь зайти в соту за наполненным тазиком и отнести к горе. — Пу, хочешь, пошли со мной на Пир.
После такой плотной кормёжки мальчик с радостью согласился составить ему компанию. Они взяли по горшочку настойки и двинулись в путь. Икар рассказывал свою незабываемую и любимую историю о том случае, когда советник Краст молча и благородно наполнил его вместо того, чтобы устно ответить. Они останавливались, чтобы посопереживать, внимательно посмотреть, как совокупляются счастливые люди. В финале они лежали все вместе в обнимку и просто молчали. Они заворачивали в домики и поливали Уриной из своих переполненных утроб радушных жильцов, а те, в свою очередь, подливали им в горшочки самую забористую настойку.
Пу поведал Икару, как он беспечно рос у подножия горы и несколько раз чуть не утонул в озере, когда перелазил через ограду. Его спасали добрые люди, они же научили его держаться на жидкости. Пу признался, что важнейшее в плавании — это постоянно оставаться наполненным воздухом, тогда ты никогда не начнёшь погружаться на дно. Главным желанием карапуза было, конечно же, как можно раньше начать ублажать девочек и сразу же после этого освобождаться им в рот и на лица так же, как поступали его взрослые товарищи. Икар приободрял юнца и полностью поддерживал все его устремления, давая подсказки по тому или иному вопросу.
IV
Обитатели Копрограда никогда не взирали ввысь, потому что там была всего лишь непроглядная темень. Но всё круто изменилось. Далеко-далеко в вышине спонтанно возникло маленькое мерцающее пятнышко, которое медленно, но верно увеличивалось в габаритах. Поначалу люди подолгу зависали на этом анормальном явлении, строя нелепые предположения. Но как и ожидалось, всем это вскоре наскучило, ибо пока ты стоишь и глазеешь наверх, в этот же самый момент твой товарищ рядом ублажает шикарную девушку. Затхлый воздух делался теплее, и в нём начали появляться какие-то новые еле уловимые запахи. Пламя костров, которые неизменно взметались вверх изредка стали пригибаться под действием неведомой силы.
Аэлита разрешалась от бремени у берега озера. Икар услышал её пронзительный крик и, безошибочно узнав его, побежал с Пу на источник звука. Она всегда испускала такой ор, когда после продолжительных уговоров с её стороны Икар неохотно соглашался ублажить её в анус. Тогда она горланила не от боли, а от ошеломляющих ощущений в своём нежном и чувствительном заднем проходе.
Но в этот раз кровь струилась ручьём. Это означало, что тот, кто её источает, чувствует глодающую боль, и это разрывало сердца рядом стоя;щим. Боль была недопустима. Икар активно пытался приуменьшить её, ласково заключая в объятия и шепча Аэлите на у;шко приятные словосочетания. В конце концов он сознательно пошёл на радикальный способ, который, как ни странно, сработал. Он попросил обхватить губами его пенис и крепко удерживать. Сквозь лютую боль она сделала всё, как он сказал и в мгновение ока почувствовала себя лучше, так как член во рту всегда отвлекает и переводит внимание с любой болезненной и неразрешимой проблемы. У всех, кто стоял вблизи и лицезрел процесс деторождения, навернулись горючие слёзы. Через кое-какое время малюсенький человечек бойко шевелил конечностями, и слёзы горести сменились на слёзы радости.
— Кто тут у нас зародился? — негромко произнёс Икар присев, — Пу, иди посмотри поближе. — Карапуз неуверенно подошёл к малютке и присел рядом. — Только не опорожнись и не освободись на него, а то помрёт от передозировки в худшем случае или приключится болючий поносик в лучшем. Ему рано всё это потреблять. Успеет ещё.
— Икар, а почему у него такая белая кожа? Почему?
— А это он ещё не напитался Пищей-то нашей любимой.
— Беленький какой. — Пу дотронулся до него пальцем и оставил после себя крохотный коричневый отпечаток.
Вдруг ребёнок заплакал. Это было запредельно громко и невыносимо пронзительно. Не в силах терпеть издаваемые звуки, все наблюдатели резко развернулись и пошли по своим дорогам, ведущим в никуда. Аэлита осталась лежать одна с орущим младенцем между ног, и кровь растекалась под ними. Только Пу и Икар ещё продолжали стоять рядом, закрыв ладонями уши.
— Всё Пу, больше мы ничем не можем ей помочь, — сообщил Икар, поднял таз и вылил Урину в хранилище. — Помоги мне наполнить теперь, ладошками черпай из озера. Зря горшки из-под настойки выбросили, быстрей, я сейчас оглохну.
Икар закончил все свои рутинные дела на Пиру не без посильной помощи маленького приятеля. Он устремился домой с полным тазом свежего Добра. За ним увязался Пу. До слуха всё ещё доносился детский плач. Икар остановился и обернулся. Аэлита лежала на боку и неотрывно смотрела на него. Её рот был широко открыт, как во время сна. Он терпеливо выжидал, когда она закроет его или хотя бы отвернётся.
— Икар, — подёргав за руку мужчины, спросил Пу, — а что с ней произошло, что она раскрыла свой рот и не закрывает?
— Ей, наверное, чего-то не хватает, — задумчиво ответил Икар.
— У нас же всего полно;, пей, ешь сколько влезет, да?
— Да, но… — Икар тут же вспомнил о своей тайне. — Она, поди, потеряла ум ненадолго, всё восстановится.
Он заколебался на мгновенье, размышляя, подойти ли к ней. Но ничего плохого или неправильного не существовало. Всё было так, как следовало быть и никак иначе. Икар вновь зашагал твёрдою поступью. Он подходил и издали лицезрел, как обваливается крыша на его соте.
Пу несколько раз сбегал на Пир. Он принёс достаточно тазиков со строительной Копрой. Они сообща латали кровлю, а из того, что осталось, лепили скульптуры, которые, как они решили, должны были быть максимально похожи на своих создателей. В итоге их изваяния получились по форме точь-в-точь такими же, как благородные и бугристые куски Копры. Они не могли налюбоваться на то, что сотворили.
— Вот твоя очень на тебя похожа, — заявил Пу, откусил от статуи Икара часть лица и они вместе расхохотались. Строительную Копру тоже можно было есть, хотя вкус у неё был на любителя.
V
Прошло немало времени с того самого момента, когда Икар последний раз видел Аэлиту. Все детали её внешности и особенности поведения канули в чистое небытие, стёршись через многочисленные совокупления с другими женщинами, которые практически ничем не отличались друг от друга.
И вот снова в соту нежданно-негаданно заползла Аэлита, опять в положении. Пу в это время где-то шатался. Её рот всё так же был широко открыт. Икар спал, обняв пустой горшок. Она наклонилась над ним, и её накопившиеся слюни полились ему в глаз.
— Что? Ты? — в полусне невнятно произнёс он, смахивая инородную жидкость, — ты кто?
Аэлита села и попыталась что-то сказать, но изо рта раздавались лишь нечленораздельные звуки. Длинный язык болтался из стороны в сторону. Вдох-выдох, вдох-выдох, она совершала их так усердно и часто, что до Икара доносился возникающий от этого ветерок. В правой руке она сдавливала самодельный стаканчик, с помощью которого, вероятно, кушала. Благо, что твёрдую Копру можно было смешать с Уриной в определённой пропорции и получить невероятно вкусный питательный коктейль. Все основные виды и способы приготовления смесей все жители Копрограда знали наизусть. Если ты забыл какой-либо рецепт, ты мог обратиться к ближнему своему и обязательно получить помощь.
Пу бесшумно проскользнул внутрь. Икар гладил Аэлиту по щеке. Он не мог взять в толк, что приключилось с её наружностью, и дремучие вопросы неизменно поспевали в чуть взволнованном мозге.
— Тебе больно? — спросил он. — Она отрицательно покачала головой и замахала руками, изображая загребающие движения к своему рту. — Понимаешь меня, да? — Она закивала, и Икар странно посмотрел на Пу и по его позе понял, что тот приготовился стравить Урины ей в рот.
— Ты думаешь она хочет пить? — Икар напрягся, внимательно следя, как Пу прицеливается милимизерным членом.
Тугая струя ударила по её нижнему ряду зубов, чуть обдав Икара мелкими капельками. Между пожелтевшими зубами выглядывали частички застрявшей Копры. Какие-то кусочки были стары, как вселенная, другие представляли собой свидетельство о недавно выпитом напитке, и были они там не растворившимися. Пу скорректировал струю. Она прицельно забила ей под язык. Аэлита стала захлёбываться не в состоянии проглотить живительный поток, направляемый под большим давлением. Она начала часто и резко перхать, но не уклонялась и всё так же сидела на месте. Икар, конечно же, спас её, заслонив своей головой с открытым ртом. Остатки из мочевого пузыря парнишки мирно затонули в утробе мужчины.
— Не помогло, — коротко промолвил Икар.
Она потрясла стаканчиком, и Икар показал пальцем на место, где располагался полный таз с нужными ей жизненно важными компонентами.
Так сидели они, либо лежали и коротали своё беззаботное время. У Аэлиты стабильно приключался понос. Весь пол покрылся сплошной хлюпающей жижей. Пу с Икаром частенько игриво боролись, и брызги поноса разлетались во все стороны. Она пребывала в единственном кривом углу постройки, поджав ноги и наблюдая за всем, что происходит перед ней. Её рот всё так же зиял и со стороны казалось, что ей было недостаточно вдыхаемого воздуха, и таким образом она безуспешно хотела поглотить его больше. Аэлита прикладывалась к настойке. Живот её увеличивался в размерах от созревающего внутри нового человека.
— Да что ж это такое? — Икар сплюнул на пол во время приёма Пищи, а затем прильнул к тому месту, куда упал его плевок с остатками Копры. — Копра ты моя хорошая, сила ты моя и наслаждение, вкус где твой? Где вкус-то твой, ой, не чувствую я тебя совсем. Что же делать?
Икар ел всё меньше и меньше. Он больше не объедался до отвала как когда-то. Для него Копра сделалась пресной и не такой аппетитной и манящей, как раньше. Она неизбежно теряла главенствующие позиции в его вольготной жизни и отходила на второстепенный план. Всё это он связывал с самопроизвольными изменениями, произошедшими после того злополучного падения. Икар находился в полной уверенности, что это было лишь только начало, а в его дальнейшей жизни непременно должны были свершиться сильнейшие потрясения и новые невероятные открытия.
Опорожняясь, он стоял над сидящей без движения Аэлитой, и его тёплая, терпкая Урина стекала ручейками с её головы. В этот благоприятный момент он размышлял, отчего мальчик и бессловесная женщина так сильно привязались именно к нему: «Может, они догадываются о том, что у меня есть, и только у меня. Они дожидаются, когда я расскажу им, да, или даже дам овладеть на мгновение. Нет-нет, ни за что. Как же я давно к ней не прикасался. Исчезла? Нет, вон она притоптанная кучка. Они хотят заменить собой её? Стать её живым воплощением. Она сидит так близко к ней. Ах, или ждут когда я…»
— Женщина, — решительно обратился он к Аэлите, после того как мочевой пузырь опустел, — ты совершенно не выходишь наружу, даже не шевелишься, только поносишь на пол. Тут маленькое озеро скоро будет. Мы спать скоро не сможем и утонем, да ты сама на живот во сне уляжешься, забудешься и заглотнешь своё Добро, и смерть придёт от самоотравления, ты же знаешь прекрасно сама это. — Он взглянул на свой секрет и осознал, всё что он говорит было направлено лишь на то, чтобы не допустить повышения уровня поносной жижи до критической величины. Тогда он рисковал не найти вовсе свою величайшую находку. — Чтобы освободиться, выходи из соты, договорились? Да просто, чтобы посмотреть, как прекрасен мир вокруг. — Он заметил, как она явно огорчилась от его монолога. — Если тебе трудно выйти самостоятельно, я могу тебе всегда помочь.
Икар перепробовал с ней все мыслимые способы ублажения, на которые у него хватало неугомонной фантазии в уповании на то, что это поможет ей восстановиться. Сотни ротозеев постоянно заглядывали внутрь, так как её горловые стоны звучали просто ошеломляюще, к ним подмешалась и основательно поселилась трудноуловимая нотка глубокой печали. Но всё же он знал, что ей было удивительно славно и легко в эти моменты сексуальной близости. Слюна переполняла рот и растянутыми нитями стекала вниз, как у неё, так и него: у неё от недостатка, а у него от череды перевозбуждений и сдерживаний.
Внутрь забежал Пу. Его не было несколько надземных месяцев.
— Икар, слушай, там человек с длиннющим пенисом, — радостно пробормотал карапуз, разводя руки врозь, изображая размеры.
— Краст, давно я его не видел, — возбуждённо произнёс Икар и выполз наружу.
Краст стоял в окружении нескольких человек и оживлённо жестикулировал. Икар повернулся к подошедшему мальчугану.
— Пу, у тебя есть какой-нибудь наболевшей вопрос, который мешает тебе жить?
— Вопрос? — спросил Пу, — что с ним делать надо?
— Ну вот ты живёшь сча;стливо, да? Тебя всё радует, ты кушаешь, пьёшь, любуешься, как люди ублажают друг друга, наполняешь и наполняешься. — Пу закивал и заулыбался. — И вдруг что-то чужое, что-то вовсе ненужное, оно отвлекает тебя от нескончаемой радости, понимаешь, Пы?
Услышав своё неправильно произнесённое имя, мальчуган вздрогнул и после задумчиво погладил ещё не окаменевшие всклокоченные волосы на затылке.
— Вижу, что есть, идём быстрей, — предложил Икар и повёл за руку Пу в направлении советника.
Народ практически рассосался. В воздухе мощно щёлкнуло от хлопка пощёчин, приветствовавших друг друга знакомых людей.
— Луна, под тремя дубами, в тени малины ты всегда вернёшься домой, — басовитым голосом загадочно встретил его Краст.
— Что это за слова? — задумчиво спросил Икар.
— Ты знаешь, много людей проходят через меня, друг, с древними знаниями тоже бывают, много их, и много слов оставляют они со мной. Недавно вот был какой-то неестественный белокожий старик без ног по колено и без рук по локоть. Столько всего непонятного говорил, звал куда-то наверх, но я запомнил лишь то, что сказал тебе.
Далее, после непринуждённой беседы о излюбленных темах вроде кто, сколько проглотил, кто насколько освободился, а также подавился при благодатном наполнении последовал неожиданный безобидный вопрос от Пу:
— Советник Краст, когда мне можно будет ублажать хороших наших женщин?
Советник остолбенел на мгновение. Недолго думая, он присел на одно колено и открыл головку его члена. Его взор бегал по этому миниатюрному, но наиважнейшему органу человеческого тела. Пенис струился ипостасями жизни, все это знали и все берегли эти знания. Как же было славно припасть к этому роднику пересохшими губами и утолить терзающую жажду.
— Рано, жди, — кратко заключил советник.
— А почему мы кормим друг друга тем, что выходит у нас из задов?
— Ну ты завернул, карапуз. — Краст строго и серьёзно посмотрел в глаза Икару, отчего тот в шутку притворился смущённым, — сразу видно с кем повёлся, уже голову забивает тебе всякой чепухой. Значит, хм, почему мы едим это… Потому что тут так принято. Так было всегда, и другого выбора просто нет. Мы будем есть Копру и пить Урину, чтобы просыпаться вновь и вновь, любоваться друг на друга, делиться друг с другом и множить, и множить нашу популяцию. Больше Копры и Урины, больше людей, больше возможностей.
У Икара даже намокли глаза после такого феерического ответа. Он смотрел на Краста с благоговением, а также зрительно сравнивал несопоставимые размеры их пенисов. Теперь то он понимал, что с рождения Краст был одарён всем в избытке. Он несколько раз предлагал Красту прекратить с нескончаемыми поисками женщины с подходящим влагалищем и остаться с ним. Но Краст отказывал. Он не терял слабой надежды и компенсировал отсутствие половой жизни устной поддержкой всех страждущих.
— Ну что же, раз вопросов больше нет, я пошёл, — сказал Краст и собрался уходить.
В этот миг Аэлита вылезла из соты. Свежий липкий понос густо покрывал ноги до колен, в то время как на ляжках он был пересохшим, лопался и осыпался от каждого её неловкого движения. Она неустойчиво стояла, и дыхание её было очень затруднено.
— О, Аэлита, — заметив её, произнёс Краст и приостановился. — Что с тобой, девочка? Тебя давно что-то не видать. — Краст внимательно рассматривал её изменившуюся внешность. — С этим определено надо что-то делать, пойдём со мной на Пир, там несколько старых знакомых, они, может, подскажут, что с тобой и как это устранить.
Краст подступал, простирая руку, готовую сомкнуться на ней и увести. Икара увлекло невероятное переживание, и подобного чувства он не ощущал с момента рождения его тайны. Он заслонил её от Краста своей широкой спиной.
— Она вышла на мгновение, чтобы освободиться, затем она снова вернётся назад. — Икар повернулся к ней вполоборота. — Да, Аэлита? — Не дождавшись ответа, он опять занял прежнее положение.
— Вот это взгляд у тебя, Икар, — удивлённо произнёс Краст, сделав несколько сбивчивых шагов назад, — впервые вижу такой. Совсем не знаю как его истолковать. Ну в таком случае всем до свидания, было приятно побеседовать, женщинам твёрдого члена, мужчинам мягкого влагалища.
Икар остыл и унялся. Он отошёл немного в сторонку и глядел то на удаляющуюся спину Краста, то на зияющий рот Аэлиты. Его голова ходила как поршень туда-сюда, туда-сюда. Высокий силуэт Краста растворялся вдали. Икар неподвижно стоял и драматично тянул к нему руки, смотря при этом на Аэлиту. Их глаза одновременно покрылись лёгким налётом слёз. Это были ни слёзы отрады, ни слёзы скорби. Это было что-то из глубин первородной сущности человека. Всеобщее непонимание и трудные времена, когда всякий придавал всему своё личное значение, канули в Лету. На их смену пришла простая радость каждому моменту, сопереживание и невесомость бытия.
Икар приблизился к одиноко стоящей у входа Аэлите. Слёзы их высохли. Он протянул к ней руки, чтобы обнять, но она небрежно выставила блок. Он с лёгкостью развёл эту помеху из тонких рук, прижал девушку к себе и одновременно с этим вошёл с набухшим от прикосновения с женской кожей пенисом. Это было неожиданно, но весьма эффективно. Они как и прежде были уверены, что всё в полном порядке.
Ступая в полуобнимку, они скрылись в соте, чтобы благополучно довести до конца, то что начали. Яркие костры трещали и незлобиво ругались, и со стороны могло показаться, что они обладают разрушительной силой, способной уничтожать и калечить. Но это было отнюдь не так. Огонь был холоден, как тело человека, как Копра и Урина, как воздух, как секрет Икара, зарытый в углу домика. Всё сущее было одной постоянной температуры, и это было великолепно. Человек всегда чувствовал себя комфортно. Но безвредный огонь, бывало, очень редко, захватывал и удивлял людей, ибо распалял в головах дерзостные вопросы, на которые не было ответов. Взирая на него дольше обычного, они рисковали слиться с пламенем мысленно и очутиться в плену лишних мятежных раздумий, пугающих своей увесистостью и размерами, от которых так нелегко отделаться.
Икар проснулся в пустой соте. На теле уже сформировалась толстая коричневая корка, от которой ему было даже тяжело пошевелиться. Аэлита заботливо оставила неплохую кучку рядом с головой. Он сминал и размазывал её, живописуя причудливые рельефные узоры на влажном полу, дожидаясь её возвращения. Икар поразмыслил, что было бы неплохо сбегать на озеро и немного смыть с себя затрудняющую движения Пищу. Но он остался ждать. Икар ходил от стены до стены, а её всё не было. Его залихорадило и затрясло: «Утопила мой дом в своём жидком поносе и ушла. Мой дом, мой? Я же хотел, вот-вот собирался показать ей. И после этого она бы никогда не смогла уйти. Навсегда моя. Да, надо что-то изменить. Нет, сначала найти её снова и отгрохать только мою неординарную соту для сохранения всего моего, только Моего и ничьего больше».
Перед самым выходом из обители в голове выстрелило, что-то не отпускало его. Он прошёл в тот самый угол, где всё время сидела Аэлита. Под приличным слоем Копры покоилась главная тайна его жизни. Наступил благоприятный момент, чтоб очередной раз притронуться к ней.
VI
Икар неторопливо прохаживался по Пиру, пристально разглядывая людей и всё то, чем они занимаются. Он внимательно слушал их вялые разговоры, порой заглядывая прямо в рот и запоминая слова. Он был одарённым подростком, ещё ни разу не вкушал твёрдую Пищу, и соответственно этот мир был для него ещё непонятен.
Однажды в безлюдном месте, куда Икар забрёл случайно, отдалившись от Пира, он заприметил небольшую кучку, которая изредка шевелилась.
— Эй, кто там? — спросил Икар, подойдя ближе.
— Ты меня видишь? — прошептал голос изнутри кучки.
— Нет.
— Я прячусь, — буркнул голос, — не мешай мне.
— Моё имя Икар. Тебе там не скучно?
— Мне никогда не скучно, Икар. Ты начинай говорить слова о половых органах женщины и ты поймёшь почему.
— Из влагалища хлещет Урина, заполняя таз, а в это время она глотает член и щекочет анус…
— Продолжай, не останавливайся, продолжай, друг.
— Соски затвердели. — Из кучки проклюнулся непрерывно растущий в длину член. — Течка, готова сесть на… Ого! — Икар аж отшатнулся и упал на гузно, увидев столь длинный эрегированный пенис. — Ах, какая штуковина.
— Вот поэтому я и упрятываюсь. — Мальчик выбрался из кучи и встал в полный рост, поддерживая двумя руками свой массивный орган. — Всё, молчи, больше ничего не говори о женщинах, пусть успокоится и не трогай, ладно? А то мне тяжело его удерживать и двигаться. Моё имя Краст. А ты уже способен ублажать женщин?
— Я не знаю, — признался Икар, — пора ли?
— У тебя он вырастает также как у меня?
— Всегда. Я только смотрю, как люди ублажают друг друга и не знаю, что дальше делать.
— Ну-ка открой его. — Икар совершил, как он попросил. — О, дорогой, да тебе уже можно.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Посмотри какой у меня член, друг, стоит мне выйти к людям, как они тут же обращают на меня внимание и начинают сильно интересоваться, а я, в свою очередь, спрашиваю у них обо всём. Я уже знаю, как делать смеси, как делать настойку, духи, строить соты.
— Я так рад, что встретил тебя, — ликующе произнёс Икар и несколько раз подскочил на месте.
Краст был первым, кто великодушно наполнил его. Он привил ему крепкую любовь к Копре и Урине. Будущий советник научил его изготовлять разнообразные составы, поведал секреты продления сексуального акта и общей гигиены гениталий. Он продемонстрировал на случайных девочках структуру влагалища. Икар узнал, что такое клитор, половые губы, выпавшая матка, достаточно разработанный и смазанный анус и другие важные аспекты, нужные для перехода во взрослую жизнь. Краст приоткрыл для него завесу над этим чудесным миром.
Они частенько сидели у озера, смаковали Еду, наблюдали за рождениями и обсуждали план возведения собственноручных сот.
— Смотри, какая красотка разрешается от бремени, — показал Краст на истошно ревущую женщину, — она сейчас наиболее уязвима и податлива. Действуй, друг, покажи ей настоящую заботу, и она распахнёт для тебя своё влагалище, не сомневайся. — Икар встал в нерешительности и не мог сдвинуться с места. И лишь только после того, как Краст вручил доброго пинка под седалище, он решился подойти к ней на некоторое расстояние.
Икар тяжело смотрел ей в лицо и сопереживал мукам. На его глазах влагалище будто расползалось по швам, ему казалось, что оно вот-вот лопнет. Не в силах больше вот так просто бездействовать и наблюдать за высокими болями другого человека он подбежал к ней, присел и положил её голову на свои согнутые колени.
— Не плачь, пожалуйста, — дрожащими губами лепетал он, гладил её слипшиеся волосы и вытирал свои и её слёзы. — Я здесь, чтобы утешить тебя и заслужить согласие на твоё влагалище. Мой член развился для этого, и мой друг сказал, что ты сейчас в таком состоянии, что согласна на всё.
Ребёнок успешно покинул маленький живой домик и оказался на открытом пространстве, свободный и независимый уже с начального вдоха.
— Ты такой добрый мальчик, — сказала она, немного придя в себя. — Хочешь в меня войти, да? Вижу, что хочешь. Нельзя ещё, влагалище болит. Видишь кровь?
— Ничего, хорошая моя женщина, — изрёк он, — я не тороплюсь. Я могу подождать.
— Будь на этом месте и я приду, тут совершенно невозможно отдохнуть и восстановиться из-за ползущих и кричащих повсюду деток, понимаешь?
Икар постоянно нёс дежурство на том самом месте. Через несколько надземных дней долгожданная женщина пришла сбросить свой произведённый продукт. Она выглядела посвежевшей и лицо сияло от радости.
— Смотри, кто пришёл, — пихнув в бок Икару, прошептал Краст, — Иди, сходи, спроси ещё раз согласие и ублажи её.
— Ну, как бы, — засомневался Икар. — Её так давно не было, она уже забыла, как я выгляжу. А вдруг она откажет, а вдруг…
— Эта откажет, другая согласится, — перебил его друг. — Смотри, сколько их тут ходит. Ты только освободи пузырь свой, я как раз пить что-то захотел.
Слив всю Урину, что была в нём, Красту в полуоткрытый рот, вкрадчивым шагом Икар поплёлся в её направлении, смотря под ноги, чтобы ненароком не наступить на детей всех возрастов, снующих туда-сюда.
Она выливала из тазика Урину в озеро, подперевшись одной рукой об бортик, заботливо построенный вокруг озера, чтобы самые маленькие случайно не плюхнулись в жидкость и не утонули. Она услышала его приближение сзади и тут же повернулась. Её буйная грудь была чуть увеличена.
— Привет, — уверенно сказал он, успокоившись от вида тонких и спокойных черт лица, которые были искажены безмерною болью в тот тяжёлый момент живорождения.
— А, да ты, мой хороший, — сказала она, легонько дотронувшись до мочек своих ушей, — ты отдыхаешь тут или что?
— Ты уже забыла… Я просто хочу тебя уб… Ты не против, если я ублажу тебя прямо здесь? — выпалил он с чрезвычайно серьёзным лицом.
Неожиданно для себя самих они оба рассмеялись. Незнакомка сначала молча опустилась на колени, затем её локти коснулись поверхности и она приняла элегантную позу, так нравившуюся Икару. Когда он наблюдал за совокуплениями, ему казалось что эта поза самая красивая и приятная. Кровь запульсировала в висках, в животе странно потянуло. Он с беспомощным видом повернулся к Красту и тот с улыбкой поднял одобряющий знак рукой. Когда Икар повернул голову обратно и взглянул вниз, он узрел свой пенис в виде невероятно жёсткой материи, твёрдой, как кости погребённых. Гладкое влагалище усеялось малюсенькими бесцветными капельками. Икар слегка испугался, так как ошибочно подумал, что если он затопит свою твердь в ней, то возникнет непозволительная боль. Она неспешно задвигала бёдрами и створки влагалища тёрлись друг друга призывающе и маня. Икар одним движением загрузился ей вовнутрь и замер. Это было невероятным чудом для него. Это было жизненным откровением: приобщение к женскому телу. Раньше он об этом лишь догадывался, но теперь был точно уверен: член и влагалище — они живут своей жизнью, это живые существа и они не могут друг без друга, также как все люди. Они двигались то медленно, то в бойком ритме. Икар пока что был в состоянии контролировать весь процесс.
— Когда захочешь излиться, вытащи, пожалуйста, — попросила она.
Он не уразумел, что она имела в виду. Контроль ослабевал, Икар приближался к пику. «Вот сейчас, ещё немного, сейчас», — вертелось в голове. Он начал бурно извергаться, не сдерживаясь в кричащих словах, прилёг в этот момент на неё сверху, обняв руками за пояс и крепко прижавшись.
— Я всё, — сообщил он, продолжая дёргаться в лёгких корчах. — Спасибо тебе большое, что согласилась принять меня. Я оставил свою сперму у тебя внутри.
Женщина медленно понурила голову и, ничего не произнеся, встала и пошла прочь, даже не взглянув на него. Икар проводил её взглядом и направился обратно к Красту, а тот уже стоял с открытыми объятиями.
— Ну как ты? — спросил Краст.
— Так жарко и колко внутри было, — ответил Икар, стискивая его. — Это как наполнение, но удовольствие люди получают равное. При наполнении один наслаждается Пищей…
— Да кого ты поучаешь, — со смешком перебил его Краст.
— Может, иди тоже спроси кого-нибудь, — предложил Икар, — а я посмотрю со стороны, поучусь у тебя чему-нибудь.
— Не сейчас, друг, — резко отвернувшись, произнёс Краст, — позже как-нибудь.
И каждый раз примерно таким образом он отнекивался до самого ухода в народ, после которого Икар видел его очень редко.
Однажды в юношеском возрасте им взбрело в голову побежать вперёд так далеко, насколько хватит сил. Бег был для Краста повседневным и привычным явлением. Он был постоянно окружён скоплением любопытных людей, женщин. Они тянули к его члену руки, чтобы погладить, потрогать, поцеловать. Это всё что они могли сделать, не более. От этого он был всегда возбуждён, и единственным его избавлением был бег прочь от этих соблазнов, бег от вечной неудовлетворённости, бег от своего кажущегося только ему несовершенства.
Они мчались вровень, никто не отставал, никто не перегонял. Это был необыкновенно продолжительный путь, и они останавливались лишь для того, чтобы из своих краников утолять друг другу жажду. От ветерка, создаваемого их стремительными движениями, колыхались огнища. Под стопами хрустела засохшая Копра, и небольшие облачка пыли висели несколько мгновений в воздухе.
Во время бега Икар немного отклонился от курса, забежал в неосвещенную территорию, поверхность под ним деформировалась, и он провалился в бездну. Падение было жёстким, и его правая нога жутко хрустнула. Поначалу Икар не понимал, что стряслось, но затем нерв сделал своё дело. Он послал сигнал о повреждении. Пронзительная боль взорвалась в мозгу и ноге.
Икар неподвижно лежал и не сводил взора с отверстия, через которое провалился. Он непрерывно смахивал крупные слёзы боли и призывал Краста на помощь. Единственным, что он слышал был треск костра и собственные всхлипывания. Никто не приходил. Малейшее движение вызывало спазм жгучей боли. Окружающие запахи волновали, ибо слышал их он впервой. Он хлопал в ладоши, рассказывал себе недавние истории, которые стряслись с ним. Подоспел момент для выхода всего, что в нём было.
— Наконец-то, — облегчённо выдохнул Икар и подсунул под себя ладошку.
Он смазал лечебной смесью полученное повреждение и с великим трудом удержался от того, чтобы не съесть свою Копру. Потребление своего продукта влекло за собой неминуемое тяжелейшее отравление, которое обычно заканчивалось гибелью. Несколько надземных дней он скоротал в тщетных попытках извлечь огонь, так как этот капризный рецепт требовал строгих пропорций. Икар натёр мозоли на ладонях, высекая столь нужный в трудную пору свет. Умирать от голода, как и от старости было ничуть не больно и конечно же не боязно, так как эмоции страха смерти давным-давно не стало. Твои мышцы слабели и всё вокруг по контуру приобретало мертвенно-бледное свечение, которое усиливалось и в конце концов застилало всё белой пеленой. Ты начинал слышать хоровые голоса древних, они путано нашёптывали неведомые слова из минувших жестоких времён. Следовал хлопок, будто кто-то ударил в ладоши, и жизнь заканчивалась.
Икар находился на этапе контурного сияния. Копры и Урины осталось совсем чуть-чуть. Он не удержался и лизнул смоченный кусочек, а затем тут же сплюнул, чтобы ни крупицы не попало внутрь. Кусочек слабо засветился, но это было не предсмертное знамение.
— Слюна! — выкрикнул Икар, вспомнив, что это обязательный ингредиент для добычи пламени.
Он потёр остаток между ладонями, и они воспылали желтовато-красным огнём. Помещение осветилось, и он обнаружил себя окружённым диковинными предметами. Вещи всевозможных размеров и форм были навалены в несколько куч. Слабость и умирание как рукой сняло. Собрав все силы, движимый не угаснувшей за миллионы лет эволюции людской любознательностью и познавательным интересом, превозмогая боль в ноге и свирепый голод, он поднялся и захромал к одному из навалов. Погасив пламя на правой руке, он протянул её и взял первый попавшийся объект. «Такой прочный, — сжав его в руке, подумал Икар, — даже не рассыпается, будто сделано не из Копры, да, это однозначно не Копра». Он рылся, трогал, гладил, нюхал невероятно крепкие предметы. А какие были цвета и оттенки! Ему нужно было убираться, но находки полностью завладели сознанием. Он начал целовать и обнимать их.
— Моё, всё моё, — причитал он, употребляя древнее всеми забытое слово, внезапно возродившееся в мозге.
К счастью, здравый смысл одержал победу. Схватив и крепко-накрепко сдавив в руке твёрдую вещь, которая прельстила его серебристым цветом, Икар поплёлся к дыре, ведущей наружу. С болью наступая на повреждённую ногу, он подошёл к отверстию и чуть не умер на месте от разочарования. Оно располагалось на высоте в два его полных роста.
— Люди! — закричал он во всю глотку, но никто не отозвался.
Икар заметил высокое приспособление у стены. Это была лестница, но он не знал для чего она нужна и что с ней делать, так как при взгляде на вещь у него были мысли о том, как славно иметь эту штуку у себя в соте. Вместо того, чтобы сообразить, приставить её к стене и вылезти, Икар заворожено воображал, как он будет владеть тем, чего ни у кого нет. Он доковылял до лестницы, чтобы потрогать и погладить её. Через некоторое время она уже вовсю светилась предсмертным свечением, которое уже практически заволокло ему пеленой всё зрение.
Раздался необычайно похожий на сухую Копру хруст оторвавшегося от старой лестницы куска. Далее сверху донёсся громкий разговор людей. Все эти привычные звуки вернули Икара из мира предсмертных видений и мыслей на нашу землю, подарив последний шанс на спасение. Окончательно придя в сознание, он схватил пылающей рукой лестницу и подвинул к выходу. Но начав медленно и с большим трудом карабкаться, он остановился на полпути. Взглянув на серебристый предмет в руке, Икар решил дождаться, когда голоса людей удалятся. Это противоестественное решение было продиктовано совершенно новым приятным чувством. Оно обволакивало тело Икара с ног до головы и диктовало свои правила.
Стало снова тихо. Икар добрался до самого верха и неуклюже выглянул одной половиной лица. Вокруг никого не было. Неподалёку горели родные костры, и рядом с ними силуэты сот утешали привычным видом. Икар бесшумно выполз и как можно быстрее захромал в направлении ближайшего костра, так как он мог служить источником экстренного питания, несмотря на то, что влёк за собой несъедобный понос. Он взял охапку горящей смеси и жадно заглотнул не прожевав. Благостное насыщение разливалось по всему телу. Каждая мышца задёргалась от притоков живительной силы. Словно Феникс из древних легенд, Икар осветился на миг изнутри, как будто от маленького взрыва. Услышав приближающиеся голоса, он пустился во что-то похожее на бег, с трудом передвигая хромую ногу.
Удалившись в безлюдное место, он горячо захотел рассмотреть свою вещь. В руке было то, что называли зеркалом. Он медленно отворил защитную крышку и узрел своё отражение. Впервые за миллионы лет человек увидел то, как на самом деле выглядит его истинное лицо. По ту сторону на Икара смотрело вымазанное Копрой, коричнево-желтоватое лицо с глазами, которые ничего не выражали. Сперва он остолбенел, бегая глазами по всей отражающей поверхности, а затем начал пятиться назад. Икар так неудачно упал, что зеркало разбилось вдребезги. Осколки были очень маленькими, и он кинулся небрежно соединять их. Икар снова хотел увидеть того жуткого незнакомца и испытать на себе это невероятное чувство леденящего ужаса и гадливого омерзения. Впереди шли люди. Икар нервно засуетился, не зная, что предпринять.
— Моё, моё…, — пробубнил он себе под нос.
Единственное, что ему удалось сделать это вставить обратно в корпус небольшой осколок и отползти в сторонку.
VII
Икар перестал носить таз на Пир. Вместо себя он отправлял Пу, который был рад подчиняться, видимо, чувствуя его мало-помалу пробуждающуюся жажду власти, порождённую контактом с вещью.
В период отсутствия карапуза он вовсю распускался и вытворял неординарные дела. После второго ухода Аэлиты нерушимая связь с вещью достигла невиданного размаха. Пу рассказывал Икару, находящемуся в некоем подобии психоделического транса, последние истории, гулявшие в народе, собственноручно кормил и поил, передавал подробную информацию о местонахождении Аэлиты, которая всё никак не могла начать разрешаться от бремени. Икар настойчиво просил Пу отгонять от неё ротозеев, которые хоть немного были похожи на самого Икара, но мальчик совсем не понимал это странное желание. Во время пребывания Пу с ним рядом, жизнь Икара будто останавливалась. Он сидел ровно на своём предмете, никуда не отходя и не отлучаясь. Икар лишь подсовывал под себя таз, чтобы наполнить.
Едва только Пу покидал соту, Икар оживал и бросался раскапывать серебристую рукоять, уже прилично стёртую в нескольких местах. Он хватался за неё, вытаскивал недозеркало и наделял всеми положительными качествами, которые он знал, одушевлял его, вёл предельно откровенные беседы о всяких пустяках, смеялся. Оно стало центром мироздания. Икар постоянно ожидал, что оно вот-вот воссоздаст того безобразного и грязного человека, как в прошлый раз. И это видение должно было до конца открыть завесу и поведать о новых неслыханных возможностях человеческого существа, уснувших много надземных лет назад. Одна только мысль о том, что ничего подобного больше ни у кого нет, необычайно сильно возбуждала, как не смогла бы ни одна самая прекрасная и умелая женщина его небольшого города.
— Моё, это всё моё, было, есть и будет… Моё…, — повторял он каждый раз. — Покажись мне снова, куда ты ушёл? Никто не хочет меня больше слушать, точнее, мне не с кем поделиться, у меня накопилось столько всего. Ты там, да? Я всё никак не могу тебя увидеть, ты такой маленький, маленький молчаливый человек, мелькаешь и мельтешишь. Я завладел одной женщиной, так как ты меня научил. Она возвращается ко мне вновь и вновь, она видит во мне силу, которую я получил от тебя. Неординарная женщина, которая перестала вести разговор. Я могу говорить ей теперь всё, что захочу.
На протяжении нескольких надземных лет с того поворотного момента, как он нашёл этот предмет, его тяжким бременем и изматывающим занятием были тщетные потуги снова разглядеть то постороннее лицо в столь крохотном кусочке зеркала. И с тех самых пор мозг подвергался прогрессирующим изменениям, порождающим и множащим сложные вопросы, которые были лишними и никому не нужными в этом дивном мирке. Также последние асоциальные поступки в отношении Аэлиты явно демонстрировали происходящие серьёзные перемены.
В тот самый переломный надземный день в соту залетел Пу раньше обычного.
— Я бежал очень быстро, чтобы сказать, что Аэлита, наконец, начала рожать! — Сердце Икара чуть не выпрыгнуло из груди, вещь выпала из рук, и он от неожиданности лёг на неё.
— Что там у тебя такое, Икар? — спросил Пу и напряг мышцы, приготовившись к напряжённой борьбе, которой они так любили заниматься.
— Это моё, — коротко ответил Икар, даже не посмотрев на карапуза — Моё, слышишь?
Пу предпринял вялую попытку начать борьбу, но Икар остановил его порыв, подняв руку ладонью наружу. Карапуз сел в двух шагах и начал любоваться на бойкий костёр, подкидывая туда горючую смесь. Икар продолжал неподвижно лежать. Неизвестно сколько прошло времени, но конечности стали затекать и мало-помалу наращивать внутреннюю глодающаю боль.
— Я хочу, чтобы ты вышел, — прошипел Икар в спину карапузу.
— Зачем куда-то выходить, — улыбаясь, ответил Пу, повернув голову. — Там всё то же самое, что и здесь.
— Нет, это ты тот же самый и вырастешь тем же самым и помрёшь таким же, — не веря в то, что он мог так сказать, возразил Икар. — А вот там давно всё по-другому. Пу, иди выгляни, сейчас.
Вместо того чтобы выполнить просьбу Пу развернулся, сел прямо напротив, начал брызгать в него жижей и насмехаться над его непонятной и странной речью. Икар с трудом встал с пола и устремился к нему, посеребрённый пластик сверкнул в глазах мальчика. Подойдя впритык, Икар рукой достал до маленького уха, сильно сжал пальцами и потянул к выходу. Пу оцепенел от такого крутого поворота событий и громко заскулил.
— Икар, ты причиняешь мне боль, не надо, ты же хороший. — Пу заплакал.
— Так, карапуз, не верти головой, закрой глаза и не смотри на то, что принадлежит мне, — строго промолвил Икар и грубо выставил его наружу, дополнительно пихнув ногой, а сам поспешил к вещи, чтобы поскорее закопать и скрыть от чужих глаз. Он отчётливо слышал, как Пу рыдает снаружи. Руки лихорадочно тряслись после совершённого над другим человеком агрессивного акта неслыханного доселе насилия. Икар буквально вгрызался пальцами в выкапываемую ямку, чтобы сделать ещё глубже, чем она была ранее. Притоптав закопанный предмет, обессиленный Икар свалился навзничь. Он хотел подумать о том, что произошло, но ворвавшийся в мозг сон смял все его несостоявшиеся размышления.
Кто-то поскользнулся на не засыхающей поносной жиже и упал на крепко спавшего Икара. Весь домик был под завязку забит людьми. Превратив в развалины вход, они расхаживали повсюду и что-то настойчиво искали. Он столкнул с себя упавшего мужчину, поднялся с пола и протиснулся наружу. Вокруг соты собралась огромная толпа-очередь. Они заходили и выходили, снова и снова, снова и снова. Икару нужно было бежать оттуда, чтобы ненароком не проболтаться о своей тайне. Но он продолжал стоять вместе со всеми, с совсем пустой головой, ибо всё это творящееся на его глазах действо целиком и полностью вышибло остатки разума. Он забылся и тоже встал со всеми в очередь.
— Почему тут так много народу? — спросил Икар, впереди стоя;щего. — Что они хотят?
— Внутри этой соты произошло что-то такое, чего никогда не было раньше, — неуверенно ответил незнакомец.
Буквально из ниоткуда выскочил Пу и тут же указал на Икара пальцем.
— Это он имеет что-то, чего ни у кого нет, — сказал мальчуган. — Он изменённый и ему не нравится есть Копру, вот.
Икар беспомощно завертел головой по сторонам. Несколько человек обернулись и принялись вопрошающе смотреть на него в ожидании вразумительного ответа или объяснения. Никто не знал, что такое ложь и как ею пользоваться. Но она была нужна тогда, и он приоткрыл рот, чтобы тут же воспользоваться ею, но у него, конечно же, ничего не вышло.
— Я ухожу отсюда и мои руки пусты, — коротко сказал он, показал им ладони и захромал прочь в надежде, что всё скоро позабудется, уладится, народ рассосётся, и он снова вернётся к своей вещи. — Нужно создать неординарную соту прямо между горой и озером, зачем так далеко ходить, если можно оставаться всегда в одном месте со своим предметом? — тихонько произнёс себе Икар по пути к этим двум главным объектам. — Да, и замазать входной проём, угу, и построить ту же самую штуку, чтоб перелазить. — Он широко улыбнулся. — Да, и только я смогу смотреть на моё. Сначала стройка, потом Аэлита. Она ещё не может ходить, в любом случае, пусть дожидается.
Икар потихоньку возвращал кратковременно растерянный разум назад в черепную коробку, сидя у подножия горы и жуя осточертевшую своим однообразным вкусом Пищу. Всё перемешалось: бегающие и ползающие беспризорные дети, рожающие и орущие от боли женщины, стонущие от плотского удовольствия любовники. Вся эта подвижная и неугомонная живая масса будто всегда тяготела к взаимному сплочению, к сотворению одного большого запутанного клубка с торчащими наружу руками и ногами. Эти люди ни дня не могли протянуть без того, чтобы не насытить другого Копрой, чтобы не вставить в другого член или не поведать в доскональностях обо всех этих значимых событиях каждому новому встречному.
Икар второпях освободился какой-то пожилой женщине на грудь, затем сходил к Озеру и опорожнился в него. Он побродил по окрестностям, облюбовывая себе местечко. В конце концов, его решением стало построить соту прямо перед озером, там, где подножье горы было максимально близко. «Вместо того чтобы таскать тазик, можно же высунуть пенис в щёлку и опорожниться, а Копру кидать», — заключил он.
Икар натаскал костей и заложил фундамент. Много времени уходило на то, чтобы очищать строительную площадку от назойливых и любопытных детишек. Они то растаскивали принесённый материал, то крушили конструкции. Постоянно к Икару приносило парочки, которым страсть как хотелось ублажать друг друга прямо у него под носом. В один из таких моментов он решил отвлечься и сбегать к старому обиталищу, чтобы проведать обстановку.
Казалось, что публика стала ещё многочисленнее. Все, кто шёл мимо с тазиками либо примыкали к толпе, либо останавливались и неотрывно смотрели на диковинную толкотню. Икар заприметил среди них знакомую фигуру, размахивающую руками. Это был Краст.
— Расходитесь, расходитесь! Несите свою насущную Пищу! — кричал он. — Тут больше ничего нет!
«Что значит, тут больше ничего нет, а?.. Нет, сейчас не тот момент, чтобы приблизиться, Краст так просто меня не отпустит», — передумал Икар подходить к советнику и повернул назад к стройке.
К счастью, фундамент застыл и настало время возводить стены. Он вдавил кости по периметру и принялся слой за слоём намазывать строительную смесь. Он чрезвычайно спешил, так как беспрерывно мешали. Закончив с ненормально высокими стенами, Икар оставил их для просушки и отправился за женщиной.
Он искал как раз там, где она должна была находиться согласно сведениям от Пу. И если бы не постоянно открытый рот, бросающийся в глаза издалека, то, возможно, она была бы потеряна для него навсегда. На самом деле практически весь женский пол был на одно лицо, и у некоторых различия были лишь в цвете глаз или в росте.
Она неподвижно лежала среди себе подобных в луже крови и отвислая грудь вздымалась от затруднённого дыхания. Ребёнок валялся у промежности и истошно кричал. Он опорожнился себе в сомкнутые боками ладони и, расплескав половину по пути, донёс Урину до роженицы и потёр ей виски в оздоровительных целях. Аэлита не была слабоумной, как большинство женщин, и её блудливое лицо светились разумом. Её уголки глаз заулыбались, когда заметили Икара. Она силилась произнести его имя, но вместо слов доносился только растянутый и волнообразный звук «а».
— Ты моя славная, девочка, да, — лепетал Икар и сперва мелкими порциями опорожнился ей в глотку, затем струя густой спермы пушечными выстрелами поразила пунцовое лицо.
Из-за мышечного расслабления одновременно с этим из него туго полезла Копра. Она была настолько плотной и немного больше средних размеров, что аж прерывисто хрустела на протяжении всего продолжительного выхода. Аэлиту буквально завалило и они неторопливо размазывали всё это друг на друге. Акт грязной любви, сдобренный опорожнением и приправленный на закуску освобождением, что могло быть прекраснее?
Аэлита пыталась подсобить в стройке, но Икар, видя её ослабленное состояние, не позволял это делать. Он неожиданно для себя захотел поделиться с ней своей вещью. Дать подержаться за неё совсем чуть-чуть, чтобы она ещё больше убедилась, что перед ней вовсе не простой человек. «Может это только я не могу рассмотреть своего лучшего друга? Может потому, что моё лицо слишком большое или может он хочет разговаривать только с женщинами? Хм…» — подумал он, отвлёкшись от занятий.
— Как ты считаешь, здесь нужна крыша? — спросил Икар, присев рядом с Аэлитой. Она отрицательно замотала головой. — Я кое-что сделаю, — добавил он, имея в виду лестницу, — мы будем залезать на самый верх и кидать нашу Копру во всё, что движется.
Он легонько засмеялся, тут же насторожился и удивился, повторив про себя несколько раз «мы». Внутри него помертвело и защемило. Икар сначала посмотрел на задыхающуюся по непонятным причинам подругу, у которой уже образовались морщины от вечно напряжённых лицевых мышц. После этого он перевёл взгляд на высокий дом без входа и выхода. И в итоге зрачки застыли на веренице людей, свободно шныряющих и не привязанных ни к чему материальному, не обеспокоенных, как он, и не помнящих, каким было их надземное вчера. Икар нечаянно освежил в памяти, как сделал больно Пу, как хотел солгать, а теперь ещё и присваивание себе другого человека. Всё зашло чересчур далеко, и надобно было срочно что-нибудь предпринять.
— Аэлита, ты… — Его бесстыдные губы затрепетали, а глаза намокли от сострадания к самому себе. — Если ты хочешь уйти, ты можешь идти, я тебя не удерживаю, посмотри на них, хочешь примкнуть и таскать тазы туда-сюда опять? Ну иди-иди, что ты смотришь на меня? Я буду тут, будешь приходить, у меня всегда для тебя полный кишечник. — Он начал хлопать ей по плечу, подгоняя. Аэлита с большим трудом встала и пошла в противоположную от него сторону. С каждым её сбивчивым шагом его захлёбывающийся и истеричный плач усиливался. Икар сорвался с места и с разбегу врезался в неё сзади, повалил и придавил всем весом. — Ну куда ты поплелась? Неужели ты ещё не поняла, что со мной всё будет по-иному? — не переставая плакать, говорил он ей в самое ухо.
Икар снова поволок её за ноги обратно. — Просто лежи спокойно, я сам всё сделаю как надо, смесь ещё не высохла, на тебя хватит, отдохнёшь как следует до моего возвращения, да? — Икар сдвинул её ноги вместе и сложил руки на груди. Он натаскал тазиков со строительной смесью и полностью залил тело, оставив только голову. — Аэлита, это поможет твоему болеющему влагалищу снова стянуться и принять прежний вид. Меньше движений, быстрее выздоровление. Осталось засунуть тебе в рот добротный шмат с засохшей стены, чтобы ты не смогла ни проглотить его, ни выплюнуть. Тебе нужен покой и отдых после родов, а не член во рту проходящего мимо, тем более бездумная попытка вставить член тебе в такой рот, как у тебя ни к чему путному не приведёт. Икар выдрал из стены твёрдый кусок без заострённых краёв и, растянув ей уголки губ в стороны, аккуратно вложил, придавив язык.
Он решил уйти куда-нибудь подальше и надолго, пройтись по непопулярным и подзабытым местам. Икар предположил, что за время кратковременного отсутствия стены окончательно просохнут, народ у старого домика окончательно разойдётся, женщина отдохнёт и наберётся сил, и можно будет построить лестницу. Он отходил от Аэлиты, периодически оглядываясь. Её глаза выделяли влагу. Он прекрасно видел это, но совершенно не хотел задаваться в тот момент назойливыми вопросами о причинах и следствиях всего этого
VIII
Он заходил в соты, угощался настойками, которые придавали временное повышение бодрости и подвижности. Эффект был лёгким и продолжался совсем недолго. Икар призадумался сверх всякой меры и добрёл до таких глухих мест, где костры почти догорали и срочно нуждались в дозаправке.
Неожиданно Икар услышал издалека удивительный звук, который был до такой степени громким, что сотрясал окружающее пространство и манил к себе. Он исходил из отдалённой и сиротливо стоящей соты совсем жалкого размера и без крыши. Икар приблизился, заполз внутрь и его тут же оглушило и заложило уши. Перед ним во всей красе предстал пожилой мужчина с отсутствующими до локтей и колен конечностями. Удивительно белокожий старец бесновался и зверски колотил обрубками по блестящим округлым вещам, вдавленным в стены. В центре помещения пылал маленький костёр. Икар осмотрелся и заметил на стенах, полу нарисованные лица детей и все они были совершенно одинаковые.
— Что ты делаешь, куда подевались твои руки и ноги? — сразу же спросил Икар, как только старик утихомирился и приметил его.
— Так, стой, стой, — внезапно ответил он, когда столкнулся с тягучим взглядом Икара, — замри, не двигайся.
Икар повиновался, старец стёр густой шевелюрой несколько детских лиц, достал откуда-то палочку из строительной смеси, зажал зубами и начал что-то выводить, периодически поглядывая на гостя. Он действовал очень уверенно и ни одна морщина не пошевелилась, насколько он был увлечён и спокоен. Икар боялся шелохнуться. Незримое влияние исходило от этого старика. Икар подумал, что если он сделает хоть одно неловкое движение, если он хоть как-то попытается нарушить повисшую гармонию, то объяснения не последуют.
Вокруг было невероятно тихо. Тишина пропитывала всё обозримое пространство. Люди всегда говорили еле слышно, ибо повышенная громкость раздавалась раскатами эха на дальние дистанции и, замешиваясь, эти раскаты образовывали спутанную какофонию. Икар вперился в процесс рисования, зрачки неотрывно следили за каждым движением. Завораживало, как под краешком палочки зарождается нечто до боли знакомое. Спустя некоторое время старец закончил и быстрым взмахом руки подозвал захожего гостя. На рисунке были изображены два одновременно соблазнительных и отталкивающих лица, которые серьёзно отличались от всех остальных. Они как будто вросли друг в друга. В области ушей и вокруг глаз, рта были нарисованы какие-то кривые линии-помехи и многочисленные точки. Икар принялся активно щупать своё лицо, не отрывая взгляда от рисунка. Затем он вспомнил того ужасного и таинственного незнакомца из разбитого зеркала.
— Зачем нарисовал? — спросил Икар. — Почему они различаются от всех прочих?
— Я столько ждал тебя, — загадочно ответил старик. — Я был там. Ты не испугался звуков, которые я произвожу.
— Почему? Где ты был? Кто ты?
— Я Иешуа. Я дожидался тебя несколько надземных лет. — Повисла неловкая пауза. — Я помню тот момент, когда впервые увидел твоё лицо, я сразу осознал, что ты там тоже был.
— Ну где ж я был-то? — с нарастающим нетерпением поинтересовался Икар.
— Ты был наверху, ибо только лишь у тех, кто был там, такое насторожённое выражение лица, такой многоговорящий взгляд и исходящие волны влияния.
— О чём ты говоришь? — продолжал недоумевать Икар. — Я уродился и вырос в Копрограде. Почему у тебя нет ног и рук?
— Ты лжёшь, — сердито высказал Иешуа, — ты способен на это, они научили тебя этому наверху, ты возьмёшь меня с собой, ты слышишь? Видишь, как они меня вознаградили. — Он посмотрел на свои культи, — это благо, понимаешь? Они и тебя одарят. Скоро они пожалуют и безгласно позовут нас с тобой. Ты разберёшься. Не вступай с ними в беседу и не препятствуй им. Они знают, что делать. Да, да, я вижу по твоим глазам, ты принёс оттуда имущество. Я тоже думал когда-то, нет ничего вкуснее и слаще Копры нашей, но собственность — это нечто большее, понимаешь? Да, вижу по твоим глазам, что ты понимаешь о чём я… Что ты принёс оттуда, какую собственность? Расскажи мне про неё, о, как же влюблён я в неё. — Иешуа принялся медленно ползти к Икару, и многочисленные лица на полу стирались под усердной вознёй. Икар был в оцепенении от настолько тяжеловесного монолога, который продолжал без толку повторяться в голове.
— А почему ты тут совсем один? — грустно посмотрев на Иешуа, спросил Икар. — Там на Пире тебя и наполнят, и обязательно найдётся какая-нибудь женщина, готовая распахнуть для тебя влагалище.
— Как один? — остановившись и улыбнувшись, ответил старик, — видишь эти блестящие предметы? Это моя собственность сверху. Ты, наверно, был там вовсе недолго и ещё не разобрался, что неживые вещи дороже людей, друг.
— Неживые вещи дороже людей? — тихо повторил Икар.
— Я поначалу дубасил по ним недалеко от Пира, но после того, как у меня несколько раз нагло пытались отнять моё имущество, мне срочно пришлось удалиться, тяпнув несколько лодыжек. Как приятно повстречать своего человека. Ну-ка повернись гузном, — приказал Иешуа и подполз к Икару вплотную.
Икар неосознанно покорился, словно загипнотизированный. Старец принялся скрупулёзно обнюхивать его анус.
— Там ты припрятываешь свою собственность? Да? — стрекотал Иешуа, — дай мне взглянуть хоть одним глазком, вытащи её. Не вынуждай меня запускать туда руку, ну, расслабься, мы знаем, что она там, расслабься. Я так истосковался по ней. Я только потрогаю и обратно отдам.
Икар пришёл в себя лишь после того, как Иешуа вогнал в него свой мизинец.
— Не надо, пожалуйста, так делать! — отдёрнувшись и отпрыгнув, воскликнул Икар. — Я не люблю когда кто-то хочет засунуть что-либо в мой анус, будь то член или пальцы.
— Может у тебя хоть поесть будет, — сдавшись, жалобно проговорил старец.
— Подожди немного, сейчас я послушаю себя, — сообщил Икар и неподвижно встал, прислушиваясь к урчащим звукам своего пищеварительного тракта. — А как ты в таком состоянии питаешься, старина?
— Да детишки в основном ну очень добрые, — ответил Иешуа. — Я стучу по своим штукам, они бесстрашные забегают, позволяю им тоже, а они и горочки мне оставляют, да лужицы, эх, ребятишки, побольше бы их было… А взрослые боятся заходить… Ты только, но я тебя и ждал…
— Что-то есть вроде, — прервал его Икар. — Подставь ладонь, ты подставь. Если б я знал, в каком ты положении. Я почти всем, что было во мне, костры зарядил у твоего домика. Если что, доползёшь.
Изрядно проголодавшийся Иешуа буквально подлетел, оттолкнувшись обрубками и приземлился вблизи с присевшим Икаром.
— Вот так всё время бывает, — тужась, негодовал Икар, — когда надо кому-то, ничего не выходит, когда не надо — слетает всё, хоть десять тазов подставляй.
Старец громко рассмеялся. Гул от этого миниатюрного взрыва прокатился по окружающей местности. Икар тоже смехнул, Копра в кишке была укрощена и выброшена наружу маленькой порцией прямо в раскрытую ладонь голодающего.
— Ну вот и ты, моя хорошая, — облегчённо выдохнул Иешуа и откусил кусочек, — не придётся ползти к костру.
— Ну я пошёл, ладно? — закончив, изрёк Икар.
Он чувствовал себя неуютно рядом со странным пожилым человеком. Огромный пласт несуразной информации сдавил рассудок. Икар поразмыслил, что если он ещё хоть слово услышит от этого сумасброда, то несчастный мозг разлетится на части.
Старец был поглощён утолением потребности и поэтому не слышал отдаляющихся шагов его так называемого «избранника».
— Эй! Ты куда? Только я знаю, как тебя спасти! — хрипло и надрывно закричал Иешуа удалившемуся на приличное расстояние Икару. — Как звать-то тебя?!
Икар остановился, обернулся и просто молча встал, решив послушать, что же напоследок приберёг для него старец.
— Стой! — продолжил старец, — я знаю, что ты хочешь! Наверху очень много имущества, Копроград — это вонючая и грязная помойка! И Копра тут не еда, а мусор! Ну подойди на минутку…
Его сдавленные крики уже с трудом доносились до удаляющегося всё дальше и дальше Икара. Через некоторое время из соты снова зазвучали дребезжащие звуки, ещё громче, чем раньше.
Внимание Икара перекинулось на зрительное представление пылающих костров. Для него было удивительным, что задорный огонь никогда не повторяет своей формы. Он постоянно видоизменялся, и это завораживало. «Так вот она какая, собственность, так вот почему я полюбил свою вещь с первого взгляда. Имущество оказалось слаще Копры», — раздумывал Икар, — Где же это «наверху»?..»
IX
Он вернулся к себе. Стены полностью высохли и выглядели достаточно крепкими, ибо сделал он их в два раза толще обычного, чтобы никто больше не смог прорваться на индивидуальную территорию. Икар смастерил одну лестницу. Аэлита глубоко спала. Он очистил ей рот, а она поцеловала ему пальцы на ногах.
— Осторожно, не двигайся, — говорил он, разбивая засохшую глыбу на ней, — я разрешаю тебе первой оказаться в моём новом домике. Нам надо подождать пока эта штука высохнет и упрочится. Видишь, как сильно пересохший член скучает по мокрому влагалищу?
Он установил готовую к использованию лестницу. Она полезла первой. Икар последовал за ней, осматривая закруглённые ягодицы, перелез через стену и убрал лестницу вовнутрь, чтобы никто другой не смог ею воспользоваться.
— Как тут здорово! — вскрикнул он, как только ступня коснулась ровного пола. — Нам нужно устроить двигательное развлечение прямо сейчас!
Икар то вертелся, как юла, то прыгал в центре круглой соты без крыши. Он старательно растягивал все гласные звуки, которые знал, исполняя примитивную песнь. Аэлита качала головой и отбивала такт хлопками ладошек. Захватывающее чувство музыки и ритма окончательно не исчезло в этих людях. Икара радовало отсутствие входа, окон и каких-либо щелей. Его руки полыхали в полутьме, кривые тени скакали по коричневым стенам, и он уже обдумывал постройку забора.
— Аэлита, ты слышишь? — смеясь и крутясь, проронил он, — у меня есть имущество! Представляешь? Я очень хочу поделиться с тобой! Но надо немного подождать, а пока ты будешь вместо него, да? Ну ты постарайся хорошенько. Замечательно! Ты всегда соглашаешься со мной. Хлопай, хлопай в ладони! Кроме меня тебя никто больше не тронет! Ноги целуй мне, обладатель я твой, Икар — моё имя, человек непростой!
Он торжественно открылся ей без остатка, исчерпал свою заветную тайну до конца не в силах больше удерживать её в себе. Кульминация откровения колебала молекулы пространства, пропитанного Копровым газом, блажью, исцеляющей и направляющей. Она не сдержалась, встала, взяла его руки, и они закружились, как маленькие, беззаботные дети. Но во время головокружительного танца его радость и возбуждение резко упали. В тот момент он пристально смотрел на неё и не мог определить, что же вертелось в её небольшой голове? Было ли там возражение, согласие, уступка, компромисс? С болезненного лица невозможно было прочитать ни одну эмоцию, её распахнутый рот не позволял сделать это. Обессиленные они расцепились и попадали на пол.
Икар обильно освободился и развёл в центре костёр. У стен выставил горшочки, предназначенные для брожения настойки, которую он так любил глотнуть перед ублажением с целью продления, а также приумножения степени наслаждения. Икар смастерил два стульчика и установил у огня. Специально для Аэлиты, у которой часто приключался понос, он вылепил здоровый таз, дав ему имя «несъедобный».
— Если чувствуешь, что будет понос, — обращался он к ней, показывая на таз, — используй это, ладно? Так как ты отсюда, скорее всего, никогда не выйдешь, мы должны поддерживать порядок и чистоту. Легко запомнив рисунки из недавнего визита к старцу, Икар водил пальцами по полу и стенам, делая борозды. Такая вот подсознательная тяга к прекрасному зародилась в стремительно меняющемся рассудке. Аэлита ползала за ним по пятам, повторяя всё, как он, и делая параллельные борозды. В итоге весь интерьер был исчерчен параллельными чертами без единого искривления или прерывания… Словно линии жизни, однообразной и монотонной, какой она и была в сути. Два бытия, которые находились всегда рядом, но так и никогда не пересеклись.
Она визжала под ним так, что было слышно, как несколько человек скреблись по стенам снаружи и бегали вокруг в поисках входа. Обуреваемые вожделением, которое многократно усилилось в связи с полной недоступностью женщины, люди выкрикивали что-то невразумительное. Под воздействием ядрёной настойки, позаимствованной у ближайшего соседа, Икар посмеивался над их огорчёнными вздохами и трепетно, но весьма настойчиво пробивался в Аэлиту, так как влагалище ещё не до конца восстановилось.
Он падал на неё и придавливал к полу, когда она намеревалась выбраться, увлекаемая посторонними голосами и инстинктивным желанием отнести продукт к общему Пиру.
— Люди! — закричал кто-то, — почему вас слышно, но не видно? Как вы там оказались?
— Идите своей дорогой, — ответил Икар, выглянув наружу, — я вас не звал, поищите кого-нибудь другого. Тебе нравится есть Копру? Иди, ещё поешь.
Вскоре все завистливые крики, неожиданные удары и скребки в стену, доносящиеся извне, слышал лишь Икар, так как он заткнул Аэлите уши строительной смесью. Он делал это постепенно, неприметно для неё, как бы невзначай, во время поочерёдного совместного наполнения, во время её сна. Он укоротил лестницу так, чтобы она не смогла вылезти. Её рост был намного ниже его.
При наступлении момента, когда она совсем перестала его слышать, Аэлита стала показывать пальцами на свои уши и вопросительно качать головой. В ответ на это он обмакнул её по шею в несъедобный таз с её же поносной жижей, после чего она больше не беспокоила с этой проблемой. Икар с частой периодичностью делал вылазки наружу и наращивал толщину стен.
— Так, — промолвил он, — надо, чтобы твой рот закрылся. Аэлита, — продолжил он, обхватив её лицо ладонями и смотря прямо в глаза, — ты моя собственность, ты моё имущество. Читай по губам, моя хорошая Алечка, с-о-б-с-т-в-е-н-н-о-сть, посмотри, что у тебя есть. — Он взял её запястья. — Руки, ноги, они принадлежат мне полностью. Ты не слышишь меня, но тебе так будет намного лучше, моя живая глухонемая вещь, согласная на всё и всегда. Нам всегда хорошо, мы рождаемся и с самого появления на свет мы все счастливы, и счастье наше безусловно, так как мы с тобой свободные люди, Аэлита, ты понимаешь меня?
Икар принёс с горы кучу специальной сухой Копры для приготовления настоек. После этого можно было больше вообще не выходить, никуда не идти, ничего не таскать, никого не видеть. Икар чувствовал себя на пике. Вот так всё просто оказалось, что жить можно ещё лучше с теми же удобствами.
Живая вещь-собственность с постоянно готовым к проникновению влагалищем всегда под рукой, которая ещё и накормит, напоит и никогда не возразит. Икар упоённо размазывал по своей груди её Копру. Он обмочил палец, сковырнув нужную порцию слюны из-под её языка. Икар чиркнул ладонью по своей груди, и она вспыхнула бурным пламенем. Аэлиту сперва ослепило, и она прикрылась от яркого света рукой, но потом глаза привыкли. Она лицезрела такие светопреставления от близкого человека и со стороны казалось, что ей совсем никуда не хотелось идти.
— Слушай, Аль, что если тебе не хватает что-то? А? Тебе надо больше кушать, — предложил Икар, лежавший в поту после страстного и громкого совокупления.
Икар решил попробовать давать ей Еду большими объёмами. Так, он подумал, распахнутый рот наконец затворится, когда она наестся до отвала питательной смесью из Копры и Урины. Его стал нервировать скверный запах её рта, когда он ублажал сверху, лицом к лицу. И по правде говоря, он не любил, когда его член брали в рот. Но в голове родилась навязчивая идея, что Аэлите нужно обязательно плотно погладить своими мягкими губками его чувствительную головку. После длительных раздумий Икар твёрдо решил, что тот факт, что она ещё не ублажала его своим ртом означает, что она не принадлежит ему целиком. Он наделал тазиков и несколько надземных дней затаскивал их внутрь, наполненных до краёв.
— Так, Аля, открой ротик, — шептал он ей на ушко, держа кувшинчик у рта, — питательная смесь готова. Сейчас ты насытишься. Потом я ещё сделаю. Пей, пей, моя, моя ты. Имущество ты моё, Аэлита.
Этот своеобразный мир не был идеальным, как многим могло показаться. Он таил в себе неповторимые секреты. Один из которых был тайной комнатой, в которую провалился Икар. Рискованное поведение, которое возникло у одного индивида в связи со столкновением с предметом древних. Готовила ли эволюция после такого единичного, но очень серьезного изменения новый сюрприз или очередную ступень в развитии человека? И безусловно, даже у такого свободного общества были изъяны. Великая вселенская несправедливость заключалась в том, что у любой системы всегда присутствовали недостатки. Люди Копрограда осуществляли живое и эмоциональное взаимодействие между собой, а это несколько миллиардов вариантов человеческого контакта. Икар стал этим изъяном системы. Он начал порождать глобальные перемены, сам того не осознавая. Соприкосновение с собственностью, которой никто, кроме него не обладал, дало в ней сбой. И безусловно, вкус самой Копры. Он утрачивался для него, ибо активно вытеснялся другими более сладкими чувствами — ощущения владения, пользования и распоряжения. И дальнейшая реакция на такое событие и его окончательный исход были бы в любом случае удивительными и кардинально меняющими общественный уклад либо в сторону совершенствования, либо деградации и упадка.
Он кормил её непрерывно. Заливал в глотку. Она давилась, кашляла, и всё это забрызгивало Икара с головы до пят. С уголков её рта свешивались засохшие и потрескавшиеся полоски смеси. Прошло несколько надземных недель после того, как он в последний раз покидал родные стены. Икар вылез из домика, так как одна незабываемая и неживая вещь ни одной надземной секунды не выходила из головы. Снаружи всё было по-прежнему. Пир также заполнялся, люди ковырялись в горе в поисках нужной Копры. Он направился к старой соте в робкой надежде, что на этот раз толпа там рассосалась окончательно.
Перед ним скромно и безмолвно стояли десятки полуразвалившихся строений. Руки начали подниматься сами собой, чтобы обхватить голову, в которой больше не было живого воспоминания, о том, где была расположена сота, и каких она примерно размеров. Люди проходили мимо и тащили наполненные до верхов тазы. Икар остановил случайного прохожего.
— Друг, ты меня не помнишь? — спросил он, — у меня тут сота была. Я жил тут с мальчиком и женщиной с постоянно открытым ртом. — А? С мальчиком и женщиной? — ответил прохожий, — хочешь покушать? Бери, бери, сколько нужно, хороший мой.
Он приставал ко всем подряд с тщательными расспросами, но не нашлось никого, кто бы мог помочь. Яркое переживание настигло всё его существо. Незабываемые очертания собственности стояли перед глазами. Он знал, что если он не отыщет её, то ему придётся преждевременно умереть, ибо в этом разбитом зеркале он оставил всю наивную молодость. Невероятно, что такая маленькая и хрупкая вещь смогла захватить человеческую жизнь. Взаимное обладание, человек-вещь, вещь-человек. Когда один элемент исчезает или выходит из строя, другой повторяет его судьбу.
Икар наведывался в каждую соту и опрокидывал там всё вверх дном, независимо от того, был там кто-нибудь внутри или нет. От исступлённых поисков горшочки опрокидывались, и густая настойка растекалась по полу. Он хватал за ногу или руку обитателя жилища и стаскивал с места, полагая, что тот сидит на его имуществе.
Слегка пошатываясь от неутихающего чувства грандиозной утраты, он вернулся к Аэлите. Он припал ухом к стене, за которой доносилось протяжное мычание. Приставив лестницу и вскарабкивавшись наверх, Икар не стал сразу спускаться. Он повернулся и выпятил свой зад. Она поняла, что он собирался сделать, подползла ближе и приготовилась принимать его освобождение. Несколько кусков устремились вниз и ни один не попал в рот. Первый, самый большой угодил точно в лоб, оставив смазанный след. Другие, частые и маленькие и вовсе упали на пол. Он кончил с рождением твёрдой Пищи и дал ей знак, что это ещё не всё. Икар взял пенис в руку и на этот раз зарядил точно в постоянно открытую глотку. Было заметно как трудно она держалась, но всё прошло гладко, и она ни разу не подавилась.
X
Икар не торопился и лепил длинный столик-прилавок, не забывая при этом про Аэлиту, на голову которой опорожнял и освобождал всё, что в нём было, перекармливая живую собственность и полностью позабыв про снабжение Пира. Он всё ещё наивно полагал, что увеличенные порции способны помочь ей закрыть вечно открытый рот. Она изрядно поднадоела, и Икар спускался к ней только для того, чтобы ублажить. Наслаждение от совокупления находилось на высочайшем уровне от постижения того, что Аэлита всецело принадлежит только ему одному. Он прижимал нос к её шевелюре во время ублажения и жадно втягивал самые лучшие духи, которые она изготавливала только для себя. Аэлита приготовила их сотни из излишков своей Урины. Когда количество флакончиков превысило все допустимые нормы и в помещении стало не пройти Икар решил вытаскивать их наружу. Он аккуратно раскладывал их на затвердевшем столике. Это и сыграло ему на руку. Духи, несомненно, притягивали других женщин. Они за мгновение ока собирались вокруг подношения. Икар важно стоял рядом, одной рукой поглаживая пенис, а другой водя по стенке постройки. Женщины от мала до велика возились среди даров, выбирая подходящий парфюм, а он присматривал среди них благоприятную кандидатуру на роль следующей живой собственности.
Для Икара Копра окончательно лишилась чудесных вкусовых характеристик и стала лишь обязательной необходимостью для продления бытия. Что касается Урины, с ней было примерно то же самое — её вкус приобрел горьковатый окрас. Спонтанно возникшее необъяснимое желание увеличить владения целиком угнетало недавнее суицидальное намерение кончиться.
Наконец, она объявилась. Поначалу он увидел только её прямую спинку. Тонкая талия, переходящая в упругие ягодицы, которые в свою очередь переходили в длинные ножки полностью завладела его вниманием. Она наклонилась к прилавку и начала опорожняться, даже не присев и не отойдя в сторонку. Икар подбежал к ней сзади и подставил под поток руки.
— Девушка, — говорил он и маленькими глоточками цедил из наполненных ладоней, — мои флакончики так увлекли вас куда-то вдаль, что вы и позабыли про озеро рядом.
— Да, да сейчас, — не останавливая своих поисков и не обернувшись, отмахнулась она.
Икар опустился на колени и её куски кожи — свисающие срамные губы мирно покачивались прямо перед его лицом. Он высунул длинный язык и задёргал им, изображая оральное ублажение. Последние струйки Урины выталкивались из её канала и падали на дёргающийся язык.
— Я хочу тебя ублажить, — немедленно предложил Икар.
Молоденькая девушка прекратила выбирать аромат, выпрямилась и неторопливо повернулась к нему. Теперь асимметричная, но знатная грудь застала его врасплох. Пенис буквально подпрыгнул, чуть не оторвавшись от основания и тут же затвердел.
— Ты? — чуток растерянно спросила она, полностью оглядывая его.
Пошёл обратный отсчёт до принятия ею решения. В эти томительные мгновения Икар заворожено следил за любопытным выражением её глаз. Он давно неплохо умел читать язык глаз. Он осознавал, что нужно ещё немного дожать. Она слегка нахмурилась. Икар гадал, он красноречиво замер, частично утрачивая свои позиции. И тут пронзило озарение.
— Это всё моё, ты видишь? Эти духи, вот это всё, это моё, — таинственно заявлял Икар, начав медленно подступать к юной девушке. — Этот дом тоже мой, никто не может войти в него без моего разрешения.
Её болотные и разумные глаза ускоренно захлопали. Он прочёл по ним всё. Она была согласна… Крепко обняв и прижав тельце к себе, он уверенно раздвинул коленом её ножки. Влагалище сочилось и вибрировало. С небольшим похрустыванием в тесное отверстие вступил окаменевший стержень.
— Хорошая, ты моя, — лепетал Икар, закативши глаза от восхищения. — Моё имя Икар. Я достаточно непростой человек. Имя какое у тебя?
— Моё имя Ханна, — ответила она, обвив своими длинными и тонкими руками его шею, — у тебя такое интересное лицо, отталкивающее и притягивающее одновременно.
— Это всё потому, что у меня есть ещё и живая собственность, — не сдержавшись, признался он. — Тсс, слышишь за стенкой кто-то мычит? Это она, Аэлита. — Икар посмотрел вниз на член, который был обильно покрыт кровью. — У тебя из влагалища струится кровь, Ханна.
— Да? Но мне совсем не больно, не переживай, только чуть-чуть щиплет, Икар, у тебя есть, как ты сказал?
— Живая собственность, имущество женского пола, — повторил он.
— А можно мне на неё взглянуть? — сделав любознательное выражение лица, спросила она.
— Конечно же можно, что за вопросы, удивлённо ответил Икар, — подожди я убыстрюсь и изолью в тебя сперму, ты уже почувствовала удовлетворение?
— Вот сейчас… Ещё, ещё, держись, Икар, тяни, ну, ты смог, смог, — тяжело дыша и тряся головой с телом, пролепетала оргазмирующая девушка. Всё совокупление прошло в стоячем положении, их рост был приблизительно одинаковым. — Как же я обожаю такие тонкие и длинные пенисы. Они так легко входят и достают докуда надо.
— Ну а теперь, — поставив точку в своём вторжении через границы нового тела, проговорил он, — можешь взглянуть на мою Аэлиту, кстати, она очень любит покушать.
— Я как раз хотела немного освободиться, — сообщила Ханна и погладила свой плоский животик. Икар подтолкнул худенькую попу, она забралась наверх. — Привет, Аэлита, — поздоровалась Ханна, помахав рукой. — Какая она крупненькая. Ой, какая молодец, уже и рот открыла, сейчас-сейчас милая. Она совсем не разговаривает?
— Вообще-то, давно уже, — ответил Икар, — но ей очень нравится слушать различные интересные истории с описанием каждой мелочи.
— Да? Хорошая моя, меня только что ублажил Икар. У него такой приятный член.
— Да она знает сама это, я с неё не слезаю, — вставил он.
— А, вспомнила, вчера я за один присест наполнила глубокий таз. Пришлось раздать половину по дороге на Пир, а то бы не донесла тяжесть такую. Икар, а почему у неё такие глаза грустные? Ты ж сказал, что она любит истории.
— Есть наверно хочет. Видишь, рот не закрывает, давай я тебя придержу.
Он залез и удерживал её пока она производила благое дело.
— Мало как-то, — немного расстроено произнесла Ханна.
— Разве это мало? — возразил он, посмотрев на обильно испачканное лицо своей живой собственности. — Слушай, ну пойдём на гору, соберём ещё. Она сейчас изготовит питательную смесь из того, чем ты её одарила. Ну ладно, пошли.
Она помазалась духами, которые больше всех пришлись по душе. Аромат был слегка переслащённым и щекотал носоглотку Икара. Они взялись за руки и с трудом протиснулись через ораву других женщин, толпившихся и пробовавших флакончики. Её тоненький, почти детский голосок щебетал всё те же самые неизменные смешные рассказы об ублажении и употреблении Копры с Уриной.
У подошвы горы они столкнулись с беспорядочною толпой ребятишек. Маленькая девочка убегала от другой девочки и врезалась в Ханну.
— Ну-ка осторожнее, — присев и обняв её, сказала Ханна. Затем она повернулась к Икару, который уже вовсю рылся в свежей Копре, выискивая куски поновей и помягче. — Ты излился в меня?
— Да, — кратко ответил он, не придав значения данному вопросу. — А что?
— Я ещё никогда в жизни не принимала член в себя и не разрешалась от бремени.
— Всё бывает в первый раз, — не задумываясь, заявил он
— Ты так сложно разговариваешь, мне не совсем понятно, но очень нравится.
К горлу Икара подкатился вопрос, выход которого был неизбежен. Он всё ещё ощущал своим нутром: что-то было определено не так, последние события и поступки выходили за рамки обычности, но ему от всего этого делалось только лучше. Он остановился в нерешительности и ждал, когда она посмотрит на него. Глаза повстречались. Он упал на одно колено, протянув правую руку вперёд, в ладони лежал свежий комочек Копры.
— Ты хочешь стать моей собственностью? — наконец выложил он. — Ты видела Аэлиту? Ей очень хорошо, она всегда отдыхает, никуда не ходит, занимается любимым занятием, делает духи, Еда падает сверху. Это же здорово, да? — Он чистосердечно улыбнулся, оголив зубы с толстым медного оттенка налётом.
— Ну это звучит прямо так, я бы сказала, великолепно! — растрогалась и обрадовалась Ханна, прижав руки к груди — ничего не делать, никуда не ходить… —
Она подошла и взяла из его руки Пищу. Во время неторопливого пережёвывания она смотрела на него и кивала. Это означало, что она принимает предложение. Они набрали два полных таза Копры и вернулись к домику. За стеной, на лестнице, стоя на цыпочках выглядывала Аэлита и не сводила взора с приближающейся Ханны.
— Аль, не делай глупостей, спускайся обратно, — попросил Икар и замахал рукой вниз, — ты можешь упасть. Ты посмотри, сколько мы тебе принесли покушать.
На столике больше ничего не было, все флаконы разобрали. Икар вначале набрал Урины с озера, поднялся с тазом с другой стороны здания и прицельно выплеснул внутрь помещения всё содержимое, чтобы не задело настойку и духи.
— Ханна, поднимись рядышком по лестнице, она выдержит нас обоих, посмотри как ей там классно, выплесни на неё свой таз тоже. — Ханна поднялась и встала рядом. Икар поманил Аэлиту. — Аэлита, ну-ка подползи сюда, вот это — моя новая живая собственность. Она специально для тебя принесла вот этот огромный таз, Ханна давай прям на неё от всего сердца, только не промажь и не попади на горшочки.
Забрызганная с ног до головы Аэлита легла на сырой пол. Она начала смешивать круговыми движениями всю эту желеобразную коричневато-жёлтую субстанцию. Затем с помощью стаканчика аккуратно заливала себе в глотку образованную вокруг себя до однородной консистенции массу, проглатывая маленькими порциями.
— Ханна, ты когда-нибудь купалась в озере Урины? — спросил он спустившись. — Говорят, оно продлевает жизнь.
— У неё опять открыт рот, — ответила она, будто не расслышав вопрос, — она так тяжело смотрит на меня, будто ей нехорошо и нужна помощь. И дыхание её просто удивительно неординарное.
Икар в молчании приблизился, взял за руку Ханну и потянул за собой в огромное хранилище Урины. Она вздрогнула, едва лишь кончики ступней коснулись жидкой глади. Они дошли до уровня по пояс. Дальше был бездонный обрыв. Икар посмотрел в глубину, затем на людей, купающихся вдалеке. Он решил, что это просто и легко — плавать в озере из Урины. Икар неуверенно поднял хромую ногу для шага вперёд, затем резко раздумал, но уже потерял равновесие и упал в глубину, погрузившись с головой в мутную толщу. Он открыл глаза и сплошная желтизна жгучей резью сокрушила зрачки. И такого же цвета перед ним завис гигантский шар, пылающий как костёр, расплавляющий коричневую кожу и грохочущий в ушах: «Наверх, Икар, выплывай, выползай, выкарабкивайся. Ты, да, как раз именно ты заслуживаешь большего. То, что ты имеешь сейчас, это ничтожно жалкая пародия на то, что ты смеешь называть собственностью. Опомнись. Не проморгай уникальный шанс, Икар. Не захлебнись в Урине». Он почувствовал боль на всей поверхности головы. Это Ханна вытягивала его за волосы.
— Вот ты и купальщик, — высказала она и начала играючи брызгать ему в лицо, пока он был сильно дезориентирован и взволнован произошедшим, — ещё и меня с собой потащил. Эта шалость вмиг вернула его из мира невосполнимых потерь и насущных вопросов. Он зажмурился, открыл рот и попятился назад к берегу, падая и снова поднимаясь. Попадающая в рот Урина мгновенно стирала весь смысл слов от голоса, прозвучавшего в предсмертном сознании недавно. Он не заметил, как сам стал опорожняться.
— Так, теперь я, — адресовав свою тугую струю ей в голову, важно произнёс он.
— Кстати, у твоей Урины великолепный вкус.
— Ты стала моей собственностью, ты тоже великолепна, Ханна.
XI
Ханна с Икаром забрались внутрь соты и уселись в жижеобразную массу, сплошь покрывающую пол.
— Ну как наелась, милая? — спросил он старожила.
Аэлита сидела, прикрыв глаза, прислонившись спиной к стене и наклонив голову набок. — Весь пол в Еде, ты постоянно недоедаешь. Видишь, Ханна, как я о ней забочусь.
— Тут довольно уютно, — оглядевшись, сказала она, — руки у тебя умелые, никогда не видела ничего подобного.
Аэлита не обратила на них никакого внимания из-за глухоты. Она меланхолично поглаживала мясистые и переполненные молоком груди. Практически всё её тело покрывал коричневый и засохший, кое-где потрескавшийся равномерный слой Копры и лишь белки глаз горели жизненным светом, отражая безжизненное пламя огнища.
— Как бы такая толстая корка на её коже ни превратилась в строительную смесь и не сделала ей больно, — подойдя к ней и осмотрев вблизи, проговорила Ханна. — Аэлита, ты меня слышишь? Она нас слышит?
— Аэлита, не делай вид, будто ты спишь, полюбуйся, кто с нами будет жить. — Икар подошёл к ней и легонько поводил членом по лицу, после чего она открыла глаза и начала лениво рассматривать новую гостью, бегая по ней неторопливым взглядом. — Эта Ханна, она моложе и красивее тебя, и она хочет, чтобы я освобождался и опорожнялся на вас обеих. Ханна хочет разделить с тобой радость насыщения и ублажения только от меня одного. Но также вы будете кормить и поить друг друга, представляешь? — Он подошёл к Аэлите и полизал её грудь, водя языком по бороздкам с чистыми участками кожи, которые она сделала пальцами. — Не надо ничего делать, ах, вы будете первыми, кто познаёт столь высокую радость наслаждения от каждого мгновения, и я дам то, что вам нужно в этой жизни — любовь. Она всё прекрасно слышит, просто не может ответить. Аэлита, ляг на живот и приготовься к знакомству с моей возлюбленной девушкой, пожалуйста. — Он принялся лёгкими толчками укладывать её на пол. Ханна бешено хлопала мохнатыми ресницами в страстном ожидании чего-то удивительного. Такого же удивительного, как и незабвенная и трогательная встреча с таким интересным мужчиной, как Икар. Он ясно видел по сиянию её глаз, насколько же она его возлюбила. — Аль, раздвинь ягодки, оголи дырочку. Ханна подойди поближе, пожалуйста, посмотри на это благодатное отверстие, через которое ты сможешь узнать её получше без всяких лишних слов.
Икар сам бережно раздвинул ей ягодицы, засохшая Копра потрескалась и осыпалась. Аэлита осмыслила, что от неё хотят и перехватила инициативу, сместив его руки. Ханна сначала внимательно обследовала и следом чуть-чуть погрузила указательный палец в её немного воспалённый от вечного сидения анус.
— Довольно милая дырочка, — добродушно усмехнувшись, произнесла Ханна.
— Я думаю, — предположил Икар, продемонстрировав высунутый язык, — чтобы тебе перейти с лёгкого знакомства к более интимной связи, тебе лучше бы было опустить и поиграть там язычком. После этого я уверен ваша женская дружба станет крепкой и нерушимой, как стены моего домика.
— Икар, я так благодарна тебе. — Она нежно коснулась ладонью его щеки. — Ты мой и первый мужчина, и самый близкий человек. Как же прекрасно, что все мужчины нашего города такие благородные и умные.
— Нет, я один такой, а ты, Ханна, моя наилучшая живая собственность. И только для тебя, самые большие порции из самых потайных закромов моего нутра. Ханна принялась опускать голову вниз с высунутым наружу напрягшимся и длинным языком, готовым утонуть в припухлом и тугом анусе. Аэлита содрогнулась от такого дерзкого и резвого проникновения. От вида барахтающейся в Аэлите Ханны и широко открытого зёва кровь огромной дозой вспрыснулась в член, отчего в мгновение ока тот превратился в несгибаемый прут.
— Я давно уже хочу оприходовать её в рот, и это самый лучший момент, — сказал он, — такой великолепной и побуждающей к этому картины нигде не сыскать, и я попробую достать до её глотки.
Ханна промямлила звуки одобрения, не останавливая работы буйного языка.
— Вот какую заботу о ближнем я наблюдаю, ты так добра к ней сейчас, — пристраиваясь к лицу Аэлиты, изрёк Икар. — Я хотел бы добавить, Ханна, что ты очень хороший человек, поэтому я и избрал тебя из многих женщин, хотя я не знаю, что значит это слово. Наш советник очень часто употребляет его. Хорошая настойка, хороший ребёнок, хорошее рождение.
Он не мог совершить с Аэлитой оральное совокупление оттого, что длины члена было недостаточно для достижения её узкой глотки. Аэлита постоянно давилась и отдёргивала голову, брызгая ошмётками слюны. Её рука в бешеном и грубом ходе стирала в пух и прах клиторальный отросток, который разбух до гигантских размеров. Прекратив безуспешные попытки, Икар отбежал к другой стене, поднял свежий флакончик духов и ловким движением смешал с несколькими граммами поноса из несъедобного таза Аэлиты. В итоге конечным продуктом стала ароматная заднепроходная смазка с превосходными скользящими характеристиками.
— Ханна, — погладив её по голове, сообщил он, ты достаточно разработала её анус, я думаю там найдётся местечко и для моей тверди. Позволь мне окончательно закрепить итоги вашей плодотворной встречи.
Икар изловчился довольно-таки удачно пристроиться. Он изобильно смазал свой прут и аккуратно загнал в расслабленное анальное отверстие, изрядно потеснив свою новую живую собственность. Аэлита начала оргазмировать и так живо задёргала гузном, что стукнула в нос Ханну. Трение и сдавливание было столь велико, что пенис Икара запульсировал и изверг порядочную дозу семени в прямую кишку доброй подруге за небольшой промежуток времени. Как только он удалил свой обмякший член, Ханна припала губами к поражённой Икаром дырке и выхлебала всю животворящую бесцветную жидкость. С полным ртом она чмокнула мужчину в щеку. Одну часть спермы она затолкала себе во влагалище, а другую проглотила.
— Вот это мне очень нравится, Ханна, осталась только ты одна, ляг на спину и раздвинь ноги, я сейчас тебе подведу её рот. — Он потянул за волосы Аэлиту и ткнул носом во влагалище Ханны, несколько раз грубо придавив. — А теперь Аэлита близко знакомится с Ханной.
Аэлита благодарила Ханну по высшему уровню. Икар развалился рядом и поливал себя жижей, играючи перекатывался и чувствовал себя в невесомости. Он будто медленно плыл через всю эту подлинную субстанцию вместе с этими чудесными женщинами, посланных в лучшую награду за его внутренние изменения. Забывшись, он застыл на созерцании того, как Аэлита буквально вгрызлась в непокорное лоно Ханны, которое не хотело сдаваться. Но ни одно влагалище во всей необъятной вселенной не способно было противостоять самому грозному оружию человечества — красному мышечному куску, скрывающимся за забором зубов. Неотвратимая победа была одержана, Икар брызгал на них фейерверком из коричневой массы. Они смеялись, обнимались и подкармливали проголодавшиеся желудки друг друга Хлебом насущным, в избытке лежащем под их сексуально удовлетворёнными телами.
— Я так рад, что мы все вместе, — заложив руки за голову и лёжа на спине говорил Икар, — только я один буду наполнять ваши ненасытные рты, буду единственным вашим владыкой. Нам всего-то не хватает только маленькой вещички, в которой я увидел страшного и грязного друга. Он живёт там, по ту сторону вещи и постоянно присматривает за мной, но я смог разглядеть его безобразное лицо только один раз, всего один раз. Оно заставило меня упасть. И после этого он запрятался в глубине этой вещи. Я в постоянном беспокойном ожидании, когда он снова явится мне, слышишь Ханна? — Женщины сладко сопели, провалившись в вязкий сон, но Икар продолжал. — Я думал, что моя жизнь закончена, когда узнал, что моё главное неживое имущество затерялось среди полуразвалившихся сот. Всё из-за моей скудной памяти. Этот предмет имел окраску, каких никто никогда не видел, прочность, какой никогда не имела наша чудесная Копра. Но я присвоил вас и…
— А, так ты про зеркальце, — внезапно раздался голос, отчего Икар аж дёрнулся, приподнял верхнюю часть корпуса и широко раскрытыми глазами вперился в неспящую и говорящую фантастические новости Ханну.
— Что? Зеркальце? Что это? У кого оно? — посыпался шквал вопросов от взвинченного Икара.
— Какой-то мальчик нашёл предмет древних в одной из сот. Больше я ничего об этом не знаю.
Икар снова лёг и дико затрясся.
— Как так? Он присвоил мою главную собственность, — захныкав, пробурчал Икар.
— Ох, как ты можешь плакать из-за того, что ни в коем случае не должно вызывать слёзы? — удивлённо спросила Ханна, бросившись успокаивать и утешать мужчину. Он присосался к её груди, изредка шмыгая и подтирая редкие слёзы.
— Я изменился, Ханна, — лепетал он, — после падения в незамеченную мной чёрную дыру. Ханна, то дело, что мальчик по имени Пу, я уверен это он, завладел моим, значит мы будем плакать не только от боли рождения или невосполнимой потери человека до тех пор, пока я не разыщу его и не отниму обратно моё. Я утону и захлебнусь в слезах, если ещё выяснится, что моя вещь пошла гулять по рукам и потерялась окончательно.
— Да ну брось ты, — мило отмахнулась она. — Не будет никто плакать, нам вместе легко и свободно. До того как я встретила тебя, я делала сочные минеты. Просто больше ничего и не делала. Сидела на коленках и ублажала член всем подряд, прерываясь лишь на щедрое наполнение. Я не позволяла никому погрузить в меня пенис, потому что боялась, что будет больно. Когда я видела женщину рядом, которую ублажают, мне всегда казалось, что их надрывные стоны от боли. — Икар настолько увлёкся её увлекательным рассказом, что почти угомонился и на мгновение позабыл обо всех тревожных вопросах. — И вот в тот момент когда я давилась очередным огромным членом, моего носа коснулся чудесный аромат. Запах вынудил меня прерваться и пойти в направлении его источника. Ты спокойно стоял в двух шагах от толпы копошащихся женщин и теребил свою мошонку. Ты выглядел очень счастливым. Самым счастливым человеком из всех, кто попадался мне на моём недолгом пути. И я полностью отдалась во власть захвативших мой разум чувств от того, как ты убедительно и уверенно хвалился. Твой вставший пенис мне больше не был страшен. Когда ты насадил меня на него, да ещё и поднял ввысь маленькую попку…
На этом приятном слове Икар крепко уснул на её руках. Догорающий костерок ласково озарял тела вольных людей. В своих сумбурных снах они бродили по сочным лугам и необозримым полям. Когда они ступали по протоптанной тропке их руки вскользь проводили по шелковистым волоскам золотых колосьев. Их одежды были легки и просторны. Безоблачная синева нависающего неба сглаживала все неровности и острые углы окружающего пространства. Огромное многообразие видов Копры и Урины, которые давали пасущиеся животные они рисовали в своих снах. Но каждый раз после пробуждения всё забывалось. Никому ещё не удавалось запечатлеть сон и рассказать о нём.
XII
— Икар! — закричал хрипловатый голос. — Я знаю, что ты там! Выгляни! Я столько прополз, много прополз! Мощные вспышки! Сверху приходят! Я знаю, как сохранить наши жизни!
Икар проснулся в объятиях спящей Аэлиты. Поднявшись по лестнице и выглянув из-за стены, он увидел приползшего калеку Иешуа.
— Не ори, мои девочки спят, — вполголоса буркнул Икар. — Чего ты хочешь? Покушать?
— Хочу, конечно, но посмотри туда вдаль.
Икар взглянул на место, где раньше висел крошечный мерцающий огонёк. Теперь там было большое дрожащее пятно, рядом с которым изредка моргали вспышки. До его никогда не мытых и забитых ошмётками Копры ушей донёсся еле уловимый гул. Этот звук не был похож ни на голоса, ни на топот шагов. Это был новый волнующий и угрожающий отголосок давно забытого и потерянного прошлого.
— Да, сейчас я тебя покормлю, — не придав значения необъяснимым звукам, благодушно предложил Икар.
— Я знаю выход! Я выбрал тебя!
— Да тише ты, не ори, девочек разбудишь.
Икар метнул размягчённый в Урине комок Копры и тот со шлепком врезался прямо в белый лоб Иешуа. Старик сразу прекратил кричать и, как голодное животное, набросился на лакомство.
— Ну вот, уже лучше, — мягко произнёс Икар и потянулся с широким зевком.
Вдруг в небольшом отдалении Икар заметил догоняющего длинноногую девочку знакомого карапуза. Такой шанс нельзя было прохлопать. Икар стремглав спустился, чуть не свалившись, и бросился в погоню. Иешуа так был поглощён питанием, что не заметил, как Икар пронёсся мимо.
Хлопки вдалеке сделались ярче. Они переливались всеми цветами, даже теми, которые обитатели этого города никогда не видели. Они отпечатывались в глазах Икара, задыхающегося от тяжело дающегося бега. Нездоровая нога щёлкала и хрустела от каждого шага. Затем всё это красочное представление прекратилось, и снова стало мертвецки тихо. Лишь отдалённые переговоры или тысячекратные эха стонов напоминали о том, что жизнь продолжается, какой бы она ни была и как бы она ни выглядела с любой стороны.
— Пу, стой! А ну поди сюда! — прикрикнул Икар, когда тот нагнал девочку и схватил сзади.
Пу ослабил хватку, она вырвалась и убежала прочь. Он стоял в робком ожидании, опустив голову и смотря себе под ноги.
— Так, а ну рассказывай, что нашёл в соте, моей, — настоятельно потребовал подошедший Икар.
— Твёрдую штуковину, — посмотрев в глаза Икару, промолвил мальчуган.
— Ну и где она? — Икар многозначительно нахмурился.
— Где ты был сам? Я искал тебя повсюду, чтобы отдать. Не делай моему уху больно, ладно?
— Да всё хорошо, — нежно потрепав его за ухо, успокоил Икар, — продолжай свою историю.
— Советник взял её у меня и теперь к нему выстроилась многочисленная очередь из женщин…
— И они будут терпеть жуткую боль, — продолжил Икар за карапуза, — причиняемую им огромным членом Краста. Всё ради того, чтобы дотронуться до моей собственности. — Он на секунду вспыхнул в гневе, как в тот злополучный час небольшого насилия над мальчиком. Пу зажал ладонями уши, после Икар тут же погас, присел на корточки и взял в руку пенис Пу. — Ну ты как, уже ублажил кого-нибудь, а дружок, спугнул я тебе девочку, да? Нельзя так гоняться и хватать их, из этого ничего не выйдет, с ними тебе можно и нужно использовать только слова, карапуз. Говори всё, что в голову приходит без остановки и без раздумий, главное не молчать. Влагалище очень чувствительно к гнетущему молчанию. — Икар добродушно улыбнулся и бережно открыл ему крайнюю плоть. — О, ты всё ещё не готов, у тебя не разъединилось. Друг, слушай ты давай не запускай тут, чисти хоть немного, у тебя под кожей Копры больше чем на горе, слипнется всё, потом будешь ходить как некоторые с приклееной к головке кожей и неспособные любить женщин, а это хуже всего. — Икар капельку опорожнился и промыл ему гениталии.
Жители Копрограда в отличие от слабых людей древности могли опорожняться и освобождаться порционно. Надо что-либо протереть, выдал немного, надо устроить лёгкий перекус, то же самое. Жевательные мышцы, а также ануса и гениталий, контролирующих все процессы выхода Пищи стали самыми важными в теле человека. Мозг, в свою очередь, терял извилины и выравнивался, неуклонно уменьшаясь в размерах.
— Вон там он расселся, — показал благодарный за заботу и напутствия мальчик, — вон видишь много костров горит, там Краст, советник наш.
Икару стало слегка не по себе. В глазах встал образ сокровенной собственности, сжимаемой в чужих руках. Ему её так не хватало для достижения апогея человеческого счастья. Да, именно в чужих, ибо там, где собственность, там нет дружеских отношений. Даже незаметно для него самого в руке оказалась увесистая бедренная кость. Её приятная тяжесть придавала уверенности. Навязчивые чувства перемешались. Они толкали вперёд, несмотря ни на что. Видимо, он давно болел, точнее был зависим, потому что болезнь причиняет боль, а зависимость — извращённое удовольствие.
— Икар, где ты живёшь сейчас? — растерянно спросил Пу стремительно отдаляющегося мужчину, — где тебя найти?
— Стой тут, — ответил он, не оборачиваясь, — не ходи за мной, понял?
Очередь из безнравственных женщин освещалась достаточно маленькими и частыми кострами. Краст сидел на высоком стуле. На его коленях находилась скорее всего уже влюблённая девушка, промежность которой была залита кровью. Его член вяло свисал и с него капала мутная сперма. Одной рукой он крепко обхватывал девушку, качающуюся и готовую вот-вот упасть в обморок, а в другой держал вещь. В ногах извивались другие женщины. Они простирали худые руки к заветному имуществу. Но он умело водил им по застывшему воздуху, не дозволяя дотронуться. Они слизывали стекающие с его голеней струйки поноса, которым он освобождался под себя. Они все жаждали добиться его внимания и приязни. Краст светился от счастья.
— Эй, слышишь, — неожиданно произнёс подошедший Икар, показав пальцем на зеркальце, — это моё.
— Что ты сказал? — бездушно спросил советник. — Вставай в очередь.
— Краст, послушай меня, ты держишь в руках мою собственность, — чуть дрожащим голосом проговорил Икар. — Это я, я первый взял в свои руки этот предмет. И ещё я завладел двумя женщинами. Нам нужен этот предмет больше чем тебе. Ты советник, а не кто-то другой, у тебя длинный член. Тебе нужно подсказывать людям и разрешать их споры, а не сидеть так с тем, что тебе не принадлежит и не морочить этим слабоумным женщинам голову. Что ты наделал с влагалищем этой юной девушки? Кончай всё это бессмысленное кровопролитие и возвращай мне это. — Краст недоумённо вздохнул, мягко отсадил девушку, уложив её на спину, и начал медленно, с ёрзаниями вставать со стула. — Я должен сидеть на твоём месте, твой член — это не орудие удовольствия, а орудие боли, и ты сам это прекрасно знаешь. Остановись, ты не можешь быть собственником этого предмета.
Краст надвинулся, положил ему руку на плечо и стал нажимать, пригибая вниз. Икар под воздействием силы опустился на колени.
— Я всегда любил тебя, как друга, — с чутким взглядом говорил советник, — я всегда давал тебе лучшие советы и наставления, предоставлял ответы на ненормально возникающие у тебя вопросы. И несмотря на все эти саднящие фразы, произнесённые тобой начистоту сейчас мне прямо во время приёма, я обслужу тебя вне очереди. Ну-ка, открой-ка рот.
Икар заколебался. Сбитый с толку таким крутым поворотом событий, он не мог произнести ни словечка. Над ним навис исполин мысли и лучший вспоминатель прошлого. Он знал его так давно. Икар не видел ничего и никого, не мог ни на чём сконцентрироваться, потому что на него был нацелен, готовый взорваться от натиска Урины пенис. Это был всегда самый мудрый и приятный ответ на совершенно любой вопрос. Урина словно очищающий и непрерывный поток размывала все неурядицы, проблемы, унося их долой. Икар закрыл веки, струя била не только в рот, но и по всему лицу.
— Ушки, ушки промоем, хорошенечко промоем, — говорил Краст, аккуратно поворачивая голову Икара.
Как только первая капелька влетела в ушную раковину в воздухе раздался свист, плотный удар и шлепок падающего тела. Женщины взвизгнули. Краст лежал без чувств. Икар отбросил оружие, приложился ухом к его груди и услышал мерное биение здорового сердца. Он с широко выпученными глазами стоял и взирал то на советника, то на насторожившихся женщин. Ничего не смысля и не теряя ни минуты, он бросился к стулу, где покоилась вожделенная собственность.
— Девочки, встаньте, пожалуйста, на колени, — подняв над головой зеркальце, любезно попросил он. — И все ползём, ползём ко мне. — Женщины повиновались и с шарканьем начали приближаться к вставшему на стул Икару. — Начинайте лизать мои ступни, начинайте, девочки, медленно, видите, что у меня в руках? Видите? Это не его было, а моё. Согласны?
— Да, — почти хором ответили женщины и принялись совершать, то о чём он их попросил.
— Я очень хочу, чтобы каждая из вас притронулась к моим ступням, — проговорил он, начав неторопливо мастурбировать. — Ты, с раненым влагалищем лежи, не двигайся. А вы понастойчивее, боритесь.
Девушки начали осаждать собственника, расталкивая друг друга. Краст пришёл в себя и встал, покачиваясь и держась за голову.
— Икар, — безмятежно произнёс он, — что ты творишь?
— Я владелец и могу делать всё, что захочу, — не останавливаясь ублажать себя, резко ответил Икар, — это моё видишь, моё. — Он вытянул руку с вещью в сторону советника.
— Хорошо, хорошо, — легонько махнув, сказал Краст, — ты нанёс мне боль, ты наносишь боль этим девушкам, заставив их толкаться между собой, чтобы достичь твоих ног и поласкать их.
— Помолчи, я тебя прошу, — сделав печальное выражение лица, высказал Икар, — ты своей болтовнёй отвлекаешь меня. Я не могу сосредоточиться. Когда будет у меня вопрос или нужен будет совет, тогда можешь балаболить, а сейчас иди прогуляйся, хорошо? Боль я ему наношу… Посмотри на девушку с окровавленным влагалищем. Она при смерти из-за тебя.
— С ней всё в порядке, — промолвил Краст, намереваясь уходить, — я знаю её давно, в её влагалище может поместиться моя голова. От частого трения немного закровило. Ты очень изменился, Икар. Я не представляю, что с тобой будет дальше.
— Ты топай отсюда к людям, помоги им лучше, а не меня обсуждай. — Икар ощущал, что вещь подстёгивает к такой небывалой грубости в речи, от прослушивания которой советник уже удалялся в быстром темпе. Его расслабленный пенис болтался, свисая практически до колен.
— Так, я, ах, — почувствовав канун финала, натужился Икар, — быстро прекратите ласкать мне ноги, рты распахнули пошире, и язычки показали, вот так, хорошие мои.
Семя зафонтанировало и дождичком пролилось на довольных женщин. Икар светился от счастья с перекошенным лицом. Он силился не упустить ни одной, чтобы каждая обрела порцию крохотного счастья. Затем он поднёс к глазам вещь с кусочком зеркала и как прежде попытался разглядеть лучшего друга и худшего врага, но всё было бесплодно.
— А можно мне тоже потрогать, — после длительной передышки спросила одна из девушек, которая приняла первый удар. Её глаз был залит густой спермой, и она не смахивала.
— Потом, — коротко ответил он.
Икар сошёл со стула и, будто не замечая ни одной из забрызганных семенем женщин, захромал в сторону Пира и людей, которые ему полностью принадлежали. Пройдя несколько шагов, он остановился и обернулся. Девушки всё ещё оставались там и заботливо размазывали сперму друг другу на лице. Он раскинул умом, что было бы ошибкой уйти, не воспользовавшись выгодным моментом и не увести ещё одну живую собственность.
— Встаньте в шеренгу, женщины, — подняв двумя руками над головой вещь, мягко потребовал Икар.
Он важно прохаживался вдоль продолжительной линии женских тел, останавливаясь чтобы разглядеть привлекательные выпуклости и отверстия. Он тестировал поцелуи. То есть насколько глубоко они заваливают язык в его полость. Неживое имущество он держал за спиной, чтобы не приводить их в смятение. Но они ощущали вещь. Видели по тому, как сверкают его глаза. Этот особенный блеск пробуждал затаённые, спящие желания повиноваться и всецело отдаваться по первому слову мужчины, обладающего собственностью. Они сообщали ему имена. Он выбирал то, которое бы сочеталось с другими двумя: Ханна и Аэлита.
Икар тщательно обследовал соски. Ему нравились небольшие пипки, окружённые чуть заметными мелкими бугорками. Грудное молоко играло ничтожную роль в быту этих людей. Крайне редко, но бывало, что люди прикладывались к женским грудям. Для копроградцев такое молоко не обладало совершенно никаким вкусом и питательной ценностью в отличие от всеми обожаемой Копры и Урины. Но всё же совсем небольшая часть населения верило в то, что когда при ублажении мужчина присасывается к женщине, сила и длительность его оргазма в разы увеличивается.
Он выискивал своим языком их клиторы, запрятанные в толще кожных складок. Очень важно, чтобы клитор был как можно большей величины, дабы была полная гармония между ним и размерами Икара.
— У тебя такая твёрдая попка, — восторженно заявил Икар одной девочке, поглаживая ей зад.
— Я люблю быстро ходить вот и всё, — улыбаясь, отозвалась юная девушка.
— И клитор здоровенный, всегда довольная, значит, от любого размера. — Икар взял пенис в руку. — Как тебе мой член?
— Вполне, вполне, — прищурившись и разглядывая его гениталии, ответила она, — не толстый, но и не короткий, для ануса такой самое то.
— А ты с разумом, хорошая моя, сразу заметно по тому, как болтаешь. Пойдёшь со мной?
— Моё имя Серена, ты что-то утаиваешь, и у меня заливает всё внизу от этого.
— Я Икар, ты нужна мне, — кратко произнёс он.
— Дай мне руку, — чуть выставив вперёд ладошку, попросила она.
Он вытянул её из строя и повёл за собой. Когда они отошли на уже приличное расстояние от других женщин она приостановила его, обернулась и мило прокричала:
— Спасибо за хорошую компанию! Всё было очень классно!
Икар аккуратно приставил лестницу к стене. Было слышно, как внутри домика засуетились, почувствовав приход любимого мужчины.
— Сейчас, сейчас, — радостно сказал Икар, потирая руки, — я тут, мои девочки, принёс для нас свежую любовь.
— Я уже иду, я помогу, — откликнулась Ханна.
Икар мягко подталкивал своё новое живое имущество под зад и одновременно с этим любовался аккуратными и симметричными половыми губами. Когда Серена исчезла из виду, он несколько раз поцеловал ненаглядную вещь и надёжно спрятал под столик-прилавок.
— Привет, Ханна, — оказавшись внутри, промолвил он, — эту девочку зовут Серена, она моя новая живая собственность.
— Здравствуй, милая, — поприветствовала её Ханна.
Вот так мы здесь и живём, — присевши на мягкую полузасохшую подстилку, продолжил Икар. — Кормимся, активно общаемся и ублажаем друг друга. Еда, что надо и всегда в достатке, совсем нет нужды ходить на Пир, всё, что надобно я приношу сам. Это Ханна, у неё Копра с преобладанием жёлтого оттенка, немного кислит, ну это когда уже хорошо прожуёшь. — Ханна улыбнулась всем своим ангельским лицом, Аэлита спала, а Серена сидела напротив Икара, обняв ноги и внимательно слушая. — Это Аэлита, Копра у неё очень, даже я бы сказал ненормально сытная, по вкусу обычная, пахнет как из-под мышек во время долгого хода без остановки. Жду не дождусь, когда ты захочешь освободиться, чтобы взглянуть и на твою Копру, насладиться её вкусом и рассказать об этом историю. — Икар продолжал неосознанно обманываться, по привычке нахваливая питание, которое для него давно не имело никаких вкусовых характеристик.
— Я обожаю наполнять, — призналась Серена, широко раздвинув ноги и продемонстрировав свою промежность, — бью очень метко, ещё ни разу не промахивалась. — Икар удивлённо задрал брови. — Так что твой красивый ротик будет всецело удовлетворён, Ханна.
— Ты такая милая, — вступила в разговор Ханна, — и где ты раньше была?
— Ханна, полижи ей влагалище, пожалуйста, — попросил он, — закрепите ваше знакомство.
XIII
Иешуа, весь измазанный в Копре, валялся прямо под стенами соты. Он остался здесь с самого первого прибытия. Икар щедро подкидывал ему Еды и выливал на голову Урину, так как старик не мог перелезть через ограждение, опоясывающее озеро. Иешуа визжал от радости, когда слышал, как кто-то поднимается, чтобы кинуть Хлеба насущного. Иногда Икар перегибал палку и с усилием метал комки Копры, которые неприятно прижигали Иешуа, ударяясь о неполноценное тело.
В кой раз до Икара донеслись диковинные звуки, имеющие сложную структуру и напоминающие слова. Весь этот гам вперемешку с размеренным топотом напоминал массовый марш. Волна за волной, он не мог разобрать, что это значило и значило ли это вообще что-либо, когда он обрёл человеческое счастье. Три любвеобильные и кроткие женщины под рукой. Закопанное в укромном местечке зеркало с лучшим другом внутри, с которым он опять переглядывается тайком, пока все спят. И даже свой питомец за стеной, которого он щедро подкармливал и время от времени выгуливал. Иешуа не унимался и всё повторял, что Икар сверху и он его выбрал. Что таким, как он, установившим полный и безграничный контроль над тремя вольными женщинами, что ещё никому не удавалось, снова нужно наверх.
— Икар! — закричал Иешуа.
— Ну, что у тебя ещё? — спросил выглянувший Икар, — ты недавно поел.
— Я собираюсь начать ползти на гору, друг мой любезный. Как только я сделаюсь маленькой точкой, выходи и иди ко мне, понял?
— Что ты затеял? — Икар никогда ещё не видел Иешуа таким серьёзным и решительным.
— Икар, это очень важно. Я знаю то, что никто не знает. Если ты останешься в домике, ты или потеряешь жизнь или к твоей хромой ноге прибавится ещё один недуг. Нет времени объяснять. — Он развернулся и пополз, прилагая все свои усилия. — И ты уже должен давно знать, что такое время, и как дорого оно для тех, кто побывал наверху! Жду тебя! Упустишь время — упустишь жизнь!
Икар слез обратно вниз. Аэлита ковырялась со своими духами, постоянно засовывая два пальца себе в глотку, чтобы возбудить рвоту, из которой в дальнейшем она должна была сделать экстракцию желудочного сока. Даже Икар не ведал, как это вообще возможно было сделать. Ханна с Сереной близко сдружились и беспрестанно болтали об одних и тех же неизменных событиях; подробно обсуждали внешность Аэлиты, Икара, друг друга; сравнивали, кто насколько освободился в тот раз, а кто в этот; спорили, кто от кого будет принимать наполнение; помогали Икару укреплять стены изнутри, наращивая толщину.
Икар поднялся на стену снова. Иешуа был уже высоко наверху. Икару нисколько не хотелось лезть вслед за ним. Он посмотрел сначала на запасы строительной Копры, которых осталось не так уж и много. Затем бросил взгляд на несъедобный таз с несколькими внушительными трещинами по бокам и до краёв заполненный поносом. Тем не менее Икар решился отправиться за Иешуа и захватил с собой малый тазик.
— Серена, — обратился он к игравшей со своими половыми органами девушке, перелезая через стенку и убирая за собой лестницу, чтобы ни одна из них не умыкнула, — я ещё не ублажал тебя во влагалище, причипурься как следует к моему возвращению: нахлобучь духов побольше, и пусть Ханна нанесёт тебе макияж, от которого мой член подскочит за мгновение. Я за строительной Копрой, скоро вернусь. Серена сделала одобряющий жест рукой.
Иешуа сидел почти у самой вершины горы, размеренно и не спеша возясь в засохшей корочке.
— Ты такой молодец, — погладив по голове старика, произнёс подошедший и подуставший Икар, — смог влезть на самый пик.
— А я видел, как ты морщился, когда жевал здешний Хлеб, не по душе тебе больше местная закуска, — облизнувшись, сказал Иешуа, будто не услышав похвалы. — А какая там Копра… У неё особый вкус, потому что за неё надо бороться, понимаешь?
— Бороться за Копру? — засмеявшись, удивился Икар
— Да, бороться, добиваться и получать заслуженное. От этого ты будешь наслаждаться каждым маленьким кусочком. Ты будешь медленно, смакуя, пережёвывать свою награду. — От этих посулов у Икара потекли слюнки. — И ещё там… Вспомнить бы… — Иешуа крепко задумался. — Ах, да, только сейчас вспомнил, там… Сколько же там собственности!
Эти слова словно высоковольтный разряд пронзили Икара.
— Что? Собственности? — оцепенев еле выговорил он, — я живу только ради неё.
— Да, — с придыханием ответил Иешуа, и крошечная слеза скатилась по лицу из уголка глаза. — Однажды отведав её множество и разнообразие видов, никогда не захочешь возвращаться.
— Я так и не могу тебя познать, Иешуа, о чём ты говоришь? — очнувшись от шока, продолжил Икар, — Верх какой-то, заслуживать, наградили они тебя, лишив ног и пальцев, где это?
— Я жажду, — коротко ответил Иешуа.
— Ах, да, сейчас, — произнёс Икар, взявшись за член. — Давай-ка, посмотри на меня, я тебя сейчас утолю.
Старец приподнял голову. Живительный фонтанчик забил родником, орошая пересохший рот. Иешуа насторожился и замер, смотря вдаль. Он широко открыл глаза, прекратил глотать Урину, и она самовольно стекала по подбородку вниз. Подошёл час радикальных перемен для этого удивительного общества людей. Нарастающие крики и плач возвестили о начале вторжения опустошающей и безжалостной силы извне.
Икар перестал опорожняться и медленно развернулся, дабы узреть, что так сильно поразило его приятеля. Их было великое множество. В оцепеневших зрачках Икара отражались существа с человеческими очертаниями, в белых комбинезонах и противогазах, натянутых на головы. Они надвигались стройными рядами, нога в ногу, издавая те самые странные звуки. Фонари, словно длинные костерки, пронзали затемнённые участки местности.
— Сверху, люди сверху, они пришли, они нашли нас! Услышали меня! — завывал Иешуа, лёжа на животе и закрываясь своими культяпками.
— Кто это?! Зачем они здесь?! Отвечай! — громко спросил Икар, но что Иешуа ещё больше завыл.
— Они такие же люди, как и мы, — лепетал Иешуа, — но мы должны им подчиняться, мы низшие создания — говноеды и жополизы! Полностью доверить им свои тела и жизни! Икар, не бойся, встань на колени, когда они приблизятся к тебе, опусти покорно голову, приложись губами к их ступням и ты возрадуешься! Показывай всем своим телом, что ты хочешь подлезть под них, чтобы они наступили на тебя! Они либо подарят ещё одну жизнь, либо заберут уже имеющуюся, но, так или иначе, ты будешь спасён!
Чужаки умело накидывали удавки на шеи женщин, девочек, силой притягивали к себе и собирали в одну кучу. От нескольких ударов твёрдым оружием соты разлетались в пух и прах. Они хватали младенцев и грубо запихивали в рюкзаки, висящие за спинами. Те, у кого они были уже переполнены, привязывали орущих детишек верёвками к женщинам. Мужчины смирно стояли или лежали, пассивно наблюдая за происходящим. Некоторые даже онанировали, открыв от изумления рты. Мальчики играючи кидали в чужаков Копру, но те не обращали на них никакого внимания, так как было явно видно, как они крайне торопились. Мятежное сердце Икара больно поддело, когда он заметил, как одного зеваку свалили грозным ударом металлического предмета по затылку. В голове забурлили душераздирающие вопросы, из множества которых он выбирал самый удобный к творящемуся у него перед носом.
— Им не помочь, — произнёс Иешуа, видя возбуждённое состояние Икара. — Не смей спускаться, скоро всё закончится. А лучше ляг и заройся в Копру для большей верности.
Но вместо того, чтобы воспользоваться дельным советом мудрого старца Икар ринулся в направлении своего домика так быстро, насколько ему позволяла хромая нога. Спотыкаясь, задыхаясь от перенапряжения, он прокручивал в голове лишь один ставший главным вопрос: «Успею ли я ублажить Серену до того, как её возьмут?» Недалеко от соты Икар заметил Краста, который бегал по кругу, схватившись за голову.
— Краст! Задержи их! — закричал Икар, приставляя трясущимися руками лестницу к стене. — Спаси меня, я должен овладеть своей девушкой!
Он соскочил вниз, чуть не придавив любительницу поспать Аэлиту, которая лежала вразвалку, широко расставив руки и ноги. Споткнувшись об Ханну, Икар упал, затем заполз на Серену и навалился всем своим нелёгким телом, норовя с ходу загнать в неё неготовый стержень. Серена даже залилась краской от такой прыткой неожиданности и размашисто раздвинула длинные ноги, разевая шире раскалившуюся за считаные мгновения створку. Член никак не твердел. За стеной послышалась нарастающая возня.
— Ты в порядке? — застенчиво спросила Серена.
— Нет, я не в порядке, — буркнул Икар, трогая себя. — Что же делать? Ханна возьми же его в рот, что ты уставилась? — раздражённо продолжил он, уселся ей на лицо и начал тыкать ей в рот уставший и перенапряжённый член, вяло свисающий вниз.
С внешней стороны принялись выламывать стену. Удары были до такой степени ужасающими и громозвучными, что даже Аэлита закрыла ладонями наглухо забитые Копрой уши. Не вставая, Серена попятилась назад. Показались трещины, всё посыпалось с грохотом, подняв пыль.
— Краст! Где ты? Сделай же что-нибудь! — отчаянно кричал Икар.
От умелых оральных нежностей Ханны член стал твёрд как гранит. Он с разгона сиганул в направлении Серены готовый пронзить и искромсать лоно ради окончательного установления над ней всей полноты власти. В то же самое время на её шее затянулась брошенная умелым ловцом петля. Последовал резкий рывок, она изрядно сдвинулась с места, и Икар приземлился на жёсткую поверхность. Хруст ломающегося эрегированного пениса прошёл сейсмической волной по всему телу и внутренним органам несчастного. Впрыск адреналина был настолько мощным и своевременным, что Икар поначалу ничего не почувствовал.
Через несколько мгновений сквозь яркие вспышки в глазах, зернистый шум в ушах и болевые корчи словно в замедленной съёмке раненый Икар наблюдал, как всё то, чем он владел, переходит в руки «сильным» мира сего. Флакончики с ароматными духами, горшочки с готовой по особому рецепту настойкой были беспощадно раздавлены военным сапогом. Каждая женщина, несмотря на удушение и волочение, одарила его благодарным взглядом, напоминающим прощальный.
Вокруг него ничего не осталось, кроме едкого запаха смешанных между собой разлитых духов и пылевой дымки, образованной после того, как стена обвалилась окончательно. Финальным аккордом для Икара стала падающая лестница, которая своим массивным концом приземлилась ровно на висок, отключила страдающий мозг и сама рассыпалась в труху.
Забила прицельная струя Урины Иешуа в бессознательно открытый рот Икара. Он очнулся и стал кашлять оттого, что подавился. Чудовищно деформированный член брыкался в такт кашля.
— Живой, живой ты мой, — заговорил Иешуа. — Тише, не двигайся, у тебя член поломался, тише, друг, не бойся, ноги на месте, руки, голова.
— Где все? Серена, не успел ублажить, красивое симметричное влагалище, — бредил Икар в горячке, — собственность, всё моё, моё имущество, собственность, моя собственность, моя.
— Попытайся сейчас не думать о собственности и влагалищах, — целебным тоном, закатив глаза, нашёптывал Иешуа, — я позабочусь о тебе, обещаю, и ты увидишь много-много собственности. Это я привёл их, я, ты слышишь? Дурачок ты, им нужны женщины, много женщин. Молоко, их молоко бесценно для жизни Нитупограда и для хозяев! — Он тут же затрясся, как бешеный, впав на время в небольшое эпилептическое помешательство.
Икар потел, ворочался и ругался в беспамятстве. Иешуа не рискнул кормить его Копрой и Уриной, которые были рядом, так как среди них могли быть внутренние продукты самого Икара, которые с лёгкостью бы привели к трагическому исходу.
— Они щедро наградят нас за женщин, слышишь? Я покажу тебе жизнь самих богов, повелителей всего земного имущества и всякого человека. И ты встанешь наравне с ними. Слышишь, Икар? Я не могу изобразить словами, какой же это апофеоз плотского и духовного удовлетворения — лизать жопу хозяину. Да, именно так они там это и называют, лизать жопу. В этих непонятных для тебя словах скрыто твоё главное предначертание в жизни, Икар. Я выбрал тебя. Ты поможешь мне снова подняться и заработать моё щедрое вознаграждение.
Иешуа выкармливал больного чисто своим освобождением и опорожнением, а сам просил пропитание у находящихся рядом оставшихся мальчиков. Икар обильно поносил. Необычный старец делал ему щадящий массаж повреждённого члена лёгкими касаниями языка, так как костлявыми руками он опасался ещё больше повредить столь нежный орган.
XIV
Икар разлепил глаза и сразу же метнул взгляд наивной надежды на свою катастрофическую травму. Нудная боль улетучилась, но взору предстал не способный на ублажение прекрасных женщин горбун. Он начал опорожняться, прищурившись и выговаривая себе, что всё в порядке. К сожалению, струя била под кривым углом. Он всё осознал. В его сексуальной жизни подоспел финал. На самом деле не было такой уж особой проблемой для кого-то иметь переломанный член. Точнее, у обитателей Копрограда проблем совсем никаких не было. У людей, кто без конца через небольшие промежутки времени ест Копру и пьёт Урину всегда всё хорошо.
— Кто тут у нас проснулся?! — игриво выглядывая из-за разрушенной стены, ликующе возгласил его спаситель.
— Мой член… — приподняв голову, произнёс Икар, — он что, кончился?
— Да, он больше никогда не поднимется вверх. — Иешуа подполз и дотронулся кончиком языка до места разлома. — Так больно?
— Чуть-чуть.
— Уже лучше, Икар, я тебе говорил оставаться со мной? Говорил. Твоя чрезмерная любовь к молоденьким и узким влагалищам сыграла с тобой злую шутку. Но это к счастью, теперь для тебя открыт только один путь — путь наверх, где имеется огромное разнообразие других более интересных занятий, чем ежедневное натирание влагалища. Твоя голова больше не будет забита вечными поисками одного из трёх женских отверстий, чтобы излиться. Ты был рождён для чего-то более важного, чем растрачивание себя на влагалища, ибо влагалище постоянно, а шанс попасть на самый верх только один.
— Где мои живые собственности? — уныло спросил Икар, тяжело встав на ноги и обводя взором свои руины. Он подступил к разлитым лужицам духов из разбитых флакончиков. Он ещё не был способен осознать реальные масштабы трагедии. — Почему мне так плохо внутри? — Он потерянно посмотрел на Иешуа. — Я чувствую себя пустым. Будто всё, что у меня внутри, включая Копру и Урину исчезло.
— Потому что живая собственность, она, в конце концов, важная, но недолговечная и не такая надёжная, как неживая вещь, — толково изрёк Иешуа, гордо вскинув голову, — я видел, я знаю, что ты прячешь. Икар. Оно зовётся зеркало, ты знаешь. Точнее, разбитое зеркальце. Твоё лицо в нём никогда не отразится, как ни пытайся. Там, где ты должен быть, например, туалет, там зеркало такой величины, что ты не сможешь от него оторваться.
— Туалет? — задумавшись, спросил Икар.
— Да, — важно сказал Иешуа, — Туалет — это твоё большое начало, чтобы в дальнейшем стать жополизом у хозяина, твоего милостивого владыки. Если хорошо поработаешь языком, он обязательно наградит. Накормит своей Копрой, да, особой Копрой. Царь — самый главный хозяин, понимаешь Икар? Я начинаю тебя уже готовить к лучшей жизни, запоминай. И лизать царскую жопу или попы его детишек, или друзей — это именно то, что древние называли райским наслаждением.
— Хочу в райское наслаждение, — машинально произнёс Икар.
— Вот как хорошо, положительный настрой, схватываешь на лету, уже понимаешь, что тебе в жизни надо. Ты только возьми меня с собой и я укажу тебе тропу к лучшей жизни, чем ты сейчас имеешь. Наверху ты познаешь благородный вкус хозяйской Копры. Тебе ж не нравится привкус здешней протухшей Еды? Лишь ты и я. Никого больше не возьмём. Я буду тебя учить основным заповедям подлинного бытия в поднебесном раю, где нас всегда ждут. Я хочу, чтобы ты был готов ко всему.
Икар вышел из того, что осталось от соты. Кругом были только мужчины и мальчики. После разрушительных действий все жилища сравнялись с поверхностью. Захватчики женщин и девочек во время отхода распылили усыпляющий газ, от которого на несколько надземных дней уснули все, кто остался. Некоторые ещё спали, посасывая во сне большой палец или теребя гениталии.
— Где все женщины? — открыв рот и взявшись обеими руками за голову, спросил Икар.
— Им там будет лучше, — загадочно ответил Иешуа, — там их трахают намного чаще и качественнее, чем тут, поверь, друг. И хозяевам они молоко дают, добро не пропадает, как здесь. — Иешуа с блаженной улыбкой посмотрел на ничего не понимающее лицо своего товарища. — Сложно, вижу, но у нас всё впереди. Ты любишь задавать вопросы, там ты обретёшь все ответы, поверь мне, Икар.
— Должна же хоть кто-нибудь остаться, — с надеждой в голосе сказал Икар и зашагал вперёд.
— А ну стой! — окрикнул его спаситель, — я за тобой не угонюсь, давай я тебе на спину залезу, Икар, стой. Без меня тебе никак.
Иешуа быстренько дополз до Икара, а тот присел. Худощавый старик неуклюже взгромоздился ему на спину, обвив шею обрубками. Они заглядывали в то, что осталось от сот и возились в руинах, исшагали большую часть Пира. На пути попадалась только мужская половина населения, которая также пребывала в безрезультатных поисках. Во время ходьбы в спину Икару постоянно упирался эрегированный пенис Иешуа, напоминая о недавней невосполнимой утрате способности по-настоящему выражать свою любовь к женщине через проникновение во влагалище. Ему было нелегко таскать старика, и он часто останавливался, чтобы отдохнуть.
Во время одной из таких передышек к ним незаметно подкрался Краст. Он в шутку пнул в бок лежащего на спине Иешуа и зарядил Икару пощёчину такой силы, что у него чуть не вылетели зубы.
— Краст, больно! — потирая щеку, рявкнул Икар. — Как ты сам?
— Так хорошо мне ещё никогда не было, — с довольным лицом ответил советник, — никаких воплей, стонов и прочих без конца раздражающих слух дел.
— Что ты такое говоришь? Мы не можем просто так всё это оставить. — Икар взглянул на мерцающий огонёк вдали.
— Ах вот к чему ты клонишь, посмотри на свой пенис, женщины тебе больше не понадобятся.
— Ты по члену не суди. Не ему, так другим, — вступился за Икара Иешуа.
— Хорошо, все сюда! — прокричал Краст несколько раз во всю глотку, — товарищи! Подходите!
Его голос был хорошо узнаваем среди населения и поэтому со всех сторон стали стягиваться мужчины. Вокруг этой тройки быстро образовалось кольцо из большой толпы.
— У нас увели женщин посторонние люди, — начал советник свою речь, — это означает, что у нас больше не будут рождаться дети, у нас не будет ублажений. А это значит лишь одно. Друзья, ублажать буду вас теперь я своим могучим членом. — Среди публики прошёлся ропот. — И моим первым партнёром будет вот этот приятный молодой человек. — Он показал пальцем на Икара, у которого при виде наливающегося кровью члена Краста вылезли глаза от недоумения.
— Не надо так, пожалуйста, — растерянно заговорил Икар, резко сев на пол и натужно прижав ноги к себе. — Краст, это же я, Икар, твой друг.
— В твоём сердце поселилось древнее зло, — заявил Краст, — ты стукнул меня костью. И вот что — мой член целителен! Я давно хотел вам сказать! Отныне выше Копры и Урины будет стоять мой член! Он самый длинный, длиннее нет ни у кого! Я буду излечивать им ваши тела, делать вас моложе, чем вы есть! Покоритесь ему, он очистит вас, и вы позабудете вечно орущих и надоедливых женщин навсегда! — Икар, друг мой любезный, — обходительно продолжил Краст, — я уже начинаю уставать от ожидания, когда твоё отверстие посмотрит на меня и даст добро в него вступить.
— Попридержи свой пыл, уважаемый советник, у тебя даже смазки нет, — угрожающе встрял в волнующую беседу Иешуа и влез между ним и Икаром, — ты убьёшь его так.
— Ребята, — расхрабрившись, произнёс Икар, — я во что бы то ни стало найду нам девушку, хотя бы одну, я видел огненные вспышки вокруг того мерцающего пятнышка вдалеке. Они пришли оттуда, значит туда я и отправлюсь.
Иешуа чуть ли не запрыгал на своих культяпках от счастья после такого смелого заявления и тут же добавил:
— Да! И я пойду с ним, чтобы кормить! Не будет же он есть в дороге свою Копру. — Иешуа притворно улыбнулся, и почти все загоготали от такой остроумной шутки.
— Краст, я тебя умоляю, — продолжил Икар, — одумайся, ты будешь разрывать нам анусы до сильной боли. Все будут лить слезы и всем будет жутко больно. Потерпи, друг. — Он начал пригибать угрожающе торчащий член Краста. — Нам не должно быть больно, мы не должны плакать, ведь мы свободные люди.
— Всё правильно говоришь! — выкрикнул кто-то из толпы, — Краст, уйми своего гиганта! Потерпи немножко! Пусть идёт, а мы пока сами тут как-нибудь переждём.
— Хорошо, хорошо, — размахивая руками, сдался советник, — дожидаемся женщин. — Толпа облегчённо выдохнула. — Все свободны. Так, ну а вам надо подкрепиться перед большой дорогой, так?
— Краст, ты прекрасно знаешь, как же я люблю твои наполнения, — зная о том, что сейчас будет происходить, произнёс Икар.
— Да я знаю, друг, знаю, но я хотел бы, чтобы большая часть моего освобождения досталась победителю. Я буду бороться с тобой. Если я одержу верх, то первым будет старик, ну а если победителем окажешься ты, то тебе посчастливится первым отведать порцию моей вкусной Копры.
Борьба была излюбленной забавой среди мужчин Копрограда. Ею занимались по любому поводу, чтобы дать выход накопленному тестостерону. И от назначенной заранее награды победителю интерес от борьбы многократно возрастал.
— Да, этот вкус мне не забыть, моё первое наполнение, — посмотрев ввысь, предался отрывочным воспоминаниям Икар. — Только не щеко…
Не успел Икар договорить, как в него врезался Краст. Икар смог устоять и, в свою очередь, обхватил соперника. Завязалась неистовая борьба между двумя разгорячёнными мужчинами. От созерцания такого энергичного действа у Иешуа что-то переклинило в голове. Глаза его закатились, изо рта пошла пена. Он напал на Краста с воплем:
— Не трожь пророка моего!
Старческие сточенные и острые зубы вонзились в напряжённую икру Краста. Тот крикнул и вмиг свалился на спину. Икар отпрянул назад, и его осенило.
Прекратите делать друг другу больно! — рявкнул на миг просветлённый Икар. — Мы все прикасались к собственности, все! Теперь нам хочется наносить друг другу вред! Не смей делать кому-нибудь больно своим членом, слышишь, советник! Люди к тебе обращаются с серьёзными вопросами, и ты собираешься предоставить им вместо помощи свой огромный член в задницу?
Краст лёжа взирал на Икара, спокойно внемля его словам, из его ноги сочилась кровь. Иешуа сидел рядом, игриво открывая и закрывая рот и виляя языком, так как он, видимо, чувствовал себя победителем и ждал награды.
— Хорошо, хорошо, ты выиграл, Икар, — смеясь, заявил Краст. Он поднялся и отряхнулся. — Таких благозвучных речей я не слышал давно, что ж падай на спину, я буду медленно подходить.
— А как же я?! — воскликнул Иешуа, — я хочу есть! Я первый!
Не слушая его, Краст неторопливо подступал к уже открывшему рот Икару. Это был повседневный акт, который полностью характеризовал интимную суть межличностных взаимоотношений. Иешуа облизывался и не отрывал зоркого взгляда от ануса советника, готового рвануть в любое мгновение. Краст замер, он был над целью, над тем, кто в ближайшие мгновения должен был испытать возвышенную радость, которая иной раз могла привести к обмороку. Даже до слуха Иешуа докатился тот самый звук кишечного клокотания, предвещающий приятное освобождение, которое тут же перейдёт в наполнение и утоление плоти. Икара иногда отвлекал и мешал сосредоточиться болтающийся над ним гигантский член. Краст присел, но не вплотную. Он рисковал, но в его профессионализме никто никогда не сомневался. Раздался характерный хруст. Пища начала своё вкрадчивое движение. Кишечник будто жил своей личной аскетическою жизнью. Он выгонял из своих частных владений скучных гостей, которых стало чересчур много. Показался заострённый кончик, Икар зажмурился. Но Мёд уже начал беспрепятственно проходить в его нутро, чуть задевая губы. Резкий и чуть-чуть опьяняющий запах ударил в ноздри всем без исключения. Иешуа скулил, не моргая наблюдая за происходящим.
— Не забудь про меня, — жалостно проговорил он, — я хоть и был наверху, я люблю Копру, а не мясо, — на этом слове он осекся и прикрыл рукой-обрубком рот.
Икар подавился. Краст ошибся и немножко не рассчитал дозу. Избытки посыпались наружу. Несмотря на то что никакого вкуса у Копры не было, Икара одолела такая интенсивная эйфория, что даже поднялся и болезненно заныл сломанный член.
— А ты хорош, — сказал Иешуа, подползая ближе и не сводя глаз с излишков, лежащих рядом с дрожащей от удовольствия головой его избранного друга. — Вы оба были хороши.
Краст воспроизвёл ту же самую процедуру со стариком, но порция была уже не столь велика и эффект соответственно уже не такой мощный.
— Что-то я тоже есть захотел, — признался Краст, после того как ещё и вдосталь напоил своих товарищей. — Ребят, хочет кто уделить мне внимание?
Оба отрицательно замотали головой, даже не взглянув на кормильца. Сытые и довольные Иешуа и Икар лежали на спинах, смотря в бездонно-чёрное небо Копрограда. Икар давно ощущал, что там наверху что-то есть, иная жизнь, полная сюрпризов и неведомых диковинок. Он был искренне рад, что повстречал престарелого чудака, который изъясняется непонятными, но интересными словами. Но он не мог вообразить себе, что есть ещё в его маленькой вселенной что-то лучше, чем такое наполнение, какое с ним произошло только что.
— Итак, я жду женщин, ты слышишь? Икар, — обратился советник, — хоть из-под Копры достань. Мой член не сможет так долго терпеть, друг, ты же знаешь. Я ещё не разыскал ту одну-единственную, кто годится под мои размеры. Теперь в твоих руках грядущее нашего града, ты понимаешь?
— Грядущее? — спросил Икар, приподняв голову и посмотрев на советника.
— Да, именно, — вставил Иешуа, — грядущее, будущее — это всё то хорошее, что ты будешь делать ещё много-много раз. Ублажать, наполнять, нести тазик на Пир. Без женщины всё это будет уже не то. Будущего нет без женщины, без хорошего, это одно и то же. Разумеешь, Икар?
— Да, друзья, кажется, я начинаю понимать, — ответил Икар, на миг позабыв обо всём на свете от постижения того, что его жизнь приобретает какое-то иное значение.
Он прикоснулся к собственности и полюбил её, также как он ещё маленьким мальчиком прикоснулся к публичной женщине и также полюбил, полюбил навсегда. Он припомнил только два из трёх уже затуманенных лица его живой собственности. Другое куда-то ускользнуло из худой памяти. Сломанный член опять заныл.
— Ладно, отдыхайте, пойду поищу кого-нибудь, кто меня наполнит, — заявил Краст и пошёл прочь.
— Я верну нам наше будущее! — крикнул ему вслед Икар после глубокой задумчивости, но слова не долетели до ушей Краста, которого уже не было видно.
XV
Икар шёл с убогим на спине в сторону недавнего жилья. Ему померещилось, что мужчины сзади начали смахивать на женщин. Но затем, представив, как Краст рвёт эти задницы, он тут же отогнал пророческие видения. Наполнение от советника здорово придало сил этим двум спасителям Копрограда.
— За собственностью своей так несёшься что ли? — промолвил Иешуа, крепче стиснув обхватываемую шею.
— Тише ты, услышит кто-нибудь! — гаркнул Икар.
Наконец, силуэт остатков круглого фундамента показался впереди. Копаясь в разрушенном в хлам жилище, он неожиданно наткнулся на разбитый флакончик духов необычной формы. Это была фигурка человека с согнутой ногой и оторванной головой. Мысли унесло в недалёкое минувшее.
Перед глазами встали Ханна с Аэлитой. Жирная задница Аэлиты тряслась в ритм его мощных толчков. Сзади к нему пристраивалась Ханна. Она никак не могла войти в синхронность с его стремительными движениями. Её голова с высунутым языком забавно билась о его плотные ягодицы. Он немного сбавил темп и попросил Ханну принести смазки. Затем он мягко потребовал, чтобы она втиснула ей в анус свой небольшой и изящный кулачок. Ей это удалось, он ускорился. Икар в приказном порядке кричал Аэлите, чтобы она громче стонала, но забитые уши не слышали. Она лишь тихонько и отрывисто мычала и крякала. Он попросил Ханну вложить ему в анус мизинец свободной руки.
Сперма брызгала из искривлённого набок члена прямо в открытый рот Иешуа. Икар распахнул глаза и тут же захохотал, увидев лицо старика в мутновато-белых капельках. Иешуа тоже рассмеялся и рассказал, какое у Икара было забавное лицо, когда тот забылся в живых воспоминаниях. Жгучая боль объяла всю промежность Икара, и его на некоторое время скрутило.
— Ну ты шутник, — сквозь лютую боль процедил Икар, — подполз так неслышно. Заметил? Хоть мой член и сломан, он смог истечь только лишь от одних воспоминаний, но лучше этим больше не увлекаться. Ай, как же болит.
Когда телесное страдание затихло, Икар продолжил поиски. Через некоторое время он нащупал твёрдую рукоятку заветной вещи.
— Покажи поближе, ну пожалуйста, — взмолился Иешуа, у которого потекли слюнки при виде чужого имущества.
— Моё, это моё, друг, — ответил Икар, — не смотри на неё, пожалуйста. Где твои стучалки? А? Почему с собой не взял?
— Поделись со мой, — продолжал чуть ли не плачущий старик, — почему ты не можешь поделиться с кем-нибудь счастьем, которое ты держишь в руках.
— Потому что собственность неделима, — грозно ответил Икар с покрасневшими глазами, от вида которых Иешуа съёжился, — просто говори, куда идти, и не смей просить меня дать тебе в руки то, что навсегда моё.
Старик влез Икару на спину и повторил, чтобы он шагал в сторону всё того же мерцающего огонька вдали. Иешуа постоянно держал одну руку вытянутой, пальцем показывая направление. Икар прижимал к груди зеркальце и мужчины вокруг заворожённо смотрели на них и не могли понять, что с этими двумя странное творится. Возбуждённые пенисы торчали, как шипы, через которые, как сквозь джунгли, продирались наши герои. Атмосфера накалялась. Икар постоянно ощущал сотни буравящих взглядов, испепеляющих его ягодицы. Он постепенно ускорялся. Казалось, что полное отсутствие женщин сделало неподвижный воздух каким-то сухим. Они часто припадали к набухшим членам, чтобы испить Урины и утолить жажду. Не останавливаясь лишний раз, он сгребал Копру с костров и подкармливал себя и друга. Икар привык к такому избыточному весу сзади. Сморщенный член старца натёр мозоль, которая, в конце концов, огрубела, и он не чувствовал больше какого-либо неудобства. Людей становилось всё меньше, а ровная поверхность, по которой он ступал, начала переходить в подъём.
Наконец, они достигли рубежа света и тьмы, места последних огнищ и начала бесконечной непроглядной мглы. Икар стремительно погрузил руку во тьму, а потом тут же выдернул. Его обуяли навязчивые сомнения: «Зачем добираться до каких-то там верхов, когда и здесь всё довольно-таки неплохо? Ну будет ублажать меня Краст своим здоровенным членом и что? Может мне и понравится. Я не пробовал».
— Ты готов встретиться с теми, кто будут твоими начальниками, хозяевами, господами? — заговорил Иешуа, но Икар промолчал, — готов стать хозяйским любимчиком- жополизом? — Икар молчал. — Готов слизывать подношения с холодненьких унитазов? То, что ты заслужил в полной мере.
— А как же женщины? — спросил Икар, повернув на него голову. — Я сказал, а слово надо исполнить, и слово это было дано в присутствии большого количества человек.
— Да какие женщины, какие слова, брось ты, — отмахнулся Иешуа, — там наверху, слово ничего не значит. Значит лишь то, насколько у тебя мягкий и пронырливый язычок, а я уверен он у тебя отменный.
— Ты так думаешь? — нетвёрдо спросил Икар.
— Конечно, я тебе так скажу, по секрету, что ты не станешь сразу жополизом, даже может и мойщиком туалетов не станешь, но я сделаю всё от меня возможное. Я знаю, как там всё устроено.
— Может всё-таки не пойдём, а?
Икар присел и вперился в мерцающий маяк-направление, который стал чуть больше. Он справедливо опасался неизвестности и неопределённости, подстерегающих там вдали, наверху. Он взглянул на лежащего и отдыхающего старика, на обрубленные конечности. Ему на мгновение показалось, что он ведёт его вовсе не к лучшей жизни, а к нечеловеческим мучениям, возникающим в процессе преследования за тем, что на самом деле являет собой навязанную, огромную, как гора из Копры, гнусную ложь, о существовании которой он уже начал смутно догадываться. «Лизать кому-то жопу за то, чтобы получить Копру, когда она лежит повсюду в свободном доступе, разве это жизнь?» — помышлял он с полузакрытыми от лёгкой усталости глазами.
Сзади послышался подозрительный шорох, отогнавший угнетающие думы. Икар резко обернулся, мелькнула тень и кто-то скрылся.
— Кто там? Выходи, — сказал Икар, всматриваясь в темноту. — Почему ты прячешься?
Из мрака вышел Пу, опустив голову.
— Карапуз, — удивлённо произнёс Икар, — ты что тут делаешь? Тут мало костров, и ты мог бы заблудиться! — добавил он с переходом на крик, тряся своим имуществом над головой, а затем опомнившись, спрятал за спиной.
— Я боюсь члена Краста, — тут же признался мальчик, — я к женщинам тоже хочу, люблю я их сильно.
— Ах ты мой бедный проказник, — сказал Икар, подойдя к маленькому другу и обняв. — Страх тоже начал переживать. Да, с тобой тоже происходят изменения. Ты же и нашёл моё зеркало. Ты притрагивался к нему. Обнимал его. Как сейчас тебя обнимаю я. И Иешуа, что ты скажешь по поводу него?
— Я всё-таки думаю, — молвил Иешуа, — что стоит ему попробовать, если, как ты говоришь, он уже прикасался к собственности. Он будет визжать от счастья, когда увидит какое количество собственности там. Какие цвета, какие формы, какие размеры. Но за Копру там придётся вести борьбу, малыш. За каждый грамм, за каждый миллилитр ты должен будешь заплатить своим честным трудом. Ты молодой, полон сил, туалеты будешь выдраивать до блеска за какие-то там мгновения.
— Ты голоден? — заботливо спросил Икар, — я как раз хочу освободиться. Поешь чуток?
— Ну давай, — радостно согласился Пу, — только немного, я поел с огнища недавно.
— Как вы думаете, что такое туалеты? — начал Иешуа, пока Икар кормил мальчугана. — Знаете… Это нечто, что подходит именно для таких сортов людей как вы, Икар, ты понимаешь о чём я? — Икар был сосредоточен на наполнении и поэтому значение слов до него совсем не долетало, он лишь покачал головой и начал тужиться. — Ты можешь там мыть, чем захочешь: руками, ртом или удивительными твёрдыми вещами. Ты принимаешь посетителей, умилённым взглядом смотришь им в глаза и как бы говоришь: «Пожалуйста, не смывайте за собой, мне ещё кормить семейство». — Иешуа расхохотался. — Нет, я пошутил, ошибся, семьи есть только у хозяев, их сыночкам нужны достойные чистильщики туалетов. Только лучший в этом деле сможет стать главным жополизом царя. Высший титул среди нашего народа, который обитает плечом к плечу с развитыми гражданами Нитупограда! Слава Нитупограду!
— Слава Нитупограду! — в процессе освобождения закричал Икар, не понимая смысла этих слов.
Они решили вымазать Пу зажигательной смесью, чтобы он вёл их сквозь мрак. Они обильно исплевали его покрытое коричневой жижей с ног до головы тело. Икар усердно принялся высекать искру.
— Пу, ну-ка плюнь мне на руки, — предложил он, — а то у меня уже слюны не осталось, всё на тебя израсходовал, во рту всё пересохло.
Пу поднял недоеденный кусочек и закинул под язык, провоцируя активное выделение пузыристого фермента. Все замерли в ожидании. Послышался долгожданный харчок. Икар изо всех сил хлопнул в ладоши. С оглушительным треском вспыхнуло алое пламя. Икар коснулся горящими руками до Пу и тот зажёгся. Икар с Иешуа зажмурились от ослепительного света.
— Ну что, вперёд, друзья, — распорядился Иешуа, простирая свои культи к Икару.
Они вступили во мрак. Это была зона, через которую никто доселе не решался пройти, наверное, кроме Иешуа. Икар держался за плечи горящего и шагающего впереди карапуза.
— Иди на точку вон там и никуда не сворачивай, — возбуждённо командовал старик.
Подъём становился всё круче. Дошло до того, что ноги начали проскальзывать, и команда стала часто падать. Перед ними вырисовывалось значительное отверстие в запредельный мир.
— Сейчас перед самим выходом будет ровная площадка, — ободряюще сказал Иешуа, — ещё немного.
Обливаясь потом и плача от предельной усталости, они карабкались. Любое неверное движение могло повлечь за собой катастрофическое падение. У Икара онемела спина и конечности раздирало от перенапряжения.
— Ровно, ровно впереди! — завизжал Пу.
Наконец, они очутились на относительно гладкой поверхности. Над ними зиял выход, к которому тоже надо было взбираться. Подувший ветерок подсушивал запотевшие и измотанные крутым подъёмом тела. Фантастический свет невиданной красоты большим белоснежным кругом лежал на земле.
— Всё ребят, не могу больше, — задыхаясь от изнеможения и сбросив старика на пол, пробормотал Икар.
— Мы дошли, дошли до верхов. Давайте отдохнём перед тем, как выползти, — предложил обрадовавшийся Пу, присаживаясь на пол.
— Вот видите, как нелегок путь наверх, — лёжа произнёс Иешуа, — потом вам всё это воздастся в полной мере. Тут осталось-то, всего ничего.
Пу не удержался, протянул руку под столп ниспадающего света и тут же одёрнул.
— Болит то как! — вскрикнул он.
— Это тепло земного света, — рассмеявшись, пояснил Иешуа, — ты полюбишь его, это просто одно из чудес верхнего мира.
Послышался странный звук, похожий на жужжание.
— Муха! — радостно сказал Иешуа, — священная животинка, которая живёт в гармонии с человеком. Насекомое подлетело к Икару и село на нос.
— Смотри не сделай ей больно, — промолвил Иешуа
— Я больше не могу терпеть, — взмолился Икар после того, как муха просидела несколько надземных минут, ковыряясь в экстремально грязной коже.
— Пу, — обратился Иешуа к мальчугану, — я вижу у тебя свисает кусочек Копры из ануса, отщипни чуть-чуть и дай полакомиться животному.
Пу в это время удивлённо рассматривал диковинку.
— Такая крохотная, — оторвав Еды и протянув мухе, проговорил Пу.
Муха тут же перекинулась на такое щедрое подношение. Икар выдохнул с облегчением. Ещё немного, он бы не выдержал и ударил своей собственностью по носу.
Муха начала потреблять Копру и, казалось, ничего не может оторвать её от столь увлекательного занятия.
Пу начал аккуратно гладить её своим мизинцем по спинке.
— Осторожнее, — зашипел Иешуа, — не повреди нежные крылышки, иначе она не сможет вернуться к своим друзьям
— Она так же, как и мы, любит Копру, — заметил Икар.
— Да, муха, плоть от плоти нашей, — загадочно и непонятно заявил Иешуа.
Мальчуган со старцем продолжали рассматривать животинку, а Икара вовсю прижимало непреодолимою сонливостью к земле. Он подложил ладони под голову. Глаза слипались, и что-то подсказывало ему не делать этого: «Только не засыпать. Вставай, ты у выхода наверх, не сейчас; я немного полежу и всё…»
Икар проснулся в полном одиночестве, и лишь несколько мух жужжали поблизости.
— Иешуа, Пу, — негромко позвал он, осматриваясь. Он впервые зарыдал от жалости к самому себе. Ни имущества, ни друзей и только потускневший луч света влёк и стращал одновременно. Икар с дрожащими губами поднялся, обернулся, на долгий срок завис в крайней нерешительности и зашагал назад. Приблизившись к обрыву, он ясно осмыслил, что один он не пройдёт такое значительное расстояние без питания и тем более без утоления жажды.
Мухи до такой степени извели своими поочерёдными прикосновениями, что он сорвался с места и побежал к выходу, размахивая руками и подёргиваясь.
Икар начал ползти вверх, но земля каждый раз скатывалась вниз вместе с ним. Он мял, нюхал и пробовал новое вещество. Вкус и запах у земли напрочь отсутствовали. В результате тщетных попыток выбраться Икар потерял много энергии и проголодался. Он принялся заталкивать в рот комья почвы. Насыщение вовсе не ощущалось, наоборот, появилось неудобство и неприятная тяжесть внутри. Он вновь и вновь предпринимал отчаянные и безуспешные попытки покорить высоту.
— Как же они могли меня здесь оставить? — промямлил он сам себе, лёжа на спине и сложив руки на груди рядом со световым кругом, — не надо было столько спать, я всё проспал.
— Эй, ты, говноед, — позвали сверху, — живой что ли?
Икар вскочил с места, забежал в круг, встал на колени и воздел руки кверху. От сочного света, ударившего в глаза, Икар временно ослеп.
— Кому ты руки-то, протягиваешь? Никому ты тут не усрался! — недоброжелательно продолжал приятный женский голос, — вот что тебе надо? Что вам всем не хватает, лезете наверх? Тут и без вас тошно. Сидел бы у себя там, жуть, иди обратно к своим, придурок. Тебя тут поймают, швырнут в зоопарк, который и так переполнен, худшее место. Иди назад, ешь своё говно и скажи своим не высовываться. Вам говноедам тут не место, аж мухи откуда-то налетели, тьфу!
— Мы не едим свою Копру, если ты имеешь в виду Еду, хорошая моя, — возбуждённо проговорил Икар.
— Да мне плевать, что вы там жрёте, животные и то умнее были раньше.
— Я человек, девушка моя славная!
Никто ему больше не ответил. Через некоторое время до слуха донеслись удаляющиеся шаги.
— Я же жопу буду лизать тебе всегда! — во всё горло завопил Икар, припоминая непонятные слова Иешуа. — В туалете буду мыть, там зеркало большое! И царю смогу жопу лизать, буду самым лучшим жополизом!
Она остановилась на мгновение, постояла и вновь пошла прочь. У Икара больше не имелось сил держаться на ногах. Он повергнулся на спину, снова уложил руки на груди и закричал так, что дробное эхо голоса ещё долго скакало в пространстве:
— Я люблю собственность больше всего в жизни!
НИТУПОГРАД
ЛИНИЯ МАРТЫ
I
Грязновато-серое небо, сплошь затянутое тяжело нависающей пеленой, с большим трудом пропускало мертвенный свет от звезды Солнце. А было ли оно там вообще? Неизвестно… И никак нельзя было это проверить. Ничего нигде не росло, не цвело и не пахло. Оголённая земля, мусор, поделки и асфальт — это всё, что находилось под ногами. Аморфные ядовитые тучи давно никого не пугали. Частенько проливался зловонный дождь, щиплющий кожу и разъедающий краску на тысячах разбросанных повсюду и сваленных в кучи макетах. Практически на каждой улице на столбах тикали внушительных размеров автоматические часы с качающимися маятниками, чтобы ни один РАБочий не забыл, что ему завтра на РАБоту. Больше никаких обозначений дней недели, понедельников, пятниц, месяцев, дат, выходных и прочих отвлекающих от РАБочего процесса никчёмных понятий. Вместо всего этого бытовало только одно универсальное выражение «завтра на РАБоту». РАБочий режим. РАБочий график. РАБочий коллектив. РАБочие обязанности. РАБочий план. РАБочая форма. РАБочее настроение. РАБочее место. РАБочее общение. РАБочая норма. Этим всем и жил славный город Нитупоград.
Точно неизвестно, почему он носил такое название. Возможно, это было связано с древним царём, который, согласно преданию, постепенно угробил собственное население и своим бездарным правлением положил начало великому апокалипсису, изменившему мир до неузнаваемости. Но по каким-то странным причинам он всё ещё почитался. Видимо, это было следствием тяжёлого нарушения мышления у всего народа — обожествление и превознесение тех владык, кто этот самый народ ненавидел и истреблял ради удержания и расширения своих начальнических полномочий, а также беспрерывного накапливания масс денег. Чем больше загубил и изуродовал людей, тем глубже тебя возлюбили и надолго запомнили.
Её свинцово-бледная кожа ещё дышала молодостью. Совсем недавно она стала начальником всего животного цеха, а это означало, что её заРАБоток должен быть на одну копейку выше. Отныне Марта могла позволить себе куски побольше и посочнее. Её желудок, так же как и у других сограждан был до такой степени сморщенный, что после одного приёма людской плоти можно было спокойно жить месяц. Марте было достаточно одного пальца, чтобы протянуть три недели.
По дороге домой она решила завернуть в один из магазинчиков, торгующих продуктами питания. После изнурительной РАБочей смены, что могло быть лучше, чем наслаждение от изысканного ужина из твоего собрата. Она питала слабость к долгому и скрупулёзному разглядыванию товара при выборе в магазине свежих частей людского тела.
— Сердце почём? — спросила она у худосочного продавца за прилавком, который еле стоял на своих двух. — Ты оглох что ли, болван?!
— А, вы про это, уважаемый начальник, — с трудом подойдя к товару, ответил он, — тридцать копеек.
Все были очень худые. Подкожный жир практически отсутствовал. Кости, обтянутые кожей, — с тонкой и плоской мышечной тканью. Невероятно, но деньги — привилегия начальства — всё ещё чеканились. Чем они были обеспечены, никого не волновало, главное, чтобы мясо и другие товары всегда лежали на прилавках.
— Взвесь вот это сердце и то, какое больше весит? — Продавец сделал то, что она попросила и показал пальцем на более выгодный вариант. — Тащи пакет и заверни мне его с тарелкой и вилкой, как полагается руководству, — потребовала Марта, деловито сложив руки на боках и переступая с одной ноги на другую.
Пока он упаковывал товар, она вытащила из кармана горсть монет и раз десять пересчитала необходимую сумму, чтобы не ошибиться и не дать лишнего.
— Ну как же долго, — теряющая остатки терпения, продолжила она, — ты придурок заторможенный, у меня бы на заводе я тебя научила, как надо РАБотать! Я начальница всего животного цеха! Ты слышишь меня?! Ты взгляни на мою форму.
— Тридцать копеек, пожалуйста, — опустив глаза сбивчиво пробормотал продавец, протягивая товар.
— А то я не помню! — перешла на визг Марта.
Она начала кидать по одной монете в разные места и углы торгового помещения. Обессиленный от нечеловеческих условий труда, он плохо успевал уследить за направлением полётов.
— Не надо, пожалуйста, так делать! — шарахаясь из угла в угол и ползая на коленках, умолял он и подбирал деньги.
— Не надо?! Не надо?! — не унималась покрасневшая от слепой злости Марта, — ты хоть знаешь, через что мне пришлось пройти, чтобы стать начальником! Знаешь сколько таких нулей, как ты, расплющила! Да любой говноед и то больше общественной пользы приносит!
Она вылетела из магазина и что есть мочи хлопнула дверью, что в ещё одном месте лопнуло внешнее стекло, смотрящее на улицу. Марта постояла немного и, остудив свирепый гнев, снова зашла внутрь. Продавец ужасно напрягся.
— Видишь какая у меня форма? — спросила она дрожащего мужчину, который слегка расслабился от её уравновешенного тона.
— Да, она так хорошо подходит к вашему привлекательному лицу и сидит на вашем статном теле идеально.
— Между прочим, животный цех один из крупнейших на заводе, пятьдесят простых РАБочих, на каждого из них по пять начальников. Я на вершине всего этого, посчитай на своём калькуляторе, сколько в итоге у меня подчинённых.
— Так, пятьдесят умножить на пять. — Его руки тряслись, боясь ошибиться. — Четыреста подчинённых у вас, достопочтенный начальник.
— Вот. — Она улыбнулась и подпёрла бока. — Запомни, кто перед тобой стоит. В следующий раз я сюсюкаться не буду.
Несмотря на то, что Марта вдоволь утоляла жажду на РАБоте за счёт высасывания крови из РАБочих, следующей целью было приобретение ста грамм той же жидкости, чтобы с лёгкостью запить мясо. Она заплатила пять копеек уже в другом месте, наполнила пустую бутылочку. Многое из поведения продавщицы крови также взбесило Марту, но у неё совсем не было времени дебоширить. Она поспешила домой, пригрозив вернуться и расквитаться за всё. По пути Марта по заученной привычке бегло обследовала качество искусственных птиц, кошек, свиней, коз и других известных РАБочим завода животных. «Это по-любому смена Иакова, — заподозрила она, заметив непрокрашенные участки на теле пластиковой собаки, — наказание этому подонку завтра на РАБоте немедля».
В Нитупограде функционировало великое множество разнообразных предприятий. Одним из них являлся завод искусственной радости, где изготавливались макеты умершей природы из минувшего мира и доильный, в котором держались пойманные с различных скрытых и подпольных поселений дойки. Они давали молоко для высших эшелонов власти и начальства, по совместительству являясь основным источником сексуального удовлетворения всех желающих.
Марта руководила на первом, но мечтала попасть на второй, потому что как и у начальника любого ранга одной из главных радостей её жизни было унижение и подавление других людей, в особенности женщин.
Жажда утолялась кровью низшего по рангу. Несколько капель в день было вполне достаточно. Низшим РАБочим и воспитанникам домов роста приходилось пить переработанную мочу доек из доильного завода. Вода из озёр, рек и океанов была в разной степени отравлена и годилась лишь для смывания в туалете.
Марта вошла в свою маленькую квартирку. В единственной комнате на широком столе покоилось элитное развлечение, недоступное большинству — радиоприёмник. Восемьдесят шесть процентов эфирного времени было неизменно посвящено всему, что связано с жизнью особого подвида человека разумного, презрительно именующегося «нация говноедов». Марта не пропускала ни одной серии реалити-шоу «будни низших». Она отрезала от сердца желудочек. Мясо ели сырым, так как в отравленной воде не сваришь, а от жарки оно теряло драгоценный вес. Держа тарелку в руке, она услышала вступительную заставку любимой передачи, пулей подбежала к приёмнику, сделала погромче и плюхнулась на диван.
— Добрый вечер всем жителям Нитупограда, сегодня у нас в эфире необычный гость, — заговорил ведущий, и его голос периодически прерывал закадровый смех. — Мы обнаружили его спящим у полицейского участка. Наши доблестные блюстители режима сразу не могли разобраться, что было перед ними — человек или кусок говна. — Взрыв беспощадного смеха Марты, от которого пережёванный желудочек разлетелся в разные стороны, продолжался некоторое время. Она скинула себя с дивана и принялась ползать по полу, подбирая каждый мелкий кусочек. — После того, как вот это внешнее подобие человека помыли, они опять-таки не могли понять, говно это или человек. Этот коричневокожий и смердящий отброс с лёгкостью привёл наших доблестных охотников в своё поселение, запрятанное глубоко в пещере под Мглистыми скалами. Доильный завод пополнился свежими дойками, всё для благоденствия нашего драгоценного начальства. Вонючка, скажи, что ты здесь делаешь? Что привело тебя к нам из твоего райского места?
— Однажды я просто почувствовал дуновение ветра, решил пойти на него. Он усиливался, а свет впереди становился ярче. Я полз, и полз, и полз.
— И приполз как чумазая бескрылая мушка, переевшая… Что вы там потребляете?
— Мы кушаем непорочную Копру и пьём непорочную Урину.
— Вот-вот уважаемые радиослушатели, заметили, да? Откуда бы говноеды ни вылезли, у всех одно и то же название их корма. Они все отпрыски одного племени, накормленного сотни лет назад говном из жопы Моисея. Так и едят по сей день и будут есть, не знаю, где ещё они могут жить. Уважаемые, нисколько не удивлюсь, если под нами тоже говноеды водятся, представляете? На заброшенном стадионе нашли, в пещере, на очистных, в оперном, где ж ещё, где же они прячут свои голые и грязные жопы? Ты уже знаешь, чем ты будешь тут у нас заниматься до конца жизни?
— Мне уже подсказали, лизать чью-то жопу? Быть личным жополизом?
— Кто этот такой добрый подсказчик? Во-первых, ты будешь это делать в лучшем случае, вонючка, во-вторых, не чью-то, а начальскую, источник твоего регулярного питания, понимаешь?
— Начальская жопа.
— Именно, но ныне сложилась неблагоприятная для таких, как ты обстановка. У высшего начальства по два, а то и по три личных жополиза. Пока твоё место в зоопарке, а там глядишь, может приглянешься кому.
Ведущий всячески глумился над пленником. Он упорно продолжал задавать всяческие грубые и сбивающие с толку вопросы. Марта, в свою очередь, заливалась брызжущим смехом от несуразных и глупых ответов, которые на самом деле были чистосердечными в своей изначальной сути. Маленькие не дожёванные кусочки людского сердца за тридцать копеек продолжали выпадать из трясущегося в истерике рта. Они разлетались в разные стороны, сцепляясь с застарелой и безразличной ко всему пылевой массой.
Ей предстояло провести очень важное плановое совещание, на котором должно быть начальство всех рангов, включая самого гендиректора завода. Марта испытывала некоторое острое волнение. Она прикладывалась к бутылочке с кровью и постоянно смотрела на стародавние наручные часы, горько сожалея о том, как же мало времени осталось для сна. «Завтра на РАБоту…»
II
По слухам, однажды великий царь Ницле осмелился раз в жизни вылезти из неприступного замка-кремля в одиночку и пройтись по своим владениям. Его желанием было посмотреть воочию, как же обстоят дела в принадлежащем ему славном Нитупограде. Без сопровождения сотни вооружённых до зубов охранников, без высоких заборов и ограждений, без одурманивающих разум нашёптываний и подготовленных загодя шутов. Он длительное время нарочно морил себя голодом, чтобы выглядеть также, как истощённое и подвергающееся непрерывному насилию подконтрольное общество.
За несколько дней, проведённых на улицах и предприятиях одетого в робу мусорщика-разноРАБочего великого царя Ницле пытались изнасиловать, отрезать конечности, принудить к оральному контакту с задним проходом, застрелить, совершить всё то, что ежедневно приключается с рядовыми гражданами. И если бы не вмешательство следовавших за ним по пятам незаметных охранников, неизвестно, что могло бы стрястись с титулованной особой.
Благополучно вернувшись назад, царь подготовил выступление по радио. Он торжественно возвестил, что очень гордится своим избранным народом, который сыт, одет и всегда при делах. Но по его словам, городу не хватало развлечений и посему царь провозгласил о начале возведения нового завода.
Детище самого важного человека в мире — завод искусственной радости имени Ницле производил макеты по сохранившимся и дошедшим до нынешних времён эскизам, на которых были изображены стёртые с лица земли творения живой природы. Сырьём служили гигантские горы мусора, оставшиеся с древних пор и которые, казалось, никогда не переведутся. Электричество вырабатывалось чудом сохранившимися до сих дней ветряками, приливными станциями.
Марта торопилась на РАБоту, периодически поглядывая на часы и спотыкаясь о беспорядочно натыканные в землю и асфальт железные пучки травы. Она дорожила должностью больше всего на свете. Конечно же её горячей мечтой было подняться ещё выше, чтобы иметь нескольких заместителей и безусловно личного жополиза из представителя презренной народности говноедов.
Марта стремительно вошла в большое помещение своего цеха. Стало заметно, как РАБочий процесс значительно ускорился после её появления. РАБочие вручную лепили фигуры. За ними беспрестанно бдело несколько начальников по различным направлениям: начальник по контролю за приготовлением краски, начальник по нанесению краски, начальник по контролю за правильным разделением животных по половой принадлежности, начальники по дизайну кошек, собак, крыс и прочее и прочее, сотни их! Марта не стала сразу забегать в свой кабинет. Она ходила среди подчинённых, которые съёживались и убыстряли деятельность в несколько раз при её приближении.
— Начальник по нанесению краски! — воскликнула Марта, — сюда ко мне, сейчас же!
— Начальник по нанесению краски Фома прибыл, — сообщил мужчина средних лет, после того как подбежал и застыл перед Мартой по стойке смирно.
— Придурочный Фома! — гневно вскрикнула Марта прямо ему в бледно-восковое лицо, — вчера я шла домой и видела твою омерзительную РАБоту! Ты просто полное ничтожество, никакого контроля за РАБочими! Я лишаю тебя питания на сегодня!
— Уважаемая Марта, ну дождик же был, ну? — РАБолепно оправдывался он, смотря исподлобья, — вы же сами это прекрасно знаете.
— Закрой свою пасть и не смей со мной пререкаться. Я жду от тебя воздействия на провинившихся РАБочих.
Недолго думая, он набросился на РАБотяг и принялся наносить им многочисленные унизительные удары по гузну, половым органам, груди. Он несколько раз прокричал, что они все тоже лишены кормёжки.
Простым РАБочим зарплату не платили. Единственным поощрением за труд была выдача корма раз в сутки из частей тела, обладающих низкой пищевой ценностью, а также предоставление неограниченного горячего питья из переработанной мочи доек. Начальству же подавали фарш из младенцев доек и кровь. Выше занимаемая должность — больше порция и чаще получение.
Свободное пространство животного цеха постепенно заполнялось уродливыми макетами, чтобы в ближайшее время отправиться по своим местам обитания и увеличить популяцию на несколько особей. Кошки из склеенных вместе кусков грязной ткани с аморфными головами, некое подобие мышей огромных размеров с хвостами из проводов и торчащими усами-резинками. На проволоке, подвешенные за асимметричные ноги, висели однообразно слеплённые птицы с прозрачными глазами навыкате. Вечером дневная смена выставляла продукт на улицы и подворотни, после этого возвращалась на завод и спала. РАБоту начинала ночная смена. Трудяги спали рядом с РАБочими местами, не отходя далеко от стратегически важного производства, находящегося по традиции под покровительством самого; царя.
— На главной улице Нитупа самые ужасные звери из всех, что я когда-либо видела! — продолжила словесную порку Марта, — и это ведь улица, названная именем величайшей личности минувшего, принёсшего нашему избранному народу благополучие и процветание, подарившему нам такое сытое и счастливое будущее! А ты чем смотришь, жопой?! — перекинулась она на начальника по замерам габаритов. — Ты тоже хочешь лишиться, а? Иаков.
— Пожалуйста, не надо, — упав на колени и обняв её ноги, взмолился тот.
— А вы что уставились? — не унималась Марта, оглядывая всех вокруг, — что встали-то как вкопанные, как в первый раз что ли? На колени, суки! Носом до пола!
Весь цех, включая руководителей по рангу ниже Марты упали на колени. Щелчок от прикосновения костей с бетонным полом прокатился по помещению. Такие животрепещущие картины проистекали изо дня в день. Марта всегда ощущала или краешком глаза замечала, как сверху за всем этим следил глава по контролю за цехами, который был выше её по должности. В эти моменты она особливо изощрялась в оскорблениях и издёвках. Она удалилась в собственный кабинет, где её уже дожидался очень влиятельный начальник по внешним связям, а рядом с ним руководитель по питанию.
Вступать в сексуальный контакт с женщиной или с мужчиной имел право только представитель более высокого поста. Потомство сохранялось лишь за высшими чинами и конечно же самим царём. У прочих детей забирали блюстители режима и помещали в дома роста, разбросанные по всему городу. В этих учреждениях никогда не переставали смолкать детские вопли и плач. Этими дребезжащими звуками людских страданий были переполнены улицы, как вечное напоминание о безвозвратно утерянных чувствах сопереживания, чести, достоинства, а также заботы о ближнем.
— Здравствуйте, уважаемые господа, — благоговейно поприветствовала она присутствующих, встав в дверном проёме. — Чем могу быть полезна?
— Значит так, сука страшная, слушай сюда, — со ожесточённою ухмылкой начал глава по внешним связям, — мы по-прежнему крайне не удовлетворены продуктивностью труда твоего цеха. Нам начинает казаться, что ты ещё не совсем готова к такому ответственному посту и… Может быть, генеральный директор немного поторопился с назначением?
— Как насчёт понижения до…, — продолжил начальник по питанию.
— Нет, пожалуйста! — жалостливо крикнула Марта, в спешном порядке расстёгивая форменный костюм, оголяя худющую, плоскую задницу и укладываясь верхней частью тела на стол.
Они специально натянули на пенисы несколько презервативов, чтобы растянуть спаривание и приумножить её мучения.
— Намазывай жопу, чем хочешь, — злобно произнёс один из них, — у нас нет времени ждать, быстрей давай.
Марта ведала, что это такое — продолжительное заднепроходное спаривание на сухую. Покрытый многочисленными трещинами и кровоподтёкам анус был терзаем таким образом на протяжении нескольких лет, пока она продвигалась от простого РАБочего и выше. Она ревела от суровой боли при каждом испражнении и за неимением лекарств бытовало только одно спасение — слюна говноеда. Для того, чтобы заиметь её, нужно было подняться очень высоко. Также имелся начальский лазарет, но чтобы туда попасть, надобно было либо находиться при смерти, либо уплатить немалые деньги.
— Сейчас, сейчас, секунду, — бурчала она, часто сплёвывала всё, что было во рту на трясущиеся ладони и тут же закладывала в себя.
Душераздирающие крики слышал весь её цех. РАБотники с каменными лицами продолжали своё дело. Они отошли как можно дальше от кабинета и пребывали в мучительном ожидании мощнейшего взрыва, который случился через несколько томительных минут, как всё стихло. Марта вымахнула из кабинета в наспех одетой форме, с кровью на бёдрах и с излюбленным миниатюрным ножом больше похожим на шило. РАБотники прикрыли головы руками, надеясь, что так они спрячутся от возмездия.
— Что притихли! — подбегая к подчинённым, охрипшим от жестоких истязаний голосом надрывалась она. — РАБотать, я сказала!
Она принялась пинать каждого до тех пор, пока они снова не начали лепить и красить перекошённые поделки. Далее одному из них крупно не повезло. Марта знала куда нужно ударить. Шило пробило тонкую кожу на плече трудяги. Через беловатой поначалу ранки пробилась кровь.
В тот момент Марта страдала не только от жажды. Она испытывала головокружение и лёгкое помутнение, оттого что мужчины, которые спаривались с ней, также присасывались к её надрезанному пальцу и в большом количестве употребили алой жидкости.
— Замри, падла, — приказала она бедняге, присосавшись к кровоточащему отверстию.
Раздался голосовой сигнал на перерыв. РАБочие получили косточки и маленькие мисочки с кишками. Марта взяла свою микропорцию с фаршем из младенцев и вернулась в кабинет. Она легла на пол, принялась трапезничать и разглядывать стену, увешанную цветными снимками генеральных директоров заводов, домов роста, полицейских участков и прочих учреждений. Над ними возвышался огромный портрет царя. Облысевший пожилой мужчина низкого роста и гладким безучастным лицом от стабильных впрыскиваний грудного молока доек с именем и фамилией, выгравированными золотыми буквами.
Её выцветший взгляд застопорился на большом циферблате настенных часов. Безостановочно дёргающаяся стрелка, отсчитывающая оставшийся период до начала собрания. Марта подтёрла задницу и ляжки, очистив их от полузасохшей крови, смешанной с дерьмом. Перед ответственным мероприятием она заскочила в туалет, где уборщиком работал говноед. Они постепенно заменили собой на этой должности граждан Нитупограда. Возможно, это произошло из-за того, что директора хотели, чтобы посетители туалетов воочию видели как кто-то живёт намного хуже, чем они. Это наглядное сравнение, по мнению мудрого начальства, должно было пойти на пользу РАБочим и укрепить их веру в то, что они выше, чище и достойнее эдаких полных ничтожеств, которые подъедают не смытые выделения. Простые РАБочие могли таким образом расслабиться и воодушевиться на более плодотворную трудовую деятельность, разгрузившись прямо на живого человека, минуя привычный способ.
Обнажённый говноед с грубо остриженными волосами сидел в дальнем углу, смотря в пол и прижавшись спиной к стене, будто бы желая находиться как можно дальше от посетителей, чтоб они ненароком не ощутили невыносимый запах, исходящий от его кожи. Он заключал в объятия потрёпанную швабру, будто это была его единственная и неповторимая подруга, рискнувшая разделить с ним такую жизнь, ограниченную четырьмя стенами и разбавленную частыми гостями. Обычно Марта одаривала его парой обид, но в тот момент её сознание под завязку было загружено думами о грядущем собрании.
— Подотри, грязный ублюдок, я нассала мимо, — промолвила она, выходя из кабинки, — сегодня я добрая. А ну пожелал мне, чтобы генеральный обратил на меня внимание.
— Я желаю вам. — Он осмелился поднять голову и встретиться с ней взглядом. — Чтобы в одно прекрасное время и вы стали генеральным директором, госпожа начальник.
— Да? Как смело, а где признательность за мою мочу?
— Благодарю вас очень сильно.
— Добавь, что только я достойна такой должности.
— Только такая умная и решительная, и красивая, и внимательная заслуживает стать генеральным директором.
— Вот так-то, может когда-нибудь ты мне и жопу лизать будешь.
В совещательном кабинете набилось несколько десятков глав всех рангов со всего завода. Все ожидали прибытия генерального директора, который всегда намеренно задерживался на час или больше. Марта миллион раз прокрутила в разуме подготовленную благозвучную речь на случай, если вдруг спросят. «Мы стабильно РАБотаем над ростом производительности труда, ко дню благодарения мы существенно увеличим процент выработки, — говорила она про себя, — я предлагаю уменьшить количество сончасов на один…»
Дверь распахнулась с пинка. Гендиректор неспешно вошёл. Все почтительно опустили головы. Рядом с ним на привязи из металлической цепочки в запахонепропускающем комбинезоне полз говноед-жополиз. У гендиректора имелся жир повсюду — мерило высокого статуса, признак того, что он пьёт грудное молоко. Он медленно шагал через помещение, делая кратковременные остановки, чтобы каждый мог приложиться устами к его плотно обтянутым штанами откормленным ягодицам. Марта до такой степени задумалась над речью, что проморгала ставший для неё роковым поцелуй.
— Итак, начнём с того, что я недосчитался одного поцелуя, — заговорил гендиректор, и все молниеносно показали пальцем на Марту. — Ага, так, а ты кто будешь, неблагодарная деваха?
— Я начальник животного цеха, мой высокопочтенный господин, — сдерживая дрожь в голосе чётко проговорила она.
— Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.
— А можно я постою, мой господин. — Её полумёртвое сердце исступлённо забилось, она всё поняла.
— Я настаиваю, — повышенным тоном произнёс он.
Все стояли, кроме генерального, хотя для каждого был приготовлен стул. У всех имелась в наличии одна и та же животрепещущая проблема, у кого-то больше, у кого-то меньше, но жажда власти была дороже, чем истерзанный анус. Под пристальными взглядами Марта медленно опускалась на стул. Но лично для неё это было ничто иное, как стремительное падение на самое дно карьерной лестницы. Окружающие скалили зубы и искренне торжествовали, что никто из них не оказался на её месте. Все сгорали от нетерпения в ожидании суровой кары от самого справедливого гендиректора.
Марта наконец села. Она даже не смотрела ни на кого. Её взор был направлен в стол. Одно мимолётное мгновение, и она заслонила ладошками лицо. Сквозь хрупкие пальцы тут же начали просачиваться ручейки чистой и солоноватой воды. Всё и вся вокруг сгнило, было отравлено, растерзано и растоптано, а эти бриллиантовые слёзы от плотской и душевной боли были последней, маленькой надеждой человечества.
— Мне так больно, прекрасный господин, — запинаясь и падая всё ниже, говорила она, — мой цех… Необходимо уменьшить сончасы…
— Тссс, — подняв палец холодно заткнул её гендиректор, — он больше не твой. А я ведь возлагал на тебя такие блестящие надежды, а ты вот так нам всем отплатила.
— Я буду каждый день целовать вам жопу…
— Заткните ей кто-нибудь рот! — Практически все метнулись на неё, чуть не свалив со стула. — Один, один, расшибите мне тут ещё дорогущую мебель, подонки несчастные! Начальник по реестру! Скажи своим подчинённым вычеркнуть её имя и немедленно назначить на доильный распределильщицей говна и мочи для доек. Начальник по внешним связям подготовь перевод. Так, руководство, продолжим совещание… Я сказал, руководство! Вышвырните же в конце концов эту неблагодарную суку отсюда!
Беспрекословно повинуясь приказу, все ещё с большим рвением, чем в прошлый раз, накинулись на Марту. Кто за волосы, кто за ноги и за руки поволокли её, как половую тряпку, и выкинули из помещения. Несколько минут она лежала без движения. Следом Марта с огромным трудом взяла себя в руки и немедленно поспешила в отдел по внешним связям, чтобы узнать, когда ей выходить на другой завод. Ни в коем случае нельзя было допустить, чтобы её уже бывшие подчинённые узнали, кем она теперь стала.
III
В старейшем доме роста, расположенном на улице преподобного святого Нилатса, как и во всех остальных учреждениях подобного типа, кормили по убывающей, что заставляло желудок сильно уменьшаться в размерах. Когда-то это здание было исправительной колонией строгого режима, где отбывали срок преступники по особо тяжким преступлениям. Но великий реформатор Нитуп в своё время наделил стражей режима широкими полномочиями, после чего любой подозрительный человек отправлялся прямиком на мясной завод, минуя упразднённые суды, тюрьмы и всё то ненужное славному городу Нитупограду.
Каждый день подрастающему поколению демонстрировали на огромном телеэкране, как взрослые люди со счастливыми лицами РАБотают на заводах. Люди по ту сторону были захвачены единым устремлением выслужиться и подняться до самых верхов, чтобы иметь всё самое лучшее, что мог дать этот мир и в большом количестве. Собственность, почитание, лучшие части плоти, возможность иметь своих детей и семью, личные жополизы и главное — заслуженный отдых после длительного и непрерывного РАБочего стажа. РАБочий либо РАБотал, либо спал, другого не дано.
Во время массового просмотра юная Марта постоянно усаживалась рядом с Авелем. Она легонько касалась его плечом. Она наблюдала, как на нём мерцает пляшущий свет от телеэкрана, очерчивающий контуры притягательной внешности. Ей казалось, что тряпьё, в которое его нарядили, сидело на нём отлично.
В тот волнительный для Марты день они стояли за грязными столиками в трапезной. Незаживающие повреждения заднего прохода не позволяли им присесть. Ему досталась косточка с крайне малым содержанием питательного мозга. Марте повезло больше. Она сосала свою и не сводила с него глаз. Его лицо погрустнело, что явилось для неё отправным сигналом, чтобы подойти и стать, наконец, близкими друг для друга.
— А у меня большая косточка, — промолвила она, максимально приблизившись.
— Я, Авель, — застигнутый врасплох, произнёс он.
— Я знаю, вот, это я тебе тут оставила, тут прям нескончаемые запасы.
Она протянула аппетитный мосол от руки взрослого человека.
— Хочешь стать начальником? — спросил он и присосался к гостинцу.
— Не очень, — нерешительно ответила она.
— Да ты что? — Он начал испуганно смотреть по сторонам. — Почему?
— Ну, мне кажется ты должен будешь за всеми следить, всё успевать и постоянно быть не тем человеком, постоянно быть кем-то другим, а я бы хотела…
— Что б ты хотела? — задержав дыхание, резко спросил он.
— Увидимся на прогулке, я, Марта, я хочу стать близкой тебе, — сказала она и чуточку смутилась, — что-то в туалет захотелось.
— Ну иди, иди, — произнёс он и продолжил кормиться.
На прогулке не прохаживались так, как принято было думать. Воспитанники просто укладывались на спину и глядели в затученное небо. Излишние движения сжигали калории, которых и так было ничтожно мало. Тем, кто смотрел на лежащую Марту сверху поначалу могло показаться, что это вовсе не человек, а скелет с туго натянутой кожей. Она любила расположиться рядом с макетами маленьких птичек.
Авель заметил её, тихо подошёл и прилёг бок о бок. Все их движения были всегда размеренными и неторопливыми. Ежедневно видя, как РАБочие из телеэкрана шибко делают своё дело, воспитанники будто берегли силы для грядущего беспрестанного трудового стажа длиною в жизнь. Марта даже не взглянула, кто решил разделить с ней прогулку. Она знала, что это был он, потому что её ещё целое сердце затрепыхалось чаще и сильнее, дав подсказку.
— Я бы хотела вот так лежать с тобой и… Просто лежать. Мне кажется, что вот эти штучки. — Она показала на неказистых птичек. — Они живут вон там высоко, так высоко, что никто их не видит и никаким царям и начальникам никогда в жизни не подняться выше их.
— Нет, не говори так, — со страхом в голосе прошептал он, — никому больше не говори такое, хорошо?
— Да ладно тебе, — улыбнулась она разбитыми и ещё не зажившими с прошлого акта спаривания губами, — хуже ведь уже не будет.
Сверху за ними следили и выбирали подходящую кандидатуру. За Мартой пришли. Спариванию подвергались все без разбора независимо от пола и возраста.
Она покорно легла на ужасно грязную, протёртую и покрытую совершенно всеми засохшими выделениями, которые содержит в своём проклятом теле человек. Очередной раз её выбрал какой-то высокопоставленный начальник на недавно построенном заводе искусственной радости. Марта слегка расслабилась, когда увидела его. Он вошёл с голым торсом и сгорающий от нетерпения. Он был не таким жестоким, как большинство других, и за весь акт спаривания мог ударить один, два раза и то не сильно.
— Ну что ты, не спи, не засыпай, — бормотал он, спешно снимая ровно сшитые чистые штаны, — смотри широко открытыми глазками, потому что сейчас я буду тебя трахать. Я это заслужил своим высоким положением. Давай скажи это, скажи, скажи, нет, пожалуйста, не делай это, ты делаешь мне больно.
— Не делай этого, ты делаешь мне больно, — повторила она с каменным лицом.
— Нет. — Он огрел её ладонью по незажившей губе, снова повредив до крови. — А вот так, ну, ещё и ещё. — Пощёчины продолжались. Её щёки стали багрово-красными. — А теперь, повторяй! — Он неуклюже и в спешке залезал на неё, опираясь руками на специальные возвышающиеся приспособления по бокам койки, сконструированные, чтобы не раздавить подвергающегося спариванию.
— Не делай, этого, — закрыв глаза и прерываясь на кашель от заполняющей ротовую полость крови, говорила Марта, — мне больно.
— Вот это мне уже нравится, девочка моя, — промолвил он, прицеливая эрегированный член рукой, — горячая, мокрая сучка, которая обожает иметь внутри себя член самого; главы нескольких цехов!
Спаривание с ним обычно продолжалась не больше минуты из-за его чрезмерного перевозбуждения. Он эякуляровал на её несформированную плоскую грудь, заставлял благодарить за такую неслыханную щедрость и целовать всю поверхность его тела.
Многие не доживали до того момента, когда они могли бы оставить дом созревания. Это не было большой проблемой, так как женщины постоянно плодили новых людей. Марта давно перестала рыдать, визжать, звать на помощь. Все эти травмирующие события стали для неё и для других каждодневной рутиной. Как говорили воспитатели, это была суровая тренировка, ответственная подготовка ко взрослой РАБочей жизни, которая продлится до самой старости. Как они заверяли, после их несомненно ожидает заслуженный отдых с высоким статусом и со всеми сопутствующими привилегиями.
Наступил долгожданный день купания. Сложно было назвать это купанием. Их заводили в большое прохладное помещение со скользким и ледяным полом. Каждому воспитаннику предоставляли тряпочку и маленькое ведёрко с отравленной водой из ближайшего озера.
Марта уселась рядом с Авелем, выискав его блуждающими глазами среди сотни других голов. Она как можно осторожнее сняла с него верхнее и нижнее одеяние. Намочив тряпочку, она принялась медленно смывать с его тонкой кожи накопившуюся грязь. Сразу же после протирания Марта дула на влажные участки, чтобы ядовитая вода быстрее испарилась и не нанесла серьёзный ожог.
— Ты так добра ко мне, — проговорил он, когда она нежно протирала его лицо.
Ничего не ответив, Марта продолжала аккуратно водить краешком тряпки вокруг опухшего после удара глаза.
— У меня появилось такое ощущение, — неожиданно начала говорить Марта, когда Авель протирал её надгрызенные посетителями соски, — то, что происходит с нами, эти каждодневные спаривания в анус и влагалище, просмотры одного и того же видеосообщения и эти кости, что мы едим…
— Марта, — взволнованно перебил её Авель, прикрыв ей ладонью рот, — так принято с давних времён, это нормально для нашего избранного народа.
— Почему ты тогда боишься обсуждать это, говорить об этом вслух?
— Вдруг нам нельзя это обсуждать, вдруг нас так забракуют? И нас никогда не возьмут на РАБоту, и мы не станем важными начальниками и не будем также приходить сюда и делать то же самое, что они делали с нами. По крайней мере, давай сначала сдадим успешно экзамены-осмотры, а потом уже со спокойным сердцем поговорим об этом, лады?
На следующий день посетителем был снова тот самый неизменный гость в её отверстиях многострадальной промежности — начальник нескольких цехов.
— Уже скоро испытание-осмотр на профпригодность, — говорил он, медленно совершая фрикции в её добротно смазанном анусе, — я оставлю тебе две копейки. Этого будет вполне достаточно, отдай их специалисту, кто будет измерять диаметр твоего влагалища. Я прекрасно знаю, что оно у тебя очень узенькое, но, тем не менее, надо подстраховаться. Сделай, как я сказал. Я буду хлопотать, чтобы тебя определили ко мне, моя девочка. Буду продолжать тебя утешать и учить жизни уже там, на самом современном заводе. Будешь лепить не только птичек, которых ты видишь каждый день на прогулке, но и остальных интересных зверьков, живших с нами бок о бок в давние времена.
Авель зашёл в кинотеатр. На его шее висела массивная табличка с надписью «Профнепригоден». Сердце Марты съёжилось до микроскопической точки. На экране который раз крутили счастливые будни рабочих. Но она даже не смотрела туда. Всё её внимание было направлено на него, свою отраду и чистый источник жизненной энергии.
— Что произошло? — наконец прошептала она. — Что это значит, эта табличка на тебе?
— Сначала они измеряли меня всего. Потом заставляли поднимать различные предметы. Все они были очень тяжёлыми, они выпадали из моих рук, я не мог их удерживать. Я начинал трястись, потеть и пальцы разжимались сами собой, — ответил он, продолжая взирать на экран, — я, наверно, никогда не стану начальником.
— Да это же ничего, — взяв его кисть обеими руками, утешала она, — посмотри на этих простых РАБочих, Авель. Они довольны своим положением, будешь день и ночь производить продукт, делать полезное дело, понимаешь?
— Да? — Он взглянул на неё.
— Конечно, посмотри какие большие у них кости на столах и даже кишки в тарелочках. Они никогда не голодны и спаривание у них не такое больное, взгляни.
В тот момент на экране проистекало спаривание между генеральным директором и рядовой РАБочей. Она, судя по её крайне довольному выражению лица, получала огромное удовольствие и совсем не переживала боль. Во время процесса она не останавливала РАБочую деятельность и ловко собирала радиоприёмник. Толстый мужчина массивными руками придерживал её сзади за тонкие плечи, осуществляя неторопливое проникновение.
Во время сончаса Марта юркнула к Авелю под рваное одеяло.
— Привет… Ещё бы я хотела, чтобы тебе никогда не было больно. — С этими словами она спустилась ниже и охватила израненными губами находящийся в покое член, предварительно вытащив из-под языка две копейки, предназначенные для предстоящего обследования-экзамена.
Она усердствовала и была на сто процентов уверена, что ему в эти мгновения было так хорошо, как никогда раньше. Марта чередовала нежные поглаживания кончиком языка вокруг плотной головки и мерные движения вверх и вниз губами, изредка прерываемые глубокими заглатываниями. Она делала это, потому что искренне хотела, потому что желала ему принадлежать. И всю безумную боль, причиняемую ей принудительными, каждодневными спариваниями, она неосознанно трансформировала в то, что невозможно было ничем выжечь, ничем вырезать и уничтожить — женскую любовь к мужчине.
Через несколько дней Марта вошла в кабинет, легла на смотровую койку и раздвинула ноги.
— Уже неплохо, неплохо, — приговаривал специалист, протирая руки чем-то сильно пахучим, — внешний вид влагалища в норме, руководство такое ценит, далеко пойдёшь.
Он вынул из кармана грязного халата какой-то продолговатый измерительный инструмент.
— Так, расслабь вагину, сейчас буду вводить. От твоего поведения целиком зависит результат осмотра.
Топорными, вкручивающими движениями он начал буквально запихивать в неё инструмент. Марта так крепко стиснула зубы, что был слышен скрежет. «Последний раз, всё, держись, скоро выйдешь на РАБоту, и всё это кончится», — говорила она про себя, запрокинув назад голову и плотно закрыв веки.
Практически полностью засунув штуковину, он подошёл и сел рядом с её лицом.
— Открой глаза, Марта, я очень опытный специалист. — Он вещал чрезмерно мягким тоном, который предвещал за собой что-то досадное. Его ладонь гладила её симпатичное блёклое лицо. — Моя линейка вошла слишком легко. Ты на волоске, девочка. Скоро я стану главным в департаменте профессиональной комиссии. Ты знаешь, что это значит? У меня будет свой личный жополиз. Я прямо говорю, что я не рядовой докторишка. Сейчас у тебя есть возможность устроить своё будущее. Я недолго Марта, просто…
Оглядевшись, он начал активно снимать с себя одежду. Марта почуяла приближающийся резкий и отвратительный запах. Она все ещё держала глаза закрытыми. Как только её уст коснулись жёсткие и гадкие волоски, из неё выплеснулся лишь желудочный сок, потому что последний раз она ела две недели назад.
— Язык, просто вытащи свой поганый язык, и я гарантирую ты будешь работать, ты получишь допуск. Все лижут мне жопу, все девушки, которые хотят стать успешными и востребованными в РАБочей сфере! — кричал он на весь кабинет, плюя и мастурбируя.
Марта до такой степени сильно сжала губы, что они начали истекать кровью. Через некоторое время прозвучал протяжный стон. Горячие струйки и капли обрушились на неё, заливая глаза, лоб, волосы.
Он резко соскочил с неё, перед этим больно придавив ягодицами.
— Профнепригодна! Тварюга! — кричал он ей в самое ухо, отчего она прикрыла его ладонью, — скоро ты сдохнешь! Завтра твой поганый язык будет у меня на рабочем столе! Тебе всего лишь надо было! А! Сука! — Он вырвал инструмент, Марта резко вздрогнула. — К сожалению, — продолжил он невозмутимым, обычным тоном. — До нормы не хватает одного миллиметра, а анус даже измерять не буду. Ни один начальник не захочет ввести в него свой чистый член, потому что выглядит он отвратительно! Одевай своё засраное тряпьё и выметайся вон!
— У меня есть деньги, — немного придя в себя, заговорила она.
— Откуда у тебя деньги, оборванка! — захохотав, воскликнул он.
— Одна копейка сейчас, вторая после подписи.
— Хитрая бабёнка. Давай быстро сюда.
Марта успела сплюнуть одну монету, когда он поворачивался спиной.
— Вот, возьмите. — Она протянула ему плату. Доктор грубо выхватил её и начал разглядывать.
— Надо же, значит у тебя есть дружок из посетителей. — Он взял листок и чиркнул чернилами, — гляди я поставил. — Она сплюнула ещё одну и отдала.
— Не языком, так деньгами, — с поднявшимся настроением произнёс он, — заРАБотала себе РАБочее будущее. Может, ещё где припрятала?
Он тщательно осмотрел все возможные места на её теле, где можно было скрыть что-либо. Особенно долго доктор задержался на заднем проходе, в котором он ковырялся разнообразными металлическими приспособлениями. Несмотря на жуткое состояние, Марта резво вылетела из кабинета. Экзамен-осмотр продолжался целых восемь часов. Обычно безучастный, на этот раз поздний вечер не хранил безмолвие, упрашивая лечь спать пораньше и забыться.
Перед долгожданным сном Марта взглянула из мутного окна на массивные заводы, в которых ни секунды не прекращалось судорожное движение. В далёких окошках иллюминаторах мельтешили существующие люди. У некоторых раскалённых крыш торчали изношенные трубы, беспрестанно выплёвывающие в опасный для дыхания испорченный воздух свежие порции яда.
Она столь сильно хотела помочь Авелю, что неотрывно смотрела на один из предполагаемых заводов, где начальствовал её постоянный гость и шептала вслух:
— Приди, я прошу тебя, приди, так мало времени. Приди завтра.
И он явился.
— У меня есть близкий человек, он профнепригоден, — возбуждённо и резво говорила она, словно боясь, что не успеет всё выложить, пока он двумя пальцами разрабатывал и закладывал смазку в истерзанный анус, — я прошу, я сделаю всё, что ты захочешь, любое желание, помоги ему, мне кажется, что с ним что-то сделают, на него повесили табличку, он боится и я тоже. Мы не знаем, что делать.
— Ты-то прошла осмотр? — Марта закивала головой. — Так как его зовут, твоего близкого? — остановившись на мгновение и посерьёзнев, осведомился он.
— Авель, его зовут Авель, запиши, пожалуйста, чтобы не забыть. Он очень добр ко мне и мы с ним постоянно проводим время вместе, в столовой, перед сном, на прогулке.
— Значит, Авель, говоришь, конечно же, я что-нибудь придумаю, — оскалившись и ухмыльнувшись произнёс он, — не переживай, я всё улажу.
В этот раз он был до такой степени жесток, что мозг Марты смиловался и выключил сознание, чтобы она смогла пережить всё это, не скончавшись.
Ночью Авель легонько коснулся плеча, и Марта проснулась. Её измождённое лицо засветилось бессильною улыбкой.
— Я прошла, — было первым, что она сообщила. — И ты тоже.
— Здорово! — обрадовался он, и нежно приобнял её. — Значит, мы станем руководителями, будем купаться в молоке доек и нам все будут лизать жопу. — Марта тихонько рассмеялась.
— Ты не царь, чтобы иметь гарем жополизов, — проницательно заметила она. Марта глазела на его лицо, и её безотрадное настроение улучшалось, а телесная боль умолкала. — Я недавно случайно подслушала разговор двух воспитателей. Они обсуждали предание о древнем царе Нитупе. После того как мир рухнул, он собрал вокруг себя так много жополизов, что они стали настолько могущественной силой, что правили вместе с ним. Он был одержим. Нитуп верил, что чем больше говноедов вокруг и чем чаще они лижут ему жопу, тем он могущественнее. Он собирал их в одной большой золотой комнате и показывал по квадратному ящику картинку на весь мир, как говноеды бьются друг с другом за его говно, а он дразнит и убегает от них из угла в угол. Говорили, что он умер от того, что решил попробовать то, чем питался его гарем. То ли отравился, то ли подавился, то ли переел, никто не знает. Говноеды разбежались, а тех, кого успели поймать, поместили в опустевшем зоопарке. Но постепенно, следуя заветам Нитупа, цари возродили давние традиции. Говноеды снова среди нас. С нами больно спариваются в анус, чтобы мы тянулись к таким высотам, чтобы тоже иметь собственных жополизов. Чем больше, тем лучше, как у самых достойных и уважаемых людей.
— Очень интересно, не знаю даже на какой завод меня определят. У меня сил хватает только чтобы косточку поднять.
— Всё будет хорошо, я всё уладила, — успокоила Марта, — запомни, я буду ждать тебя на заводе искусственной радости.
Марта шагала по коридору на выход с куском бумаги, на котором был начертан путь до завода и стояла печать. Когда она вышла во двор, её окликнул воспитатель. Повелели срочно пройти в триста четырнадцатый кабинет. Она вошла в ярко освещённую комнату. Дверь за ней закрылась, заскрежетал засов. Марта отпрянула, ударилась спиной о стену, начав медленно оседать вниз. Все внутренние органы жутко заныли и будто начали растапливаться. На другой стороне комнаты в луже крови лежал Авель. Его кисть была ампутирована, а вместо неё к обрубку был привязан ключ от входной двери. Он был ещё жив. Его голова медленно повернулась к ней. После того как он проговорил её имя, она неосознанно кинулась к нему на помощь. Марта практически ничего не соображала. В голове гремели молоты чудовищного ужаса и немого отчаяния. Каждую секунду изъязвленное и мучимое сердце порывалось застопориться, но непокорный мозг не разрешал этому произойти.
— Марта! — раздался лязгающий голос из громкоговорителя, — ты была одной из лучших наших воспитанниц. Сколько положительных отзывов от наших любезных начальников. В отличие от твоих товарищей у тебя был упрощённый экзамен-осмотр без поднимания тяжестей. Прими же в подарок от нас это туловище, которое годится только в пищу и не принесёт нашему РАБочему обществу никакой пользы. Рядом есть всё необходимое для великолепного ужина, как у самого царя. Тарелка, вилка, нож, салфетка и стакан грудного молока на десерт — особый выпускной гостинец от одного руководителя, который в восторге от твоего сладкого и тугого влагалища. Добавь обязательно крови в него, получится вкуснее. Не торопись, ешь. Чем больше проглотишь, тем дольше не захочешь есть. — После некоторого затишья голос продолжил. — Также у тебя имеется прекрасная возможность проявить свои управленческие и лидерские качества. Это твой подчинённый, он выдохся, он хочет спать. Заставь его РАБотать! Верни его на завод, с которого он смотался! Он подвёл своих коллег! Прояви себя как сильный и бескомпромиссный начальник!
— Авель, поднимайся, нам надо идти. — Она чуть-чуть отдалила лицо в сторону, потому что испугалась, что он захлебнётся ревущими ручьями слёз, которыми она его затопляла.
Марта неудачно попыталась приподнять его или сдвинуть. Она была до того слаба и немощна после стольких лет нескончаемых спариваний и скудного питания, что не могла ничего сделать.
— Марта, — с трудом произнося слова, обратился он, закрыв глаза, — то время, что мы провели вместе, было лучшим в моей жизни. Я уже не встану. Ты будешь самым лучшим начальником, дойдёшь до генерального директора, а твои подчинённые будут счастливы, что у них такой руководитель.
Она машинально трясла его, била по лицу, даже вдувала воздух в лёгкие, заметив, что грудь больше не подымается. После этого Марта попыталась встать, но чудовищная слабость от изнеможения полностью сковала конечности. У неё даже не осталось сил, чтобы дотянуться до стакана молока.
Марта лежала на спине. У неё больше ничего не было, ради чего стоило оставаться на этой земле. Ей причудилось, что бескрайнее небо над ней больше не серое. Оно было лазурно-синим, и над ней порхали те самые искривлённые птички с прогулочной площадки. Ветерок от частых взмахов крылышек долетал до неё, поднимая тело всё выше и выше. Она простёрла обе руки, чтобы побыстрее стать ближе к далёким небесам. Кровь Авеля капнула с испачканных ладоней прямо в её полуоткрытый рот.
Глазные яблоки, выковырянные пальцами, протяжно хрустели. Она удаляла кожу с лица зубами, не используя никаких инструментов. Проглотив нежный язык и запив это всё молоком, смешанным с кровью, с новыми силами Марта разгрызла грудь до рёбер, но дальше продвинуться не смогла, кости были слишком крепки. Это было удивительное состояние подъёма, и Марта не могла остановиться. Она переключилась на то, что можно было легко отделить от тела. Пенис, яички незамедлительно провалились в бушующий пищеварительный тракт.
— Вот оно, — вдруг заговорил громоподобный голос сверху, — вот таким должен быть настоящий начальник! Марта, тебя ждут невероятные высоты на пути твоей блестящей карьеры. Она будет успешной и головокружительной. — Голос рассмеялся. — Подчинённый, который не хочет добросовестно выполнять свой РАБочий долг, заслуживает страданий. Подчинённый, который не может изначально выполнять свой РАБочий долг, заслуживает смертельной кары. Марта, высуши слёзы, он социально неполноценен, он расходный материал.
Марта мчалась через покойный город, стискивая в кулаке схему прохода к заводу. Мимо мелькали высотки, которые могли в любой момент обвалиться и похоронить под своими обломками всех, кто осмелился поселиться в них. Поэтому большинство населения не хотело рисковать и жило прямо на производстве рядом с РАБочим местом. Несколько раз её останавливали стражи режима, так как Марта с ног до головы была запятнана кровью. Только подпись и печать генерального директора дома роста на обрывке карты спасали ей жизнь. Наконец, она достигла загородного озера, берег которого целиком состоял из использованных шприцов и презервативов. Не обращая внимания на пронзающие ступни иглы, Марта забежала в ядовитую воду и ушла с головой. К счастью концентрация вредных веществ была не столь высока. Смыв с себя следы и остатки Авеля, она выбежала обратно на берег, крича и сбрызгивая жгучие капли. Пришлось стянуть лохмотья, в которых она ходила последние лет десять.
— Что орёшь, дура. — Из-за макета кустов вышел страж режима, держа перед собой пистолет. — У тебя есть несколько секунд, чтобы пояснить за себя.
— Я только что выпустилась из дома роста, у меня направление на завод. — Не вставая, она помахала мокрой бумагой. — Я заблудилась…
— И нырнула в смертельно ядовитое озеро, — перебил он, — в общем, врёшь ты всё, у меня… — Он продолжительно зевнул. — У меня смена заканчивается, некогда мне с тобой возиться, да и… — Он приблизился к ней и внимательно рассмотрел. — Трахнул бы тебя, худая здорово, любишь трахаться? А ведь я не рядовой, я начальник малого подразделения. И как только вас генеральные любят трахать? Приезжают с самых окраин, теряя своё драгоценное время, когда у них под рукой сотни подчинённых на любой вкус и цвет. По мне так дойка самое то, приятно за жопу держаться. А у тебя что? — Он прозевал ещё сильнее. — Всё вставай пошли, нам по пути.
IV
Марта мчалась через покойный город, стискивая в кулаке документ перевода и спотыкаясь о кое-как наваленные кучи макетов невинно погибшего мира былого. Она торопилась туда, где её уже ждали переполненные калом и мочой ёмкости и голодные дойки, ожидающие своей порции. Мимо мелькали всё те же дома, половина из которых обвалилась или окончательно рухнула с того времени, когда она впервые оказалась на улице. Опять предстояло начать всё с чистого листа.
Пробежав несколько метров, она встала передохнуть прямо напротив небоскрёба, который весь был испещрён сквозными трещинами. Там на третьем этаже находилась её маленькая квартира. До неё там длительное время жил тот начальник нескольких цехов, который помог с трудоустройством. Его давно казнили за что-то, после чего Марта с лёгкостью разыскала это жилище, так как он помимо значимой должности постоянно бахвалился тайными апартаментами в самом высоком здании города.
Она глазела на своё окно и раздумывала, сколько же понадобится лет, чтобы подняться по карьерной лестнице и снова иметь ночные свободные часы для уединения в компании с престарелым диваном, любимым радио и реалити-шоу «будни низших». Там же под половой доской были спрятаны несколько сотен копеек на всякий случай.
Она бродила туда-сюда, продлевая время, как будто это могло что-то изменить, словно от этого неминуемая РАБота исчезла бы, словно всё можно было вернуть, как раньше. Напротив её дома, за её спиной под необузданными порывами заунывного ветра чудовищно раскачивалось и скрежетало массивное сооружение с жутко обрушившимся основанием. Марта и этот дом пребывали на грани, они будто вели незримое соревнование — кто дольше простоит и не падёт.
Стражи режима много раз подходили к праздно шатающейся вокруг доильного завода нерешительной Марте. Поначалу, видя начальскую униформу, они почтительно интересовались, всё ли в порядке, не заблудилась ли она, нужна ли какая помощь.
Но вскоре показался один из начальников полицейских. Он осмелился попросить у Марты бумажку статуса РАБотника. После прочтения грубыми и непрерывными пинками под гузно он проводил её до самой проходной. После его грозного и окончательного предупреждения её кисть коснулась ручки двери. Она подумала: «Что если я никогда не выйду отсюда, не зайду в любимые магазинчики, чтобы выбрать себе кусочки мяса, рюмочку крови? Эх, надо было захватить с собой все сбережения и перепрятать где-нибудь здесь рядом. Да и плевать!»
Глубоко вздохнув напоследок, Марта отворила дверь, вошла внутрь. Ровное дыхание тут же спёрло. С трудом удерживаясь на ногах от прожигающей носоглотку зловонной смеси из мочи, кала и пота, завёрнутую в неимоверную духоту, она стояла напротив сидящего за стеклом и осматривающего её РАБочего.
— Припозднилась, припозднилась, придерживайся за подоконничек перед тобой, а то не дойдёшь до РАБочего места, будешь тут валяться, — сквозь смех процедил вахтёр, — новенькая, сразу видно, заждались тебя все, не поцеловать жопу гендиректору, ну ты даёшь. Давай, что там у тебя?
Она подала направление. Марта немного привыкла к сногшибающему составу воздуха, прошла по коридору и через кое-какое время очутилась в гигантском ангаре.
Взору предстала ещё более впечатляющая картина, чем та, о которой она столько слышала. Сотни женщин-говноедок со шлангами-насосами, плотно прикреплёнными к соскам. Огромная очередь из мужчин всех рангов и возрастов позади каждой. Сквозь смрад она смогла уловить до боли знакомый из юности неизгладимый запах грудного молока, который чуть-чуть отрезвил затуманенный от происходящего рассудок. От стонов и выкриков оргазмирующих закладывало уши. Марта остановилась как вкопанная, не в силах поверить в то, что всё происходящее у неё перед глазами — это явь. Почти все дойки были беременны, они пребывали в полулежачем состоянии.
— Что встала, как вкопанная? — грозно закричал голос откуда-то издали, — подошла быстро сюда, сука позорная!
Марта взяла себя в руки и спешно зашагала к мужчине, который стоял в отдалении от основного производства. Судя по тому, как он был одет, он являлся, видимо, важным начальником. Его рот и нос были закрыты массивным противогазом.
— Марта, да? — уточнил он, когда она подошла к нему впритык. — Ребята, отвлеклись ненадолго! Все, кто слышит! Отвлеклись! У нас новенькая, бывший руководитель с другого завода! Живой образчик тупости и недалёкого ума. Вот, что случается, когда не захотел поцеловать в жопу самого генерального директора!
— Я просто задумалась, — вставила Марта. — Я просто…
— Значит так, прихлопни свою пасть, я сейчас говорю, — прервал он, — меня зовут Каин, я главный начальник группы кормления. В ближайшем будущем и, скорее всего, весь остаток твоей бесполезной жизни я буду иметь тебя. Сука, и лишь только попробуй испытать меня, только попробуй выстрелить своими ещё не позабытыми начальскими замашками, тут же займёшь место одной из доек на часок или больше. И говна испробуешь и десяток членов в своей раздолбанной жопе. И прежде, чем ты приступишь к своей РАБоте, которую, я уверен, ты уже любишь, будь так любезна, приспусти мне штаны и поцелуй мою жопу так, как если бы ты целовала генерального.
Марта тут же беспрекословно повиновалась, встала на колени, обнажила его ягодицы и начала мусолить губами. Она по-всякому изощрялась. Поцелуи короткие, продолжительные, с засосом, с лизанием.
— Отличное начало! — удовлетворённо воскликнул Каин, — Ева! Покажи этому нулю, что необходимо делать! Никаких поблажек! Ну хватит уже, кончай. — Он грубо поднял её за руку. — Вот сука, а принарядилась-то. — Он разорвал на ней изящную начальскую форму с прошлой РАБоты и выдал увесистый комбинезон на несколько размеров больше, плотную тканевую повязку на лицо и подтолкнул по направлению к группе будущих коллег. — Ева, не забывай доносить о всех провинностях, не доложишь — и я очень расстроюсь! Вы только посмотрите, а? Посмотрите на её вихлявую походку, судя по тому, как она легко шагает, её анус ещё в полном порядке!
Марта приблизилась к Еве, которая, как и все простые РАБочие выглядела до смерти худой. Марта была в курсе, что постепенно она должна стать такой же, начав снова кормиться одними костьми с кишками. Вся забрызганная выделениями, Ева светила единственным глазом сквозь прорезь в тканевой маске. Она насыщала с ложки калом дойку, с которой в то же самое время спаривался мужчина с другого завода. Марта узнала в нём одного из бывших подчинённых и стремительно обернула вокруг лица повязку, страшно боясь быть узнанной и осмеянной.
— На попробуй, — произнесла Ева, передав ей ложку, — зачерпывай побольше, нам некогда с каждой из них возиться, другие ждут.
Дойка совсем не стонала, лишь мерно покачивалась в такт фрикциям, и либо она была фригидной, либо его член был недостаточно хорош для неё. Марта зачерпнула с горкой еды и стала приближать ложку к её рту. Та широко открыла его и Марта заметила, что вместо языка у неё торчал лишь маленький обрубок.
— Им отрезают язык? — осведомилась она у Евы.
— Слушай, — строго ответила Ева, — спроси у Каина, нет времени трепаться. Посмотри, под дойкой большое ведро, сверху набирается дерьмо, а вниз через сетку проходит моча. Не вздумай накормить кого-нибудь их же говном. Они отравятся и могут умереть, тогда моли о пощаде. Ты окажешься на их месте на несколько часов. Просто запомни эти самые важные слова на этой РАБоте — не ешь своё говно, накорми им других.
Ева помогала на первых порах, но помаленьку Марта освоилась. Обливаясь потом, взмокшая до нитки она таскала ведра от одной дойки к другой. Те, кто хотел есть, поднимали правую руку, кто хотел пить — левую. С беременными на последнем месяце не спаривались, чтобы во время родов не повредить будущую начальскую пищу — новорождённого. Изо всех сил сдерживая постоянно вырывающуюся рвоту, сохраняя самообладание и холодный рассудок, активизировав все свои лучшие качества успешного человека, обтачиваемые годами, Марта старалась проявить себя. Прозвенел звонок на перерыв. Каин подошёл к лежащей Марте, неся в руках увесистую косточку.
— А ты хороша, — улыбаясь и протягивая закуску, произнёс он, — опытная, сразу видно, знаешь чего хочешь. Другие на твоём месте в первый день обычно лежат полумёртвые в собственной блевотине.
— Почему у них нет языков? — спросила она, начав высасывать костный мозг.
— Они не все безмозглые, Марта, у некоторых случился сбой во время сотворения, — ответил Каин, разворачивая завёрнутый в фольгу сочный кусочек какого-то непонятного органа, с которого закапала кровь. — Раньше они разговаривали. Они вешали лапшу на уши нашим сотрудникам о том, что есть дерьмо и пить мочу — это и есть главная радость жизни, что там, откуда они пришли, никто не РАБотает, никто никого не принуждает и прочий бред. Многие даже поверили им и сбежали с завода, но их всех до единого поймали и публично казнили, Марта. Они все ненатурально выведенные недолюди, потому что ни один здоровый и нормальный человек никогда не будет есть говно другого. Мы подарили им лучшую жизнь, о которой можно только мечтать. — Он рассмеялся и осмотрел производственную линию. — Сзади безостановочно трахают, спереди безостановочно кормят и поят, и тебе совсем ничего не нужно делать, разве это не жизнь в мечте? Совсем не нужное им сытное молочко струится для нашего царя, который подарил всем нам эту возможность РАБотать и РАБотать ради него и его священного семейства, его близких друзей, покрытых благородным слоем жира и занимающим все ключевые посты генеральных директоров Нитупограда.
Марте казалось, что она вся провоняла с ног до макушки. Заляпанная ткань на лице уже не пропускала достаточно воздуха. Каин продолжал объяснять что-то, но его неразборчивые слова утопали в накатившей тяжёлой дрёме. Марта щипала себя, надкусывала нижнюю губу, приподнимала голову, но непреодолимый сон всё равно одержал верх.
Она проснулась от пронзающей боли в области злополучного ануса. Руководитель сильно задрал ей кверху ноги и придавил всем своим весом так, что её хрупкие кости захрустели, а задница привстала.
— Уснула на рабочем месте, — поплевав на член, невозмутимо сообщал Каин, — это небольшое, но приятное наказание. Я понимаю, что первый день и работала ты отменно. — Он неожиданно переменился в лице, оно стало крайне суровым. — Развесила уши да?! Скотина страшная! Вот так и дойки напевали нашим РАБочим! Ты дрыхнешь во время РАБоты, пока твои коллеги горбатятся! Муха вонючая! Тебе жаль их, да? Увижу, что ты смотришь на доек с жалостью, порву анус с влагалищем и сделаю из них одну большую чёрную дыру, чтобы за один раз уместило несколько членов! Он тяжело дышал и горячий воздух из противогаза будто залетал в открытую щель на её маске и выжигал всё лицо изнутри. Стремительно приблизившись к финалу, он подозвал какого-то молодого РАБочего, который ранее допустил небольшую оплошность, сорвал с его лица ткань и завершил ему в рот.
— Простите меня, господин начальник, ой, простите, — стоя на коленях молил он.
— В следующий раз, на её месте окажешься ты. — Каин показал на лежащую Марту. — Что разлеглась! Встала! Подтёрла жопу! За РАБоту! Только трахать тебя буду не я. — Обратился он снова к РАБотнику, — а мой коллега — начальник по внешним связям, он большой любитель молодых мужских жоп.
Марта снова влилась в процесс. Осталось совсем немного до конца смены. Огромные тревожные часы на потолке отсчитывали время назад к нулю, к финалу всего этого невыразимого действа. От бесконечно поднимающихся рук доек кружилась голова. Марта перестала смахивать с себя постоянно попадающие капли и частицы выделений. Одна из женщин сплюнула на её лицо всё, что она вложила. Не ожидавшая такого подвоха, Марта отшатнулась и упала на спину. Она сорвала, выкинула в сторону грязную повязку и принялась непонимающе озираться, очищая пальцами глаза. Для неё это был непонятный и унизительный харчок за всю доброту, что она делала им. Она растерялась и засомневалась, но в чём точно, не могла осмыслить.
Прозвенел звонок на отбой. Посетителей любезно попросили удалиться, дойкам отключили насосы и притушили свет, чтобы они могли передохнуть и поспать. Начальники разошлись по уютным кабинетам, а РАБочие единовременной оравой устремились к выходу. Увлекаемая общим потоком, смертельно уставшая и ещё потерянная Марта поплелась за всеми. На улице она взвизгнула и воздела руки к тому, что осталось от неба. Для неё это было невероятным счастьем: те, у кого было куда идти расходились в разные стороны, остальные валились на обширную площадку перед заводом.
Марта вломилась в своё гнёздышко и сразу же включила радио. Это был поздний вечер, «будни низших» ещё не начались. В эфире напоминали о грядущем дне благодарения. Великий праздник, посвящённый эпохальному событию, когда природа кончилась и началась новая эра в социально-экономическом развитии части человечества, предпочётшей и дальше воспитывать капиталистическую систему, поедать друг друга и печатать деньги. Они продолжали идти старым путём вместо того, чтобы переключиться на употребление безопасных, возобновляемых экскрементов, делающих жизнь свободной и беззаботной.
Слизав засохшую кровь с использованных тарелок, она вытащила заначку и пересчитала всё до единой копейки. После музыкальной паузы заиграла заставка долгожданной радиопередачи.
— Добрый вечер, Нитупоград! — заговорил голос ведущего, — в эфире «будни низших», и сегодня у нас в гостях довольно необычный посетитель.
— Здраститя всем РАБочим и начальникам, моим собратьям в зоопарках, туалетах и находящихся рядом с жопами своих хозяев, готовые поработать языком по первому требованию, хотя, скорее всего, они меня не слышат.
— Ха! Неплохо! Как тебя зовут, откуда ты и как очутился в нашем знатном городе?
— Моё имя Иешуа, я из большого поселения Копроград, расположенного глубоко под землёй и защищённого от внешнего мира несколькими километрами мрака. Я вылез на поверхность, ещё когда был маленьким мальчиком, заблудившись однажды по дороге. Услышав крики боли, детский плач из домов, возвышающихся надо мной, я побежал прочь от города и несколько дней бродил в поисках Копры и Урины.
— Так-так, что же это такое? — прервал его ведущий.
— Это кал и моча по-вашему. — Эфир взорвался затяжным приступом искусственного смеха.
— Что я вам и повторяю каждый раз, дорогие мои слушатели, у них у всех одно название для еды. Продолжай.
— Я нашёл канализационную трубу. Она спасла мне жизнь. Несколько лет я жил там, моя кожа стала белой, как у вас и запах от тела полностью выветрился.
— Это невозможно! — воскликнул ведущий, — вода отравлена! Ты не мог выжить!
— Поначалу, когда я только начал есть и пить из сточной канавы, я страшно мучился от боли, раздирающей живот внутри меня.
— Так-так, что дальше?
— Я стал вылавливать Копру и высушивать её, после чего она перестала вызывать у меня сильные боли, так, незначительное жжение.
— А питьё?
— Я нашёл много стаканчиков, наполнял их канализационной водой и прятал в укрытие, где они отстаивались несколько дней. Я мог пить из них. Залпом осушал, затем лежал и мучился немного, засыпал и снова просыпался живым.
— Вот это говноед! Дорогие радиослушатели, таких гостей и историй давненько у нас не было. Так как же ты попался в руки стражей режима, и что с твоими руками и ногами?
— Длительное время я прятался, зарывшись в мусор, но затем осмелился и решился обследовать прилегающую территорию. Так я отыскал беглых рабочих и…
— Опа! Тихо, тихо! — прервал ведущий, — беглых рабочих не существует, дорогие мои, говноед перепил отравленной воды из канализации.
— Я начал посещать их и узнавать всё о вашем сказочном мире. Они думали, что я такой же, как они, сбежавший от позорного существования, как они говорили. Но однажды один из них проследовал за мной до моего укрытия и увидел, чем я питаюсь. Он был сильно разозлён и кричал, чтобы я больше не приходил к ним. Я не смог выдержать и через некоторое время снова заявился. Очнулся в незнакомом мне месте с болью в голове и в окружении стражей режима. Меня схватили и приговорили к казни как злостного уклониста от работы.
— Справедливо, очень интересно, продолжай, Иешуа
— Меня не стали сразу убивать, отрезали ноги, руки наполовину и, наверное, когда попробовали на вкус, поняли, что несмотря на белую кожу и превосходный запах кожи я являюсь всё тем же простым говноедом.
— И как ты выжил? Иешуа, время поджимает, покороче, покороче.
— В последнюю секунду перед взмахом топора над моей шеей я закричал, что приведу вас к сотням доек Копрограда, и вот я — жив и невредим — готов снова спуститься.
— Прекрасно, Иешуа! Ну и напоследок я осмелюсь спросить, чего бы ты хотел в качестве награды.
— Я больше всего хочу жить в ногах у царя в королевском дворце-кремле и лизать жопу ему и детям его и, конечно же, смаковать особенного вкуса Копру, получаемую от переваривания молока и мяса.
— Достойное желание, Иешуа. Ну что ж. Наше эфирное время подошло к концу. Мы желаем нашему герою скорейшего возвращения и исполнения всех его возвышенных желаний. Торжественное провожание состоится через два дня в дубово-малиновой роще, где, по словам Иешуа, располагается вход в его городок.
Марта не моргая смотрела в потолок, испещрённый вдоль и поперёк трещинками. Сомнения развеялись. Всё вокруг погрязло во лжи. Дойки — это вовсе не искусственно выведенные существа. Это живые люди, живущие в своих городах. Она нашла в себе силы прошагать в уборную, чтобы взглянуть на своё «счастливое» выражение лица. В зеркале на неё глядело совсем не то, что регулярно демонстрировали в доме роста в течение нескольких десятков лет. «Беглецы… Иешуа сказал про беглецов, это правда? Сбежать? Что я буду есть? Они же едят там что-то, нет? Ведущий сказал… А как же карьера? Каин похвалил меня в первый же день, да, значит, я буду его заместителем, скоро, очень скоро», — размышляла она.
Марта легла спать. Она ложилась лицом так близко к окну, насколько это было возможно, чтобы утренний свет, вломившись в потерянную комнату, разбудил её. Марта всегда здорово боялась, что сирена-будильник может не сработать, её ожидало бы опоздание и неизбежно следовавшая за ним суровая расплата.
По дороге на РАБоту она очередной раз присмотрелась к макетам животных. Марта начала осознавать, насколько они были уродливы и неказисты. «Почему цвета нельзя было сделать чуть поярче?» Одна нога больше другой, отсутствие глаз, ушей. Эти неказистые поделки являлись лицом её собственного мира. Такого же искусственного и неполноценного. Мир обманчивых надежд и навязанных ничтожных устремлений. Убитые в детстве чистые порывы и эмоции воскресли на несколько мгновений в то утро. Она огляделась по сторонам, чтобы никто не заметил, встала на колени и заключила в объятия пса, вместо глаз которого были многочисленные потёки. Чем громче она орала и оскорбляла, чем больнее колошматила подчинённых, тем хуже они воссоздавали призраков из чуждого прошлого.
Ни один из рядом с ней идущих на РАБоту никогда не останавливался, чтобы бросить взгляд на деревья и животных. Они бесстрастно перешагивали или грубо отпинывали от себя отлетающие в сторону фигуры. Приближался день благодарения.
V
На третий рабочий день Марта допустила фатальную ошибку. Женщина напротив начала перхать и задыхаться. Виной тому стала всего одна ложка с пищей, произведённой этой же дойкой.
— Тише, пожалуйста, потерпи, ну перестань, пожалуйста. — Перепуганная Марта сразу же плотно заткнула ей рот ладонью.
Кашель разошёлся. По прошествии нескольких секунд Марта больше не могла удерживать спазмы и дёрганья. Она попыталась засунуть ей два пальца в глотку, чтобы вызвать рвоту, но та энергично трясла головой и не позволяла ничего с собой делать.
— Отравила! — закричал один из коллег и подбежал к Марте, активно показывая на неё и зовя Каина.
Его разоблачительные вопли подхватили другие. Каждый старался кричать как можно громче остальных в слепой надежде, что начальство услышит именно его, и это существенно ускорит успешное движение вверх по карьерной лестнице.
Марта просто легла и начала дожидаться своей незавидной доли. Сперва она сосредоточилась только на стремительно приближающихся ногах Каина. Далее она крепко сомкнула веки и принялась усиленно напрягаться, пыжиться, создавая избыточное давление изнутри и стремясь безвозвратно отсоединиться от истинной реальности. Но из всех чувств отключился только слух. Суматоха и мельтешение нарастало вокруг. Плачущую, кашляющую дойку отсоединили от насосов и откинули в сторону, как никчёмный кожаный мешок с костями. Сотни рук больно сжали Марте конечности, подняли и положили на место отравленной женщины. Немедленно к груди присоединились присоски и через несколько секунд тончайшие струйки крови пошли по прозрачной трубке. Каин подождал, пока всё молоко вытеснится, и выдернул другой конец шланга от собирательного бака, что-то крикнул и толпа коллег бросилась к нему, расталкивая друг друга. Он выборочно капал каждому в рот её кровь, раззадоривая и пронырливо уворачиваясь. На особо наглых приземлялись безжалостные и крепкие удары. В её заднем проходе или во влагалище, из-за полуобморочного состояния она не могла это точно определить, давно совершалось поступательно-возвратное движение.
Этот момент был неизбежен. Ева без маски с неживым и бесстрастным лицом, холодно смотря единственным глазом, бесшумно опустила перед Мартой переполненное ведро. Ради такого выдающегося события Каин даже устроил короткий перерыв, чтобы все могли насладиться изысканной трапезой коллеги. Они столпились вокруг. Ложка, полная лепестков от разнообразных живых цветов, медленно надвигалась ко рту. Рука, которая простирала воплощение главного успеха её жизни, принадлежала Иешуа. Лепестки благоухали и переливали всеми цветами радуги. Его лицо так ярко светилось, что невозможно было разглядеть ни одной черты.
— Спаси меня, Иешуа, я больше так не могу, — изрекла она в окутавшую тишину.
— Ты слушала радиоэфир, вспомни, сегодня вечером, дубово-малиновая роща. Мой второй спуск, моё второе пришествие, — молвил отрывочный голос в голове. — А теперь вкуси тела моего. — Он вложил лепестки. — Марта, не жуй, глотай сразу. В этом и сосредоточена вся праведная жизнь. Следуй за мной к вольным людям. Теперь кровь моя. — Он зачерпнул из ведра кристально чистой и сверкающей воды. — Вот и вторая ипостась. Копра и Урина, помнишь? Накорми и напои ближнего своего. Марта, ты засомневалась, будь с нами, ты должна быть с нами, чтобы…
Интенсивность света усилилась. Вокруг стояли коллеги с совершенно одинаковыми лицами. Маленькие блёстки, пронзаемые вертикальными лучами прожекторов, зависли в тонком воздухе.
Она очнулась на спальной площадке у завода. Рядом никого не было. Марта начала энергично сплёвывать всю отвратную на вкус и запах гадость, засохшую в полости рта. Все уже РАБотали. Она проспала и никто не уделил ей даже секунды драгоценного внимания, чтобы просто коснуться до плеча и пробудить ото сна. Марта взглянула на свою грудь, точнее на то, что от неё осталось. Два чёрно-синих пятна на плоской как половая доска поверхности. Марта медленно поднялась. Она никогда в жизни не опаздывала, не говоря уж о том, чтобы прогулять.
Тем не менее Марта пошла, быстро зашагала в противоположную от завода сторону. «Только бы не ошибиться, по-моему, это совсем рядом с моим домом у затхлого пруда на улице Центральной». Решив сделать большой обход, минуя оживлённые и популярные места, Марта двигалась через глухие кварталы. Она завидела издалека, как десятки РАБочих роют землю. Рядом с ними другие мастерили лестницы, лебёдки и прочие незнакомые механические приспособления. Неподалёку, в небольшой клетке спал человек с седыми волосами. Марта подошла чуть ближе, легла, зарылась в искусственную траву и снова уснула.
Её разбудил известный сладкозвучный голос из громкоговорителя. Марта выглянула из укрытия. Прямо перед ней развернулся живой эфир любимого реалити — шоу.
— Добрый вечер, Нитупоград! — заговорил ведущий, — это «будни низших», и с нами снова наш герой, Иешуа, который чудом избежал казни, вызвавшись привести доек из своего подземного королевства. Это бесполезный говноед, который ни туалеты почистить, ни полизать жопу не способен. Мы не можем рисковать нашими людьми, а также драгоценными кислородными баллонами, которых становится всё меньше и меньше. Давайте-ка выпустим нашего говноеда из клетки и снарядим его как следует.
Он открыл клетку, старик нехотя выполз и приблизился к ведущему. Один из рабочих надел ему на голову каску с фонариком и затянул на подбородке ремешком. Затем они крепко привязали к его телу металлические тарелочки.
— Ну вот, почти готово! Мы зашили ему в ягодицу аппарат. Когда Иешуа достигнет нашей цели, ему нужно будет стучать по тарелочкам. Войдя в созвучие от дребезжания, датчик будет посылать точное месторасположение. Наши охотники незамедлительно выдвинутся за богатою добычей ради процветания нашего любимого Нитупограда. Иешуа, скажи нам что-нибудь напоследок.
— Слава Нитупограду! — хрипло прокричал он, — я сделаю всё ради вас и царя, о высшие люди, ещё раз благодарю за то, что оставили мне жизнь.
— Чуть не забыл, специально для тебя, полное ведро говна в подарок от самого заместителя генерального директора доильного завода! Поешь как следует, наш маленький спаситель, тебе предстоит серьёзный путь!
Марта не могла оторвать глаз от Иешуа. Он словно направлял невидимые сигналы о бедствии, помощи. Несомненно, он кардинально повлиял на неё, точнее, перевернул всё внутри Марты с ног на голову. Отбелённый говноед, отвергнутый её народом за одни только пристрастия к пище. Лишённый рук и ног, победивший смерть, посылаемый в объятия кромешной темноты.
Они аккуратно спустили его вниз на верёвках. Радиоэфир закончился, все разошлись. Два установленных небольших фонаря освещали дорожку. Марта опасливо подползла к широкой яме. Внизу был беспросветный мрак и чувствовался лёгкий запах испражнений. Она прислушалась и до неё докатился отдалённый перезвон металлических тарелок, закреплённых на Иешуа. Практически на ощупь она бродила до полуночи за городом среди развалин и гор мусора выше её головы в напрасных поисках беглецов, которые могли бы помочь ей и увести подальше от этого невыносимого места.
— Я тоже больше не хочу РАБотать, — прерывистым и дрожащим голосом повторяла она в немую пустоту через каждую минуту в уповании на оклик.
Не найдя ни беглецов, ни успокоения, не столкнувшись по дороге назад ни с одним полицейским, Марта благополучно добралась домой. Лёжа на полу, она размышляла о яме: «Может, они все умыкнули под землю, что если Иешуа провёл их и никогда больше не вернётся обратно?» По радио наигрывала музыка и ей казалось, что песни это, по сути, такая очевидная нелепость и досадное недоразумение. Различные исполнители пели о том, чего вовсе нет, несуществующие истории, несуществующая жизнь. Они так надрывались, будто больше всего на свете хотели, чтобы слушатели поверили в их воображаемую и хитрую ложь. Для неё гнилой мир всё больше увязал в бесстыжей и неприкрытой лжи.
Она убавила до минимума громкость не в силах сносить потоки поддельных звуков, которые никогда ничего бы не изменили. Марта гадала, как с ней поступят за прогул. Как ни странно, после всего, что с ней стряслось ни один вид наказания её больше не страшил. В очередной раз, прослушивая менее популярный ночной аналог «будней низших», она даже не улыбнулась. Ей стало казаться, что каждый предмет, каждая вещь, до которой она дотрагивается, начинает разить дерьмом.
Марта неторопливо зашагала через кромешную темноту по местами обвалившейся лестнице и вскоре оказалась на самой высоте. С крыши небоскрёба открывался обширный вид. Сквозь никогда не рассеивающиеся и пухлые тучи прорывался свет от большой белой лампочки, как тут величали луну. «Почему если абсолютно все РАБотают, город всё равно разваливается?» — думала она, улёгшись на слегка покачивающемся и издающем скрежет краю. Она видела свой завод, видела малюсеньких и снующих круглосуточно туда-сюда стражей режима, вылавливающих всех подозрительных и праздно шатающихся. Наверняка они разыскивали и её. Даже если она бы осталась дома, её всё равно настигла бы неминуемая гибель от жажды через несколько дней. Без твёрдой пищи можно было протянуть месяц, без жидкости нет.
Знакомое углубление в крыше было заполнено дождевой водой. Несмотря на то что всем было плевать, как ты одет, какая у тебя внешность, возраст, где ты спишь или как пахнешь Марта изредка являлась сюда помыться. Значение имело только лишь то, какое место ты занимаешь в общественно-РАБочей иерархии и соответственно можно ли тебя поиметь, если ты ниже.
Раздевшись донага и скрепя челюстями, она рьяно тёрла жгучей водой кожу в зряшной попытке отделаться от глубоко въевшегося запаха. Закончив с омовением, она поспешила вниз по лестнице к себе, чтобы успеть скоротать несколько часов сна. Самый лучший, но такой короткий отрезок времени, когда детские крики и плач полностью смолкают как на улицах, так и в памяти. Тридцать этажей или больше, она никогда не считала, а номера на стенах давно стёрлись и осыпались. «Завтра на РАБоту…»
По улицам прокатился рокот горна, возвещающего о начале очередного трудового дня. На РАБоту она подоспела вовремя. Марта приблизилась к Еве и поприветствовала. На коллеге не было защитной маски, она попросту смахивала грязь с лица ладонью.
— Никто ни разу не прогуливал РАБоту на нашем заводе, — не моргая глазом и словно смотря сквозь Марту, провещала Ева.
— Этот один день прогула, который у меня был…
— Каин! — крикнула Ева, — уважаемый начальник, она здесь! Сюда! Я! Я её первая заметила!
— Всего один свободный день, Ева. Но я слышала и видела… Ты всё равно не поймёшь.
Каин приблизился и даже под противогазом чувствовалась его растянутая ухмылка.
— Марта, какой пример ты подаёшь нашим усердным трудягам? Какая неслыханная дерзость. Ты ещё не наказана, а уже вовсю общаешься с коллегами. Ты должна была подойти сразу ко мне, — плавным и спокойным тоном говорил он, но Марта прекрасно знала, что он на самом деле пророчил, — меня не интересует, где ты таскалась, пройдём со мной в кабинет. Опустив голову, Марта смиренно проследовала за начальником. Анус болезненно заныл, а влагалище пересохло. Они оказались в его небольшом кабинете, посередине которого располагался стол. А вокруг него были разложены мягкие перины. К Каину частенько наведывался первый заместитель главы по снабжению, который любил его «отчитать» за невыполнение планов, поэтому стульев в кабинете конечно же не было
— Что встала, как вкопанная? — Он показал на стол и снял противогаз, — приляг, нам нужно раз и навсегда открыто обсудить и окончательно разрешить возникшие проблемы.
Марта проворно улеглась на спину. В такие удручающие моменты, когда она пребывала на волосок от смерти, в голову почему-то приходили только две мысли, и обе они были относительно денег — для чего она столько копила и почему не потратила хотя бы половину?..
— Какая рука РАБочая? Давай нерабочую. — Марта протянула левую. Он разгладил напряжённую и сжатую в кулак кисть. Она не сводила глаз со своей вытянутой конечности. Каин гладил каждый пальчик. Томительное ожидание неизвестного больно терзало.
— Такая маленькая. — Он достал из широкого кармана своего начальского халата нечистый и заржавелый ножичек. — Тем лучше, легче обрежется. — Он опустил лезвие ровно на первую фалангу мизинца. — Марта, давай ты будешь смотреть на меня, будто я какой-нибудь садист-психопат, и делаю это просто так из удовольствия. Не поцеловала в жопу генерального, раз. — Он ударил кулаком по лезвию сверху и первая фаланга успешно отделилась от пальца. — Отравила дойку, два. — Отделилась вторая фаланга. — День прогула, три. — Остаток мизинца отскочил от кисти. Сначала он присосался и попил, следом быстро вытащил из ящика пакет с порошком и обильно присыпал ранку, отчего кровь мгновенно застопорилась и свернулась. За всё время экзекуции Марта ни то, что не дёрнулась, она даже не моргнула, ожидая, что он пойдёт дальше и отнимет всю кисть.
— А ты думала, ленивая ты и бездарная скотина, что товар в мясном магазинчике, куда ты раньше регулярно заходила и выбирала по несколько минут, с неба падает? А теперь повторяй за мной: «Ты мой самый справедливый и самый умный начальник, я полностью заслужила того, что лишилась пальца, и я согласна и буду крайне рада понести такое же наказание и в моём светлом РАБочем будущем».
Смотря ему прямо в глаза, Марта пробубнила всё в точности, как он приказал.
— Одна фаланга скрасит мне обед, — произнёс он, заворачивая плоть в пакет, — вторую пожертвуем в магазинчик, ну а остаток достанется генеральному. Мне весьма необходимо подняться ещё выше, ты поняла? А теперь поднимай свою ленивую жопу и тащи её к вёдрам с говном. Пускай они все увидят. Увидят, что случается с теми, кто халатно относится к РАБоте и неуважительно к справедливому начальству.
Марта соскочила со стола и когда он отвернулся, лизнула пару капель крови, оставшиеся на поверхности.
— Сука! Я знал, — отвесив ей крепкого пинка под зад, когда она уходила, воскликнул Каин. — Глаз да глаз за вами за всеми! Пошла прочь!
Марта вернулась в ангар. Она прошла некоторое расстояние по пути к линии и остановилась. Её сразили спазмы тошноты. От каждого вдоха желудок буквально выворачивало наизнанку. Она подпёрлась руками об колени, не сводя глаз с двери начальника, который вот-вот должен был выйти и узреть, что с ней творится.
— Нужно РАБотать, — тихонько промолвила Ева, взяв её за запястье здоровой руки.
— Я не могу, — подёргиваясь, произнесла Марта, — это всё неправда, РАБота не делает нас счастливыми, как нам показывали на экранах.
— Да заткнись ты дура, заткнись, идём, держи чистую повязку. Ты же была главой раньше. Проявишь себя с лучшей стороны, постараешься, улыбайся Каину чаще, — говорила она с каменным лицом, приобняв за талию и ведя Марту к линии.
— Ева, послушай, я знаю одно место, — бойко заговорила Марта, — чёрная дыра в земле, там живут говноеды, Иешуа сказал по радио, они никогда не РАБотают, дойки — это живые люди, такие же как мы, нужно подождать, я возьму тебя с собой.
— Марта, у тебя там капелька выступила, можно я попью, — заметила Ева и слизнула выступившую кровь, — смотри, вёдра уже переполнены говном, Каин вышел, смотрит, давай за дело.
В перерыве на обед Марта снова приблизилась к Еве.
— Ева у меня есть квартира, хочешь, пошли со мной, послушаем радио.
— Зачем куда-то идти? — повернувшись своим запятнанным испражнениями лицом, осведомилась Ева. — Ради того, чтобы послушать радио? Чтобы потратить бесценное время на ходьбу, когда как улёгшись рядом с РАБотой, ты поспишь подольше и будешь более внимательным на линии, да? Ты ведь всё равно вернёшься, да?
— Да, но разве тебе никогда не хотелось подумать о чём-то другом, кроме РАБоты. По радио иногда говорят правду, иногда смешные случаи.
— События в радио, происходящие где-то вдали, никак не помогут в карьере, да? — Она держала в одной костлявой руке мосол, в другой стаканчик с переработанной мочой. — Тут всегда можно попить, из крана течёт свежая вода.
— Ева, сколько ты тут уже РАБотаешь?
— Пошла вон, сучка драная! — Её лицо впервые исковеркала бурная эмоция, и это была кипучая злоба. Ева больно стукнула кулаком Марту в ещё не зажившую грудь, отчего та отлетела на метр, но удержалась на ногах. — Каин подослал? А я и заметила, что в последнее время он только тебя и трахает.
Пригнувшись и держась за грудь, Марта отошла от неё на безопасное расстояние. Затем она легла набок и принялась медленно смаковать небольшую косточку. Марта упрекала себя за эту слабость, за обречённую попытку сойтись с другим человеком. Всеобщее взаимное недоверие, конкуренция, неслыханная беспощадность и холуйская лесть, возвышенная до лизоблюдства — на этих основополагающих начинаниях строились человеческие отношения на всех уровнях в Нитупограде да и, возможно, во всём наземном пространстве.
Дурнота Марты возобновилась дома. Она заподозрила, что это, наверное, беременность, и от этого ей стало крайне тоскливо. Она во всех красках представила, как же трудно ей будет РАБотать в компании с огромным и увесистым пузом. Но это было для неё не в новинку. При таком ритме жизни женщины всегда находились на разных стадиях беременности, разрешались от бремени прямо на РАБоте и через пять минут снова приступали к выполнению своего долга. Марта рожала раз десять, она не считала. Материнский инстинкт, как и любовь к мужчине, всегда наличествовали, но им не давали расцвести. Во время схваток на голову женщины натягивали непрозрачный мешок и завязывали на шее. Это делалось для того, чтобы она даже не попыталась снять его и хоть краем глаза увидеть своё маленькое и живое продолжение. Ребёнок незамедлительно отправлялся в дома роста, где кормили смесями из мозгов, кишок и других низкоценных органов, постепенно сокращая рацион, чтобы дать желудку уменьшиться в несколько раз.
Поздно ночью Марта вышла из дома на улицу и направилась ко всё той же чёрной дыре в земле, под которой Иешуа, должно статься, уже дополз до своего народа, чтобы предать его ради желанного места в гареме жополизов величественного ануса царя. Яма так и манила. Марта старательно запоминала дорогу, так как совсем скоро должен был состояться всенародный праздник дня благодарения, после которого улицы города должны измениться до неузнаваемости.
— Иешуа! — закричала она, улёгшись на краю и опустив голову внутрь дыры, сама до конца не разумея, зачем она это делает, — спаси меня! Я здесь! Я не хочу больше тут находиться! Призови меня! Не надо сюда возвращаться! Они тебя обманули! Они всех обманывают! — Марта вдруг растрогалась и горько зарыдала, выслушивая заунывное эхо своих горестных всхлипов.
Она волочилась домой, постепенно осознавая, какой же несвязный бред она только что выкрикивала. Пошёл моросящий дождь. Прокисший воздух увлажнился, и стало легче дышать. Марта не спряталась в укрытии. Она продолжала идти, принимая на себя эти жгучие капельки, сверлящая боль от которых отрезвляла и в то же время заставляла чувствовать себя лишним в этом мире. Она встала перед маленьким одиноким деревом, недавно выставленным на перекрёстке недалеко от её подъезда. Свежая краска в мгновение ока сползала под массивными ударами воды и оголяла грязно-серую основу. Через некоторое время растение стало одного цвета с другими деревьями и животными. Жизнь существующего человека была такой же, только вместо краски у него с рождения сдирали кожу и на оголённую плоть наносили свои цвета. Погасшие светофоры были наклонены практически до самой поверхности разбитого асфальта. У Марты появилась еле уловимая расплывчатая надежда, которая только начала постепенно разрастаться в ней.
VI
Прошло ещё несколько однообразных ничем не выделяющихся РАБочих дней. Марта больше не допускала ошибок. Она стремительно теряла накопленный за годы начальствования вес и превращалась в ту же самую худенькую девушку, какой покинула дом роста много лет назад. Почти каждый день Марта посещала чёрную дыру, с которой прочно связывала странные и неопределённые упования на грядущие изменения в достаточно непростой жизни. Её личный мир вывернулся наизнанку, зацепив глубоко заснувшие участки, точнее, намеренно усыплённые веками отточенной системой подавления и обезличивания.
Сигнал от Иешуа был благополучно получен. На её глазах сотни охотников в полной боевой экипировке под бурные аплодисменты и оглушительные взрывы разноцветных фейерверков спустились за добычей. Каждый раскат отдавался тупым ударом по внутренностям Марты. Лёжа на спине в своём верном укрытии, она простирала к небу руки, ожидая, что прекрасные горящие линии достигнут ладоней и подарят достаточно тепла, которого ей так не хватало.
Наступил канун единственного праздника в Нитупограде. На перерыве Каин велел всем собраться.
— РАБотники, — начал он речь, — завтра наступает долгожданный праздник — день благодарения. Этот период был нелёгким для всех нас и, конечно же, и дальше будет непросто, но вместе и общими усилиями мы продолжим делать наше важное дело. Непрерывное производство продукта, увеличение надоев — это то, ради чего нельзя жалеть ни сил, ни времени, ни своего живота. Это то, ради чего мы тратим всю жизнь. Начальство постоянно заботится о том, чтобы все были всегда сыты, имели достаточно сончасов, а также руководство пополняет наши ряды новыми сотрудниками, готовыми самоотверженно трудиться во благо нашего города. Каждый из вас достоин быть на моём месте, старайтесь, жертвуйте собой. РАБота будет всегда, ибо РАБота — это именно, то что делает нас людьми и не позволяет скатиться до скотского состояния. Вы видите? Уже практически завершены линии для приёма новых доек. Мы ожидаем их прибытия в ближайшие сроки. Слава Нитупограду!
— Слава Нитупограду! — закричала хором толпа.
— Ну а теперь, традиционный ритуал — дань уважения тем, кто выше, благополучнее и умнее. — Он спустил штаны до самого пола, оголив болтающиеся гениталии. — Для новеньких повторяю. — На этом моменте он бросил суровый взгляд на Марту, — вы встаёте на колени в очередь друг за другом и ползёте по одному с улыбкой на лице ко мне и как можно глубже заглатываете мой член независимо от его состояния, затем также на коленях обходите меня и таким же образом всовываете свой язык мне в жопу так глубоко, как это возможно. Не волнуйтесь я заранее смазал и протёр анус и вам не потребуется больших усилий, чтоб проникнуть в него. — Он строго оглядел всех. — И пусть только кто-нибудь из вас попробует схалтурить. Марта, ты будешь первой. Быстрее сукины дети, перерыв не вечный!
Марта опустилась на колени, с трудом натянула улыбку на исхудалое лицо и засеменила к начальнику. Ей изрядно повезло, так как член был ещё в неэрегированном состоянии и ей не придётся давиться.
— Рот-то разинь и мошонку тоже заглоти, муха! Улыбку пошире. Вот так, а теперь назад. — Марта раздвинула ягодицы, Каин дёрнулся и ударил ей в лицо задом. — Слишком широко раздвигаешь, больно же дура! Язык глубже, вот так, замри, так, вот как ты любишь своего начальника, вот, чувствую это, мой анус полностью чувствует, как же ты любишь меня.
Марта закончила и отступила в сторонку. Беспокойное сердце опять воскресло и томно затрепетало, выталкивая из уголков глаз неприметные горошины слёз. Причиной тому была Ева. Близилась её очередь. Марта воочию лицезрела, как та тщетно пыталась состряпать некое подобие улыбки на вечно горемычном лице.
Ева поползла, её ужасно заляпанный комбинезон волочился по полу, оставляя за собой коричневый след. Она приблизилась к Каину вплотную, затем подняла на него одинокий глаз, такой же одинокий, как она. Рот Евы был открыт, она взяла в руку давно вытянувшийся во всю длину пенис.
— Подожди, подожди, ты что не рада меня видеть? Да прекрати ты, дура тупая. — Он оттолкнул её голову от своих гениталий. — Ева, ты что? Это же я, твой любимый начальник. Ты сколько уже лет работаешь? Совсем не узнаёшь меня? Как меня зовут? — Ева молчала и продолжала упорно тянуть свою руку, чтоб ухватиться за член. — Ева! — перешёл на крик Каин. — Где ты находишься?! Кто я?! Отвечай!
Он начал трясти её за плечи так сильно, что, казалось, голова, удерживаемая тоненькой шеей, оторвётся. Марта сдавленно и тяжело дышала, в груди клокотали неведомые чувства, она вся напряглась, готовая броситься. Ева делала Каину глубокий минет. Он выкручивал ей в этот момент уши, с размаху хлестал по щекам, так что она после каждого удара на мгновение останавливалась, чтобы прийти в себя, а затем снова возобновляла сексуальный процесс. Марта колебалась, она встала, чтобы с разбегу сбить его с ног, но пустое место на кисти, где раньше был палец, как сигнал стоп не позволил отважиться на столь рискованный поступок, который мог стоить не только пальца, но и жизни.
— Ева! Ладно! Всё, ускорься! Я вижу, как ты меня любишь, вижу! — Он задёргался, лицо наморщилось и залилось краской от нахлынувших сладострастных чувств, в заключении которых он так сильно вмазал ей кулаком в висок, что Ева повалилась, ударившись головой об бетонный пол. Она отключилась, и мутная сперма брызнула из бессознательно открытого рта.
— Всё! Достаточно! За РАБоту, суки, — приказал он и натянул обратно штаны.
Сразу же после того, как Каин скрылся в своём кабинете, Марта подбежала к лежащей без сознания Еве. В месте, где голова соприкасалась с холодным полом показалась медленно расползающаяся лужица крови. Марта в спешном порядке оторвала от своей робы кусочек ткани, свернула в несколько слоёв и вытерла досуха всё, что вытекало, чтобы хоть в заключительный раз Еву оставили в покое, ибо кровь как магнит приманивала жаждущих. Она подложила тряпочку под голову, прямо под самую рану.
Все как ни в чём не бывало возобновили РАБоту. Трудяги носились от дойки к дойке с переполненными вёдрами человеческих выделений, воткнутыми вверх ложкой и стаканчиком. Они нервничали и суетились, всегда сконцентрированные на деле, всегда посматривающие на часы и отсчитывающие секунды до конца изнурительной суматохи. Иногда задевая ногами и с руганью спотыкаясь, они бесстрастно перешагивали через успокоившуюся навек Еву, которая была уволена не только с РАБоты, но и с чахлой жизни. Запятнанная испражнениями, она аккуратно лежала, потому что каждый час Марта мимолётно подходила и поправляла её распластанную позу. Сиреневые, тусклые лучи неоновых ламп в последний раз напитывали высохшее от постоянного недоедания тельце неживым светом. Казалось, только мёртвой Ева позволяла заботиться о себе, полностью доверяла другим, независимо от того, как они были настроены. Теперь-то она вознеслась и стояла на самой высокой ступеньке карьерной лестницы. Её больше никто никогда не посмеет осудить или принудить заниматься тем, чем она не желает.
Марта очень хотела, чтобы Ева оставила эту РАБоту с улыбкой, но ничего не выходило. С каждым мгновением завсегда печальные, плотно сомкнутые уста застывали, и ничто не могло исправить выражение её лица. Смерть перестала быть чем-то экстраординарным. Наоборот, это было благом, и её плоть должна была растянуть существование всем тем, кто с молчаливого согласия древнего царя Нитупа впустил и организовал весь этот клокочущий ад, сделав россказни о конце света былью.
К окончанию РАБочего дня Каин подошёл к Еве, несколько раз пнул под бок и, удостоверившись в кончине, взял за ноги и поволок в свой кабинет. Тряпочка, насквозь пропитанная кровью, так и осталась лежать там. Марта сказала себе, что уж лучше она, чем кто-то другой. Она подняла её, спрятала в карман и поспешила к крану с питьевой жидкостью, которая, к счастью, была в неограниченном количестве, так как свою мочу дойки пили меньше, чем вырабатывали. Налив половину стакана, Марта бросила туда тряпочку. Прозрачная жидкость тут же окрасилась в алый цвет. Спрятавшись в углу, она с закрытыми глазами небольшими глоточками выпила весь коктейль, слизав досуха остатки со стенок стаканчика.
После завершения трудодня РАБотники ватагой устремились в помещение, где были припасены инструменты к грядущему празднику. Среди ржавых молотков, кирок, кривых железяк Марта долго выбирала себе то, что удобно держать. Наконец, рука отыскала в груде всякой всячины добротный и изящный лом с резиновой ручкой. Он был не слишком тяжёл и не слишком лёгок, как раз то, что было нужно. У начальства была, конечно же, собственная комната с особыми и удобными инструментами, обладающими большей разрушительной силой.
Каин стоял с блестящим новеньким топором и играючи замахивался на одну немолодую дойку. Он получал удовольствие от того, как она зажмуривалась и уворачивалась, насколько позволяли удерживающие ремни. В этот момент Марта шла мимо него к выходу. Костяшки на кулаках побелели оттого, насколько она сильно сдавила рукоять лома. Марта остановилась позади него. «Всего один раз, один размах, один удар, но… Это ничего не изменит, да? Дура, тебя казнят, и Иешуа не спасёт, чёрная дыра, не забывай, дура, ну что встала, шагай», — так сильно задумалась Марта, неотрывно взирая на столь жалкое посмешище, в которое превратили свободную женщину, насильно закованную в кандалы.
— Нравится, да? — неожиданно обратился к ней Каин повернувшись.
— Да, вы такой смелый и сильный, — ответила она, не посмотрев ему в лицо, рука расслабилась.
— Ещё бы, такому говну, как ты, например, до меня расти и расти. И как ты вообще начальником стала, а?
— Я работала…
— Заткни, пасть, мне насрать, как ты им стала, наверно несколько членов зараз умещала в своей жопе, да?
— Да, мой господин.
— А какой ломик подобрала, а? У генерального, кстати, на этот раз огнемёт. Посмотри на это нечистое создание. — Он провёл лезвием по засаленным от нескончаемого потоотделения волосам дойки. — Специально выращенное, чтоб его трахали и доили. Возрадуйся Марта, что ты не на её месте! Ну-ка проверь себя, готова ли ты ко дню благодарения? Поблагодари её как следует за этот плодотворный период. Это приказ, сука, приказ!
— Куда бить? — сдавленным голосом спросила Марта.
— В ляжку бей! Не в голову же, тупая твоя башка! Она в отличие от тебя не только срёт и ссыт, но и какую-то пользу приносит обществу.
— Они не искусственно выведенные! — отчаянно крикнула Марта, — они такие же люди, как и мы. Их вылавливают и насильно приводят! Я слышала по радио!
— Я снесу твою сраную черепушку, мразь! Тебя, крошечную козявку, что, откуда берётся и куда приходит, вообще не должно интересовать! Суёшь свой нос везде, с таким отношением ты будешь до конца жизни копаться в говне и моче. Мой член в твоей глотке — вот истина в последней инстанции. Двуличная сучка, которая избивала до полусмерти и сосала кровь из своих подчинённых каждый день, вдруг заделалась добренькой! Исполняй, то, что должна! Это приказ! Затем я вышибу из тебя до конца всю жалость! Погоди, погоди, по какому это ещё радио ты что-то там слышала?
Трясясь как в лихорадке, проклинающая себя за свой язык Марта бегло осмотрелась вокруг. Начальники разошлись по кабинетам, а последние рабочие покидали ангар, она лицезрела лишь их удаляющиеся спины. Собрав все силы, активировав под воздействием клокочущего адреналина все скрытые резервы, произведя широченный размах, она нанесла ужасающий удар, от которого её собственная рука чуть не треснула. Она не видела точно, куда он пришёлся, куда-то в область лица. Каин рухнул вниз, ещё раз ударившись головой об ограждение. Не теряя ни секунды, она лёгким бегом нагнала последних рабочих и вклинилась в очередь, еле удержавшись на ногах, которые от чудовищного волнения практически не подчинялись.
Выйдя с завода наружу, Марта приникла всем телом к стене. Жадно хапая ртом воздух, она начала обратный отсчёт своего жизненного периода. Каждый вдох был будто последним. Она колебалась: «Лечь прямо здесь и ждать, когда они меня настигнут? Да, лучшее решение». Девушка растянулась в обнимку с ломом недалеко от главного выхода, чтобы не терять зря ничьего времени. Прошло пятнадцать минут, тридцать, час. За эту пору она полностью слизала следы крови с металла. Состояние эмоционального шока улетучилось, сознание достаточно прояснилось и, осознав какая она идиотка, что лежит с орудием убийства у всех на виду, как на блюдечке, Марта вскочила с места и поспешила в направлении дома.
— Приветствую вас, мои дорогие радиослушатели. В эфире «Будни низших», и сегодня особенный выпуск: наши бравые охотники вот-вот поднимутся к нам со своей многочисленной добычей, это невероятный рекорд, их тысячи! Тысячи! С минуты на минуту…
В то время, как радиоведущий произносил эти слова, Марта уже сломя голову спускалась по лестнице. Она во что бы то ни стало должна была увидать это своими глазами, узреть очередную великую ошибку человечества, которая отчётливо демонстрировала затянувшийся, агонизирующий закат и его уродливую формацию.
Марта легла на живот и затаилась в засаде, откуда открывался весь обзор на происходящее. Десятки механизмов для поднятия из ямы людей: лебёдки, лестницы, верёвки. Всевозможные сорта трудящихся: инженеры, стражи режима, разноРАБочие, уборщики, мясники. Сотни руководителей всех мастей и рангов. На одного РАБочего приходилось, по крайней мере, не менее пяти начальников. И один бессменный радиоведущий.
— Я уже слышу их приближение и, конечно же, жуткий запах говна, он нарастает, — голосил он в микрофон, стоя на краю ямы, — мелькают фонарики, да, вот так награда ко дню благодарения! Я вижу, вижу, о как же их там много! Уважаемые начальники, натяните, пожалуйста, противогазы.
Они показались. Покрытые толстенной коричневой коркой, небрежно связанные между собой. С болтающимися грудями, переполненными молоком, в множественных ссадинах и гематомах. Беременные, старые, молодые, дети, почти все они были обвешаны бездыханными младенцами. Охотники в массивных комбинезонах сдёргивали с себя увесистые, практически пустые кислородные баллоны и падали на землю, тяжело дыша. Простые РАБочие обматывали нижнюю часть лица плотной тканевой повязкой.
— Вот они, наши свеженькие дойки, мы их, конечно же, отстираем и приведём в порядок! Больше влагалищ, меньше очередей, больше грудей, меньше недовольных начальников. Младенцев на фарш, большинство девочек на продажу в другие города, мы получим за них деньги, мясо. Холодильники никогда не опустеют, Нитупоград никогда не падёт! Тут одним заводом не обойдёшься, надеюсь, наш благословенный царь услышит меня! — Ведущий усмехнулся. Он подступил к одному из охотников, который никак не мог отдышаться — А теперь спросим реального героя, заслуживающего ведро фарша, как оно всё прошло.
— Мы неуклонно шли на сигнал, — прерывисто отвечал охотник, — но дорога оказалась слишком дальней, кислород стремительно заканчивался, мы были на волоске от того, чтобы задохнуться. Их было гораздо больше, чем ожидалось. Верёвок едва хватило, но ни одной представительнице женского пола не удалось избежать наших цепких объятий.
— Помогите кто-нибудь! Краст! — закричала одна из доек рядом с ведущим.
Марту затрясло от этого голосистого крика. Он показался таким сильным и свободным, ещё не сломленным отвратительными условиями на заводе, где с ними будут спариваться и доить до самого их конца.
Этот пронзительный клич о помощи оказался сигналом к началу. Мясники принялись за РАБоту. Совсем старых забивали на месте. Первый удар был оглушающим, второй отсекал голову. Тела складировали в большие телеги, запряженные тройкой людей. Молодым и зрелым вырывали языки. Младенцами, которых выхватили из питательной среды, что стало причиной их верной гибели, наполняли мешки. Начальники не переставали рукоплескать. Охотникам разрешили спариваться с любой, кого они пожелают, им выгрузили вёдра с отборным фаршем. Стоял такой душераздирающий рёв, от которого Марта не могла дальше пребывать там, несмотря на то, что ей так хотелось увидеть Иешуа, будто от его явления что-то зависело.
Она зашла домой, где мысли о происшествии на заводе возвратились и разгорелись с новой силой. Открыв окно нараспашку, Марта взобралась на подоконник и взглянула вниз. Всё тело прошиб ледяной озноб немого ужаса. Ей представилось, что люди, которые сигают с высоты, чтобы решить себя, — самые храбрые во всей вселенной. Пока она так стояла и размышляла о грядущей кончине, на улице показались дойки. Они беспорядочно шагали друг за другом в сторону завода, ведомые полицейскими и другими РАБотниками, плачущие, с окровавленными ртами. Марта захлопнула окно, свалилась на пол и обложила свою голову подушками с двух сторон, дабы заглушить этот душераздирающий вой.
VII
Ранним утром, как только свет неизвестного населению происхождения с трудом прорвался сквозь непроглядные и навеки зависшие тучи, уличное пространство начало наполняться свистящими звуками разгрома. Марта нисколько не поспала. Всю ночь она прокручивала в воспалённой от последних событий голове самые запоминающиеся картинки и образы из неудавшейся жизни. Это были исключительно болезненные воспоминания, и чего-то такого, по-настоящему приятного и дарящего радость, она совсем не могла припомнить. И даже несмотря на всё это, несмотря на то, что она выглядела, как ходячий труп без пальца на левой кисти и потухшим взглядом, Марте так хотелось продолжать существовать дальше! Она вытащила мешочек с копейками, открыла ставни и вознамерилась высыпать всё его содержимое, накопленное через призму разнообразной боли и неисчислимых страдания.
— Нет уж, не мне, так и никому, — произнесла сама себе она, убирая обратно «несметное» богатство под пол, — пусть сами добиваются такого же успеха, как у меня… Какой у меня был.
Она оказалась в одних рядах с первыми, кто спозаранку приступил к делу и начал праздновать. Пока большинство населения города пребывало в забвении сна, Марта уже вовсю орудовала на безлюдных площадках Нитупограда. Она решила в финальный день жизни как следует отметить и оторваться.
День благодарения — это событие, в процессе которого каждый житель города уничтожал все макеты и поделки, имитирующие когда-то живую природу и произведённые на заводе искусственной радости. Именно к этому дню их становилось на улицах города так много, что порой требовалось перелазить через горки, состоящие из сваленных в одну кучу деревьев и животных. Вот так выглядела благодарность того времени. После окончания развлечений лом и останки собирались, отвозились назад на завод и всё опять начиналось по-новому. Изображения зверей и растительности на старой бумаге от бесконечного измусоливания и перелистывания с каждым годом всё больше тускнели и истирались. В конце концов многие макеты стали выглядеть так, как хотело начальство, и от этих безобразных памятников живой природы осталось разве, что только название, грубо вырезанное на видном месте.
Марта не жалела сил. Она крошила в щепки ту самую дубово-малиновую рощу вокруг чёрной дыры. Кое-как приклеенные красные ягоды и коричневые жёлуди разлетались в разные стороны. Она прыгала на них, отчего они превращались в труху из низкокачественного пластика. Крошки выцветшей краски оседали на немытой коже, окрашивая её в тёмные и мрачные тона. Марта хотела напоследок выместить на всей безжизненной субстанции переполняющие её страсти, сомнения и страхи, которые прочно засели в голове и начали плодиться с невероятной скоростью, наполняя каждую клеточку угнетённого чудовищной системой мозга. Ступни целиком утопали и скользили по обильно покрывающей землю хлюпающей жиже, состоящей из испражнений, слёз и тысяч вырванных языков. «Если бы только эти языки были съедобны, мне бы хватило такого количества до конца жизни», — предалась Марта бесполезным мечтам. Но, употреблять можно было лишь младенцев говноедов, которые ещё не успели пропитаться до самых костей парами кала и мочи, делающих мясо непригодным. Яма рядом с ней сильно осыпалась, образовав крутой скат. Можно было спокойно соскользнуть вниз, но Марта знала, что представителей женского пола там больше нет. Она сильно сомневалась насчёт того, сможет ли она там так же легко дышать, как и здесь, не растерзают ли её оставшиеся мужчины, сможет ли она преодолеть мрак вслепую без источника света? И, конечно же, обязательный переход на их рацион…
Мух становилось всё больше и больше. Эти ничем не брезговавшие и презренные животные были поглощены аппетитными языками и совершенно не обращали внимания на Марту. В Нитупограде верили, что мухи произошли от говноедов, и они находятся в родстве друг с другом.
Марта так запыхалась от превращения макетов в труху, что упала на краю ямы, опустив голову вниз.
— Иешуа! — закричала она, и голос многократным эхом унёсся в темноту. — Ты там?! Я пришла попрощаться! Я совершила поступок, за который меня лишат дальнейшей жизни! Ты там?! Ну всё, я пошла! Слышишь?! Я больше не смогу тебя вновь увидеть! Спасибо за помощь!
Она отползла от края и разлеглась, закрыв глаза. «Ну и зачем я всё это орала, как ненормальная? — который раз осуждая себя, размышляла Марта, — вот дура-то, прицепилась к какому-то ничтожному говноеду-калеке, принёсшему столько страданий другим и полностью ничего незначащему. Да и какая теперь разница, о ком или о чём думать».
В день благодарения на РАБоту можно было прийти на два часа позже. У Марты в распоряжении было в два раза больше свободного времени. Она уснула, обняв оторванную и измятую под её собственными ударами шарообразную голову кота с вытекшими глазами.
«Не забывай о чёрной дыре», — повторял обволакивающий голос в её пустом, не содержащем ни одной сцены сне, будто после такого гиперактивного празднования память целиком освободилась от нависающего пласта былого.
— Эй слышь, слышь. — Её тормошил какой-то непонятный РАБочий. — Поднимайся, улеглась на самой дорожке, не пройти.
Марта машинально взглянула на часы, до начала РАБочего дня и соответственно до конца существования оставалось полчаса. Руки дико ломило. Она встала, поблагодарила РАБочего за пробуждение, и он чуть не свалился от такой неслыханной вежливости.
Она ступала, неся на хрупком надплечье лом и опустив голову вниз. В верном направлении вели свежие полосы и разводы на дороге, недавно оставленные пленными дойками. Вокруг продолжалось празднование. Начальство и подчинённые в этот день породнились в своём неистовом безумии, плечом к плечу сравнивая с землёй то, что должно было возродиться вновь, но в ещё большем плачевном состоянии и количестве.
Вахтёр как ни в чём не бывало бросил на бледную и вечно грязную с ног до головы Марту секундный взгляд. Она вошла в ангар, где практически всё свободное пространство было заполнено сидящими и лежащими на полу новоприбывшими, нераспределёнными на новых линиях дойками. Несколько охотников с длинными телескопическими стержнями держали их в оцеплении. Тех, кто начинал плакать или стонать избивали до тех пор, пока не смолкнут. Марта встала в онемении как в тот раз, когда она впервой сюда попала. Она смотрела на всех этих людей, поглаживала пустое место, где был раньше палец и дожидалась завершающей развязки всей заварухи, которую она устроила.
— Что встала-то, тварь?! Посмотри на время! — завопил откуда-то издалека грубый женский голос, — инструмент на место и за РАБоту, сука! Праздник-то закончился уже!
— Правда?! Я живу, я живу! Сейчас, всё сделаю! Всё! — в лёгком помешательстве закричала Марта и бросилась на склад инструментов. Скинув лом, она с остервенением приступила к РАБоте, быстро, чётко и слаженно таская вёдра и кормя изголодавшихся доек. В процессе деятельности Марта постоянно оглядывалась и вздрагивала от каждого обращения к ней коллег по РАБочим вопросам.
На перерыве женщина в халате начальника высокого ранга собрала всю бригаду Марты вместе.
— Я являюсь третьим заместителем генерального директора, — начала она, задрав нос, — и пока Каин находится на лечении в правительственной больнице, я буду временно гонять ваши ленивые сраки, ничтожества. Только здесь и сейчас я дарую шанс тому, кто нанёс ему удар сознаться и в честь праздника получить лишь лёгкое наказание — ампутация кисти, в которой виновный держал инструмент. В противном случае после выздоровления Каин вернётся и сам придумает, как покарать смертника. Вы прекрасно знаете, на что способен ваш любимый начальник.
Марта поникла, внутри больно защемило, она несколько раз неприметно сжала и разжала правую кисть. Все начали переглядываться и она в том числе. «Всё вокруг погрязло во лжи, всё потонуло во лжи, — повторяла она про себя, сдерживая тем самым своё вырывающееся наружу признание. — Иешуа, где ты? Я звала тебя, я совершила дурной поступок, ударила только один раз, он не должен был выжить, какая же я конченая дура».
Прошла примерно минута, все стояли безгласно. Был слышен только непрекращающийся плач новеньких доек и следующие за ним подавляющие удары.
— Ну что ж, тогда подождём Каина, — продолжила она, — я обязательно помогу ему придумать достойную кару для этой сволочи, которая посмела поднять свою гадкую ручонку на одного из лучших руководителей нашего славного предприятия. Была б моя воля, я бы вас всех пустила в расход, но посмотрите, сколько прибавилось РАБоты. Кстати, называйте меня «моя госпожа», так как ваши грязные и вонючие рты никогда не смогут чётко и правильно произнести моё прекрасное имя.
После таких весьма печальных новостей Марте было крайне тяжело собраться. Она размышляла о том, что бы произошло, если б она призналась. Девушка была уверена, что получила всего лишь отсрочку гибели. РАБочий настрой упал до нуля, и всё валилось из дрожащих рук. Перед ней то и дело вырисовывалась картина, как Каин зовёт её в кабинет. Она представляла себе, каким же ужасным будет его выражение лица и тот миг, когда она встретит его взгляд при возвращении.
В один момент Марте стало совсем нехорошо. Она незаметно отошла в сторону и прильнула спиной к стене. Взгляд упал на женщину, неподвижно лежащую среди постоянно движущейся живой массы её коллег. В ней была особенность, невольно приковывающая внимание. Она тяжело дышала и рот был постоянно открыт. Марта не могла оторваться от этого лица, она ждала, надеялась, что это временное явление и скоро всё наладится и восстановится. Рот не закрывался, Марту захватило невероятно странное и жгучее желание как-то помочь бедняге. Позабыв обо всём на свете, с полной ложкой коричневой пищи она выдвинулась к Аэлите.
— На поешь, — прошептала Марта, присев рядом, — что с тобой произошло? — Аэлита отвернулась от протянутой порции. Она бы не смогла проглотить такую твёрдую еду. Аэлита показала жестами, что нужно сделать. Марта сообразила, что надо смешать кал с мочой, чтобы женщина смогла спокойно проглотить.
— Ты видела Иешуа? — медленно проговаривая его имя, спросила Марта.
Аэлита принялась обеими руками показывать на свои уши. Марта внимательно осмотрела их и заметила, что они были плотно закупорены засохшим и твёрдым калом. Ручкой от ложки она с больши;м трудом выковыряла всё, что там находилось. К Аэлите снова вернулся слух. Она еле заметно смогла улыбнуться верхней частью лица, чуть сузив глаза.
— Так то лучше. Ты видела Иешуа? — повторила Марта. — Спасшийся человек с белой кожей без рук и без ног.
Аэлита бурно закивала головой, сердито сморщила лоб с переносицей и стала бить кулаком в ладонь. Марта ничего не поняла, ей показалось, что эта нездоровая женщина была настроена недоброжелательно к старцу.
— Я позабочусь о тебе. Тут не так уж и плохо, поверь мне. Не надо никуда ходить за едой или питьём, постоянное спаривание, ночью отдых. Кормят с ложки. Будешь давать молоко. Первые дни поболят соски и привыкнешь. Тебе оставили язык, ты знаешь? Не высовывай его, прячь. Однажды ты выздоровеешь и расскажешь мне о своём городе, да? Хотя, возможно, я и не доживу до этого момента. Так, смесь готова, наклони голову назад.
Она небольшими порциями вливала приготовленный коктейль, следя, чтобы Аэлита не подавилась. Не успела Марта закончить, как сзади послышался свист и рассекающий удар больно прижёг сзади. Марта от неожиданности обронила пустой стаканчик и упала на поражённую спину, повернувшись к источнику урона. Над ней возвышалась новый руководитель.
— Я всё вижу. Ты, сука самовольная, приказа кормить новоприбывших не было. — Она нанесла ещё один удар, но Марта уже заранее сжалась в комок и удар пришёлся по руке, оставив красную борозду. — Дура ты, они ещё не привязаны и сами способны снабжать друг друга питанием.
— Уважаемая моя госпожа, — раболепно заговорила Марта, — эта дойка не может есть как все, она больна.
— Да вижу я, заткни свою пасть, страшная баба! — Начальник не сводила глаз с Аэлиты. — Выглядит, будто вот-вот подохнет. У неё определённо какое-то внутреннее нарушение. В любом случае она бракованная, во время выведения произошёл непредвиденный сбой. — Она нагло брехала по поводу происхождения этой женщины, и Марта ещё пуще возненавидела её за это. — У нас нет времени с ней нянчиться, надо посмотреть какое у неё нарушение. Ты, сука самовольная, сиди здесь, жди меня, я схожу в кабинет за своим любимым ножом.
Не успела госпожа повернуться спиной, как Марта устремилась к Аэлите, чтобы попробовать исправить физический недуг до прибытия начальника. Она изо всех сил пыталась закрыть непокорные челюсти, но все потуги были напрасны. Аэлита не могла дышать через нос. Она изменяла цвет лица на более тёмный, неистово брыкалась и задыхалась. Сдавшаяся и обессиленная Марта использовала предоставленное госпожой время для отдыха и лежала, легонько поглаживая покатый лоб обречённой женщины. Палач показался. Она приближалась, по ходу играючи подкидывая оружие.
— Ну что ж, пора утилизировать бесполезный для нашего прогрессивного общества оживлённый молочный станок, хотя влагалище у неё довольно-таки приличное. — Госпожа села на лежащую на спине Аэлиту. — Ты, придави ей голову коленом, чтобы не укусила меня и руки держи тоже.
Марта порывалась попросить, чтобы она не измывалась над своей жертвой. Но, припомнив как Каин подавлял чувство жалости, передумала, ибо Марта не ведала, что у неё было на уме, ведь она сама легко могла оказаться следующей. Марта зажмурила глаза. Она почувствовала маленькие прохладные капли, брызгающие на руки. Аэлита задёргалась и стала испускать трудные вдохи, выдохи, нечленораздельные звуки и возгласы.
— Ну и сука ты драная, — заговорила госпожа, — жалко, да? Разве Каин не учил тебя никого не жалеть, а? Сучка. Глазки-то прикрыла свои фальшивые. Как подчинённых избивать и кровь из них пить — не жалко, а тут посмотрите, сестра милосердия. — Начальник плюнула Марте в лицо. — Я всё про тебя знаю, про всех вас знаю, поделом тебе и…
— Зачем вы мне причиняете боль! — неожиданно закричала Аэлита. Марта вытаращила глаза, Госпожа замерла и состряпала недоумевающее лицо. — Я не делаю вам больно! Разве вы не чувствуете?! Мы задыхаемся!
— Потому что мы чтим наших святых царей Нилатса, Нитупа и деяния их! — громче, чем Аэлита закричала госпожа. Она откромсала ей молочные железы и срезала кожу с груди так, что сквозь рёбра было заметно все органы. — Видишь какие они живучие, при производстве что-то, наверное, добавлять начали, сколько я таких резала, дохли после первого прикосновения лезвия. — Начальник пригляделась. — А вот и ответ, нет одного лёгкого.
Марта не могла оторваться от исступлённо сокращающегося сердца Аэлиты. В отличие от коричневой и покрытой толстым слоем выделений кожи, этот вечный двигатель жизни был первозданно чист. Марта на миг вообразила своё сердце — скукоженное и пересохшее, покрытое пятнами, царапинами. Аэлита никак не уходила. Госпожа подняла с пола то, что осталось от груди и высосала всё молоко, сплёвывая случайно попадающийся жир.
— Ну всё, развлечение окончено, — заговорила Госпожа, — будем считать это приятным дополнением ко дню благодарения. А теперь за РАБоту. Пореши её и вместе с ней пореши, наконец, свою слезливую жалость к этим РАБочим станкам. — Марта продолжала смотреть то на движения лёгкого, то сердца. — Я с кем разговариваю!? Что вытаращилась?! Держи нож. Пора РАБотать!
Марта закрыла Аэлите глаза, положив левую руку на лицо, словно от этого вина должна уменьшиться. Нож провалился сквозь рёбра и глубоко утонул в сердце. Марта убрала руку с застывших глаз. Перед концом Аэлита закрыла рот, лицо её было прекрасно. Труп утащили уборщики, РАБота возобновилась.
Марта шагала домой и сокрушалась по Аэлите: «Если бы я не подошла, ничего бы и не произошло, что же со мной такое? Зачем мне всё это было надо? Вместо построения очередной головокружительной и успешной карьеры, сплошное и непрекращающееся падение на самый низ».
Ближе к полуночи, после небольшого отдыха и прослушивания нескольких радиошоу, которые чуть-чуть подняли Марте настроение, угомонили расшатавшиеся до предела нервы и сгладили непонятно откуда-то взявшееся неукротимое чувство пожирающей изнутри вины, она собралась в своё укрытие. Её тянуло к чёрной дыре или чёрная дыра тянула её.
РАБочие плели какую-то несуразную сетку, намереваясь закрыть отверстие и присыпать сверху землёй. Наконец, они удалились. Марта подождала несколько минут, подошла к краю и легла на живот, всматриваясь в густую и безмолвную темноту, дожидаясь второго пришествия.
ЛИНИЯ ИКАРА
I
Стояла глубокая и безумная ночь. Луна силилась разодрать облачную пелену, также как Икар силился не потерять сознание. Кончик верёвки коснулся лица.
— Эй ты, говноед, живой? Есть хочешь? Лови еду, — произнёс отдалённо знакомый женский голос. — Открой глаза, ну. Ты не посмеешь сдохнуть после того, как я рисковала ради тебя.
Сколько он так провалялся, неизвестно. Сильно ослабший, Икар находился на самом краю жизни и смерти, во рту горчил отвратный вкус земли. У него хватило сил лишь только на то, чтобы открыть глаза.
— Вот это уже лучше, — заметив, что он жив, продолжила она. — Сейчас я тебя покормлю.
Над ним жужжал рой мух, они уже обжили ушные раковины. Только его безостановочное дыхание ещё препятствовало им забраться в ноздри, а стабильная температура тела подсказывала, что нужно немного подождать.
Икар смог на миг сконцентрироваться. Его взору предстала нависшая над ним в вышине худощавая, почти детская задница из которой с огромным трудом начало вылазить единственное спасение. Пара маленьких кусочков упали рядом с головой.
— Всё, — промолвила она, опустив платье и повернувшись лицом, — больше не могу. Тебе повезло. Давай быстрей, ешь, сказала, лезь по верёвке, скоро придут заделывать яму окончательно. Сегодня, наверно, последний день.
Икар не мог шевельнуться. Нужно было только протянуть руку, но в тот момент этот тусклый и скучный мир вокруг не стоил и движения пальца. Её слова и предложения слились в один монотонный звук. Сама она превратилась в красочное размытое пятно. Оно начало стремительно спускаться сверху, не переставая говорить что-то. Комья скатывались и запорашивали тело. Он ощутил на лице её пальцы. Они раздвинули челюсти и через мгновение во рту затеплился кусочек Пищи. Пятно перед ним стало постепенно приобретать очертания. Её белоснежное серьезно-озабоченное лицо было совершенством, на устах и подбородке виднелась полузасохшая кровь, на одеянии были повсюду багровые пятна. Рядом с ним она перхала и задыхалась, грозно ругаясь непонятными и крепкими выражениями, так как Икар за всё это время лежания изрядно сходил под себя. Ещё одна проглоченная порция дала мощный прилив энергии и вернула способность двигаться.
— Ну вставай же в конце концов и лезь по склону как я, держась за верёвку! — отчаянно вскричала она, вытерев руку о его шевелюру. — Нас обоих прикончат!
Она в спешке полезла обратно наверх. Её оголившаяся промежность, покрытая поразительной, густой волосяной растительностью окончательно возвратила к жизни. Он поднялся с земли и сильно хлопнул по ушам, после чего оттуда высыпалось несколько трупиков назойливых насекомых. Воспроизводя все движения в точности как у женщины, Икар благополучно выкарабкался на земную поверхность.
Прохладный отравленный воздух ударил по его вечно напряжённым лёгким, вскружив голову. Невыразительные и мерцающие фонари напомнили огнища Копрограда, только они были будто заперты изнутри под прозрачным веществом. Удивительные и многочисленные вещи вокруг уже вовсю кричали о своём желании быть в собственности.
Икар заметил рядом с собой у края ямы лежащий труп с частично обглоданными руками и ногами. — Ну, что стоишь-то? Помоги, быстрей же. — Она принялась толкать мёртвого РАБочего в пропасть и Икар присоединился к ней.
Труп успешно скатился и скрылся во мраке. Женщина резко схватила его за руку, отвела на небольшое расстояние, набросилась и придавила сверху, зажав ему рот ладошкой.
— Замри и заткнись, иначе нам конец, — прошептала она ему в самое ухо.
Они лежали, не двигаясь, сокрытые от посторонних глаз ещё не убранными кучами разбитой рощи. Кто-то прошагал совсем рядом.
— А теперь, вперёд, — после длительной паузы сообщила она, вставая с места и увлекая за собой, сжав крепко кисть. — Быстрее, быстрее, не хлопай глазами и не озирайся по сторонам.
Попав под воздействие этой странной женщины из нового мира Икар совсем не мог соображать и потерял дар речи. Мимо проносились никому больше не нужные строения, развалины, уничтоженные макеты. Но для него после однообразного существования в Копрограде все эти удивительные и непохожие друга на друга предметы являли собой иной смысл. Он мчался за женщиной и до слёз хотел остановиться, чтобы прикоснуться к каждой новой вещи, собрать их все воедино и стать единоличным владельцем. Его поначалу сбитое от созерцания необычайного окружения и от нового кислородного состава дыхание, наконец, выровнялось.
— Так, прижмись к стене и присядь, — скомандовала она, — полицейский впереди, мы почти дошли.
Он увидел мужчину в чёрной одежде, которая висела на истощённом теле. «Какие все тонкие и красивые», — подумал он. От прекрасной спасительницы исходил такой же аромат Хлеба жизни, как от пропавших женщин, только намного слабее.
Переведя внимание на странную спутницу и повнимательнее присмотревшись, он заметил, что у неё отсутствовал мизинец на левой кисти. Рана была обильно покрыта засохшим белым порошком. Ненормальное состояние понемногу стабилизировалось. Он чётко выговорил своё самое популярное в Копрограде предложение:
— Моё имя Икар.
— Да тише ты, идиот, — заткнув ему рот ладонью, прошипела она. Полицейский позевал, поскрёб затылок и продолжил свой патруль, освободив дорогу. — У вас ещё и имена есть, очень интересно, я Марта.
— Тебя наградили, да? — показывая на её конечность, спросил он.
— Да, конечно, — язвительно ответила она, — за особые трудовые заслуги.
— У меня есть друг, Иешуа, у него больше наград. Но он оставил меня.
— Что? У кого? — удивлённо спросила она, — как ты сказал? Повтори…
Не дожидаясь ответа, она снова дёрнула за руку и увлекла за собой по узеньким переулкам. Перед Икаром выросла просто невероятных размеров сота. Он задрал голову и не мог разглядеть, была ли у неё крыша, так как обволакивающая контуры ночная темнота не позволяла это сделать.
Они вошли в здание. Марта попросила не отпускать руку, потому что на протяжении всего пути к квартире их окутывал непроглядный мрак.
— Проходите, пожалуйста, вот здесь я обитаю в свободное от РАБоты время, — расслабленным и мягким тоном произнесла Марта, открывая незапертую дверь, — одна во всей высотке, может быть, и во всём квартале, я не знаю.
— Как же тут красиво! — воскликнул Икар, разглядывая обшарпанные стены, потрескавшийся потолок и покрытый толстым слоем серой пыли пол. — А где твои друзья?
Друзья? — с трудом выговорив, повторила она это слово, вероятно, не зная значения. — На РАБоте, где же им ещё быть. — Марта зашмыгала носом. — Как же от тебя жутко воняет, так, подожди, не заходи внутрь. На тебе засохшая корка дерьма, как у новеньких доек. Пойдём сначала на крышу забежим, я захвачу тряпку, подожди.
Икар смекнул, что она, возможно, что-то знает про захваченных женщин, которых он должен вернуть. Но после всего увиденного, после трогательной встречи с такой восхитительной женщиной, откровенно говоря, он даже и думать о них не желал. Марта привела его на крышу. Сильно надавливая, она влажной ветошкой слой за слоем стирала засохшую Копру и вместе с тем напоминания о минувшей жизни.
— Марта, а что там наверху, двигается что-то, оно живое? И свет такой интересный, цвет красивый, — показав в небо пальцем, осведомился он.
— Что-то двигается, что-то светит, наверно, — безразлично ответила она, — всё то, до чего мы не можем дотронуться или разглядеть, нам совсем неинтересно, понимаешь? — Слушай, а зачем ты припёрся сюда? — грубо спросила она после длительного молчания, отжимая тряпку.
— Ай, щиплет что-то больно так, — ответил Икар, начав чесаться.
— Пощиплет, перестанет, отвечай на мой вопрос, — строго произнесла Марта.
— Я должен вернуть наших женщин, — признался Икар.
— Что? Ты? — Она очень странно и многозначительно улыбнулась.
— Их забрали наверх, к вам, и мы не можем без них жить, потому что без детей нет продолжения жизни, женщины создают это продолжение, они…
— Ну всё-всё заткнись, — оборвала его Марта, — хорошо? А теперь забудь про них навсегда, понятно?
Икар кивнул. Он был обнажён и ночной холодок напал на влажную кожу, но он терпел и не хотел признаваться в своём неудобном положении. Икар наивно полагал, что это был какой-то особый ритуал, который сделает его таким же белокожим и «верхние» люди примут его, как родного.
— Марта, — обратился он, посмотрев в утомлённые глаза, — а почему ты пришла за мной и привела сюда, а?
— Ну всё, достаточно, — сказала она, пропустив мимо ушей вопрос и прекратив обмывание, — сколько не три, а глубоко въевшееся и жутко вонючее дерьмо, которым ты питался и обмазывался всю жизнь, ничем не вывести. Я РАБотаю с твоими женщинами, Икар, и привыкла к этому запаху. — Она отдалилась и окинула его взором с ног до головы. — Шикарно. Намного лучше, хотя бы пачкать не будешь. А вот женщины твои, не переживай за них, они сыты и довольны. Ты ничего не сможешь изменить.
Икар практически ничего не понимал, что она говорила. С самого первого момента встречи с новой действительностью Икар искренне радовался каждому мгновению. И когда они шли назад по крыше он бросил взгляд в сторону, где перед ним, точнее, под ним, лежал весь город с миллиардами нераскрытых секретов. И бесчисленные въедливые вопросы взрывали рассудок в своём стремлении вырваться наружу.
— Это всё твоё? — зайдя в квартиру, спросил он, — помещение и этот гигантский дом?
— Ну да, конечно, моё, — ответила Марта, сохраняя серьёзный вид, — я всё это заРАБотала, представляешь? Я очень влиятельный начальник на одном из самых крупных и престижных заводов.
— Заработала?.. — Он уселся на старый, мягкий диван и улыбнулся от ощущения невероятного уюта. — Я даже не могу представить, как же ты счастлива от того, что у тебя столько имущества. Такой огромный дом.
— Чем больше, тем лучше, тем круче, тем успешнее ты в глазах, как ты сказал тогда? Друзей?
— Марта, ты чрезвычайно красивая женщина.
Не переставая глубоко зевать, она неподвижно стояла неподалёку и задумчиво смотрела через окно. Следом она принялась активно ковыряться среди большой кучи барахла в углу комнаты.
— Хватит дрожать, вот держи, — изрекла она, протягивая изделие из плотной ткани, — самое тёплое платье. Должно быть нормально, они всегда выдают всё на несколько размеров больше, чтобы всем подошло. Когда я была мелким РАБотником, мне выдали его за то, что перевыполняла норму каждый РАБочий день. — Он невзначай коснулся её руки во время передачи и ощутил, как мощный пульс колотил в тонком запястье. — А завтра утром увидишь мой директорский костюм. Надо только его немного почистить. Икар надел через голову платье, и оно село на нём превосходно. — Класс! — Она впервые лучезарно улыбнулась всем своим утончённым лицом.
Закончив дела с чисткой, Марта проводила его в уборную. В центре комнатки возвышался маленький керамический престол неизменной формы, проверенной столетиями.
— Это так называемый толчок, сральник, и у нас тут не срут и не ссут, где попало, — строго сказала она. Марта подошла к унитазу и застыла, схватившись за грудь. Затем её начало рвать. Опустив голову глубоко вниз, она извергнулась кровавой жижей и пеной вперемешку с кусочками мяса.
— Беременная, да? — спросил Икар, подойдя впритык и положив ей руку на узкую спину.
— Да, и ты можешь не стоять всё время так близко? — Она легонько отодвинула его от себя. Затем Марта насухо обтёрла одеждой рот, взобралась ногами на унитаз и присела. — Можешь так, а можешь прям садиться жопой, как угодно, главное, свою мочу и говно отправляй в это место, понял?
Они воротились в комнату. Эта женщина показалась ему зримым воплощением сверхразума. Неясные слова, причудливые движения, бесподобная внешность, обладание большим количеством и разнообразными формами имущества, всё было в ней идеальным. Икар пребывал в состоянии жуткого голода. Тем не менее он молча провожал Марту взглядом, пока она шла с полузакрытыми глазами в направлении дивана. Икар не хотел больше тревожить её в тот день, ведь она столько для него сделала. Марта рухнула на ложе.
— Завтра на РАБоту, — сквозь зевоту и с закрытыми глазами пробурчала она, — помнишь место, где я нашла тебе платье? Поищи там что-нибудь и постели в любом удобном месте, а лучше всего в туалете.
— Зачем на РАБоту? — осведомился он.
— Чтобы чувствовать себя настоящим человеком, приказывая и управляя менее развитым стадом тупоголовых РАБочих.
Не прошло и пары секунд, а она уже сопела. Он созерцал, как Марта спала. С протянутыми вперёд руками, будто в едином порыве, дабы дотронуться до другого живого человека, кто смог бы разогнать нависшее над ней удушающее одиночество. Веки слипались. Икар ещё раз мимолётно оглядел интерьер, ушёл в уборную, закрыл за собой дверь и улёгся рядом с унитазом. Сломанный член всё ещё побаливал, Икар крепко задумался, и боль начала плавно перетекать в его сердце. «Она, наверное, видела в каком он состоянии и теперь думает, что я неполноценный, — размышлял он, — неужели она не поделится со мной частью своей собственности? Для чего ей так много?»
II
Резко открытая дверь в уборную впечаталась в голову, положив конец приятным сновидениям.
— Ой, я и забыла, что ты здесь, — извиняющимся тоном произнесла она, — и во мне нет ничего для тебя, я совсем пустая. — Сонный Икар отполз от входа, Марта вошла и совершила один оборот вокруг оси, демонстрируя свой костюм. — Ну как тебе?
— Ты очень особенная, — промолвил Икар, поднявшись с пола. — А можно, чтобы всё, чем ты владеешь, было и моим тоже?
— Долго думал? — дерзко осадила она. — Ну… — Она слегка замялась, изменившись в лице и кокетливо опустив глаза. — Ты должен… Должен это заслужить. Тут за просто так ничего не дают, как, наверно, делают там, откуда ты.
Марта прошла вперёд и встала лицом к стене, облокотившись об неё и демонстративно выпятив зад. Припомнив слова мудреца касательно основной деятельности таких, как Икар, он подошёл к Марте сзади и упал на колени. Кончиками пальцев взялся за её брючки и начал небрежно спускать их вниз до самого пола.
— Ты смышлёный, без слов понимаешь, что нужно делать, не спеши, — неровно дыша, проговорила она, — у нас есть время.
— Какое время? Где оно? У нас такого нет.
— Да? А у нас это, ты не поймёшь, скорее всего. Это когда вся наша линия жизни уже просчитана с самого рождения. Здесь мы не живём в настоящем, Икар. Мы постоянно смотрим на часы. Видишь, у меня на руке? Только будущий момент играет роль. Когда РАБотаешь, живёшь в перерыве, после ты живёшь в заводском гудке окончания РАБоты, когда идёшь домой, ты живёшь на диване, на диване живёшь во сне. И, конечно же, должность, которая в будущем будет выше и денег больше. Короче, время — это главный хозяин, которому все подчинены, даже царь. Ох, давно я так ни с кем долго не трепалась, аж язык заплетается.
Анус находился в ужасном состоянии. Все виды ран и повреждений, которые существовали на свете были сосредоточены между её тощими ягодицами. Икар заприметил маленькие засохшие кусочки Копры, расположенные на шелковистых волосках, в изобилии растущих в промежности.
— Тебе делают больно на работе? — спросил он, дожидаясь когда полость рта наполнится слюной.
— Нет, это такие условия труда. Все через это прошли и будут проходить.
Она ещё сильнее выгнулась. Наконец, Икар жадно припал ртом и сразу же самое страшное оружие всех времён и народов заработало во всю мощь, тщательно зачищая каждый участок. Марта громко взвизгнула, коленки подкосилось и она еле удержалась от падения. Когда он, наконец, вогнал вовнутрь длинный язык, Марта заколотила кулаком по стенке со словами:
— Неужели! Дождалась! Мне лижут жопу! Утритесь, суки! Икар, как же хорошо! Я знаю! Иешуа послал тебя ко мне! Спаситель!
Претерпевая острую и мучительную боль от того, что сломанный член набух, Икар дико ублажал, лечил светящуюся от счастья девушку и усердно очищал сознание от похотливых мыслей. Она начала биться от сотрясающих оргазмических припадков, хотя её пальцы даже не касались влагалища.
— Нашёл там себе что-нибудь? — утихомирившись, с надеждой в голосе спросила она.
— Да, у тебя тут были неплохие запасы, но мой член…
— Что с ним?
— Он сломан и не может сделать тебе приятно, никогда не сможет.
— Да ты просто подарок судьбы. — Марта натянула брюки. — Не пей из унитаза, не выходи из помещения и не приближайся к окну, — медленно проговаривая каждое слово, сообщила она. — Я сегодня употреблю так много жидкости, как только смогу, чтобы явиться и напоить тебя вдоволь. А с едой что-нибудь придумаю.
Марта вышла из квартиры и через несколько минут заскочила обратно. Ничего не произнеся и даже не взглянув на Икара, она в спешке сбросила с себя директорскую форму и натянула мешковатый, весьма изношенный с прорехами комбинезон. Закончив, она выбежала, и вопреки непонятому запрету Икар смотрел через окно, как Марта бойко зашагала прочь.
Незамедлительно он начал скрупулёзное исследование новых веществ, форм и материй, окружающих со всех сторон в пределах четырёх стен. Практически всё мелкое имущество Марты находилось в углу небольшой квартиры. В основном это было тряпьё, пластиковые стаканчики, грязные тарелочки и вилки с ложками. Икар щепетильно перебирал каждую тряпку, измеряя габариты, плотность, пробуя на вкус. Он аккуратно складировал их друг на друга, то же самое проделывал и со столовыми принадлежностями. Не попалось ни одной вещи, на которой отсутствовали бы следы крови. «Кровь — это боль, значит, Марта постоянно страдает и мучается», — подумал Икар, нахмурившись и замерев. Дойдя до самого дна кучи, он нашёл макеты маленьких чёрных птичек. Это были единственные чистые предметы, не запятнанные кровью. Икар длительное время разглядывал и вертел причудливых созданий. Он подумал, что это мухи вырастают до таких размеров. Икар разложил их в ряд на столе.
Время пролетело незаметно. За окном было уже темно. Он начал скучать по Марте. В голове был такой же громадный ворох мыслей и вопросов, как в углу комнаты, но он даже не прикоснулся к ним, каждую свободную минуту поглядывая на дверь. Могучая жажда выжигала всё нутро. Икар зашёл в туалет и опустил голову в унитаз. Запах жидкости в нём был в сотни раз приятнее, чем аромат Урины. Позабыв предостережение, он практически достал до поверхности жидкости длинным языком. Хлопнула входная дверь и он отдёрнул голову в последний момент.
Марта стояла на пороге с неизменно измученным видом. Она молча призывала, живо махая правой рукой и пряча левую за спиной. Он подскочил, уста сомкнулись. Вся Копра, что была у неё во рту и под щеками, небольшими порциями переместилась в изголодавшегося Икара.
— Вниз, быстро. — Рукой без пальца она резко расстегнула длинный замок, а другой надавила ему на надплечье, чтоб встал на колени. Марта прижала лицо Икара к сладостному влагалищу, из которого хлынула тугая и обильная струя живительной Урины. Икар присосался к Марте, как новорождённый к матери. Закончив поить, она слила остатки Урины в ладонь и наполнила ими свой рот, энергично прополоскала и снова передала через очередной страстный и воистину упоительный поцелуй.
Марта перевела взгляд на комнату. Её блаженное выражение лица быстро сменилось на грозное.
— Что происходит? — вытирая рот рукой, вертя головой из угла в угол, поинтересовалась Марта, — кто тебе позволил дотрагиваться до моих вещей, ты их заработал? Заслужил? Чтобы лапать своими вонючими лапами.
— Марта, ты так разговариваешь, потому что тебе больно, — спокойно ответил он, — всё в крови, она везде. Не ходи на РАБоту. Кровь, значит боль, значит не надо ходить туда, где тебя вынуждают её проливать.
— Заткнись, говноед! — взорвалась она, — всю жизнь в говне прожил, вылез наверх и учишь тут, что надо делать?! Твоя главная забота — лизать жопу белым людям, высшему начальству, добившемуся невероятных успехов! — Трясясь всем тонким телом, с безумно расширенными глазами Марта шагнула к Икару и стиснула в объятиях так крепко, что он захрипел. — Ну как, вдоволь напился? — продолжила она уже ласковым тоном, — ты даже не представляешь, как мне было тяжело идти с РАБоты с полным ртом отвратительного говна, чтобы покормить тебя.
Икару стало намного лучше. Конечно, Еды было снова недостаточно, но напился он вдоволь. Марта подошла к столу, откуда на неё смотрели птички. Она закрыла глаза и начала гладить их.
— Я хочу выйти из дома, — заявил Икар, присев на диван.
Марта чёрство посмотрела на него, подошла и легла, положив голову ему на колени.
— Ты не можешь выйти, — проговорила она, взирая на потолок, — тут просто так не выходят на улицу, тем более такая категория людей, как ты. Они поймают тебя, ты, естественно, расскажешь им всё, затем заявятся за мной. Ты в лучшем случае отправишься в зоопарк, а я в любом случае отправлюсь навсегда туда, где точно никогда не РАБотают. Расскажи лучше мне о том месте, откуда ты вылез.
Икар с серьёзным лицом поведал всё то, что он ещё помнил о Копрограде. Никогда в жизни Марта так не заливалась. Ей приходилось крепко зажимать рот ладонью из-за боязни быть услышанной на улице. Через некоторое время Марта взглянула на часы и вскочила с места.
— Чуть не забыла, — проговорила она, включая прибор, из которого полилась весёлая и торжественная мелодия. — Это радио, оно может передавать голос и музыку на большие расстояния. Всё, что тебе нужно делать, это молча слушать. Эта роскошь стоит безумных денег.
— В эфире ваше любимое ралити-шоу «будни низших», — заговорил очень уверенный и напористый голос из маленькой сетчатой штучки, — мы находимся в зоопарке, куда только что привели двух схваченных говноедов. Одного из них вы все прекрасно знаете. Это наш спаситель Иешуа и… Крепкий паренёк, как тебя зовут?
— Здравствуйте, моё имя Пу, — ответил мальчуган, Икар тут же напрягся, приподнялся и замер.
— Кто тебе дал такое забавное имя? — рассмеявшись, спросил ведущий.
— Мой добрый друг Икар.
— И где же он?
— Иешуа сказал, что у него другой путь. Мы бросили его, а сами пошли к кремлю царя, потому что Иешуа сказал, что мы заслужили того, чтобы лежать в его ногах и лизать ему жопу.
— Эх, Иешуа, Иешуа, наивный старый пердун, — продолжил ведущий, — предатель народа, да, и не стыдно тебе засирать мозги молодым собратьям? Ты таскал его, Пу?
— Немножко, когда он сильно уставал ползти.
— Эту грязную неблагодарную тварь? Ему подарили вторую жизнь, Пу. Он мог бы благополучно дожить свой век на родине, но нет, этому куску дерьма надо было второй раз выползти из под земли опять, чтобы снова разить на весь город. Послушайте ещё раз внимательно: старый немощный говноед пожелал попасть к царю в кремль, к самому чистому человеку, мудрейшему правителю, имя которого нельзя произносить без нужды. Иешуа у тебя есть, что заявить напоследок?
— Простите нас, пожалуйста, — пробормотал старик, — за то, что так сильно хотели лизать жопу царю и принесли вам столько хлопот. Простите за второе пришествие, за то, что проникли в ваш непорочный и прекрасный город и испортили воздух. Простите за то, что…
— Ну всё-всё, — раздражённо прервал ведущий, — достаточно уже.
Икар в тот момент не испытывал к нему ни крупицы сострадания, так как, во-первых, Иешуа вероломно завладел возлюбленной собственностью. Во-вторых, Икару было практически всё непонятно, о чём говорилось. Его приятели разговаривали как обычно, не кричали, не плакали, значит всё было в порядке и не о чем было беспокоиться. Икар хотел закричать, чтобы Иешуа вернул зеркальце, но Марта сохраняла безмолвие, и он не решился его нарушить.
— Мы-то тебя, конечно же, простим и жизнь сохраним, — провещал ведущий, — посмотри вниз, это твои люди, по колено в говне, вот и будешь у них царём. Мы тут тебе даже корону приготовили, можешь после приземления её слопать, Пу, разверни пакет и надень ему на голову вот эту баранку из засохшего дерьма. Так, отлично села, а теперь толкай его вниз. Внимание, посетители зоопарка и наши уважаемые радиослушатели, Иешуа, царь мира говна, предатель народа отправляется в яму, чтобы пополнить нашу дикую фауну. Давай, парень, ещё немного, ну, ура, вот так. Захлопали бурные аплодисменты. Ведущий простился, и Марта выключила радио. Она неподвижно зависла на длительное время. По её лицу нельзя было с точностью определить, что должно вот-вот произойти, и какая эмоция её захлестнёт. Она поникла и наклонила голову.
— Что это за яма? — решился спросить Икар.
— Зоопарк, — ответила она, — ничего хорошего. А может, им там хорошо, я не знаю. — Пойдём на крышу, — предложила Марта и взяла его за руку, — не хочу об этом говорить сейчас.
Они молча лежали на спинах друг рядом с другом. Щёки Марты были покрасневшими. Он только что вылизал её анус. Лёгкий ветерок пытался колыхать их шевелюры, но ему это не удавалось. Длина их волос была почти одинакова и доходила, однако у Икара они были сухие и твёрдые как ветки, а у Марты вечно сальные и влажные.
— Я хотела бы кое-что спросить, — повернув голову к нему, обратилась она, — точнее, я не знаю, как это называется, просьба или предложение.
— Да, Марта, я слушаю твоё предложение.
— Согласен ли ты лизать мне жопу до конца дней своих? — спросила она с заметным волнением в голосе.
— Конечно, Марта, — сразу же ответил он, — я всегда буду считать тебя самой прекрасной женщиной из всех, что я когда-либо видел.
— Правда?
— С самого первого мгновения встречи.
— Икар, ещё у меня есть много денег. — Она сделала паузу, ожидая реакции. — Это то, что дают начальству, чтобы они могли купить себе что-нибудь сверх нормы или то, что больше ни у кого нет. Хочешь есть, да?
— Да, очень, — покривив лицом, ответил он.
— Я не хотела их тратить, точнее, я много тратила, но и откладывала, и хранила на случай наступления чёрных дней. Но… То что сейчас происходит, это светлые дни, понимаешь? Если бы говно продавалось, я бы могла приобрести его для тебя, но оно ничего не стоит и его никто не копит и не хранит. Я тут подумала, что я могла бы покупать мясо, чтобы на выходе всегда было больше еды, и ты не будешь голодать.
Икар, не моргая, смотрел на тучи, и ему казалось, что это гигантские кучи Копры зависли в вышине. Ему даже не хотелось больше задавать никаких вопросов. И тут он внезапно подумал об Иешуа. Он спас его, подарил всё это, лучшую жизнь, оставив одного. Сам же оказался на самом дне глубокой ямы. Во всём этом было что-то за непроходимой гранью разумного. Марта сочно присосалась к устам, будто подтверждая, что всё это высший дар.
Но затем, она нечаянно задела его страшным обрубком. Он не ошибался, ему не мерещилось. У Марты полностью отсутствовала левая кисть по запястье. Засохшую рану покрывал слой до конца не засохшей тёмно-красной кровью, смешанной с грязным порошком. От этого отрезвляющего тычка в безупречной картине образовалась трещинка, которая разрасталась и начала обрушивать вековые скалы. В сознании обрисовалось видение — воспоминание, как его первая маленькая сота, которая казалась непоколебимой и вечной, через некоторое время рассыпалась прямо на глазах. Он тщетно пытался тогда сдерживать обваливающиеся стены, но всё неминуемо сравнялось с землёй.
Они вернулись в квартиру. Пока Икар сидел на унитазе, пыжась и выдавливая из себя мизерный вес Копры, Марта достала из-под пола мешочек со своими сбережениями. Весь взмокший и покрытый испариной Икар, в конце концов, закончил. Он соскочил с унитаза и взглянул на свой выход. Икар выловил из воды несколько маленьких кусочков, раздавил в руке и продолжительное время обнюхивал.
— Марта, зайди, пожалуйста, — громко попросил Икар. Она вошла в туалет и встала рядом с ним на безопасном расстоянии. Икар протянул руку, измазанную в свежем кале. — Марта, послушай, ты хочешь быть неограниченно свободной, как я?
— Зачем ты это делаешь? — произнесла она, совершив маленький шаг назад. — Смой за собой и промой свою грязную руку под струёй, сейчас же.
— Марта, это не грязь, это, то что, нужно принять в себя, чтобы больше не страдать и не печалиться. Просто, слизни немножко. Только представь, не нужно больше будет ходить на РАБоту, терпеть боль и расплёскивать кровь. Мы будем гармонично освобождаться и наполнять друг друга.
— Я начальник, ты понимаешь, что это значит? Я шла к этому столько лет, пережила тысячи спариваний и десяток беременностей. И ты предлагаешь мне сдаться и начать есть говно? Ну уж нет. Ты не выйдешь отсюда, пока не помоешь руки и не смоешь за собой, ты понял?
Марта вышла и слегка хлопнула дверью. Икар нажал на слив и опустил руку внутрь унитаза. Он не мог понять её поведение, категорический отказ и необоснованный страх перед Копрой.
— Сначала покажи руки, — потребовала Марта, когда он подошёл к столу, на который она высыпала все монетки. — Вот так-то лучше. Видишь? Это деньги. Чтобы заработать и накопить их, мне пришлось пройти через начальников всех уровней и мастей. Они рвали мне анус и влагалище, засовывая туда всевозможные предметы, несколько членов одновременно. И это делало меня только лучше и сильнее. — На этих словах она отвернулась.
— Боль недопустима, Марта, везде, где есть телесная боль, там горькие слёзы и жизнь — больше не жизнь.
— Вот ты тупой или как? Зато у меня водятся вот эти копейки. Ни у кого так много нет, как у меня, представь, сколько можно на них всего купить.
— А где вся собственность, на которую ты меняла их?
— Ты слепой, что ли? — сделав сердитое выражение лица, промолвила она, — эта квартира, дом, это всё стоит огромных денег. И меня вот-вот должны повысить.
— А что тебе ещё не хватает?
— Ну много чего. — Она неожиданно запустила руку в промежность. — Икар, ты пьёшь менструацию?
— Я не знаю, что это?
— Неси быстрей стаканчик.
Икар прижал к влагалищу тару. Кроваво-водянистые струйки начали выталкиваться из аккуратной щёлки.
— Кисловато, — сделав глоточек из наполненного до краёв стакана, признался он, — А так, весьма ничего, приятно.
— Вот и славно, давай допивай, и я научу тебя считать деньги, хотя бы до десяти.
Марта негромко включила музыку по радио. Икар учился считать и недоумевал от того, как такие маленькие предметы можно поменять на такой огромный дом. Она повторяла раз за разом все числа, а он незаметно для себя самого увлёкся мелодией. Сначала руки, затем ноги и, в конце концов, всё тело было захвачено единым порывом от ритмичных звуков, стучащих из хрипловатого динамика. Икар с закрытыми глазами примитивно перебирал и махал гибкими конечностями. Блёклый свет лампочки, одиноко висящей на облезлом проводе, вычерчивал на стенах танцующую и скользящую тень. Когда Икар открывал на мгновение глаза, он лицезрел, как прекрасно усталая Марта с воздушной улыбкой следила за каждым хаотическим движением. Этой небольшой и одобрительной поддержки было достаточно, чтобы продолжать не только танцевать, но и начинать жить.
Всё было просто и понятно. Два человека, мужчина и женщина откровенно делились друг с другом личным временем, пространством и полегоньку открывали друг перед другом внутреннее устройство. И было неважно, как это происходило. Сквозь разукрашенную ложь или низменные желания, сквозь болезненные воспоминания или страхи о будущем. За эти несколько безумных дней и ночей он несколько раз проворачивал мозг от мощнейшего потока новейшей информации. Это меняло его до неузнаваемости. В Икаре всё только зарождалось и набирало силу.
Когда он встал рядом с ней, чтобы передохнуть, Марта инстинктивно попыталась дотронуться до члена, но Икар ловко поймал за запястье.
— Не буди его, — произнёс он, поцеловав кисть, — забудь о нём совсем. Мне кажется, что он умер окончательно и больше не сможет никого ублажить.
— Когда я стану генеральным директором, — положив ему руку на надплечье, сказала Марта, — я определю тебя в правительственный госп…
Она резко замолчала, грузно упала на колени и начался невероятный по силе безутешный трудный плач. Никогда в жизни Икар не видел, чтобы кто-либо так убийственно тяжело рыдал. Он взял маленький кусочек ткани из аккуратно сложённой им кучки барахла.
— Марта, ну никто же не умер, ну перестань, — держа платочек у её подбородка, говорил он, — ну скажи, из-за чего ты так сокрушаешься и рвёшь сердце.
— У меня его больше нет, — сквозь слёзы бормотала она.
— Не болтай, моя хорошая, — приложив ухо к её груди, успокаивал он, — вон как колотится.
Спустя минут пятнадцать Марта утихла. Икар поднял её с пола и заботливо положил на диван. Её опухшее и увеличенное от слёз лицо выглядело потрясающе привлекательным.
Икар направился к себе в уборную и неожиданно Марта дремотным голосом произнесла:
— Мы все задохнёмся. Женщина на РАБоте с постоянно открытым ртом, тяжёлым и глубоким дыханием. Она сказала мне это. — Икар приостановился, постоял несколько секунд, в тот момент он был слишком уставшим и голодным, а всё остальное его не особо касалось. — Завтра на РАБоту, — такими были завершающими день слова Марты.
III
Икар маялся в ожидании Марты. Он уже сотни раз исследовал каждый сантиметр, каждый закуток и каждую деталь окружающего со всех сторон замкнутого пространства. Осталась только она одна неповторимая. Он был убеждён, что на её исследование должна уйти вся жизнь. Он попробовал поваляться на диване. Это оказалось очень приятным занятием. Царящая в комнате совершенная тишина была непривычна. Марта категорически запретила включать радио, чтобы лишний раз не рисковать и оставаться незамеченными.
Икар приблизился к окну. Он взглянул на пустую улицу и его накрыло ностальгией по Копрограду. Толпы добрых и приветливых жителей. Бескрайние просторы свободного и ограниченного лишь темнотой пространства. Ублажающие друг друга первые встречные, озорные дети, которые так и норовят кинуть в тебя прижигающий при ударе плотный комок из Копры. Горшочки с забористой настойкой и флакончики неповторимых духов. Тёплое и обволакивающее тело озеро Урины, мудрый Краст, который ждёт-не дождётся его возвращения вместе с женщинами.
Он закрыл глаза и припал лицом к стеклу, не заметив даже, как комната начала наполняться фееричной и мелодичной музыкой. На надплечье опустилась грузная кисть и слегка сдавила мышцу. Это была явно не её рука. Икар не обернулся. Он опустил глаза и тяжело выдохнул, вернувшись из захлестнувших сознание пленительных грёз. Прямо напротив задрожал и страшно завыл ослабший и сдавшийся небоскрёб величиной чуть меньше того, в котором находился Икар. Фонтанчики непроницаемой пыли начали выстреливать из облезших стен. Грохот нарастал, обваливались внутренние конструкции и перегородки. Пол под Икаром дрожал, а рука незнакомца всё так же покоилась на плече, и музыка не смолкала. Через несколько мгновений высотка без остатка сравнялась с землёй, подняв густое и непроглядное облако. Икар медленно и отрывисто повернул голову налево. Вблизи с безмятежным лицом и перевязанной белой тряпкой головой стоял высокий мужчина в феноменально чистой одежде, с гладкой, блестящей кожей и твёрдым предметом в руке, покрытым на конце засохшей кровью. Тот даже не взглянул на Икара и продолжал смотреть в окно.
— Почти каждый день повторяю своим безмозглым подчинённым, — заговорил он пугающе спокойным и ровным голосом, — забудьте вы про эти развалины. Сдохнете же раньше долгожданной пенсии, в которую вы все так страстно верите. Верят всему, что им скажет начальство, представляешь? Вот я им и говорю: спите на производстве. Сэкономите энергию для завтрашнего РАБочего дня, потратите это время на сон. Но нет, они всё равно попрутся и будут рисковать своими ничтожными жизнями, чтобы спрятаться в этих ветхих клетушках, и что особенно забавно… — Он посмотрел в глаза Икару, а тот не выдержав и секунды, отвёл взгляд в сторону. — Они все думают, что никто не знает, где они обитают, и никто никогда их не обнаружит. — Он отошёл и прилёг на диван, подложив под голову руки. — Лижешь ей жопу, да?
— Кому, Марте? Да, она большой и очень важный начальник, и ещё у неё много собственности. — Мужчина так раскатисто загоготал, что диван под ним громко заскрипел и чуть не рассыпался. — Почему ты так сильно смеёшься?
— Рад за неё так. Кстати, отличное платье у тебя. Такие на заводе искусственной радости выдавали раньше.
— А ты к ней, что ли, друг? На улице уже стемнело и, значит, скоро придёт.
— Тихо-тихо, моя любимая песня, ты пока молча подумай, что у Марты ещё имеется, песня кончится — расскажешь, и как попал сюда тоже. Тихо!
Икар принялся натужно вспоминать, как называются эти маленькие блестящие штучки, которые можно поменять на любое имущество. И как только слово «деньги», готовое вырваться на волю, легло на язык, на пороге возникла Марта. Вся покрытая пылью и грязью, она страшно задрожала и оцепенела, её белая кожа стала ещё белее. Прозрачные пакетики с мясными продуктами выпали из рук, и питание для Икара посыпалась из её рта, оставляя смазанные следы на потрёпанном наряде.
— Вот так встреча! Только вздумай метнуться назад, — произнёс мужчина, продолжая лежать и сжимая железку, — ты даже не успеешь на улицу выбежать, как я тебя разломаю на лестнице. Говноед, — обратился он к Икару, — вот и мой начальник объявился. Моя любимая песня ещё играет, не испорти праздник встречи. Танцуй, сука! Что встала?! Мы тебя заждались, без такой важной женщины непросто начать веселье.
С вытаращенными слезящимися глазами она принялась неуклюже и не в такт двигаться под мелодию. Увидев, что никакой угрозы нет, Икар тут же расслабился и присоединился к ней.
— Марта, видишь? Это не тяжело, а ты стеснялась, — пробуя повторять за ней движения, говорил Икар, — у тебя красиво получается, шире шаг, шире взмахи.
Марта закрыла глаза и будто оторвалась от единственно верной реальности, продолжая зажато и неуверенно двигаться.
— Слышь, иди, отдохни уже, не мешайся тут под ногами низшее создание, — изрёк подошедший мужчина и оттолкнул Икара, — поешь говна с пола. Открыла глаза, быстро! Начальство говорит. Марта, как же так, ты же знаешь правила, категорически запрещено, недопустимо простым РАБочим, тем более таким ничтожным разносчикам говна, иметь личного жополиза. Запрещено выносить с территории завода имущество, даже дерьмо во рту, додумалась же до такого. — Он истерично рассмеялся, а Икар начал собирать с пола полужидкую Копру и жадно заталкивать в рот. — Марта, я уверен, ты знаешь, кто нанёс удар и подписал себе мучительный смертный приговор. Почему-то, после пробуждения в госпитале у меня перед глазами стоит твой образ. Неспроста это всё, ты так не думаешь?
Икар заметил, как движения девушки стали немного увереннее и выражение её лица приняло привычный вид, будто этот вопрос вернул откуда то издалека.
— Я просто встретила его на улице и… — запинаясь, лепетала она. — Я… Он… Я пыталась выгнать его… Он проследил за мной и ворвался сюда… Сказал, что убьёт, заставил таскать ему… Я не знаю… Узнала, что тебя в госпиталь положили от нового начальника…
— Сука драная, врёшь. — Он нанёс ей резкий тычок кулаком в зубы, отчего Марта попятилась назад и чуть не наступила на Икара, который в это время слизывал остатки Копры с пола. — Говноед, ты знаешь, что такое ложь?
— Зачем ты сделал ей больно? — неожиданно твёрдо и решительно спросил Икар. Он встал с корточек в полный рост. — Ей на РАБоте весь анус разорвали. Ещё и ты пришёл и тут продолжаешь боль причинять. Я заявляю тебе, эта прекрасная женщина — моя живая собственность. Она кормит и поит меня говном и мочой, как вы тут называете Пищу, а я лижу ей жопу за это. Ты уходи лучше или прекращай делать ей боль. Ей не нравится это.
— Ах, вот как, это уже становится увлекательно. Какой ты интересный персонаж, откуда таких слов нахватался? От хозяина сбежал? Точно, — произнёс с задорной улыбкой мужчина и быстро поднял с пола лом. — Ты ошибочный говноед, точнее не обученный правилам поведения, принятым в высшем обществе. Но Марта знает, как я люблю дисциплину. Я с удовольствием научу тебя, как нужно разговаривать с начальством.
Икар резко схватил Марту за руку, дёрнул, что есть мочи, чтобы вместе убежать в открытый проход. Но она специально упала и упёрлась ногами в дверной косяк.
— Видишь, Каин! — завопила она будто не своим голосом, — он ненормальный и опасный! Сделай что-нибудь пока он не напал на тебя, ты ещё ведь до конца не выздоровел!
Икар даже не успел понять, что стряслось. Увлекаемый неведомой силой, он отчего-то упал на спину, голова страшно загудела и изображение перед глазами жутко затряслось. Уши заложило и лишь высокий звон пищал внутри черепной коробки. Картинка то включалась, то выключалась. После того как зрение более-менее стабилизировалось, в мерцающей комнате его взору предстала улыбающаяся и смакующая член мужчины Марта. Вновь темнота, вновь свет, на этот раз Марта уже лежала на животе и впускала в свой задний проход скачущего сверху Каина. Та самая девушка, которой он поклялся лизать анус каждый день. Кого считал только своей живой собственностью. Икар открыто переживал в тот момент, что молниеносная боль внутри груди была гораздо сильней зудящей боли в голове после хряского удара.
Ему впервые сделалось крайне гадко от того, что он стал таким. Превратился в такого же собственника, причиняющего неприятности другим, как и эти странные люди. Икар окончательно понял, что это было необратимое изменение его общей сути. Всё что можно было сделать в такой ситуации — это смириться… И бежать. Бежать не оглядываясь. Как можно дальше от лживых и калечащих друг друга людей.
— Видишь, как у нас тут всё устроено, говноед, — изрёк Каин, грубо схватив за волосы Марту и повернув качающееся от болезненных фрикций в анус лицо так, чтобы оно смотрело прямо на Икара, — Марта, тебе очень хорошо со мной?
— Да, мой господин начальник. — процедила она через плотно сжатые зубы с беглым взглядом, который ни разу не упал на Икара.
— Твой друг теперь будет лизать мою жопу, хорошо?
— Да, мой господин начальник.
— Завтра я вызову пятого заместителя генерального директора по общим вопросам, а ты со счастливым лицом скажешь, что нашла этого бесхозного низшего на улице и решила преподнести в качестве подарка самому мудрому и справедливому начальнику, то есть мне.
— Конечно, скажу, Каин.
По негласным правилам, руководитель любого ранга, нашедший на улицах бесхозного говноеда мог сделать его личным жополизом. Но если говноеда находил простой РАБочий, он мог привести его на РАБоту и торжественно передать любимому начальнику. Это считалось более престижным и выгодным в дальнейшей перспективе карьерного роста для этого начальника.
Комната стремительно кружилась вокруг своей оси. Ручеёк крови, вытекающей из рваной раны Икара, достиг и соединился с маленькой лужицей крови из её снова растерзанного ануса.
— Иди тужься, сука. — Каин, наконец, эякулировал Марте в толстую кишку, подвёл к лежащему Икару и заставил испражняться на него. — Отблагодари ж его напоследок, он всё-таки не побрезговал твоей раздолбанной сраки, уродка страшная.
— У меня там ничего нет, Каин, — жалобно говорила она, силясь что-либо выдавить из себя.
Только капли крови накрапывали из измученного нутра Марты. Каин поднял с пола пакетики с мясом и осмотрел их содержимое.
— Печень и несколько пальцев, — сделав крайне удивлённое лицо и помотав головой, сказал он. — Ещё одно тяжкое преступление. Ты купила их, Марта, деньги могут быть только у руководства. Простым РАБочим выдаётся обед, состоящий из кости и миски потрохов на производстве раз в день. Этого вполне достаточно для того, чтобы поддерживать существование и стремиться к новым высотам.
Икар силился поймать её взгляд, но всё было безуспешно. Он будто отсутствовал для неё, как живой человек, и был такой же выброшенной грязной тряпкой из кучи, которую он разбирал.
— Хватит уже давить из себя, дура безмозглая! — взорвался Каин, — вытаскивай деньги! У тебя преступлений на два смертных приговора, а ты мне тут дурака валяешь!
Марта медленно зашагала в угол, пошатываясь от неотвязной боли и большой потери крови. Сквозь туман, тошноту и головокружение Икар напрягся и собрался с силами. Его руки были в Копре. Не хватало лишь точного плевка с определённым количеством слюны, которую он уже отмерил и хранил на языке, выжидая нужный момент. Девушка повозилась с минуту и вскоре в руках у неё показался мешочек. У Каина заблестели глаза от звона денег, а неусыпная бдительность упала до нуля. Он отложил лом и протянул руку к Марте. Кисти Икара вспыхнули, он вскочил, подлетел к Каину и двумя кулаками что есть мочи зарядил по глазам, отчего тот вскрикнул и упал на пол. Следом Икар выдернул мешок из рук Марты и ринулся из квартиры прочь. Он нёсся вниз по лестнице, освещая себе дорогу в кромешной темноте, падая и поднимаясь вновь, сжимая бесполезные для него копейки.
— Беги, беги говноед! — закричал голос сверху, — в Нитупограде ещё никому не удавалось скрыться от наказания!
Икар добежал до выхода из здания и присел на руки, чтобы погасить пламя. Оказавшись на улице, он в растерянности вертел головой, не ведая, что делать дальше. Со всех сторон окружала разруха, гнетущая и давящая обстановка. Пыль забивала лёгкие и тошнило, но он не выпустил из себя ни единого грамма, проглатывая вырывающиеся массивные потоки рвоты назад. Рядом с ухом просвистел лом и воткнулся в кучу мусора. Икар взглянул наверх. Из открытого окна на него смотрел Каин. Тот выставил Марту перед собой, держа за волосы, готовый в любую секунду вытолкнуть наружу.
Но она отреклась от него, как и Иешуа, а также показала деньги и рассказала секрет их могущества. Всё ещё контуженный от мощного удара по голове Икар окончательно забыл, кто он есть на самом деле. Он помышлял, что поменяет эти копейки на такую же, как Марта, нет, несколько, множество и будет платить им, чтобы они лизали ему жопу, а не он им, чтобы они не позволяли больше никому другому ублажать их. Всё должно быть так же, как это было в Копрограде с учётом местной специфики. Он купил бы себе самый высокий небоскрёб и сверху смотрел, как трудовые люди каждый новый день плелись на РАБоту, которой не будет конца. Туда, где их мучали, заставляли испытывать великую боль и разливать кровь, терзая анус и нервную систему всевозможными садистскими способами. С такими недолгими раздумьями он короткими перебежками двигался в неизвестном направлении, отбрасывая соблазн зарыться в кучу мусора от разрушенных макетов и уснуть мертвецким сном.
Начало светать. В конце концов, Икар юркнул в небольшой заброшенный дом, где к великой удаче была не заперта дверь, в одну из захламлённых квартир. Он зашёл в помещение. Внутри всё было перевёрнуто вверх дном. Бросив мешочек с деньгами под кровать, он упал на мягкий матрас и моментом уснул.
IV
Когда он распахнул веки, голова продолжала жутко трещать. Маленький молоточек непрерывно пульсировал где-то в самых недрах мозговой ткани. Икар потрогал засохший слой крови на затылке и нащупал, по его мнению, совершенно несовместимое с жизнью углубление. Он не решился запустить туда ради интереса палец и отдёрнул кисть. Со второй попытки Икар с треском и хлопками оторвал прилипшую к подушке голову и присел на краю кровати. «И как они дошли до такого, что стали есть друг друга, как можно есть тело человека и пить его кровь?» — была первая мысль, пришедшая ему на ум. Он припомнил запятнанный и алый рот Марты, обглоданного человека, пакеты с органами, её подробные рассказы о непростых трудовых буднях, ни дня не обходившихся без кровопусканий и жестоких истязаний.
Икар рьяно захотел немедленно вернуться домой в Копроград, но в то же время он прекрасно понимал, что это было практически невозможно без посторонней помощи. После пережитого доверие к людям, населяющим это место, значительно поубавилось. «Так, и что же теперь делать? Надо найти унитаз», — смекнул Икар и начал поиски заветной комнаты уборной. Он осмотрительно распахнул все окна, так как дышать было крайне тяжело, и свет сквозь грязное стекло почти не пробивался.
Икар на цыпочках, чуть дыша и стараясь не скрипеть, искал полюбившуюся ему с прошлого места уютную комнатку с ледяной и твёрдой конструкцией, куда неразумные люди сливают то, что могло бы навсегда освободить от оков постоянных страхов, голода и общей неудовлетворённости жизнью.
Наконец, в результате недолгих поисков унитаз был обнаружен. В нём, как по заказу, после настолько бедственной ночи покоилась целая горка засохшей, но питательной Копры. Поначалу он обрадовался неожиданному щедрому сюрпризу, рассчитывая переходить из дома в дом и поддерживать таким образом существование. Но жажда отрезвила и без Урины он долго бы не протянул. Икар с трудом разжёвывал затвердевшую Копру и гонял в уме спасительные мысли, способные вытащить из сложившейся критической обстановки. Первым делом он подумал: «Что представляет наибольшую ценность для местных жителей?» Далее он припомнил радиоэфир, где слышал голоса друзей. Наконец, в сознании нарисовалась фигура анорексичного и нуждающегося человека.
«Деньги, зоопарк и рабочий!» — выстрелило у него. Он чётко запомнил, как выглядит одежда полицейского. Ему срочно нужен был кто-то другой для осуществления смелого плана. На этот раз Икар твёрдо решил больше никогда не связываться с коварным женским полом в этом безумно жестоком городе и попробовать установить контакт с мужчиной. Превозмогая дикое желание исследовать и подержать в руках каждую вещь в доме, которых там было предостаточно, он поставил стул у окна и уселся таким образом, чтобы со стороны улицы был практически незаметен. Чтобы не умереть от скуки из-за непрерывного созерцания открытой площадки, где ничего не происходит, Икар взял в руки несколько неизвестных предметов. Медленно тянулось время, но кроме редких стражей режима не появлялось больше никого. Он подумал, что место, где он находится, — это крайне неудачное для встречи с РАБочими: маленькие дома, узкие улицы и сильно замусоренная дорога.
Прошла вечность, и как только он встал, чтобы подкрепиться из унитаза, на улице послышались шаркающие шаги. Расслабившийся и разморённый Икар встревожился и заметался на месте, коря себя за то, что толком не продумал, как он должен устанавливать контакт. По узкой и захламлённой с двух сторон дорожке медленно, низко опустив голову, плёлся бородатый и обросший мужичок невысокого роста в многочисленных намотанных на дистрофическое тело тряпках и с выпирающим горбом на спине. Он катил перед собой ржавую и скрипучую тележку, наполовину заполненную разнообразным мусором. Икар подбежал к кровати, схватил мешок с деньгами и, вернувшись обратно, кинул одну монетку, которая звонко упала на растрескавшийся асфальт. Мужичок остановился, подозрительно посмотрел на копейку, поднял и положил в рот. Он испуганно озирался по сторонам до тех пор, пока не увидел энергично и зазывающе машущего руками Икара. Мужичок тут же в ужасе отвернулся и начал энергично собирать в тележку мусор. Икар бросил ещё монетку, затем ещё и ещё, мужичок также подбирал их и закладывал в рот.
— Я говноед! — не выдержав, закричал Икар, — и я больше не буду кидать тебе деньги! Мне нужен зоопарк, там живут мои друзья! Просто помоги мне до него дойти и я отдам тебе целый мешок, полный копеек!
Мужичок прекратил РАБоту, распрямился и принялся недоверчиво смотреть на Икара, не зная, что предпринять. Неподалёку показалась фигура стремительно приближающегося полицейского. Икар отпрянул от окна и затаился, навострив уши и встав спиной к стене. К тому моменту его осенило ещё одним прозрением. Он целиком осознал, что жизнь для него является самой дорогой, главной собственностью, и он должен сделать всё возможное, чтобы никогда с ней не расстаться.
— И что встал, грязный сборщик отходов? — гневно спросил полицейский, — а ну ручками задвигал в темпе, иначе я тебя жрать заставлю это говно или донесу на тебя твоему начальству за ненадлежащее выполнение обязанностей, РАБотать, сука, РАБотать!
— Хорошо, хорошо, конечно, извините, — заискивающе ответил рабочий.
Послышалась серия глухих пинков и сопровождающие их стоны от унизительной боли. Далее до Икара донеслись невнятные нагромождающиеся друг на друга звуки, тревожащие своим неизвестным происхождением, будто кто-то ворошил и переворачивал мусор. Вскоре всё стихло, и остались только шаги. Они приближались. От страха у Икара на коже выступили последние остатки жидкости и сжались внутренние органы. Один, два, три, четыре… Он смог досчитать их только до десяти, как учила Марта, больше чисел он не знал. От лёгкого толчка извне дверь в дом медленно и со скрипом отворилась. У Икара забурчало в кишечнике и пересохло во рту.
— Ау, есть тут кто живой? — чуть ли не умирающим голосом произнёс кто-то. Не осталось сомнений, что это был сборщик мусора.
— Да, проходи и не чувствуй страх, — выдохнув и выровняв дыхание, сказал Икар.
— Я и не боюсь вовсе, — зайдя внутрь, сказал мужичок, — ты же говноед, не сразу разглядел, а говноед либо жопу кому-нибудь лижет, либо в зоопарке народ развлекает, больше он ни на что не пригоден и опасности для людей не представляет. Так ты беглый, что-ли?
— Слушай, друг, а как тебя зовут?
— Можешь называть меня, как хочешь, — поглаживая бороду, хитро произнёс он.
— Моё имя Икар. Ты знаешь, где находится место, откуда недавно вытащили много женщин?
— Нет, не знаю, это не моя зона работы, но я слышал об этом событии. — Он подошёл к окну и нервно посмотрел на тележку.
— А зоопарк?
— А вот до зоопарка с закрытыми глазами дойду.
Икар на мгновение засомневался в надёжности этого немного подозрительного работника и стоял колеблясь.
— Ну говори быстрее, по существу, — прервал возникшую паузу мужичок, — сейчас полицейский заметит тележку без меня и не видать тебе зоопарка, а мне имени.
— Не видать имени?
— Быстрее! — захрипел мужичок, — что ты хочешь от меня?! Что у тебя есть?!
— У меня есть мешок с деньгами, — затараторил Икар, любишь их?
— Дальше что?!
— Приходи в ночи, я приготовлю для тебя копейки, а ты отведёшь меня в зоопарк.
— Что же ты такое сотворил? — собираясь уходить и скрипя суставами, осведомился мусорщик, — что добровольно в зоопарк хочешь?
— Там меня ждут друзья и питание. Только не обманывай меня ладно?
— Не обману, не обману, попробую рискнуть и прийти, — выйдя на улицу, заявил тот.
— Может попить есть? — вдогонку спросил Икар, но мужичок уже вовсю семенил к своей тележке.
Икар разлёгся на широкой кровати и раздвинул ноги. Монетку за монеткой он неторопливо засовывал в толстую кишку. Он посчитал, что это, должно быть, самое лучшее и надёжное место для их хранения и переноски. Икар чувствовал внутри себя металлический холодок, который разрастался и разрастался.
Через некоторое время он успешно закончил. Его распирало, все до единой копейки уместились. Благодаря частому, обильному освобождению с рождения его анальные мышцы были крепки как сталь и надёжно удерживали ценный груз.
На улице смеркалось. Икар не вставал с кровати и берёг силы. Он не знал, как далеко располагался зоопарк и не мог больше ни о чём думать. Все мысли были сосредоточены на питье и на проводнике. Он тревожился. Если для всех этих людей такие маленькие холодные штучки представляли такую высокую ценность, то от них можно ожидать всё что угодно. И он настраивался на худший исход всего мероприятия. Яркий луч фонарика, бегающий по лицу, разбудил его.
— Говноед, ты живой? — спросил мусорщик, стоя на улице и просовывая голову через окно, — давай, по-быстренькому, на выход, самый пик ночи, идти не близко.
— Погоди, я подкреплюсь.
Полусонной Икар спрыгнул с кровати, позабыв, что внутри сотни монет. По пути к «столу» несколько из них высыпалось из расслабившегося ануса. От звона падающих денег он тут же опомнился, захлопнул и крепко-накрепко сжал задний проход. Не разжёвывая, Икар быстро проглотил плотный и большой кусок, больно поцарапав горло и пищевод. Там в туалете он впервые заметил два больших кармана на платье и додумался в чём было их предназначение. Икар сразу же подумал о Марте, она ведь отдала ему своё имущество, самый красивый и полезный наряд. Он даже ещё не лизал ей анус, когда это произошло, значит, она сделала это от себя, ни за что-то. Икар вспомнил крышу, её старательные надавливания мокрой и холодной тряпкой на покрытой засохшей Копрой коже.
— Говноед, время! — закричал мужичок.
— Сука! — ругнулся себе под нос выученным от Марты словом Икар, вернувшись из очередного далёкого путешествия в мир грёз обратно на планету Земля, — что за время такое у них главное, ни подумать и ничего сделать нельзя!
Он проворно отодрал прилипшие к унитазу остатки Копры и расфасовал по карманам. На улице поджидал проводник с замотанной большим количеством тряпок головой для лучшей конспирации. Они выдвинулись в путь, но Икар передвигался медленно, так как все его силы были сосредоточены на удержании вознаграждения внутри себя.
— Идём, идём быстрее, — подгонял его мусорщик, пока они шли, пригибаясь вперёд, — а где деньги-то?
— Там, где им надобно быть, — ответил Икар, — в единственно надёжном месте. Мясо будешь покупать, до конца жизни хватит.
— Да мне и костей с кишками хватает, желудок, наверное, уже настолько усох, что и одной ложечки достаточно на неделю. Я ведь себе имя куплю и фотографию в туалетную комнату, которую до блеска вычищал десятки лет, пока этим не стали заниматься говноеды.
— Я не понимаю, друг, что это значит, — признался Икар, — не понимаю какой во всём этом смысл.
— Ляг! — Мусорщик выключил фонарик. Они резко свалились на асфальт, отчего у Икара из ануса вырвалась одна монетка, но, к счастью, она приземлилась на какую-то мягкую мусорную субстанцию и не прозвенела. — Ты этого никогда не поймёшь, просто попробуй представить, картинка с моим лицом и именем будет нанесена на писсуары и унитазы. Главное и важное, что туда ходят только мои глубокоуважаемые директора и начальники. И когда эти замечательные люди будут срать и ссать, у них перед глазами будет всегда моё лицо и имя. Тебе этого не понять, даже не думай, если ты всю жизнь говно ел и пил мочу, каково это — остаться навсегда в доброй памяти лучшим мойщиком туалета у капризных господ, которые не простят ни единой, даже самой маленькой ошибки.
— Да я всё понимаю, что ты говоришь, друг, — гордо заявил Икар, — на картинку твоего лица будут освобождаться и опорожняться за то, что ты хорошо поРАБотал. Там, где я жил раньше, мы так делаем каждое мгновение, потому что это приятно тому, кто, как там правильно, срёт и тому на кого срут. Потому что мы это едим, мы этим живём, мы это любим. Разницы особой нет, просто мы не РАБотаем, мой хороший.
— Ты себе в жопу, что ли, затолкал деньги, идиот? — недовольно пробурчал мужичок. — Ну всё, чисто, идём.
Впереди возникли яркие огни, освещающие гигантскую площадь, огороженную забором.
— Вон там видишь? — показал пальцем мусорщик вдаль, — это и есть зоопарк, в яме, полной говна, там и живут твои собратья. Я не знаю, охраняется он или нет, но дальше не пойду, давай, как-нибудь сам. Нет времени, скоро рассвет. Завтра на РАБоту.
— Ой, мешок забыл взять, — расстроенно сказал Икар. Он снял с себя платье, карманы которого были жадно опустошены по дороге. Крепко обнюхав ткань, он аккуратно сложил и отдал мусорщику. — Тут есть большие мешочки на платье, возьми. Меня просто разрывает, уже не могу терпеть. Икар присел на корточки и наконец-то расслабил анус. Золотым дождём посыпались монеты. Испугавшись громкого звона, мужичок моментально подставил под поток руки и вымазанные в ещё не отвердевшем жидком кале копейки бесшумно заполняли мозолистые ладони.
— Всё или ещё что-нибудь? — с надеждой в голосе поинтересовался мусорщик.
— Нет, чувствую прилипло несколько, — тужась, сообщил Икар.
— Сейчас я соберу, всё равно уже испачкался, — проговорил мусорщик и начал грубо ковырять в сокращающемся от потугов анусе Икара. — Ну, кажется, всё. Ну, спасибо тебе, вот счастье-то свалилось. Береги себя. Скоро я войду в историю, пока!
Обнажённый Икар неподвижно стоял и наблюдал, как мужичок в спешке запихивает по карманам платья Марты свои драгоценные копейки. Сильный шквал неимоверного сострадания к Марте захватил его всего и беспощадно выбивал остатки того, в чём он так сильно нуждался. Это были медленные слёзы жалости. Он не мог вообразить, что ей пришлось пережить, чтобы накопить эти штучки и сколько пришлось вынести, чтобы не израсходовать ни одной до его прихода.
V
Удаляющийся вдаль силуэт мусорщика поглотила темнота. Икар угомонился, лёг на живот и медленно пополз в сторону зоопарка. С каждым пройденным метром неповторимый аромат родины чувствовался всё отчётливее, и настроение от этого только улучшалось. От жажды начали мерещиться маленькие оазисы — струящиеся живительной Уриной пенисы. Рот был постоянно открыт, готовый в любой момент обхватить член любезного товарища и вдоволь напиться. Икар не останавливаясь, полз вперёд. Свет прожекторов стал настолько ярок, что он с непривычки ослеп и двигался наобум, на запах.
Наконец, макушка головы врезалась в металлический забор. Через некоторое время зрение привыкло к освещению, сфокусировалось, и он увидел впереди границы гигантской ямы, ограждённой по периметру перилами и небольшими трибунами со стульями. Осталось преодолеть последний рубеж. Взбодрённый и воодушевлённый интенсивным благоуханием Копры, от которого он успел отвыкнуть, Икар полез через высокий забор. К несчастью, он встретился с коварным препятствием — заскучавшая и проржавевшая колючая проволока с большим энтузиазмом начала своё дело. Икар не мог сдержаться и принялся приглушенно кричать. Он терял кровь и самообладание. Страшная паника нарастала, сдавливая грудь с висками.
— Эй! Эй ты! Ты что делаешь?! — закричал кто-то сзади, — сдохнешь же! А ну слезай, слезай обратно!
Было слышно как некто бежал издалека и продолжал настоятельно требовать спуститься. Икару во что бы то ни стало следовало не показывать себя, ибо перед его глазами стояло неизгладимое лицо Каина, беспощадно терзающего членом нутро Марты.
Всё определённо указывало на то, что это был конец. Он уже сбился со счёта, сколько раз после вылазки на поверхность он был при смерти. Чем сильнее Икар хотел протиснуться, тем больше запутывался и увязал в разрезающей тело штуковине. Предвестники гибели и старые знакомые — мухи — вовсю праздновали, жужжали, атаковали израненную и неспособную к серьёзному сопротивлению жертву. За ноги схватились и начали дёргать вниз. Икар совершил отчаянный рывок и каким-то чудом прорвался вперёд, оставляя шматки кожи с плотью на металлических звёздочках. Он упал, брызнув кровью, тут же поднялся, пробежал сквозь трибуны и сиганул через перила в неосвещенную пустоту. Икар заскользил по скатной поверхности и сначала врезался в какое-то живое тело, а затем плюхнулся в зловонную жижу, которая для обычного человека наверняка была бы смертельной. Но это был кусочек отчизны, и родимая смесь молниеносно обволокла тяжёлые раны, остановив кровь и минимизировав сумасшедшуо боль.
— Пить, кто-нибудь, умираю, — молил Икар, лёжа на спине и скуля от боли.
Ожидание было недолгим. Кто-то заботливо опустил член в него. Тёплая струя неторопливо начала заполнять пересохший рот.
— Я дома? А почему так трудно дышать? — страдая от болевого шока, бредил Икар. — Аэлита, это ты? Ты всё-таки вернулась.
— Всем тяжело дышать, дружище, да, ты почти дома, — вынув член, произнёс собрат, — ты не ворочайся, у тебя тут целые куски вырваны из тела. Сейчас замажу составом, помню ещё, вроде, как приготовить.
Сверху светили фонариками по дну ямы, вероятно, выискивая такого странного и неожиданного посетителя. Пальцы незнакомца успокаивающе скользили по неподвижному мученику, слой за слоем нанося целебный состав.
Наутро Икар приоткрыл один глаз. Вокруг столпились люди, находящиеся в постоянном движении, кто-то качался, кто-то дёргался, кто-то подпрыгивал.
— А ну разойдитесь, — строго приказал знакомый голос, — не привлекайте к нему лишнего внимания. Старый добрый Иешуа разгонял любопытных, махая своими обрубками. Рядом с ним, обхватив ноги руками, сидел Пу. Он глубоко дышал ртом и взирал на небо.
— Проснулся, — проговорил Иешуа, заметив, что Икар зашевелился, — не двигайся! Замри! Твои на вид смертельные раны могут вновь открыться и второй раз тебе уже не повезёт проснуться.
— О, Икар, привет, ты жив, — с радостной улыбкой сказал Пу, — тебе больно? Терпи, друг, скоро зарастёт.
— Тебя всё утро выискивали, — продолжил Иешуа, — но огромное спасибо тому, кто полностью покрыл тебя живительной Копрой ночью. Ты бы не выжил с такими дырами в теле и сверху ты невидим. Ну ты даёшь. Вообще не ожидал тебя здесь увидеть. Что натворил, а?
— Я был с белокожей прекрасной женщиной, — с трудом говорил Икар, — затем что-то произошло, я покинул её и… Забрал самое дорогое, что у неё было… И отдал всё РАБотнику, а он меня привёл сюда.
— Мда, наделал делов… Заскучал. Ну теперь ты со своими. Мы о тебе позаботимся как следует. Мы тут уже привыкли, — промолвил Иешуа, — всё почти, как дома, кроме танцев, мух и некоторых других болезненных развлечений. — Иешуа беспрерывно подёргивался, не позволяя насекомым себя атаковать.
— Что ещё за танцы?
— Особая потеха для посетителей, когда приезжает какой-нибудь большой начальник или когда собирается много зрителей. Пускают ток в смесь, и приходится прыгать да скакать, чтобы не умереть. Ты не поймёшь, пока не испытаешь сам, так что, Икар, настоятельно рекомендую тебе как можно быстрее восстановиться и встать на ноги, ибо лёжа ты не переживёшь это.
— Вы оставили меня и ушли тогда, — жалобно простонал Икар, — мы должны были вернуть женщин.
— Не неси белиберды, — раздражённо изрёк Иешуа, — я уверен, что ты сейчас прекрасно знаешь, что это невозможно. Мы сами на краю, друг. Что бы мы не хотели и что бы мы ни делали, — у нас один путь. Но мы снова вместе, Икар, и что главное, мы всё ещё помним друг друга. Как я тебе уже говорил, с женщинами всё в порядке, они живы и невредимы.
— Вот твоё, — сказал Пу положил Икару на грудь разбитое зеркало, — мы ходили далеко-далеко, в кремль, но нас поймали, стукали ногами и руками за то, что мы просто шли, Икар. Царь даже не хочет, чтобы мы лизали ему жопу.
— Что с твоим дыханием Пу? — осведомился Икар.
— Это у многих так, — вставил Иешуа, — совсем недавно началось, будто не хватает чего-то, я тоже начинаю это чувствовать и становится жарче и светлее вокруг, аж кожа горит.
— Да, — сказал Пу, — высушивает будто внутри. Смотри. Эй! Мне! Мне! — Он показал пальцем ввысь, встал, открыл рот, запрыгал и замахал руками. Далее сверху захлопали и скинули кучу Копры. Мальчик сразу же принялся есть, не забыв поделиться с Икаром и Иешуа. — Ешь, Икар, пока свежее. — Пу по маленькому кусочку вкладывал ему в рот. — А у белых людей Копра всё-таки вкуснее, чем у наших.
— Что верно, то верно. Вон охрана смотрит, Пу, отойди от него быстро, — произнёс Иешуа, отполз и сделал вид, будто чем-то занят.
Бронзовые лучи долгожданного солнца испепеляли не запятнанные Копрой, закрытые глаза постоянно спящего и полуживого Икара. Дохнущие в полёте мухи падали словно редкий дождик. Впервые за сотни лет тучи полностью рассеялись. Над землёй нависла сплошная синева, знаменуя начало затянувшегося на сотни лет долгожданного окончания человеческого существования. Всё дело в том, что запасов кислорода осталось на несколько недель, может быть и дней. Ибо с давних времён не было ничего, что способно его восполнить.
Пу не отходил от Икара, отгонял мух, наносил лечебный состав на затягивающиеся повреждения и кормил свежей Копрой. Когда случалось, что Икар открывал глаза, он либо глядел на чистые небеса, подвывая от созерцания такой невероятной красоты, либо на своих товарищей, которые кривлялись и дёргались за подачку кучки Копры или струи Урины. Они делали это несмотря на то, что своего добра было по колено. Пу в подробностях рассказывал всё, что он выведал у старожилов об этом месте.
В зоопарке определённой категории зрителей разрешалось кидать в обитателей твёрдыми предметами. Они главным образом метили в голову, устраивая между собой соревнования. Нередко люди падали без сознания, сражённые точным попаданием. А также имела место ловля на различные приспособления, верёвки, сети. Пойманного волокли, затаскивали как можно выше, а затем отпускали. Одного парню удачно набросили удавку на шею, безобразная ватага зрителей взревела от удовольствия и метнулась на помощь ловцу. Общими усилиями они удавили его и затем уже охрана в масках подняла мёртвое тело. В общем, посетители творили здесь всё то, на что хватало изощрённой фантазии и сил.
Прошло больше недели. Помогая себе руками и подскальзываясь, Икар встал. Раны загрубели и покрылись толстой корочкой засохшей крови вперемешку со смесью. Что-то непрестанно стискивало грудь, и сила давления неуклонно нарастала. Он осмотрелся и обнаружил горько плачущего Пу, сидевшего неподалёку. Обхватив себя руками, он глубоко, с переливчатым свистом дышал и постоянно сплёвывал.
— Ты что ревёшь, карапуз? — поинтересовался Икар, подойдя поближе.
— Жжёт сильно внутри и давит, — всхлипывая, ответил он, — не могу ни есть, ни пить. А ты всё-таки встал. — Пу смог улыбнуться сквозь душащие слёзы. — Я знал, что ты встанешь.
— Дыши спокойно, подожди, я найду Иешуа, он всё знает. Сиди здесь, понял? Я вернусь.
Икар зашагал так быстро, как позволяло здоровье. Яма показалась настолько большой и народу было так много, что Икар остановился. Он испугался, что слишком далеко уйдёт, заблудится и потеряет Пу навсегда.
— Иешуа! — прокричал он несколько раз, озираясь по сторонам, — ты нам нужен! Иешуа, я не знаю, что делать с Пу! Ему больно!
Но его призыв о помощи рассеивался и растворялся среди мини-спектаклей окружающих людей, клянчивших милостыню. Они корчили рожицы, наигранно дрались и боролись, освобождались и опорожнялись друг на друга, ублажали всевозможными мыслимыми и немыслимыми способами. Каждые несколько секунд они прерывались на некоторое время, чтобы посмотреть наверх и углядеть, нравится ли зрителям то, что они делают.
Икар заметил, как у таких же молодых, как Пу, были сходные проблемы. Они недвижимо лежали или сидели, не думая ни о чём, кроме как вдоволь надышаться.
Он вернулся к Пу и сел плечо к плечу.
— Хочешь, я тебе зеркало своё отдам? Навсегда, — предложил Икар, протянув ненаглядную собственность.
— Да зачем мне оно нужно? — сердито ответил Пу, — что с него толку? Я хранил его только, чтобы тебе отдать обратно, а так давно бы выкинул. Ты видел сколько тут везде такого валяется, огромные горы. Вот ты привязался к этой бесполезной вещи. Она никому не поможет, ни тебе, ни мне — Он снова захныкал. — Лучше б дома остался в Копрограде, зачем с вами пошёл. Голова кружится, уже даже встать не могу.
Икар не нашёл, что ответить и предпочёл промолчать. Тысячи мёртвых мух усеяли всю поверхность смеси и тем, кому хотелось полакомиться Пищей, приходилось тратить немало времени, чтобы очистить её от мерзких трупиков. Икар был так сильно расстроен, что зачерпнул питательной жижи и проглотил прямо с дохлыми насекомыми. В свете последних событий, после того как он угодил в зоопарк и узрел, что здесь творится, стало очевидно — это место совсем не для него. Икар утешал себя, что здесь он хотя бы не умрёт от голода. Он подолгу осматривал скатные стены и забивал голову пустыми мыслями о побеге, несмотря на то, что при такой конструкции он был невозможен. Вечерело. Солнце сбавило обороты и, наверно, если бы не защитное покрытие из Копры на коже, то оно бы спалило Икара дотла. Прохлада прогнала жару и показалось, что дышать стало легче.
Горячим утром, сразу же после пробуждения, Икар вскочил на ноги и первым делом обратил внимание на Пу. Сменивший цвет кожи на предсмертный тёмно-коричневый, несчастный мальчик неподвижно сидел с закрытыми глазами, распахнув широко рот и прислонившись спиной к стене. Небольшие детские лёгкие издавали журчащее сопение и тягучий свист. Он интуитивно боялся пошевелиться, чтобы сохранить драгоценный кислород.
Икар просидел с ним до полудня в гнетущем молчании. Он совершенно не знал, какие слова подобрать, чтобы как-то подбодрить карапуза. Его сильнейшее чувство сострадания к этому маленькому человеку было помножено в сотни раз. Икар слишком сблизился с ним, что было крайней редкостью для жителей Копрограда, где все были свободны, никто ни к кому не привязывался и, по сути, всем было всё равно друг на друга, или посрать, как бы сказали в месте, где он сейчас находился. Сверху в это время было необычайно многолюдно. Народ прибывал и прибывал, заполняя зрительские трибуны.
— Внимание, внимание! — возвестил громкоговоритель, после чего Пу вытаращил глаза, резко встал и тут же свалился, подхваченный Икаром. Все, кто был в яме, расталкивая друг друга, ринулись на бортик стены, возвышающийся над поверхностью жижи, но места хватило лишь немногим. — Сегодня нас посетил гениальный, несравненный, великолепный, сам генеральный директор мясного завода! Ключевой завод, без которого жизнь не была бы такой счастливой, а РАБота такой любимой. Ох, вы только посмотрите, подготовка к танцам уже началась, самые ловкие уже заняли места на стене, чтобы избежать нашего добротного разряда. Господин директор, приветственное слово, пожалуйста.
— В этом периоде, — кряхтя и рыгая, начал свою речь директор, — мы переработали в мясо и отходы для низших РАБочих более пяти сотен взрослых людей, в фарш для начальства более трёхсот младенцев, включая избыточное количество девочек, рождённых от доек. Каждый руководитель и каждый работник учтён. Весь город обеспечен твёрдой пищей и кровью. Мы не прекращаем поиски способа очистки мяса вот этого живого говна внизу, которое лезет непонятно откуда, из-под низов, из всех щелей и воняет по всему Нитупограду. Я не понимаю коллег, которые держат по несколько таких гнусных жополизов. Они ведь за кусок говна и стакан мочи готовы вылизывать анус несколько часов подряд без остановки. Что уши навострили, а? Животные. Это я про вас. Готовы к пляскам?
— Я прошу вас, — продолжил ведущий, — включить музыку по вашему вкусу, после этого опустить синий рубильник и начать с десятка вольт для разогрева. Осторожно, дорогой директор, только не убейте наших животных, собранных со всех закоулков и ям планеты.
Зазвучала энергичная и будто бьющая по голове музыка. Икар ощутил покалывание в ногах. Оно исходило от смеси, в которой он стоял и распространялось по всему телу. Он подхватил и поднял Пу над землёй.
— Спи, карапуз, пожалуйста, засыпай, — шептал Икар, прекрасно понимая, что не сможет его долго удерживать на весу. Пу был слишком тяжёл, а также давали о себе знать ещё до конца незажившие и рваные раны на руках. — Иешуа! Где же ты?! Что мне делать?! Почему ты меня оставил?! — отчаянно кричал он, взирая в аквамариновое небо.
Икар начал поднимать одну ногу за другой, так как покалывание в жиже стало резко болезненным. Он поднял взор на главного виновника торжества. Перед ним поставили огромную тарелку, полную свежего мяса. Он непрерывно жевал, сплёвывая кожу и сухожилия в другую посуду. И к этой большой таре, где накапливались невкусные отходы выстроилась очередь из РАБотников зоопарка в ожидании разрешающего сигнала к началу праздника живота.
Икар принялся чередовать прыжки и частый бег на месте. Силы неуклонно покидали, и руки стали неметь. Он в последний раз крепко-накрепко прижал мальчика к себе. После того, как хватка ослабла, и Пу плюхнулся в смертельную жижу, Икар окончательно понял, что всё вокруг — это всеобщий крах, который слишком затянулся. Впервые он своими глазами увидел мученическую гибель невинного ребёнка, и его собственная жизнь после этого, его главная собственность вмиг обесценилась. Сотрудники зоопарка, нарушив очередь, накинулись на обслюнявленную харчу. Охранникам директора пришлось применить дубинки, чтобы навести порядок. Сверху жарило беспощадное солнце, снизу ток. По периметру обезумевшие от электропыток стаскивали друг друга, чтобы забраться на безболезненное место, но никому не удавалось продержаться и нескольких секунд и, в конечном счёте, паршиво было всем в одинаковой степени. Неживое тело Пу крутило и выворачивало от интенсивных разрядов. Икар закрыл пересохшие от жары глаза, в мозгу гигантский маятник отсчитывал секунды. Зрители в знак признательности за такое потрясающее представление закидывали яму Копрой и опорожнялись, просунув половые органы в отверстия ограждения.
— Вот это пляска! Вот это энергия! — заревел громкоговоритель, — недавно открывшаяся большая жёлтая лампа в небе слишком зла сегодня, отчего дышать всем нам совсем нелегко и особенно нашему высокопоставленному гостю. Ему пора на покой в свой отдельный, личный этаж на заводе, чтобы хорошенечко передохнуть после такого напряжённого и насыщенного дня. От всех сотрудников нашего знаменитого зоопарка отдельное и огромное спасибо за то, что этот щедрый человек не побрезговал и нахаркал приличную кучу еды.
Музыка заглохла, и всё снова стало тихо, как раньше. Довольные люди наверху начали расходиться. Толстый директор, тряся килограммами подкожного жира с героическим трудом встал с места и покинул трибуну. Икар не мог перевести дух, уперевшись руками в колени, внутри клокотало и хрипело. Его товарищи со стен бросились на свежую Копру, ещё не растворившуюся в общей массе. Он медленно шёл, под уставшими ногами тут и там валялись словно мусор на улицах Нитупограда безжизненные тела детей и подростков. Вся эта безобразная картина давала ему один-единственный ответ на любой вопрос, возникающий в этом месте — смирение и подчинение. Это всё, что нужно для того, чтобы до тебя не добрались и не ускорили кончину. Икару пришла в голову мысль, что нужно всего лишь зарыться поглубже в Копру и до следующих танцев не подавать симптомов жизни, чтобы оставаться незамеченным. Следовало стать с Копрой единым целым, дабы случаем не нарушить принятый начальством порядок. Только так его обесцененная внешними обстоятельствами и тяжёлыми условиями жизнь, возможно, смогла бы дать хоть какое-то оправдание или разумное объяснение всему, что вершится. С такими сумбурными и непростыми для понимания мыслями он отыскал себе место, где было небольшое углубление. Икар тихо погрузился в коричневую и топкую субстанцию, покрытую тонкой корочкой, оставив на поверхности лишь голову. Он обильно забрызгал лицо Копрой и замер в неопределённости.
На глазах трупы детей тянули наверх. Мозг, всё ещё испытывавший от недавних активных действий острую необходимость в кислороде, посылал зрению ложную картину происходящего. Вместо каждого ребёнка на огромных крюках и толстых верёвках поднимали Иешуа. Икар улыбался, боясь даже пикнуть. Он думал, что Иешуа в отличие от всех спасся и вознёсся ввысь. Это означало, совсем скоро он окажется у ног царя и расскажет всё, что творится на самом деле. И тот должен запретить зоопарк. Тогда всех освободят, позволят покинуть этот ужасный город и вернуться в свои дома, туда, откуда они выбрались, ошибочно рассчитывая, что Нитупоград — лучшее место во вселенной. Иешуа источал расходящиеся во все стороны лучи слепящего света из своих культей. Он что-то говорил, но смысл слов не долетал до Икара.
— Чуть громче, я не слышу тебя, — бубнил себе под нос Икар, — Иешуа, когда ты нужен, ты куда-то постоянно пропадаешь. Не покидай меня вот так, не улетай.
— Вот и всё, — громоподобно изрёк старец, зависнув на миг в воздухе, — я больше не могу быть с вами. Туда куда я иду, вы не можете идти, внемли моим словам. Не шевелись, Икар. Ничего не говори. Молча ешь Копру. Ты всё правильно делаешь, Икар. Оставайся в том месте, где ты сейчас лежишь. Не возмущайся. Не требуй. Не проси. Не жалуйся. Стань таким же безмолвным и безликим, как Копра. Избавление близко, Икар. Ты просто обречён на избавление. Не сомневайся в этом.
Икар не двигался, внемля Иешуа, а также понимая, что чем больше движений он совершает, тем тяжелее становится дышать.
VI
День за днём Икар лежал в незаметном укрытии, лицезрея, как его товарищи продолжают устраивать представления, от которых они потом падали, корчась, держась за грудь и жадно хватая ртом воздух. «Что же не так? Неужели я один такой? — размышлял он, — нет, нет, так и надобно, если все неподвижно будут лежать, как я, то никто не захочет приходить в зоопарк, и тогда танцы будут продолжаться без остановки. Они всегда найдут способ заставить всех делать то, что они хотят».
— Икар, ты меня слышишь? — заревел громкоговоритель, и наш герой, пребывающий в некоем подобии спячки и смотрящий всё время на небо, неторопливо повернул голову в сторону главной трибуны. — Это мы, твои друзья, пришли навестить тебя, подкормить и спросить, как дела. Не прячься, я знаю, что ты там, всё знаю. Я ж тебе говорил, никому ещё не удавалось просто так вот скрыться и спокойно жить в своё удовольствие после того, как притронулся к неприкосновенному начальству. Такие нелюди, как ты, только и могут, что касаться языком до ануса. — Каин стоял у микрофона с чёрными фингалами на глазах, постоянно прикладывался и вдыхал из большого мешка. — Икар, ты добрался до зоопарка, это достойно почтения. Ты определённо заслуживаешь подарок. А, кстати, пятый полицейский отдел выражает тебе огромную благодарность за наивного мусорщика. За его поимку и превосходный допрос им отдали его ноги и по копейке премии из того мешка, а? Знаешь же о чём я. — Икар встрепенулся и чуть-чуть приподнялся. Зароговевший, толстый слой Копры треснул и рассыпался. Рядом с Каином стояла она, в багрово-красном платье. С такого большого расстояния он смог разглядеть, как глаза её трепетали и бегали по всей поверхности ямы. — Ты только посмотри, кто к тебе пришёл. — Он взял Марту за руку и подвёл к ограждению. Она еле передвигалась и была вся во множественных ссадинах и царапинах. — Это вторая окончательная попытка, Икар, обратить твоё внимание на такую прекрасную девушку. Ты, видимо, больше любишь давать, чем получать, да? Первый раз ты даже не обернулся. Она не сломала себе ни одной косточки, упав с третьего этажа, с такой высоты.
— Я здесь, здесь, остановитесь, заберите меня! — Икар вовсю мчался в их направлении и тяжёлые брызги под шагами разлетались в разные стороны. Всё вокруг замерло. Зрители и обитатели зоопарка устремили всё своё внимание на неизбежную развязку. Каин присел, взял её за ноги, приподнял и перекинул через ограждение. Марта кубарём покатилась по бетонному скату, скрючившись в комок. Икар не добежал несколько шагов. Марта в шикарном одеянии, словно капля чистой крови достигла поверхности неглубокого коричнево-жёлтого болота из кала и мочи, ударившись об самое дно.
— Марта, самое грандиозное падение, что я видел, — смеясь, сказал в микрофон Каин, — казалось бы, что может быть лучше должности разносчика говна для доек. Но вот это место, оно просто создано для таких успешных, как ты! И наш Икар, одарённый говноед, слышишь? Это твой начальник и обладатель большого числа дорогостоящей недвижимости прибыл! Принимай указания!
Икар подскочил, поднял Марту и уложил на чистый край стены, энергично смахивая с её лица прилипшую жижу. Она жутко задыхалась. Присосавшись устами, он пытался реанимировать и привести её в чувство. После неудачных попыток сделать искусственное дыхание, её начало обильно рвать водянистой массой.
— Икар, нам всем осталось совсем ничего, — сквозь спазмы бормотала она, — почти все дойки уже задохнулись. Дети в домах роста тоже.
— Тише, тише, — успокаивал он, — молчи, Марта, чтобы здесь выжить, нужно просто молчать и не совершать лишних телодвижений.
— Я буду, на диване, — не унималась она. — Самый высокий дом в городе, понимаешь, Икар? Завтра не надо на РАБоту.
Марта хихикнула. Он крепко зажал ей рот ладонью, чтобы молчала. Непрекращающаяся рвота пробивалась сквозь его грязные пальцы. Девушка разжала кулак, и Икар увидел на ладони смятую бумажку. Он развернул её и увидел чёрно-белое изображение улыбающегося Каина с непонятными каракулями. Марта выдернула этот документ, вышвырнула и лишилась сознания. Тоненькое тело расслабилось и сникло. Сверху их начали забрасывать испражнениями пара благодарных посетителей. Икар не мог перестать смотреть на её закрытые глаза, которые беспрестанно трепетали и слезились от зловонных паров. Под ногтями, а также вся её правая рука до локтя была сплошь покрыта свежей землёй.
Икар тогда почти поверил, что она была такой же, как он, и лишь каким-то чудом удержался от того, чтобы покормить девушку прилетающей сверху Копрой. Облегающее багровое платье олицетворяло совокупную кровь всех невинных жертв, которые повстречались ему на пути. Он начал разрывать ткань на её груди. Марта была потрясающе живучей.
— Как трогательно, романтическое свидание двух любящих сердец, — заговорил Каин, — прямо как в стародавние времена. Поднимайте их сейчас же! — грозно скомандовал он.
Икар почти полностью разорвал стесняющий наряд, когда на них упала сеть. Она удачно затянулась на телах и их начали с большим трудом неторопливо затаскивать наверх.
— Все в говне, в своей родной стихии. — Каин несколько раз замахнулся, чтобы ударить Икара, но тот был с ног до головы покрыт дико пахнущей смесью так, что невозможно было даже подойти. Бедное сердце Марты ещё боролось. — За мной! Тащи её, ты, грязный, вонючий ублюдок!
— Что тебе всё не хватает? — спокойно спросил Икар, взваливая Марту себе на надплечье.
— Твоего языка в моей жопе! — гневно ответил Каин, — шагай, всё увидишь, говноед сраный, у тебя всё впереди. Посмел притронуться ко мне. Я вам устрою, за мной, суки!
Изнемогающие от жары и нарастающего удушья РАБотники зоопарка неподвижно сидели, прислонившись спинами к ограждению. Последние в истории этого культурного заведения посетители покинули зрительские места. Стало так тихо. Сотни тысяч дохлых мух хрустели под ногами. Икар напоследок бросил взгляд на яму и её обитателей. За всё время, проведённое там, он даже ни с кем ни разу не поговорил, не считая своих старых знакомых. Все их стремления и желания, в конце концов, свелись лишь к одному — набить свои животы. А может, они все до единого были, как он? Прикоснувшиеся однажды к собственности и впоследствии постигнувшие её ничтожность, что изменило их до неузнаваемости и замкнуло в себе. И эти рожицы, что они строили для зрителей, возможно, были насмешкой, жестом циничного презрения к тем, кому ежедневно на РАБоте насильно терзали задний проход и другие части тела. В тот момент убийственно тяжело было всем до единого, а солнце всё калило. Кислород продолжал заканчиваться.
Они шли по дороге, и беспорядок повсюду начинал постепенно разрастаться. Задыхающиеся РАБочие удирали от задыхающихся стражей режима. Грохотали выстрелы, падали тела, которые без опаски затаскивались в подворотни и дома для дальнейшего употребления. Икар то и дело перешагивал, перепрыгивал через трупы и ещё живых, но находящихся при смерти людей. К счастью, он почти полностью восстановился и дистрофическое, невесомое тело Марты не было большой проблемой. Каин, шедший впереди, всё чаще оборачивался. Его самоуверенное и насмешливое выражение лица начинало приобретать иной смысловой оттенок.
Каин резко остановился, выкинул мешок из которого совершал вдохи и подозвал ближайшего полицейского, выпятив грудь колесом и деловито сложив руки.
— Я, Каин, старший начальник бригады кормления доильного завода, — ощупывая карманы высокомерно проговорил он, — этот говноед и РАБочая совместно напали на меня, уничтожить нарушителей на месте.
— Где действующий документ, господин старший начальник? — ехидно спросил полицейский, вынимая оружие.
Икар воочию увидел, как за секунду Каин лишился всего: всепобеждающего чувства превосходства и власти, своего самодовольного лица и, конечно же, выдержки. И всё это случилось лишь только из-за потери одной смятой бумажки.
— Как ты смеешь так со мной разговаривать? — покраснев и дрожа от злости, говорил Каин, — представься, мразь в погонах.
Недолго думая, полицейский невозмутимо приставил дуло к его лбу и жирные куски расщеплённого мозга из затылка под грохот выстрела прыснули в окружающее пространство. Не успел Каин упасть, как Икар уже скинул Марту и рванул в поисках укрытия. Прозвучала серия выстрелов, ни один из которых не достиг живой цели. Страж режима засуетился между двумя возможными жертвами и в итоге, привлечённый лоскутками красного платья, частично покрывающих обнажённое тело, выбор пал на Марту. Он вытащил из ширинки готовый к спариванию член. Прячясь за углом, Икар выдохнул с облегчением когда заметил, как тот стремительно направился к Марте. Что-то оттолкнуло полицейского от неё, пенис резко увял, а сам он попятился, натянув верхнюю одежду на лицо. Икар не сомневался, тот услышал Копру и её не всем приятный и понятный аромат. Затаившись, Икар выжидал, когда полицейский удалится прочь. Прошло некоторое время, обстановка немного стабилизировалась. Не успел Икар выйти и подобрать её, как из другого укрытия на неё вылетел какой-то РАБочий. Было заметно, что с ним что-то не так. Он семенил, мотаясь из стороны в сторону. Наконец, этот испытывающий сильное удушье мужчина схватил Марту за ноги и поволок в неизвестном направлении. Икар поначалу растерялся, не зная, что предпринять, но затем, пригибаясь и смотря по сторонам, всё-таки последовал за похитителем. Мужчина затащил Марту в первую попавшуюся открытую дверь полуразрушенного здания. Икар вбежал следом. На его глазах РАБочий вонзил зубы в незапятнанное место на её ноге.
— Остановись, человек, — произнёс Икар, подняв руку, — она ещё жива и тем более беременна.
— Вот это да! — воскликнул каннибал, оторвавшись от плоти, — говорящий говноед спокойно разгуливает по Нитупограду, да ещё и исполняет роль полицейского. Иди жопу полижи хозяйскую, да успокойся.
— Нельзя делать больно другому человеку, — строго продолжал Икар, — и я точно знаю, она не хочет этого, прекрати делать это, человек.
— Да она сдохла уже, тупица! Пошёл вон! Вот прикопался! Ты куда думаешь попал, грязный ублюдок, тут ты не съешь, тебя съедят, это Нитупоград, если ты ещё не знаешь, а не вонючая задница, из которой ты выполз не пойми зачем!
— Я из Копрограда, города свободных, пришёл добровольно, чтобы вернуть женщин.
Икар надвинулся к мужчине вплотную и невозмутимо встал рядом. Тот замер на некоторое время, не вытерпел и вяло набросился на Икара. Защищаясь, Икар поймал его предплечья, и от небольшого надавливания они буквально переломились пополам. Икар сильно оттолкнул его в сторону, чтобы тот не свалился и не повредил Марту. Незнакомец надсаживался во всю мощь, прерываясь на проклятия и перекатываясь по полу с одного бока на другой.
— Нам всем конец! Разве ты не понял? Идиот! — вопил он, болтая своими висящими обломками. — Я знаю её, начальник с завода искусственной радости! Сколько она высосала крови, ты знаешь? Сколько угробила РАБочих, которые случайно забыли нанести каплю краски. — Мало понимая из того, что каннибал выкрикивал, Икар снова взвалил девушку на надплечье и стал подниматься по лестнице. — Она и тебя убьёт! Чтоб ты сдох!
После длительного подъёма он, наконец-то, выбрался на просторную крышу. Лёгкое головокружение и палящее солнце не позволяли хоть на миг задуматься о дальнейших действиях. Он нашёл место в тени и уложил туда Марту.
— Марта, проснись же, наконец, — громко говорил он в её ухо, — я не знаю, что дальше делать.
Он тряс её за плечи и хлестал по щекам. Девушка выглядела крайне неважно, но он даже не мог допустить и мысли, что её больше нет. Икар подошёл к краю пропасти. Там внизу повсюду носились обречённые на гибель. Словно заложники нескончаемого, бессмысленного труда и производства, получившие несколько выходных, чтобы на веки веков покинуть это пропитанное потом и кровью место бодрыми и отдохнувшими.
Больше никаких начальников, никаких РАБочих, никакой власти и никакого подчинения. Все эти люди под ногами всю сознательную жизнь провели в такой же яме, из которой он недавно выбрался. В невидимой топи с каждым РАБочим периодом затягивающей всё глубже и глубже, сковывая и ограничивая возможность свободно двигаться, мыслить и задавать вопросы. И всё, что нужно было им всем в тот момент — это всего лишь глоток свежего воздуха с ничем не обязывающей лёгкой прогулкой. Как только Икар ощущал, что теряет сознание, он тут же бросал взгляд на Марту, и его состояние вмиг улучшалось. Для него она нечаянно стала последним связующим звеном между жизнью и смертью.
ЭПИЛОГ
К вечеру город опустел, вернее, он всегда таким был — населённый опустошённой формой жизни. Но именно в тот момент беззвучный вакуум без остатка поглотил окружающее пространство. Даже стены потрескавшихся домов замолкли и не хрустели под необузданными порывами вкрадчивого ветра. Углекислый газ одерживал победу. Осталось ещё совсем немного до переломного момента, завершающего постапоколиптическую эру людей. Солнечное тепло высушило всю Копру на теле Икара, и она полностью осыпалась. Он был чист, как никогда, и готов к завершению затянувшейся истории.
Он продолжал неподвижно сидеть на краю крыши, свесив ноги, и только веки изредка увлажняли пересыхающие глазные яблоки. В тот миг он позабыл обо всём на свете, и голова была чиста от суетных мыслей. Икар изредка посматривал на Марту. Громадная тень грозно надвигалась позади. Когда кончик коснулся его тела, он обернулся и узрел, что её образует. Самое высокое здание в городе, как маяк обольстительной надежды, выросло перед ним. Голос Марты чудесным образом воскрес в сознании, воспроизведя слова о доме и диване. Она лежала в той же самой позе, как он и оставил. «Женщина слишком долго спит, — подумал он, приготовившись поднять её, — наверное, такое жёсткое покрытие под ней не даёт ей нормально отдохнуть, надо только дойти до её соты и положить на мягкое».
Жутко шатаясь от интенсивного головокружения, Икар целенаправленно волочился к небоскрёбу. Падая каждые несколько минут на раскалённый асфальт, он ни разу не допустил, чтобы Марта ударилась какой-либо частью тела. Когда он подошёл к подъезду, из неё потекли выделения. Небольшой ручеёк Урины обмочил его руку и исчез в мусоре, смешавшись с пылью. Всё стряслось так быстро, что Икар даже не успел подставить рот и лишь слизнул несколько капель со своего предплечья. Из разбитого окна на третьем этаже выглядывала горящая лампочка. Эта приятная мелочь, этот тусклый свет добавил сил и тихонько подсказал, что всё было не зря. Икар ввалился в подъезд, до слуха донеслась печальная джазовая мелодия, написанная давным-давно и прошедшая через миллиарды ушей. Дверь в квартиру была распахнута. Изнемогающий от болезненной усталости Икар перекинул её с надплечья на ладони, а с ладоней бережно опустил на диван. Сам присел на краешек и дотронулся до её впалых щёк.
— Марта, я привёл тебя в твой самый большой и высокий дом, — говорил он, зная, что она безвозвратно удалилась, — и зачем тебе он такой, если и в таком маленьком помещении вполне можно жить… Я хотел показать тебе, где я живу… Там никто никогда не сделал бы тебе больно. Я вижу, как предметы начинают светиться, Марта…
Икар обнаружил тот самый «начальский» костюм, в котором она щеголяла перед ним и натянул на её ледяное тело. Затем он прошёл в уборную в поисках чего-нибудь съестного, но унитаз был пуст. Икар впервые заметил разбитое зеркало на стене. Он медленно подошёл и увидел множество лиц разных размеров. Вынув кусок побольше, Икар вернулся к Марте и компактно лёг, голова к голове. И тогда, рядом с ней, в отражении было два неискажённых бестолковой жизнью лица. Он не испугался, как тогда в первый раз, и с улыбкой продолжал рассматривать двух совсем неодинаковых людей, которым так не повезло с обстоятельствами, временем и выбранными желаниями. Музыка начала прерываться, хрипеть и, в конце концов, всю комнату заполнил оглушительно-шипящий шум, от которого у Икара зарябило в глазах и задрожали уши. Сквозь чёрно-белые точки и помехи он разглядел на стене обширный рисунок.
На него смотрел грубо нарисованный чёрный человечек, одетый в платье и испускающий от себя волнообразный линии в разные стороны. Он держал за руку белого человечка в несколько раз больших размеров. У белого человечка были закрыты глаза и длинная линия-улыбка, выходящая за границы лица. Сверху над ними навис человечек с бородой, длинными ногами и руками. Рядом на отклеившемся от стены и свисающем куске обоев были схематически нарисованы дома сверху. От самого большого шла короткая полоса в определённом месте поворачивающая в сторону. На конце полосы был нарисован многочисленными кольцевыми движениями чёрный круг. Икар подполз к стене и оторвал этот кусок. Затем он добрался до окна и, вцепившись в подоконник, поднялся, чтоб выглянуть наружу. «Это путь домой! Она нарисовала это для меня, чтоб я смог вернуться», — пришёл он к такому умозаключению, не наблюдая и не слыша под шипящий шум из динамика, что находится в терминальной стадии, когда мозг начинает по клеточкам отмирать. Он продолжал опираться на подоконник и смотреть из окна на тот поворот, за которым находился вход в Копроград, где его приняли бы с распростёртыми объятиями в любом случае: одного или с кем-то, с собственностью или без, безумного или покалеченного.
Неожиданно к радиошуму примешались чужеродные звуки, исходящие от улицы. Несколько сочно-зелёных веток безостановочно заползали в комнату через открытое окно, уверенно заявляя о своём долгожданном возвращении. Из руин рухнувшего дома напротив, распространяясь вширь и создавая шелестящий от лёгкого ветра покров, прорывались тысячи побегов с маленькими листочками. Икар так увлёкся ходом впервые увиденного зелёного цвета, что накренившись, выпал из окна.
Затянувшееся падение длиною в жизнь. С любой высоты, самого устойчивого места. Как бы прочно ты ни стоял, сколько бы рядом ни было человек и как бы крепко тебя не удерживали, рано или поздно ты обязательно отвлечёшься на какую-нибудь незначительную с первого взгляда мелочь. И вот ты уже летишь вниз, сжавшись в слепой надежде, что так всё обойдётся и после падения ты как ни в чём ни бывало опять встанешь на ноги, вернёшься к своему прежнему укладу, и всё снова будет как когда-то. Но ты лежишь, изувеченный и поломанный, не в состоянии совершить простейшее движение. Отброшенный далеко назад, ты осознаёшь, что ни на какие возвышенности ты вовсе и не поднимался, а рядом были не люди, а пластиковые макеты, покрытые кричащей ярко-ядовитой краской, сползающей после первого же дождя.
Икар сделал сальто в воздухе и приземлился на ступни, поломав ноги в нескольких местах. Живой зелёный ковёр из мягкого мха, разрастающийся прямо на асфальте, слегка смягчил роковое падение. Казалось, что вся эта буйно возрождающаяся природа желала помочь ему вернуться либо насточиво изгоняла. Под Икаром сквозь мельчайшие трещины пробивалась растительность, которая интенсивно выделяла кислород, несмотря на отсутствие солнечного света. На одних руках он тяжело полз к выходу, ведомый краткосрочной памятью, которая ещё действовала.
Поворот остался позади, ещё совсем чуть-чуть. На его намертво слипшихся волосах распускались цветы. На звёздном небе луна добилась своего и сделалась единоличной хозяйкой ночи. Её рассеянный свет очерчивал границы маленького отверстия в земле, выкопанного совсем недавно судя по свежим комьям, разбросанным повсюду. Рядом с ямкой разрастались колючие кустики и небольшие деревца. Поддерживаемый ничтожно малым количеством кислорода, он с большим трудом протиснулся в узкую дыру, скатился и всё померкло.
И ты изменяешь имена, но люди остаются прежними. Ты перестаешь стыдиться чувств, чтобы быть честным хотя бы с самим собой. Ты видишь, как макеты оживают? Они наливаются цветом, сочным, как в чьём-то ушедшем детстве. Человека нет. Есть, что попроще и погибче, мягче, стройней. Даже дома рушатся, потому что на них никто не смотрит. Ты говоришь, но тебя никто не слышит. Ты исчезаешь. Тебе надо как бы в народ и как бы не с ним. Тебе не хватает чего-то. Чего то самого малого, чтобы трахнуть весь мир. Вера надломлена ментальным измождением. Ты перестаешь увиливать, в каждом твоём предложении запрятана крупица сарказма. Потому что так ты хочешь развеять вселенскую тоску. Я за тебя совсем не переживаю, ибо ты при рождении приобрёл уникальную способность искать во всём смыслы и ответы. Даже в бреду сумасшедшего. Ты ведь называешь человека так, когда непосредственно видишь перед собой. А что насчёт скрываемого за строчками настоящего безумия? Я всю свою жизнь мечтал смешать прошлое с настоящим… Но только нарушение правил может спасти момент. Ты хочешь быть идеальным, да? Твой палец скользит по засаленной коже лба и натыкается на прыщ, которого не звали. Ты опускаешь голову и видишь складки на животе. Ты говоришь себе тихо в голове: «Я обязательно избавлюсь от них, но как и когда неизвестно…» А голос глубже шепчет: «Нет, ты топишь себя во лжи.» Складки уже обжились и разложили вещи. Они никуда не пойдут. Их дом — ты.
— Ребята! — закричал голос, от которого Икар очнулся, — тут кто-то прибыл! Сюда! Страшный какой! Быстрее!
Икар приподнял голову, взглянул на свои переломанные ноги. В местах, где была разорвана кожа выступали острые концы костей. Несмотря на дикую безумную боль от тяжелейших травм, дышать было легко и свободно.
— Там наверху, — проговорил один из подошедших, — надо срочно замазать, дует какой-то ужасный запах.
Группа его сограждан начала карабкаться к отверстию, чтобы посмотреть на размеры.
— Слишком большая, тут строительная нужна, ладно потом вернёмся. Пойдём взглянем на того.
Они странно передвигались, будто им что-то мешало. Икар сконцентрировал зрение. Его взору предстали их чудовищно разорванные, покрытые сплошь и рядом кровью, Копрой и спермой анусы. Он вспомнил задний проход Марты, который не шёл ни в какое сравнение с таким кошмаром.
Выпятив задницы, с кривой походкой они подступили и окружили Икара, у которого струились крупные слёзы от неуёмной боли, горького разочарования и от осознания того, что он не удалился вместе с Мартой.
— Смотрите, так это ж наш брат, как радуется возвращению в родной город, аж плачет, — оживлённо произнёс один из них, смахнув зелень с кожи Икара и увидев коричневый цвет, — тащите аккуратно его к вождю, чтоб он радушно встретил его, как и подобает почётному гостю.
Его подняли и понесли через местность, где раньше был бездонный мрак. Они шли по дорожке, освещённой с двух сторон частыми кострами. Видимо, они заблаговременно приготовили всё это для встречи женщин.
Наконец, Икара положили на поверхность. Повсюду были свежие саркофаги и мёртвые мужчины с лужами крови под разодранными ягодицами. Икар приподнял голову и посмотрел перед собой. На большом стуле восседал, закинув ногу на ногу Краст. В его стопах лежали мужчины и смиренно смотрели на его лицо, высунув языки и беспрестанно улыбаясь.
— Икар, ты всё-таки вернулся, — надменным тоном заговорил он, — где же женщины?
— Что тут произошло? — с судорожной болью в ломком голосе спрашивал Икар. — Почему так много покойных?
— Я овладел всеми ими, мёртвыми и живыми. Мой член — это последний шанс, либо ты принимаешь его в себя и становишься моим или ты отторгаешь мою власть.
— Я не понимаю тебя, Краст, — продолжал говорить Икар, — забудь о собственности. Ибо всё, что она вызывает — это слёзы и боль. Я видел огромные дома и много людей. Они обладали друг другом, и в конце все задохнулись до смерти. Я не смог привести женщин, потому что ими тоже завладели могущественные и очень сильные люди с деньгами и твёрдыми предметами, от которых умираешь за миг.
— Переверните его на живот, — скомандовал Краст, совершив круговой жест ладонью на вытянутой руке. — Судя по его разбитому виду, он боролся за то, чтобы вернуть женщин, но его голова забита какой-то ахинеей. — Мужчины доковыляли до Икара, который безнадёжно отбивался руками. Краст надвигался. — Икар, если ты полностью не расслабишься, то моя власть будет смертельной для тебя. Просто впусти, ты мой друг или нет? Ты вернулся к себе на родину, и тебя встречает сам главный советник, то есть я. — Икар так сократил анальные мышцы, что Краст не мог даже проникнуть мизинцем, чтоб смазать. — Зачем ты так, друг? Наша долгожданная встреча без смазки — это почти гарантированная гибель.
Икар так сильно сжал челюсти, когда гигантский член начал своё разрушительное погружение, что они закрошились. Казалось, что Краст достал им до самого сердца. Трепетный свет от неземного пламени костров и весь этот позорный мир погасли окончательно.
Милая, слушай и смотри мне в глаза,
Я знаю ты будешь полностью ЗА,
Ты ведь знаешь, как сильно люблю я тебя,
И желаю тебе я только добра.
Встань предо мною, только молчи,
Не прерывай и не кричи,
Я не давал тебе права на слово,
Ты ж понимаешь меня, это клёво.
Сегодня я думал о тебе на работе,
И хочу рассказать тебе о свободе.
Поверь, для тебя это зло и несчастье,
Ведь кругом тебя поджидает опасность.
Использовать все тебя хотят,
Речами сладкими от меня отвратят.
Ты позабудешь про слово честь,
И будешь в канавы сточные лезть.
Лучше будь под моим покровом,
За тебя я землю орошу кровью!
Тепло и уютно тебе будет со мной,
Я буду жить тобою, а ты мной.
Не стоит выходить за этот порог,
Забудь отсюда сотни дорог.
Я возведу вокруг нас нерушимые стены,
И буду слушать, как кровь пульсирует в твоих венах.
Тебе никого больше не нужно:
Ни мам, ни сестер, ни друзей, ни подружек.
Я стану, милая, всем для тебя,
Ведь я навеки твой, а ты моя.
Я подарю тебе золотые цепи,
Ты будешь выглядеть роскошно в нашем склепе.
Я снова буду женихом, а ты невестой,
Обещай мне, что мы состаримся вместе.
Я буду радовать всё твоё су-щест-во,
Целуй мне ноги, моё живое иму-щест-во.