Антарктическая ойкумена
(Воспоминания Г.А. Гусева о 31 САЭ 1985-86 гг.)
Здесь использованы строфы из моей поэмы "Хождение за три океана".
Пролог
Антарктика – природы ребус.
Вот взять хотя б вулкан Эребус
Или озонный слой с большой «дырой».
А что за «дульники» порой.
Топор бессилен против наста,
Хоть мал пингвин, но сильны ласты.
Сверкает глетчер синевой.
Во всём порядок вековой.
Здесь чистота до трёх девяток.
В районе станции «Восток»
Нам испытание природа
Даёт нехваткой кислорода.
Надолго памятен урок.
Здесь видишь неба синеву,
Как будто космос наяву.
Здесь даже летом ледокол
Найдёт неласковый прикол,
Поскольку труден летний лёд,
В те дни спасает вертолёт.
И всё ж ледовый материк
Давно к полярникам привык.
Все страны липнут, как на мёд…
Чего хотят, кто их поймёт?
Лишь для России нет вопроса:
Земля во льдах – открытье росса.
В том каждый может убедиться
И в море Росса прокатиться.
Во льдах немало нашей стали,
И Илы старые летали.
И знаменитый наш тягач –
Родной брат «Т-тридцать четыре».
Как обгонял иных он «кляч»
На наших траках, лучших в мире!
Конец октября 1985 г., раннее утро, Ленинград. Встреча с коллегой по предстоящей экспедиции в Антарктиду. Самолёт, Владивосток, сопки, порт, пассажирский теплоход «Байкал». Впереди Тихий океан.
Чтоб Антарктиды нам достичь,
Три океана переплыть
Байкал каюты предлагает
И долгий путь нам обещает.
Из Ленинграда небом путь,
Часов десяток отдохнуть
С потерей нескольких часов,
Чтоб видеть, что «Байкал» готов.
Восточный дальний колорит.
Каюты… Времечко летит.
День. Два. И плещется уж море.
Идём на юг. Тепло и на просторе.
Хоть осенью поход начался,
Корабль быстро оказался
В объятьях тёплых тех морей,
Где северянам веселей.
Но прочь веселие: идём Цусимой.
Венок за борт. Напоминает зримо
Про подвиг наших моряков,
Покой хранивших берегов
Последнего в столетьях Рима,
Уставшего от древности оков,
Несущего все тяжести веков,
Но снова выстоять готов.
Неделя быстро пролетела…
Ещё вчера как будто сели.
И вот вблизи уж Сингапур.
Жара и тропики. Ажур.
Привет тебе, могучий город,
Ты остров. Ты же государство.
Сегодня более, чем молод,
Прошли колонии мытарства.
Скребёшь ты небо трубками из стали и бетона.
Порт твой и аэровокзал, как выставки сияют,
И парус небоскрёбы с портом составляют,
В который дуют экономики законы.
Твой центр – воплощенье чистоты.
Отмыты пенным чудом тротуары,
Достоинства виднеются черты,
Креплёные в их банков авуарах.
И вот уже Индийский океан.
Вдали огни Малайских островов.
Торговли остров провожая,
В команде каждый был здоров,
И жаль немного электронов рая.
И снова к корабельной жизни привыкая,
Мы вдруг назад к красавице Малакке…
Матрос едва превозмогает
Тупую боль. И те микробов драки
Хирурга требуют немедленной атаки.
Опять далёкий берег глаз ласкает,
Оттуда неизвестность несёт,
Но близко нас не принимает,
Хоть помощь в принципе даёт.
Вельбот к «Байкалу пристаёт.
Нам не приходится сердиться:
Больного на борт свой берёт,
А нам уж надо торопиться,
Работать, думать и в трудах зарыться.
Кто плавал на судах России,
Тот знает праздник Нептуна.
Едва волненье новичок осилит,
Когда эмоций враз волна
На берег дикости кидает,
В купели Нептуна купает.
Что ж, в плавках мы всегда готовы,
Но вот начальник наш суровый,
Как жаль, не снял костюмчик новый,
В бассейн с водичкой угодил,
Ему наш юмор был не мил.
Русалки все были прекрасны:
Какие молодости краски!
Весёлой стайкой Нептуна,
В головках милых мысль одна:
Чтоб пили, ели, веселились,
Как птички райские кружились.
Гостям вино преподносили,
Лукаво глазками косили.
Глаза загадками сверкали,
Сердца желаньем наполняли.
Ещё пройдёт не так уж много дней
Жары. Но штурманам всегда видней:
И вот в бинокля перекрестье
Нам океан дарит поместье:
Поместье пальм страны Маврикий,
Где танцовщиц-южанок лики
Нас снова будут волновать,
Истоки жизни обнажать.
Так вышло: десять лет назад
Маврикий видеть был я рад.
Хотелось две сравнить страны,
Два острова одной Земли.
Во время первого свиданья
Маврикий в пору процветанья
Рекламным счастья уголком
Служить бы мог весьма легко.
Теперь же жалким захолустьем
По меркам Сингапура стал
И основания для грусти
Своим сынам Маврикий дал.
Здесь я позволю себе сделать лирическое отступление. Как уже читателю известно, из Владивостока в Антарктиду наш теплоход «Байкал» зашёл в порт Маврикия Порт-Луи, в котором мне довелось побывать 10 лет назад также на пути в южные широты на французский остров Кергелен. Поразило тогда, что в годы глобального господства доллара мелкий торговец острова с лёгким презрением отверг валюту всех валют со словами: «Иди в банк, меняй на рупии и приходи снова». Теперь уже Порт-Луи был обшарпан и выглядел грязновато.
А теперь о том, что, не зная брода, не лезь в воду…Моряки любят в тропиках на мелководье «добывать» кораллы. Вот и я с коллегой по экспедиции Виктором Боярским, ставшим знаменитым через несколько лет благодаря международному Трансантарктическому переходу на лыжах с собаками со станции «Беллинсгаузен» через Южный полюс на станцию «Мирный», отправились вдоль побережья на «охоту». Вдруг на пути оказывается маленькая лагуна, углубляющаяся в побережье километра на два, шириной метров двести. Решено было пересечь её, сняв лишнее одеяние, вброд. Где-то в середине мне глубина была по грудь. Ничто не предвещало неожиданного, как вдруг мне показалось, что я наступил на большую змею. Мгновенно подпрыгнув, я почти побежал на выход, с радостью отметив, что укуса не было. После возвращения на корабль мы узнали, что эта лагуна всего-то нерестилище для мурен, которые в этот период заведомо смертельно опасны. Я порадовался своей неплохой реакции, а ведь в противном случае можно было бы до Антарктиды и не добраться.
Второй раз за одну экспедицию испытать судьбу уже в Антарктиде мне пришлось в марте 1986 года при возвращении самолётом ИЛ-14 со станции «Восток» на станцию «Мирный».Это был «последний из могикан», знаменитый флагман пассажирского воздушного флота далёких пятидесятых. Так вот, пролетев на бреющем полёте на высоте 50 м над санно-тракторным следом с целью упрощения навигации, мы попали в так называемую «белую мглу», когда в условиях отсутствия видимости полагалось вынужденно лететь на максимальной для этого самолёта высоте 5 км, где уже чистое небо. Правда, теперь нужен штурман.
Стоит отметить, что две трети салона во всю длину занимал бак из нержавейки на три тонны бензина, так что свободная часть до кабины сантиметров 90 шириной была для шести пассажиров с поклажей. В нашем случае это два человека и шесть ящиков с аппаратурой. Замечу, что для надёжного преодоления 1700 км на мини-станции «Комсомольская» в 300км от станции «Восток» мы дозаправились «под завязку». Итак, пролетев около пяти часов, мы на побережье и никакой «белой мглы», но надо определяться с незнакомой береговой линией. Опытный пилот полетел направо. Через десять минут решил изменить направление на противоположное. Через полчаса приземлились на станции «Мирный». Он сказал, что бензина оставалось на десять минут. Вот где пригодились «лишние литры» с «Комсомольской». Но главное, это то, что летели направо не 15 минут, и наша промашка оказалась около 150 км, а не больше.
В заключение отмечу, что наша 31 Советская Антарктическая экспедиция была полна драматических и трагических событий. Когда мы подходили в самом начале к международной станции «Беллинсгаузен», то узнали, что около неё разбился при посадке чилийский самолёт с шестью туристами. Затем из-за тяжёлой ледовой обстановки нам пришлось пополнять запас питьевой воды на острове Кергелен, в результате чего я второй раз оказался на нём, как и в случае Маврикия. При подходе к «Мирному» в 80 км от него нам пришлось испытать немощь знаменитого ледокола «Сомов» и даже «боднуть» его, оставив весьма заметную вмятину на его надстройке. На Антарктиду высадились с помощью вертолёта. Уже на «Мирном» узнали, что наш полярный ас разбил около «Комсомольской» один из двух ИЛов. Хорошо, что сам остался целёхонек, но наша доставка на «Восток» по технике безопасности была запрещена. Через неделю начальник экспедиции, приятель Боярского, взял на себя риск и как-то сумел уломать большое начальство ААНИИ в Ленинграде, и мы таки оказались на «Востоке» уже в начале февраля, оставался один месяц работы. И тут вдруг в течение 10 дней мы не можем связаться с «Мирным». Оказалось, что самолёт из «Молодёжной» летел в «Мирный», началась пурга и против ветра не хватило бензина, он пытался сесть. При ударе один из двигателей улетел на километр от фюзеляжа. Наш самолёт вместе с вертолётом искал погибших, никого не нашли. Видимо, было не до нас. А в это время и у нас, возможно из-за пониженного атмосферного давления (из-за ледника высотой 3,5 км), отказал основной приёмник и половина каналов анализатора импульсов. К счастью, через несколько дней Боярский починил приёмник, чем спас нашу кампанию, что позволило получить уникальные результаты. Правда, американцы, через десять лет переняв у нас антарктическую эстафету, сумели в дальнейшем реализовать наш проект, но умудрились «забыть» наши первые результаты.
Возможно, из-за всех этих перипетий по возвращении домой у меня нашли ишемическую болезнь сердца. Прошу простить меня за столь длинное заключение, без него игра случая представлялась бы неполной.
Но вот команда отдохнула,
Чуть-чуть на острове кутнула.
На запад путь наш одинок
Вдали то всех морских дорог.
Теперь надолго ни трубы,
Нам океан – пустыня только,
Не нужно лишней похвальбы,
Ведь грустно и морскому волку.
Ах, Посейдон, задумчивый старик,
Твой океан, пугая нас пространством, сник.
Наш глаз уж Африка ласкает,
Нас ждёт не столь приятный миг.
Нам мушка карантином угрожает,
И в порт корабль наш не пускают.
Стоять на рейде предстоит,
Туризма замысел растает.
У всех слегка унылый вид
Надолго настроение определит.
Купая глаз в свободной от судов дали,
Давно не чувствуя родной земли,
Мы, в такт волне слегка качаясь,
Южнее Южной Африки прошли,
Мы в Аргентину направлялись,
Судьбе Колумба улыбались.
Плывём чрез Атлантиды воды,
Но рьяно волны колебались
На волю ветреной погоды
Неслись с командой, прочь невзгоды.
Да, в море, что ни говори,
Картина шторма нам дарит
Нам те, что не забыть, страницы,
Когда гора воды спешит,
Как белогривая тигрица,
Клыками синими вонзиться,
Сорвать неласковой волной
Тех, кто не успел укрыться,
И взять добычею с собой,
Кто спорит с сильною водой.
Казалось, свет затмила тень,
И Посейдон на третий день,
Исполнив все погодные законы,
Усилить ветер просто лень,
Ослабить проще Посейдону,
Чтоб меньше слышать слабых стоны.
Гулять свободно я могу
И снова видеть горы-волны.
А впечатленья сберегу,
Коль окажусь на берегу.
Осуществляется наш план,
Второй по счёту океан,
Смиряет гнев свой, дарит милость.
Вот где терпения изъян
Нам побороть так пригодилось,
И крепко сердце наше билось,
Когда полоска узкая земли
На горизонте появилась.
В бинокль уже понять могли,
Что к Аргентине подошли.
Преодолев три океана,
Привычны к качке ноги пьяны
Несут желающих в фармации
За спирт сбыть наши ассигнации.
Сказать я вам совсем забыл,
Что первый год тот трезвым был.
И трезвость славил горячо
Генсек тех пор наш Горбачёв.
Моряк наш так же, как учёный,
По трое в город выходил.
Бутылки прятать научённый
Для формы трезвым приходил.
Здесь мясо чуть дороже хлеба,
Вино сухое – то же молоко.
Осталось нам просить у неба
Пробыть здесь дольше. И легко
Создатель с этим согласился.
И правда, через месяц воротился
Байкал в привычный этот порт
Добрать питание на борт.
Но что, пожалуй, очень странно,
В Георгию зайти нам привелось
И побывать на поле брани
Недавней с бриттами пришлось.
Там вертолёт из Альбиона,
Всем вопреки войны законам,
Почти целёхонький лежал
И маркировкой проводов нас удивлял.
Холодный остров позади,
Не очень греет юга лето,
Весёлый Байрес впереди,
Я говорил уже про это.
Хоть воздух здесь не так хорош,
Как города гласит названье,
Ходить приятно. Ты поймёшь:
Земля не палубы качанье.
Теперь судьбою решено:
Вперёд – по курсу Антарктида.
И «Беллинсгаузен» давно
Манит доступностью и видом.
Недаром круглый год туристы
Ледовый материк смотреть,
Увидеть яркий фирн искристый,
Готовы трудности терпеть,
Водою плыть, по воздуху лететь,
Чтоб глетчер сине-голубой
Своей подошвою тереть,
Гордиться смелою судьбой,
Напиться снега белизной.
В походе нет минут без напряженья…
Почти у берега, вдруг сообщенье.
Отметим: год трагичным был.
В эфире: авиа крушенье…
Плюс, ледокол британский лёд сдавил,
Людей по счастью пощадил,
Спасла британская сноровка,
Хоть судно быстро поглотил,
Команда действовала ловко,
Сказалась к делу подготовка.
Конечно, радует такое сообщенье
Но ведь следом авиа крушенье.
Посадка трудная была
Смерть семерых подобрала.
Кто снежных царств искал, кто счастья,
Кто вероятности судеб. Проверьте…
Но самолёт, борясь с ненастьем,
Задел крылом той снежной смерти,
И семерых огонь поник,
Похитил снежный материк.
Проверить прочность льдов не смея,
«Байкал», ледовый класс имея,
Отважно в бой идти готов.
И с каждым днём идёт смелее,
Курс держит рядом с кромкой льдов.
Идти нам долго на восток,
Учтя недавний льдов урок.
Встречая айсберга гору,
Привет того материка,
Мы света хитрую игру
Узреть хотим издалека,
Всё чаще видим на пути,
Но удалось и свет живой найти:
То был, конечно, кит полярный
С фонтаном брызг живым, туманным.
Но долго длился наш поход,
Во льдах суровых Новый Год,
Нам встретить весело пришлось,
Шампанское рекой лилось.
Чтоб Новый Год нам не забыть,
Веселье наше подкрепить,
С Боярским оперу писали,
Мы «Архимеду»*) подражали.
Капустник физиков далёких дней
Как изменить во льдах видней.
Он был венцом ушедшей эры
И послужил для нас примером.
Капустник назван «Расставанье»,
Ведь сокращалось расстоянье
До нашей высадки с «Байкала»,
А сердце так протестовало.
И я в той опере певал,
Боярский все стихи писал
И в тему песни подбирал.
Успех наш был невероятен,
Глаза горели все огнём,
Народу смысл стихов понятен,
С душой распахнутой поём.
Как будто знали, повторится:
В руках журавль, не синица.
Но вот на север отступаем:
Час спорить с льдами не пришёл,
Хотя придёт, мы это знаем,
Чтоб опыт новый путь нашёл.
Два месяца того похода
К воды нехватке привели.
Покинув льды, мы в непогоду
На Кергелен «попить» пошли.
Борьбой со штормом вход испрошен,
У Кергелена якорь брошен.
Но галлов нет благословенья,
Мы ждём Парижа разрешенья…
И вот готовы дать нам воду,
Но не в порту, а на свободе.
На борт приняли офицера,
Чтоб отыскать с водою шхеры.
Найди чистейших вод ручей
И длинным шлангом воду «пей»,
Её валютой оплати
И не забудь скорей уйти.
Всю ночь качали под приглядом
Военных вежливых парней,
Кораблик их болтался рядом:
На берег выйти ты не смей.
Довольно спорили с волной,
Раз настоящий труден год,
Проверим льдов седой покой,
Ведь лето южное пройдёт.
Его тепло нам изменило.
Одна надежда – ледокол,
Его напор и лошадины силы.
А если нет, судьбы укол?
Но нет, рубить тяжёлый лёд
К нам ледокол всё же придёт.
Но с этой мощью и тогда
Не подчинилась льдов орда.
Подробней надобно сказать.
Ведь «Сомов» должен показать
Свой опыт долгий и упорный
Лёд подчинять столь непокорный.
Вот на далёком горизонте
Пустыни белой ледовой
Наш ледокол, полярный зонтик
Чернеет змейкой дымовой.
И верно, устаревший «Сомов»
С трудом утюжит свору льдов.
В полярны были вклад весомый
Он сделал в череде годов.
С большим трудом он к нам прорвался,
Немало льдов намолотив,
И так уставшим показался,
Когда бортом к борту притих.
Так вот каков ты легендарный,
Сумевший выдержать напор
Льдов крепких, слаженных, коварных,
Опасных, острых, как топор.
Презрев морскую осторожность,
Наш капитан тебя задел,
Как бы используя возможность
Проверить сил твоих предел.
Что ж счастье снова победило,
Ничто ударом не пробило,
Лишь вмятина видна в груди
Надстройки прямо впереди.
Вот позади совет друзей,
Веди, веди на юг скорей.
Вначале бодро мы пошли,
Льды нам дорогу уступали,
Но скоро мы в тупик зашли:
Поля из льдов нам силу показали.
Наш поводырь здесь заметался,
льдов, как лев, бросался,
Но лёд сплошной его сильней,
Огня могучих дизелей.
Зовём на помощь авиа разведку,
Бросает вымпел очень метко:
«Куда бросать?», - «Давай в трубу».
Бросает точно, верь судьбе,
И вымпел с картой льдов в трубе.
Ну, да, хотели пошутить,
Но с метким осторожным надо быть.
Но кратко лето в Антарктиде.
Что делать. Будет вертолёт
Брать грузы и людей в полёт,
Нести могучими винтами,
Бороться с сильными ветрами.
Нам «Мирный» только пересадка,
А цель далёкая «Восток».
Опять подарок нам несладкий:
Разбит с «Востока» самолёт.
Нормально пара их летает,
Страховку так осуществляет.
Опять судьба пытает,
Возможно ль снова рисковать.
Начальство планы вновь верстает,
Как все работы закрывать.
Вот так три месяца похода
Пропасть готовы ни за грош.
И всё по прихоти погоды.
Надеемся на силу лопастей
Трудяги-вертолёта МИ-восьмого,
Презревшего угрозы ветра штормового.
Не понимая, есть опасность или нет,
Летим над льдами. Берега привет
Глаз изумлённый уже ловит,
Стальная птица спуск готовит.
Итак, закончен с морем спор,
Теперь пейзаж белёсых гор
Льдов многолетних окружает
И наши мысли поглощает.
Прощай на время, водная стихия,
Мы в твёрдом виде встретимся с тобой.
Опять угрозы новые, другие
Нам уготованы судьбой.
Но даже ночью нам судьбы подарок
Широты южные несут.
Полярных струй рисунок ярок
Они нежданно развернут.
На севере не видел я сияний,
А вот на юге удалось.
И вправду, коль поход столь дальний,
То хоть совсем случайно,
Но нам порадоваться привелось.
А вот теперь уж не случайно,
Хоть не хватает самолёта,
Начальник смел необычайно
И нас обрадовал полётом.
Вот снова чудо: руководство
«Забыв» надёжности зарок,
Даёт добро «востоководству»,
Решив не верить в злостный рок.
Вот позади тяжёлый перелёт,
Под нами твёрдый белый лёд,
Точнее, фирн, но как асфальт,
Одышке каждый тут не рад.
Вот где ты вспомнишь тренировку
И генов наших кодировку:
Один спокойно носом дышит,
Другой закрылся, еле слышит.
И южный полюс где-то рядом,
Но полюс холода у нас.
И только здесь познаешь роль запаса
Соляра, завезённого с трудом,
Когда от холода затрясся,
Деля тепло с жильём-балком.
Хоть топишь печь,
Но на полу всё минус.
И благо, что прилечь
Повыше приходилось.
Топчан высок. Разумна эта мера.
На нём тепло. И это не химера.
Теперь мы в чём-то космонавты,
И база наша далеко.
Дурных известий ловишь страх ты.
Связаться с «Мирным» нелегко.
Молчит эфир уж две недели,
И самолёт наш не летит.
Не держат ёмкости давленья,
Приёмник грудою лежит.
О, ты судьбы тотализатор,
Халтурит наш анализатор:
Каналов только половина
Считает импульсов лавины.
Невзгод нежданных объясненье
Приходит поздним сообщеньем:
Циклон по берегу прошёл.
Ил с «Молодёжной» не нашёл
Пути. И в белой круговерти
Шесть душ погибли снежной смертью.
Пришлось всё место проутюжить.
Не смог их поиск обнаружить.
Задач на станции прилично…
День был полярный, как обычно.
Пилот привычно взял штурвал.
Шесть молодцов летят отлично.
Никто из них пока не знал,
Что путь далёкий предлагал
Им с встречным ветром в лоб побиться
Да так, что битвы той накал
Бензина соки выжал самолёта-птицы,
И рок не дал ей приземлиться.
Когда истёк полёта срок,
И указатель на нуле,
Кто знает, так ли фирн далёк
В молочной и кромешной мгле.
Штурвал в руках и ввериться судьбе
Отважный лётчик предлагает
Поспорить с ветром, ринуться к земле
Немного случай оставляет,
Он самолёт решительно снижает.
Но белый цвет предательски смешал
Наземный фирн с воздушным снегом,
Ни капли ясности не дал.
Рывок был с неба и на небо.
А вот счастливое мгновенье
Нелёгкий жребий нам припас.
Наутро быстрое движенье
На горизонте видит глаз:
Среди сверкающей пустыни
В туманной розовой дали
Цепочка чёрных точек с дымом
Вдруг обозначилась. Росли
С минутой каждой эти точки.
У каждой шли наверх дымочки.
Минут так через пять здесь тягачи.
Стой, удивляйся и молчи.
Но месяц быстро пролетел,
Мгновенно лето отшумело.
Назад с Боярским полетел.
И здесь не просто было дело.
Вдруг Антарктиды молоко
Туманом небо всё объяло.
Подскажет опыт нам легко,
Как сбросить это одеяло.
Пилот, рули наверх подвинь,
Пока увидишь неба синь.
Лети повыше белой мглы,
Пока торосы не видны.
Торосы, значит побережье,
И ясно даже мне невежде,
Что нам нужна улыбка счастья,
Чтоб в «Мирном» не было ненастья.
Ещё чтоб не было большой ошибки,
Запас бензина очень хлипкий:
Примерно так на полчаса.
А дальше… В общем, думай сам.
Судьба дарит нам два условья.
Садимся лихо. Ждёт застолье.
Щадит нас белый материк,
Нам уготован счастья миг.
Но время движется. На якоре «Байкал».
Полярников зовёт гудок.
Так я задумываться стал:
«Как? Это весь полярный срок?»
И правда, хоть и Посейдон вмешался,
Наш шеф и тут не растерялся,
И хитрый разумом зовёт
Помочь с погрузкой вертолёт.
И вот погрузка завершилась,
Ревут моторы, накренилась
Слегка машина, но рывком могучим
Взмывает птица прямо к тучам.
Минуты три и палубы касанье.
Где ж белый материк? С тобой прощанье
Седая мгла вдруг отменила,
Решеньем шефа заменила.
Грусть скоро всё-таки прошла,
Жизнь корабельная вновь потекла.
«Байкал», опять твоя команда
И девушки прекрасные твои…
Нам вновь осваиваться надо,
И мы не те уж соловьи.
Но оперу с названьем «Возвращенье»
Боярского талант создал легко.
И вот вторичное крещенье
Теперь уже недалеко.
Успех, как прежде, обеспечен,
Либретто слово метко бьёт,
Конечно, текст не безупречен,
Но крепко за душу берёт.
Недолги Антарктиды воды,
Несложен корабля расчёт.
Нам улыбается погода.
Австралия уже нас ждёт.
Но впереди чудесное явленье:
По ходу лунное затменье.
Как странно: тверди тёмный шар
На тёмном небе виден стал.
Завис загадочным и странным силуэтом,
Такой громадиной-планетой,
Которой кратеры видны…
Как жаль, мгновенья чуда сочтены.
И вот обычная луна,
Как прежде, светит нам она.
Но вот закончен наш стремительный бросок,
На горизонте виден нам Австралии мысок.
Что нам готовит странный континент,
Покажет славный город Перт.
На подступах к нему Фримантл
Свои объятья предлагает
И двери электричек открывает.
На всё про всё нам часов шесть
Часов отведено, но время есть.
Хотим увидеть магазины,
Хватаем быстро соки, вина.
Замечен языка английского акцент,
Приятный россиянину момент,
Почти как местный секонд-хэнд.
Всё интересно. Длинные сосны иголки
И кенгуру, с сумою волки.
На крышах солнца батареи
Так экономно воду греют.
И древние старушки на машинах так отважно
Хай-уай утюжат и судачат важно.
Далёкий столь осколок Альбиона
Живёт счастливо жизнью новой,
Но лёгкие тревоги облака
Знаток увидит в экономике слегка.
Но Короток так первого свиданья час.
«Байкал» пары развёл. Сзывает нас.
Теперь на север держим путь,
На Сингапур опять взглянуть.
И вот придётся вам поверить…
Второй раз, Сингапур, открыты твои двери,
Второй раз нам предписано судьбой
Пройтись по чистым улицам и скверам,
Поговорить по дружески с тобой,
Обшарить рынок твой недорогой,
Услышать звуков твоих гамму,
Осмыслив европейской головой
Гибрид культур в телепрограмме,
Ритм новой жизни в Малайстане.
Но кратко то последнее свиданье,
Нас ждёт родной Владивосток.
И корабельный винт съедает расстоянье,
И ходит качке в такт флагшток.
Обратные так быстры километры,
Команда обеспечит быстрый ход.
Когда домой идёшь, то гонят ветры,
Закончить помогают переход.
Вот так полгода за кормой,
И много нового в подкорке,
И вот на горизонте порт родной,
Владивосток стоит на горке.
Поход закончен. Очень жаль.
Полгода жизни в напряженье,
Как если б старости печаль
На время обесценила стремленье
Почти земного шара окруженья.
Приходят мысли разные герою.
И вновь прошедших дум теченье.
От вас, читатель, я не скрою,
Последней будет то строкою.
Вместо эпилога
Но прочь сомнений горьких мысли,
Не лучше ль вспомнить духа выси…
Полмира пройдено в пути,
Неужто чуда не найти.
Корабль – уже восьмое чудо света.
Смеясь километровой глубине,
Мазут сжигая, солнца древнего приветом
Навстречу движет нас волне.
Волне воды, волне мгновений
Навстречу смене настроений
При виде юности мечты –
Чудесных стран, о коих ты
Читал взахлёб и грезил парусами…
Теперь все сказки рядом. Сами
Идут, чтоб вспыхнуть вспышкой яркой,
Воспоминаньем вдруг присниться
И быть нам в будущем подарком
И недоступным насладиться.
Почувствовать себя частицей,
В которой может отразиться,
История Земли, природы краски,
И эта быль подобна сказке.
Цепочка сказочных мгновений –
Цивилизации венец…
Ты человек – природы гений,
Носитель счастья, наконец!
*)Опера-капустник "Архимед" в четырёх действиях и пяти картинах была создана на Физфаке МГУ в 1960 году и просуществовала до 2015 года. На банкете, посвящённом её постановке в ЦДЛК, Симонов выставил ящик водки, так как посчитал, что маловато б удет, а Светлов выкрикнул: "Меняю трёх Аид на одного Архимеда". Кстати, Евтушенко всё это время провалялся пьяным на диване, проспав часть эпохи золотого нашего времени. Исполнительница роли Венеры Любовь Богданова позднее конкурировала со своей тёзкой Любовью Казарновской и опробовала акустику итальянской Ла Скалы. Патриарх мировой физики Нильс Бор с женой, прослушав оперу в компании с Ландау и Лифшицем в 1961 году, потрясённый сказал: "Я спокоен за советскую фиэику. Коль так вы веселитесь, в науку трудную годитесь!"
Мне довелось быть первым "техническим директором" и осветителем оперы, в обязанности которого входило каждый день собирать труппу на репетиции в течение двух с небольшим месяцев, когда одновременно писалась и репетировалась опера с колёс
Вот первая ария Архимеда (обращение к синклиту Богов):
Позвольте, позвольте, простите за смелость,
Но должен я вам представиться здесь.
Да Архимед я!
На Пифагоровской я улице родился,
У папы Фидия наукам я учился,
Познать Вселенную с пелёнок я стремился,
И первым криком моим было "Эврика!"
Я в люльке рычагом поднял большие гири,
Я в школе знал уже, что дважды два четыре,
Дивил учителей познаньями о мире,
Да я был в школе самый первый ученик...
Но после школы теперь я взываю,
Стоя на распутье.