Пролог.
В 2007 году умерла бабушка… В моей жизни образовалась пустота, которую никто и ничто не могло – и до сих пор не может – заполнить. Понимаю, это звучит необычно: старики редко занимают в жизни молодых людей (я, правда, был уже и не так молод – тридцать лет) заметное место. Но дело в том, что бабушка и была самым необычным из того, с чем мне доводилось встречаться в жизни до этих пор…
Всем детям в нашей стране «нормальные» мамы и папы, бабушки и дедушки читают сказки про Колобка, Машу и Медведя, Лису и Журавля, Золушку и Щелкунчика. Мне тоже их читали мама и отец, его мама и папа. Бабушка же (мамина мама) читала или просто рассказывала мне совсем другие сказки: про семерых Братьев, про то, как Собака с Кошкой враждовали, про Обезьянье царство, Кувшинного человечка. Немного повзрослев, я узнал, что это были китайские и японские сказки. Как и другим детям, мама пела мне колыбельную песню, русскую колыбельную… Бабушка же на каком-то непонятном языке пела мне перед сном какие-то необыкновенные песни – заунывно-протяжные, обволакивающие звуками, как шелест листвы, или нежно-прозрачные, пронзительные, как звон колокольчиков. В те мгновения она казалась мне не моей бабушкой, а какой-то волшебницей из сказки, колдующей над моей кроваткой.
Рассматривая в книжках иллюстрации к тем сказкам, что читала бабушка, я обнаружил на них таинственные значки, которые бабушка назвала загадочным словом «и-е-р-о-г-л-и-ф-ы». Еще более загадочным мне показалось то, что у китайских и японских женщин, изображенных на этих иллюстрациях, глаза были точно такие же, как у моей мамы. Загадка эта разрешилась, когда я уже учился в третьем классе школы. После родительского собрания, состоявшегося в начале учебного года, мой друг-одноклассник по дороге в школу на следующий день, понизив голос и с трудом выговаривая незнакомое слово, сообщил мне:
– А вчера моя мама после собрания сказала моему папе, что твоя мама «полу-кров-ка»?..
Я остолбенел, не зная, как реагировать на сказанное. Если он оскорбил этим «страшным» словом маму, надо драться. А вдруг это болезнь какая-то?..
Вечером я спросил маму о том, что весь день терзало мне душу. Она весело рассмеялась и легко призналась:
– Да, это правда. Хотя и не совсем точно. Вот у твоей бабушки действительно смесь двух кровей – русской и осьмушки польской. А я «трехкровка»: наполовину китаянка, на семь шестнадцатых русская и на одну шестнадцатую полячка… В тебе, кстати, тоже смесь трех кровей, – добавила она, – только в других пропорциях.
Запутавшись в этой сложной арифметике, я со страхом и недоумением смотрел на расцарапанный незадолго до этого палец с засохшей капелькой крови на нем и думал: кто же это так незаметно забрался в меня и перемешал всю мою кровь?..
Следствием этого случая стало то, что я впервые всерьез заинтересовался, а кто же мой дедушка по маме, которого я никогда не видел, и где он. Когда я спросил об этом бабушку, ее всегда живые и яркие глаза как-то потускнели, и она сухо и кратко, как бы отметая все последующие расспросы, сказала:
– Твой дедушка – китаец, он пропал без вести… Когда ты подрастешь, я расскажу тебе о нем.
Ждать выполнения этого обещания мне пришлось долгих двадцать лет.
Учась в старших классах школы, я иногда заходил к бабушке на работу, в Институт иностранных языков, где она работала доцентом на кафедре языков Дальнего Востока, преподавая китайский и японский языки. От ее коллег я неоднократно слышал, что она – лучший специалист в этих языках в Москве, а, может быть, и в России… Мама как-то проговорилась, что у бабушки даже есть «допуск к государственным секретам», и ее нередко приглашают в качестве переводчицы на встречи представителей руководства страны с делегациями Китая и Японии.
Как легенду, у нас в семье пересказывали случай, произошедший в 1982 году. Бабушке исполнилось 55 лет, и на кафедре отмечали день ее рождения, на котором присутствовала и мама (помогала накрывать стол). Впоследствии она рассказывала, как, выслушав положенные в таких случаях здравицы, бабушка взяла ответное слово и сказала, что приняла решение уйти на пенсию. Наступившее за этим молчание опешившего от неожиданности коллектива прервал заведующий кафедрой, сорокалетний, приятной наружности мужчина. Заикаясь от волнения, он то ли в шутку, то ли всерьез заявил, что если бабушка уйдет с работы, он повесится… А затем сделал еще более шокирующую вещь: стал на одно колено и попросил бабушку стать его женой, добавив, что мечтает об этом уже пять лет, после развода со своей «бывшей»… Бабушка, потрясенная произошедшим ничуть не меньше, чем остальные присутствовавшие, попыталась обернуть все в шутку и сказала, что ради спасения жизни заведующего готова остаться на работе, но не готова жертвовать своим покоем и налаженной жизнью ради удовлетворения его второго желания…
Я не знаю, как восприняли эту историю папа и мама, а также другие люди, знавшие о ней, я же к ней отнесся совершенно серьезно, как к само собой разумеющемуся. Еще будучи ребенком, гуляя с бабушкой на улице, я замечал, как мужчины всех возрастов выворачивали головы, провожая ее взглядом. А когда наиболее смелые из них говорили ей: «Какой у вас замечательный сынок!», она молча удалялась прочь – высокая, стройная, как стебель тростника, с загадочной полуулыбкой на губах, со взглядом широко распахнутых, лучистых глаз, устремленных вдаль… Всю свою жизнь я считал себя счастливым человеком, потому что всегда был рядом с двумя самыми красивыми женщинами на свете – бабушкой и мамой.
Научная специальность бабушки – филология – стала в определенном смысле и моим призванием: я поступил на факультет журналистики, параллельно усиленно занимаясь восточными языками и мечтая после окончания университета работать специальным корреспондентом где-нибудь в восточной Азии. В день получения диплома бабушка вручила мне подарок, который в очередной раз подтвердил, что быть всегда загадкой, которую до конца разгадать не дано никому, – это ее неизбывное качество! Это была стопка общих тетрадок, оказавшихся дневником бабушки, который она вела с 1945 года!
– Есть такая китайская пословица, – сказала она, – «слова улетают, как ветер, – написанное остается». Пусть это будет у тебя. Вряд ли в моей жизни теперь произойдет что-нибудь такое, что достойно попасть сюда. Читай, и, если что-то будет непонятно, спрашивай, пока я жива… Может быть, тебе захочется когда-нибудь сделать из этого книгу. Если у тебя это получится, издай ее после моей смерти.
То, что я начал читать, потрясло меня. За каждым из где-то пространно, где-то лаконично изложенных в дневнике многочисленных фактов биографии бабушки и деда угадывались также и опущенные интригующие подробности, в совокупности порождающие у меня абсолютно обоснованное мнение: пережитого ими другому хватило бы на десять жизней!..
Именно из дневника я наконец узнал все про моего таинственного деда, которому была посвящена большая часть записей, охватывавших временной период до начала семидесятых годов. Меня очень удивило это обстоятельство: дневник бабушкин, а описывает события жизни деда. Бабушка на мой вопрос об этом ответила:
– Во-первых, после того как мы с твоим дедом полюбили друг друга, все в нашей жизни так переплелось, что составляло единое целое, а во-вторых, в жизни твоего дедушки было намного больше, чем у меня, выдающихся дел и поступков, достойных остаться в памяти потомков. Самому ему никогда не хватало времени да, уверена, и желания… думать о таких вещах, и потому я сочла своим долгом сделать это сама.
Получив после окончания университета работу в одном из московских журналов, я стал много времени проводить в командировках. Но каждый раз, возвращаясь домой, я по вечерам усаживался рядом с бабушкой и расспрашивал о всех мельчайших деталях событий, изложенных в дневнике, и записывал, записывал, записывал… Именно в один из таких вечеров бабушкино сердце перестало биться…
Осознав, что больше уже никакой факт биографии не сможет дополнить картину ее жизни, я, наконец, принялся за обработку накопленного материала, чтобы сделать то, что считал своим долгом: почтить таким образом память моей бабушки и деда. Не один год ушел у меня на то, чтобы изложить события первой части дневника в какой-то систематической форме (работа в журнале не позволяла полностью отдаться этому занятию), я много раз возвращался к написанному, вносил правки, не находя полного удовлетворения от сделанного. Я, возможно, и вообще не решился бы отдать работу в издательство, если бы мама, которой я дал прочитать рукопись, не сказала, что я вознес ее родителей на такой высокий пьедестал, что никогда не буду доволен тем, что о них написал. И добавила, что книгу нужно публиковать, потому что в ней она сама с гордостью открыла для себя отца и мать такими, каких никогда не знала.
И вот одновременно с сомнением и надеждой, что написанное будет интересно не только мне и моей семье, я представляю на суд читателя то, что получилось.
Часть 1. Новая земля
Глава 1. Куан Ли. Побег.
Растянувшись метров на сто , колонна военнопленных возвращалась к месту своего ночного пристанища – лагерю, расположенному на восточной окраине Фучжоу, в районе Мавэй. Еле переставляющие ноги после двенадцатичасового каторжного труда в карьере по добыче известняка, используемого при возведении любых строений, в том числе и оборонных сооружений, недавние солдаты армий Чан Кайши и Мао Цзэдуна, бойцы коммунистических партизанских отрядов и подполья представляли собой жалкое зрелище. Их поникшие фигуры, донельзя истощенные тела, едва прикрытые мокрыми после прошедшего днем дождя лохмотьями одежды, потухшие глаза, не видевшие ничего, кроме утрамбованной грунтовой дороги, по которой они шли, сейчас больше напоминали живых мертвецов, которых вывели на улицы города, чтобы попугать его жителей.
В отличие от работы в карьере, когда охранники-японцы, как цепные псы, рявкали на каждого, кто хоть на минуту пытался остановиться, чтобы передохнуть, сейчас конвой не сильно усердствовал в выполнении возложенных на него обязанностей и не пытался какими-то жесткими мерами ускорять движение своих «подопечных». Однако, если кто-то из пленных нарушал строй, выбиваясь вправо или влево от колонны или отставая от нее, к нарушителю порядка тут же подскакивал кто-нибудь из солдат и ударом приклада винтовки в спину приводил его «в чувство».
В этой безликой массе людей, с отрешенностью сомнамбул передвигавших ногами, обутыми в изношенные ботинки, матерчатые тапочки, и даже соломенные сандалии, выделялся один Куан Ли. Первое отличие этого двадцатилетнего парня, связанное с его необычной внешностью, бросалось в глаза всем: у него был очень высокий для китайца, особенно южанина, рост – на полголовы выше самых высоких из заключенных. При одинаковой со всеми худобе он был жилистым, как змея, и потому значительно легче, чем остальные, переносил тяготы лагерного быта. Его черные и блестящие, лукавые и одновременно умные глаза никогда не «затухали» и всегда смотрели вокруг с заинтересованным любопытством и веселой дерзостью, перемежаемой проблесками ненависти, когда он поглядывал на охранников-японцев.
О втором отличии Ли, глубоко упрятанном в его душе, не знал никто, кроме его товарища Гу Хуа, подпольщика из Наньчана, с которым они вместе были схвачены японской контрразведкой в этом городе, а затем переведены в лагерь военнопленных в Фучжоу. Только ему Ли признался, что намерен совершить побег из лагеря. Остальные его узники смирились со своей участью и жили, мечтая об освобождении в связи с надвигающимся окончанием войны (на календаре были последние дни апреля 1945 года, в Берлине советская армия добивала фашистов, все ожидали конца Второй Мировой войны в ближайшие месяцы, когда союзники перебросят свои вооруженные силы на восток и раздавят последнего члена «Оси» – императорскую Японию). Ли же дал себе клятву, что встретит Победу не в плену у врага, а в бою с ним.
* * *
Уверенность в том, что у него все получится, придавал тот факт, что он волею случая оказался в Фучжоу – административном центре провинции Фуцзянь – своей родины. В шестидесяти километрах от города, на берегу Тайваньского пролива, находилась рыбацкая деревушка, где Ли родился, и где его ждали, не зная, что он находится совсем рядом, в лагере, мать, дедушка, два младших брата и сестра. Именно отсюда, из Фучжоу, начался его личный путь к победе над японскими захватчиками.
Получив классическое образование в деревенской школе, Ли поступил в 1938 году в мореходное училище Фучжоу (в котором в свое время учился и его отец – Куан Пинчжу), а в 1941 году окончил его с дипломом судомеханика. Вступив под влиянием отца в том же году в Компартию, он сразу по завершении учебы отправился на север, где стал бойцом одного из партизанских отрядов (в котором в качестве политрука уже четыре года воевал его отец), входившего в 120 дивизию 8-й армии НРА Китая .
Каким только испытаниям ни подвергла на протяжении трех с половиной лет судьба партизана-разведчика! И в жестоких боях он участвовал, когда смерть ходила за ним буквально по пятам, и в гуще врагов приходилось находиться, когда посылаемый в различные города и поселки страны добывал необходимые для командования сведения!.. И везде и всегда ему сопутствовала удача: оказываясь в разных переделках, нередко смертельно опасных, он не только остался жив (хотя коммунистические армии несли огромные потери), но даже не был ни разу ранен. И только в декабре 1944 года везение отвернулось от него…
Отступив под натиском японцев на юг страны, китайская армия предприняла попытку мобилизовать свои ресурсы путем тактического объединения усилий военных подразделений коммунистов и гоминьдановцев , партизанских отрядов и подпольщиков в городах. Посланный в Наньчан в качестве связного для налаживания взаимодействия партизан и подпольщиков, Ли был схвачен на одной из явок японской охранкой. Также была разгромлена и значительная часть самого подполья. Позднее, уже в заключении, обсуждая с Гу Хуа случившееся, Ли пришел к выводу, что его причиной стало предательство одного из членов подполья.
Два месяца продержав Ли в тюрьме Наньчана и не сумев добиться от него в ходе жестоких допросов никаких признаний, японцы отправили его вместе с Хуа в лагерь военнопленных в Фучжоу. Ли расценил этот факт, как подарок судьбы: мало того, что его не казнили, что было наиболее ожидаемым исходом дела в его положении, но даже отправили на родину. Он внушил себе, что в этом дорогом его сердцу городе с ним не может случиться ничего плохого, и, если не терять присутствия духа, ситуацию можно развернуть в наилучшую для себя сторону…
* * *
Поставив перед собой конкретную цель, Ли старался вытеснять из головы все мысли, что отвлекали от нее, порождая состояние уныния и безнадежности: об изматывающей работе в карьере с рассвета и до заката с постоянным ожиданием удара прикладом в спину, а то и пули; о спертом, буквально удушающем воздухе барака, где триста человек вповалку спали на трехъярусных нарах; о так называемой «еде» в виде чашки вареного риса и кружки жиденького чая утром до работы и вечером после нее; наконец, о непреходящей, не отпускающей ни на минуту, иссушающей тело и душу усталости…
Вместо всего этого, думая о своем, он пытался рассчитать, как и где можно совершить побег. Познакомившись с особенностями содержания заключенных в месте своего заточения, он убедился, что осуществить задуманное в карьере и в самом лагере нереально – японская охрана действовала профессионально и дисциплинированно. Единственный вариант – время передвижения между карьером и лагерем, причем не до работы, а только после нее. С утра, когда заключенные были относительно отдохнувшими, японцы бдительно присматривали за ними. А вот на обратном пути, видя бредущее «стадо» измученных рабов, охрана позволяла себе немного расслабиться. Наиболее предпочтительным представлялось совершение побега в черте города, где нетрудно было бы найти укромное местечко, для того чтобы спрятаться и от погони охранников конвоя, и даже от возможной облавы с привлечением большего количества японских солдат, если преследование по горячим следам не даст результата.
При этом Ли честно признавался себе, что он недостаточно хорошо знаком с районом Мавэй, в котором сейчас находился. Три года его жизни в Фучжоу в период учебы проходили в районе Гулоу, там было и его училище, и общежитие, где жили учащиеся, и библиотеки, в которых так любил просиживать Ли, ставший страстным поклонником книг, и кинотеатры, и парки, в которых он гулял со своими однокашниками. Да, в Гулоу, который он знал, как свои пять пальцев, он мог спрятаться так, что его не нашли бы до конца войны!.. В Мавэе же он бывал всего несколько раз, и потому ориентировался в нем куда хуже. Но другого варианта на спасение все равно не было…
Накануне вечером произошло событие, заставившее Ли резко активизировать свои приготовления к побегу: среди заключенных стал распространяться слух, что их готовят к перебазированию. Один из арестантов, знающий японский язык, подслушал разговор двух охранников, которые говорили о том, что поступил приказ в течение ближайших дней переправить всех находящихся в лагере пленных на Тайвань. У этого распоряжения было две причины. Первая – общего плана – состояла в том, что японская армия под ударами китайских сухопутных сил и американских военно-воздушных стремительно теряла свои позиции и отступала на север страны. Вторая – более конкретная – была в том, что Тайхоку , и прежде всего его порт и находящаяся поблизости от города крупная база ВВС, в последнее время все чаще стал подвергаться бомбардировкам американской авиации, и потому требовалось срочное создание новых оборонительных сооружений. Дармовая рабочая сила в лице военнопленных вполне подходила для этих целей.
* * *
Услышав новость, Ли понял, что тянуть с побегом дальше невозможно: если он окажется на острове, то не только его планы, но и жизнь вообще окажутся под угрозой. Ему хорошо было известно правило японцев: если пленных китайцев привлекали к строительству военных объектов, то после окончания работ всех их уничтожали…
Когда после вечерней переклички Ли вместе с Хуа улеглись на свои места на нарах, между ними состоялся такой разговор.
– Дальше тянуть некуда, – шептал Ли на ухо товарищу. – Завтра же надо бежать. Ты не передумал?
– Я не могу, – после некоторого молчания отозвался Хуа.
– Как не можешь!? – чуть не закричал Ли, но тут же осекшись, горячо зашептал. – Ты же всегда этого хотел.
– Друг мой, Ли, – с болью в голосе ответил Хуа, – я и сейчас этого хочу, даже больше, чем раньше. Но я не смогу этого сделать. Я никак не ожидал, что работа в карьере так подкосит меня. После каждого рабочего дня я почти полутруп. У меня просто не хватит сил, чтобы убежать. И поэтому я для тебя стану обузой. Из-за меня и тебя поймают…
Ли на какое-то время задумался, а потом нерешительно продолжил:
– Но ты ведь понимаешь, что если нас увезут на Тайвань, мы оттуда никогда не вернемся…
– Конечно, понимаю. Поэтому ты должен бежать в любом случае.
– А как же ты?
– Значит, такая моя доля… Но тебе я помогу, – тут же добавил Хуа.
– Каким образом?
– Я отвлеку на себя охрану, чтобы тебе легче было скрыться. Для этого, когда мы войдем в город, я затею драку с гоминьдановцами. Конвой бросится нас разнимать, а ты в это время сбежишь…
Обдумывая сказанное, Ли пришел к выводу, что предложенный Хуа план действий может действительно ему очень помочь. Взаимоотношения пленных в лагере были таковы, что, в одинаковой степени ненавидя японцев, чанкайшисты и коммунисты одновременно ненавидели и друг друга (это было одной из главных причин того, почему вооруженные силы китайцев, на протяжении войны иногда превосходившие в численности японскую армию чуть ли не в десять раз, очень часто терпели от нее поражение!). Между заключенными этих двух групп нередко возникали ссоры, перераставшие в драки. Если это происходило во время работы в карьере, солдаты тут же жестоко подавляли конфликт – ничто не должно было снижать производительности труда. Если драка начиналась в лагере, охрана какое-то время наблюдала за ней, получая удовольствие от зрелища, а потом загоняла нарушителей дисциплины в барак, а затем и на нары, заставляя лежать на них, не вставая, до утра. Ссор во время прогона пленных из карьера в лагерь еще никогда не было, и поэтому конвой в необычной ситуации мог растеряться. А это было на руку Ли. Обсудив с Хуа все детали намечаемого на завтра плана, он, несмотря на возбуждение, связанное с ожиданием перемены своей участи, крепко заснул…
* * *
И вот теперь то, о чем вчера договаривались два товарища, нужно было незамедлительно исполнить. Колонна уже двигалась по улицам города, приближался тот участок пути, который Ли наметил в качестве места для начала действия. Гу Хуа, специально в этот раз вставший не в одну шеренгу с ним, а на три ряда вперед, рука об руку с одним из гоминьдановцев, уже несколько раз быстро оглянулся на Ли, ожидая, когда тот махнет ему головой. И вот, наконец, получив нужный сигнал, он с возмущенным криком резко толкнул того, кого избрал целью своей провокации, повалил его на землю и стал охаживать кулаками. Сначала находившиеся вокруг них арестанты опешили от неожиданности и какое-то время пассивно наблюдали за происходящим, но вскоре партийная солидарность взыграла в обеих группах заключенных, и началась всеобщая свалка…
Конвоиры тоже были ошеломлены произошедшим и, как и надеялся Ли, совершили оплошность: разнимать дерущихся бросились не только те солдаты, которые находились непосредственно рядом с местом события, но и те, что шли впереди и позади него. Воспользовавшись возникшей суматохой, Ли стал перемещаться в хвост колонны и, дождавшись, когда количество охранников, задействованных в наведении порядка и, значит, отвлекшихся от наблюдения за остальными пленными, стало максимальным, резко выскочил из колонны и что есть сил припустил в переулок, примыкавший к дороге, по которой проходили заключенные.
Ему удалось пробежать метров шестьдесят, прежде чем раздался первый выстрел, означавший, что кто-то из охранников заметил убегающего арестанта. Ли понимал, что начальнику конвоя потребуется еще какое-то время, чтобы дать необходимые команды подчиненным, разделяя их на две группы: одну для организации поимки беглеца, а вторую для удержания в повиновении всех остальных заключенных. По тому, как сзади послышался треск выстрелов, но летящих пуль вокруг себя он не почувствовал, Ли сообразил, что конвой решил в первую очередь привести в покорность арестантов, а потом уже бросаться в погоню. Все это позволило ему отбежать от места события почти на триста метров.
Стрельба породила переполох в том районе, по которому он бежал. В некоторых домах подняли лай собаки (видимо, в них жили достаточно зажиточные люди, раз позволили себе до сих пор их не съесть), в других – им компанию составили кудахчущие куры. Из многих ворот и из-за плетеных из бамбука изгородей с опаской выглядывали перепуганные лица обитателей домов, возможно, решивших, что в городе начались активные военные действия. Они с недоумением провожали глазами бегущего мимо них необыкновенно высокого человека в развевающихся от быстрого бега лохмотьях. Никто из них не попытался предложить ему укрытие. Да Ли и не согласился бы на это, даже если б кто-то и решился на такой шаг: слишком много глаз его видели, и, наверняка, нашелся бы кто-нибудь, кто, желая услужить оккупантам, донес бы на соседа.
Ли рассчитывал наткнуться на какое-нибудь нежилое строение, где можно было бы укрыться хотя бы на час, до наступления темноты – лучшей союзницы в затеянном им деле. И вот, когда он уже начал выдыхаться от быстрого бега, недалеко от места пересечения переулка перпендикулярной улицей Ли увидел справа от себя что-то похожее на артельную мастерскую по ремонту сельскохозяйственного инвентаря. За невысоким дощатым забором на ее рабочем дворе площадью приблизительно сорок на тридцать метров в полном беспорядке располагались жатки, плуги, бороны, разнокалиберные металлические и резиновые колеса, какие-то оси и прочие запчасти, о назначении которых Ли не имел ни малейшего представления. В дальнем углу двора высилась груда ржавого металлолома. Возле въездных ворот, сейчас закрытых по причине окончания рабочего дня, стоял покосившийся домик, вероятно, место пребывания артельного начальства и хранения рабочего инструмента.
Остановившись, Ли на мгновение задумался, спрятаться ли ему здесь или продолжить бегство на более далекое расстояние, но проблема разрешилась сама собой. Он услышал, как над его головой веселым стрижом пролетела пуля. Ли обернулся назад и увидел приблизительно в двухстах пятидесяти-трехстах метрах от себя пять или шесть неясных фигур своих преследователей. Один из них, приостановившись на несколько секунд, видимо, даже не рассчитывая попасть, а просто так, для острастки, выстрелил в него. Недолго думая, Ли одним прыжком перемахнул через забор и начал метаться среди сельхозтехники, ища укрытия понадежней. Однако вскоре понял, что ничего лучше свалки металлолома он не найдет. Приподняв несколько листов ржавой жести, лежащей с краю, он постарался протиснуться как можно глубже в середину кучи, не обращая внимания на то, что царапает себя острыми краями кусков металла, а потом этой же жестью прикрылся.
Оказавшись в укрытии, Ли стал лихорадочно оценивать свое положение. Его преследователи не могли не заметить, что он исчез из переулка. Но для них, находившихся на довольно значительном расстоянии, это могло означать, что он либо спрятался где-то в нем, либо повернул на поперечную улицу, до которой оставалось меньше тридцати метров. И вот эта возможность второго варианта давала Ли дополнительный шанс на удачный исход дела: даже если японцы решат обыскивать какой-то участок переулка, они не смогут быть уверены, что беглец не скрылся на примыкающей улице. Им придется или распылять свои силы, чтобы перекрыть большую территорию поиска, или, скорее, вызывать подкрепление, чтобы оцепить весь район и уже завтра, с рассветом, начинать систематически его прочесывать.
Не прошло и полминуты, когда Ли услышал топот ботинок солдат конвоя, приближающихся к мастерской. Вскоре раздалась отрывистая команда на японском, а потом кто-то стал стучать прикладом винтовки в ворота и выкрикивать уже на китайском:
– Немедленно открыть ворота! Немедленно открыть ворота!
«Кому они кричат? – подумал Ли. – На территории же никого нет».
Но он ошибся. Хлопнула дверь в домике, а затем заскрипели и ворота. Ли услышал чей-то старческий голос, подобострастно спрашивающий, чем он может быть полезен господам японским солдатам. На лбу Ли выступил холодный пот: он понял, что совершил роковую ошибку. Решив, что по окончании рабочего дня в мастерской никого нет, он не подумал о стороже, который, как оказалось, сидел в домике и, конечно же, через окошко видел, как некий незнакомец перепрыгивал через забор, потом метался по двору мастерской и, наконец, спрятался в куче металлолома. Ли почти не сомневался, что старик сейчас его выдаст.
Однако тот поступил совершенно неожиданно. На вопрос того, кто стучал в ворота, нет ли на территории, занимаемой артелью, сбежавшего военнопленного, старик все так же подобострастно и с искренностью в голосе стал уверять, что видел, как какой-то очень высокий китаец, точно демон, пролетел мимо домика и скрылся за поворотом на соседнюю улицу.
Опять раздалась команда на японском, и Ли услышал топот убегающих ног. Боясь поверить в случившееся, он, затаив дыхание, ожидал, что же будет дальше. И вскоре услышал, как по рабочему двору кто-то ходит, причем это был не один человек, а как минимум двое. Один из них двигался быстро, звонко цокая при ходьбе набойками ботинок, если они наступали на что-то металлическое, а второй медленно плелся, тихо шаркая по неровностям почвы матерчатыми тапочками.
– А что вы здесь хотите найти, господин солдат? – раздался все тот же старческий голос.
– Не твое дело, старик! – раздалось в ответ.
Ли понял, что старший в группе преследования решил все-таки подстраховаться и приказал одному из подчиненных осмотреть территорию. Он услышал шаги японца совсем рядом со своим убежищем, и вслед за этим раздался резкий удар по листу жести… Ли буквально оглох от внезапного грохота и еле сдержался, чтоб не вскрикнуть…
– Да сюда даже кошка не залезет, не то, что взрослый мужчина, – снова раздался голос старика.
Японец что-то буркнул в ответ на своем языке и направился в сторону ворот. Туда же, видимо, двинулся и сторож, потому что через некоторое время ворота снова заскрипели, и наступила тишина. Переведя, наконец, дыхание, Ли стал ждать, что же будет дальше. Минут через десять он снова расслышал приближающиеся к его укрытию шаркающие шаги, а затем и голос:
– Юноша! Ты меня слышишь? Тот солдат, который обыскивал только что рабочий двор, сейчас стоит на перекрестке улиц. Наверное, теперь это его пост. Он наблюдает за движением по переулку. Когда совсем стемнеет, тебе надо будет уходить отсюда. Пока сиди здесь. Когда можно будет выйти, я скажу тебе.
В груди Ли потеплело: этот незнакомый старик, рискуя собственной жизнью, отвел от него беду.
– Спасибо, дедушка! – взволнованно прокашлявшись, негромко отозвался он.
Темнота быстро наступала. Через завалы металла Ли почти уже ничего не видел. Вместе с чернотой надвигающейся ночи на окрестности наваливалась и тишина: вместе с обитателями района, отходившими ко сну вместе с последними лучами солнца, замолкала и принадлежавшая некоторым из них немногочисленная домашняя живность. «Скоро надо будет уже выбираться из этого укрытия и искать другое, – рассуждал Ли. – Даже хотя бы для того, чтобы не подвергать опасности этого доброго старика. Только вот где его, это укрытие, найти? Командир группы преследования, наверняка, уже вызвал подкрепление. Скоро район, прилегающий к переулку, оцепят и с рассветом начнут его тщательную “зачистку”. Шансы спрятаться в этом случае станут ничтожными. Рассчитывать на удачу можно только в темное время суток».
Через какое-то время он снова услышал приближающиеся к его убежищу тихие шаги старика. Остановившись рядом, тот шепотом произнес:
– Пора тебе вылезать, юноша. Только это надо сделать как можно тише. В нашем районе по ночам такая тишина, что любой громкий звук тотчас будет услышан японцами. Подай голос, где ты находишься, и я постараюсь осторожно убрать то железо, которое тебя прикрывает.
Ли опять восхитился умом и опытом старика, которого ему на счастье послала судьба. Он понимал, что без него ему ни за что бы не удалось бесшумно выбраться из укрытия. Обозначив голосом место своего присутствия, он, обреченный только на пассивное ожидание дальнейшего развития событий, был вынужден запастись терпением и уповать на помощь своего спасителя. Если на то, чтобы спрятаться, ему понадобилось не больше минуты, то на освобождение ушло не менее получаса. Но цель того стоила. Старик работал так тщательно и аккуратно, что даже Ли слышал только легкое царапание кусков металла друг о друга, которое, конечно же, не могло привлечь внимание посторонних людей. Наконец, дело было закончено, и Ли с предельной осторожностью и ловкостью змеи выполз из своего убежища.
Только теперь при свете полной луны он рассмотрел того, кто подарил ему надежду на жизнь, – сутулого старика неопределенного возраста, на голову ниже его ростом, с жиденькой бородкой и серебристыми то ли от природы, то ли от специфического освещения волосами на голове. Не сдерживая чувств, Ли обнял его, прижав к груди тщедушное тело.
– Спасибо, дедушка!.. Если останусь жив, вернусь к вам после войны и отблагодарю, как смогу…
– Не стоит об этом, сынок. Как же я мог не помочь тебе? У меня четыре сына воюют с японцами. Не знаю, живы ли еще…
– Конечно, живы, дедушка! – горячо зашептал Ли ему на ухо. – Вы только верьте, и они обязательно вернутся…
– Да я верю, верю… Что мне еще остается?.. Да что обо мне говорить? Давай думать, что с тобой делать. Ты видишь, какая луна на небе? Все как на ладони видно. Если ты сейчас выйдешь в переулок, тебя сразу заметит тот, что стоит на перекрестке. И тишина в округе для тебя сейчас опасна. Тебе бы надо перебраться на соседние улицы, чтобы выйти из кольца окружения. Это можно сделать, только перебираясь через дворы и огороды. Но ты ведь здесь ничего не знаешь, плохо ориентируешься на местности, особенно ночью, и обязательно где-то поднимешь шум, который услышат японцы и схватят тебя…
Слушая старика, Ли признавал справедливость этих предостережений. Его мозг опытного лазутчика, побывавшего не в одной переделке, сейчас с неумолимой четкостью рассчитывал все «за» и «против» того или иного выхода из ситуации. Старик понял, чем он занят, и, умолкнув, ждал его решения.
– Я думаю, – наконец, проговорил Ли, – что мне ничего не остается, как сделать что-то такое, чего японцы от меня совсем не ждут. Они думают, что я буду от них убегать и прятаться, а я сделаю совершенно другое: уйду от них через их же кольцо окружения…
– Это как же, сынок? – удивленно произнес старик.
– Подробности вам лучше не знать, дедушка, – слегка улыбнулся Ли.
Он уже заметил, что та сторона переулка, на которой он находился, была погружена в тень от домов, изгородей, деревьев, кустов. Он решил под покровом этой тени ползком добраться до перекрестка переулка и пересекающей его улицы, а там, в зависимости от обстановки, либо при возможности миновать охранника переползти по-пластунски и улицу, либо при невозможности миновать охранника «устранить» его, а потом все равно переползти улицу… Ли прекрасно понимал, что второй вариант куда более вероятен, но это его не смущало. Он был уверен, что фактор внезапности, его физическая сила и определенная подготовка в рукопашном бое позволят ему без лишнего шума справиться с одним, пусть и вооруженным, японцем…
– Дедушка, – обратился Ли к сторожу, – вы сейчас идите в домик и не выходите из него, что бы ни произошло. Если вас потом будут допрашивать, вы ничего не видели и ничего не знаете…
– Да будет с тобой Небо , сынок, – проговорил старик и засеменил в свою сторожку.
* * *
Ли, пригибаясь, прокрался между лежащими на земле сельхозпринадлежностями к забору мастерской, на мгновение остановился, мысленно настраиваясь на предстоящее действие, медленно выдохнул воздух, а затем, распластавшись на вершине ограды, бесшумно сполз по ней на землю. Оказавшись в тени забора, он медленно двинулся по направлению к перекрестку, руками ощупывая перед собой почву, чтобы убрать с нее возможные предметы, могущие издать нежелательный шум.
Подползая к перекрестку, Ли напрягал зрение, пытаясь обнаружить солдата, оставленного здесь, по словам старика, на посту. Однако на освещенной луной части дороги его не было, не обнаруживался его силуэт и в тени у углового дома. Сердце Ли забилось сильнее: неужели ему так повезло?! Может быть, пост сняли совсем… Может быть, охранника на время отозвали с него… Может быть, наконец, он сам отошел куда-то по какой-то нужде… У Ли появился реальный шанс, не привлекая к себе внимания, пересечь поперечную улицу и скрыться подальше от места облавы! Вдохновленный неожиданной удачей, Ли быстрее задвигал телом и… ударился головой в чьи-то ноги… В глаза брызнул луч электрического фонарика. Ли машинально попытался закрыться от него рукой, но тут же получил прикладом винтовки сильный удар в голову… Свет раздробился на тысячи блестящих светлячков, а затем все погрузилось в кромешную тьму.
Потеряв сознание, Ли уже не слышал криков солдата, призывавшего к себе остальных участников облавы, не ощущал ударов, которые наносили ему ногами прибежавшие на этот крик охранники лагеря, не чувствовал, как его тащили в лагерь за руки и за ноги четверки конвоиров, несколько раз сменявшие друг друга, наконец, не помнил, как уже в лагере его бросили на земляной пол какой-то клетки…
Глава 2. Сиро Мацуи. Предательство.
Майор Сиро Мацуи, лежавший на набитом рисовой соломой тюфяке, брошенном прямо на землю, проснулся от громких, возбужденных голосов и несколько раз полоснувших ему по лицу лучей фонариков в руках охранников. Рядом с его «камерой» происходила какая-то непонятная возня: несколько солдат пытались затащить в соседнюю клетку чье-то громоздкое тело. Для этого двое охранников сами пролезли через дверцу внутрь нее и, схватив лежащего неподвижно на земле человека за руки, потянули его на себя. Двое других солдат помогали им снаружи, приподняв ноги нового узника «камеры» и проталкивая их вперед. Наконец эта нелегкая работа была выполнена, охранники из клетки вылезли наружу, один из них повесил на дверцу замок, и все они, облегченно вздохнув, отправились восвояси.
Мацуи попытался рассмотреть своего нового соседа, но у него ничего не получилось. «Камеры», в которых находился он, а теперь еще и «новоприбывший», на самом деле представляли собой в прежние, довоенные, времена не что иное, как собачьи вольеры, рассчитанные, видимо, на крупные породы – разводимые для охраны, а не для еды , – три на три метра площадью, полутораметровые бамбуковые стены с узкой дверцей метровой высоты, земляной пол и дощатая, слегка наклонная крыша, укрывавшая обитателей клеток от дождя. Сейчас именно эта крыша, не пропуская лунный свет, мешала Мацуи разглядеть того, кто таким странным образом «поселился» рядом с ним.
Оставив попытки удовлетворить свое любопытство, он вновь улегся на тюфяк и попытался заснуть. Но сон не шел. Последние две недели Мацуи вообще постоянно, и днем, и ночью, пребывал в каком-то странном состоянии – полубодрствования-полусна. Связано это было с произошедшим в середине апреля событием, разделившим его жизнь на две части: на «до» и «после»…
* * *
Будучи офицером-переводчиком политуправления армии, майор Мацуи был временно прикомандирован к пехотной дивизии, ведшей бои в провинции Фуцзянь. После одного из столкновений с противником была взята в плен группа китайских солдат. Командир дивизии полковник Фуджи вызвал к себе Мацуи и приказал отправиться в батальон, захвативший пленников.
– Майор, – наставлял он Мацуи, – вы особо там не усердствуйте. Ваша поездка – чистая формальность. Вряд ли пленные смогут что-то нам сообщить полезное. Ситуация на фронте меняется каждый час. Если выясните, что информация, которой располагают китайцы, нам не интересна, просто расстреляйте их…
– Как расстрелять?! – ошеломленно отозвался Мацуи.
– А так… расстрелять. Вы что, не понимаете, что происходит? Наши войска каждый день отходят на несколько километров… Нам некогда заниматься пленными, да и содержать их негде… А так мы хотя бы на несколько десятков человек уменьшим численность нашего противника.
– Но почему расстреливать должен я? Я – переводчик, а не палач!
– Вы прежде всего офицер императорской армии, находящийся на передовой... – повысил голос Фуджи, поднимаясь со стула, на котором до сих пор сидел, – и обязанный беспрекословно выполнять приказы командира!..
– Мой командир – начальник политуправления армии генерал Хашими, – попытался возразить Мацуи. – И я хотел бы получить подтверждение приказа от него.
– Ну что ж! – закричал Фуджи, выходя из себя, – вы будете доставлены к генералу сегодня же… под конвоем… и с моим рапортом.
Через три часа доставленный в штаб армии на попутной машине майор Мацуи стоял перед генералом, который, читая рапорт командира дивизии, постепенно багровел лицом.
– Как прикажете это понимать? – наконец, произнес он медленно зловещим шепотом.
– Там все сказано, господин генерал, – в душе Мацуи боролись чувство врожденной почтительности перед старшим по возрасту и положению и желание отстоять собственную позицию. – Я – профессор университета, филолог-китаист призвался в армию его Императорского Величества для того, чтобы быть полезным в деле налаживания контактов с местным населением в интересах моей страны, а не для того, чтобы расстреливать это население…
– Вы – слюнявый идеалист! – возвысил голос Хашими. – Когда вы добровольно решили пойти в армию… Вы ведь добровольно пошли? Вас ведь, как профессора, никто не мог насильно призвать. Ведь так?.. Так вот, когда вы решили пойти в армию, ведущую войну с превосходящими силами врага, вы должны были забыть, что вы профессор, что вы филолог, что вы интеллигент. Вы должны были помнить, что на вас погоны офицера императорской армии, что вы представитель древнейшего самурайского рода из клана Токугава, что вы, наконец, племянник одного из самых выдающихся японских полководцев Иванэ Мацуи!..
Призвав вас в ряды армии, нация ждала от вас не «налаживания контактов» с китайской саранчой, а уничтожения ее для освобождения жизненного пространства для ваших соплеменников, столетиями ютящихся на маленьких островах!.. В то время как по всему фронту идут тяжелейшие бои с врагом, вы смеете нести какую-то интеллигентскую чушь и не выполнять приказы!..
– Простите, господин генерал, – Мацуи решился прервать начальника. – Я считаю вас умным человеком, и потому ни за что не поверю, что вы не отдаете себе отчет в том, что происходит.
– Что вы имеете в виду? – оборвавший на полуслове свой раздраженный монолог, Хашими настороженно смотрел на подчиненного.
– Вы прекрасно понимаете, что война фактически уже проиграна… Не сегодня-завтра русские, американцы и англичане добьют Гитлера и всей своей мощью ринутся на нас. Если мы за восемь лет не смогли справиться, как вы выразились, с «китайской саранчой», то против «союзников» нам не продержаться и нескольких месяцев…
– Вы паникер и предатель! – возмущенно, но уже без ложного пафоса отозвался Хашими.
– Вы ошибаетесь, господин генерал. Паника и трезвый расчет – это разные вещи. Вы знаете, что на Ялтинской конференции было принято окончательное решение о проведении суда над военными преступниками фашистской Германии. Неужели вы думаете, что здесь, у нас, все будет по-другому?
– Намекая на то, что самым преданным своему императору офицерам грозит суд врагов, вы забываете о традиции нашего народа, которая позволяет тем, в ком живет дух самурая, в любых условиях сохранить свою честь.
– Да, конечно, многие наши военные решат эту проблему путем харакири. В конце концов, это их дело. А я отказался расстреливать пленных, потому что не хочу превращаться в военного преступника. И я прошу вас не вынуждать всех, кто сейчас находится в армии, совершать преступления, а потом делать харакири: потомки вам этого не простят…
– То, что вы говорите, – это позор! По законам военного времени и с учетом сложившейся на фронте обстановки я мог бы приказать расстрелять вас без суда и следствия. Только из-за моего глубочайшего уважения к вашему дяде Мацуи-сану я передаю ваше дело в трибунал. Пусть он решает вашу судьбу.
Неделю Сиро Мацуи находился на гауптвахте, а затем был отправлен в лагерь Фучжоу. В приказе, полученном начальником лагеря, было сказано о необходимости содержания его отдельно от всех заключенных, но без какого-либо послабления режима. Предписывалось недопущение совершения майором Мацуи самоубийства. Вместе со всеми остальными заключенными лагеря (в соответствии с другим полученным приказом) он должен был быть переправлен на Тайвань, а там передан гарнизонному военному трибуналу Тайхоку.
* * *
Все эти последние две недели Мацуи терзал себя раздумьями: как же он, проживший на этом свете сорок пять лет, всегда считавший себя умным, предусмотрительным, осторожным в словах и поступках человеком, оказался в таком положении? И днем, и ночью в его сознании в хаотичном круговороте мелькали воспоминания о событиях далекого и не очень далекого прошлого, его научных занятиях, приведших к неожиданным теоретическим и практическим выводам, беседах с дядей Иванэ и сыном Такеши, которые перевернули его привычный образ мышления, идейные ценности и жизненные установки…
Эпоха Мэйдзи , преобразившая до основания традиционный уклад жизни японцев, нашла свое яркое отражение и в жизни рода Мацуи. Как рассказывал Сиро его отец – Кендзи Мацуи, в семье деда бушевали нешуточные страсти относительно тех перемен, которые совершал в стране император. Некоторые дети, например, шестой сын в семье, Иванэ – будущий военачальник, – бредили самурайскими традициями уходящего в прошлое времени. Он же – Кендзи, – будучи старшим из детей, горел желанием попробовать себя в ранее невозможном деле – предпринимательской деятельности.
В семье самого Кендзи Мацуи новые идейные веяния пустили еще более глубокие корни. Старший брат Сиро – Тако – пошел по стопам отца, занимаясь на их семейном предприятии – конезаводе – разведением элитных пород лошадей, завозимых со всего света, для военно-политической и промышленной аристократии, а также поставкой лошадей и снаряжения для нужд армейской кавалерии. Сам Сиро выбрал для себя такой жизненный путь, который превратил его в «белую ворону» среди многочисленных членов рода Мацуи, мужская часть которого предпочитала заниматься политической, дипломатической, военной деятельностью, а также бизнесом. Окончив императорский университет Кюсю в Фукуоке, он стал впоследствии его профессором по кафедре китайской филологии. Умерший в 1935 году отец, как это было принято, оставил все свое состояние старшему сыну, но при этом сделал в завещании распоряжение, чтобы Тако отдавал определенный процент от прибыли конезавода своему младшему брату. По этой причине Сиро, хотя и относился теперь к разряду университетской интеллигенции, был, тем не менее, достаточно состоятельным человеком, в отличие от своих коллег по работе.
Сиро с детства легко давались языки: помимо японского и шести диалектов китайского он сносно владел также английским и русским языками. В 20-30-х годах он немало попутешествовал, посетив русский Дальний Восток, Маньчжурию, где почти год прожил в Харбине, постоянно общаясь с китайцами, русскими, англичанами, а также побывал в большинстве провинций восточной, приморской части Китая. Глубокий интерес к выбранной профессии превратили его со временем в известного специалиста по китайской филологии, к тому же прекрасно знакомого с культурой этого народа в целом.
Будучи искренним патриотом своей родины, Сиро Мацуи, как ученый, в то же время старался объективно оценивать степень развитости культур разных народов и масштаб их влияния на культуру Японии. Как китаист, он не мог не признавать, что, несмотря на «островную замкнутость», превратившуюся на многие столетия в стержень национальной политики его страны, китайская культура оказала огромное влияние на самые разные стороны жизни японцев, начиная от религиозных воззрений , особенностей языка (а значит, и мышления) и кончая многочисленными сходными для двух народов чертами устройства государственной, социальной и бытовой сфер.
Это убеждение сформировало во многом его личное мировоззрение. Трезвый научный взгляд на действительность, хотя и не сделал его атеистом, но и фанатизма в его отношении к религии не было никакого. Владея глубокими знаниями об идейных первоисточниках синтоизма, он рассматривал его, а также конфуцианство и буддизм не столько как системы верований в некие священные вещи, сколько как своды нравственных заповедей и наставлений для духовной жизни, пригодных для любого нормального человека, к какой бы национальности он ни относился. Это позволяло ему без всякого внутреннего сопротивления заимствовать в любой из трех религий те положения, которые наиболее отвечали сложившимся у него практическим жизненным установкам и, так сказать, «психической организации».
Когда в тридцатые годы в стране стала набирать силу «партия войны» в лице представителей военно-политической верхушки общества, уговаривавших императора Хирохито совершить ряд «победоносных» войн с целью расширения территории за счет соседей – Китая, Кореи, ряда близлежащих островов и тем самым решения проблемы катастрофической нехватки материальных ресурсов для развития экономического потенциала нации, Сиро Мацуи начал терзаться двойственными чувствами. С одной стороны, мечтая о счастливом будущем своей родины, он не видел иного пути его достижения помимо широкого доступа к материальным богатствам и человеческим ресурсам других стран (прежде всего Китая). С другой стороны, он успокаивал свою совесть надеждой, что руководству страны достанет мудрости совершить такую экспансию по образцу действий, совершенных некогда Римской империей по отношению к Греции: захватывая новые территории, сохранять и преумножать культурные достижения завоеванного народа…
Эта… «идеалистическая» часть его представлений очень быстро показала свою утопичность. Несмотря на цензуру, введенную военным ведомством в печатных изданиях, Мацуи, владея иностранными языками, имел возможность извлекать интересовавшую его информацию из разных источников, что позволило ему быстро понять: японские войска ведут себя на завоеванных территориях отнюдь не как представители цивилизованной нации… Это стало ясно уже в ходе захвата Маньчжурии в 1931-1932 годах, но особенно отчетливо проявилось, когда в 1937 году Япония развязала войну в Китае, и достигло своего апогея через четыре года, после подписания ею Тройственного Пакта и вступления во Вторую Мировую войну.
Последней каплей в преодолении ура-патриотических иллюзий Сиро Мацуи стало событие, произошедшее в июле 1938 года, когда многие представители их рода съехались в городок Атами в префектуре Сидзуока, в семейное поместье дяди Иванэ, чтобы отметить его шестидесятилетие. Незадолго до этого генерал Мацуи был смещен с поста командующего Центрально-китайской экспедиционной армией (созданной на базе Центрально-китайского фронта, захватившего в декабре 1937 года Шанхай и столицу Китая Нанкин) и отправлен в отставку.
Хотя в японской печати был введен жесточайший запрет на не прошедшее цензуру освещение того, как происходили операции по овладению Шанхаем и Нанкином, Сиро попала в руки американская газета, в которой сообщалось, что японские войска совершили в Нанкине зверское побоище его жителей… Пребывая в доме дяди, он смог остаться с ним один на один. Изображая искреннее недоумение, Сиро поинтересовался, почему после столь блистательных побед на фронте дядя Иванэ был отправлен в отставку… Реакция на вопрос его поразила: он никогда, ни до, ни после этого дня не видел дядю в таком растерянном состоянии… Тот долго молчал, уставясь в одну точку и как бы мысленно взвешивая те слова, которые собирался сказать, и наконец, произнес:
– Видишь ли, сынок (после смерти своего брата Кендзи Иванэ-сан называл его детей своими сыновьями)… Война – жестокая вещь, в ней приходится совершать поступки, о которых потом не хочется вспоминать… Мне поручили возглавить армию в войне с народом, многократно превосходящим нас по численности. Для того, чтобы наилучшим образом выполнить возложенную на меня императором миссию, я счел необходимым провести «акцию устрашения», чтобы отбить у китайцев охоту сопротивляться нам… С этой целью при захвате Нанкина я приказал не брать пленных…
Должен, однако, заметить тебе, что я сам не присутствовал в городе во время тех событий. У меня обострилась моя почечная болезнь, и я отбыл на лечение, временно передав командование армией своему заместителю. Во время моего отсутствия акция вышла из-под контроля… и число жертв оказалось значительно больше, чем ожидалось… Мне поставили это в вину и отправили в отставку. Поверь, сынок, я очень сожалею, что так произошло…
Сиро ничего тогда не сказал дяде, но, когда по возвращении в Фукуоку он смог раздобыть английскую газету, в которой писалось, что число жертв в Нанкине составило по разным оценкам от двухсот до трехсот тысяч, что японцы убивали не только тех китайских солдат, которые пытались сдаться в плен, но и мирных жителей без разбору – стариков, женщин, детей, что ради сбережения боеприпасов они не расстреливали их, а резали – ножами, мечами и штыками, что было изнасиловано более двадцати тысяч женщин всех возрастов – от маленьких девочек до старух, что резня продолжалась не две недели, которые дядя Иванэ находился на излечении, а полтора месяца, ему стало понятно, что генерал в отставке Иванэ Мацуи отчасти солгал, отчасти умолчал о том, что произошло на самом деле!..
С этого момента Сиро постоянно чувствовал в себе раздвоение личности. Идя каждый день на работу в университет, он настраивал себя на то, чтобы в глазах окружающих выглядеть абсолютно лояльным по отношению к распространяемым официальной пропагандой ценностям империи, чтобы во время лекций, говоря о культуре Китая, не сказать студентам что-нибудь такое, что могло бы быть воспринято, как неоправданная доброжелательность по отношению к этой стране и, соответственно, как антипатриотизм по отношению к своей собственной отчизне. Возвращаясь домой, он сбрасывал с себя эту личину «для внешнего пользования», превращаясь в того, кто мог трезво и честно оценивать происходящее вокруг. Такая двойная жизнь, наверное, быстро привела бы его к нервному расстройству, если б он не имел возможность выплескивать свои настроения вовне, снимая «градус психического напряжения». К счастью, у него такая возможность была: рядом с ним был человек, которому он мог откровенно говорить обо всем – его жена Сатико.
Сиро был счастлив в семейной жизни, потому что и здесь поступил, нарушая традиции рода: женился на девушке не из своего круга, которую по обычаю подбирали родители, а на своей однокурснице по университету, дочери школьного учителя. Как выяснилось уже после свадьбы, жена была слаба здоровьем. Их первенец – Такеши – родился хилым ребенком и много болел в первые годы жизни. Второй ребенок – девочка – умерла при родах, третий – тоже девочка, родившаяся через три года после первой и даже успевшая получить имя, Тина, – умерла через несколько дней после рождения. Сиро понял, что больше детей у них не будет, и перенес всю свою нерастраченную любовь к детям на единственного сына. При этом, в отличие от других мужчин, которые поставили бы своей жене в вину неспособность рожать детей, и особенно мальчиков, он продолжал нежно любить и свою Сатико.
Она была умна и при этом безгранично предана своему мужу, всегда поддерживая его во всех делах, намерениях и настроениях. Когда у Сиро окончательно раскрылись глаза на происходящее в стране, она безоговорочно приняла его прозрения как свои собственные. Именно присутствие рядом этой родственной души делало жизнь Сиро не такой мучительной. Но в декабре 1940 года судьба нанесла ему сокрушительный удар: Сатико совершенно необъяснимым образом заболела крупозным воспалением легких и через две недели умерла!.. Сиро остался один на один со своими мыслями…
Через полгода ситуация еще более усугубилась: его сын Такеши, окончив инженерно-механический факультет университета, получил от корпорации «Мицубиси» приглашение на работу на военном заводе в Нагасаки в качестве инженера по производству артиллерийских орудий. Сын с радостью принял это приглашение (найти во время войны высокооплачиваемую работу по профессии – было большой удачей). Сиро не стал препятствовать его решению, хотя ему претило, что будущая профессия сына так или иначе будет связана с войной… С отъездом сына в Нагасаки он остался совсем один.
Присоединение Японии к странам «Оси» и вступление в Мировую войну еще более милитаризировало всю жизнь страны, превратив ее в один большой военный лагерь. Все новые и новые сотни тысяч мужчин уходили на войну, одновременно ведущуюся в десятках мест Тихоокеанского региона. Идеологическое оболванивание населения приняло тотальные масштабы, распространение какой-либо свободной пацифистской мысли в обществе было категорически исключено. Сиро задыхался в этой атмосфере немоты и беспомощности. Его мучили два вопроса: неужели в стране нет никого, кто пытается хоть как-то противодействовать политике режима, и готов ли он сам делать что-то практическое, чтобы предотвратить неминуемое падение страны в пропасть в результате поражения в войне?
Анализируя первый вопрос, он приходил к выводу, что если у власти Японии и есть явная оппозиция, то это только коммунисты, поскольку материалы об их «вредительской» деятельности иногда попадали в печать. Наверняка есть какая-то и либеральная оппозиция, но она или очень законспирирована, или не очень решительна, или и то и другое вместе. Поэтому Сиро, который был уже готов вступить в такое тайное сообщество, никак не мог напасть на его след. Примкнуть же в борьбе с правительством к коммунистам, с их пролетарско-крестьянскими идеями всеобщего равенства и справедливости, он, Сиро Мацуи, пусть и отщепенец в известном смысле, но все-таки выходец из древнего самурайского рода, никак не мог. Это было выше его сил…
* * *
Только под утро Сиро забылся тяжелым сном. Его разбудили голоса, звучавшие поблизости. Он не стал подниматься со своего тюфяка или как-то еще проявлять свое пробуждение, а только слегка приоткрыл глаза, чтобы увидеть, что происходило рядом с ним. Возле клетки своего соседа, доставленного ночью, он увидел начальника лагеря и его заместителя. Они рассматривали молодого китайца с запекшейся кровью на лице, сидящего на земле и с дерзкой ухмылкой глядящего на них. Сиро обратил внимание, что, даже сидя, этот заключенный только полметра не доставал до потолка клетки. А это значило, что выпрямиться в полный рост он в ней просто не сможет и будет вынужден перемещаться, только согнувшись в три погибели.
– Предлагаю, господин майор, сейчас, перед отправкой заключенных на работу расстрелять его перед строем, – обратился заместитель к начальнику лагеря. – Это будет полезный пример для всех остальных.
– Нет, это не очень хорошая идея, Митаки, – задумчиво глядя на вчерашнего беглеца, отозвался начальник. – Вы посмотрите на него. Он знает, что его расстреляют, но абсолютно не боится этого. Для него расстрел, скорее, будет милостью… Нет, так легко уйти из жизни я ему не дам! Он должен испить чашу мучений до конца. Раз он сделал то, что сделал, значит, очень силен. А нам на Тайване потребуются сильные руки. Я сам лично буду следить за тем, чтобы ему доставалась такая работа, которая высосет все его силы до капли… А пока вот что… Завтра лагерь перебазируется. До этого времени его не кормить, только поить.
Начальник собрался было отойти от клетки, но тут его взгляд остановился на «спящем» Сиро Мацуи.
– Кстати, завтра перед отправкой, – обратился он снова к заместителю, – сцепите эту пару наручниками. Я думаю, им обоим это очень понравится…
Оба офицера громко расхохотались над удачной шуткой и отправились в штаб лагеря.
После их ухода Мацуи перестал притворяться спящим и сел на своем тюфяке. Не выражая внешне никаких эмоций, он смотрел на китайца, размышляя, за какие же такие «заслуги» его поместили отдельно от всех других заключенных, рядом с ним, за что хотели расстрелять, а потом помиловали. Он не знал, понял ли китаец, каким образом была только что решена его судьба. Мацуи не собирался задавать эти вопросы своему соседу, полагая, что тот, возможно, сам захочет об этом рассказать. Но он ошибся. Китаец тоже смотрел на него, и в его взгляде также читалось недоумение и вопрос, как же он, судя по форме, хоть и без погон, японский офицер, оказался в этой клетке. Но вместе с недоумением его взгляд источал нескрываемую ненависть, и Сиро понял, что, несмотря на сходство их положения, тот видит в нем врага и только врага…
Глава 3. Куан Ли. Катастрофа.
Утром следующего дня в лагере сразу после побудки поднялась необычная суматоха: раздавались команды начальствующего состава охраны, топот сотен ног, рычали моторы грузовиков, на которые, видимо, грузили какие-то вещи, служащие материальному обеспечению лагеря. Ли понял, что началось перебазирование. О нем и его соседе как будто забыли. Только через два часа после начала сборов солдат-охранник принес Ли кружку чая, а японцу завтрак – точно такой же, как и всем другим заключенным, – который тот аккуратно, без всякой жадности съел.
Ли, как и вчера в течение всего дня, опять остался без еды. Он со злостью смотрел, как японец сдержанно управляется с завтраком, и думал: «Ишь, интеллигент! Если б ты не валялся целыми днями на своем тюфяке, а надрывался в карьере, то сразу забыл бы свои манеры…».
Еще через час послышался мерный топот множества ног, а затем наступила тишина. Ли понял, что заключенных вывели из лагеря. Вскоре к клеткам подошли два охранника и, открыв замки, приказали обоим арестантам выходить наружу. Поставив их рядом, один из солдат надел японцу на правую руку наручник и приказал Ли протянуть свою левую руку. Тот, недовольно скривившись, хотел было отстраниться, но, получив немедленно от второго солдата удар прикладом в живот, смирился и поплелся вместе со своим «напарником» к стоящему неподалеку грузовику, на котором уже были уложены какие-то вещи. Когда они все вчетвером забрались в кузов машины, та тронулась по дороге в порт Фучжоу.
Все заключенные лагеря уже были там. Ли и японца поставили на правом фланге строя. Пользуясь своим ростом, Ли пытался рассмотреть в шеренгах пленных Гу Хуа, чтобы подать ему какой-нибудь знак, но так и не смог его обнаружить: видимо, тот стоял от него достаточно далеко. Шло время, но посадка на транспорт почему-то не начиналась. Гулявшие по небу с самого утра облака стали понемногу собираться в тучи, из которых вскоре брызнул дождь, начавший засевать сначала мелкими каплями, затем тонкими струйками покрытую масляными разводами иссиня-черную воду акватории порта, причалы и доки, военные корабли и баржи.
– Делайте перекличку, и будем грузиться! – распорядился, наконец, капитан Митаки, выполняющий сегодня функцию начальника конвоя, в который раз взглянув на пепельно-серое небо. – Вряд ли американские самолеты вылетят в такую погоду.
Выполняя команду, стоящий рядом с ним сержант выступил на два шага вперед, подозвал к себе двух солдат, которые растянули над его головой брезентовый тент и, достав из черной папки списки пленных, стал громко выкрикивать имена и фамилии. Стоявшие до этого больше часа, понуро опустив головы, две шеренги людей, скорее напоминающих при тусклом свете сумрачного дня две линии мокрых лохмотьев, бывших некогда военной формой или цивильной одеждой, оживленно зашевелились в надежде, что сейчас начнется хоть какое-то движение…
После каждой произнесенной сержантом фамилии кто-то выходил из строя и выкрикивал: «Здесь». Если это делалось недостаточно громко, один из стоящих поблизости солдат конвоя подскакивал к «тихоне» и ударом приклада винтовки по ребрам «прочищал ему горло». Когда набиралась группа в количестве двадцати человек, раздавалась команда «На погрузку», и несколько охранников, подталкивая пленных прикладами в спину, гнали их к трапу баржи, стоящей у причала. В одной из таких групп Ли все-таки увидел Хуа, сильно избитого, с трудом волочащего ноги: видимо, ему сильно досталось за ту драку, что он устроил позавчера. Последними из списка прозвучали фамилии Куан Ли и Сиро Мацуи, и скованные наручниками «напарники», таким образом, наконец, «познакомившись», поплелись на посадку.
Обычно судно служило для перевозки сыпучих грузов, о чем говорили то там, то сям встречавшиеся на почерневшей от времени деревянной палубе следы от песка, щебня, угля. Но в последнее время его также использовали для перевозки «живой силы» – пленных, которых японское командование решило задействовать на оборонительных и хозяйственных работах в Тайхоку и других городах Тайваня, часто подвергавшихся бомбардировкам вражеской авиации.
На барже распоряжался еще один сержант из конвоя, который заставлял пленников как можно плотнее рассаживаться прямо на палубе, чтобы смогли разместиться все триста человек. Куан Ли и Сиро Мацуи оказались на корме судна в полуметре от левого борта. Погрузка заняла около получаса. Последними на баржу поднялись остававшиеся до сих пор на берегу солдаты конвоя. Капитан Митаки, командовавший всей операцией, взошел на буксир, уже стоявший под парами, и отдал приказ начать движение.
* * *
Отвалив от причала, баржа, ведомая натужно ревущим буксиром, стала увеличивать ход. Дождь внезапно усилился, заливая посудину уже не тонкими струйками, а потоками воды. Размещавшаяся вдоль бортов баржи охрана, одетая в прорезиненные плащи с капюшонами, переносила непогоду без особых затруднений. Пленные же оказались в полной власти водной стихии: сверху на них обрушился, хоть и теплый в начале мая, но буйный ливень, снизу же палуба превратилась в одну большую лужу, в которой вода, слишком медленно вытекавшая через отверстия в бортах баржи, постепенно добралась сидящим до пояса…
Куан Ли чувствовал себя в этом потопе совершенно счастливым. Внук рыбака, сын рыбака, сам рыбак, помогавший в путину деду и отцу с двенадцати лет, он считал воду такой же естественной средой своего существования, как и сушу. Научившись ходить и плавать практически одновременно, он получил от своих друзей детства прозвище «Рыбка».
Непроизвольно улыбаясь и смахивая с длинных ресниц капли влаги, Ли всей грудью вдыхал такой знакомый и родной аромат моря и безбрежной небесной шири над ним, упиваясь «живительной влагой», льющейся с неба прямо в пересохший от жажды открытый рот и дальше в терзаемый голодом желудок, смывающей с измученного каторжным трудом тела въевшиеся в него грязь, пот, вонь, а с разбитого лица кровь. Это ощущение, пусть и эфемерное, свободы и счастья позволило ему забыть, хотя бы на время, то, чем он жил последние два месяца…
Однако, оглядев своих товарищей по несчастью, Ли понял, что они вряд ли разделяют его настроение. Каждый из сидящих пытался хоть как-то спрятаться от потоков воды, натягивая воротник своей одежды на голову, наклоняясь, как можно ниже, к палубе, как будто там надеялся найти хоть какую-то защиту от непогоды.
Разительный контраст с остальными пленными составляло поведение Мацуи. Как только им с Ли было определено место на барже, он уселся в «позе лотоса», выпрямил спину и уставил лицо с закрытыми глазами вперед. Струи дождя секли его кожу, но он никак на это не реагировал, сохраняя невозмутимость и полную отрешенность от происходящего вокруг. «Вот ведь буддист проклятый! – с какой-то смесью презрения и уважения подумал Ли. – Вошел себе в нирвану и блаженствует там. И дождь ему не дождь, и плен не плен…»
Переход через Тайваньский пролив продолжался уже более шести часов, и, по расчетам Ли, вскоре на курсе должен был показаться порт Тайхоку Тамсуй. Ливень внезапно прекратился, как будто баржа пересекла невидимую границу между дождевым фронтом и «царством солнца», которое, как оказалось, еще не закончило свою дневную работу и висело над горизонтом. Вода стала постепенно исчезать с палубы. Пленные облегченно зашевелились и, по возможности освобождаясь от мокрой одежды, старались подставлять свои тела лучам солнца.
Перемена обстановки подействовала и на Мацуи: выходя из транса, он открыл глаза, поднял их к небу и на совершено чистом диалекте минь произнес:
– Солнце – это хорошо!
Не ожидавший от своего «напарника» ничего подобного, Ли машинально отозвался:
– Да, солнце – это хорошо. Только американские летчики его тоже любят…
Упоминание про летчиков оказалось пророческим. Когда до порта Тамсуй оставалось не более пятнадцати минут хода, в небе над городом появилась прилетевшая, скорее всего, из Хунани эскадрилья американских бомбардировщиков «Б-17-Ф», числом не менее двух десятков, и начала месить стокилограммовыми бомбами цели на суше и на море. Береговая линия Тайхоку ощетинилась на это нападение беспорядочной пальбой из зениток, а с кораблей, стоящих на рейде, сначала редко, а потом все более интенсивно по самолетам развернулась стрельба из крупнокалиберных пулеметов.
Небо, которое еще десять минут назад блистало девственной чистотой и прозрачностью, покрылось грязно-серой пеленой от взрывов зенитных снарядов, в которой черными коршунами барражировали бомбардировщики, испражнявшиеся своим смертоносным грузом. Некоторые из них, не успев отбомбиться за один раз, делали круг и заходили на намеченные ими цели повторно.
Начальник конвоя, не желая оказаться в эпицентре бомбометания, приказал заглушить мотор буксира. В результате и без того малоподвижный и абсолютно беззащитный маленький караван оказался идеальной мишенью для бомбардировщиков. Все находящиеся на барже – и пленные, и конвоиры – с напряженным вниманием следили за происходящим над акваторией порта боем, каждый раз непроизвольно втягивая головы в плечи, когда над ними пролетал самолет, чтобы, развернувшись, опять ринуться в гущу сражения.
Они не могли знать степени урона, нанесенного порту, городу и его защитникам бомбардировкой, но то, что и эскадрилья была изрядно потрепана, они видели собственными глазами: два самолета, загоревшись, рухнули – один на сушу в районе порта, другой – в воду. Третий бомбардировщик, похоже, получив повреждение левого мотора, стал, заваливаясь на борт, уходить подальше от огня зениток как раз в направлении дрейфующей баржи, но потом вдруг сорвался в пике и с пронзительным воем, бьющим людей по нервам до дрожи в коленях, понесся прямо на нее…
* * *
– Ну вот и конец! – вдруг спокойно и внятно произнес Мацуи.
Ли, смотревшему, не отрываясь, на происходящее, понадобилось только одно мгновение, чтобы понять смысл сказанного. Не обращая внимания на стоящего в двух шагах охранника, он вскочил на ноги и резко потянул за собой японца, заставив его тоже встать.
– Надо прыгать за борт! – закричал Ли.
– А какой смысл? – все так же спокойно спросил Мацуи. – Жизнь и смерть – все едино…
– Я не собираюсь из-за тебя подыхать, белая ты морда ! – заорал в бешенстве Ли.
Схватив японца свободной правой рукой за лацкан мундира, он толкнул его к борту и, перевалившись через невысокий поручень, потянул за собой вниз... Их тела уже вошли в воду, когда на поверхности моря произошел взрыв, отзвук которого так сильно ударил беглецам по барабанным перепонкам, что на какое-то время они совершенно оглохли. Представляя, что сейчас творится на поверхности, Ли пытался как можно дольше пробыть под водой и отплыть подальше от гибнущего судна. Но японец не был готов к таким подводным испытаниям. Исчерпав запас воздуха в легких, он начал судорожно дергаться, стремясь вырваться на поверхность. Ли был вынужден уступить этим потугам, и они вынырнули.
Вокруг был кромешный ад. Расколовшаяся пополам баржа медленно погружалась в воду, затягивая за собой и буксир, все еще связанный с ней прочным тросом. Малочисленная команда суденышка лихорадочно пыталась отсоединить его, чтобы остаться на плаву. На расстоянии ста метров от места взрыва во все стороны вперемешку с обломками взорванных баржи и самолета в воде плавали истерзанные тела пленных и их конвоиров или то, что от них осталось... С неба продолжали падать куски палубы, взлетевшие на самую большую высоту.
Один из таких кусков рухнул на вынырнувшего из воды Мацуи, ударив его по голове… Успевший только один раз глотнуть воздуха японец с мучительным стоном дернулся, обрызгав кровью Ли, и стал уходить под воду.
«Ну нет! – подумал Ли, подныривая под него. – Тебе, может быть, что жить, что умирать – все равно, а у меня другие планы. И я не дам тебе утащить меня на тот свет».
Проклиная наручники, сковавшие их не только в жизни, но теперь и в смерти, он, работая только ногами, чтобы не погружаться дальше в воду, руками поддерживал тело Мацуи на поверхности, не давая, с одной стороны, тому захлебнуться, а с другой, – прикрываясь им от всего того, что продолжало падать с неба. Предосторожность оказалась нелишней: еще одна большая доска из числа последних упала японцу на грудь, разорвав острым концом китель, и вошла в тело между ребрами… Ли выждал еще какое-то время под водой, а потом осторожно высунул голову. «Дождь из обломков» прекратился, и вокруг наступила тишина, нарушаемая только перекличкой нескольких голосов. Видимо, это были те, кто находился на буксире. Сам буксир спасти не удалось, и он вслед за баржей погружался в море.
Вырвав доску из груди Мацуи, который был или уже мертв, или только без сознания, Ли стал оглядываться по сторонам, обдумывая план спасения. Надо плыть к берегу. До порта по прямой оставалось по его прикидкам не более километра, но этот кратчайший путь был не для него. Он теперь уже надеялся не просто спасти свою жизнь, а и освободиться из плена также. Поэтому плыть надо было не туда, где его немедленно бы схватили, а в какое-нибудь пустынное место на берегу. А это значит, что расстояние, которое ему предстояло преодолеть, будет в два, а то и в три раза больше. Проплыть два-три километра со свободными руками для него не составляло бы никакого труда. Но с «балластом» в виде висящего на одной руке человека, даже при таком слабом волнении воды, какое было сегодня, вся затея превращалась в мучительное испытание, отказаться от которого он не мог при всем желании…
С ненавистью глядя на окаменевшее в мучительной гримасе и залитое кровью лицо своего «напарника», Ли даже не стал проверять, жив он или нет. Это не имело никакого значения: что живой, что мертвый, Мацуи держал его как капкан, освободиться из которого можно было только на берегу. Ли схватил плавающую рядом доску и подсунул ее под лопатки японцу – все-таки хоть какое-то облегчение во время плавания – и, мерно работая ногами, начал выгребать правой рукой, двигаясь по окружности, чтобы не сталкиваться с плавающими вокруг эпицентра взрыва обломками крушения.
Они уже почти преодолели эту зону, когда вдруг раздался чей-то крик, сначала на японском, а потом на китайском:
– Эй! А вы куда это поплыли?
Ли приподнял голову повыше и увидел, как метрах в тридцати от них, ухватившись за большой кусок палубы, барахтаются три человека: двое из них были, вероятно, матросами с буксира, а третий – начальник конвоя, капитан Митаки. Именно он, до конца выполняя свой долг, и пытался задержать беглецов из числа вверенных ему арестантов.
– Как это куда? – расхохотался Ли. – Подальше от тебя.
– А вы знаете, что за побег будете расстреляны? – не унимался офицер.
– Надо было вчера расстреливать! – ликуя от ощущения свободы и безнаказанности, крикнул Ли. – А теперь попробуй догони меня и арестуй! – и, не обращая больше внимания на вопли своего бывшего мучителя, продолжил путь к берегу.
* * *
Уже через полчаса плавания ему стало ясно, что надежда, которую он питал, становится все более призрачной. Мало того, что у него уже более двух суток во рту ни крошки не было, он никак не ожидал, насколько тяжело грести одной рукой, не имея возможности подменить ее другой. Он делал остановки, пытаясь полежать на спине и дать измученному телу отдохнуть. Но это удавалось сделать не более чем на несколько секунд. Как только он расслаблялся, покачиваясь на легкой волне, тело Мацуи начинало погружаться в воду и тянуло его за собой. Ли конвульсивно дергался, принимал необходимое для плавания положение и продолжал путь. Иногда он пытался плыть на спине, держа японца под мышки и работая одними ногами. Но в этом случае быстро уставали уже ноги, и ему приходилось опять менять положение…
Желая хоть как-то подбодрить себя, Ли стал вспоминать случаи из своей жизни, когда ему довелось спасать тонущих людей. Таких случаев было два. Первый произошел в раннем детстве, когда он, семилетний мальчишка, спас своего товарища-одногодка, обе ноги которого во время купания в холодной воде схватила судорога. Правда, тогда ему пришлось плыть не три километра, а сто метров… Второй случай был гораздо более сложный. Они с отцом рыбачили, когда внезапно налетел шквал ветра и перевернул их лодку. Они оба оказались в воде, но упавшая при этом на отца мачта паруса сломала ему руку, которой он пытался прикрыть свою голову. Одиннадцатилетний Ли при метровой волне два километра буксировал отца к берегу. Но в тот раз отец был в полном сознании и, как мог, помогал сыну, выгребая ногами и здоровой рукой… Сейчас же условия были несравнимо худшими.
Полежав в очередной раз несколько секунд на воде, не принесшие на самом деле никакого заметного облегчения, Ли принял снова вертикальное положение и, глядя на застывшее лицо Мацуи, от бессилия и безысходности заорал:
– Будь ты проклят! – и ударил его кулаком по груди.
Видимо, от боли, внезапно пронизавшей его тело, японец дернулся и открыл глаза… Зайдясь в кашле, от которого его тело тряслось как в лихорадке, а на губах появилась пена с кровью, он окончательно пришел в себя и, приподняв голову немного над водой, стал озирать окрестности. Наконец, остановив мутный взгляд на Ли, он с трудом проговорил:
– Что происходит? Где мы?
– Хорошо же тебя по башке трахнуло! – раздраженно отозвался Ли. – А происходит то, что мы сейчас пойдем ко дну… Тебе, может быть, и наплевать на это, но мне еще пожить хочется. Поэтому помоги мне… пока я тебя не утопил...
– Как же я помогу… – запинаясь, произнес японец, – с одной рукой?
– У тебя одна, у меня другая, да еще четыре ноги – как-нибудь выкарабкаемся.
– Хорошо, я попробую, – все так же с расстановкой выталкивая из себя слова, согласился Мацуи.
Ли снова принял нужное положение, и они, уже гребя вдвоем, продолжили путь. Скорость движения заметно возросла. Солнце покатилось за горизонт, надвинулись сумерки. На берегу стало появляться все больше огней – зажигался свет в окнах домов, стоящих неподалеку от моря. Ли теперь уже не мог точно оценивать расстояние до берега, зато ему стало понятно, куда именно нужно плыть: туда, где нет огней, нет жилья, нет людей, нет опасности…
В наступившей темноте Ли не мог видеть лица своего «напарника», он слышал только его надсадное дыхание, какое-то подозрительное бульканье в груди и плеск воды, рассекаемой его рукой. Внезапно Мацуи прекратил двигаться, захрипел, и начал выкрикивать какие-то японские слова, смысла которых Ли не понимал, уловив только несколько раз повторенное имя Такеши.
«Бредит», понял он, имея некоторый опыт общения с ранеными, приобретенный в партизанском отряде.
Затем наступила полная тишина.
– Эй, ты что? – затормошил Ли Мацуи.
Японец молчал. Ли провел рукой по его груди и почувствовал что-то густое и липкое: от усилий, предпринятых во время плавания, началось обильное кровотечение из раны, полученной от удара доски. Передвинув руку к горлу, он ощутил, как пульсирует кровь в сонной артерии. Значит, Мацуи еще не умер, а снова потерял сознание…
Оставшись опять один на один с морем, Ли понял, что, если он сейчас не сделает невозможное, все мучения, которые пришлось испытать до сих пор, были напрасными. «Нет, меня так просто не взять, – доказывал он самому себе. – Сдохну, а доплыву!» Он рассмеялся, чуть не глотнув воды: «Надо же, как сказал: сдохну, а доплыву…». Смех поднял настроение. Ли стиснул зубы и, выжимая из себя последние силы, устремился к уже недалеким прибрежным скалам, маячившим ему отблесками лунного света.
Проплыв еще несколько сот метров, он почувствовал, что сопротивление воды увеличилось. До Ли дошло: дело было не только в его усталости – начался отлив… В душе схлестнулись отчаяние и надежда: отчаяние кричало, что все силы уже кончились, и бороться бессмысленно; надежда твердила: раз чувствуешь отлив, берег совсем рядом… В сумеречном сознании из глубин памяти всплыли слова деда, не раз повторявшего: «Настоящий мужчина делает все, что возможно, а потом еще то, что необходимо!..»
Каждый гребок доставлял ему такое же мучение, какое он каждый раз испытывал, когда в конце рабочего дня в карьере ему вместе с другими военнопленными приходилось грузить тяжеленные бумажные мешки с известью на машины. Как и в тех случаях, так и сейчас его руки перестали ему принадлежать, подчиняясь уже не сознанию, а рефлексам. Ли все греб и греб… не отдавая себе отчета, зачем он это делает. Вдруг на последнем проблеске понимания реальности он ощутил, что вокруг него все резко изменилось: исчезли все звуки, перед глазами стояла поглотившая пространство кромешная тьма…
«Так вот ты какая, смерть!» – мелькнуло в голове Ли. Совершившая последний гребок, его рука, до капельки «исчерпав ресурс», медленно ушла под воду, последовавшее за ней тело приняло вертикальное положение, и ноги уперлись во что-то твердое… Не веря себе, Ли сделал несколько шагов по этой тверди и почувствовал, что вода отпускает его, откатываясь назад. Он ощутил тяжесть тела Мацуи, потянул его за собой и, уже окончательно теряя сознание, упал лицом вперед…
Глава 4. Куан Ли. Летчик.
Пришел в себя Ли от того, что почувствовал, как что-то нежное и мягкое стало шевелить его ноги. Открыв глаза, он слегка приподнял голову, лежавшую до этого на какой-то каменной площадке, и, постепенно фокусируя взгляд, стал осматриваться вокруг. Солнечные лучи, пробивавшиеся откуда-то снизу, освещали такие же, как и площадка, каменные стены, куполом уходящие вверх. В пробуждающемся сознании Ли мелькнула догадка, что он находится в гроте. Медленно восстанавливая в памяти произошедшие накануне события, он сообразил, что в темноте и при почти полном отключении ощущения действительности он случайно заплыл в грот, вход в который освободился при отливе. Сейчас же начался прилив, вода снова возвратилась, оставив только полметра свободного пространства под нижним краем скального козырька, нависшего над входом в грот. Через эту «отдушину» в грот поступал воздух и проникал солнечный свет, позволявший, хоть и не очень отчетливо, но видеть все находящееся внутри.
Окончательно придя в чувство, Ли приподнялся на локтях и увидел свои ноги и тело по-прежнему лежащего недвижимо Мацуи, залитые вернувшейся водой. Это именно ее ласковое прикосновение пробудило Ли от беспамятства. Он поднялся, подхватил японца под мышки и оттащил подальше от воды на довольно широкую и ровную площадку из той же скальной породы, из которой состояли стены и дно грота, занимавшую все его свободное от воды пространство.
Усевшись на этот «пол» и привалившись спиной к стене, Ли стал размышлять над тем, что случилось в последние сутки. Самым большим и радостным итогом всего пережитого было то, что в сравнении со всеми, кто находился на барже, ему несказанно повезло, ведь он жив и свободен!.. Почти свободен, уточнил Ли, бросив взгляд на левую руку, все еще находящуюся в «капкане»… Теперь главной стала задача избавиться и от этой помехи, чтобы ощущение свободы уже ничем не омрачалось.
Заметив рядом с собой осколок скалы подходящего размера, Ли взял его в свободную руку и, растянув наручники так, чтобы можно было наносить удары по соединительной цепочке, принялся за работу. Грот наполнился грохотом мечущегося в тесном пространстве эха. Сначала Ли мерно бил в одну точку, надеясь, что металл не выдержит и треснет. Но ничего не получалось: стальные звенья гнулись, мялись, но ломаться не хотели. Передохнув немного, Ли решил попробовать сломать замковую часть наручника. Вывернув руку Мацуи так, чтобы по возможности не поранить ее, он нанес несколько ударов по входному отверстию для ключа и понял, что сделал еще хуже: и наручник не сломал, и сделал невозможным его открытие ключом…
«Что же делать? – метались мысли Ли. – Зачем нужно было переносить все мучения вчерашнего “заплыва”, чтобы умереть в этой “братской могиле” с проклятым япошкой?» Он задергал в бешенстве скованной рукой, пытаясь выместить таким образом свое бессилие и ненависть на безучастно лежавшего рядом с ним «напарника». И вдруг пришло решение.
– А чего я мучаюсь? – произнес вслух Ли, как бы уговаривая сам себя. – Если наручник нельзя снять с руки, надо руку вытащить из наручника… Кто такой Сиро Мацуи? Враг! Враг мой и моего народа. Что бы я сделал с ним, встретившись в бою? Убил бы, не задумываясь… Так что же может значить его рука в сравнении с моей свободой? Ничто!
Найдя выход, Ли вновь взял камень в руку, подержал его, как будто взвешивал, глубоко вздохнул и, размахнувшись, нанес удар по кисти японца… Раздался противный хруст костей, Мацуи дернулся и застонал. Ли отбросил камень и уставился на дело своих рук. Несколько минут он не решался прикоснуться к размозженной кисти японца. Наконец, сделав над собой усилие, он сдавил ее, образовав «трубочку», через которую и стащил кольцо наручника…
* * *
«Все, теперь свобода стала полной, – облегченно подумал Ли, рассматривая свою левую руку, как сначала потерянное, а теперь вновь обретенное достояние. – Теперь можно строить и дальнейшие планы».
Он совершенно ясно отдавал себе отчет, что оказался на вражеской территории: с 1895 года по настоящее время Тайвань являлся японской колонией, управлявшейся генерал-губернатором . Конечно, в Тайхоку, наверняка, есть коммунистическое подполье, причем как японское, так и китайское. Коммунисты любой национальности выступают против японского милитаризма. И Ли мог бы у них найти поддержку. Но как их найти? Сейчас он – беглец из плена, без документов, без каких-либо средств к существованию, без крыши над головой (если не считать этого грота), волею случая выброшенный на берег неподалеку от города, где у него нет ни одного знакомого, но зато много врагов. В таких обстоятельствах удача, благосклонно помогшая ему сберечь жизнь и добыть свободу, может очень быстро повернуться спиной…
И все-таки все эти проблемы общего порядка пока находились у него на втором плане. Первым делом надо было осмотреться на местности («произвести разведку» – подвернулось привычное словцо) и найти способ избавиться от наручника на руке. Если кто-то в городе заметит человека с таким «украшением», наверняка, тут же сдаст в комендатуру. Ли решил не задерживаться больше в гроте ни одной лишней минуты, во-первых, потому, что бессмысленное сидение в нем никак не решало его проблем, а во-вторых, требовательно напоминал о себе желудок, который уже трое суток был на голодном пайке, а вскоре должна была накатиться еще большая опасность –жажда…
Искоса поглядывая на лежащего все так же неподвижно японца, Ли задумался, что же делать с ним. Его голова, уже не в первый раз, превратилась в поле битвы принципов двух мировоззрений, на которых он воспитывался с детства, – конфуцианского и коммунистического. Первое ему от рождения внушал дед – Куан Бо, второе – отец, Куан Пинчжу, когда, вернувшись после учебы в городе, где вступил в коммунистическую партию, стал председателем их деревенской рыбацкой артели. Дед неоднократно поминал указание Конфуция, что, если кто-то кого-то спасает, то он становится ответственным за всю его последующую жизнь. Правда, дед никогда не говорил, что Конфуций подразумевал в том числе и ответственность за спасение чужеземца и врага… Отец же Ли, глубоко уважавший своего отца и не желавший, чтобы его сын запутался в хитросплетениях разных взглядов, «уточнял» позицию деда, говоря, что отвечать можно лишь за представителя своего класса, а не за кого попало, тем более за чужеземца, пришедшего на твою землю с оружием в руках…
Раздумывая над этой «идейной дилеммой», Ли пришел к решению, которое, как ему казалось, было единственно возможным в сложившейся ситуации. Один раз, пусть и вопреки намерениям японца, он его уже спас. Продолжать спасать его дальше он не мог, да и желания особого не испытывал… но и лишать хоть какого-то шанса на выживание считал несправедливым. «Все-таки он лично мне никакого зла не делал, – убеждал себя Ли, – даже помог во время плавания… Я его на сушу вытащил – значит, умереть не дал, а в остальном… пусть судьба решает».
Придя к этому умозаключению, Ли разделся догола, чтобы не мочить при плавании одежду и обувь: и ходить в мокром неудобно, и это привлечет в городе ненужное внимание людей к нему. Сделав из одежды и ботинок сверток, он взял его в левую руку, на которой висели наручники, поднял ее вверх, вошел в воду и, гребя другой рукой, поплыл к выходу из своего спасительного прибежища. Яркое солнце после полумрака грота ослепило его, он зажмурился и, продолжая какое-то время плыть с закрытыми глазами, натолкнулся на чье-то тело…
* * *
Ли от неожиданности испугано дернулся и едва сдержал вскрик, но, мгновенно оценив обстановку, успокоился, поняв, что ему ничто не угрожает. Тело было уже трупом, трупом американского летчика, опутанного парашютом, стропы которого зацепились за камни рядом со входом в грот. Летчик был в спасательном жилете, и потому не утонул при падении в воду, а дрейфовал на ней, пока прилив не притащил его к этому месту.
«А не тот ли это пилот, – рассматривая свою «находку», подумал Ли, –чей бомбардировщик вчера рухнул на наш конвой? Нет, пилот – вряд ли. Пилоты держат штурвал и покидают кабину последними. Это кто-то из членов экипажа, может быть, штурман. Вероятно, в последний момент перед столкновением с баржей он успел выброситься на парашюте, но высота была уже слишком мала, парашют не успел полностью раскрыться, и он разбился о воду. Вот ведь как судьба распорядилась: его товарищи по экипажу сгорели в огне, а он болтается по волнам, как “летучий голландец”. И для меня это очень кстати, – добавил он, с интересом оглядывая добротное обмундирование летчика. – У него, наверняка, есть немало такого, что может мне пригодиться»…
(За три с лишним года войны Ли, приобретший опыт лихого и бесстрашного бойца и разведчика, огрубевший душой от разных невзгод, страданий, потерь близких людей, постоянной готовности к смерти, избавился от брезгливости и предрассудков, которые мешали некоторым его товарищам по партизанскому отряду «экспроприировать» личные вещи убитых врагов. Материальное снабжение отряда было очень скудным, питаться порой приходилось корой деревьев и травой, одежда и обувь большинства бойцов были совершенно изношенными, не хватало самых простых обиходных вещей для мало-мальски сносной жизни нормального человека. Обыскивая после боя тела и подсумки погибших японцев или чанкайшистов, Ли рассуждал очень просто и практично: зачем закапывать в землю вещи, которые могут хоть как-то облегчить тяжелую долю воина, который бьется за свободу Родины и каждый день ходит в обнимку со смертью?..)
Осмотрев прибрежный откос, в основании которого находился грот, Ли увидел что-то наподобие тропинки, шириной около метра, полого спускавшейся откуда-то сверху прямо к входному проему его убежища. Он решил временно оставить свой сверток на тропинке, а труп американца затащить в грот и тщательно обыскать. Распутав стропы, державшие тело на камнях, он стал буксировать его туда, где лежал Сиро Мацуи.
Вытащив труп на площадку, Ли стал освобождать его от всего, что на нем было. Первым делом он отцепил парашют, снял спасательный жилет с тела, кожаный шлем с головы и сумку-планшет, висевшую на длинном ремешке, переброшенном через голову. Ли хотел открыть сумку, чтобы исследовать ее содержимое, но передумал. «Сначала нужно снять всё и оттащить тело назад в море, – решил он. – А то как-то не по себе в его “присутствии” рассматривать его вещи». Ли снял с утопленника лётную кожаную куртку с множеством внешних и внутренних карманов на молниях, ручные часы с большим круглым циферблатом, отстегнул от широкого кожаного пояса брюк кобуру с пистолетом и ножны с кортиком. Последними трофеями стали прекрасные светло-коричневые ботинки из натуральной кожи и такого же цвета брюки и рубашка.
Раздевая покойника, Ли сначала удивился, почему на нем столько теплой одежды – ведь в субтропическом климате той местности, где они находились, температура никогда, даже зимой, не опускалась ниже +10о по Цельсию. А потом сообразил, что летчикам по долгу службы приходится бывать на таких высотах, где температура совсем другая.
Оставив на трупе только шерстяное нижнее белье, Ли подхватил его под мышки, снова затащил в воду и, работая ногами, «вывез» в море метров за двадцать от входа в грот. Выпустив тело из рук и дождавшись, когда оно начало медленно погружаться, Ли вернулся назад.
Оказавшись снова на площадке, он приступил к тщательному осмотру вещей, аккуратно раскладывая их перед собой. Первым делом он оглядел оружие. Пистолет был ему знаком: «Кольт 1903», достаточно легкий – около 700 граммов, калибр – 7, 65 мм, магазин на 7 патронов. Ли проверил: пистолет был заряжен, кроме того, в специальном отделении кобуры располагалась запасная обойма. Кортик оказался узким и острым как бритва. Ли воспрянул духом: теперь он был хорошо вооружен, а значит, готов к любым опасностям.
На очереди была сумка. В одном ее отделении лежала полетная карта, в другом – то, что Ли сейчас было нужно больше всего: две пачки галет, три плитки шоколада и узкая металлическая фляга с разведенным спиртом, как он определил, понюхав ее содержимое. На время приостановив обыск, Ли с жадностью съел одну пачку печенья и плитку шоколада. Хотел также глотнуть из фляги, но не решился – он никогда в жизни еще не пил спиртного… После еды настроение еще более улучшилось, и почувствовавший прилив новых сил Ли стал дальше осматривать «трофеи» с утопленника.
Разглядывая и гладя руками куртку из мягкой желтой кожи, Ли восхищенно зацокал языком: такой роскошного военного обмундирования ему еще никогда в жизни видеть не приходилось. Он тщательно обшарил карманы, выкладывая их содержимое на площадку: фотографию миловидной женщины лет тридцати с двумя детьми; какой-то документ с фотографией летчика – то ли военный билет, то ли какое-то удостоверение; пачку сигарет с бензиновой зажигалкой; упаковку таблеток непонятного назначения; расческу и носовой платок. Все это, за исключением, разве что, зажигалки, вряд ли можно было куда-то использовать. Значительно больше заинтересовало Ли портмоне летчика с большой, по его меркам, суммой денег – более трехсот долларов США и почти столько же китайских юаней. Ли слышал когда-то, что деньгами острова являются тайваньские иены. И сейчас он не мог решить, пригодятся ли ему по этой причине буквально свалившиеся на него с неба доллары и юани или их можно без сожаления выбросить...
А вот одежда и обувь были для Ли очень кстати, потому что его собственные принадлежности после работ в карьере и событий последних дней превратились в совершенную рвань. Конечно, в сравнении с любым другим китайцем летчик мог бы считаться гигантом, но только не для Ли. Они были с ним одинакового роста, только телосложение пилота было куда «упитаннее». Примеряя его одежду и обувь, Ли с радостью убедился, что они ему вполне подходят, только рубашка и брюки были слишком просторны для его худосочной фигуры. Этот «дефект» можно было бы скрыть курткой, но Ли отказался от этой мысли: на улице было не меньше 30о жары, и ходить в такую погоду в куртке было бы нелепостью. Но вот взять ее с собой все-таки надо: она может выполнить при необходимости роль товара, за который можно будет получить то, что нужно ему, Ли, ну, хотя бы, например, стать средством расчета за снятие с его руки наручников…
Приняв решение, какие вещи он возьмет себе, Ли посмотрел на Мацуи, раздумывая, чем он может поделиться с ним от «щедрот» его покойного врага. Хотя в партизанском отряде ему приходилось преимущественно выполнять обязанности разведчика, в перерыве между заданиями в порядке очереди, как и все остальные бойцы, он иногда назначался в наряд в лазарете, где был врач, но не хватало младшего медицинского персонала. Вспоминая навыки санитара, приобретенные в то время, когда ему приходилось помогать врачу и ухаживать за ранеными, он подтянул к себе парашют и вырезал кортиком из его шелковой ткани пару длинных полос. «Хоть и не бинт, но для перевязки сгодится». Подложив спасательный жилет под голову японца, Ли промыл рану на ней спиртом из фляги и перемотал ее первым «бинтом». Для того чтобы Мацуи в беспамятстве случайно не сдвинул повязку с места, он надел ему на голову шлем летчика. С раной на груди дело обстояло гораздо сложнее. Чтобы обработать ее, пришлось расстегнуть китель и закатить вверх нательную рубашку. Залив рану спиртом, Ли свернул второй кусок ткани в рулон и, переворачивая тело Мацуи с боку на бок, туго «перепеленал» его – он подозревал, что у японца не только пробито легкое, но и сломаны ребра. Произведенные им манипуляции с телом разбередили рану, опять открылось кровотечение, но сделанная перевязка должна была его остановить. Что касается третьей пораженной части тела – раздробленной кисти правой руки, то здесь ничего поделать было нельзя. Ее надо было укладывать в гипс или хотя бы наложить шину, но никаких подсобных средств, годных для этого, рядом не было. И Ли оставил все, как есть.
Во время перевязки ему пришла в голову идея, как можно скрыть от любопытных глаз болтающиеся на его руке наручники. Отрезав еще один кусок материи, он прибинтовал их к руке. Даже если ему не удастся в ближайшее время снять их, ни у кого не вызовет подозрение «раненый» парень – таких сейчас на улицах можно встретить немало.
Теперь уже, окончательно сделав все, что было можно, Ли стал собираться в путь. Связав штанины брюк летчика узлом, он засунул в них куртку, рубашку, ботинки, часы, кобуру с пистолетом и ножны с кортиком. Хотел было положить туда и остатки сухого пайка, но передумал и оставил их рядом с телом Мацуи вместе с упаковкой таблеток… Взяв свою поклажу опять в левую руку, он вошел в воду и поплыл к выходу из грота.
Глава 5. Лиза Верещагина. Бомба.
Лиза Верещагина, онемев, стояла и смотрела на то, что еще утром было ее домом…
Проработав в библиотеке университета до трех часов дня, она вместе с ее сотрудниками и немногочисленными теперь посетителями – в связи с обострившимся военным положением на фронтах было принято решение перенести начало учебного года в университете с 1 апреля на 1 сентября – была вынуждена спуститься в подвал, превращенный в бомбоубежище, так как начался налет американской авиации. Хотя вражеские самолеты обычно наносили свои удары по окраинам города, где находились интересующие их военные объекты японской армии и флота, руководство государственных учреждений, расположенных в центре Тайхоку, требовало от своих сотрудников строго придерживаться мер безопасности. Когда прозвучал сигнал «Отбой», Лиза не стала возвращаться в читальный зал, а выйдя на улицу, двинулась к расположенной рядом с университетом стоянке транспорта.
Большое количество потенциальных клиентов сделало это место очень популярным у перевозчиков всех мастей, колесящих по городу: здесь всегда можно было найти и таксистов – чаще всего на видавших виды американских «Фордах» и английских «Остинах», и извозчиков на конных двух- и четырехместных пролетках, и водителей педикебов , и рикш, использующих при перевозке пассажиров «тягу» своих ног. Такси обычно нанимали профессура университета и студенты из богатых семей. Лиза тоже могла себе это позволить, но ей почему-то было неудобно кичиться своим достатком перед однокурсниками, и она предпочитала пользоваться или конными пролетками, или педикебами. На этот раз она уселась в коляску велорикши и отправилась домой.
Находившийся на восточной окраине городского округа Суншань поселок элитных загородных домов, в котором проживали преимущественно представители финансово-экономической элиты Тайхоку и директора его крупнейших предприятий, находился в получасе езды на машине от центра, каковым считался расположенный в округе Чжуншань дворец генерал-губернатора острова. Когда семья Лизы в 1936 году переехала из Порт-Артура в Тайхоку, этот округ вообще не являлся частью города, а был прилегающей к нему деревней Мацуяма. Когда же деревня в 1938 году вошла в качестве административного округа в состав города, получив новое название, поселок превратился в самую тихую и респектабельную часть столицы Тайваня. Но с началом войны с Китаем ситуация стала меняться. Министерством армии было принято решение о создании на острове крупнейшей базы военно-воздушных сил, способной обеспечить поддержку с воздуха военным действиям армии на континенте. Местом ее дислокации была избрана территория на невысоком нагорье, ограничивающим с востока Тайбэйскую котловину, в пяти километрах на северо-восток от Суншани, то есть в непосредственной близости от поселка. С появлением в жизни этого островка человеческого благополучия такого шумного соседа, как военный аэродром, на котором в течение дня десятки, а то и сотни раз взлетали и садились самолеты, тишина и покой существования обитателей поселка ушли в прошлое.
Мать Лизы – Елена Вениаминовна – стала уговаривать мужа переехать куда-нибудь в другое место. Но два обстоятельства помешали это сделать. Во-первых, трудно было найти в городе жилье, равноценное тому, что у них было, – содержащийся за счет Тайваньского филиала горнорудной корпорации Мицубиси двухэтажный дом из красного кирпича с прилегающими к нему хозяйственными постройками, окруженный «райским садом» из тропических и субтропических деревьев, кустов и цветов. Во-вторых, вскоре стало ясно, что переезд в другой район Тайхоку ничего не изменил бы: хотя самолеты, отправляющиеся на материк и возвращающиеся оттуда, летали вдоль северной границы города, слышно их было везде. Горожанам приходилось привыкать к новым, военным, условиям существования.
Со временем обнаружились и некоторые преимущества близкого соседства поселка с базой ВВС. Американские самолеты, неоднократно пытавшиеся уничтожить ее, получали самый жестокий отпор как японской авиации, так и зенитной артиллерии. В результате до 1944 года ни одна бомба врага не упала ни на территорию базы, ни на восточные окраины города – в отличие от района морского порта, – в том числе и на поселок.
Но к весне 1945 года положение стало ухудшаться: силы японского сопротивления все больше таяли, тогда как натиск противника все более усиливался. Американская авиация бомбила Тайвань почти каждый день, налетая как с континента, так и с некоторых тихоокеанских островов, захваченных союзниками. Несколько таких налетов закончились падением бомб на территорию аэродрома. Но до поры до времени бомбежки не затрагивали поселок. И вот 2 мая произошла трагедия из числа тех, что сплошь и рядом случаются во время войны, когда в ее пламени сгорают жизни людей, виноватых только в том, что они оказались не в то время не в том месте… Как рассказывали очевидцы, американский тяжелый бомбардировщик, готовящийся к атаке на базу, был подбит зенитками на подлете к ней. Видимо, желая хоть на время сохранить управляемость машины, летчик в первую очередь попытался избавиться от своего взрывоопасного и тяжелого груза, сбросив его вниз, не разбирая целей…
Вся мощь бомбового удара пришлась на поселок, похоронив в радиусе километра от очага поражения под обломками домов несколько десятков их обитателей. Дом Верещагиных, находившийся в сотне метров от ближайшего к нему эпицентра взрыва, пострадал частично: рухнули все хозяйственные постройки, правая половина дома и крыша, но при этом каким-то чудом устояли комнаты другой половины строения и стены второго этажа над ними…
* * *
Уже на подъезде к поселку навстречу педикебу, в котором сидела Лиза, пронеслись, завывая сиренами, несколько санитарных машин. Тяжелое предчувствие сдавило ей горло. А когда рикша с основной дороги свернул на боковую, и она увидела полицейское оцепление на въезде в поселок, предчувствие превратилось в уверенность: случилось что-то страшное… Наскоро расплатившись за поездку, Лиза бросилась к своему дому, крикнув на бегу полицейскому, попытавшемуся ее остановить, «Я здесь живу!»
Еще не добежав до дома, она стала встречать на своем пути руины построек, искореженные взрывной волной стволы деревьев и кустов в садах, вывозящие погибших и раненных санитарные и просто грузовые машины, суетящихся полицейских, бойцов отрядов гражданской самообороны, разбирающих развалины в поисках пострадавших, врачей, осматривающих тех, кого удалось найти, прямо на земле. Сердце девушки все больше заходилось в ожидании того неминуемого ужаса, с которым ей сейчас предстояло встретиться. Добежав, наконец, до своего дома и увидев, что с ним стало, она как будто с разбегу налетела на стену и окаменела. Это была всегдашняя реакция ее психики на все плохое, происходящее в жизни: глубокий ступор и уход в себя, позволяющие отгородиться от реальности завесой «невидения»…
Недвижимо, беззвучно, с абсолютно сухими глазами она, казалось бы, равнодушно наблюдала за работой спасателей, сначала разбиравших обломки правой части дома, где на первом этаже у Верещагиных находились кухня и столовая, затем осторожно выносящих на руках обнаруженные там тела отца, матери, двух слуг – повара и горничной – и укладывающих их на траву. Только лишь когда пожилой врач, быстро осмотрев погибших, набросил на них белые простыни, Лиза очнулась и, издав жуткий, больше похожий на звериный, крик, упала без чувств на землю.
В себя она пришла, когда уже начало темнеть. Спасателей, врачей, машин и… мертвых тел уже не было. Рядом с ней сидел их садовник Чэн Ду – «дедушка Ду», как его называла Лиза, – периодически обтиравший ей лицо холодной водой, как ему посоветовал врач. Он один остался жив во время взрыва, потому что находился не в доме, а в саду. Правда, его привалила рухнувшая на него смоковница, но все обошлось глубокими царапинами на теле и лице. Заметив, что девушка очнулась, старик обрадовано заговорил:
– Ну вот и славно, моя милая, вот и славно… Надо подниматься… Надо дальше жить, как бы ни было плохо… – он продолжал и дальше шептать Лизе что-то невнятное и ласковое, гладя ее по голове коричневой, морщинистой, с задубевшими от постоянной работы с мотыгой мозолями рукой.
Дождавшись, когда девушка окончательно придет в себя и осознает случившееся, он помог ей встать с травы, на которой она сидела, прислонившись спиной к миндальному дереву, а точнее, оставшейся от него нижней части ствола, повесил на плечо дамскую сумочку, лежавшую рядом.
– Что же мне теперь делать, дедушка Ду? – растерянно произнесла Лиза, оглядываясь вокруг.
– Для начала тебе нужно отдохнуть, а лучше всего поспать… Здесь тебе оставаться нельзя: та часть дома, которая устояла, все равно ненадежна и может неожиданно рухнуть. Поэтому мы сейчас пойдем ко мне домой, ты у нас переночуешь, а утром на свежую голову мы с тобой решим, что же делать дальше, – видно было, что старик, ожидая, пока девушка придет в сознание, уже размышлял над тем, как же ей поступить в сложившейся ситуации.
– Но в доме, наверняка, остались целые вещи, которые мне могут пригодиться, – нерешительно произнесла Лиза.
– За это не беспокойся. Полиция выставила оцепление вокруг участка разрушенных домов и никому не позволит поживиться чужим добром. А завтра ты сюда придешь и постараешься отыскать в доме то, что может тебе понадобиться.
Лиза согласилась, и они медленно побрели в том направлении, где находился дом Чэн Ду.
* * *
Минут через двадцать они были на месте. Лиза первый раз в жизни оказалась в чужом жилище и, хотя ее голова была занята другими мыслями, оно ее поразило. Воспринимая то материальное благополучие, в котором она с детства пребывала, как само собой данное и разумеющееся, никогда не задумываясь над тем, как живут другие люди, и в частности те, которые девять лет работали в их семье – горничная-японка и китайцы – садовник и повар, она впервые увидела «лицо» другого мира – лицо нищеты. В домике семейства Чэн с покосившимися глинобитными стенами, тремя комнатками и малюсенькой кухонькой, которые по совокупной площади были меньше, чем одна гостиная в доме Верещагиных, проживали восемь человек: сам дедушка Ду, его жена, две невестки, мужья которых воевали на фронте, незамужняя младшая дочь и трое внучат…
Когда Чэн Ду и Лиза вошли в дом, все его обитатели пораженно замолкли, разглядывая отца и деда с его расцарапанным и местами все еще кровоточащим лицом и рядом с ним невиданное чудо – очень красивую, даже по китайским меркам, девушку-европейку. Жена, всплеснув руками, подскочила к Чэн Ду, пытаясь оказать ему помощь, а остальные женщины и дети, распахнув глаза, в восхищении рассматривали неожиданную гостью. Конечно, они и раньше неоднократно расспрашивали отца, как это работать у русских, как те живут, как выглядят, что едят… Но только сейчас им довелось увидеть одну из этих русских «живьем»: при возрасте восемнадцать-двадцать лет, не более, она была на голову выше любой из них – таких-то и мужчин, китайцев или японцев, очень трудно встретить; с прямыми, заплетенными в длинную косу волосами цвета рисовой соломы; зелеными глазами на белом с матовым оттенком лице; ухоженными, не знавшими тяжелого физического труда руками с длинными пальцами и ногтями… Предупреждая расспросы домашних, старик сдержанно, в двух словах, чтобы лишний раз не волновать Лизу, объяснил, что сегодня произошло в поселке, и какое горе постигло девушку. Его сообщение повергло семью в еще больший шок.
– Ну что ты застыла? – прикрикнул Чэн Ду на жену, которая, прижав руки к щекам, в ужасе смотрела на мужа. – Девушку нужно покормить и найти место, чтоб она могла поспать.
– Да, сейчас! – наконец, очнулась и засуетилась жена.
– Не надо еды, – отозвалась Лиза, – мне бы только где-то полежать, – извиняющимся тоном добавила она.
– Хорошо, сейчас что-нибудь придумаем, – быстро приняла решение женщина.
В самой маленькой комнате дома на деревянном топчане спала дочь старика, а на полу на матрасах, набитых птичьим пером, все дети. Было принято решение перетащить матрасы в другую комнату, а на топчан положить несчастную девушку. Лиза поблагодарила дедушку Ду и его хозяйку и, задернув занавеску, отделяющую занятую ею комнатушку от других, улеглась, не раздеваясь, на топчан и свернулась клубком. В такой позе она обычно спала, когда хотела отгородиться от всего окружающего, как моллюск в своей раковине.
Необычная обстановка, в которой она оказалась, несколько притупила душевную боль от случившегося, направив ее в неожиданное русло. «А ведь для дедушки Ду то, что произошло с нашей семьей, беда… Со смертью папы и мамы, разрушением дома он потерял свою работу, которая, может быть, являлась единственным источником существования его семьи… Где он в своем возрасте и в нынешнем положении в стране найдет себе такой же заработок? Зачем он мне помогает? Кто я ему такая? Он китаец, а я русская, он садовник, который не разгибал спины, работая в нашем саду, а я барыня, которая своими руками никогда ничего не делала, живя на всем готовом… Мы его даже в дом дальше передней не пускали. Но почему-то именно он пришел мне на помощь. А вот из соседей – тех, кто не пострадал в результате взрыва, – никто этого не сделал… Странная все-таки вещь – жизнь…» И с этой мыслью Лиза провалилась в глубокий сон без сновидений.
Глава 6. Куан Ли. Город.
Выбравшись на тропинку, на которой лежал старый сверток, Ли рассортировал все свои вещи. Надел на себя свое нательное белье и всю верхнюю одежду и обувь летчика, за исключением куртки, засунул пистолет и кортик за пояс брюк – пистолет за спиной, а кортик на животе, – прикрыв их рубашкой навыпуск. Хотел надеть на руку часы, но, поразмыслив, передумал: в стране, где часы имеет один из тысячи, они сразу бросаются в глаза и, значит, могут вызвать ненужное внимание к нему; нет, пусть лучше полежат до лучших времен. Вместе с кобурой с запасной обоймой и ножнами он положил их в свою старую одежду и, скатав все это в сверток, стал выбираться по тропинке вверх, прижимаясь теснее к почти отвесной скале, чтобы не сорваться в воду.
Когда он поднялся на вершину прибрежного склона, его взору открылась местность с буйной весенней, обильно увлажняемой дождями растительностью, пробивающейся повсеместно среди песка и камней. Налетающий порывами ветер гнал волны – сине-голубые на море и зеленые – из травы и листьев – здесь, на суше. Далеко на востоке просматривались забирающиеся в небо горы. В том же направлении, но гораздо ближе Ли заметил тающий в небе дымок, услышал веселый гудок паровоза и понял, что неподалеку проходит железная дорога. (Как он узнал позднее, это была протянувшаяся через весь остров с севера на юг основная железнодорожная магистраль Тайваня. Параллельно ей пролегала и автомобильная трасса того же направления.) Ни людей, ни жилья в обозримой перспективе не наблюдалось, и Ли обрадовался, что правильно вчера выбрал место для своего «причаливания» к берегу. Заметив в нескольких метрах от того места, где он вылез на поверхность, невысокий терновый куст, Ли решил оставить свои пожитки под ним. Оторвав от своих старых брюк цвета хаки лоскут материи, он зацепил его за колючую ветку, чтобы по этому «маяку» можно было найти в случае необходимости оставленные им вещи, которые он для надежности прикрыл валяющимися рядом камнями.
Теперь он был готов к походу туда, где его ждала новая, непредсказуемая и опасная, жизнь незнакомого города, в который его забросила судьба. У него был самый надежный ориентир движения в Тайхоку – море, лежащее по левую руку от него. И сам город, и расположившиеся в его окрестностях поселения по большей части были так или иначе связаны с ним. Об этом Ли нетрудно было догадаться: он сам большую часть жизни прожил в такой местности. Несмотря на то, что климат и почва подобных территорий создавали благоприятные условия для занятия сельским хозяйством, исторически повелось так, что те, кто осваивал прибрежные земли, кормились преимущественно с моря – кто ловлей рыбы и других его обитателей, кто добычей морских растений, кто торговлей.
Пройдя с километр по бездорожью, Ли вышел на пригорок, с которого внезапно, как по мановению волшебной палочки, открылась панорама Тайхоку и его окрестностей. С этого места дорога пошла под уклон в низину, лежащую на уровне моря, на берегу которого расположилась рыбацкая деревушка, отстоящая от города не более чем на два километра. Между деревней и городом, непосредственно перед его кварталами, которые отсюда были не столько видны, сколько угадывались, блестящей на солнце змеей извивалась река. С востока и севера город защищали невысокие горы, увенчанные на севере и северо-востоке двумя вершинами, господствующими над местностью.
Открывшийся перед Ли вид деревни заставил его сердце взволнованно забиться: все так напоминало ему его родные места в Фуцзяни. Несколько десятков выстроившихся в ряд строений, среди которых были и добротные дома – некоторые даже двухэтажные, – и свидетельствующие о горькой нужде саманные и деревянные хижины, были отделены от воды утоптанной ногами песчаной дорогой и лежавшими на берегу верх днищами лодками и баркасами да растянутыми на шестах сетями.
Ли показалось очень хорошим предзнаменованием, что первыми людьми, с которыми ему предстояло встретиться на Тайване, окажутся рыбаки. «Рыбак рыбака видит издалека и всегда поможет» – был уверен он, надеясь разжиться у местных жителей каким-нибудь инструментом, который позволит ему избавиться от своих «кандалов», и при этом не опасаться, что будет сдан властям. Но, оказавшись в самой деревне, он понял, что его надежды были напрасными: все вокруг будто вымерло – ни мужчин, ни женщин. Только на берегу он увидел нескольких играющих во что-то детей да возле последнего дома на выходе из деревни сидящую на обрубке дерева старуху. Она проводила его долгим пристальным взглядом, но вопреки обычаю не поздоровалась и не попыталась заговорить. Наверное, ее встревожил и внешний вид незнакомца, одетого в непривычную для нее одежду, и то, что он пришел не из города, а с противоположной стороны. Ли, размышляя над тем, что же такое происходит в деревне, предположил, что мужчин призывного возраста, скорее всего, забрали в армию , а вся остальная трудоспособная часть населения, чтобы как-то прокормиться в отсутствие рыбаков, добровольно или принудительно трудится на оборонительных или хозяйственных работах в городе, а возможно, чем-то приторговывает.
* * *
Добравшись до реки, являющейся естественной южной границей города, Ли перебрался через нее по деревянному мосту пятиметровой ширины и длиной около сорока метров. Достигнув таким образом окраины Тайхоку, он снова был приятно удивлен тем, что улица, на которой он оказался, была застроена домами, напомнившими ему своим архитектурным стилем Фучжоу, а большинству строений была присуща такая общая китайская особенность, как выход окон во внутренние дворики и глухие наружные стены .
Однако последующие наблюдения убедили его, что он все-таки «не дома». Разглядывая дома, он обратил внимание, что на них нигде нет указателей названия улицы, но еще более странной была их нумерация – она шла не по порядку, а совершенно хаотично. «Что за чудеса? – удивился Ли. – Надо будет при случае расспросить кого-нибудь из местных, что это означает. А пока для удобства запоминания особенностей территории надо будет эту улицу как-то обозначить. Ну, скажем… раз она идет от реки, пусть будет “Речная”».
Не спеша продвигаясь по улице, он без труда смог определить, что она является центром «деловой активности» в районе, где проживали и трудились исключительно представители коренного населения острова – ему не попался на глаза ни один японец – и причем «низшего сословия» – мастера разных ремесел и надомного производства, о чем свидетельствовали встречающиеся ему на пути многочисленные мастерские и ателье, ремонтирующие и производящие всякую всячину, магазинчики и лавки, пекарные и питейные заведения, торгующие чаще всего плодами своего собственного труда.
Немало на пути Ли попадалось и бродячих торговцев и мастеров по ремонту разных домашних мелочей. Пытаясь привлечь внимание окружающих, в том числе и тех, кто находился за глухими стенами домов, к своему товару или ремеслу, они или нараспев выкликали его название, или использовали разнообразные музыкальные инструменты – барабаны, гонги, флейты, дудочки и т.д.
Обходя сидящих прямо на земле или на низких скамеечках торговцев, разложивших на переносных лотках разную снедь – вареный рис, жареную рыбу, соевый сыр, мясной бульон, духовитые пирожки с различными начинками и обязательный зеленый чай , – Ли старательно отводил глаза: переваривший утренние печенье и шоколад желудок настоятельно требовал новой подпитки – как твердой, так и жидкой, – а возможности удовлетворить его требования пока не было никакой… В заднем кармане брюк лежало портмоне с деньгами, но Ли запретил себе рисковать, пока не выяснит точно, как и где можно будет обменять – если это вообще можно будет сделать – доллары и юани на местные иены. В оккупированных Японией континентальных районах Китая хождение имели так называемые «оккупационные иены», и Ли представлял себе их «покупательную способность». Для того чтобы знать, чего же стоят местные деньги, и что на них можно приобрести, он, изображая из себя обычного покупателя, поинтересовался у нескольких торговцев ценой их товара. В итоге он получил представление о предмете, знание которого было совершенно необходимо для того, чтобы успешно «влиться в новую жизнь»…
Люди, окружавшие Ли, были одеты преимущественно бедно и, что особенно бросалось в глаза, достаточно пестро. Колонизация Тайваня и особенно война изменили привычные правила и заставили горожан одеваться кто во что горазд: наряду с традиционными для китайцев серыми, черными и синими хлопчатобумажными куртками, рубашками, штанами, в которых ходило большинство и мужчин, и женщин, у мужской части населения прижилась и суньятсеновка ; это означало, что мода, установившаяся после революции 1911 года на материке, перекочевала и сюда, на остров. Тут и там в толпе мелькали японские кимоно неброских расцветок из недорогой ткани. Наиболее экстравагантно на мужчинах смотрелась военная форма, преимущественно цвета хаки, японского, китайского и даже американского производства. «Похоже, вещевой рынок в городе процветает», – подумал Ли, глядя на это разнообразие цветов и фасонов.
Таким образом, его американская форма, вопреки опасениям, не привлекала повышенного внимания горожан, скорее, люди, как это всегда и бывало, с удивлением посматривали на его необычный рост. В то же время Ли мысленно похвалил себя за предусмотрительность в отношении куртки: несмотря на то, что никого, казалось бы, уже невозможно было удивить непривычными одеяниями, в районе, где среди жителей больше всего ценились простота и практичность одежды, она смотрелась бы слишком экзотически, а значит, привлекала бы к себе ненужное внимание местного населения, и особенно полиции и военных патрулей, которые, вполне вероятно, могли попасться ему на пути. Поэтому то, что она сейчас висела у него на левой руке (прикрывая тем самым повязку) подкладкой наружу, было очень правильно.
Пробыв в городе около часа, Ли почувствовал себя достаточно уверенно в новой обстановке и решил, что пора предпринимать какие-то более активные действия для освобождения от наручников. Он стал размышлять о возможных вариантах решения этой проблемы. «Зайти в какую-нибудь механическую мастерскую и просто попросить снять их с руки? Нет, это безумие – лезть в воду, не зная броду: вряд ли мне случайно попадется противник местных властей – за пятьдесят лет оккупации японцев тайваньцы, видимо, научились с ними нормально уживаться. Скорее всего, на меня, “окольцованного” и к тому же одетого в американскую военную форму, донесут в полицию или вообще сразу задержат. Можно было бы, конечно, то же самое сделать, пригрозив умельцу пистолетом. Но в этом случае дело наверняка получит огласку, меня начнут искать, и это сильно затруднит мое дальнейшее пребывание в городе. Что же остается? Действовать тихо, не привлекая к себе внимания и непонятно как настроенного населения, и особенно сил охраны порядка. Если я нахожусь на нелегальном положении, нужно искать помощи у тех, кто сам не в ладу с законом. А это могут быть или политические противники режима, или уголовники. Искать тщательно законспирированное антияпонское подполье – это дело очень сложное и долгое. А вот найти жуликов – куда легче. Преподнести им какую-нибудь правдоподобную сказку – и они вряд ли откажут в помощи беглому заключенному…»
Ли решил остановиться на этом последнем варианте. Не имевший до сих пор личного опыта общения с криминальной средой, он тем не менее имел о ней некоторое представление, почерпнутое из рассказов своего самого близкого товарища по партизанскому отряду Кунь Сю. Тот после смерти родителей оказался в четырнадцать лет в шайке воров и, наверное, так и пропал бы в ней, если б не встретился ему на жизненном пути Чжао Цзивэнь, рабочий, коммунист, ставший в годы войны командиром их партизанского отряда. Вспоминая иногда свою жизнь до встречи с Чжао, Сю рассказывал Ли о разных особенностях преступных промыслов, о тех нравах, которые царят в среде уголовников, а также о том, как себя нужно с ними вести, если доведется столкнуться.
Ли знал, что излюбленное поле деятельности жуликов, промышляющих воровством, там, где многолюдно – рынки, вокзалы, питейные и курительные заведения, места проведения массовых общественных мероприятий. Именно там внимание человека рассеивается под влиянием разных отвлекающих факторов, он теряет бдительность, перестает контролировать свои карманы и личные вещи. Этим и пользуются воры, шныряющие в толпе и обирающие зевак.
Спросив у одного из прохожих, как пройти на вещевой рынок, Ли отправился в указанном направлении. Идти пришлось недолго. Уже через два квартала он вышел на достаточно широкую площадь, по периметру ограниченную магазинчиками, а по середине разделенную рядами лотков и прилавков, заваленных разной одеждой и обувью, уставленных вещами самого широкого назначения – от бытовых нужд до ремесленной деятельности. Между рядов бродили сотни жителей окрестных улиц, а также примыкающих к городу с юга деревень, останавливаясь у прилавков, торгуясь с владельцами товаров, забирая покупки. Над всем торжищем висел мерный и негромкий гул, порождаемый ведущимися между покупателями и торговцами разговорами.
Время уже перевалило далеко за полдень, и Ли понимал, что торговля вот-вот начнет сворачиваться. А ему еще надо было найти тех, ради кого он сюда пришел. Он не стал заходить в середину рынка, а стал медленно обходить его вокруг, внимательно присматриваясь к окружающим людям, пытаясь обнаружить тех, кто вел себя не так, как все, то есть проявлял интерес не к товару, а к тем, кто его приобретал. Не прошло и часа, как его усилия были вознаграждены: он заметил группу из трех подростков лет пятнадцати, стоявших чуть поодаль от крайнего торгового ряда и пристально рассматривающих толпу, время от времени перебрасываясь репликами.
Ли остановился неподалеку от них и, стараясь не привлекать к себе внимание, стал наблюдать, что же будет происходить дальше. Минут через десять подростки прекратили свое наблюдение и, о чем-то быстро посоветовавшись, двинулись в середину торговых рядов, по дороге разойдясь на некоторое расстояние друг от друга. Ли понял, что, если мальчишки – те, за кого он их принял, то они – спаянная команда, и у них четко расписаны роли, которые каждый должен выполнять, когда они идут на «дело»…
Оглядевшись вокруг, Ли прикинул, куда эти воришки будут отходить, когда сделают то, что им надо, а затем снова нашел взглядом «троицу» и стал следить за ее действиями. Один из подростков зашел с одной стороны торгового ряда и остановился в его начале. Двое других в некотором отдалении друг от друга зашли с другой его стороны и начали продвигаться к середине. Один из них подошел сзади к мужчине, примерявшему куртку, издалека похожую на рыбацкую, и остановился, а второй, стоя в нескольких метрах, наблюдал за ним. Какое-то время ничего не происходило, и вдруг мальчишка, стоявший за спиной мужчины, отпрыгнул назад и бросился бежать по ряду. Мужчина выронил куртку, схватился за карман своих штанов, а затем кинулся за беглецом, призывая окружающих задержать его. В это время второй подросток, как бы случайно, перекрыл ему дорогу, вызвав столкновение и задержав на несколько секунд. Во время этой заминки тот, кто обчистил карманы бедолаги, «неожиданно» налетел в начале ряда на своего третьего напарника, которому незаметно передал то, что украл, а сам бросился бежать дальше, уводя за собой погоню. Тот, у кого оказалось украденное, не обращая внимания на то, что происходило за его спиной, с невозмутимым видом неспешно направился подальше от торговых рядов. Оглянувшись один раз и убедившись, что на него никто не обращает внимания, он нырнул в узкий переулок, отходящий от рыночной площади.
* * *
Ли, не сводивший с него глаз, быстро двинулся следом. Пройдя несколько десятков метров, он обнаружил мальчишку за углом дома, когда тот вытаскивал купюры из украденного кошелька.
– Хорошая добыча? – поинтересовался, улыбаясь, Ли, подходя к нему вплотную.
Мальчишка от неожиданности выронил кошелек, но тут же опомнился и, выхватив из кармана нож, оскалился:
– Не подходи! А то кишки выпущу!
– Опусти нож. А то я тебя поцарапаю, – спокойно отозвался Ли и приподнял полу рубашки, демонстрируя мальчишке рукоятку кортика, торчащего за поясом.
– Так ты не полицейский? – чуть спокойнее спросил воришка.
– Нет, совсем наоборот, – рассмеялся Ли.
– Тогда чего тебе надо? – все так же настороженно поинтересовался мальчишка, теперь уже опасаясь, что перед ним его собрат-вор, который хочет отобрать добытое.
Догадавшись, о чем тот подумал, Ли успокоил мальчишку:
– Твоя добыча – это твоя добыча. Мне она ни к чему. Мне нужна от тебя помощь.
– Какая? – расслабляясь и убирая нож, поинтересовался его собеседник.
– Нет ли у тебя знакомого мастера, который мог бы снять с меня вот эти украшения, – Ли подвинул куртку на руке и, слегка закатив край «бинта», показал наручник, – и при этом держал язык за зубами?
– Ух ты! – не смог сдержать уважительного возгласа мальчишка. – Так ты сбежал из заключения?
– Да. Только орать об этом не надо, – недовольно проговорил Ли. – Кругом могут быть уши.
– Понимаю, понимаю…– смутился мальчишка, но тут же, не сдержавшись, спросил. – А как же ты это смог?
– Тебе в подробностях рассказать? – издевательски глядя ему в глаза, поинтересовался Ли.
Мальчишка окончательно стушевался и пробормотал:
– Да нет, это я так…
– Так есть у тебя знакомый умелец по таким делам? – снова повторил свой вопрос Ли.
– Да, конечно, – снова обретая уверенность, отозвался воришка. – Я тебя к нему отведу. Только вот надо дождаться моих приятелей, с которыми я… – он не закончил фразу.
– Ю, помощь нужна? – раздался чей-то голос за спиной Ли.
Он обернулся и увидел подходящих к ним двух подростков, которые только что орудовали на рынке.
– Нет, все в порядке, – успокоил их его собеседник и, кивнув в сторону Ли, уточнил. – Это свой. Мне надо с ним кое-куда отойти. Так что давайте быстро поделим деньги и разбежимся. А завтра утром встретимся на нашем месте.
Двое подошедших воришек, опасливо поглядывая на Ли, вместе с Ю быстро пересчитали содержимое кошелька и, разделив его поровну, также вдвоем скрылись туда, откуда пришли.
– Ну, вот, теперь можно двигаться, – заявил Ю и повел Ли каким-то путаным маршрутом по узким улочкам, переулкам и пустырям в нужное им место.
* * *
Ли обратил внимание, что район, по которому они перемещались, был так же пустынен, как и рыбацкая деревня, в которой он побывал ранее. Здесь не было никаких торговых и ремесленных заведений, как на улице «Речной», а только жилые домишки, в большинстве своем жалкие, покосившиеся, часто наполовину вросшие в землю. Все вокруг кричало о нищете и убогости, более обычного обостренными военным лихолетьем. Изредка им встречались дети от пяти до десяти лет, играющие возле своих жилищ. Почти совсем не было видно детей меньшего возраста. И это было понятно – во время войны их некому было рожать… Те же, кому перевалило за десять, скорее всего, вместе со своими матерями пытались где-то работать, чтобы добыть себе хоть какое-то пропитание…
– Так ты, значит, Ю? – спросил Ли, чтобы закрепить возникшее знакомство, которое ему могло еще в дальнейшем пригодиться.
– Да, Бао Ю, – отозвался мальчишка, – но друзья чаще зовут меня Кошкой, потому что никто лучше не может лазать по деревьям, да и вообще забираться на высоту. А тебя как зовут?
– Зови меня просто Ли.
– Я должен предупредить тебя, Ли, – озабоченно произнес Ю, – что мастер, к которому мы идем, не откажется помочь. Ему только потому и дают возможность спокойно работать, что он оказывает помощь тем, кто избегает встречи с законом… Но он ничего не делает просто так и на всем хочет иметь свой «навар». У тебя деньги-то есть?
Ли хотел было сказать про имеющиеся у него доллары и юани и узнать, можно ли их обменять в городе, но сразу передумал. Во-первых, воришка слишком мал, чтобы знать, где и как можно совершить обмен валюты. А во-вторых, упоминание про иностранные деньги может вызвать у него подозрение к Ли. И поэтому он сухо отреагировал на вопрос:
– Откуда деньги у сбежавшего из тюрьмы заключенного?
– Ну, тогда мастер может заартачиться.
– Ничего, – спокойно произнес Ли, – я умею уговаривать несговорчивых.
Они какое-то время шли молча, но Ю не утерпел и спросил:
– Откуда у тебя такая необычная одежда?
– О, это целая история! – начал фантазировать Ли. – Сначала эта форма принадлежала одному американскому летчику, попавшему в плен, когда его самолет сбили над островом. Летчика расстреляли, а его форму забрал себе тюремный охранник, японец. Поскольку по размеру она ему не подходила, этот охранник поставил ее на кон и проиграл в карты одному вору-японцу, который сидел со мной в одной камере. Ну, а уж этот японец проиграл ее мне в го . Он сам меня этой игре научил… на свою голову. Думал, что китаец никогда не сможет играть в нее так, как японец. Вот и пришлось мне избавить его от лишней одежды…
– Ну и ловок же ты, Ли! – засмеялся Ю.
– Да и ты с приятелями тоже ловкач, – в тон ему ответил Ли. – Видел я, как вы на рынке работали. Кстати, а кому вы отстегиваете со своих доходов за то, что вам позволяют чистить карманы покупателям?
– А как ты догадался, что мы кому-то отстегиваем?
– Я не догадался, а знаю. Потому что, хоть я не местный, а из Такао , воровские законы везде одни и те же.
– Ну, тогда ты должен знать, что Тайхоку поделен на две части. Три северных округа города – Датун, Чжуншань и Суншань – контролируются японской якудзой . Заправляет там некий Микадо . А три южных округа – Ваньху, в котором мы находимся, Чжунчжэн и Даань – принадлежат нам, тайваньцам. В нашем округе все получают разрешение на «промысел» и расплачиваются за это с одним человеком – главой триады Ван Цзолинем по прозвищу Голова. Ему принадлежат игровые и публичные дома, опиекурильни и питейные заведения. Все шайки платят ему дань, а большинство полицейских кормятся с его руки.
– Да, большой человек, – задумавшись о своем, произнес Ли. – Надо будет с ним познакомиться… А как вы здесь уживаетесь с якудзой?
– У нас договор о нейтралитете: они не суются в наши районы, а мы – в их. Иногда, правда, происходят отдельные стычки, но тогда встречаются Голова и Микадо и снова заключают мирное соглашение. Я как-то слышал от одного из наших «старших», что Голова так ненавидит босса якудзы, что готов его загрызть, но вынужден пока терпеть, потому что японские власти поддерживают «своих» бандитов и иногда даже пользуются их услугами, а вот к триаде относятся беспощадно.
Ли отметил про себя эту важную информацию, надеясь, что когда-нибудь она может ему пригодиться. Видя, что с мальчишкой у него налаживаются неплохие отношения, он решил прояснить для себя и вопрос, который у него возник во время прогулки по «Речной» улице:
– Слушай, Ю! Я что-то нигде не вижу у вас на домах названий улиц.
– А у нас их нигде и нету! – мальчишка с удивлением посмотрел на него. – А разве у вас не так?
– У нас… – Ли чуть не произнес «в Китае», но осекся и после паузы закончил, – в Такао… не так. Вы же столица, а мы – провинция, – начал выдумывать он на ходу, – поэтому есть отличия.
– Понятно, – кивнул Ю. – А у нас город разбит на округа, округа – на участки. Вот это, вокруг нас, 3 участок округа Ваньху. Большие участки могут еще на секции быть разбиты.
– А нумерация домов почему такая странная?
– А чего в ней странного? Как строили на участке дом, так ему номер и давали, по порядку.
– И как же вы запоминаете все эти номера – участков, секций, домов?
– Если все время жить на одном месте, все как-то само собой запоминается, – засмеялся Ю. – А вот мы и пришли, – сказал он, остановившись, наконец, возле строения, скорее напоминающего большой сарай, а не мастерскую, угнездившегося между двумя лачугами, с покрытой ржавчиной железной входной дверью. Сбоку от нее прямо на стене облупившейся от времени красной краской было нацарапано: «Изготовление и ремонт изделий из металла».
* * *
Характерные звуки, раздающиеся из-за двери, говорили, что мастер находится на своем рабочем месте, и значит, Ли, наконец, добрался до искомой цели. Распахнув натужно скрипящую дверь, сдерживаемую в закрытом положении толстой пружиной, они вошли внутрь. После солнечного дня, царящего снаружи, помещение мастерской, в которое свет проникал только через два грязных, затянутых паутиной окна в боковых стенах, встретило их почти сумраком. Вместо того чтобы разогнать его, помыв окна, хозяин предпочел повесить на стене над верстаком – своим основным рабочим местом – керосиновую лампу. Только когда глаза привыкли к новой обстановке, Ли смог рассмотреть стоящего к ним спиной человека, одетого в серые рабочие штаны и брезентовый фартук на голое тело, который ножовкой по металлу распиливал какую-то болванку, зажатую в тисках. Он даже не услышал, казалось, шума заскрипевшей двери, и обернулся только тогда, когда Ю громко позвал его:
– Мастер Го! К тебе можно?
С какой-то смесью важности и одновременно заискивания поглядывая на посетителей, Го, мужчина лет сорока с морщинистым испитым лицом, стал стирать тряпкой с рук прилипшие опилки и, когда они подошли поближе, коротко осведомился:
– Чем могу помочь?
– Мастер Го! – придав голосу оттенок значительности и секретности, проговорил Ю. – Моему другу нужна твоя помощь в одном деле…
– Каком именно?
– Вот в этом, – вмешался в разговор Ли, продемонстрировав мастеру, как и раньше Ю, свои наручники.
Абсолютно не удивившись увиденному, как будто такое случалось с ним каждый день, Го все так же лаконично сказал:
– Это можно.
– Вот и хорошо! – обрадовался Ю. – Ну, тогда я пойду, а вы уж сами без меня разбирайтесь.
Он направился к двери, но Ли догнал его и вполголоса, так, чтобы не слышал Го, сказал:
– Спасибо тебе, парень. Если ты мне понадобишься, где тебя можно найти?
– Там же, где ты меня сегодня видел, на рынке. Я с приятелями там каждый день бываю.
Ли похлопал его по плечу, и они расстались. Повернувшись к мастеру, он, улыбнувшись, заявил:
– Я готов к операции.
– Показывай «больное место», – в тон ему ответил Го.
Ли бросил куртку на стоящую рядом расшатанную табуретку, закатил рукав рубашки и снял «бинт», прикрывающий наручники. Ощупывая их, чтобы проверить прочность металла, мастер посмотрел Ли прямо в глаза.
– А что стало с тем, кто был во втором кольце?
– А как ты догадался, что был и второй?
– На внутренней стороне кольца остались кусочки кожи.
Смахнув улыбку с лица, Ли жестко отчеканил:
– Если не хочешь, чтобы с тобой стало то же самое, что и с ним, лучше тебе этого не знать.
– Да нет, это я просто так… для разговора, – заметно смутился Го, теряя напускную важность, и тут же перешел на деловой тон. – Работа несложная. Как будешь расплачиваться?
– Денег у меня нет, – спокойно ответил Ли. – Может, сделаешь работу в долг?
– Прости, я незнакомым людям в долг ничего не делаю, – залебезил смущенно мастер. – Но… могу предложить обмен.
– Чем же я могу с тобой поменяться? – удивился Ли.
– Да я вот смотрю – куртка у тебя хорошая… Вот и давай меняться: куртка за снятые браслеты.
Ли на минуту задумался. С одной стороны, куртки было жаль – очень уж она была хороша… Но с другой, как он уже рассудил ранее, – насущной нужды в ней не было. Да и лишнее внимание к ней окружающих – это лишние проблемы. «Да, видать, не судьба мне носить эту куртку», – принял он решение.
– Хорошо, согласен. Только с одним условием. Куртка не просто хорошая, а очень хорошая. Поэтому за нее – снимаешь наручники и даешь сверху пятьдесят иен.
Го тоже задумался ненадолго и в итоге согласился… Принявшись за дело, он сначала попытался осуществить задуманное самым простым путем – открыть замок наручника; однако поковырявшись в нем какое-то время специальной отмычкой, убедился в бессмысленности этой операции. (Предположение Ли, возникшее еще в пещере, что, нанося камнем удары по замку, он сломал его, подтвердилось.) Оставалось одно – пилить браслет. Для этого Го зажал с одной стороны его в тиски, чтобы можно было пилить с другой.
– Держи руку очень ровно и не дергайся. – предупредил он Ли. – А то ножовка может соскочить и поранить тебя.
Закаленная сталь наручника поддавалась очень туго. Не допилив и до середины браслета, Го сломал полотно ножовки. Заменив его и передохнув немного, он продолжил свое дело. Прошло не менее часа. И Ли, и мастер устали, их лица заливал пот – у Го от работы, у Ли от напряженного ожидания освобождения и необходимости соблюдать абсолютную неподвижность. Обычный полумрак мастерской еще более сгустился – солнце начало садиться. Го подкрутил сильнее фитилек лампы и еще быстрее задвигал руками, видя, что дело приближается к концу. И, наконец, свершилось!.. Образовавшийся миллиметровый распил позволял теперь раздвинуть дужки наручника. Ли и мастер, ухватившись клещами каждый со своей стороны за них и напрягшись так, что на щеках заиграли желваки, освободили руку… Наручники с лязгом упали на верстак, но Ли показалось, что заиграла прекрасная музыка…
– Ну, вот и все! – радуясь, как и всякий мастер, результату хорошо выполненной работы, произнес Го.
– Действительно все! – не менее счастливым голосом подхватил Ли. – Спасибо, мастер. Ну, поскольку мне уже пора, произведем расчет. Куртка – твоя, а где мои пятьдесят иен?
Го, поколебавшись, открыл ящик верстака и, прикрыв его своим телом, чтобы Ли не мог видеть содержимого, отсчитал пять замусоленных и помятых бумажки по десять иен и сунул ему в руку.
– Сделка совершена, все по-честному, – подвел итог Ли, засовывая деньги в карман брюк. – Подскажи-ка, как мне отсюда самым коротким путем пройти к вещевому рынку, а то я в вашем районе не очень хорошо ориентируюсь.
– Да тут заблудиться невозможно. Прямо от моей мастерской начинается улица, идущая на рынок. Пять минут ходьбы – и ты на месте.
Ли понял, что Ю, не очень доверяя своему новому знакомцу, специально вел его к мастерской окольными путями, запутывая направление.
– Ну, что ж, прощай мастер! Может быть, когда-нибудь еще доведется встретиться.
Подойдя к двери, он широко распахнул ее и, зажмурив глаза в предвкушении вступления в новый, «свободный мир», сделал шаг. Сзади грохнула захлопнувшаяся дверь. Ли открыл глаза и увидел стоящего перед ним полицейского в чине сержанта…
Глава 7. Лиза Верещагина. Дом.
Утром следующего дня Лизу разбудили чей-то тихий шепот и еле сдерживаемый смех. Она открыла глаза и увидела три детские головенки с веселыми глазами-пуговками, просунувшиеся за отодвинутую занавеску и с любопытством наблюдающие за спящей гостьей. Дети были, по-видимому, погодками, от трех до пяти лет. Лиза грустно улыбнулась им и стала вставать с кровати. Малыши, как испуганные мыши, юркнули назад в комнату.
Поздоровавшись с хозяевами, сидевшими за столом в самой большой комнате, Лиза вышла во двор. Ясный майский день вставал над землей. Сияло восходящее солнце, выводили свои затейливые трели птицы, цветы в саду щекотали ноздри пряными ароматами. Все было, как всегда. И в то же время все было совсем иначе… Вчера рухнула такая привычная и налаженная жизнь Лизы. А мир этого даже не заметил… По щекам девушки потекли слезы.
Выплакавшись и почувствовав от этого некоторое облегчение, Лиза подошла к невысокой скамейке, на которой стоял таз, наполненный чистой, холодной, как лед, колодезной водой. Она быстро умылась, сразу почувствовав себя более бодрой и решительной. Вышедшая из дома жена дедушки Ду подала ей полотняное полотенце, и когда Лиза вытерлась, пригласила в дом позавтракать вместе с ними – если не побрезгует. Лиза с благодарностью приняла приглашение. Перед тем, как зайти в дом, она достала из сумочки, висевшей у нее на плече, маленькое зеркальце в черепаховой оправе и внимательно посмотрела на свое отражение. Вроде бы все в нем было привычно, и тем не менее что-то неуловимо изменилось. Глаза… Из светло-зеленых они превратились в изумрудные, как будто на них набежала тень и затаилась где-то в глубине… И лицо, всегда такое расслабленное и нежное, сейчас затвердело, обозначив скрытые под щеками скулы…
На столе уже стояла тарелка со свежеиспеченными пресными лепешками и кувшин с козьим молоком. Хозяйка налила ей чашку молока и предложила попробовать.
– А что это? – спросила девушка.
– Козье молоко. Если б не наша домашняя кормилица, не знаю, как бы мы малышей подняли.
– Никогда не пила парного молока, а тем более козьего.
– Возможно, оно покажется тебе необычным, но оно очень полезно для здоровья и укрепления сил.
– А ваши женщины и дети как же? – поинтересовалась Лиза.
– Ты не переживай: все они уже позавтракали, – успокоила ее хозяйка, – дети играют в саду, а дочери ушли на работу.
Лиза, которая последний раз ела утром прошлого дня, сначала с опаской, а потом с все большим удовольствием принялась за эту простую, но, как оказалось, достаточно сытную еду. Дедушка Ду и его жена, сидевшие рядом с ней, делали то же самое, со сдержанной улыбкой и одобрением посматривая на девушку. После завтрака, когда жена стала убирать со стола, дедушка Ду предложил Лизе обсудить, что же ей предстоит теперь делать.
Не считая возможным обсуждать с этим добрым, но по сути чужим ей человеком вопрос вопросов, который встал сейчас перед ней – как ей жить теперь вообще… – девушка ограничилась только практическими заботами.
– Две главные проблемы, которые сегодня встали передо мной, – это где жить и на что жить… – начала она. – Но прежде всего я должна похоронить папу и маму… – спазм сдавил ей горло, и она на какое-то время замолчала.
– Твои родители, милая… были… богатыми людьми, – отозвался Чэн Ду, – поэтому я не думаю, что у тебя будут какие-то денежные затруднения.
– Да, ты, наверное, прав. Но дело в том, что родители никогда не посвящали меня в денежные вопросы. И я понятия не имею, как их вообще нужно решать…
– Ну, тогда тебе нужно обратиться за советом к тому, кто может знать, как это делается. Знакомы ли тебе близкие твоему отцу люди, которые могли бы помочь в таком деле?
Лиза на какое-то время задумалась, а потом произнесла:
– Я не знаю, с кем мой отец мог быть близок. Наша семья вела достаточно замкнутый образ жизни. Единственное, что мне приходит в голову: попытаться поговорить с сотрудниками отца по горнорудной корпорации. Кому, как не им, быть в курсе его финансовых дел?..
– Вот это ты хорошо придумала! – обрадовался старик. – Я предлагаю вот что сделать. Ты поезжай в правление корпорации и узнай там все, что можно. А я пойду в вашу усадьбу. Начну приводить в порядок сад, заодно и за домом пригляжу, чтоб никто не забрался. А когда ты в правлении все выяснишь, приезжай домой. Осмотришь там все и, может, что-то важное для себя найдешь.
* * *
Приняв план действий, Лиза и дедушка Ду отправились каждый по своим делам. У Лизы оставалось еще немного карманных денег, и поэтому, дойдя пешком до одной из главных улиц восточной части города, она села в коляску велорикши и отправилась в офис правления корпорации Мицубиси. Она бывала там несколько раз, навещая отца, была даже знакома с его секретаршей и заместителем, господином Ясумото. Добравшись до места, она поднялась на второй этаж, где находился рабочий кабинет отца, и вошла в приемную.
Увидевшая ее секретарша отца – Луци Миси, женщина – немного за тридцать, в строгом сером, европейского покроя костюме, с которой Лизе ранее уже доводилось видеться, вскочила со стула, на котором сидела за своим рабочим столом, и, низко кланяясь, стала выражать ей свои соболезнования:
– Здравствуйте, Лиза-сан . Мы уже знаем все, что случилось вчера. Такое горе, такое горе! – она бросила взгляд на стол, где стояла фотография Сергея Ивановича в черной рамке. – Мы все в правлении просто убиты случившимся. Примите мои самые искренние соболезнования… Ясумото-сан поручил мне найти вас, чтобы решить некоторые формальности, а вы вот, к счастью, и сами появились. Не хотите ли пройти в его кабинет, он ожидает вас?
Лиза молча кивнула головой, и они обе отправились в кабинет заместителя главы правления корпорации. Увидев входящую к нему девушку, господин Ясумото, как и перед этим секретарша, стал говорить ей о своем потрясении и скорби в связи с безвременной кончиной Сергея Ивановича Верещагина. Усадив девушку на одно из трех кресел, стоящих в углу кабинета, сам уселся напротив и предложил ей чаю. Лиза, поблагодарив, отказалась.
– Я узнал о том, что произошло, вчера в конце рабочего дня от водителя вашего отца, Цукахары – начал рассказывать Ясумото. – Он поехал в поселок, чтобы забрать Сергея Ивановича после обеденного перерыва и, надо ж такому случиться, также попал под бомбежку. Правда, он был достаточно далеко от центра взрыва, и потому пострадал незначительно: небольшой осколок от бомбы пробил лобовое стекло машины и поранил ему руку. Однако он не стал заниматься своей раной, пока не выяснил все, что произошло. Он увидел последствия взрыва для вашего дома, дождался, пока приехали спасатели, как нашли ваших родителей, как их увезла санитарная машина… Видел он и вас, как вы упали в обморок, как о вас заботился ваш садовник. Только после этого он выбрался из поселка, заехал в больницу, где ему сделали перевязку, а потом прибыл сюда, в правление, и доложил мне о том, что произошло…
Выслушав этот рассказ, Лиза решила, что пора уже приступить к тому, ради чего явилась в правление корпорации.
– Я пришла к вам, Ясумото-сан, чтобы посоветоваться, как мне теперь быть…
– Конечно-конечно. Вы очень правильно сделали. Я не только дам совет, но и обязательно сделаю для вас все, что будет в моих силах. Кое-что я уже предпринял и хочу вам об этом сообщить. Первое, о чем вы должны знать: похороны Сергея Ивановича и Елены Вениаминовны будут организованы за счет корпорации и, если вы ничего не имеете против, состоятся завтра или послезавтра. Есть в этом деле один важный вопрос, решение по которому можете принять только вы. Я знаю, что ваши родители православного вероисповедания. В Тайхоку есть одна православная церковь , но я не знаю, была ли ваша семья связана с нею. Поэтому я в затруднении: по какому обряду проводить похороны? – Ясумото вопросительно посмотрел на Лизу.
Та на какое-то время задумалась, а потом нерешительно произнесла:
– Видите ли, господин Ясумото, после отъезда из Порт-Артура мои родители как-то потеряли связь с церковью и, по-моему, даже с верой… Наши скитания вдали от родины, те несчастья, которые довелось испытать отцу и матери, отдалили их от Бога, побудив надеяться в этой жизни только на себя… Поэтому, я думаю, они не будут в большой обиде, если окажутся в ином мире тем путем, какой принят в вашей стране…
– Ну, что ж, – отозвался Ясумото, – это несколько облегчает нашу задачу: мы похороним ваших родителей по синтоистскому обряду… Но все равно в данном случае этот обряд не может быть проведен в соответствии с традиционным каноном, поскольку ваши папа и мама не японцы, не являются… не являлись… приверженцами синтоизма или буддизма, к тому же умерли, так сказать, неестественным образом…
– И что из этого следует?
– Я считаю, что нужно поручить организацию похоронных мероприятий специалистам, то есть сотрудникам похоронного бюро. Они – люди опытные и решат, какие элементы церемонии нужно провести обязательно, а от каких целесообразнее отказаться. Я считаю, что главное в этом скорбном деле – отдать последнюю дань почета и уважения людям, которые от нас уходят навсегда, независимо от того, какого вероисповедания они были. Вы со мной согласны?
– Да, конечно.
– На те дни, пока будет идти подготовка к похоронам, я дам вам в помощь двух человек, которые вам знакомы, – Луци Миси и Цукахару, вместе с машиной. Они будут решать все организационные вопросы, которые могут возникнуть по ходу дела.
– Спасибо вам огромное! – Лиза с благодарностью посмотрела на Ясумото.
– Не стоит, Лиза-сан… Теперь нам надо обсудить другие, не менее важные и сложные вопросы, – продолжил он далее, – которые, как я понимаю, встанут перед вами: где вам жить и на что вам жить.
– Совершенно верно, Ясумото-сан, – подхватила Лиза. – Я в полной растерянности, что мне делать в этом смысле… Я знаю, что дом, в котором мы жили, нам не принадлежал, это – собственность корпорации. Следовательно, мне необходимо где-то искать другое жилье.
– Да, вы совершенно правы: дело обстоит именно так. Я вам скажу больше: то, что дом разрушен и не пригоден для жилья, это одно. Я сейчас не могу сказать, будет ли корпорация его вообще восстанавливать. Положение на фронтах, положение на Тайване да и в стране в целом меняется чуть ли не каждую неделю. Центральное руководство корпорации Мицубиси в Токио не может дать нам внятный ответ, какое будущее ждет наш филиал, будем ли мы и дальше осуществлять добычу каменного угля здесь, на острове…
– Господин Ясумото, – прервала его Лиза, – у меня в этой связи к вам одна маленькая просьба.
– Да, все, что могу.
– Если все-таки ситуация обернется в лучшую для компании сторону, и вы продолжите работу, и будет принято решение о восстановлении нашего дома для нужд нового владельца, не могли бы вы позаботиться о нашем садовнике, который единственный остался жив, но без работы, а у него семь человек на иждивении… Он очень трудолюбивый человек и, я уверена, будет полезен тем, кто будет жить в нашем доме.
– Вы слишком добры, Лиза-сан! – удивленно посмотрел на нее Ясумото. – В такую минуту думать о каком-то садовнике… Но раз вы так хотите, обещаю вам не забыть про него.
– Спасибо вам. Ну а что касается моего будущего возможного жилья, здесь все будет зависеть от того, какими средствами на жизнь я располагаю. Но вот на этот-то вопрос я не могу ответить совершенно. Родители никогда не посвящали меня в денежные дела. И кроме некоторых сумм на карманные расходы я никаких денег в своих руках никогда не держала…
– Но ведь в доме, наверняка, были какие-то деньги, у вашей мамы, вероятно, были какие-то драгоценности…
– Конечно, все это было, – согласилась девушка, – но вот сохранилось ли оно после взрыва, я не могу сказать. После нашей с вами встречи я поеду в поселок и буду искать в развалинах дома все, что может быть полезным для моей будущей жизни. Возможно, я что-то и найду.
– Это хорошо. Со своей стороны, сообщаю вам, что поскольку после смерти Сергея Ивановича я временно приступил к исполнению его обязанностей, то принял решение, во-первых, выплатить вам жалование вашего отца за текущий месяц, а во-вторых, выдать, так сказать, его… – Ясумото запнулся, – «выходное пособие» в размере месячного оклада. Это, должен вам заметить, довольно значительная сумма! Ее должно вам хватить и на то, чтобы снять жилье, и на жизнь вообще на несколько месяцев.
– Спасибо вам большое!.. – Лиза с некоторым облегчением посмотрела на Ясумото. – Я тут подумала: может быть, мне попытаться устроиться в общежитии студенческого городка университета?
– Боюсь, что у вас ничего не получится. Приказом генерал-губернатора все общежития по городу отданы в распоряжение армии. Это, между прочим, одна из причин того, почему начало учебного года в университете было перенесено на сентябрь. Кстати, ведь вы, Лиза, учитесь на медицинском факультете. А почему же вас не призвали в армию? Я слышал, студентов используют в качестве младшего и среднего медицинского персонала в госпиталях.
– Только тех, кто окончил два курса. А я только первый курс окончила.
– Понятно. Да, что касается жилья: вы, располагая даже только теми средствами, которые сейчас получите, могли бы снять для себя номер в гостинице. Но должен вас предупредить, что и с гостиницами все не так просто. Как и общежития, все дешевые гостиницы в городе реквизированы в качестве жилья офицеров армии и флота. Для общего пользования оставлены несколько самых дорогих гостиниц. И поэтому номер в них будет стоить намного дороже, чем, допустим, снять квартиру или дом в окраинном районе города.
– Да, пожалуй, квартира будет более подходящим решением вопроса, чем гостиница, – отозвалась Лиза.
* * *
Отвечая так на предложение Ясумото, она в первую очередь думала не столько об экономии средств при решении жилищного вопроса, сколько о том, сможет ли она жить в гостинице, постоянно находясь одна в окружении японцев и китайцев… Дело в том, что семья Верещагиных жила в Тайхоку очень уединенно. В отличие от Порт-Артура, где была очень большая община эмигрантов из России, члены которой постоянно общались друг с другом, здесь, на Тайване, русских было всего несколько семей. Причем, как говорил Сергей Иванович, специально интересовавшийся этим вопросом в миграционном отделе канцелярии генерал-губернатора, они занимали столь незначительное социальное положение, что общение с ними вряд ли могло представлять интерес для членов его семьи.
Если круг общения отца был весьма широк – по долгу службы ему приходилось иметь дело и с японцами, и с тайваньцами, – то жена и дочь жили, в основном, в своем замкнутом мирке, мало общаясь с местными жителями. Конечно, Лиза, учась в привилегированной школе для детей из семей с высоким материальным статусом, а последний год и в университете, не могла не общаться с представителями коренных народов, но всегда чувствовала себя среди них «белой вороной».
Такое положение усугублялось и тем, что в самой семье Верещагиных было неоднозначное отношение к людям нерусской национальности, что сказывалось на воспитании дочери. Сергей Иванович, несмотря на то, что длительное время занимал высокие должности по месту своей работы, был, в общем-то, по характеру человеком тактичным и демократичным. Имевшиеся в его родословной дворянские корни затерялись где-то во времени, и он сам предпочитал называть себя интеллигентом-разночинцем. Он вполне лояльно относился к людям разных национальностей, окружавшим его, скорее, даже стесняясь своего «некоренного» происхождения, чем выпячивая его. Как-то после сытного обеда, благодушно устраиваясь с сигарой в любимом кресле, он произнес фразу, которая запомнилась Лизе: «Что еще нужно для счастья человеку, живущему на тропическом острове с русской женой, поваром-китайцем и служанкой-японкой?!»
Елена Вениаминовна сразу среагировала на эту сентенцию, явственно продемонстрировав свое отношение к национальному вопросу: «Не с русской, а с обрусевшей!» Будучи внучкой обедневшего польского шляхтича, сосланного в Сибирь за участие в польском восстании 1863 года, осевшего там навсегда, женившегося на русской дворянке из незнатного рода, она никогда не забывала о своем дворянском и польском происхождении, и ее одна четвертая, «гоноровая», доля крови часто бурлила в ней, побуждая с некоторым презрением относиться не только к инородцам азиатского происхождения, но иногда даже и к русским (во всяком случае, она была уверена, что только русские могли затеять такую дикую вещь, как революция, сокрушить ее мир и изгнать в эмиграцию в эту чудовищную Азию…). Сергей Иванович не сомневался, что, если бы он повстречался со своей будущей женой не в Порт-Артуре, а в России, она никогда бы не вышла за него – человека с низшим, чем у нее, как она считала, социальным статусом – замуж.
Поскольку Лиза почти все время, свободное от занятий сначала в школе, а потом в университете, проводила с матерью, никогда не работавшей, она впитывала преимущественно ее взгляды на жизнь вообще и на людей в частности, особенно окружавших ее японцев и китайцев. Отсюда холодность, отчуждение по отношению к ним, даже тем, кто, учась с ней на одном факультете, симпатизировал ей и как хорошей студентке, и как красивой, к тому же «экзотической», девушке…
Наиболее близкими из числа «аборигенов» для Лизы оказались те, кто находился рядом с ней непосредственно дома – слуги. Но к двум из них – повару и горничной – она относилась, скорее, как к предметам домашней обстановки, которые полезны и необходимы для благоустройства комфортного быта. Особняком в этом ряду стоял Чэн Ду, и то только по той причине, что с детства любимым местом провождения времени для Лизы был сад вокруг дома, и садовника она воспринимала как волшебника, который создает для нее сказочный мир красоты, благоухания и покоя.
Поэтому, услышав предложение Ясумото об аренде квартиры или дома, Лиза ухватилась за эту идею: в ее воображении сразу возникла картина некой защищенной территории, где она сможет спрятаться от людей, от войны, от невзгод, вообще от всего, что может как-то вторгаться в тот мир, который она сама себе придумала…
* * *
Пока Лиза размышляла над этим вопросом, Ясумото вызвал в свой кабинет кассира, который под роспись вручил девушке увесистую пачку денег и, пятясь спиной к двери, с поклонами удалился. Пряча деньги в сумочку, Лиза спросила коллегу покойного отца еще про одну вещь, которая пришла ей в голову:
– Ясумото-сан! А не мог отец хранить какие-то деньги вне дома, ну, например, в банке?
– Это вполне возможно, – оживился японец. – Только я не знаю, в каком именно, и о какой сумме может идти речь. Банки очень неохотно раскрывают тайну вкладов, но я все-таки постараюсь для вас выяснить этот вопрос. Но должен сразу предупредить, что даже если мы сможем найти эти деньги, быстро получить их вы не сможете: потребуется несколько месяцев, пока банк убедится, что вы единственная законная наследница Сергея Ивановича. Кстати, вы меня натолкнули еще на одну мысль. Я точно знаю, что у вашего отца были акции нашей корпорации. Но вот где он их хранил, дома или в банке, и на какую сумму они, я также не знаю. Кроме того, акции – это ценные бумаги, а не живые деньги. Получить дивиденды по ним можно только в конце года. А если учесть то, в какое время мы с вами сейчас живем, и как повернутся события в стране в ближайшие месяцы, я не могу гарантировать, что по этим акциям в этом году вообще можно будет что-то получить… В общем, как ни печально мне об этом говорить, Лиза-сан, но в ближайшие месяцы вы можете твердо рассчитывать лишь на те средства, которые только что получили, а также на те, что сможете обнаружить у себя дома.
Поняв, что все наиболее важное, что она могла сегодня обсудить с Ясумото, она уже обговорила, Лиза попрощалась с ним и, выйдя из кабинета, вновь направилась в приемную, где рассказала Луци Миси, до чего они договорились с ее новым начальником, и поинтересовалась, что та теперь посоветует ей делать.
– Я, Лиза-сан, предполагала, что вы согласитесь на предложение Ясумото, и поэтому заранее заготовила два письма для похоронного бюро «Последний приют». Первое из них от нашей корпорации, в котором мы уведомляем, что нанимаем бюро для совершения похоронной церемонии, его подпишет господин Ясумото. Второе должны подписать вы; в нем вы поручаете «Последнему приюту» от вашего имени забрать тела ваших родителей из госпитального морга и начать подготовку их к похоронам.
Лиза подписала отпечатанный на пишущей машинке лист бумаги, а Луци Миси продолжила:
– Эти письма я сама доставлю в бюро и прослежу, чтобы они немедленно приступили к работе. Да, вот еще какой вопрос… – секретарша замялась. – Для похорон потребуется костюм для Сергея Ивановича и платье для Елены Вениаминовны… Вы сможете найти подходящие?
Лиза рассказала ей о своем намерении ехать сейчас к их дому, чтобы найти в нем все, что только удастся.
– Если я найду подходящую одежду для папы и мамы, то передам ее вам, если же не найду, то куплю все необходимое.
– Хорошо. Пойдемте сейчас в гараж. Я передам распоряжение Цукахаре, чтобы он отвез вас в поселок и вообще находился при вас ближайшие три дня.
* * *
Водитель, уже ожидавший Лизу в машине, тут же завел мотор, и они отправились в поселок. Добравшись до места, они застали Чэн Ду за работой в саду, где он сносил поломанные взрывной волной стволы деревьев, распиленные предварительно на части, и отдельные ветки в дальний его угол. Лиза рассказала ему о результатах своей поездки в правление корпорации, ограничившись упоминанием только тех затронутых в разговоре с Ясумото вопросов, которые прямо или косвенно касались старика. Она сообщила ему, что теперь у нее есть некоторые денежные средства, которых хватит на несколько месяцев жизни, что по предложению заместителя отца она решила подыскать себе для жилья какую-нибудь недорогую квартиру или дом, что похороны состоятся, скорее всего, послезавтра… Сообщила Лиза и о своей просьбе к Ясумото подыскать дедушке Ду новую работу. Услышав последнюю новость, старик прослезился и, низко кланяясь, стал благодарить ее за доброту.
Лиза прервала этот поток слов благодарности и сказала, что сейчас она хочет заняться осмотром того, что осталось от дома, с целью поиска ценных вещей.
– Подожди минутку, милая, – остановил ее старик. – Ты сказала, что будешь искать дом для жилья. Так вот у меня есть кое-что на примете, что может тебе подойти. Я никогда тебе раньше не рассказывал – нужды в этом не было, – но у меня в округе Ваньху, в своем домике живет сестра. В районе том живут люди небогатые, но домик у сестры вполне справный, лучше моего – кирпичный, четыре комнаты, хороший садик при нем. Сестра – вдова, живет одна. Неподалеку от нее живет ее дочь с детьми, муж которой на войне. Так вот сестра чаще проводит время не в своем доме, а у дочери, присматривает за детьми. Конечно, все они очень нуждаются сейчас, и дополнительный заработок был бы очень кстати. Я могу съездить к сестре и поговорить, чтоб она совсем перебралась к дочери, а дом сдала тебе. Кстати, если ты захочешь, она, наверняка, согласится за отдельную плату и прислуживать тебе: убирать в доме, присматривать за садом, покупать продукты, готовить еду…
– Да, это интересная идея, – оживилась Лиза. – Давай, дедушка Ду, пока я буду осматривать дом, ты съездишь на машине к сестре и все выяснишь. Но сначала достань из сарая лестницу, если она осталась цела, и поставь ее так, чтобы я могла взобраться на второй этаж дома.
Чэн Ду выполнил ее просьбу, и они вместе подошли к машине, где с невозмутимым видом сидел Цукахара, ожидая распоряжений Лизы. Она рассказала ему, в чем суть дела, и приказала отправляться туда, куда скажет старик. Тот же стоял, вытаращив глаза на машину и не двигаясь с места.
– В чем дело, дедушка Ду? – поторопила его Лиза. – Почему не садишься?
– Боюсь, милая, – пролепетал тот. – Я никогда и представить себе не мог, что буду ехать в такой машине…
– Не бойся. Она не укусит! – девушка подтолкнула его вперед и отправилась к дому.
* * *
Оставшись одна, Лиза сначала решила осмотреть первый этаж, от которого осталась только гостиная – самая большая комната в доме. Другие помещения первого этажа – прихожая, столовая, кухня – были разрушены во время бомбежки, похоронив в своих руинах всех, кто в это время в них находился, – родителей и слуг. Лиза знала, что ничего нужного в плане денежного значения в гостиной она не найдет, но было в комнате нечто, имевшее гораздо большую для нее ценность: то глубоко личное, что составляло ядро ее мироощущения, запечатленное в развешанных по стенам фотографиях, дававших представление не только о тех или иных этапах биографии семьи Верещагиных, но и о том духе, который царил в ней.
Лиза перемещалась вдоль стен гостиной, снимая одну за другой и складывая в стопки фотографии. Каждая из них мгновенной вспышкой озаряла в ее памяти эпизоды прошедшей жизни, пересекшей вчера роковую черту, за которой должна была начаться совсем другая жизнь…
Вот отец и мать стоят на набережной Порт-Артура на фоне моря. Это 1923 год, вскоре после их знакомства. У мамы гордо вскинутая голова, упрямый взгляд с прищуром, у отца немного смущенный вид, как будто он сомневается, что та, что стоит рядом, может всерьез воспринимать их отношения…
Вот они же в день свадьбы. 1925 год. У отца уже совсем другой взгляд, уверенный и спокойный. К этому времени он смог значительно продвинуться в своей профессиональной карьере, заняв пост директора шахты по добыче каменного угля, который корпорация Мицубиси добывала в районе Южно-Маньчжурской железной дороги…
А вот рядом фотография, где отец в кругу своих коллег – инженеров этой самой шахты…
А вот отец и мать сидят в сампане и держат в руках венок. Это 31 марта 1926 года. Когда отец оказался в Порт-Артуре, где, как он знал, во время русско-японской войны, в 1904 году на внешнем рейде города на броненосце «Петропавловск» погиб двоюродный брат его деда, великий русский художник-баталист и писатель Василий Васильевич Верещагин, он стал ежегодно выезжать (сначала один, потом с женой, а после рождения дочери втроем) на лодке к месту его предполагаемой гибели и бросать в воду венок… Причем он никогда не пытался «примазаться» к славе дальнего родственника (родство с ним он прямо называл «седьмой водой на киселе»), просто считал своим долгом, как единственный представитель рода Верещагиных в городе, почтить память великого человека земли русской…
Вот день рождения Лизы. 1927 год. Мама и папа стоят возле входа в родильный дом. Мама, осунувшаяся и похудевшая, папа держит на руках ребенка, прижав его к груди, а выражение лица такое, как будто он только что совершил самое главное дело в своей жизни…
Вот на фотографии только Лиза. 1933 год. Первый день в школе русской общины Порт-Артура. Растерянное лицо, руки стиснули ремни ранца. Она первый раз в жизни на несколько часов расстается с мамой…
Вот… вот… вот… Лиза складывала фотографии на стол, по щекам текли слезы… «Все это надо обязательно забрать, оставить все это здесь – значит, перечеркнуть всю свою жизнь…» – пульсировало в ее сознании. Замотав все фотографии в скатерть, которой был покрыт стол, она вынесла сверток из дома, положила его на траве и, немного успокоившись, решила, не теряя времени, подняться на второй этаж.
До вчерашнего дня там располагались три спальни – ее, Лизы, родителей и одна свободная – и кабинет отца. Ее спальня и свободная рухнули после взрыва, а значит, вместе с ними были погребены и все ее личные вещи, находившиеся там. Сердце ныло, оплакивая потерю прежде всего тех из них, которые для каждого ребенка являются символами счастливого и безмятежного детства. Но рассудок успокаивал ее, убеждая, что детство, увы, уже кончилось, а значит, все, что с ним связано, с каждым днем будет становиться все менее и менее важным. Главным в сегодняшних обстоятельствах было то, что спальня родителей и кабинет отца уцелели, и это давало надежду, что в них удастся обнаружить нечто, представляющее реальную материальную ценность.
Стены этих комнат, выходившие в коридор, пострадали в разной степени: стена спальни обвалилась целиком, стена кабинета обрушилась частично, в ней образовался проем метровой ширины. Лиза решила начать осмотр со спальни. Взобравшись по лестнице на второй этаж, она оказалась под открытым небом: после вызванного взрывами обрушения части дома черепичная крыша съехала со своего места, почти весь потолок упал на пол комнат, стены еще держались, но перекосились и покрылись трещинами. Девушка с тревогой смотрела на них, понимая, что любое серьезное сотрясение может вызвать их падение, и значит, чем быстрее она покинет дом, тем больше будет шансов остаться живой и невредимой. Еще до того, как подняться наверх, она решила в первую очередь осмотреть прикроватные тумбочки и комод, где мама хранила свои женские безделушки. Но, оказавшись в комнате, она увидела, что осматривать практически нечего: почти вся мебель была разломана и завалена упавшим потолком. Каким-то чудом неповрежденной оказалась одна тумбочка, стоявшая в самом углу, да устоял сделанный из мореного дуба громоздкий платяной шкаф.
Осмотр тумбочки оправдал призрачную надежду Лизы на удачу: в ней обнаружилась шкатулка, в которой хранились драгоценности матери… Оставив их осмотр на потом, Лиза, прижимая шкатулку двумя руками к груди и осторожно ступая по кускам обрушившегося потолка, подошла к шкафу, где висела одежда отца и матери, которая была ей необходима для похорон. Будучи одного роста с матерью, она решила, что, если находившаяся в шкафу одежда не пострадала, она может пригодиться и ей самой, по крайней мере, на первое время. Потянув на себя ручку дверцы, Лиза поняла, что ее заклинило, из-за того что на верхней крышке шкафа лежал большой обломок потолка. Положив шкатулку на пол недалеко от шкафа, она ухватила дверцу двумя руками и стала дергать ее на себя. Только после нескольких попыток дело пошло, и дверца начала понемногу раскрываться. Когда проем расширился настолько, что можно было засунуть руку, Лиза стала, не глядя, все подряд, выбрасывать из шкафа одежду и бросать ее на пол. Достав все, до чего дотянулась рука, она остановилась. На полу валялись, в основном вещи матери, но было и два костюма отца. Чтобы избежать риска лишиться из-за какой-нибудь неожиданной случайности найденной одежды, она стала сбрасывать ее на первый этаж. В последнее платье она аккуратно завернула шкатулку и осторожно сбросила получившийся сверток на кучу лежавшего внизу тряпья.
Теперь осталось последнее дело: осмотреть кабинет отца, соединенный со спальней дверью, которая сейчас была прикрыта, – там Лиза рассчитывала найти хоть какие-то наличные деньги и, возможно, акции. Подойдя к двери и уже подняв руку, чтобы открыть ее, она застыла, пораженная внезапной мыслью: а вдруг закрытая дверь поддерживает треснувшую в нескольких местах стену и не дает ей рухнуть… И если ее сдвинуть с места, то может упасть не только эта стена, но, вслед за ней, и другие… Окативший Лизу с головы до ног внезапный страх, превратил ее на время в замороженный столб. Тяжело дыша, она пыталась унять жуткое сердцебиение, которое, как ей чудилось, тоже может вызвать обрушение стен… Замерев в таком положении на несколько минут, она все же смогла немного взять себя в руки и на ватных ногах стала задом пятиться к тому месту, где находилась лестница.
Спустившись вниз, она еще там постояла какое-то время, усмиряя волнение, пока, наконец, полностью не пришла в себя. Перенеся все найденные в спальне вещи во двор, к фотографиям, Лиза упаковала всю одежду в один большой узел, а все драгоценности матери пересыпала к себе в сумочку. Чэн Ду с Цукахарой все еще не возвратились. Лиза уселась на узел с одеждой и стала размышлять над тем, что только что произошло. С одной стороны, она не далее, как полчаса назад совершила невероятный, героический поступок, какого она ни при каких обстоятельствах не совершила бы ранее: с риском для жизни – действительно реальным риском – забралась в полуразрушенный дом, чтобы решить главную для нее на данный момент задачу – найти вещи, которые смогут обеспечить ей довольно сносное существование на обозримое будущее. С другой стороны, ее «героизма» хватило только «до двери». Нарисовав себе ужасную картину возможного – а может быть, только надуманного – последующего развития событий, она тут же растеряла всю свою уверенность, запаниковала, обессилела… В итоге то, что надо было сделать непременно, так и осталось несделанным.
* * *
В памяти девушки пролетели несколько эпизодов из прошлого, когда она вот так же, в минуты опасности, иногда реальной, чаще – нафантазированной, теряла всякое самообладание, пугалась до полного паралича, не способная ни на какое действие. А все это зарождалось еще в самом раннем детстве. Лиза вспоминала, как она любила забираться в кровать к матери и просила ее:
– Мама, а давай бояться!
Они прятались с головой под одеяло, прижимались друг к другу и, изображая телесную дрожь, бормотали:
– Ой, боюсь, боюсь… Ой, боюсь, боюсь…
Елена Вениаминовна в этих случаях, естественно, подыгрывала дочери, считая, что тем самым развлекает ее, но та, повторив несколько раз эти причитания, подключала к ним свое уже в детстве богатое воображение и, представив себе в окружающей кромешной тьме нечто таинственное и ужасное, пугалась по-настоящему…
Обдумывая это свойство своего характера, Лиза пришла к неутешительному выводу: то, что было терпимо, пока она жила под крылышком родителей, сегодня может стать причиной ее смерти, в буквальном смысле… Если она не найдет в себе сил бороться с беспричинными страхами – хотя бы беспричинными, на первых порах, – ей ни за что не выжить в этом враждебном мире.
Она вдруг вспомнила, как в университете, на лекции по психологии преподаватель сказал фразу, которой она тогда не придала серьезного значения: «Мы есть то, что себе представляем». Еще он что-то говорил о пользе медитации и вообще самовнушения. Надо заставить себя поверить в себя, тогда появятся силы, чтобы преодолевать любые трудности.
«Вот чего я сейчас так испугалась? – переключая проблему в практическую плоскость, спросила себя Лиза. – Что стена рухнет, если я буду ломиться в дверь… Глупая! – вдруг осенило ее. – А зачем мне вообще надо было проходить через нее? Ведь в стене кабинета есть пролом, в который я могу пролезть по лестнице…»
* * *
Обрадованная тем, что, наконец, начала здраво мыслить, она вскочила на ноги и, войдя в дом, стала перетаскивать лестницу на новое место. Вскарабкавшись по ней на второй этаж и встав на ноги в проеме стены, она увидела картину, не оставлявшую сомнения, что все ее предшествующие переживания по поводу незаконченного дела не имели никакого смысла. Несмотря на то, что после обрушения части дома все стены кабинета, в том числе коридорная, в основном, устояли, в самой комнате все было разрушено! Расположенные вдоль ее стен книжные шкафы завалились, засыпав пол растерзанными книгами и битым стеклом и похоронив под собой кушетку, лежа на которой отец любил по вечерам читать книги. Но больше всего досталось громоздкому двухтумбовому письменному столу, на который рухнул большой кусок потолка, раздавив его в щепки. А Лиза рассчитывала, что, если в кабинете что-то нужное и удастся найти, то именно в нем… Теперь же, даже если каким-то чудом (а точнее, с помощью дедушки Ду и Цукахары) ей бы удалось сдвинуть потолочную плиту с останков стола, вряд ли можно было найти в них хоть одну сохранившуюся вещь.
Бросив горестный взгляд на то, что составляло ее последнюю надежду, и подобрав несколько книг, валявшихся возле ее ног, Лиза стала спускаться по лестнице вниз.
Сойдя с последней ступеньки, она услышала призывный голос Чэн Ду:
– Милая, ты где?
– Я тут, – отозвалась девушка, выходя во двор.
Старик с водителем стояли возле собранных ею вещей.
– Это все, что ты смогла найти? – кивнул Чэн Ду на ее находки.
– Да, – коротко, сдерживая эмоции, ответила Лиза, – все остальное превратилось в хлам.
– Значит, ты уже все свои дела здесь закончила?
Девушка кивнула головой, и старик сообщил ей:
– Я поговорил с сестрой. Она согласна сдать тебе дом и управляться по хозяйству. Если ты согласна отправиться прямо сейчас, мы можем грузиться.
– Да, пожалуй, – согласилась Лиза.
Пока мужчины переносили собранные вещи и складывали их на заднем сиденье автомобиля, девушка стояла и с болью в сердце смотрела в последний раз на то, что было до вчерашнего дня ее «семейным очагом». В отличие от своих родителей, от рождения воспринимавшая значения слова «родина» и с большой, и с маленькой буквы как что-то отвлеченное и не до конца понятное, она испытывала привязанность только к тем домам, в которых жила с родителями в Порт-Артуре и Тайхоку. И вот сейчас рвалась та нить, которая соединяла ее с тем, что составляло основу стабильности и надежности ее существования на земле…
Когда дедушка Ду окликнул ее, призывая ехать, Лиза, в последний раз окинув взглядом все, что ее окружало, двинулась к машине. Когда она уселась на переднее сиденье рядом с Цукахарой, а старик – на заднее, возле вещей, автомобиль тронулся.
* * *
Полчаса они добирались до места, пересекая районы города, в том числе и те, в которых Лиза ранее никогда не бывала – Чжунчжэн и Ваньху. Чем больше они отдалялись от центра, тем большее запустение встречало их в кварталах жилых домов, тем беднее выглядели люди, населявшие их. От самой этой картины вокруг сердце девушки, несмотря на все ее попытки храбриться, сжималось от тоски.
Но вот путешествие в неизвестность закончилось, и машина остановилась перед воротами небольшого, аккуратного домика, выкрашенного известкой в белый цвет, на пороге которого их ожидала женщина лет сорока пяти, начавшая низко кланяться девушке, когда та подошла к ней вместе с ее братом.
– Вот и моя сестра – Чэн Госян, – представил ее дедушка Ду.
– Очень рада вас видеть, – отозвалась хозяйка, – прошу пройти в дом и осмотреться. Может, наша бедность не устроит русскую госпожу? – добавила она.
– Вещи разгружать или пока подождать? – подхватил ее последние слова брат.
– Разгружайте, – решилась Лиза. – Все равно на какое-то время мне нужно жилье. Ну, а как там дальше будет, поживем – увидим.
Чэн Ду и Цукахара стали переносить вещи в дом, а хозяйка тем временем провела девушку по комнатам, показывая жилье. Увиденное успокоило Лизу и даже немного подняло настроение: все оказалось не настолько страшным, как она себе представляла. Дом был хотя и маленьким – четыре комнатки, две смежные, две с отдельными входами из коридора, обставленные простой мебелью, кухонька с плитой, столом и рукомойником, – но чистеньким и уютным.
Лиза сказала Чэн Госян, что принимает ее приглашение, и, не торгуясь, согласилась с условиями – платить тридцать иен в месяц за жилье и еще столько же за то, что женщина будет вести домашнее хозяйство – покупать и готовить еду, убираться в доме и во дворе, присматривать за садом, окружавшим дом.
Лиза тут же уплатила ей вперед половину положенной по договору суммы, а также дала денег и попросила прямо сейчас сходить на рынок и купить необходимой еды. Когда женщина ушла, девушка обратилась к Чэн Ду, который, закончив переноску вещей в дом, вместе с японцем стоял возле входной двери:
– Дедушка Ду! Спасибо за все, что ты для меня сделал. Я понимаю, что ты на какое-то время останешься без работы, поэтому прими от меня немного денег, чтобы ваша семья смогла хоть как-то продержаться.
Она достала из сумочки сто иен и вручила старику. Не ожидавший ничего подобного, тот внезапно расплакался и, принимая с низким поклоном деньги, в порыве благодарности схватил руку девушки и поцеловал ее…
– Да хранит тебя Небо, милая! – с поклонами и пятясь задом к двери, проговорил он и покинул дом.
– А к вам, Цукахара, у меня на сегодня будет последнее поручение, –Лиза развернула сверток с одеждой и, отобрав из него два костюма отца и несколько платьев матери, разных цветов и фасонов, протянула водителю. – Вот это отвезите в «Последний приют». Пусть там выберут то, что больше подходит к похоронному обряду, а остальное заберете. Завтра утром я вас жду в девять часов. Заедем в правление за Луци Миси, а потом в бюро, готовиться к похоронам.
– Все сделаю, – отозвался Цукахара и, забрав одежду, вышел из дома.
Глава 8. Куан Ли. Полицейский.
В первое мгновение Ли остолбенел от неожиданности. Только невероятным усилием воли сдержавшись от выражения непроизвольного испуга, он смог натянуть на лицо подобострастную улыбку и, низко поклонившись, произнес:
– Добрый день, господин сержант!
Обойдя стоявшего перед ним и также немного опешившего от внезапной встречи с неизвестным полицейского, Ли на деревянных ногах направился в сторону улицы, указанной Го. Он шел и всей своей спиной чувствовал сверлящий взгляд оставшегося позади служителя закона, каждую секунду ожидая его окрика. Однако, пройдя десять шагов, он вместо этого услышал звук сначала открывшейся, а затем захлопнувшейся двери в мастерскую…
Громко выдохнув с облегчением, Ли вместо того, чтобы припустить бегом в сторону рынка, подальше от грозящей ему здесь опасности, сделал прямо противоположное. Резко развернувшись, он бросился назад и, протиснувшись в узком проеме, разделявшем стены мастерской и соседнего с ней дома, остановился возле окна. Украдкой заглянув в него, он с трудом рассмотрел смутные силуэты двух человек, стоящих друг против друга. Зато их голоса были слышны очень отчетливо, и благодаря этому Ли явственно представлял, что происходило внутри.
– Очень рад вас приветствовать, господин Лян! – раздался заискивающий и немного испуганный голос мастера Го.
– Здравствуй, Го, – прозвучало в ответ внушительно и важно. – Ну, как твои дела? Как растут наши доходы? – добавил с усмешкой полицейский.
– Вы всегда шутите, господин сержант, – залебезил Го. – Какие там доходы? Еле-еле хватает, чтобы прокормить семью…
– Ты это брось! – голос Ляна стал более строгим. – Каждый раз, когда захожу к тебе, слышу одну и ту же песню. А сам, небось, не знаешь, куда деньги девать. Вот что это у тебя в руках? – сержант потянул к себе куртку, которую Го рассматривал перед его приходом.
– Да это один клиент рассчитался за работу.
– Это ж за какую работу с тобой рассчитались такой роскошной вещью? Ей цена – минимум триста иен… – Лян с подозрением уставился на мастера. – И откуда она вообще взялась в нашем округе, где человека даже в костюме днем с огнем не найти?.. А это что такое? – вдруг зловеще произнес он?
Ли вновь заглянул в окно и увидел, как сержант болтает перед носом Го наручниками.
– Мне пришлось их снять сегодня с руки одного человека, – поспешно отозвался тот.
– И когда ты собирался сообщить мне об этом?
– Я знал, что вы придете сегодня. Вот тогда и собирался сказать…
– О таких новостях нужно сообщать немедленно! Я же тебе говорил, как это делается, – раздраженно перебил мастера полицейский.
– А как я мог успеть, если он только что вышел от меня… – оправдывался Го.
– Так это тот, с которым я столкнулся при входе? В американской военной форме? И куртка, наверное, тоже его?
– Да.
– Он ведь китаец?
– Да китаец, но, по-моему, не из Тайхоку.
– Почему ты так решил?
– Говорит немного необычно…
– Китаец… в наручниках… в американской форме… – очень подозрительно! – возбужденно проговорил сержант. – Что ты о нем знаешь? Куда он пошел?
– Да ничего я о нем не знаю. Он спросил у меня только дорогу на рынок. Вот и все.
– Я еще вернусь, никуда не уходи, – приняв решение, заявил Лян и направился к выходу.
Ли стремглав покинул свое место и, успев вытащить из-за пояса пистолет, оказался за дверью в мастерскую в тот момент, когда полицейский выходил наружу. Как только дверь за ним захлопнулась, Ли нанес рукояткой удар в затылок… Лян, не издав ни звука, рухнул на землю, как подкошенный.
Снова открыв дверь и придержав ее ногой, Ли затащил тело в мастерскую и бросил у входа. Выпрямившись, он с каменным лицом стал надвигаться на Го, а тот в свою очередь пятился от него, пока не уперся в верстак. Глаза его, выкатившись из орбит, перебегали то на лежащее тело полицейского, то на пистолет в руках Ли.
– Так ты у нас, дорогой мастер Го, – доносчик?.. – с деланными спокойствием и вежливостью проговорил Ли. – Интересно, что сделает с тобой Голова, когда узнает об этом…
Го рухнул на колени, по его морщинистому лицу побежали горошины слез.
– Умоляю тебя, пожалей! У меня четверо детей. Кто их поднимет на ноги, если меня убьют?..
– Не дави на жалость!.. – оборвал его причитания Ли. – Ты только что донес на меня полицейскому, поэтому мне очень хочется самому тебя пристрелить, не сдавая Голове, – он приподнял пистолет.
– Нет, нет! – в ужасе закричал Го. – Только не это. Я буду делать для тебя все, что захочешь.
Поколебавшись, Ли уселся на табурет и приказал:
– Рассказывай, как ты стал работать на Ляна.
– Перед войной я с семьей переехал из деревни в Тайхоку, – немного успокаиваясь, начал издалека Го. – Купил дом недалеко отсюда. Долгое время не мог устроиться на работу. Пока знающие люди не подсказали, к кому надо обратиться за помощью. Вот так я получил разрешение на открытие мастерской от одного из помощников Ван Цзолиня. Конечно, не просто так, а за ежемесячную, как он выражался, «ренту» в пятьдесят иен. Кроме того, я должен был оказывать людям Головы некоторые профессиональные услуги. Я ведь на самом деле хороший мастер, – не удержался похвалить себя Го и продолжил.
– Через месяц после начала войны появился Лян, наш участковый надзиратель – китайцев тогда стали брать в полицию на низшие должности, – и тоже потребовал платить ему «дань» в сто иен, угрожая, что в противном случае не даст мне спокойно работать. Я сначала пытался отказываться, надеясь на помощь людей Головы. Но тогда Лян пригрозил мне, что сделает так, чтобы меня призвали в армию. Когда я ему сказал, что не подлежу призыву из-за хронической болезни печени, он рассмеялся и заявил, что в медицинской призывной комиссии работает его родственник, и он сделает так, что меня признают абсолютно здоровым… Я испугался и был вынужден согласиться на требование этой собаки, потому что во время войны без меня моя семья не выжила бы. А еще через месяц Лян сказал мне, что готов закрывать глаза на мою помощь уголовникам (как он об этом узнал, ума не приложу), но за это я должен буду сообщать ему все, что узнаю о проделках воров и об их заказах мне. Мне пришлось согласиться и на это… И вот с тех пор я живу в постоянном страхе мести или со стороны Ляна, или со стороны бандитов Ван Цзолиня, – выговорившись, Го бессильно опустил голову, ожидая реакции Ли.
А тот сидел, задумавшись и уставившись незрячим взглядом в пустоту, и его сердце ныло от тупой боли, какую он всегда испытывал, встречаясь в жизни с теми, кто был бессилен сам устроить свою судьбу… Да, перед ним на коленях сидел человек, который только что выдал его представителю закона и тем самым сделал его пребывание в городе еще более опасным, чем оно было до сих пор. Но Ли уже не испытывал к нему ненависти. Кто такой этот Го? Несчастное существо: действительно замечательный мастер своего дела и редкий трудяга, готовый для защиты своих детей и жены на все, несмотря на грызущую его изнутри болезнь, и одновременно бесправный и беспомощный перед всеми, кто воплощает собой хоть какую-то «власть», запуганный угрозами уголовников и шантажом продажного полицейского, пребывающий в постоянном страхе за благополучие и жизнь свою и близких… Разве можно такого ненавидеть?..
Было, однако, в размышлениях Ли и соображение практического характера, порожденное опытом его предшествующей деятельности на родине. Оказавшись волею судьбы в месте, где все ему было абсолютно неизвестно и потому опасно, он был крайне заинтересован в «обрастании» друзьями, знакомыми, в том числе и такими, которые ему чем-то были бы обязаны… И Го очень подходил на эту роль.
– Встань, – наконец произнес после затянувшегося молчания Ли и, когда мастер поднялся, спросил. – И что мы теперь будем делать с этим? – он кивнул в сторону лежащего тела Ляна.
– Не знаю, – пробормотал Го, понявший, что настроение «рокового клиента», поломавшего в одночасье налаженный порядок его жизни, изменилось в благоприятную для него сторону.
– Можно сделать так… – начал перечислять Ли с отстраненным видом, как будто то, что он говорил, его не касалось. – Я ухожу, ты остаешься, приводишь сержанта в чувство, все валишь на меня… Лян тебе благодарен, ну, и ты продолжаешь жить, как и раньше… Можно так… Я ухожу, ты идешь в полицейский участок за помощью, они забирают сержанта… Далее – то же самое… А можно все решить раз и навсегда, – Ли в упор уставился в глаза Го.
– Ты предлагаешь его… убить? – заикаясь, проговорил тот.
– Это было бы решением и моих, и твоих проблем…
– Но я никогда этого не делал.
– Десять минут назад ты поклялся, что сделаешь для меня все, что угодно. А то, что я тебе предлагаю, нужно больше тебе, чем мне. Меня ему найти в городе будет очень непросто, тем более, как ты убедился, я умею за себя постоять. А вот из тебя он и дальше будет пить кровь… Ты этого хочешь?
– Нет, не хочу, – собравшись с духом, ответил Го. – Но я не умею убивать…
– Убить – не проблема, – задумчиво протянул Ли. – Главное: куда девать тело, чтобы по возможности не нашли, а уж если найдут, не связали с тобой и мной…
Они на какое-то время задумались.
– Есть! – воскликнул вдруг Го. – Есть место, где его не найдут. Здесь недалеко есть заброшенный колодец. Вода из него ушла, выкопали новый колодец, из него жители улицы берут теперь воду, а старый накрыли деревянным кожухом и забросили.
– Это то, что нужно, – согласился Ли.
Поднявшись с табурета, он подошел к лежащему по-прежнему неподвижно сержанту и стал его обыскивать. Самым интересным из найденного ему показались жетон и удостоверение полицейского, пистолет в кобуре на поясе и распухшее, как резиновый поросенок, портмоне. Удостоверение было на японском, но это не помешало Ли – даже при его скудных знаниях этого языка – прочитать фамилию и имя его владельца: Лян Си. Открыв портмоне, Ли понял, почему сержант, когда они столкнулись при входе в мастерскую, не остановил его и не проверил документы, как того требовали его служебные обязанности: судя по содержимому кошелька, сегодняшним вечером он занимался куда более приятным делом – собирал «дань» с тех, кто работал под его контролем…
Засунув жетон и удостоверение в правый нагрудный карман рубашки, Ли осмотрел оружие полицейского. Знакомая модель: сделанный по образцу браунинга «Хамада, тип 1», приблизительно такого же размера и веса, как имеющийся уже у него кольт, только с девятью патронами в магазине. Засунув оба пистолета за пояс брюк сзади, Ли подошел к верстаку, чтобы при свете лампы пересчитать деньги из портмоне. Их оказалось тысяча двести иен. Разделив эту сумму пополам, он свою часть засунул в левый карман рубашки, а вторую подвинул к Го:
– Это твоим детям.
У того на глазах появились слезы и, пытаясь их скрыть, он повернулся к Ли спиной.
– Ладно, ладно, мастер Го, – смутившись, похлопал его по спине Ли. – Будет у нас еще праздник. А пока давай закончим наше дело. Проверь, нет ли кого-нибудь на улице.
– Да у нас здесь после захода солнца все по домам сидят, а большинство вообще спать ложатся. Так что улицы совершенно пусты.
– Ну, тогда гаси лампу и выходим.
– Подожди, – остановил его мастер. – Забери свою куртку.
– Нет, – отказался Ли. – Договор есть договор. Да она мне и не очень нужна сейчас.
Го задул лампу, они вдвоем подхватили тело полицейского и волоком вытащили на улицу. После того, как Го повесил на дверь замок, они подняли Ляна вертикально, закинув его руки к себе на шею, и потащили по направлению к колодцу. На улице не было ни единого фонаря, как не было электрического освещения и в домах, жители которых пользовались керосиновыми или газовыми лампами.
В Тайхоку был электрифицирован только центр города, жилая зона, где селились состоятельные горожане, преимущественно японцы, да ряд улиц, считавшихся «центральными», в некоторых отдаленных районах. В Ваньху одной из таковых была улица «Речная». Все остальные освещались только тусклыми отблесками огоньков ламп из окон домов, высыпавшими на небо звездами да молодой луной.
В темноте Ли практически не разбирал дороги, полностью доверившись Го, знавшему каждый клочок земли на этой местности. Несмотря на то, что идти пришлось не более пяти минут, они оба взмокли, потому что сержант Лян изрядно отъелся на казенных харчах, сдабриваемых «податью» с несчастных торговцев и ремесленников, живущих и работающих на его участке.
– Пришли, – сказал Го, уткнувшись в возникшее на их пути препятствие, оказавшееся тем самым колодцем, и первым с облегчением сбросил со своей шеи руку полицейского.
Тот упал на землю и негромко застонал.
– Он приходит в себя, – проговорил Ли. – Надо поторопиться.
– Помоги мне сдвинуть кожух с места, один я не справлюсь.
Они оба обошли колодец сзади и, ухватившись за деревянную платформу, прикрывающую сруб из толстых бревен, потянули ее на себя, освобождая зияющий чернотой зев. Вернувшись назад к телу, они подняли его стоя, и… вдруг Лян, схватив Го обеими руками за горло, отчетливо проговорил:
– Ты кто такой?.. И где я?..
Го взвизгнул от неожиданности и ужаса, уперся сержанту в грудь, пытаясь освободиться от захвата. Между ними завязалась настолько скоротечная борьба, что Ли даже не успел в нее вмешаться. Лян был гораздо тяжелее и сильнее противника, но, только-только придя в чувство, хуже контролировал свои движения. Го был легче и слабее, но его подстегивали страх и ненависть к полицейскому. Он, как бойцовый петух, ринулся на своего мучителя, и они вместе стали заваливаться в колодец… Только в это мгновение Ли среагировал на происходящее: он упал всем телом на дергающиеся от напряжения ноги Го и держал их до тех пор, пока не услышал сдавленный вскрик Ляна, выскользнувшего из-под тела своего противника, и через несколько секунд глухой удар на дне колодца…
Ли потянул тело Го на себя и бросил на землю. Мастер был в полуобморочном состоянии, он что-то бормотал и мотал головой. Ли усадил его спиной к срубу и стал тормошить, приводя в чувство.
– Я его убил, – наконец, произнес Го, овладевая внятной речью. – Я его убил…
– Расценивай это как самозащиту, – пытался успокаивать его Ли.
Но Го, как заведенный, повторял:
– Я его убил… я его убил…
Желая прекратить эту истерику, Ли резко ударил Го по щеке ладонью. Тот наконец замолчал.
– Соберись с силами. Надо срочно уходить, пока нас не заметили, – Ли потянул Го за плечи и поставил стоя. – Помоги мне задвинуть кожух на место.
Они вернули колодцу первоначальный вид и быстро двинулись в обратный путь. Поскольку Го постоянно спотыкался, Ли подхватил его под руку, ускоряя ход, чтобы как можно скорее убраться подальше от места происшествия. Через пару минут они снова оказались возле мастерской.
– Ну, все, – сказал Ли, – здесь наши пути расходятся: пора по домам.
– Подожди, – остановил его Го и уже вполне спокойным тоном поинтересовался. – Скажи хоть, как тебя зовут…
– Зачем тебе?
– Ну, мы ж с тобой теперь повязаны… кровью…
– Я – Ли.
– А я Го Дун. Можешь звать меня просто по имени.
– Мне неловко звать по имени человека, годящегося мне по возрасту в отцы.
– Тебе в отцы?! – горько воскликнул Го. – Да мне всего тридцать два года!..
Ли ошарашено посмотрел на мастера: он был уверен, что тот лет на пятнадцать старше… Ему опять стало больно за этого человека, который нежданно-негаданно превратился… в его «кровного друга».
– Ладно, Дун, береги себя и свою семью. Может быть, еще увидимся, – смущенно прокашлявшись, сказал он, похлопал Го по плечу и, круто повернувшись, зашагал, не оглядываясь, по направлению к вещевому рынку.
Он шел по незнакомой улице достаточно уверенно, потому что впереди видел ориентир – горящие фонари на «Речной» улице. Как впоследствии узнал Ли, во время ночных налетов авиации американцев на немногочисленных освещаемых улицах города также выключали свет, и город погружался в полный мрак.
Достигнув вещевого рынка, такого же пустынного сейчас, как и вся жилая часть округа, Ли повернул в известном ему уже направлении. Вся деловая активность на «Речной» в это время суток ограничивалась только питейными и прочими злачными заведениями, а также несколькими небольшими кафе. Именно последние интересовали Ли сейчас больше всего. Пережитые им за последние несколько часов приключения до крайности обострили чувство голода – такова была особенность его физиологии – и давно уже копившейся жажды. Располагая теперь немалым «капиталом», он мог себе позволить всласть поужинать и попутно пораскинуть мозгами, что же теперь делать дальше.
Зайдя в первое попавшееся ему на пути кафе с претенциозным названием «Нефритовый лотос», он заказал себе обильный ужин на «усмотрение официанта». С жадностью поглощая принесенные ему через две минуты свиное мясо с овощами, устрицы под соусом, пельмени с морской капустой, запивая все это чаем, он прокатывал в памяти события сегодняшнего дня и пришел в итоге к выводу, что день прожит не зря: избавившись от наручников, он стал совсем свободным, к тому же приобрел полезные знакомства, которые могут, без сомнения, ему в дальнейшем пригодиться.
Теперь на повестку дня встал вопрос: где и как обеспечить себе пристанище, и на сегодняшнюю ночь, и на будущее. К размышлению над этой темой Ли приступил по давно сложившейся у него привычке как к решению аналитической задачи.
* * *
Этот способ мышления у Ли стал вырабатываться еще в детстве под влиянием отца. Тот, решая любые жизненные вопросы, от сложных, например, связанных с управлением их деревенской рыбацкой артелью, до самых простых, бытовых и домашних, раскладывал их как бы на составные части, связанные с ними обстоятельства, оценивая «плюсы» и «минусы» разных способов разрешения этих вопросов. Куан Пинчжу часто намеренно вслух демонстрировал такой способ размышления своему сыну, и тому это очень понравилось. Когда Ли оказался на фронте и попал в группу разведки партизанского отряда, он, доставляя командиру те сведения, которые ему поручали добыть, стал сопровождать свои доклады анализом их ценности при разных вариантах применения. Сначала подобное нарушение правил не понравилось Чжао Цзивэню, и он несколько раз делал молодому бойцу замечания, чтобы тот «не брал на себя слишком много». Однако со временем командир привык к такой манере Ли сообщать любую информацию и с удовольствием выслушивал соображения хоть и юного по возрасту, но очень толкового по складу ума парнишки…
(Однажды Кунь Сю по большому секрету рассказал Ли о разговоре, свидетелем которого он случайно стал. Его отец, Чжао Цзивэнь, докладывал прибывшему в отряд с инспекцией командиру дивизии Хэ Луну о положении дел в подразделении, о больших потерях, в том числе командирского состава. И в числе прочего он упомянул, что намерен вместо убитого в бою командира третьей роты назначить восемнадцатилетнего сына своего политрука Куан Ли. Хэ Лун поинтересовался, не о разведчике ли, который неоднократно добывал важную информацию, идет речь. Чжао Цзивэнь подтвердил. Тогда Хэ Лун категорически запретил переводить Ли из разведки на командную должность, заявив: «Командиров рот у нас сотни, а таких разведчиков, как Куан Ли, один».)
* * *
И вот, решая сейчас проблему поиска жилья, Ли взвешивал «за» и «против» нескольких возможных вариантов. Один из них: в ближайших окрестностях можно найти какой-нибудь недорогой отель (носивший ему еду официант, услужливый и шустрый парнишка, наверняка, сможет подсказать нужный адрес) и поселиться там – появившиеся у него теперь местные деньги позволят это сделать. Однако это сомнительный вариант. Во-первых, в отелях регистрируют постояльцев. Собственных документов у Ли нет, а предъявить удостоверение сержанта Ляна с его фотографией он не может. Во-вторых, если даже ему в ближайшее время удастся поменять в удостоверении чужую фотографию на свою, попытка устроиться в отель очень рискованна. Ведь ему придется в этом случае постоянно жить в окружении тайваньцев, а может, даже и японцев. В отелях обычно поселяются люди состоятельные, а такие, как правило, лояльны к властям, а значит, враждебны к таким, как он, Ли. Жить в таких условиях – все равно, что дергать тигра за усы…
Другой вариант – найти какую-нибудь ночлежку для неимущих. В таких местах обычно никому нет дела до того, кто рядом с ним. Но там есть другая опасность: обычно такие заведения содержатся представителями уголовной среды, а с ними всегда нужно быть готовым неожиданно встрять в какую-нибудь неприятную ситуацию, в том числе опасную для жизни. А Ли сейчас больше всего хотел стать «невидимым» и не привлекать ничьего внимания к себе. Кроме того, ночлежка была совершенно неподходящим местом для того, чем он намеревался заниматься здесь, в Тайхоку.
Самым предпочтительным Ли показался третий вариант: снять комнату, а может быть, даже и отдельную маленькую квартирку или дом у какой-нибудь старушки в неприметном месте, где никто тебя не видит, не слышит и не лезет в твои дела. Хорошая идея и вполне реальная – за годы войны население города по причине ухода мужчин на фронт, наверняка, сильно поубавилось, появилась «лишняя» жилплощадь, которая может быть сдана в наем теми, кто хочет как-то выжить в эти трудные времена… Да – принял решение Ли – этот вариант самый подходящий.
Сделав окончательный выбор, он посмотрел на настенные часы, висевшие над стойкой бара, и обнаружил, что уже восемь часов. А это значило, что искать сегодня нужную ему «старушку» уже поздновато. Придется отложить этот вариант на завтра. А сегодня, хочешь – не хочешь, а придется возвращаться назад в грот.
Взвешивая варианты поиска жилья, он, хоть и не желал самому себе в этом признаваться, на самом деле внутренне был настроен на то, чтобы вернуться нынешней ночью на место своего спасения и убедиться, что с его «горе-напарником» все в порядке… На протяжении всего нынешнего дня, пытаясь сосредоточиться на своих собственных проблемах и отгоняя «посторонние мысли», Ли нет-нет да задумывался о… Сиро Мацуи: как он там?.. жив ли?..
В том, что он вспоминал о японце, было две причины, но совершенно разного плана. Первой из них было засевшее в его подсознании и непроизвольно бередившее душу чувство вины за то, что, желая освободиться от держащих его мертвой хваткой наручников, он искалечил беспомощного человека, а потом бросил на произвол судьбы… И какими бы рациональными соображениями Ли ни оправдывал свой поступок, все равно ему было как-то не по себе…
Вторая причина была сугубо практической. Посетив сегодня город и немного познакомившись с обстановкой в нем, Ли еще более, чем раньше, осознал, насколько ему, «беглому каторжнику», китайцу с материка, а не тайваньцу, без документов, без знания японского языка – который, как бы там ни было, считался на острове «государственным», – будет сложно «встроиться» в новую жизнь. Конечно, в тех случаях, когда ему придется иметь дело с коренными жителями острова, особые трудности вряд ли возникнут. Но вот когда ему доведется столкнуться с японцами – а это рано или поздно обязательно произойдет, – все может окончиться для него крахом!.. И вот для этого второго случая присутствие рядом с ним Сиро Мацуи может оказаться очень полезным делом.
Таким образом, составляя планы на будущее, Ли рассматривал японца как возможную, причем важную фигуру в той игре, которую ему придется вести здесь, в Тайхоку. Что ему давало надежду, что Мацуи, офицер императорской армии, просто обязанный враждебно относиться к нему, захочет играть на его стороне? Пусть Ли ничего не знал о его прошлом, но известные ему факты настоящего времени позволяли придти к следующим выводам: то, что Мацуи оказался в лагере, свидетельствовало о совершении им какого-то серьезного преступления против своего государства; то, что его переправили из зоны боевых действий на японскую территорию, в генерал-губернаторство, могло означать, что здесь он будет подвергнут какому-то наказанию, может быть, даже смертной казни; то, что он, пусть и не по своей воле, совершил побег из-под стражи, еще более усугубляет его вину. Все эти умозаключения позволяли предположить, что Сиро Мацуи вряд ли захочет оказаться в руках японских властей. Наконец нельзя исключать и того, что японец, хоть он уже и продемонстрировал Ли свое безразличное отношение к сохранению собственной жизни, все-таки будет благодарен ему за то, что он не дал ему умереть… Если все эти соображения в совокупности принять в расчет, то надежды Ли на возможную помощь ему со стороны Мацуи могли оказаться совсем не беспочвенными…
* * *
Закончив еду и решив, что он сейчас будет делать, Ли подозвал к себе официанта и спросил:
– А нельзя ли мне приобрести у вас еды на вынос?
– Вообще-то можно. А что бы ты хотел? – поинтересовался парнишка.
– Да вот того, что я ел, только побольше. И еще обязательно бутылку мясного бульона, лучше всего куриного, и, если есть, бутылку молока.
– Все найдется. Тебе это сложить в корзинку?
– Да, это было б хорошо, – согласился Ли и тут же остановил бросившегося на кухню официанта. – Постой. А может, ты мне еще в одном деле поможешь? Не найдется ли у вас, случайно, электрического фонарика?
– Фонарики-то у нас есть, потому что иногда приходится возвращаться домой с работы при выключенном на улице свете. Но мы ими не торгуем, – с сожалением отозвался официант.
– А одолжить мне его на одну ночь… не бесплатно, конечно… сможешь? Завтра я его тебе верну.
– Хорошо, – улыбнулся парнишка, – я поделюсь с тобой собственным фонариком. Надеюсь, сегодня бомбежки не будет…
Он ушел и вернулся через пять минут с небольшой плетеной из ивовых прутьев корзинкой, наполненной заказанной снедью, по большей части упакованной в вощеную бумагу, поверх которой лежал плоский, размером с ладонь электрический фонарь. Ли с благодарностью щедро рассчитался с официантом и, пообещав стать постоянным клиентом их кафе, вышел на улицу.
Оценивая ситуацию, в которой он оказался, Ли ясно отдавал себе отчет в том, что прожить в Тайхоку ему придется неопределенно долгое время. И если уж капризной судьбе захотелось его забросить так далеко от родины – ведь хоть и не так широк Тайваньский пролив, а поди его преодолей, – на этот незнакомый остров и в этот незнакомый город, поставив перед необходимостью каждый день бороться за свою жизнь и свободу, ему необходимо стать «своим» здесь.
Ли вспоминал, как его наставлял в свое время, отправляя на первое задание, командир взвода разведки в партизанском отряде, старый и опытный подпольщик: «Для того чтобы добиться успеха в этой работе, необходимо, во-первых, научиться входить в доверие к людям и заводить полезные знакомства, могущие принести важную информацию, а во-вторых, тщательно изучить ту местность, в которую ты попал, чтобы знать ее лучше, чем даже коренные жители. Только это даст тебе возможность появляться там, где тебя не ждут, и исчезать туда, куда и исчезнуть-то “невозможно”, только это придаст тебе важнейшее преимущество перед теми, кто может представлять для тебя опасность». Первую часть наставления Ли уже начал воплощать сегодня в жизнь, и продолжит ее в дальнейшем. Знакомство же с городом потребует большего времени, но и им, не откладывая дела в долгий ящик, он начнет заниматься, начиная с завтрашнего дня.
А сейчас он, сытый и довольный, неторопливо шел по «Речной» улице в направлении выхода из города. Прохожих было мало. Те, кто не спешил к себе домой, предпочитали провести вечер в работающих до сих пор заведениях, просиживая в них до самого закрытия. Взгляд Ли скользил по вывескам магазинов и лавок, мастерских и забегаловок, мимо которых он проходил, ни на чем специально не задерживаясь. Но Ли знал, что в его памяти эта зрительная информация отложится, и он при необходимости обязательно вспомнит, где какое заведение находится.
И вдруг… его глаз царапнуло что-то необычное. Ли остановился, а потом сделал несколько шагов назад. Между швейной мастерской и бакалейной лавкой приютилась освещаемая тусклым зеленым фонарем неброская дверь, покрытая черным дерматином, на которой была привинчена медная табличка с надписью: «Частный врач Цинь Гу. Приемные часы…» и далее следовал график работы доктора.
Глава 9. Куан Ли. Доктор.
Ли постоял какое-то время перед дверью, раздумывая, и наконец решился. Поставив корзинку на землю, справа от входа так, чтобы в тени ее не было заметно, он постучал в дверь. Несколько минут стояла тишина, потом за дверью раздались чьи-то легкие шаги, и она распахнулась. В освещаемой маленькой лампочкой прихожей стояла девушка лет двадцати с миниатюрной фигурой, круглым и белым, как луна, лицом, черными, искрящимися любопытством глазами.
– Чем могу помочь? – доброжелательно рассматривая Ли, спросила она.
– Я хотел бы поговорить с доктором Цинем.
– Но папа так поздно не принимает.
– И все-таки я прошу его позвать.
– Хорошо, – согласилась девушка и ушла куда-то в дом.
Ли вошел в прихожую и прикрыл за собой дверь. Через минуту раздались шаги, и перед ним появился мужчина лет пятидесяти, слегка полноватый, с проседью в волосах, в домашнем халате, возможно, уже собиравшийся ко сну.
– В чем дело, юноша? – недовольным тоном произнес он. – Тебе же сказали, что я так поздно не принимаю.
– Извините, доктор, – спокойно отреагировал Ли. – Я не на прием. Я хочу вас попросить посетить одного больного, получившего серьезные ранения. Отсрочка во времени может быть опасна для его здоровья.
– А что с ним случилось? – смягчаясь, спросил врач.
– Рана на голове, повреждена кисть руки…
– Но я не хирург. Вам нужно везти его в больницу.
– Это мы сделаем потом. А сейчас я прошу вас оказать ему первую помощь. Дело очень деликатное… – не уточняя, что он имеет в виду, Ли достал из кармана рубашки жетон полицейского и показал Цинь Гу.
– Ах вот оно что! – изменился в лице доктор и, засуетившись, быстро произнес. – Да, да, конечно… Я сейчас быстро переоденусь. А где находится больной?
– Недалеко от города, в рыбацкой деревне… – Ли вдруг сообразил, что даже не знает названия деревни, через которую утром проходил.
Но врач не обратил на это внимания и, развернувшись, отправился переодеваться.
– Доктор! – окликнул его Ли. – Не забудьте взять с собой все необходимое для перевязки и фиксации поломанных костей… Да, и прихватите фонарик.
Но Цинь Гу, не отзываясь, пропал в комнатах. Через пять минут он снова возник в прихожей уже переодетый в легкий серый костюм и с черным саквояжем в руке.
– Вы фонарик не забыли? – уточнил Ли.
– Не беспокойтесь, господин полицейский. В вечернее время он всегда со мной, – врач похлопал себя по карману пиджака.
* * *
Они вышли на улицу и повернули в нужном направлении. Ли вдруг вспомнил про оставленную корзинку, вернулся за ней и быстро догнал Цинь Гу.
– А это что такое? – удивленно спросил тот.
– Больному же нужно усиленное питание, – вопросительно-утвердительно отозвался Ли.
Они двинулись по дороге, подсвечивая себе фонариками, перешли мост и уже через двадцать минут оказались в деревне. Огней не было ни в одном доме: время уже было за девять часов, все рано ложились спать, потому что вставать приходилось с восходом солнца. Стояла полнейшая тишина, нарушаемая только чуть слышным мерным рокотом волн, набегающих на берег. Цинь Гу всматривался в темные дома, надеясь, наконец, увидеть огонек там, где его ждут. Но все было во мраке. Вот уже и последний дом был пройден, а они все шли…
– Постойте, господин полицейский! Куда вы меня ведете? – взволнованно обратился он к Ли. – Деревня же кончилась…
– Видите ли, доктор, – отозвался тот. – Нам придется пройти немного подальше.
– Вы меня обманули! – уже испуганно повысил голос Цинь Гу. – Я никуда дальше с вами не пойду!..
– Мне очень жаль, доктор. Но вам все-таки придется пойти со мной, – Ли достал из-за пояса один из пистолетов и навел его на врача.
– Вы бандит?! – прерывающимся от страха голосом пробормотал врач.
– Нет, я не бандит, – попытался успокоить его Ли. – Я всего лишь человек, оказавшийся в трудной ситуации. Если вы поможете мне из нее выбраться, я не только не обижу вас, но и щедро оплачу ваш визит к больному. Но если вы сейчас создадите мне проблемы, я, не задумываясь, спущу курок…
– Хорошо, – беря себя в руки, согласился Цинь Гу. – Что я должен делать?
– Для начала завяжите себе глаза вот этой тряпкой, – Ли достал из кармана брюк тот «бинт», которым ранее были перемотаны его наручники.
Врач намотал полоску парашюта себе на голову и ждал, что будет дальше. Ли взял его под руку, и они продолжили свой путь: взошли на пригорок, расположенный за деревней, и пошли по маршруту, пройденному Ли с утра. Несмотря на ночь, дорога просматривалась достаточно отчетливо, потому что на небе не было туч, и луна и звезды ее освещали своим серебристым сиянием. Ли подумал, что, даже если б у него не было фонарика, он, пожалуй, все равно бы нашел путь к гроту. По ходу движения он несколько раз предупреждал Цинь Гу: «Осторожнее, доктор! Здесь камень». Или: «Не споткнитесь. Здесь ямка». Делая это, он не только демонстрировал заботу о безопасности врача, но и страховал себя. Не зная, что представляет собой этот человек, Ли решил на всякий случай помешать ему (если вдруг такая задумка возникла в его голове) посчитать про себя шаги от края деревни до убежища, к которому они сейчас направлялись. С этой целью он даже сделал круг на местности, увеличив тем самым путь метров на двести… И вот впереди замаячило что-то напоминающее терновый куст. Ли навел на него фонарик и увидел знакомый лоскут ткани, застрявший среди веток. Прибыли…
Ли подвел Цинь Гу к тому месту на обрыве, где начинался спуск к гроту, и снял с его головы повязку. Тот, открыв глаза и обнаружив, что оказался прямо над водой, испуганно отшатнулся назад.
– Не бойтесь, доктор, – успокоил его Ли. – Сейчас вам надо будет совершить акробатический номер – пройти вот по этой тропинке вниз. Светите своим фонариком себе под ноги и прижимайтесь спиной к каменному склону. Я пойду впереди вас и буду показывать, как это делается.
– Ты втравил меня в дикую авантюру, юноша! – возмущенно вскричал Цинь Гу. – Я – врач, а не скалолаз!..
– В жизни всего надо попробовать, – улыбнулся Ли. – Тогда перед смертью будет, что вспомнить. – Видя, что доктор не намерен следовать его предложению, он уже жестко добавил: – Выбирайте: или вниз по тропинке, или вниз в воду!..
– Хорошо, я иду, – обреченно согласился Цинь Гу.
Забрав сверток с вещами, оставленный им утром под камнями, и сунув его под мышку, Ли первым ступил на тропинку. Они медленно спускались по ней, делая остановки для передышки. Звезды подмигивали им с неба, а внизу плескалось море, которое сейчас не столько успокаивало, сколько будоражило смятенную душу доктора, проклинающего ту минуту, когда в его дом постучал этот загадочный юнец, вроде бы вежливый в разговоре, но с прорывающимся металлом в голосе, от которого холодок бежал по спине, и с пистолетом за поясом… Через несколько минут они уже были перед входом в грот. Вечерний отлив сделал свое дело: уровень воды понизился на полметра, вдоль стены грота, как и предполагал Ли, обнажились камни, по которым, пригнувшись под козырьком, не входя в воду, можно было пробраться на площадку, ставшую вчера вечером пристанью для Куан Ли и Сиро Мацуи.
Ли начал движение по скользким камням к конечной цели их похода, предупредив доктора:
– Крепче держите саквояж и светите себе под ноги. Старайтесь наступать на те камни, по которым иду я.
Не прошло и полминуты, как Ли перебрался на площадку, а вслед за ним ее достиг и дрожащий от нервного возбуждения Цинь Гу…
* * *
Осветив фонариком лежащего японца, Ли нашел его точно в таком же положении, в каком он был оставлен утром. Пощупав у него сонную артерию и ощутив легкое биение пульса, Ли повернулся к доктору, стоящему рядом с ним, и проговорил:
– Ну вот, уважаемый Цинь, принимайте вашего пациента.
– Да ведь это же японец! – пораженно воскликнул тот.
– Да, японец, – спокойно согласился Ли. – А что, у японцев другие организмы? И они не поддаются лечению?
– Я не об этом. Кто он такой? И кто ты такой? Ведь ты же китаец… Тогда почему заботишься о нем?..
– Да я и сам не знаю, зачем о нем забочусь, – задумчиво произнес Ли. – Мой дед говорил: в жизни все так запутано, враг может стать другом, друг – врагом… Ну, ладно, – оборвал он сам себя, – хватит разговоров! Займитесь своим делом.
– Возьми мой фонарик, – согласился врач, переходя на деловой тон, – будешь мне светить двумя сразу, мне нужно побольше света.
Он снял пиджак, закатил рукава рубашки. Увидев рядом с телом Мацуи упаковку таблеток, взял ее в руки и сказал:
– Это от головной боли. А что во фляжке?
– Спирт.
– Прекрасно. Полей мне на руки.
Ли выполнил его распоряжение, и Цинь Гу принялся за дело. Осторожно сняв с головы японца шлем и размотав повязку, он осмотрел рану и заявил:
– Рана не опасная, но, похоже, у него сотрясение мозга. Сколько времени он без сознания?
– Больше суток.
– Это хорошо. При сотрясении мозга – главное покой. То, что он все это время был недвижим, – очень кстати.
Открыв свой саквояж, Цинь Гу вытащил из него полотняную салфетку, на которой стал раскладывать какие-то баночки, коробочки, металлические судочки, медицинский инструмент. Закончив приготовления, он стал обрабатывать голову Мацуи какими-то не известными Ли препаратами. Закончив все эти манипуляции, он сделал перевязку уже настоящим бинтом.
– Шлем надевать не будем, – сказал он, – пусть рана «дышит». Ну, что у него еще?
– Есть еще рана на груди, – отозвался Ли.
Вдвоем они раздели японца, открыв доступ ко второму травмированному участку тела. Осмотрев и ощупав вторую рану, Цинь Гу подтвердил предположение Ли:
– Пробито легкое и сломаны два ребра. Это будет заживать дольше…
Он снова принялся за обработку раны, завершив свои действия двумя уколами.
– Я дал ему обезболивающее и противовоспалительное, – объяснил он Ли. – Такие препараты ему нужно вводить и дальше. И поэтому я должен сказать тебе прямо, юноша: если твой… не знаю кто… не будет помещен в больницу, а останется здесь, я не могу дать никаких гарантий его выздоровления!
– Я подумаю над тем, что вы сказали, – произнес Ли, – а пока дайте мне каких-нибудь таблеток, чтобы я мог его как-то лечить.
Цинь Гу порылся в саквояже, достал две упаковки таблеток и объяснил, как их нужно принимать.
– Есть еще одна проблема, – сказал Ли. – Посмотрите на его руку.
Доктор очень осторожно поднял руку Мацуи и, положив ее на свою ладонь, стал аккуратно ощупывать каждый палец, приговаривая себе под нос: «О, Небо… Половина суставов и костей сломаны…» Наконец он посмотрел на Ли и сказал:
– Но вот тут я действительно бессилен. Я не уверен, что найдется вообще какой-нибудь хирург, который сделает эту кисть такой же, какой она была раньше. Как такое могло произойти? И у него, похоже, на руке был наручник? – не удержался он, ощупывая след на запястье.
– Не задавайте ненужных вопросов, доктор, – оборвал его Ли. – «Многие знания – многие беды». Меньше знаете – меньше расскажете.
– Кому?
– Полиции.
– К твоему сведению, юноша, – возмущенно отозвался Цинь Гу, – я никогда в жизни не доносил в полицию, тем более на своих пациентов!..
– Хотелось бы вам верить. Но давайте оставим спор и вернемся к руке. Если не можете сделать ее такой, какая она была, сделайте так, чтобы пальцы просто срослись.
– Ну, что ж, – тяжело вздохнул доктор. – Тогда ассистируй мне.
С помощью Ли он стал «складывать» каждый палец, туго перетягивая его бинтом, а затем и всю ладонь поместил между фиксирующими дощечками и также перебинтовал.
– Ну, вот, – подвел он итог работы, – я сделал все, что мог. Если у него крепкий организм, может, все и обойдется…
Он поднялся с колен, застегнул рукава рубашки и надел пиджак.
– Да, еще одно… Бинты на голове и груди надо периодически менять. Ну, хотя бы раз в два-три дня. Ты сможешь это сделать?
– Да, доктор, у меня есть некоторый опыт по перевязке ран. Завтра я куплю в аптеке бинты и буду делать то, что вы сказали.
– Хорошо. Кстати, покажи мне, какую еду ты принес с собой.
Осмотрев содержимое корзинки и спросив, что находится в глиняных бутылках, Цинь Гу похвалил Ли:
– Ты очень правильно сделал, что взял с собой бульон и молоко: на первое время – это самая лучшая для него еда. Если он будет приходить в себя, давай ему их, лучше подогретыми. А после еды пусть принимает те таблетки, что я тебе дал. Они обезболивающие и со снотворным эффектом. Пусть он как можно больше спит. Сон – прекрасное лекарство, особенно в его положении.
– А не могли бы вы, доктор, одолжить мне один из ваших металлических судочков? А то мне, как видите, не в чем подогревать ему бульон и молоко. Я заплачу. Кстати, давайте подведем расчет. Сколько вы берете обычно за визит к пациенту?
– Двадцать иен.
Ли достал из нагрудного кармана деньги и отсчитал пятьдесят иен.
– Столько хватит?
– Вполне, – смущенно согласился Цинь Гу. – Я могу идти?
– Да, конечно. Я вас провожу.
* * *
Они снова поднялись на откос. Ли тем же лоскутом опять завязал врачу глаза и повел его в сторону города. Они повторили весь ранее пройденный путь в обратном направлении, прошли через деревню. На ее краю Ли остановил Цинь Гу и снял с него повязку.
– Доктор, – обратился он к нему на прощание, – я очень благодарен вам за то, что вы сделали. Мне кажется, вы хороший человек. Но я хочу вас предупредить: если я ошибаюсь, и вы захотите донести в полицию о том, что случилось, помните: я знаю вас и вашу дочь, я знаю, где вы живете, и я с вами обязательно рассчитаюсь за донос…
– Нет, что ты, что ты!.. – стремясь развеять его подозрения, воскликнул Цинь Гу. – Ты можешь не беспокоиться.
– Хорошо, – буркнул Ли и, круто развернувшись, пошел назад.
Вернувшись в грот, он снял с себя всю одежду и аккуратно разложил ее на полу, резонно полагая, что мятая форма бросается людям в глаза и может вызвать «ненужные мысли». Взамен надел свои старые штаны, превратившиеся теперь в «домашние», скомкал парашют в некое подобие постели и, удовлетворенный, глубоко вздохнув, улегся. Столь насыщенный необычными впечатлениями день прошел… Ли думал, что сразу провалится в сон, как только приклонит голову. Но не тут-то было: Сиро Мацуи вдруг начал громко бредить…
Глава 10. Сиро Мацуи. Такеши.
Падение самолета на баржу стало последним отчетливым впечатлением Сиро о том, что с ним происходило. После удара доской по голове все последующие события не укладывались в его сознании ни в какую логическую последовательность и представляли собой хаотичную смесь полного беспамятства, сумеречного бреда, сна и кратковременных пробуждений. В калейдоскопе образов, возникающих при этом, преобладали те, что отражали его новое «социальное положение» – государственного преступника, предателя, арестанта, которого ожидает военный трибунал… Мелькали всегда почему-то оскаленные физиономии полковника Фуджи, генерала Хашими, начальника гауптвахты, начальника лагеря, они изрыгали в его адрес проклятия и угрозы… Ему привиделся суд над ним, где у председателя трибунала вместо головы пылал, разбрасывая искры, костер… Представилась и собственная смерть, почему-то на виселице, хотя, как старшего офицера, его могли только расстрелять… Сиро ощутил, как веревка затягивается на его горле, как конвульсивно дергается тело, как «горят» легкие, пытаясь втянуть в себя хоть капельку воздуха…
А потом вдруг эти кошмарные видения куда-то ушли (в это время доктор Цинь Гу сделал ему обезболивающий укол). Вместо страшных и ненавистных морд проявились родные лица – отца Кендзи, брата Тако, жены Сатико, сына Такеши… Но эти лица тоже смотрели на него с укоризной, качая сокрушенно головой, как бы в недоумении от того, что с ним произошло… Они появлялись перед ним, а потом медленно таяли. Сиро пытался призывать их назад, чтобы все объяснить и оправдаться, но они появлялись на одно мгновенье и снова исчезали… Важнее всего для Сиро было все объяснить Такеши, перед которым он чувствовал вину, которую никогда не сможет искупить…
* * *
Болезненность от рождения, с возрастом почти преодоленная, сделала его сына, как это часто бывает, мечтательным ребенком. Сиро неоднократно замечал, что больше всего его привлекали героические сказания, описания незаурядных людей и их поступков. Он понимал, что эти литературные персонажи являются для сына образцами для подражания и символами надежды, что и для него, Такеши, никакой жизненный путь не заказан… Сын живо интересовался историей самурайского рода Мацуи и клана Токугава, гордясь своими предками. Из числа родственников особым почтением у него пользовался двоюродный дед Иванэ Мацуи как живое воплощение всех доблестей мужчины. Сиро без особой тревоги наблюдал за оформляющимися пристрастиями сына, считая, что воспитание на примере героев – хорошая основа для становления личности.
Когда же в его собственном мировоззрении стало постепенно происходить изменение оценок роли войны, военных, милитаристской политики императора и нации в прошлом и настоящем Японии, он не решился поделиться своими новыми настроениями и возникшими сомнениями с Такеши, подумав, что для юноши такое открытие может стать серьезным ударом по психике. После разговора с дядей на дне рождения о «Нанкинской резне» он с ужасающей ясностью осознал всю лживость мифа о героизме, верности долгу и чести японской военщины. Однако по возвращении домой он ничего не сказал об этом сыну, ограничившись, по совету жены, замечанием о том, что на китайском фронте «не все идет так, как хотелось бы…»
Такеши в это время был уже студентом университета. Как и все молодые люди его возраста, он стал понемногу отдаляться от отца и матери, завоевывая тем самым свое право на самостоятельность в решении всех жизненных вопросов. После смерти Сатико Сиро надеялся, что прежняя тесная связь между ним и сыном вновь восстановится, но он ошибся: Такеши совсем повзрослел, и Сиро был вынужден прятать свою горячую любовь к сыну под маской сдержанности, то есть вел себя так, как было принято в их роду в отношениях между мужчинами…
Такеши сам принял решение о месте работы по окончании университета, поставив отца только в известность об этом. Сиро, хоть и с внутренним сопротивлением, но согласился с его выбором: пусть лучше будет военный завод, чем непосредственное участие в самой войне! Через год Такеши во время отпуска приехал к отцу в Фукуоку вместе со своей невестой Иоси и попросил его благословить их брак. Сиро будущая жена сына очень понравилась, через год она родила ему внучку Йоко. В жизни Сиро снова появился смысл: пустота, угнездившаяся в его душе после смерти Сатико, стала заполняться новыми чаяниями.
Но в начале 1944 года его, как громом, поразило короткое письмо, пришедшее от сына. В нем тот сообщал, что, несмотря на наличие у него брони от призыва на службу – как у высококвалифицированного работника оборонного предприятия, – принял решение идти в армию. Сиро немедленно испросил в университете кратковременный отпуск и уже через несколько часов был в Нагасаки. Между ним и Такеши состоялся разговор, который он запомнил почти дословно и потом сотни раз прокручивал в своей голове, пытаясь понять, почему же он не смог убедить сына в своей правоте, какие же еще слова надо было найти, чтобы тот отказался от задуманного им рокового шага…
* * *
Прикрыв дверь в кабинет сына, где они расположились, и где Иоси, занятая на кухне, не могла их слышать, Сиро сказал:
– Объясни мне только одно: «Зачем»?
– Вот уж не думал, что мне придется объяснять это тебе, – искренне удивился Такеши. – Ну, я понимаю Иоси, когда она пыталась меня отговаривать, но ты…
– Потому что я ее понимаю. Ты оставляешь жену и ребенка одних…
– Они будут хорошо обеспечены: мое денежное довольствие будет переводиться им.
– Да я не о материальном содержании. Даже если б они ничего не получали за тебя, я, как ты знаешь, достаточно состоятельный человек, и не позволил бы им бедствовать. Речь идет о том, что они, не дай Бог, могут лишиться тебя как отца и мужа…
– Ну, что ж, тогда они будут гордиться мной, как гордятся другими погибшими воинами их близкие…
– Ты на своем рабочем месте приносишь большую пользу, – начал приводить Сиро новые доводы, заходя с другой стороны, – у тебя есть бронь от призыва, и это значит, что государство считает справедливым твое пребывание в тылу, а не на фронте. Что же тебе еще нужно?
– То, что государство позволяет мне не служить в армии, вовсе не означает, что у меня отсутствует свое собственное понимание моего места в жизни.
– Ну, и каково же твое понимание?
– Я чувствую в себе присутствие самурайского духа чести и служения!
– Опомнись, Такеши! Какой самурайский дух! Уже твой дед не ощущал себя самураем. Я не ощущаю себя самураем. Почему ты вдруг вообразил себя самураем?
– Потому что этот дух – вневременное понятие.
– И давно ты в себе его ощутил?
– В 1937 году, когда началась война с Китаем. И когда я пошел по твоему совету в университет, я уже имел в виду цель использовать те знания, которые получу, на благо процветания нации. А это невозможно без распространения нашего флага на новые территории.
– То есть ты считаешь оправданным достижение процветания Японии за счет кого-нибудь другого?
– А почему нет? Почему судьба так несправедливо распорядилась: кому-то дала все, а кому-то ничего? У других народов обширные территории, плодородные земли, богатые природные ресурсы, а у нас, японцев, ничего!..
– Но ведь можно добиться прогресса, опираясь на наши национальные преимущества – ум, трудолюбие, сильную волю, при этом не воюя с теми народами, которым досталось чего-то больше, чем нам, а, допустим, торгуя с ними…
– Можно, конечно, но это долго и дорого, – заявил Такеши, абсолютно уверенный в своей правоте.
И Сиро понял: вот оно пришло время расплаты за годы молчания и нежелания бередить душу сына «опасными разговорами». Он стал подбирать слова, которые могли бы объяснить мотивы его поведения.
– Такеши, – начал он после некоторого молчания, – я очень виноват перед тобой…
– Виноват? В чем, отец? – сын недоуменно смотрел на него.
– Виноват, что на протяжении многих лет не нашел случая поговорить с тобой об очень важных вещах… о которых интеллигентные люди – а ведь мы с тобой, я надеюсь, интеллигентные люди – просто обязаны, хоть иногда, размышлять. Я проявил ложную деликатность, стараясь не давить на тебя, позволяя самому выбрать ценностные приоритеты жизни, я думал, что сама атмосфера взаимопонимания, которая всегда присутствовала в нашей семье, сделает свое дело, и ты будешь любить и ценить то же самое, что и мы с твоей мамой.
– А разве это не так? Отец! Я не понимаю, о чем ты говоришь!
– Я говорю о том, что мы с твоей мамой никогда не принимали внешнюю политику нашего государства!..
Такеши ошеломленно смотрел на отца:
– Но как же так?.. Ведь ты никогда не высказывал ни одного слова критики о войне, которую мы ведем.
– Да, в университете я всегда демонстрировал свою лояльность режиму, будучи обычным конформистом. Я представлял себе, как будет дико звучать из моих уст, представителя рода Мацуи, даже самая мягкая антивоенная риторика, и сразу же отказывался от каких-либо попыток сделать это. В общем, сын, – с горечью добавил Сиро, – если называть вещи своими именами, я выказывал банальную интеллигентскую трусость…
– Но почему ты не был откровенен со мной?
– Я уже сказал: я не хотел на тебя давить. И потом: я и представить не мог, что эта милитаристская зараза пустит в твоей душе такие корни, и что ты в итоге захочешь пойти на фронт.
– Теперь, после того, что ты мне сказал, я еще более обязан это сделать.
– Почему?
– Должен же кто-то из нашей семьи показать себя действительным патриотом, на деле, а не на словах…
– Безумец! – в отчаянии вскричал Сиро. – Ты придумал себе сказку о японских воинах-героях, носителях чести, преданности, мужества. А на самом деле все не так. Если ты даже не погибнешь в этой войне, над тобой всю последующую жизнь будет висеть не ореол героя, а ореол преступника. Все народы Азии будут ненавидеть нас, японцев, за то, что мы сотворили в этой войне!..
– Не смей так говорить о людях, которые отдают свои жизни во имя своей страны! – Такеши впервые поднял голос на своего отца.
– Но при этом забирают миллионы чужих жизней!..
И, желая переубедить сына, Сиро решил прибегнуть к последнему аргументу, рассказав ему о своем разговоре с дядей Иванэ в 1938 году. С расширенными глазами Такеши слушал то, что говорил ему отец, а когда тот закончил, выкрикнул:
– Я не верю!.. Я не верю, что все это рассказал тебе Иванэ-сан!..
– Да, – признался Сиро, – дядя сказал далеко не все. Остальное я узнал из иностранных газет.
– Вот… Я так и знал, – ликуя, вскричал Такеши. – Это враги пытаются оболгать нашу армию, посеять недоверие к ней.
– Пойми, сын. Даже если американцы и англичане в десять раз преувеличили все, что происходило в Нанкине, все равно, то, что было, –чудовищно!..
– Это ты не понимаешь, – загоревшиеся огнем фанатизма глаза Такеши говорили, что он уже «не слышит» отца. – К войне нельзя примеривать логику мирной жизни, война – это другой мир…
– Любая война рано или поздно заканчивается… и наступает расплата за нее. Ты только представь, что тебя ждет на фронте. Если на первом году войны наша армия совершала такие бесчеловечные жестокости, то подумай, что она творит по прошествии семи лет… Когда ненависть к противнику выходит за все мыслимые пределы, когда, «упившись кровью», солдаты не останавливаются ни перед какими преступлениями, когда командованием уже движет не логика победы, а логика уничтожения всего, что может этой победе хоть как-то помешать!.. Или, что еще хуже: при осознании неизбежности поражения – а я уверен, что сейчас у многих на фронте появилось такое осознание, – действует логика ликвидации всех, и чужих, и своих, кто был свидетелем совершенных военных преступлений!.. И вот когда ты окажешься на фронте, ты окунешься в эту атмосферу тотальной ненависти и насилия и, вольно или невольно, станешь их неотъемлемой частью, бездумным винтиком машины уничтожения всего и вся…
– Отец, если ты не хочешь, чтобы мы расстались врагами, давай прекратим этот разговор! – Такеши, до этого быстро ходивший из одного угла комнаты в другой, резко распахнул дверь и вышел.
Покидая дом сына, Сиро предложил Иоси на время отсутствия мужа переехать вместе с внучкой к нему, в Фукуоку. Но невестка отказалась, заявив, что они будут ждать мужа и отца в своем доме. Сиро расставался с детьми с болью в сердце и с тяжелыми предчувствиями. Последующее развитие событий подтвердило их обоснованность: в сентябре-месяце он получил похоронное извещение (видимо, Такеши распорядился в случае его смерти сообщить об этом в два адреса: и отцу, и жене), в котором сообщалось, что командир артиллерийской батареи капитан Такеши Мацуи погиб смертью героя в боях под Чунцином…
* * *
Сиро после смерти жены считал, что большей боли ему уже не доведется испытать. Но он ошибся: известие о смерти сына убило его самого… Он понял, что означают слова: ничего страшнее в жизни нет, чем пережить собственных детей… День шел за днем, а он находился в непреходящем ступоре. Служанка, которую он нанял после смерти Сатико, убиравшая у него в доме и готовившая еду, находила ее на следующий день нетронутой. На кафедре он не реагировал на вопросы коллег, обращавшихся к нему по каким-либо служебным вопросам. Во время чтения лекций он мог остановиться на полуслове и, замолчав, уставиться невидящим взглядом куда-то в пространство. Студенты, знавшие о том, что произошло, терпеливо молчали, в аудитории повисала мертвая тишина.
Только когда к нему на несколько дней приехали Иоси и Йоко, он очнулся. Разделив горе пополам, Сиро и Иоси смогли найти в себе силы снова продолжить жизнь. Сиро стал опять уговаривать невестку перебраться жить к нему. Но та сказала, что в связи с катастрофической нехваткой мужских рабочих рук на производстве правительство ввело трудовую повинность для женщин, обязав их иметь постоянную работу. Особенно жестко это требование выполнялось по отношению к тем, кто был занят в военной отрасли. Иоси, которая еще до ухода мужа на фронт устроилась чертежницей на то же самое предприятие, теперь не могла оттуда уволиться.
После отъезда невестки и внучки Сиро еще месяц безуспешно пытался жить своей привычной, налаженной жизнью, но его сознание все больше занимала сначала смутная, а потом все более отчетливая мысль о том, что после всего случившегося он не имеет права продолжать жить так, как раньше: закон кармы требует расплаты… расплаты за то, что он не смог уберечь своего сына. Внушив себе это убеждение, он не стал прибегать к веками используемому средству – совершению ритуального самоубийства. Во-первых, потому, что рассматривал харакири как пережиток старых времен, во-вторых, имея представление об обстоятельствах применения этого способа ухода из жизни, считал, что его случай не подходит под эту традицию, и, наконец, в-третьих, – и это было самым главным – самоубийство вообще показалось ему слишком простым и легким способом расплаты за то, что он сделал…
Вся эта интеллигентская рефлексия, подпитываемая принципами конфуцианства, побудила Сиро в ноябре-месяце совершить шаг, повергший в изумление всех, кто его знал, – пойти в призывную комиссию и записаться добровольцем на фронт!.. Ни начальник призывной комиссии, ни генерал Хашими, в чье распоряжение он был впоследствии направлен, зная, кому он доводится родственником, не могли понять мотивов его решения. То объяснение своих намерений, которое Сиро Мацуи изложил в последнем памятном разговоре со своим начальником, на самом деле было малой частью правды. А главное состояло в том, что свое пребывание в пекле войны он расценивал как искупление вины перед сыном, которого он не смог избавить от всего этого.
Особенности его служебных обязанностей переводчика не позволяли Сиро оказываться непосредственно в боевых схватках, он не лез специально под пули, но в то же время для себя совершенно определенно решил, что, если непредсказуемая фронтовая судьба вдруг поставит его перед выбором: жить или умереть, он не шевельнет и пальцем, чтобы сохранить себе жизнь… Пусть все будет так, как будет! Вот с таким настроением он и существовал на войне до самых последних дней…
Глава 11. Куан Ли. Освоение территории.
Ли, привыкший за последние годы спать очень чутко, мгновенно реагируя даже на слабый шум, раздававшийся рядом с ним, был разбужен утром голосом, внятно произнесшим какую-то фразу. Он немного приподнялся на своей импровизированной постели и посмотрел в ту сторону, где лежал Мацуи. Глаза того были раскрыты. Не поднимаясь на ноги, Ли подполз к японцу и посмотрел ему в лицо. Тот какое-то время молча смотрел на него, вспоминая, кто перед ним, а потом, видимо, сообразив, спросил на китайском:
– Где я?
– Там же, где и я, в пещере, – отозвался Ли.
Сиро стал водить глазами по сторонам, осматриваясь вокруг, и снова задал вопрос:
– А как мы здесь оказались?
– Это долго рассказывать. Я позднее тебе все расскажу.
– Почему мне так трудно говорить? – Сиро болезненно поморщился.
– Тебе, наверное, не только говорить больно, но и думать… Во время катастрофы тебе изрядно досталось. И сейчас главное – побыстрее выздоравливать. А для этого, как сказал доктор, тебе нужно есть и спать, есть и спать…
– Доктор?.. – японец недоуменно уставился на Ли.
– Да, доктор. Но об этом тоже потом… Я сейчас приготовлю тебе поесть, пока ты снова не потерял сознание.
Он поднялся на ноги, подошел к корзинке с едой, вытащил из нее все, кроме бутылки с бульоном, а взамен положил металлический судок и зажигалку. Уже отработанным способом Ли выбрался из грота и поднялся на откос. Оглядевшись, он убедился, что в окрестностях никого нет, и значит, никто не застанет его врасплох. Из нескольких камней, использованных вчера для укрытия свертка с вещами, он соорудил что-то вроде каменки, заполнил ее сухими веточками и поджег. Судок с бульоном, вылитым из бутылки, он устроил на камнях и дождался, когда жидкость стала парить, а затем снова аккуратно перелил ее в бутылку и запечатал пробкой, чтобы доставить вниз, не разлив.
Оказавшись вновь на площадке грота, Ли с удовлетворением увидел, что Сиро по-прежнему бодрствует, хотя взгляд его потерял былую ясность, и можно было предположить, что он пребывает где-то между явью и сном.
– Ты пока не засыпай! – окликнул его Ли. – Надо обязательно поесть и принять лекарство.
Он устроился рядом с японцем, осторожно приподнял его голову и, вытащив пробку из горлышка бутылки, стал с паузами подносить его к губам Сиро, дожидаясь, пока тот сделает очередной маленький глоток.
«Что я делаю?! – размышлял он при этом. – Мог ли я еще позавчера представить, что буду выхаживать этого человека? Мне бы, по-хорошему, не отпаивать его надо, а трахнуть по башке бутылкой и в воду скинуть… Но нет: эмоции – плохой советчик. Пока он мне нужен, надо держать в узде свои желания. Вот если он потом, когда выздоровеет, откажется мне помогать, я его отправлю на тот свет, не задумываясь…»
Отпив приблизительно полбутылки бульона, Сиро поднес здоровую руку ко рту, давая понять, что больше уже не хочет.
– Теперь надо принять лекарство, – проговорил Ли, отставляя бутылку в сторону и извлекая из упаковки две таблетки. – И запей его молоком.
Когда Сиро выполнил это распоряжение, он положил его голову на пол и, глядя в глаза, которые после сытного завтрака и принятых таблеток с успокоительным стала заволакивать пелена дремы, поинтересовался:
– А в каком ты звании был в своей армии?
– Майор.
– Ишь ты! Целый майор!.. Так вот, господин майор вражеской армии, – с саркастической усмешкой произнес Ли, – я скоро уйду, а ты спи, как можно дольше. Если проснешься, а меня еще не будет, снова выпей бульону, молока и прими таблетки. Я все это оставлю слева от тебя на земле. Ты меня понял?
– Да, – отозвался Сиро, окидывая его странным взглядом.
Отодвинувшись от японца на свое спальное место, Ли решил, что ему тоже не помешало бы хорошенько подзаправиться. Сначала он собрался вторично подняться наверх и подогреть еду и для себя, а потом передумал: такой роскошный завтрак и в холодном виде хорошо пойдет!.. Он сидел на парашюте и с аппетитом уплетал свои съестные припасы, с удовлетворением констатируя, что с таким питанием его силы, изрядно истраченные в лагере, быстро восстановятся. Закончив завтрак и убедившись, что еды еще осталось, по меньшей мере, на два раза, он стал собираться ко второму походу в город.
* * *
Сложив «выходную» одежду и взятый в долг фонарик в корзинку, Ли задумался, брать или не брать на этот раз с собой оружие. Вчера оно ему пригодилось, но стоит ли его всегда таскать с собой? Немного поколебавшись, он решил, что оставаться совсем с пустыми руками опасно, но и таскать весь арсенал слишком тяжело. Решив ограничиться пистолетом полицейского, который был меньше размером, чем кольт летчика и тем более кортик, он положил его в корзинку. Переправившись вплавь к основанию тропинки, он снова привел себя в тот же самый вид, какой у него был вчера, засунув в один карман брюк пистолет, а во второй – фонарик. Оставив мокрые штаны и корзинку на месте, он отправился в путь.
Радуясь погожему майскому деньку, подталкивающему его в спину свежему морскому ветру, Ли бодро шагал по дороге, мысленно составляя при этом план предстоящих действий в городе.
Основную часть своего времени он решил посвятить тому, о чем думал вчера: начать детальное знакомство с городом. Округ Ваньху надо будет разбить на сектора и каждый из них последовательно и тщательно обследовать, а потом постепенно продвигаться дальше от южных, «китайских» округов города к северным, где ему придется сталкиваться с японцами. Ли понимал, что его вчерашнее появление на главной улице 3 участка округа, где каждодневно сновали многие сотни людей, хоть и было, наверняка, замечено, но все-таки не вызвало какого-то особого внимания. Когда же он начнет бродить по отдаленным улочкам и переулкам, где все соседи знают друг друга, пересуды о нем возникнут обязательно. А ему это совершенно ни к чему. Конечно, избавиться от постореннего внимания совершенно – не удастся, но надо, хотя бы, его максимально уменьшить. Что бросается в глаза людям? Его рост и американская форма одежды. Ну, с ростом ничего не поделаешь: лишние сантиметры не отпилишь… А вот одежду, да и обувь, надо немедленно менять. Деньги, к счастью, есть. Поэтому нужно сразу же по приходу в город найти магазин самой простой одежды, такой, какую носят местные жители, приобрести все, что надо, и сразу переодеться, а только потом заниматься всеми остальными делами.
Второй вопрос, который его занимал, и о котором он также вчера начал размышлять, – это жилье. Теперь, когда он решил привлечь Сиро Мацуи к тому, чем сам планировал заниматься, решение этого вопроса упиралось в состояние здоровья японца. В ближайшие дни, пока тот не почувствует себя лучше, не сможет подниматься и уверенно передвигаться, никакое «перебазирование» в город невозможно. Но как только это произойдет, надо будет менять жилье. Во-первых, потому, что в пещере нет нормальных условий для жизни, а тем более для полного выздоровления тяжело больного человека. Во-вторых, очень неудобно каждый день перемещаться из грота в город и обратно. В-третьих, когда он начнет свою борьбу с японцами в Тайхоку (а то, что он такую борьбу начнет, Ли не сомневался ни секунды, хотя пока еще не очень представлял себе формы этой борьбы), ему необходимо будет находиться как можно ближе к месту событий. Поэтому нужно, если не сегодня, то в ближайшие дни заняться поиском квартиры, а еще лучше домика где-нибудь в тихом районе.
* * *
Добравшись до окраины города, он сразу двинулся по «Речной» в том направлении, где еще вчера заметил неброский магазин одежды с мужским манекеном в витрине. Войдя в магазин, где в одиночестве скучал его хозяин, мужчина средних лет с прилизанными волосами, он стал прохаживаться между рядами вешалок, разглядывая образцы китайской и японской мужской одежды. Встрепенувшийся после его появления хозяин магазина подошел к нему поближе и с поклоном поинтересовался:
– Чего желает молодой человек?
– Мне бы какой-нибудь костюм, простой, но хорошего качества. Лучше всего, наверное, суньятсеновку, – уточнил он, прикинув, что одежда с карманами в брюках и на френче будет для него наиболее подходящей.
Хозяин окинул его растерянным взглядом и, запинаясь, произнес:
– У тебя, молодой человек, такой нестандартный размер… Френч я, пожалуй, смогу подобрать на складе, а вот брюки… Кажется, у меня где-то лежал один экземпляр большого размера, но его нужно проверить, подойдет ли он тебе, а потом еще подогнать под фигуру. У меня здесь, за стеной, находится швейная мастерская, и, если ты располагаешь временем, моя жена могла бы за пятнадцать-двадцать минут сделать все необходимое в лучшем виде.
– Таким временем я располагаю, – согласился Ли, понимая, что речь идет об очень важном деле, которым нельзя пренебрегать.
– И мне еще необходимо снять с тебя мерку, – обрадовался хозяин и, схватив с прилавка матерчатый метр, произвел все необходимые замеры тела посетителя. – Присядь пока, я скоро, – и он исчез за дверью в глубине магазина.
Ли уселся на плетенный из ивовых прутьев стул, стоящий возле стены. «Хорошо, что он замерял длину той ноги, где у меня в кармане фонарик, – мелькнула у него в голове мысль. – А если бы наоборот, и он понял бы, что у меня кармане пистолет?.. Что б мне тогда пришлось с ним сделать?..» Он не успел до конца додумать ответ на этот вопрос, как из подсобного помещения появился хозяин с ворохом одежды.
– Не угодно ли тебе примерить китель? – обратился он к Ли. – Это можно сделать вот здесь, за шторкой.
Ли зашел в малюсенькую кабинку, которая почти не скрывала его фигуру, снял свою форменную рубашку и, повесив ее на гвоздик, стал по очереди примерять принесенную одежду.
– Прости, юноша, за любопытство, – понизив голос, проговорил наблюдающий за его действиями хозяин, – но почему ты решил приобрести простую и дешевую китайскую одежду, когда у тебя есть такая добротная и дорогая американская?
Он взглядом знатока с восхищением рассматривал то, во что был одет и обут его клиент.
– А ты, я вижу, разбираешься в своем деле, – польстил ему Ли. – Дело в том, – продолжил он, отвечая на вопрос, – что моя одежда из слишком плотной ткани, а дни становятся все теплее и теплее. Поэтому хочется чего-нибудь более легкого.
– А знаешь, юноша, – вкрадчиво продолжил хозяин, – у меня для тебя есть очень выгодное коммерческое предложение: продай мне свои рубашку, брюки и ботинки, а взамен я позволю тебе выбрать любую одежду и обувь, какие найдешь у меня в магазине, и сверх того заплачу… семьдесят иен.
– А тебе-то зачем это нужно? – с удивлением спросил Ли, не подавая вида, что это неожиданное предложение его более чем устраивает – можно избавиться от одежды, которая так привлекает к нему внимание, взамен получить новую, да еще и денег заработать!..
– Видишь ли, – доверительно наклонившись к нему, пояснил хозяин. – Живем мы, сам понимаешь, как на вулкане… В любой момент все может случиться… И нужно быть готовым к любому развитию событий…
«Вот оно что! – сообразил Ли. – Похоже, настроения в городе таковы, что все – в первую очередь, конечно, китайская часть населения – ожидают, что не сегодня-завтра на голову им или с неба, или с моря свалится американский десант!.. И значит, “умные люди” заранее должны быть готовы к встрече освободителей… Случись такое на самом деле, этот торговец наденет, к примеру, мою одежду на свой манекен и сразу покажет свою лояльность новой власти!..»
– Ну так как? Согласен с моим предложением? – вновь поинтересовался хозяин.
– Ну не знаю… не знаю… – демонстрируя нерешительность, задумчиво пробормотал Ли.
– Давай соглашайся! – напористо убеждал его собеседник. – Никто другой тебе такого предложения не сделает!
– Ладно, согласен! – «решился» Ли, но тут же добавил. – Только ведь мне и обувь нужна, а у тебя магазин одежды…
– Не переживай. Обувь тоже найдется, – успокоил его обрадованный хозяин.
– Да и семьдесят иен… – маловато, – снова выразил «сомнение» Ли.
– Ладно, пусть будет сто! – решительно заявил хозяин, уже не желая отказываться от задуманного дела. – Ну так ты решил, какой френч выберешь?
– Да вот два по размеру подходят: серый и синий. Не знаю, какой выбрать… А брюки будут какого цвета?
– Серые.
– Ну тогда пусть и френч будет серый, – принял решение Ли.
Он начал перекладывать содержимое карманов своей рубашки в серый френч, повернувшись спиной так, чтобы хозяин магазина не мог этого видеть. Вдруг ему пришла в голову мысль… Изобразив неловкое движение, он «нечаянно» уронил на пол металлический жетон полицейского. Поднимая его, Ли повернулся к хозяину и посмотрел ему в глаза. Разлившийся в них страх сказал ему все, что нужно, лучше любых слов.
«Он понял, что наговорил лишнего “представителю власти”… Теперь он будет бояться меня. И это при случае можно будет использовать…»
– Ну так где же мои брюки? – как ни в чем ни бывало обратился он к хозяину.
– Да, да! – затараторил тот. – Один момент! – и бросился в мастерскую.
Через несколько минут он выскочил оттуда, держа брюки в руках и вручил их Ли, по-прежнему в ожидании стоящему в кабинке. Тот задернул шторку и, сняв ботинки и брюки, примерил обновку. Новые брюки были чуть-чуть коротковаты, но с этим придется смириться – Ли давно уже привык к тому, что найти подходящую ему по размеру одежду всегда было большой проблемой. Хорошо еще, что размер ноги у него был такой же, как у «нормальных» людей. Переложив пистолет и фонарик в карманы новых брюк и прикрыв их полой кителя, он отдернул шторку, босиком вышел из кабинки и вручил ожидающему его возле прилавка хозяину обещанные тому ботинки и одежду.
– Ну, а где обувь? – спросил он его.
– Пройди сюда, пожалуйста, – хозяин провел его к полке, расположенной за вешалками с одеждой.
Набор обуви на ней соответствовал, по-видимому, предпочтениям местных жителей: плетеные из тростника сандалии, матерчатые тапочки, дерматиновые туфли на тонкой деревянной подошве, японские гэта .
– Возьму, пожалуй, туфли, – недолго думая, решил Ли, – только добавь к ним и носки.
Надев принесенные носки и примерив одну из пар туфлей, которая оказалась ему как раз впору, он завязал шнурки. Совершив таким образом полное переоблачение, он напомнил хозяину, что пора и рассчитаться.
Тот подбежал к конторке, стоящей на прилавке, вытащил пачку денег и, быстро отсчитав нужную сумму, подобострастно вручил ее Ли.
– Заходи ко мне еще, всегда буду рад, – провожая его до дверей, хозяин заискивающе заглядывал ему в глаза, пытаясь определить, стоит ли ему в будущем ожидать каких-то неприятностей для себя…
* * *
Выйдя на улицу, Ли заколебался, что ему предпринять сначала: приступить к запланированному обходу прилегающей к «Речной» улице территории, совершить кое-какие необходимые покупки или зайти в кафе и вернуть официанту его фонарик. Быстро продумав оптимальный план своих будущих действий, он спросил у прохожего, как можно найти аптеку, и двинулся в указанном направлении.
Зайдя в аптеку и купив десяток упаковок бинтов, Ли хотел было отправиться дальше, но тут ему пришла в голову мысль, что оставленные доктором для Мацуи таблетки – слишком слабое средство для лечения. Так можно его выхаживать неделями. А это крайне усложнит их и без того непростое положение «пещерных жителей». Он снова подошел к аптекарю и поинтересовался, нет ли у него растворов противовоспалительных препаратов в ампулах, лучше для внутримышечных уколов.
– А ты сам будешь делать уколы? – с любопытством посмотрел на него аптекарь.
– Да нет, сестра, – не моргнув глазом, соврал Ли. – Во время последнего налета американцев, мать попала под бомбежку и получила серьезное ранение. Приглашать доктора каждый день, чтоб он делал ей уколы и перевязки, – дорого. Вот сестра и попробует все делать сама.
– Понятно, – с сочувствием отозвался аптекарь. – У меня есть неплохое средство, причем недорогое. Упаковка – десять ампул.
– Хорошо. Добавьте к ней, пожалуйста, шприц и металлический судок для его кипячения.
Забрав у аптекаря сверток со всем, что он приобрел, Ли отправился в сторону кафе, купив по дороге в лотке, торговавшем различными осветительными средствами, два электрических фонарика такого же типа, как ему одолжили.
Не дойдя несколько десятков метров до цели своего движения, он чуть не столкнулся с пожилым мужчиной в очках, вышедшим на улицу из какой-то полутемной лавки и, видимо, ослепленным ярким солнцем снаружи. В руках у него было несколько книг.
Сердце Ли взволновано забилось: он всегда испытывал особое возбуждение при виде книг. Лишенный из-за войны возможности часто читать литературу, особенно художественную (маленькая отрядная библиотечка состояла преимущественно из некоторых переведенных на китайский язык работ Ленина, произведений Мао Цзэдуна, а также партийных документов), он очень остро переживал неудовлетворенность страсти, которая зародилась у него во время учебы в мореходном училище. Проводив глазами мужчину, он буквально физически ощутил, как кончики его пальцев переворачивают хрустящую от их прикосновения страницу книги – не какой-то конкретной, а просто книги… Мгновенно забыв, куда и зачем он шел, Ли толкнул дверь, перед которой стоял, и переступил порог букинистической лавки, принадлежавшей, как было обозначено на дверной табличке, Ван Либяо.
После моря света снаружи его объял таинственный полумрак, лишь слегка тревожимый солнечными лучами, проникающими в лавку через узкое окошко рядом с дверью. Еще до того, как глаза остановившегося у порога Ли привыкли к новой обстановке, он почувствовал запах… тот запах, который его всегда встречал в тех местах, где хранились книги – рисовой бумаги, коленкора обложек, пыли, специфической затхлости помещения, которая никогда его не раздражала, а, наоборот, настраивала на особый лад – встречи с накопленной здесь человеческой мудростью…
Взгляд Ли стал пробегать по стоящим вдоль стен лавки стеллажам с книгами, прежде чем он увидел в глубине помещения сидящего за маленьким столиком старичка-букиниста, который с интересом наблюдал за ним, похоже, догадываясь, какими чувствами сейчас обуреваем этот необычный с виду посетитель. Поздоровавшись с хозяином, Ли стал медленно перемещаться вдоль полок, рассматривая названия книг и оглаживая обложки руками, как будто через осязание пытался проникнуть в их содержание. Когда он оказался рядом со стариком, тот спросил:
– Похоже, юноша, ты давно не имел дело с книгами?
– Да уж… – протянул Ли.
– Что-то хочешь приобрести?
– Всё хочу! – улыбнулся Ли. – Но, увы, не могу… Но сколько смогу, буду теперь у вас покупать, – добавил он.
– А чего бы ты хотел для начала?
Ли на какое-то время задумался, а потом неуверенно сказал:
– Может быть, начнем с того, что я когда-то любил? Хочется снова перечитать.
– А что именно?
– Есть у вас «Робинзон Крузо»?
– Найдется, – улыбнулся букинист. – Что-то еще?
– Что-нибудь Лу Синя .
– Какие у тебя, однако, разнообразные пристрастия! – с уважением посмотрел на него старик. – Есть сборник рассказов Лу Синя. Думаю, тебе это подойдет.
Он прошелся вдоль стеллажей, нашел названные книги и вручил их Ли.
Тот хотел уже было расплатиться за покупки, но тут ему пришла в голову мысль.
– Уважаемый Ван! А не найдется ли случайно в ваших закромах карты города. А то я здесь человек новый, только на днях приехал, плохо ориентируюсь на местности. А хотелось бы поближе познакомиться с достопримечательностями Тайхоку.
– Вообще-то я таким товаром не торгую – в нашем округе живут преимущественно коренные тайваньцы, которым карты не нужны. Но тебе повезло: ко мне с месяц назад заходил один покупатель, японец, и случайно забыл принадлежащую ему карту города. Я ждал, что он вернется за ней, но он так и не появился. Я могу тебе отдать эту карту.
– Я буду вам очень благодарен, – обрадовался Ли. – Сколько я вам должен за все?
– Двадцать иен за книги, а за карту я ничего не возьму.
Ли рассчитался с хозяином и, прощаясь с ним, пообещал часто наведываться.
– Ко мне редко заходят такие молодые люди. Поэтому я буду очень рад, – ответил Ван Либяо, провожая его до дверей.
* * *
Оказавшись вновь на улице, Ли двинулся к кафе, непроизвольно улыбаясь в предвкушении того удовольствия, какое он получит сегодня вечером, когда будет читать купленные книги.
Переступив порог «Нефритового лотоса», Ли столкнулся со своим знакомцем-официантом, спешившим на кухню.
– Ого! А тебя и не узнать, – тот остановился на мгновение возле него и с удивлением осмотрел новое одеяние вчерашнего посетителя.
– Да, решил обновить свой гардероб, – отозвался Ли. – Я принес твой фонарик, как и обещал.
– Хорошо. Ты пока присядь за столик. А я отнесу заказ клиенту и через несколько минут подойду к тебе.
Официант убежал на кухню, а Ли присел за ближайший столик, разложив на соседнем стуле сверток с медикаментами, книги с картой и два свои фонарика, а фонарик официанта положил перед собой. Вскоре освободившийся парнишка подсел к нему за столик, потому что работы пока никакой не было – в первой половине дня клиенты редко баловали заведение своим посещением.
– Вот возвращаю то, что брал, – Ли подвинул фонарик к официанту. – И благодарю за услугу.
– Не стоит, – улыбнулся тот. – Всегда рад услужить.
– Как тебя зовут? – поинтересовался Ли.
– Сун Вэнцзянь.
– Я вижу, Сун Вэнцзянь, ты парень ловкий и сообразительный и, похоже, не прочь заработать лишнюю монету. Я не ошибаюсь?
– Конечно, нет! – с готовностью подтвердил парнишка. – Кто же в наше время откажется от лишних денег? В нашей семье только я и мама что-то зарабатываем, а голодных ртов – пять…
– Понимаю, – кивнул головой Ли. – Дело в том, приятель, что я только на днях приехал из Такао (версию приезда с юга острова он решил постоянно использовать в общении с местными, чтобы оправдать некоторое отличие своего говора от особенностей речи коренных жителей Тайхоку; могло это пригодиться и для объяснения своей «непохожести» на других и в каких-то иных возможных случаях), плохо знаю ваш город, и потому нуждаюсь в помощи местного жителя.
– Я готов помочь, чем смогу, – отозвался Вэнцзянь.
– Отлично. У меня есть дело в городе, и поэтому я сейчас уйду, а через несколько часов вернусь. А ты пока раздобудь, пожалуйста, такую же корзинку, какую мне вчера давал, сложи в нее вот это, – Ли кивнул на вещи, лежащие на стуле, – и оставь где-нибудь у себя, пока я буду отсутствовать.
– Хорошо, я все сделаю.
– Есть еще одно дело, уже более серьезное, – продолжил Ли. – Я хотел бы снять в вашем округе какое-нибудь жилье: квартирку, а лучше маленький домик – две-три комнатки вполне хватит. Сможешь найти?
– Так сразу сказать не могу, – задумался Вэнцзянь, – надо поспрашивать. А когда это нужно сделать?
– Я тебя сильно не тороплю, но чем раньше найдешь, тем лучше.
– Понял. Постараюсь все сделать, как можно быстрее.
– Молодец. Ну, я пошел, – Ли поднялся из-за стола и двинулся на выход.
* * *
Следующие четыре часа он систематически исследовал район жилого сектора, расположенного к западу от «Речной» улицы, особое внимание обращая на места, которые могли бы стать укрытиями, путями отхода при преследовании и перемещения с наибольшей скоростью для достижения нужной цели. «Умный заяц, – вспоминал Ли пословицу, – из норы три выхода имеет». Он не пропускал ни одного переулка, сквозного двора и даже огорода, через который при крайней нужде можно было бы пробраться на соседнюю улицу, резко сокращая таким образом необходимое для этого время. Память Ли надежно фиксировала даже такие подробности, как наличие собак в некоторых дворах, которые своим лаем в зависимости от конкретной ситуации могли бы принести как вред, так и пользу ему.
Обходя участок, Ли, вопреки ожиданиям, очень редко сталкивался с его жителями, точнее, с взрослой их частью: похоже, все, кто мог где-то что-то заработать, в дневное время покидали свои жилища, оставляя детей под присмотром самых старших из них. Эти дети, играющие возле своих домов, попадались ему достаточно часто. Заметив его, они на какое-то время прекращали свои занятия, провожали его распахнутыми от любопытства черными глазенками, но как только он проходил мимо, тут же возобновляли свои игры, считая их куда более интересным делом, чем появление на улице случайного прохожего.
Совершив запланированное «освоение территории», Ли вернулся к исходной точке своего маршрута – кафе. Он был удовлетворен: в его жизни здесь, на Тайване, появлялся практический смысл, смысл не просто банального выживания, а серьезной подготовки к борьбе, которую он обязан был вести как коммунист и солдат, принявший присягу, от которой его никто не освобождал.
* * *
Войдя в «Нефритовый лотос», Ли снова уселся за тот же столик, который занимал ранее: несмотря на то, что посетителей прибавилось, свободных мест было еще много. Заметивший его появление Сун Вэнцзянь подошел к нему и с улыбкой поинтересовался:
– Ну что? Все дела сделал? Может, пообедаешь и отдохнешь у нас?
– Пожалуй, – согласился Ли, действительно почувствовавший голод после многочасовой прогулки. – Принеси что-нибудь на твое усмотрение. Да, еще… Положи в мою корзинку, как и вчера, бутылку молока и бутылку бульона и принеси ее сюда.
– Странно, что ты любишь такую еду, – засмеялся Вэнцзянь.
– Да это не мне, – спокойно отреагировал Ли. – Я временно остановился, пока не нашел себе жилье, у своей дальней родственницы. А у нее двое маленьких детей. Вот я и приношу им гостинец.
– Ах вот в чем дело… Сейчас я все принесу, – и он отправился на кухню.
Сначала на столе появились тарелки с едой для Ли, а пока тот поглощал принесенное, Вэнцзянь собрал все необходимое в корзинку. Закончив есть, Ли поинтересовался у парнишки, сколько он ему должен за все услуги, на что тот, хитро улыбаясь, спросил его:
– А почему ты ничего не спрашиваешь меня о жилье?
– Что? – Ли удивленно уставился на него. – Ты хочешь сказать, что уже выполнил мою просьбу?
– Да! Это получилось случайно: ко мне заходила мать по дороге с работы, ну а я решил ее спросить об этом деле. И она вспомнила, что на нашей улице есть один пустующий дом. Его хозяин – одинокий мужчина – был призван в армию. Перед уходом на фронт он попросил свою соседку, тетушку Ляо, присматривать за домом. Надо поговорить с этой соседкой, и, мне кажется, она за небольшую плату разрешит тебе пожить в этом доме. Я, к сожалению, сейчас не могу уйти с работы – клиентов все больше становится, – но могу нарисовать тебе, как нужно добираться до этого дома. Посмотри его; если понравится, останешься в нем, если нет, скажешь мне, и я буду искать дальше.
– Хорошая идея, – одобрил Ли его предложение, – давай рисуй маршрут.
Вэнцзянь принес из кухни листок бумаги и карандаш и быстро набросал схему движения до нужного адреса. К удивлению Ли, оказалось, что нужный ему дом находится в том самом районе (называвшимся «2 участком округа Ваньху»), где он только что побывал. Поблагодарив парнишку за все сделанное, Ли взял корзинку и отправился в указанном ему направлении. Уже знакомый с этой местностью, он шел по ней, почти не сверяясь с рисунком, и через пятнадцать минут оказался на месте.
* * *
Дом под номером 351, который мог стать его прибежищем, трудно было спутать с другими – отсутствие пригляда чувствовалось во всем. И без того не очень справный, что говорило о небольшом достатке его хозяина, он стоял теперь совершенно запущенный – с обвалившейся местами глиной, которой были обмазаны кирпичные стены, и облупившейся побелкой на ней, зияющими на крыше дырами, образовавшимися вследствие того, что покрывавшая ее черепица съехала со своего места, с покосившейся оградой перед домом, с заросшей травой двором. Растущие перед домом вишни, густо покрытые весенней листвой, опустили свои ветки чуть ли не до земли, закрывая при этом от посторонних глаз не только два окошка, выходящих на улицу, но в значительной мере и сам дом.
Совершив беглый осмотр внешнего состояния дома и прилегающей территории и найдя все увиденное вполне терпимым, а в чем-то даже очень удобным – в частности то, что дом, а значит, и все, внутри него находящееся, практически не просматриваются с улицы – Ли решил, наконец, обратиться к той, от кого будет зависеть: жить ему здесь или не жить. Подойдя к воротам соседнего дома, сделанным из перевязанных ивовыми прутьями, потемневших от времени и обильных дождей толстых веток разных деревьев, он заглянул во двор и увидел, как женщина лет сорока, маленького роста, в холщовом переднике и галошах на босу ногу кормила нескольких кур, окруживших ее, зерном.
– Тетушка Ляо! – окликнул ее Ли.
Та подняла голову и с удивлением посмотрела на неизвестного ей юношу очень высокого роста, а потом, выбросив оставшееся у нее в руках зерно на землю, подошла к воротам.
– Ты ко мне, юноша? – поинтересовалась она, оглядывая необычного посетителя с головы до ног.
– Да, тетушка Ляо. Здравствуйте, – и Ли рассказал ей ту же выдуманную историю, которую ранее излагал Вэнцзяню.
Когда он наконец сказал женщине, в чем заключается его просьба, и особенно когда произнес слово «деньги», та заметно обрадовалась – что было видно по ее глазам, – но сочла все же необходимым предупредить Ли:
– Когда хозяин дома год назад уходил на фронт, он не говорил, что я могу кого-нибудь пустить пожить в нем. Но, правда, он не говорил и обратного… – добавила она, видимо, желая успокоить свою совесть.
Ли решил «убедительными» доводами помочь ей в этом:
– Тетушка Ляо! Вы же понимаете: когда в доме никто не живет, он начинает разрушаться. Если вашего соседа еще год не будет, он может вернуться и обнаружить вместо своего дома развалины!.. Поблагодарит он вас за такое? Нет. А если в доме буду жить я, то этого не случится. И потом… разве вам помешают лишние деньги?
Против таких аргументов тетушка Ляо устоять не могла.
– А сколько же, к примеру, будешь платить? – поинтересовалась она.
– Давайте сначала посмотрим, какой дом внутри, а потом и о цене поговорим.
Тетушка Ляо взяла ключ от входной двери соседского дома, и они отправились его осматривать. Внутри помещения царила такая же запущенность, как и снаружи: в трех небольших комнатках и кухне все – от пола до потолка – было покрыто толстым слоем пыли, все углы затянуло паутиной, стекла в окошках, и без того не очень прозрачные, покрылись какой-то серо-зеленой мутью, почти не пропускавшей света снаружи, застоявшийся воздух был пропитан запахом плесени, тлена и еще чего-то кисло-вонючего…
– Да… жить в таком доме… – пробормотал Ли, красноречиво оборвав фразу на полуслове.
– Так я же здесь не бываю, – начала оправдываться тетушка Ляо. – Только присматриваю за тем, чтобы в него никто не залез, и ничего не пропало…
– В общем, так, – принял решение Ли. – Пока в этом доме жить нельзя. Но если вы готовы навести здесь полный порядок, я заплачу вам за это пять иен, а потом буду каждый месяц платить двадцать иен. Согласны?
– Согласна, – обрадовалась тетушка Ляо, уже было решившая, что выгодная для нее сделка может сорваться.
– Сколько вам потребуется времени, чтобы навести здесь чистоту и порядок, перестирать и пересушить постельные принадлежности, проветрить помещение?
– Я думаю, два дня хватит.
– Вот и хорошо, – Ли достал из кармана купюру в пять иен и вручил тетушке Ляо. – Вот вам задаток за ваши труды. Через два дня я приду, и, если все будет нормально, произведем полный расчет.
Женщина взяла деньги, и быстро сунула руку под передник, как будто хотела таким образом защитить свою «добычу». Прощаясь с постояльцем, она поинтересовалась:
– А как тебя называть-то?
– А зовите меня просто Ли.
Они расстались, и Ли, выполнивший все, что он запланировал на сегодня, и даже с избытком, подхватил свою корзинку и двинулся в обратный путь к месту своего временного обитания.
* * *
Поскольку был еще далеко не вечер, и отлив не начался, ему пришлось забираться в грот не посуху, а вплавь, уже привычным способом.
Оказавшись на площадке, он обнаружил Сиро Мацуи в том же положении, в каком он его оставил. И бутылки с молоком и бульоном стояли на том же самом месте. Ли понял, что японец за время его отсутствия не просыпался, и это было хорошо. Разложив все принесенное им на земле, он решил заняться приготовлением всего необходимого для укола больному, а также еды для него. Сначала он хотел это сделать тем же образом, что и утром, разведя костер на откосе. Потом ему вдруг пришло в голову: а зачем нужно каждый раз носить пищу к костру, когда можно один раз «принести костер к пище», то есть устроить все необходимое для разведения огня прямо здесь, в пещере. Помимо того, что это сократит количество перемещений на откос и обратно, это еще имело смысл и с точки зрения безопасности. Костер на открытом пространстве вполне могут обнаружить со стороны моря, скажем, с патрульного катера, особенно в темноте. И кто знает, не захочется ли кому-нибудь, очень бдительному, проверить, кто же это там поселился на берегу, в стороне от деревни…
Захватив с собой пустую корзинку, Ли в первый выход «на поверхность» заполнил ее камнями, необходимыми для устройства каменки, потом трижды совершил походы за хворостом, валявшимся в окрестностях. В итоге в дальнем углу площадки образовался довольно внушительный ворох сушняка, который можно было при необходимости в любой момент пополнить. Теперь у них с Сиро Мацуи была своя импровизированная «кухня», позволявшая обеспечивать горячее питание и надлежащий медицинский уход за раненным.
Ли развел костер, зачерпнул в судочек, приобретенный у аптекаря, морской воды, и, положив в него шприц, поставил на огонь кипятиться. Рядом разместил принесенные вчера глиняные бутылки с бульоном и молоком, решив, что таким образом их содержимое скорее приобретет необходимую температуру, то есть будет не горячим, а теплым, что удобнее для кормления больного. Ему пришло в голову, что, когда шприц будет готов к употреблению, надо будет сразу поставить на огонь и второй судок, оставленный вчера доктором Цинь Гу, чтобы разогреть еду уже для себя самого. Тогда не придется разводить потом костер снова. А чтобы пища была горячая, надо просто обмотать судок в ткань парашюта. Заполнив эту единственную емкость имеющимся у него запасом разных блюд – резонно полагая, что в желудке они все равно перемешаются… – он подождал несколько минут, пока кипела вода в первом судке, а затем поменял их местами.
Приготовив все необходимое для укола, Ли расстегнул китель Мацуи и вонзил иглу в его плечо. От боли тот проснулся и открыл глаза. Какое-то время он приходил в себя после сна, а затем посмотрел на сидящего перед ним Ли и шприц в его руке.
– Что это? – поинтересовался он.
– Я принес новое лекарство, в растворе. Буду делать тебе уколы. Так заживление ран пойдет быстрее. А таблетки оставим про запас – будешь их принимать, когда меня не будет рядом.
– А куда ты уходишь, когда я сплю?
– В город.
– Зачем?
– А откуда бы это все взялось, – Ли указал рукой на лежащие рядом вещи, – если бы я сидел на месте?
– Но ведь это, наверное, опасно?
– Не опаснее, чем сидеть в лагере, господин майор… Ладно, хватит разговаривать. Надо поесть, пока лекарство не начало действовать, и ты не заснул.
Он положил шприц назад в судок и подвинул бутылки с едой поближе.
– Давай я попробую сам есть, – предложил Мацуи. – Ты только голову мне приподними.
Ли выполнил его просьбу и протянул бутылку с бульоном. Сиро хотел ее взять правой рукой, но, увидев, что она забинтована, спросил:
– А что с моей рукой?
– Это твоя плата за нашу жизнь и свободу, – сухо отозвался Ли.
– Понятно.
Это было произнесено с таким невозмутимым выражением лица, что для Ли осталось загадкой, что японец понял и что почувствовал в этот момент, и какое отношение к нему, Ли, у него стало складываться.
Мацуи принял бутылку левой рукой и стал глоток за глотком отхлебывать из нее, пока не допил все до конца.
– Теперь давай молоко! – распорядился Ли, забирая у него одну бутылку и подавая другую.
– Да я уже наелся, – запротестовал Сиро, – да и потом… столько жидкости… – он не закончил фразу.
– Молоко очень полезно. Даже если не хочешь пить, принимай его как лекарство, через силу… Ну, а что касается излишка жидкости, то я тебе так скажу, господин майор вражеской армии: в наших условиях жизни – не до этикета. Захочешь мочиться – мочись под себя… или в воду, если сможешь в нее забраться. Я тебе в этом деле не помощник.
– Ты даже знаешь слово «этикет»?! – Мацуи с любопытством посмотрел на него.
– Ты со временем узнаешь, что я и не на такие слова способен! –невозмутимо отреагировал Ли и сунул ему в руку бутылку.
Когда Сиро с трудом допивал последние капли молока, его глаза стали постепенно сужаться – начиналось действие лекарства. И все же он успел спросить:
– А какие у тебя планы на будущее?
– Первый пункт моего плана, который тебе нужно знать, – это перебраться в город, как только ты сможешь ходить.
– А это для нас не опасно? – поинтересовался Мацуи.
«Для “нас”… – с сарказмом подумал Ли. – Он уже воспринимает нас как что-то единое…»
– Опасно, – произнес он вслух. – Жизнь вообще опасная штука, особенно на войне! Спи давай.
* * *
Сняв с огня нагревшийся судок с едой, Ли обернул его несколько раз тканью. Все дела были на сегодня сделаны, и теперь можно было заняться гораздо более приятными вещами. Взяв карту и одну из купленных книг – «Робинзона Крузо», – он выплыл из грота и уселся на основании тропинки, опершись спиной о скалу. Солнце уже начало свое движение к горизонту, но скрыться полностью должно было как минимум через два часа.
Первым делом Ли решил изучить карту города. Главная ее ценность была в том, что она давала представление об административном делении Тайхоку – на ней были обозначены все его округа, участки и секции. Полезной информацией для Ли были и отмеченные на ней географические объекты: город лежал в низине, окруженной с трех сторон реками – с севера Цзилун, с запада Даньшуй, с юга Синьдянь (с которой Ли уже был знаком), и так же с трех сторон – горами: с юго-востока – невысокими, с востока – повыше, с севера – самыми высокими, где и находились две вершины, увиденные Ли накануне, Цысин и Датун. Были на карте и некоторые культурные достопримечательности, но они не вызвали у Ли большого интереса.
Куда больше его интересовало то, что на карте обозначено не было: порт Тамсуй, который находился, как нетрудно было догадаться, за рекой Даньшуй, на берегу обширной лагуны, выходящей в Тайваньский пролив, и являлся главным военным объектом города. Где-то на северо-востоке располагался еще один заинтересовавший Ли объект – аэродром. Его приблизительное месторасположение он смог определить, когда, перемещаясь по городу, заметил, откуда взлетают и куда садятся передвигающиеся вдоль северной границы Тайхоку военные самолеты.
Узнать подробности про эти и другие военные объекты города Ли мог только от кого-то из местных жителей. Из тех, с кем он уже был знаком, ему на ум приходили двое: официант Сун Вэнцзянь и Бао Ю – «Кошка». Первый был доброжелателен и исполнителен, но, как показалось Ли, готов к услугам преимущественно в надежде заработать. У Бао же другой характер – дерзкий, отчаянный, хитрый. Правда, он вор, но мало ли примеров, когда во время войн или революций те, кто был не в ладу с законом, круто ломали свою жизнь и становились на сторону добра (таких Ли и в своем партизанском отряде встречал). Если найти к нему подход, понять, чем он «дышит», можно получить в его лице прекрасного помощника, наверняка, знающего, как свои пять пальцев, город, в том числе и все «запретное», что в нем находилось. «Ну, что ж, – принял решение Ли, – будем “работать” с Кошкой».
Закончив на этом «рабочий день», Ли отложил карту, взял в руки «Робинзона Крузо» и погрузился в чтение, переживая в который раз жизненные перипетии героев книги. Иногда он останавливался, поднимал голову и, мечтательно осматривая окрестности – море, небо, скалы, – думал: «А я ведь тоже сейчас вроде Робинзона: выброшен морем на незнакомый остров, правда, обитаемый, но эти обитатели могут для меня оказаться большими врагами, чем дикари из книги; и даже Пятница у меня свой есть, и я, как поначалу и Робинзон, пока не знаю, как к нему относиться…»
Солнце начало медленно «тонуть» в море, смеркалось. Ли уже не мог разобрать текст и решил прекратить чтение. Забравшись внутрь пещеры, он включил фонарик, съел из судка еще теплую пищу и уже в полной темноте снаружи улегся спать.
Глава 12. Лиза Верещагина. Одна
На следующее после переезда на новое место жительства утро Лиза была разбужена легким позвякиванием кастрюль, доносившимся из кухни: Чэн Госян, или тетушка Госян, как она предложила девушке называть ее, готовила завтрак. Лиза посмотрела на маленькие наручные часики, лежавшие на скамейке, стоявшей рядом с кроватью: было восемь часов. Через час должен был приехать Цукахара и отвезти ее в похоронное бюро.
Поднявшись с постели, Лиза впервые в жизни ее самостоятельно заправила... Сколько же новых обязанностей, больших и маленьких, ранее выполнявшихся слугами, мамой и отцом, ей теперь предстояло освоить, если она хотела выжить в мире, с которым теперь оказалась в положении «один на один»!..
Поздоровавшись с тетушкой Госян, Лиза умылась под умывальником, висевшим в углу кухни, и уселась за стол завтракать. Ей сразу стало понятно, что кулинарное искусство Чэн Госян не идет ни в какое сравнение с тем, что делал в их семье домашний повар, превращавший процесс приготовления пищи в священнодейство, но с этим необходимо было смириться. Главное, чтобы еда была здоровая и сытная, а все «изыски для гурманов» нужно поскорее выбросить из памяти, дабы не терзать себе лишний раз нервы.
Позавтракав, она вновь пересмотрела платья матери, которые вчера смогла извлечь из шкафа в их доме, решая, которое из них более всего подходит для предстоящих траурных мероприятий, и остановилась в итоге на самом темном – бордово-фиолетовой расцветки. Ее темно-коричневая сумочка из крокодиловой кожи также, по мнению Лизы, вполне вписывалась в общий ансамбль одежды. Но было одно «но»: она не имела представления о принятых в синтоизме правилах похоронного одеяния. Что ж, решила она, если что-то не так, в «Последнем приюте» ей подскажут.
В это время она услышала, как возле дома, громко зашуршав колесами, остановился автомобиль. Через минуту в дверь вошел Цукахара, держащий в руках ворох одежды, которую ему вчера дала Лиза. Поздоровавшись с девушкой, он вручил ей то, что принес.
– Ну что? – поинтересовалась Лиза. – Что-то из одежды подошло?
– Дело в том, что в соответствии с канонами синтоизма покойников обряжают в чисто белое кимоно. Но когда в бюро узнали, что ваши родители – и не японцы, и не синтоисты, распорядитель церемоний решил, что нет необходимости строго придерживаться всех традиционных правил. Он просто взял из той одежды, что вы вчера мне дали, самую светлую – серый костюм Сергея Ивановича и желтое платье вашей мамы. Все остальное я привез назад.
– Ну что ж. Будем отправляться, – сказала Лиза, и они вышли из дома.
* * *
Заехав по дороге в правление корпорации, они забрали с собой Луци Миси и уже втроем прибыли в «Последний приют». Секретарша и водитель, уже вчера побывавшие здесь и знакомые с расположением помещений, провели Лизу в комнату, где находился церемониймейстер похорон, чтобы согласовать порядок всех ритуальных действий, которые им предстояло осуществить.
Распорядителем предстоящего обряда оказался мужчина лет шестидесяти, сухой, как мумия, с седыми волосами бобриком, впавшими щеками нездоровой бледности, что, вероятно, было следствием особенностей его профессии. Поздоровавшись с вошедшими, он первым делом выразил Лизе свое соболезнование в связи с кончиной ее родителей, а затем пригласил всех присесть на полированные резные скамеечки, стоявшие вокруг небольшого столика.
– Должен вам признаться, – сразу приступая к делу, начал он, обращаясь к Лизе, – что мне, да и вообще нашему бюро, никогда не приходилось организовывать церемонию с такими специфическими обстоятельствами. Но я полностью согласен с пожеланиями заказчика – корпорации «Мицубиси», которую здесь представляет уважаемая Миси-сан, – провести похороны так, чтобы достойным образом почтить память и проводить в последний путь очень уважаемых в городе людей, хотя они и не являются нашими единоверцами. Вы знакомы, Лиза-сан, с особенностями похоронного обряда в синтоизме?
– К сожалению, нет, – отозвалась Лиза.
– Ну, что ж. Я не буду забирать вашего времени и рассказывать обо всех его канонических положениях, остановлюсь только на тех, которые мы решили провести, и ваше согласие на которые мы должны получить. Итак, начну с того, что тела ваших родителей мы уже забрали из морга, обмыли, обрядили и положили в гробы. После того, как мы закончим наш разговор, я отведу вас в зал церемоний, и вы сможете увидеть их.
Лиза внутренне содрогнулась, слушая, как он сухо, без какого-либо выражения чувств сообщает ей, что они сделали с самыми дорогими для нее людьми, но тут же постаралась взять себя в руки, продолжая внимательно слушать сотрудника бюро.
– Сегодня вечером, в шесть часов, нам предстоит первое важное мероприятие обряда – хонцуя, ночное бдение у гробов в молитвах, на котором будет присутствовать много людей. Не так ли? – распорядитель обратился к Луци Миси.
– Совершенно верно, – отозвалась та. – Мы объявили служащим правления о траурных мероприятиях, и все японцы, а также некоторые тайваньцы, принявшие синтоизм, после окончания рабочего дня придут сюда для участия в хонцуя. Кроме того, мы сообщили о постигшем нас несчастье в канцелярию генерал-губернатора, а также целому ряду организаций, связанных с промышленной и финансовой деятельностью на острове, где хорошо знали покойного господина Верещагина. Мы предполагаем, что представители этих учреждений также будут присутствовать на похоронах.
– После выражения вам соболезнований и молитв, – продолжил свой рассказ распорядитель, – я совершу сёкё – воскурение ладана во благо душ покойных. После этого состоится поминальная трапеза для всех присутствующих. Таковы мероприятия на сегодня. Завтра в двенадцать часов дня здесь же, в нашем траурном зале, состоится завершающая часть похорон, на которую снова соберутся все, кто будет присутствовать на хонцуя. Они принесут с собой кодэн.
– А это что такое?
– Это денежное подношение для родственников умерших – в данном случае для вас, – чтобы поддержать их материально после смерти близких. В начале церемонии произносятся панегирики и объявляются соболезнования. Кто это будет делать, я не знаю, наверное, кто-то от корпорации, – церемониймейстер снова посмотрел на Луци Миси, и та в знак согласия кивнула головой, – и, вероятно, от тех учреждений, которые также извещены о похоронах… После этого я снова совершаю сёкё, присутствующие прощаются с покойными, и крышки гробов заколачиваются…
Распорядитель похорон сделал паузу и обратился к девушке, которая в каком-то оцепенении слушала его:
– Здесь я должен выяснить один важный вопрос, решить который можете только вы… Дело в том, что в нашей стране практикуются два способа захоронения: либо в могилу опускаются гробы с покойными, либо проводится кремация тел, и в могилы помещаются урны с прахом. Должен заметить, что в последние десятилетия абсолютное большинство родственников предпочитают осуществлять кремацию. Какой выбор сделаете вы? – он вопросительно уставился на Лизу, ожидая ее решения.
– Я не знаю… – Лиза была застигнута врасплох необходимостью сделать немедленный выбор в таком невероятном деле. Обведя взглядом всех присутствующих и не дождавшись от них никакой подсказки, она неуверенно пробормотала: – Давайте, как все…
– То есть будем кремировать, – не столько вопросительно, сколько утвердительно подвел итог церемониймейстер. – Что ж, в этом случае, после того как крышки гробов будут заколочены, они отправляются в крематорий. Все присутствующие на похоронах также отправляются туда. Я в последний раз совершу сёкё, и после этого гробы помещаются в печь…
– Нет! – воскликнула Лиза. – Я вас умоляю! Я не смогу присутствовать при том, как… – она заплакала.
Распорядитель похорон с удивлением посмотрел на нее, а Луци Миси обняла девушку за плечи, успокаивая, и предложила:
– Пусть процедуру кремации проведут сотрудники вашего бюро сами, а присутствующие на похоронах подождут ее окончания в траурном зале.
– Ну что ж, пусть будет так, – согласился церемониймейстер. – После кремации урны с прахом будут вынесены в зал, и вы заберете их к себе домой. Захоронение урны с прахом вашей матери должно произойти на тридцать пятый день после смерти, то есть 8 июня, а праха отца – на сорок девятый, то есть 22 июня. По синтоистским поверьям, именно такой срок души покойных скитаются между нашим миром и загробным, прежде чем обретут упокоение в раю… Вам все понятно? – спросил он, завершая изложение порядка совершения похоронного обряда.
– Да. Только у меня один вопрос. Вот эта моя одежда, она соответствует ритуалу похорон?
– Вообще-то мофуку – ритуал одеяния на похороны – требует только черного цвета и для мужчин, и для женщин. Но, я думаю, что для вас возможно и исключение: замена черного просто на темное. Поэтому вы и сегодня и завтра вполне можете быть в этом платье. А теперь давайте пройдем в зал, где уже стоят гробы ваших родителей.
Все поднялись со скамеек и двинулись следом за распорядителем. Стены большого зала, в который они вошли, были отделаны белой хлопчатобумажной тканью, почти вся площадь помещения была уставлена скамейками для тех, кто будет присутствовать на похоронах, возле одной из стен, на возвышении, стояли два гроба. Увидев их, Лиза остановилась и не могла сделать ни шага, пока Луци Миси, увидев ее нерешительность, не помогла ей, взяв под руку и подведя к постаменту. Они обе остановились, плечом к плечу, перед гробами. Лиза, заранее с ужасом ожидавшая увидеть в них изувеченные взрывом тела и лица отца и мамы, была поражена: они лежали перед ней, по грудь укрытые белыми парчовыми покрывалами, красивые и умиротворенные, как будто спали, и им снился прекрасный сон… «Так вот что значит слово “упокоение”, – вдруг промелькнуло в голове Лизы. – Вот как они, вечные изгнанники и беглецы, наконец, нашли свой последний приют…»
– Наши гримеры хорошо поработали, не так ли? – раздался сзади голос церемониймейстера, гордого искусством своих сотрудников. – После того, что с ними произошло, это было совсем не просто.
– Да, большое вам спасибо! – отозвалась Лиза, поворачиваясь к нему. – Ваше бюро действительно умеет почтить усопших наилучшим образом.
– В таком случае я, с вашего позволения, сейчас покину вас. Встретимся здесь снова в шесть часов.
* * *
Лиза, Луци Миси и Цукахара вышли на улицу и уселись в автомобиль. Высадив секретаршу возле здания правления, Цукахара отвез Лизу домой и сказал, что вернется за ней в половине шестого.
Дома девушку встретила тетушка Госян. Зная, куда та поехала, она с волнением ожидала ее возвращения, беспокоясь о том, хватит ли ей сил перенести то, что ожидало ее в ближайшее время. Увидев отрешенные глаза Лизы, погруженной в свои горестные мысли, она решила отвлечь ее от них, предложив девушке подкрепиться и что-нибудь съесть. Но та только отрицательно покачала головой и прошла в свою спальню.
– Может, я могу что-нибудь еще для тебя сделать? – спросила Чэн Госян, входя в комнату вслед за ней.
– Нет, спасибо. Сегодня ты мне уже не понадобишься, тетушка Госян. Можешь идти домой.
Чэн Госян нерешительно потопталась на месте, не зная, чем еще может быть полезна девушке, а затем попрощалась и ушла.
Лиза сняла с себя платье, чтобы не мять его, улеглась в постель и, несмотря на то, что в доме, как и на улице, было очень тепло, закуталась в одеяло, тем самым привычно создав себе «зону защищенности и покоя». Ее память раз за разом, как заевший патефон, проигрывала все, что происходило сегодня в «Последнем приюте», слова, сказанные участниками состоявшейся встречи, а воображение рисовало картины того, что будет происходить в действительности сегодня и завтра. Постепенно весь этот калейдоскоп видений отступил на задний план, и перед глазами девушки утвердился только один образ – лежащие на своем смертном ложе отец и мать, такие близкие, и уже такие далекие…
Вглядываясь в черты их лиц, прекрасные, но ставшие совершенно неподвижными, как будто охваченные льдом, Лиза вспоминала, как они менялись в прошлом в зависимости от разных обстоятельств, как они источали энергию и волю к жизни, как они сулили ей, Лизе, непреходящие радости, удовольствия, счастье!.. Куда же это все делось?.. Впервые столкнувшись со смертью в ее неотвратимой наглядности, Лиза, как и любой нормальный человек на ее месте, испытала самый большой в своей жизни шок, потрясающий до самых основ сознания… Вот жили на свете два человека, в чем-то похожие на всех, в чем-то совершенно неповторимые, со своими мыслями, чувствами, переживаниями, радостями и горестями, идеями и планами, в чем-то умные, в чем-то ограниченные, в чем-то благородные, в чем-то не очень… И вот теперь их не стало и больше никогда не будет!.. Как страшно звучит это н и к о г д а!.. Заметит ли мир, что их уже не стало? Вряд ли… Заметят, почувствуют, осознают только те, для кого они составляли часть их жизни. И в первую очередь она, Лиза, для которой отец и мать были не просто близкими людьми, то есть рядом находящимися, а были частями ее самой, как мозг, сердце, печень… Потеряв их, она превратилась в калеку… «Быть или не быть? Вот в чем вопрос!..» Когда она пару лет назад прочитала эти слова Шекспира, то ничего не поняла и не почувствовала. Это была какая-то абстрактная философия, не имеющая никакого отношения к ней, к ее жизни, интересам, мечтам, не затрагивающая «душевный камертон»… И вот сейчас пришло прозрение: смерть, забрав у девушки самых родных для нее людей, продемонстрировала свое всемогущество, убедительно доказав, что безмятежность ее существования оказалась иллюзорной, основы, казалось, нерушимого благополучия провалились в тартарары, сияющие перспективы жизни затянуло непроглядным туманом… И во всей неумолимости перед Лизой встал вопрос: а способна ли она вообще выжить в этом мире, не говоря уже о том, чтобы жить, получая от жизни удовольствие?
Тяжкие ее думы были прерваны стуком в дверь. Лиза глянула на часы и охнула: половина шестого!.. Она потеряла счет времени и не обратила внимания, что Цукахара подъехал к дому. Быстро вскочив с постели, она крикнула водителю, чтобы он подождал ее в машине, натянула платье, поправила прическу и, бегло оглядев себя в зеркале, висевшем на стене, вышла во двор.
* * *
То, что происходило с Лизой в «Последнем приюте» в последующие три часа походило на сон. Траурный зал к шести часам начал заполняться людьми в черном, казавшимися неотличимыми друг от друга. Каждый из них подходил к девушке, сидевшей вместе с Луци Миси на высокой скамейке возле гробов родителей, и с поклоном и приличествующим событию выражением лица высказывал ей свои соболезнования. Луци Миси наклонялась к уху Лизы и шепотом представляла очередного посетителя. Девушка автоматически кивала головой в знак благодарности и тут же забывала сообщенные ей его имя и должность… Количество прибывших на церемонию хонцуя перевалило за сотню, и на расставленных в зале скамейках не осталось свободных мест.
После того, как все, кто хотел, высказали свои соболезнования, за свое дело принялся церемониймейстер, который, совершая сёкё, окуривал покойников и всех присутствующих ладаном, приговаривая молитвы. Ему вторили гости. Сладковато-приторный запах ладана, монотонный молитвенный речитатив, в котором Лиза с трудом улавливала смысл, произвели на нее завораживающее действие, и она постепенно стала погружаться в нечто, подобное трансу…
По окончании церемонии сёкё все, кто прибыл на похороны, перешли в соседний зал, меньшего размера, где стояли столы, уставленные угощением: бутылками с сакэ, чайниками с чаем, тарелками с разными сладостями. Лиза вместе с Луци Миси и присоединившимся к ним Цукахарой подошла к одному из столов. Она не хотела ничего есть и пить, но Луци Миси убедила ее сделать это, хотя бы для того, чтобы поддержать традицию. Из маленькой пиалы, подданной ей Цукахарой, Лиза сделала глоток сакэ, и это довершило гипнотическое действие предшествующего ритуала: она перестала различать лица присутствующих, и, чтобы устоять на ногах, была вынуждена опереться на руку водителя… Заметив ее состояние, Луци Миси быстро поднесла к столу стул и усадила Лизу на него. До самого окончания трапезы та сидела на предложенном месте, окидывая присутствующих невидящим взором. Она не помнила, как разошлись все гости, как Цукахара усадил ее в автомобиль и довез до дому, как открывал ключом входную дверь… Только оказавшись в своей спальне, она на несколько минут пришла в себя, с трудом разделась и, упав в постель, уснула мертвым сном.
* * *
На следующее утро она проснулась, когда на часах было уже около десяти. Такой длительный и глубокий сон без сновидений сделал свое дело – Лиза чувствовала себя отдохнувшей и в то же время какой-то опустошенной. То, что происходило вчера, и то, что ей предстояло сегодня, она представляла себе как бы со стороны, как если бы это было или должно было быть не с ней, а с кем-то другим.
Приведя себя в порядок, она уселась за кухонный стол, понимая, что, пусть и нет аппетита, но позавтракать все равно надо: иначе она не выдержит завершающую часть обряда похорон, которая обещала быть еще более тяжелой, чем вчерашняя. Тетушка Госян, участливо наблюдая, как Лиза ест, молчала, не желая ее беспокоить, решив, что, если девушке что-то понадобится, она сама скажет.
Позавтракав, Лиза сразу стала готовиться к выходу. До приезда Цукахары оставался еще час, но она решила ожидать его не в доме, а в саду. Погода была прекрасная, и Лиза подумала, что пребывание на свежем воздухе придаст ей сил, чтобы перенести предстоящее испытание. Она гуляла среди деревьев и цветов, в изобилии растущих в саду, стараясь, хотя бы на время, отвлечься от тех мыслей, которые разрывали ей голову в последние дни.
Цукахара подъехал к дому ровно в половине двенадцатого и, увидев Лизу гуляющей в саду, подал ей сигнал клаксоном. Через двадцать минут они снова были в «Последнем приюте».
И снова началась расписанная до минуты церемония. Возле входа в зал был установлен стол, застеленный белой скатертью, на которой каждый прибывающий гость, прежде чем усесться на скамейку, оставлял маленький сверток, сделанный из специальной бумаги, – кодэн.
Ровно в двенадцать часов церемониймейстер объявил начало провозглашения поминальных речей в честь умерших. Первым выступил Ясумото, лучше других знакомый не только с Сергеем Ивановичем Верещагиным, но и его женой, а также осведомленный не только о служебной деятельности покойного, но и о его семейных обстоятельствах. Затем слово предоставили помощнику генерал-губернатора Тайваня, за которым последовал целый ряд солидных господ, представлявших финансово-промышленную элиту острова. Последним панегириком стала зачитанная распорядителем церемонии телеграмма с соболезнованиями от руководства центрального правления корпорации «Мицубиси».
Внимательно слушавшая произносимые речи Лиза была охвачена двойственными чувствами. С одной стороны, она была горда тем, что собравшиеся на похороны люди, многие из которых были на острове весьма влиятельны и могущественны, так высоко оценивали жизненный путь, пройденный ее родителями – в первую очередь, конечно же, отцом. С другой стороны, все эти произносимые высокопарные и сухие – свойственные всему эмоциональному строю психологии японцев – фразы относились как будто не к ее родителям, а к кому-то другому. Лиза практически ничего не знала о служебной деятельности отца, и его оценка с этой стороны ее никак не трогала. Почему никто не говорит о том, что из жизни ушли самые добрые, нежные, ласковые, заботливые, умные, веселые… люди? Ведь именно без всего этого теперь осталась она. И только это и имеет значение…
Снова началась церемония сёкё, снова по залу стал распространяться одурманивающий запах ладана и слова повергающих в оцепенение молитв. Лиза снова стала, как и вчера, перемещаться в какую-то параллельную реальность, отстраненно наблюдая из нее за тем, что происходило вокруг.
Закончив свое дело, церемониймейстер пригласил присутствующих попрощаться с покойными. Лиза и Луци Миси первыми подошли к гробам и, встав сбоку, смотрели молча на лежавших в них, пока остальные гости по очереди подходили к постаменту и, поклонившись, отходили прочь. Потом подошли несколько служителей похоронного бюро, привычно быстро накрыли гробы крышками, приколотили их, а затем, установив гробы на подвижной катафалк, укатили его в скрытое за толстой портьерой помещение крематория. Лиза наблюдала за всеми этими процедурами в каком-то замороженном отупении, не отдавая себе отчета, что вот теперь все окончательно завершилось!.. Она позволила Луци Миси усадить себя на скамейку, где, уставившись в одну точку, вместе со всеми присутствующими, в абсолютном молчании дождалась, когда служитель бюро выкатил из крематория тот же самый катафалк, на котором стояли уже не гробы, а две полуметровые бронзовые урны…
Только в это мгновение Лиза очнулась и, пронзительно вскрикнув, потеряла сознание… Когда она пришла в себя, в зале уже никого не было, кроме Луци Миси и Цукахары: первая подносила ей к носу флакон с какой-то ароматической жидкостью, а второй поддерживал спину, не давая упасть со скамейки. Когда девушка окончательно пришла в себя и могла уже держаться на ногах, они, поддерживая ее под руки, отвели в машину. Поскольку на переднем пассажирском сиденье, рядом с Цукахарой, стояли урны с прахом, женщины уселись сзади. Секретарша обняла Лизу правой рукой за плечи, а левой придерживала лежащую рядом скатерть, в которую был завернут принесенный на похороны кодэн.
Когда они добрались до места, Луци Миси помогла девушке дойти до ее спальни, а Цукахара в это время перенес в дом урны и сверток и по совету Чэн Госян, которая дожидалась возвращения своей постоялицы, разместил все на комоде в одной из комнат с отдельным входом. Когда Луци Миси предложила Лизе лечь в постель и отдохнуть, та покорно согласилась. Женщина укрыла ее одеялом, вышла из комнаты, прикрыв дверь, и сказала тетушке Госян, чтобы та какое-то время понаблюдала за девушкой: вдруг ей что-нибудь понадобится. Когда гости уехали, Чэн Госян начала работать в саду, периодически заглядывая в комнату Лизы, а когда увидела, что та заснула, покинула дом.
* * *
Остаток дня и ночь, которые девушка провела, не вставая с постели, были хаотичным чередованием сна, беспокойной дремы, резких пробуждений, вызванных одолевавшими ее кошмарными видениями, и бездумного бодрствования, когда она, уставившись в какую-нибудь точку на потолке или просто в темноту, когда дневной свет угас, не могла собрать свои мысли в какую-то упорядоченную систему. В конце концов осознав, что уже не сможет заснуть, Лиза поднялась с кровати. Утренняя заря только занималась, забрызгав розовыми пятнами окна. Тетушки Госян еще не было. Девушка прошлась по комнатам и нашла урны. Она стала на колени и, не зная ни одной молитвы, просто смотрела на них. Из глаз потекли слезы, Лиза не вытирала их, а как будто умывалась, надеясь, что вместе с ними уйдет и душевная боль. А она не уходила…
Постояв на коленях около получаса, Лиза встала и, увидев рядом с урнами сверток, забрала его. На столе, стоявшем посреди самой большой комнаты дома, примыкавшей к ее спальне, она развернула скатерть и без всякого интереса, а просто затем, чтобы чем-то заняться, – вдруг это поможет отвлечься от тоскливых мыслей – стала вытаскивать деньги из бумаги и складывать две стопки – одну из купюр, вторую из их оберток. Закончив эту работу, Лиза начала рассеянно пересчитывать деньги, несколько раз сбивалась, начинала снова и наконец подвела итог. Результат ее поразил: денег оказалось очень много!.. Настолько много, что, как она смогла сообразить, если даже не обнаружатся деньги ее отца, хранящиеся в банках, если она не сможет получить никаких дивидендов по акциям, и даже если она не будет продавать драгоценности мамы, имеющихся теперь у нее средств при скромном образе жизни хватит на несколько лет! Осознание этого принесло некоторое облегчение: как бы там все ни сложилось в дальнейшем, «голодная смерть» ей не грозит!..
Но как стало очевидным в самом скором времени, одного факта материальной обеспеченности оказалось совершенно недостаточно, чтобы утвердить в смятенной душе Лизы тот оптимистический настрой, который с уверенностью или хотя бы с надеждой позволяет смотреть в будущее. Девушка впала в глубокую депрессию… В первые два дня после похорон бесконечные воспоминания о родителях тянули ее в комнату, где хранились их останки, но сам внешний вид урн неизменно вызывал у Лизы истерику, сопровождавшуюся слезами, за которыми следовало погружение в привычный для нее ступор. Тетушка Госян, никогда в жизни не видевшая таких переживаний, опасаясь за психическое здоровье девушки, со всей возможной деликатностью осторожно посоветовала ей пореже заходить в злосчастную комнату и постараться думать о чем-нибудь, что будет отвлекать ее от навязчивых воспоминаний о погибших родителях.
Как никогда нуждавшаяся в поддержке, Лиза вняла этому совету, перестала заходить в комнату с урнами и вместо этого теперь целыми днями бродила по дому или в саду, часами валялась на кровати, мучая себя одними и теми же вопросами: «Что же теперь делать?.. Как жить?.. Чем заняться?.. Кому я теперь нужна?.. Одна… Совсем одна… Кто я этим людям вокруг меня? Никто! Кто они мне? Тоже никто! Вокруг одни чужие лица, равнодушные или враждебные!..»
Она перестала следить за собой, ходила по дому в одной ночной рубашке, иногда забывала умываться, едва притрагивалась к еде, которую ей подавала домохозяйка, не обращая внимания на то, что она вообще ест. Она похудела, подурнела, на лице остались одни глаза, обрамленные синими кругами, периодически заволакивающиеся слезной мутью… Тетушка Госян несколько дней терпела происходящее, а потом не выдержала и в один из свободных вечеров пошла в гости к брату и рассказала ему обо всем, что происходит у нее в доме.
* * *
На следующее утро Чэн Ду появился во дворе дома сестры с каким-то свертком, обернутым в коричневую бумагу и перевязанным шпагатом. Он увидел Лизу, идущую по дорожке в саду, и направился к ней. Заметив его приближение, девушка остановилась, глаза ее оживились, губы сложились во что-то, напоминающее улыбку:
– Дедушка Ду! Наконец-то хоть одно родное лицо!..
Она прижалась к старику, положив голову ему на плечо. Тот погладил ее волосы своей корявой ладонью и спросил:
– Ну, как ты здесь, милая?..
– Не знаю, дедушка… – Лиза подняла голову. – То ли живу, то ли не живу…
– Давай присядем да поговорим.
Они сели на стоящую рядом садовую скамейку.
– Сестра мне рассказала, что ты очень сильно переживаешь смерть родителей, – продолжил Чэн Ду.
– Ой, дедушка! Что сказать? Такая тоска сердце рвет, что жить не хочется!..
– Что ты… Что ты, милая!.. Нельзя так говорить. Любая боль уходит, а жизнь продолжается… Если ты будешь так себе рвать сердце, то недолго стать… – он подбирал слово, – умалишенной… А ты ведь молодая, сильная, умная, красивая. У тебя ведь вся жизнь впереди.
– Какая жизнь, дедушка Ду? – с горечью отозвалась Лиза. – Я осталась одна в этой совсем чужой для меня стране! Раньше моя семья была для меня всем в этом мире. А теперь ее нет. И значит, мира моего больше нет…
– Как это нет мира? Это как-то сложно для меня ты говоришь. По-моему, там, где есть работа, где можно зарабатывать деньги, чтобы кормить свою семью, там и можно жить. Знаешь, например, сколько тайваньцев переехали жить в Америку?.. И что? Живут себе, и не хуже, чем здесь…
– Они там живут целыми колониями, и потому неплохо себя чувствуют. А я здесь одна русская среди миллиона китайцев и японцев!..
– Да, это я понимаю, – согласился Чэн Ду. – Но ведь и ты можешь со временем переехать туда, где живут твои соотечественники. А сейчас тебе нужно подумать о том, как устроить свою новую жизнь здесь, на Тайване.
– Так в этом же все и дело! Я совершенно не представляю, чем могу заняться!..
– Как это не представляешь!? Главное – что-то делать: работать или учиться. Ты ведь училась в университете, так и учись дальше. Любая работа отвлекает от плохих мыслей…
– Да, дедушка, ты прав, – задумчиво произнесла Лиза, ее глаза оживились и прояснели. – Да, надо что-то делать, надо работать… И тогда появится смысл…
Чэн Ду с удовлетворением наблюдал за ее изменившимся настроением.
– А я ведь тебе кое-что принес, – прервал он размышления девушки, принявшие новое направление.
– Да? А что это? – Лиза удивленно посмотрела на него.
– Компания прислала на ваш участок работников, чтобы они убрали развалины дома. Я им помогал. Нашел несколько книг, которые не пострадали во время разборки завалов, забрал их и вот принес тебе.
– Спасибо большое, дедушка Ду, – Лиза с благодарностью приобняла старика. – А как дела у тебя? Что там вообще происходит в нашей усадьбе? Появилась ли у тебя новая работа?
– Дом ваш, как я уже сказал, приказано разобрать. А вот будут ли вместо него строить новый, никто ответить не может. Мне сказали, что я пока могу оставаться там садовником – присматривать за порядком на территории, за деревьями, кустами, цветами. Но платить будут в три раза меньше… – Чэн Ду вздохнул. – Но я согласен и на это – другой работы пока все равно нет… Кстати, мне уже пора идти работать, – он встал со скамейки.
– Ну, что ж. Я рада за тебя, дедушка Ду. Ты меня не забывай, заходи в гости, – Лиза проводила гостя до ворот, а затем вернулась в сад и забрала принесенный им сверток.
* * *
С этого посещения и общее душевное состояние и направление мыслей Лизы приняли иной характер, она начала «выздоравливать».
Обдумывая совет Чэн Ду, она стала размышлять о своей учебе в университете. Ей припомнился памятный семейный разговор полуторагодичной давности, когда они втроем сидели за круглым столом в гостиной и обсуждали планы будущей учебы Лизы в высшем учебном заведении после окончания школы.
– Я хочу заниматься филологией, – решительно заявила Лиза. – Это то, что я люблю, и что у меня лучше всего получается.
Эти слова дочери не вызвали у Елены Вениаминовны и Сергея Ивановича никакого удивления. Они давно обнаружили ярко выраженную прирожденную склонность Лизы к литературе и вообще языкознанию. Еще когда они жили в Порт-Артуре, дочь, будучи совсем маленьким ребенком, к восьми годам бегло говорила на обиходном китайском языке. И это при том, что их «домашним языком» был русский, девочка пошла учиться в русскую школу и вообще преимущественно общалась, как и ее мать, с жившими в городе русскими. Но жизнь среди китайцев, общение с китайской служанкой в доме сделали свое дело: Лиза без всякого усилия, а каким-то естественным образом воспринимала чужую речь и тем самым освоила разговорный китайский язык.
После переезда в январе 1936 года в Тайхоку девочку не сразу отдали в школу, где преподавание происходило на «государственном» языке Тайваня. Полгода домой к Верещагиным приходил учитель японского языка, который в конце лета с восторгом заявил родителям, что их дочь может смело с 1 сентября приступить к учебе в школе, где она не будет испытывать никаких языковых проблем.
Таким образом, уже с детства Лиза хорошо владела тремя языками, в которых постоянно совершенствовалась, учась в школе, и знакомясь с литературой на них, благодаря наличию у Верещагиных богатой домашней библиотеки с книгами на разных языках. Мало общаясь с японскими и тайваньскими детьми вне школы, а затем и со студентами вне университета, девушка превратилась в завзятую книгочею, для которой библиотека стала любимым местом времяпрепровождения.
Вот почему заявление Лизы о ее желании быть филологом встретило полное понимание со стороны родителей. Однако в реализации этого намерения было одно очень серьезное препятствие, которое Сергей Иванович попытался деликатно обрисовать дочери.
– Лиза, дорогая! Я полностью поддерживаю твой выбор, но есть в этом деле одно сложное обстоятельство. Языкознание – наука очень обширная. Тебе придется ограничить сферу своего интереса. Как ты знаешь, в Императорском университете Тайхоку есть факультет филологии, который готовит учителей для преподавания местных языков – японского и китайского. Если ты поступишь на этот факультет, то что получится после его окончания? Ты – русская – будешь преподавать китайцам и японцам их родной язык!? Это нонсенс! Я уверен, что ты никуда не сможешь устроиться на работу по специальности… Вот если бы ты поступила на факультет русской филологии, это было бы очень перспективно! Твои знания были бы нарасхват! Но… такой факультет, вернее, отделение факультета, есть только в Токийском императорском университете. А отправить тебя за тридевять земель от дома, во время войны, которая неизвестно чем закончится, мы с мамой ни за что не согласимся! Да ты и сама не захочешь… – Сергей Иванович остановился, ожидая реакции дочери на его слова.
Растерянная Лиза молчала, не зная, что сказать.
– И что же теперь делать? – наконец произнесла она. – Вообще не поступать в университет?
– Лизанька, милая! – вмешалась в разговор Елена Вениаминовна. – А какая в этом вообще проблема? Папа всегда сможет обеспечить нас всем, что мы только пожелаем. Тебе нет никакой необходимости самой зарабатывать себе на жизнь!.. Пройдет немного времени, ты выйдешь замуж, и тогда все твое образование потеряет всякое значение: муж будет о тебе заботиться, а ты воспитывать детей…
– Мама! Ну какая семья, какие дети?! – вспыхнула Лиза. – Кому я, русская, здесь нужна? Да я и сама ни за что не выйду замуж за японца или китайца!.. Не хватало мне еще карлика в мужья… который к тому же превратит меня в крольчиху, занятую производством потомства… – добавила она с усмешкой.
Посмеявшись над ее словами, Сергей Иванович высказал новую идею:
– А что если, доченька, тебе просто сделать паузу и какое-то время не поступать в университет. Давай дождемся, пока закончится война. Я попрошу в центральном правлении корпорации перевода в Токио. И ты уже там поступишь туда, куда мечтаешь.
– Папа, а ты знаешь, сколько времени продолжится война?
– Ну нет, конечно, Лиза, – отец смущенно пожал плечами. – Кто же это может знать?
– Вот именно! Она уже длится семь лет, а ей конца и края не видно… И сколько же мне прикажешь без дела сидеть и от скуки пропадать?
– Ну не знаю… Не знаю… А может… – у Сергея Ивановича оживились глаза, – тебе пока поступить на такую специальность, которая в жизни всегда пригодится, даже если не работать по профессии.
– Что ты имеешь в виду? – обе женщины удивленно посмотрели на него.
– Я имею в виду медицинский факультет. Врач в доме всегда пригодится.
– Папа! Да что ты! Ты же знаешь, что я даже вида крови боюсь! Какой из меня врач?..
– Лиза! Есть масса врачебных специальностей, которые ни с какой кровью дела не имеют. Это раз. А главное: не понравится – в любой момент бросишь. Или другой вариант: появится возможность поступить на русскую филологию, бросишь медицинский факультет и займешься своим любимым делом.
Елена Вениаминовна и Лиза задумались над словами Сергея Ивановича. И через несколько дней девушка приняла решение поступать на медицинский.
Учеба давалась Лизе легко: она всегда к любому делу относилась ответственно и с усердием, а учиться просто любила. Дисциплины, которые им читались на первом курсе, были преимущественно общенаучного плана, собственно «медицинских» среди них было совсем немного. Лиза была у руководства факультета на хорошем счету и даже стала постепенно проявлять некоторый интерес к приобретаемой профессии. Пока не произошел случай, который наглядно показал и ей самой, и окружающим, что она на самом деле не совсем «на своем месте»… На одном из занятий преподаватель повел группу, в которой училась девушка, на экскурсию в морг… Еще на подходе к мертвецкой, где патологоанатомы производили препарирование тел, Лиза, вдохнув густой трупный запах, пропитавший все помещение морга, потеряла сознание. Ее вынесли на улицу, а когда она пришла в себя, отвели домой. Позднее преподаватель успокаивал ее, утверждая, что многие известные врачи, например, великий Луи Пастер, теряли сознание при вскрытии тел. Лизе достало юмора заметить: «они теряли сознание во время вскрытия, а я в предвкушении его»… Сама для себя после этого случая она твердо решила, что врачом ей никогда не быть. Но учебы тем не менее не бросила, решив сдать экзамены за первый курс.
И вот сейчас, раздумывая над тем, каким делом ей заняться, да так, чтобы до «самозабвения», вернее, до забвения того, что с ней произошло, она решила: всё, медициной больше заниматься не буду, это «не мое»! Погрузиться нужно в то, что всегда любила – литературу и язык, пусть хотя бы в порядке самообразования. Нужно съездить в библиотеку университета, пока она еще работает, и взять там имеющиеся учебники по методике преподавания языков. Надо заняться восстановлением пропавшей семейной библиотеки, и прежде всего искать книги на русском языке. Для этого надо будет объездить все книжные магазины и лавки города – средств для покупки литературы у нее вполне достаточно.
Поставив перед собой все эти практические задачи, Лиза почувствовала, как ее настроение начинает улучшаться: в душе образовался некоторый покой и уравновешенность, потому что в жизни появились смысл и цель.
Глава 13. Сиро Мацуи. Знакомство
Сиро Мацуи шел на поправку. Нормальное питание, прием лекарств, а самое главное – покой и длительный сон делали свое дело. Головные боли, дурнота и головокружение – типичные признаки сотрясения мозга – все меньше беспокоили его. Грудная клетка со всеми ее внутренними повреждениями заживала, как и следовало ожидать, гораздо медленнее, но все-таки Сиро стал ощущать, что силы к нему прибывают.
Несколько дней после первого применения уколов Ли делал их ему дважды в сутки – утром, после завтрака и вечером, перед сном. По этой причине Сиро спал чуть ли не по двадцать часов в день. Такая ситуация его все больше раздражала.
– Слушай, – сказал он наконец своему «доктору», – давай не будем делать уколы утром, а ограничимся только вечерними. А то надоело мне все время спать! Так и мышцы могут атрофироваться...
– А чем ты будешь заниматься в мое отсутствие?
– Буду понемногу двигаться. Надо физическую форму восстанавливать. Ты же сам говорил, что нам нужно побыстрее в город перебираться. Попробую своим туалетом заняться, а то я уже забыл, когда умывался в последний раз, да и не только это… В общем, скучать не буду. Ну а если устану, попробую почитать – ты, я вижу, книжки раздобыл…
– Ну что ж, пусть будет так.
И Сиро стал двигаться по пещере, сначала – опираясь здоровой рукой о стену, а потом все чаще – отрываясь от нее. В первый раз он сделал это под присмотром Ли, а потом стал пробовать и сам, когда того не было рядом. Он быстро приспособился удовлетворять и свои естественные потребности, раздеваясь ниже пояса догола и заходя в воду. Весь день он разбивал на периоды движения и покоя. Первые у него длились до тех пор, пока его не прошибал пот, и в глазах не начинали мельтешить фиолетовые круги, или от натужного дыхания не начинался кашель с отхаркиванием сгустков крови из поврежденного легкого. Тогда он укладывался на пол и давал себе отдых, после которого все начинал сначала. Лишенный пока возможности выбраться наружу, он истоптал пещеру вдоль и поперек сотни раз. Отдыхая, он раздумывал над превратностями своей судьбы, заменившей ему – может, временно – каторгу или казнь на жизнь «троглодита» .
Но самое большое место в его размышлениях занимала личность его случайного «напарника», также возникшего в его жизни по необъяснимому своеволию все той же судьбы. Ли был для Сиро загадкой, он еще никогда в жизни не встречал таких людей. Этот китайский юноша с такой необычной внешностью почти ничего не рассказывал ему о себе, но по некоторым его словам, поступкам, предметам, которые благодаря ему появлялись в их «жилище», Сиро составлял себе все более определенное представление о нем.
* * *
Когда его помраченное сознание стало постепенно проясняться, первым фактом, поразившим его воображение, стало их невероятное спасение!.. Хотя Сиро всегда был человеком умственного труда, он никогда не был чужд и «культуре тела». Многочисленные его путешествия в далекие земли, деятельная от природы натура всегда требовали от него поддержания своего физического состояния на должном уровне. Будучи студентом университета, он серьезно занимался джиу-джитсу , а на протяжении всей последующей жизни поддерживал дееспособность тела специальной гимнастикой, которую сам для себя разработал. По этой причине Сиро совершенно ясно представлял себе, какой невероятной силой мышц и воли должен обладать человек, чтобы после крушения баржи доплыть до берега с шестидесятикилограммовым грузом на руке, то есть с ним, Сиро!..
Осознав данный факт, он легко понял и логику следующего поступка Ли, когда тот освобождался от наручников на их руках. Он – боец, который предпринял невероятные усилия, чтобы спасти свою жизнь. Что значил для него какой-то японский офицер, которого ему в наказание приковали к руке? Да ничто! Он вообще мог без колебания убить его, как своего врага…
(То, что у такого поступка Ли было бы весомое оправдание, Сиро ничуть не сомневался. Во-первых, он вспомнил, как еще на барже дал понять китайцу, что не дорожит своей жизнью. Во-вторых, вчера произошло нечто, что очень многое объяснило ему относительно Ли. Утром тот собирался в город, и перед тем, как войти в воду, снял с себя старую рубашку. Сиро увидел, что все его тело исполосовано шрамами. Когда он осторожно поинтересовался, откуда они, Ли без всяких эмоций, лаконично ответил: «Это последствия знакомства с вашей контрразведкой. Был там один любитель разрисовывать тела штыком…». И Сиро тогда подумал, что человек, над которым враги совершали такие зверства, никогда им этого не забудет и не простит!)
Однако он ограничился только тем, что искалечил ему руку, и, сделав это, он вторично спас жизнь и себе, и ему, Сиро… Хорошо это или плохо? Сейчас Сиро не мог определенно ответить себе на этот вопрос. Еще несколько дней тому назад он готов был махнуть рукой на себя, ничего хорошего больше от жизни не ожидая. Сегодня же, после того, что случилось, он был настроен несколько иначе: а вдруг в его спасении был какой-то «высший смысл», вдруг он еще должен на этом свете что-то важное сделать?!..
Не меньшее удивление в оценке Ли у Сиро вызывало и поведение китайца уже здесь, на Тайване. Он каждый день, как на службу, ходил в город. Зачем такой риск? Может быть, он когда-то здесь уже бывал и все вокруг хорошо знает? Возможно. Но все равно он – китайский солдат, оказавшийся на японской, а значит, вражеской территории. Он не может не понимать, что в случае его задержания будет расстрелян! Откуда он берет все эти вещи, которые появились в пещере: еду, медицинские препараты, новую одежду на нем, книги, наконец, парашют и главное – оружие!.. Как он смог все это раздобыть?.. Непостижимо.
Сиро впервые довелось столкнуться с человеком, способным к успешному выживанию в самых сложных условиях. Он, привыкший от рождения получать все необходимое для жизни в готовом виде и без всякого ограничения, никогда бы не смог сделать то, что делает сейчас Ли для них двоих. И ведь он совсем молод, лет двадцать, не больше. Похоже, простой солдат, а не какой-то там командир китайской армии. Хотя… не так он и прост: он очень правильно говорит, иногда употребляет оригинальные словечки, наверняка начитан – покупка им книг в этом плане говорит о многом, – возможно, имеет образование выше обычного школьного… А какой едкий и острый ум! Говорит, вроде бы, спокойно и равнодушно, а в глазах «чертики пляшут», за каждой фразой сарказм слышится… В общем, сплошные загадки.
* * *
Желая получить хоть какие-то ответы на свои невысказанные вопросы, Сиро дождался подходящего случая – они вдвоем лежали возле мерцающего огнями костерка после сытного ужина – и спросил Ли:
– Послушай! Я понимаю, что не имею права требовать от тебя откровенности и спрашивать о том, чем ты занимаешься, когда ходишь в город, какие у тебя планы на будущее. Но все-таки объясни мне, пожалуйста: как тебе удается доставать все вот это, – он указал на лежащие возле стены пещеры предметы, – что позволяет нам выживать здесь? Ты что, когда-то раньше бывал в Тайхоку, у тебя здесь есть знакомые?
– Нет, – слегка улыбнулся Ли, – никогда я здесь раньше не был и никого не знаю.
– Тогда как же это все у тебя получается?
– Ну что ж… На это я могу ответить – никакого секрета здесь нет. Во-первых, я уже четыре года воюю… ну, за вычетом последних месяцев в плену… Война – не лучшее время жизни для человека, но она очень сильно закаляет и приучает выживать в самых невероятных условиях. Во-вторых, обстановка в Тайхоку оказалась не настолько опасной, как я ожидал. Ваньху – округ города, в котором я бываю и который ближе всего к нашей пещере, –населяют китайцы. Японцев в нем я встречаю редко, а японцев-военных, скажем, патрулей, я за эти дни, что мы здесь, вообще не видел. Поразительно, но местные тут живут почти как в мирное время! Мне кажется, они даже не знают, что на материке за годы войны погибли миллионы людей, в большинстве своем китайцев!.. Они до сорок пятого года о войне знали только то, что на нее должны были уходить мужчины. Они, как говорится, «на своей шкуре» почувствовали войну только в последние месяцы, когда город и остров начали периодически бомбить американские самолеты… Но все равно пока у них нет такого понимания войны, когда она идет на твоей земле, вот тут, рядом с твоим домом, когда разрушают все, что тебе дорого, когда на твоих глазах солдаты врага убивают самых близких тебе людей… Вот поэтому пока, – заключил Ли, – большой опасности для нас я не наблюдаю. Но это пока… Все может очень быстро измениться.
Сиро очень внимательно слушал Ли и больше всего его поразило то, что тот сказал о войне вообще и об отношении к ней людей. «А ведь, пожалуй, не только жители Тайваня таким образом воспринимают войну, – думал он. – Разве у нас на родине не такая же ситуация? Ведь только некоторые из японцев, у кого еще не совсем отбили способность к критическому размышлению, в состоянии осознать, в какую авантюру ввергла страну наша военщина. Остальные воспринимают войну, как что-то происходящее очень далеко, на чужих территориях, как нечто, не затрагивающее непосредственно их жизнь и личное благополучие. Но вот когда в скором времени сапог вражеского солдата ступит на нашу землю… вот тогда и придет прозрение, что за все, что сотворила на войне наша армия, доведется ответить всему народу… страшно ответить и расплатиться!»
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что все может быстро измениться? – подхватил Сиро последние слова Ли.
– Я имею в виду, что, чем хуже у вас будут складываться дела на фронтах – а к этому, похоже, все идет, – тем больше военное командование Тайваньского фронта начнет наращивать давление, чтобы пресекать всякие антияпонские выступления местного населения. Вот тогда нам, «людям вне закона», беглецам из лагеря, действительно будет трудно избежать внимания к себе.
– И что ты тогда будешь делать?
– То, что и должен, – спокойно сказал Ли, – воевать!
– Воевать?! – Сиро оторопело посмотрел на китайца. – Ты шутишь? Ты – одиночка, в чужой стране, собираешься воевать с тысячами вооруженных до зубов солдат?!
– Во-первых, господин майор, – Ли, ухмыльнувшись, посмотрел на Сиро, – ты очень ошибаешься, если думаешь, что на Тайване только я один ненавижу вас, японцев. Я уверен, что здесь таких тысячи и тысячи. Пятьдесят лет они терпели вашу оккупацию. А теперь появилась возможность вместе с вашим поражением в войне сбросить со своих плеч и это полувековое рабство. И я уверен, что смогу найти здесь тех, кто не побоится против вас бороться. Ну, а во-вторых, – Ли на мгновение запнулся, – если даже силы окажутся неравными, и я погибну… значит, так тому и быть…
Сиро, не веря своим ушам, смотрел на него:
– Зачем тебе это нужно? Война и так скоро закончится. Тебя же никто не заставляет воевать. Затаись где-нибудь, пережди. Ведь страшно же погибать таким молодым, да еще в самом конце войны!..
– Конфуций говорил: благородный человек знает только долг, низкий человек знает только выгоду. И вождь нашей партии, товарищ Мао Цзэдун, говорит, что для настоящего коммуниста дело революции должно быть дороже жизни, а интересы партии и масс должны стоять выше личных интересов.
– Так ты коммунист?
– Да, – Ли с иронией посмотрел на Сиро. – Что, страшно стало, господин майор?
– Да нет, – смущенно отозвался тот, – скорее любопытно. Я впервые в жизни разговариваю с коммунистом… И что, все коммунисты думают вот так, как ты? И все готовы жизнь отдать за партию и революцию?
– Настоящие – да!
– А какую революцию вы хотите совершить?
– Как это какую? Социалистическую, конечно. Такую же, какую совершили русские коммунисты в России. Чтобы народ стал свободен. Чтобы крестьяне и рабочие сами управляли своей страной. Чтобы все национальные богатства Китая принадлежали всем китайцам. Вот разобьем вас в войне, выгоним со своей земли, затем разберемся с нашей главной внутренней проблемой.
– А что это за проблема?
– Предатели народа – чанкайшисты.
– Так они же, вроде, ваши союзники в борьбе с нами!
– Они – наши временные попутчики. Мы их терпим, пока ведем войну с вами. У нас в партии говорят так: если нас не тронут, то и мы не тронем, но если нас тронут, мы не останемся в долгу. Так вот за Гоминьданом давно долг числится, который мы им никогда не простим: Шанхайская резня 1927 года . Да и после нее режим Чан Кайши тысячи наших товарищей погубил в своих застенках. Мы, коммунисты, караем предателей жестче, чем врагов! Поэтому я и говорю: покончим с вами, а потом и с ними и установим нашу коммунистическую власть. А тогда уже каждый китаец будет иметь все возможности заниматься тем делом, какое ему больше всего нравится и к какому у него больше всего способностей есть, – увлеченный сам своим рассказом, Ли мечтательно смотрел вверх, в уходящий в темноту свод грота. – Лично я буду учиться.
– Учиться? – Сиро, уже и без того наслушавшийся от него самых невероятных вещей, с трудом укладывающихся в голове, отнесся к последнему откровению Ли со скепсисом. – Неужели это для вашей будущей власти и для тебя лично – самая насущная задача?
– Конечно! Знаешь, что сказал вождь советских коммунистов, Ленин, на съезде коммунистической молодежи? Я эту мысль на всю жизнь запомнил: «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество». Каково?! Вот и я, чтобы быть настоящим коммунистом, буду, как он завещал, учиться, учиться и учиться!.. Между прочим, и ученик Конфуция Сюнь-цзы то же самое говорил: в учении нельзя останавливаться, учиться нужно всю жизнь, до последнего дыхания!
– Неужели Ленин действительно это сказал?! – Сиро был поражен до глубины души.
– Сказал. Жаль, не могу показать тебе ту брошюру, где это было написано. Я всегда ее при себе носил, но перед уходом на последнее задание, во время которого меня арестовали, оставил в отряде.
– Странно, но я вижу, что для тебя авторитетами являются и идеологи коммунизма, и Конфуций с его учениками. Как же это у тебя в голове соединяется?
– Да вот соединяется! – улыбнулся Ли. – Дело в том, что у меня в жизни было два главных учителя: мой дед – Куан Бо и мой отец – Куан Пинчжу. Дед – хоть и простой рыбак, но перед мудростью Конфуция всегда преклонялся. Каждый вечер садился со мной на пороге нашего дома, читал афоризмы из «Луньюй» и объяснял мне их смысл. А отец мой – коммунист. Он раскрыл мне величие идей Маркса и Ленина. Когда я уже и сам вступил в партию, то снова проштудировал учение Конфуция и нашел немало мыслей, которые вполне сочетаются с идеями коммунистов. И я тогда понял, почему Ленин сказал, что коммунист должен овладеть всем тем богатством, которое выработало человечество. Ведь наше конфуцианство – тоже часть этого богатства! Разве не так?
– Пожалуй, так, – задумчиво произнес Сиро и, помолчав немного, продолжил разговор. – Послушай, Ли. У меня создалось такое впечатление, что у тебя уже есть какое-то образование.
– Да, есть. Я окончил мореходное училище. Но мне этого мало, я хочу получить высшее образование.
– А в какой области знаний ты хотел бы его получить?
– Я люблю море, люблю корабли… Поэтому хотел бы иметь профессию, связанную с мореплаванием. Но, если партия скажет, что я ей нужен на каком-нибудь другом месте, я готов получить ту специальность, которая потребуется народу. Главное: я буду учиться в Москве! – добавил Ли решительно.
– В Москве?! – Сиро не знал, смеяться ему или возмущаться.
– Да, в Москве. А почему нет? Многие наши руководители учились в Советском Союзе. А чем я хуже?
– Ты сидишь сейчас в какой-то богом забытой пещере, не знаешь, будешь ли завтра жив или умрешь, надеешься в каком-то неопределенном будущем совершить три невероятно сложных дела – победить нас в войне, разгромить Гоминьдан, совершить революцию и при этом безапелляционно заявляешь, что будешь учиться в Москве?! Да ты просто фантазер!
– Как говорит председатель Мао, «то, что мыслимо, то осуществимо».
* * *
Недовольные последними словами друг друга, они оборвали разговор, совершили уже ставшие привычными лечебные процедуры, и Сиро погрузился в размышления о том, что только что было сказано. Самым большим открытием для него стало то, что он узнал о коммунистах как таковых. Сложившийся у него ранее достаточно карикатурный образ представителей пролетарской партии и их программных целей – забрать все у богатых и разделить между бедными, поставить во главе государственных учреждений людей из самых низов общества, отменить частную собственность и тому подобное, – был серьезно поколеблен утверждением Ли, что коммунисты ставят перед собой задачу стать самыми высокообразованными людьми!..
Как профессора университета, эта идея задела его больше всего. Получается, думал он, что коммунизм – это не столько «пролетарская» теория, сколько «интеллигентская»… Может, коммунисты потому не афишируют свою такую необычную цель, что ее реализация намечена на более отдаленное будущее, а сейчас для них актуальны те задачи, которые широко известны, потому что громогласно заявляются, ведь именно они наиболее привлекательны для широких масс населения?
Все более новыми, поразительными сторонами перед Сиро раскрывался и Ли. Как все-таки в нем парадоксально соединяются такие разные качества! То он предстает как жесткий боец, готовый беспощадно убивать врагов, то какая-то фаталистическая склонность к самопожертвованию во имя революции и партии… То цитирования, как заклинания, идей своих вождей, то уважительное отношение к Конфуцию, полет фантазии, необычные повороты мысли, чтение нормальных, «человеческих» книжек… То демонстрация готовности выполнить любой приказ партии, то мечта об учебе, и именно по любимой специальности… А какая уверенность и в правоте своей партии, и в своих собственных силах! «Я буду воевать!» «Я буду учиться в Москве!» Сказал и точка!
Если все коммунисты – такие же жесткие и конкретные люди, как Ли, это многое объясняет. Ведь они даже свои самые завиральные идеи – типа пресловутого коммунизма, как общества всеобщего счастья – рассматривают, как практическую задачу, как цель действия! Становится понятным, как русские большевики смогли перевернуть с ног на голову такую гигантскую страну.
(Сиро вспоминал свои встречи с русскими эмигрантами в Харбине. Его поразило тогда, какие они все растерянные, мятущиеся, очень много говорящие и при этом ничего не делающие… Все они, и те, кто брызгал слюной, грозя вернуться назад в Россию и всех коммунистов и сочувствующих им перевешать на фонарях; и те, кто просто выплескивал на публику свою ненависть к тем, кто поломал их жизнь; и те, кто тупо заливал водкой раздирающие их мозг мысли о своей несчастной судьбе; и те, кто, блистая красноречием, воспевал либеральные идеи, которые должны были после февральской революции захватить умы русских рабочих и крестьян, но почему-то не захватили; и даже те, кто, помыкавшись на чужбине, говорил о необходимости вернуться на родину, покаяться перед советской властью и служить своему народу… все они буквально исходили словами, но ничего не делали!)
Если к Советскому Союзу присоединится Китай, с его сотнями миллионов Ли, это будет страшная сила! Победив в мировой войне – а то, что они победят, уже никакого сомнения нет, – они почувствуют свое всемогущество и захотят перевернуть тогда уже не отдельные страны, а весь мир!.. И ведь, пожалуй, их идеи найдут поддержку на планете у многих, особенно у молодых. Ведь молодость живет идеалами, надеждами на какую-то необыкновенную будущность. И Ли такой же.
Сиро снова вернулся в своих размышлениях к «напарнику». Ведь по возрасту, – думал он, – совсем молод, и девушек еще, наверное, не любил, и других радостей жизни, присущих юности, не успел испытать… Но при этом уже четыре года воюет!.. Душа зачерствела, не успев расцвести… Понятие долга такое, какое у обычного человека только к зрелому возрасту формируется. Что с ним будет, если в этой мясорубке войн и революций он сможет выжить? Не найдя ответа на этот вопрос, Сиро уснул.
* * *
Через два дня после этого знаменательного разговора Ли вернулся из города невероятно возбужденный. С загадочной и торжествующей улыбкой на губах он вынул из кармана френча свернутый листок бумаги и протянул его Сиро.
– Эти листовки сегодня сбросили с самолета над городом. Прочитай-ка вслух, господин майор. Я хочу еще раз насладиться!
Сиро развернул лист: с одной его стороны текст был на японском языке, с другой – на китайском.
– «Воззвание к населению Тайваня! – негромко, но внятно стал читать он. – 8 мая 1945 года произошло великое событие. Германия подписала Акт о безоговорочной капитуляции в войне против Союзников! Нацистский режим Гитлера пал, как и ранее фашистский режим Муссолини! Вторая Мировая война в Европе закончилась!
Теперь осталось завершить эту величайшую трагедию в истории человечества и нанести сокрушительное поражение последнему участнику Тройственного Пакта – императорской Японии. Нет сомнения, что объединенные силы стран-Союзников, Китая и других стран, порабощенных японским милитаризмом, в ближайшие месяцы справятся с этой задачей. Для того чтобы приблизить час победы, все народы Азиатско-Тихоокеанского региона должны подняться на борьбу с врагом.
Жители Тайваня! У вас появилась реальная возможность, помогая тем, кто борется против Японии, освободить свой остров от полувековой оккупации и обрести тем самым свободу и независимость. Все, кто любит свою Родину, – на борьбу с оккупантом! Создавайте подпольные организации Сопротивления в городах, партизанские отряды в горах. Ваша помощь изнутри поможет тем, кто будет воевать извне, с меньшими потерями добиться победы.
Каждый убитый вражеский солдат, подорванный склад боеприпасов, выведенное из строя оружие врага, испорченное продовольствие, экономический саботаж или диверсия на производстве, особенно военном, – все это будет вашим вкладом в нашу общую победу. Вперед к победе над врагом!»
Сиро закончил читать листовку вслух, а потом еще несколько минут перечитывал ее, непроизвольно шевеля губами. Некоторое время Ли молча наблюдал за ним, а потом с иронией поинтересовался:
– Ну что скажешь, господин майор? Не прошло и двух дней, как некоторые мои «фантазии» начали сбываться?!
– Это конец! – произнес Сиро, подняв на него печальные глаза.
– Это только начало, господин майор! – засмеялся Ли. – Вот разобьем вашу армию, заставим подписать акт о капитуляции и начнем строить новую жизнь!..
– Да, все правильно, все справедливо… Но я скорблю о судьбе японского народа, которому предстоит испить до дна чашу поражения и позора!
– Японский народ сам себе приготовил питье для этой чаши! – жестко заметил Ли.
Сиро молчал, не возражая.
– А ты заметил, что написано в заключительной части воззвания? – продолжил Ли. – Ведь это же прямая инструкция к действию для всех сил сопротивления на острове. Теперь те люди, о которых я тебе говорил, будут знать, что им делать, и у ваших вояк земля начнет гореть под ногами.
Сиро продолжал молчать, но при этом внимательно слушал.
– Если ты, господин майор, так ясно представляешь себе будущее своей страны и считаешь его справедливым, если ты сам, как я догадываюсь, уже вступил в конфликт с командованием своей армии, был арестован, сбежал – пусть и невольно, – и за это над тобой теперь висит тяжкий приговор, может быть, тебе пора определиться, на чьей ты стороне?
– Ты намекаешь на то, – наконец, отреагировал Сиро, – что я тоже должен включиться в борьбу против своей армии?
– А почему бы и нет, господин майор? Или самурайская спесь застилает голос совести и здравого смысла?
– Послушай, Ли, – начал Сиро, пытаясь сдерживать эмоции. – Давай кое-что проясним. Ты мне на днях немного рассказал о себе, так вот я тоже хочу кое-что рассказать о себе… Прежде всего замечу, что в Японии совсем немного людей – потомков самураев, но я действительно из древнего самурайского рода. Только вот майор я, как бы это сказать… не настоящий. Я свои офицерские погоны и полгода не проносил.
– А кем же ты был до того, как попал на войну?
– Профессором университета.
– Да ну?! – Ли вытаращил глаза. – Неужели у вас в Японии совсем дело худо, если профессоров стали призывать в армию?
– Никто меня не призывал, я пошел на фронт добровольно. А вот зачем я это сделал… – Сиро замялся, – я тебе сейчас сказать не могу... За все время пребывания на фронте я никого не убил. За это, к слову, и был арестован. Я даже ни разу не выстрелил. Да, я ненавижу войну. Да, я признаю, что именно японские милитаристы ее развязали. Да, я считаю, что, если они за это ответят, это будет справедливо. Но я никогда не буду воевать с японской армией и убивать ее солдат!..
Ли какое-то время молча, как бы оценивая, смотрел на него, а потом медленно процедил:
– Вот они – обычные интеллигентские сопли! Никогда ни в чем не идти до конца… Всегда останавливаться на полпути…
– Можешь считать, как угодно, но я такой, какой есть.
– Ну и зачем ты мне такой нужен? Пристрелить тебя – так, вроде, как выясняется, не за что. Бросить тебя тут, в пещере – так ведь сгинешь: или с голоду помрешь, или в руки вашей охранки попадешь, если в город заявишься…
Ли снова замолчал, раздумывая, а потом вдруг заявил:
– Ну раз ты, господин профессор, не можешь воевать, то будешь меня учить!
– Чему учить? – Сиро недоуменно воззрился на него.
– Всему, что знаешь сам.
– Я – филолог-китаист. И неплохо разбираюсь в языках и культуре наших народов, но ничего не смыслю в кораблях и мореплавании.
– Вот и будешь меня учить культуре и языку. И в первую очередь займемся японским языком. Я в нем полный профан – знаю только самые простые слова и обороты речи…
(Ли не стал уточнять Сиро, откуда у него такие познания вообще взялись. На самом деле источником их был простейший «Разговорник», раздобытый им во время выполнения задания в Чунцине. Эта книжка размером не более пятидесяти страниц дала ему представление, как можно построить разговор с японцем на некоторые бытовые темы. Был у него шанс более основательно освоить язык противника, когда в их отряде появился японский солдат, добровольно сдавшийся в плен и оказавшийся коммунистом. Он несколько дней учил Ли разбираться с японскими текстами, содержащими информацию военного характера – это необходимо было для целей разведки. Но эта учеба оборвалась, едва начавшись, – в одном из боев японец погиб. Некоторый – можно сказать, «печальный» – опыт восприятия чужого языка Ли получил и в лагере, исполняя команды его надзирателей… Но и эта «школа» – теперь уже «к счастью» – довольно быстро была окончена.)
– Я уверен, – продолжил Ли, – после этой листовки ваши военные вместе с местной полицией возьмут город под жесткий контроль, они не могут не понимать, насколько опасны для них содержащиеся в ней призывы. Если патрулям, военным или полицейским, попадется такой человек, как я, плохо знающий японский язык, это будет означать, что он – не тайванец, потому что молодежь на Тайване изучает этот язык в школах. Поэтому меня задержат до выяснения личности. А чем это мне грозит – объяснять не нужно. Я не могу так рисковать. Ну что, господин профессор, согласен меня учить?
Сиро, уже постепенно привыкающий к тому, что от «напарника» можно ждать чего угодно, согласно кивнул.
– Только предупреждаю: – с совершенно серьезным видом заявил Ли, – за каждую скормленную тебе калорию, за каждую каплю лекарства, за каждый час обеспечения твоей безопасности ты должен будешь сполна расплатиться со мной тем «богатством», которое разместило в твоей голове человечество…
– Хорошо, согласен, – улыбнулся Сиро, оценив юмор в концовке фразы, и добавил. – Только у меня просьба: обращение «господин профессор» в наших условиях жизни звучит не совсем к месту. Поэтому, если тебе не трудно, обращайся ко мне просто «сэнсэй» – учитель.
– Ладно, согласен. А теперь серьезно, – продолжил Ли. – В связи со всеми новыми обстоятельствами, которые возникли, нам нужно немедленно перебираться в город. Уверен, что в ближайшие дни начнется патрулирование всех его районов, может быть, даже будут выставлены посты на подъездах к нему, прежде всего на мостах. Если мы не поспешим с переходом в город, у нас могут возникнуть большие проблемы.
– Того, кто не задумывается о далеких трудностях, непременно поджидают близкие неприятности, – прервав его, процитировал Сиро Конфуция.
– Да, именно так, – удивленно посмотрел на него Ли. – Так ты тоже знаешь Конфуция?
– Как же мне его не знать, если в нашей стране его тоже считают своим богатством!
– Ладно, об этом еще поговорим позже. А сейчас… сэнсэй, главное: как бы ты себя ни чувствовал, но завтра, ближе к ночи мы должны перебазироваться на новое место жительства.
– Так у нас в городе уже есть жилье? – спросил Сиро, и сразу же сам себе ответил. – Господи, что я спрашиваю!..
Глава 14. Куан Ли. Переправа
Утро следующего дня прошло по уже сложившемуся порядку: Ли разводил костер и разогревал завтрак, Сиро проделывал нечто вроде гимнастики – правда, пока, в основном, сводившуюся к прогулке по пещере и приседаниям – он понимал, что в предстоящих активных действиях ему в первую очередь потребуются ноги. Закончив разминку, Сиро снял китель, стал на колени возле воды и тщательно умылся здоровой рукой, затем прополоскал рот морской водой, выпуская ее через нос…
Когда Ли в первый раз увидел эти манипуляции, он не удержался от иронического замечания:
– Готовишься к строевому смотру, господин майор?!
Отвыкший за время пребывания в тюрьме и лагере от умывания вообще, он сейчас считал вполне достаточным для себя того, что, выбираясь вплавь из грота каждое утро, он тем самым обмывается.
Сиро не остался в долгу:
– Помнишь, ты на барже назвал меня «белой мордой»?.. Так вот мы, японцы, потому «бледнолицые», что, в отличие от вас, китайцев, и корейцев, выработали целую культуру омовения.
– А мы, что, по-твоему, немытые и чумазые? – Ли был серьезно задет его словами.
– Все дело в условиях жизни, – Сиро решил сгладить возникшее напряжение шуткой. – Мы ведь островитяне, вокруг нас сплошная вода. Что нам еще делать, как не мыться?..
– А пускать воду через нос – это тоже часть вашей культуры? – уже более спокойно поинтересовался Ли.
– Нет, это уже мое личное изобретение. Знаешь, сколько в морской воде полезных солей и микроэлементов! Если постоянно полоскать ею носоглотку, никогда не будет никаких простудных заболеваний. А помнишь, как гласит ваша пословица: «с простуды сто болезней начинаются». То есть я просто использую обстановку, в которой мы с тобой оказались, для поддержания здоровья.
После этого разговора Ли решил следовать примеру японца (хоть он и враг, но надо «учиться, учиться и учиться» всему полезному). Приготовив пищу и поневоле закоптившись от костра, он также становился на колени у воды и умывался, громко фыркая и откашливаясь, если вода, которую он хотел выпустить через нос, попадала в дыхательное горло.
Сиро абсолютно невозмутимо наблюдал за его действиями, как будто это было в порядке вещей.
* * *
Позавтракав, Ли помыл посуду за обоими, понимая, что японцу это делать не с руки, и предложил Сиро пару часов позаниматься языком.
– Я позже схожу в город, – сказал он. – Надо будет произвести последнюю разведку перед переходом на новое место. А пока займемся делом.
Сиро попросил его произнести те слова на японском, которые он уже знает. Ли добросовестно, демонстрируя завидную память, проговорил ему то, что когда-то читал в «Разговорнике».
– Ну, что ж. Совсем неплохо, – похвалил его «сэнсэй». – У тебя есть «база» – начальные знания. Будем их дальше развивать. Я думаю, у тебя дело пойдет. Ведь оба наших языка – тональные , для тебя это дело привычное. А если вспомнить, что истории наших языков неразрывно связаны между собой , то неудивительно, что японцы довольно легко усваивают разные диалекты китайского, а китайцы – японский язык. Поэтому я думаю, при серьезном отношении к учебе ты уже через месяц будешь свободно владеть японским. Хорошо было бы раздобыть учебник японского языка, в котором есть отработанные методики обучения и соответствующие тексты для начинающих. Его можно или купить в специализированных магазинах, или взять в библиотеке местного университета. Если у тебя такая возможность появится, достань его. Если же нет, тогда надо будет просто купить несколько книг на японском, для начала хотя бы одну, чтобы ты мог читать, а не только говорить. Кстати, лучше, если это будет поэзия, а не проза.
– Почему? – удивился Ли.
– Видишь ли, поэзия не просто дает представление о языке, она в гораздо большей степени, чем проза, показывает его красоту, передает «дух» речи народа, особенности его мышления, чувств, переживаний, настроений. Ты понимаешь?
– Нет, не очень.
– Ладно, с этим разберемся попозже. Главное, ты поверь и поищи все-таки поэзию.
– А что именно?
– Ну, например, есть такой сборник классической поэзии «Сто стихотворений ста поэтов». Найдешь его – хорошо, не найдешь – возьми что-нибудь другое, но лучше не современное. И еще: надо будет приобрести бумагу и письменные принадлежности.
– Хорошо, я все сделаю. А пока, сэнсэй, давай займемся не поэтической, а обычной разговорной речью, причем такой, какая мне может пригодиться в любой момент.
– Что ты имеешь в виду?
– Мои возможные разговоры с японскими солдатами. Представь себе, о чем они могут меня спрашивать, если встретят на улице, и что я должен им отвечать.
Они начали вместе фантазировать, составляя возможные диалоги с участием Ли. Время летело незаметно, и только взглянув на лежащие рядом часы американского летчика, Ли обнаружил, что прошло уже три часа. Он прервал занятие и стал собираться в город.
* * *
За прошедшие несколько дней ознакомления с Тайхоку, Ли досконально изучил округ Ваньху и обнаружил, что в нем отсутствует то, что для него представляло наибольший интерес – всё, связанное с японскими вооруженными силами: воинские части, объекты обороны города, склады вооружений. Ваньху оказался районом совершенно «гражданским», в нем не было даже военной комендатуры. Единственным государственным учреждением, в котором были «вооруженные люди», являлось отделение полиции, служащими которого были как японцы, так и тайваньцы, причем последних было большинство. То, что в округе, в котором он собирался осесть на постоянное жительство, не оказалось ничего, связанного с армией, сначала расстроило Ли, но потом он подумал, что, может быть, это и к лучшему: надо иметь некоторую территорию, которую можно будет использовать, как укрытие после совершенных боевых действий.
Решив и дальше следовать своему плану – скрупулезному знакомству с городом, – Ли в то же время понял, что задача обнаружения таким «случайным» образом военных объектов может затянуться на очень долгое время. Да, решил он, пора подключать к этому делу Кошку. Несколько дней Ли раздумывал, как к тому подступиться. Представившись мальчишке при первой встрече уголовником, он уже оставил о себе у Ю определенное впечатление. Как тот будет реагировать на то, что Ли проявит интерес к военным объектам в городе? Непонятно. Надо свой интерес чем-то убедительно обосновать, и при этом не раскрывать себя полностью. Ли рассматривал разные варианты, как это можно будет сделать. И вот то, что произошло вчера, натолкнуло его на решение проблемы. Надо будет поинтересоваться у Кошки, как он относится к тому, что написано в листовке (то, что тот ее читал, Ли не сомневался ни секунды).
Прежде чем идти на встречу с Бао Ю, Ли решил сделать некоторые покупки, чтобы отнести их уже не в пещеру, а в их с Сиро Мацуи новый дом. В корзинку, которую он прихватил, уходя из грота, Ли складывал разные продукты, купленные прямо на «Речной», с лотков. Он решил, что не стоит транжирить деньги и покупать продукты в кафе, как это было до сих пор, теперь у них есть дом, где можно в нормальных условиях готовить пищу самим. Заполнив корзинку, он двинулся к лавке Ван Либяо, чтобы приобрести то, о чем говорил сэнсэй.
Идя по улице, Ли наблюдал за тем, что происходило вокруг. Народ был невероятно взбудоражен. Чем это было вызвано, нетрудно было догадаться. То там, то сям Ли замечал группки людей, оживленно обсуждавших одну тему – содержание сброшенной вчера на город листовки. Находились смельчаки, читавшие ее в голос стоявшим вокруг них зевакам, сопровождая прочитанное своими комментариями. Ли сначала удивился, почему люди не боятся свободно говорить о таких вещах, но потом обратил внимание, что в районе по-прежнему не видно никакой активности властей – ни военных, ни гражданских. Похоже, и генерал-губернатор Тайваня, и военный комендант Тайхоку сами пребывали в растерянности от той новости, которую вчера получили, и не успели еще принять план действий по перестройке всей системы организации жизни в городе и на острове в целом. «Это хорошо, – подумал Ли. – Значит, переберемся сегодня в город без проблем».
* * *
Войдя в книжную лавку, он поставил корзинку на пол возле входа и подошел к хозяину.
– Добрый день, уважаемый Ван! – поздоровался он. – Видите, как обещал, я снова у вас.
– Неужели так быстро прочитал книги, которые купил в прошлый раз? – удивился старик.
– Не совсем так. Просто мне понадобилось кое-что еще. Надеюсь, у вас это есть.
– Что именно?
– Мне нужны стихи на японском языке.
– Хочешь усовершенствовать свой японский? – поинтересовался Ван Либяо, а потом, хитро усмехнувшись, добавил. – Или появилась некая сяодье , которой ты хочешь их почитать?
– Скорее первое, – слегка смутившись ответил Ли.
– А что конкретно тебя интересует?
– Есть такой сборник «Сто стихотворений ста поэтов».
– Знаю такую книгу. Но сейчас ее, к сожалению, у меня нет. Если хочешь, я могу ее достать для тебя. Но мне для этого потребуется несколько дней.
– Хорошо, достаньте ее, уважаемый Ван. А пока, может быть, предложите мне что-нибудь другое?
– Конечно. У меня есть кое-что, что может тебе понравиться больше, чем «Сто стихотворений», – старик загадочно заулыбался. – Очень редкое издание – стихи Рубоко Шо.
– Ну, хорошо. Пусть будет Рубоко Шо, – Ли не понял, что так развеселило хозяина лавки. – Да, еще мне нужны бумага и письменные принадлежности.
– А для какого письма принадлежности?
– А давайте для всех вариантов, – немного подумав, ответил Ли. – И кисточку с тушью, и перьевую ручку с чернилами, и карандаши разных цветов .
– Ты, я вижу, намерен всерьез заниматься языками, – с одобрением оценил заказ старик.
Получив все, что он просил, Ли сложил покупки поверх продуктов и, попрощавшись, двинулся «домой»…
* * *
Их новое жилье с японцем разительно изменилось в сравнении с тем, как оно выглядело при первом посещении. Появившись в нем через два дня после того, как они заключили соглашение с тетушкой Ляо, Ли обнаружил, что та придала жилью действительно «жилой» вид: все блистало чистотой и порядком, вонь совершенно исчезла, наоборот, в воздухе появился специфический приятный запах – похоже, тетушка Ляо, отмывая дом, добавляла в воду распаренную мяту. Ли поблагодарил хозяйку за ее труды, заплатил за месяц вперед и забрал ключ.
Теперь он более внимательно осмотрел дом. В самой большой из трех комнат, которую можно было бы назвать гостиной, середину занимал стол с тремя стульями вокруг него, возле стены стоял простенький комод с несколькими рядами ящиков, над ним висело зеркало, в котором Ли отражался по пояс. С противоположных сторон к гостиной примыкали маленькие спальни, в которых стояло по одной кровати, уже застеленных чистым бельем – как определил Ли, понюхав его, на стене были прибиты вешалки, на которых можно было держать одежду. В четвертом помещении дома – кухне – было все необходимое для приготовления пищи: печь, у противоположной стены маленький столик для разделки продуктов, с одной стороны которого стояла лавка, а на ней два ведра – деревянное и металлическое – для воды, а с другой – фанерный шкафчик. Открыв его дверцы, Ли увидел простой набор кухонной утвари: сковородку, несколько чугунков разного размера, медный чайник, глиняные тарелки, чашки, пиалы, ножи разной формы и размеров. Все это было тщательно вычищено и вымыто, и Ли мысленно снова поблагодарил тетушку Ляо за ее добросовестность. Он, разумеется, не был искусным поваром, но простые и сытные блюда приготовить вполне мог. А имеющийся теперь в его распоряжении набор посуды был для этого дела хорошим подспорьем.
Осматривая кухню, он обнаружил нечто, не замеченное им до сих пор, но являющееся исключительно ценным для устройства налаженного быта в доме. Случайно сдвинув с места лежащий на полу кухни половик, Ли увидел под ним крышку люка, ведущего куда-то в подполье. Взяв с собой керосиновую лампу, он спустился по шаткой деревянной лестнице на глубину пяти метров, где обнаружил подвал, размером два на два метра, пол которого был земляным, а стены и потолок выложены известняковыми плитками. Не пробыв в нем и минуты, Ли начал дрожать от холода: это означало, что даже при температуре больше тридцати градусов на поверхности здесь было так холодно, что можно было хранить скоропортящиеся продукты. В условиях тропического климата переоценить значение этого сооружения было невозможно!
Поднявшись снова в кухню, Ли вышел во двор, осмотрел территорию, прилегающую к дому, и обнаружил дровяной сарай, забитый разной сухой древесиной – значит, у них с Мацуи будет, чем топить печь при приготовлении пищи. За сараем в сторону огорода находился сделанный из досок нужник. Был он слегка покосившимся, но тем не менее вполне пригодным для использования. Ли решил ничего не менять на дворе: как он решил при первом знакомстве с домом, его внешняя запущенность – неплохое прикрытие для посторонних глаз. Главное, чтобы внутри помещения было уютно. А для того, чтобы так было и дальше, нужно было сделать одну важную вещь – залатать покрытую черепицей крышу.
Ли прекрасно знал, что на Тайване такой же климат, как и у них в Фуцзяни. А это значит, что в ближайшее время должен был начаться сезон дождей, который в этой местности продолжался почти все лето. И потому хорошая крыша домов в таких условиях – залог спокойного и надежного существования. А то ведь, как говорит народная мудрость, «если крыша протекает, то и дождь идет». У Ли был некоторый опыт обустройства крыш – ему приходилось помогать отцу и деду не только в море, но и по дому. Найдя в том же дровяном сарае лестницу и нехитрый набор инструментов, он разделся до пояса, снял обувь, залез наверх и тщательно переложил не только те места, где уже образовались дыры, но и облазил всю крышу, ощупывая каждую черепичину, чтобы быть уверенным, что она не сдвинется с места даже в самый сильный ливень.
* * *
Выложив книгу и письменные принадлежности в один из ящиков комода, Ли отнес корзинку с продуктами на кухню, опустив часть из них в подвал. После этого он отправился на вещевой рынок, где рассчитывал увидеться с Бао Ю. Его надежда оправдалась: компания воришек стояла на том же самом месте, где он ее заприметил в первый раз. Ли не стал подходить к ним, а, дождавшись, когда Кошка повернул голову в его сторону, помахал ему рукой. Тот попрощался со своими приятелями и подошел к нему. Поздоровавшись с Ли, Ю спросил, удивленно его осматривая:
– А где ж твоя шикарная американская форма?
– Пришлось ее поменять на эту, чтобы сильно не выделяться.
– Понятно. Ну, а как ты в прошлый раз решил свою проблему?
– Все отлично. От нее уже и следа не осталось, – Ли показал свое запястье с гладкой кожей, – только воспоминание. Я тебя не оторвал от дел? – поинтересовался он.
– Да нет, – засмеялся Кошка, – мы уже сегодня «наработались», как никогда.
– Что ты имеешь в виду?
– «Заработали» в десять раз больше обычного!..
– А чем же сегодняшний день такой особенный? – удивился Ли.
– Не столько сегодняшний, сколько вчерашний. Ты про листовку знаешь?
– Конечно.
– Так вот, народ просто ошалел. Все ее читают, обсуждают. Про все другое забыли. И про карманы тоже… Я с приятелями сегодня не только на рынке промышлял, но и прямо на улицах. Как увидим – стоит толпа, мы туда. Пока люди листовку обсуждают, мы у них карманы чистим… Столько денег набрали, что уже не знали, куда их девать!.. Поэтому решили на сегодня закончить.
– Поздравляю тебя, – отозвался Ли и, воспользовавшись тем, что Кошка сам навел его на нужную тему разговора, спросил: – А что ты сам думаешь о том, что написано в листовке?
– Конечно, рад, что войне скоро конец. А еще больше рад, что японцам скоро конец.
– А японцы-то чем тебе не угодили?
– Чем не угодили, спрашиваешь? – с горечью в голосе переспросил Ю. – А ты знаешь, что из-за них мой отец в сороковом году погиб на фронте, а моя мать прошлой осенью рыла окопы для зенитной батареи возле аэродрома, а на нее свалилось орудие и раздавило!.. Так нам даже не отдали ее тело, чтобы похоронить… Просто пришла соседка, которая вместе с ней работала, рассказала о том, что случилось, и передала деньги за ее смерть. Нам их на две недели хватило!.. А ведь мне тогда четырнадцать лет было, а сестренкам – двенадцать и десять… – у мальчишки на глазах появились слезы, и он опустил голову.
Ли слушал Ю, и его сердце, как всегда в таких случаях, отозвалось болью: сколько же он таких историй перевидал и переслушал за войну!.. Он помолчал какое-то время, а потом осторожно спросил:
– Ну, и как же вы выжили?
– Выжили… Я сначала, когда узнал о смерти матери, решил: пойду и убью какого-нибудь японского генерала!.. А потом подумал: я его убью, они меня убьют, а что будет с сестренками? Придется им без меня идти в бордель к Голове… Поэтому и передумал кого-нибудь убивать, стал воровать вместе с моими друзьями, у которых жизнь тоже – хуже не придумаешь! Вот так и сам выжил, и сестренок спас.
– Мне очень жаль, брат, – Ли положил руку ему на плечо. – Ну, а что ты теперь собираешься делать?
– Ты это о чем?
– Да о листовке этой. О том, что жизнь может скоро круто перемениться. «Убить генерала» сегодня желания нет? – Ли улыбнулся.
– Насчет генерала… – Ю тоже улыбнулся, вытерев глаза ладонью, – это я тогда еще ребенком был… Ну, а если ты спрашиваешь, хочу ли я дать пинка под зад японцам, то и я, и мои друзья с удовольствием хотели бы это сделать. Да только не знаем как...
Слушая парнишку, Ли понимал, что тот, как он и рассчитывал, может вполне пригодиться ему в том деле, которое он задумывал. У Бао Ю есть не просто неприятие японцев, какое может быть у любого представителя «обиженной нации» по отношению к «обидчику», а «личный счет» к ним. А это – самая надежная основа незатухающей ненависти к противнику, когда слова легко могут перейти в дела. С другой стороны, не зная Кошку достаточно хорошо, он решил, что рассказать ему о себе всю правду сейчас было бы опрометчиво. Узнав, что Ли – всего лишь одиночка, случайно оказавшийся на Тайване, никого и ничего не знающий в городе, не имеющий никакой поддержки у тех, кто, возможно, тоже готов вести борьбу против оккупантов, он может отказаться принимать его всерьез и тем более признать право быть командиром. Нет, решил Ли, с полной правдой придется пока повременить, надо предложить ему какую-нибудь правдоподобную легенду, чтобы вызвать доверие и желание помогать.
– Я вижу, ты – правильный парень, – обратился он к Ю. – Поэтому я тоже расскажу тебе кое-что о себе. Как ты уже знаешь, я из Такао. Занимался там тем же, чем ты здесь сейчас занимаешься, только дела у меня покрупнее были… Однажды в марте не повезло мне и моим приятелям: во время одного ограбления накрыла нас полиция. Часть моих подельников перестреляли, часть арестовали, а мне удалось сбежать. В городе прятаться было опасно – те, кого арестовали, вполне могли меня выдать, и я укрылся в горах, где случайно натолкнулся на партизанский отряд. (Ли, разумеется, не мог знать точно, есть ли в Тайваньских горах на самом деле партизаны, но допускал, что они могли там быть. Не исключено, что и местные жители рассуждали так же. А значит, упоминание о них выглядело правдоподобно.) Они меня приняли, хоть я и не скрывал, кто такой, приглядывались ко мне, а однажды взяли на операцию – отбить у японцев склад с продовольствием. После этого командир отряда предложил мне остаться у них. Я подумал и согласился. Во-первых, потому, что мне впервые в жизни предложили заняться тем, о чем потом не стыдно будет рассказать своим детям… когда они у меня появятся. А во-вторых, мне все равно некуда было идти… До середины апреля был в отряде, а потом командир послал меня в Тайхоку, чтобы я установил связь с местным Сопротивлением. Но на подходе к городу, в ущелье… не знаю, как оно у вас называется…
– Циншуй, – подсказал Ю, внимательно слушавший его рассказ.
– Ну да… Так вот, в этом ущелье меня арестовал военный патруль. Ну, а дальше ты знаешь: две недели сидел в тюрьме, а неделю назад сбежал… Теперь я должен выполнить свое задание: найти в городе подпольщиков, а также разведать, где и какие военные объекты здесь находятся. Если ты готов мне в моем деле помочь, я буду рад.
– Я готов, – с воодушевлением отозвался Кошка, – только я не знаю, как помочь тебе найти подпольщиков. Мне никто из них не знаком.
– Ладно, насчет поиска членов Сопротивления я подумаю сам. А можешь ли ты для начала сказать, где в городе находятся объекты, имеющие отношение к японской армии и флоту?
– Ну, все я не знаю, но кое-что показать могу.
Ли достал из кармана френча свернутую карту города.
– Можешь показать на карте все, что ты знаешь?
– Могу, – Ю стал пальцем показывать, а Ли запоминать эти точки. – Здесь порт Тамсуй, на севере лагуны расположен военный флот, на юге – рыбацкий и торговый. Рядом с портом артиллерийская и зенитная батареи. На северо-востоке, вот здесь, находится аэродром, рядом с ним также зенитная батарея. Еще одна такая же на юге, в округе Чжунчжэн. Большая пехотная часть расположена возле реки в округе Датун. На окраине Суншани стоит какая-то часть, не знаю, как это называется, в общем, они что-то строят... Вот, пожалуй, и все, что я знаю.
– Отлично. Это совсем не мало.
– Ты ничего не отмечал на карте. Не забудешь те места, что я показал?
– Не забуду. У меня вообще память хорошая. Это раз. А во-вторых, делать пометки на карте – очень рискованно: если я попадусь в руки к японцам с картой, где помечены военные объекты, – это смертный приговор!
– А я и не подумал.
– Я вот что еще хотел спросить тебя, – несколько меняя тему разговора, поинтересовался Ли. – Ты в своих друзьях вполне уверен? Я имею в виду не в воровских делах, а в том, о чем мы с тобой только что говорили. То есть, готовы ли они бороться с японцами так же, как и ты?
– Уверен!
Ли с некоторым сомнением отнесся к его заявлению, понимая, что у мальчишки слишком мало жизненного опыта, чтобы разбираться в людях вообще, и в таком серьезном деле особенно.
– Это хорошо, что ты так уверен, – тем не менее сказал он. – И все-таки давай договоримся: пока ты своим приятелям не будешь ничего рассказывать обо мне и о том, о чем мы с тобой говорили. Бдительность на первом месте. Договорились?
– Да, – с серьезным видом кивнул Ю.
– Ну, тогда мы с тобой сегодня расстанемся. Я тебя найду в ближайшее время, когда появится настоящее дело. Расскажи мне на всякий случай, где ты живешь. Вдруг ты мне понадобишься во второй половине дня или вечером, а может, даже и ночью.
Кошка рассказал ему, как добираться до его дома, расположенного на четвертом участке округа, и они расстались.
* * *
Пересекая мост при выходе из города, Ли с удовлетворением отметил, что положение не изменилось: по-прежнему никаких патрулей, никаких постов, никакой охраны. Все складывалось наилучшим образом. Именно это он сообщил Сиро, когда добрался до пещеры.
Они решали поужинать раньше обычного, чтобы не отвлекаться на еду перед выходом в город. После этого Ли сложил во вторую корзинку, остававшуюся у него, все вещи, какие уже накопились в их «пещерном хозяйстве». Оставить за ненадобностью он решил только спасательный жилет и шлем погибшего летчика. А вот парашют вызвал колебания: брать или не брать его с собой? С одной стороны, ткань отличная, и может пригодиться в их новом жилище, с другой, – парашют занимал слишком много места – в корзинке не утащишь. Отрезав от него только стропы, Ли с сожалением решил все остальное оставить на месте.
Начать движение договорились, когда солнце начнет садиться, причем действовать в два этапа. Сначала выбраться при свете на откос – чтобы Сиро, который еще не выходил из грота наружу, мог видеть, как и куда нужно перемещаться – и высушить там одежду. А уже потом, в полной темноте, двигаться к городу.
Поскольку до момента выхода еще оставалось около двух часов, Ли предложил позаниматься языком.
«Неуемный! – не мог не восхититься Сиро. – Ни минуты покоя, все время чем-то полезным для себя занят. Да, этот юноша многого добьется… если жив останется!..»
– А ты купил то, что я просил? – поинтересовался он у Ли.
– Да, только я все оставил в нашем доме, чтобы отсюда не тащить лишний вес.
Все оставшееся время они занимались разговорной речью, пока Ли, обратив внимание, что в пещере стало заметно темнеть, не прервал урок. Первым делом он вынес на откос корзинку с вещами, а потом, вернувшись, помог Сиро преодолеть сначала водную преграду, а потом и подъем по тропинке. Они уселись на камнях, лежащих возле куста терновника, чтобы ветер мог обдувать их мокрую одежду. Сиро, уже неделю не видевший открытого пространства, с наслаждением оглядывался вокруг, ощущая себя наконец-то свободным.
Прошел еще час, и солнце совершенно закатилось за горизонт. Луна и звезды еще не показались, по небу гуляли тучи, так что видимость была очень плохая. Но Ли это не только не смутило, но даже понравилось: чем темнее вокруг, тем надежнее. А дорогу до города он так изучил, что никакая темнота ему не помеха.
– Я буду идти рядом с тобой, – сказал он Сиро. – Сколько сможешь, постарайся пройти без помощи. Когда устанешь, скажешь мне, и я тебя буду поддерживать.
* * *
Путь до рыбацкой деревни и через нее Сиро выдержал довольно стойко, почти не отставая от своего «напарника», но по мере приближения к городу все чаще стал останавливаться, чтобы откашляться, отдышаться и снова начать движение. Ли хотел взять его под руку, чтобы поддерживать при ходьбе, но японец отказался, сказав, что силы у него еще есть.
Когда до моста оставалось приблизительно метров сто, Ли внезапно выронил корзинку, которую держал в правой руке, а левой обхватил Сиро за плечи и повалил на землю.
– Тихо, не двигайся, – прошептал он ему на ухо. – На мосту стоят люди с оружием...
Сиро присмотрелся внимательно и, благодаря свету уже взошедшей на небо луны, пробившемуся через расступившиеся тучи, явственно увидел трех человек с винтовками за плечами, стоящих при входе на мост возле какого-то невысокого сооружения, скорее всего, из мешков с песком.
– И что это значит? – спросил он Ли.
– А то и значит, – сокрушенно отозвался тот, – что твои японцы таки установили пост. И сделали это, похоже, совсем недавно, когда я уже вышел из города.
– И что теперь делать?
– Если бы я был один, – начал вслух рассуждать Ли, – я бы смог пройти… разумеется, без оружия и некоторых других вещей, которые есть при мне. (Он не стал объяснять Сиро, какие «компрометирующие» вещи при нем находятся.) Но двоих нас задержат обязательно!
– И что теперь? – снова задал вопрос японец.
– Я вижу только один выход: ты останешься здесь, я двинусь к мосту один и, пользуясь внезапностью, расстреляю эту троицу.
– Ли! – горячо зашептал Сиро. – Я тебя прошу: не делай этого! Давай придумаем что-нибудь другое…
– Ты сейчас о ком беспокоишься? – со злостью спросил Ли. – Обо мне или о них?
– И о тебе, и о них.
– А ты о себе еще подумай! Я бы мог переплыть реку, если б не пошел на мост, а ты не сможешь.
– Я попробую.
– Что ты попробуешь?!.. Ширина реки возле моста – сорок шагов. А нам, чтобы быстрее добраться после «заплыва» до нашего дома, надо обойти мост слева. Но там Синьдянь – так эта река называется – впадает в другую реку – Даньшуй, и при впадении в нее она расширяется приблизительно до шестидесяти метров. Ты сможешь в твоем состоянии, с одной действующей рукой переплыть шестьдесят метров? Да еще и неизвестно, какое здесь течение…
– Я попробую! – снова повторил Сиро.
– Ты упертая «белая морда», – с деланной обреченностью от бессмысленного разговора заключил Ли.
– Пусть я «белая морда», – улыбнулся в темноте Сиро, – но давай сделаем так.
– Ладно, – сдаваясь, отозвался Ли. – Пока луна снова за тучами, быстро встаем и уходим влево метров на сто.
Он помог Сиро подняться, подхватил с земли корзинку, и они заспешили в том направлении, какое наметили. Оказавшись на берегу реки в ста метрах от моста и поста, они залегли под каким-то кустом.
– Сначала я переплыву реку сам и переправлю груз, – сказал Ли, выкладывая все вещи из своих карманов в корзинку, добавив туда же и френч с туфлями. – Заодно проверю течение. Потом вернусь за тобой.
– Хорошо, – покорно согласился Сиро.
Ли, пригибаясь пониже к земле, крадучись, вошел в воду и, взяв корзинку в левую руку, поплыл, загребая правой. Вода оказалась холоднее, чем он ожидал, имея дело в последние дни с морем. Причина, видимо, была в том, что истоками реки были горные родники. И течение было, как он и предполагал, достаточно ощутимым. Но все это его не сильно обеспокоило, он легко в течение нескольких минут пересек реку и выбрался на пологий песчаный берег. Сначала он хотел спрятать корзину в кусты, а потом передумал: ведь их с Сиро, когда они будут переправляться, течение тоже снесет на неопределенное расстояние. Как же он будет потом в темноте, в кустах ее искать? Нет, пусть стоит открыто, прямо возле воды, никто ее сейчас здесь не обнаружит.
Ли снова вошел в воду и поплыл назад. Сейчас, налегке и пользуясь двумя руками, он и с течением справлялся успешнее, и пересек реку гораздо быстрее. Поднявшись на берег, он двинулся вдоль кустов в сторону моста, периодически тихо окликая японца:
– Мацуи… Мацуи…
Пройдя метров пятьдесят в этом направлении, он наконец услышал такое же тихое:
– Я здесь.
Когда Ли забрался под куст, под которым лежал Сиро, тот сказал:
– Я думал, ты за мной не вернешься…
– Да надо было так и сделать… – буркнул Ли и, не дожидаясь реакции японца, сразу приступил к делу. – В общем, я так тебе скажу: вода холодная, течение довольно сильное, сам ты не сможешь переплыть. Поэтому я буду тебя транспортировать – левой рукой держать, правой грести, – а ты будешь мне помогать ногами. Руками не двигай, чтобы не открылась рана на груди, держи их над водой, особенно больную, чтоб не намочить ее. Все понятно?
– Да, – отозвался Сиро, и они пошли в воду.
Обхватив грудь японца левой рукой, Ли лег спиной на воду и начал движение от берега. Скорость их перемещения была гораздо меньше, чем во время первого заплыва, и сносило их по этой причине гораздо сильнее. Но до середины реки переправа проходила достаточно спокойно. Однако потом произошло нечто неожиданное: Ли внезапно почувствовал, как вода, сносившая его до этого времени в одном определенном направлении, вдруг начала его крутить по спирали и затягивать в глубину. Ли сразу понял, что ему не хватит силы одной руки, чтобы вытащить двух человек из водоворота… «Вот дьявол! – молнией мелькнула мысль. – Знал бы, где упасть придется, соломки подстелил бы. Знал бы, что попадем в такой переплет, захватил бы спасательный жилет с собой!»
– Нас затягивает под воду! – прохрипел он на ухо Сиро.
Тот и сам почувствовал, что происходит что-то непредвиденное, и, не дожидаясь решения Ли, опустил руки в воду и начал изо всех сил грести ими, одновременно усилив и активность ног. Ли тут же заметил, что предпринятые «напарником» действия сразу улучшили ситуацию: им удалось вырваться из стремнины, и движение к берегу ускорилось. Через пару минут они уже без каких-либо происшествий достигли своей цели и обессиленные упали на прибрежный песок.
Сиро лежал лицом вниз, тяжело, с натугой дыша, временами кашляя и отплевываясь. Ли скорее пришел в себя и предложил японцу:
– Ты еще полежи, отдохни, а я пойду принесу нашу корзинку.
Он поднялся с земли и отправился вдоль берега на ее поиски. Идти пришлось довольно далеко – снесло их изрядно. Ли уж было подумал, что пропустил свою поклажу, но вскоре наткнулся на нее и быстро вернулся к Сиро, который все еще продолжал лежать в прежнем положении, хотя и дышал гораздо спокойнее.
– Ты как? – спросил Ли, надевая френч и туфли. – Готов идти? А то мы оба мокрые, и нам лучше поскорее добраться домой.
– Я готов, – сказал Сиро и, опершись рукой о землю, сначала поднялся на колени, а потом с коротким стоном выпрямился в полный рост.
Ли свободной рукой поддержал его локоть, и они двинулись прямо через кусты, росшие возле реки, по направлению к едва просматривающимся в темноте силуэтам домов на окраине второго участка округа. Оказавшись возле них, Ли, несмотря на то, что исследовал эту территорию в светлое время дня, по ряду признаков, которые запоминал специально, без труда определил, на какой улице они оказались. К счастью, до их дома было недалеко, не более пятнадцати минут хода.
Но, как оказалось, пятнадцати минут, которых бы хватило для одного Ли, было совершенно недостаточно, чтобы добраться вместе с Сиро. Тот опять начал тяжело дышать, периодически кашляя и сплевывая, как подозревал Ли, кровь. В дополнение он почувствовал, как тело японца стало мелко дрожать – его бил непрекращающийся озноб. Ли не боялся, что издаваемый ими шум услышит кто-то из местных жителей – ни в одном окне не видно было ни огонька. В новых обстоятельствах он опасался встречи с патрулем – военным или полицейским. Но если таковые действительно уже существовали, сегодня они ходили другими маршрутами…
* * *
Наконец, примерно через полчаса они все-таки оказались у цели своего пути. Ли отпер дверь, провел Сиро в гостиную и на ощупь усадил на один из стульев. Достав из корзинки электрический фонарик, он с его помощью нашел в ней зажигалку и зажег стоящую на столе керосиновую лампу. Комната озарилась неярким, колеблющимся светом с пляшущими тенями на стенах. Ли посмотрел на Сиро и вздрогнул: тот был не просто весь мокрый, его китель на груди пропитался кровью… Как и можно было предполагать, активные движения во время плавания сделали свое дело: все предшествующее лечение пошло насмарку – рана снова открылась… Сиро сидел с потухшим взглядом, на лице выступила испарина, руки, лежащие на столе, мелко дрожали – по всем признакам у него поднялась температура и начиналась лихорадка.
– Так, – скомандовал Ли, – быстро раздеваться и в постель!
Он помог японцу встать, провел его в одну из комнат, которая с этого момента должна была стать его спальней, помог снять обувь и всю одежду до исподнего и усадил на кровать.
– Посиди пока так, – сказал он. – Я поменяю тебе повязку на груди.
Размотав окровавленное тряпье, он наложил большой тампон из чистого бинта на кровоточащую рану и снова туго перебинтовал грудь.
– Теперь ложись, – Ли помог Сиро осторожно улечься на кровати, накрыл его толстым стеганым ватным одеялом. – Повязка на голове сухая, а на руке мокрая, но ничего не поделаешь – пусть сохнет сама собой. Я сейчас не буду делать тебе укол – слишком много времени уйдет на его приготовление, – прими вот две таблетки, чтобы лучше подействовали. Я поставлю рядом с кроватью стул, на нем будет стоять ушат с водой. Если ночью захочешь пить, вода рядом. Все. Спи.
Ли собрал мокрую и окровавленную одежду японца в охапку, поднял с пола старый бинт и понес все это в гостиную.
– Ли! – окликнул его Сиро. – Спасибо тебе за то, что ты не убил тех солдат…
– Не смей меня благодарить за это! – Ли резко повернулся к нему. – Я проклинаю себя за то, что уступил твоей просьбе. Ты понимаешь, что сегодня произошло? Мы с тобой чуть не погибли из-за того, что ты пожалел этих солдат!.. Запомни: такого больше не будет никогда! Я буду убивать столько ваших солдат, сколько потребуют обстоятельства. Ты отказался вести войну вместе со мной, так не мешай мне вести ее самому…
Он вышел в гостиную, разбросал одежду Сиро на стульях, чтобы сохла, затем разделся догола, сделал со своей одеждой то же самое, задул лампу и отправился спать в свою комнату.
Глава 15. Лиза Верещагина. Политика
Наметив план действий, уже на следующее утро Лиза привела свой внешний вид в полный порядок и, впервые за последние дни с аппетитом позавтракав, отправилась в Чжуншань, в библиотеку университета. Добравшись пешком от дома до «Речной», она заметила стоящие возле вещевого рынка такси, конную пролетку и три педикеба. Лиза не долго мучилась с выбором: она и раньше, в «добрые времена», не чувствовала никакой потребности «шиковать», сейчас же сама жизнь заставила ее помнить о «скромности». Подойдя поближе к стоянке, она увидела, что возле двух педикебов стоят мужчины в возрасте, а возле третьего – мальчишка лет двенадцати, босой, с торчащими во все стороны черными вихрами, который умоляющими глазами смотрел на нее. Мгновенно приняв решение, Лиза уселась в его коляску и коротко приказала:
– В Чжуншань!
Мальчишка в мгновение ока прыгнул в седло велосипеда и завертел педалями. Пока они добирались до центрального округа Тайхоку, в голову Лизе пришла идея. Ведь ей теперь в поисках нужной литературы придется много перемещаться по всему городу. Почему бы в этой связи не обзавестись собственным постоянным транспортом?
Когда коляска остановилась возле порога университетской библиотеки, она спросила у мальчишки:
– Как тебя зовут?
– Пуи, – удивленно отозвался тот.
– Пу И? – улыбнулась Лиза. – Это имя или фамилия?
– Имя, – еще более удивленно ответил рикша, не понимая, чего от него хотят.
– Что ж ты – император, а занимаешься таким низким делом – крутишь педали? – пошутила Лиза.
Мальчишке еще никогда не попадалась такая странная пассажирка – и не китаянка, и не японка, да к тому же задающая какие-то странные вопросы, и он, совершенно смутившись, пролепетал:
– Я не император, я мальчик…
«Он, похоже, как и многие его ровесники, лишенные возможности посещать школу, уже и не знает, что когда-то Китай был империей, а его последним императором был Пу И. Хотя… если б он даже был лучшим учеником, вряд ли это что-то изменило бы: японцы, составляя школьные программы для тайваньцев, очень скрупулезно “чистят” их историческую часть», – подумала Лиза, а вслух сказала:
– Так вот, мальчик Пуи, хочешь быть моим постоянным извозчиком?
– Это как? – уже более бодро поинтересовался рикша.
– Мне по делам надо будет много ездить по городу. Искать каждый раз нового рикшу не очень удобно. Вот ты и будешь один возить меня от места к месту. Оплатой не обижу.
Глаза мальчишки загорелись радостью от такой приятной перспективы, какую ему нарисовала эта ужасно красивая сяодье.
– Конечно, я согласен! Что нужно делать?
– Я сейчас зайду в библиотеку, сделаю там кое-какие дела. А ты меня жди здесь. Вернусь – поедем дальше.
Вот таким образом Лиза наняла на работу постоянного «водителя», который со временем стал выполнять для нее и другие мелкие поручения, не связанные непосредственно с поездками. Каждый день, когда он доставлял ее до дома, она, рассчитавшись с ним, на прощание говорила, когда он должен в следующий раз прибыть за ней сюда. Пуи, который чуть ли не молился на свою щедрую «работодательницу», не имея часов, часто заявлялся к ее дому намного раньше названого срока – порой тогда, когда она еще спала, – и терпеливо дожидался ее выхода. Иногда, отправляясь утром в очередную поездку, Лиза брала с собой и Чэн Госян, которую завозила на рынок, чтобы та купила там продуктов, а сама уезжала по своим делам.
* * *
Посетив в первую из таких поездок библиотеку университета, Лиза выяснила, что, как она и предполагала, никакой методической литературы по изучению русского языка в ней нет. Было, правда, несколько книг на русском языке по физиологии высшей нервной деятельности – Сеченова, Павлова, Ухтомского, которыми при желании могли бы воспользоваться студенты или преподаватели медицинского факультета. Но эта сфера науки уже перестала интересовать Лизу. Для того чтобы все-таки иметь определенное представление об общих принципах изучения иностранных языков, Лиза взяла в библиотеке по одному учебнику китайского и японского языков.
Поскольку библиотека оказалась малополезной для воплощения в жизнь ее планов, Лиза решила сосредоточить свои поиски на книжных магазинах и лавках города. Первым она решила обследовать округ Чжуншань, где были сосредоточены самые большие торговые заведения города, а уж потом расширять круг поисков и на более отдаленные районы. Уже при первых посещениях магазинов ей стало понятно, что книги на русском языке – это огромная редкость в Тайхоку. Что было совершенно естественно, учитывая исключительную экзотичность товара и потому чрезвычайно низкий спрос на него. И тем не менее Лиза не падала духом и старалась узнавать у хозяев и продавцов магазинов и лавок новые адреса подобных заведений. Очень быстро она поняла, что найти в городе хоть какой-то учебник русского языка, пусть самый простенький, ей ни за что не удастся. Поэтому она решила покупать любую литературу на родном языке, не только художественную, а вообще все, что попадется под руки – в конце концов, при изучении языка ученикам могут понадобиться какие-то специальные знания, специфические термины, которые не встречаются в обычной, массовой литературе.
Большой удачей в этой связи ей показалось обнаружение в одном из магазинов Суншани книги под названием «Русско-советское изобразительное искусство» с роскошными цветными иллюстрациями, изданной в 1936 году. Впервые Лиза держала в руках книгу, напечатанную в Советском Союзе!.. Вернувшись домой и наскоро пообедав, она приступила к тщательному изучению своей покупки. Помимо того, что ей бросилось в глаза уже в магазине – великолепное оформление книги, – она обнаружила поразившую ее вещь: из всего объема издания на советский период – 20-30-е годы – приходилась одна треть, тогда как на русский период – две трети. Лиза рассматривала иллюстрации картин художников XVIII и XIX веков – отчасти знакомых ей, но в большинстве случаев неизвестных: Никитин, Рокотов, Левицкий, Боровиковский, Кипренский, Брюллов, Перов, Айвазовский, Венецианов, Левитан, Куинджи, Шишкин, Федотов, Иванов, Суриков, Репин, братья Васнецовы, Поленов, Серов, Врубель – и удивлялась тому, что всех их издательство называло непреходящим богатством культуры России.
Но самым большим потрясением для Лизы стало, когда она нашла среди прочих работ и картины Василия Васильевича Верещагина «Апофеоз войны» и несколько произведений «Балканской серии». В очерке, посвященном ему, художника называли величайшим баталистом русского искусства. Лиза не могла поверить своим глазам: как же так – ее двоюродного прадеда, дворянина, человека, казалось бы, чуждого идеологии большевизма, советская власть называет великим народным художником?!
Лиза вспоминала, хоть и нечастые, но иногда случавшиеся споры между отцом и матерью относительно того, что происходит в современной России. Мать всегда безапелляционно уверяла, что большевики – это варвары, которые хотят вытравить из памяти народа всякие достижения, случавшиеся в стране при царской власти. Чтобы побольнее уколоть мужа, она как-то заявила: «Ты думаешь, кто-нибудь в России помнит имя твоего деда? Да все его картины, небось, развешали в нужниках на потеху публике!» Сергей Иванович, не в пример жене, бывший куда более осведомленным о том, что происходило в экономике и политике Советского Союза, по привычке примирительно ответил ей: «Леночка! Ну, не может страна, которая такими колоссальными темпами развивает свою экономику, создает мощную армию, перестраивает весь образ жизни людей, объявляет обязательным всеобщее образование народа, перечеркнуть все культурные достижения прошлого…» И вот теперь Лиза убедилась, что прав в тех спорах был именно отец.
* * *
Поездки по магазинам, которые обычно занимали первую половину дня, были важны для нее не только тем, что таким образом можно было приобрести нужные ей вещи. Существенное значение имело и то, что Лиза, бывая на людях, пусть и незнакомых, вступая с ними в разговоры по интересующему ее вопросу, перестала слишком остро ощущать свое одиночество и неприкаянность. И все-таки по возвращении домой, особенно тогда, когда Чэн Госян, выполнив положенные ей дела, уходила к своим родным, на нее каждый раз накатывала волна тоски от окружившей ее пустоты и отсутствия родного тепла. Она пыталась погасить это чувство чтением. Отчасти это помогало, но ненадолго. И вот однажды в голову Лизы пришла идея, как можно справиться с проблемой нехватки общения: она решила вести дневник…
Отправным пунктом хронологии событий ее жизни, отраженным в нем, стал день гибели отца и матери – поистине сокрушительный водораздел ее судьбы… Но и само начало ведения дневника, продолжавшееся впоследствии более полувека, означало важнейший перелом в становлении ее сознания. Превратив лежащий перед ней белый лист бумаги в постоянного собеседника, которому Лиза изливала всю свою душу – мысли, чувства, планы, тревоги, оценки, она тем самым научилась разбираться в самой себе, тех потаенных мотивах своих поступков, которые ранее приписывала каким-то внешним влияниям. Отличавшаяся в первые восемнадцать лет своей жизни повышенной возбудимостью, смутными страхами, слепыми инстинктами, она с годами становилась все более рациональной, организованной, собранной, а значит, более сильной и подготовленной к противостоянию тем вызовам, которые ей в изобилии бросала жизнь.
Даже по прошествии времени, когда рядом с ней появились новые родные люди, навсегда избавившие ее от одиночества, общение с дневником оставалось важной частью ее интимной жизни. В майские же дни сорок пятого года эта страсть стала той спасительной соломинкой, которая уберегла Лизу, если и не от сумасшествия, то по крайней мере от непреходящей тоски, высасывающей все жизненные силы и обрекающей ее на безропотное подчинение окружающим обстоятельствам.
* * *
Вернувшись однажды из очередной поездки по городу, Лиза застала Чэн Госян в необычно расстроенном состоянии.
– Что-то случилось? – поинтересовалась она, больше из вежливости, чем из действительного интереса.
– А ты разве не знаешь? – удивленно посмотрела на нее хозяйка.
– А что я должна знать? – теперь удивилась уже Лиза.
– А ты, когда ездила по городу, разве не заметила, что он весь засыпан вот этим? – она достала из кармана фартука листовку и протянула девушке.
– Да, что-то такое было… – неуверенно протянула Лиза. – А что это? – она уселась на стул и стала читать.
Пробежав текст глазами сначала бегло и ничего по существу не поняв, она снова принялась за чтение, уже вдумываясь в каждое слово.
– И что это значит? – наконец растерянно произнесла она, подняв голову.
– Люди на рынке говорят, что скоро у нас начнется война, – смахнув с глаз слезу, ответила Чэн Госян.
– Какая война?! – Лиза отказывалась верить услышанному и написанному. – Она же где-то там идет… далеко…
– Была далеко, а теперь станет близко…
Лиза ушла в свою комнату, тяжело опустилась на кровать и погрузилась в раздумья. Она никогда не интересовалась политикой, которая была для нее чужим, неинтересным, никак не затрагивающим ее миром. Даже когда в семье иногда заходили разговоры о политике вообще и о войне в частности, Лиза оставалась равнодушной и не принимала в них участия. Отец в таких разговорах, оберегая покой своих женщин, неизменно убеждал их, что здесь, на Тайване, ни о чем беспокоиться не стоит. Война идет на чужих территориях, и чем бы она ни закончилась, благополучие семьи от этого не пострадает. Что на самом деле думал Сергей Иванович, ни жена, ни дочь не имели понятия. Слушая отца, Лиза легко себя убедила, что к ней все, связанное с войной, не может иметь никакого отношения. Ну и что, что кто-то где-то за что-то воюет? Какое ей до этого дело? У нее есть дом, семья, папа и мама, рядом с которыми всегда уютно, тепло, комфортно и никакой войны быть не может!.. Даже то, что на ее дом, на голову папы и мамы внезапно упала бомба,.. она первоначально расценила, как чудовищную случайность, порожденную слепым роком, который теперь удовлетворится содеянным и не будет и дальше ломать и без того такую хрупкую ее жизнь.
Прочитав же листовку и услышав комментарии к ней тетушки Чэн Госян, она поняла, что все ее надежды рассыпаются в прах. Року мало того, что он ее сделал сиротой, лишил всего, что составляло для нее хоть какую-то ценность, он решил и ее саму уничтожить, наслав смерть и разрушение на все, что ее окружало!.. Лиза сидела на кровати, обхватив голову, и бормотала: «Что же теперь делать… что же теперь делать?..» Вдруг пришла мысль: «Надо посоветоваться с тем, кто в этом разбирается, кто знает, что такое политика, что такое война… Он может подсказать, что делать в таком положении». Никого из тех, кто мог бы ей сейчас помочь, кроме Ясумото, она не знала. Значит, завтра, решила она, все другие дела побоку, и надо ехать в правление корпорации.
* * *
Утром, усевшись в коляску Пуи, Лиза распорядилась ехать туда, где он ранее никогда не бывал. Войдя в приемную главы филиала корпорации, обязанности которого временно исполнял Ясумото, она тепло поздоровалась с Луци Миси. Они с минуту пообщались на общие темы, после чего Лиза поинтересовалась, не сможет ли Ясумото уделить ей немного времени. Луци Миси вошла в кабинет начальника и через несколько мгновений, выйдя оттуда, пригласила девушку.
Оказавшись вновь в бывшем отцовском кабинете, который был ей хорошо знаком, Лиза обратила внимание, что в нем ничего не изменилось – новый хозяин решил все оставить по-старому. Поднявшийся навстречу из-за стола Ясумото с поклоном поприветствовал ее и предложил присесть на диван. Они сели рядом, и японец задал несколько приличествующих моменту вопросов о течении ее жизни в последнее время. Собираясь на встречу с ним, Лиза предполагала, что новое, обретенное им после смерти отца, положение добавит Ясумото больше внушительности и сановной холодности, однако увидела нечто иное: тот выглядел гораздо более растерянным и взволнованным, чем во время их последних встреч.
– Вы, Лиза-сан, наверное, зашли поинтересоваться результатами моих поисков вашего наследства? – первым приступил он к делу.
– Ну, этим тоже… – уклончиво отозвалась Лиза, – но не только…
– Я смог выяснить, что Сергей Иванович имел счет в банке «Сумитомо». О какой сумме идет речь, мне, естественно, не сообщили. Сказали, что все вопросы наследования будут решать только с вами. В хранилище этого же банка у вашего отца была зарезервирована ячейка. Но что в ней хранится, никто не знает. Может быть, именно там и находятся ценные бумаги. Но это опять-таки можете выяснить только вы, Лиза-сан.
– Спасибо вам огромное, Ясумото-сан! – горячо поблагодарила его девушка. – Вы так много для меня делаете.
– Не спешите благодарить, Лиза-сан, – смущенно проговорил японец. – Боюсь, у вас могут возникнуть большие проблемы с получением вашего наследства.
– Что вы имеете в виду?
– Как я и говорил вам во время нашего предыдущего разговора, поскольку Сергей Иванович завещания не оставил, должно пройти три месяца после его смерти, прежде чем банк сможет начать процедуру введения вас в права наследования. Значит, это произойдет не ранее третьего августа. Но ситуация складывается таким образом, что, боюсь, к этому времени на территории Тайваня вообще не останется никаких японских банков.
– То есть как это?.. – растерянно проговорила Лиза.
– На днях из Токио поступило распоряжение начать постепенное сворачивание промышленной и финансовой деятельности японских учреждений на острове. Так что ваши деньги вместе с банком будут перемещены в Японию. Они, скорее всего, не пропадут, но добраться до них будет очень непросто… Все это связано с радикально изменившейся военно-политической ситуацией в мире.
– Я, собственно, именно из-за этого к вам и пришла… – подхватила Лиза последние слова Ясумото и достала из сумочки листовку. – Мне вчера попало в руки вот это… И я решила посоветоваться с вами, как мне теперь быть и что делать…
– Я вас понимаю, Лиза-сан, – сокрушенно покивал головой японец. – Кто мог подумать, что после окончания войны в Европе обстановка здесь, у нас, начнет так быстро меняться. Хотя военные продолжают утверждать, что они сильны, как никогда, что никакого отступления ни в Китае, ни в других местах Тихоокеанского региона, где находится наша армия, не будет, руководители японской экономики – люди прагматичные, не любящие терять свои капиталы, и потому они уже заранее беспокоятся о том, как бы их сберечь. С этой целью они и сворачивают деятельность на оккупированных территориях и переносят ее на Японские острова, в метрополию… Можно подумать, что там их деньги окажутся в безопасности!.. – с сарказмом добавил он. – Когда союзники высадятся в самой Японии, бежать дальше будет некуда…
– А что будет здесь, в Тайхоку? – подала голос Лиза, совершенно ошеломленная словами Ясумото.
– А здесь вскоре начнутся беспорядки. Я так предполагаю, сначала поднимут голову недовольные нами тайваньцы, а через месяц-другой на остров начнутся атаки извне, со стороны американцев, англичан, китайцев.
– То есть начнется настоящая война?!
– Именно так.
– И чем все это закончится?
– Не хочу выглядеть в ваших глазах пораженцем, – замялся Ясумото, – но думаю, наши враги победят в этой войне. На остров придут китайцы с материка, или гоминьдановцы, или коммунисты, не имеет значения, и установят здесь свою власть. Ведь, в конце-то концов, Тайвань – это их земля… Цукахара мне говорил, что вы сняли дом в Ваньху. Это вы очень предусмотрительно поступили.
– Я ничего не предусматривала, – возразила Лиза. – Это случайно получилось.
– Ну значит, это счастливая случайность. Ваньху – китайский округ. Вот и затеряйтесь среди китайцев. Сейчас быть среди японцев – может оказаться опасным для жизни.
– Я со своей национальностью не смогу затеряться ни среди китайцев, ни среди японцев, – хмуро усмехнулась Лиза. – А что с вами будет? – поинтересовалась она.
– Ума не приложу… Вы, наверное, не знаете, что Тайвань – моя родина. Это мои родители с Хоккайдо, они переехали сюда после заключения Симоносекского договора. А я и все мои братья и сестры родились здесь. Как мы можем все нажитое бросить и переехать опять на родину предков в Хоккайдо? Кто нас там ждет, и что нас там ждет? Нищета… Мы на семейном совете решили: останемся здесь и отдадим себя на милость победителей. Я человек штатский, к войне не причастный, никого ни в чем не обидевший. Может быть, мои знания и опыт работы новым властям тоже пригодятся…
Лиза слушала Ясумото и понимала, что не только она растеряна, но и все вокруг. У людей рушился привычный мир, устоявшиеся отношения, налаженный быт, вместо всего этого надвигалось нечто непонятное и страшное, грозящее какими-то неожиданными и мучительными испытаниями, а может быть, даже и смертью.
Осознав, что и Ясумото, и вообще вся их корпорация уже больше ничем не смогут ей помочь, Лиза попрощалась с ним и Луци Миси и покинула здание правления. Терпеливо дожидавшийся ее возле входа Пуи радостно спросил:
– Ну что, теперь поедем по магазинам, сяодье Лиза?
– Нет, – отозвалась хмуро та, – магазины на сегодня отменяются. Едем домой.
* * *
Разговор с Ясумото поверг Лизу в новую депрессию. «Лучше бы не ездила, – говорила она себе. – Тогда бы оставалась хоть какая-то надежда. А так он своей прямотой разрушил все иллюзии… Сам в панике, и на окружающих ее сеет…»
Она снова неприкаянно бродила по дому и саду, задавая себе бесконечные вопросы: «Почему все несчастья валятся именно на меня?», «Что теперь делать?», «Как спасаться?», «Даже если меня не убьют во время военных действий на острове, как мне жить после окончания войны?»…
Только-только немного успокоившаяся от осознания, что у нее имеются некоторые материальные средства, которые не позволят ей бедствовать на протяжении достаточно длительного времени, она теперь, после посещения Ясумото, поняла, что все ее благополучие может мгновенно рухнуть. Наследства она, скорее всего, получить не сможет. А даже если бы и получила, кто знает, смогла ли бы им воспользоваться? Вскоре на Тайвань придут завоеватели, которые все в корне поменяют, перевернут всю налаженную жизнь верх дном и в том числе, скорее всего, превратят японские иены в никому не нужные бумажки... Конечно же, в первую очередь этот переворот ощутят на себе местные японцы, а также те тайваньцы, кто тесно сотрудничал с так называемыми оккупантами. Она, Лиза, разумеется, ни при чем… Но если узнают, чья она дочь, никто разбираться не будет…
И все-таки в психическом состоянии девушки сейчас проявилось нечто такое, что раньше ей было совершенно не присуще. После смерти родителей ее полностью затопила волна глухой апатии, бесконечной жалости к себе, тоски по отцу и матери, бесчисленных вопрошаний о причинах того, что с ней случилось, непонятно к кому обращенных. Ныне подобные настроения перемежались периодами, когда ее охватывало негодование, отчасти обоснованное, отчасти несправедливое, по отношению к тем, кого она считала виноватыми во всех своих бедах.
Воспоминания о разговоре с Ясумото будили у нее злость на японцев как таковых. «Ну что им надо было? – записывала она в дневник свои размышления. – Жаловались на нехватку “жизненного пространства”… Мало им было захваченного Тайваня и других островов? Разинули рот на Китай и другие территории на континенте! Да разве ж такой кусок можно проглотить? Вот и подавились… Сколько людей убили и чужих, и своих!.. Во имя чего? Во имя того, чтобы теперь на их землю пришли те, кого они хотели покорить, и забрали у них то, что они имели с самого начала?!..»
«Заманили нашу семью на этот остров. Убаюкали сытой жизнью. А теперь сами же ее и разрушили… Бегут с Тайваня, как крысы с корабля! Какая гадость! (это было самое грубое слово в лексиконе Лизы) Вместо того, чтобы защищаться самим и защищать тех, кого взяли под свое крыло, думают только о том, как спасти свои деньги и свою гадкую жизнь!..»
Не менее нелицеприятными были ее оценки и китайцев. Причем в них сочетались два противоположных чувства: с одной стороны, презрение к их слабости, а с другой, страх перед той дремлющей в них опасности, которую они могли принести с собой. Первое из этих чувств базировалось на осознании того, что, несмотря на огромное численное превосходство, китайцы уступили Тайвань японцам и терпели такое положение пятьдесят лет, почти восемь лет вели против них войну на континенте и не могли победить. Другое же чувство зародилось после слов Ясумото о том, что вскоре китайцы с континента появятся на острове. «Как он там говорил: гоминь… гоминь… – не запомнила это слово – или коммунисты установят здесь свою власть. Ну, с коммунистами ситуация более понятная. Сначала они выгнали папу и маму из России, а теперь придут сюда, чтобы расправиться и со мной!.. Это просто какой-то рок витает над нашей семьей: страдать от этой вездесущей безжалостной силы…»
«Что занесло нас, русских, в эту азиатскую мясорубку? Почему мы должны скитаться в поисках пристанища и находить его только среди чуждых нам по крови, по духу, по вере, по отношению к жизни людей? Неужели мы… я… – навсегда отрезанный ломоть от своей родины?» Никогда раньше Лиза не задумывалась о России, как о своей Родине. То ли потрясения психики породили такой выверт в сознании, то ли удивление, вызванное книгой о русском искусстве…
* * *
Три дня Лиза не выходила из дома. Пуи все равно с утра стоял у ворот. Когда Чэн Госян сообщала Лизе об этом, она выходила к мальчишке, давала ему немного мелочи и говорила, что сегодня никуда не поедет. Только на четвертый день она собралась с силами, приказала себе перестать хандрить и начать снова заниматься делом, иначе можно свихнуться…
Еще несколько дней Лиза, уже как-то автоматически, продолжала выполнять то, что запланировала. Ее домашняя библиотека по чуть-чуть пополнялась новинками. Последним для обследования она решила оставить свой «родной» округ – Ваньху. Зная, кто его населяет, она не строила никаких иллюзий в отношении того, что сможет найти здесь для себя что-нибудь подходящее. Но привычка делать любое дело добросовестно и доводить его до конца сработала и на этот раз. Пуи, сам живший в этом районе и прекрасно его знавший, без команды Лизы перевозил ее от одной книжной лавки к другой. Последним местом таких посещений стала лавка Ван Либяо.
Лиза вошла в помещение, какое-то время, остановившись у порога, привыкала к освещению, пока не увидела, что кроме нее в лавке присутствуют еще два человека: возле дальней стены за столом сидел пожилой мужчина, скорее всего, хозяин, который при ее появлении поднялся с места и направился навстречу, а слева возле стеллажей, рассматривая книги, спиной к ней стоял невероятно высокий мужчина, который так и не повернулся лицом за все время ее разговора с лавочником.
– Чем могу помочь, сяодье? – спросил хозяин, с нескрываемым любопытством рассматривая необычную гостью.
– Меня интересует все, что у вас есть на русском языке, – к удивлению Ван Либяо на совершенно чистом китайском языке ответила та. – В первую очередь меня интересует, нет ли у вас случайно учебника русского языка.
– О, уважаемая сяодье – русская?! К сожалению, должен тебя огорчить: в моей лавке никогда не продавалась литература на русском. Тебе бы надо посетить книжные магазины в центре города – там гораздо более обширный выбор.
– Благодарю за совет. Но все остальные магазины и лавки города я уже объездила. Ваша лавка была последняя в списке.
– Мне очень жаль, что я ничем не смог тебе помочь, – смущенно улыбнулся Ван Либяо и вдруг встрепенулся. – Хотя… ты знаешь, может быть, и я окажусь тебе полезен… В мою лавку иногда заходят люди, живущие в разных концах Тайхоку, так называемые библиофилы, то есть те, которые собирают частные библиотеки дома. В их собраниях можно обнаружить самые неожиданные вещи. Я могу поспрашивать, нет ли в их коллекциях что-нибудь на русском языке. Может быть, они захотят продать это или обменять на что-нибудь другое. Я узнаю их домашние адреса и, если ты будешь ко мне периодически захаживать, сообщу их тебе.
– Прекрасная идея! – обрадовалась Лиза. – Я буду вам очень благодарна за помощь.
Она попрощалась с хозяином и вышла на улицу. Через несколько секунд дверь в лавку снова хлопнула, и кто-то окликнул ее:
– Одну минуточку, сяодье!
Лиза обернулась и увидела перед собой того самого высокого мужчину, который только что рассматривал книги, и который оказался не мужчиной, а юношей-китайцем, чуть старше ее по возрасту.
– Что такое?! – Лиза ошеломленно смотрела на него: с ней впервые в жизни заговаривал молодой человек на улице…
– Я случайно услышал твой разговор с Ван Либяо. Как я понял, ты русская и ты занимаешься обучением русскому языку…
– И что дальше? – еле ворочая языком от смущения, поинтересовалась Лиза.
– Я хочу попросить тебя, чтоб ты стала учить меня русскому языку.
Лиза была совершенно сражена. Ее поразил и сам внешний вид незнакомца: необыкновенно высокого для китайца роста, выше ее самой – таких она раньше никогда не встречала, более того, считала, что таких и быть не может, – он говорил с ней, глядя прямо в глаза, совершенно уверенно и спокойно (хотя все-таки по некоторым еле уловимым признакам Лиза почувствовала, что он тоже волнуется, но очень умело это скрывает). Но еще больше ее поразило то, что он говорил. Какой-то странный китаец за тысячи километров от России останавливает ее посреди улицы в Тайхоку и просит ее, совершенно незнакомого ему человека, учить русскому языку!..
– Я не занимаюсь обучением русскому языку, – неожиданно для нее самой вдруг вырвалось у Лизы, и она уселась в коляску.
(Потом, уже дома, вспоминая этот разговор, она удивлялась, почему так ему ответила. Ведь она же мечтала именно этим и заниматься: учить людей русскому языку. Наверное, причина была в тех самых смутных страхах, которые ее всегда охватывали, когда ей доводилось сталкиваться с чем-то неожиданным, не вписывающимся в привычную колею течения жизни, а значит, грозящим возможной опасностью.)
– Ты не сомневайся, я буду хорошо платить за уроки, – попытался придержать педикеб юноша.
Хотя Лиза была ошеломлена и даже немного испугана, она все же не смогла сдержать своего любопытства:
– А зачем тебе это нужно?
– Я буду учиться в Москве! – все так же спокойно и уверенно произнес незнакомец. – А для этого мне нужно владеть русским языком.
– Учиться в Москве?!.. – Лиза на время лишилась дара речи и в каком-то немом изумлении смотрела на юношу, а потом, будто стряхивая с себя морок, наконец, выговорила: – Пуи! Домой!..
Глава 16. Куан Ли. Сопротивление
Утром следующего дня Ли проснулся необычно поздно. Причиной была не усталость, вызванная теми сложностями переправы на новое место жительства, которые им вместе с Сиро пришлось преодолеть, а совершенно прозаическая вещь – мягкая и уютная домашняя кровать, в какой Ли не спал уже много-много лет… Сон в ней оказал и на тело, и на психическое состояние поразительно расслабляющее воздействие: после пробуждения не хотелось ни двигаться, ни даже думать о чем-то. Открыв глаза, Ли какое-то время наблюдал за игрой солнечных зайчиков на стене, наслаждаясь покоем и умиротворяющим действием окружающей обстановки.
Потом он вдруг вспомнил, что японец вчера перед сном чувствовал себя далеко не лучшим образом, а за ночь ни разу не побеспокоил его. Как там дела у него сейчас? Ли, стараясь не издавать лишнего шума, поднялся с кровати, вышел в гостиную, перещупал свою одежду – за ночь все совершенно высохло. Одевшись, он проверил одежду и Сиро – то же самое. Высох даже окровавленный китель, на котором образовался засохший панцирь красного цвета. Придется выстирать, подумал Ли, откладывая его в сторону. Остальные вещи «напарника» он собрал в охапку и, тихо ступая босыми ногами, занес в его спальню. Тот еще спал и, хотя лицо его было влажным от испарины, дышал довольно ровно и глубоко. «Пусть спит, сколько захочет, – решил Ли. – Для него сон теперь – снова лучшее лекарство. А я пока пойду и займусь другими делами».
В углу кухни он еще при ее первом осмотре заметил жестяную лохань. Вытащив ее во двор, он бросил на дно китель и заполнил посудину водой из большой железной бочки, изначально предназначенной для перевозки керосина, а теперь стоящей за домом и используемой для сбора дождевой воды, в которой местные жители стирали белье. Ли попробовал ее на вкус: вполне можно пить – он и не такое пил на фронте… Но все-таки решил последовать совету тетушки Ляо, которая сказала ему, что жители улицы берут воду для питья и приготовления пищи из колодца, расположенного в тридцати метрах от дома. Ли взял на кухне два пустых ведра и сходил к колодцу. Он никого не встретил из соседей: время было уже достаточно позднее, и значит все, кто хотел запастись водой, сделали это раньше него.
Вернувшись назад, Ли решил заняться приготовлением завтрака. Притащив из сарая ворох дров, он разжег печь и поставил на нее разогреваться чугунок мяса с рисом, оставшегося из их с Сиро «меню» еще в пещере, и чайник. Из закупленных вчера на «Речной» продуктов он наметил после завтрака приготовить несколько несложных блюд, которые можно хранить в подвале, а при необходимости доставать их оттуда и просто разогревать, не теряя каждый раз времени на их приготовление. Он сознавал, что нарушает тем самым старые традиции национальной кухни, которые требовали вкушать пищу, приготовленную непосредственно перед едой, но оправдывал себя тем, что находится почти в полуфронтовых условиях, и поэтому сейчас не до «пищеварительных церемоний»…
– Ли, – услышал он призыв Сиро, – ты не мог бы ко мне подойти?
Войдя в спальню японца, он застал его сидящим на кровати.
– Зачем ты встал? Тебе лучше лежать. Я приготовлю завтрак и принесу его сюда.
– Мне надо… по нужде, – смущенно отозвался Сиро. – Помоги мне одеться и обуться.
– Давай наденем брюки и нательную рубашку. Ботинки надевать не стоит. Я тут нашел соломенные сандалии, от хозяина остались, для передвижения по дому вполне подойдут.
Ли помог японцу одеться и спросил:
– Тебя проводить, куда надо, или сам дойдешь?
– Дойду.
– Во дворе повернешь налево. За сараем то, что тебе нужно.
Ли вышел снова на кухню, чтобы снять с плиты готовую еду. Разложив все по тарелкам и заварив чай, он накрыл стол для завтрака в гостиной – забытая «роскошь» домашнего приема пищи…
Сиро вернулся в дом, и видно было, что он успел ополоснуться в кадке с водой. С удовольствием увидев накрытый стол, он уселся на один из стульев, сказав:
– Не хочу есть лежа. Хочется снова почувствовать себя в нормальных человеческих условиях.
– Понимаю тебя, сэнсэй. Сам такой.
Они принялись за еду, продолжая неспешный разговор.
– После завтрака я сделаю тебе укол. День-два надо будет снова применить усиленное лечение. А то из-за нашего вчерашнего приключения мы опять вернулись туда, откуда начали.
– Так я же засну. Как же занятия языком?
– Ничего. Придется сделать небольшой перерыв, – успокоил его Ли и перевел разговор на другое. – Осмотрелся во дворе?
– Да… Жить можно.
– Я думаю, тебе нужно пока пореже показываться на улице. Я имею в виду в дневное время. Когда стемнеет, можешь быть на воздухе сколько угодно. Днем соседи обязательно заметят, что в доме появились новые жильцы. Кто знает, не захочет ли кто-нибудь из них донести на нас в полицию… Вот когда мы раздобудем документы, можно будет чувствовать себя более спокойно.
– А мы сможем раздобыть документы?! – Сиро от удивления перестал есть.
– Я над этим работаю, – невозмутимо заявил Ли.
– А как ты сам не боишься ходить по городу без документов?
– Ну, во-первых, у меня кое-какие документы есть, – и не отвечая на недоверчивый взгляд Сиро, Ли продолжил, – и до вчерашнего дня ими вполне можно было пользоваться. Но теперь это стало рискованно. Надо, как я уже сказал, доставать настоящие документы, чтобы ни полиция, ни военные не могли придраться.
– Ты сегодня опять пойдешь куда-то?
– Разумеется. Надо купить тебе новую упаковку лекарства для уколов, старая уже заканчивается. Да и другие дела также имеются. Я перед уходом приготовлю несколько блюд, чтоб у нас был запас еды. Я обнаружил у нас в кухне подвал, где очень холодно, и можно хранить пищу достаточно долгое время. Ты, наверное, господин профессор, привык питаться изысканными блюдами. Но придется тебе потерпеть и привыкать к тому, что умею готовить я. Вот поправишься, начнешь сам себе готовить деликатесы.
– Благодаря тебе, – улыбнулся Сиро, – я начинаю привыкать к таким вещам, о которых раньше и подумать не мог. А кроме того: я готовить вообще не умею, и потому буду привыкать к твоей кухне… Между прочим, я где-то слышал, что самый заурядный повар-китаец более искусен в своем деле, чем повар-японец из самого дорого ресторана. Вот и проверю это на практике…
Они закончили завтрак. Сиро улегся в постель, ожидая, пока Ли сделает ему укол. Покончив с лечебными процедурами, Ли ушел на кухню и, наточив на наждачном бруске все ножи, начал готовить еду. Заняло это у него около двух часов. Опытный повар справился бы с этим гораздо быстрее, но Ли и не хотел торопиться: ему почему-то было очень приятно заниматься таким мирным делом, как приготовление пищи – вспомнился дом, мама, хлопочущая возле плиты. Неделю назад был праздник начала лета, мама бы сделала сладкие пирожки из клейкого риса… У Ли защемило в груди – четыре года он не был дома… Как там мама, дед, братья, сестра, живы ли?..
* * *
Закончив с приготовлением еды и убедившись, что Сиро спокойно спит, он оделся и отправился в округ Чжунчжэн проводить его обследование. По уже сложившейся практике он систематически обходил все улицы округа, иногда сверяясь с картой, но главный интерес для него представляло упоминание Бао Ю, что где-то здесь должна находиться зенитная батарея. Ли рассчитывал, что, тщательно изучая территорию района, он неизбежно наткнется и на его основную «достопримечательность». Как и во все предшествующие дни походов по городу, с ним не происходило никаких неприятностей, он не встречал никаких препон, прежде всего в виде встреч с патрулями, даже полицейскими (как Ли узнал позднее, пешие полицейские патрули курсировали по основным улицам округов только в ночное время).
Его благодушное настроение мигом улетучилось, когда он оказался на третьем участке Чжунчжэна. Идя по одной из улиц, Ли еще издалека увидел направляющийся в его сторону военный патруль из трех человек – двух солдат с винтовками и их начальником – то ли сержантом, то ли унтер-офицером, на таком расстоянии установить точно было трудно. Интуиция подсказала Ли, что он оказался там, где ему было нужно: патруль явно должен был препятствовать проникновению гражданских лиц в зону военного объекта.
Чтобы избежать нежеланной для него встречи, Ли свернул в ближайший переулок и вышел на параллельную улицу. Он решил продвинуться к цели своих поисков как можно ближе, перемещаясь уже не посредине улицы, а вдоль оград домов. Ему удалось пройти улицу почти до самого конца. Он уже видел впереди свободное от строений пространство и даже блестящую на солнце змейку реки Синьдянь; это означало, что он достиг окраины города. И вдруг из-за угла последнего дома, видимо, не жилого, а связанного с какой-то производственной деятельностью, появился еще один патруль. Каким-то чудом Ли успел вовремя среагировать и перепрыгнуть через ограду огорода, мимо которого он шел, и затаиться там. Сдерживая дыхание, он ожидал приближения шагов солдат, но все было тихо. Переждав несколько минут, Ли поднял голову над оградой и убедился, что опасность миновала: похоже, заданием этого патруля было хождение не по улицам жилого сектора, а по периметру самого охраняемого объекта.
Он понял, что в дневное время подобраться к нему совершенно нереально. Сохраняя пока достаточно мягкий режим контроля над гражданской частью города, военное командование и муниципальная администрация позаботились о куда более серьезной охране армейских объектов. Придется повторить попытку осмотра территории, прилегающей к зенитной батарее, ночью, решил Ли. И неплохо бы привлечь к этому делу Бао Ю – он парень шустрый и глазастый, к тому же на местности ориентируется гораздо лучше него, во всяком случае, в этом районе.
Перепрыгнув снова через забор, Ли быстро направился в сторону Ваньху. Поскольку время уже было далеко за полдень, и торговля на вещевом рынке, наверняка, закончилась, Кошку он намеревался найти дома. Добравшись до адреса, указанного ему мальчишкой, Ли постучал в дверь. Через мгновение из нее показалась девчушка лет десяти-одиннадцати и, открыв рот, удивленными распахнутыми глазами уставилась на него, не говоря ни слова. Ли, догадавшийся, какие мысли мечутся у нее в голове, улыбнулся и попросил позвать брата. Она также молча убежала куда-то вглубь дома, и оттуда раздался ее звонкий голосок:
– Ю! Там к тебе какой-то великан пришел!
Кошка появился, улыбаясь, на пороге, и Ли предложил ему выйти во двор для разговора. Он вкратце рассказал мальчишке о своей неудачной попытке подобраться к батарее и предложил сегодня, как стемнеет, попробовать сделать это уже вдвоем. Ю с готовностью согласился, и они расстались, оговорив время и место встречи.
* * *
Пройдя на «Речную», Ли зашел в ту аптеку, где уже приобретал медикаменты, и купил новую упаковку лекарства для уколов. Добравшись домой, он застал Сиро не только проснувшимся, но и достаточно бодрым: лежа в постели тот читал купленные Ли рассказы Лу Синя.
– Я вижу, тебе легче? – спросил Ли.
– Да. Температура спала, болей практически нет.
– А я вот тебе еще лекарство принес, – Ли показал свою покупку и, меняя тему разговора, поинтересовался: – Ты, я смотрю, нашел, чем бороться со скукой?
– Да. Давненько я Лу Синя не читал. А с некоторыми рассказами из этой книги вообще не знаком. Кстати, нашел здесь у него одну фразу. Вот лежу, обдумываю ее.
– И что же это за фраза?
Сиро полистал книгу, нашел нужную страницу и прочитал:
«В войне между так называемыми духами небесными и дьяволами обе стороны сражаются не за право управлять небесами, но за право управлять адом. Поэтому, независимо от того, кто побеждает, ад все равно остается адом».
– И что тебя в этой фразе задело?
– Да я вспомнил наш с тобой разговор. Ты говорил, что у вас, коммунистов, непримиримые противоречия с чанкайшистами. А ведь они, хоть и националисты, тоже социалисты, как и вы…
– Мы – коммунисты! – резко поправил его Ли.
– Да, конечно. Но и вы считаете, и они точно так же считают своим идейным отцом Сунь Ятсена… Вы говорите, что вы правы, а они заявляют, что они правы… Вы хотите установить народную власть, но ведь они, насколько мне известно, тоже этого хотят.
– Да, говорят они красиво, – зло усмехнулся Ли. – Только в нашем понимании народ – это крестьяне и рабочие, а в их понимании народ – это все китайцы, в том числе помещики и буржуазия, торговцы и монахи. Такому народу мы служить не хотим!
– Возможно, ты прав… Только вот государственная власть, за которую и вы боретесь, и они, – точно не рай небесный, а, как говорит Лу Синь, ад… Вся история человечества в этом убеждает. И вот когда вы победите в вашей революции – а я действительно начинаю верить, что вы в ней победите, – сможете ли вы остаться ангелами, какими сейчас себя представляете, или превратитесь в демонов?!
– Ну, ангелами, сэнсэй, мы и сейчас себя не называем, а вот насчет превращения в демонов… – Ли на какое-то время замолчал, задумавшись, а потом неуверенно произнес, – поживем – увидим… – и тут же более решительно добавил: – Тебе, конечно, трудно представить, что власть может на самом деле служить народу, но я в это верю!
– «Блажен, кто верует…», – задумчиво отозвался Сиро и тут же встрепенулся. – Ты обещал мне показать книгу на японском языке, которую купил.
– Ах, да, – Ли вышел в гостиную, достал из комода книгу и вручил ее японцу.
– Вот это да! – воскликнул Сиро. – Но это же не «Сто стихотворений».
– Этой книги не было вчера. Хозяин лавки пообещал мне достать ее на днях. А пока предложил эту. А что, что-то не так?
– Да, нет, все так, – улыбнулся Сиро. – Только ведь это эротические танки Рубоко Шо «Ночи Комати, или Время Цикад».
– Что такое «эротические»? – недоуменно посмотрел на него Ли.
«Так и есть, – подумал Сиро, – как я и предполагал, он совершенно неискушен в вопросах любви», – а вслух сказал:
– Слово «эротические» происходит от имени греческого бога любви Эрота. Эротикой называется искусство телесной любви. Так что мы с тобой, читая эту книгу, одним камнем двух птиц убьем, как говорит японская пословица: и язык выучим, и искусство любви освоим!..
Кровь бросилась Ли в лицо, и он пробормотал:
– Ну старик! Теперь понятно, чего он ухмылялся, когда продавал мне книгу.
– Ты не сердись на него, – опять улыбнулся Сиро. – Книга-то очень редкая. Я об этом авторе когда-то слышал, причем не в Японии, а в Китае, а вот видеть его произведения никогда не доводилось. Рубоко Шо жил, насколько мне известно, почти тысячу лет назад. В Японии его стихи никогда не издавались. Поэтому я ума не приложу, как здесь, на Тайване, их смогли найти!..
Ли постарался взять себя в руки и с деланной невозмутимостью заявил:
– Ну, раз для изучения языка не имеет значения, чьи именно стихи, будем использовать эти, пока нет других. Кстати, почему все-таки стихи лучше, чем проза?
– Да нет, проза ничуть не хуже. Просто стихи помогают получить дополнительное представление о, так сказать, душевной организации того народа, язык которого ты изучаешь. Конфуций называл танки «верным зеркалом народных нравов». Мне нравится мысль великого немецкого поэта и прозаика, ученого и философа Гёте. Он говорил: «Я привык претворять в образы, в поэзию все, что меня радует, печалит и мучит. Все мои произведения – фрагменты одной большой исповеди». Когда понимаешь, какие чувства испытывает человек, с которым ты общаешься, получаешь гораздо более глубокое знание не только о том, о чем он говорит, но и о нем самом. Так мы будем сейчас заниматься?
– Нет. У меня другие планы.
– Могу я спросить – какие?
– Нет, не можешь. Как говорил Конфуций, «когда пути неодинаковы, не составляют совместных планов». Поэтому мы сейчас поедим, потом я сделаю тебе укол и уйду по своим делам.
Ли разжег печь, подогрел обед и заодно прокипятил шприц. Пока они обедали, а потом Ли делал укол, на улице начало темнеть. То, что Ли намеревался сделать сегодня, он считал почти боевой операцией, во время которой могло случиться все, что угодно, и значит, экипировка должна быть соответствующей. Помимо фонарика он взял с собой кортик, кольт и запасную обойму к нему. Сидя за столом и проверяя готовность оружия, он передернул затвор пистолета.
В это время из комнаты раздался голос Сиро, который, оказывается, еще не спал:
– Предстоит горячее дело?
– Не исключено.
– Постарайся вернуться живым.
– Постараюсь.
Эти слова стали со временем традиционными, их они произносили каждый раз, когда Ли уходил на очередную операцию.
* * *
Он встретился с Бао Ю в условленном месте, когда стало уже совсем темно. Не пользуясь фонариками, а рассчитывая только на свое умение ориентироваться на местности в темноте, они быстро продвигались в нужном направлении, и по дороге Ли объяснял, зачем они туда вообще идут, и что конкретно должны будут сделать:
– Из всех армейских и флотских частей, о которых ты мне вчера рассказал, наибольшее значение на данный момент имеют аэродром и зенитные батареи. Именно они наносят реальный ущерб китайской армии и ее союзнику – американцам. Потому что летчики летают на материк бомбить китайские позиции, а зенитчики обстреливают и иногда сбивают американские самолеты, которые бомбардируют город. Если нанести хоть какой-то вред этим частям, это уже будет немалым вкладом в борьбу с врагом. Наша сегодняшняя задача – разведка. Необходимо, по возможности, как можно ближе, подобраться к той территории, где расположен зенитный дивизион, и попытаться найти слабые места в его охране со стороны города. Если мы сможем найти такие места, то со временем попытаемся проникнуть туда, где стоят орудия или хранятся боеприпасы, которые и нужно выводить из строя.
Слушавший его внимательно Ю не удержался от восхищенного замечания:
– Ты так говоришь, как будто всю жизнь воевал, а не воровал!
– Ну, меня ведь готовили в отряде, когда отправляли на это задание… – сочинял дальше свою «легенду» Ли.
– А как можно нанести ущерб орудиям или боеприпасам голыми руками? У нас ведь нет никакого оружия, – высказал Ю резонное сомнение.
– Конечно, самый лучший вариант – взорвать их. Но ты прав: сегодня у нас такой возможности нет. Однако я не исключаю, что со временем она появится, и мы сможем раздобыть взрывчатку. Это, во-первых. Во-вторых, есть и другой вариант, он хуже первого, но тоже может сработать. Дело в том, что орудия – и зенитные, и артиллерийские – можно вывести из строя, даже не взрывая их, а просто портя некоторые их детали. И это под силу даже голым рукам.
Они без каких-либо происшествий добрались до того места в конце улицы, на которой днем был Ли, и от которой начинался пустырь, тянувшийся до реки и использованный японцами для размещения зенитной батареи. Днем патруль помешал Ли осмотреть всю эту местность, и поэтому сейчас он решил для начала восполнить этот пробел. По небу гуляли облака, которые то открывали луну, то прятали ее. Пользуясь периодами, когда луна освещала местность, Ли и Ю составили себе представление о том, как выглядит интересующий их объект. Первое, что стало понятно: вся воинская часть со всеми ее подразделениями, вооружением, складами, помещениями для личного состава и т.д. была спрятана от посторонних глаз за трехметровым деревянным забором в виде двухсотметровой дуги, упирающейся концами в реку. В середине дуги были расположены ворота с КПП, а на концах дуги, возле реки, стояли пулеметные вышки.
Во время осмотра объекта Ли обратил также внимание, как в западной стороне, приблизительно на расстоянии полукилометра от них движется грузовой состав, паровоз которого, въезжая на железнодорожный мост через реку, издал протяжный гудок. И Ли понял, что главное предназначение этой зенитной батареи не столько прикрытие южной границы города в целом, сколько защита именно этого моста. А ведь есть еще и автомобильный мост. В случае их потери вследствие бомбардировки Тайхоку лишится транспортного сообщения с остальной территорией острова.
– Вот это да! – тихо воскликнул молчавший до сих пор Ю. – Да здесь, прежде чем орудия взрывать, сначала эту Великую Китайскую стену взорвать придется!..
– Да, хорошо окопались, – согласился Ли. – Но ты сразу не пугайся. Это она, может быть, издалека такая неприступная. А если поближе посмотреть, то, вполне возможно, все и не так страшно… Давай дождемся, когда луну закроет большая туча, подойдем и полюбуемся на эту ограду вблизи.
Они прижались спинами к стене дома и стали ждать нужного момента, поминутно взглядывая на небо. Вот одна из туч стала приближаться к луне, и они решили, что пора начать движение. Они уже считали секунды, как вдруг вечернюю тишину разорвал звук выстрела… За ним еще один и потом крик на японском:
– Стой! Буду стрелять на поражение!
Ли и Ю ничего не могли рассмотреть в наступившей темноте. Снова раздались выстрелы, причем казалось, что они направлены в разные стороны. Ю затормошил Ли:
– Давай делать ноги! А то и нас сейчас пристрелят!
– Погоди! Может, это те, кого я ищу. И им может понадобиться моя помощь.
– Чем ты можешь им помочь без оружия?
– У меня есть оружие. А вот ты действительно беги домой. Нечего тебе здесь подставляться. Если все сегодня обойдется, я завтра тебя найду.
– Нет! – запальчиво заявил Бао Ю. – Я тебя одного не оставлю!
Ли порадовался, что не ошибся в мальчишке: хоть и мал, но отчаянный и преданный; из него со временем может хороший боец получиться.
– Ладно, оставайся, – с улыбкой согласился он. – Только стань за мной и прижмись к стене. Если что, я прикрою.
Ли высунул голову из-за угла дома и, напрягая глаза, пытался рассмотреть хоть что-нибудь из той драмы, которая разворачивалась на пустыре. В это время раздался очередной выстрел, и над головой Ли просвистела пуля. Это значило, что тот, в кого стреляли, бежал в его сторону. Через несколько секунд Ли услышал тяжелое дыхание мчащегося к дому человека, за которым на некотором расстоянии, цокая подковками ботинок, несся его преследователь. Дождавшись, когда беглец поравнялся с ним, Ли в одно мгновение правой рукой закрыл ему рот, а левой обхватил за грудь и затащил за угол (краешком сознания он уловил, что грудь у незнакомца какая-то не такая… но размышлять об этом времени не было).
– Молчи! – сказал он беглецу на ухо. – Я друг… Я помогу тебе.
Оттолкнув человека туда, где уже, съежившись от напряженного ожидания, стоял Кошка, Ли выхватил из-за пояса брюк кортик и, выставив его на высоте полтора метра, замер, прижавшись к стене. В это время луна стала снова проглядывать сквозь тучу, местность осветилась расплывчатым бело-желтым маревом. Через несколько секунд Ли услышал совсем рядом дыхание преследователя и, как только тот вынырнул из-за угла, нанес ему резкий удар в горло… Клинок вошел в тело по рукоятку, и солдат, издав задушенный хрип, на мгновение застыл на месте, выронил из рук винтовку, а затем, как подкошенный, рухнул на землю. Ли успел выдернуть кортик из горла и резко отклониться в сторону, чтобы на него не попала кровь, фонтанчиком ударившая из сонной артерии…
Наклонившись к поверженному противнику, он несколько раз провел кортиком по его брюкам, чтобы вытереть кровь, подобрал с земли винтовку и, повернувшись к тем двоим, что, замерев от ужаса, стояли за его спиной, коротко приказал:
– А теперь бежим что есть духу!
* * *
Первым опомнился Ю, за ним незнакомец. Они побежали по улице подальше от страшного места. Ли тем временем опустил винтовку в траву за ограду того огорода, в котором он днем прятался от патруля, и припустил вслед за ними. Минут пять все они буквально летели по улицам и переулкам Чжунчжэна, следуя за Кошкой, который петлял, как удирающий от погони заяц, пока, наконец, Ли, понявший, что никакое преследование им уже не грозит, не крикнул беглецам:
– Стойте! Можно передохнуть. Нас уже никто не догонит.
Они остановились в каком-то сумрачном тихом переулке и некоторое время молча восстанавливали дыхание. Бао Ю, наиболее привычный к таким «забегам», раньше других пришел в себя и, обращаясь к Ли, то ли спросил, то ли уточнил то, что произошло несколько минут тому назад:
– Ты его убил?! Ты его насадил на нож, как цыпленка на вертел!..
– Да, Кошка, – согласился Ли, не совсем пока понимая, какие чувства испытал мальчишка при виде того, что произошло, – я его убил. Убил ножом, а не застрелил, потому что так требовали обстоятельства. Из-за того, что все было сделано по-тихому, нам удалось уйти.
– А можно было его не убивать, а просто оглушить? – в первый раз подал голос и незнакомец.
Удивленный этим голосом, Ли достал из кармана фонарик и, включив его, направил в лицо собеседнику.
– Ну и ну! – проговорил он изумленно. – Так ты девушка?!.. То-то мне странным показалось… – он не закончил фразы и выключил фонарик.
Потом через мгновение вдруг снова включил его и опять осветил лицо девушки:
– Постой! А ведь я тебя знаю, – с еще большим удивлением заявил Ли. – Ты дочь доктора Цинь Гу!
– Да, – испуганно призналась девушка. – А кто ты? Освети свое лицо.
Ли направил фонарик на себя.
– И я тебя тоже узнаю, – проговорила Цинь со странными модуляциями в голосе. – Ты тот таинственный незнакомец, который дней десять тому назад водил моего отца к какому-то еще более таинственному пациенту.
– Да, это я, – признался Ли и погасил фонарик. – А что, отец тебе все рассказал?
– Да. У нас друг от друга секретов нет.
– Но я надеюсь, посторонним вы этот секрет не открывали?
– Об этом можешь не волноваться.
– Тогда все в порядке, – с удовлетворением отметил Ли. – Ладно, сяодье Цинь, о том, что ты делала на пустыре возле зенитной батареи, мы поговорим позже. А пока я отвечу на твой вопрос, можно ли было того солдата не убивать… Наверное, можно было. Но… если ты та, о ком я думаю, то должна понимать: воевать, не убивая врагов, нельзя. Каждый убитый враг – это спасенный твой товарищ по борьбе! Если ты не можешь этого понять или принять, не лезь в мужские дела и займись чем-нибудь дома, по хозяйству…
– А где винтовка солдата? – вмешался в разговор Ю, недовольный тем, что Ли уделяет столько внимания какой-то «девчонке», место которой у печи…
– Я ее спрятал. Может быть, когда-нибудь пригодится.
– А почему не взял с собой. Нам ведь оружие нужно.
– Винтовка – не самое подходящее оружие для подпольщика – слишком громоздкое. Нам больше пригодятся пистолеты.
– Так вы подпольщики! – с видимым облегчением снова вклинилась в разговор Цинь.
– Можно сказать и так, – согласился Ли. – Только мы совсем недавно приступили к этому делу. И искали, кто еще в городе связан с антияпонским Сопротивлением. Как я догадываюсь, ты тоже являешься членом этого Сопротивления.
– Да, ты прав.
– Я не буду тебя спрашивать, кто вы такие, сколько вас и чем вы занимаетесь. Мы слишком плохо знаем друг друга, и поэтому нужно быть предельно осторожными. Иначе и моргнуть не успеем, как окажемся в застенках контрразведки. Скажи мне только одно: что ты делала возле зенитной батареи?
– Мы с еще одним членом нашей подпольной группы расклеивали листовки на ограде батареи.
– Так ты была не одна? А где же твой напарник?
– Когда нас заметил патруль и поднял тревогу, мы с моим товарищем решили разделиться и бежать в разные стороны, чтобы солдатам было труднее нас ловить. За мной побежал один человек, а за ним двое. И я не знаю, удалось ли ему убежать, – девушка горестно вздохнула.
– Будем надеяться, что ему повезло, – посочувствовал ей Ли. – А какие листовки вы развешивали? Те, что американцы разбрасывали над городом?
– Нет, мы написали свои. В них мы обращаемся к солдатам с призывом включиться в борьбу с японцами и вредить им всеми возможными способами.
– Вы что, с ума сошли!? – не веря своим ушам, воскликнул Ли. – Вы надеетесь своими призывами сагитировать японских солдат выступить против своего командования? Да они все фанатики и никогда не нарушат присягу!
– При чем здесь японцы? – в свою очередь удивилась Цинь. – Мы обращаемся не к японским солдатам, а к тайваньцам. Ты разве не знаешь, что во всех воинских частях, находящихся на острове, значительная доля личного состава – местные жители, которых японцы призвали на службу. Например, в пехотном полку, который находится в Датуне, тайваньцев более семидесяти процентов. Вот именно к ним мы и обращаемся.
– Ах вот оно что! – проговорил Ли и на время замолчал, задумавшись.
До него дошло, что он не принял в расчет одну очень важную особенность положения вещей на Тайване, с которой ему раньше никогда не приходилось сталкиваться на материке. Присутствие здесь рядом с японцами китайцев, допущенных как к гражданской, так и к военной службе, создает очень благоприятные возможности для организации антияпонского Сопротивления. Даже если тех, кто не просто ненавидит японцев, а готов с ними воевать, немного, все равно они есть. И если их найти и привлечь к борьбе, можно очень многого добиться!..
– Это вы очень хорошее дело затеяли, – наконец произнес Ли, – я бы сказал, очень перспективное. Я, конечно, не знаю всех ваших возможностей, но на всякий случай хотел бы вам посоветовать одну вещь. То, что вы разбрасываете, расклеиваете листовки – это хорошо. Но в этом случае вы не можете знать наверняка, дойдут ли ваши призывы до нужного адресата. Прочитает ли ее тот, кто потом захочет вам помогать, или тот, кто сходит с ней, извиняюсь за выражение, в уборную… Если вы местные жители и хорошо знаете китайцев, которых японцы призвали или на военную службу, или используют в гражданских учреждениях, и вы предполагаете, что они могут стать вашими помощниками, с ними нужно работать целенаправленно: говорить с ними, агитировать, направлять их работу в интересах вашей борьбы.
– А у тебя, я вижу, есть определенный опыт такой работы, – удивленно произнесла Цинь. – Мы, к слову, в нашей группе уже об этом думали и даже кое-что начали делать.
– Ну вот и хорошо. А теперь давайте двигаться по домам. А то не хватало еще после всего случившегося снова попасть в руки патрулям.
Они двинулись в сторону Ваньху. Каждый при этом размышлял о том, что только что было сказано. Ли гонял в голове мысли, порожденные новыми открывшимися возможностями в организации борьбы с японцами в городе. И вдруг ему в голову пришла идея… Ведь заключенных их лагеря, в котором он сидел, везли сюда, на остров, для того, чтобы использовать при постройке оборонительных сооружений. Все пленные погибли во время катастрофы. Но это ведь не значит, что японцы должны были отказаться от намерения осуществить задуманное. Вслед за погибшим конвоем они, наверняка, пригнали сюда следующий – недостатка лагерей военнопленных у них нет. Значит, где-то в городе или его окрестностях есть лагерь военнопленных…
– Кто-нибудь из вас знает, – обратился он к своим попутчикам, – где в городе расположен лагерь военнопленных?
– Я не знаю, – отозвался Бао Ю.
– Я тоже, – сказала Цинь. – А зачем он тебе нужен?
– Мне только что в голову пришла идея. Где-то в городе или его ближайших окрестностях находится лагерь военнопленных, которых доставили с материка. Это я знаю точно. Если мы сможем организовать побег хотя бы части заключенных из этого лагеря, переправим их в горы, раздобудем для них оружие, то тем самым сформируем очень серьезное боевое подразделение. Эти заключенные – совсем не то, что ваши «любители-подпольщики»! Извини, конечно, за прямоту… Эти люди имеют большой опыт участия в войне, они владеют любым оружием, они ненавидят японцев так, как никто другой! Даже если б мы их просто спасли, освободив из лагеря, это было бы замечательно. Но если мы создадим из них боевой партизанский отряд, польза для нашей общей борьбы будет огромная!..
– Ты действительно мыслишь, как военный стратег! – восхищенно заявила Цинь. – Кто ты такой на самом деле?
– Со временем узнаешь, когда мы познакомимся поближе.
* * *
Они добрались до четвертого участка Ваньху, где жил Бао Ю, и тот стал прощаться. Ли попросил девушку немного подождать его, а сам отвел мальчишку в сторону.
– Значит так, Ю, – приобнял он его за плечи. – Я сегодня убедился, что ты парень бесстрашный, и тебе можно доверять. Поэтому я тебя назначаю командиром над твоими друзьями. Ваша группа будет теперь группой разведки. Обо мне им пока ничего не рассказывай. Просто скажи, что познакомился с людьми из Сопротивления, и что они дали тебе боевое задание. А задание будет таким: найти лагерь военнопленных. Разделите на сектора окраины города – а лагерь может быть только на окраинах – и ищите. Это, конечно, займет не один день. Но это неважно. Ищите, пока не найдете. А я через несколько дней наведаюсь к тебе, и ты доложишь мне результаты поисков. Все, беги домой.
Вернувшись к ожидавшей его Цинь, Ли сказал:
– Давай я провожу тебя домой. Во-первых, мне так спокойней будет. А во-вторых, мне надо поговорить с твоим отцом.
– А отец-то тебе зачем? – встревожено поинтересовалась девушка.
– Ничего опасного для него. Всего лишь хотел пригласить его осмотреть больного.
– Того самого японца?
– Да.
– А кто он такой? И почему ты так о нем заботишься?
– Тебя как зовут? – улыбаясь, спросил Ли.
– Юинь.
– А меня Ли… Так вот, сяодье Юинь, много знать опасно. Как я уже говорил уважаемому Цинь Гу, меньше знаешь – меньше расскажешь. Придет время, ты все узнаешь.
Девушка фыркнула, но не стала возражать, и они отправились на «Речную» к ее дому. Когда они вошли в прихожую, со второго этажа квартиры раздался возглас:
– Юинь, это ты?
– Да, папа, – отозвалась девушка.
Раздались звуки шагов сходящего по лестнице человека, и перед Ли и Юинь появился доктор Цинь.
– Ну, нако… – начал он и тут же осекся, увидев, кто стоит рядом с дочерью. – О, Небо! Опять ты…
– Не волнуйся, папа! – поспешила успокоить его Юинь. – Это наш друг. Он сегодня спас мне жизнь!
– Ваша дочь преувеличивает, уважаемый доктор Цинь, – возразил ей Ли. – Все было совсем не так опасно.
– Может быть, было и не так опасно, – подхватила его слова девушка, – но риск был очень серьезный.
– По-моему, вы оба пытаетесь меня обмануть! – заявил доктор. – Что тебе на этот раз угодно, юноша?
– Уважаемый Цинь! Я хотел вас попросить провести повторный осмотр известного вам пациента.
– Что?! Опять ночной поход в пещеру?!
– Нет, что вы… Теперь все намного проще. Мы живем на втором участке вашего округа в доме № 351. Так что вы можете придти к нам днем, в любое удобное для вас время. Вы представляете себе, где находится этот дом?
– Юноша! Я всю жизнь живу в этом округе. И за период своей врачебной практики, побывал, наверное, в каждом его доме. Так что мне не составит труда найти ваш дом.
– В таком случае, когда прикажете вас ждать?
Доктор на минуту задумался, видимо, вспоминая запланированные на ближайшие дни дела, а потом сказал:
– Ждите меня завтра к двенадцати часам.
– Спасибо, доктор. Не буду вас больше беспокоить.
* * *
Распрощавшись с доктором и его дочерью, Ли отправился к себе домой. Мацуи он застал спящим – лекарство оказывало ожидаемое действие. Быстро раздевшись, он улегся в постель, но долго не мог заснуть: произошедшие события всколыхнули его эмоциональную уравновешенность – он уже достаточно давно не убивал своими руками противника, тем более таким способом… И встреча, произошедшая сегодня, привнесла совершенно новую струю в течение его жизни здесь, на Тайване. Установив связь с членами местного Сопротивления, он получил шанс на мощную поддержку в своей борьбе с врагом. Теперь он не один, к нему будут стекаться разнообразные сведения, которые позволят более успешно – и при этом более безопасно – реализовывать намеченные планы. Он еще долго размышлял, взвешивая ценность этих планов, пока, наконец, не заснул.
Утром его разбудил негромкий шорох шаркающих соломенных сандалий Сиро, который проснулся раньше него и выходил во двор.
– Как самочувствие, сэнсэй? – окликнул он японца.
– Спасибо, нормально, – тот заглянул к нему в комнату. – А как твое?
– Если тебя интересует, все ли у меня в организме цело, то да.
– Ты вчера поздно вернулся?
– Нет, вернулся я не очень поздно, а вот заснуть долго не мог: появилось много новой информации.
– Какой?
– Из того, что нужно знать тебе: сегодня в двенадцать к нам придет доктор осмотреть тебя.
– Ко мне доктор?! – Сиро не мог поверить в услышанное. – А он не того…
– Ты имеешь в виду, не донесет ли он на нас? Нет, этот не донесет. Поэтому мы сегодня тебе утренний укол делать не будем, чтоб ты не заснул. Вместо этого после завтрака до прихода врача позанимаемся языком.
Ли бодро вскочил с кровати, он чувствовал сегодня какой-то особый подъем сил. Во дворе он долго, фыркая, плескался в кадке с дождевой водой, а затем, вернувшись в дом, принялся за приготовление завтрака.
После еды они с Сиро приступили к уроку. Сиро решил теперь каждое занятие разбивать на две части: первая – разговорная речь, причем с учетом специфики потребностей Ли с упором на общение с представителями гражданских и военных властей города; вторая – чтение литературы на японском и письмо. Если практика разговорной речи у Ли особых затруднений не вызывала – все-таки некоторый опыт в ней у него был, – то попытка читать купленные им танки Рубоко Шо на первых порах оказалась для него очень мучительной. И дело было не только в сложности восприятия новых для него иероглифов, а в самом содержании текста, связанном с особенностями поэтического языка.
Сиро прочитал первое пятистишие из книги и перевел его на китайский язык:
«Кто дал тебе имя
Малышка из квартала Симмати?
Зачем так искусно
Губами ласкаешь коралл?
О, бездна блаженства!»
– О каком «коралле» он говорит? – не поняв смысла прочитанного, спросил Ли.
Сиро слегка смутился:
– Это поэт так обозначил мужской «инструмент» в штанах…
– Богатая у него фантазия… – Ли покраснел. – Разве нельзя было выразиться попроще?..
– Видишь ли, поэт мыслит не понятиями, а образами, своими настроениями в тот момент, когда он пишет танку. Отсюда в стихах всегда много иносказаний, метафор, аллегорий, идиоматических выражений.
Сиро разъяснил смысл этих терминов, и они начали повторять под запись слова из прочитанного стихотворения. Удовлетворившись тем, как Ли усвоил текст, сэнсэй прочитал следующую танку:
«Ты вскрикнула,
Найдя рукою жезл.
И снова тишина
Глубокая,
Ни звука».
– Похоже, «жезл» – это… – опять с чувством неловкости произнес Ли.
– Да, ты прав: это все тот же самый «инструмент»…
– В первом стихотворении это «коралл», во втором – «жезл». Получается, что одно и то же понятие можно выразить разными словами?
– Совершенно верно. Все зависит от настроения, игры воображения поэта в тот момент, когда он творит.
Они проработали и это пятистишие, и Сиро прочитал следующее:
«Багровое небо
Набухло весенней грозой.
Ласточки сделали круг.
Так тяжелеет нефритовый ствол
В пальцах любимой».
– А теперь «нефритовый ствол»… – уже оправившись от первоначального смущения, констатировал Ли. – Знаешь, что я тебе скажу, сэнсэй: бесстыжие люди ваши поэты!
– Наши поэты – бесстыжие?! – возмутился такой «несправедливостью» Сиро. – Ты просто понятия не имеешь, как подобные стихи писали китайские поэты многие тысячи лет назад! И Рубоко Шо, скорее всего, под их влиянием написал свою книгу. Этим, наверное, и можно объяснить, что Япония его стихов еще не видела, а китайцы их уже издали!.. Поэтому о бесстыдстве японцев тебе лучше не говорить. И вообще запомни: культуры наших народов настолько тесно связаны, что и все хорошее, и все плохое, что есть в японской культуре, чаще всего заимствовано у вас, китайцев!.. Уже в феодальные времена у нас в стране самыми учеными людьми считались кангакуси – ученые-китаеведы, то есть те, что изучали культуру Китая с целью использования ее достижений на японской почве…
* * *
Время приближалось к двенадцати, и Ли предложил Сиро на сегодня закончить урок и подготовиться к встрече врача. Тот явился точно в назначенное время, причем не один, а вместе с Юинь. Ли представил всех присутствующих друг другу.
– Где я могу осмотреть больного? – спросил Цинь Гу.
Ли указал на спальню Сиро.
– Папа! Моя помощь тебе понадобится? – спросила Юинь у отца.
– Нет, я сам справлюсь.
– Тогда мы пока выйдем с Ли на двор поговорить.
Ли с девушкой вышли из дома.
– Ты предложила отцу помощь. Ты что, тоже разбираешься в медицине? – спросил он.
– Да, я закончила три курса медицинского факультета нашего университета. И хоть я пока не имею диплома врача, но обязанности медсестры вполне могу выполнять. И я часто помогаю папе в этом качестве.
– И как это ты рискнула выбрать такую профессию? Больные мужчины в Китае редко позволяют себя осматривать женщинам-врачам…
– Ну, во-первых, эта архаичная дикость рано или поздно должна будет исчезнуть. А во-вторых, ты забыл, – улыбнулась Юинь, – что вторая половина китайцев – женщины, которые тоже стесняются показываться мужчинам-врачам. И потому такие, как я, им совершенно необходимы.
– Да, ты права, – вынужден был согласиться Ли.
– Я сегодня с утра встречалась с руководителем нашей группы, – девушка перешла к тому, ради чего пришла. – Рассказала ему все, что вчера произошло, в том числе и о нашем разговоре. Так вот он хочет с тобой встретиться.
– Я готов. Когда?
– Давай завтра в три. Зайдешь к нам домой, и я отведу тебя к нему.
– Хорошо… Ты доверяешь этому человеку?
– Абсолютно. Я его знаю три года. Он был моим преподавателем в университете, читал нам курс хирургии. Среди преподавателей университета тайваньцев очень мало, поэтому мы, студенты-китайцы, к ним очень привязаны. Осенью прошлого года его арестовали. Как нам объяснили, за то, что он позволял себе критические высказывания по поводу военной политики японских властей. Месяц его продержали в тюрьме, а потом выпустили, потому, якобы, что его критика не была слишком опасной для японцев… Но вернуться в университет не позволили, чтоб не смущал умы молодежи. С тех пор он работает в госпитале хирургом. Все остальное о нем и о нашей группе ты узнаешь от него самого, если… он найдет нужным тебе это рассказать.
– Вот это ты совершенно правильно говоришь. Закон подпольной работы: никто не должен знать друг о друге и о совершаемой работе больше, чем это нужно для успешного ее выполнения… Но из твоих слов я могу предположить, что основной состав вашей группы – студенты?
– Да. А ты что-то имеешь против студентов?
– Ни в коем случае!
(Ли не стал в деталях излагать девушке свое мнение о студентах. К этому слою китайского общества он относился с глубоким уважением. Преклоняясь перед знанием и наукой, он считал своими единомышленниками всех, кто испытывал такие же чувства, и мечтал со временем оказаться в их рядах. С другой стороны, он часто вспоминал свой разговор с отцом, в котором тот сказал, что многие члены партии во время идеологических дискуссий отстаивают точку зрения, что спецификой китайского коммунистического движения является то, что самыми активными силами в нем являются крестьяне, составляющие 90% населения страны, и студенты, демонстрирующие преданность идее и редкое бесстрашие в борьбе с японцами в оккупированной Маньчжурии и с чанкайшистами на остальной территории страны.)
– Кстати, – поинтересовался Ли, – а как все вчера закончилось у твоего напарника?
– Он тоже смог сбежать, но его ранили в руку, правда, легко, навылет.
– Как я догадываюсь, в вашей подпольной группе люди гражданские, к боевым действиям непривычные. Как думаешь, не испугаются они, когда узнают, чем может им грозить выполнение задания, подобного вашему?
– Не знаю, – задумалась Юинь, а потом честно призналась: – Я ведь тоже сегодня полночи не спала – переживала то, что случилось… Как представлю, что бы могло произойти, если б тебя там не оказалось… озноб по телу пробегает!.. А я ведь даже не поблагодарила тебя за спасение… – девушка с признательностью посмотрела в глаза Ли.
– Не стоит… Вчера я тебя спас, завтра – ты меня…
Они снова вошли в дом. Цинь Гу в это время осматривал руку японца.
– Что скажете доктор? Как наш пациент? – спросил Ли.
– Ну что я могу сказать? С головой все в порядке: признаков сотрясения я уже не наблюдаю. Повязку можно не носить. С грудиной дело хуже. Хоть господин Мацуи и не признается, но я подозреваю, что какие-то чрезвычайные обстоятельства нарушили нормальный ход излечения. И поэтому потребуются более интенсивные терапевтические меры, для того чтобы ускорить лечение. Но теперь, в домашних условиях, это труда не составит. Если пациент не станет возражать, моя дочь будет раз в три дня приходить к вам, делать перевязку и обрабатывать рану специальными мазями. Кстати, хочу одобрить твою инициативу, Ли, о применении уколов вместо таблеток. Я просто не ожидал, что у тебя будет возможность это сделать… Продолжайте делать по одному уколу в день перед сном. Что же касается руки… то здесь, как я и предупреждал, моих знаний маловато. Хотя на первый взгляд, некоторые пальцы неплохо срастаются, но более квалифицированную оценку я дать не могу. В этом деле нужен специалист, хирург. А пока я просто снова уложу руку в шины.
– Возможно, я знаю, кто сможет нам в этом помочь… – задумчиво проговорила Юинь и посмотрела на Ли.
Закончив перевязку руки и попрощавшись с Сиро, отец и дочь Цинь, сопровождаемые Ли, вышли во двор.
– Я поражен, насколько ваш… – не знаю, кем он вам приходится, – свободно говорит по-китайски, – сказал доктор.
– Он профессор университета, филолог-китаист. Поэтому он нашим языком владеет лучше нас. Мы на нем только говорим, а он о нем еще и все знает! Прошу вас, уважаемый Цинь, принять гонорар, – Ли протянул доктору купюру в двадцать иен.
– Оставь, юноша! – возмущенно остановил его доктор. – Неужели ты думаешь, что я возьму деньги с человека, который спас жизнь моей дочери?!
– Ну что ж, – слегка смутился Ли. – Тогда мне остается только поблагодарить вас за то, что вы делаете для моего знакомого.
– Жду тебя завтра, как условились, – напомнила Юинь, и гости, попрощавшись, ушли.
* * *
Ли вошел в комнату Сиро. Тот лежал на кровати, несколько утомленный лечебными манипуляциями, произведенными доктором.
– Ну ты как, сэнсэй? – спросил Ли.
– Немного устал. Но теперь, я думаю, излечение пойдет гораздо быстрее, и я, наконец, перестану сидеть у тебя на шее… А вообще я хотел сказать, что очень благодарен тебе за все, что ты для меня делаешь! Вряд ли я когда-нибудь смогу отплатить тебе за это…
– Сможешь, – буркнул Ли, – если будешь выполнять то, о чем мы с тобой договорились. Кстати, ты давай отдыхай, а я схожу в книжную лавку. Может, ее хозяин уже достал «Сто стихотворений ста поэтов». И я надеюсь, – добавил он с иронией, – что среди них не будет таких похабников, как твой Рубоко Шо…
Ли, не спеша, двигался к «Речной». Он решил сегодня сделать перерыв в изучении округа Чжунчжэн – время все равно было уже далеко за полдень. Он намеревался посетить книжную лавку, а потом, вернувшись домой, почитать и снова заняться языком с Сиро.
Ван Либяо встретил его с улыбкой и, не дожидаясь вопроса, сообщил:
– Достал… достал то, что ты просил, – и он протянул Ли книгу, которая лежала на его столике. – Вот она, дожидается тебя. Ну а как тебе понравилась предыдущая покупка? – его хитроватое лицо приняло совершенно невинный вид.
Ли, который заранее подготовился к возможности такого вопроса, невозмутимо ответил:
– Видите ли, уважаемый Ван! Мне, юнцу, обсуждать с таким почтенным человеком, как вы, столь деликатную тему не совсем удобно…
– Понимаю, – отозвался хозяин. – Может, тебя еще что-то из книг интересует?
– Я кроме «Ста стихотворений» купил бы еще какую-нибудь прозу на японском.
– Вот там справа на стеллаже, – лавочник показал рукой, – стоит японская проза. Посмотри. Может быть, что-то найдешь.
Ли подошел к указанному месту и начал пересматривать книги. В это время дверь лавки отворилась, и Ли почувствовал, как помещение с довольно спертым воздухом стало заполняться ароматом духов… «Значит, посетитель – женщина, – сообразил Ли, продолжая стоять к ней спиной, хотя ему очень хотелось повернуться, – причем богатая, потому что бедные китайские женщины не пользуются духами даже в праздники! Интересно, что может быть нужно богатой женщине в такой скромной лавке, как эта?» Он стал слушать разговор посетительницы и Ван Либяо (а не слышать его в таком маленьком помещении было просто невозможно), и его удивление стало все больше и больше возрастать, постепенно переходя в потрясение. Госпожа оказалась русской, причем учительницей русского языка, которая искала учебники и прочую литературу на русском языке!.. Ли не мог поверить своим ушам: неужели здесь, в Тайхоку, в обычной захудалой лавке ему каким-то невероятным стечением обстоятельств довелось встретить человека, способного помочь ему в исполнении его мечты – выучить русский язык, чтобы потом получить образование в Советском Союзе!..
Как только женщина вышла из помещения, Ли, не медля ни секунды, выскочил за ней на улицу. Когда она на его призыв обернулась, Ли был ошарашен еще больше: госпожа оказалась юной девушкой необыкновенной красоты! Собрав всю свою волю в кулак, чтобы скрыть растерянность, он постарался внятно изложить ей свою просьбу. Сердце его при этом бешено колотилось, но он заметил, что и незнакомка страшно смущена его неожиданным натиском. Задав ему несколько вопросов, она заявила, что не занимается преподаванием языка, и приказала рикше ехать домой. Разочарованный до глубины души, Ли долго смотрел ей вслед, еще не подозревая, что только что он встретил свою судьбу!..
Часть 2. На дальних берегах
Глава 1. Куан Ли. Встречи
Прошло две недели… За это время произошло много всяких событий, но самыми значимыми из них оказались несколько встреч, которые буквально перевернули жизнь Куан Ли на Тайване…
На следующий день после визита Цинь Гу с дочерью к Сиро Мацуи Ли отправился вместе с нею на встречу с руководителем группы Сопротивления. Тот работал в расположенном в округе Датун госпитале заведующим хирургического отделения. Когда Ли и Юинь подошли к зданию госпиталя, Ли остановился возле входа, полагая, что тот, к кому они идут, выйдет к ним сам, и встреча состоится где-то за пределами учреждения. Однако девушка пригласила его войти внутрь:
– Мы встретимся с ним прямо в его личном кабинете. Это будет выглядеть абсолютно естественно, потому что он ежедневно принимает десятки пациентов, – объяснила она. – И ты с ним встретишься как бы в этом качестве… Ни у кого это не вызовет подозрений.
Они поднялись на второй этаж и подошли к двери кабинета, рядом с которым на стене была прикреплена медная табличка с надписью: «Заведующий хирургическим отделением Ли Цуюнь». Юинь постучала в дверь и, услышав в ответ «Войдите!», вошла в комнату, пригласив за собой своего спутника.
Из-за стола им навстречу поднялся мужчина в белом халате, приблизительно лет тридцати пяти, почти на голову ниже Ли, черные волосы бобриком, с умными и внимательными глазами, смотрящими на собеседника через круглые стекла очков. Поздоровавшись с гостями, он протянул Ли руку – маленькую, очень чистую и ухоженную, но при этом неожиданно сильную (как сообразил Ли, это было связано со спецификой врачебной профессии Ли Цуюня – у хирургов всегда бывают крепкие руки) – и, пристально рассматривая его лицо во время рукопожатия, произнес:
– Вот именно таким я и представлял тебя… Ну, как меня зовут, ты, наверное, уже в курсе – на табличке прочитал. А как мне к тебе обращаться?
– Меня зовут Куан Ли. Так что мы почти тезки, только по имени и фамилии.
Ли Цуюнь пригласил его присесть на стул, стоящий возле стола, а сам обратился к девушке:
– Юинь! Спасибо, что ты организовала эту встречу. Можешь идти домой. Мы теперь уже сами как-нибудь…
Девушка, простившись, покинула кабинет. Врач уселся за свой стол, и мужчины некоторое время молча рассматривали друг друга, решая, как построить разговор.
Идя на эту встречу, Ли настраивал себя на повышенную бдительность. Тот провал Наньчанского подполья, который так круто изменил его судьбу, заставил его везде опасаться предательства. Обжегшись однажды на измене неизвестного провокатора, он теперь предпочитал «дуть на холодную воду», понимая, что то, что он до сих пор жив, конечно, замечательно, но дважды так крупно в жизни повезти не может, и новое предательство закончится для него фатально!..
Ли Цуюнь также с некоторым опасением настраивался на предстоящий разговор, раздумывая над тем, как растопить лед первоначальной подозрительности, и вдруг понял, что именно о ней и надо в первую очередь поговорить.
– По-моему, и тебя, и меня сейчас мучают одни и те же мысли, – наконец произнес он. – Как побороть подозрительность по отношению к незнакомому человеку?
Ли слегка улыбнулся, давая понять, что согласен с этим утверждением. А Ли Цуюнь продолжил:
– Дело, которое мы собираемся с тобой вместе делать, требует полного доверия к своему товарищу по борьбе. А мы же пока слишком мало знаем друг о друге…
– Да, это так, – вступил в разговор Ли. – Но не совсем… Потому что то, что вы уже знаете обо мне, позволяет с уверенностью предположить, что я не провокатор! А вот то, что я знаю о тебе, пока такой уверенности не дает…
– Что конкретно ты имеешь в виду?
– Если Юинь передала тебе все, что знает обо мне сама, и что рассказал ей обо мне ее отец, то целый ряд фактов говорит в пользу моей честности. Первый. Цинь Гу знает, что я скрывался вместе с раненным японцем в пещере на берегу моря. Второй. Я помог Юинь (может, даже спас ей жизнь), убив японского солдата. Третий. Я рассказывал Юинь, каким правилам нужно следовать, занимаясь подпольной работой в Сопротивлении, чтобы уберечь своих товарищей по борьбе, какие действия необходимо предпринять, чтобы сделать эту борьбу более результативной.
– Да, все так, – согласился Ли Цуюнь. – Только вот один факт не вписывается в этот ряд.
– Какой же?
– Цинь Гу говорил, что ты ему предъявил полицейский жетон…
– Ах, вот оно что! – улыбнулся Ли. – Так этот факт на самом деле еще больше доказывает, что я не провокатор!
Он достал из кармана кителя удостоверение сержанта Лян Си и его жетон и протянул врачу.
– Этого полицейского я тоже убил. Его осведомитель донес на меня, и он хотел меня арестовать. Мне пришлось его ликвидировать…
Ли Цуюнь прочитал удостоверение, перевел взгляд на лицо собеседника и, на время замолчав, снова внимательно его изучал, как будто только что увидел в нем что-то, чего не заметил сначала, и наконец проговорил:
– Я бы так не смог…
– Вот это меня и беспокоит, – с некоторым сомнением в голосе в свою очередь отозвался Ли. – Я подозреваю, что все, кого ты собрал в свою группу Сопротивления, на это не способны.
– Чему же здесь удивляться? Еще до недавнего времени люди, которые согласились стать ее членами, были обычными мирными гражданами – студентами, учителями, врачами, государственными служащими… Откуда им было приобрести навыки убийства людей?.. И я не могу понять, откуда у тебя в твоем возрасте могли такие навыки появиться?!
– Да, я понимаю, что убийцами не рождаются, ими становятся. И я никогда не хотел этого делать. Но на войне не убивать нельзя. А я воюю с шестнадцати лет и прекрасно понял, что, если ты не убьешь врага – он тебя убьет! Вот такая философия жизни…
– Так значит, ты не тайванец?
– Нет, я из Фуцзяни. Воевал в партизанском отряде, был разведчиком и связным с подпольем в тех городах Китая, где оно было.
– Извини, – перебил его Ли Цуюнь. – А ты в какой партии состоишь?
– Я коммунист. Это тебя смущает?
– Ничуть. Я-то сам беспартийный китайский патриот. И каждый борющийся с японцами для меня друг и брат!..
– Я рад этому, – и Ли продолжил рассказ о себе. – В конце прошлого года кто-то предал подполье Наньчана, с которым я поддерживал связь. Вот отсюда, как ты можешь догадаться, у меня особое отношение к провокаторам! Меня арестовали, три месяца держали в армейской контрразведке, а потом отправили в лагерь военнопленных в Фучжоу. В первых числах мая наш лагерь на барже перебазировали на Тайвань, чтобы использовать на каторжных работах. На подходе к вашему порту произошла катастрофа: на баржу свалился подбитый американский самолет. Спасся только я и японец, который живет со мной – он тоже был заключенным нашего лагеря.
– Да, – задумчиво произнес Ли Цуюнь, выслушав рассказ, – теперь мне многое становится понятным. Я, к сожалению, а может быть, к счастью, не могу похвастаться такой боевой биографией. Но кое-что все-таки должен тебе рассказать о себе, чтоб ты мог мне доверять. Я всю жизнь был сугубо штатским человеком: лечил людей, преподавал в университете. О политике стал задумываться только тогда, когда Япония начала войну с Китаем. Не буду тебе рассказывать, сколько я дум передумал, прежде чем пришел к мысли, что нужно кончать с японским владычеством на Тайване. Но чем чаще приходили тревожные вести с фронта (особенно, когда Япония влезла еще и в Мировую войну), тем больше созревала во мне уверенность, что надо что-то делать… Начал с того, что исподволь, ненавязчиво принялся внушать своим студентам, прежде всего китайцам, а также некоторым знакомым, кому доверял, что мы, тайваньцы, обязаны воспользоваться складывающейся ситуацией и начать борьбу с теми, кто на самом деле являются нашими врагами – японскими оккупантами, и таким образом завоевать себе свободу. Скажу тебе честно, как на духу, я, может быть, и не перешел бы от слов к делу, если бы не арест. Уж не знаю, как мои «крамольные речи» стали известны службе безопасности, но она меня арестовала. Ты не поверишь, но именно она превратила меня в ярого противника японцев и побудила создать подпольную группу!.. Целый месяц ее сотрудники допрашивали меня, периодически пытая. Как-то им пришло в голову, чтобы выбить из меня показания, переломать мне пальцы рук. А я им говорю: «Когда вы поймете, что я ни в чем не виноват, вам придется выпустить меня. Но пальцы у меня уже будут сломаны, и я не смогу работать хирургом, а значит, не сумею оперировать раненных солдат». Они посмеялись и решили оставить мои пальцы в покое и вместо этого стали прижигать тело сигаретами…
Ли Цуюнь расстегнул пуговицы на халате и рубашке и показал Ли свою грудь и живот, усеянные рубцами от ожогов.
– Твои палачи, я вижу, без фантазии работали. Мне вот художник достался, – отозвался на это зрелище Ли и, расстегнув китель, показал своему собеседнику исполосованное штыком тело.
– Да, и в этом деле твой опыт побольше моего! – согласился Ли Цуюнь. – Но в любом случае можно сказать, что мы с тобой только что обменялись «верительными грамотами».
– А это что такое?
– Так у дипломатов называются документы, подтверждающие их полномочия. Применительно к нам следы пыток подтверждают нашу с тобой преданность своему делу.
– Но это еще не обязательно. Можно стать предателем в результате пыток!
– Да, ты прав. Сразу видно в тебе умного и опытного человека. И все-таки я никого не предал и не признался в своей вине. И выпустили меня из тюрьмы потому, что все обвинения против меня были косвенные, а не прямые. Как я догадываюсь, донос на меня написал не тот, кто слушал меня, а тот, кто что-то узнал от слушавшего… Если резюмировать наши с тобой исповеди, должен сказать, что твои доводы убедили меня, что тебе можно полностью доверять. А вот тебя, похоже, я убедить до конца еще не смог. Значит, мне остается только доказать это тебе в ходе нашей дальнейшей совместной работы. Другого пути я не вижу…
– Я тоже… Поскольку, как я уже сказал, у меня есть определенный опыт и знания об организации подпольной работы в городах, я, прежде чем говорить о нашей с тобой будущей совместной борьбе, хотел бы выяснить несколько более общих вопросов.
– Давай. Попробую ответить.
– Ваша группа – единственная в городе или есть и другие?
– Я об этом ничего не знаю. Но допускаю, что могут быть и другие. А почему ты об этом спрашиваешь?
– Дело в том, что существование в одном городе нескольких подпольных групп, которые не знают друг о друге и не согласовывают свои действия, может быть и хорошо, и плохо. Хорошо то, что, когда члены разных групп Сопротивления не знают друг о друге, понижается вероятность предательства и провала. Плохо то, что, действуя обособленно, такие группы, во-первых, не способны на масштабные операции, во-вторых, могут непредвиденно дублировать свои действия, а порой даже вступать в вооруженные стычки между собой, и наконец, в-третьих, они более уязвимы перед службой безопасности, потому что слабы.
– Ну и что же нам тогда делать? – врач с интересом слушал рассуждения Ли. – Искать сподвижников или оставить все, как есть?
– Не знаю, – признался Ли. – Наша борьба только началась. Ситуация пока очень неопределенная. Я предлагаю не торопить события: пусть все идет, как идет. Если мы столкнемся с другими группами, тогда и примем решение, как поступить – сливаться с ними или остаться самостоятельными.
– Я с тобой согласен.
– Кстати, если объединение с кем-то когда-то все-таки произойдет, то из соображений безопасности следует неукоснительно выполнять одно правило: знать друг друга и контактировать между собой должны только руководители групп, рядовые же члены должны знать друг о друге, о проводимых операциях и их участниках как можно меньше и контактировать только тогда, когда это вызывается необходимостью совместного участия в какой-то акции. Между прочим, я очень советую тебе применять это правило и внутри вашей собственной группы!
– Ну, тут ситуация сложнее, – признался Ли Цуюнь. – Дело в том, что почти все члены моей группы были знакомы между собой еще до того, как я ее собрал.
– Понимаю. Ну значит, этого исправить уже нельзя. Но вот по отношению к новым членам группы – а такие у вас, наверняка, появятся – это правило нужно выполнять. Поэтому сразу хочу сказать: я знаю в вашей группе двоих – тебя и Юинь, и больше я не хочу и не должен знать никого (во всяком случае, до тех пор, пока наш контакт не станет совершенно необходимым для дела)! В свою очередь, ты и Юинь будете знать только меня и поддерживать связь только со мной, не выходя на контакт с людьми из моей группы.
– А у тебя уже есть группа?! – Ли Цуюнь пораженно уставился на него.
– Да, несколько человек уже начали работать со мной. Есть у меня на примете еще люди…
– Когда это ты успел? Ты ведь на Тайване всего несколько недель…
– В отличие от вас я свое решение бороться с японцами принял давным-давно. И поэтому когда судьба закинула меня на ваш «прекрасный остров» , я не раздумывал ни секунды и сразу начал действовать.
– У меня просто нет слов… – развел руками Ли Цуюнь. – А могу я поинтересоваться, чем намерена заниматься твоя группа?
– Вот теперь мы подошли к самому главному. Я в последние два дня, как узнал о существовании вашей группы, раздумывал над тем, какую пользу мог бы вам принести и как нам построить взаимодействие. Если ты не против, я изложу свои планы, а ты уже со своими товарищами решай, подходят ли они вам.
– Да, это очень интересно, – оживился Ли Цуюнь. – С удовольствием послушаю.
– Я предлагаю вашу группу разделить на две секции: первая условно будет называться «мирной», а вторая – боевой или «силовой». Ты будешь руководить всей группой в целом и непосредственно «мирной» секцией, я буду руководить боевой секцией. В «мирную» секцию будут входить люди, которых ты уже собрал и которые, по твоему выражению, «не способны убивать». Кстати, если среди твоих людей все-таки есть такие, которые готовы воевать с японцами с оружием в руках, ты переведешь их в мою секцию, которая будет целенаправленно заниматься «силовыми» акциями. Поэтому и людей подбирать в свою секцию я буду соответствующих.
– А где ты таких людей будешь искать?
– Я думаю, Юинь тебе рассказала про мою идею организации побега военнопленных из лагеря и создания из них боевого подразделения?
– Да, рассказала. Ты только не обижайся… но мне эта идея показалась совершенно нереальной!..
– Знаешь, как говорят: оптимист видит возможность в каждой опасности, а пессимист видит опасность в каждой возможности. Лично я – оптимист, и делать из сказки быль – мое любимое занятие! – улыбнулся Ли. – Но членам твоей секции тоже придется над этим хорошо потрудиться.
– Ты, кстати, не сказал, чем, по-твоему, должна заниматься «мирная» секция.
– Учитывая специфику положения вещей у вас в Тайхоку, твоя секция сможет делать исключительно много полезной работы в борьбе с японцами, даже не беря в руки оружие. Во-первых, это агитация среди солдат и офицеров армии и флота, чтобы они становились вашими помощниками и организовывали разные диверсии в воинских частях.
– Ты имеешь в виду военнослужащих-китайцев?
– Конечно, прежде всего их, но не только… Я думаю, сегодня и среди японцев можно будет найти сочувствующих нам. Многие из них уже понимают, что война проиграна, и по разным соображениям могут встать на нашу сторону. Во-вторых, это агитация среди инженеров и рабочих промышленных предприятий, особенно связанных с вооружением, чтобы они организовывали акты саботажа, дезорганизации производства, вредительства при производстве оружия. В-третьих, поиск помощников и сочувствующих в самых разных гражданских учреждениях и организациях, чтобы они своими действиями, с одной стороны, всячески вредили японской власти, а с другой стороны, оказывали участникам Сопротивления разнообразную помощь. Твои коллеги, врачи, могли бы лечить раненных подпольщиков. Люди, связанные с поставками продовольствия, доставали бы его для партизанских групп в горах. Чиновники государственных учреждений сообщали бы вам информацию о планах действий военных и гражданских властей, помогали бы оформлять документы для тех членов Сопротивления, кто находится на нелегальном положении. И так далее…
– Да… ты такие обширные перспективы для нашей деятельности нарисовал, что для нее потребуются десятки людей! – с некоторым сомнением в голосе заявил Ли Цуюнь.
– Ты правильно подметил: это «перспективы». А сегодня вы будете делать то, на что у вас хватит сил. Завтра появятся новые люди – возникнут и новые направления борьбы…
– Я слушаю тебя, – задумчиво проговорил доктор, – и вот какая мысль мне пришла в голову. А что если тебе возглавить нашу организацию Сопротивления?! У тебя несравнимо более значительный опыт и боевой, и подпольной работы, чем у меня. А я быть руководителем группы сильно не рвусь, готов быть твоим заместителем…
– Спасибо, конечно, за доверие! – отозвался до крайности удивленный Ли. – Но это плохая идея! Во-первых, я тоже не рвусь быть командиром. Во-вторых, руководителем подполья должен быть человек местный, знающий обстановку в городе, знающий людей, хорошо известный людям, пользующийся у них доверием и авторитетом. У тебя все это есть, а у меня нет. Поэтому пусть все остается на своих местах: ты – руководитель подполья, я, если ты такое решение примешь, – твой заместитель по боевой работе, ну и советник по общим вопросам.
– Хорошо, пусть будет так! – согласился Ли Цуюнь. – Итак, какие конкретные задачи стоят перед нами на ближайшее время?
– Что касается меня и моей секции, я уже сказал: мы ищем лагерь военнопленных, разрабатываем подходы к нему и готовим побег. Это может занять пару недель. Ну, а твоя секция занимается тем, о чем я говорил: активная агитация и поиск надежных помощников в самых разных сферах. В случае успешного завершения моей работы потребуется помощь твоих людей.
– Какая именно?
– Надо найти очень верного человека, который хорошо знает окрестные горы и леса и после побега пленных сможет их спрятать в укромном месте. Далее: надо бы найти человека, как-то связанного с продовольствием, скажем, работника склада или базы, откуда можно будет – каким именно образом, я детали пока опускаю – «изъять» продовольствие для будущего партизанского отряда. Третье: оружие. Оружие – это вообще особая вещь. Оно будет нужно не только отряду, но и моей секции. Все члены нашей группы, и твоей секции, и моей, должны раздобывать любое оружие везде, где только можно. Я вижу три источника, где можно достать оружие в городе: армия, полиция плюс служба безопасности и уголовники.
– Уголовники? – изумился Ли Цуюнь.
– Да, уголовники! – подтвердил Ли. – У преступников, которые действуют в Тайхоку, и у китайцев, и у японцев, на руках немало оружия. И я намерен «попросить» их поделиться с нами, – добавил он с улыбкой.
– Ты уверен, что они захотят иметь с тобой дело?
– Не уверен, но надеюсь… Подробности тебе пока знать не надо…
– Это все?
– Нет, есть еще одно важное дело. Нужно каким-то образом привлечь к работе человека, работающего в паспортном департаменте городского муниципалитета – или как тут у вас это все называется, – связанного с выдачей документов, удостоверяющих личность, причем любых, и гражданских, и военных, не имеет значения, лишь бы были официальные. Чтобы он помогал обеспечивать находящихся на нелегальном положении членов Сопротивления надежными документами. Кстати, первыми в очереди за такими документами стоим я и «мой японец». Мы ведь с ним беглецы из лагеря. До сих пор мне сходило с рук то, что я без документов шлялся по городу… Вернее, мне несколько раз помогли вот эти документы, – Ли забрал со стола врача удостоверение и жетон полицейского и снова спрятал в карман кителя. – Но мне и японцу нужны настоящие документы, чтоб мы не боялись никакой проверки со стороны полиции, службы безопасности или военных.
– Ну, во-первых, военные документы выдаются только военными органами. А вот гражданские паспорта – это другое дело. Кажется, я знаю, кто нам сможет помочь в этом деле, – задумчиво произнес Ли Цуюнь. – Постараюсь в самое ближайшее время решить этот вопрос. К слову, а кто такой все-таки этот японец?
– Очень интересный персонаж! – улыбнулся Ли. – Всю свою биографию он мне рассказывать отказался, но я знаю, что в своей гражданской жизни он был профессором университета, филологом-китаистом. Очень умный и интеллигентный человек, по-моему, порядочный… Войну ненавидит, но зачем-то пошел на фронт… На фронте отказался стрелять в китайцев и был отдан под трибунал. Признает, что Япония войну проиграла, но помогать ее окончательному разгрому не хочет…
– Значит, он в нашей борьбе участвовать не будет?
– Думаю, что нет.
– Тогда зачем он тебе нужен?
– Он учит меня японскому языку и кое-чему еще…
– Он тебя учит японскому языку?! – воскликнул Ли Цуюнь.
– Да. Должен же я чем-то свободное время занимать, – спокойно подтвердил Ли.
– Юинь говорила, что он ранен?
– Да. Причем одна рана, вернее, травма, требует хирургического вмешательства. У него раздроблена кисть руки. Может, ты посмотришь его и попытаешься что-то сделать?
– Да, конечно. Приводи его ко мне на прием.
– Может быть, лучше ты к нам зайдешь? Я же тебе говорю: у меня хотя бы фальшивые документы есть. А у него вообще никаких. И потом: он пока еще с трудом передвигается. Мы договорились с Юинь, что она раз в три дня будет посещать его, чтобы проводить лечение, назначенное отцом. Если ты найдешь время, чтобы посетить нас, скажи Юинь, и она приведет тебя по нужному адресу.
Ли Цуюнь согласился, и они, исчерпав темы для разговоров, расстались…
* * *
Через несколько дней Ли решил навестить Бао Ю, чтобы узнать, как идут поиски лагеря военнопленных. К своему удивлению, на рынке он не нашел ни его самого, ни его приятелей. Зайдя к Кошке домой, он застал снова его сестренку, которая теперь уже без тени смущения и удивления заговорщическим тоном поведала ему, что брат последние три дня пропадает неизвестно где – рано утром уходит, а возвращается, когда уже темно.
Ли понял, что мальчишки-воришки серьезно взялись за дело, и встретиться с Ю можно будет только поздно вечером. Он снова вернулся к его дому, когда солнце уже село, и в большинстве домов на улице один за другим гасли тусклые огоньки керосиновых и газовых ламп. Кошка со своими сестренками уже тоже собирался ложиться спать, но очень обрадовался, когда, услышав стук в дверь, обнаружил за ней Ли.
– Сестра рассказала мне о твоем приходе. Ты очень вовремя наведался. Сегодня мы, наконец, точно узнали, где находится лагерь. Три дня мы, как собаки-ищейки, обшаривали все окраины города. И вот сегодня Губа – так одного из моих приятелей зовут, – который обследовал округ Даань, узнал от тамошних жителей, что лагерь находится возле реки, в том самом ущелье Циншуй, где тебя арестовали. Мы запланировали с ребятами завтра чуть свет отправиться к лагерю и понаблюдать за ним.
– Отличная работа, Ю! – похвалил Ли мальчишку. – Я так понял, что вы в эти дни даже не выходили на «промысел»?..
– Да. Когда я рассказал приятелям об этом задании, они с таким желанием решили взяться за его исполнение, что даже согласились на несколько дней прервать наши дела на рынке…
– Я рад, что не ошибся в тебе и твоих друзьях... Теперь о том, что вы завтра должны будете сделать. Первым делом – подобраться к самому этому лагерю. Когда пленных утром погонят на работу, один из вас останется возле лагеря, походит вокруг него – разумеется, в некотором отдалении, чтобы не бросаться в глаза охране, – тщательно изучит его устройство – где и сколько есть входов-выходов из него, как организована охрана, из чего сделаны ограждения, второй важнейший момент – местность, где он находится: надо будет найти места, из которых можно ночью скрытно подобраться к лагерю. Двое других проследуют за колонной пленных, чтобы изучить маршрут, по которому их гоняют. Когда пленные дойдут до места работы, один из вас найдет какое-нибудь укромное местечко, лучше всего на возвышенности, из которого в течение дня будет наблюдать, как проходит рабочий день лагерников, что они делают, как действует охрана во время работ. Оставшийся третий тем временем обследует местность, которая примыкает к маршруту следования от лагеря к месту работ, выяснит, куда можно отступить, если удастся совершить побег на переходе, где можно будет спрятаться на какое-то время, если побег окажется удачным. Все понятно?
– Да.
– Тогда завтра в это же время я приду к тебе сюда, и ты мне расскажешь все, что вы выясните. Приятелям своим скажешь, что послезавтра они могут заняться своими обычными делами, но без тебя; мы с тобой вдвоем сходим к лагерю: я хочу сам лично на местности все увидеть.
* * *
Следующим вечером Ли был у дома Бао Ю. Тот стал докладывать «командиру» о выполнении задания, демонстрируя завидную память и умение толково излагать добытые сведения.
– Мы сделали все так, как ты и предлагал: Губа осматривал лагерь и прилегающую территорию, я наблюдал за местом работ, а Купол – такая кличка у третьего из нас – искал на местности – с той стороны, где находятся лес и горы, – укрытие для беглецов.
Сначала Ю рассказал Ли о наблюдениях Губы.
– Он говорит, что ограда лагеря по всей длине деревянная – трехметровой высоты, из цельных деревьев. Они построили этот лагерь на месте леса. Значит, вырубили деревья и из них же сделали забор и все сооружения на территории. Выход из лагеря только один, на север, туда, куда заключенных гоняют на работу. Четыре пулеметные вышки, на каждом углу лагеря. Рассмотреть его внутреннее устройство невозможно: вблизи нет ни одного возвышенного места. Если совершать побег из лагеря, то только на восток, в горы. На юге – река, на западе – жилой сектор, на севере – открытая местность, через которую, как я сказал, их гоняют на работу.
– Так, с лагерем понятно, – произнес Ли, внимательно слушавший Кошку. – Что на работах?
– Я нашел там небольшую горку, с которой все хорошо было видно. Приблизительно в двух километрах от лагеря колючей проволокой огорожена довольно большая территория. Военнопленные занимаются тем, что копают на ней котлованы. В то же самое время, когда они утром приходят на работу, с севера на машинах привозят солдат, похоже, из той самой части, которая, как я тебе говорил, строительством занимается. Эти солдаты в котлованах возводят подземные бетонные сооружения… Как их называют?..
– Бункеры, – подсказал Ли.
– Вот-вот… Когда стены готовы, бункер накрывают бетонными плитами, а сверху присыпают землей, которую перед этим вырыли. Несколько сооружений уже готовы. Я видел, как к ним подъезжали грузовики, которые разгружались солдатами. Они таскали ящики с чем-то тяжелым. Некоторые ящики несли по два, а то и по четыре человека! Мне кажется, в них боеприпасы, может быть, даже снаряды, или оружие.
– Да, очень на то похоже, – согласился Ли. – Значит, это хранилище боеприпасов… Из того, что ты сказал, следует, что сбежать с места работы невозможно. Пленные постоянно находятся под присмотром не только лагерной охраны, но и работающих рядом с ними солдат… Ну а что разведал Купол?
– Дело в том, что Купол хорошо знает эту местность. Он ведь родом из деревни Мацуяма, которую присоединили к городу под названием округ Суншань. Его отец был дровосеком, ходил по окрестностям деревни и рубил деревья. Купол и его старшие братья помогали отцу: он рубил, братья распиливали на части, а Купол укладывал их на двухколесную арбу, которую потом домой тащила лошадь. Отец в тех местах, где работал, знал каждое дерево, камень, ручеек, нору любого зверя и своим сыновьям все о них рассказывал. Когда я сказал Куполу о его задании, он сразу вспомнил, что когда-то давно отец показывал ему и братьям пещеру, находящуюся в предгорьях, приблизительно километрах в пяти-семи от лагеря. И вот пока я и Губа выполняли свои задания, он отправился на поиски этой пещеры. И он нашел ее!.. Говорит, что вход в нее зарос кустарником – но это и к лучшему, – и что в ней может разместиться до двадцати человек. Так что, если побег удастся, и беглецов не будут преследовать с собаками, они смогут несколько дней пересидеть в ней.
– А вы что, где-то видели или слышали собак? – спросил Ли.
– Нет.
– Это хорошо. А вот пещера – это вообще здорово! Итак, из того, что ты рассказал, следует: побег с места работ невозможен совсем; побег во время перехода от лагеря к хранилищу возможен, но крайне рискован; побег из лагеря возможен при качественной подготовке. Также совершенно очевидно, что организовать побег «снаружи» без согласования действий с пленными «изнутри» нереально… Ты мне все рассказал? Или вы заметили еще что-нибудь «особенное», что может нам помочь?
– Да нет, вроде ничего такого… – немного подумав, ответил Кошка.
– А как себя ведет охрана по отношению к лагерникам?
– Ну, что происходит внутри лагеря, мы, сам понимаешь, видеть не могли. На месте работ охранники ведут себя спокойно. Потому что, как ты уже сказал, сбежать оттуда невозможно, отлынивать от работы заключенным тоже не дают, хотя бы те же самые солдаты-строители… На перегоне… С утра конвоиры покрикивают на пленных, чтобы колонна быстрее продвигалась к месту работ. Вечером после работы больше кричат не на пленных, а на местных женщин, которые пытаются им еду передать…
– Что-что?.. Какие женщины?
– Ну я же говорил, что лагерь находится на окраине Дааня. Когда пленных гонят с работы, из домов, которые находятся неподалеку, приходят местные жители – женщины, дети – и суют им лепешки, узелки с едой, бутылки с водой… Охрана не мешает этому, только не дает долго задерживаться возле пленных. Да еще я видел, как один старик пытался сунуть еду пленному, так его отогнали прикладами. Видимо, надзиратели не хотят, чтобы к лагерникам подходили мужчины…
– Ну как же так, Ю? – Ли укоризненно посмотрел на мальчишку. – А ты говоришь, что ничего «особенного» не заметил... Ведь то, что охрана подпускает местных жителей к пленным, очень важно! Это значит, что у нас есть шанс наладить с ними связь и сообщить о том, что мы можем помочь им совершить побег.
– Извини, – Кошка развел руками, – я не сообразил. Так что мы будем делать?
– Мы немного меняем план. Завтра я пойду к лагерю один. Все три китайских округа города я досконально изучил, в том числе и Даань. Так что лагерь найду и сам. Осмотрюсь там на месте, проверю те сведения, которые ты мне сообщил, погляжу, как можно выйти на связь с пленными по дороге с работы.
– А что мне с ребятами делать?
– Отдохните – вы очень хорошо поработали в последние дни. Займитесь своими обычными делами. Когда мне потребуется ваша помощь, я дам знать.
* * *
На следующий день после трех часов дня Ли отправился к лагерю. Он шел в нужном направлении, пересекая округ за округом, участок за участком, нигде не останавливаясь. Он мог быть доволен своей зрительной памятью: благодаря ежедневным многочасовым ознакомительным «экскурсиям», по меньшей мере половину территории Тайхоку он знал теперь не хуже, а, скорее, даже лучше, чем его коренные жители. Через полтора часа быстрого хода он добрался до места.
Поскольку до окончания рабочего дня было еще немало времени, Ли решил побродить вокруг лагеря, чтобы удостовериться в том, что сообщил Губа, попутно раздумывая над тем, какие действия потребуется предпринять для организации побега заключенных, если удастся установить с ними связь.
Он обратил внимание, что на каждой из пулеметных вышек у часового есть прожектор. Это значило, что в темное время дня территория лагеря находилась под их мощным перекрестным освещением. Не менее существенным было и то, что при необходимости часовой мог повернуть прожектор и в сторону окружающей лагерь местности, если вдруг возникнет какая-то опасность извне. Бросалось в глаза, что вся эта местность и с запада, и с востока была усеяна пнями от срубленных деревьев. Не было их только с южной стороны, выходящей на реку, до которой было не более ста метров. Это пространство густо поросло травой, а местами – кустарником.
Обходя лагерь, Ли как бы мысленно рисовал схему местности с дистанциями между разными точками на ней, запоминал размеры ограды со всех ее сторон, расстояния между возвышающимися над ней вышками, намечал возможные пути подхода к стенам лагеря и отхода от них. Не менее двух часов ушло у него на это дело.
Солнце начало клониться к горизонту, и Ли понял, что пора выходить на ту дорогу, по которой гоняли пленных на работу. Он увидел, что с тем же самым намерением к ней начали подтягиваться от близлежащих домов местные жители, преимущественно дети. Ли решил отойти от лагеря немного подальше, чтобы иметь возможность подольше понаблюдать за идущей колонной пленных, двигаясь с ней параллельным курсом на расстоянии и не вызывая при этом подозрение охраны.
Ждать ему пришлось недолго: не прошло и получаса, как с севера показалась колонна движущихся по дороге военнопленных. Ли решил сначала дать пройти ей мимо него, а потом уже догнать на подходе к лагерю, где женщины и дети начнут подносить заключенным еду. Глядя на идущих перед ним людей, он испытывал сложные чувства. Нахлынули невеселые воспоминания о том, как меньше месяца тому назад он сам вот так же брел, измученный и равнодушный ко всему окружающему в свой лагерь, где его ждала нищенская пайка и краткое забытье сна. В Фучжоу охрана никому не позволяла подкармливать их. Здесь ситуация иная – чувствуются особенности глубокого тыла японской армии – пленные не выглядят сильно измотанными (видимо, условия труда полегче, чем были у него), передвигаются довольно бодро, вертят головами, видимо, в надежде, что сейчас им что-нибудь перепадет от щедрот местных жителей…
И вдруг Ли как током ударило: на обращенном к нему фланге строя первым в шеренге шел… Кунь Сю, его друг из партизанского отряда!.. Сначала Ли подумал, что ошибся. Это было настолько невероятно, что не укладывалось в сознании. Но потом ему вдруг пришло в голову: а разве его собственное пребывание здесь, на Тайване, не сродни чуду? Ли устремился вслед колонне, не отводя глаз от Сю в надежде, что тот повернет голову, и он сможет убедиться, что не ошибся. Однако тот шел, глядя только вперед. Ли совсем уж было отчаялся рассеять свои сомнения, но ситуация развернулась в лучшую сторону, когда колонна достигла того места, где стояли женщины и дети. Как и все остальные заключенные, Кунь Сю повернул голову к ним, и Ли ясно понял, что не ошибся!.. Но еще важнее было то, что и Сю увидел его, возвышающегося над толпой горожан. От неожиданности он споткнулся, чуть не завалившись на идущего перед ним пленного, и, мгновенно забыв про возможность получения еды, продолжил движение к воротам лагеря, не сводя радостных и удивленных глаз с друга. Не сходя с места и не делая никаких движений руками, могущих привлечь к нему внимание, Ли проводил Сю взглядом, пока тот не скрылся за оградой лагеря.
Но эта поражающая воображение встреча с другом оказалась не последним потрясением Ли на сегодня. Когда колонна целиком вошла на территорию лагеря, замыкающий ее офицер, видимо, начальник конвоя, отдал рапорт другому офицеру, стоящему возле ворот, в котором Ли узнал капитана Митаки, бывшего заместителя начальника лагеря в Фучжоу, спасшегося, как Ли и Мацуи, во время катастрофы с баржей… Поняв, кого он видит перед собой, Ли резко развернулся и, ссутулившись, чтобы «уменьшить свой рост», стал удаляться прочь от лагеря, боясь попасться на глаза своему бывшему тюремщику, с которым он так «неделикатно» обошелся при расставании в море…
Возвращаясь домой, необыкновенно воодушевленный Ли уже строил планы, как он теперь развернет боевые действия вместе с Кунь Сю, бесстрашным, верным, опытным партизаном, здесь, в Тайхоку. Его мечты не останавливало то, что для начала надо было совершить такой «пустяк», как вытащить друга из лагеря… Ли теперь не сомневался, что его первоначально призрачная затея организовать побег военнопленных после случившегося сегодня приобрела реальные и зримые черты, поскольку у него обнаружился сообщник внутри лагеря, с которым он вместе провернет эту операцию. Дело осталось за «малым» – установить надежную связь с Сю. Устроить это могла Юинь, единственная известная ему в городе женщина, которой он мог довериться.
Глава 2. Лиза Верещагина. Ученик
Весь остаток того дня, когда возле книжной лавки Ван Либяо у Лизы произошла встреча со странным незнакомцем, и несколько последующих она все возвращалась и возвращалась к состоявшемуся между ними разговору, вспоминая его до мельчайших деталей. Ночью ей снился этот юноша, от которого исходили то волны каких-то смутных ожиданий и необъяснимой надежды на что-то хорошее, то ощущение угрозы и опасности. Она просыпалась утром вся захваченная этими видениями и продолжала уже сознательный разбор того, что было сказано незнакомцем при встрече.
Первый вывод, к которому она пришла, был совершенно очевиден: она совершила глупость, отказавши ему в его просьбе. Ну, когда ей еще попадется ученик с таким желанием заниматься русским языком? Если бы она согласилась, то получила бы возможность всерьез посвятить себя любимому делу, нарабатывала бы опыт обучения, заняла бы определенную часть своего времени трудом, вместо того чтобы мучить себя тяжелыми раздумьями о жизни, наконец, могла бы даже заработать на этом, что тоже не последняя вещь…
Но второй вывод, к которому она все больше склонялась, был куда важнее. И он проистекал из последней фразы, произнесенной юношей, а именно той, что он «будет учиться в Москве». Как-то эти слова поразительно легли в колею настроения Лизы в последние дни! Раздирающие ей мозг вопросы – «как жить?», «что делать?» – все чаще наталкивали на мысль о России, ее «несостоявшейся родине».
В порядке фантазии Лиза рассуждала: «А что если мне уехать с Тайваня? Что мне терять? Все, что я могла потерять, я уже здесь потеряла!.. Грядет военное и послевоенное лихолетье. Что хорошего оно может принести мне, совершенно чужому здесь, одинокому, никому не нужному человеку? Ничего… Значит, уехать отсюда – это здравое решение. Вопрос – куда? Без сомнения, подальше от Азии. Хватит, сыта ею! В Америку или Европу? А там кому я нужна? То же одиночество, та же неприкаянность… В Россию?.. Когда фашисты вторглись в Советский Союз, мама злорадно заявила отцу: “Вот теперь немцы покажут большевикам, почем фунт лиха!” А отец, кажется, впервые вспылил: “Окстись, Лена! Ведь это же наша родина, и в ней живут русские люди!” И мать смущенно замолчала. Родина… До сих пор я слышала о ней от родителей и всегда с каким-то привкусом горечи в словах. Но они ведь точно по ней тосковали! И мама, даже когда ругала тех, кто, по ее словам, “выгнал” их из нее. И папа, даже когда называл Тайвань “раем на земле”. Мама всегда говорила, что большевики уничтожили “Великую Россию”. Что бы, интересно, она сейчас сказала, узнав, что эти большевики разгромили Гитлера? И Ясумото говорит, что скоро большевики вместе с союзниками то же самое сделают и с Японией… Получается, что царская Россия сначала потерпела поражение в русско-японской войне, а потом, в первую мировую, и Германии кусок своей земли отдала. А советская Россия за все это сполна рассчиталась!.. Значит, нынешняя Россия – это сила! И прадеда моего она не забыла… И наверняка немало родственников наших в России живет, которые не захотели после революции бежать. Вот среди них я точно не была бы одинокой!..»
И все больше убеждая себя этими и подобными аргументами, Лиза, наконец, приняла самое главное в своей жизни самостоятельное решение: надо попытаться уехать в Советский Союз! Только вот как такое можно совершить, она не имела ни малейшего представления. Нужен был кто-то, кто готов был бы ей помочь в столь невероятном деле. Этот незнакомый юноша… с какой уверенностью он говорил, что будет учиться в Москве! Он ведь не сказал: «если я буду учиться», он сказал: «я буду учиться»… И в глазах было что-то такое, что заставляло верить: как он сказал, так и будет. Вот если бы он согласился ей помочь попасть в Россию, тогда все было бы хорошо.
Руководствуясь в первую очередь эмоциональной склонностью к такому способу решения своей проблемы, Лиза, вопреки своему желанию, время от времени спотыкалась в своих раздумьях о зудящие в ее рассудке вопросы: «А почему я решила, что он захочет мне помогать?»; «А что я вообще знаю о нем, чтобы доверяться в таком жизненно важном для меня вопросе?»; «Кем он должен быть, чтобы так уверенно рассчитывать на учебу в советской России?». И этот последний вопрос порождал целую цепочку предположений, которые повергали Лизу в бездну сомнений и страхов. Раз он надеется учиться в России, значит, ему близка эта страна, с ее политикой, идеологией, ценностями, целями… А это значит, что он из числа тех, кто является сторонником СССР и противником Японии в происходящей войне… А отсюда следует, что он один из тех, по выражению Ясумото, «недовольных тайваньцев», которые ждут не дождутся, когда с континента нагрянут орды китайцев, выгонят вон японцев и установят здесь, на острове, новый порядок!..
Напугав себя этими резонными рассуждениями, Лиза тут же для успокоения начинала опровергать их контраргументами. «А что мне за дело до того, какой режим установится на Тайване, – размышляла она, – если я все равно собираюсь отсюда сбежать? Да пусть они здесь делают всё, что захотят!» «Что с того, что этот юноша может любить советскую власть? Мне ведь именно такой и нужен. Потому что враг России никогда не поможет мне попасть в нее». «Я не собираюсь принимать его веру. Он для меня – всего лишь инструмент для достижения моих планов. Между нами будут только деловые отношения и ничего более!» Ну а самый последний аргумент, поставивший точку в ее терзаниях, был такой: «А что я в конце концов теряю? Я ему предложу поработать на меня. Согласится – хорошо. Не согласится – тоже не страшно. Будет просто моим учеником, изучающим русский язык»…
Была, однако, еще одна сторона в том, почему Лиза постоянно думала о состоявшемся разговоре с незнакомцем, о которой она отказывалась признаваться самой себе. Вспоминая лицо и фигуру юноши, его прямой взгляд, манеру говорить, она странно ощущала себя: тело начинало как-то вибрировать, в груди разливалась непонятная истома, к щекам приливала кровь… «Это я, наверное, слегка простудилась», – уговаривала себя Лиза.
* * *
Приняв важные для себя решения, она оказалась теперь перед проблемой, как же ей найти этого юношу. Никакого иного варианта, кроме как искать его там, где они встретились, у нее не было, и поэтому она отправилась в лавку Ван Либяо.
На этот раз хозяин был один, и он с радостью встретил ее.
– Приятно видеть тебя снова, сяодье! У меня для тебя хорошие новости. Один из моих посетителей сказал, что у него есть немного книг на русском языке, и что он готов тебе их показать. Вот его адрес, – старик протянул Лизе листок бумаги.
– Спасибо вам большое! – Лиза убрала записку в сумочку. – А у меня к вам еще одно дело. Когда я была у вас в прошлый раз, вместе со мной здесь присутствовал еще один юноша, очень необычный…
– Да, я знаю, о ком ты говоришь, – улыбнулся старик.
– Он часто у вас здесь бывает?
– Почти каждую неделю.
– А вы не знаете случайно, где он живет?
– Нет, этого я не знаю.
– А вы не могли бы передать ему записку, когда он появится здесь в следующий раз?
– С удовольствием.
– Не найдется ли у вас листок бумаги и ручка?
Хозяин усадил ее за свой столик и дал все необходимое. И Лиза написала записку следующего содержания: «Я согласна давать тебе уроки. Мой адрес: четвертый участок округа Ваньху, дом номер 136».
Вернувшись домой, она сразу принялась за дело. Ей казалось, раз она оставила сообщение для своего будущего ученика, значит, он вот-вот появится, и она должна быть готова к началу занятий. Обложившись имеющимися у нее учебниками и книгами, она стала разрабатывать план первого урока. Делала она это так скрупулезно и самозабвенно, что совсем забыла о времени и опомнилась, когда за окном уже стояла глубокая ночь.
Но дни шли за днями, а ученик не появлялся… Настроение Лизы то вздымалось, то опадало, как волны в море. То ее поддерживала надежда, что ничего особенного не происходит: просто юноша еще не заходил к Ван Либяо, пока не знает о ее приглашении, и потому у нее есть время, чтобы разрабатывать планы последующих уроков. То наваливалось уныние, когда она укоряла себя за то, что вела себя при встрече оскорбительно и тем самым отпугнула молодого человека, который, может быть, теперь вообще не захочет иметь с ней дело, и вся ее подготовка к занятиям – пустая трата времени, а уж мечты использовать его в своих планах – вообще полная чушь.
Неопределенность в дальнейшем развитии событий привела к тому, что Лиза боялась уйти из дома: а вдруг в то самое время, когда ее не будет, юноша и появится… Каждое утро Пуи с огорчением узнавал, что «хозяйка» сегодня снова никуда не собирается выезжать (хотя на самом деле Лизе очень хотелось побывать по тому адресу, который ей дал владелец книжной лавки). Для того, чтобы поднять мальчугану настроение, а также дать возможность немного подзаработать, она поручала ему возить Чэн Госян на рынок и обратно.
* * *
Ожидаемый с таким нетерпением «гость» появился только на пятый день… После обеда Лиза вернулась к своей работе за столом в гостиной, заваленном книгами и исписанными листами с бумагой, а тетушка Госян, убравшись на кухне, попрощалась с ней и вышла во двор. Однако через минуту она вернулась назад и тоном крайнего удивления сообщила девушке, что возле ворот стоит какой-то очень высокий юноша и спрашивает «русскую сяодье».
Лиза вскочила со стула, охваченная паникой: ждала-ждала его и все равно оказалась неготовой к встрече – и одета как-то по-домашнему, и на столе такой беспорядок… Однако она тут же взяла себя в руки, подумав: «А чего я, собственно, переживаю: и одета я так, как и должно быть – пусть не думает, что я ради него буду наряжаться, и стол выглядит так, каким и должен быть на уроках…»
– Пригласи его, пожалуйста, тетушка Госян, – ровным голосом сказала она хозяйке. – Это мой ученик.
– Ученик? – изумленно уставилась на нее та.
– Да, я буду преподавать ему русский язык.
Чэн Госян вышла во двор и через некоторое время вернулась в дом вместе с незнакомцем. Тот прошел в гостиную, наклонив голову, чтобы не зацепиться за дверной косяк.
– Здравствуй, сяодье!
– Лиза… – отозвалась девушка.
– Что «Лиза»? – не понял гость.
– Меня зовут Лиза.
– Ах вот оно что. Значит ты – сяодье Лиза. А я просто Ли. У нас очень похожие имена, так что нетрудно будет запомнить, – слегка улыбнулся Ли. – Если все русские слова так же похожи на китайские, у меня есть шанс стать хорошим учеником.
«А у него есть чувство юмора, – подумала Лиза. – Это хорошо». Ей стало немного легче.
– Тетушка Госян! Ты можешь идти домой, – обратилась она к хозяйке, которая продолжала стоять у двери и с любопытством слушала их разговор.
Та с некоторым неудовольствием кивнула и, снова попрощавшись, покинула дом.
– Присаживайся, Ли, – Лиза указала рукой на стул, стоявший возле стола.
Тот уселся на стул и, откинувшись на его спинку, окинул взглядом комнату, в которой они находились. Лизе показалось, что в глазах у него промелькнуло удивление от того, что он увидел.
«Как он по-хозяйски уселся, – отметила она про себя. – Не на краешек, а на всю площадь стула. Так садятся уверенные в себе люди, – вспомнила она слова своего преподавателя психологии в университете».
– Я только сегодня получил твою записку от Ван Либяо, – сказал Ли. – Решил сразу зайти. Надеюсь, не помешал?
У Лизы сразу отлегло от сердца: все прежние ее терзания оказались беспочвенными и тут же забылись.
– Нет. Я, как видишь, готовлюсь как раз к нашим урокам, – она показала на книги и тетрадки, лежащие на столе.
– Так мы уже прямо сегодня будем заниматься? – удивленно спросил Ли. – Я думал, что мы для начала должны решить некоторые… как это… организационные вопросы, касающиеся наших занятий.
– Да, я согласна. Для меня самой твое появление сегодня было неожиданностью. Я должна «собраться» для проведения нашего первого урока. А сейчас давай действительно обсудим «организационные вопросы», как ты выразился. Если ты не против, я первая задам свои вопросы.
– Пожалуйста.
– Для меня очень важно знать – почему именно, я скажу потом, – кто ты такой? В том смысле, почему тебе нужно учиться именно в Советском Союзе?
– Видишь ли… – Ли насторожился, хотя понимал, что ее вопрос совершенно естествен. – Мне довольно непросто удовлетворить твое любопытство. Если я совершенно искренне отвечу на твой вопрос, я рискую попасть в сложную ситуацию, поскольку я тебя совершенно не знаю, и потому не могу доверять. Поэтому я предлагаю сделать так: ты будешь просто учить меня русскому языку и не задавать вопросов, зачем мне это нужно.
– Вот как! А ты, оказывается, очень таинственный человек! – Лиза сказала это с иронией, но в голове ее прозвенел звоночек: этот человек, похоже, действительно тот, за кого она его приняла в своих размышлениях. – Я не собираюсь убеждать тебя в том, что мне можно доверять, но поверь: мой вопрос был вызван не простым любопытством. Хорошо, если мои вопросы тебе не нравятся, скажи ты, что тебя интересует в наших будущих занятиях.
– Ну, например, ты, сяодье Лиза, должна мне сказать, сколько я должен буду платить тебе за уроки.
– Ну вот, Ли. Ты сразу коснулся самого трудного вопроса.
– Разве вопрос оплаты уроков такой трудный? – удивился Ли.
– Ты не понимаешь…
Лиза взволнованно замялась, не зная, как наиболее убедительным образом объяснить, чего она на самом деле ждет от своего ученика.
– Дело в том, что я не хочу брать у тебя денег…
– А что же тогда? – все больше удивляясь, спросил Ли.
– В качестве платы за мои уроки мне потребуется от тебя помощь в одном деле… Я бы сказала, огромном деле!..
– И что же это за дело?
– Видишь ли… Для того, чтобы ты правильно понял меня, я должна тебе сначала кое-что рассказать о себе…
– Я готов тебя выслушать, – интерес Ли к тому, как складывался его разговор с этой необычной девушкой, возрастал все больше и больше.
– Тебя не удивило, в каких условиях я живу? – Лиза повела вокруг руками, что должно было означать весь дом в целом.
– Еще как удивило! – отозвался Ли. – Когда я тебя встретил в книжной лавке, я решил, что ты девушка из очень состоятельной семьи. Но когда я пришел к твоему дому, и особенно после того, как вошел внутрь него, я был поражен, что все оказалось совсем не так. И вот я сижу и теряюсь в догадках, как же это все можно объяснить.
– А объясняется это тем, что в начале мая во время бомбежки погибли мои родители, – Лиза старалась говорить коротко и сухо, боясь, что иначе разрыдается, и дальнейший разговор не получится. – В одно мгновение я лишилась всего: семьи, дома, средств к существованию…
– Мне очень жаль, – проговорил Ли, с состраданием глядя на девушку.
– Спасибо… На те деньги, что мне достались после смерти родителей, я смогла снять вот этот домик, большего я себе позволить не могу. Женщина, которую ты встретил, когда пришел, – настоящая владелица этого дома, она помогает мне по хозяйству. То есть я живу одна. И вообще осталась одна на этом острове: без родных, без друзей, даже без людей одной со мной национальности… Совсем одна, – Лиза тяжело вздохнула и почувствовала, что слезы все-таки подкатывают к глазам…
Ли, внимательно слушавший ее, заметил это и хотел сказать что-то утешительное, но не решился – он понятия не имел, как надо успокаивать женщин.
– После того, что со мной случилось, – продолжила Лиза, немного помолчав и взяв себя в руки, – я стала задумываться над тем, как мне жить дальше и где мне жить дальше. После долгих размышлений я пришла к решению вернуться на родину моих предков, в Россию. И вот когда ты во время нашего разговора на улице сказал, что будешь учиться в Москве, я, вернувшись домой, подумала: может, ты сможешь помочь мне перебраться в Советский Союз?!.. Вот это и есть то огромное дело, в котором я прошу тебя помочь мне!..
– Вот это да! – ахнул Ли. – Что угодно я мог бы себе представить, но только не это!..
– Ты хочешь сказать, что это совершенно невозможно? – разочарованно произнесла Лиза.
– Нет, почему же! Ничего невозможного в этом мире нет… Но ты, сяодье Лиза, представляешь, через какие трудности тебе… и мне… придется пройти, чтобы совершить это, сколько времени на это потребуется?
– Я знаю только, что это будет очень трудно! Но детали я себе не представляю совсем. И все-таки я готова через все пройти, чтобы вернуться на родину…
Опустив голову к столу, Ли задумался над тем, что сказала ему девушка, а Лиза с волнением смотрела на него, ожидая «приговора».
– Значит, ты хочешь, – наконец произнес Ли, – чтобы за бесплатные уроки русского языка я доставил тебя в Россию?
– По-твоему, цена непомерная? Но я готова оплатить расходы на переезд, оформление документов и другое, что может понадобиться… На это средства у меня найдутся.
– Ну это само собой… Только я не об этом… Я бы мог сейчас сказать, что согласен на твои условия. Потому что ты свою часть договора выполнишь быстро и гарантированно, а я свою – неизвестно когда и без всяких гарантий на успех. То есть получается, что мне очень выгоден такой договор. Но дело в том, что я такой человек, что если даю слово, то не могу его не выполнить!.. А выполнить то, что ты просишь, мне может просто жизни не хватить.
– Ты имеешь в виду, что будешь выполнять мою просьбу так долго, что раньше умрешь от старости?
– Нет, скорее, от молодости…
– Не понимаю.
– Для того чтобы нам с тобой попасть в Советский Союз, мне придется столько повоевать, совершить столько рискованных вещей, что меня могут за это время не один раз убить!..
– А ты не мог бы из-за меня не воевать?
– Нет, не могу. Я бы все равно за это воевал и без тебя!.. Я ведь стремлюсь в Россию не потому, что ты меня об этом просишь, а потому что я сам этого всегда хотел.
– Значит, все мои мечты… все это бессмысленно? – упавшим голосом произнесла Лиза.
– Почему бессмысленно? – улыбнулся Ли. – Просто теперь у меня появилась очень серьезная причина не умирать во всех моих войнах, чтобы выполнить данное тебе слово!..
Лиза недоверчиво посмотрела на него, не понимая: это он так шутит или всерьез, а потом поинтересовалась:
– А ты не мог бы поконкретнее сказать, какие проблемы нам придется решить, ну, хотя бы в самое ближайшее время?
– Могу. Самая главная проблема, которая стоит на нашем пути, и обойти которую невозможно, – это война. Пока она не закончится, мы ничего сделать не сможем.
– Но она может закончиться, как говорили мне знающие люди, в ближайшие месяцы.
– Вероятнее всего. Но эти месяцы еще пережить надо!.. Если нам повезет, и мы сможем остаться живыми и здоровыми к моменту окончания войны, нам надо будет решить вторую задачу – перебраться на материк. Потому что, как поехать в Советский Союз из Китая, я себе представляю, а вот как добраться до него с Тайваня – понятия не имею.
– Ну, я думаю, переплыть Тайваньский пролив – это более легкая задача, чем пережить войну, – заметила Лиза.
– Согласен, – подтвердил ее слова Ли. – Поэтому пока будем думать о главном: как выжить в предстоящие несколько месяцев здесь, на Тайване. Ты будешь жить, как и раньше, своими женскими заботами. Да… и не забывая учить меня языку, – добавил он с улыбкой. – А я буду делать свое дело.
– Какое? – непроизвольно вырвалось у Лизы.
– Сяодье Лиза! – Ли укоризненно посмотрел на нее. – Мы же договорились: ты не задаешь мне лишних вопросов обо мне… Кстати, я хотел тебя предупредить: мои дела будут иногда мешать нам в проведении уроков. Поэтому какой-то строгий график занятий мне вряд ли удастся выдерживать.
– Это не страшно, – успокоила его Лиза. – Я могу свободно распоряжаться своим временем, и значит, смогу подстраиваться под твои «дела». Мы просто будем каждый раз оговаривать время очередного занятия.
– Вот за это спасибо! – облегченно вздохнул Ли. – А то мне очень не хотелось бы ставить в неловкое положение своего учителя.
Решив таким образом главные организационные вопросы, они расстались, договорившись встретиться послезавтра уже для полноценного учебного занятия.
* * *
Оставшись одна, взбудораженная донельзя Лиза, забыв про то, чем занималась до прихода Ли, погрузилась в размышления над состоявшимся только что разговором. Сначала она это делала, пытаясь утихомирить рой соображений, мечущихся в голове, меряя шагами комнату, а потом уселась за стол и, пододвинув к себе тетрадь-дневник, стала записывать.
«Сегодня произошло событие, которое, возможно, изменит всю мою жизнь. Я познакомилась с человеком, который согласился помочь мне уехать в Россию. Странные ощущения: я не знаю – верить или не верить тому, что было сказано между нами. Он не захотел ничего рассказывать о себе. У меня только самые смутные предположения, кто он такой, чем занимается, какие у него планы на ближайшее время, чего он хочет в отдаленном будущем…
Получилось так, что я ему о себе рассказала намного больше, чем он мне о себе. Хотя, что удивляться? Ведь это мне от него надо то, за что не взялся бы ни один “нормальный” человек! Хоть его и поразила моя просьба, он не посчитал ее сумасшедшей или абсолютно неисполнимой. Может быть, потому, что и сам, по его словам, мечтал о том же – оказаться в Советском Союзе. Пожалуй, только этот факт меня и обнадеживает: он согласился мне помочь исключительно потому, что и сам стремится к той же самой цели.
Но до этой цели дистанция огромного размера. И пройти ее будет ох как не легко! Он говорит, что даже ближайшие месяцы здесь, в Тайхоку, будет совсем не просто выжить. А что он имеет в виду? Что война со всеми своими ужасами и непредсказуемостью придет на остров? А может быть, что-то другое? Про какие такие свои “дела” он говорил? Я ведь так и не узнала, из числа ли он тех, кто намерен бороться с японской властью на Тайване. А может, все совсем не так. Может, он просто преступник! Не “политический” преступник – в таком качестве мне его придется принять и иметь с ним дело, – а уголовный. Может, он вор, насильник, убийца?.. Нет, это меня, кажется, не туда понесло… Был бы он уголовник, пристукнул бы меня уже сегодня, ограбил бы и скрылся… Нет, это все чушь! Зачем уголовнику русский язык? Зачем уголовнику ехать в Россию? Нет, все-таки он тот, за кого я его приняла с самого начала.
Потому он и отказался что-либо рассказывать о себе, из соображений осторожности и, как он признался, из-за недоверия ко мне. Но ведь теперь получается, что я добровольно превратилась в сообщницу политического преступника? Да, докатилась… А может, дело в другом? Может, он отказался рассказывать о себе, чтобы оградить меня от возможных неприятностей, если сам во время своих “дел” попадет в руки к властям? Ох, как хотелось бы в это верить!..
Если говорить откровенно, меня не столько интересуют его политические идеалы и его возможная борьба с японским режимом на острове, сколько то, что он, судя по всему, честный человек. Он даже откровенно признался, что предложенный мной договор ему выгоднее, чем мне. Он не стал скрывать, что выполнить мою просьбу будет невероятно сложно и очень долго. Конечно, мне хотелось бы услышать от него что-нибудь более утешительное, но я ведь не дура и понимаю, что он прав, когда смотрит на проблемы предельно реалистично. Как раз, если б он сказал, что все можно будет сделать очень просто, ему нельзя было бы доверять!
Почему все-таки, даже ничего не узнав о нем, я испытываю к нему доверие? Наверное, дело во множестве мелких деталей, позволяющих составить представление о человеке: как он держится при разговоре, как смотрит на собеседника, что говорит, как говорит… От него исходит то, что я заметила еще при первой встрече, возле книжной лавки, – уверенность в себе, а из нее – уверенность в том, что “все возможно”. Он ведь даже мой фантастический план признал выполнимым!.. По тому, как он ведет разговор, создается впечатление, что, несмотря на молодость, он уже немало испытал в жизни. Откуда это в нем? Загадка. Опять-таки из манеры разговора видно, что он умен, и даже, кажется, остроумен. Это, по-моему, очень важно: остроумные люди мне всегда казались более искренними, чем просто умные. Ли наверняка начитан: у него речь человека, знакомого с литературными образцами. Как говорит китайская пословица, “три дня не будешь читать книг – твоя речь потеряет прелесть”. Кстати, и Ван Либяо говорил, что он регулярно посещает его лавку. Может быть, он за свою жизнь и не прочитал столько книг, сколько я, но у него, похоже, книжные знания переплавились с жизненным опытом в нечто целостное – жизненную позицию с твердыми убеждениями, а у меня, как были игрой ума и воображения, так и остались…
И еще глаза… Говорят же, что они – зеркало души. А они у него именно такие, по ним видно, что то, что он говорит в данный момент, и что он при этом думает и чувствует, совпадает… Мне кажется, что, если б он даже молчал, по его глазам можно было бы догадаться, о чем он думает… Нет, это меня, кажется, опять куда-то заносит... Он совсем не производит впечатления человека простодушного. Скорее, все дело в том, что он позволяет своим глазам быть откровенными или скрытными в каждой конкретной ситуации.
Интересно, а можно ли его назвать красивым? Нравится ли он девушкам?..»
Лиза остановила свои записи на этой фразе. Она вторглась в область, в которой не имела никакого опыта. Все ее представления о мужчинах вообще и о мужской красоте в частности были почерпнуты из книг. И если не считать иллюстраций в некоторых из них, они давали только словесное описание достоинств мужской внешности и не давали наглядного представления о ней. Отсутствие наглядности компенсировалось только воображением девушки, воспитанном на образцах классического искусства. К своим восемнадцати годам Лиза в реальности знала только одного мужчину, который был для нее средоточием всех возможных сторон привлекательности, – это ее отец. Не имея до сих пор возможности общаться с молодыми людьми не только русской национальности, но и вообще белой расы, она, однако, и окружающих ее японских и китайских юношей никогда не воспринимала под этим углом зрения, то есть как мужчин…
И вот игра случая заставила ее столкнуться, причем очень тесно, с китайским юношей, с которым ей предстояло, судя по всему, пройти долгий совместный путь. И Лиза пыталась определить к нему свое, так сказать, «всестороннее» отношение и пока не могла…
Глава 3. Сиро Мацуи. Операция
После посещения доктора Цинь Гу здоровье Сиро быстро пошло на поправку. Причиной этому была не только квалифицированная врачебная помощь, но и вся совокупность обстоятельств его нового образа жизни: домашние условия быта, при всей своей скромности не идущие ни в какое сравнение с пребыванием в пещере; регулярное добротное питание; прогулки на свежем в воздухе в саду – пусть и в вечернюю пору, как предлагал Ли; возможность перемежать сон в любое удобное время с таким приятным времяпрепровождением, как чтение книг.
Сегодня должна была придти Юинь, чтобы провести лечебные процедуры, назначенные отцом. После завтрака, в ожидании ее появления Сиро и Ли занимались языком. Сиро отмечал заметный прогресс своего ученика в его освоении. С целью наработки речевой практики они договорились общаться дома на японском языке. Это позволяло оставлять больше времени на освоение литературного языка, используя имеющиеся у них теперь два поэтических сборника и эссе Дзюнъитиро Танидзаки «Похвала тени».
Когда Ли принес в дом новые книжные приобретения, Сиро снова был удивлен, как он удачно – непонятно, сознательно или случайно – подбирает литературу не только для изучения японского языка, но вообще культуры японцев.
– Знаешь ли ты, что это за книга? – спросил он, держа в руках «Похвалу тени».
– Нет, – признался Ли. – Откуда? Меня просто название заинтересовало.
– Это очень удачная случайность. Я не знаю лучше произведения, где бы автор, сопоставляя особенности японской и европейской культуры, не осветил бы так тонко специфику японского национального духа и мировосприятия. Так что ты, прочитав эту книгу, не только продвинешься вперед в изучении языка, но и поймешь, кто мы, японцы, есть такие…
Хотя Ли в соответствии с указаниями сэнсэя большую часть времени уроков уделял чтению стихов, заучиванию их наизусть и декламации в голос, Сиро заметил, что интеллектуальный интерес его ученика все-таки больше склонялся к прозе. В свободное от занятий время Ли брал в руки эссе Танидзаки и, медленно разбирая текст на японском, шепотом переводил его на китайский, иногда прося у Сиро помощи, если ему встречалось новое, неизвестное слово.
– Странно! – задумчиво проговорил Ли, прочитав очередной отрывок из книги.
– Что именно? – отозвался Сиро, также читавший в это время другую книгу.
– Вот послушай, сэнсэй, – он начал читать абзац на японском, сразу переводя каждое предложение на китайский. – «Европейцы, видя японскую гостиную, поражаются ее безыскусственной простотой. Им кажется странным, что они не видят в ней ничего, кроме серых стен, ничем не украшенных. Быть может, для европейцев такое впечатление вполне естественно, но оно доказывает, что ими еще не разгадана загадка “тени”. Наши гостиные устроены так, чтобы солнечные лучи проникали в них с трудом… Отраженный свет из сада мы пропускаем в комнату через бумажные раздвижные рамы, как бы стараясь, чтобы слабый дневной свет только украдкой проникал к нам в комнату. Элементом красоты нашей гостиной является не что иное, как именно этот профильтрованный неяркий свет. Для того же, чтобы этот бессильный, сиротливый, неверный свет… нашел здесь свое успокоение и впитался в стены, мы нарочно даем песчаной штукатурке стен окраску неярких тонов».
– И что тебе здесь показалось странным? Автор в такой незатейливо-бытовой форме показал суть отношения японца к окружающему миру. Ничего чрезмерного! Во всем сдержанность, приглушенность, умеренность… Во всем полутона, в цвете, звуке, вкусах, поведении, общении с людьми, ничего кричащего, раздражающего чувственность…
– Ну это-то я как раз уловил… Странно другое. Если вы видите смысл своего существования в умеренности, сдержанности, так сказать, в «невыпячивании» себя, то откуда берутся такие проявления яростной агрессии у людей вашей национальности?!.. Если вы ищете гармонию связи с природой и с миром вообще путем сохранения меры во всем, то сидели бы на своих островах, не совались в «большой мир» и наслаждались бы покоем и счастьем существования… Ан нет! Вы затеваете войны в чужих краях, вы проливаете кровь миллионов ни в чем неповинных людей и тем самым, так сказать, нарушаете «гармонию» их жизни… Или ваша «умеренность» распространяется только на «своих», на японцев? А остальные для вас – нечто такое, по отношению к чему можно проявлять «безмерность»?..
Сиро был поражен поворотами мысли Ли. Он никогда не задумывался над теми вопросами, которые ему сейчас задавал этот китаец, в таком аспекте. «Как же у него необычно работает мозг, – думал он. – Такое впечатление, что любое событие его жизни, услышанную фразу, прочитанное слово он не пропускает мимо внимания, подвергая хотя бы беглому, но анализу. Кто-то из французских писателей, кажется, Виктор Гюго, сравнивал мышление с питанием. Когда мы едим – потребляем материальную пищу, а когда мыслим – духовную. Так вот Ли, похоже, не может обходиться без осмысливания всего того, с чем имеет дело, точно так же, как любой нормальный человек не может обходиться без еды. И причина того, что мы одни и те же вещи воспринимаем по-разному, в разных углах зрения на них. Я смотрю на вещи как ученый, а он с позиции своей коммунистической идеологии. Я оцениваю их объективно-отстраненно, а он – субъективно-пристрастно. И при этом, как ни странно, он при своем “ненаучном” подходе обнаруживает в вещах то, что ускользает от меня… А может, все-таки их коммунизм – хоть и специфическая, но наука, как и утверждал Маркс?..»
Не дождавшись от задумавшегося над его словами Сиро ответа, Ли продолжил:
– Вот мы, китайцы, я это признаю, гораздо менее «умеренные» люди, чем вы. Не в том смысле, что мы вообще края не знаем – наоборот, наша народная мудрость постоянно твердит: «всегда знай свой предел»… А именно в сравнении с вами. Мы по большей мере живем не полутонами, а многоцветьем, яркостью, разнообразием… Это проявляется во всех сторонах нашей жизни. И однако при этом мы абсолютно не воинственная нация. Насколько я знаю историю Китая, за исключением тех периодов, когда нашей страной правили монгольские династии императоров, китайцы не начинали первыми войн со своими соседями.
Тут уж Сиро удержаться не мог:
– Ты, видимо, недостаточно полно знаешь историю своей страны. И задолго до монголов китайцы вели кровопролитные войны. Ты, конечно, можешь считать всех, кто проживает сегодня на территории современного Китая китайцами. Но ведь в древности это были разные народы, объединенные в различные царства, которые между собой постоянно воевали. Достаточно вспомнить эпоху Воюющих Царств … Да и император Цинь Шихуанди, который прекратил эту резню и объединил всех в единое государство, был далеко не пацифист!..
– Кто это такой – пацифист? – спросил Ли, услышав незнакомое слово.
– Пацифист – это противник войны. А что касается нашей агрессивности… Я вижу две ее важнейшие причины. Когда Танидзаки описывает особенности образа жизни и самосознания японцев, он тем самым характеризует нашу культуру. А что есть такое культура? Это определенные способы жизни людей, приобретенные в условиях их совместного общественного существования. Именно общественного, а не природного, дикого, животного! А война – это очень специфическая сфера жизни людей; она отчасти социальное явление, культурное – особенно когда мы насыщаем ее какими-то приобретениями социального прогресса: новейшими достижениями тактики и стратегии ведения военных действий, современным вооружением и прочими средствами обеспечения боеспособности армий и т.д. и т.п., – а отчасти – природное, животное, звериное: люди уничтожают друг друга, подчиняясь извечно сидящему в нас инстинкту самосохранения! Не мне тебе рассказывать о тех ощущениях, какие испытывают солдаты, участвующие в бою, – ты побывал, наверное, в сотнях таких боев. А я – штабной вояка, сам в боях не бывал, но несколько раз наблюдал их. Так вот у меня волосы дыбом становились, когда я видел, как люди теряли человеческий облик во время боя и превращались в зверей, особенно, когда приходилось идти в рукопашную… Многие специально бросали оружие, чтобы наброситься на противника с голыми руками и бить его, душить, царапать, кусать, рвать на части… Вот поэтому военную агрессию, на мой взгляд, нельзя считать типичным проявлением общественной жизни, она, скорее, аномалия, атавизм, доставшийся нам от прежней, звериной жизни.
– Да, серьезные аргументы ты привел, сэнсэй! – отреагировал на его слова Ли, внимательно выслушавший все сказанное. – Только ведь агрессия агрессии – рознь! Что касается зверства во время рукопашного боя, тут я с тобой спорить не буду – согласен полностью. Но как быть с пытками заключенных, расстрелами пленных, уничтожением мирного гражданского населения? Знаешь ты, например, что ваши звери устроили в Нанкине?
Сиро замер. Его мозг, как молнией, пробила мысль: если он сейчас скажет Ли, что он знает о Нанкине и от кого он о нем знает, их отношения будут разрушены в прах!.. Он постарался не выдать внешне своего смятения и только, неопределенно покачав головой, произнес:
– Кое-что слышал…
– Вот если б ты это знал в подробностях, то не валил бы все на бедных животных и их инстинкты! – заметил Ли. – Ну, а какая все-таки вторая причина агрессивности японцев?
– А вторая причина заключается в том, что войны затеваются не рядовыми гражданами страны, а представителями власти!
– Вот! – торжествующе воскликнул Ли. – Вот теперь мы, кажется, подошли к действительной разгадке проблемы. Твои слова означают, что нет никакого общего для всех японцев – как, кстати, и для китайцев – национального духа и мировосприятия, как ты выразился. Есть, так сказать, два «духа»: дух простонародья и дух правителей. И ваши, и наши правители всегда считали себя богами: ваши – потомками Аматэрасу , наши – сыновьями Неба. И они никогда не считали, что должны в чем-то быть «умеренными»… Умеренность – она только для рабов! Так что, как ни крути, сэнсэй, а Маркс был прав, когда говорил, что у любой нации всегда есть две культуры. А я думаю, что, может быть, их даже и больше…
– Ишь, как ты ловко все вывел на марксизм! – возмущенно вскинулся Сиро.
– Да не я вывел, а оно само по себе так выходит. Я, еще когда учился в училище, прочитал вашу знаменитую легенду о сорока семи ронинах . В предисловии к книге издатель указал, что эта легенда раскрывает суть японского национального духа. Я, когда прочитал само произведение, возмутился такому предисловию.
– Почему? – Сиро был искренне удивлен.
– Да потому что дух самураев – это совсем не дух всех японцев. Миллионы японских крестьян, которые испокон веков держали на своих плечах сотни феодалов и тысячи их слуг – самураев, никогда бы не поступили так, как эти сорок семь ронинов. Эта легенда на самом деле – организованная власть имущими пропаганда преданности слуг своему хозяину-феодалу. Обидно, когда действительно мужественные, сильные, бесстрашные люди отдают самое ценное, что у них есть, – жизнь, не за правду, не за справедливость, не за народ, не за Родину, даже не за государство, на которое напал враг-иноземец, а мстят за своего умершего хозяина!.. Не случайно поэтому бусидо сводится, по сути, к трем нравственным нормам: беспрекословной верности самурая феодалу; признания военного дела единственным занятием, достойным самурая; самоубийства в случаях, когда опозорена честь самурая. А ведь самураи – это, так сказать, не самостоятельное сословие, а промежуточное: они и не феодалы, и не крестьяне. Поэтому их культура не может представлять всю Японию.
– Ну конечно, в этом что-то есть, – вынужден был согласиться Сиро и с какой-то странной улыбкой добавил. – Удивительная вещь получается: я в первый раз прочитал легенду о ронинах приблизительно в твоем возрасте, и она мне очень понравилась, я был восхищен этими храбрецами. Но когда я перечитал ее снова уже в зрелом возрасте, у меня появились мысли, близкие тем, которые ты только что изложил. И я, пожалуй, соглашусь с тобой, что у любого народа культура не является чем-то однородным, она достаточно разнообразна. И все-таки народная культура, о которой говорит Танидзаки, распространена несравнимо более широко, чем культура власть и богатство имущих да и тех же самураев, когда они еще были. И поэтому именно ее можно считать подлинно национальной культурой.
– Ну вот с этим я соглашусь, потому что ты стал говорить, как настоящий марксист, – улыбнувшись, подвел Ли итог спору.
Сиро хотел возразить ему, но только махнул рукой. То ли потому, что понял, что это ничего не изменит в позиции его оппонента, то ли почувствовал, что в этом действительно что-то есть…
– А ты знаешь, – заявил Сиро, помолчав некоторое время, – меня наш спор на одну мысль навел. Особенностями островных культур, типа нашей, является то, что они более консервативны, способны сохраняться в неизменном виде гораздо более длительное время, чем культуры материковых государств. Это связано с их пространственной оторванностью от других культур. Наша японская культура испытала такое мощное воздействие вашей, китайской, только потому, что мы – ближайшие соседи. А вот когда закончится нашим поражением эта война, и на японскую землю придут победители – Америка, Англия, Россия, они наполнят нашу жизнь совершенно другой культурой – западной. И начнется то, что в науке называется аккультурацией – взаимное изменение взаимодействующих культур. И я боюсь, что не пройдет и полвека и мы, японцы, перестанем узнавать свою традиционную национальную культуру! И книгу Танидзаки наши недалекие потомки будут воспринимать как исторический документ о какой-то другой, уже далекой жизни!..
* * *
Около двенадцати в дверь постучали. Ли понял, что это пришла Юинь. Он открыл дверь и обнаружил, что девушка пришла не одна, а вместе с Ли Цуюнем. Они прошли в комнату японца, и Ли познакомил врача с Сиро, который уже перестал удивляться, что возле его кровати собирается чуть ли не консилиум врачей.
– Давайте я сначала займусь раной на груди, – предложила Юинь, – а потом уж вы приступите к осмотру руки.
– Да, конечно, – согласился хирург, – тем более, что я тоже хотел посмотреть на эту рану.
Девушка размотала бинт. Ли Цуюнь осмотрел и ощупал рану и удовлетворенно кивнул головой:
– Все нормально. Заживление идет хорошо. Я думаю, еще несколько лечебных процедур, и об этой проблеме можно будет забыть.
Юинь проделала все необходимые манипуляции с раной и наложила свежую повязку. После этого за дело взялся сам Ли Цуюнь: он освободил кисть руки от повязки и дощечек-фиксаторов, которые она держала, и начал медленно и осторожно прощупывать каждую фалангу и сустав пальцев, а также кости ладони. Наконец он закончил свой осмотр и произнес вердикт:
– Сначала о хорошем: ладонные кости срастаются нормально, а большой палец вообще цел.
– Один палец цел, и вы считаете, что это уже хорошо? – слегка улыбнулся Сиро.
– Я думаю, Мацуи-сан, вы знакомы с дарвиновской теорией эволюции и должны знать, что наш большой палец – это огромное приобретение человеческой эволюции, поскольку он обеспечивает львиную долю работоспособности нашей руки. За него одного не жалко двух других пальцев отдать.
– Да, если это не твои пальцы! – опять с юмором отозвался Сиро.
– Понимаю, – оценил настроение японца Ли Цуюнь. – Теперь о плохом. Два пальца – указательный и мизинец – срастаются правильно. Они, конечно, не будут действовать так, как до получения травмы, но в определенных функциях их вполне можно будет использовать. Средний и безымянный пальцы начали срастаться неправильно. Похоже, какая-то физическая нагрузка сместила их с того положения, которое им придал при первой фиксации уважаемый Цинь Гу, – врач вопросительно посмотрел на Ли.
Тот в упор посмотрел на врача и медленно отчеканил:
– Доктор, давайте не будем отвлекаться на посторонние вопросы.
– Хорошо, – согласился Ли Цуюнь и продолжил. – Если оставить все, как есть, эти пальцы не только сами не будут работать, но и не позволят нормально использовать остальные.
– А если не «как есть», то какой другой вариант? – Сиро встревожено посмотрел на хирурга.
– Надо снова сломать эти пальцы, и потом уложить кости так, как положено! – бесстрастно заявил тот.
– Ломать?! – Сиро растерянно рассматривал свою руку, как будто раздумывал: «И что с ней делать: ремонтировать или вообще выбросить?».
– Вам эта рука нужна? Я, кстати, не спросил: вы правша или левша?
– Я амбидекстр.
– Вот как! Редкий случай.
– Что такое амбидекстр? – удивленно спросил Ли.
– Амбидекстры – это «обоерукие» люди, то есть одинаково свободно пользующиеся обеими руками, – в Ли Цуюне проснулся университетский преподаватель, и он готов был прочитать присутствующим лекцию об особенностях человеческого мозга, который совершенно непредсказуемым образом наделяет незначительную часть человечества таким замечательным даром.
– Странно, – оборвал его намерение Ли. – А ты, сэнсэй, никогда мне об этом не говорил.
– Да как-то повода не было на эту тему распространяться.
– Давайте все-таки ближе к делу, – вновь напомнил о своем вопросе Ли Цуюнь. – Итак. Вы намерены в своей будущей жизни обходиться одной здоровой рукой или вторая вам тоже не помешает?
– Разумеется, не помешает.
– Значит, будем оперировать?
– Да! – принял решение Сиро.
– Значит так, – стал распоряжаться врач, готовясь к операции. – Вы, Мацуи-сан, сейчас примете настойку опия. Это притупит болевые ощущения, – он достал из своего саквояжа какую-то склянку и заставил Сиро выпить до дна все ее содержимое. – Ты, Ли, нагрей на кухне воды; она потребуется для мытья рук и инструментов, а также для гипсования руки после операции. Ты, Юинь, будешь мне ассистировать.
Он принес из гостиной все стулья. Из двух соорудил «операционный стол», а на третьем разложил инструменты и приспособления, которые ему должны были понадобиться во время работы. Ли тем временем разворошил в печи еще не потухшие после завтрака угли, подбросил новых дров и поставил на плиту металлическое ведро с водой. Таким образом, пока под действием опия Сиро постепенно погружался в некое «пограничное» состояние между бодрствованием и сном, все необходимое для его лечения было подготовлено. Ли Цуюнь надел белый халат и шапочку, вымыл на кухне руки горячей водой и приступил к операции.
Для того чтобы лежащий на кровати Сиро не видел, какие манипуляции проделывают с его рукой, Юинь покрыла ему голову широкой полотняной салфеткой и встала рядом со стулом с инструментами, готовая подавать их хирургу по его команде. Хотя Ли не был задействован в самой операции, он решил присутствовать в комнате на случай, если вдруг понадобится какое-нибудь его участие. Ли Цуюнь взял в одну руку специальные щипцы, а другой стал нащупывать те места на пальцах, где, по его мнению, произошло неправильное сращение костей. В тишине комнаты раздался легкий хруст, за ним другой, третий… После каждого из этих звуков в унисон раздавался стон из-под салфетки. Это означало, что Сиро все-таки чувствует боль…
Ли побледнел. В партизанском отряде ему нередко доводилось помогать врачу, в том числе и во время операций. Он видел, как зашивались страшные раны, складывались поломанные кости, отрезались висящие на лохмотьях кожи оторванные взрывом конечности, слышал непрекращающиеся дикие крики людей, которым все это делали почти без всякого наркоза… Но тогда все эти ужасы почему-то не производили на него такого ошеломляющего действия, как сейчас раздающийся в комнате тихий хруст… Почему так? Может, потому, что тогда врач из «поломанного» тела делал «целое», а сейчас происходило обратное: Ли Цуюнь бесстрастно и методично ломал «целое» на куски… А может, все дело было в другой причине (о которой Ли не подозревал): слабые раздражители часто будоражат человеческую психику значительно больше, чем сильные!..
Ли посмотрел на Юинь и по ее лицу понял, что и на нее производимые хирургом манипуляции производят шокирующее действие. Она не была операционной сестрой, была пока еще мало знакома с особенностями этой медицинской специальности – практические занятия по хирургии в университете были предусмотрены только на четвертом курсе, – и поэтому приобретаемый ею сейчас неожиданный опыт застал ее врасплох.
Не будучи в отличие от девушки обязанным находиться в «операционной», Ли вышел из комнаты, чтобы поберечь свои нервы. К счастью для них, Ли Цуюнь закончил эту часть операции довольно быстро и приступил ко второму этапу – складыванию поломанных костей так, как им было положено природой. Зафиксировав каждый палец по отдельности узкими деревянными рейками, он приступил к гипсованию всей кисти целиком. Вся операция, таким образом, заняла около часа времени.
Закончив работу, Ли Цуюнь попросил Юинь отмыть испачканные инструменты и приспособления в горячей воде, а все остальное вновь уложил в саквояж. Они втроем вышли на кухню, оставив Сиро, погружающегося в ничем теперь не нарушаемый наркотический сон, отдыхать после операции.
– Он теперь не очухается до утра, – проговорил Ли Цуюнь. – И это хорошо: боли должны за это время, в основном, пройти. Мужественный все-таки человек этот профессор: я думаю, он достаточно остро ощущал ломание костей… Мне показалось, что вам обоим также не понравилась эта процедура…
Юинь и Ли отреагировали на его слова одновременно.
– А кому это может понравиться? – заявила Юинь.
– Да уж как-то мне не по себе стало… – проговорил Ли. – Я, ты знаешь, всякого в жизни навидался, но сейчас меня почему-то зацепило…
– Да я и сам, честно признаюсь, этих щипцов боюсь. Мне ведь в службе безопасности именно такими щипцами собирались пальцы ломать… – признался Ли Цуюнь и, помолчав немного, переключился на другую тему, не имеющую никакого отношения к операции японца…
Глава 4. Куан Ли. Кунь Сю
– Когда я поинтересовался, отчего у Мацуи произошло смещение костей, ты оборвал меня не случайно? – спросил Ли Цуюнь у Ли.
– Разумеется. Я же тебе говорил, что он не хочет участвовать в нашей борьбе. И значит, он не должен знать, что вы – мои товарищи по Сопротивлению. При нем нельзя говорить ничего такого, что бы дало ему повод подумать об этом. Вы для него – только лекари и ничего больше! Я тебе уже говорил, Цуюнь, и еще раз повторяю: бдительность, бдительность и еще раз бдительность! Никакой лишней информации никому. Каждый должен знать ровно столько, сколько ему надо знать для дела. Внушайте это и своим товарищам в группе. Иначе многие из них не доживут до конца войны… Японцы накануне своего полного разгрома начнут зверствовать так, что всех, в ком они почувствуют для себя угрозу, будут уничтожать без суда и следствия!
– Да, ты прав, – согласился Ли Цуюнь. – Я сам все еще не могу до конца переключиться с мирной жизни на военную…
– У меня для вас есть одна важная новость, – заявил Ли, обращаясь к обоим своим собеседникам. – Члены моей группы нашли лагерь военнопленных. Я вчера сам произвел разведку возле него. И обнаружил среди заключенных моего старого товарища, с которым мы вместе воевали в одном партизанском отряде на материке. Именно через него я и рассчитываю теперь организовать побег пленных из лагеря. Есть возможность выйти с ним на связь: во время возвращения пленных с работы конвой разрешает местным жителям – но только женщинам и детям – давать им еду. Юинь, – Ли обратился к девушке, – сегодня вечером мне понадобится твоя помощь. Ты должна будешь вместе с едой передать ему от меня записку, в которой я изложу план побега.
Ли Цуюнь и Юинь изумленно слушали его рассказ. Тот план Ли, который они несколько дней назад восприняли как фантастический, сейчас стал приобретать совершенно реальные очертания. «Как он говорил, – вспомнил Ли Цуюнь, – делать из сказки быль – его любимое занятие? Да, повезло нам, что море выбросило его на наш остров!» Юинь первая отреагировала на слова Ли:
– Когда и как я должна это сделать?
– Сейчас ты отправишься домой. Купишь по дороге пару лепешек или сама дома испечешь. В одной из них сделаешь разрез. В него мы положим мою записку, чистый листок бумаги и карандаш, чтобы мой друг мог написать нам ответ. Я приду к вам домой часам к пяти, и затем мы вместе отправимся к лагерю.
Цуюнь слушал, как Ли и Юинь договаривались о совместных действиях, не спрашивая его, руководителя группы, мнения о них, но не находил в этом ничего обидного для себя, прекрасно понимая, что в том деле, которому он решил посвятить свою жизнь, у него слишком мало опыта, и потому ему придется еще очень многому научиться, и в первую очередь у Ли.
– А у меня для тебя тоже есть важная новость, – сказал он ему. – Мы с тобой говорили об оформлении документов для тебя и японца, а также других людей, которые со временем присоединятся к нашей группе Сопротивления. Так вот я нашел человека, который поможет нам в решении этой проблемы.
– Это здорово! – обрадовался Ли. – Человек надежный?
– Он отец одного из членов моей группы. Работает как раз в паспортном департаменте. В нашей борьбе он никакого участия не принимает, но паспорта оформить согласился.
– Паспорта – это, конечно, хорошо. Но я вот что подумал. Для японца наличие паспорта, особенно если в нем будет отметка, что он демобилизованный после ранения на фронте офицер, будет достаточно, чтоб к нему не могли придраться ни полиция, ни служба безопасности, ни контрразведка. А вот наличие паспорта у меня еще не гарантирует от вопросов этих самых служб, почему я, молодой человек призывного возраста, нахожусь в тылу во время войны.
– Да, пожалуй, ты прав, – вынужден был согласиться Ли Цуюнь. – И что ты предлагаешь?
– А не можешь ты оформить для меня медицинскую справку, по которой я не подлежу призыву в армию?
– Боюсь, что это нереально. Если б у тебя на теле были какие-нибудь серьезные внешние повреждения, можно было бы попытаться это сделать. Но у тебя ничего подобного нет. А совершить членовредительство ты ж, наверняка, не захочешь?
Ли отрицательно покачал головой.
– Вот. А приписать тебе какие-то органические заболевания – так это ничего не даст. Если б ты только знал, с какими заболеваниями сейчас призывают в армию!.. Потери на фронте у японцев такие, что они призывают на службу – особенно из числа тайваньцев – чуть ли не полутрупы… Я думаю, что некоторые из призывников умирают, даже не доехав до фронта, – в учебных лагерях, на пересылке и тому подобное! Да и потом… призывными комиссиями командуют японцы, и за ними всегда остается последнее слово в этом вопросе.
– Что же тогда остается? Кто еще на законных основаниях может не быть призванным в армию?
– Полицейский, – немного поразмышляв, проговорил Ли Цуюнь. –Ты же пользовался до сих пор фальшивым удостоверением, а теперь неплохо было бы сделать тебе настоящее!
– Так это же в десять раз лучше, чем медицинская справка! – радостно воскликнул Ли. – С таким документом я получу большие возможности для своих действий. Только вот кто мне его сделает?
– Есть у меня на примете один человек. Служит в полиции, в отделе документов.
– Ты доверяешь полицейскому в таком деле? – с сомнением поинтересовался Ли.
– Ну, во-первых, и среди полицейских бывают порядочные люди и патриоты своей родины. Во-вторых, он – не оперативный работник, а, так сказать, «канцелярская крыса», работающая только с бумагами. Ну а в-третьих, и это самое главное, он лично мне очень обязан: я спас его сына от смерти, сделав ему сложную операцию. Я могу попросить этого канцеляриста оформить на твое имя удостоверение полицейского.
– Ну что ж, полностью доверяю тебе в этом вопросе.
– Вам с Мацуи надо будет сфотографироваться на документы.
– Сегодня он пусть отсыпается. А завтра с утра мы это сделаем. И как только фотокарточки будут готовы, я занесу их тебе в госпиталь.
Обсудив, таким образом, все ближайшие дела, Ли и его гости расстались.
* * *
Оставшись один, Ли уселся за стол, взял маленький лист бумаги и, собравшись с мыслями, стал максимально убористым почерком писать самую лаконичную, какую смог придумать, записку для Сю:
«Здравствуй, мой друг Сю! Рад, что ты жив. О себе расскажу, когда встретимся. Сейчас о главном. Я хочу помочь тебе и тем, кому ты доверяешь, бежать из лагеря. Я и мои товарищи здесь, на свободе, сможем укрыть в надежном месте до двадцати человек. Я считаю лучшим вариантом побега подкоп. Вам необходимо будет прорыть подземный тоннель, не менее 30 метров длиной, начиная от южной стены лагеря, в сторону реки. Это самое лучшее направление, потому что вся местность на запад и восток от лагеря покрыта пнями от спиленных деревьев, и значит, вся земля пронизана их корнями. А копать, преодолевая постоянно корни, будет в несколько раз труднее и медленнее, чем копать на юг, где деревьев нет вообще, а почва рыхлая и песчаная. Все подробности, как мы и вы будем действовать во время самого побега, обговорим позже. Пока же ответь мне на главные вопросы: готов ли ты бежать; есть ли у тебя товарищи для этого дела; сможете ли вы организовать подкоп? Я приду со своей подругой за ответом завтра. Ли».
Ли подготовил еще один такой же чистый лист бумаги для ответа Сю и отрезал ножом половинку карандаша, которым тот мог бы воспользоваться при его написании. Положив все в карман френча, он стал собираться на первый урок русского языка к сяодье Лизе. Он рассчитал, что вполне может уделить занятию два часа, чтобы после этого добраться к Юинь в оговоренное время.
Идя к дому своей учительницы, Ли думал о ней и о том значительном, что связало их двоих. Он стал часто думать об этой удивительной девушке уже после первой встречи с ней. Но после вчерашнего разговора, когда она попросила его помочь ей попасть в Советский Союз, его размышления приняли куда более серьезное и, можно сказать, «всеобъемлющее» направление. Одно дело, если бы их отношения ограничились уроками языка, ни к чему особенному их обоих не обязывающими, и совсем другое дело, когда их связала одна большая цель, требующая огромного напряжения сил и длительного времени для осуществления, когда многие месяцы, а может быть, и годы, им придется выстраивать свою жизнь, принимая в расчет интересы друг друга.
Ли поражался тому, как в одночасье он оказался связанным обязательством с совершенно чужим ему человеком, далеким от того жизненного пути, которому он давно решил посвятить всего себя, по всей вероятности, чуждым его мировоззрению, воспитанию, социальному происхождению и положению, не говоря уже о различии национальностей… Как мог он, принципиальный коммунист и закаленный боец, не терявший хладнокровия и выдержки в самых неожиданных жизненных обстоятельствах, так легко согласиться на ее просьбу?
Нет, по правде говоря, сяодье Лиза не попросила у него ничего такого, чего бы он сам не хотел. Просто теперь каждый свой шаг к намеченной цели он должен делать, постоянно помня о ней, заботясь о ней, если в этом будет необходимость, помогая в преодолении каких-то проблем, до которых ему не было бы никакого дела, выполняй он свои планы в одиночку.
Но, занимаясь этим рассудочным самоедством, Ли ловил себя на непрошенной мысли, что ему почему-то приятно, что так случилось… В его жизнь впервые нежданно-негаданно вошла девушка, женщина… Он никогда до сих пор не воспринимал представительниц этого пола в таком ключе. Те из них, кого он знал, были для него в детстве мамами, бабушками, тетушками, на фронте – товарищами по партийной работе, бойцами одного отряда… И вдруг появилась та, что не попадала ни в одну из этих категорий, и от которой неизвестно чего можно было ожидать…
Больше всего в сложившейся ситуации Ли беспокоило не то, что в его жизни появилась «особа иного пола», а то, что это может как-то повлиять на его чувство долга, на решимость делать то, что обязан делать настоящий коммунист и боец народной армии. Уже подходя к дому учительницы, Ли, как ему показалось, нашел решение возникшей проблемы. Надо расценивать отношения с сяодье Лизой как испытание. Верующие считают, что бог посылает им искушение для проверки прочности их веры. А он, атеист, будет считать обязательства перед этой девушкой способом проверки своей верности долгу и принципам. «Что ж, проверим, кто кого!» – с этими мыслями Ли постучал в дверь дома Лизы.
* * *
По завершении урока, около пяти часов Ли прибыл к дому доктора Цинь. Юинь ждала его, уже готовая к выходу. Она показала ему две приготовленные рисовые лепешки, в одной из которых она сделала горизонтальный разрез до середины. Достав из кармана приготовленные листки бумаги и карандаш, Ли аккуратно уложил их в этот разрез и, придавив пальцами края клейкого теста, сделал его совершенно невидимым. Юинь уложила лепешки в хлопчатобумажную салфетку, и они вышли на улицу.
Ли решил на этот раз двигаться к лагерю, используя транспортное средство. Если для него добраться пешком туда чуть ли не через полгорода не составляло особого труда, то идти с девушкой, которая будет делать два своих шага на его один и уже через час выбьется из сил, совершенно нереально… Они подошли к стоянке возле вещевого рынка, где, как всегда, был выбор разных средств передвижения.
– На чем поедем? – спросила Юинь.
– Такси и пролетка – это буржуйский шик! – решительно заявил Ли. – Не люблю этого. К тому же они бросаются в глаза, а нам это ни к чему. Поедем с велорикшей.
Они уселись в ближайший к ним педикеб и отправились в нужном направлении. Не доехав несколько улиц до окраины Дааня, Ли остановил извозчика и приказал ему ждать их на этом месте, чтобы отвезти потом домой, пообещав при этом дополнительную плату за простой.
Они не спеша двинулись с Юинь к лагерю: по прикидкам Ли, идти им было не больше пятнадцати минут, а заключенные должны были появиться в нужном ему месте не раньше, чем через час. Юинь, которая считала, что они уже прибыли в конечный пункт назначения, была удивлена, что им приходится еще так долго идти пешком от того места, где они оставили педикеб:
– А я думала, что мы уже на месте, – сказала она.
– А нужно ли рикше знать, что мы приехали сюда не навестить кого-нибудь из жителей округа, а повидаться с заключенными? – ответил Ли вопросом на ее замечание.
– Я поняла, – сообразила девушка. – Это ты снова про бдительность.
– Вот-вот, про нее самую…
Пройдя последнюю улицу округа, они увидели лагерь и остановились, не доходя до него метров сто, в ожидании появления колонны пленных. Юинь, никогда здесь ранее не бывавшая, с любопытством оглядывала окрестности, а потом сказала:
– Вся местность голая. Лагерь как на ладони. Как же можно из него сбежать?
– А попробуй сама придумать, что бы ты сделала, если б тебе нужно было из него бежать, – Ли с любопытством смотрел на девушку.
– Ну, первое, что приходит в голову: бежать надо ночью. Все-таки темнота скрывает…
– Так, хорошо…
– Бежать надо или в горы, или за речку, – немного подумав, добавила Юинь. – Больше шансов спрятаться…
– И это разумно, – согласился Ли.
– Только вот вопрос, – сама же себе возразила Юинь, – все ли беглецы умеют плавать?.. Но это все второстепенные вопросы. Я пока не могу сообразить главного: как же выбраться из лагеря? На вышках охрана, забор в два человеческих роста… По воздуху что ли его перелетать?..
– А если не по воздуху, а наоборот? – улыбнулся Ли.
– Как это «наоборот»? – непонимающе посмотрела на него Юинь.
– Под землей.
– Подкоп!? – девушка пораженно замолчала. – Но ведь это очень тяжело и долго…
– Да, но, боюсь, другого варианта у них нет. Впрочем, вот получим ответ от моего товарища и будем решать, что делать.
За разговором прошло время, и вскоре они заметили, как слева от них, вдалеке показалась голова колонны. Появились местные жители – женщины и дети, – которые двинулись ближе к воротам лагеря. Ли и Юинь присоединились к ним.
– Я тебе покажу моего товарища Сю. Когда женщины и дети бросятся к пленным, ты вместе с ними подойдешь к нему, передашь лепешки и скажешь, что это посылка от меня. А я буду ждать тебя здесь.
Прошло несколько минут, и колонна приблизилась к ожидающим ее людям. Ли с волнением высматривал Сю и вскоре увидел его, как и вчера идущего в крайнем правом ряду.
– Вот он! – горячо зашептал Ли Юинь. – Идет недалеко от второго конвоира. У него рукава гимнастерки закатаны… Он меня увидел, смотрит сюда… Ты видишь его?..
– Да. Я его вижу, – отозвалась девушка и двинулась вместе со всеми в сторону проходящей колонны.
Ли напряженно наблюдал, как она подбежала к Сю, сунула ему в руки узелок с едой и, на несколько мгновений задержавшись возле него, быстро отошла в сторону. Ли видел, как Сю засунул лепешки под гимнастерку и, глядя то на него, то на девушку, проследовал вместе со своими товарищами в ворота лагеря. Ли развернулся и, не дожидаясь Юинь, стал медленно удаляться от того места, где стоял. Только через минуту его догнала запыхавшаяся девушка.
– Почему ты меня не подождал? – обиженно спросила она у Ли.
– Извини, я забыл тебе сказать… У меня в этом лагере есть еще один «знакомый» – капитан Митаки. Он был заместителем начальника того лагеря, в котором я сидел на материке. А теперь он здесь. То ли снова заместителем, то ли, может быть, начальником. Он каждый вечер встречает колонну пленных у ворот. Если он заметит меня возле лагеря, мне несдобровать!..
– Ах вот оно что!.. Ну теперь тебе вообще не надо будет здесь появляться. Я узнала Сю и смогу сама поддерживать связь с ним.
– Ладно, это мы еще обсудим. Как все прошло?
– Нормально. Я ему сунула в руки лепешки, сказала, что они от тебя, и чтобы он осторожнее их ел. Он даже не удивился…
– Хорошо. Завтра получим от него ответ и начнем действовать… – Ли чувствовал возбуждение, которое его всегда охватывало, когда медленное и спокойное течение жизни должно было смениться будоражащими кровь событиями…
Найдя скучающего велорикшу на прежнем месте, они отправились в обратный путь. Сначала Ли завез Юинь к ней домой и, договорившись о встрече назавтра в то же самое время, попросил ее приготовить для своего друга какой-нибудь еды. Потом рикша отвез его домой, и Ли, щедро расплатившись с ним за сегодняшнюю работу, предложил ему завтра к одиннадцати часам снова приехать по этому адресу – он запланировал совершить вместе с Сиро выезд в город, чтобы сделать фотографии на паспорта.
Глава 5. Сиро Мацуи. «Воздух свободы»
На следующее после операции утро Сиро проснулся как после сильного похмелья: открыв глаза, он еще некоторое время пытался восстановить в памяти, что же с ним происходило вчера, и почему у него сейчас такое необычное самочувствие. Взглянув на свою руку, лежавшую поверх полотняной простыни, которой он всегда укрывался, и обнаружив на ней гипс, он сообразил, что его состояние – следствие состоявшейся вчера операции. Рука немного ныла болью, но, впрочем, вполне терпимой. «Для того чтобы ее излечить, стоило пойти и не на такие страдания», – подумал он.
Его мысли снова переключились на «напарника». «До чего все-таки странный юноша! Ну сломал мне руку и сломал… Он же понимает, что по-другому поступить не мог. И он понимает, что и я это понимаю. Мог бы уже забыть об этом деле. Но нет: находит где-то врачей, вчерашний вообще, похоже, профессионал высшего класса! Специально он что ли его искал или случайно встретил и решил к этому делу “приспособить”? И вроде бы жесткий, резкий, язвительный человек, а сердце все равно доброе… Может, и хотел бы это от меня скрыть, да не получается – натура свое берет!»
– Сэнсэй, ты уже проснулся? – услышал он голос Ли из кухни.
– Да, – отозвался Сиро.
– Подымайся, скоро будем завтракать. Нам сегодня предстоит важное дело, – добавил Ли, входя в комнату.
– Такое же важное, как вчера? – улыбнулся Сиро.
– Ну, что важнее, сам решишь. Нам сегодня предстоит выезд в город. Через два часа за нами заедет рикша.
– Выезд в город?! – Сиро изумленно уставился на Ли. – Зачем?
– Поедем фотографироваться на документы.
– Не может быть!
– Как это не может быть? Все может быть! Я же тебе говорил, что работаю над этой проблемой. Вот, наконец, она и разрешилась.
– А какие документы?
– Новые паспорта. С ними нам теперь никакой черт не будет страшен! И твоя затворническая жизнь на этом будет закончена.
– Так нам же надо привести себя в надлежащий вид, – засуетился, поднимаясь с постели, взволнованный сообщением Сиро.
– Не переживай, все сделаем. Сначала давай поедим. Потом погладим одежду – я тут в комоде утюг обнаружил, – начистим обувь и будем выглядеть не хуже остальных.
Сиро подошел к зеркалу, критически осмотрел мешки под глазами, растрепанные волосы, опухшие щеки, покрытый щетиной подбородок, после чего вышел во двор, где находился дольше обычного, и вернулся, сияя и благоухая свежестью умытого лица без каких-либо следов недавнего наркотического сна.
– Ну теперь фотография хоть не такая страшная будет, – удовлетворенно заявил он, снова осмотрев себя в зеркале.
Они позавтракали с некоторым подъемом, как в праздничный день. Действительно, фотографирование на паспорт для людей, давно находящихся на нелегальном положении, событие особенное.
Освободив стол в гостиной от посуды и остатков еды, Ли приступил к глажению одежды, нагревая чугунный утюг на горячей кухонной плите. Дольше всего он мучился, отглаживая китель и брюки Сиро, сделанные из толстого сукна. Его хлопчатобумажная суньятсеновка была менее капризна и приняла достойный вид уже от одного нагрева утюга. Поскольку обувного крема для его туфель и ботинок Сиро у них не было, пришлось их просто вымыть. Снова надев на себя «обновленные» таким образом принадлежности, «напарники» нашли себя вполне готовыми к выезду «в свет».
Ли вышел во двор, чтобы посмотреть, не подъехал ли велорикша, с которым он накануне договорился. Оказалось, что тот уже ожидает их у ворот дома.
Сидя в педикебе рядом с Сиро, Ли, несмотря на сохраняемую японцем внешнюю невозмутимость, чувствовал, что тот волнуется. Около десяти минут, пока они ехали вдоль домов жилого сектора, он вертел головой из стороны в сторону, знакомясь с местностью, в которой оказался. А когда выехали на «Речную», где, как всегда, бурлила движением человеческая масса, Сиро, во все глаза смотревший на происходящее вокруг, не выдержал и вполголоса произнес:
– Боже мой! Я не видел этого полгода…
– Чего «этого»? – не понял Ли.
– Обычной мирной человеческой жизни… Где обычные люди живут своими повседневными интересами: просто гуляют по улицам, совершают покупки, заходят в гости, смеются, разговаривают с друзьями и незнакомыми людьми… На них не падают бомбы, снаряды не рушат их дома, пули не свистят над головой…
– Да, понимаю тебя, – сердечный камертон Ли отреагировал на эти слова в той же тональности. – Я, когда первый раз пришел в город, испытал точно такие же чувства. Ты полгода этого не видел, а я четыре!.. Когда я бывал в городах там, в Китае, жизнь в них была совсем не такая мирная… Твои соотечественники отучили их жителей радоваться жизни!..
– Неужели люди никогда не поймут, – продолжал Сиро, – что самыми ценными в жизни бывают самые простые вещи? Только когда теряешь их, хотя бы на короткое время, начинаешь понимать, как они важны для тебя… Люди придумали себе какие-то заоблачные идеалы и цели, а потом, для того чтобы их достичь, пускаются во все тяжкие – мучают и убивают друг друга, без жалости разрушают то, что сами и создали своим тяжким трудом, и все это для того, чтобы перед гробовой доской признать, что вся эта жизнь была – «тщета и суета»…
– Эх, хотел бы я с тобой поспорить, сэнсэй, по некоторым деталям, да настроение сейчас не то, – отозвался Ли, смиряя на время свое постоянное критическое отношение к тому, что говорил его «напарник». – Эй, рикша! – обратился он к извозчику, – вези нас туда, где можно сфотографироваться.
– Подожди! – остановил его Сиро. – Прежде чем ехать в фотоателье, можешь мне сделать подарок?
– Какой еще подарок? – Ли удивленно установился на него.
– Давай зайдем в парикмахерскую: пострижемся, побреемся, помоем головы…
– Ну подстричься – это еще куда ни шло... Бриться?.. Тебе это, может быть, и нужно, а я еще никогда не брился… Но вот голову зачем мыть?
– Ты не понимаешь! В вымытой и подстриженной голове рождаются совсем другие мысли!
– Если ты думаешь, что я после мытья головы перестану с тобой спорить или стану пацифистом, то напрасно надеешься…
– Вот давай это сделаем, а там посмотрим.
– Ладно, уговорил. Рикша, в парикмахерскую!
Войдя в заведение, возле открытой двери которого, поминая недобрым словом многочисленных конкурентов, скучали без дела два парикмахера – судя по возрасту и внешности, отец и сын, – они уселись в кресла перед большими зеркалами. Сиро занялся старший из мастеров, Ли – младший. Ли уже забыл, когда в последний раз был в парикмахерской. В партизанском отряде зимой они не стриглись вообще – таким образом защищались от холода, а в теплое время года обривали друг друга наголо механической машинкой, борясь со вшами… Оказавшись сейчас в кресле парикмахера, он сказал, что доверяет его вкусу в выборе модели прически.
Узнав, что клиенты хотят не только подстричься, но и вымыть головы, содержатели парикмахерской провели их в соседнюю комнату за ситцевой занавеской, где в тазиках с горячей водой долго мыли им волосы с каким-то ароматным мылом, одновременно массируя голову. И потом уже, тщательно вытерев их особыми полотенцами, снова усадили в кресла. Испытавший невероятное наслаждение во время мытья головы, Ли в блаженной истоме расслабился, доверившись искусным рукам мастера. Под негромкий разговор отца и сына между собой он даже стал впадать в дрему и очнулся, когда парикмахер, закончив дело, предложил ему оценить его работу. Глядя на себя в зеркало и не зная, что сказать, Ли повернулся к Сиро, которого уже тоже закончили стричь и теперь готовили к бритью, и спросил:
– Ну что скажешь, сэнсэй?
– По-моему, ты стал совершенно другим человеком, – то ли в шутку, то ли в серьез отозвался тот.
Ли пересел на стул, стоящий возле стены, ожидая, пока Сиро побреют. Когда эта процедура была завершена, он рассчитался с мастерами за все услуги, и они вышли на улицу. Рикша, с которым они расплатились, когда входили в парикмахерскую, по-прежнему стоял возле дверей, не найдя за это время других клиентов. Они снова уселись к нему в педикеб и отправились в фотоателье.
– Ну, как ты себя чувствуешь после парикмахерской? – поинтересовался Сиро.
– Признаю, ты был прав: ощущения необыкновенные! Уж не знаю, как это повлияет на содержание моих мыслей, но то, что они у меня в голове сейчас крутятся гораздо веселее, это факт.
– Вот это опять к вопросу о маленьких радостях обычной жизни, которые делают ее такой приятной. Ты знаешь, пока меня парикмахер ублажал, мне в голову одна идея пришла.
– Какая?
– А что если нам дома устроить что-то наподобие японской национальной бани сэнто? Можно было бы, хотя бы раз в неделю, по-настоящему купаться, в горячей воде.
– А что из себя представляет ваша сэнто?
– Традиционно она состоит из парилки и купальни. Парилка может быть сырая и сухая. Но парилку нам в наших условиях устроить не удастся. Поэтому ограничимся купальней. Она тоже состоит из двух частей – индивидуальной помывочной и общей. Сначала в индивидуальной помывочной человек моется в своем тазике, сидя на скамейке возле крана с водой. Затем, после тщательного мытья и обтирания, он переходит в общую ванну или бассейн с горячей водой. Мы же можем индивидуальное мытье проводить в лохани. А вместо ванны приспособим нашу бочку с дождевой водой. Поднимем ее на камни, чтобы можно было под низом огонь разводить и нагревать воду до нужной температуры.
– А соседи будут в это время смотреть на голых мужчин?
– Мы, японцы, к наготе человека во время мытья относимся как к некоему духовному ритуалу. В бане он должен быть обнажен и телесно и духовно. В прежние времена знатные дамы не считали для себя зазорным, чтобы в бане их мыли слуги-мужчины. И до сегодняшнего дня у нас в порядке вещей, что во многих сэнто мужчины и женщины моются в одном помещении. А уж то, что во время мытья нас могут увидеть соседи, меня совершенно не волнует.
– Не знаю, к счастью или к несчастью, но я человек не настолько свободных взглядов, как ты…
– Ну что ж. Ради сохранения твоего «целомудрия» во время бани будем занавешивать место купания простынями.
– Идея интересная, – после недолгих размышлений согласился Ли. – Надо будет попробовать.
Доехав до ближайшего фотоателье, где, как и в парикмахерской, не было посетителей – видимо, время для увековечивания жизни людей на фото было сейчас не самое подходящее, – они объяснили фотографу, что им нужно, и уже через пятнадцать минут все было закончено.
– Фотокарточки будут готовы завтра, – сообщил владелец ателье.
Ли и Сиро вышли из помещения, сели в ожидавший их педикеб и отправились домой, прикупив по дороге кое-что из еды. События сегодняшнего дня даже на Ли, ежедневно бывавшего на людях, произвели бодрящее действие. Сиро же буквально светился от счастья: его сначала лагерная, а потом затворническая жизнь тяжелобольного человека, похоже, заканчивалась, и он испытывал энтузиазм человека, готового к новым, возможно, счастливым, поворотам судьбы.
Глава 6. Куан Ли. Планы
В тот же день, снова в пять часов, Ли был у дома Цинь.
– Может, ты не поедешь на этот раз? – спросила Юинь, – Зачем рисковать? Я сама справлюсь.
– Я не сомневаюсь в этом. Просто не могу дождаться ответа Сю. Я остановлюсь вдалеке, чтоб Митаки не мог меня заметить, и подожду, пока ты все сделаешь.
Они снова наняли велорикшу и тронулись в путь.
– Кстати, Юинь, – сказал Ли девушке на ухо. – Когда будешь ездить к лагерю без меня, все время бери разных извозчиков. Чтобы никто из них не знал, что ты часто ездишь в одно и то же место… На всякий случай.
Они оставили педикеб на том же месте, что и вчера. Пройдя до крайней улицы участка, Ли остановился, чтобы здесь ожидать Юинь, а та пошла к лагерю. Хотя, казалось, никакой особой опасности для девушки не было, Ли все-таки волновался: как пройдет второй контакт, удастся ли Сю передать свою записку Юинь незаметно для конвойных. Он не мог стоять на месте и прохаживался то в одну, то в другую сторону, поглядывая в направлении лагеря. И только когда заметил спешащую к нему напарницу, облегченно вздохнул. Она подошла к нему и, не говоря ни слова, протянула маленький комочек бумаги, который до этого держала, стиснув в кулаке.
Ли очень осторожно развернул записку, боясь случайно разорвать ее, и начал читать вслух:
«Здравствуй, мой друг Ли! И я страшно рад, что ты жив! Мы ведь тебя в отряде уже похоронили… Значит, будешь жить долго! Есть такая примета… Когда получил твою записку, обрадовался еще больше. Я ведь давно мечтаю о побеге. Только не знал, как это сделать на чужой земле. А теперь с твоей помощью мы все устроим. У меня есть 5-7 надежных товарищей, которые пойдут и в огонь, и в воду, лишь бы выбраться из лагеря. Возможно, к нам присоединятся еще несколько человек. Лопаты и все другое, необходимое для подкопа, мы раздобудем. Я начал искать место, откуда начнем рыть. Когда приступим к делу, станет понятно, сколько нам потребуется времени, чтобы прокопать те самые 30 метров, о которых ты писал. Жду ответа. Сю».
– Ну вот и хорошо, – удовлетворенно проговорил Ли, пряча записку в карман, и спросил Юинь: – Как думаешь, никто не заметил, что он передал тебе что-то?
– Конвойные наверняка нет.
– А из заключенных?
– Ну это я с уверенностью сказать не могу. А почему это тебя волнует?
– Видишь ли… Основная масса военнопленных в лагерях – это коммунисты и чанкайшисты. А они между собой, мягко говоря, не очень ладят… Я и Сю, как ты уже, наверное, от Ли Цуюня знаешь, коммунисты. Так вот, если у Сю плохие отношения с гоминьдановцами, они могут просто назло выдать его охране. Поэтому помни об этом, и когда будешь получать от Сю записки, делай это так, чтобы не смог заметить абсолютно никто.
– Хорошо. Я буду стараться.
– И еще одно. Теперь нет необходимости ездить сюда каждый день. Во-первых, потому что пока ни у нас, ни у Сю нет важной информации друг для друга. А во-вторых, если каждый день встречаться с ним, это может вызвать подозрение у конвоя. Так что будешь ездить сюда раз в 2-3 дня, когда я буду давать тебе записки.
Обсудив все вопросы, они двинулись к ожидавшему их рикше, а потом молча ехали в педикебе до своего округа.
* * *
Добравшись до дома, Ли с трудом дождался времени, когда они с Сиро обычно ложились спать и, наконец уединившись в своей комнате, начал всесторонне анализировать сложившуюся ситуацию и планировать действия на ближайшее время.
«Рытье тоннеля, если оно начнется без задержек, может занять у Сю и его товарищей самое малое 7-10 дней, а скорее, еще больше. Но я должен быть готов к их побегу как можно быстрей!.. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы тоннель был готов, а заключенные, сразу не воспользовавшись им, дожидались помощи извне. В этом случае подкоп может быть случайно обнаружен, и тогда все дело пойдет прахом.
Сам побег может быть осуществлен следующим образом. Для того, чтобы Сю с товарищами мог пробраться через тоннель, оказаться на свободе и иметь в запасе какое-то время, чтобы убраться подальше от лагеря, пока охрана не обнаружит побег и не кинется за ними в погоню, необходимо эту охрану чем-то отвлечь. Лучше всего устроить пожар в месте, находящемся как можно дальше от тоннеля. Ночной пожар, безусловно, переполошит весь лагерь. На его тушение бросят и солдат охраны, и заключенных. В этой кутерьме беглецам можно будет незаметно уйти. Есть, правда, здесь одна загвоздка: начался сезон дождей. Последние четыре дня, как по расписанию, час-два ливень. Хотя… дожди идут в дневное время, после обеда. А вдруг неожиданно дождь пойдет тогда, когда мы будем проводить операцию, и загасит пожар?.. Ну, в этом деле можно сколько угодно гадать на панцире черепахи … Остается только действительно возносить молитвы к Небу, чтоб оно было к нам благосклонным, и надеяться, что удача нас не оставит…
После побега беглецы должны будут войти в реку и, не переплывая на другую ее сторону, идти по мелководью вдоль берега, как можно дольше, в сторону гор. Затем выйти на сушу и идти в ту пещеру, которую нашел Купол. При благоприятном стечении обстоятельств сбежавшие будут иметь несколько часов, чтобы оторваться от погони. Обнаружение их следов, ведущих в воду, должно будет запутать преследователей: они, скорее всего, решат, что беглецы переплыли реку и ищут укрытия где-то южнее ее, в горах. Если они не дураки – а они, наверняка, не дураки, – то захотят проверить наличие следов и по эту сторону реки. Вот для этого и надо будет пройти по воде как можно дальше, как минимум, пару километров.
Итак, если этот план принять за основу, что потребуется подготовить для его реализации? Во-первых, исполнители, их число и задачи. Ну тут все ясно: провернуть это дело могу только я сам и “молодая гвардия” Кошки. Задача Купола очевидна: только он может встретить беглецов на берегу реки и затем отвести их в пещеру. Устроить пожар могут Кошка и Губа. А я буду прикрывать оружейным огнем их отход от стен лагеря, когда охрана на вышках в поисках источника пожара начнет обшаривать прожекторами прилегающую к нему территорию.
Во-вторых, какие материальные ресурсы потребуются для осуществления задуманного? Куполу не потребуется ничего, потому что он будет в самом безопасном положении. Кошке и Губе нужно то, что необходимо, чтобы устроить пожар за забором лагеря. Самое лучшее средство для этого – зажигательные смеси, которые советские офицеры-инструкторы, обучавшие наших солдат подрывному делу, называли “коктейлями Молотова”. Надо приготовить для каждого из мальчишек по паре бутылок, которые они забросят через забор. И сама ограда лагеря, и все строения в нем деревянные, и поэтому от горящей смеси бензина, керосина и мазута полыхнут так, что чертям в аду станет тошно! Достать все эти компоненты для “коктейля”, вероятно, будет несложно.
Теперь оружие. Оно нужно и Кошке, и Губе, и мне. Им – чтобы иметь возможность отстреливаться от охраны лагеря, если она их обнаружит во время пожара или отступления после его начала, мне – чтобы, в первую очередь, разбить прожектора, которыми часовые на вышках будут освещать местность, а по возможности пристрелить и их самих… Мальчишкам лучше всего подойдут пистолеты. Я могу отдать им свои. А вот мне самому для стрельбы по отдаленным целям нужно что-то посолиднее. Стоп!.. А винтовка убитого мною японского солдата?.. Может, она до сих пор лежит в том огороде? Надо обязательно проверить. Она была бы очень кстати.
Таким образом, выходит, что для организации самого побега, за исключением компонентов для “коктейля”, которые нужно будет раздобыть с помощью Ли Цуюня, все в наличии. Теперь нужно продумать и то, что понадобится сделать для обустройства беглецов после побега.
Первое – место дислокации будущего “отряда” (хотелось бы надеяться, что это действительно будет “боевое подразделение”…). Пещера, в которую беглецов спрячет Купол, – это временное пристанище, из которого им надо будет, как можно быстрее, перебираться в горы, подальше от города, может быть, на несколько десятков километров. Надеюсь, Ли Цуюнь уже думает над этим вопросом.
Второе – материальное обустройство отряда на новом месте: продовольствие, одежда и обувь (у многих заключенных они в совершенно “растерзанном” виде), разные бытовые принадлежности, позволяющие наладить жизнь людей в полевых условиях. Все эти вещи можно достать двумя путями: или законно, или незаконно. В первом случае – купить, во втором – у кого-то “отобрать”…
Третье – вооружение отряда. В этом случае все способы незаконные!.. Однако… здесь тоже возможны варианты и покупки, и “отбирания”. Можно попытаться купить оружие у триады. Дело – сложное, но не невозможное… “Отобрать” можно у той же триады, а также у тех, у кого оно есть по долгу службы – у полиции, у службы безопасности, у армии…
Все способы “отбирания” чреваты кровопролитием… Для покупки же нужны деньги, большие деньги… А где их взять? Тоже отобрать!.. Круг замкнулся! И все же есть разница. Если только “отбирать” все то, что нам может понадобиться в борьбе с японцами, то вооруженные акции надо будет проводить непрерывно. В этом случае есть риск потерять всех бойцов за очень короткое время, так и не приступив к самой войне против оккупантов! А вот если отобрать большие деньги, но за один раз, можно будет избежать частых вооруженных столкновений для решения второстепенных задач.
Итак, “экспроприация экспроприаторов” (кажется, такими премудрыми словами русские большевики называли отъем революционерами денег у богачей и антинародной власти) представляется более подходящим способом решения наших проблем. Вопрос: кого экспроприировать? Богатые люди в Тайхоку, и японцы, и китайцы, конечно, есть. Но вряд ли они держат большие деньги дома, вероятнее, предпочитают банки. Ограбить банк? Для этого у нас силенок маловато. А что если не сам банк, а тех, кто перевозит деньги банка? Ведь кто-то же возит, скажем, зарплату на предприятия или в учреждения… Для того, чтобы отобрать деньги у двух-трех охранников, много людей не требуется. Похоже, это наиболее реальный вариант…
На данный момент, пока Сю с товарищами еще не сбежал и не обосновался на свободе, я могу опираться в своих действиях только на мальчишек. Но привлекать их к делам, связанным с кровопролитием, – дело рискованное. Ведь я их по существу в настоящем деле и не видел. Одно дело – провести разведку, и совсем другое – убить человека!.. А ведь тут ситуация складывается таким образом, что сначала надо будет совершить ограбление банковской машины, а потом уже устроить побег заключенным, иначе мы не успеем все подготовить для их жизни на свободе. Получается, что более опасное задание им придется выполнить раньше более простого. А так не годится; должна быть постепенная подготовка ко все более сложной работе. Иначе операция будет провалена. И не потому, что мальчишки струсят. Скорее наоборот, захотят показать свою лихость и, не имея никакого опыта, полезут, очертя голову, на рожон. И в результате погибнут… А я себе этого не смогу простить. Ведь они еще дети, которых судьба только била и била. Хочется, чтобы они дожили до победы и увидели счастливую жизнь… (Размышляя о мальчишках в таком аспекте, Ли счел несправедливым сравнивать их с собой. Ну и что, что он начал воевать в шестнадцать лет, то есть, будучи только на год старше их? Он к тому времени уже сознательно вступил в компартию, добровольно пошел на фронт, он знал, на что идет… Они же – совсем другое дело. Они ведь сами не искали путь в Сопротивление. Просто Ли свалился, как с неба, им на голову, поманил за собой, и они пошли…) Итак, как ни крути, а перевозчиков денег мне придется грабить самому.
Успех этой операции невозможен без информатора. Здесь нужен человек – или работник банка, или какого-то предприятия, – который точно знает время перевозки денег, их количество, транспорт, на котором их перевозят, маршрут движения, численность охранников. Такого человека мне может дать только Ли Цуюнь (если он, конечно, у него есть). Надо будет завтра обговорить с ним все эти вопросы».
Придя к определенному решению, Ли улегся отдыхать.
* * *
На следующий день, забрав в фотомастерской готовые снимки, он прибыл в госпиталь для разговора с Ли Цуюнем. Тот проводил какое-то совещание с медперсоналом, и Ли пришлось полчаса подождать, пока он освободится. Когда они остались с врачом одни в его кабинете, Ли протянул Цуюню фотографии. Тот убрал их в ящик письменного стола и спросил:
– А на какие фамилии оформлять паспорта?
– А что, твой человек может любые выбрать?
– Я вообще-то с ним о таких деталях не говорил…
– Ну, если ему все равно, пусть оформит на наши настоящие фамилии – Куан Ли и Сиро Мацуи. Если вдруг нам придется эти документы кому-то предъявлять, не запутаемся в своих именах и фамилиях. Если же его возможности ограничены, пусть назовет нас, как хочет. Постараемся выучить новые имена.
– Для оформления паспорта нужны не только ваши имена и фамилии, но и дата и место рождения, а также социальное происхождение. Вот тебе лист бумаги. Напиши мне все это.
– Свои данные я-то напишу, – растерянно проговорил Ли, беря бумагу и ручку, – но о японце я ничего точно не знаю.
– Напиши приблизительно, чтоб было похоже на правду. А он пусть потом выучит все эти данные из паспорта.
Ли заполнил листок, изменив только место своего рождения на Такао – чтобы не вызывать лишних подозрений у тех, кто в будущем может проверять его паспорт, – и выдумав дату и место рождения для Сиро.
– Да, я еще подумал, – озабоченно произнес Ли Цуюнь, – что твое удостоверение полицейского, которое мой человек сделает на основе паспорта, тебе рискованно будет предъявлять полицейским и сотрудникам службы безопасности. Они при желании всегда смогут проверить, работает ли на самом деле в окружном управлении полиции такой человек. И тогда и ты «сгоришь», и «канцелярист»…
– Неужели ты считаешь, что я об этом не подумал? – успокоил его Ли. – Когда ты мне сказал о возможности оформления такого удостоверения, я сразу решил использовать его при общении только с гражданскими лицами, если потребуется их попугать или «попросить» сделать что-нибудь нужное для нас. В крайнем случае можно предъявить его обычным патрулям.
– Ну тогда все хорошо… Я думаю, документы будут готовы уже в ближайшие дни. Расскажи, как складываются дела с подготовкой к побегу заключенных, и что потребуется от меня и моих товарищей.
– Об одном деле я тебя уже раньше просил, если помнишь. Найти укромное место где-нибудь в горах или лесах, подальше от города, где мы сможем спрятать беглецов, а точнее, где они организуют базу для своего будущего партизанского отряда.
– Я об этом не забыл. В моей группе есть человек, мой бывший студент, зовут Чжоу Лей. Поскольку занятия в университете закончились, он сейчас подрабатывает санитаром у меня в отделении. Сам он родом из деревни Мицури, которая находится в двадцати километрах южнее города, в предгорье. У него есть дед, который, по его словам, прекрасно знает местность в окрестностях деревни. Если его уговорить, он может показать такое место, в котором наш отряд никакой следопыт не сыщет!
– Так этого деда еще уговаривать придется?
– Лей говорит, что дед – норовистый, вредный, но он надеется, что сможет его уговорить, если честно расскажет, для кого это тайное место предназначено.
– А доверять ему можно? Не развяжет ли он язык, если про это место его начнут японцы спрашивать?
– Лей говорит, – Ли Цуюнь улыбнулся, – что старик такой вредный, что, если его японцы начнут спрашивать, он язык себе скорее откусит, чем развяжет…
– Хорошо. А когда мы будем знать, как решился этот вопрос?
– Завтра Лей едет в деревню, послезавтра мы узнаем ответ. Кстати, помнишь, когда мы с тобой познакомились, ты сказал, что, если в моей секции найдутся люди, готовые бороться с японцами с оружием в руках, можно будет их перевести в твою боевую группу. Так вот этот Чжоу Лей, я думаю, тебе подойдет. Он очень крепкий парень, и характер у него решительный. Если захочешь его проверить, я тебя с ним познакомлю.
– Хорошо, обязательно. Итак, с этим делом все понятно. Теперь что касается организации самого побега. Мне потребуется от людей твоей группы помощь в одном небольшом деле. Нужно достать по одному литру бензина, керосина и мазута.
И Ли рассказал Цуюню в самых общих чертах, без детализации, без указания исполнителей, план организации побега из лагеря. Тот слушал Ли и все больше утверждался во мнении, что голова его недавно обретенного товарища по борьбе – просто какая-то аналитическая машина, способная придумать любую комбинацию в самых невероятных условиях. «Хотя, – остановил он сам себя, – задумка – это еще не само дело. Главное – чем в итоге все закончится».
– Достать названные тобой компоненты «коктейля Молотова» – это пустяк. Я попрошу Юинь принести тебе все необходимое, когда она в следующий раз придет к вам домой обрабатывать рану Мацуи.
– Ну что ж! Тогда можно считать, что для осуществления самого побега у нас все необходимое есть. Если не считать подготовки самих участников этого дела, – уточнил Ли. – Но это уже касается лично меня и людей из моей группы, о чем тебе знать совсем не обязательно… Теперь о другом деле, которое я должен с тобой обсудить. Куда более важном…
– Важнее, чем побег? – удивился Ли Цуюнь.
– Думаю, да.
И Ли изложил собеседнику свои соображения по поводу материального обеспечения жизни и боевой деятельности будущего партизанского отряда и вообще всей их организации Сопротивления.
– Немаловажна еще одна вещь, о которой я обязан тебе честно сказать, – не обошел Ли под конец рассказа еще один «деликатный» вопрос. – В отличие от тебя и членов твоей секции, я с японцем и другие члены моей группы не имеем постоянного источника доходов. А жить-то на что-то надо! Чтобы целиком посвятить себя нашей борьбе, мы не должны постоянно думать о том, как бы не умереть с голоду!.. Поэтому было бы не просто справедливо, но и целесообразно в интересах дела обеспечить нас деньгами на жизнь в ближайшие несколько месяцев.
Если подвести итог всему сказанному, то вопрос стоит так: или мы будем проводить постоянные стычки с властями, военными, населением, чтобы добывать необходимые нам средства к достижению всех обозначенных мной целей, или мы резко ограничим их количество, сосредоточившись на главных вопросах, если осуществим «экспроприацию экспроприаторов».
– Конечно, второй вариант выглядит лучше, поскольку сохранит жизни нашим людям, – задумчиво произнес Цуюнь, – и звучит он так солидно! – добавил он уже с иронией. – Только согласись, как это мероприятие ни называть, грабеж все равно остается грабежом! Как-то это все не очень морально, я бы сказал, нечистоплотно…
– Это из тебя интеллигентская натура прет! – с сарказмом отозвался Ли. – По-твоему получается: убить японца – чистоплотно, а ограбить его – нечистоплотно!.. Знаешь ли ты, что «экспроприация экспроприаторов» – распространенная практика революционной борьбы во всех странах мира? А иначе, откуда беднякам брать средства на борьбу со своими угнетателями? Знаешь ли ты, что вождь Советского Союза – Сталин – в молодости тоже этим занимался? Мне как-то попала в руки брошюра с его автобиографией, так вот он в ней честно в этом признается. Так если Сталину это можно было, то мне сам бог велел!
– Ладно, убедил, – вынужден был согласиться Ли Цуюнь. – Только как ты это себе представляешь?
– Я тут прикинул разные варианты и решил, что самым подходящим для нас будет нападение на перевозчиков денег, везущих из банка зарплату на какое-то предприятие.
– Инкассаторов.
– Что инкассаторов?
– Перевозчиков денег называют инкассаторами.
– Хорошо, пусть будет инкассаторов. Между прочим, Сталин с товарищами грабил, в основном, инкассаторов… Кстати, а как в Тайхоку вообще криминальная обстановка в плане нападений на банки или инкассаторов?
– Что касается банков, то, если мне память не изменяет, был один такой случай лет пять тому назад. А о нападениях на инкассаторов я вообще ничего не знаю.
– Это очень хорошо. Значит, инкассаторы привыкли чувствовать себя в безопасности, особой бдительностью не отличаются. И полиция, не имея опыта расследования таких преступлений, может сплоховать. А это повышает наши шансы на успех.
– Ты себе представляешь ситуацию: – Цуюнь скептически, но при этом искренне волнуясь, смотрел на Ли, – среди бела дня, на глазах у людей отобрать деньги у нескольких вооруженных охранников и при этом не пострадать самому?!.. А если дождь начнется во время нападения? Ты же видишь: почти каждый день ливень по нескольку часов. Я ума не приложу, как можно в таких условиях реально проделать такую штуку?
– Как я это буду конкретно делать, тебе знать не нужно. А что касается дождя, так это даже лучше будет. Плохая погода – хорошее подспорье для таких «темных» дел. Большинство людей во время дождя прячется в укрытие; значит, свидетелей происшествия будет намного меньше, чем при хорошей погоде. Видимость во время дождя хуже; значит, даже если и будут свидетели, они не смогут меня хорошо рассмотреть. Дождь гасит звук выстрелов. И преследовать меня после нападения – если, конечно, погоня будет – во время дождя сложнее. Так что об этом не беспокойся. От тебя и твоих товарищей мне нужна информация о времени и маршруте следования машины инкассаторов на какое-нибудь предприятие. Желательно с большой численностью работников, чтобы денег было побольше… Да, еще одно: эта информация мне нужна как можно быстрее, в течение нескольких дней. Потому что эту «экспроприацию» надо будет совершить раньше, чем состоится побег заключенных.
– Я сегодня же вечером соберу свою группу, – сказал Ли Цуюнь, – и мы обговорим этот вопрос. Хотя… может быть, это и не потребуется.
– То есть?..
– Мой отец – он живет отдельно от моей семьи – работает инженером в порту, на судоверфи. Они там ремонтируют корабли, как военные, так и гражданские. Большое предприятие, около тысячи рабочих плюс инженерный персонал и сотрудники управления. Я только не знаю, когда им выплачивают жалование. Сегодня вечером схожу к отцу домой и все, что можно, у него выясню.
– Ах, как было бы здорово, если б у нас выгорело дело именно с предприятием твоего отца! – воскликнул Ли.
– Почему?
– Здесь есть два очень положительных обстоятельства. Первое: все банки расположены в японских округах города, а порт находится за рекой Даньшуй. Значит, машина инкассаторов должна будет пересекать мост через нее.
– Ну и что?
– Для меня это очень хорошо. Почему? Извини, не могу сказать.
– А второе?
– А второе то, что верфь – оборонное предприятие. Если мы сможем ограбить инкассаторов, его работники не получат зарплату, вернее, получат ее с большой задержкой. Это вызовет их недовольство. А для нас любое недовольство японской властью очень полезно. Кто-то из рабочих верфи захочет выразить свое недовольство, так сказать, в некачественном выполнении своих профессиональных обязанностей… Особенно, если им кто-то подскажет, как правильно это нужно сделать…
– Да, ты прав, – согласился Ли Цуюнь. – Получается, что этой «экспроприацией» мы бьем дуплетом по двум целям!
– Вот именно. Так что давай договоримся так: я и мои люди будем находиться в постоянной боевой готовности, ты и твои люди – если вариант с предприятием твоего отца окажется неподходящим – изыскиваете нужную нам информацию. Как только она появляется, ты немедленно сообщаешь ее мне, и я уже начинаю действовать по своему плану.
Обсудив таким образом важнейшие задачи на ближайшие дни, Ли и Ли Цуюнь расстались.
Глава 7. Лиза Верещагина. Уроки
Лиза с нетерпением ждала первого урока с Ли, к которому она была давно готова. Теперь уже точно зная время его проведения, она могла вернуть свою жизнь в упорядоченное русло, планировать каждый день, отводя определенные периоды на разные занятия. Она стала снова выезжать со своим верным Пуи в город, посещать магазины и лавки – и не только книжные, – а также побывала по месту жительства того библиофила, адрес которого ей дал Ван Либяо.
Это посещение, скорее, разочаровало ее, чем обнадежило. Хозяин оказался пятидесятилетним учителем китайской литературы одной из школ города для детей состоятельных граждан. В его довольно обширной домашней библиотеке Лиза обнаружила с десяток книг на русском языке. Однако их владелец категорически отказался их продавать, а был согласен только на обмен, причем также на русские книги. Лиза пока не могла пойти на такой шаг, поскольку ее коллекция изданий на русском было еще слишком скудной. Но она пообещала хозяину, что как только у нее что-то появится на обмен, она позволит себе снова побеспокоить его. Тот, в свою очередь, дал ей еще несколько адресов библиоманов – как китайцев, так и японцев, – у которых она при желании также могла поинтересоваться возможностью покупки или обмена книг.
* * *
Дома Лиза предупредила Чэн Госян, что теперь их однообразная жизнь изменится: несколько раз в неделю к ней будет приходить уже известный ей юноша, чтобы брать уроки языка, во время которых она не должна им мешать. Тетушка Госян, сердечно расположенная к девушке, была очень рада этому обстоятельству: она надеялась, что теперь, когда у той появилось серьезное и увлекательное занятие, ей некогда будет тосковать от одиночества и пестовать свое горе.
Ли появился в их доме через два дня после своего первого посещения в оговоренный с Лизой час. В этот раз она была готова к приходу гостя, приведя и себя, и комнату в надлежащий, по ее представлениям, вид. Поздоровавшись с Ли, она пригласила его присесть за стол, где уже были приготовлены несколько книг на русском языке, взятые в библиотеке университета учебники китайского и японского языка, составленный ею конспект первого урока и чистые листы бумаги с ручкой. Усевшись на стул, Ли осмотрел все лежавшее на столе и сказал:
– Да, судя по количеству учебных пособий, меня ждет кропотливый труд.
– А тебя это смущает?
– Ничуть! Если б я мог забросить все остальные свои дела, я с удовольствием целиком погрузился бы в учебу. Знаешь, наверное, пословицу: «учиться – все равно, что плыть против течения; остановился – тебя отнесло назад». А меня за время войны так далеко «отнесло», что нужно наверстывать и наверстывать…
Лизе было чрезвычайно приятно это слышать, она не ожидала, что встретит в своем новом знакомом настолько родственную душу.
– Ты так любишь учиться?
– Больше всего на свете.
– Это обнадеживает. Потому что ты сегодня приступаешь к изучению исключительно сложного предмета. У русских бытует мнение, что нет ничего сложнее китайского языка. Но все остальные народы мира считают, что самым сложным является как раз русский язык! Сложность его заключается в его богатстве. Рискну утверждать, что в мире нет ни одного языка, который мог бы в полной мере раскрыть смысловые оттенки всех имеющихся в русском языке слов. Мой отец как-то сказал мне, что великий английский поэт и драматург Вильям Шекспир написал все свои произведения, используя не больше десяти тысяч слов. А полный словарь великорусского языка крупнейшего знатока нашей словесности Владимира Даля – он был в нашей домашней библиотеке – насчитывает двести тысяч слов!
– Двести тысяч?! – воскликнул ошеломленно Ли. – И мне придется все их выучить?
– Не пугайся, – улыбнулась Лиза. – Столько слов не знает никто… даже сам Даль… Для владения нашим языком в совершенстве тебе вполне достаточно будет знать в десять раз меньше, чем в его словаре. Ну, а для обиходного пользования им вполне достаточно несколько тысяч слов.
– Я знаю, что главное отличие китайского и японского письменного языка от русского в том, что наши языки иероглифические, а ваш – буквенный. Иероглифов – многие тысячи, а букв – по-моему, несколько десятков…
– В русском языке 33 буквы. И получается, что у вас тысячи иероглифов, а у нас всего 33 буквы, но из них можно сложить сотни тысяч слов! Вот такая игра культуры.
– Да, мой сэнсэй тоже говорит, что культура определяет особенности образа жизни, мышления, языка и письменности людей.
– Какой сэнсэй? – Лиза недоуменно посмотрела на Ли.
– Есть у меня «домашний учитель», он преподает мне японский язык и китайскую и японскую культуру.
Лиза не могла поверить услышанному: Ли продолжал поражать ее все новыми откровениями. Оказывается, параллельно с занятиями русским языком он еще занимается и японским, да еще и культуру изучает!.. Это никак не вписывалось в тот его образ, который она нарисовала в своем воображении.
– А он что, японец? – недоверчиво спросила она.
– Самый что ни на есть…
– А как же это?.. Ты – китаец, он – японец… А я думала…
– Все это сложно, сяодье Лиза, – отозвался Ли, подбирая слова. – Не все можно объяснить… пока… Может быть, как-нибудь попозже я вас познакомлю. Он человек интересный, профессор университета…
– Нашего университета?! – Лиза была совершенно ошарашена.
– Нет, не вашего, другого… А ты что, имеешь какое-то отношение к университету Тайхоку?
– А, я не говорила… Меня волею обстоятельств занесло на медицинский факультет местного университета. И я закончила первый курс. Но теперь решила оставить медицину и заняться любимым делом – филологией.
– Я смотрю, у тебя лежат два учебника: китайского и японского языка. А зачем?
– Ну, если ты помнишь, когда я была в лавке Ван Либяо, я спрашивала у него учебник русского языка. Но у него не было. И нигде в городе такого учебника нет. Вот поэтому я взяла в нашей университетской библиотеке эти два учебника, чтобы использовать некоторые положения из них, касающиеся общих принципов методики изучения языков, в нашей работе.
– А ты владеешь не только китайским, но и японским языком? – со смесью уважения и сомнения, что иностранка может изучить два таких сложных языка, спросил Ли.
– Да, я свободно владею тремя языками.
– Тогда можно попросить тебя, сяодье Лиза, об одной услуге?
– Какой именно?
– Ты не могла бы на наших занятиях говорить со мной не на китайском, а на японском языке? Чтобы я наши уроки использовал для практики в двух языках сразу!
– Конечно, могу. Но ты, Ли, меня просто поражаешь… – вырвалось у девушки, которая никак не ожидала, что их «профессиональные» отношения начнут складываться в таком необычном ключе.
– И еще у меня одна маленькая просьба. Ты не могла бы мне дать на несколько дней этот учебник японского языка? А то сэнсэй учит меня языку без всяких методических пособий. Может, он для себя в учебнике что-нибудь полезное найдет?
– Если он, как ты говоришь, профессор университета, – переходя на японский, заметила Лиза, – то он и без таких учебников знает, как надо тебя учить.
– Скорее всего, да, – согласился Ли, также переходя на японский. – Но дело в том, что он – китаист, и в совершенстве знает китайский язык, причем несколько диалектов, а вот японский он никогда не преподавал. Поэтому я и хочу ему показать этот учебник.
– Хорошо, бери его. Никаких проблем. А теперь давай приступим, наконец, к изучению русского языка. И начнем мы с самого простого и в то же время с самого главного – с букв и звуков.
И они погрузились в занятие.
* * *
После ухода ученика Лиза начала анализировать результаты первого урока. Она всегда очень требовательно относилась к тому, что делала, и старалась объективно отмечать плюсы и минусы достигнутого. Поскольку в данном случае главным показателем успеха была не столько ее работа, сколько достижения ученика, она могла себе с чистой совестью сказать, что начало их совместной деятельности было вполне обнадеживающим. Ли показал себя человеком, легко схватывающим новый материал. Он сказал, что ему уже приходилось иметь дело с текстами, написанными на кириллице и латинице. Он даже имел представление о некоторых звуках, обозначаемых теми или иными буквами, и довольно правильно их произносил. В общем, сделала вывод Лиза, если все так пойдет и дальше, никаких особых затруднений в изучении языка возникать не должно.
Уверенность в этом базировалась у нее также на том, что, общаясь с Ли во время занятия на японском языке, она спросила, сколько времени он уже им занимается. И когда узнала, что систематически он осваивает язык не больше месяца, была поражена: у ее ученика была явная природная склонность – как и у нее самой – к этому делу.
Поскольку Ли интересовал ее не только в сугубо «профессиональном» аспекте, но и вообще в личностном, она извлекла из состоявшегося между ними разговора отдельные крупицы информации, размышляя над которыми, пришла к некоторым важным для себя выводам. Прежде всего ее почему-то очень ободрило упоминание Ли, что он считает учебу самым любимым занятием в жизни. По наивности, меряя всех на свой лад, Лиза была уверена, что люди, которые стремятся к знаниям, могут быть только хорошими – просто по самому этому факту. По этой причине Ли получал в ее глазах «дополнительные баллы» для оценки и мог рассматриваться как надежный партнер в том деле, которое их теперь связывало.
Еще более ошеломляющим обстоятельством для нее стало упоминание Ли о его занятиях, как он выразился, с «домашним учителем». Это уже были не просто слова о любви к учебе, а практические действия, наглядной демонстрацией которых стало его общение с ней на японском языке. Этот сэнсэй-японец вообще очень заинтересовал Лизу. Во-первых, выяснение обстоятельств самого присутствия этой таинственной фигуры рядом с Ли могло, по-видимому, немало объяснить, кто он таков есть на самом деле. Во-вторых, то, что этот учитель был профессором университета, филологом-китаистом, возбуждало ее профессиональный интерес, как начинающего преподавателя языка. Лиза прекрасно понимала, что взялась за дело, в котором она пока совершенный дилетант. Не имея серьезной образовательной подготовки к нему, она может невольно совершать ошибки в учебном процессе или, во всяком случае, не добиваться тех результатов, каких могла бы, имея опытного советчика. Рассуждая таким образом над этим вопросом, Лиза решила правдами или неправдами добиться у Ли, чтобы он, как можно быстрее, познакомил ее со своим сэнсэем…
* * *
На второй урок Ли пришел через два дня. Он вручил Лизе взятый у нее в прошлый раз учебник японского языка.
– Что, уже больше не нужен? – удивилась она.
– Сэнсэй посмотрел учебник, сделал для себя некоторые выписки из него и вернул мне. Говорит, что мы уже в изучении языка продвинулись гораздо дальше, чем позволяет это делать данный учебник. У него вообще есть свои приемы обучения иностранным языкам, – загадочным тоном произнес Ли.
– Ты знаешь, Ли. Меня этот твой учитель очень сильно заинтересовал. Ты же понимаешь, я – начинающий преподаватель русского языка. Я просто свободно владею языком, но опыта обучения ему у меня никакого. И мне бы очень хотелось пообщаться с человеком, который является профессионалом в этом деле, и у которого можно много полезного почерпнуть. Вот ты говоришь, что у него есть какие-то особые приемы обучения. А какие именно?
– Ну, я сам могу их только как ученик оценить, а не как учитель…
– И все равно расскажи, – почти умоляющим тоном попросила Лиза.
– Он разбивает наши занятия на две части: разговорная практика и чтение литературы и письмо. В качестве практики мы дома общаемся только на японском языке.
– Я тоже это запланировала в наших занятиях, – вставила Лиза, – но попозже, когда у тебя образуется определенный словарный багаж.
– В чтении литературы он предпочитает поэзию, – продолжил Ли. – Прозу тоже признает, но такую, которая, так сказать, познавательна, то есть дает представление об особенностях культуры того народа, язык которого изучается.
– Я, как видишь, тоже приготовила для чтения и поэзию, и прозу, – заметила Лиза, указывая на книги русских авторов, лежащие на столе. – А почему он отдает предпочтение поэзии?
– Он считает, что она более точно передает эмоционально-чувственный склад психологии народа.
– Очень интересно!.. Послушай, Ли! Я тебя очень прошу: познакомь меня, пожалуйста, с ним. Мне это очень важно для моей работы.
– Ну не знаю… – замялся Ли. – Это не очень ко времени… В любом случае мне надо сначала переговорить с ним.
– Хорошо, переговори, – согласилась Лиза. – Я подожду столько, сколько нужно. А пока… Ты говоришь, что твой учитель уделяет большое внимание выражению в языке эмоций, настроений, так сказать, движений души человеческой… А давай попробуем и мы сейчас нечто подобное сделать.
Лиза достала с полки книгу «Русско-советское изобразительное искусство», положила ее на стол перед Ли и сама уселась рядом.
– Ты любишь изобразительное искусство? – спросила она.
– Как тебе сказать, сяодье Лиза… – смутился Ли. – Я его слишком плохо знаю…
– Вот в этой книге помещены произведения великих русских и советских художников. Сейчас мы будем смотреть их, в первую очередь пейзажи и бытовые сцены. Если тебе какие-нибудь из них понравятся, ты попробуешь дать свое название картине, а я тебе потом скажу, как ее назвал сам художник. И тогда ты сможешь понять, как мыслит русский человек, обозначая словом свое настроение. Понятно?
– Да.
Они начали перелистывать страницы книги. Лиза обратила внимание, что у Ли никакого интереса не вызывали портреты. Отчетливая заинтересованность проявилась только тогда, когда они стали рассматривать пейзажи Левитана, Куинджи, Шишкина. Лиза стала спрашивать его, какие названия он бы мог предложить для этих картин. Ли мялся и ничего внятного сказать не мог. Когда же Лиза называла авторскую версию названия, он говорил, что, пожалуй, так же ее назвал бы. Перелом произошел, когда они дошли до раздела, посвященного Айвазовскому. Увидев картины моря, Ли преобразился. Он долго рассматривал каждую из них и наконец произнес:
– Потрясающе!
– Ты любишь море? – спросила пораженная эффектом Лиза.
– Еще как! Я же потомственный рыбак. Родился на море и большую часть жизни прожил возле него. Закончил мореходное училище. Я впервые в жизни вижу такое изображение моря и воды вообще! Потрясающе! – повторил он.
Узнав, как автор назвал свои произведения, Ли сказал:
– Теперь я их запомню на всю жизнь.
После полотен Айвазовского Ли рассматривал следующие работы почти без интереса и «споткнулся» только на «Апофеозе войны» Верещагина. Лиза замерла, ожидая, что же он скажет. Ли долго рассматривал картину и наконец произнес:
– Вот он финал любой войны!.. Только если нарисовать завершение нынешней войны, гора черепов будет в тысячу раз больше!
– А знаешь, как автор назвал эту работу? «Апофеоз войны».
– А что такое апофеоз?
– Это не русское слово, а греческое. Изначально им обозначали завершающую сцену театрального действия. Здесь же оно обозначает финал или завершение войны. Так что ты точно назвал картину. Между прочим, ее написал мой двоюродный прадед – Василий Васильевич Верещагин.
– Да что ты! – Ли пораженно уставился на Лизу. – Твой прадед – великий художник?!
– Вероятно, да. Я сама этого не подозревала, пока не купила эту книгу. Здесь написано, что он – выдающийся баталист, то есть живописец, изображающий сцены войн. У него и образование военное было, и во многих сражениях он участвовал, да и погиб на войне…
Лиза рассказала все, что знала о смерти своего прадеда, которая по странному стечению обстоятельств произошла неподалеку от того города, где она сама родилась.
– Вот такая судьба-злодейка… – завершила она свою историю.
Захваченный этим рассказом Ли поинтересовался:
– А кто он был по происхождению?
Лиза замялась, не зная, стоит ли рассказывать Ли свою родословную – кто знает, как он ее воспримет? – но тут же решила, что скрыть или соврать – будет еще хуже, если позже он каким-то образом узнает правду.
– В России это сословие называлось дворянством. По вашей, китайской, классификации он был из сословия «ши» – воинов и государственных деятелей.
– Значит, ты из рода феодальной аристократии?
Лиза заметила, что на лицо юноши набежала тень, а распахнутые обычно глаза спрятались за саркастическим прищуром.
– Да ну что ты? – смутилась девушка. – Все это далеко в прошлом. У нас, русских, в отличие от вас, китайцев, нет таких жестких родовых связей.
– Ты хочешь сказать, что русский дворянин мог забыть свои корни?
– Ну, забыть вряд ли мог… Но вот стыдиться их и даже порвать связи с ними вполне мог! Если б ты знал историю русского дворянства прошлого века, ты бы поразился, как много было людей из этого сословия, которые сделали смыслом своей жизни борьбу за права трудового народа. Если хочешь, я тебе сейчас наглядный пример приведу.
Лиза взяла лежащий на столе томик стихов Некрасова.
– Вот автор этой книги Николай Некрасов, дворянин по происхождению, сын помещика-крепостника, тиранившего своих рабов-крестьян. А Некрасов порвал с ним, за что был проклят отцом, и встал на сторону народа. Вот я сейчас прочитаю тебе отрывок из одного его стиха, а потом переведу на китайский, – Лиза нашла нужное стихотворение и стала читать:
«…Родная земля!
Назови мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы сеятель твой и хранитель,
Где бы русский мужик не стонал?
Стонет он по полям, по дорогам,
Стонет он по тюрьмам, по острогам,
В рудниках, на железной цепи;
Стонет он под овином, под стогом,
Под телегой, ночуя в степи;
Стонет в собственном бедном домишке,
Свету божьего солнца не рад;
Стонет в каждом глухом городишке,
У подъезда судов и палат…
…великою скорбью народной
Переполнилась наша земля, –
Где народ, там и стон… Эх, сердечный!
Что же значит твой стон бесконечный?
Ты проснешься ль, исполненный сил… ?»
Лиза перевела стихотворение, стараясь придерживаться китайской стилистики, и потом спросила:
– Можешь ты себе вообразить, чтобы представитель вашего сословия «ши» написал такие стихи?
– Вряд ли, – смущенно отозвался Ли, – во всяком случае я таких не знаю…
– Вот видишь… Поэтому и мой отец, хоть и знал свое происхождение, не считал себя дворянином.
– А кем же он себя считал?
– Просто интеллигентным человеком, выполняющим профессиональные обязанности в соответствии с полученным образованием.
– Но по конфуцианской классификации такие люди тоже относятся к сословию «ши». Чем он занимался?
– Он… он… – Лиза поняла, что «тонет» еще глубже, – он был руководителем Тайваньского филиала горнорудной корпорации «Мицубиси»…
– Значит был капиталистом?! – торжествующе заявил Ли, желая тем самым показать, что предчувствовал нечто подобное, несмотря на попытки девушки скрыть это.
– Не был он никаким капиталистом! – возмущенно воскликнула Лиза, стараясь не вспоминать о хранящихся где-то акциях отца. – Он был просто наемным работником интеллектуального труда.
– Итак: дворянином твой отец себя не считал, капиталистом не был, а был интеллигентом, который не захотел остаться на родине, чтобы помочь трудовому народу строить новую жизнь… Да, не похож он на Некрасова…
– Согласна, он не был революционером! – запальчиво согласилась Лиза. – Он просто хотел жить, предоставляя свои знания тем, кто в них нуждался.
– То есть зарабатывать деньги капиталистам… – немного уступая, подвел итог дискуссии Ли. – Как же ты сможешь жить в Советском Союзе, когда мы там окажемся – внучка дворян, дочка «полукапиталиста»?..
– Но я-то сама и не дворянка, и не капиталистка. Я просто человек, желающий жить, ни о чем таком не думая, рядом со своими родственниками – которых надеюсь найти – и заниматься любимым делом…
Возникший внезапно между ними спор расстроил Лизу, у нее на глазах появились слезы. Ли заметил это и, несмотря на еще не отпустившее его раздражение, понял, что немного перегнул палку. Желая вернуть их отношения в деловое русло, он проговорил:
– Извини меня, сяодье Лиза! Я, кажется, влез в область, которая меня совсем не касается. Ну какое мне дело до твоего происхождения? У нас ведь есть договор, и каждый из нас должен просто выполнять свою часть. Не так ли?
– Так, – согласилась Лиза, понемногу успокаиваясь.
Они приступили к плановому уроку.
* * *
После того, как Ли ушел, Лиза начала вспоминать все, о чем они сегодня говорили. Первым делом в памяти возникли не детали урока, а вспышка «классового раздражения», возникшая между ними в связи с упоминанием ею своих родовых корней. Лиза была возмущена тем, как «потомственный рыбак» высказал «потомственной дворянке» по этому поводу свою плохо скрытую неприязнь. «И ведь он был совершенно уверен, – размышляла она, – что имеет полное право на такую неприязнь. Хотя, чему тут удивляться? Я же предполагала изначально, что он – враг родовой аристократии, вот он и поступает в этом духе. И что мне остается в таком случае? Или поддакивать ему, чтобы лишний раз не раздражать, или не замечать его колкостей по “идеологическим” вопросам, пропускать их мимо ушей… Нет, поддакивать я не смогу – характер не тот. Значит, остается делать вид, что все это меня не очень задевает».
Еще к одной мысли пришла Лиза, анализируя то, что сегодня происходило. У Ли, несмотря на его молодость, уже сформировались достаточно жесткие оценочные установки: если ему что-то не нравилось или было не интересно, он совершенно откровенно это демонстрировал. Это проявлялось и в большом, и в малом. Он не стал скрывать свое неприятие социального происхождения Лизы, но он точно так же выказал свои определенные пристрастия и к картинам из книги. Тем, что ему понравились, он отдал очевидное предпочтение, остальные же просто проигнорировал. Можно ли на основании этого обвинить его в зашоренности взглядов, пробелах в эстетическом воспитании? Вряд ли. Ведь знания он готов впитывать любые – рационализм – это, без сомнения, вообще отличительная национальная особенность китайского сознания, – а вот к чувствам и настроениям у него подход избирательный. А как иначе? Ведь нельзя же научить любить, это либо есть, либо нет… Рассуждая подобным образом о произошедших событиях, Лиза не подозревала, что ее догадки лишь отчасти объясняют некоторые сегодняшние резкие выпады Ли. Она и представить себе не могла, о чем думал сам он, идя от нее домой…
* * *
Настроив себя в предстоящих отношениях с Лизой на «испытания своей партийной принципиальности и верности долгу», Ли не рассчитывал на то, с чем ему пришлось столкнуться сегодня. Ведь он первоначально рассматривал ее просто как женщину, способную своими чарами «сбить его с пути истинного». И несмотря на то, что после трех состоявшихся встреч его все больше тянуло к ней, он чувствовал, что у него достанет силы воли, чтобы не перейти ту грань, за которой начинается «идейное разложение». Но та сторона, которой сегодня перед ним раскрылась девушка, вносила существенные коррективы в его изначальный настрой. Оказалось, что она не просто женщина, а по своему происхождению «социально чуждый элемент», как трактуют таковых партийные документы!..
Теперь его участие в ее судьбе может быть – и должно быть! – оценено по самым строгим меркам партийной морали. Такую оценку должен в первую очередь дать он сам. А если посмотреть в перспективу, то такую оценку даст и его партийная организация, когда он после войны вновь окажется на материке и опять включится в революционную борьбу. Как он оправдает перед партией свое желание не только самому попасть в СССР, но и перевезти туда Лизу?
Стараясь подавить в себе какие-либо проявления чувств по отношению к девушке, Ли стал совершенно отстраненно, с холодным рассудком подбирать аргументы в пользу такого своего возможного намерения. Во-первых, она русская, и значит, считать ее «социально чуждым элементом» для китайской революции вряд ли допустимо. Во-вторых, она родилась в эмиграции, и значит, не могла быть «социально чуждым элементом» не только для китайской, но и для русской революции. Дети не отвечают за выбор родителей. Наоборот, как учил Конфуций, отцы отвечают за поступки своих детей. В-третьих, в силу своего юного возраста она не могла сделать что-то, что противоречило бы идеалам нашей революции. В-четвертых, даже не совершив чего-то враждебного по отношению к нашей революции, она могла быть воспитана в духе враждебности к коммунистическим идеям. Но тогда это противоречило бы ее намерению переехать жить в Советскую Россию. И, наконец, пятое, и самое главное: если мировоззрение этой девушки не соответствует нашим коммунистическим канонам, я, как принципиальный партиец, должен сделать все от меня зависящее, чтобы перевоспитать ее и побудить влиться в наши ряды.
Взвесив все эти аргументы, Ли пришел к выводу, что ничего страшного на самом деле не произошло. Просто перед ним жизнь поставила еще одну задачу, которую надо будет выполнить. И возможно, он получит от этого не сравнимое ни с чем удовольствие…
* * *
Следующая их встреча, вопреки ожиданию, произошла без какой-либо напряженности: оба делали вид, что в прошлый раз ничего особенного не произошло, и старались затрагивать только нейтральные темы или то, что имело отношение к их занятиям. Ли сообщил Лизе, что его сэнсэй, Сиро Мацуи, которому он стал рассказывать об их уроках, тоже заинтересовался тем, какие методики она использует в обучении. В частности, ему очень понравился прием с определением названий картин. Услышав это признание, Лиза слегка покраснела от удовольствия.
– Я ему передал твою просьбу о встрече, – добавил Ли. – Он сказал, что в один из уроков на следующей неделе посетит тебя вместе со мной. Правда, я должен тебя предупредить: у него есть определенные проблемы со здоровьем. В начале мая он получил довольно серьезные ранения, и только в последнее время его дела пошли на поправку. Ему пока трудно ходить на большие расстояния, быстро устает…
– Я могла бы ему помочь, – отозвалась Лиза. – У меня есть один знакомый велорикша, славный мальчуган двенадцати лет. Он ежедневно меня обслуживает, а когда у меня нет для него работы, он ищет ее сам по городу. Я могу в тот день, который вы выберете, направить его к вам. Он и доставит твоего сэнсэя ко мне, и потом отвезет назад.
– Ты, сяодье Лиза, говоришь, что этот мальчишка постоянно обслуживает тебя? – с интересом переспросил Ли.
– Да. Он очень привязан ко мне. Каждое утро приезжает ко мне домой, чтобы получить заказ.
– Ты интересную мне мысль подала. Я-то при перемещении по городу обычно своими ногами обхожусь. А вот Мацуи извозчик не помешал бы. Может, и нам такого же, постоянного, нанять?..
– Так зачем вам кого-то еще искать? – подхватила его мысль Лиза. – Пусть Пуи – так мальчишку этого звать – обслуживает и ваш дом. Он только рад этому будет – постоянный доход от постоянных клиентов. Я думаю, он не откажется выполнять и отдельные поручения, не связанные с перевозками пассажиров. А мы с вами, я уверена, сможем согласовать время пользования его услугами.
– Хорошо. На следующей неделе обсудим все это с Мацуи, с твоим Пуи и примем решение.
Они уж было приступили к разбору темы сегодняшнего урока, как Лиза, потупившись, сказала Ли:
– Знаешь, меня с самой первой нашей встречи распирает любопытство касательно одного вопроса. Извини, но я не могу больше терпеть и задам его… Я всю жизнь считала, что все китайцы и японцы маленького роста. Я никогда не встречала мужчин вашей национальности, которые были бы выше меня. И потому, когда я встретила тебя, я в первую очередь была поражена, какой ты огромный!.. И только потом меня поразило и кое-что другое в тебе… Так как же так случилось с твоим ростом?
– А знаешь ли ты, что Конфуций был на десять сантиметров выше меня?
– Да не может быть! – пораженно воскликнула Лиза. – Ты хочешь сказать, что высокий рост – признак большого ума? – уже с иронией добавила она.
– Нет, я хочу сказать, что ни Конфуций не знал, ни я не знаю, почему такое произошло с нашим ростом. Мой дед – совершенно обычного роста, мой отец был чуть выше среднего. Я до восемнадцати лет лишь немного отличался от своих сверстников. Но после восемнадцати вдруг стал быстро «увеличиваться в размере»… Я как-то заговорил на эту тему с одним врачом. Он предположил, что небольшой рост людей в восточной Азии как-то связан с особенностями нашего питания. Что, мол, если в будущем мы начнем питаться разнообразней и обильней, наш средний рост начнет увеличиваться. Я не знаю, прав он или не прав, но то, что мое питание с восемнадцати лет не стало более качественным – это факт. Значит, то, что произошло со мной, – это пока необъяснимая загадка природы, какая-то неизвестная науке «ненормальность» в моем организме…
– А эта аномалия доставляет тебе какие-то неудобства?
– Если не считать трудности с поиском подходящей одежды и обуви да назойливого внимания окружающих людей, никаких неудобств я не испытываю.
– Зато, если б у тебя не было этой «ненормальности», я бы, может, не обратила на тебя внимания, – призналась Лиза и тут же покраснела, сообразив, что сказала лишнее…
Глава 8. Куан Ли. Подготовка
После разговора с Ли Цуюнем, во время которого они обговорили совместные действия по подготовке к нападению на инкассаторов и организации побега военнопленных, Ли решил встретиться с Кошкой и его приятелями, чтобы, наконец, поближе познакомиться со всеми и обговорить планы на ближайшие дни. У него уже начало складываться определенное мнение о мальчишках, особенно о Бао Ю, однако он не был уверен, что оно до конца полное и правильное. Его юные помощники, конечно, замечательно выполнили свое первое задание по поиску лагеря, принеся даже определенные «жертвы» – в виде потери своих доходов – ради этого дела. Но ведь, если смотреть правде в глаза, они могли это сделать вовсе не ради «высокой идеи» борьбы с оккупантами, а просто из мальчишеской склонности к приключениям и острым ощущениям. К тому же проведенная ими разведка не была связана с какой-то серьезной опасностью для их здоровья и тем более жизни. Теперь же то дело, к которому их намеревался привлечь Ли, было чревато для его участников самыми тяжкими последствиями, если операция пройдет не так, как хочется. Поэтому у него возникала резонная озабоченность: готовы ли они к тому, чтобы рисковать своей жизнью ради каких-то заключенных – по сути, совершенно чужих им людей? Да и вообще, если заглянуть в более отдаленное будущее, захотят ли они прекратить свою воровскую деятельность – а она чем дальше, тем больше будет мешать их участию в Сопротивлении – и полностью отдаться делу борьбы с японцами. Ему хотелось, что называется, «посмотреть в глаза» мальчишкам, чтобы оценить, пойдут ли они с ним без колебаний до победного конца.
Трех неразлучных друзей он застал на уже известном ему месте возле рынка. На этот раз он не стал таиться и подзывать к себе только одного Бао Ю, а подошел прямо к мальчишкам и поздоровался:
– Кошка, представь меня своим друзьям. Пришло время по-настоящему познакомиться.
– Это наш командир из Сопротивления, – серьезно отрекомендовал его Ю. – Его зовут Ли. Это Губа, а это Купол, – указал он на товарищей.
Ли пожал всем руки, пристально разглядывая тех, с кем раньше не общался. Все мальчишки были чем-то похожи друг на друга, как будто были не друзьями, а братьями: почти одинакового роста, с черными, давно не мытыми и не стрижеными волосами на круглых головах, обветренной кожей на лицах и руках, смешливыми с наглецой глазами, в изрядно поношенной одежде и обуви. «Типичная городская беднота», – подумал Ли. Откуда у Губы взялась его кличка, он определил сразу: нижняя губа у мальчишки была слегка разорвана, то ли в драке, то ли вследствие какого-то иного происшествия. А вот происхождение странного прозвища Купол у другого было непонятно – ничто в его облике не напоминало этот предмет. Ли не стал пока интересоваться этой малозначащей деталью, а сразу перешел к делу:
– Вам, парни, Кошка, наверное, передавал мою благодарность за выполненное задание по поиску лагеря военнопленных и разведку вокруг него, так вот я хочу и сам лично это сделать. Вы храбрые ребята, и я надеюсь, мы с вами еще немало лихих дел наворотим!
Мальчишки заулыбались, горделиво поглядывая друг на друга.
– Вы свои дела здесь, на рынке, закончили? А то у меня к вам есть серьезный разговор.
– Да мы можем закончить в любой момент, – отозвался Купол. – Тем более, сегодня что-то фарта нет.
– Тогда давайте отойдем куда-нибудь в тихое место. Посидим – поговорим.
– А пошли туда, где мы с тобой в первый раз встретились, – предложил Кошка. – Там нам никто не помешает.
Они все двинулись в известный Ли переулок и, дойдя до нужного места, уселись в кружок на камнях лицом друг к другу.
– Вы, ребята, первое задание выполнили хорошо, – начал Ли, переводя взгляд с одного лица на другое. – Но должны понимать, что оно было и не самым сложным, и не самым опасным. Если вы решили ввязаться в то дело, которым занимаюсь я и мои товарищи по Сопротивлению, то должны ясно понимать, что впереди вас могут ожидать очень серьезные испытания. Поэтому, прежде чем с вами откровенничать, я хочу убедиться, что вы и дальше захотите бороться с японцами, не струсите, не предадите своих товарищей. Я хочу быть уверен, что каждый из нас ради любого из здесь сидящих пойдет на все! Потому что иначе никакую войну выиграть невозможно.
Ли заметил, что ухмылки, которые привычно гнездились в глазах и на губах мальчишек, куда-то исчезли после его слов. Они теперь выглядели более серьезными и собранными.
– Ли, я же тебе говорил, что моим друзьям можно доверять, – напомнил Кошка.
– Я помню, что ты говорил. И все-таки сейчас я хочу от каждого из вас услышать, готов ли он идти до конца в нашей общей борьбе. Не спешите с ответом, подумайте всерьез. От вашего решения будет многое зависеть. Если кто-то из вас сейчас поднимется и скажет, что это дело не для него, я пойму и никакого зла на него держать не буду. Пусть уходит и живет дальше, как хочет. Но тот, кто сейчас скажет, что останется в нашей боевой группе до конца, тем самым даст торжественную клятву преданности нашей борьбе и своим товарищам!
Повисла тишина. Мальчишки погрузились в размышления, изредка поглядывая друг на друга. Никто из них не решался первым огласить свой выбор. Наконец, Кошка проговорил:
– Помнишь, Ли, я тебе как-то сказал, что я с тобой. Так вот я снова повторяю: я с тобой до конца, куда бы нас ни завела борьба с этими проклятыми япошками!
Услышав эти слова, Губа и Купол облегченно выдохнули и в один голос произнесли:
– И я тоже.
Ли улыбнулся – и тому, что ответ мальчишек развеял его сомнения, и тому, что он правильно сделал ставку на Кошку, как их вожака – и протянул свою правую руку вперед, на которую его новые боевые товарищи тут же положили свои ладони.
– Значит, вместе до победы!
– Вместе до победы! – повторили мальчишки.
– Ну что ж, раз мы теперь настоящая боевая группа, нам необходимо обсудить некоторые важные вопросы, как мы будем дальше действовать. Кошка уже немного рассказывал мне о вас, о некоторых ваших жизненных обстоятельствах. Мне сейчас важно понять одну вещь: воровство вам нравится или вы занимаетесь им, потому что другого выхода нет?
– А почему это тебя так интересует? – спросил Губа. – По-моему, то, что мы воруем, не помешало нам помогать тебе.
– Это верно. До сих пор не мешало. Но дело в том, что скоро те задания, которые я буду вам давать, станут сложнее и потребуют гораздо больше времени на подготовку и проведение. Вот поэтому я и спрашиваю: готовы ли вы будете отказаться от ваших привычных дел на рынке ради участия в работе Сопротивления или без воровства вы никак?
– А мне нравится воровать! – засмеялся Купол. – У меня от него кровь веселее в жилах бежит!
– Я тебя понимаю. Сам был такой еще недавно, – отозвался Ли, по-прежнему поддерживая придуманную для мальчишек «легенду». – А если я тебе взамен него такое веселье устрою, что у тебя кровь вообще из тела брызнет? – он изобразил улыбку, но глаза были совершенно серьезны.
– Кончай дурака валять, Купол! Неужели не понимаешь, что речь о важных вещах идет? – вмешался в разговор Ю, а затем напомнил Ли: – Я же тебе говорил, что, если мы не будем воровать, нам и нашим родным не на что жить будет!
– Я помню об этом. И поэтому хочу сказать вам вот что. Представьте себе: случилось чудо, и каждый из вас получил деньги, которых хватит на то, чтобы несколько месяцев ваши семьи смогли бы нормально жить, ни о чем не беспокоясь. В этом случае вы перестанете воровать?
Мальчишки разом засмеялись.
– Это было бы действительно чудо! – сказал Губа. – И кто же нам его устроит? Небо что ли?
– Нет, не Небо, а я. Если я вам такие деньги дам, откажетесь от своих привычек?
– Откуда у тебя такие деньги? – поинтересовался Кошка, который, зная Ли больше, чем его друзья, понял, что это не пустой разговор.
– Этого я пока вам сказать не могу. Придет время – все узнаете… И все-таки, каков будет ваш ответ?
– Я – да. И я – да, – почти одновременно ответили Кошка и Губа.
– Я тоже – да, – присоединился к ним Купол, но тут же с ухмылкой добавил: – А можно будет хоть иногда что-нибудь стащить, чтобы руки навык не потеряли?
– Вы поймите меня правильно, парни: я не собираюсь стоять над вами надсмотрщиком, – как бы рассуждая вслух, ответил на его вопрос Ли. – Вы люди взрослые, сами должны понимать, как вам поступать. Я тоже всегда считал себя везунчиком. И то, что вам фартило до сих пор, – это все до поры, до времени. Если продолжите жить, как раньше, рано или поздно вас поймают и либо в полицию сдадут, а там тюрьма, либо прямо на месте изобьют до полусмерти. И на этом ваше участие в Сопротивлении закончится!..
– Ладно, убедил, Ли, – уже серьезно согласился Купол. – Только есть в этом деле одна проблема. Кошка тебе, наверное, говорил, что мы со своих доходов воровских отстегивали определенную часть людям из триады. Если мы теперь с воровством покончим и платить им перестанем, они обязательно спросят, почему… И что нам им отвечать? С ними не забалуешь – сразу головы открутят!
– А если им сказать, что вы с воровством на рынке покончили и на другое дело переключились? – предложил Ли.
– Нет, их такой ответ не устроит, – включился в разговор Ю. – Они контролируют здесь все, и поэтому все равно захотят свою долю получать и с нового нашего бизнеса. Если только сказать, что мы теперь на якудзу работаем – японцы иногда берут наших к себе… Только, боюсь, в этом случае может быть еще хуже: нам могут просто кишки выпустить. Отношения между якудзой и триадой сейчас такие напряженные, что нас могут посчитать предателями!..
– Да, это серьезный вопрос, – задумчиво произнес Ли. – Над ним надо хорошенько подумать. Когда вы должны в следующий раз отдать деньги «смотрящему» от триады?
– Через три недели.
– За эти три недели я что-нибудь придумаю… – подвел итог Ли. – А теперь давайте поговорим о наших боевых делах. То, что мы с вами провели разведку лагеря военнопленных, это хорошо. Но это только полдела. Наша конечная цель – организовать побег заключенных из него. Они уже начали подготовку к нему внутри лагеря. А мы со своей стороны должны помочь им снаружи, чтобы побег оказался успешным. Состоится он, по моим расчетам, дней через 7-10, в ночное время. Я составил план наших действий в день побега. Подробно о нем я вам расскажу накануне операции, сейчас же – в самых общих чертах. Купол должен будет встретить сбежавших в определенном месте и отвести их в свою пещеру. Ты сможешь ночью ее найти? – Ли посмотрел на мальчишку.
– Ночью? – Купол озабоченно задумался. – Для этого мне надо будет заранее пройти по маршруту днем, оставить на нем какие-то метки, которые и ночью можно будет обнаружить.
– Вот, значит, тебе и первое задание, на которое я тебе даю неделю. Ты должен будешь найти возле реки место, от лагеря в сторону гор километра за два. Там ты будешь ждать беглецов, которые доберутся до него по воде вдоль берега. Оттуда ты и должен будешь проложить свой маршрут к пещере с нужными тебе метками. Все понятно?
– Да, – кивнул головой Купол.
– Мы трое должны будем устроить возле стен лагеря заваруху, – продолжил излагать план Ли, – которая отвлечет внимание охраны от беглецов. Дело это будет горячее. Наверняка придется отстреливаться. Кому из вас приходилось уже стрелять из пистолета? – он посмотрел на Кошку и Губу.
Те отрицательно покачали головами.
– Значит, мне придется провести с вами стрелковую подготовку.
– А можно мне тоже пострелять? – Купол умоляюще посмотрел на Ли.
– Хорошо. Это дело всем нам не раз еще пригодится. Только здесь есть одна проблема, которую вы, я надеюсь, поможете мне решить. У меня есть два пистолета и к ним небольшое количество патронов. Если мы начнем тренироваться в стрельбе, то на саму операцию у нас уже ничего не останется. Это значит, что нам нужно раздобыть оружие на всех четверых и к нему как можно больше боеприпасов. Какие есть соображения, как это можно сделать?
– У меня есть один неплохой знакомый из старших триады, он всегда ходит с оружием, – подал голос Губа. – Я могу у него спросить, как можно достать пистолеты и патроны к ним. Только, думаю, за них придется заплатить.
– Об этом не переживай, – сказал Ли. – Деньги я найду. Значит, тебе задание: за два дня найти человека, который продаст нам оружие. Итак, Губа и Купол, вы получили свои задания и приступаете к их выполнению. Для Кошки у меня будет особое задание, о котором я ему расскажу лично. Напоминаю всем: в вашей тройке старшим является Кошка, он будет поддерживать со мной связь. О выполнении своих заданий вы будете докладывать ему, а он уже потом мне. Кроме вашей тройки в нашей боевой группе будет еще несколько человек. С ними вы познакомитесь позже, если в этом возникнет необходимость. И напоследок запомните одну вещь, о которой никогда не забывайте: никогда никому ничего не рассказывайте о том, чем мы с вами занимаемся! Даже друг другу не рассказывайте о выполнении тех заданий, которые вы получили. Докладывать можете только командиру, Кошке, и мне. Если вы будете накрепко помнить это правило, доживете до конца войны! Всем понятно?
– Да! – хором ответили мальчишки, все больше проникаясь сознанием того, в какое серьезное дело включились.
– Губа и Купол, вы сейчас можете идти, а ты, Кошка, задержись. Мне с тобой надо еще кое-что обсудить.
Мальчишки попрощались и ушли. Ли и Бао Ю остались вдвоем.
* * *
– Я по твоим глазам понял, что ты догадался о том, что о деньгах я говорил не просто так, – продолжил разговор Ли.
– Да. Только я представить себе не могу, где ты сможешь достать их.
– Вот для этого я тебя и задержал. Не хочу пока рассказывать об этом деле всем. А тебе я и доверяю больше, да и помощь мне твоя понадобится. Я хочу использовать свои старые навыки и добыть денег на нужды нашей организации Сопротивления. А кроме того, я договорился с руководителем, что определенную часть из этих денег я отдам вам.
– Что же это получается: деньги для нас, а мы от дела в стороне? Так среди воров не делается, – с возмущением произнес Кошка.
– Среди воров – да. А среди подпольщиков возможно всякое. Только командир решает, кого и где использовать. А я решил, что вам еще рано на такое дело идти. Придется кровь пролить, а вы к этому еще не готовы. Вот посмотрю, как вы будете себя вести при освобождении пленных, потом и до более серьезных дел допущу. Да ты не обижайся, брат, – Ли похлопал по плечу мальчишку, – ваши подвиги от вас никуда не денутся.
– А зачем тогда я тебе нужен, если к делу ты меня не допустишь?
– В нападении участвовать не дам, а вот помочь мне в его организации доверю.
– Ты так и не сказал, как будешь деньги добывать.
– Я хочу ограбить машину инкассаторов.
– А это кто такие?
– Те, кто занимается перевозкой денег из банков в организации и учреждения и наоборот.
Бао Ю присвистнул:
– Ничего себе дельце! Так ведь они, наверное, вооружены?
– Конечно! Тут придется не только в них стрелять, но и от их пуль уворачиваться! Сейчас наши люди подбирают мне подходящий вариант для нападения, выясняют место, время, маршрут движения машины инкассаторов. Как только они сообщат мне всю необходимую информацию, я составлю детальный план действий, и мы вместе начнем подготовку.
– Так что же все-таки я буду делать?
– Перед нападением ты подашь мне сигнал о приближении нужной машины к тому месту, где я устрою засаду. А после нападения, когда мне придется удирать с захваченными деньгами, ты подстрахуешь меня, будешь моими глазами и ушами, чтобы погоня меня не настигла.
– Понятно.
– Все выяснится в ближайшие день-два. Как только мне сообщат о машине, я найду тебя, мы сразу отправимся на место будущей засады, осмотримся там и решим, как будем действовать. Давай договоримся так: до двух часов дня я буду искать тебя на рынке, после двух – дома. И чтоб ты все время был в этих местах, и нигде больше!
– А можно я не пойду на рынок и буду все время ждать тебя дома?
– А как же… – Ли вопросительно посмотрел на мальчишку.
– Да ну его… Вдруг еще там что-нибудь случится, и ты останешься без помощника!..
– А Губа и Купол не обидятся? – спросил Ли, радуясь, что у него на глазах вырастает новый человек, с иным чувством долга и ответственности, совершенно по-другому относящийся к своим поступкам.
– А разве у них нет своих заданий? Вот сейчас пойду к ним и скажу: пока их не выполнят, ни о каком рынке пусть и не думают!
– Ну что ж, одобряю, – он пожал Ю руку и сказал, что тот может идти, а ему самому еще нужно остаться, чтобы кое-что обдумать в тишине.
* * *
Не зная пока точно, какой вариант нападения на инкассаторов окажется наиболее подходящим, а может быть, и единственно возможным, Ли совершенно ясно понимал, что независимо от этого самым важным для него во время его осуществления будет успешно завершить дело и при этом остаться живым. Одно без другого невозможно. И это не потому только, что он хотел жить – а он, безусловно, хотел жить и как можно дольше, – а потому, что от сохранения им жизни в данном случае зависели судьбы, а может быть, и жизнь слишком многих людей.
Обдумывая сейчас в самом общем плане, как он будет проводить «экспроприацию», Ли отдавал себе отчет, что у него есть одна «особенность», которую непременно зафиксирует любой свидетель нападения, пусть он будет хоть в единственном числе, это его рост. А по этой примете его в два счета найдут даже в таком большом городе, как Тайхоку, поскольку на поиск преступника по такому громкому делу бросят всю его полицию!.. То есть это значит, что сразу после грабежа инкассаторов ему придется или в буквальном смысле уйти в глубокое «подполье» и вообще не показываться на люди до самого прихода китайской армии на остров, или укрыться в горах вместе с тем партизанским отрядом, который он мечтал организовать. Первый вариант его не устраивал совершенно, второй был приемлемым, но начисто расстраивал его разнообразные планы деятельности в городе.
Ли ломал голову, как можно скрыть от людских глаз свою самую отличительную особенность. Согнуться в три погибели и все время ходить так? Но такое неестественное положение тела привлекает не меньше внимания, чем высокий рост. Что может сделать сутулость естественной? Горб!.. – пришло озарение. – Горбатый – это еще более примечательная особенность, чем высокий!.. Тем самым одну яркую примету можно заменить еще более броской. А для следствия, которое начнется после нападения, это ложный след. Значит, нужно сделать так, чтобы эту «горбатость» преступника непременно кто-то зафиксировал. Хотя об этом можно не беспокоиться: свидетели происшествия обязательно найдутся…
Итак, выход был найден. Нужно себе устроить камуфляж из другой одежды, обуви, надеть на голову шляпу – в наклонном положении тела она почти целиком закроет лицо, – но главное – прицепить на спину горб. Его можно сделать из небольшого деревянного обрубка – надо будет поискать что-нибудь подходящее дома, в дровяном сарае, – прикрытого еще одной конусной шляпой, которая будет держать форму горба под одеждой. Все это нужно будет купить сегодня же, чтобы быть готовым в любой момент к делу.
Собираясь утром на встречу с Ли Цуюнем, Ли пересчитал все наличные деньги, которые оставались у него, и обнаружил, что его «капитал», доставшийся ему от сержанта Лян Си, изрядно сократился, осталось чуть более двухсот иен. Таким образом, по стечению обстоятельств получалось, что подготавливаемая им «экспроприация» и ему лично была совершенно необходима. Денег, которые сейчас лежали у него в кармане кителя, должно было хватить на покупку новых штанов – достаточно свободных, чтобы в них можно было активно двигаться, в том числе бежать или плавать, и обязательно с карманами, чтобы можно было положить пистолет; рубашки, а лучше дождевика – в сезон дождей он вообще самая востребованная одежда, поэтому пригодится не только при осуществлении «экспроприации», но и в повседневной жизни; двух шляп – для головы и для горба. Желая сэкономить средства, Ли решил все это приобрести на рынке. Ничего, что вещи будут подержанными, они ему нужны не для постоянного ношения, а для особых случаев, вроде того, к какому он сейчас готовился.
Он поднялся с камня и отправился на рынок. Продавцов и покупателей на нем было уже немного – торговый день завершался, но он без труда нашел нужные ему штаны и шляпы. Искать дождевик пришлось гораздо дольше: Ли хотел приобрести тканевый, под ним горб будет проступать очень отчетливо и значит заметен. Наконец, уже потеряв надежду найти то, что ему нужно, в самом последнем ряду он нашел такой дождевик, причем почти новый – в нем можно было ходить и каждый день, – к тому же с карманами, что увеличивало его преимущества. Расплачиваясь с продавцом, Ли обратил внимание на лежавшие на прилавке гэта. «А что если придется после нападения все-таки спасаться вплавь, – подумал он. – Мои туфли в этом случае будут больше мешать, чем помогать. А гэта в воде можно просто сбросить и плыть босиком». Приняв решение, Ли купил вместе с дождевиком и сандалии.
* * *
Дома он, пользуясь тем, что Сиро, разморенный жарой на улице, проникавшей и в дом, заснул в своей комнате, продолжил подготовку к будущей акции, желая быть во всеоружии на тот случай, если все состоится уже завтра. В дровяном сарае он нашел обрубок ствола какого-то дерева диаметром около двадцати сантиметров и выпилил из него кусок толщиной десять сантиметров – основа для «горба» была готова. У одной из купленных шляп он отвязал веревочки, которые должны были завязываться под горлом, и вместо них прикрепил четыре длинных шелковых шнура, извлеченных из куска стропы парашюта, по два с каждой стороны шляпы.
Ли решил сразу примерить свое изобретение, чтобы посмотреть, как оно будет выглядеть в реальности. Раздевшись догола выше пояса, он положил деревянный кругляк в шляпу и, наклонившись вперед, пристроил эту конструкцию себе на спину. Затем одну пару шнуров, пропустив под мышками, завязал на груди, а вторую – поверх плеч на горле. Желая убедиться в надежности такого крепления, Ли несколько раз подпрыгнул. «Горб» сидел на месте, как настоящий… Чтобы довершить картину перевоплощения, Ли надел на тело купленный им дождевик, а на голову шляпу, и скрючившись так, как, по его мнению, должен был ходить настоящий горбун, подошел к зеркалу. «Квазимодо во всей красе! – любуясь своим изображением, подумал он. – Если еще чем-нибудь испачкать лицо, родная мать не узнает!»
– Кто вы такой? – услышал Ли и, не меняя положения тела, посмотрел в сторону комнаты Сиро.
Тот стоял в проеме двери и с недоумением рассматривал его. Делано хриплым голосом Ли сказал по-японски:
– Я хозяин этого дома, а вот кто ты такой?
– Вы хозяин? С фронта вернулись?
– С фронта вернулся, – Ли выпрямился, снял шляпу и закончил, улыбаясь и переходя на китайский, – и снова на фронт собираюсь.
– Ли, что за маскарад?! – Сиро пораженно уставился на него.
– Готовлюсь к одному цирковому представлению, сэнсэй. На нем, кто лучше сможет замаскироваться, получит большой приз…
– Шутишь?
– Отчасти.
Разоблачившись от всей бутафорской одежды и приспособлений, Ли сложил все приготовленное в своей комнате и пошел на кухню готовить обед. После еды он уселся за стол и стал готовить оружие к бою. Сиро уселся напротив него, и они, как уже стало обычаем, повели разговор по-японски.
– Я вижу, представление обещает быть не только костюмированным, но и щекочущим нервы?.. – вопросительно-утвердительно произнес Сиро.
– Что-то вроде того… – неопределенным тоном отозвался Ли.
– Ты вернешься с него? – в голосе японца явственно слышалась тревога. Он не мог не догадываться, что такая необычная подготовка Ли к какому-то делу означала, что оно будет предельно рискованным.
– Обязан вернуться, я кое-кому обещал…
– Знаешь, когда сидишь все время в четырех стенах и не знаешь, что и подумать, в голову лезут всякие дурные мысли…
– Скоро все это закончится, – успокоил его Ли. – В ближайшие дни получим паспорта, и ты сможешь бывать в городе каждый день и где угодно. И все твои дурные мысли сразу уйдут.
– Ничего ты не понял! – раздраженно заявил Сиро. – При чем здесь прогулки по городу?.. – он поднялся со стула и ушел в свою комнату.
Недоуменно проводив его взглядом, Ли стал раздумывать, какой из двух пистолетов ему брать на «дело». То, что это должен быть именно один пистолет, а не оба, было очевидно: в одной руке пистолет, в другой он должен будет держать мешок с деньгами… Поразмыслив, он решил остановиться на японском «Хамада».
* * *
Дело в том, что, готовясь к операции, Ли, помимо прочего, держал на уме еще одну мысль, которая была направлена на более отдаленную перспективу его деятельности в организации Сопротивления. Узнав от Кошки о том, что в городе действуют две криминальные группировки – японская и китайская, – которые, хотя и делают вид, что поддерживают мир, но готовы в любой момент начать войну друг с другом, он рассчитывал со временем сам спровоцировать эту самую войну. Если в Тайхоку начнутся вооруженные побоища между уголовниками, вся полиция, да и не только она, будет брошена на подавление этого противостояния. А это значит, что другим «антиправительственным элементам» внимания будет уделяться значительно меньше. Да и вообще хаос в городе – это удар по авторитету власти. Для подпольщиков это очень выгодное положение дел!
То, что в войне триады и якудзы будут гибнуть их члены, Ли совершенно не волновало: он и сам лично ненавидел уголовников, да и партия его придерживалась по отношению к ним самой непримиримой позиции. Ли неоднократно слышал от руководителей КПК, нередко выступавших перед бойцами на фронте, что в случае прихода партии к власти она не потерпит никакой конкуренции с чьей-либо стороны: будь то другие партии или уголовный элемент – всех ликвидирует под корень! А это значило, что, как только китайская армия появится на Тайване, триаду и якудзу начнут беспощадно уничтожать.
И вот сейчас, готовясь к нападению на инкассаторов, Ли думал: как бы это дело повесить на якудзу или хотя бы пустить следствие в ее направлении? (Подставлять триаду он не хотел, на нее у него были другие виды.) Полная картина такой комбинации у него пока не вырисовывалась, но один штрих все-таки проглядывал. Когда будут извлекать пули из тел инкассаторов, обнаружат, из какого оружия в них стреляли. Так вот пусть это будут пули от японского пистолета, а не от американского кольта, который больше указывает на принадлежность китайцам… Можно будет еще один фактик добавить в общую кучу: если во время нападения придется что-то говорить, надо будет это сделать на японском. Конечно, этого всего очень мало, чтобы обвинить именно якудзу в ограблении. (Уже одно то, что грабитель – одиночка, оправдает ее как преступную организацию, которая, захоти она такое устроить, сделала бы это масштабно, с размахом.) Но в любом случае у полиции будут основания обвинить боссов якудзы в том, что они не контролируют то, что происходит на «их земле», так сказать, в «зоне их ответственности», позволяя каким-то наглецам совершать такие дерзкие преступления без их разрешения.
* * *
Выбрав оружие, Ли разложил все детали разобранного пистолета перед собой и приступил к их чистке и смазке. Любая осечка при выстреле, заедание неисправного механизма во время акции означали для него смерть – эту истину он очень хорошо усвоил на фронте и никогда не позволял себе никакой расхлябанности в этом вопросе. Может, именно поэтому он и был таким «везунчиком», даже не раненным ни разу за три с лишним года войны. Закончив работу, Ли удовлетворенно подвел итог: он готов к проведению операции.
Отведя вечер чтению, он улегся спать с чувством выполненного долга.
* * *
На следующий день, как обычно, в районе двенадцати часов к ним пришла Юинь, и не с пустыми руками. Не заходя в дом, она протянула Ли небольшую корзинку, в которой под тряпкой стояли три большие бутылки с жидкостями.
– Это тебе от Ли Цуюня то, что ты просил.
Ли поблагодарил девушку и поинтересовался:
– А больше он ничего не передавал?
– На словах просил передать: «вариант с отцом подтвердился; машина будет завтра после обеда».
– Да что ты! – обрадовался Ли. – А что-то он еще говорил?
– Нет, больше ничего. Все остальное он, наверное, расскажет тебе сам.
– Спасибо, Юинь! Ты иди к Мацуи, а я пока спрячу твой подарок в сарай.
Вернувшись в дом, он сел за стол и, пока Юинь проводила процедуры с Сиро, написал записку для Сю, которую он собирался отправить сегодня с девушкой:
«Здравствуй, мой друг Сю! Ты, наверное, заволновался, почему моя подруга несколько дней не приходила? Сделано это из соображений безопасности, чтобы конвойные не обратили внимания на ваши частые встречи и не помешали им. И в дальнейшем она будет приходить к тебе через 2-3 дня. У нас полным ходом идет подготовка к тому, чтобы оказать вам помощь и во время самого побега, и в обустройстве на свободе после него. Мне от тебя нужна следующая информация: 1. Если вы уже начали копать тоннель, сообщи, какова скорость проходки в день (мы должны быть полностью готовы к вашему побегу к нужному сроку). 2. Опиши, а лучше начерти план лагеря. Важнее всего для меня: точное место начала вашего тоннеля, а также, какие строения находятся слева от ворот (если смотреть на выход). 3. Сколько людей точно будет участвовать в побеге? Ждем ответа. Будь здоров, друг. Ли».
– Я думаю, мои услуги больному больше не понадобятся, – произнесла Юинь, которая вышла из комнаты Сиро, закончив свою работу. – Я не стала перевязывать рану. Она уже затянулась. Если Мацуи-сан будет мыть эту часть тела, надо будет потом просто смазывать ее мазью, которую я оставила.
Она попрощалась с японцем и вместе с Ли вышла во двор.
– Спасибо тебе за помощь! – поблагодарил ее Ли и протянул свернутую записку и чистый листок бумаги. – Это надо будет сегодня отвезти Сю. Без меня справишься?
– Справлюсь, – улыбнулась девушка.
– Если все пройдет без проблем, можешь мне об этом не сообщать, а сразу отправляйся домой. Если же возле лагеря произойдет что-нибудь особенное, сразу после поездки сообщи об этом мне. Договорились?
– Да.
* * *
Получив от девушки ожидаемую информацию, Ли решил не откладывать дело в долгий ящик и произвести разведку на местности, теперь уже конкретно возле того моста через Даньшуй, где он считал наиболее безопасным для себя совершить нападение на машину инкассаторов. Однако, прежде чем двигаться туда, надо было повидать Ли Цуюня, чтобы уточнить некоторые детали, имеющие отношение к завтрашнему делу, а также зайти к Бао Ю и взять его с собой, чтобы на месте определить, как им придется совместно действовать во время самого ограбления и после него. На этот раз, выходя из дома, он прихватил с собой часы летчика – ему нужно было провести замеры времени движения к месту проведения предстоящей операции.
Цуюня он застал в его кабинете. Тот явно ожидал его прихода и был немного взвинчен. Организации предстояло первое серьезное дело, которое могло иметь большие последствия для всей ее деятельности, и он, как руководитель, не мог допустить сейчас малейшей промашки.
– Я ждал тебя, – сказал он Ли после приветствия.
– Вот я и здесь. Юинь сказала мне самое главное. Но мне не хватает некоторых подробностей, которые очень важны, для того чтобы все прошло нормально.
– Что именно?
– Я должен знать, хотя бы приблизительно, когда машина будет отправляться из банка на верфь.
– Отец сказал, что зарплату за неделю привозят каждую пятницу к концу рабочего дня, где-то около пяти часов.
– А какой именно банк обслуживает верфь?
– Банк «Сумитомо».
– Если ты знаешь, где он находится, давай прикинем, сколько времени нужно машине, чтобы доехать от банка до верфи. Если быть более точным, мне нужно знать время, когда машина подъезжает к мосту через Даньшуй, – Ли достал из кармана карту города и расстелил ее на столе Цуюня.
Тот показал на карте точку:
– Вот здесь, в Чжуншани, банк, а вот здесь, в порту Тамсуй, верфь. Расстояние – приблизительно двадцать километров. С какой скоростью двигается машина – понятия не имею. Мост находится посредине между банком и верфью. Если, как говорит отец, деньги привозят к пяти, значит, на мосту машина находится приблизительно в полпятого.
– Так, с этим понятно. А сколько инкассаторов везут деньги?
– Отец однажды видел двоих: один за рулем, другой держит специальный мешок с деньгами.
– А машина? Как она выглядит? Есть ли на ней какие-нибудь опознавательные знаки?
– Все инкассаторские машины этого банка черные, а на передних дверцах нарисован желтый круг, а в нем голова собаки.
– Это хорошо. Броская примета, – удовлетворенно заметил Ли. – Ну что ж, теперь все вроде бы стало ясно, – и помолчав немного, спросил: – А отец не удивился твоим расспросам об инкассаторах?
– Удивился. Но я сказал ему, что так надо, и он просто поверил. Мы вообще доверяем друг другу.
– Это замечательно. Но когда произойдет ограбление, ты думаешь, он не вспомнит ваш разговор?
– Вспомнит, конечно. Но он меня не выдаст никогда.
– Ну что ж. Тогда давай прощаться, – Ли забрал со стола карту и протянул руку Ли Цуюню.
– Удачи тебе! И обязательно останься живым! – сказал тот, задержав его руку в своей.
– Постараюсь. Буду жив – послезавтра увидимся.
* * *
Выйдя из госпиталя, Ли отправился домой к Кошке. Тот мгновенно отозвался на его стук, как будто поджидал за дверью.
– Одевайся, – сказал Ли. – Сходим на разведку в то место, где завтра будем проводить операцию.
Через минуту Ю был готов к выходу, и они отправились в путь.
– Мы с тобой пройдем сейчас по тому маршруту, по которому завтра будем двигаться к месту акции.
Ли привел мальчишку к своему дому.
– Здесь я живу. Только ты один из группы будешь это знать, остальным это знать не обязательно. Сюда ты завтра придешь в три часа дня.
Не заходя в дом, они тронулись в сторону реки Даньшуй. Ли отметил время начала их движения. Дойдя до берега реки, они двинулись на север.
– Наша конечная цель – мост через реку, – объяснял по дороге Ли. – Там завтра, приблизительно в половине пятого я совершу нападение на машину инкассаторов.
– А почему именно там? – удивился Кошка.
– Ты же человек опытный в нашем деле и знаешь, что, когда что-то воруешь или грабишь, важно не только успешно сделать это, но и правильно смыться, чтоб тебя не поймали! Вот я и выбрал мост, как самое подходящее для этого место.
– Так как же ты на мосту скроешься? – еще больше удивился Ю. – Там, наоборот, некуда прятаться!
– Я буду прятаться не на самом мосту, а в воде под ним.
– Ты хочешь спрыгнуть с моста и «смыться» под водой?
– Да. Я тебе не говорил раньше: я в воде чувствую себя не хуже, чем на суше. Знаешь, какая у меня в детстве кличка была? «Рыбка».
– Но ты же все-таки не рыба на самом деле. И тебе придется выныривать. И тебя обязательно заметят, когда преследовать будут.
– А я не буду выныривать, – и отвечая на изумленный взгляд мальчишки, пояснил. – Я тебе сейчас покажу одну штуку, с помощью которой можно сидеть в воде часами, не поднимаясь на поверхность.
Они в это время проходили мимо зарослей тростника на берегу. Ли отломал у основания один стебель, а потом от него полуметровый кусок.
– Смотри: у тростника стебель пустотелый. Если из него сделать трубку определенной длины, то через нее можно дышать, сидя под водой на дне. И никто этого стебля на воде не заметит.
– Вот это да! – воскликнул Кошка. – А мне даже в голову такая штука не приходила. Да, но есть еще одна проблема: вода будет тебя выталкивать на поверхность.
– Так у меня же будет в руках груз – мешок с деньгами.
– Кстати, я про деньги-то и забыл. А что же с ними будет, когда они в воде побывают?
– Если ты боишься, что они намокнут, то это не страшно. В крайнем случае, их можно будет высушить. Но думаю, что этого не потребуется. Насколько мне известно, мешки инкассаторов сделаны из специального брезента, с пропиткой, они не промокают. Так что с деньгами, скорее всего, ничего не случится.
Они продолжали движение дальше, и вскоре впереди перед ними замаячил мост, до которого, по прикидкам Ли, было около километра. Он остановился и огляделся вокруг.
– Значит так, Ю. Завтра здесь мы проведем последнюю подготовку к операции. Место здесь укромное, от жилых домов не просматривается: кусты и тростник всё со всех сторон прикрывают. Я здесь переоденусь, эту свою одежду сниму, а взамен надену другую, которую подготовил специально для дела.
Они двинулись дальше и через десять минут были уже у моста. Ли посмотрел на часы и подвел итог:
– Мы шли 55 минут. Завтра нам еще потребуется минут десять на переодевание и полную экипировку, таким образом, всего один час пять минут. Отлично. Теперь давай перейдем на другую сторону дороги, идущей через мост.
Поднявшись на насыпь, они пересекли дорогу, остановились у самого начала моста и стали осматриваться. В первую очередь Ли сейчас интересовал сам мост. Это было вполне современное железобетонное сооружение с четырьмя полосами для движения по проезжей части и пешеходными дорожками по бокам. Для того чтобы оказаться над водой, не на отмели, а на более значительной глубине, по нему нужно было пройти от того места, где они стояли, к середине метров тридцать. Высота моста там была не меньше десяти метров. «Ну что ж, – подумал Ли, – нормальная высота. Прыгну, уйду под воду метра на 3-4, оттуда пронырну сразу метров 30 по течению на юг и окажусь по другую сторону моста, встану на дно, достану трубку и пойду по дну в ту сторону, откуда мы пришли. Если будет возможность, буду нырять и дальше. При возникновении какой-нибудь опасности, Ю подаст сигнал, и я затаюсь на дне».
– Ну что скажешь? – спросил его Кошка, стоявший до сих пор молча рядом.
– Все нормально. Пока особых трудностей не вижу… Дьявол! – вдруг воскликнул Ли.
– Что такое?
– Этого я не ожидал. Смотри, – Ли кивнул в сторону моста, по пешеходной дорожке которого, не спеша, внимательно оглядывая поток транспорта и пешеходов, в их сторону двигался полицейский. – Это дежурный патрульный, специально для поддержания порядка на мосту.
– И что теперь делать? – растерянно спросил Кошка.
– Давай понаблюдаем.
Они отошли немного подальше от своего места и стали следить за стражем порядка. Тот дошел до края моста, постоял с минуту, развернулся и так же, не спеша, двинулся в обратную сторону. Ли засек на часах время его передвижения. На середине моста полицейский оказался через две минуты.
– Итак, – стал считать Ли. – Полмоста – две минуты, весь мост – четыре, одну минуту отдыхает. Пять минут в одну сторону, пять в другую. За десять минут он проходит весь маршрут в оба конца. А мне на всю операцию может понадобиться максимум минута. Так что, если он окажется с другой стороны моста, он ничего не успеет сделать.
– А ты уверен, что именно так все и будет? – с сомнением в голосе произнес Ю.
– Конечно, нет. Кто же в таком деле может быть полностью уверен? Но если что-то пойдет не так, буду выкручиваться по ходу дела. Давай пока определимся с твоей задачей. Вот дорога, которая идет на мост, другой нет, и значит, машина инкассаторов будет ехать по ней. Ты сейчас пройдешь по тротуару вон к тем домам. До них метров триста. Завтра ты будешь там стоять и ждать машину. Она черная, на дверце желтый круг, а в нем собачья голова. Как только эта машина проедет мимо тебя, ты махнешь мне рукой, лучше даже какой-нибудь яркой тряпкой… возьмешь что-нибудь у своих сестер. Как только я замечу твой сигнал, я подниму руку в ответ. Это будет означать, что я тебя понял и приступаю к операции. Ты со своего места вернешься к мосту, опять на ту сторону, откуда мы пришли, и будешь следить за моим продвижением под водой по трубке из тростника. Ну, а о том, какие сигналы ты будешь мне подавать и в каких случаях, обговорим позже.
Бао Ю двинулся к тем домам, на которые ему было указано. Ли стоял возле начала моста, ожидая, когда он выполнит его распоряжение. Ю все сделал, как надо, Ли ответил ему, и мальчишка пошел назад. «Сегодня сухо, – размышлял Ли, – и я его четко видел. Но если завтра во время акции пойдет дождь, видимость ухудшится, и значит ему придется подойти ко мне поближе, и таким образом, у меня останется меньше времени, чтобы оценить окончательно обстановку и начать действовать. Но другого варианта все равно нет».
Сойдясь снова возле моста, они двинулись в обратный путь по тому же маршруту. Ли продолжил инструктаж Кошки о его действиях после того, как на мосту все закончится:
– Ты должен оказаться по эту сторону моста не позднее, чем я совершу нырок после прыжка в воду. Ты не должен пропустить появления моей трубки для дыхания из воды, чтобы потом все время следить за ней. Я буду стараться как можно дальше продвигаться от моста, или ныряя, или просто идя по дну. А ты будешь двигаться по берегу и следить, где появится моя трубка на поверхности, и одновременно осматриваться вокруг – не возникнет ли поблизости какая-нибудь опасность. Может быть, за мной организуют погоню по воде или по суше. Может быть, кто-то из местных жителей ненароком появится на берегу. Если такая опасность возникнет, ты должен будешь подать мне сигнал – бросить в воду, поближе к моей трубке, один камень. Я затаюсь и буду сидеть в воде, не двигаясь. А ты должен будешь отойти подальше от того места, где я остановлюсь, чтобы никто не заподозрил тебя в какой-то связи со мной. Когда опасность исчезнет, ты вернешься назад, бросишь в воду два камня, и я продолжу движение.
– А если вдруг опасность не исчезнет? Вдруг этот местный житель усядется на берегу поудить рыбку? Вдруг твои преследователи заподозрят меня в чем-то и арестуют на всякий случай?
– Если такое произойдет, я буду сидеть в воде до темноты, а потом уже буду сам выбираться из этой передряги. Ну а если арестуют тебя… придумай какую-нибудь правдоподобную сказку, зачем ты оказался на реке, и выпутывайся дальше сам, как сможешь. Если же все обойдется, то, как я сказал, вернешься на нужное место и бросишь два камня. Когда мы переместимся от моста достаточно далеко, и вокруг на берегу все будет совершенно спокойно, ты подашь мне последний сигнал – три камня. Он будет означать, что я могу вылезать из воды. Потом дойдем до того места, где останется моя одежда, я переоденусь в сухое, и мы отправимся домой. На этом операция закончится.
– Да. Ты все продумал до мелочей, – с восхищением заметил Бао Ю. – Если и все последующие наши дела будут так же организованы, наши жизни в полной безопасности.
– Ну я бы на это не рассчитывал, – остудил его пыл Ли. – План – планом, а реальность – реальностью. Всегда могут вмешаться какие-то непредвиденные обстоятельства, и все получится не совсем так, как хотелось. И тем не менее, и я, и ты должны завтра все выполнить очень четко, как задумано.
Они дошли до дома Ли. Прощаясь, тот сказал:
– Надень завтра на всякий случай дождевик: от погоды можно ожидать чего угодно. И продумай дома хорошенько все, что я тебе говорил, и все, что ты должен будешь сделать. Итак, завтра в три часа жду.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
Глава 9. Сиро Мацуи. Жизнь возвращается
Ожидание перемен в жизни, связанное с перспективой получения паспорта в ближайшие дни, наполнило общее душевное состояние Сиро оптимизмом, а повседневное настроение – деятельной бодростью. Поскольку Ли по понятным причинам не допускал его к своим делам, которыми занимался в городе, он хотел хоть как-то помочь ему в бытовых вопросах, освобождая от мелких забот в их домашнем хозяйстве. Этот его энтузиазм наталкивался, однако, на два препятствия: первое проистекало из отсутствия опыта в такой деятельности – всю жизнь этим занималась его жена, а после ее смерти – нанятая служанка; второе было связано с наличием у него только одной действующей руки. А большинство дел по дому, увы, требовало участия обеих рук.
И все же Сиро «нашел себя» в исполнении некоторых бытовых обязанностей. Не имея возможности – да и просто не рискуя, если б даже такая возможность была – заниматься приготовлением пищи, он к своему удивлению обнаружил в себе страсть к поддержанию порядка и чистоты в доме. Каждое утро после завтрака он принимался вытирать пыль, подметать, мыть все, что только было возможно, в комнатах и на кухне. Второй сферой его забот стала стирка всего, что было в доме: от постельных принадлежностей до одежды (ему приходилось только просить помощи Ли в отжимании мокрого белья, чтобы не мочить гипс) – и их последующее глажение.
Тем самым он освободил руки и время Ли, за которым сохранялась по-прежнему обязанность покупки продуктов и приготовление пищи. Во время выполнения этих добровольно взятых на себя домашних дел Сиро иногда посещала мысль, почему-то вызывавшая у него не грусть, а лихорадочную веселость, поднимающую настроение: «Интересно, что бы сказали мои родственники, узнав, до чего я, потомок самураев, докатился?!..»
* * *
Через несколько дней после их выезда в город, Ли вернулся откуда-то с книжкой под мышкой, которую вручил Сиро.
– Вот, сэнсэй, посмотри. Ты когда-то просил достать учебник японского языка. Раньше у меня не получилось это сделать, а вот сейчас он случайно попался мне на глаза.
Сиро обратил внимание, что Ли, говоря это, как-то немного смущенно отводит глаза в сторону.
– Что-то ты темнишь, Ли… Такие вещи случайно на глаза не попадаются… Тебе кто-то дал этот учебник?
– Да, – признался Ли. – Я недавно познакомился с одной девушкой. Она русская. И она согласилась учить меня русскому языку.
– Русскому языку?! – Сиро ошеломленно уставился на китайца.
– Ну да, русскому языку. А что такого? Я же говорил тебе, что буду учиться в Советском Союзе. Вот я и решил заняться русским языком.
– Я помню все, что ты мне говорил. Но одно дело – говорить, а другое дело – делать. Как ты смог найти в Тайхоку русскую девушку, да еще такую, которая согласилась давать тебе уроки языка?!
– Сам поражаюсь! Просто счастливая случайность.
– Знаешь, я сам верю в случайности. Но это – уже слишком…
– Вот я и ухватился за эту случайность. Потому что другой такой может уже никогда не быть!..
– А кто она такая, эта девушка? Из какой семьи? Как попала на Тайвань?
– Я пока не очень много знаю о ее жизни. Знаю только, что она совершенно одинока, потому что родители ее погибли во время бомбежки. Для того чтобы выжить, она решила подрабатывать преподаванием русского языка. Я встретился с ней в книжной лавке, когда она искала учебник русского языка.
– Да. Просто чудеса! – произнес Сиро, слушая этот рассказ. – И у вас уже были занятия?
– Да, мы уже дважды встречались.
– И ты мне ничего не рассказывал… – с плохо скрываемым возмущением констатировал Сиро.
– А что тут рассказывать? – с деланным равнодушием отозвался Ли.
– Ну как же… В твоей жизни появилась женщина, девушка… Для любого мужчины, юноши – это большое событие!
– Она не женщина, – с неожиданной запальчивостью возразил Ли, слегка покраснев, – она – моя учительница. Вот и все.
– Она красивая? – хитро прищурившись, поинтересовался Сиро.
– При чем здесь это?! – опять возмутился Ли бестактности, как ему показалось, вопроса.
– Не скажи… Если она красивая и нравится тебе, это может очень сильно повлиять на процесс обучения.
– Каким образом? – озадаченно спросил Ли.
– Был такой английский поэт – лорд Байрон. Я знаю, что ты к поэзии равнодушен, а лордов и вообще не уважаешь. Но Байрон был хорошим поэтом, да и человеком замечательным. Хоть он и был английским аристократом, тем не менее боролся за освобождение Греции и стал ее национальным героем. Так вот Байрон как-то сказал, что нет лучшего средства изучать чужой язык, чем женские губы и глаза… Это даже более эффективно, чем изучать язык через поэзию, о чем я тебе раньше уже рассказывал.
– Вот как… – Ли выглядел растерянным, он не знал, можно ли было эти слова воспринимать всерьез.
Не желая больше смущать его расспросами, которые, действительно, уже находились на грани допустимого для японцев любопытства и вмешательства в личную жизнь другого человека, Сиро несколько сменил тему разговора.
– Так, а этот учебник как у нее оказался, если она преподает русский язык?
– Она не смогла нигде в городе найти учебник русского языка, и поэтому взяла в университетской библиотеке учебники китайского и японского языков, чтобы использовать из них некоторые методические положения для работы со мной.
– Ну это правильно, – согласился Сиро. – Некоторые методические принципы обучения одинаковы для всех языков. Так, она, значит, студентка университета?
– Да. Сказала мне, что закончила первый курс медицинского факультета.
– Что? – опять изумился Сиро. – Учится на медицинском, а преподает язык?
– И это я не могу объяснить. Она сказала, что на медицинском оказалась случайно, а любит на самом деле только филологию.
– И это правильно! – с какой-то горделивостью заметил Сиро. – У девушки хороший вкус, она знает, что надо любить!
– Между прочим, когда я попросил у нее этот учебник, чтобы показать тебе, мне пришлось ей рассказать, что помимо русского языка, я изучаю и японский. Также мне пришлось кое-что рассказать и о тебе.
– Что именно?
– Только то, что ты преподаешь мне язык, и что ты – профессионал-филолог. Ничего больше о тебе, о себе и о нашей с тобой совместной жизни я ей не рассказывал, – подчеркнул Ли, выразительно глядя на Сиро.
Перелистав позднее принесенный Ли учебник, Сиро понял, что он вряд ли может чем-нибудь быть им полезным. Его ученик продвигался в изучении языка такими темпами, что предлагаемые учебником упражнения, задания, тексты были для него уже пройденным путем. Когда он узнал от Ли, что его таинственная учительница свободно владеет японским языком, и что именно на нем они говорят на своих уроках, он вынужден был признать, что с более интенсивной системой обучения иностранному языку, чем практиковал Ли, ему никогда в жизни сталкиваться не доводилось!..
Через пару дней Ли снова заговорил о своей учительнице.
– На сегодняшнем уроке у нас опять разговор зашел о тебе, сэнсэй, – сообщил он Сиро. – Сяодье Лиза – так зовут мою учительницу – захотела с тобой встретиться. Ее очень заинтересовал тот факт, что ты – профессор филологии. Я по ее просьбе рассказал ей кое-что о твоих методиках обучения. Она ими также очень заинтересовалась и поэтому попросила меня устроить вашу встречу, во время которой она надеется получить у тебя советы, как строить процесс преподавания языка.
Сиро очень понравилось, что эта русская девушка, о которой он пока знал лишь из лаконичного рассказа Ли, высказала такое пожелание. Ему было приятно и то, что кому-то вдруг понадобились его профессиональные знания и опыт, и то, что он вообще кому-то понадобился, кроме Ли – ведь в последний месяц ему ни с кем другим, не считая медиков, не приходилось общаться, и то, что интерес к его персоне проявила девушка, к которой, как подсказывала интуиция Сиро, его «напарник» был явно неравнодушен, и, наконец, то, что сяодье Лиза была русской. Последнее обстоятельство было связано с желанием удовлетворения профессионального интереса: Сиро давным-давно не практиковался в русском языке, и ему было важно проверить, не забыл ли он его совсем.
– Я с удовольствием с ней встречусь, – ответил он на предложение Ли, – чем смогу – помогу ей. Но, признаюсь тебе, меня эта встреча интересует в первую очередь как возможность пообщаться с сяодье Лизой на русском языке.
– Так ты знаешь и русский язык также?! – пораженно воскликнул Ли.
– Не так, как японский и китайские диалекты, но объясниться и понять собеседника смогу.
– Почему ты никогда раньше не говорил об этом?
– Не только ты один умеешь хранить свои секреты…
– Так, может, ты еще какие-то языки знаешь?
– Английский… на уровне русского.
– Так ты, сэнсэй, просто… этот… этот… ну, как его… который много языков знает…
– Полиглот, – подсказал Сиро.
– Вот-вот: полиглот! – с искренним восхищением заявил Ли.
– Видишь ли, трудности в обучении обычно вызывает первый иностранный язык. А каждый последующий дается все легче и легче. Просто абсолютное большинство людей дальше первого никогда так и не двигается. Иначе все были бы полиглотами…
– А я всегда считал, что люди, владеющие многими языками, – исключительно умны, и потому встречаются крайне редко.
– Вот тут ты ошибаешься, – возразил Сиро. – То, что кто-то может на нескольких языках выразить одно понятие, вовсе не говорит о его великом уме. Ум – это прежде всего знание. Человек может владеть одним языком и иметь при этом гораздо большие знания, чем полиглот. Я вообще считаю, что способность к изучению языков – это природное качество, у кого-то оно развито, у кого-то нет. Хотя, конечно, усидчивость и целеустремленность в этом деле тоже играют свою роль… Так когда мы эту встречу с твоей учительницей организуем? – перевел он разговор в более практическую плоскость.
– Я думаю, в ближайшие дни, но нам сначала надо будет некоторые вопросы решить.
– Что ты имеешь в виду?
– Первое, что я имею в виду: это получение паспортов. Для того чтобы ты мог совершенно безбоязненно перемещаться по всему городу, необходимо иметь на руках документы. Ну, этот вопрос, я думаю, решится не сегодня – завтра. Второй вопрос касается того, как нам с тобой держать себя с сяодье Лизой. Я имею в виду, что мы можем ей о себе рассказать. Я ее, как уже говорил, знаю плохо. О ее взглядах, настроениях также почти ничего не знаю. Поэтому рассказывать ей о нас всю правду я считаю совершенно недопустимым. Во всяком случае, пока…
– Я полностью с тобой согласен, – кивнул Сиро. – Значит, мы должны придумать для нее какую-то правдоподобную историю про нас?
– Именно так. Для нее и, возможно, для других местных жителей, которым как-то надо будет объяснить, как и почему мы с тобой, японец и китаец, совершенно разного возраста, оказались в Тайхоку и живем в одном доме… Хотя… должен тебе признаться, мне все сложнее придумывать истории для местных жителей. Мне уже пришлось некоторым из них рассказать несколько своих историй, так или иначе отличающихся друг от друга. Боюсь, что скоро я совсем запутаюсь в этих сказках… Ну да ладно. Это мои проблемы, которые тебя вряд ли коснутся: я не думаю, что ты здесь, в Тайхоку, начнешь с кем-то поддерживать настолько близкие отношения, чтобы рассказывать о своей жизни. И потому сейчас нам с тобой нужно согласовать нашу общую историю, рассчитанную на сяодье Лизу.
– Я чувствую, что у тебя какой-то вариант такой истории уже заготовлен, – догадался Сиро, постепенно привыкающий к тому, что у его «напарника» на все случаи жизни предусмотрен какой-то план.
– Я бы сказал, «черновой вариант», – уточнил Ли. – Надо вместе уточнить все позиции, чтобы любому, кому нам доведется рассказывать нашу «легенду», мы говорили одно и то же. Послушай главные пункты этой легенды и, если появятся какие-то дополнения или правки, скажешь мне. Итак. Мы с тобой вместе были на фронте, воевали в одной части. Ты – майор, я – рядовой. Для того чтобы объяснить нашу «близость», можно сказать, что я был на фронте твоим ординарцем. Мы одновременно пострадали в каком-то бою, скажем, возле Наньчани в апреле-месяце… Ты получил многочисленные ранения, последнее из которых – в руку – до сих пор долечиваешь. Поскольку у меня на теле ранений нет, скажем, что я получил тяжелую контузию, в результате которой у меня бывают периодические припадки. В связи с полученными ранениями мы оба уволены со службы в отставку. Сначала лечились в госпитале на континенте, а затем были отправлены на долечивание сюда, в Тайхоку. Ты сам родом с Окинавы, но вернуться пока домой не можешь, потому что остров подвергается постоянным бомбежкам американского флота и авиации. Я – тайванец, родом из Такао – это такой город на юге острова, – но в свой город не еду, потому что, как бывший ординарец, решил помочь тебе в период долечивания твоих ран. С этой целью мы сняли этот дом, где вместе ведем хозяйство и помогаем друг другу… Ну как тебе такой вариант?
– В целом хорошо, выглядит вполне убедительно, – отозвался Сиро, внимательно слушавший рассказ, – но вот версия с Окинавой не очень работает.
– Почему?
– Ну, потому хотя бы, что ты уже сказал сяодье Лизе, что я профессор университета. А на Окинаве университетов нет.
– Вот как… Я не знал. Что предлагаешь вместо Окинавы?
– Что… что… – Сиро на какое-то время задумался, а потом предложил: – А что, если так. Местом моей работы, если о нем вдруг зайдет речь, пусть будет университет Фукуоки, где я и на самом деле работал. А причина моего пребывания здесь, в Тайхоку: командование предложило мне после выздоровления возглавить курсы языковой подготовки офицеров, отправляющихся на китайский фронт.
– Ну что ж… – переваривая идею, проговорил Ли. – Выглядит правдоподобно. Пусть тогда так и будет. Значит, ты долечиваешься, а затем приступишь к исполнению своей новой, гражданской, должности. Я помогаю тебе долечиваться, а потом отправлюсь домой в Такао. На этом варианте мы и остановимся. Если появятся какие-то дополнительные привходящие обстоятельства, мы уточним нашу легенду.
* * *
На следующее утро, после завтрака, Ли, как обычно, читал японскую литературу, а Сиро наводил чистоту в доме.
– Послушай, сэнсэй, – сказал вдруг Ли. – Прервись на время. Хочу с тобой кое-что обсудить. Вот я закончил читать «Похвалу тени» и у меня какое-то странное ощущение от этого осталось.
– Да? – с интересом откликнулся Сиро. – А в чем дело?
– Все время, пока я читал это эссе, меня не покидало ощущение, что автор водит меня за нос…
– Что-что? Почему вдруг?
– Я не знаю, как это понятнее выразить… Но вот мне кажется, что автор сам не верит тому, что говорит… Когда мы в прошлый раз обсуждали один кусок из этого произведения, ты сказал, что Танидзаки выражает «дух» японского народа, типичные особенности его мироощущения.
– Ну да…
– А вот мне кажется, что Танидзаки, как писатель – а он действительно замечательный писатель, с большим воображением, я с удовольствием его читал – сам придумывает какие-то необыкновенные душевные качества японцев и при этом объявляет типичными и исконно присущими вашему народу.
– Ну-ка, ну-ка, поконкретнее, – заинтересовался Сиро, усаживаясь за стол напротив Ли и приготавливаясь слушать.
– Ну вот хотя бы его «гимн» японской уборной, – и Ли стал зачитывать отрывки из книги:
«Японские уборные поистине устроены так, чтобы в них можно было отдыхать душой… Писатель Сосэки одним из наслаждений признавал времяпрепровождение в уборной утром и называл это разновидностью физиологического удовольствия. Для достижения этого удовольствия нет более идеального места, чем японская уборная, – здесь человек, окруженный тихими стенами с благородно простыми деревянными панелями, может любоваться через окно голубым небом и зеленой листвой… Поистине уборная хороша и для того, чтобы слушать в ней стрекотанье насекомых и голоса птиц, и вместе с тем самое подходящее место для того, чтобы любоваться луной и наслаждаться разнообразными явлениями четырех времен года. Я думаю, что поэты старого и нового времени именно здесь почерпнули бесчисленное множество своих тем. Это позволяет мне утверждать, что из всех построек японского типа уборная наиболее удовлетворяет поэтическому вкусу. Наши предки, которые не в состоянии были оставить что-нибудь неопоэтизированным, из места, долженствующего быть самым нечистым во всем доме, создали храм эстетики».
– Ну, что, сэнсэй, признавайся, – переходя от художественного текста к «прозе жизни», обратился Ли к Сиро, – какие стихи тебе приходят в голову, когда ты сидишь в нашем нужнике на огороде? Ведь через его щели в стенах можно видеть небо, солнце, луну, слышать трели птиц, стрекотанье кузнечиков, зуд комаров и т.д.
– Ну как тебе сказать… – ошарашенный вопросом Сиро не нашелся, что сказать.
– А по-моему, – продолжил Ли, не дождавшись ответа, – здесь все ясно и понятно, и причем без всякой поэзии: люди в уборной опорожняются от остатков непереваренной пищи, и им от этого действительно хорошо. Они получают, как признается сам Танидзаки, ссылаясь на Сосэки, физиологическое удовольствие, и ничего более… А если ты хочешь получить эстетическое наслаждение, выйди из уборной, сядь посреди сада, смотри на небо, слушай птиц и блаженствуй!..
– Ну, знаешь, Ли… – Сиро не знал, смеяться или сердиться на его слова. – У каждого индивидуальные переживания блаженства…
– Согласен. Но если они индивидуальные, то почему автор приписывает всем японцам свойство блаженствовать именно в уборной? Или он с каждым из них посидел рядом в этот момент?..
Тут уж Сиро не выдержал и, прикрыв ладонями глаза, замотал головой. Ли, уже немного изучивший его эмоциональные реакции на разные обстоятельства, знал, что это выражение высшей степени веселья…
– Ну и главное, – Ли не стал останавливаться на затронутой теме и продолжил высказывать свое мнение по работе Танидзаки. – Эссе называется «Похвала тени», и автор утверждает, что в тени заключается красота, так ценимая вами, он проводит мысль, что европейцы отличаются от японцев тем, что они всегда стремятся к свету, солнцу, а японцы – к тени, сумраку.
– Ну да, – подхватил Сиро, – и мы с тобой в прошлый раз обсуждали, почему так происходит, и что это означает.
– Допустим. Но почему тогда Танидзаки в конце произведения признается, что японская молодежь выбирает для себя европейский путь развития и, значит, тянется к свету, а в тени остаются преданные традиции старики? Как так получается, что вы столетиями воспитывали вашу молодежь в традициях национального самосознания, а она им почему-то пренебрегла?
– А вот тут ты очень важную мысль подметил, – сразу став очень серьезным, продолжил рассуждения Ли Сиро. – Я тебе в прошлый раз тоже говорил, что предвижу проигрыш японской цивилизации и культуры европейской и американской. Раз Танидзаки отмечает, что уже нынешняя молодежь начинает отдавать им предпочтение, значит, как ни печально это признавать, в будущем японская традиционная культура будет сдавать свои позиции все больше и больше.
– Ты пойми меня правильно, сэнсэй. Я ведь критикую автора не потому, что хочу задеть твои национальные чувства. Я задумался над тем, а что будет происходить с нашей китайской культурой. Не ждет ли ее то же самое, что и вашу? И как нам, коммунистам, строить свою политику, когда мы придем к власти? Хранить ли верность традициям или искать новые пути развития?
– Ты такие вопросы задаешь, Ли, на которые у меня ответов нет, – признался Сиро, а сам подумал: – «Вот еще один пример: узнав о чужой проблеме, он сразу начинает размышлять над тем, как нужно разрешать ее в его стране. А то, что эта проблема у них возникнет в ближайшее время, никакого сомнения нет. Причем независимо от того, кто окажется у власти. Если это будут коммунисты – на них будут влиять русские; если это будут гоминьдановцы – на них будут влиять американцы с англичанами».
* * *
– Ну, ладно, – прервал его раздумья Ли. – Давай от теории опустимся на грешную землю. У меня есть пару часов свободного времени. Ты не передумал устраивать баню сэнто?
– Нет, конечно!
– Тогда пошли во двор. Поднимем бочку на каменные опоры.
Они вышли во двор. Бочка стояла заполненная до краев дождевой водой, уровень которой не понижался из-за ежедневных ливней, иногда очень скоротечных, на несколько минут, иногда растягивающихся на часы. Весь двор по этой причине покрылся зарослями крапивы, лебеды, репейника, полыни, конопли, местами достигавших высоты полутора метров (Сиро в этом зеленом «море» пропадал почти с головой), а толщина некоторых стволов была до двух сантиметров. Хотя Ли по-прежнему считал, что образовавшиеся во дворе травяные заросли – хорошее естественное укрытие от чужих глаз, тем не менее вынужден был признать, что преодолевать их с каждым днем становится все тяжелее. Относительно удобными для движения оставались только протоптанные ими «просеки», ведущие к уборной в огороде и к сараю и бочке во дворе.
Чтобы поднять бочку на опоры, сначала надо было ее опорожнить. Ли рассчитывал, что им удастся с этой целью завалить ее на землю. Но не тут-то было… Полная бочка была слишком тяжела. Ли пришлось сначала ведром вычерпать из нее треть воды, и уже потом, вдвоем навалившись на нее, они смогли выполнить задуманное. Ли подтащил на освободившееся место шесть обтесанных блоков ракушника, из которого при строительстве дома складывались его внутренние стены (остатки его были сложены в невысокий штабель у стены дома), и соорудил из них три одинаковые по высоте опоры. Затем они вдвоем водрузили бочку на постамент: если бы Сиро своей здоровой рукой не помогал Ли, тот вряд ли смог бы сам это сделать. Для того чтобы в бочку было удобно забираться при купании, Ли принес еще несколько блоков ракушника и сделал из них нечто вроде ступенек лестницы.
– Ну вот. Как только бочка снова после дождя заполнится водой, можно приступать к купанию, – удовлетворенно констатировал Ли и, оглядевшись вокруг, добавил. – Кстати, я сейчас убедился, что мои опасения, что кто-то из соседей сможет во время мытья видеть наши голые тела, напрасны. Даже если не устраивать вокруг бочки штор из простыней, за такой высокой травой ни с какой точки обзора невозможно увидеть наших самых «деликатных особенностей».
– Я рад за тебя. А меня, как ты знаешь, это и раньше не беспокоило. Ну, что, значит, завтра к вечеру можно будет устроить торжественное открытие нашей бани, – подвел итоги дискуссии Сиро. – Поскольку бочка будет заполняться водой доверху, часть ее – приблизительно треть – после нагревания можно будет использовать для индивидуального мытья в лохани. А когда мы оба по очереди выкупаемся, можно будет использовать горячую воду для стирки нашего белья. Между прочим, дождевая вода – самая лучшая вода для стирки.
– Это я знаю. Моя мама тоже только ею стирала.
Сиро заметил, что упоминание о матери слегка преобразило лицо его собеседника: оно стало каким-то более расслабленным, обычные жесткие складки на скулах разошлись, глаза затуманились, как будто Ли в своих мыслях был в это время далеко-далеко…
Глава 10. Куан Ли. Экспроприация
Утро следующего дня Ли, памятуя мысль Лао-цзы «большое складывается из мелочей», снова посвятил подготовке к тому, что его ожидало на мосту около пяти часов. Он опять тщательно проверил состояние оружия – оно было в полном порядке. В одну из корзинок, которые обычно использовались им при покупке продуктов, он сложил штаны, сандалии, шляпу и камуфляж, которые должны были ему послужить во время нападения на инкассаторов. На дно корзинки рядом с пистолетом он спрятал небольшой кухонный нож, которым можно было вырезать трубку из тростника. Поверх всего приготовленного был уложен дождевик – укрытие содержимого корзинки и от дождя, и от нескромного взгляда случайного прохожего.
Времени до прихода Бао Ю было еще очень много. Не желая томиться в ожидании, Ли решил сходить в лавку к Ван Либяо и приобрести еще что-нибудь для чтения – то, что он покупал раньше, уже было прочитано. Поинтересовавшись у Сиро, нет ли у него каких-либо пожеланий относительно книг, он отправился на «Речную».
Встреченный, как всегда, с радушием хозяином лавки, он около часа пересматривал возле стеллажей книги – на улице в это время пошел дождь, и Ли, не взявший с собой дождевик, решил переждать его, занимаясь любимым делом, – купив в итоге несколько штук на китайском и японском языках, частью исходя из собственных предпочтений, частью – из просьбы Сиро. С целью дальнейшей работы над японским языком он приобрел себе книгу рассказов понравившегося ему Танидзаки, а также произведение неизвестного автора XVI века «Повесть о доме Тайра» .
* * *
Оказавшись вновь дома, Ли показал Сиро свои покупки и принялся за чтение рассказов Танидзаки. Со стороны могло показаться, что он совершенно погружен в свое занятие, но это было не так. Глядя в книгу, он не улавливал содержания и половины того текста, который читал. Раз за разом в его воображении возникали картины того, как все сегодня будет происходить во время «акции». Ли задавал себе вопрос: «а как быть, если?.. а как быть, если?..» и начинал представлять себе развитие событий и свое поведение в зависимости от изменяющейся ситуации. В его голове уже стали возникать какие-то совершенно невероятные варианты. Ли приказывал себе прекратить ломать голову, потому что всего предусмотреть невозможно, углублялся на какое-то время в чтение, но вскоре все снова повторялось…
Время приблизилось к трем, вскоре должен был появиться Кошка, и Ли решил готовиться к выходу. Перед тем как покинуть дом, он решил поговорить с Мацуи.
– Дождь заполнил бочку, сэнсэй, – сообщил он Сиро, читавшему лежа на своей кровати. – Есть у тебя желание устроить сегодня баню?
– Да, конечно.
– Я должен буду сейчас уйти на несколько часов. Ты сможешь сам подготовить все необходимое для купания?
– Думаю, да.
– Ну тогда мойся первым, не дожидайся меня. А я, если… когда вернусь, искупаюсь вторым.
Сиро обратил внимание на эту игру местоимениями и внутренне напрягся: его предположение, что Ли ожидает какое-то очень опасное дело, еще раз подтвердилось.
* * *
Взглянув на часы, Ли понял, что Ю где-то уже рядом с домом, и решил встретить его во дворе. Он подошел к воротам и тут же увидел подходящего к ним мальчишку, одетого, как ему и предлагал Ли, в тканевый дождевик – такого же типа, что и у него, на голове у Ю красовалась шляпа. Они поздоровались, и Ли поинтересовался:
– Эта одежда от дождя или для маскировки?
– И для того, и для другого. Я подумал, что меня тоже могут заметить на месте операции, а шляпа хорошо прикрывает лицо. В дождевике у меня есть карманы. В один я положил красную тряпку, которой махну тебе при появлении машины, а в другом у меня удочка-закидушка с крючком и грузилом. Если во время продвижения от моста, нас что-нибудь задержит, я сяду на берегу и изображу из себя рыбака.
– Молодец! – похвалил его Ли. – По части сообразительности голова у тебя варит как надо. Ну что, пойдем…
И они двинулись по пройденному накануне маршруту. Дойдя до того места, которое было выбрано вчера для переоблачения в специальную одежду, они остановились возле покрытого густой листвой куста. Ли достал из корзинки нож и попросил Ю вырезать им из тростника трубку длиной сантиметров сорок, а сам в это время стал переодеваться. Сняв с себя всю одежду до исподнего, он надел штаны, гэта и стал прилаживать на спине горб. Сделавший свою работу Кошка вернулся к нему и, увидев, чем он занимается, вытаращил глаза. Вчера у них не было разговора о том, как Ли будет маскироваться. И теперь, увидев, что придумал командир, он был поражен его фантазии. Он помог Ли надеть дождевик и шляпу. В правый карман Ли положил пистолет, а вырезанную Ю трубку засунул за пазуху – затянутый пояс дождевика не даст ей выпасть. Закончив переодевание, он принял ту позу, которую теперь должен был сохранять, пока не закончится дело, и хриплым голосом на японском спросил мальчишку:
– Ну, как я выгляжу?
– Не понял… – недоуменно отозвался тот.
– Ты что, совсем не знаешь японский? – переходя на китайский, спросил Ли.
– Кое-что знаю, но немного.
– Я спросил тебя: как я выгляжу?
– Как настоящий горбун. Если б я тебя в таком виде встретил на улице, ни за что бы не узнал!
– Вот именно это я и хотел от тебя услышать.
Сложив свою суньятсеновку и туфли с носками в освободившуюся корзинку, Ли спрятал ее под нижние ветки куста. Нож Ю решил пока оставить у себя. Отметив время, которое ушло у него на переодевание, Ли снял с руки часы и также отдал их мальчишке.
– Пока все идет по намеченному графику, – констатировал он, и они двинулись к мосту.
Они не прошли и половины пути, как гулявшие до этого по небу разрозненные облака собрались в одно темное покрывало, из него начал накрапывать дождь, который через пять минут стал довольно сильным.
– Это, может, и к лучшему, – заметил Ли. – Дождь разгонит людей с моста и улиц. Меньше зевак – меньше свидетелей. Да и дежурный полицейский не будет таким же внимательным, как в сухую погоду.
Несмотря на то, что теперь, в образе горбуна, Ли двигался не обычной для него походкой, а нелепо наклоняясь в бок и широко разводя колени в стороны, они приближались к своей цели с достаточной скоростью, и, если и потратили на дорогу больше времени, чем накануне, то максимум на пять минут. Это подтвердил и Ю, глянув на часы, они показывали десять минут пятого.
Остановившись перед насыпью при подъеме на мост, Ли сделал последний инструктаж:
– Ты поднимаешься на дорогу первый и идешь на свое место. Я иду через пару минут после тебя, становлюсь перед входом на мост и все время смотрю в твою сторону. Как только машина проедет мимо тебя – она должна появиться минут через пятнадцать-двадцать, – ты машешь мне тряпкой. Как только я подниму руку в ответ, ты сразу идешь к этому месту, где мы сейчас стоим. Пока машина доедет до моста, пока я ее остановлю и буду грабить, пока я прыгну с моста и совершу нырок, ты должен добраться сюда и увидеть, как из воды появится моя дыхательная трубка. Что дальше делать и какие сигналы подавать, помнишь?
– Да. Один камень – опасность; два камня – опасности нет; три камня – можно выходить на берег.
– Все правильно. Ну что ж, дружище! За дело! Да будет с нами удача…
Кошка поднялся на дорогу и отправился к определенному ему месту. Ли, выждав немного времени, также преодолел насыпь, перешел на другую сторону дороги и остановился возле входа на мост. Как и предполагал Ли, дождь сделал свое дело: на тротуаре и проезжей части пешеходов и рикш было совсем немного, только редкие машины проносились мимо в обе стороны в том же количестве, что и обычно.
Ли смотрел на ссутулившегося под дождем Ю и периодически на мгновение оглядывался назад, чтобы не пропустить приближение полицейского. Он стоял на своем месте в общей сложности уже около пяти минут, когда заметил, что страж порядка находится в нескольких десятках метров от него. Ли отошел к недалеко стоящему дереву, изображая человека, прячущегося от дождя, продолжая в то же время, не отводя глаз наблюдать за Кошкой.
Повернув через минуту голову в сторону моста, он увидел, как полицейский двинулся в обратный путь. Значит, через десять минут он снова окажется на этой стороне, а пока можно не вертеть головой и следить только за Ю. Вернувшись снова на прежнее место к мосту, он попытался оценить свое состояние: волнуется ли он, есть ли страх перед предстоящим?.. Волнуется – да, безусловно. Это он определял по тому, как по всему телу пробегала с легкими покалываниями дрожь возбуждения, которая у него всегда возникала в подобных случаях. Но страха не было: он предусмотрел почти все, даже невероятное; он хорошо подготовился, а это – залог успеха. Он был готов даже убить сегодня… Но для себя тем не менее решил: все-таки инкассаторы – это не японские солдаты, а просто служивые люди с рискованной профессией; у него нет к ним никакой ненависти, и убивать их он не хочет, а сделает это только в одном случае – если они попытаются помешать ему успешно завершить операцию…
* * *
Время, казалось, тянется вдвое дольше обычного… Ли снова стал поглядывать назад в ожидании появления полицейского и вскоре заметил его метрах в пятидесяти от себя. Тут же повернувшись к Кошке, он увидел, как рядом с ним проезжает черная машина. Еще не дождавшись нужного сигнала, он интуитивно понял, что это она… И значит то, что сейчас произойдет, будет разворачиваться по самому худшему сценарию: он, машина и полицейский окажутся в одной точке в одно время!..
Увидев тряпку в руках Ю и подняв в ответ руку, он резко развернулся и, ковыляя и наклонив голову так, чтобы только не терять из виду силуэт полицейского, двинулся ему навстречу. Спиной же он ощущал приближающуюся сзади машину инкассаторов… Хотя полицейский в прорезиненном плаще с капюшоном на голове шел по своему маршруту, слегка наклонив голову, он не мог не заметить двигающуюся ему навстречу нелепую фигуру горбуна. Они сошлись через десять секунд, как Ли начал движение.
– Куда спешишь, бедолага, в такую погоду? – насмешливо поинтересовался полицейский, загородив дорогу калеке.
– Да вот на работу в порт срочно вызвали, господин полицейский, – отозвался на японском Ли, еще больше склоняясь в поклоне перед начальством и слыша при этом, как чавкает резиной колес по мокрому асфальту въехавшая на мост машина…
– Ну иди-иди, убогий, а то без тебя вся работа станет… – полицейский с ехидной улыбкой посторонился, давая дорогу.
Сделав шаг ему за спину, Ли мгновенно выхватил их кармана дождевика пистолет и, развернувшись, что есть силы ударил рукояткой полицейского по затылку и толкнул его на проезжую часть дороги… Раздался визг тормозов машины, и ее колеса остановились в метре от лежащего на асфальте тела … Подскочив к капоту автомобиля, Ли поднял пистолет и выстрелил в грудь водителя (нельзя было допустить, чтобы он, опомнившись, попытался покинуть место происшествия), который, резко вскрикнув, откинулся назад, на сиденье, запрокинув голову. Ли увидел, как сидящий рядом с ним обезумевший от ужаса напарник пытается прикрыться от следующего, уже по нему, выстрела мешком с деньгами, который он держал у себя на коленях. Не желая стрелять ему в голову, Ли пустил пулю в оставшуюся незащищенной узкую полоску тела между горлом и грудью и, похоже, попал в ключицу. Истошно закричав от боли, инкассатор выпустил мешок и двумя руками схватился за пораженное место. Переваливаясь с ноги на ногу, Ли подбежал к той дверце, где он сидел, и открыв ее, схватил левой рукой мешок с деньгами за специальную ручку. Инкассатор, на мгновение забыв про боль и вспомнив про долг, также ухватился за мешок.
– Ты готов умереть из-за этих бумажек? – прохрипел на японском Ли, глядя из-под края шляпы на замершего от перепуга мужчину, а затем, не дожидаясь ответа, коротким ударом пистолета в голову решил за него эту проблему.
Когда охранник завалился на сидящего рядом недвижимого водителя, Ли вдруг обнаружил, что на заднем сиденье машины находится третий пассажир. В отличие от двух сидящих впереди охранников, одетых в специальную униформу мужчин средних лет, это был пожилой японец в дорогом черном костюме, шляпе и очках, сжимавший в руках коричневый кожаный портфель. Когда Ли навел на него пистолет, он фальцетом воскликнул:
– Не надо! Я всего лишь кассир… Я ничего не видел и не слышал… Я ничего никому не скажу… Только не убивайте!..
Не желая проливать лишнюю кровь, Ли захлопнул дверцу автомобиля и двинулся к перилам моста, все так же не выходя из роли горбуна. Краем глаза он заметил, что лежавший на дороге полицейский стал подниматься на ноги. «Капюшон плаща смягчил удар», – подумал Ли, но не стал терять времени на стража порядка, понадеявшись, что тот какое-то время будет безопасен. Главное, что дело было сделано, мешок с деньгами в его руках, пора и смываться… Он засунул пистолет снова в карман дождевика, перелез через перила моста и сиганул вниз…
После льющего на поверхности дождя он почти не заметил разницы, оказавшись под водой, почувствовал только, что шляпа слетела с головы, а гэта с ног. Его мозг сейчас работал, как арифмометр: сколько секунд ему понадобилось, чтобы достичь дна, как и в каком направлении оттолкнуться от него, чтобы, пользуясь течением, как можно дальше пронырнуть от места приводнения. Ли уж было решил, что все идет хорошо, как вдруг услышал глухие хлопки где-то вверху. Рядом с ним вскипели вертикальные столбики пузырьков воды, а когда он, оттолкнувшись от дна, нырнул в нужную ему сторону, все его тело внезапно содрогнулось от сильнейшего удара по спине… От неожиданно пронзившей его боли Ли выпустил из легких значительный запас воздуха, на несколько мгновений потерял способность координировать свое тело и даже подумал, что получил пулю в позвоночник... «Вот что значит оставить вооруженного врага за спиной, – мелькнула мысль. – Так глупо провалить дело!..» Ему пришлось всплыть на поверхность, чтобы сделать вдох. К счастью, он уже находился не в том месте, где вошел в воду, а под серединой моста, и потому сверху его никто не мог видеть. Несколько раз дернувшись из стороны в сторону, чтобы проверить свое состояние, Ли убедился, что, если пуля и попала в него, то не в позвоночник, и он вполне может двигаться. А про боль надо забыть – не до нее сейчас…
Набрав воздуха, он снова ушел под воду, рассчитывая продвинуться как можно дальше от места происшествия. Перемещаясь возле самого дна реки, он проплыл, как ему казалось, метров двадцать и, когда воздух в легких уже заканчивался, остановился на глубине около двух метров и, достав из-за пазухи трубку, высунул ее на поверхность. Постояв в таком положении несколько минут, чтобы дать возможность Кошке обнаружить его, он сделал вдох и, уйдя под воду, сделал следующий нырок.
Все, что происходило в последующие два часа под водой, свелось для Ли к редким ныркам, перемещению шагом по дну, а в основном – к сидению на дне в ожидании, когда от Кошки поступит условный сигнал. Главное происходило на берегу, и о том, как это было, Ли впоследствии узнал от своего помощника.
* * *
Выполняя приказ командира, Бао Ю дождался его ответного взмаха руки и сразу двинулся вслед за проехавшей машиной инкассаторов к мосту, не сводя глаз с того, что на нем разворачивалось. Он видел, как Ли направился навстречу полицейскому, как о чем-то разговаривал с ним, как автомобиль в это время неумолимо приближался к тому месту, где они стояли… Уже оказавшись у моста и на несколько мгновений задержавшись при спуске с насыпи, Ю с бешено бьющимся сердцем увидел, как Ли толкнул полицейского под колеса машины, как сразу за этим почти одновременно прозвучали два выстрела, затем он услышал звук громко захлопнувшейся дверцы и увидел, как Ли перелезает через перила, держа в одной руке небольшой мешок. Краем глаза Кошка смог уловить, что происходило в течение неполной минуты времени неподалеку от места этих событий. Редкие прохожие и рикши, двигавшиеся с противоположной стороны моста, при звуке первого выстрела замерли на месте, как изваяния. Какая-то машина, проезжавшая в это время мимо места нападения, резко увеличила ход – видимо, ее водитель побоялся получить предназначенную не ему пулю… Именно эта проскочившая мимо него машина заставила Ю вспомнить о своих обязанностях, и он почти кубарем скатился вниз по насыпи.
Уже там, внизу, он вдруг услышал выстрелы и, похолодев, понял, что на этот раз стрелял не Ли, а стреляли в него!.. Боясь и представить себе, что же теперь будет, Ю, напрягая зрение, смотрел на поверхность воды, с замиранием сердца ожидая, появится или не появится на ней заветная трубочка… И вот, наконец, она возникла из глубины… и сердце мальчишки радостно дрогнуло: значит все обошлось, и Ли жив!..
Трубка на несколько минут замерла на месте, и Ю, изредка поглядывая на мост, увидел, как к перилам с его стороны подошел тот полицейский, которого Ли толкнул под машину, и, перевесившись вниз, стал пристально рассматривать воду под мостом. Через минуту-другую со стороны той улицы, на которой ждал инкассаторов Ю, к нему прибежали еще двое полицейских. Ю слышал обрывки их разговора, большую часть которого не понимал, но кое о чем догадаться смог. Коротко объяснив им, что случилось, дежурный послал одного из прибывших к ближайшему телефону, чтобы сообщить в участок о происшествии, а другому поручил высматривать в воде сбежавшего грабителя то с одной, то с другой стороны моста. Отдав распоряжения своим коллегам, сам он начал, размахивая руками, кричать пешеходам и водителям транспортных средств, по-прежнему стоявшим на тех местах, где их застала стрельба, чтобы они покинули место происшествия, потому что здесь вскоре начнет работать следственная бригада.
Услышав эти распоряжения, Кошка понял, что ему и сидящему под водой командиру нужно срочно убираться отсюда подобру-поздорову. Похоже, то же самое думал и Ли, потому что трубка вдруг исчезла под водой. Ю понял, что Ли совершает очередной нырок, и, поглядывая на реку, двинулся, считая шаги, вдоль берега, пытаясь соизмерять скорость своего движения по суше со скоростью перемещения пловца под водой. Единственно, чего он пока не мог знать, так это сколько метров способен пронырнуть за одно погружение Ли в данных условиях. Ю прикинул, на какое расстояние он сам бы смог нырнуть, держа в одной руке мешок неизвестно какого веса, в другой – трубку, будучи одетым в штаны, дождевик, да еще и с дурацким «горбом» на спине… и пришел к неутешительному выводу, что ему, скорее всего, вообще не удалось бы заметно сдвинуться с места.
Однако, как он вскоре убедился, Ли был несравнимо более сильным пловцом, чем он, потому что обнаружил появившуюся на поверхности воды трубку, когда сделал двадцать пять шагов. И все-таки, как понял Ю, и Ли такие заплывы даются совсем не просто: после минутной передышки он не стал нырять, а просто пошел по дну, о чем сказало перемещение трубки. Ю двинулся следом, засекая по часам время . Когда он сделал очередные двадцать пять шагов, то понял, что скорость ныряния и скорость ходьбы Ли по дну приблизительно одинаковые. Это значило, что требующее большого расхода сил ныряние имело смысл только в том случае, если по пути следования Ли попадались участки дна с вязкой и рыхлой структурой. (Как впоследствии узнал Кошка, точно такие же расчеты, но под водой, в это же время делал и Ли.)
Периодически поглядывая на часы, Ю заметил, что с момента «акции», произошедшей на мосту, прошло уже полчаса, а они находились до сих пор не более чем в ста метрах от него. Он с тревогой определил, что скорость их «отхода» от места операции приблизительно в пять раз медленнее, чем скорость «подхода» к нему. А на мосту тем временем полным ходом разворачивались следственные действия: подъехали несколько автомобилей – полицейских и скорой помощи, – возле которых суетились с десяток людей (чем они конкретно занимались, Ю на таком расстоянии определить не мог). К мосту по реке подплыли два небольших моторных катера. Один из них бросил якорь под мостом, и из него в воду нырнул аквалангист, а второй принялся рыскать по реке туда-сюда, преимущественно вниз по течению, но иногда продвигаясь немного и к северу от моста. Можно было предположить, что с первого катера искали труп убитого дежурным полицейским грабителя и утонувшие деньги, а второй – как запасной вариант – пытался найти в воде налетчика, если он все-таки остался жив.
В пятнадцать минут шестого прекратился дождь, затянувшее небо «покрывало» порвалось на куски, из образовавшихся «прорех» брызнули лучи солнца, которые по меньшей мере еще три часа должны были просвечивать все вокруг, в том числе и двухметровую толщу воды, в которой сейчас находился Ли, и то, что находилось на ее поверхности. Таким образом, те благоприятные условия, которыми погода одаривала его в течение последнего часа – во время проведения акции и сразу после нее, – исчезли. Катер, который мотался по реке, сначала двигался вдоль правого берега, а затем возвращался назад вдоль левого. Причем, поскольку ограбление произошло на левом берегу, сидящие в катере трое полицейских именно ему уделяли повышенное внимание, резонно полагая, что, если все-таки налетчик остался жив, ему удобнее скрываться именно с этой стороны реки, чем переплывать на другую ее сторону.
Возникшая новая ситуация требовала теперь от Кошки повышенной осторожности. Когда катер стал приближаться к тому месту, где в данный момент находился Ли, он первый раз подал сигнал опасности, бросив в воду камень, а сам спрятался в зарослях тростника, росшего на берегу. При этом он обратил внимание, что Ли, прекрасно слышавший под водой шум работающего мотора, нараставший по мере приближения к нему, не просто прекратил движение и замер на дне, а и убрал трубку с поверхности, набрав побольше воздуха в легкие. Предосторожность оказалась нелишней, потому что катер прошел от него на расстоянии не больше десяти метров, а сидящие в нем полицейские внимательно рассматривали берег и прибрежную воду, пытаясь обнаружить хоть что-то, могущее быть связанным с совершенным недавно преступлением.
Ю засек время прохождения катера, чтобы приблизительно ориентироваться, за какой период он сделает полный круг по своему маршруту. Они отошли от моста уже приблизительно на сто пятьдесят метров, и Ю решал, когда же можно будет подать команду Ли на выход из воды. Его смущало одно обстоятельство: а вдруг помимо курсирующей по воде моторки кто-то и с моста осматривает реку, скажем, в бинокль? А для бинокля сто пятьдесят метров – это не расстояние. Надо отходить, по меньшей мере, раза в три дальше.
Ю бросил в воду два камня, и они продолжили движение. Еще трижды с интервалом в двадцать минут появлялся катер, и трижды Ли и Ю, затаившись, выжидали, пронесет или не пронесет на этот раз. У мальчишки уже начало ныть сердце: он не представлял себе, как нормальный человек может выдержать, сидя под водой, без малого два часа!.. Они уже приближались к тому месту, где Ли переодевался, и Ю решил, что, если не произойдет что-то чрезвычайное, достигнув его, он подаст своему командиру сигнал «на выход». И вот, дождавшись, когда полицейский катер оказался на самом большом расстоянии от него, Кошка бросил в воду три камня…
Дыхательная трубка на минуту застыла на месте, как будто Ли сомневался, правильно ли он понял сигнал, а потом начала движение к берегу. До него уже было метров десять, и Ю ожидал, что вот-вот из воды вынырнет голова Ли, однако она не появлялась – на поверхности была по-прежнему только трубка. И когда она приблизилась к берегу на расстояние трех метров, мальчишка увидел, наконец, своего командира, который полз к берегу по дну. Ю решил, что ему стало плохо, и он не может подняться на ноги. Забежав в воду, мальчишка схватил Ли за плечи и потащил на сушу.
* * *
Только теперь тот поднял голову над водой и остановил «спасателя»:
– Стой, не надо… Я сам.
Ли сначала сел на колени, огляделся по сторонам и лишь затем, шатаясь, поднялся в полный рост.
– Возьми мешок, – сказал он Кошке.
Тот молча подхватил из воды инкассаторский груз и с жалостью уставился в лицо Ли.
– Что, красивый? – поинтересовался тот, заметив его взгляд.
– Я однажды видел утопленника, – отозвался Кошка. – Так у него был точно такой вид…
– Да, я не ожидал, что вода будет настолько холодная. Вот что значит река, текущая с гор… Если в ней просто купаться, ничего бы не заметил. Но просидеть два часа на глубине…
– Тебе нужно срочно переодеться в сухое. Мы уже совсем рядом с тем местом, где ты переодевался.
Они заспешили к тем кустам, где из дожидалась корзинка. Достав ее из укрытия, Ли начал переодеваться. Ю помог ему сначала снять дождевик, а потом стал развязывать размокшие в воде завязки, державшие на спине «горб».
– Ли, смотри: что это?! – вдруг воскликнул он, показывая отверстие в центре муляжа.
– Вот это да! – пораженно проговорил Ли. – Это же след от пули! Когда после прыжка в воду в меня начал стрелять полицейский, одна пуля попала. Я думал, что в позвоночник, а оказалось – в горб!.. Так он, получается, спас мне жизнь!.. А ты знаешь, дружище Ю, что в некоторых странах бытует поверье, будто горб приносит счастье? Считается, что, если потрогать горб у горбуна, – быть удаче!.. Мой «горб», выходит, тоже счастливый… Раз так, буду теперь его всегда надевать на операции, требующие маскировки.
Ли вытащил из корзинки свою повседневную одежду и туфли. После прошедшего дождя они были сырыми.
– Вот тебе и переоделся в сухое… Ну да ладно. Для человека, вылезшего из реки, и сырая одежда – сухая. Ничего, по дороге домой на солнце все высохнет, да и сам я согреюсь.
Пока Ли переодевался, Кошка положил на дно корзинки мешок с деньгами, а поверх него «горб» и всю мокрую одежду. Ли достал из кармана дождевика пистолет и переложил его в карман суньятсеновки – на случай нежелательной встречи с кем-нибудь. Ю положил нож также в корзинку и вернул часы хозяину.
– Ты будешь нести корзинку, – сказал ему Ли, – а я буду обеспечивать нашу безопасность, если вдруг по дороге встретим кого-нибудь… кого не надо… Расскажи, кстати, как тут все происходило, пока я был под водой.
Они тронулись по тропинке вдоль берега, а Ю стал излагать последовательность событий, происходивших на суше.
Когда он сообщил, что полицейские организовали поиск грабителя под мостом с помощью аквалангиста, Ли прервал его рассказ:
– А я себя ругал, что оставил за спиной вооруженного дежурного. А это оказалось большой удачей.
– В чем же здесь удача? – не понял Кошка. – Он же тебя чуть не застрелил.
– Ну, «чуть» не считается… А вот то, что они поверили, будто полицейский меня действительно застрелил, заставило их основные силы бросить на поиски моего тела, а что еще важнее – на поиски денег! Причем в районе моста… А если бы в меня никто не стрелял, тогда б они искали не под мостом, а по всей реке – и на воде, и на берегу, все силы на это бросили бы…
– Да, ты прав, – согласился Кошка. – И тогда нам вряд ли удалось бы так легко от них оторваться.
Вдохновленные тем, что судьба так очевидно выразила им свое благоволение, они быстро продвигались по своему маршруту и через полчаса были у ворот дома Ли. Забирая у Кошки корзинку и прощаясь с ним, Ли сказал, что завтра в двенадцать надо будет провести общий сбор, и чтобы он предупредил Губу и Купола об этом. Решив, что такие встречи теперь лучше всего проводить не на улице, а в доме Кошки, они расстались.
* * *
Войдя в дом, Ли увидел встревоженное лицо Сиро, который тут же облегченно вздохнул, и морщинки на его лбу разгладились.
– Наконец-то!
– А что случилось? – удивленно спросил Ли и поставил корзинку в углу кухни.
– Полчаса назад к нам приходила Юинь.
– К тебе приходила?
– Почему ко мне? Мое лечение закончено. Тебя она искала.
– Меня? Зачем?
– Не сказала. Просто спросила, где ты, и ушла. Я хотел угостить ее чаем, предложил подождать тебя, но она отказалась. Должен тебе заметить, она была очень взволнована… К слову, ты не замечал, что она неравнодушна к тебе?
– Неравнодушна ко мне?.. – Ли недоуменно посмотрел на Сиро.
– Эх ты! – с легкой укоризной проговорил Сиро. – Молодой еще, не умеешь читать в душах девушек…
Не найдя, что сказать на такой упрек, Ли счел за лучшее перевести разговор на другую тему:
– Ну что, к бане все готово?
– Да, как только закончился дождь, я разжег огонь под бочкой. Вода, наверное, уже нагрелась.
– Ну раз так, разреши мне, пожалуйста, сэнсэй, первому помыться? А то что-то меня озноб бьет…
– То-то я смотрю, ты какой-то бледный, с синевой даже… Конечно, иди первый мойся, а я потом.
Взяв с собой простыню с кровати, чтобы обернуться ею после купания, пустое ведро с кухни и мокрую одежду из корзинки, Ли вышел во двор. Костер под бочкой едва тлел. Ли сунул руку в воду, рука терпела температуру – значит, как раз нормально, чтобы мыться. Отобрав три ведра воды в лохань, он разделся догола, уселся в воду и стал намыливаться мылом, которое Сиро заранее приготовил, положив на маленькую скамеечку, поставленную рядом. После двухчасового «купания» в реке Ли нуждался не столько в очищении тела – оно и так было чище чистого, – сколько в восстановлении его работоспособности, временно утраченной по причине переохлаждения. И горячая вода выполнила эту задачу, разбудив дремлющие силы в его измученном недавними испытаниями организме. «Вот сейчас залезу в бочку, – в предвкушении блаженства подумал Ли, – и возрождение свершится!» Он вылез из лохани, заложил в нее всю свою одежду, а сам, поднявшись по ступенькам, забрался в бочку и, хотя сердце зашлось от накатившегося жара, погрузился в воду по горло… Вытерпев первый «удар температуры» по телу, он через минуту смог полностью расслабиться и закрыл глаза. «Вот оно, счастье!» – мелькнуло в его опустошенном сладкой истомой сознании…
Ли потерял счет времени и опомнился только тогда, когда, открыв, наконец, глаза, заметил, что солнце начинает заваливаться за горизонт. «Пора вылезать, – подумал он, – а то Сиро придется мыться в темноте». Он вылез из бочки, обернулся простыней, подбросил в тлеющий еще под бочкой огонек сухих дровишек – чтобы поднять температуру немного остывшей воды, – развесил отмокавшую в лохани одежду на веревки, вылил из нее грязную воду и пошел в дом.
– Ну как ощущения? – встретил его вопросом Сиро.
– Как будто заново родился!
– Это заметно даже по цвету твоей кожи… Щеки розовые, как у младенца.
– Я снова разжег костер под бочкой, – сообщил Ли, – потому что не знаю, какую температуру ты любишь. Если вода для тебя слишком горячая, загаси огонь. Я там оставил пустое ведро. Тебе, кстати, никакая помощь не потребуется?
– Нет, я сам справлюсь, – отозвался Сиро и вышел во двор.
Ли очень хотелось завалиться на кровать и, если не заснуть, то хотя бы просто полежать на ней, ни о чем не думая. Но он пересилил это свое желание: не вся работа на сегодня была еще закончена. Надо было выяснить, чем же все-таки закончилась его операция, то есть сколько же денег он «экспроприировал» у инкассаторов. Сиро, наверняка, не меньше часа будет отсутствовать, и за это время надо будет пересчитать добычу и решить, на какие нужды ее направить.
Ли принес из кухни лежавший в корзинке инкассаторский мешок и положил его на стол. Мешок сверху был мокрый, но когда Ли, потратив некоторое время, пока не сообразил, как он открывается, все-таки проник в середину, оказалось, что внутри он совершенно сухой. Вывалив пачки денег в банковской упаковке на стол, Ли стал считать их, записывая сумму на листок бумаги. Он не стал разрывать упаковки, чтобы посчитать каждую купюру, а просто фиксировал пометки, стоящие на лентах, обвязывающих пачки денег.
Подведя итог своим расчетам, Ли увидел внушительные цифры: восемьсот сорок тысяч иен. Это была недельная зарплата более чем тысячи рабочих и служащих верфи. Таких денег он никогда в жизни не держал в руках... С такими ресурсами организация Сопротивления Тайхоку способна на многое!..
Еще не зная, каким будет результат экспроприации, Ли заранее решил, что половину добытой суммы он отдаст Ли Цуюню на финансирование деятельности его «мирной секции», а вторую половину оставит себе на приобретение оружия и обеспечение будущих вооруженных операций его группы и партизанского отряда. Он отсчитал четыреста тысяч иен, положил их в корзину и прикрыл полотенцем – завтра эти деньги он отнесет Ли Цуюню. Еще четыреста тысяч засунул назад в мешок и опустил в подвал на кухне – более надежного места для хранения таких денег в доме он не нашел. Оставшиеся сорок тысяч он разделил на четыре части: на эти деньги в ближайшие месяцы будут жить он с Сиро и три его боевых товарища – Кошка, Губа и Купол с семьями. Десять тысяч, оставленные себе, Ли положил на нижнюю полку комода, а три оставшиеся пачки положил под подушку на кровати – завтра на встрече с мальчишками он отдаст им эти деньги.
Теперь уже завершив все дела на сегодня, Ли решил отдохнуть. Взяв книгу, чтобы почитать, лежа в кровати, он, не дойдя и до конца страницы, внезапно провалился в глубокий сон…
Глава 11. Куан Ли. Новая цель
Утром следующего дня Ли проснулся раньше обычного – сказался ранний отход ко сну. Не поднимаясь с кровати, он стал анализировать вчерашние события. Накануне ему не удалось этого сделать, потому что вымотанный сначала молниеносным нападением на инкассаторов, а потом невероятно длительным пребыванием в воде, он мог думать только о том, как привести свое и телесное, и психическое состояние в норму. Добившись этого баней сэнто, он погрузился в сон как младенец, не испытывая никаких угрызений совести.
Теперь же, по всегдашней привычке обдумывать каждый свой шаг, Ли, буквально посекундно воспроизведя все свои вчерашние действия, остался доволен их результатом: он выполнил задание, которое сам же себе и поставил, при этом остался жив – при участии, надо признаться, определенной доли счастливой случайности, – не пострадал в операции и его товарищ – Кошка, и, наконец, не была превышена мера жестокости по отношению к противнику. Все усилия, направленные на подготовку к будущей операции и продумывание действий во время ее осуществления, оказались не напрасными. Не случайно, как отмечали великие полководцы разных народов, тщательная и длительная подготовка к бою – залог быстрой победы в нем.
Подведя черту под вчерашним днем, Ли стал планировать день сегодняшний. Предстояло несколько важных встреч, которые должны были принести большой объем информации, необходимой для подготовки к куда более важной операции, чем экспроприация денег, – организации побега из лагеря Сю и его товарищей. Ли решил отвести на дела Сопротивления первую половину дня, потому что на вторую у него был запланирован урок русского языка.
Он услышал, как в своей комнате зашевелился Сиро, и, поднявшись с кровати, принялся за свои обычные утренние дела на кухне. Заглянувший к нему Сиро весело заметил:
– Вчера я и помыться не успел, как ты уже спал…
Не желая вдаваться в подробности, почему так произошло, Ли отделался общей фразой:
– Да что-то после купания такое расслабление наступило, что не заметил, как отключился…
«Даже у “железного Ли” есть свой предел прочности!» – подумал Сиро, подозревая другую причину произошедшего, но вслух с намеком сказал:
– Это значит, баню можно устраивать не только для того, чтобы помыться, но и чтобы снимать напряжение – физическое или психическое, – если в этом нужда будет.
– Пожалуй, – согласился Ли, подумав, что нужда действительно будет и большая.
* * *
После завтрака он взял корзинку с приготовленными накануне для Цуюня деньгами, рассовал пачки купюр, предназначенных для мальчишек, по карманам и отправился в госпиталь. Была суббота, и никаких совещаний с персоналом хирургического отделения запланировано не было, как не было и плановых операций. Ли Цуюнь сидел в своем кабинете, причем не один, а с Цинь Юинь. Когда Ли, коротко стукнув в дверь, вошел в комнату, они оба вскочили со своих стульев.
– Ли! – восторженно вскричал Цуюнь. – А мы не знали, что и думать: ждать тебя или заупокойную молитву читать!..
Юинь подбежала к Ли и молча схватила его за руку. Ее лицо светилось от радости. Ли вспомнил вчерашний разговор с Сиро в отношении нее…
– Рано по мне молитвы читать, – усмехнулся он. – А с чего вы вообще решили, что я погиб?
– Так ведь я же вчера был неподалеку от того места, где ты… – начал объяснять Ли Цуюнь.
– Ты вчера был возле моста?.. Зачем?..
– Прости, но я не смог удержаться… Мне так хотелось увидеть своими глазами, как ты это все будешь делать, что я к четырем часам пришел к мосту.
– Ну тогда расскажи, что ты видел, а то ведь я не мог все события отследить.
– Я остановился неподалеку от того места, где стоял твой напарник.
– Ты хочешь сказать, что заметил действия моего бойца? Это так бросалось в глаза?
– Да нет. Просто я, зная о предстоящем событии, ожидал чего-то подобного, и потому заметил, как он махнул тебе тряпкой, когда мимо него проехала машина. Не думаю, что кто-нибудь еще, кроме меня, заметил это. Ведь еще и дождь шел… К слову… а не слишком ли молод твой боец для участия в Сопротивлении?
– А не слишком ли молод был я, когда в шестнадцать лет ушел на фронт?! – вопросом на вопрос ответил Ли. – Войны и революции – вообще дело молодых. Я в нашей партизанской армии нередко встречал восемнадцатилетних, которые сотнями людей командовали!..
– Я понял тебя, – слегка смутившись, согласился Ли Цуюнь.
– Хорошо, что понял. Что было дальше?
– Когда после сигнала он пошел к мосту с одной стороны, я двинулся туда же с другой. Я увидел возле входа на мост какого-то человека – я тогда еще не знал, что это ты, – который как-то странно двигался, был скрючен в одну сторону… Потом, когда я увидел, что этот человек разговаривает с полицейским, понял, что это ты. А почему ты так необычно выглядел?
– А ты хотел, чтоб я пошел на такое дело в своем обычном облике? Чтобы меня после него каждая собака в Тайхоку искала? Мне пришлось замаскироваться под горбатого.
– Да ну! – воскликнул Цуюнь. – Так это у тебя на спине горб торчал?
– Да, горб. И он спас мне жизнь.
– Каким образом?
– Ну ты же видел, как полицейский в меня стрелял после прыжка в воду?
– Конечно! Именно поэтому я и решил, что он, возможно, тебя убил, потому что полицейские, когда их стало трое, высматривали тебя в воде и на поверхности и не могли найти…
– У нас в армии был советский инструктор, который любил говорить: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет!»
– Не шути так, – укоризненно произнесла Юинь, вклинившись, наконец, в разговор.
– Хотя, должен признаться, одна из пуль полицейского все-таки попала в меня… но не в тело, а в деревянный горб…
– Это просто чудо! – воскликнула девушка.
– Ну не чудо, – охладил ее пыл Ли, – а просто удача. А разглядеть меня полицейские не могли, потому что я вообще не поднимался на поверхность и ушел от них под водой.
– Как же такое можно было сделать? – спросил Ли Цуюнь.
– Есть маленькие секреты опытных ныряльщиков.
– Ли! Я не выпущу тебя из этой комнаты, пока ты не скажешь, как ты это сделал, – с решительным видом заявила Юинь.
– Ладно, – засмеялся Ли, – скажу: я нырял и шел по дну реки, держа во рту дыхательную трубку из тростника.
– Неужели так действительно можно долго находиться под водой? – с недоверием спросил Цуюнь.
– Я был под водой два часа. Можно было и больше просидеть…
– У меня нет слов… – выдавила из себя девушка.
– Ладно, хватит обо мне. Цуюнь, расскажи, что было дальше, после того, как я прыгнул в воду.
– Я был там не так долго. Минут через пятнадцать приехали полицейские машины, за ними санитарные. Полицейские стали осматривать место происшествия, а врачи – раненных инкассаторов. Когда выяснилось, что все, сидевшие в их машине, живы, врачи забрали их и повезли в госпиталь, то есть к нам сюда… Я, когда понял это, решил срочно вернуться на работу, потому что знал, что меня начнут искать, чтобы делать операции.
– Так инкассаторы находятся здесь, в твоем отделении? – удивленно посмотрел на него Ли.
– Конечно. А где же еще? В городе наш госпиталь – самое большое медицинское учреждение, и хирургия есть только у нас. Я сам и оперировал обоих инкассаторов, сначала водителя – у него более тяжелое ранение, а потом и охранника. Оба они живы и даже не сильно пострадали. Скажи, ты специально стрелял в них так, чтобы не убить?
– Разумеется. Они же не солдаты, чтоб их убивать. Просто я должен был вывести их из строя, чтобы они не помешали мне сделать мое дело. Я тебе уже говорил, что не люблю убивать. Делаю это только в том случае, когда нет иного выхода.
– А полицейский?
– И полицейский, и инкассаторы нужны мне были как свидетели происшествия. Они должны подтвердить на следствии, что на них напал горбатый японец.
– Да, именно так и сказал охранник. Я случайно присутствовал в палате при его допросе следователем. Он сказал, что на них напал горбун, говоривший на японском языке. Кстати, я не понял: а почему он сказал про японский язык?
– Потому что я говорил во время нападения на японском. Это, во-первых, еще одна отвлекающая деталь. А во-вторых, у меня есть в связи с этим одна задумка, которую я надеюсь со временем реализовать… Пока о ней говорить рано… Таким образом, если все участники события будут говорить о напавшем на них горбатом японце, это собьет следствие с правильного пути. Что мне и нужно. Кстати, в машине, кроме охранников, был еще третий человек…
– А, замдиректора банка? Лежит у нас в кардиологии.
– Какой замдиректора банка!? Он сказал мне, что всего лишь кассир.
– Значит соврал.
– То-то мне показалось, что у него для кассира слишком дорогой костюм… А врал так убедительно.
– Получается, что во время самого нападения он смог совладать с нервами. А когда все закончилось, у него случился, как говорят психиатры, посттравматический шок. В итоге – сердечный приступ, и сейчас, как я сказал, лежит у нас в кардиологическом отделении.
– Ладно, будем считать, что с этой историей покончено, – заявил Ли. – Приступим к нашим текущим делам.
Он поднял стоящую на полу корзинку, поставил на стол и вытащил из нее полотенце.
– Принимайте часть добычи, которая пойдет на нужды твоей секции, Цуюнь.
Юинь и Ли Цуюнь с расширенными глазами смотрели на пачки купюр, лежавшие в корзинке.
– Сколько здесь? – наконец выдавил из себя Цуюнь.
– Четыреста тысяч. Столько же я оставил у себя. На покупку оружия, боеприпасов, организацию будущих силовых акций.
– Это же огромные деньги!..
– Значит, мы сможем устроить много хороших дел.
– Я даже не знаю, куда сейчас эти деньги девать, – сокрушенно заявил Цуюнь.
– У тебя в сейфе место найдется? А потом частями перенесешь куда-нибудь в более надежное укрытие.
Ли Цуюнь открыл сейф и стал с помощью Юинь перекладывать в него деньги из корзинки.
– Поскольку теперь у нас есть средства, – продолжил Ли, – я прошу тебя, Цуюнь, поручить твоим людям закупку одежды и обуви на разные случаи жизни, продовольствия и предметов быта для организации лагеря для наших будущих беглецов. Тебе, Юинь, – обратился он к девушке, – надо будет сегодня съездить к Сю. Он передаст тебе записку, где укажет точное количество людей, которые будут участвовать в побеге, и ориентировочную дату самого побега.
– Хорошо, я сегодня это сделаю, – кивнула головой Юинь.
– После возвращения завези записку мне домой, чтоб я сразу узнал ее содержание. Кстати, забыл спросить: ты, Юинь, вчера приходила к нам домой. Ты хотела проверить, жив ли я?
– Да.
– А как ты вообще узнала, что я проводил операцию и, возможно, погиб во время нее?
– У нас дома есть телефон. И Ли Цуюнь позвонил мне вот с этого своего рабочего телефона, – девушка показала рукой на стоящий на краю стола аппарат, – когда вернулся в госпиталь.
– Так вот оно что! Вы так быстро обмениваетесь информацией с помощью телефона? Я надеюсь, во время ваших разговоров по телефону вы не говорите ничего такого, что не предназначено для чужих ушей?
– Нет, – успокоил его Цуюнь, – мы с Юинь продумали, какими словами сообщать друг другу важную секретную информацию, которую не поймет ни телефонистка на коммутаторе, ни агенты спецслужб, если вдруг захотят нас подслушать.
– Хорошо. Теперь еще одно дело. Ты мне обещал встречу с твоим Чжоу Леем. До чего он смог договориться со своим дедом в отношении базы для будущего партизанского отряда? Да и вообще я с этим парнем хотел бы познакомиться, раз ты его рекомендуешь в мою боевую группу.
– Никаких проблем. Он как раз сейчас на дежурстве. Юинь! Будь добра, позови его, пожалуйста, сюда. Он должен быть в комнате санитаров.
* * *
Когда Юинь вышла из кабинета, Ли Цуюнь хлопнул себя по лбу:
– Вот я – голова дырявая! За нашими делами забыл тебе радостную новость сообщить: ваши с японцем документы уже готовы!
Он достал из верхнего ящика своего стола два паспорта и удостоверение и протянул Ли. Тот открыл первый паспорт, выписанный на имя Сиро Мацуи.
– Так значит, твой человек оставил нам прежние имена?
– Да, он сказал, что ему все равно.
– А мой паспорт тоже на японском языке? – спросил Ли, открывая другой документ.
– А как же? На Тайване все документы оформляются только на «государственном» языке.
Ли перелистал свой паспорт: непривычно было читать сведения о себе на японском языке. Потом открыл удостоверение, в котором значилось, что он сержант секретного отдела управления полиции округа Ваньху.
– А что значит «секретного отдела»? – удивленно спросил он.
– О, это очень важный момент, – начал объяснять Цуюнь. – Служащие секретного отдела занимаются слежкой за всякими «неблагонадежными»… И они имеют право ходить в любой гражданской одежде. А все остальные полицейские обязаны надевать форму. Ты понимаешь?..
– Да. Это значит, что я могу спокойно предъявлять это удостоверение, даже не будучи одетым в форму, и на законных основаниях иметь при себе оружие?!
– Вот именно.
– А я могу надеяться, что документы оформлены безупречно, и их можно предъявлять кому угодно?
– Мой человек клятвенно меня в этом заверил!..
– Ну что ж! – удовлетворенно заявил Ли. – Теперь мы с Мацуи стали полноправными гражданами «прекрасного острова».
В кабинет вошли Юинь и одетый в белый халат санитара юноша чуть старше двадцати лет, на полголовы ниже Ли, но широкоплечий, с пружинистой походкой хорошо тренированного человека, прямым и вызывающим взглядом карих глаз.
– Ну вот, Ли, это и есть тот самый Чжоу Лей, – представил его Ли Цуюнь.
– Это он был моим напарником тем вечером, когда ты меня спас, – добавила Юинь.
– Ах вот оно что, – произнес Ли, подавая юноше руку. – Рука после ранения не болит?
– Нет, – коротко отозвался Лей и подтвердил свой ответ демонстративно крепким рукопожатием, видимо, желая одновременно проверить, на что годен в плане силы рук его новый знакомый.
– А меня зовут Ли, – Ли стиснул, как клещами, ладонь Лея, давая понять, что разгадал его намерение. – Ли Цуюнь сказал мне, что ты боевой парень и хочешь заниматься опасными делами. Конечно, опасности в нашей работе везде будет хватать – то, что произошло с вами возле зенитной батареи, это подтверждает, – но в моей «силовой» группе риска действительно будет побольше. И, если говорить откровенно, шансов погибнуть будет в несколько раз больше!.. Потому что придется не только от вражеских пуль уворачиваться, как ты уже делал, но и самому по врагам стрелять. Так что, прежде чем принять окончательное решение о переходе в мою команду, подумай…
Ли заметил некоторое сомнение во взгляде Чжоу: то ли его смущал возраст Ли – моложе, чем он сам, то ли это было естественное пока недоверие к совершенно незнакомому человеку.
Ли Цуюнь тоже заметил этот взгляд и вмешался в разговор:
– Лей, ты можешь доверять Ли, как мне… может быть, даже больше… Он это уже доказал, причем не словами, а делами. Ты говорил, что хочешь воевать с японцами с оружием в руках. Вот и будешь делать это под командованием Ли. Поверь, ты очень многому сможешь у него научиться.
Холодок во взгляде Чжоу растаял:
– Я готов и учиться, и воевать, – заявил он твердо и добавил. – И погибнуть смогу достойно, если придется…
– Хорошо сказал! – одобрительно похлопал его по плечу Ли. – Но давай к делу. Расскажи, чем закончился твой разговор с дедом о месте для базы будущего партизанского отряда.
Все присутствующие в комнате уселись на стулья вокруг стола Ли Цуюня, и Лей стал рассказывать:
– Прежде всего должен сказать, что дед с совершенно неожиданным для меня интересом отозвался на мою просьбу. Он меня до сих пор почему-то всерьез никогда не воспринимал: смотрел как на мальчишку сопливого. И это несмотря на то, что я через год стану дипломированным врачом… А тут… как только я ему стал рассказывать, в чем моя просьба, посмотрел он на меня каким-то особенным взглядом, как будто первый раз в жизни увидел…
Когда я ему рассказал все, что нужно, он стал допытываться: кто мне такое задание дал, что это за люди будут на базе в горах размещаться, чем они будут потом заниматься и так далее… Я ему отвечаю, что не могу рассказывать о таких вещах, потому что они секретные. Могу сказать только одно: все это нужно для того, чтобы освободить наш остров от японцев. Вижу: такой ответ ему еще больше понравился, понял, что не с пустобрехами дело имеет, а с серьезными людьми.
На следующее утро после нашего разговора ушел дед в горы, до вечера где-то ходил, а когда вернулся, сказал мне, что нашел то, что нужно. Мол, там отряд японцы не найдут, даже если местного проводника раздобудут. На следующий день он отвел меня туда, показал все тайные тропки, как к тому месту добираться, а кроме того, показал несколько путей отхода из лагеря на самый непредвиденный случай… Так что теперь только я и дед знаем все об этой партизанской базе.
Ли, Цуюнь и Юинь внимательно слушали рассказ Чжоу и одобрительно кивали головами, и когда он закончил, Ли сказал:
– Ну значит, сам бог велел тебе быть проводником для партизанского отряда и связным между отрядом и Сопротивлением в городе. Цуюнь! После того, как будет приобретено все необходимое для отряда, надо будет передать это Лею. Он с моими людьми доставит все в нужное место. Какое – это я уже скажу им потом отдельно.
Лей! Ты сможешь через два часа на некоторое время отлучиться с работы? Я познакомлю тебя с одним человеком, с которым ты будешь вместе решать все вопросы, связанные с организацией партизанского отряда.
Чжоу посмотрел вопросительно на Ли Цуюня, как на своего начальника в госпитале, и тот согласно кивнул головой.
Ли объяснил Лею, куда ему надо будет через два часа подойти, попрощался со всеми и, прихватив уже пустую корзинку, покинул госпиталь.
* * *
Время приближалось к двенадцати и Ли сразу направился к дому Кошки, где его должны были ждать мальчишки. Когда он прибыл на место, все уже были в сборе и встретили его слишком громкими приветственными возгласами. Ли, не ожидавший такой встречи, недоуменно уставился на друзей:
– В чем дело? По какому случаю такой энтузиазм?
– Ли! Я рассказал ребятам о том, что происходило вчера, – немного виновато прояснил ситуацию Ю.
– Зачем? – недовольно скривился Ли. – Я же говорил тебе о необходимости держать язык за зубами и не распространять информацию, которую не обязательно знать другим. Ты еще скажи, что и сестрам своим все рассказал…
– Ничего я не рассказывал им, – обиделся Ю, – а сейчас их вообще дома нет. А ребятам я рассказал, потому что решил, что они должны знать, на что ты пошел, чтобы обеспечить наши семьи деньгами…
– Ах вот оно что! Тогда должен вам откровенно сказать: прежде всего я добывал средства для того, чтобы наша организация Сопротивления могла успешно работать! А все остальное – побочный результат.
– Да мы все понимаем, – загомонили разом мальчишки.
– И давайте договоримся, – перебивая их и напуская на лицо суровость, продолжил Ли: – в дальнейшем – никаких героических сказок друг про друга!
Видя, что мальчишки смущены его реакцией на их поступок, он решил смягчить тон – все-таки они еще дети – и примирительно заявил:
– Ладно, раз уж речь зашла о деньгах, давайте покончим с этим вопросом.
Он стал вытаскивать из карманов пачки денег и вручать каждому из мальчишек:
– Здесь по десять тысяч каждому. Я надеюсь, этого хватит вашим семьям, чтобы продержаться несколько месяцев…
– Десять тысяч?!.. – не удержались от восторженных восклицаний мальчишки. – Да мы таких денег и за полгода не зарабатывали…
– Ну что ж… Значит теперь у вас не будет болеть голова, как раздобыть денег на пропитание. И вы сможете сосредоточиться на наших боевых делах. Так?
– Да… да… – после ошеломительной радостной новости мальчишки с трудом перестраивались на необходимость обсуждать серьезные вопросы.
– Я хочу услышать отчеты о выполнении тех заданий, которые я вам дал, – своим сухим тоном Ли привел всех в нужное настроение. – Купол, начнем с тебя.
– Я нашел подходящее место на реке, где буду ждать беглецов из лагеря, – по привычке Купол все еще слегка улыбался, но постепенно настраивался на деловой лад. – Там такая небольшая скала над водой. От нее я проложил маршрут к пещере. Днем, чтобы его пройти, мне понадобился час. Сколько это займет времени ночью, я пока не знаю. Сегодня ночью буду проверять.
– А как ты решил метить маршрут, чтобы ночью с него не сбиться? – спросил Ли то, что его волновало больше всего.
Купол заулыбался во весь рот и, явно рисуясь, заявил, оглядывая всех:
– А я такое придумал, что никому другому и в голову не пришло бы!
– Ну не тяни корову за вымя! Говори уже, – поторопил его Кошка.
– Я хочу купить в магазине, где велосипеды продаются, пару десятков светоотражательных стекол, разбить их на куски, и эти куски закрепить на стволах деревьев по маршруту следования. Эти стекла в темноте светятся, как светлячки. Вот по ним я и поведу беглецов к пещере, – Купол горделиво обвел взглядом всю компанию.
– Да, здорово придумано! – отозвались на его слова Губа и Кошка.
Ли сидел молча, задумавшись. С одной стороны, ему тоже показалась идея Купола отличной. Но, с другой стороны, его настораживало одно обстоятельство. Мальчишки заметили, что он молчит, и Губа спросил:
– Ну, а ты что думаешь, Ли?
– Идея действительно отличная, – согласился Ли. – Я б до такого не додумался. Но… есть у меня одно сомнение. А вдруг все-таки охрана лагеря начнет преследовать сбежавших?.. И если они увидят в лесу на деревьях эти светящиеся стекла, то, наверняка, догадаются, что они там не случайно. И пройдут по этому «светлому пути» прямо туда, куда им надо…
С лиц огорошенных его словами мальчишек сбежали улыбки. На Купола было жалко смотреть: он не хотел признавать, что его гениальный план никуда не годен.
– Ли, ну ты уже представляешь японцев какими-то необыкновенными следопытами! – запальчиво начал он защищать свою идею.
– Недооценка противника может стать роковой ошибкой, – начал убеждать Ли своих бойцов. – Японцы – хорошие служаки, дело свое знают, они умны и дисциплинированы. Если им командование прикажет искать, они будут землю носом рыть и искать, пока последних сил не лишатся.
– И все равно, – вмешался в спор Бао Ю. – Ты ведь уже предусмотрел целый ряд наших действий, которые должны будут запутать охрану: заключенные после побега войдут в реку, якобы для того, чтобы переплыть на другой берег. Это раз. Вместо этого они по воде пойдут в другую сторону. Это два. По воде они будут идти очень долго. Сколько до скалы, Купол?
– Километра полтора.
– Вот. Полтора километра по воде. Это три. От скалы до леса они пройдут еще сколько, Купол?
– Еще полкилометра.
– То есть надо будет пройти от реки до того дерева, где будет прицеплен первый маячок, еще полкилометра. Это четыре. Неужели ты думаешь, что японцы смогут ночью преодолеть все эти препятствия, найти нужный им маячок и от него пройти по меткам к пещере?
– Вот именно! – с горячностью подхватили все эти аргументы Купол и Губа.
– Хорошо. Убедили! – с улыбкой согласился внимательно слушавший все эти доводы Ли. – Только предлагаю тебе, Купол, для абсолютной надежности сделать следующее: когда ты приведешь лагерников до места, то оставишь их там, а сам пройдешь по маршруту назад и будешь снимать все стекла с деревьев, чтобы не оставить японцам ни одного шанса найти беглецов.
– Ну вот это другое дело!.. – с облегчением заявил Купол, радуясь, что все благополучно устроилось.
– После этого нашего собрания, – сообщил ему Ли, – я познакомлю тебя с одним человеком – тоже членом нашей боевой группы, который подключится к тебе. Он будет переправлять беглецов из пещеры к месту их будущего партизанского лагеря. Я расскажу, чем вы будете на пару с ним заниматься в ближайшие дни.
– Надежный человек? – серьезно поинтересовался Купол.
– Такой же, как ты, – в тон ему ответил Ли и обратился к Губе: – Ну, а теперь ты доложи, как обстоит дело с поисками оружия. Как ты теперь уже знаешь, деньги на его покупку у нас есть. А есть ли оружие?
– Есть. Мне дали адрес одного барыги, который покупает и продает все, что ему доставляют воры. Назвали и пароль для него, чтобы он не сомневался, что с нами можно иметь дело. Можем к нему отправляться хоть сейчас.
– Нет, сейчас не пойдем. Пойдем вдвоем с тобой завтра в двенадцать. Встречаемся на рынке.
– А мы? – одновременно воскликнули Кошка и Купол.
– А вы не пойдете, – отрезал Ли. – Нечего всем светиться перед ним. Барыги очень часто стучат в полицию. А тут такой «специфический» товар…
– А ты сам не боишься засветиться?
– Мне деваться некуда. Только я разбираюсь в оружии и смогу выбрать то, что нам надо… Если завтра все пройдет нормально, послезавтра начнем стрелковую подготовку… Ну все. Все вопросы решили. Можно расходиться.
Ли, Купол и Губа попрощались с Кошкой и вышли из дома. Они уже вышли за ворота, как Ю вдруг вслед им позвал Ли:
– Ли, можно тебя на минутку?
Ли вернулся назад и вопросительно посмотрел на Кошку.
– Я при ребятах не хотел говорить… – начал тот. – А тебе хочу объяснить… Я ведь рассказал им о том, что ты сделал вчера, не только потому, чтоб они знали, откуда взялись деньги. Я хотел, чтоб они поняли, кто ты такой есть вообще!.. Это я ведь тебя уже два раза видел в боевой обстановке, а они не представляют, на что ты способен. Вот я и хотел, чтобы они знали, какой у них командир – герой, и что с таким командиром можно смело идти хоть в бой, хоть в воду!
Ли удивленно смотрел на мальчишку. Тот снова открывался ему новой гранью. Он, оказывается, не просто бездумный исполнитель приказов, он чутко реагирует на обстановку, размышляет над тем, что происходит, и самое удивительное: несмотря на свой возраст, он довольно тонкий психолог, улавливающий те моменты отношений в их группе, на которые он, Ли, не счел нужным обратить внимание.
– Я понял тебя, дружище, – после некоторого молчания отозвался он с улыбкой. – Ты красочно расписал мое геройство не ради «возвеличивания моей славы», а в воспитательных целях…
– Ну, что-то вроде того… – также с улыбкой подтвердил Кошка.
Они пожали друг другу руки и разошлись.
* * *
Ли догнал Губу и Купола. Какое-то время они шли вместе, а потом Губа, попрощавшись, повернул к своему дому. Оказавшись на рынке, в том месте, где обычно собирались теперь уже бывшие воришки, Ли и Купол стали ждать Лея, который должен был вот-вот появиться. Он подъехал к ним на педикебе, еще издалека заметив Ли. Рассчитавшись с рикшей, Лей оказался лицом к лицу с еще одним своим боевым товарищем. Ли видел, что впечатление Купол произвел на него, мягко говоря, не очень благоприятное: «городская шпана, к тому же молокосос» – явственно читалось в его ироническом взгляде. Куполу аккуратный вид и хорошая одежда Лея тоже явно не понравились – «не его поля ягода».
Немножко представляя себе характеры обоих, Ли понял, что эта их обозначившаяся неприязнь по отношению друг к другу будет сохраняться до тех пор, пока они не увидят друг друга в деле. А пока нужно просто заставить их думать, что от них зависят жизни десятка людей, и они не имеют права ставить свои личные отношения выше этого.
– Это – Лей, а это – Купол, – познакомил он их. – Я вижу, парни, что симпатии друг к другу вы не испытали. Значит, будете работать вместе без симпатии, а из чувства долга. И кто из вас про этот долг забудет, тому я напомню, и жестко напомню!..
А теперь внимательно слушайте ваше задание. Ты, Купол, как я уже сегодня говорил, в ближайшие дни занимаешься прокладыванием маршрута к пещере, по которому можно будет проходить как днем, так и ночью. Ты, Лей, в эти же дни будешь контролировать приобретение твоими товарищами всего необходимого для беглецов из лагеря, будущих партизан – точное их количество и день побега мы, скорее всего, узнаем сегодня вечером. Накануне дня побега вся наша боевая группа перевезет и перенесет все необходимое для партизан в пещеру. После этого, Лей, ты должен будешь проложить маршрут движения от пещеры к месту будущей базы партизан.
В день, точнее в ночь, побега ты, Купол, приведешь беглецов в пещеру и оставишь их там до утра. Утром к ним придешь ты, Лей, и отведешь их к месту постоянного базирования. Все, что мы соберем для партизан в пещере, они заберут с собой.
Вот такие ваши задачи в самых общих чертах на ближайшие дни. Все понятно или есть вопросы?
– У меня вопрос, – отозвался Лей. – А сможем ли мы за один раз перетащить в пещеру все вещи, которые приготовим для беглецов? Может, нам разбить переноску на несколько дней?
– Лучше бы этого избежать, – возразил Ли. – Чем реже мы будем светиться в лесу, в районе пещеры, тем больше шансов не попасть на глаза тем, кто, возможно, патрулирует окраины города. Лучше всего было бы весь наш груз доставить каким-нибудь транспортом к опушке леса, а оттуда уже на плечах мы бы его донесли до пещеры.
– Послушай, Ли, – включился в разговор молчавший до сих пор Купол. – Мне вот какая идея пришла в голову: а зачем нам всем вообще заниматься переноской груза? По тому маршруту, который я проложил, запросто пройдет лошадь, осел или мул. А на любое из этих животных можно навьючить такой груз, какой и пять человек не донесут.
– И где же ты достанешь лошадь или осла? – поинтересовался Ли.
– Ты, наверное, не знаешь, что я родом из деревни Мацуяма, которая теперь вошла в состав города. Мой отец был дровосеком, и у нас в хозяйстве была лошадь. Когда отец в сороковом году умер, а моих старших братьев призвали в армию, мать со всеми оставшимися детьми решила перебраться сюда, в округ Ваньху. Мы продали дом, хозяйство и лошадь своему бывшему односельчанину. Насколько мне известно, она до сих пор у него есть. Я могу договориться с ним – не за даром, конечно, – чтоб он дал мне эту лошадь на один день. Я погружу в том месте в городе, какое ты мне укажешь, поклажу и отвезу ее в пещеру.
– Я тоже могу присоединиться к Куполу, – предложил Лей, которому идея с лошадью понравилась. – Мы вместе с ним доставим груз. Купол вернется назад, а я проложу от пещеры маршрут до базы.
– Ну что ж. Идея с «гужевым транспортом» мне нравится. Но тогда, Купол, тебе придется заранее выяснить, сможешь ли ты взять лошадь у своего знакомого. Кстати, деньги на это я тебе дам.
– Хорошо, я сегодня же это выясню. Когда буду идти в лес, заверну по дороге к своему бывшему соседу.
– И еще одно. Давайте, чтобы исключить лишний риск, перевезем груз в пещеру не днем, а ночью накануне побега заключенных.
Лей и Купол согласились с этим предложением. Поскольку все вопросы были обсуждены, Ли предложил расходиться. Лей направился к стоянке педикебов, чтобы быстрее вернуться на работу. Ли пошел с ним рядом по «Речной» в ту сторону, где можно было купить по дороге домой продуктов.
– Я хотел еще один вопрос прояснить, – продолжил он разговор. – Дела в Сопротивлении скоро начнут отнимать у всех нас очень много времени. А ты сейчас работаешь санитаром в госпитале. Так вот: два этих занятия ты, скорее всего, совмещать не сможешь.
– Я уже думал об этом. Если наша борьба начнет занимать все мое время, я уволюсь с работы. Она же не основное мое занятие, а временное, пока каникулы в университете.
– А твое материальное положение позволит существовать без этого заработка?
– Какое-то время я продержусь. В случае чего, родные помогут.
– Это хорошо, когда есть, кому помочь. Но на всякий случай имей в виду: если с деньгами станет туго, скажешь мне. Я помогу, у меня для этого есть специальные средства.
Лей посмотрел на него с удивлением и благодарностью:
– Спасибо. Буду иметь в виду.
Возле стоянки рикш они расстались.
* * *
Купив продуктов, Ли вернулся домой. Поставив корзинку на кухне, он вошел в комнату Сиро и, вытаскивая из кармана его паспорт, дурачась, торжественным голосом провозгласил:
– Господин Сиро Мацуи! Объявляю вас гражданином острова Тайвань!
Сиро, хотя и был готов к этому событию, с волнением принял из его рук документ. Перелистав его, он вопросительно посмотрел на Ли:
– Фамилия и имя мои, происхождение мое, а вот дата и место рождения…
– Ну я же их не знал. Пришлось выдумать. Запомни их, пока будешь жить здесь.
– Но когда после войны я вернусь к себе на родину, как я объясню в полиции, что у меня на руках паспорт, выданный на Тайване, к тому же с искаженными данными?
– Пусть, сэнсэй, у тебя об этом голова не болит. Когда война закончится крахом вашей «великой империи», в Японии наступит такой бедлам, когда никто не будет обращать внимание на такие пустяки, как сомнительные документы у кого-то на руках… Как не стоит тебе бояться и того, что кто-то обвинит тебя в измене присяге, дезертирстве, бегстве из лагеря и тому подобное. После войны бояться будут те, кто верно служил своему императору…
– Да, ты, пожалуй, прав… Так я, значит, теперь могу свободно перемещаться по городу, заниматься, чем угодно?
– Конечно. Только все-таки поглядывай по сторонам.
– А что такое? – Сиро недоуменно посмотрел на Ли.
– Я тебе раньше не говорил, не хотел расстраивать… Но в этом городе живет наш «заклятый друг» – капитан Митаки. Он, как оказалось, тоже спасся после крушения баржи. И по-прежнему служит по своему лагерному ведомству.
– Откуда ты знаешь?
– Довелось встретиться.
– И он тебя узнал?
– Нет, он меня не заметил. Я не думаю, что его служба позволяет ему гулять по городу, тем более в нашем, китайском, округе. Но если тебе придется бывать в японской части Тайхоку, помни о нем, на всякий случай.
– Постараюсь не забыть.
– Ну, раз мы стали теперь легальными гражданами, я приглашаю тебя посетить сегодня вместе со мной мою учительницу русского языка.
– Вот так сразу? – Сиро почему-то взволновался: такой резкий переход к нормальной человеческой жизни, когда все позволено и никаких ограничений для совершения обыденных поступков нет, застал его врасплох.
– Ну, если тебе надо подготовиться к этому визиту, можно перенести его на более позднее время, – с иронией заметил Ли.
– Да нет, все в порядке. Я как раз выгладил всю одежду после вчерашней стирки. Так что, думаю, не стыдно будет показаться на глаза незнакомой девушке.
– Ну что ж. Тогда прошу на выход, сэнсэй. И не забывай в разговоре с ней про «легенду», которую мы придумали.
Они вышли из дома и отправились пешком на четвертый участок округа.
* * *
Вечером, когда они уже вернулись домой и успели пообедать, к дому подъехала Юинь. Вызвав Ли во двор, она протянула ему записку от Сю, в которой было написано:
«Здравствуй, Ли! Я догадался, почему твоя подруга стала приходить к лагерю реже. Одобряю такую осторожность. Отвечаю на твои вопросы. 1. Мы начали копать тоннель. За ночь успеваем проходить до 3 метров. Если такие темпы проходки сохранятся и дальше, мы прокопаем 30 метров к 14 или 15 июня. 2. Тоннель берет начало в 10 метрах от правого угла южной стены лагеря (если смотреть с реки). В левом углу при выходе из лагеря находится штабной домик. В нем располагается канцелярия, оружейная комната, кабинет начальника и его личная комната. 3. Общее количество участников побега (вместе со мной) – 10 человек. Жду от тебя план наших общих действий в день побега. Сю».
– Ты читала это? – поинтересовался Ли у Юинь.
– Да, я не удержалась, – призналась девушка.
– Хорошо. Значит, передай Ли Цуюню, что не позднее субботы 13 июня все необходимое для снаряжения 10 человек должно быть закуплено и собрано в одном месте. Желательно, если это будет на восточной окраине Суншани. Оттуда удобнее всего будет доставить все это к месту назначения. Это первое. А второе касается Чжоу Лея. Я сегодня с ним этот вопрос уже обсудил. Поскольку в конце будущей недели он активно включится в деятельность партизанского отряда, продолжать работать санитаром в госпитале он не сможет. Так что Ли Цуюню придется подумать о его замене. Кстати, поскольку Лей уже почти готовый врач, он будет очень полезен для отряда и в этом качестве. Надо бы его снабдить разнообразными медицинскими средствами. Возможно, что кто-то из заключенных уже сейчас болен. Возможно, и в дальнейшем кому-то понадобится медицинская помощь.
– Я все поняла, – кивнула головой Юинь. – Завтра все это сообщу Ли Цуюню.
Попрощавшись с Ли, она вернулась к педикебу, который ее ожидал, и отправилась домой.
Глава 12. Лиза Верещагина. Предание воде
Лиза не ожидала, что встреча с таинственным «домашним учителем» Ли произойдет уже в субботу, ведь ее ученик говорил о такой возможности только на следующей неделе. Поэтому, когда в оговоренное заранее время урока на пороге ее дома вместе с Ли появился японец лет сорока-пятидесяти, в офицерской форме без головного убора, с умным, внимательным взглядом, слегка посеребренными сединой висками, загипсованной правой рукой, висевшей на перекинутом через шею бинте, она выглядела ошеломленной.
– Добрый день, сяодье Лиза! – поприветствовал ее Ли. – Я прошу прощения, что позволил себе без предупреждения привести в твой дом моего сэнсэя, господина Сиро Мацуи.
– Что вы, что вы!.. – постаралась быстро взять себя в руки Лиза. – Я очень рада вашему посещению…
– Здравствуйте, уважаемая Лиза-сан, – на ломаном, но достаточно правильном русском языке с легким поклоном поздоровался с ней Сиро.
– Боже мой! Вы знаете русский язык! – восхитилась Лиза.
– Увы. Я не могу этого сказать, – переходя на японский, как и его собеседники, возразил с улыбкой Сиро. – Двадцать лет без практики. Я почти все позабыл, уважаемая Лиза-сан.
– Простите, Мацуи-сан. Вы не могли бы называть меня просто Лиза?
– С удовольствием.
– Прошу вас: проходите, присаживайтесь.
Когда гости уселись за столом, она, объясняя свое замешательство, продолжила:
– Я не ожидала, что столь приятное для меня посещение произойдет именно сегодня, потому что Ли сказал, что это будет возможно только на следующей неделе.
– У нас сегодня неожиданно произошло одно приятное событие, – пояснил Ли, не уточняя подробности, – которое позволило ускорить процесс.
– К тому же Ли говорил мне, – заметила Лиза, обращаясь к Сиро, – что вы не совсем здоровы, что вам трудно ходить… Как вы добирались до моего дома?
– Пешком, – сказал Сиро. – Мне действительно пришлось пару раз передохнуть во время прогулки. Но, я надеюсь, что скоро мое самочувствие войдет в норму.
– Ли говорил вам о моем предложении пользоваться услугами моего велорикши? Он, кстати, должен стоять возле моих ворот.
– Я еще не успел рассказать об этом сэнсэю, – вмешался Ли. – Мы можем сейчас это обсудить. Сэнсэй, сяодье Лиза предлагает нам нанять постоянного извозчика, который мог бы возить тебя, а иногда и меня, по городу, того самого, которого мы видели только что возле дома. Как ты на это смотришь?
– Я согласен, – недолго думая, ответил Сиро. – Только как мы его будем «делить» между собой?
– Я обычно пользуюсь его услугами с утра до двенадцати часов. А вы могли бы нанимать его после этого времени, – предложила Лиза. – В те дни, когда он и с утра будет мне не нужен, он может обслуживать вас целый день.
– Ну, вряд ли нам потребуется совершать такие частые поездки. Но в целом идея понятна, – заметил Ли. – Я думаю, надо сообщить мальчишке о нашем решении.
Лиза вышла во двор и позвала Пуи в дом. Кося испуганным взглядом по сторонам, мальчишка вошел в комнату. Лиза рассказала ему, о чем только что у них шел разговор, и спросила, хочет ли он постоянно обслуживать теперь не один дом, а два. Пуи облегченно вздохнул, и его лицо озарилось радостью:
– Я согласен, конечно!
– Ну тогда жди нас возле ворот, – сказал Ли. – Как только мы закончим свои дела здесь, поедем к нам домой.
Мальчишка, кланяясь и пятясь назад, вышел во двор.
– Вы знаете, меня смутила при вашем появлении военная форма, – продолжила начатый разговор Лиза, обращаясь к Сиро. – Ли говорил мне, что вы – профессор университета, филолог-китаист. И вдруг я вижу офицера…
Сиро и Ли переглянулись: они поняли, что пришло время рассказать Лизе придуманную ими «легенду».
– Я думаю, вам нужно знать, Лиза, каким образом судьба свела нас с Ли, – и Сиро начал излагать их историю…
Девушка внимательно слушала его рассказ. Все в нем, вроде бы, было ясно и понятно. И все-таки смутные сомнения не позволяли ей воспринять его с полным доверием… «Мацуи – офицер, командир Ли на войне. Ли – рядовой, его ординарец. Помогает своему командиру восстановиться после ранения… Но почему бывший ординарец называет бывшего командира не господином майором, а сэнсэем, и обращается к нему на “ты”?!..» Но главное было не в этом: история, рассказанная японцем, почти полностью перечеркивала нарисованный ранее ее воображением образ Ли. Она его восприняла как друга Советского Союза, а значит, врага Японии, готового с ней бороться, рискуя жизнью. Как же тогда понимать присутствие рядом с ним майора Мацуи? Или, может быть, он так же, как и Ли, враг своей страны? «Нет, что-то здесь не так! – решила Лиза. – Что-то очень важное они от меня скрывают…»
Уже привыкая к тому, что во всем, связанном с Ли, всегда есть что-то таинственное и недосказанное, она решила, что не стоит торопить события: рано или поздно все, что сегодня ставит ее в тупик, как-то разрешится. То, что ей не доверяют и что-то скрывают, вполне объяснимо: кто сейчас вообще кому-то может доверять? Время такое смутное, что сам себе не доверяешь…
– …Вот поэтому мы и живем пока вместе, поддерживая друг друга, – закончил свой рассказ Сиро. – Ли сказал мне, что у вас возникли некоторые затруднения в процессе обучения, и вы хотели бы получить от меня какие-то советы…
– Все мои затруднения связаны с недостатком специальных знаний и опыта в этом деле. Ли, видимо, сказал вам, что я – новичок в вопросах преподавания языка?
– Да, сказал. Я с удовольствием помогу вам, чем сумею. Если хотите, я могу прочитать вам что-то вроде курса лекций по общим принципам и методике преподавания иностранных языков.
– Курс лекций для одной студентки?!.. – Лиза не могла поверить своим ушам.
– Двум студентам, – вмешался в их разговор Ли. – Я тоже буду все это слушать. В конце концов, это же все для моего обучения!..
– Вы, Мацуи-сан, готовы потратить столько своего драгоценного времени на меня и Ли?!
– О, Лиза! Если б вы только знали, как я соскучился по своей работе за время пребывания на войне! Ради того, чтобы вернуться в круг привычных занятий, я готов потратить сколько угодно времени. Только мне потребуется несколько дней, чтобы составить план занятий и набросать конспекты будущих лекций.
– Конечно, конечно… Я готова ждать сколько угодно времени, пока вы не будете готовы, – согласно закивала головой восхищенная Лиза.
– Тогда сегодня я вас покину, – сказал поднимаясь со стула Сиро, – чтобы вы могли позаниматься с Ли. Я сейчас отправлюсь домой, а на следующей неделе мы встретимся.
Сиро и Лиза попрощались друг с другом на русском языке, и японец вместе с Ли вышел во двор. Ли вытащил из своего кармана несколько денежных купюр и засунул в карман кителя Сиро.
– Это тебе, чтобы рассчитаться с рикшей. И вообще о твоих карманных деньгах поговорим дома, когда я вернусь.
Посадив Сиро в педикеб, он предупредил Пуи, чтоб тот вернулся за ним, когда отвезет пассажира домой. Когда коляска тронулась, он вернулся назад в комнату к Лизе.
* * *
Та ходила по ней невероятно возбужденная: ее надежда получить хоть какую-то практическую помощь от «домашнего учителя» Ли вылилась в соглашение о чтении курса лекций университетским профессором, к тому же владеющим – пусть и не в совершенстве – русским языком!.. Это была удача, о которой девушка и мечтать не могла.
– Какой же замечательный человек твой сэнсэй! – сказала она вошедшему Ли. – Ты меня очень выручил, приведя его с собой.
– Выручая тебя, я выручаю и себя, – скаламбурил Ли, – поэтому не стоит благодарности.
Они снова уселись за стол и приступили к очередному уроку. Когда все запланированное на сегодня было выполнено, Лиза решила поговорить с Ли еще об одном деле, которое ее сильно волновало, и которое она фактически не могла больше обсудить ни с кем.
– Ли, помнишь, я тебе рассказывала, что у меня во время бомбежки погибли папа и мама?
– Конечно.
– Но я тебе не рассказывала, что их похоронный обряд был организован по канонам синтоизма.
– А они были синтоистами? – удивился Ли.
– Нет, конечно. Они фактически были вообще неверующими… как и я, – добавила она. – Но просто по какому-то обряду все равно надо было хоронить, и я согласилась на предложение сотрудников отца сделать это на основе правил синтоизма.
– Понятно. Ну, и что?
– Мои родители были кремированы. Урны с их прахом хранятся в соседней комнате.
– Вот как…
– Да. И согласно канонам синтоизма, пришло время предать прах земле. Вернее, пришло время для предания земле праха мамы. Как мне объяснил церемониймейстер обряда, женщины должны быть похоронены на 35 день после смерти. Это значит, что прах мамы должен быть предан земле послезавтра, 8 июня. А прах папы через 49 дней после смерти, то есть 22 июня.
– Сяодье Лиза, ну ты же понимаешь, что все эти даты: 35 дней, 49 дней, различие во времени похорон мамы и папы, как и вообще женщин и мужчин – все это религиозные суеверия!.. На них не стоит обращать внимания. Главное – это предать земле прах родных, а все остальное – чепуха!
– Согласна. Только я вот не знаю, как это все организовать.
– А что тебя смущает?
– Конечно, самое простое – захоронить урны в могиле на городском кладбище.
– Ну да…
– Но я ведь хочу уехать отсюда навсегда… И это значит, что я, вероятнее всего, никогда в жизни не смогу больше навестить эту могилу, чтобы отдать им дань памяти…
– Да, это тяжелая проблема, – произнес Ли.
Как человек, воспитанный в атмосфере конфуцианского мировоззрения, он понимал, как важно для людей иметь возможность оказывать покойным родственникам знаки внимания, хотя бы самые простые, вроде регулярного поминания и посещения места захоронения. Не зная, что посоветовать девушке в такой непростой ситуации, он долго сидел молча в растерянной задумчивости, пока у него не мелькнула в голове одна мысль.
– Сяодье Лиза, помнишь, ты мне рассказывала о смерти своего прадеда-художника?
– Да. А при чем здесь это?
– Ты говорила, что он оказался похороненным в море, и что вы в день его смерти поминали его, опуская в воду венок на месте его гибели.
– Да. И что?
– Когда я учился в мореходном училище, наш учитель географии говорил, что все водоемы Земли – моря и океаны, реки и озера, вода под землей и вода на небе – это части единого Мирового океана. Участки суши отделены друг от друга, а вот вся вода на планете связана в единое целое. И вот если ты уедешь в Россию, то никогда не будешь связана с землей Тайваня. Но любое озеро, речушка в России будет так или иначе связана, скажем, с Тайваньским проливом…
Слушавшая его со все большим вниманием Лиза, догадавшись, к чему он клонит, спросила:
– Так ты предлагаешь похоронить их не на суше, а в море?
– Да. Частицы праха твоих папы и мамы растворятся в водах Мирового океана, и тогда ты, где бы ни оказалась в своей жизни, всегда сможешь помянуть своих родителей, опустив венок в любой водоем, возле которого будешь находиться…
Горестное лицо Лизы просветлело, но она все-таки спросила:
– А тебе не кажется, что это будет самообман?
– Лучше уж такой самообман, чем какой-то другой…
Лиза снова задумалась на время, а потом решительно произнесла:
– Пожалуй, ты прав. Это будет действительно самый лучший выход в этой ситуации. И как ты посоветуешь мне все это организовать?
– Почему «посоветую»? Я тебе помогу все это сделать.
– Ты действительно мне поможешь? – тронутая этими словами Лиза с благодарностью посмотрела на Ли.
– Конечно. Как я понимаю, тебе не на кого больше рассчитывать в этом деле?..
– Да, ты прав.
– Тогда я сейчас съезжу с Пуи к рыбакам, договорюсь о лодке на понедельник. В этот день мы могли бы вместо урока предать прах твоих родителей воде… Какое время для тебя будет самым подходящим?
– Я не знаю… Мне все равно. Решай сам, как тебе удобно.
– Ну давай тогда в двенадцать часов.
– Хорошо. В день похорон положено устраивать особое угощение. Я попрошу тетушку Госян приготовить что-то специальное к столу. И хочу, чтоб ты тоже присутствовал на поминках.
– Раз ты хочешь, я буду.
Обговорив все вопросы, Ли попрощался с Лизой и, усевшись в педикеб, попросил Пуи отвезти его в какое-нибудь ближайшее место на берегу моря, где рыбаки держат свои лодки. Не задавая лишних вопросов, мальчишка завертел педалями. Ехать пришлось не более двадцати минут. На берегу лежало несколько рыбацких лодок верх дном, возле которых сидели двое мужчин и чинили сети. Неподалеку, возле самого берега на воде качался небольшой сампан, длиной около пяти метров, хозяин которого сидел на корме и ловил удочкой рыбу. Решив, что из всего того, что он видит, сампан – самое подходящее средство для того, чем он собирался заниматься в понедельник, Ли быстро договорился с его владельцем об аренде лодки. Решив этот вопрос, он попросил Пуи отвезти его домой…
* * *
В понедельник в двенадцать часов Ли был в доме Лизы. Пуи, готовый к поездке, стоял возле ворот. Девушка уже была одета в строгое темное платье, такого же цвета шляпке с вуалью, которую она намеревалась опустить на лицо, когда они оправятся в путь.
– Сначала надо отнести урны в педикеб, – сказала она Ли, когда они поздоровались.
Ли выполнил ее просьбу. Они уселись на сиденье по бокам от урн, которые Ли придерживал рукой. Напутствуемые провожавшей их тетушкой Госян, они отправились в дорогу. Добравшись до места, они застали хозяина сампана, в одиночестве ожидавшего их на берегу. Не знавший, с какой целью арендуют его лодку, он удивился, увидев, что привезли с собой наниматели. Однако, проявив тактичность, он молча помог Лизе усесться в сампан, погрузить урны и хотел уж было занять свое место у руля, но Ли сказал, что его услуги в управлении лодкой не потребуются, и что он сам со всем справится. Хозяин сампана и Пуи остались их ждать на берегу, а Ли, взяв в руки длинное весло и демонстрируя немалый опыт управления такими маломерными «судами», направил лодку на глубину.
Он молча греб минут пятнадцать, пока фигуры оставшихся на берегу не стали расплываться в мареве жаркого дня, и наконец, положив весло на дно лодки, прекратил ее движение, и она закачалась, почти не двигаясь с места, на легкой волне. Ли присел на сиденье напротив Лизы, которая сидела грустная и сосредоточенная всю дорогу, и тоже молчал, задумавшись о том, что им сейчас предстояло сделать.
За время войны ему пришлось похоронить очень многих своих товарищей, но никогда не приходилось это делать в воде… Предложив Лизе эту идею, он взял на себя ответственность за такой способ предания покойных… нет, не «земле», а природе… Будучи атеистом, он не верил ни в какие души, которые после нашей смерти должны оказаться в каком-то «загробном мире». Но даже если они все-таки есть, думал он, то какое им дело до того, где осталась на Земле их бренная оболочка, отслужившая положенный ей срок?.. У них сейчас совсем другие «заботы», а вернее, полная «беззаботность»… Это у нас, остающихся пока живыми, есть забота: помнить о своих близких, где бы они ни были похоронены, потому что, пока мы их помним, связь времен не рвется; поминая их, мы можем рассчитывать, что когда-то вспомнят и о нас; отдавая дань тому, что они совершили в своей жизни, мы правильнее оцениваем то, чего достигли сами… Получается, когда мы поминаем своих близких и говорим какие-то слова, мы говорим их на самом деле не столько о них и для них, сколько о себе и для себя…
– О чем ты думаешь? – спросила вдруг Лиза, глядя в его глаза, которые, казалось, ее сейчас не видели.
И Ли изложил ей без утайки все мысли, которые его только что посетили.
– И давно тебе такое пришло в голову? – спросила Лиза, пораженная глубиной этих рассуждений.
– Впервые я задумался о тех, кто от нас уходит навсегда, когда хоронил своего дорогого друга, когда я еще был на… Ну, не важно, где… А кое о чем подумал сейчас.
– Ты хорошо сказал, – с благодарностью призналась Лиза. – Если они нас все-таки слышат сейчас, я думаю, им это понравилось… Так как нужно предать прах воде: прямо в урнах или сначала его развеять?
– Я думаю, развеять. Чтобы частицы праха могли раствориться в водах Мирового океана.
Они поднялись со своих сидений. Лиза взяла в руки одну урну и, сняв с нее крышку, со словами «Прощай, мама» высыпала содержимое в воду, а потом бросила саму урну следом. Затем она то же самое сделала с урной праха отца. Ли наблюдал за ее действиями и, хотя они имели отношение к совершенно посторонним для него людям, его тоже почему-то взволновала эта простая церемония прощания с ними. Ему вдруг пришла в голову мысль, что он тоже когда-нибудь хотел бы быть похороненным именно таким образом…
Опустив в воду вторую урну, Лиза вновь уселась на скамейку и тихо заплакала. Ли не стал тревожить ее горе какими-то бессмысленными утешительными словами, а просто взял весло в руки и направил сампан к берегу. Когда лодка уткнулась носом в песок, он помог девушке сойти на берег и подсадил в педикеб. Рассчитавшись с владельцем лодки, он присел с ней рядом, и они отправились домой.
Тетушка Госян к их возвращению уже накрыла поминальный стол в гостиной, на котором стояли блюда с разными сладостями, слегка парил готовый к заварке чая кипяток, а посреди всего этого угощения красовалась бутылка сакэ. Не садясь за стол, Лиза взяла полотняную салфетку, положила на нее немного сладостей с каждого блюда и завязала узелок.
– Для кого это? – поинтересовалась Чэн Госян.
– Для Пуи. Пусть его семья сегодня полакомится, поминая моих родителей.
– Скажи ему, чтоб он меня не ждал, – сказал Ли. – Я дойду домой пешком.
Через минуту Лиза вернулась, и все уселись за стол.
– Наливай себе сакэ, – предложила Лиза Ли, – ты ведь у нас единственный мужчина на поминках.
– Я не пью алкоголя, – заметил несколько смущенно тот, – поэтому обойдусь, как и вы, чаем.
– Ну тогда, молодежь, позвольте мне выпить рюмочку, – решительно заявила тетушка Госян, – не пропадать же товару.
Предложив Лизе и Ли угощаться, она пригубила сакэ, а потом сказала девушке:
– На поминках принято вспоминать о покойных. Но мы с Ли совсем не знали твоих родителей. Может быть, ты что-то расскажешь нам о них?
Лиза на секунду задумалась, а потом встала и, подойдя к стене, стала снимать с нее некоторые фотографии из числа тех, что ей удалось забрать из их разбомбленного дома. Усевшись снова за стол, она стала показывать их по очереди тетушке Госян и Ли, коротко рассказывая об отце и матери во время тех событий, которые были на них изображены.
Передавая своим гостям эти свои воспоминания, Лиза снова переживала все, что было связано с ее родителями: на ее лицо набегала то тень грусти, то улыбка, то сбегала по щеке слеза, то загорались гордостью глаза. Слушая ее, Ли следил за этим потоком эмоций и не столько узнавал нечто о покойных родителях Лизы, сколько открывал для себя ее саму. «Ну и что из того, что она – “социально чуждый элемент”, – говорил он себе, – ведь по сути она – добрый, нежный, трогательный, беззащитный человек, по которому проехался каток войны, поломав все то, что составляет опоры нашей жизни. Да, она непривычно эмоциональна, не такая, как наши китайские женщины, но все равно все ее чувства понятны и близки любому, потому что они человечны, независимо от национальности, социального происхождения и положения».
Они просидели так за столом около часа, и Ли решил, что пора уже и откланяться. Прощаясь с ним, Лиза горячо поблагодарила его за ту помощь, которую он оказал ей в сегодняшнем деле, и вручила небольшой сверток, в который сложила немного сладостей со стола.
– Передай это, пожалуйста, Мацуи-сану. Пусть также помянет моих родителей. Ведь получается так, что ты, господин Мацуи, тетушка Госян и Пуи – это весь круг моего общения сегодня, люди, которым есть хоть какое-то дело до меня… – Лиза опустила голову.
– Все еще будет хорошо, сяодье Лиза! – попытался ободрить ее Ли, слегка коснувшись плеча.
– Я могу попросить тебя называть меня просто Лиза, без «сяодье»?
– Но ты все-таки моя учительница…
– Я твоя учительница, которая хотела бы стать тебе… – Лиза немного запнулась, – еще и другом.
– Хорошо. Я буду рад, если так случится, – улыбнулся Ли.
* * *
После ухода сначала его, а потом и Чэн Госян, убравшей со стола и помывшей посуду, она осталась одна и еще около часа бродила то по дому, то в саду, не в состоянии успокоиться после всех переживаний сегодняшнего дня. Потом по устоявшейся уже привычке решила изложить все это в дневнике.
…При заполнении его перед ней все время стоял образ Ли, как будто он был центром средоточия всего происходившего, а не сама процедура захоронения праха родителей. Лиза чувствовала, что этот китайский юноша начинает занимать в ее жизни все больше места. И это несмотря на то, что до главного, ради которого она вообще с ним решила познакомиться, – переезда в Россию – дело еще не дошло… а может быть, и вообще никогда не дойдет…
Ее занимали его мысли, высказываемые по самому разному поводу, порой совершенно неожиданные, какие-то нетривиальные… Ей нравилось то, что он вообще, похоже, всегда о чем-то размышляет, анализирует, взвешивает, оценивает, и ей очень хотелось каким-то образом проникнуть в его голову, чтобы понять, как он это все делает… Но больше всего в отношении к нему ее саму поражала угнездившаяся в ней слепая уверенность, что он может не только нестандартно мыслить, но и все что угодно сделать, даже самое невероятное. Причем делать это будет буднично, спокойно, без тени сомнения, как что-то самой собой разумеющееся.
Для нее, человека абсолютно непрактичного по большому счету, никогда не решавшего до момента смерти родителей повседневные житейские проблемы – за нее всегда это делали другие, – это качество в людях казалось самым удивительным. Вот хотя бы сегодняшний случай… Если б ей самой пришлось решать проблему захоронения останков отца и матери, она бы всю голову сломала, размышляя, как это можно сделать. А Ли решил все мгновенно, при этом умно, просто, достойно…
Общаясь до сих пор со своими одногруппниками мужского пола – как китайцами, так и японцами – в университете, она видела, как те смущались, разговаривая с ней, робко улыбаясь, и сама от этого чувствовала себя не в своей тарелке, как будто была виновата в том, что поставила их в неловкое положение. В общении с Ли такого не происходило никогда, даже во время их первой встречи. Ведь тогда именно она была настолько ошеломлена, что не смогла этого скрыть, а его эмоции – хотя они, наверняка, и присутствовали – были почти незаметны. И во всех последующих их встречах исходящие от него спокойствие и уверенность только возрастали, и это нравилось Лизе: осознание, что рядом с тобой находится человек, которого невозможно вывести из равновесия никакими жизненными проблемами, давало ей самой ощущение надежности и стабильности…
* * *
На очередной урок языка Ли приехал вместе с Мацуи – их привез Пуи, начавший работать на два дома, – который был уже готов к своей первой лекции. Они втроем решили, что теперь уроки будут проходить по следующему плану: сначала профессор в течение часа будет излагать свой материал, а затем Лиза и Ли будут оставаться вдвоем для изучения уже конкретно русского языка.
Сиро начал лекцию, которую Лиза, как примерная студентка, конспектировала, а Ли просто внимательно слушал, надеясь на свою память, потому что не мог рассчитывать, что при том образе жизни, который он сейчас вел, сможет сохранить какие-то записи услышанного. То, что для Лизы представляло профессиональный интерес и должно было ей обязательно пригодиться в будущей работе преподавателя языков, для Ли было источником общего интеллектуального развития. Поэтому убежденный, что «лишних знаний не бывает», он с удовольствием включился в эти занятия.
Закончив лекцию, Сиро спросил Ли:
– Ты после урока планируешь вернуться домой?
– Да.
– Тогда я подожду тебя в саду. И если уважаемая хозяйка ничего не имеет против, почитаю русскую литературу. Попробую восстановить старые знания…
– Конечно, выбирайте, что хотите, – с жаром воскликнула Лиза.
Сиро взял со стола томик Лермонтова и вышел из дома.
Когда Лиза и Ли закончили урок и вышли во двор, Мацуи подошел к ним.
– Ну как успехи, профессор? – улыбаясь, поинтересовалась Лиза.
– Тяжеловато, медленно дело идет, – признался Сиро, – но все-таки что-то вспоминается. Надеюсь, дальше будет легче. Кстати, Лиза, а откуда вы берете русские книги?
– Библиотека, которая была в нашем доме, пока были живы родители, почти вся погибла. Новую я собираю около месяца: езжу по книжным магазинам и лавкам города, иногда посещаю библиофилов в надежде, что они продадут мне книги на русском языке.
– Вы посещаете дома незнакомых людей? – с видимым смущением, граничащим с возмущением, спросил Мацуи.
– Да. А кто же за меня это сделает?
– Я понимаю, что русские женщины – гораздо более свободны и раскованны, чем китайские и тем более японские, – осторожно подбирая слова, произнес Мацуи, – и все-таки с вашей стороны это легкомыслие – посещать на дому незнакомых вам собирателей библиотек… Мало ли что?.. Время сейчас такое небезопасное, что девушке, особенно такой красивой, как вы, нужно быть предельно осторожной…
– А как же мне иначе находить необходимую мне литературу? – растерянно пробормотала Лиза, покраснев.
– Вы могли бы это делать в сопровождении мужчины. Поскольку Ли все время занят, – Сиро выразительно посмотрел на своего «напарника», а тот в ответ согласно кивнул, – я мог бы предложить вам свою компанию.
– Мало того, что вы согласились читать мне лекции, так еще и готовы тратить свое время на поездки со мной?! – Лиза с благодарностью посмотрела на японца.
– Я, Лиза, человек свободный, из-за своей руки временно лишенный возможности заниматься многими вещами. Поэтому мне будет только приятно сопровождать вас в этих поездках. Кстати, может быть, я и себе смогу что-нибудь прикупить…
– Ну что ж. Я буду очень рада вашей компании. Давайте договоримся: когда я соберусь в очередную поездку, то заеду с Пуи к вам домой и заберу вас.
Договорившись о таком решении этой проблемы, они расстались.
Глава 13. Сиро Мацуи. «Легальный гражданин»
Обретение паспорта привнесло существенные перемены в жизнь Сиро. И это было связано не только с тем, что наличие официального удостоверения личности на руках превратило его – пусть и формально – в «легального гражданина» Тайваня, но и с заметно возросшими возможностями свободного перемещения по городу и занятия теми делами, на которых раньше лежало табу. Даже такой пустяк, как поездка в одиночку от дома Лизы к их дому и возможность рассчитаться с Пуи «собственными деньгами», выглядел как знаковое событие.
Вернувшийся через два часа после него с субботнего урока Ли вернулся к разговору о «карманных деньгах» Сиро:
– Ситуация складывается так, сэнсэй, что моя занятость в ближайшее время может сильно возрасти, – Ли говорил непривычно серьезно, и Сиро насторожился. – Кроме того, не исключена возможность, что я могу однажды уйти, и не вернуться…
– Как это не вернуться? – не сразу понял Сиро.
– Так как все мы когда-нибудь уйдем и не вернемся…
– Что за настроения?.. – возмутился Сиро, до которого дошло, о чем он говорит.
– У меня нормальное настроение, – успокоил его Ли. – Просто я трезво смотрю на вещи. Так вот, если такое произойдет… тебе не стоит ни о чем беспокоиться. Вот здесь, в комоде, лежат деньги, которых тебе с лихвой хватит, чтобы дожить до конца войны, а потом перебраться к себе на родину, – Ли выдвинул один из ящиков комода, и Сиро увидел лежащую в нем пухлую пачку денег.
– Откуда это?!
– Ну ты помнишь, я на днях говорил тебе об участии в цирковом представлении, за которое положен большой приз. Вот я в нем поучаствовал, и вот он этот приз…
– Ты все ерничаешь?.. – изобразил Сиро возмущение, хотя уже давно привык к тому, что от Ли в серьезных вопросах полностью правдивого ответа никогда не получишь.
– Не обижайся, сэнсэй. Меньше будешь знать – тебе же спокойнее… Так вот, на эти деньги мы будем жить с тобой в ближайшие месяцы. Эти деньги – такие же твои, как и мои. Ты можешь брать их столько, сколько тебе понадобится на текущие расходы, не ставя меня в известность. Подумай: может, тебе надо что-то приобрести для личных нужд. Поездишь с Пуи по городу и купишь все, что надо.
– Да, кое-какие мелочи мне бы не помешали, – неуверенно согласился Сиро, еще не до конца осознавший открывающиеся перед ним перспективы.
– Почему только мелочи? Ты мог бы купить себе что-нибудь посолиднее. Например, новую одежду, обувь. Наверное, надоела офицерская форма? Хотел бы почувствовать себя гражданским человеком? Хотя… в военной форме есть свои преимущества. Сегодня раненный офицер вызывает абсолютное доверие у полиции и службы безопасности. У такого, наверняка, даже документы не проверяют. Так что подумай сам, как тебе поступить…
– Подумаю.
– Еще один момент. С этими деньгами мы могли бы себе позволить нанять какую-нибудь женщину, хоть бы ту же тетушку Ляо, нашу соседку, которая вела бы наше хозяйство: убирала бы в доме, стирала, готовила еду. Вот как домохозяйка у Лизы…
Сиро на минуту задумался над его предложением, а потом сказал:
– Если ты не против, я хотел бы свои обязанности по дому по-прежнему оставить за собой. Если ты еще не догадался, я ведь их выполняю не только потому, что нужда заставляет, или я чувствую в себе долг хоть чем-то помочь тебе в обустройстве нашего быта. Это для меня, во-первых, хоть какое-то развлечение в условиях однообразного существования, а во-вторых, возможность получения хоть каких-то физических нагрузок, позволяющих поддерживать силу мышц.
– Но ведь теперь твоя жизнь станет гораздо разнообразнее, да и физические нагрузки можно придумать какие-то другие.
– Возможно. Поэтому давай пока все оставим без изменения, а потом я приму окончательное решение.
– Хорошо, пусть будет по-твоему. Кстати, давно хотел тебя спросить, сэнсэй: а занятие такой грязной работой не задевает твою родовую самурайскую честь?
– Иронизируешь? – усмехнулся Сиро, а потом серьезно заметил: – Ты, знаешь, я себе тоже порой этот вопрос задаю. Случись такое раньше, в моей «прежней жизни»,.. я бы тебе ответил однозначно: «задевает». Но теперь… после фронта, лагеря, всего того, что произошло с нами, я стал на многие вещи смотреть совершенно иначе… Сейчас меня гораздо больше задевает совершенно другое… в частности то, о чем мы с тобой неоднократно говорили…
– Понятно.
– Да, а что касается твоих домашних обязанностей – покупка продуктов, приготовление еды, то я совсем не против, чтоб ты поручил их кому-то. Пусть это будет соседка, если ты так хочешь.
– Да, это было бы целесообразно. Во-первых, ты мог бы питаться более регулярно, потому что я не всегда могу готовить еду в строго определенное время. А дальше это станет еще сложнее. Во-вторых, вероятно, опытная женщина, в возрасте – более искусный повар, чем я. В-третьих, с нею мы сможем питаться всегда свежими блюдами, а не заготавливать их впрок, как вынужден был делать я.
– Ли, тебе совсем не обязательно меня в чем-то убеждать. Меня все устраивало в нашем питании. Если же ты считаешь нужным организовать его как-то иначе, достаточно твоего решения. Единственно, что у меня вызывает сомнение, так это твоя уверенность, что тетушка Ляо – лучшая кухарка, чем ты.
– Ну в этом действительно нельзя быть уверенным, пока мы не попробуем ее стряпню. Пока я о ней знаю только то, что она добросовестная и чистоплотная женщина. Если б ты видел этот дом до того, как я его арендовал, и соседка навела в нем порядок, ты бы понял, что я имею в виду. В общем, я сейчас схожу к тетушке Ляо и поговорю с ней. Да, и не забудь: ей мы будем рассказывать про себя ту же историю, которую придумали для Лизы.
Ли вышел из дома, отсутствовал минут двадцать, а когда вернулся, сказал:
– Она согласилась закупать продукты, готовить нам завтраки и обеды, начиная с завтрашнего дня, за двадцать иен в месяц.
– Как она восприняла нашу «легенду»?
– Сначала удивилась, что мы – китаец и японец – живем вместе. А потом согласилась, что «чего только во время войны ни бывает»…
На следующее утро соседка пришла к ним в половине девятого и за полчаса приготовила из тех продуктов, которые имелись в наличии, вкусный завтрак. Сиро и Ли признали, что, если так будет и дальше, ее услуги их вполне устроят.
* * *
Вскоре после завтрака к дому подъехал Пуи и сказал, что сяодье Лизе он сегодня не нужен и потому готов быть в распоряжении господ Ли и Мацуи.
– Никогда не называй меня господином, – поправил его Ли и спросил Сиро: – Сэнсэй, ты не планировал сегодня сделать какие-нибудь покупки?
– Да, пожалуй, надо бы проехаться по магазинам.
– У меня есть одно дело в двенадцать часов. Если ты успеешь вернуться до этого времени, я поеду с Пуи, если нет, пойду пешком.
– Я постараюсь долго не задерживаться.
– Об этом не переживай. Я вполне обойдусь и без педикеба.
До времени, обозначенного Ли, было около двух часов, и Сиро считал, что этого вполне достаточно для первого самостоятельного выезда в город. Он решил пока ограничиться в своих приобретениях туалетными принадлежностями, которых ему очень не хватало: зубная щетка с порошком, бритва, мыло – туалетное и хозяйственное, расческа, небольшое зеркальце, платяная щетка, несколько носовых платков и льняных полотенец. Он думал, что приобретение этих мелочей потребует от него посещения нескольких торговых заведений, и был разочарован, найдя их всех в одном магазине. Получалось, что все его планы свободно прогуляться – под предлогом покупки нужных вещей – по магазинам на «Речной», потолкаться в воскресной толпе людей, поглазеть на уличных торговцев, призывающих прохожих посмотреть на их товар, наконец, просто вдохнуть пыль, поднимающуюся в воздух, от сотен идущих по дороге ног и услышать многоголосый гомон, исходящий от бурлящего «человеческого моря», вроде бы теряли свой смысл… Но, немного поразмыслив, Сиро решил не лишать себя этого удовольствия.
Уложив все свои покупки в коляску, он сказал Пуи, чтоб тот следовал за ним, а сам, не спеша, двинулся по улице. Вновь открывая для себя немного забытые картины «нормальной жизни» нормальных людей, Сиро чувствовал себя так, как будто оказался на родине, среди городского пейзажа типичного японского местечка. Однако одна сцена, свидетелем которой он стал, показала, что это не совсем так. Группа из десятка женщин толпилась вокруг сидящего на маленькой скамеечке торговца фарфором. Они по очереди протягивали ему разбитые чашки для риса и чая. Мужчина высверливал на изломах крохотные отверстия, складывал черепки и скреплял их тончайшей проволокой, будто врач, зашивающий рану. Шов был едва заметен, осколки плотно прилегали друг к другу, и чашка могла служить после починки так же долго, как и новая. Сиро восхитился мастерством торговца, но тут же с горечью подумал: «Вот результат нашего господства на Тайване: до какой же степени нищеты должны дойти люди, чтобы не иметь возможности купить себе новую чашку!»
Несмотря на этот неприятный осадок на душе, он продолжил свою прогулку. Пройдя в этом невероятно приятном ничегонеделании и рассеянном созерцании того, что вокруг него происходило, несколько сотен метров, он наткнулся на мороженщика, продававшего в бумажных стаканчиках белые холодные шарики. Купив две порции мороженого, он уселся в педикеб и, протянув одну порцию Пуи, сказал: «Давай, Пуи, вспомним детство!» и начал есть. Они ели это мороженое и, улыбаясь, смотрели друг на друга: мужчина при этом вспоминал то, что было давным-давно, а мальчик мечтал о том, что у него еще когда-нибудь будет…
Закончив лакомиться мороженым, Сиро купил у проходившего мимо мальчишки-газетчика местную газету: он решил, что «легальному гражданину», каковым он теперь является, не помешает знать последние новости о событиях, происходящих в городе. Откинувшись на сиденье в предвкушении неспешного ознакомления с материалами издания, он развернул газету и на первой странице, сразу под названием увидел броский заголовок: «Самое дерзкое преступление в истории Тайхоку до сих пор не раскрыто! Вот уже два дня полиция безуспешно ищет в городе и окрестностях горбатого грабителя!»
Сиро собрался было приступить к чтению статьи с таким интригующим названием, как вдруг его взгляд подсознательно вернулся к концовке заголовка: «горбатый грабитель»… Он несколько мгновений смотрел на эти слова, недоумевая, почему именно они обратили на себя его внимание, и вдруг его как током ударило: он вспомнил ту курьезную сцену в их доме несколько дней назад, когда он не узнал Ли, перевоплотившегося в горбатого японца… Забыв про все на свете, Сиро начал лихорадочно читать статью, где вкратце напоминалось, что произошло в пятницу на мосту через реку Даньшуй, и более подробно излагались сведения о действиях полиции по поиску преступника. Автор материала констатировал, что поднятая по тревоге вся полиция города может похвастаться на данный момент только тем, что в камере предварительного заключения главного управления полиции Тайхоку сидят восемь его жителей, виноватых только в том, что имеют горб. Уверенности в том, что кто-то из них имеет отношение к преступлению, нет никакой!..
– Пуи! – распорядился Сиро. – Быстро едем домой.
Пока мальчишка крутил педалями, он сопоставлял данные, изложенные в газете, с тем, что происходило в их доме во второй половине дня пятницы. Ли ушел из дома в три часа с корзинкой в руках. Вернулся после семи. Выглядел совершенно измотанным, говорил, что его лихорадит. После бани сразу заснул. На следующий день в доме появились большие деньги… У Сиро исчезли последние сомнения…
* * *
Они вернулись домой в начале двенадцатого. Ли еще не ушел и удивленно спросил у Сиро, ворвавшегося в дом с мрачным выражением лица:
– Что-то ты быстро вернулся. Что-то случилось?
Сиро, положив покупки на стол, не говоря ни слова, протянул ему газету. Ли развернул ее и прочитал заголовок на первой странице. Бегло пробежав глазами статью, он удовлетворенно хмыкнул:
– Отлично!
– Что именно «отлично»? – не ожидавший такой реакции, Сиро пораженно уставился на него.
– Отлично работает полиция Тайхоку! Если она так будет действовать и дальше, преступный мир может спать спокойно…
– А больше ты мне ничего не хочешь сказать?
– А что ты хочешь от меня услышать?
– Ты хочешь сказать, что не имеешь к этому никакого отношения?
Из глаз Ли пропала веселость, его скулы затвердели, и он металлическим голосом произнес:
– А ты хочешь сказать, что имеешь право меня о чем-то допрашивать?!
Сиро сразу смешался, но тем не менее сказал:
– Я бы не расспрашивал тебя, если б сам не оказался в этом замешан…
– Ты это о чем?
– Если ты имеешь отношение к этому ограблению, то деньги, которыми ты предложил мне пользоваться, преступные!..
– Ах, вот оно что! Господин профессор демонстрирует свое чистоплюйство! – с презрением в голосе произнес Ли. – А что ж ты раньше его не проявлял? Или ты никогда не задумывался над тем, на что же мы с тобой уже больше месяца существуем здесь, на острове? Или ты думаешь, что у беглого лагерника, оказавшегося в тылу у врага, есть иной способ добыть средства к жизни, кроме преступного?.. Или ты думаешь, что мне пособие по безработице здесь выдают? Или Международный Красный Крест обо мне заботится?.. Так вот запомни, господин профессор: или я буду силой брать у власть и богатство имеющих здесь, на Тайване, все, что мне надо, или мы с тобой сдохнем! Третьего не дано…
– Но ведь если верить заметке в газете, у инкассаторов была такая сумма денег, которой нам с тобой хватит не только, чтоб «не сдохнуть», как ты выражаешься, но жить, как миллионеры!..
– А ты решил, что я пошел на это ограбление только ради того, чтоб нам с тобой было на что брюхо набить? Мои товарищи по борьбе поручили мне (он не стал уточнять, что сам себе это поручил) добыть средства для деятельности антияпонского Сопротивления на острове, и я выполнил это поручение. А те деньги, которые ты видел в комоде, выделены нам с тобой из экспроприированных средств, потому что мы – по понятным причинам – не имеем других источников существования. Если ты считаешь эти деньги «грязными» – пойди заработай себе «чистые». Кстати, учитывая, что у тебя теперь есть паспорт, здоровье твое идет на поправку, ты можешь вообще обустроиться в Тайхоку без меня. Найдешь себе работу, жилье и будешь жить чинно и благородно, дожидаясь пока война не кончится…
Не ожидавший такого поворота, Сиро с горечью спросил:
– Ты хочешь от меня избавиться?
– Я хочу?! – воскликнул Ли. – Разве я затеял этот разговор?
– Ты должен меня понять… Я тебя предупреждал, что для меня неприемлемо совершать какое-то зло по отношению к моей родине или ее гражданам… А тут пострадали несчастные инкассаторы…
– Во-первых, они, хоть и пострадали, но живы и скоро будут вполне здоровы. Во-вторых, ты лично никакого зла и не совершаешь. В-третьих, зло – в твоем понимании этого слова – совершаю я. Но я тоже тебя предупреждал заранее, что буду это делать! Я солдат – и значит должен воевать с врагом! В-четвертых, я должен тебя успокоить: то, что я совершил во время ограбления, – наименьшее зло из того, что я уже сделал здесь, в Тайхоку, и намерен сделать в дальнейшем…
– Это так ты меня успокоил?!.. – Сиро был одновременно возмущен и восхищен прямолинейным цинизмом Ли.
– Как смог… – отозвался Ли. – Извини, сэнсэй, я уже опаздываю на встречу. Если ты хочешь продолжить этот разговор, дождись моего возвращения.
Он вышел из дома, уселся в педикеб и уехал.
* * *
Оставшись один, Сиро стал размышлять о том, что только что произошло. Он выплеснул свои эмоции, получил в ответ нелицеприятную отповедь Ли и должен был теперь решить, что со всем этим делать…
Как обычно, едкий и проницательный Ли уколол его в больное место. Это правда, что он гнал от себя мысли о том, откуда берутся средства на их существование на острове: на еду, жилье, лекарства и уход врачей, на налаживание быта, оформление документов и так далее, и так далее… Его совесть и принципы пребывали в спокойной уверенности, что все как-то само собой устраивается… И вдруг эта дурацкая газета, которая разрушила иллюзии. Оказалось, что ничего не устраивается само собой, что для того, чтобы у него, Сиро, все это было, Ли совершает поступки, за которые в нормальном обществе жестоко карают, а в обществе, находящемся в состоянии войны, просто убивают.
Может быть, всплеск его недовольства был вызван особым настроением, которое его охватило во время сегодняшней поездки? Обстановка мирного воскресного дня, повседневных хлопот снующих по городу людей, их мимолетных житейских радостей создала впечатление, что в мире нет войны, что вокруг не происходит ничего, выходящего за пределы, определяемые разумом и моралью. И вдруг выяснилось, что война все еще продолжается, что ее участники явно или скрытно делают свое ратное дело, нравится это кому-то или нет…
«Может, это действительно интеллигентское чистоплюйство, как говорит Ли? – думал Сиро. – Я же признаю, что мы, японцы, виноваты в том, что война сложилась не так, как мечтали те, кто ее затевал, что она сделала неизбежным крах нашего государства, что этот роковой финал приближают люди, защищавшие свои страны и народы от нашего нашествия, от кошмарного насилия и смерти, которые мы им принесли. Разве они не имеют морального права использовать против нас те средства, которые мы без тени сомнения использовали против них? Христианин ответил бы библейским: “Мне отмщение, и аз воздам!” Но атеист и коммунист Ли не стал беспокоить бога по пустякам и сам решил, кому и как мстить».
В состоявшемся разговоре был один момент, задевший Сиро очень остро – предложение Ли «разъехаться». Он был ошеломлен реальной возможностью такой перспективы. Размышляя сейчас над ней в порядке «а что было бы, если бы…», он признавался себе, что его жизнь в этом случае радикально изменилась бы, а если точнее: стала бы просто невыносимой!.. Элементарный прагматический анализ очень быстро убедил его, что, если бы это случилось, он, во-первых, не смог бы устроиться в Тайхоку ни на какую работу: с раненной рукой любой физический труд ему был заказан; предложи он свои «мозги» какому-нибудь местному учебному заведению, то даже при благоприятном решении вопроса зарплату он стал бы получать только осенью, когда в этом заведении начался бы второй триместр учебного года; ни на какую вакансию, связанную с интеллектуальной деятельностью, в каком-нибудь госучреждении он рассчитывать не мог, потому что в этом случае его биографию самым тщательным образом проверили бы, и было бы установлено, кто он такой есть на самом деле – со всеми вытекающими для него последствиями!.. Из всего этого следовал фатальный вывод: жизнь без Ли для него означает отсутствие средств к существованию, а значит, в скором времени – неизбежную смерть…
Но, как это ни удивительно, такая возможность Сиро не очень испугала. Куда больше его ужаснула перспектива порвать все связи и отношения с Ли. Этот китайский юноша, возникший в его жизни по неисповедимой прихоти судьбы чуть больше месяца тому назад, успел занять в ней невероятно значимое место. У Сиро, потерявшего смысл своего существования после смерти сына и окончательно поставившего крест на себе после того, как попал в лагерь, порой мелькала отдающая мистикой мысль, что Ли появился рядом с ним совсем не случайно, а с определенной целью: возродить его угасающие душевные и физические силы и направить их на что-то жизнеутверждающее.
Ежедневно по многу часов проводя вместе с Ли, он ловил себя на том, что постоянно сопоставляет его с Такеши. Сын был на несколько лет старше Ли и более образован (если иметь в виду такой формальный критерий, как диплом университета), но при этом, будучи всю жизнь «домашним ребенком», не имел того жизненного опыта и знаний Ли, которые приобретаются отнюдь не на студенческой скамье. Такеши был мечтательным романтиком, которого преклонение перед героизмом предков привело в конце концов к роковому шагу – желанию пожертвовать своей жизнью во имя химеры «Великой Японии, царящей над Азией». Ли – тоже мечтатель, но другого рода: не национального, а интернационального масштаба, стремящийся облагодетельствовать все трудовое человечество. В отличие от Такеши, истоки настроений которого находились в прошлом, мечтательность Ли базировалась на образах будущего, нарисованных отчасти воображением, отчасти расчетом теоретиков коммунизма. Но главное было то, что мечты сына не подкреплялись практическими шагами во имя их достижения (первым… и последним… исключением стал только уход на фронт), Ли же с самых юных лет трудился и воевал за свои идеалы.
Вспоминая сейчас, как складывались его отношения с Такеши, Сиро приходил к мысли, что способ семейного общения родителей и детей в соответствии с японской традицией часто мешает их открытости и искренности. Сдержанность в проявлении эмоций родителей по отношению к детям и подчеркнутая почтительность в поведении детей по отношению к взрослым вообще и к родителям в частности выглядят нередко (а порой не просто выглядят) как отчуждение между ними. Конечно, китайская традиция в этом вопросе очень сходна с японской. Окажись Ли в одной компании не с японским офицером, а с китайцем такого же возраста, вряд ли он позволил бы себе высказываться о чем-либо в таком тоне, в каком он позволяет себе говорить с ним. Разумеется, причина этого – враждебное отношение (по крайней мере, на первых порах) к Сиро. Но, как ни странно, эта неприязнь к собеседнику внесла в их общение очень важный положительный момент. Несмотря на резкость, жесткость, язвительность суждений этого юнца, Сиро было все понятно в позиции Ли, между ними не оставалось недомолвок, а значит не оставалось места для смутных подозрений в скрытом подвохе. Удивительно, но получается, что ненависть – более искренна и честна, чем любовь…
Он попытался себе представить, чтобы между ним и горячо любимым им Такеши состоялся предельно откровенный разговор по какому-нибудь животрепещущему вопросу… и не смог этого сделать. Именно по этой причине во время их последней встречи и выяснилось, что он, Сиро, не знал своего сына, а тот, в свою очередь, не знал отца и матери… И вот теперь, приобретя благодаря Ли новый опыт общения с другим человеком, Сиро почувствовал, что для него это крайне важно. Это была своего рода психотерапия, позволявшая ему более адекватно оценивать окружающий мир и самого себя и, что еще более важно, обнаруживать в себе силы продолжать жить дальше и даже находить в этой жизни смысл… Лишиться сейчас общения с Ли означало бы для него новую «смерть» – пусть не в буквальном смысле, – уже окончательную и бесповоротную…
Придя к этому выводу, Сиро решил, что раз его резкая реакция на какие-то не нравящиеся ему действия Ли, может только вызвать непоправимые последствия, надо принимать ту жизнь, которую он сейчас вел, как непреодолимую данность. Единственное, что он мог себе позволить в этих условиях: признавая право Ли действовать во имя своих идеалов так, как он считает нужным, самому – для успокоения совести и принципов – в этих действиях не принимать никакого участия. Если более конкретно, то «грязными» деньгами (которые, надо признать, больше идут на нужды Сиро, чем Ли), ставшими причиной сегодняшнего конфликта, он пользоваться будет, но исключительно для самых необходимых потребностей. А всякие там новые костюмы, обувь и прочие «излишества»,.. без этого он легко обойдется,.. тем более, что ждать, когда это все закончится, похоже, осталось совсем недолго.
Обоснованность этой последней мысли Сиро неожиданно быстро подтвердилась, когда он, вспомнив, что в купленной им газете успел посмотреть только первую страницу, начал листать ее и обнаружил обзорный материал о ходе военных действий в Китае. Хотя газета была местная, и военная колонка в ней была лаконичной перепечаткой статей из центральных изданий, Сиро нетрудно было сообразить, что положение на фронте складывается крайне неблагоприятно для Японии. Если в начале мая, когда он еще сидел в лагере, бои шли в южных провинциях – Фуцзянь, Цзянси, Хунань, то теперь фронт пролегал по линии Вэньчжоу – Наньчан, то есть за месяц с небольшим отодвинулся к северу на пятьсот километров. Лишь Квантунская армия прочно удерживала свои позиции на северо-востоке Китая. «Только вот хватит ли ее сил, – думал Сиро, – чтобы удержать Советскую Армию, которая, согласно Ялтинским соглашениям, вступит в войну с нами через три месяца после окончания войны в Европе, то есть 9 августа?» Он понимал, что вопрос был риторическим: когда к американцам, англичанам и китайцам присоединятся еще и русские, крах Японии станет неизбежным, причем в самые кратчайшие сроки!..
Значит, самое большее, его пребывание на Тайване и вообще в «подвешенном» социально-гражданском состоянии продлится от силы два-три месяца… «Ну что ж. Вполне терпимо, – решил Сиро. – Может быть, я даже буду жалеть, когда это все закончится…»
* * *
Ли вернулся домой через несколько часов и был чем-то очень доволен. Он как будто забыл о недавнем разговоре и не собирался к нему возвращаться. Но Сиро решил сам напомнить о нем, чтобы поставить точку и внести ясность в их последующие отношения.
– Я в твое отсутствие, – начал он, – обдумал все, что было между нами сказано, и понял, что не имел права высказывать тебе претензии за то, что ты считаешь нужным делать. Я хочу, чтобы в наших отношениях все оставалось таким же, каким было раньше.
– Я рад, что ты так решил, сэнсэй, – улыбнулся Ли. – Значит, тема закрыта.
– Я только подумал: не скажется ли то, что произошло в пятницу, на нашем пребывании здесь?
– Что ты имеешь в виду?
– Полиция будет искать грабителя, и будет искать очень долго, учитывая, сколько денег было украдено.
– Ну ты же читал заметку: они ищут горбатого японца, а не меня. А это тупиковый путь, если, конечно… – Ли на секунду замолчал, – если они, чтобы не расписываться в собственной беспомощности, не захотят повесить это ограбление на какого-то непричастного к делу горбуна… А насчет того, что они будут вести расследование очень долго, я сомневаюсь. Дело в том, что они не могут быть до конца уверенными, что грабитель и деньги не утонули после падения с моста в воду. Мешок с деньгами, может быть, лежит где-нибудь на дне реки в иле, а труп грабителя давно унесло течением в море…
– Да, действительно, – согласился Сиро, – о таком варианте они не могут не задумываться… Мне тут еще один вопрос покоя не дает… Ведь эти деньги были зарплатой рабочих верфи… И значит, они из-за тебя остались без этой зарплаты…
– Ах вот оно что! Тебя интересует: как я, коммунист, решился оставить без зарплаты рабочих!.. Так вот что я тебе скажу, борец за права угнетенных… Зарплатой рабочих эти деньги бы стали, когда оказались у них в карманах. Но я, как ты знаешь, не стал чистить их карманы, а украл деньги у банка, который не обеспечил их доставку на верфь. Таким образом, банк отвечает за то, что плохо оберегал деньги, и в ближайшее время он все равно будет вынужден выплатить их рабочим. Это одна сторона вопроса. А есть и вторая сторона. Не выплаченная вовремя зарплата, конечно, разозлит рабочих. Они будут злиться и на неизвестного грабителя, и на всех остальных, кто, по их мнению, в этом виноват: банк, руководство предприятия, власть вообще… И вот их злость на них мне очень выгодна. Мы все, кто участвует в антияпонском Сопротивлении, очень заинтересованы в том, чтобы злость населения ко всем, с кем мы боремся, постоянно росла. В «Интернационале», гимне всех пролетариев мира, есть такие слова: «Кипит наш разум возмущенный…» Так вот, чем сильнее будет кипеть этот разум, тем скорее мы со всеми вами покончим!
– Со мной покончите?!
– Ну не с тобой персонально, а со всеми, кто тебе так дорог: японскими милитаристами, буржуазией, антинародной властью…
Сиро решил пропустить мимо ушей очередную колкость и сам ехидно поинтересовался:
– Получается, что даже в акте обычного грабежа, каким его, вероятно, все считают, ты пытаешься решать нужные вам идеологические задачи?
– Ну, во-первых, обычным грабежом его может считать только тот, кто не знает, ради чего он затевался. А во-вторых, «возмутить разум» человека можно самыми разными путями…
– Таким образом, вы, китайские коммунисты, легко соединяете интернациональные догмы марксизма с преимуществами восточного коварства… – с делано невинным видом констатировал Сиро.
– Это ты так меня поддеть хочешь? Тоже мне – коварство нашел! – глаза Ли еще больше потемнели, и он, подводя итог дискуссии, решительно заявил: – Да я, чтобы врага победить, и не на такое коварство готов!
Решив не обострять дальше ситуацию, Сиро прекратил полемику, занявшись своими делами. Ли это тоже вполне устраивало. Он понимал, что сегодня между ними и так уже было много сказано обидных слов, и множить их дальше было совершенно ни к чему. Он взял книгу Танидзаки и углубился в чтение.
* * *
В понедельник, вернувшись домой после урока русского языка (как предполагал Сиро), Ли протянул ему какой-то сверток со словами:
– Это тебе, сэнсэй, передала Лиза.
Сиро развернул то, что сначала принял за подарок, и увидел разные сладости из теста.
– Разве сегодня какой-то праздник? – озадаченно спросил он.
– Наоборот. Мы с Лизой сегодня похоронили прах ее погибших родителей, а потом помянули их. А это Лиза передала тебе, потому что у нее сейчас нет других близких людей…
– Несчастная девочка! – с искренним сочувствием произнес Сиро. – Я даже не представляю себе, где она находит силы, чтобы выживать в окружении людей, среди которых оказалась. Я имею в виду не то, что вокруг нее одни враги, желающие нанести ей какой-то вред… а просто отсутствие близких, родных, дружественно к ней относящихся людей… А без таких человеческих отношений даже зрелый мужчина почувствует себя сиротой, а уж женщина, к тому же юная девушка, иной расы и национальности, должна ощущать себя изгоем… А она при этом пытается как-то бороться за жизнь, устроиться в ней, найти свое место. Поразительно! При всей своей хрупкости и кажущейся уязвимости у нее, кажется, есть некий стержень внутренней прочности, который редко встречается у женщин наших с тобой национальностей. Если у тебя к ней есть какая-то симпатия, помоги ей…
– Помогу, – коротко отозвался Ли, не желая раскрывать своему «напарнику» секрет своих отношений и совместных планов с Лизой.
– А где вы похоронили прах ее родителей? – поинтересовался Сиро.
– В море.
– В море?! – пораженно воскликнул Сиро. – Почему?
Ли опять оказался в затруднении: он не хотел рассказывать о намерении Лизы перебраться с Тайваня в Советский Союз, не зная, как японец среагирует на такое «странное» желание потомка белых эмигрантов… и потому ограничился изложением истории о смерти «в воде» ее прадеда.
– Так она правнучка этого художника, Верещагина? – удивился Сиро.
– Да. А ты что, знаком с его творчеством?
– Ну так бы я не сказал. Но некоторые его картины я видел. Это большой мастер!.. Кстати, если мне не изменяет память, он был дворянином. И значит, Лиза – потомственная дворянка. Тебя это не смущает? – Сиро пытливо посмотрел на Ли, понимая, что задает очень каверзный вопрос.
– Смущает… Я вообще иногда спрашиваю себя: зачем это судьба со мной такие шутки шутит – забросила меня на этот остров и близко свела с потомками японских самураев и русских дворян?..
– А ведь действительно поразительная вещь получается! – согласился Сиро и с иронической улыбкой добавил: – Наверное, она, судьба, решила испытать твою коммунистическую стойкость, окружив идеологическими врагами…
– Наверное, – невозмутимо подтвердил Ли.
«А скорее, наоборот, – подумал Сиро. – Это она нас с Лизой проверяет: устоим ли мы под напором его нестандартной мысли, жесткой воли и самой эффективной формы обаяния – когда оно возникает без всякого сознательного намерения со стороны “обаятеля”…»
Задумавшись о чем-то, Ли помолчал какое-то время, а потом вновь вернулся к затронутой теме:
– А ты знаешь, сэнсэй, над чем я последние два дня думаю?
– Откуда я могу это знать… – Сиро удивленно посмотрел на него.
– Я думаю, что меня и Лизу разделяют не столько разные политические и идеологические взгляды, сколько, как ты выражаешься, особенности нашего «национального самосознания».
– Что-что? Поясни. Это очень интересно.
– Несмотря на то, что она родилась не в России, и всю жизнь прожила в Китае и на японской территории, она воспитана в семье как русская. Она мыслит как русская, она чувствует как русская…
– А что, ваши отношения уже стали настолько близкими?..
– Дело не в этом… В субботу, когда ты уехал домой после первой встречи с Лизой, у нас с ней во время урока зашел разговор о том, какую японскую литературу я читаю. Я ей назвал те произведения, которые уже прочитал и какие сейчас читаю. Оказалось, что она тоже знакома с творчеством Танидзаки. У нас состоялось обсуждение некоторых его рассказов…
– Ну-ну! – интерес Сиро все больше возрастал.
– Так вот оказалось, что она оценивает эти произведения совсем не так, как я.
– Ей не понравился Танидзаки?
– Нет, не в этом дело. Она считает его великим мастером слова, она, как и ты, убеждена, что он действительно выражает суть умонастроений японцев… Но… сами эти умонастроения ей чужды!..
– Вот как! А что конкретно ее не устраивает?
– Через все произведения Танидзаки, которые я к настоящему времени прочитал, откровенно или скрытно проходит мысль, что испокон веков для японца в его отношении к миру главное – красота. Красота – это сила, уродство – это слабость. Красота – это истина, уродство – это ложь. Жить по законам красоты – это жить в соответствии с Дао , то есть в гармонии с природой. Помнишь, когда мы с тобой обсуждали «Похвалу тени», то отмечали эстетическое отношение японца ко всему существующему?
– Да, совершенно верно, – согласился Сиро.
– Меня в этом плане больше всего поразил рассказ «История Сюнкин». Автор как бы купается в своем любовании красотой, связанной с Сюнкин: красота музыки, пения – человеческого и птичьего, красота предметов, среди которых живет эта женщина, наконец, ее собственная телесная красота.
– Ну и что тебя здесь не устраивает?
– Меня? В том-то и дело, что меня все устраивает. Я, китаец, также получаю от созерцания красоты наибольшее удовлетворение. Здесь мы с вами, японцами, совершенно одинаковы. Не будем забывать, что даосизм – это наше, китайское, учение. И если верить тебе, то вполне возможно, что эстетизм японцев также заимствован у нас, китайцев… Но вот Лиза… Нет, она, конечно, тоже очень ценит красоту… Но для нее проблема красоты и уродства имеет куда меньшее значение, чем проблема добра и зла… Оказалось, что в истории Сюнкин ее больше всего поразила не тема эстетики, а тема морали. Она мне прямо заявила, что и Сюнкин, и Сасукэ – абсолютно аморальные личности!
– Вот как! И что же аморального она в них нашла?
– Прежде всего она сочла аморальной их любовь, которую, по ее мнению, и любовью-то считать нельзя. Сюнкин всю жизнь издевалась над Сасукэ и мучила его. Он всю жизнь раболепствовал перед ней, боготворя своего мучителя. Он сам ослепил себя, чтобы его «богиня» не переживала из-за своего уродства. А она в своей непомерной гордыне даже не нашла в себе сочувствия к человеку, который ради нее был готов на все… Несмотря на то, что у них было четверо детей, они так и не оформили брак между собой. Больше всего Лизу поразило, что этих детей они выбросили из своей жизни, отдав на воспитание чужим людям…
– Теперь я понимаю, что ты имел в виду, – задумчиво произнес Сиро. – Если ее так возмутило, что Сюнкин и Сасукэ отказались от своих детей, представляю, какой бы был для нее шок, если б она узнала, что и в Китае, и в Японии в бедных семьях в порядке вещей обрекать на смерть тех детей, которых не могут прокормить: их топят, бросают диким зверям или просто выбрасывают где-нибудь подальше от места жительства!..
– Но ведь Сюнкин, да и Сасукэ к концу жизни, были далеко не бедными людьми, и вполне могли не только прокормить своих детей, но и воспитать их достойным образом.
– Для того чтобы кого-то воспитывать, надо чувствовать с ним единство, жить его заботами, одаривать своим теплом. А Сюнкин и Сасукэ жили только собой и своим искусством…
– Лиза мне сказала, что все великие русские писатели и философы были… этими… ну как их…
– Моралистами, – подсказал Сиро.
– Вот-вот. То есть для русского национального сознания характерна сосредоточенность на проблеме добра и зла, а эстетизм – это уже что-то второстепенное…
– Знаешь, по-моему, ты очень правильно оценил главное различие между нами и Лизой, и вообще русскими. Я, кстати, имел возможность общаться с ними в двадцатые годы… Некоторые из них, особенно после основательного подпития… признавались мне, что не доверяют нам, «узкоглазым», потому что мы, якобы, хитры и коварны, не держим слова и всегда себе на уме… Если мы объективно оценим себя, то для таких оценок есть серьезные основания. Как ты правильно заметил, для нас мораль никогда не была главной ценностью. Она у нас очень вариативна, легко подстраивается под интересы различных групп людей. Поэтому тот, кто не знает до тонкостей особенностей нашей жизни, не знаком с традициями, в которых мы столетиями воспитывались, не сможет понять логику наших поступков.
Но я тебе скажу и другое. Если нас, китайцев и японцев, понять трудно, то ничуть не легче понять и русских. Мне один русский знакомый приводил слова их известного поэта – фамилию забыл, – который сказал: «Умом Россию не понять, аршином общим не измерить». Это было сказано сто лет назад, но за это время ничего не изменилось, хотя Россия, вроде, стала совсем другой. Мне перед войной попалась на глаза одна английская газета. Так вот в ней английский премьер-министр Черчилль – ты эту фамилию наверняка знаешь – высказался так: «Россия – это загадка, упакованная в тайну, спрятанную в непостижимость»… Каково, а?
– Вот это меня сейчас и мучает. Ты вот сказал: «помоги Лизе». А как я смогу ей помочь, если я ее не понимаю, а она меня не понимает?.. – Ли не стал уточнять, до каких масштабов на самом деле должна распространиться его помощь Лизе, и тем более не стал говорить о том, кем для него все больше и больше становится эта девушка.
– Сложный вопрос, – вынужден был признать Сиро. – Но раз ты над ним думаешь, я уверен, со временем сможешь найти и ответ.
* * *
Состоявшийся в среду урок русского языка, когда Сиро прочитал свою первую лекцию, стал типовым для всех их последующих совместных встреч: сначала Сиро около часа излагал материал очередной лекции, затем оставлял Ли и Лизу вдвоем, и уже девушка проводила урок по своему плану. Если Ли после занятия планировал заниматься какими-то своими делами, Сиро сразу после лекции возвращался домой один. Если же Ли собирался после урока возвращаться домой, Сиро ожидал его в саду, читая русскую литературу. Регулярные встречи с девушкой и чтение на русском способствовали восстановлению былого словарного запаса, и Сиро в общении с Лизой все чаще использовал русский язык. И подготовка к этим занятиям, и читаемые лекции, и вообще сама атмосфера интеллектуального общения с людьми, погруженными в ту область духовной деятельности, которая составляла смысл его жизни, внесли определенное удовлетворение и уравновешенность в его общее душевное состояние.
Положительную роль в этом сыграли и его совместные с Лизой посещения библиофилов. Первым из них оказался какой-то фабрикант-японец, очень тучный, с глазами навыкате, которого больше всего удивило не то, ради чего к нему прибыли посетители, а то, кто они вообще были такими и как оказались вместе. Не решаясь из чувства такта демонстрировать свой интерес напрямую, он таращил свои глаза на гостей еще больше, чем это было предусмотрено для него природой, пытаясь разными наводящими вопросами удовлетворить снедающее его любопытство. Сиро и Лиза, заранее договорившиеся избегать при подобных встречах каких-либо рассказов о себе, разочаровали его тем, что постоянно переводили разговор на книги. Несмотря на некоторую курьезность этого визита, они могли быть довольны его итогами: хозяин согласился продать Лизе сборник рассказов и повестей Лескова, случайно попавший в его библиотеку, Сиро – собрание сказок народов Тайваня на китайском языке, а также порекомендовал им еще двух библиофилов, которые могли бы оказаться для них полезными.
Уже сидя в педикебе, Лиза спросила, чем Сиро так заинтересовал сборник сказок.
– Я ведь раньше не бывал на Тайване и плохо знаком с культурой его аборигенов. Вот и восполню пробел, потому что сказки и мифы всегда стоят у ее истоков.
– Странно, я прожила здесь десять лет и не удосужилась это сделать, – призналась Лиза. – Когда вы прочитаете книгу, дадите и мне почитать?
– Конечно. Но только и вы, Лиза, позволите мне познакомиться с творчеством Лескова. Я никогда раньше не читал этого автора.
– Удивительный писатель! Поверьте, вы для себя откроете совершенно новый русский язык! Сначала, наверное, будет сложно, но когда вы вчитаетесь в его произведения, оцените, насколько это здорово.
* * *
Если духовно-интеллектуальная сторона жизни Сиро вполне его устраивала, то телесно-физическая стала вызывать раздражение. Его деятельная натура требовала серьезных нагрузок, а ежедневные уборки дома были слишком малой компенсацией этого. Кисть руки страшно чесалась под гипсом, что означало ее успешное заживление. И вместе с этим зудом нарастало желание Сиро восстановить те гимнастические занятия, которым он до фронта уделял серьезное внимание. «В конце концов, левая рука у меня в порядке, рана на груди совершенно зажила, – говорил он себе, – и я вполне могу приступить, пусть и к щадящим, но регулярным тренировкам».
– Послушай, Ли! – обратился он как-то к «напарнику». – Я хотел бы приступить к тренировкам.
– Каким еще тренировкам?! – спросил сбитый с толку Ли.
– Я в свое время серьезно занимался джиу-джитсу…
– Да ну!.. Профессор, занимающийся джиу-джитсу… – это неожиданно!.. Так тебе, что, нужно мое разрешение?
– Не разрешение на тренировки, а согласие освободить место для них на дворе. У нас же весь двор зарос травой. Раньше мы ее не трогали, чтобы «не светиться» перед соседями. Но теперь-то нам бояться некого. Может, мы наведем порядок во дворе, и я смогу заниматься?
– Пожалуй, – согласился Ли, недолго думая. – Завтра я найду время и займусь травой.
– Нет, не надо, – возразил Сиро. – Я сам с ней расправлюсь.
– Но как же ты с одной рукой?..
– Есть один способ, – проговорил Сиро загадочно. – Завтра увидишь.
На следующее утро, проснувшись, Ли обнаружил кровать японца уже пустой. Во дворе раздавались какие-то непонятные звуки: что-то напоминающее резкие выдохи человека, следующие за короткими угрожающими выкриками, легкий хруст упругой плоти. Ли вышел из дома и обнаружил Сиро, одетого в черное кимоно, на клочке земли, расположенном за бочкой с водой. Держа в левой руке что-то, похожее на длинный нож, он совершал вращающиеся движения тела с постепенным приседанием к земле, нанося резкие удары по окружающим его растениям. Сначала в воздух взлетали розовые головки репейника, метелки конопли, верхние листы крапивы, затем Сиро опускал свой «меч» ниже и рубил среднюю часть растений и, наконец, в третьем акте «драмы уничтожения» рубил их под корень.
– Так вот как ты, сэнсэй, решил с ними расправиться! – сказал Ли, подходя к Сиро.
– Да, решил совместить приятное с полезным – тренировку с очисткой территории, – отозвался тот, прервав движение и восстанавливая дыхание.
– А что это у тебя такое? – Ли протянул руку к орудию, которым действовал японец.
– Да вот вчера, после разговора с тобой съездил в магазин холодного оружия и купил этот танто. Заодно там же и кимоно прикупил.
– Это кинжал?
– По сути, да. Хотя его иногда называют коротким мечом. Самураи в бою использовали два меча: длинный – катана с клинком до 75 сантиметров и короткий – вакидзаси с клинком до 60 сантиметров. А боевое искусство джиу-джитсу, поскольку имеет своей целью не убийство противника, а самооборону, отказалось от катаны и стало использовать два коротких меча – вакидзаси и танто с длиной лезвия не более 30 сантиметров.
– А я думал, что джиу-джитсу – это самооборона без оружия.
– Ну, в основном, так и есть. Но дело в том, что существуют сотни школ джиу-джитсу со своими особыми правилами. И некоторые из них практикуют подготовку к самообороне, допустим, от катаны или копья с помощью коротких мечей. Я как раз именно в одной из таких школ и тренировался, будучи студентом.
– Я знавал на фронте одного старика, который учил наших диверсантов технике рукопашного боя. Так вот он говорил, что японские джиу-джитсу, дзюдо, айкидо, карате берут свое начало из китайской борьбы ушу.
– Совершенно верно. Это тебе еще один пример того, как японцы заимствовали достижения китайской культуры. Ушу – понятие очень широкое, оно включает в себя самые разные стили рукопашного боя, которые можно разделить на две основные разновидности: ударные техники и те, которые применяют захваты и броски. Наше карате, как и корейское таэквондо, сделало упор на ударах руками и ногами, а джиу-джитсу, дзюдо и айкидо – на захватах, заломах, бросках. В IХ веке японский придворный врач Акаяма Сиробэй, побывав в Китае и изучив опыт китайского ушу, обобщил все известные ему приемы борьбы для создания единой системы со своими принципами и методами. После демонстрации их императору были отобраны базовые приемы, и создана первая школа по изучению джиу-джитсу. Но действительного расцвета это искусство достигло только в эпоху сёгуната Токугава, начиная с XVII века.
– Я тоже хотел заниматься рукопашным боем. Но этот старик-тренер сказал мне, что с моим ростом я никаких высот достичь не смогу.
– Ну он, пожалуй, был прав. Я не знаю, чего бы ты смог добиться в «ударном» ушу, но джиу-джитсу, дзюдо, айкидо и все подобные виды рукопашного боя построены на принципе, когда относительно малорослый, физически более слабый, легкий боец, с помощью ловкости и совершенной техники, используя силу противника против него самого, добивается победы. А ты такой огромный, тебя «так много», что у тебя уязвимых мест оказывается намного больше, чем у любого твоего потенциального противника!..
– Значит ты, сэнсэй, тоже считаешь, что мне не стоит заниматься рукопашным боем?
– Чтобы участвовать в соревнованиях, наверное, нет. Но отрабатывать разные приемы борьбы, изучать уязвимые места – то есть определенные нервные узлы – на теле человека, которые потребуется при необходимости поразить, в жизни всегда пригодится. Вот я скоро сниму свой гипс, начну полноценные тренировки, а не только работу с танто, и кое-чему тебя научу. А пока можешь по утрам вместе со мной делать общефизическую тренировку. Тоже лишней не будет…
– Хорошо. Я вижу, ты площадку для тренировок уже выкосил, но нижние части стеблей все еще торчат из земли. Давай я выкорчую их.
Ли взял в сарае мотыгу и в течение получаса очистил тренировочную площадку от всех остатков былых насаждений. С этого дня начались регулярные утренние занятия Сиро и Ли рукопашным боем.
Глава 14. Куан Ли. Стрелковая подготовка
На встречу с Губой Ли немного опоздал – непредвиденный разговор с Сиро на повышенных тонах слегка нарушил его планы. Когда Пуи подвез его к тому месту на рынке, где они договорились встретиться с мальчишкой, тот ходил из стороны в сторону, с видимым нетерпением ожидая командира. Извинившись за опоздание, Ли пригласил его присесть рядом с собой в педикеб, и они отправились в Чжунчжэн на тихую улочку, где в неприметном доме под номером 113, по уверению Губы, можно было купить все, что угодно, хоть «черта лысого».
Сказав Пуи, чтобы он ожидал их, никуда не отлучаясь, Ли, перед тем как постучать в дверь дома, остановился и дал Губе последние инструкции:
– Когда войдем, ты начинаешь разговор, называешь пароль или что там еще… чтобы барыга… Кстати, как его зовут?
– Фан Тао.
– … чтобы Фан Тао проникся к нам доверием… Когда дело дойдет уже до самой покупки, начну говорить я. Ты молчи и слушай, в разговор не встревай, ничему не удивляйся. Если получится, осмотрись в доме: надо понять, как он устроен. Нам, наверняка, придется в нем еще бывать, и потому на всякий случай надо знать, как из него при необходимости можно незаметно исчезнуть…
– Что ты имеешь в виду? – Губа удивленно посмотрел на Ли.
– Пока не знаю, – уклончиво произнес Ли. – Просто я привык: если захожу в новое место, должен быть уверен, что смогу из него выйти… Кроме того: коль ты говоришь, что в этом доме можно раздобыть все, что угодно, он не может не вызывать интереса у самых разных людей, имеющих самые разные цели.
Губа постучал в дверь условным стуком. Она долгое время не открывалась – видимо, их рассматривали в глазок, – а потом распахнулась. На пороге стоял молодой мужчина низенького роста с большим родимым пятном на щеке.
– Мы к Фан Тао от Большого, – произнес Губа.
Мужчина, не говоря ни слова, отступил в сторону и показал рукой, куда им надо двигаться. Пройдя по полутемному коридору, они оказались в освещаемой яркой лампочкой комнате без окна, больше похожей на кладовку. Вдоль всех ее стен стояли стеллажи, полки которых, поднимавшиеся до самого потолка, были уставлены ящиками и коробками с непонятным содержимым. Посреди комнаты стоял стол с двумя стульями.
Их провожатый также молча исчез, и вместо него через две минуты из боковой двери в комнату вошел толстяк лет пятидесяти с лоснящимися щечками, глазами как щелочки, вкрадчиво усмехающийся и потирающий ручки, одетый в длинный шелковый халат, разрисованный разноцветными птицами феникс.
– Чем могу быть полезен молодым людям? – произнес он, переводя взгляд с одного на другого.
– Мы к вам, уважаемый Фан, от Большого, – повторил Губа пароль.
– Так чем могу быть полезен? – снова повторил хозяин.
Ли посмотрел на Губу, давая понять, что теперь он вступает в дело, и мальчишка отступил ему за спину, показывая Фан Тао, кто на самом деле главный среди гостей.
– Уважаемый Фан! – произнес Ли. – Нам сказали, что у вас можно приобрести кое-что из стрелкового оружия.
Не моргнув глазом и все так же усмехаясь, Фан Тао поинтересовался:
– Что конкретно тебя интересует и в каком количестве?
– А у вас есть все, что угодно? – также усмехаясь, поинтересовался Ли.
– Какой же умный человек откажется заработать на оружии во время войны? – вопросом на вопрос ответил хозяин. – Называй конкретно, что тебе нужно.
– Нам нужно четыре пистолета и патроны к ним. Какие конкретно модели… – это зависит от того, что вы можете предложить.
– Ченг! – крикнул Фан, и из боковой двери появился его слуга, уже известный гостям. – Достань вот этот ящик.
Ченг снял со стеллажа нужный ящик, поставил его на стол и снял крышку. Ли и Губа увидели, что он заполнен доверху пистолетами разных моделей, некоторые из них были в оружейной смазке, как будто только с завода. Бегло осмотрев их, Ли обнаружил три образца оружия: два типа «Намбу» – 14 и 94, и «Хамада». Он недолго раздумывал, определяя свой выбор: «Хамада» у него уже был и неплохо показал себя в деле. Поэтому не было никакого смысла идти на риск и брать другое оружие.
– Мы возьмем четыре «Хамады» и патроны к ним.
– Сколько именно?
– А сколько в одной коробке?
– 20 штук.
– Значит, по две коробки на пистолет. Итого 8.
Пока Ли отбирал из ящика четыре пистолета, внимательно осматривая каждый из них, Ченг взял в какой-то коробке упаковку патронов и положил их на стол.
– Сколько с нас за весь товар? – поинтересовался Ли, закончив отбор оружия.
– Двести иен за пистолет и двадцать иен за коробку патронов, всего девятьсот шестьдесят иен.
В одном кармане кителя у Ли лежала тысяча иен, а в другом – портмоне американского летчика с долларами и юанями. Он взял сегодня эти деньги с собой, предполагая, что они могут сыграть определенную роль в одной важной комбинации, которую он рассчитывал осуществить.
– Вы хотите, уважаемый Фан, чтобы мы рассчитались с вами иенами? Или вы предпочитаете доллары или юани?
– Доллары или юани?! – усмешка слетела с лица хозяина, и вместо нее обозначилось искреннее удивление.
– Ну да! Сегодня предусмотрительные коммерсанты – я имею в виду тех, кто способен предвидеть развитие событий хотя бы на несколько месяцев вперед – понимают, что в ближайшие месяцы иены превратятся в фантики. И значит надо подумать о том, в какой валюте хранить свой капитал, чтобы не стать полным банкротом…
Слова этого юнца с необычной внешностью и поведением явно застали Фан Тао врасплох. Он какое-то время растерянно размышлял, а потом, так ни на что и не решившись, пробормотал:
– Нет, все-таки пусть будут иены.
– Ну что ж, вам виднее… – Ли вытащил из кармана пачку денег, извлек из нее лишние сорок иен, а остальное вручил Фану. – Возьми коробку с патронами, – сказал он Губе, а пистолеты рассовал по карманам.
– С вами приятно иметь дело, уважаемый Фан. Если нам в ближайшее время понадобится еще товар подобного рода, можем ли мы рассчитывать на вас?
– Еще? – удивленно воззрился на Ли хозяин.
– Да, гораздо больше и гораздо мощнее… Деньгами не обидим.
– Думаю, что смогу вам помочь, – веселый прищур исчез из глаз Фан Тао, и он с уважительной серьезностью смотрел на Ли.
– Тогда давайте снова встретимся через неделю, в следующий понедельник, скажем, часов в семь вечера.
– Хорошо, буду тебя ждать.
Ли и Губа раскланялись с хозяином и вышли из дома. Скучающий от безделья Пуи вскочил на своего «железного коня» и, дождавшись, когда пассажиры уселись в коляску, весело закрутил педалями.
– По-моему, все прошло хорошо, – заявил Губа. – Только вот я не понял… о долларах и юанях…
– А тебе пока и не надо ничего понимать, – лаконично отозвался Ли. – Придет время, я все расскажу. А пока скажи рикше, как ехать к твоему дому. Все купленные пистолеты и патроны пусть пока полежат у тебя. Скажешь Кошке и Куполу, что учиться стрелять пойдем не завтра, а во вторник, в одиннадцать часов. Сбор возле твоего дома. Все оружие возьмем с собой, чтобы пристрелять его.
Они доехали до дома Губы. Тот соскочил с коляски, снял с себя рубаху и сложил в нее покупки. Ли попрощался с ним и укатил в педикебе.
* * *
Вечером того же дня он решил сделать то, что надо было сделать уже давно: забрать винтовку убитого им японского солдата, спрятанную в огороде дома неподалеку от зенитной батареи. Он понимал, что шанс воспользоваться этим оружием минимален: во-первых, с тех пор прошло уже немало времени, и винтовку могли обнаружить; во-вторых, даже если ее и не нашли, идущие каждый день дожди могли повредить ее… И, тем не менее, несмотря ни на что, это все следовало проверить, потому что для предстоящего через неделю дела винтовка была очень нужна…
Вечером, когда уже начало смеркаться, он вышел из дома, накинув на плечи дождевик. Тот был нужен ему не столько на случай дождя, сколько для того, чтобы прикрыть им винтовку, когда он будет нести ее домой. Оказавшись в нужном месте, Ли удивленно осмотрелся: в неверном свете луны было видно, что за время, прошедшее с момента памятных событий, внешний вид ограды огорода сильно изменился: сейчас она утопала в зарослях конопли, поднявшейся над ней не меньше, чем на метр – видимо, хозяева ее специально не выпалывали, создавая дополнительные препятствия для проникновения воров. «Да в таких зарослях, – подумал Ли, – не то что одну винтовку, а целый арсенал спрятать можно!» Раздвинув стебли травы, он перелез через ограду и, опустившись на колени, стал ощупывать землю. Место, куда упала винтовка, он помнил лишь приблизительно, и потому ему пришлось поползать минут десять на несколько метров в одну и в другую сторону, прежде чем его рука наткнулась на что-то твердое, оказавшееся прикладом винтовки. Отерев ее от налипшей земли, Ли решил детальный осмотр оставить на потом, и, засунув винтовку под дождевик, перемахнул через забор и устремился быстрым шагом, иногда переходя на бег, подальше от места своих поисков.
Когда он вошел в дом, было около десяти часов, и Сиро еще не спал. Ли положил винтовку на стол в гостиной и, наконец, на свету увидел, что это «Арисака», тип 38. Ему была хорошо знакома эта винтовка, нередко в качестве трофея попадавшая в партизанские отряды, отличавшаяся большой дальнобойностью и надежной точностью стрельбы. Ли вдруг вспомнил, что солдат, преследовавший Юинь, стрелял в нее, а если учесть, что в магазине этой винтовки помещается всего пять патронов, возможно, что он сейчас пуст. Если только солдат не успел перезарядить оружие… Ли, затаив дыхание, открыл магазин и увидел в нем три патрона… Всего три патрона!.. Как минимум один уйдет на пристрелку винтовки. Значит, на саму операцию останется два патрона. Два патрона на два прожектора!.. Задача для снайпера…
Разбирая винтовку на части, Ли обнаружил, что все ее металлические части покрылись легким слоем ржавчины, и это значило, что без тщательной чистки и смазки рассчитывать на оружие было невозможно. Ли принес из сарая бутылки с горючими жидкостями, которые ему принесла Юинь. Взяв те, в которых были керосин и бензин, он вылил их содержимое в старое ведро, уже не используемое на кухне и потому стоявшее во дворе, и стал опускать в эту смесь металлические детали. Он хотел, чтобы они полежали так до утра, «откисая», а уж утром их можно будет очистить до зеркального блеска и смазать.
Сиро, который в это время читал, лежа в постели, заинтересовался лязгом металла, который вызвал своими манипуляциями Ли. Выйдя в гостиную, он обнаружил на столе куда более грозное оружие, чем ему приходилось до сих пор видеть у своего «напарника».
– Ого! Этак скоро в нашем доме и пулеметы появятся!
– Вполне может быть, – спокойно согласился Ли.
– Готовишь какую-то войсковую операцию? – с улыбкой поинтересовался Сиро.
– Нет, не готовлю, – Ли не хотел ничего сообщать японцу о том деле, которое ему предстояло. – Но во время войны всегда нужно быть во всеоружии.
Чтобы в доме не воняло бензином, Ли вынес ведро во двор, а оставшиеся деревянные части винтовки завернул в старую холстину. Закончив работу, отмылся после нее в бочке с водой и улегся спать.
Утром после завтрака Ли, усевшись на деревянном чурбаке возле сарая, снова занялся винтовкой. Бензиново-керосиновая купель сделала свое дело: ржавчина легко отходила от металла, и вскоре все детали винтовки блистали на солнце такой чистотой, как будто только что вышли с завода. Ли смазал все, что в оружии требовало смазки, техническим маслом, обнаруженным им в старой жестяной банке, стоявшей в углу сарая, и стал проверять работу узлов винтовки. По многу раз передергивая затвор, наблюдая, как патрон перемещается из магазина в патронник, проверяя мягкость движения спускового крючка, передвигая прицел по направляющим, примыкая и выдвигая штык, он наконец с удовлетворением убедился, что его оружие полностью готово к бою. Он спрятал его, завернув в холстину, среди дров в сарае, а смесь бензина и керосина, предназначавшуюся для «коктейлей Молотова», процедив, снова слил в бутылки.
* * *
Продумывая план будущего нападения на лагерь в день побега пленных, Ли решил, что оптимальным вариантом подхода к нему будет форсирование реки в том месте, где находился лагерь. Точно так же и отход после операции он и мальчишки совершат не по суше, а по воде, причем уже не переплывая на другой берег, а уходя вплавь вниз по течению.
Имея в виду этот план, Ли предполагал, что послезавтра, проводя тренировку по стрельбе за чертой города, они должны будут одновременно устроить в наиболее удобном месте временную базу, где будут сосредоточены все необходимые материальные средства для проведения операции, которые будут ожидать своего часа столько, сколько потребуется. И это означало, что с собой надо будет взять не только все оружие, но и необходимые компоненты для «коктейлей Молотова», а также разные мелочи, которые могут пригодиться для подготовки оружия и боеприпасов к применению. Все малогабаритные и не имеющие прямого отношения к оружию вещи они легко смогут завтра пронести мимо поста, стоящего на мосту через Синьдянь. Только с одной вещью это не пройдет – с винтовкой, и потому ее надо доставлять на «базу» особым способом. Вариантов таких «особых способов» было совсем немного, и Ли решил остановиться на том, что стал для него уже привычным: ночью, вплавь через реку.
Вернувшись в понедельник от Лизы после захоронения и поминок, он дождался вечера, положил в холстину к винтовке широкий нож и, завернув все в свой дождевик, отправился к тому месту на реке, где он считал наиболее правильным переправиться на другой берег. Место это находилось в округе Чжунчжэн, приблизительно в полукилометре на восток от зенитной батареи. Ли выбрал его потому, что не хотел в дневное время переносить винтовку, длина которой составляла 125 сантиметров, через железную и автомобильную дороги возле мостов и мимо зенитной батареи (пусть она и находилась на другой стороне реки). Такая крупногабаритная вещь могла броситься в глаза охране мостов и часовым на сторожевых вышках батареи, надзиравшим в бинокли за окрестностями по обоим берегам реки, и породить у них какие-то подозрения.
Дойдя до намеченного им места, Ли разделся догола, уложил одежду и обувь также в дождевик и, войдя с этим объемным свертком в левой руке в воду, поплыл, загребая правой. Добравшись за несколько минут на противоположную сторону, он не стал там даже одеваться, а, как был, голый, двинулся к начинающемуся в десяти метрах от воды хвойному лесу, о чем он догадался не по виду деревьев, а по распространяемому ими смолистому аромату.
В сезон дождей уровень воды в реке регулярно поднимался выше нормы, поэтому почва на берегу превратилась в подобие болота. Ли ступал по ней босыми ногами, проваливаясь при этом по щиколотку. Дойдя до первых деревьев, он задумался: закопать ли свою ношу здесь или углубиться дальше в лес? Оба варианта были рискованными: если закопать винтовку, пусть и обернутую в дождевик, в мокрой и рыхлой почве, она может вновь подвергнуться воздействию влаги и выйти из строя; если зайти поглубже в лес и найти место посуше, есть риск не разыскать ее потом вообще…
Остановившись в конце концов на втором варианте, Ли стал углубляться в лес, надеясь, что ноги подскажут ему, когда он достигнет сухой почвы. Пройдя метров двадцать, он почувствовал, что дошел туда, куда нужно. Развернув дождевик, он достал из холстины нож и начал рыть им яму под корнями одного из деревьев. Работа не заняла много времени: земля была хоть и не сырая, но рыхлая. Ли сделал глубокий надрез на стволе дерева, надеясь, что днем сможет обнаружить этот ориентир. Затем отложил свою одежду и туфли в сторону, плотно обмотал холстину с винтовкой и нож дождевиком, положил упаковку в яму и засыпал землей.
Двинувшись назад, Ли старался идти строго по прямой линии. Выйдя к ближайшему от воды дереву, он решил пожертвовать одним носком, укрепив его в трещинах ствола, чтобы завтра по нему определить место состоявшегося «захоронения». Войдя снова в воду, он без труда переправился на противоположный берег. Одевшись там, он устремился по знакомому маршруту домой.
Сиро уже спал. Решив не умываться перед сном (и так уж накупался – дальше некуда!), Ли тихо прошел в свою комнату и улегся в кровать.
* * *
На следующее утро, перед тем, как выйти из дома, он собрал в корзинку все то, что по его прикидкам могло понадобиться их боевой группе и для проведения учебных стрельб, и для осуществления операции… «Побег»: три бутылки с горючими жидкостями; четыре пустые пол-литровые бутылки – две стеклянные и две глиняные – для «коктейлей»; спичечный коробок, завернутый в промасленную бумагу; ворох чистых тряпок для разного применения – чистки оружия, оборачивания его с целью предохранения от излишней влаги, изготовления фитилей для «коктейлей»; пилу с не очень длинной режущей частью, зубья которой он хорошенько наточил.
К одиннадцати часам Ли подошел к дому Губы. Кошка и Купол уже топтались у его ворот. Заметив, что все уже собрались, к ним присоединился и Губа с матерчатым узлом в руке, в который были завернуты пистолеты и патроны.
– Значит так! – распорядился Ли. – Каждый из нас кладет в карманы по пистолету и по одной пачке патронов.
– А остальные патроны? – поинтересовался Губа.
– Пусть остаются дома. В каждой пачке по двадцать патронов. Половину из них мы сегодня потратим во время тренировки и пристрелки пистолетов. А вторая половина потребуется нам для проведения операции.
Губа раздал всем оружие и боеприпасы, а остальные патроны отнес домой. После этого все гурьбой отправились к мосту через Синьдянь. Добравшись до него, они остановились, чтобы понаблюдать, как проходит движение людей мимо армейского поста. Как вскоре стало понятно, режим контроля на нем был самый упрощенный (вероятно, потому, что было дневное время): документов ни у кого не проверяли, пешеходов с пустыми руками даже не останавливали, бегло оглядывали поклажу тех, кто был с корзинками и сумками, и только гужевой транспорт, въезжающий в город, досматривали более или менее основательно.
– Пройдем через мост по очереди, один за одним, – решил Ли. – Группа может привлечь внимание. За мостом поворачиваем налево и идем вдоль реки, сначала поодиночке, а потом сойдемся вместе.
Первым мост пересек Кошка, за ним Купол и Губа. Видя, что все идет без каких-либо проблем, двинулся и Ли. Постовой капрал приподнял тряпки, лежащие в его корзинке, увидел ее содержимое и спокойно кивнул головой. Ли стал нагонять своих товарищей. Когда они сошлись снова вместе, Ли провел очередной инструктаж:
– Сейчас идем вместе. Когда подойдем к железнодорожному мосту, снова разделимся, чтобы охрана моста не обратила внимания на группу. Будем идти так, друг за другом, пока не пройдем мимо автомобильного моста и зенитной батареи на другом берегу реки. После нее пройдем еще пятьсот метров и остановимся: это будет наша первая, промежуточная цель. Что мы будем там делать, скажу позже.
Они еще полчаса двигались, выполняя эту инструкцию, прежде чем оказались приблизительно в том месте, где вчера вечером был Ли. Только сейчас, при свете дня, он рассмотрел, что это был смешанный лес, в котором преимущественно произрастали речные кедры и тайваньские сосны .
– Теперь идем вдоль опушки, – распорядился Ли, – и внимательно осматриваем деревья. Кто первый увидит укрепленный на стволе одного из них носок, получит конфетку!..
– Носок?! – ухмыльнулся Купол. – А почему не китайский флаг?
– А это чтоб у тебя был повод похохмить… – в тон ему отозвался Ли.
Первым носок обнаружил он сам. Отцепив его и засунув в карман, он показал своим товарищам, куда теперь нужно идти. Без труда найдя по вчерашней зарубке и свеженасыпанной земле место своего «схрона», он стал руками разрывать его. Мальчишки стояли вокруг, с любопытством ожидая, чем это все закончится.
– Здесь последнее из того, что нам понадобится для проведения операции, – произнес Ли, вытаскивая из ямы сверток.
– А что это такое, и как оно сюда попало? – вразнобой начали допытываться мальчишки.
– Что это такое – увидите чуть позже. А попало оно сюда вчера вечером, я его переправил через реку.
– Когда ты только все успеваешь?! – с удивлением, в котором сквозило восхищение, поинтересовался Ю.
– А я всегда успеваю, потому что никогда не спешу, просто делаю все вовремя… А теперь, парни, пошли поглубже в лес, надо найти место, где нам никто не помешает.
Все гуськом, вслед за Ли, двинулись в чащу леса. Они шли около десяти минут, Ли хотел отойти от реки не меньше, чем на километр, чтобы звуки выстрелов не долетали до жилых домов, расположенных на берегу. Наконец он нашел подходящее место, где кедры и сосны – некоторые за тридцать метров высотой – стояли достаточно редко, чтобы не стать невольным препятствием для полета пуль.
– Ну, вот тут мы и оборудуем тир, – удовлетворенно произнес Ли и стал на земле разворачивать свой сверток, а когда стало видно, что в нем лежало, спросил у Кошки: – Ну что, Ю, узнаешь игрушку?
– Неужто это та, что ты забрал у японского солдата? – догадался тот.
– Именно она. Лежала, голубка, в огороде, дожидалась, когда я за ней приду.
– А зачем нам еще винтовка, если есть пистолеты? – поинтересовался Губа.
– Пистолеты – это, конечно, хорошо. Но нам во время побега лагерников надо будет одну штуку проделать, для которой пистолеты мало подходят. Но это я вам потом все более подробно расскажу и покажу. А пока займемся стрельбой.
Мальчишки выложили из карманов пистолеты и патроны и разложили их на дождевик рядом с винтовкой. Ли стал показывать им, как оружие очищается от лишней смазки, как разбирается при необходимости его чистки, как заряжаются патроны в магазин, как пользоваться предохранителем, как нужно прицеливаться; объяснил, как нужно держать руку и тело при стрельбе, как задерживать дыхание на выдохе... Мальчишки с самым серьезным видом внимали своему командиру, понимая, что от знания этой науки, возможно, будут зависеть их жизни. Закончив «теоретическую» часть обучения, Ли приказал им зарядить оружие по полной выкладке – девять патронов в магазине и один в стволе. Пока они выполняли это задание, сам он прошел еще дальше в лес, выбирая деревья, которые должны были стать мишенями для стрельбы. На каждое отобранное он цеплял для ориентира лоскуты материи разного цвета. Четыре помеченных дерева находились приблизительно в двадцати шагах от того места, где расположились мальчишки, а до одного, пятого, Ли прошел пятьдесят шагов – на этом расстоянии он хотел пристрелять винтовку.
Вернувшись назад, он проверил, как мальчишки зарядили свои пистолеты, а потом то же самое сделал с четвертым, из которого сегодня собирался стрелять сам, а впоследствии отдать Чжоу Лею.
– Значит так, парни. Вот перед нами четыре дерева, на каждом лоскут определенного цвета. Каждый из вас будет стрелять по своей мишени. Кошка, твое дерево с тряпкой красного цвета, у Губы – синего, у Купола – зеленого, у меня – черного. Сначала я из каждого пистолета выстрелю по одному разу в нужное дерево. После этого мы подойдем к мишеням и проверим, куда попали пули, и не сбит ли прицел. Если с пистолетом все в порядке, начнете стрелять вы. Отстреляете все девять патронов. Сколько следов от пуль мы найдем в каждом дереве, и насколько кучно они будут расположены – такова и меткость каждого стрелка.
Расставив мальчишек на огневом рубеже так, чтобы траектория полета пули к нужной мишени не перекрывалась препятствиями, Ли совершил по одному выстрелу из каждого пистолета. Его бойцы внимательно наблюдали, как он это делает. Затем они все подошли к деревьям-мишеням. На трех из них пули вошли в ствол прямо в его середину на уровне головы Ли, на четвертом след оказался смещенным влево и вниз. Ли поправил прицел на своем пистолете, и все снова отправились на исходную позицию.
Ли предложил мальчишкам стрелять по очереди и по одному выстрелу, чтобы он мог наблюдать за их попытками и делать подсказки, если это потребуется. Лес заполнился треском выстрелов… Наступившая минут через двадцать тишина показалась еще более глубокой, чем была до начала тренировки: лесные обитатели, которые не разбежались и не разлетелись во время стрельбы, затаились в своих норах и гнездах, надеясь остаться не замеченными «странными шумными зверями», появившимися в их угодьях…
Проверка результатов стрельбы мальчишек показала, что она была скорее удачная, чем наоборот: у Кошки и Губы в деревьях оказалось по шесть пуль (не считая первого выстрела Ли), у Купола – пять. Правда, с кучностью стрельбы дело было хуже: у всех разлет пуль был около полуметра.
– Ну что ж, парни, – утешил мальчишек Ли, – противника вы, может быть, с одного выстрела и не убьете, но зато всадите в него столько пуль, что он помрет или от потери крови, или от страха…
Когда все подошли к четвертому дереву, в которое стрелял Ли, у мальчишек от восхищения раскрылись рты: рядом с ушедшей вбок первой пулей в центре ствола красовался почти идеально ровный круг, образованный последующими девятью попаданиями!..
– Это сколько же надо тренироваться, чтобы так стрелять?! – с завистью прошептал Купол.
Ли чуть было не сказал «четыре года», но вовремя спохватился и сухо ответил:
– Немного выдержки, немного уверенности в себе, немного природных данных, немного везения – вот и получится что-то вроде этого. А если серьезно, ребята, то проводить такие стрельбы, как сегодня, часто мы не сможем. Значит, вам надо будет найти в городе тир, где можно тренироваться.
– Я знаю пару тиров, – отозвался Губа, – но в них стреляют из воздушек .
– Нет, воздушки – это для детей. Надо попытаться найти тир, где используют хотя бы мелкокалиберные пистолеты и винтовки. Если найдете такой, ходите туда тренироваться.
Поскольку пистолетные стрельбы были закончены, Ли снял лоскуты со всех деревьев, приказал мальчишкам вычистить свое оружие, которое теперь действительно должно было стать их персональным вооружением, а сам приступил к выполнению последней задачи: проверке готовности винтовки.
Улегшись на линии огня на усыпанную хвоей землю, он тщательно прицелился в белую тряпку на сосне-мишени и спустил курок. Подойдя к дереву, он чертыхнулся: пуля сильно ушла в сторону, попав не в центр ствола, а отщипнув кусок коры на его правом боку. По правилам следовало переместить прицел и вновь сделать контрольный выстрел. Но в этом случае у него на проведение операции останется всего один патрон!.. Стоя возле мишени, Ли задумался: стрелять или не стрелять, понадеявшись, что корректировка прицела в итоге окажется удачной? Если надежда не оправдается, возникает риск того, что Кошка и Губа могут вообще остаться без винтовочного прикрытия от огня пулеметчиков на вышках, а это значит, что опасность их гибели многократно возрастет. Если все-таки выстрелить сейчас, то оставшийся один патрон можно будет использовать для поражения только одного прожектора, допустим, в том месте, где мальчишки будут поджигать «коктейли Молотова». Тогда со вторым прожектором надо будет разбираться с помощью пистолета. Для этого придется подойти к вышке поближе и самому попасть в зону освещения, и тем самым «подставиться»… Но это все равно лучший вариант, чем первый… И Ли принял решение.
Он снова вернулся на огневой рубеж и произвел второй выстрел. На этот раз пуля попала точно в цель. Ли решил не рассказывать своим бойцам, что у него остался только один патрон, чтобы не вызывать у них уныния. Он снял с дерева лоскут, вернулся к мальчишкам и, как и они, вычистил после стрельбы свой пистолет и винтовку. Теперь пришло время посвятить своих помощников в детали предстоящей им операции.
– Купол! – обратился Ли к мальчишке. – Поскольку в день побега ты будешь добираться до места действия без нас и не с этого берега реки, свой пистолет ты сейчас зарядишь и возьмешь с собой домой. Заберешь также и мой пистолет, который отдашь Лею, когда с ним встретишься. Я сейчас его тоже заряжу. А вы, парни, – Ли посмотрел на Кошку и Губу, – зарядите свои пистолеты перед началом операции. Они будут ждать вас в «схроне» возле того места, откуда мы начнем свои действия. Именно туда мы сейчас и отправимся.
Ли перекинул винтовку на ремне за спину, а все остальные вещи уложил в корзинку. Вся группа двинулась в обратный путь к реке. Дойдя до края леса, они не стали выходить из него, а пошли вдоль реки в нужном им направлении, прикрываясь деревьями и растущими на опушках кустами от любого нежелательного внимания к ним.
* * *
Дойдя таким образом до того места, напротив которого за рекой находился лагерь военнопленных, они остановились, по команде Ли улеглись в траве и стали наблюдать за объектом своих будущих боевых действий.
– Пришло время, парни, обсудить детально, что каждый из нас будет делать во время операции «Побег» – это я ей такое название дал, – начал Ли. – Состояться она должна будет ночью через 5-7 дней. Точно день станет известен, когда мне сообщат о готовности заключенных к побегу. Наши действия за стеной лагеря станут для них сигналом. Получив его, они пролезут через подкоп, который сейчас роют, добегут до реки и по воде вверх по течению доберутся до того места, где их будет ждать Купол, который, как вы знаете, уже продумал все, что будет делать, – Ли посмотрел на мальчишку, и тот согласно кивнул.
Таким образом, на нас троих возлагается задача, подав сигнал беглецам, одновременно отвлечь внимание охраны лагеря от их действий. Для того чтобы этого добиться, нужно устроить что-то такое, чтобы японцы на какое-то время вообще забыли про заключенных. На мой взгляд, ничего лучше пожара придумать нельзя.
– Пожара?! – мальчишки изумленно переглянулись.
– Да, именно пожара. Поскольку беглецы роют подкоп на юг, к реке, мы должны устроить отвлекающий пожар на севере, то есть на выходе из лагеря. Поскольку все строения в нем и сама его ограда деревянные, их нетрудно зажечь специальными зажигательными смесями. У меня в корзинке все необходимые компоненты для изготовления этих смесей. В день побега я приготовлю их. В нужное время вы, Кошка и Губа, должны будете подобраться к стене лагеря в том месте, где находится вон та дальняя сторожевая вышка, – Ли рукой показывал ориентиры на местности, – поджечь бутылки со смесью и перебросить через ограду. Когда займется огонь, на тушение пожара бросится и вся охрана, и заключенных погонят. Вот наши беглецы и воспользуются этой ситуацией всеобщей неразберихи.
– Что ж, для заключенных пожар – действительно подходящая обстановка для успешного совершения побега, – задумчиво произнес Кошка, – но вот для нас…
– Ты смотришь в корень, – поддержал его сомнения Ли. – Для нас это самая опасная часть операции. Подойти ночью незаметно к лагерю и устроить пожар, я думаю, будет несложно. А вот уйти без потерь после его начала – это действительно потребует немалой ловкости и смелости. Первое: как только вы начнете бросать бутылки с зажигательной смесью через ограду, часовой на вышке поймет, что на лагерь совершено нападение, развернет прожектор в вашу сторону и откроет огонь; вслед за ним то же самое, скорее всего, сделает и часовой на ближней к нам вышке. Второе: оказавшись под перекрестным огнем, вы, чтобы защититься от пуль, должны будете быстро возвращаться назад к реке максимально близко к ограде, чтобы все время быть в «мертвой зоне».
– Что это такое? – удивленно посмотрел на него Кошка.
– «Мертвая зона» – это место, недоступное для пуль пулемета. Посмотрите, как стоят на вышках пулеметы. Они не могут стрелять прямо в основание ограды, а только под небольшим углом. Это значит, что приблизительно метр земли от забора закрыт от пуль. Вот вы и должны при отступлении все время находиться на этом метре. Третье: как только вы начнете отступление, а часовые откроют огонь, в дело вступлю я. Я из винтовки разобью прожектора, и часовые на вышках «ослепнут». В наступившей темноте мы должны будем добежать до реки и сбежать по ней вниз по течению.
– Как! – загалдели наперебой мальчишки. – Будем спасаться вплавь?
– Вот именно! Если за нами все-таки успеют организовать погоню, вряд ли преследователи догадаются искать нас в воде.
– И долго нам придется плыть?
– Как можно дальше от этого места. Лучше всего до самого нашего округа.
– Мы с Кошкой, конечно, неплохие пловцы, – засомневался Губа, – но проплыть пять, а то и больше километров вряд ли сможем…
– А вот для того, чтобы смочь это, мы заранее заготовим три бревна, за которые каждый будет держаться во время плавания. Течение поможет нам добраться до дома быстрее, и при этом не придется издавать лишнего шума гребками рук. Не забывайте, что нам во время «сплава» по реке доведется проплывать мимо зенитной батареи и под двумя мостами. А там есть посты и охрана. Они, конечно, по долгу службы не за рекой должны наблюдать, но вдруг бросят взгляд… Пусть подумают, что мимо них по воде деревья плывут… Я взял с собой пилу. Чуть позже найдем подходящее дерево, разрежем его на части, и у каждого из нас будет персональное плавсредство.
– У тебя, как всегда, каждая мелочь продумана, – как о само собой разумеющемся, заявил Ю.
– И тем не менее, парни, если у кого-то есть какие-то сомнения или вопросы, задавайте сейчас. Надо, чтобы каждый ясно понимал свою задачу, и когда «дело дойдет до дела», действовал решительно и без лишних раздумий.
Мальчишки послушно задумались над его словами, и по их глазам было видно, как «крутятся шарики» в их голове.
– У меня только один вопрос, – подал, наконец, голос Ю, – как будем действовать, если стрельбой с вышек дело не ограничится, и за нами все же вышлют погоню?
– Опять правильный вопрос! – одобрительно отозвался Ли. – Этот вариант действительно полностью исключать нельзя. И все-таки, скорее всего, этого не будет. Дело в том, что в том месте, которое вы будете забрасывать бутылками, находится штаб лагеря, где хранятся все документы, и оружейная комната, где содержатся оружие и боеприпасы охраны. То есть, это самое главное здание в лагере, которое японцы будут спасать всеми возможными средствами. Я думаю, пока они его будут тушить, им будет не до нас. А если им к тому же не удастся вовремя потушить оружейную комнату, и в ней начнут взрываться боеприпасы, в лагере начнется просто ад!..
Но давайте себе представим худший вариант: каким-то образом командование лагеря все-таки организует преследование… В этом случае нам не останется ничего другого, как отстреливаться от японцев. Для этого у нас и будут пистолеты. В любом случае я буду отходить последним, чтобы прикрывать вас. Но я думаю, что и при этом, худшем, варианте у нас будет преимущество: мы будем находиться в темноте, а японские солдаты на фоне горящего лагеря, как на ладони. Я уверен, что для многих из них эта вылазка станет последней «военной операцией»…
Ли видел, что по мере того, как он излагал разные варианты развития событий, на лицах мальчишек поселялась уверенность, что, несмотря на все возможные риски, ничего страшного с ними случиться не может, потому что он, Ли, никогда этого не допустит. И ему трудно было ответить себе самому: а хорошо это или плохо – такая безоговорочная вера в него?.. Не заставит ли это их потерять бдительность и расслабиться?
Обсудив таким образом план предстоящих действий, все снова поднялись с земли и отправились вглубь леса, чтобы найти подходящее дерево для изготовления деревянных чурбанов для сплава по воде. Долго искать не пришлось: они вскоре наткнулись на молодую сосенку с толщиной ствола около десяти сантиметров. Ли достал из корзины пилу, и все по очереди принялись за дело. Сначала завалили дерево целиком, а потом отрезали от него три метровых куска ствола – каждому из них свой «поплавок».
Все дела на сегодня были сделаны, и пора было отправляться домой. Возле спиленной сосны был устроен новый «схрон». Выкопали ножом яму, в которую сложили корзинку со всем ее содержимым, за исключением пилы и ножа, рядом поместили завернутые в холстину оружие и боеприпасы, а поверх всего этого расстелили дождевик и засыпали его землей. Затем свежевырытую землю прикрыли распиленными бревнами, а на сами бревна навалили оставшуюся неиспользованной крону сосны. Теперь Ли был уверен, что такое многоярусное укрытие содержимого «схрона» не позволит даже самым сильным дождям нанести какой-то ущерб оружию.
С чувством выполненного долга группа Ли отправилась в обратный путь.
Глава 15. Куан Ли. Операция «Побег»
Последовавшие за вторником дни были посвящены делам, в которых сам Ли принимал минимальное участие. Запущенный им маховик подготовки к операции «Побег» уже крутился другими людьми, которые по приказу Ли или Ли Цуюня выполняли свою часть заданий, из которых складывалось общее дело.
Члены «мирной группы» организации, получив от своего руководителя деньги, скупали по городу все необходимое для деятельности будущего партизанского отряда и складировали в доме одного из участников Сопротивления, жившего в Суншани. Чжоу Лей держал этот процесс на контроле и уже в четверг доложил Ли, что задание полностью выполнено.
– Даже перевыполнено, – уточнил он. – Ли Цуюнь сказал мне, что об оружии должна позаботиться наша, боевая, группа. Но я подумал: а что плохого в том, если в отряде будет несколько штук охотничьих ружей? При необходимости их можно и в бою применить. А если такой нужды не будет, партизаны смогут просто в горах охотиться, если потребуется пополнить продовольственные запасы.
– Хорошая мысль, – одобрил Ли. – А как удалось достать охотничьи ружья?
– Отец одного из наших товарищей владеет магазином охотничьих принадлежностей. И на днях он сообщил сыну, что японцы готовят распоряжение о закрытии всех магазинов, торгующих огнестрельным оружием, а заодно и запрете охоты на острове. Для него это сокрушительный удар по бизнесу. Когда я предложил ему продать нам несколько ружей, он так обрадовался, что сделал существенную скидку на покупку.
– Молодец, – еще раз похвалил Ли своего нового бойца за инициативу. – Я, кстати, хотел тебе сказать, что мы для тебя подготовили твой персональный пистолет. Я его пристрелял, зарядил, так что можно пользоваться. Он сейчас у Купола. Когда вы с ним в ближайшее время встретитесь, он тебе его передаст. Ты стрелять-то умеешь?
– Умею. Только для меня больше привычно охотничье ружье – я с дедом часто на охоту в горы ходил.
– Ну, в городе с ружьем не походишь. Поэтому лучше привыкать к пистолету.
– Раз надо – привыкну, – согласился Лей.
Кошка, Губа и Купол между тем рыскали по городу в поисках тира, где можно было бы набивать руку в стрелковой подготовке. Затея оказалась безнадежной: готовящееся распоряжение властей об ужесточении правил доступа населения к оружию вызвало массовое закрытие всех заведений, хоть как-то с ним связанных. Купол сообщил Ли, что переговоры с его знакомым по поводу лошади прошли успешно: за небольшую плату тот согласился предоставить ее на несколько часов в любой день. Оставалось только ждать этого самого дня.
За несколько дней до предполагаемых событий Ли послал Юинь в лагерь к Сю с запиской следующего содержания:
«Здравствуй, Сю! Осталось несколько дней до решающего часа. У нас все готово. Поэтому давай уточним план наших действий. Исходя из твоего последнего сообщения, я рассчитываю, что ваш побег состоится или в ночь на 15-е, или в ночь на 16-е. В субботу 13-го я буду ждать твоего возвращения с работ в лагерь. Если вы будете готовы к побегу в ночь на 15-е, подними руку вверх над головой, когда будешь проходить мимо меня. Если вы не будете готовы к побегу, я приду на следующий день. И так до тех пор, пока вы не будете готовы к побегу ночью следующего дня, и ты не подашь сигнал. В нужный день наши действия должны начаться в 12 часов ночи. В это время мы устроим пожар в месте расположения штаба вашего лагеря. Начало пожара – для вас сигнал к началу побега. Вы должны пролезть через тоннель, добежать до реки, войти в воду и по воде вдоль берега двигаться в сторону гор. Идти таким образом придется около полутора километров. На вашем пути окажется небольшая скала. Там вас будет ждать мой человек. Он скажет вам пароль: “Я Купол, друг Ли”. Ты должен сказать отзыв: “Я Сю, друг Ли”. Этот человек отведет вас, куда надо, и скажет, что нужно делать. Да будет с нами удача! До встречи, друг. Ли».
* * *
Занимаясь каждый день будничными «гражданскими» делами: утром – джиу-джитсу, днем – чтением книг на японском или уроками русского языка, общением с Лизой и Мацуи, Ли каждую свободную минуту раз за разом проигрывал в голове сценарий будущих действий, связанных с побегом, пытаясь найти какие-то изъяны в своем плане, чтобы устранить их, пока не поздно. Это все уже начинало его раздражать: деятельная натура требовала претворить план в реальность, чтобы, наконец, закончилась подготовительная фаза предстоящей операции и началась основная, способная погасить терзающий его изнутри огонь нервного возбуждения.
И вот, наконец, наступила долгожданная суббота, которая должна была, по расчетам Ли, стать точкой отсчета активных действий его боевой группы. Он прибыл на педикебе в то место неподалеку от лагеря, где они с Юинь уже бывали ранее, с запасом по времени. Сказав рикше, чтобы тот забрал его отсюда через два часа, Ли отправился к лагерю, чтобы в последний раз перед операцией осмотреться на местности к западу и югу от него, сделать нужные уточнения в своем плане, если таковые понадобятся. При свете дня он наметил место своего огневого рубежа – пенек высотой сантиметров сорок, удобный для прицеливания, с которого надо будет с помощью винтовки поразить первую цель; затем мысленно прочертил траекторию своего перемещения в другую точку, с которой он должен будет ликвидировать второй прожектор или самого часового на вышке – как получится. Подойдя к берегу реки, он осмотрел то место, где завтра после переправы должны остаться бревна, на которых им придется сплавляться по течению после операции. В завершение своей разведки Ли решил пройтись по берегу вдоль реки на восток, чтобы убедиться, что у беглецов не возникнет особых трудностей при перемещении по воде. Пройдя в сторону гор метров двести, он вернулся назад к лагерю, уверенный, что даже не очень здоровый или физически сильный человек сможет справиться с этой задачей.
Часы показывали время, когда на дороге к лагерю должна была показаться колонна пленных. Ли подошел к небольшой толпе горожан, по обычаю собравшихся поблизости от ворот, и, став позади нее, стал высматривать в шеренгах приближающейся колонны Сю. Уже половина заключенных прошла мимо него, когда он, наконец, заметил своего друга. Тот даже не смотрел в сторону толпы, уверенный, что Ли непременно где-то там, раз написал об этом в записке. Ли, не отрываясь, смотрел на его руки, как будто ожидал команды «на старт!» И вот правая рука Сю взлетела вверх и тут же упала вниз, и одновременно с этим движением сердце Ли как будто подпрыгнуло и тут же ухнуло вниз, как шатун КШМ двигателя корабля, начинающего разбег перед длительным плаванием.
Не дожидаясь, пока Сю войдет в ворота лагеря, Ли развернулся и двинулся к тому месту, где его должен был ожидать велорикша. Усевшись в коляску, он назвал адрес Чжоу Лея (Ли теперь знал домашние адреса всех бойцов своей группы, его же место жительства было известно только Бао Ю). Тот был дома, предупрежденный, что любой вечер, начиная с субботнего, может стать временем начала операции.
– Начинаем, – сообщил ему Ли, даже забыв поздороваться. – Забирай все, что тебе нужно, и едем к Куполу.
Доехав на тот же самом педикебе до дома мальчишки, они вызвали его во двор. Тот без слов понял: наконец начинается то, что они все так долго готовили. Перед тем как отправить своих товарищей в путь, Ли попросил Купола отдать Лею его пистолет и провел последний инструктаж:
– Поедете с этим рикшей в Суншань. Только отпустите его, не доезжая до места, где будете забирать лошадь. Погрузите на нее всю собранную для партизан амуницию и отвезете в пещеру. Твой «светлый путь» к ней готов? – Ли посмотрел на Купола.
– Да, – отозвался тот. – Я сегодня с утра ходил по маршруту и все стекла установил.
– Когда разгрузитесь в пещере, – продолжил Ли, – ты, Купол, вернешься в город, отдашь лошадь и отправишься домой спать. Завтра мы с тобой и с остальными парнями встречаемся в одиннадцать часов у Кошки. Ты, Лей, останешься ночевать в пещере. Утром, с рассветом, начнешь прокладку маршрута к партизанской базе. Следующую ночь переночуешь на базе или в деревне у своих. Утром в понедельник вернешься к пещере, где тебя будут ждать наши беглецы, которых туда ночью доставит Купол. Заберешь их и все, что мы для них собрали, и отведешь на базу. Среди пленных есть молодой парень, нашего с тобой возраста, зовут Кунь Сю. Передашь ему от меня, чтобы они обустраивали свой лагерь, отдыхали, отъедались, лечились, если в этом есть нужда. Ты подготовил медикаменты для них?
– Да, – отозвался Лей. – Вместе с остальными вещами я собрал медицинскую аптечку. Осмотрю всех людей и, кому надо, назначу лечение.
– Хорошо. Все правильно. Скажи Сю, что в ближайшие дни я прибуду к ним в лагерь. Вот тогда со всеми и обо всем поговорим подробно. Ты же сам во вторник вернешься в город. В среду утром встретимся в госпитале у Ли Цуюня, обсудим наши дальнейшие действия. Итак, ваши задачи понятны?
– Да, – одновременно ответили Купол и Лей.
– Ну тогда удачи нам всем!
* * *
Купол и Лей уселись в педикеб, и Ли долго смотрел ему вслед, прежде чем отправиться домой. Начинались дела, в которых многое зависело от него не как исполнителя, а как руководителя другими людьми. Теперь его ответственность распространялась на судьбы и жизни тех, кто доверился ему, а сам он должен был безоговорочно доверять им. И эти новые отношения ответственности казались ему куда более тяжким грузом, чем отвечать за самого себя лично…
Поэтому его сердце учащенно забилось, когда на следующий день в назначенное им время встречи в доме Кошки он увидел радостную и лукавую ухмылку на лице Купола, которого распирало от гордости осознание, что он первым из мальчишек принял участие в подготавливаемой операции и с успехом выполнил свою задачу.
– Ну рассказывай, как все было, – с трудом сдерживая нетерпение, сказал Ли.
– Все оказалось гораздо проще, чем я ожидал. Мы с Леем сделали все так, как ты сказал: добрались до дома моего соседа, быстро запрягли лошадь, без проблем доехали на ней до того места в Суншани, где нас ждал груз. Вместе с хозяином дома навьючили его на лошадь и отправились в сторону гор. Из города вышли без каких-либо проблем – я ведь там каждую тропинку, каждый закоулок знаю. Передвигались вдоль опушки леса к тому месту, где я установил свой первый маяк. Я рядом с лошадью, а Лей немного впереди – он проверял, нет ли на нашем пути военных постов или патрулей. Я-то при нашей первой встрече подумал, что он – городской пижон, чистюля и неумеха, что он дальше города никогда не бывал и ничего не видал, а оказалось, что он в лесу ходит, как охотник, совершенно бесшумно, а видит ночью, как сова.
(Ли с удовлетворением зафиксировал этот факт. Его надежда, что совместное участие Купола и Лея в боевой операции сгладит их первоначальную неприязнь друг к другу, оправдалась.)
– Он метров за пятьдесят увидел, как навстречу нам движется патруль из трех человек, – продолжал свой рассказ Купол, – бесшумно вернулся ко мне и сообщил об этом. Мы свернули в лес, спрятались в зарослях кустарника, переждали, пока патруль пройдет мимо нас, а потом снова продолжили путь. Этот патруль оказался единственной опасностью, которая могла нам помешать, но не помешала… Дальше все прошло без каких-либо проблем: дошли до нужной точки, от нее прошли по светящейся дорожке к пещере и там разгрузились. Я с лошадью пошел назад, а Лей остался ночевать в пещере. Я, знаете что, вам, парни, скажу: будь я на его месте, вряд ли заснул бы в ней – жутковато одному, даже с пистолетом. А он, смотрю, ничего, страха не кажет, парень не из трусливых…
– Он действительно такой, – заметил Ли. – Ты, Ю, помнишь тот день, когда мы с тобой Юинь встретили?
– Ну еще бы…
– Так вот она в тот день была с Леем. Когда они встретились с патрулем, Лей заманил за собой двоих солдат. Они за ним гнались, обстреливали и даже ранили в руку. Так что он парень надежный и нашей боевой группе очень пригодится. Ну а тебя, Купол, я поздравляю с первым успешно выполненным заданием. Молодец! Так держать!
– Да ладно! Чего уж там… – мальчишка смущенно потупился, но видно было, что поздравление ему ужасно понравилось.
– Ну а теперь, парни, обсудим следующий этап нашей операции. Ты, Купол, сегодня вечером действуешь независимо от нас, по своему плану. Поскольку операция начнется в двенадцать часов ночи, ты должен не позднее этого времени оказаться на скале и ждать беглецов. Когда они появятся, ты должен будешь сказать им пароль: «Я Купол, друг Ли». Один из них скажет тебе в ответ: «Я Сю, друг Ли».
– Он тоже скажет «друг Ли»? – Кошка удивленно посмотрел на командира. – Он что, на самом деле твой друг?
Ли на секунду смешался, а потом сказал:
– Мы просто условились о таком пароле и отзыве. И вообще, парни, не забивайте сейчас себе головы ненужной информацией. Вот завтра, когда мы все соберемся, когда всё уже закончится, я расскажу вам во всех подробностях о подготовке и проведении операции «Побег». А пока думайте только о том, как ее правильно провести… Итак, Купол, ты дождешься беглецов, отведешь их в пещеру и оставишь там до утра. А утром их оттуда заберет Лей. Ты же вернешься домой. И не забудь снять стекла с деревьев.
– Не забуду. Я все помню, что должен сделать. Я только хотел спросить: как я узнаю, что операция началась? У меня же часов нет.
– Если наш пожар в лагере хорошо разгорится, ты его и на своей скале увидишь и поймешь, что операция началась.
– Я понял.
– Ну а мы с вами, парни, встречаемся в семь часов возле моста через Синьдянь. За то время, что останется до захода солнца, мы должны будем дойти до места нашего «схрона», подготовить все необходимое к операции и потом уже в темноте дожидаться, пока не наступит двенадцать часов, и не пора будет действовать. Все детали этих действий мы еще раз обсудим на месте. Да, кстати, всех касается: наденьте сегодня дождевики. Кто знает, может, пригодятся. И последнее: нам сегодня доведется вернуться домой глубокой ночью, и поэтому спим завтра подольше и соберемся здесь, у Кошки, в двенадцать часов.
Обсудив, таким образом, предстоящие дела, все разошлись до вечера.
* * *
В семь часов Ли, Кошка и Губа вновь сошлись в оговоренном месте. На этом раз они безбоязненно пересекли мост, потому что у мальчишек карманы были вообще пусты, и только Ли имел при себе свой «Хамада» с оставшимися семью патронами в магазине. Несмотря на отсутствие в их руках предметов, которые могли бы вызвать интерес часовых и патрульных по пути их следования, они шли по маршруту таким же образом, как и в первый раз: то вместе, то порознь. На этот раз они преодолели дистанцию гораздо быстрее и оказались у «схрона» еще до восьми часов вечера. Солнце уже скрылось за лесом, но еще висело над горизонтом, освещая неяркими предзакатными лучами окрестности.
Достав из ямы корзинку со всем ее содержимым, Ли и мальчишки принялись за подготовку к предстоящему делу: Кошка и Губа заряжали оружие и проверяли его готовность к бою, а Ли смешивал компоненты «коктейля Молотова», разливая его на четыре бутылки, и рассказывал попутно мальчишкам, как им придется с ними управляться.
– Эта «адская смесь» включает в себя бензин, керосин и мазут. Она способна поджечь не только дерево, как в нашем случае, но и металл, и камень.
– А зачем нужно смешивать три компонента? – поинтересовался Губа. – Разве недостаточно было бы одного бензина?
– Достаточно… чтоб тебя самого взорвать!.. Если б ты поджег фитиль, то не успел бы эту бутылку даже из рук выпустить…
– А, понятно… Керосин замедляет горение. А зачем тогда мазут? Он же горит хуже бензина и керосина.
– А мазут добавляют потому, что он более густой и вязкий. Бензин и керосин могут быстро стечь с поверхности того, что собираются поджигать, а мазут прилипает и тем самым обеспечивает загорание.
– Толково придумано! – одобрил Кошка.
– Вот я наполнил четыре бутылки коктейлем. Теперь нужно вставить в горлышки фитили.
Ли оторвал четыре лоскута материи, завязал в середине каждого из них узел, который должен был плотно закрыть горлышко бутылки.
– Один конец фитиля я опускаю в бутылку, второй, сухой, оставляю на поверхности. В таком виде вы должны будете принести эти бутылки к тому месту возле ограды лагеря, откуда будете их бросать. Когда окажетесь на исходной позиции, поменяете концы фитилей местами: сухой засунете внутрь, а мокрый выставите наружу. Вот этими спичками, – Ли показал коробок, – вы подожжете фитиль одной бутылки, а уже от него – все остальные. Как только фитили загорятся, вы, не мешкая ни секунды, начнете бросать все бутылки за забор. Упав на что-то твердое, они разобьются, смесь воспламенится, и начнется пожар.
– А вдруг пожар будет разгораться не очень быстро? – больше для своего успокоения, чем действительно сомневаясь, спросил Губа.
– А это уже не имеет значения. Что бы ни происходило после того, как вы бросите бутылки, – будет ли пожар или не будет, сильный он будет или слабый – вы должны немедленно убегать оттуда, потому что уже ни на что не сможете повлиять. Даже если пожар окажется не таким, как мы рассчитываем, тревога в лагере все равно поднимется. Часовой увидит перелетающие бутылки, устроит шум, попытается обнаружить вас за забором и пристрелить. Вот поэтому вы должны убежать как можно дальше от этого места. А уж я буду действовать в зависимости от того, как будут разворачиваться события. Вообще, по моим прикидкам, вся операция должна будет у нас занять не более пяти минут.
– Всего-то?! – мальчишки выглядели разочарованными.
– А вы что, хотели здесь целый час развлекаться? Вокруг пожара поплясать? Пострелять в японцев?.. Нет, друзья мои. Чем быстрее делаются операции, тем больше шансов остаться в живых. Поэтому я приказываю: – Ли сделал грозное лицо и отчеканил, – после забрасывания бутылок никаких задержек, никаких попыток отстреливаться, чтобы помочь мне, немедленно отступать к реке, хватать свое бревно и в воду!..
– А ты?
– И я сделаю то же самое. Выстрелю столько раз, сколько потребуется, и побегу за вами. Никто никого не ждет. Каждый сплавляется по реке, как сможет, и туда, куда сможет. Когда выберемся на берег, каждый добирается до своего дома самостоятельно.
– А вдруг… – Кошка внимательно посмотрел на Ли, – а вдруг кого-то из нас ранят?..
– А вот это тот случай, который все меняет… – признался Ли. – Если с кем-то из вас это произойдет, собираемся все вместе на берегу и решаем, как помочь раненному.
– А если это произойдет с тобой, а мы уже отправимся в плавание?
– Если это произойдет со мной, я сам о себе позабочусь. Ты же уже знаешь, как я плаваю. Так что даже раненный, я на бревне и по течению смогу добраться до места.
– А если тебя…
– Убьют? – договорил за Кошку Ли. – Ну тогда мне не поможете не только вы, но даже сам господь бог…
Мальчишки на время замолчали, и по их глазам Ли понял, что они только сейчас всерьез задумались, что их участие в боевой акции, безупречный план которой, казалось бы, не сулил никаких неожиданностей, на самом деле может закончиться смертью кого-нибудь из ее участников.
– Ну чего приуныли, герои? – бодрым тоном произнес Ли. – Я не собираюсь сегодня погибать – у меня слишком большие планы на оставшуюся жизнь. Да и вам не дам… Ну как, оружие готово к бою?
Он проверил пистолеты мальчишек, а потом и свое оружие – винтовку и пистолет. Все было в полном порядке. Он стал складывать в корзинку все, что надо было переправить через реку, не замочив в воде: четыре бутылки с коктейлем, спички, три пистолета. Сюда же он собирался положить и часы, когда придет время форсирования реки. Винтовку, обернутую в дождевик, придется переправлять отдельно.
– Итак, парни, всю материальную часть операции мы подготовили. Теперь я расскажу всю последовательность наших действий во время ее проведения. До половины двенадцатого мы лежим здесь и отдыхаем. В половине двенадцатого мы должны будем протоптать на прибрежном песке цепочку следов от реки к лесу. Это надо сделать на тот случай, если охрана лагеря решит искать беглецов на этом берегу. Поскольку заключенных десять человек, а нас только трое, нам надо будет несколько раз пройти туда и обратно, два раза от леса к реке и один раз назад.
– И идти к воде надо будет пятками вперед, – догадался Кошка.
– Совершенно верно. Когда мы будем второй раз возвращаться к реке, заберем с собой все, что мы приготовили. Каждый будет нести то, с чем станет переправляться. Я буду нести корзинку и винтовку, Губа – одно бревно, Кошка – два бревна.
– А ты сможешь без бревна удержать над водой сразу и винтовку, и корзину? – засомневался Губа.
– Смогу. На переправу у нас уйдет максимум десять минут. На другом берегу оставляем у воды три бревна и пустую корзинку. Я беру винтовку и свой пистолет, вы берете свое оружие, спички и по две бутылки каждый. Идем цепочкой, как можно тише, не разговаривая, к ограде лагеря. Самое главное: бесшумно пройти мимо ближнего угла, чтобы нас не услышал часовой на вышке. Идем вдоль ограды. Приблизительно на ее середине я отделяюсь от вас и иду к своему огневому рубежу. Вы продолжаете движение и останавливаетесь примерно в десяти метрах от дальней вышки. Меняете местами фитили в бутылках и делаете то, о чем я вам уже говорил. Забрасываете бутылки за забор и несетесь назад к реке. Хватаете свои бревна и в воду… Всё, на этом ваша работа закончена. Все понятно?
– Да.
– Ну тогда отдыхаем и ждем.
Все улеглись на мягкой густой траве, ежедневно поливаемой дождями. Кошка и Губа о чем-то вполголоса разговаривали, наверное, о каких-то своих мальчишеских делах. Ли, закинув руки за голову, молча смотрел в небо, с каждой минутой становящееся все темнее и темнее, пока не превратилось в непроглядную черноту, усеянную искрами звезд. Фосфоресцирующие стрелки часов, на которые он периодически поглядывал, перемещались, как ему казалось, странно медленно. С одной стороны, конечно, приятно было вот так лежать, вперив бездумный взор в черную бездну, но, с другой стороны, тикающий хронометр в мозгу говорил: «Скорее бы уж все началось… и закончилось…»
* * *
Где-то в одиннадцать часов Ли заметил, что отдельные поля с россыпями звезд на небе стали внезапно исчезать. Сначала он не придал этому значения, а потом вдруг сообразил: небо затягивается тучами. А там, где тучи, жди возможного дождя…
– Парни, вы видите, что происходит? – окликнул он мальчишек.
– А что такое? – отозвались те, увлеченные разговором.
– Тучи собираются. Если в течение ближайших полутора часов начнется дождь, наш пожар может погаснуть, не успев, как следует, разгореться…
– И что тогда? – растерянно спросил Ю.
– Ничего. Все будем делать, как задумано. Только вот охрана лагеря, не занятая тушением огня, сможет быстрее организовать преследование нападавших, то есть нас с вами.
– И что? – снова повторил Ю.
– Только одно: нам все надо будет делать быстрее быстрого, чтоб они не успели опомниться…
Теперь все с тревогой смотрели на небо, забыв про все, не имеющее отношения к тому, что их вскоре ожидало. Ли бросил последний взгляд на часы.
– Все. Пора. Половина двенадцатого.
Все вскочили с земли. Ли первый показал, как надо, пятясь спиной к реке, прокладывать следы. Они все дошли до воды и двинулись в обратном направлении. Забрав все свои вещи, повторили маневр. Перед тем, как войти в воду, Ли снял с руки часы и положил в корзинку. Туда же он засунул тяжелый конец винтовки – приклад. Конечно, торчащий ствол оружия нарушал баланс груза, но все равно это было лучше, чем держать в одной руке два предмета.
Ли вошел в воду и стал переправляться на другой берег, мальчишки двинулись вслед за ним. Течением их снесло метров на двадцать ниже того места, которое находилось прямо напротив лагерной вышки. Поэтому, выйдя на берег, они направились к нему посуху. Ли раздал каждому то, что ему полагалось иметь при себе, надел дождевик, в который была завернута винтовка, потом и ее саму закинул за спину, и, надевая часы на руку, посмотрел на циферблат: без семи минут двенадцать.
– Идем по графику, – объявил он. – Дождя пока нет – значит, небеса за нас. Теперь закрываем рот на замок и вперед. Удачи нам всем!
Ли, не оглядываясь, двинулся в сторону неясного силуэта ограды, видимой в темноте только благодаря светящим внутрь лагеря прожекторам. Хотя густая трава, покрывшая почву вокруг лагеря, гасила звуки их шагов, он был уверен, что его бойцы за его спиной. Они прошли мимо угловой вышки, услышав в тишине, как переминается с ноги на ногу часовой, пытаясь размять затекшее от долгого стояния тело.
Отсчитав от вышки пятьдесят шагов, Ли отодвинулся в сторону и пропустил мимо себя мальчишек, слегка похлопав каждого из них по плечу. Сам же двинулся, перпендикулярно ограде и снова считая шаги, к своему рубежу. Скоро ему стало понятно, что в такой темноте он сможет найти свой пенек только чудом. Поэтому, сделав заранее рассчитанное количество шагов, он опустился на колени и стал руками нащупывать вокруг себя хоть что-нибудь, что могло бы послужить упором для оружия, и тут же нащупал то, что искал. Рванув из-за спины винтовку, Ли передернул затвор, направляя патрон в патронник, улегся на землю и, уложив оружие на пень, направил ствол в сторону прожектора. Краем глаза он увидел, как возле забора вспыхнули четыре огонька и тут же, описав высокую дугу, один за другим исчезли за ним.
С вышки раздался всполошенный крик часового, над забором вверх взметнулось пламя. Ли увидел, как прожектор начинает поворачиваться в его сторону, и, не дожидаясь, когда свет ослепит его, прицелился и выстрелил. Ему показалось, что треск разбиваемого стекла прозвучал в тишине громче, чем выстрел. Ошеломленный случившимся, часовой какое-то время не предпринимал никаких действий, а потом начал вслепую обстреливать из пулемета местность возле стены. В самом лагере тем временем прозвучала сирена тревоги, послышались слова команд, топот множества ног. Пламя над загоревшимся зданием разрасталось и ввысь, и вширь, и теперь уже освещало землю и за забором на десяток метров.
Поразив свою первую цель, Ли забросил винтовку вновь за спину и бросился в сторону второй вышки, чтобы пресечь возможные действия часового на ней. Тем временем часовой на первой вышке, оставшись без прожектора, стал обстреливать тот сектор, который освещался огнем пожара. И несмотря на то, что он не видел никакого противника, он обильно поливал эту территорию свинцом. «Эдак этот идиот и меня ненароком заденет», – подумал Ли, стараясь держаться в тени, на расстоянии приблизительно сорока метров от второй вышки. Часовой на ней, похоже, не мог сообразить, что ему надо делать в сложившейся ситуации, и только направил свой прожектор туда, где и без того было достаточно света, – на пожар…
Ли прикинул, что времени прошло уже достаточно, чтобы Кошка и Губа успели добраться до реки. Значит и ему пора уже выбираться. Ему вдруг жалко стало, что бой оказался таким скоротечным, и враг понес потери только в виде какого-то прожектора… Поколебавшись мгновение, он достал из кармана пистолет, тщательно прицелился в маячившего на свету часового и спустил курок. Солдат коротко вскрикнул и исчез из виду. Ли, почти не целясь, чуть передвинул ствол в сторону и выстрелил второй раз, прожектор погас. За пулеметными очередями эти выстрелы, по-видимому, никто и не услышал. «Ну вот теперь хоть что-то…» – подумал Ли и бросился к реке.
* * *
На берегу лежало одно бревно и корзинка. Ли зацепил ее ручку за ствол винтовки за спиной, схватил бревно и бросился в воду. Выбравшись на середину реки, он отдался течению и, лишь слегка работая ногами, стал довольно быстро удаляться от места начала заплыва. Прошло всего несколько минут, и он заметил, как на воде стали взбухать пузыри, порождаемые крупными каплями дождя – начался-таки!.. Но теперь это не имело никакого значения: операция уже состоялась. Ли оглянулся назад и увидел, как зарево пожара над лагерем стало опускаться все ниже и ниже – огонь угасал. Но, как оказалось, перед этим он успел сделать свое дело: через короткий промежуток времени до Ли донеслись какая-то беспорядочная стрельба, негромкие взрывы, в небо во все стороны понеслись трассирующие пули – оружейная комната лагеря «салютовала» бойцам Сопротивления…
Несомый водой все дальше и дальше от места событий, надежно укрытый темнотой и дождем от чьего-либо внимания, Ли с чувством удовлетворения констатировал основной итог произошедшего: «Ну вот все и состоялось!» Конечно, все последствия сегодняшней акции станут ясны только через день-другой, но один результат был очевиден уже сейчас: его юные товарищи показали себя смелыми, решительными и дисциплинированными солдатами, и теперь он может положиться на них в любом сложном и опасном деле. Общаясь с этими мальчишками, Ли вспоминал слова своего отца, Куан Пинчжу, который как-то сказал ему: «Важнейшая задача коммуниста – постоянно искать приверженцев своих идей, воспитывать из них новых коммунистов». Конечно, эти вчерашние воры еще далеко не коммунисты – скорее всего, они и слова-то такого не знают, – но Ли был уверен, что они и такие, как они, – участники антияпонского Сопротивления – вскоре станут опорой новой власти на Тайване, которую здесь установит Компартия Китая.
Река пронесла его мимо зенитной батареи, вот и автомобильный и железнодорожный мосты остались позади. Ли ухитрился посмотреть на часы, чтобы прикинуть, с какой скоростью он движется, но увидел, что стрелки остановились на 12.10 – на плавание в воде этот добротный механизм рассчитан не был. Несмотря на то, что Ли был одет достаточно тепло – суньятсеновка плюс плащ, – пребывание в прохладной воде уже приблизительно около часа давало о себе знать. Дождь, как всегда внезапно, прекратился, и Ли подумал: может, вылезть на берег и завершить путь домой пешком, но тут же представил себе, какие это будут ощущения – идти по улицам города несколько километров насквозь мокрым, и решил потерпеть и добираться максимально близко к цели так, как начал. Прошел, наверное, еще час, прежде чем Ли по некоторым признакам стал узнавать на берегу строения своего округа. Он выпустил из рук свой «поплавок», отправив его в дальнее плавание в море, и, активизировав свои действия в воде, через пару минут выбрался на сушу.
Хлюпая водой в туфлях, по-прежнему в полной темноте – тучи все еще не давали луне занять свое законное место на небе – он шел по особо молчаливым после дождя улицам и вскоре оказался у своих ворот. Не заходя в дом, он разделся во дворе догола и развесил всю свою одежду на веревки. Оставив винтовку и корзинку со всем тем, что было в его карманах, на кухне, он прокрался на цыпочках в свою спальню и, завернувшись в простыню, через мгновение провалился в сон.
* * *
На следующее утро Ли пропустил не только тренировку по джиу-джитсу, но и завтрак. Сиро пришлось соврать тетушке Ляо, что он не очень хорошо себя чувствует, и лучше его не беспокоить. Когда Ли уже после десяти часов вышел из своей комнаты, завернутый в простыню, Сиро с некоторой подначкой в голосе спросил его:
– Похоже, ты неплохо погулял этой ночью? Я еле успел убрать винтовку и корзинку с кухни до прихода тетушки Ляо. Видел всю твою одежду на веревке… Как же это можно было так намокнуть в дождевике?
– Он неплохо защищает на суше, но в воде совершенно бесполезен…
– Ты хочешь сказать, что тебе ночью опять пришлось купаться?!.. Это может означать, что ты в очередной раз сотворил что-то из ряда вон выходящее… – высказал предположение Сиро.
– Ну, не «из ряда вон», но кое-что сотворил. Подробности читай в свежих газетах…
– Твои дела – снова главная новость местной прессы, – со вздохом произнес Сиро, и было не совсем понятно, какие чувства он при этом испытывает.
Одевшись в уже высохшую одежду и позавтракав, Ли, сунул в карман остановившиеся часы, чтобы сдать их в ремонт, и стал собираться на встречу с группой. Удовлетворение от того, что операция «Побег» завершилась, не могло быть для него полным до тех пор, пока он не узнает, удалось ли беглецам благополучно достичь пещеры, и, самое главное, как обстоят дела у его бойцов: живы ли они, здоровы…
Добравшись до дома Кошки несколько раньше положенного времени, он с глубоким облегчением застал там всех трех мальчишек. Они с радостными возгласами приветствия встретили его появление.
– А мы тут сидели и гадали, удалось ли тебе уйти без проблем! – с сияющими глазами смотрел на него Кошка.
Ли не смог сдержать эмоций: раскинув свои длинные руки, он обнял за плечи сгрудившихся возле него мальчишек, прижал их к своей груди:
– Рад всех вас видеть, чертей, живых и здоровых!
Когда первые восклицания немного стихли, они уселись в кружок, и каждый стал рассказывать, что с ним происходило, когда его не могли видеть другие. Самым коротким оказался рассказ Кошки и Губы. Они вместе так быстро успели добежать до реки после того, как бросили бутылки, что даже не попали под обстрел часового; вместе бросились в воду; даже какое-то время плыли рядом, пока течение не разнесло их в стороны. Кошка несколько раньше вышел на берег, потому что, по его словам, замерз; Губа же дотянул до самой своей улицы, которая выходила к реке.
Потом слово взял Ли, который сухо «отрапортовал» о трех произведенных им выстрелах и потерях противника, а также о том, как без всяких проблем, подобно мальчишкам, «сплавился» до округа по воде.
На «сладкое» оставили рассказ Купола, о действиях которого остальные присутствующие ничего не знали.
– Я добрался до скалы, по моим прикидкам, часа за два до начала операции, – начал он свой доклад. – Лежал и ждал, когда все начнется. Я действительно, как ты и говорил, Ли, сразу это понял, когда увидел языки огня над лагерем. И стрельбу из пулемета услышал – подумал, что у вас там сейчас жарковато. Прошло минут пятнадцать-двадцать, и пошел дождь, а сразу за этим в лагере началась стрельба, но не такая, как раньше, а беспорядочная. Я сначала подумал, что охрана обнаружила побег и бросилась в погоню, но когда увидел, что в небо летят пули… светящиеся… Не знаю, как они называются…
– Их называют трассирующими, – подсказал Ли.
– Да, так вот когда я их увидел, то понял, что загорелась оружейная комната, о которой ты, Ли, говорил. Буквально сразу, как это все началось, я заметил в воде приближающиеся ко мне какие-то тени. Я понял, что это лагерники. Я сказал им пароль, один из них отозвался. Я повел их к лесу. Вот тут и случилась одна неожиданность, – Купол сделал паузу, заставив всех присутствующих почувствовать напряженность момента, – мимо нас пробежал патруль… Я не знаю, каким-то чудом мы все успели попадать в траву, а они проскочили метрах в двадцати, не заметив нас… Может, потому, что они бежали в сторону лагеря и не очень внимательно смотрели по сторонам?..
– Возможно, – согласился Ли. – Когда они услышали и увидели, что в лагере происходит что-то необычное, то сошли с маршрута и бросились на помощь.
– Когда они уже были далеко, – продолжил Купол, – мы поднялись и продолжили путь. Дальше все уже было без проблем. Только… я внес одно изменение в наш план.
– Какое?
– Ты говорил, чтоб я снял стекла с деревьев после того, как отведу беглецов в пещеру, на обратном пути. А я решил снимать их сразу, по дороге в пещеру. А то, подумал, сейчас нагонят сюда солдат, патрулей, раз такое случилось в лагере… Лучше не оставлять в лесу никаких следов даже на короткое время…
– Ну и правильно решил, – одобрил Ли действия своего бойца.
– В пещере я показал беглецам приготовленные для них вещи, предложил переодеться в сухое, если кто-то намочил свою одежду в реке. Сказал, чтоб утром ждали Лея. После этого ушел. По лесу шел осторожно, чтобы не наткнуться на солдат, поэтому домой добирался долго, только после четырех лег спать. Шесть часов поспал и пришел сюда, – завершил он рассказ.
– Ну что ж, парни, – Ли начал подводить итог проведенной операции. – Вы все выполнили свои задачи замечательно, и я благодарю вас за это. Вы все показали себя героями, и я горжусь вами!
Ли видел, как, услышав его слова, мальчишки как будто расправили плечи и обменялись взглядами, в которых сквозили впервые рождающиеся в их душах самоуважение и вера в себя.
– Сегодня мы спасли жизнь десяти бойцам Китайской народной армии, которые проливали кровь за свободу нашей страны, но оказались в плену у врага. Теперь они создадут партизанский отряд и отомстят японцам за все издевательства, которые те над ними творили. Кроме того, мы нанесли очень серьезный урон деятельности лагеря военнопленных: уничтожили штабное помещение со всеми документами на заключенных, которые там содержались, с оружием и боеприпасами, сожгли ряд других строений. Все это вызовет на какое-то время задержку в строительстве хранилища боеприпасов, в котором участвовали пленные. Наконец, местное население, узнав, что произошло в лагере, поймет, что в городе началась борьба с японцами. Это вдохновит его вступать в ряды участников Сопротивления. Вот чего мы добились сегодняшней акцией. Даже если мы с вами не сделаем для победы над врагом ничего большего, мы можем по праву гордиться тем, что уже сделали! Но… мы ведь с вами на этом не остановимся? – Ли сделал паузу и вопросительно посмотрел в глаза мальчишкам.
– Никогда! – почти в один голос с жаром воскликнули они.
– Другого ответа я и не ждал, – Ли какое-то время помолчал, а потом продолжил. – А теперь, парни, я должен рассказать вам одну вещь. До тех пор, пока я не был уверен в вашей храбрости и преданности делу борьбы с японцами, я не решался вам об этом говорить. Но теперь все изменилось, и я не могу дольше скрывать от вас…
– О чем ты говоришь, Ли? – Ю удивленно смотрел на командира.
– Я должен вам признаться, парни, что… я не из Такао, я не вор и никогда им не был, я не был ни в каком партизанском отряде в горах, и никто не посылал меня сюда, в Тайхоку, и я вообще не с Тайваня…
* * *
Решив сделать это признание, Ли отдавал себе отчет, что очень рискует. Первоначальное благожелательное отношение мальчишек к нему было связано с тем, что он представился им вором, к тому же сбежавшим из тюрьмы. Они увидели в нем родственную душу и по неписанным воровским законам оказывали посильную помощь. Даже когда он предложил им участвовать в борьбе с оккупантами, они восприняли это с одобрением, потому что вор-китаец, желавший навредить японцам, им тоже был близок и понятен. И та лихость – качество, исключительно ценимое в уголовной среде, – с какой действовал Ли в разных опасных ситуациях и в одиночку, и вместе с ними, только поднимала его авторитет в их глазах. Но вот как они теперь посмотрят на него, когда он честно признается, что он совсем не тот, за кого себя выдавал?!
– А кто же ты такой?.. – растерянно произнес Губа.
– Я солдат национально-революционной армии Китая, – и Ли коротко рассказал им, каким образом попал на остров.
– Значит ты случайно спасся из лагеря, случайно оказался на Тайване, случайно встретился с нами и случайно оказался в Сопротивлении? – ехидно спросил Купол.
– Нет, в ряды Сопротивления я попал не случайно. Как только я ступил на вашу землю, я сразу решил, что буду бороться с японцами.
– А зачем тебе это нужно? – Бао Ю пытливо смотрел на него. – Ты ведь здесь чужак, твоя родина за проливом. Зачем тебе нужно рисковать своей жизнью ради свободы тайваньцев?
– Тайвань – это тоже Китай, и значит, моя Родина. И тайваньцы – тоже китайцы, и значит, мои братья. А я не только солдат, но и коммунист. А все коммунисты сегодня сражаются за свободу своей Родины везде, где только ни окажутся. Мне довелось оказаться у вас здесь, на острове. Вот я и веду свою войну здесь.
– А кто такие коммунисты? – уже без ехидства, а скорее недоуменно спросил Купол.
– Коммунисты – это члены политической партии, которая борется за права трудового народа, за то, чтобы сами трудящиеся управляли своей страной и владели всеми ее богатствами, чтобы крестьяне владели своей землей и сами ее обрабатывали, чтобы рабочие были хозяевами своих предприятий, чтобы дети бедняков учились в школе, а не были слугами у богатеев или… не воровали на рынках…
– А что такого? – ухмыльнулся Купол. – Я уже вам говорил: лично мне воровать нравится…
– Дурак ты, Купол! – шикнул на него Кошка. – Коммунисты хотят из тебя человека сделать, чтоб ты не прятал глаза от честных людей, смело смотрел вперед, а не ходил, оглядываясь по сторонам, ожидая, когда тебя арестуют или убьют!
– Ишь ты! – огрызнулся Купол. – Ты уже сам заговорил, как коммунист!..
– Да куда мне! – смущенно отозвался Кошка. – Если все коммунисты – такие, как Ли, мне до них еще очень далеко.
– А вот тут ты ошибаешься, – вмешался в их перепалку Ли. – Хоть ты и не являешься членом нашей партии, но борешься вместе с ней за общее дело, ты уже близок ей. И я, коммунист, считаю тебя своим другом, и если наша борьба с врагом потребует, я готов за тебя жизнь отдать!..
Ли увидел, что эти его – немного пафосные – слова произвели на Бао Ю, Губу и Купола очень сильное впечатление. Их юные сердца еще не растеряли свою способность горячо отзываться на предложение дружбы и верности, если оно было искренним и безоговорочным.
– И вот теперь, после того, как вы узнали обо мне всё, я снова вас спрашиваю: готовы ли вы и дальше вместе со мной вести беспощадную борьбу с оккупантами до полной победы?
– Я – да! – не задумываясь, ответил Кошка.
– Я тоже, – присоединился к нему Губа.
Молчал только Купол, опустив голову в пол. Все глядели на него, с нетерпением ожидая ответа. Наконец, мальчишка поднял свои лукавые глаза и, улыбаясь, произнес:
– Ну конечно, я с вами. Вы же без меня все пропадете!
Все облегченно зашумели.
– Мы уже с вами раньше давали клятву «Вместе до победы!», – подвел Ли итог состоявшемуся непростому договору. – Предлагаю ее дополнить клятвой французских мушкетеров: «Один за всех, и все за одного!»
– А кто это, мушкетеры? – поинтересовался Кошка.
– Это вооруженное подразделение французских королей. Мушкетеры сражались с врагами шпагами. Был такой французский писатель, Александр Дюма. Он написал книгу «Три мушкетера». Так вот там были три старых друга – мушкетеры, и к ним присоединился новый друг – Д'Артаньян. То есть, почти как мы с вами… Вот они и поклялись друг другу такой клятвой.
Ли протянул руку вперед, мальчишки положили на нее свои ладони, и все вместе торжественно произнесли слова новой клятвы:
– Один за всех, и все за одного!
– Итак, парни, одно дело мы сегодня закончили, – продолжил Ли. – Но нужно сделать кое-что еще, чтобы сбежавшие с нашей помощью пленные солдаты смогли организовать настоящий боевой отряд. Их надо обеспечить оружием. Когда мы с Губой неделю назад приобрели пистолеты, я договорился с барыгой, что мы у него купим более серьезное оружие – винтовки и пулеметы. Именно они нужны для партизан. Мы договорились о встрече на сегодня, в семь часов вечера. Это значит, что сегодня вечером мы все отправимся за оружием. Если все сложится хорошо, и мы сможем его приобрести, надо будет его спрятать в том доме, Купол, где вы с Леем забирали вещи, предназначенные для партизан. Оттуда это оружие позднее также переправим в пещеру – она теперь нам будет служить перевалочной базой. Ты сможешь снова договориться насчет лошади?
– Наверное, да, – отозвался Купол, а потом осторожно добавил. – Только я думаю, что в ближайшие несколько дней в окрестностях лагеря будут идти активные поиски беглецов. Японцы, скорее всего, будут прочесывать лес и горы. Пробраться в таких условиях в пещеру с лошадью да еще и с оружием не получится.
– Согласен с тобой. Поэтому рисковать не будем. Пусть оружие полежит в том доме, о котором я сказал. Мы выждем несколько дней, пока активность японцев не спадет. Потом надо будет сделать пробный выход на местность, чтобы проверить обстановку. А уж потом только перевозить оружие в пещеру. Оттуда партизаны сами доставят его к себе на базу.
Итак, сегодня в половине седьмого собираемся на рынке. Всем быть вооруженными – есть у меня предчувствие, что сегодня все будет не так гладко, как хочется… Возьмем двух извозчиков. Один из них будет тот, с которым мы, Губа, ездили в прошлый раз. Этот мальчишка на меня работает, и я ему доверяю. Именно в его педикебе мы после сделки отвезем оружие по нужному адресу. Всем все понятно?
Мальчишки закивали головами, и они все расстались до вечера.
* * *
Сразу после встречи со своими бойцами Ли решил посетить Ли Цуюня. Он понимал, что руководитель Сопротивления сейчас места себе не находит, ожидая известий о том, как прошла операция боевой группы. Он застал Цуюня в кабинете, тот сидел за своим столом и что-то писал, но, похоже, это у него плохо получалось… Как только Ли приоткрыл дверь, он бросил перо и вскочил со стула.
– Наконец-то! Неужели ты не мог придти пораньше? Я весь извелся…
– Извини, не мог. Мы были заняты сегодня до трех-четырех часов ночи. Пока проснулись, пока собрались все вместе, чтобы окончательно прояснить результаты акции, время и протекло… Могу тебе доложить главное: операция «Побег» прошла успешно. Все беглецы доставлены во временное укрытие, все бойцы моей группы живыми и здоровыми вернулись домой!
– Ура! – воскликнул Ли Цуюнь. – Наша первая большая победа! Но расскажи подробности, мне же очень интересно.
Ли рассказал ему всё, о чем теперь знал сам.
– Я не могу пока тебе доложить о том, чем завершилась последняя фаза операции. В среду утром в госпиталь придет Чжоу Лей и расскажет, как он довел беглецов в партизанский лагерь. Вот тогда картина станет полной.
В это время в кабинет ворвалась Юинь, держа в руке газету. При виде Ли ее лицо вспыхнуло радостью:
– Как только я ушла, так ты и появился.
– Мы не могли дождаться тебя, и я послал Юинь купить дневную газету, – объяснил Ли Цуюнь, – может, в ней что-то сообщается о событиях сегодняшней ночи…
– Еще как сообщается! – воскликнула девушка. – Такое сообщается, что у меня голова кругом пошла! Вот, читайте.
Ли Цуюнь взял газету и стал вслух читать там, где ему показала Юинь:
«От нашего корреспондента. Сегодняшняя ночь жителей пятого участка округа Даань была отмечена невероятным событием: в лагере военнопленных, расположенном на окраине этого участка, случился пожар, вызванный пока неизвестными нам причинами. Военное командование гарнизона отказывается давать какие-либо комментарии по поводу случившегося, и поэтому всю информацию о событии на данный момент наш корреспондент смог получить только от местных жителей. По их словам, в полночь над лагерем взметнулось пламя огня, который охватил часть строений и ограду. Вскоре после начала пожара местные жители услышали пулеметную стрельбу, которая затем сменилась хаотичными выстрелами, взрывами, разлетом боеприпасов в разные стороны от лагеря. Начавшийся дождь погасил пожар, но, похоже, происшествие спровоцировало заключенных лагеря совершить массовый побег. Люди уверяют, что чуть ли не до самого утра по улицам участка, а также по его окрестностям бегали солдаты, кого-то искали – видимо, сбежавших заключенных, – периодически открывая стрельбу. Редакция газеты намерена выяснить подробности этого дела. Ждите продолжения».
Цуюнь закончил читать и вопросительно посмотрел на Ли:
– Так что это значит?
– А это значит, что вместе с нашими беглецами в побег ушли и другие заключенные. «Наши» ушли по заданному маршруту, а остальные разбежались во все стороны от лагеря, куда глаза глядели. Наверняка, многих из них уже успели поймать или убить. Но вполне возможно, что те, что побежали в горы, до сих пор не пойманы. Отсюда можно предположить, что эти счастливчики могут и дальше прятаться в горах и лесах. Вполне возможно, что кто-то из них встретится с нашими партизанами и примкнет к отряду, и в этом случае его численность увеличится.
– Получается, что результат оказался еще большим, чем мы рассчитывали?
– Получается. Кроме того, раз побег оказался таким массовым, это поломает сроки выполнения работ по строительству хранилища боеприпасов.
– Меня удивляет, – заметила Юинь, – что в газету попал материал об этом происшествии…
– Вероятно, цензоры из службы безопасности не доглядели, а может быть, просто не оценили всей серьезности произошедшего, – высказал предположение Цуюнь.
– Я думаю, никакого продолжения этого материала в газетах не будет, – заметил Ли.
– Так может, нам выпустить листовку, в которой рассказать всю правду о том, что произошло? – предложила девушка. – Пусть жители города узнают, что в Тайхоку начало разворачиваться активное китайское патриотическое движение.
– А не навредит ли это будущему партизанскому отряду? – с сомнением произнес Цуюнь. – Ведь тогда японцы будут искать беглецов в десять раз интенсивнее.
Немного подумав, Ли высказал свое мнение:
– Я думаю, что на действия японского командования это никак не повлияет. Ведь оно, в отличие от гражданского населения, и так знает, что на самом деле произошло. А чтобы не ставить под удар партизанский отряд, давайте не будем в листовке о нем ничего говорить. Скажем только о том, что участники Сопротивления организовали побег военнопленных. Это сообщение уже всколыхнет людей.
Остановившись на этом варианте решения вопроса, они расстались до среды.
* * *
По дороге домой Ли решил сдать свои часы в ремонт в мастерскую, которую он заметил еще в свое первое посещение города благодаря броской вывеске на ее двери: «Мастер Мин Ксинг ремонтирует любые модели часов». Войдя в небольшое помещение, он застал хозяина, мужчину лет сорока, с впалыми щеками и покрасневшими от постоянного напряжения белками глаз, склонившимся над рабочим столом и разглядывающим в надвинутую на правый глаз лупу маленькие женские часики с золотым браслетом. Ли слегка кашлянул, и мужчина оторвался от своей работы.
– Чем могу быть полезен? – спросил он, подняв голову и передвинув лупу на лоб.
– Да вот: намочил часы, а они остановились, – Ли протянул мастеру часы.
Тот взял их в руки и восхищенно зацокал:
– Великолепная вещь!
Быстро разобрав часы, он осуждающе заметил:
– Так ты не намочил их. Ты купался в них!
– Да, – признался Ли. – Случайно упал в воду. Что, исправить нельзя?
– Почему нельзя? Всё можно, – а потом с загоревшимся взглядом добавил: – Раз ты такой любитель купаться в часах, хочешь, я сделаю их тебе водонепроницаемыми?
– А разве такое можно? – удивился Ли.
– Ну, другие мастера не сделали бы, а я смогу, – горделиво заявил Мин Ксинг. – Только это будет стоить в пять раз дороже.
– Нет, спасибо, мастер Мин. Я надеюсь, мне больше не придется оказаться в воде в часах.
– Ну смотри. Если у тебя появится желание приобрести часы с какими-то особенными свойствами, милости прошу ко мне.
Он сказал, когда выполнит заказ, и они расстались.
* * *
Выйдя из мастерской, Ли решил зайти в книжную лавку к Ван Либяо, которого он не навещал уже почти две недели. На этот раз он не собирался приобретать новых книг – купленная им в последний раз «Повесть о доме Тайра» была очень большой по объему, к тому же написана сложным языком, что предполагало длительное время ее усвоения человеком, еще не вполне свободно владеющим японским. Просто он скучал без «общения» с книгами как таковыми, да и разговоры со стариком Ваном всегда доставляли ему удовольствие.
– Очень рад тебя видеть, юноша! – встретил его хозяин лавки. – Что-то ты забыл старика.
– Извините, уважаемый Ван. Были неотложные дела. К тому же я не успел еще прочитать книги, которые купил у вас в прошлый раз. Зашел просто, чтобы посмотреть, что у вас новенького появилось, да и вас захотелось увидеть…
– Спасибо тебе. Мне тоже всегда приятно видеть тебя, такого серьезного и вдумчивого юношу. Послушай, пока нет других покупателей, может, мы с тобой выпьем чаю?
– Я с удовольствием, – с благодарностью отозвался Ли.
Старик повесил на двери объявление «Перерыв полчаса» и пригласил Ли пройти за занавеску, которая располагалась позади столика, за которым он обычно сидел. Ли оказался в комнате, представлявшей собой нечто среднее между подсобкой и комнатой отдыха. У одной из стен стоял книжный стеллаж, на котором стояли книги, которые Ван Либяо почему-то не считал нужным выставлять для общего доступа. С противоположной стороны располагался низкий диван, возле которого стоял чайный столик с двумя пуфиками по бокам. В углу комнаты стоял еще один стол, на котором размещались спиртовка, используемая для кипячения воды, и разнообразная посуда для чаепития. На стене, у которой стоял диван, висели несколько фотографий и акварелей с пейзажами.
Пока Ван Либяо готовил чай, Ли осмотрел книги, стоявшие на стеллаже, а потом картины и фотографии на стене. Больше всего его заинтересовало групповое фото, на котором были засняты не менее двадцати человек – мужчин и женщин разных возрастов.
– Это, наверное, ваша семья? – спросил Ли.
– Да, – сказал Ван Либяо, не поворачивая головы.
– А кто это? – Ли показал пальцем на мужчину, лет сорока пяти, с узкими скулами, необычно для китайца заостренным носом, жестким прямым взглядом, стоявшим как будто вместе со всеми, но в то же время сам по себе.
– Это мой младший брат, Ван Цзолинь, – ответил старик, все так же стоя спиной.
– Вы же даже не посмотрели, на кого я показываю.
– А мне и не надо смотреть. Все, кто видит эту фотографию, замечают на ней только его…
– Ван Цзолинь… – повторил Ли, и в его сознании что-то мелькнуло. – Ван Цзолинь?! Голова?.. Главарь триады?..
– Да, это он, – подтвердил старик и начал, наконец, расставлять на столике чайные принадлежности. – А ты откуда про него знаешь?
– Так, слышал случайно, – уклончиво отозвался Ли. – Никак не предполагал, что вы родственники.
Когда они уселись на пуфики и приступили к чаепитию, он решил продолжить разговор на заинтересовавшую его тему:
– Наверное, в вашей семье его считают отщепенцем?
– Его? – старик горько рассмеялся. – Это меня считают отщепенцем. Вся семья закрыла глаза на то, чем он занимается, и кормится из его рук. А я один отказался брать его деньги и вообще общаться с ним. Из-за этого не только он, но и остальные мои родичи считают меня ненормальным.
– Он очень выделяется среди членов вашей семьи. Я имею в виду внешне…
– Он еще больше выделяется внутренне! В нем вообще есть что-то дьявольское. Он сделал зло своей профессией, а свою преступную организацию – семьей, и со всей страстью отдается им. Мне иногда кажется, что в нем вообще ничего человеческого нет! Хотя… – Ван Либяо замялся, – может быть, я и ошибаюсь…
– Что вы имеете в виду?
– Я о его преступных деяниях знаю только понаслышке. Но одно мне известно очень хорошо, потому что оно коснулось членов нашей семьи. Он живет один, никогда не был женат. Но пять лет тому назад вдруг воспылал страстью к дочери одного из наших братьев, ей было тогда семнадцать лет. Жениться на ней он не мог по причине близкого родства, и потому предложил ей просто стать его любовницей. Она отказала ему. Тогда он ее изнасиловал. Она родила девочку и сразу после родов повесилась… Так вот Цзолинь забрал эту девочку – ее зовут Ланфен – «аромат орхидеи» – к себе, и она стала, как говорят, единственным существом в мире, ради которого он готов на все… Держит ее как принцессу в золотом дворце, с постоянной охраной своих головорезов, нянькой-воспитательницей. Если у него выпадает редкая свободная минута, он ее проводит с девочкой…
– Да, вы правы, уважаемый Ван, – подтвердил Ли, внимательно слушавший рассказ старика, – даже в дьяволе можно найти что-то человеческое.
– Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что в дьяволе вообще все – человеческое.
Ли очень заинтересовала эта мысль, но, помня, что Ван Либяо ждет работа, не стал его задерживать, допил чай и, поблагодарив гостеприимного хозяина, откланялся.
Возле ворот дома он застал Пуи, который возил Сиро в город.
– Привет, Пуи! – поздоровался Ли с ним. – Как хорошо, что я тебя встретил. Сегодня вечером для тебя будет работа. Подъезжай сюда к шести часам.
Мальчишка с радостью согласился и отправился по своим делам.
Глава 16. Сиро Мацуи. Религия
Жизнь Сиро и Ли шла по накатанной колее: каждое утро они проводили совместную тренировку по джиу-джитсу, затем завтрак, днем занятия языком у Лизы – иногда эти уроки шли подряд, ежедневно, иногда с перерывами на день-два. Их график определял Ли в зависимости от своей занятости какими-то только ему ведомыми делами, о которых Сиро и Лиза не имели никакого представления. Эта, тайная, часть жизни Ли, как можно было догадаться, занимала все больше места в распорядке его дней.
Сиро не раз обращал внимание, как во время их застольных бесед на разные темы – как пустяковые, так и серьезные – Ли вдруг как бы «выпадал» из их течения, задумавшись на какое-то время о чем-то своем, что, по-видимому, волновало его постоянно и внезапно напоминало о себе в самый неподходящий момент. То же самое происходило во время чтения, которому Ли по-прежнему уделял каждую свободную минуту. Сиро часто замечал, как склонившийся над книгой Ли вдруг закрывал ее и направлял свой невидящий взор куда-то в стену и сидел так с отсутствующим видом погруженный в свои мысли… Хотя… может быть, он так обдумывал прочитанное?..
Последние две недели Ли штудировал «Повесть о доме Тайра», и Сиро ожидал, что он, как это было раньше, будет задавать вопросы по ее содержанию. Однако время шло, но Ли не проявлял инициативы, и тогда Сиро решил взять ее на себя. После позднего обеда, когда солнце уже начало катиться за горизонт, в комнатах дома разливался сумрак, и Ли, сидящий с книгой за столом, подвинулся поближе к лампе, Сиро спросил его:
– Ну, каково твое впечатление от «Повести»?
(Если б он только знал, к каким последствиям приведет этот совершенно невинный вопрос!..)
Ли прервал чтение, на какое-то время задумался, собираясь с мыслями, а потом сказал:
– Совсем не такое, как от произведений Танидзаки.
– Хуже? Лучше?
– Нет, дело совсем не в этом. Эта книга совершенно другого… как это сказать… стиля. Читая рассказы Танидзаки, я узнавал новые для себя факты о жизни японцев, а также их оценку автором. Поэтому мне приходилось одновременно анализировать и эти факты, и позицию самого Танидзаки. Мне было интересно узнавать, как вы, японцы, сами себя оцениваете. А в «Повести о доме Тайра» авторских оценок почти нет. В ней просто излагаются исторические события восьмисотлетней давности. Большая часть из них мне, китайцу, не интересна. Я думаю, они и большинству японцев не интересны… разве только историкам. Все эти императоры, правители земель, родственные отношения феодальной знати, вражда и военные столкновения японских князей между собой, где цель в конечном счете всегда одна: дорваться до власти… – ну кому это сегодня интересно?
– Тому, кто и сегодня рвется к власти, – с некоторой долей юмора отозвался Сиро. – А такие всегда были, есть и будут.
– Ну может быть… – согласился Ли. – Только мне еще раз пришлось убедиться, что ваши «власть имущие» ради своих интересов были готовы на любые преступления. В «Повести» рассказано о японской традиции убивать всех детей мужского пола поверженных врагов: после поражения клана Тайра по всей стране искали мальчиков всех возрастов их даже самых дальних родственников и беспощадно уничтожали – младенцев топили и зарывали в земле живьем, а тех, кто постарше, душили или закалывали кинжалами… Во время битв, которые затягивались до темна, войска поджигали ближайшие к месту боя деревни, чтобы можно было продолжать сражение при свете этих пожарищ… То есть им было совершенно наплевать на крестьян, которые жили в этих деревнях! В книге описан еще более дикий случай. Когда войска клана Минамото приблизились к столице, члены клана Тайра решили покинуть ее и при отступлении сожгли свои усадьбы и дворцы. Но это, так сказать, было их личным делом. Главное то, что они попутно сожгли около пятидесяти тысяч жилищ простых горожан, которые никуда отступать не собирались и вообще к вражде феодалов между собой никакого отношения не имели!..
– Ты думаешь ваши, китайские, бонзы в подобных случаях поступали иначе?
– Не думаю. Поэтому я их ненавижу точно так же, как и ваших.
– Это в тебе говорит голос коммуниста.
– Так я потому и стал коммунистом, что узнал о преступлениях богачей и знати против людей в разных странах мира. А вот в твоей снисходительности к подобным вещам я слышу голос потомка самураев. Ведь они, будучи вассалами феодалов, для того, чтобы услужить хозяевам, сплошь и рядом поступали по отношению к противнику в десять раз более жестоко, чем те сами.
Сиро чуть было не вспылил, ощутив несправедливость этого укора, однако смог сдержаться и примирительно заметил:
– Ты ошибаешься, если думаешь, что я горжусь этой стороной жизни моего рода, – а потом после недолгого молчания с некоторым смущением спросил: – Значит, ты разочарован книгой?
– Нет. Просто мне пришлось прочитать не только текст книги, но и серьезно проштудировать комментарии к нему, которые открыли мне глаза на некоторые факты. Прежде всего в «Повести» я нашел еще одно убедительное подтверждение того, о чем ты, сэнсэй, мне неоднократно говорил: невероятно тесную связь историй и культур наших народов. Мне удивительно было читать, как разные японские правители и их советники, решая ту или иную политическую проблему, вспоминали подобные случаи из прошлого, чтобы на их примерах найти правильное решение. Причем они всегда вспоминали случаи не только из японской истории, но и из китайской также. Как там поступил в подобном случае такой-то китайский император, что сделал такой-то китайский князь, какую тактику боя избрал такой-то китайский полководец?.. «Основной закон» принца Сётоку , который многие историки считают «первой японской Конституцией», по существу является сводом этических норм, заимствованных из конфуцианства. Примеры можно приводить до бесконечности.
– Да, это точно, – согласился Сиро. – Это сильно бросается в глаза в книге.
– И еще я обратил внимание на одну японскую особенность, о которой у нас уже ранее речь была. Я имею в виду вашу национальную тягу к эстетизму. В «Повести» очень много стихов, принадлежащих самым разным персонажам. Отмечается, что умение выразить свою мысль в поэтической форме чрезвычайно ценилось у «высокорожденной» части общества.
– Я рад, что ты это заметил. Я тебе скажу больше: в нашей стране всегда ценились поэтические таланты не только мужчин, но и женщин. А это само по себе большая редкость: ведь женщины везде, а на Востоке особенно, считаются существами, так сказать, «низшего сорта»…
– Я обнаружил, что у вас почитаются не только люди, способные к стихосложению, но и вообще отличающиеся талантами в искусстве, например, музыканты, певцы. Тут одно место поразило меня, где воин из армии Минамото убил юношу, воевавшего на стороне Тайра, и обнаружил при нем флейту, – Ли полистал книгу и, найдя то, что искал, процитировал: – «”Несчастный! Это он играл сегодня утром на флейте в крепости Тайра! Велико наше войско, десятки тысяч воинов, но не сыщешь ни одного, кто взял бы с собой флейту в боевой стан! У знатных вельмож и впрямь нежная, утонченная душа!” – подумал Кумагай. Потом он показал эту флейту Ёсицунэ, и все, кто был при этом, пролили слезы. И узнал тогда Кумагай, что убитый – юный Ацумори, семнадцатилетний сын Цунэмори, главы Ведомства построек… И внезапно в душе Кумагая созрела решимость уйти от мира. Спору нет, и музыка, и стихи суть пустые звуки, вздорные, суетные забавы, но все же случается иногда, что они способны подвигнуть человека на путь служения Будде. Звуки флейты, на которой играл Ацумори в утро той битвы, привели Кумагая к прозрению». Здесь интересно не только то, что этот Кумагай решил податься в монахи, но и то, что его сослуживцы, узнав, что погиб Ацумори, «пролили слезы». То есть они оплакивали врага, потому что он был талантливым флейтистом! В книге есть и другие места, где говорится об особой страсти феодалов и их вассалов к высокому искусству. Эти жестокие люди, беспощадно расправлявшиеся со своими врагами, спокойно попирающие все нормы человеколюбия, способны были на глубокие переживания, если выяснялось, что убитые ими противники были «причастны к прекрасному». Это впечатляет…
А Сиро впечатлило то, что Ли так тонко почувствовал душевный настрой его соотечественников по отношению к проявлению эстетического вокруг них.
– Ты знаешь, – заметил он, – твои слова напомнили мне наш разговор о том, что мы с тобой совсем иначе, чем Лиза, воспринимаем «Историю Сюнкин» Танидзаки. Она ее оценивает с позиции морали, а мы с позиции эстетики. И я вот о чем подумал. Во второй половине XIX века в европейской литературе и искусстве возникло течение, даже учение, под названием «искусство ради искусства», приверженцы которого утверждали, что искусство существует не для жизни, а для самого себя. Некоторые из них, например, английский писатель Оскар Уайльд, шли еще дальше, заявляя, что «жизнь существует для искусства». Для него эстетика была выше этики, а красота выше добра. И я вот сейчас подумал: Уайльд и его единомышленники, наверное, считали, что придумали нечто оригинальное и уникальное, не подозревая, что мы, японцы и китайцы, живем этими принципами тысячи лет!.. Просто мы не догадались обозначить их каким-нибудь премудрым научным термином…
– Наверное, – согласился Ли и продолжил свой анализ книги. – Но ты знаешь, что меня особо заинтересовало в «Повести»?
– Что?
– Ваша религия… Я хочу тебе признаться, что у меня очень смутные представления о религии. Я человек нерелигиозный по своему воспитанию. А уж когда вступил в партию, вообще вычеркнул ее из своей жизни. Но меня нет-нет да мучают вопросы о том, что же такое есть религия, и зачем она вообще нужна людям…
– Но ты же мне говорил, что дед тебя с детства приобщал к конфуцианству. Да и в школе вам его преподавали.
– Да, конечно. Но дело в том, что дед читал мне Конфуция не как проповедника какой-то религии, а просто как мудрого человека, даровавшего китайцам определенные правила жизни. Кстати, а ты сам, сэнсэй, верующий?
– Непростой вопрос… – после некоторых колебаний отозвался Сиро. – С одной стороны, я, конечно, верующий… верующий в то, что у каждого человека должно быть что-то святое в душе, не позволяющее ему совершать поступки, противные его природе… С другой стороны, верю ли я в бога или богов, или какие-то потусторонние силы?.. Скорее нет, чем да. Я верую, видимо, так, как и твой дед: ищу в религии ту мудрость, что позволяет правильно жить.
– Но почему же ты, ученый, ищешь мудрости в религии, а не в науке? Разве наука не дает все ответы на все вопросы?
– Ну и язва же ты, Ли! – с деланным возмущением отозвался Сиро. –Обязательно тебе надо больное место потревожить!.. А если серьезно… Наука-то, наверное, знает все. Да я не все знаю в науке. А когда чего-то не знаешь, хочется во что-то верить. Вот тогда я и вспоминаю про религию.
– Я плохо знаю религиозные взгляды разных народов мира. Но мне кажется, что наши китайские религии – конфуцианство и даосизм – очень мало на них похожи. Ведь в них нет даже самого понятия бога. А разве может быть религия «безбожной»?
– И это очень непростой вопрос. Я, конечно, в силу своей профессии больше тебя знаком с религиями мира. Но я тоже не перестаю удивляться тому, как много, с одной стороны, различного в них, а с другой, – сходства, причем там, где такого сходства, по логике вещей, быть не должно.
– Что ты имеешь в виду?
– А сначала ты мне скажи: почему тебя в «Повести» заинтересовала тема религии?
– Меня поразило, что вы, японцы, одновременно веруете в совершенно разные вещи, такие, которые не просто чем-то отличаются друг от друга, но часто исключают друг друга. То есть ваша религия – это просто какая-то каша из разных верований!..
Сиро понял, что имел в виду Ли, но ему хотелось, чтобы тот сам аргументировал свое умозаключение, и поэтому сказал:
– Ну-ка, ну-ка. Объясни свою позицию.
– Я, сэнсэй, слишком мало пока разбираюсь в этом вопросе, и поэтому, боюсь, не смогу убедительно отстоять свою точку зрения. Но я попробую, а ты не взыщи…
– Пусть тебя это не беспокоит. Я никогда в жизни не встречал людей, которые в вопросах религии были абсолютно убедительными. Я, как уже сказал, лучше тебя разбираюсь в этой теме, но, признаюсь честно, не уверен до конца ни в чем!..
– Начну с того, – приступил Ли к построению аргументации, – почему я назвал вашу религию «кашей». Из того, что я обнаружил в книге, следует, что в вашей религии присутствуют, во-первых, древние верования в богов…
– Совершенно верно, – подал реплику Сиро. – Это то, что изначально составляло смысл Синто: политеистические верования, или, выражаясь проще, вера в существование множества богов, которые создали и мир вообще, и Японию в частности и продолжают влиять на их существование до сих пор.
– Во-вторых, – продолжил Ли, приняв уточнение Сиро, – вы включили в свою религию наше конфуцианство. В-третьих, опять-таки от нас вы заимствовали даосизм, но в очень своеобразной форме, которую вы назвали «Инь-Ян». Что имеется в виду, я дальше скажу подробнее. В-четвертых, вы радикально реформировали свою религию с помощью индийского буддизма. И, наконец, в-пятых, – и это самое удивительное – я обнаружил в ваших верованиях идеи пришедшего к нам с Запада христианства…
Услышав только перечисление составляющих синтоизма, выявленных Ли, Сиро понял, что предстоящий разговор обещает быть невероятно интересным. Особенно его поразило упоминание про христианство.
– Я не понимаю, почему тебя так удивило присутствие христианских идей в нашей религии? – спросил он. – С тех пор, как европейцы открыли для себя Дальний Восток, в Японии – как и в Китае – стало активно распространяться христианство.
– Я же не об этом говорю, сэнсэй. Да, у нас в Китае, наверное, сотни христианских храмов, церквей, молельных домов – католических, православных, протестантских. Они существуют рядом с буддистскими и даосскими храмами. Но вы, японцы, пошли дальше: вы не только разрешили строительство христианских храмов и пропаганду ими своих учений, вы включили христианские идеи в свое синтоистское вероучение. Вот что меня удивляет. Но давай к этому вопросу я вернусь позже. А пока буду излагать аргументы по порядку.
Начнем с начала – с древнейших, как ты их назвал, политеистических воззрений Синто. Первое. Ты меня, конечно, извини, сэнсэй, но сегодня верить в древних богов могут только умственно недоразвитые люди… Второе. Видимо, японцам приятно верить в древнюю сказку о божественном происхождении их императорского дома. И поэтому вы объявили величайшей богиней Аматэрасу – «озаряющую небо», «богиню-солнце», считающуюся его прародительницей. Но я в этом факте нахожу некоторую странность.
– Что ж тут странного? – Сиро озадаченно посмотрел на Ли.
– Странно то, что японцы именно Аматэрасу придали такое значение. А почему не Идзанаги – прародителю множества синтоистских богов, в том числе и Аматэрасу, которая, согласно вашим легендам, возникла из его правого глаза и тем самым являлась его дочерью? Почему не Таками-Мусуби – богу-создателю вселенной? Но главное не это. Почему Аматэрасу считают прародительницей императорского дома, если первый японский император Дзимму был не ее сыном, а богини Тамаёри-химэ? А Аматэрасу всего лишь приказала ему спуститься с небес на землю, чтобы стать первым «земным» повелителем Японии.
– Откуда ты это все вычитал? – Сиро с удивлением посмотрел на Ли.
– Из комментариев к тексту. А что, это не так?.. Только все это неважно. Сказка, даже если она не содержит никаких внешних логических противоречий, все равно остается сказкой!
– Я с тобой согласен, – признался Сиро. – То, что в синтоизме сохраняется эта мифологическая часть – это дань традиции, которую сегодня никто уже всерьез не воспринимает.
– Не воспринимает? Ты уверен, сэнсэй? В «Повести» говорится, что в XII веке в Японии (такой маленькой стране!) было более трех тысяч семисот пятидесяти больших и малых храмов, посвященных богам Земли и Неба. А сколько их сейчас осталось?
– Понятия не имею, – смущенно сказал Сиро.
– Но наверняка какое-то количество – пусть меньшее – осталось. А это значит, что кто-то до сих пор верит в богов Синто.
Сиро растерянно молчал.
– Тогда пойдем дальше, – продолжил Ли. – Конфуцианство. О нем мы с тобой уже неоднократно говорили. Поэтому я ограничусь тем, что выскажу свое сугубо личное мнение: включение идей конфуцианства в вашу религию – самое ценное ее приобретение. Во-первых, потому, что в конфуцианстве нет ничего религиозного. Во-вторых, вместе с конфуцианством в синтоизм пришла мораль, которой до сих пор в нем не было, в виде так называемых «Пяти постоянств»: человеколюбие, долг, ритуалы, мудрость, верность. А для любой религии, как я понимаю, это важнейший вопрос.
– Это так, – согласился Сиро. – Только я должен заметить, что мы, японцы, восприняли идеи Конфуция не так догматично, как вы, китайцы. Принц Сётоку, о котором ты упоминал, в своем «Основном законе» сказал: – Сиро полистал книгу и нашел нужное место, – «У каждого есть душа, и в каждой душе – свои стремления. Что верно для одного, неверно в глазах другого. Кто дерзнет рассудить, что хорошо, а что плохо? В каждом суждении содержится мудрость и безрассудство, подобно кругу, не имеющему конца. А посему, когда человеком владеет гнев, да убоится он прежде всего собственного греха!»
– Да, я тоже на это высказывание обратил внимание. Но разве религия не должна быть догматичной? Ведь если следовать Сётоку, то любую норму можно поставить под сомнение. Может, этим и объясняется, почему вы, японцы, так свободно включаете в свою религию такие разные взгляды?
– Интересно, – задумчиво произнес Сиро, – я никогда раньше не задумывался над этой проблемой в таком аспекте.
– Ладно, пойдем дальше, – продолжил Ли. – «Инь-Ян». Я, конечно, не силен во всех премудростях древней китайской философии даосизма, но, по-моему, и вы, японцы, недалеко от меня ушли, когда стали отождествлять ее с понятиями «инь» и «ян». В вашей средневековой культуре даосизм превратился в магию, жрецы которой истолковывали необычайные знамения и умели творить чудеса. Прочитав «Повесть», я узнал, что при императорском дворе существовало специальное Ведомство астрологии и гаданий, где служили ведуны Инь-Ян, постигшие тайны звезд и законы календаря, которые занимались различного рода предсказаниями – указывали «счастливые» и «несчастливые» дни, «счастливое» или «несчастливое» направление пути, грядущие «счастливые» или «несчастливые» события. И эти люди пользовались непререкаемым авторитетом.
– А вот тут ты заблуждаешься.
– Не понял. В чем именно? – Ли озадаченно посмотрел на Сиро.
– А в том, что обвиняешь нас, японцев, в том, что это мы, якобы, исказили вашу философию даосизма. На самом деле это сделали вы, китайцы, сами. Фактически даосизм мог считаться философией только во времена жизни самого Лао-цзы и его ближайших учеников. Но уже начиная с эпохи династии Хань , даосизм стал все больше превращаться из философии в магию. Даосские маги, служившие при дворах императоров и князей, занимались не только гаданиями и предсказаниями, но также, как ты сказал, астрологией, геомантией – которую вы, китайцы, называете фэн-шуй, – но больше всего времени они посвящали алхимии. Столетиями ведуны Инь-Ян искали эликсир бессмертия, в котором, как ты сам понимаешь, нуждался любой «уважающий себя» император или князь.
Вообще я хочу тебе сказать, в религиях народов мира отношение к магии различное. В восточных религиях – я имею в виду не только дальневосточные религии, но и религии среднего и ближнего Востока – магия всегда считалась неотъемлемым компонентом веры: демонстрируя чудеса, она побуждала людей пусть не умом, но чувством принимать догмы религии. В религии Запада – я имею в виду христианство – отношение к магии, я бы сказал, двусмысленное: формально она запрещена, и магов там жестоко преследовали на протяжении тысячелетий. Но с другой стороны, в религиозной и церковной практике те или иные магические обряды использовались всегда и везде. Так что тот факт, что синтоизм взял на вооружение даосскую магию в виде гаданий, не очень большой грех. Другие религии совершали вещи и похлеще.
– Самое, конечно, мощное воздействие на синтоизм оказал буддизм, когда проник в VI веке в Японию. В буддизме я еще меньше разбираюсь, чем в конфуцианстве и даосизме, но кое-что мне пришло на ум при чтении книги, и я прошу тебя, сэнсэй, развеять возникшие у меня сомнения.
Сиро молча согласно кивнул головой.
– Первое. Как мне кажется, тот буддизм, который распространился в Японии, не желая конфликтовать с синтоизмом, ушел очень далеко от того, что проповедовал Будда Сиддхартха Гаутама или, как вы его называете, Шакья-Муни. Я думаю, если б он узнал, как его учение трактуют у вас, он бы вышел из нирваны…
Сиро рассмеялся:
– Почему ты так думаешь?
– Прежде всего потому, что с появлением в стране буддизма духовные отцы Синто, служащие в древних храмах, построенных для поклонения богам синтоизма, стали перекраивать свою религию по буддистским меркам, отождествляя синтоистских богов с буддистскими и даже индуистскими. В результате вместе с этими богами объектами их поклонения стали еще и будды, и бодхисатвы .
– Ну этому не стоит удивляться, Ли. Во всех странах мира, куда проникали чужие религии, происходил точно такой же процесс. А как бы иначе новая религия могла укорениться в сознании людей, если б она не искала точек соприкосновения с их более ранними религиозными взглядами? Назвать старого бога новым именем – самый простой путь в этом деле.
– Хорошо. Пусть так. Но чем ты объяснишь, что в такой небольшой стране, как Япония, распространение получил не единый для всех вариант буддизма, а целая куча?! – Ли раскрыл книгу, нашел нужное место и стал зачитывать. – Монастырь Энрякудзи стал центром буддистского вероучения Тэндай. Монастырь Кофукудзи – центр вероучения Хоссо. Великий Восточный храм Тодайдзи – центр вероучения Кэгон. Обитель Коя – духовный центр буддистской секты Сингон. То есть, что ни монастырь, то свой устав!.. И из-за этой разницы в уставах они постоянно воевали друг с другом. Но об этом я позже скажу особо.
– Да, пожалуй, это действительно слишком… – сокрушенно признал Сиро. – Хотя в этом тоже есть определенная закономерность. Существование во времени и распространение в пространстве неизбежно вызывает видоизменение первоначальных учений. И буддизм не мог избежать этого. Уже через несколько столетий после своего возникновения в самой Индии он раскололся на два крыла – Махаяну и Хинаяну . На каждой новой территории своего распространения они под влиянием местных особенностей и обстоятельств продолжали свое деление на все новые и новые варианты, которые все меньше походили на свой первоисточник.
Как это, например, произошло с основанным в начале IX века монахом Кукаем учением Сингон, о котором ты упомянул. Кукай доказывал, что его учение основано «на подлинных словах Будды». В этих «словах» он нашел указание на то, что в сокровенной сути каждого живого существа и явления во Вселенной присутствует Будда Вайрочан. Космический, «солнечный» характер Будды Вайрочана (на санскрите «Лучезарный», «Светоносный») позволил японским приверженцам вероучения Сингон отождествить его с богиней Солнца Аматэрасу; ее стали считать как бы «местным» воплощением Будды Вайрочана. Вот так оказалось возможным объединить синтоизм и буддизм.
– Да, когда людям чего-то хочется, – с иронией подхватил Ли, – они могут скрестить корову с тигром… Но давай поговорим еще об одной стороне японского понимания буддизма. Ведь основное содержание «Повести» – это борьба двух феодальных кланов – Тайра и Минамото. Я читаю книгу и вдруг выясняю: оказывается, что одной из самых мощных военных сил средневековой Японии были буддистские монахи!.. Да как же это может быть?!
Поправь меня, сэнсэй, если я ошибаюсь. Разве Будда не проповедовал бесстрастие? Разве он не говорил, что ненависть, как и любовь, препятствует достижению нирваны? Разве в его Десяти заветах убийство не названо самым страшным грехом?
– Да, ты прав.
– Я не могу себе представить индийского буддистского монаха с оружием в руках. А что же мы находим в «Повести»? Сейчас найду, – Ли полистал книгу, нашел нужное место и процитировал: – «Были тут и монахи-воины – Гэнкаку из храма Энманъин, Ара Досо из храма Дзёкиин, и многие другие, все могучие воины, из тех, кто один равен тысяче! С мечом в руках не страшны им были ни боги, ни демоны». Вот это слуги божьи по-японски! Читаю дальше: «Монастырь Энрякудзи располагал многочисленными отрядами воинственных монахов. Добиваясь каких-либо своих требований, монахи нередко устраивали форменные набеги на столицу, наводя ужас на ее жителей… Между обителью Миидэра и монастырем Энрякудзи не прекращались распри, несмотря на то, что оба монастыря фактически принадлежали к одному и тому же вероучению Тэндай, хотя и расходились по вопросам второстепенного характера. Достаточно сказать, что монахи Энрякудзи свыше пяти раз нападали на обитель Миидэра и всякий раз сжигали ее дотла». Дальше: «Монастырь Кофукудзи, как и монастырь Энрякудзи, располагал значительными отрядами монахов-воинов… Подведомственный монастырю Кофукудзи храм Киёмидзу, также принадлежавший к секте Хоссо, не раз подвергался нападениям монахов из монастыря, сжигавших как самый храм, так и кельи его монахов». То есть получается, эти «святые люди» не только мирное население городов, но и своих единоверцев-монахов держали в бесконечном страхе! У меня нет слов…
– А у меня может быть только одна реплика на твои слова: ваши буддистские монахи ничуть не лучше наших! И у вас были – и есть – монастыри, например, Цинляншань и Шаолинь, монахи которых постоянно участвовали в боевых действиях во имя каких-то политических целей.
– Разве то, что наши монахи отошли от идей изначального буддизма, извиняет ваших?
– Нет, конечно.
– Ну а теперь мы подошли к последней составной части вашей религии. Скажи мне, сэнсэй, разве в учении Шакья-Муни и его учеников, священных сутрах самого раннего буддизма существовали понятия рая, ада, конца света, упоминались ли бог, дьявол, черти и тому подобное?
– Никто сегодня не может точно сказать, что на самом деле говорил Будда. Две с половиной тысячи лет, которые прошли со времени его жизни, это такой огромный срок, что все письменные первоисточники того периода давно утеряны. Все, что мы знаем об учении Шакья-Муни, это пересказы его последователей, которые, понятное дело, не могут быть точными, а являются вольными изложениями идей «Учителя» таким образом, как их поняли – или хотели бы понять – «ученики». Но если взять за отправную точку одну из главных идей буддизма – идею сансары – колеса бесконечных превращений человека и всего живого, то с ней никак не сопрягаются рай, ад и конец света, потому что рай – это вечное блаженство, а ад – это вечное мучение. В самом процессе превращений присутствовало воздаяние – поощрение или наказание – за поступки, совершенные в предшествующей жизни. За благие поступки человек возрождался в очередной раз в более высоком статусе – скажем, занимал более высокое социальное положение, чем у него было в прежней жизни, за грехи понижался в статусе – скажем, превращался из человека в животное. В такой конструкции бытия рай и ад совершенно не нужны.
– Вот и я так думаю. А в «Повести» немало говорится о Чистой райской земле, находящейся где-то далеко на западе, властителем которой является Будда Амида. Ну чем не бог! Говорится об аде («геенне огненной») и его верховном владыке – Эмме, который судит грешников и решает, в какую сферу ада их направить. Чем не дьявол! Упоминаются его подручные – демоны Ахо и Расэцу с бычьими и конскими головами, с копытами вместо ступней, терзающие грешников. Чем не черти! Наконец, в «Повести» утверждается, что неизбежно наступит время, когда учение Будды захиреет, люди перестанут соблюдать его заветы, порядок в обществе нарушится, начнутся всевозможные бедствия и приблизится конец света… И как же это все понимать?
– А понимать это нужно так, что в «Повести о доме Тайра» за основу было взято не первоначальное учение буддизма, а вероучение отдельной буддистской секты «Дзёдо-сю» – «Учения (о) Чистой земле», окончательно сформировавшейся и ставшей весьма популярной у нас в ХI-ХII веках. Кстати, справедливости ради, должен заметить, что и это учение мы не сами придумали, а заимствовали от вас, китайцев. В эпоху Танской династии монах Шань Дао основал секту Чистой земли в Китае.
– Кто бы сомневался? – ухмыльнулся Ли. – Я обратил внимание на одно место в книге, где святой старец, приверженец этого учения, наставлял князя Сигэхиру, – он нашел нужную страницу и прочитал: – «Если человек будет постоянно призывать имя Амиды, сердце его очистится от греха... Ибо сказано: “Имя будды Амиды подобно острорежущему мечу, отсекающему все греховные страсти!” Соблюдайте эту заповедь, и демоны не посмеют приблизиться к вам! И еще сказано: “Провозглашай имя будды Амиды, и развеются все твои прегрешения!” Соблюдайте эту заповедь, и отпустятся все грехи! Простота – вот главный смысл вероучения Дзёдо – Чистой земли. Все, о чем я только что вам поведал, его главная суть». Вот, оказывается, как просто попасть в рай! – с ироническим изумлением воскликнул Ли. – А как же быть с законом Кармы, который требует воздаяния за все поступки, совершённые в жизни? А Дзёдо-сю по «простоте» своей «забывает» про карму и предлагает всего лишь повторять имя Будды Амиды. И быть тебе в раю!.. А в другом месте указывается еще более простой путь попасть туда: «Кто примет монашеский чин, – ему отпускаются все грехи, совершенные в прошлом! Ибо святое учение гласит, что один день, проведенный в монашестве, угоднее Будде, чем воздвижение пагоды, даже если, украшенная всеми сокровищами мира, она достигнет высотой неба»… И где же эта секта нахваталась таких идей?
– Как я понял, ты уже сам догадался. Конечно, из христианства. Я имею в виду не способ попадания в рай, а указание на то, что он вообще есть. Когда вероучение Иисуса Христа только формировалось, оно заимствовало идеи у более древних религий. Когда же оно стало завоевывать мир, уже у него стали заимствовать идеи. В том числе, как ты сам заметил, те же самые древние религии.
Помнишь, когда мы с тобой обсуждали эссе Танидзаки «Похвала тени», я сказал тебе о процессе аккультурации, который происходит при контактах культур разных народов. Я говорил, что уже в ближайшем будущем мы можем не узнать нашей национальной культуры из-за того, как много в ней появится черт культуры Запада. А вот из того, что мы с тобой сейчас обсуждаем, становится ясно, что наступление на нашу культуру западный мир начал не в двадцатом веке, а на тысячу лет раньше, когда его религиозные идеи стали проникать в наши традиционные верования. То есть, прежде чем проникнуть в наш образ жизни, Запад вторгся своими идеями в наши мозги!..
И за прошедшие столетия возникла такая ситуация, когда понятия, возникшие в христианской культуре, прижились в нашей жизни. Кстати, я имею в виду не только Японию, но и Китай. Сегодня очень часто люди не только в связи с религией, а просто в обиходе легко употребляют слова, пришедшие к нам не из наших традиционных верований, а из христианства: рай, ад, бог, дьявол, черт, конец света и тому подобное. Массу поговорок придумали, в которых эти слова употребляются. А это говорит о том, что они уже стали для нас совершенно «своими». Я могу немало и японских, и китайских поговорок привести, чтобы это доказать. Например: «В рай есть дорога, да никто не идет; ворота тюрьмы крепко закрыты, а люди стучатся»; «С деньгами и в аду не пропадешь»; «Бог живет в честном сердце»; «Кто в силе, с того и Бог не спрашивает»; «Черт умеет прятаться в тени крестов»; «Лучше быть чертом в большом храме, чем богом в маленьком».
– Да, я тоже обращал внимание на то, что наши люди используют в разговорах словечки, пришедшие к нам издалека, – согласился Ли. – Да что там говорить, я сам иногда могу ввернуть что-нибудь про дьявола или черта… Только вот ты мне объясни, сэнсэй: почему они так легко проникают в наш язык?
– Я вижу главную причину в том, что религии наших народов являются национальными, и потому ограничены в своих возможностях распространения за пределами Китая и Японии. А христианство – это мировая религия. Оно и было изначально задумано как способ завоевания душ людей во всем мире.
– Вот! – торжествующе воскликнул Ли. – Мы и подошли к главному вопросу, который мне покоя не давал: зачем людям нужна религия? Те, кто создавали вероучения, в первую очередь думали о том, как с их помощью властвовать над сознанием людей. А тот, кто властвует над сознанием, властвует над всем! Это все большая политика!
– Ну это ты перегнул палку! – возмущенно возразил Сиро.
– Ничего я не перегнул. Чем ты объяснишь тот факт, что высшими иерархами буддистской церкви в Японии, как правило, становились младшие сыновья императоров? То есть получается, «папаши» отправляли своих отпрысков на «службу» в церковь, чтоб они там проводили нужную им политику. И князья не отставали от императоров: строили монастыри и храмы, рассчитывая, что те своим авторитетом среди верующих будут помогать им усиливать свое влияние в стране. Вот, например, что говорится в «Повести», – Ли процитировал нужное место: – «Монастырь Кофукудзи был заложен в VII в. Каматари, основателем аристократического рода Фудзивара, и считался как бы “семейным” храмом этого дома. Монастырь процветал по мере усиления рода Фудзивара».
– Я тебе больше скажу, – вынужден был согласиться Сиро. – В эпоху господства клана Фудзивара, о котором ты говоришь, не только императоры, как это бывало в прошлом, но и регенты, и все их виднейшие чиновники к концу жизни становились монахами, но при этом не выпускали из своих рук бразды правления. Центр административного руководства страной фактически переместился в монастыри, и духовенство сосредоточило в своих руках огромную власть. За монастырские должности шла активная борьба, причем клан Фудзивара строго следил за тем, чтобы все высшие должности в монастырях доставались его членам.
– Ну вот видишь! – воскликнул Ли. – Ты, сэнсэй, говоришь, что хорошо знаешь разные религии. Тогда скажи мне: много ли ты вспомнишь примеров, когда высшими руководителями разных церквей становились простолюдины?
Сиро на мгновение задумался, а потом сказал:
– Ну, сразу так сказать непросто. Но первое, что мне приходит в голову, это христианство. Основоположник этого учения, Иисус Христос, был плотником. Хотя… он себя часто называл «царем иудейским»… Но это он, скорее, выдавал желаемое за действительное… И его ученики-апостолы тоже были из народа. Но ты прав в том, что с течением времени, когда ранние христианские общины начали формировать церковь в полном значении этого слова, ее иерархами, как правило, становились люди из верхов общества. Но это объяснимо, – заторопился Сиро привести аргументы, увидев красноречивый жест Ли. – Ведь люди богатые и знатные всегда более образованны, известны, авторитетны, влиятельны. И потому не удивительно, что именно им поручается распространение религиозных воззрений.
– Да, – с ехидством подвел итог Ли, – сначала эти богатые и знатные получают хорошее образование, а потом им, «несчастным», некуда деваться, и они «вынуждены» учить верующих жизни от лица Бога или богов!..
* * *
Ведя с Ли дискуссию по такой сложной теме, как религия, Сиро ловил себя на мысли, что получает от этого большое удовольствие. Нет, конечно, он принимал далеко не все, что говорил его «напарник». Но ему нравилось не столько даже то, что он говорил, сколько то, как он это говорил. Сиро отмечал про себя, что за те не полных два месяца, что они вместе, Ли очень сильно «вырос». В его лексиконе появилась масса новых слов, серьезных научных понятий, которые он впитывал, как губка, ежедневно общаясь с ним, Сиро, и Лизой. Он никогда не пропускал мимо внимания каждый новый для себя термин, который возникал в их разговорах, обязательно расспрашивал о том, что он обозначает. Он никогда не стеснялся это делать, видимо, помня известную поговорку: «Не стыдно, что не знаешь – стыдно, что не учишься».
Сиро заметил, что Лизе тоже очень нравится это его качество. Во время лекций, которые он читал им двоим, Ли часто прерывал его, чтобы прояснить неизвестное ему понятие. Сиро приходилось останавливаться и давать разъяснения. Это нарушало ход лекции, но Лиза, для которой эти лекции были в первую очередь предназначены, ничуть не раздражалась этим обстоятельством. Более того, она тоже подключалась к этим разъяснениям, чтобы внести и свою лепту в обучение Ли. Глядя на своего «напарника», Сиро думал, что такой ученик, как он, – это подарок для любого школьного учителя или университетского профессора.
Весь ход сегодняшнего обсуждения религиозной темы еще раз показал блестящие способности Ли как аналитика. Его умение разложить все по полочкам, для каждого аргумента найти фактические подтверждения, сделать итоговые выводы, которые самым убедительным образом доказывают его правоту – все это впечатляло, характеризуя Ли как прирожденного полемиста. Сиро был вынужден признать, что многие утверждения Ли ставят его, профессора, в тупик, но это почему-то не задевало его. Может быть, потому, что он считал Ли своим учеником, а ученик, по его убеждению, просто обязан был идти дальше своего учителя. Может быть, потому, что считал Ли не только своим учеником, а кем-то гораздо большим для себя…
* * *
– И все-таки согласись, – отозвался Сиро на последнюю реплику Ли, – если в религии и есть политика, то не только она одна. Религиозные проблемы заставляют нас порой задуматься об очень важных жизненных вопросах, как их называют в философии, смысложизненных… Они побуждают нас посмотреть на себя особым взглядом, оценить себя до самой нутряной глубины.
– Пожалуй, – с серьезной задумчивостью произнес Ли и, немного помолчав, добавил: – Я тут недавно с одним мудрым стариком беседовал – кстати, это я у него книжки покупаю, – и он такую занятную фразу сказал, над которой я все время раздумываю, но не могу ее до конца постичь…
– Да? – заинтересованно произнес Сиро. – И что же это за фраза?
– Он сказал: «Чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что в дьяволе вообще все – человеческое».
– А вы что, с ним тоже религию обсуждали?
– Да нет, мы с ним обсуждали одного человека, в котором есть нечто дьявольское. Вот старик эту фразу и сказал.
– Да, действительно, выражение очень глубокое, я бы сказал, многослойное, – произнес Сиро, и по его глазам было видно, что он уже мысленно анализирует сказанное.
– Я, когда начал обдумывать его фразу, решил так: бог и дьявол – противоположности; если принять высказывание старика за истину, то получается, что в боге нет ничего человеческого, а в дьяволе есть все.
– Ну, эту фразу можно прочитать и наоборот, – включился в анализ Сиро, – в человеке нет ничего божественного, в нем все дьявольское.
– Мне тоже такая мысль в голову пришла. Но тогда возникает вопрос: как же мы можем верить в бога, в котором нет ничего общего с нами?
– Да, это вопрос! – согласился Сиро. – Это христианство, как монотеизм, единобожие, проводит мысль о том, что Бог – это нечто сверхчеловеческое, всемогущее, всеведущее и непостижимое. Мы, люди, не можем понять логики его деяний именно потому, что он Бог. А то, что мы не можем понять, мы должны принять без рассуждений, то есть веровать. Тот Закон Божий, который Иисус Христос изложил в Нагорной проповеди, люди должны принимать уже просто потому, что он исходит от Бога. Бог предписал нам Закон, который мы обязаны выполнять независимо от того, что у нас нет ничего общего с ним. Он наш Создатель, и ему лучше знать, как нам нужно жить.
– А мой разум сопротивляется тому, что нужно принимать слепо, без раздумий, – подал реплику Ли.
– Мой тоже. Но принять Бога – это, так сказать, еще «полбеды». С Дьяволом все обстоит еще хуже. Все, что его касается, – это самая мутная история в христианстве! Христианская церковь называет Дьявола – он же Сатана, Вельзевул или Люцифер – падшим ангелом. Но нигде в Библии не говорится: как, когда и зачем Бог вообще создал ангелов; почему один из ангелов – Сатана – решил сместить Бога с его трона на Небе; почему этот его «переворот» поддержала треть из всего сонма ангелов; каким образом Дьявол и его сторонники были свергнуты по одной версии на землю, по другой – в Ад (которого не могло существовать в тот момент просто за его ненадобностью); почему Сатана был объявлен воплощением вселенского Зла, если весь его проступок состоял только в попытке отстранить Бога от власти; и наконец, каким образом эта Божья тварь – а ведь ангелы, как и люди, как и всё в мире – творение Бога – набрала такого могущества, что стала противопоставляться Создателю как нечто равное ему?!..
– Ты так много знаешь о дьяволе! – подал голос Ли.
– Это всего лишь научный интерес к таинственному предмету и человеческое любопытство. Но я не хотел бы сейчас превращать нашу дискуссию в лекцию по богословию. Вернемся к тому, что же общего между дьяволом и человеком. Первое, что я уже отметил: оба они творения Божьи. Второе: оба имеют склонность нарушать Закон Божий – в Библии так и говорится, что главная причина свержения Сатаны на землю – его «беззаконие». Тут мы сразу сталкиваемся с самой главной проблемой: почему самый преданный слуга Бога, Сатана, – а именно таким он предстает в разных местах Библии – вдруг решил нарушить Закон, за что поплатился страшным наказанием? Точно так же: почему человек, созданный по образу и подобию божьему, не имевший перед собой никаких примеров греха ни в райском саду, ни на земле, вдруг начал грешить? Нигде и никогда в христианском вероучении эта загадка не разъяснялась. Третье: мог ли всеведущий Бог не предвидеть такого развития событий и по отношению к Сатане, и по отношению к человеку? Конечно, не мог! Вопрос: почему же он не упредил ситуацию? Ответа нет. Опять загадка. Но ответ напрашивается сам собой: раз мог предотвратить все, что случилось, но не сделал этого, значит, сам во всем и виноват!.. Но это по нашей, человеческой, логике. А по сверхчеловеческому разумению Бога все это могло иметь совершенно иной смысл.
– Ну и ну! Говорил-говорил, вроде бы нашел главного «виновника» всего и тут же на попятную… По-моему, ты, сэнсэй, стал рассуждать не как ученый, а как служители церкви. Те любую проблему запутают в словах, чтобы не решать ее по существу.
– Я просто пытаюсь быть объективным, то есть отстраненным от пристрастий и характеризующим проблему так, как она обозначена в Библии.
– А что, анализировать таким образом содержание книги, в которой изложены древние сказки, называется в науке объективностью?
Сиро опять был сбит с толку кажущейся наивностью вопроса и стал искать иной подход к обсуждаемой проблеме.
– Хорошо. Я признаю, что события, описанные в Библии, в частности те, что касаются Дьявола, не являются фактически подтвержденными и доказанными. Взаимоотношения Бога и Дьявола между собой, а также между ними и людьми имеют для нас не реальное значение, а скорее символическое.
– Это что такое?
– Даже если это всё – выдумки наших далеких предков, они являются символами, знаками, обозначениями вещей, размышления над которыми позволяют людям найти смысл своей жизни. Вот ты атеист, но тебя зацепила фраза твоего знакомого, ты раздумываешь над ней, мучаешься. И это хорошо. Потому что, придя к какому-то решению, ты откроешь для себя что-то очень важное, на что будешь опираться в своей последующей жизни.
Если все-таки вернуться к тому, с чего мы начали, нужно признать, что в сознании абсолютного большинства людей Бог есть символ добра, а Дьявол – символ зла. И отталкиваясь от этого, ты должен для себя решить, каков же есть человек по своей природе – добрый или злой. Старик твой, судя по тому, что он сказал, считает человека злым. Между прочим, философ Сюнь-цзы, о котором ты когда-то упоминал, считал, что человек от природы зол, но воспитание и закон должны сделать его добродетельным и культурным. Твой старик, по-видимому, считает, что человека за тысячи лет так и не удалось воспитать и привить ему уважение к закону. Наверное, он прожил нелегкую жизнь, испытал много разочарований, раз пришел на старости лет к умозаключению, что человек по своей сути злое существо, и потому похож на Дьявола.
– А ты что, сэнсэй, по этому поводу думаешь?
Сиро на какое-то время задумался, а потом тихо произнес:
– А я думаю, что человек – всякий. Есть в нем и доброе и злое.
– Но чего все-таки больше?
– Когда умерла моя жена, когда мой сын Такеши пошел на войну и погиб там, – Сиро с трудом выталкивал из горла слова, приоткрывая в себе самое сокровенное, – когда я сам оказался на фронте и лишился последних иллюзий в отношении людей, я думал так же, как и твой знакомый… Но потом я встретил тебя… И неожиданно понял, что не все так безнадежно…
Ли замер, не веря тому, что услышал, а Сиро продолжал:
– Пусть в человеке много зла, но и доброе есть всегда. Его только нужно найти и убедить человека в том, что это и есть главное в нем…
Ли, пытаясь на время отстраниться от того глубоко личного, что только что обозначилось между ними, хотел прояснить важный для себя вопрос до конца:
– Но ведь этот старик-букинист, как и некоторые другие пожилые люди, которых я знал, утверждают обратное. А они жизнь прожили, всего повидали, все испытали и потому знают, о чем говорят.
– А ты все равно надейся и ищи в людях доброе. Потому что, если этого не делать, вся жизнь человеческая станет бессмысленной и превратится в сплошной кошмар. Вы, молодые, в этом вопросе не должны смотреть на стариков, пусть они трижды правы! И пусть всё повидавшие, «опытные» люди над вами смеются, обвиняют в наивности и глупости, вы все равно ищите в людях доброе. И не страшно, что в этом случае рациональность уступит место вере, потому что такая вера дает силы жить… – Сиро, решив, что разговор дошел до своего логического конца, встал из-за стола и отправился в свою комнату.
А Ли, забыв про книгу, с которой все началось, сидел захваченный мыслями, вызванными откровениями Сиро, понимая, что только что были сказаны слова, требующие серьезных раздумий.
То, что сэнсэй назвал задачей молодых, относилось в полной мере к нему не только как молодому человеку, но и как коммунисту. «Если мы, коммунисты, – думал Ли, – хотим построить общество всеобщего счастья, то как же этого можно добиться, если не верить в доброту людей? Коммунизм – он ведь только для добрых, а не для злых. Поэтому, если мы хотим, чтобы наша революция победила, нужно искать в людях доброе, поднимать его на поверхность из глубин души, давать ему возможность расцветать и укрепляться. А все злое, жестокое, подлое, мусорное в человеке нужно вытравливать, как заразу, как болезнь…»
И то, о чем Сиро обмолвился впервые за все время их знакомства – не понятно, случайно или намеренно, – заставило Ли вновь задуматься и о том, как японец относится к нему, и как он относится к японцу.
В основном сдержанный по характеру, Сиро впервые приоткрыл свои чувства к «напарнику», которые свидетельствовали, что тот занял важное место в его жизни, вновь пробудив к ней интерес. Потеряв самых близких для себя людей, он нашел в нем, китайце, совершенно постороннем человеке, к тому же изначально враждебно настроенном, с чуждыми ему взглядами, настроениями, действиями, существо, которые каким-то необъяснимым образом заставило его вновь почувствовать вкус к работе, привычным житейским занятиям, открыло нечто новое в понимании людей другой национальности и другого социального положения, чем его собственное, породило, пусть пока еще туманные, надежды на лучшее в жизни, когда, наконец, закончится проклятая война...
Предполагая эти причины теплого отношения Сиро к нему, Ли понимал, что он теперь уже просто не имеет права разочаровать своего «напарника». Пробудив в нем надежды, он обязан (Конфуций требует!) поддерживать их, как только возможно. Вкупе со своей благодарностью к нему как педагогу и наставнику, вкупе со своей обязанностью – обозначившейся только сегодня – коммуниста-интернационалиста «искать доброе в людях» Ли пришел к выводу, что Сиро стал для него близким человеком, и изменить это уже невозможно…
Ли увидел, что за окном стало совсем темно, из комнаты японца раздавалось мерное посапывание. Ли улегся в кровать, еще долго размышлял над тем, что было сказано сегодня между ним и Сиро, и незаметно заснул…
Глава 17. Куан Ли. Триада
Собираясь на встречу с Фан Тао, Ли взял с собой более значительную сумму денег, чем в первый раз, – десять тысяч иен, – понимая, что винтовки и пулеметы стоят куда дороже, чем пистолеты. Разложив эти деньги по карманам кителя, в один карман брюк он засунул портмоне летчика с долларами и юанями, а в другой – пистолет, на этот раз не «Хамада», а кольт. Немного поколебавшись, решил прихватить с собой и удостоверение полицейского.
Выйдя в начале седьмого на улицу, он застал там уже ждущего его Пуи. Они отправились к оговоренному месту встречи с группой. Все мальчишки уже были там. Подъехав к ним, Ли сказал, чтобы Губа подсаживался к нему в педикеб, а Кошка и Купол взяли другого извозчика и ехали следом за ними.
– Когда доедем до места, – предупредил он их, – своего рикшу сразу отпустите.
Не доезжая до дома Фан Тао метров пятьдесят, Ли приказал Пуи остановиться.
– А почему здесь? – удивленно спросил Губа.
– Мне не нравится вон тот автомобиль, что стоит неподалеку от дома Фана.
Отпустившие своего извозчика, Кошка и Купол подошли к ним.
– Давайте-ка для моего спокойствия осмотримся на местности, парни. Вдруг нас ожидает засада. Губа, обойди дом Фана с тыла, посмотри, что там и как. Купол, ты пройди по правой стороне улицы, а ты, Кошка, по левой, туда и обратно метров сто. Проверьте, нет ли чего-нибудь подозрительного. Ю, когда будешь проходить мимо машины, посмотри, кто в ней сидит.
Мальчишки отправились выполнять его поручение. Минут через десять они вернулись и доложили, что ничего подозрительного не заметили.
– В машине сидит только один водитель-китаец, больше никого, – сказал Кошка.
– Хорошо, парни. Только все равно в дом я сейчас пойду один. Если там все в порядке, и я договорюсь о покупке, то снова выйду на улицу и позову вас, подняв левую руку над головой. Именно левую! Если подам какой-то другой сигнал или вообще не выйду на улицу в течение пятнадцати минут, значит, я попал в беду. И тогда выручайте, как сможете.
– Послушай, Ли, – начал протестовать Кошка. – Если у тебя такое предчувствие нехорошее, давай пойдем все вместе. Если что случится, у нас четыре пистолета – отобьемся…
– Нет! Во-первых, нас всех в дом, скорее всего, просто не впустят. А если впустят, то мы можем оказаться там все в одной кастрюле: крышку закроют и пустят на мясо… Так что будем делать, как я сказал, – Ли решительно поднялся с сиденья и двинулся к дому Фан Тао.
* * *
Редкие прохожие, которые шли ему навстречу или в одну с ним сторону, выглядели совершенно беззаботными, и это почему-то придало Ли спокойствия и уверенности. Он постучал в дверь дома, и она мгновенно распахнулась – его, безусловно, ожидали. В коридоре стоял Ченг, который без всяких вопросов провел его в уже известную ему комнату-хранилище. Хозяина также ждать не пришлось: Фан Тао уже сидел за столом в комнате, глядя на входную дверь и потирая свои жирные ручки.
После обмена приветствиями он предложил Ли присесть и, поблескивая масляными глазками, спросил:
– Итак, какое же серьезное оружие тебя интересует?
– Меня интересуют винтовки, пулеметы и боеприпасы к ним.
– Сколько именно единиц?
– Для первого раза я бы взял десять винтовок, пять пулеметов, а патронов, чем больше, тем лучше. Да, еще бы пару пистолетов не помешали.
– Должен тебе сказать, что, несмотря на свою молодость, ты солидный покупатель!.. Я бы с удовольствием делал с тобой свой бизнес. Но дело в том, что заказ уж очень велик, да и товар весьма специфический…
– И что?
– Я должен получить разрешение на такую сделку от своего босса.
– И сколько вам нужно времени, чтобы такое разрешение получить?
– Не более часа.
– Хорошо, – сказал Ли, поднимаясь из-за стола. – Я пока покину вас, а через час вернусь.
– Ты никуда не уйдешь! – раздалось у него за спиной. – А поедешь сейчас с нами.
Ли повернулся и увидел стоящих возле дверей двух громил с пистолетами в руках. Хотя каждый из них был на полголовы ниже его, костюмы, сшитые из дорогой ткани, бугрились накаченными мышцами. Такое их телосложение не оставляло сомнения, что любой из них, не прибегая к помощи пистолета, мог просто разломать его пополам…
В голове Ли заметалась мысль: кто это – агенты службы безопасности или головорезы из триады? Поскольку они китайцы и их всего двое, скорее всего, это люди Головы – «безопасность» провела бы задержание опасных преступников с большим размахом. Придя к такому решению, Ли решил не обострять пока ситуацию и посмотреть, во что она выльется.
– Вы умеете убеждать… – пробормотал он.
– Ляг животом на стол, – распорядился один из громил.
Ли выполнил приказ. Пока тот, кто дал команду, держал пистолет у его затылка, другой обыскивал, выкладывая на стол пистолет, портмоне, деньги, удостоверение. Увидев последнее, он как-то неопределенно крякнул.
– Собери все его вещи в сумку и выходи на улицу к машине, – сказал он Фан Тао, а сам набросил на голову Ли небольшой черный матерчатый мешок.
* * *
Ли почувствовал, как его подхватили под руки и повели по коридору на выход. Дверь отворилась, и они вышли на улицу. Какая-то женщина, проходившая мимо, вскрикнула, увидев странную процессию. Пройдя несколько шагов, Ли услышал звук открываемой дверцы машины. Его втолкнули на заднее сиденье, по бокам уселись его похитители. Впереди, возле водителя, заскрипело сиденье, и Ли понял, что там уселся Фан Тао. Машина тронулась. Ехать пришлось не больше пяти минут. Ли вытащили из машины, завели в какое-то здание, он услышал приглушенную музыку и говор множества людей. Затем его вели куда-то по лестнице вверх. Ли насчитал четыре пролета, прежде чем его втолкнули в какое-то помещение и сдернули мешок с головы.
Это была большая комната со стенными панелями, выполненными из красного дерева, обставленная роскошной мебелью, освещаемая большой люстрой их горного хрусталя. Поскольку центральное место в помещении занимал большой письменный стол, можно было предположить, что комната служила кабинетом ее хозяину. За столом сидел мужчина, которого Ли сегодня видел на фотографии у Ван Либяо… Он внимательно смотрел на доставленного к нему «пленника» и при этом слушал Фан Тао, который, наклонившись, что-то негромко говорил, а потом выложил из сумки на стол то, что было изъято из карманов Ли. Рядом со столом на диване, покрытом дорогим шелковым гобеленом, сидел еще один мужчина, приблизительно такого же возраста, как и Голова, с седыми висками и колючим взглядом серо-зеленых глаз. Ли повернул голову назад и увидел, что захватившие его головорезы стоят возле двери, преданно глядя на Ван Цзолиня. «Вероятно, это его личные охранники», – подумал Ли.
Выслушав доклад Фан Тао, Голова начал перебирать вещи, лежащие перед ним, а потом спросил Ли:
– Ты знаешь, кто я такой?
– Не знаю, но догадываюсь.
– И я хотел бы знать, кто ты такой.
– Меня зовут Ли.
– Ли? И все? – Голова неприятно осклабился.
– Все, что я могу сказать о себе, не предназначено для чужих ушей.
– Даже для меня?
– Для вас одного, уважаемый Ван, я могу сделать исключение.
– Вот как! Ну что ж… – Голова чуть повел глазами, и Фан Тао и охранники вышли из комнаты.
Мужчина на диване продолжал сидеть, не шелохнувшись.
– Я сказал: для вас одного, – твердо повторил Ли.
– Это мой советник. У меня от него секретов нет.
– Если вы так ему доверяете, то после нашего разговора расскажете ему все, что посчитаете нужным.
У Головы на щеках обозначились желваки.
– Ты понимаешь, что я могу тебя убить за такую дерзость прямо здесь, не сходя с места?
– Я понимаю, что полностью в ваших руках. Но вам ведь не хочется меня убивать… – вопросительно-утвердительно заметил Ли. – Вам ведь хочется узнать, кто я такой и чем занимаюсь в вашем городе.
– Допустим…
Мужчина, сидевший на диване, не выразив никаких эмоций, поднялся и, сказав Голове, что зайдет позже, вышел из комнаты. Ван Цзолинь, немного помолчав, продолжил:
– Ну так кто же ты такой?
– Я уверен, что так же, как я догадался, кто вы, вы догадались, кто я.
– Когда неделю назад Фан Тао доложил мне о твоей покупке пистолетов и желании купить еще оружия, причем более мощного, я сначала подумал, что в городе появилась новая банда, которая хочет в обход меня заняться промыслом. Но когда я сейчас увидел вот это, – Голова показал на лежащие перед ним вещи, – я понял, что ошибся. Большая сумма в иенах, в портмоне доллары и юани, американский пистолет, удостоверение полицейского… Оно, что, фальшивое?
– Нет, не фальшивое. Я, конечно, не полицейский, но документ подлинный.
– Вот из всего этого я делаю вывод, что ты никакой не бандит. Ты китайский шпион!
– Отдаю должное вашей проницательности. Правда, я не столько шпион, сколько диверсант.
– Сегодня ночью на окраине Дааня случилось происшествие. Ты имеешь к нему отношение?
– Я отвечу так: – с подтекстом произнес Ли, – ваше предположение не лишено оснований.
– Значит, ты работаешь не один, а с целой группой…
– Ответ будет тот же самый.
– Как я понимаю, ты не расскажешь мне никаких подробностей о деятельности твоей диверсионной группы.
– Вы умный человек.
– Так что же мне с тобой делать? Ты попросил помощи у моей организации, и я теперь должен решить, оказывать ли мне ее.
– Я слышал, что вы не только умный, но и расчетливый человек. И значит, вы не можете не понимать, что сотрудничество со мной для вас очень выгодно.
Глаза Головы слегка оживились, и он с обострившимся вниманием спросил:
– Ну-ка, ну-ка, расскажи мне про мою выгоду.
– Ну, во-первых, интересы моей группы никак не пересекаются с интересами триады, то есть мы не являемся конкурентами. Больше того, я, скорее, являюсь противником ваших конкурентов из якудзы, потому что знаю о сотрудничестве Микадо с японскими властями. А вам же, как я понимаю, будет приятно, если я нанесу какой-то вред якудзе?
По глазам Головы Ли угадал, что ему будет очень приятно…
– Во-вторых, за вашу помощь нам – поставкой оружия или чем-то еще – мы будем платить. Следовательно, ваше сотрудничество с нами будет просто бизнесом, выгодным для вас. В-третьих, и это главное, вы не можете не понимать, что не пройдет и двух месяцев, как на Тайване возникнет новая власть. Японцы – битая карта. Любой прозорливый человек сегодня должен думать о том, как ему придется налаживать отношения с будущей китайской народной властью.
– Наша организация не ищет контактов с властью.
– Не стройте иллюзий, уважаемый Ван. Во всех странах мира организованная преступность ищет контактов с властью. Вы же не уличная шантрапа, грабящая прохожих, не шайка щипачей, шарящая по карманам у ротозеев. Я не сомневаюсь, что и вы здесь, у себя на острове, искали бы связи с японской властью, если бы между вами и ней не стояла якудза… И вот теперь у вас появился шанс обойти своего конкурента. Я вам могу гарантировать, что наша власть якудзу поддерживать не будет. Но вот будем ли мы равнодушно смотреть в вашу сторону, зависит от того, как вы поведете себя по отношению к представителям этой будущей власти, которые уже появились на вашей земле.
– А что значит «равнодушно смотреть в нашу сторону»?
– Китайская народная власть использует по отношению к представителям вашей… «профессии» два подхода: или уничтожает вас под корень, или делает вид, что не замечает вашей деятельности… до поры до времени. Если мы с вами договоримся о сотрудничестве, будет использован второй вариант, если не договоримся – первый…
– А как же закон? Даже японцы себе такого не позволяли!
– Вы не путайте народную власть с буржуазной и милитаристской!.. А что касается закона… то какой может быть закон в условиях войны?! Наши солдаты просто поставят вас всех к стенке, по законам военного времени, без суда и следствия…
– Ты пытаешься меня запугать?! – в глазах Головы заблестели серебряные молнии.
– Да что вы, уважаемый Ван! Я пытаюсь всего лишь честно обрисовать вам ситуацию, которая сложится в ближайшее время. Я прекрасно понимаю, что человек вашего положения никого и ничего не боится. Я уверен, что ради своих принципов вы и жизни не пожалеете. Но вы только представьте: если вас не станет, кто же позаботится о бедной Ланфен?
Голова Ван Цзолиня дернулась, как будто он получил пощечину.
– Откуда ты… – прохрипел он.
– Вы же сами сказали, что я шпион. А задача шпиона – все знать.
Голова взял себя в руки, минуту помолчал, а потом сказал:
– Мне надо подумать над нашим разговором. Завтра жду тебя здесь в семь часов вечера. Зайдешь с черного хода, как сегодня. Тебя встретят.
– Я могу забрать свои вещи?
– Да, конечно.
Пока Ли укладывал в карманы все, что лежало на столе Головы, тот позвал одного из своих охранников и приказал ему проводить «гостя» на выход.
* * *
Ли вышел на воздух и, оглядевшись, понял, что находится на заднем дворе какого-то четырехэтажного здания. Возле двери стояла машина, на которой его привезли сюда. Все вокруг уже успела объять темнота, и Ли пока не мог сориентироваться, на какой улице находится. Во время изучения районов города в этом дворе он явно не был. Обойдя дом и рассмотрев его фасад, на котором неоновыми огнями было написано «Феникс», он все вспомнил. Это четвертый участок округа Чжунчжэн, надпись над главным входом в здание – название ресторана, расположенного на первом этаже (отсюда и звуки музыки, которые он слышал, когда его привезли), на втором этаже игорный зал (это он увидел, когда спускался по лестнице после «аудиенции» у Головы), на третьем, вероятно, рабочие кабинеты верхушки триады. Что на последнем этаже – непонятно. Может, личные апартаменты Ван Цзолиня?..
Идя по улице в сторону своего округа, Ли всей грудью вдыхал свежий воздух, пытаясь таким образом сбросить то нервное напряжение, в котором он находился последний час. Он ясно осознавал, что только что оказался в самой опасной ситуации за все время своего пребывания на Тайване – без преувеличения, на волоске от гибели. И в то же время он считал сегодняшний день одним из самых удачных для себя: он побывал в зубах у тигра и смог уйти от него живым; более того, он, кажется, нашел те ниточки, дергая за которые, тигра можно будет приручить…
* * *
Ли не знал, что в это же самое время Ван Цзолинь, обсуждая со своим советником Ни Шеном состоявшийся разговор, тоже использовал «зоологические» эпитеты, характеризуя своего собеседника:
– Этот юнец – вежливый удав. Говорит подчеркнуто почтительно, а сам с каждой фразой затягивает свои кольца на твоем горле!
– Какая проблема, босс? Давай пристрелим его и закопаем так, что никто не найдет.
– Нет, Шен. Наши обычные приемы на этот раз не сработают: последствия могут быть разрушительными для организации. Мы с таким раньше никогда не сталкивались. Во-первых, он не один, с ним целая группа боевиков, возможно, человек двадцать, если судить по тому количеству оружия, которое он заказал. И они, безусловно, следили за ним, когда его везли сюда. Значит, они теперь знают, где мы находимся. И в случае его исчезновения они не будут сомневаться, кому надо отомстить…
– Мы легко можем поставить под ружье сотню человек. Что они могут с нами сделать?
– Даже если они не доберутся до нас с тобой, они положат десятки наших людей. Ведь они профессионалы-диверсанты, и наши люди в сравнении с ними просто любители.
– Если он такой профессионал, что же он позволил твоим охранникам его захватить?
– А тебе не приходит в голову, что он это сделал специально – чтобы со мной познакомиться? Но меня больше беспокоит не то, насколько опасен Ли и его люди сейчас, а то, что будет через несколько месяцев. Когда руководители этого Ли установят свою власть на острове – а то, что это случится, никаких сомнений быть не может, – они расправятся с нами так, что от триады останутся одни воспоминания…
– И что же делать?
– А ничего. Пока нам будет выгодно, будем с ними сотрудничать. Если их борьба с японцами затронет наши интересы, придумаем, как выходить из этого положения.
Только одну тему Ван Цзолинь не упомянул в разговоре с Ни Шеном –брошенное вскользь Ли имя Ланфен. Ему вдруг пришло в голову, что узнать о девочке этот китаец с материка мог только от кого-то из его самого близкого окружения…
* * *
Ли услышал за спиной шаги человека, который быстро догонял его.
– Ли, не оборачивайся! – услышал он голос Кошки еще на подходе того к нему. – За тобой из здания вышли два человека. По-моему, это хвост.
Он поравнялся с Ли, но не остановился, а проследовал мимо, как обычный прохожий.
– Не переживай Ю, я оторвусь от них, – вслед ему отозвался Ли. – Уходи сам. Завтра в одиннадцать я буду у тебя.
У Ли стало тепло на сердце: его бойцы не бросили его в беде, проследили до того места, куда его привезли и дожидались, чем же это все закончится, вероятно, мучительно раздумывая, как им поступить в этой ситуации. И тут же он обругал себя за беспечность: вырвался из лап смерти и расслабился, потерял бдительность. А хитрован Голова свое дело знает: «поставил за ним ноги», решил узнать о нем побольше – в частности, где он обитает, – чтобы держать на крючке… «Ну что ж, – ухмыльнулся про себя Ли, – он предполагает, что, если я – чужак на острове, плохо знаю местность, меня легко можно выследить. Придется огорчить его и его людей. Придется им продемонстрировать, кто лучше знает город».
Он спокойным шагом продолжал движение по Чжунчжэну, планируя оторваться от преследователей уже в своем округе и намечая место, где он это сделает, и то, как он это сделает. Несмотря на то, что два парня, которые его «вели», приблизились к нему довольно близко, боясь потерять в темноте, они не смогли понять, куда он в мгновение ока исчез, повернув в глухой переулок на пятом участке округа Ваньху…
* * *
На следующее утро, в одиннадцать часов Ли снова был у Бао Ю. Как и накануне, его ожидала вся неразлучная троица.
– А вы-то что здесь? – спросил он у Губы и Купола. – Я собирался встретиться только с Кошкой.
– Извини, это я пригласил парней, – отозвался тот. – Я понял тебя так, что ты снова хочешь видеть всех.
– Ну, все так все, – согласился Ли, а потом с невинным видом добавил: – Тем более, что вам, наверно, интересно, куда меня вчера увезли?
– «Наверно»?! – воскликнул Губа. – Нам очень интересно, куда тебя увезли, и что там произошло. Когда мы увидели, что тебя похитили, мы все свои головы сломали, придумывая, как тебе помочь. То, что это не арест, мы поняли, проследив за машиной. Хотя никто из нас никогда не бывал в здании «Феникса», мы знаем, что оно имеет отношение к триаде. Но ничего конкретного мы не знаем.
– А «Феникс» оказался хитрым зданием, – начал рассказывать Ли. – На первых двух этажах ресторан и казино, а на верхних вершат свои дела боссы триады. Вчера мне «посчастливилось» познакомиться с самим Головой.
У мальчишек больше обычного округлились глаза.
– Мы обсудили возможные способы нашего сотрудничества и договорились на сегодня о новой встрече.
– А почему они тебя вообще захватили таким образом, если согласились на сотрудничество? – удивленно поинтересовался Ю.
– Когда они меня захватывали, о сотрудничестве еще никакой речи не было. Как я понял, хотя Фан Тао и барыга, он пользуется доверием у Ван Цзолиня. Он доложил ему о приобретении нами оружия и желании купить еще. И Голова решил, что в городе объявилась новая банда, желающая работать без его разрешения. Поэтому он приказал захватить меня при совершении сделки. Но во время нашей с ним встречи ситуация прояснилась. Мне пришлось ему признаться, что у нас другое направление деятельности…
– И ты не побоялся сказать ему такое?.. – в голосе Кошки слышалось и удивление, и смущение.
– Вы же сами мне говорили, что триада враждебно относится и к якудзе, и к власти. А для нас все, кто ненавидит японцев, могут быть полезны. Вот поэтому я и предложил Голове сотрудничество. Он взял время на размышление, и сегодня в семь вечера я получу его ответ. Я прекрасно понимаю, что иметь дело с триадой рискованно, но с другой стороны, абсолютно уверен, что Голова и его люди никогда нас не сдадут властям. Поэтому самое худшее, что нас может ожидать: они просто откажутся помогать нам.
– Если он согласится, ты будешь ему доверять?
– Доверяю я только себе… и вам, – улыбнулся Ли, – а всех остальных мы будем тщательно проверять…
– Так какие теперь наши планы? – полюбопытствовал Купол.
– Сегодня вечером сделаем вторую попытку приобрести оружие, если договор с Ван Цзолинем состоится. Для этого мне понадобишься только ты.
– Ну нет! – возмутились Кошка и Губа. – Мы вас одних не отпустим. Сегодня в семь встречаемся возле «Феникса».
Понимая настрой своих друзей, Ли не стал возражать.
По дороге домой он зашел в мастерскую, где накануне оставил свои часы. Работа была уже выполнена, и мастер, возвращая хозяину его вещь, признался, что получил удовольствие, имея дело с таким качественным механизмом, и готов взять над ним «шефство», проводя периодические профилактические осмотры. Он также попросил своего клиента рассказывать всем своим знакомым, что он, мастер Мин, готов на заказ изготавливать самые необыкновенные часы.
– А зачем вам это нужно? – поинтересовался Ли. – Неужели вам не хватает заказчиков с обычными часами?
– Клиентов-то хватает, – признался мастер, – только у меня руки чешутся создавать что-то необыкновенное, чего другие не умеют… Деньги деньгами, но мне нравится получать еще и удовольствие от того, что я делаю.
Ли пообещал ему выполнить его просьбу, и они распрощались довольные друг другом.
* * *
В семь часов Ли подъехал на педикебе Пуи к месту встречи. Мальчишки ждали его на углу здания.
– Купол пройдет со мной во двор и будет наблюдать за дверью черного хода, – распорядился Ли. – Остальные ждут здесь и действуют по обстановке.
Он прошел к задней двери здания. В нескольких метрах от нее стояла уже известная ему машина. За рулем сидел шофер, а на заднем сиденье еще кто-то, но кто именно, рассмотреть было невозможно. Ли постучал в дверь, она распахнулась. Перед ним стоял один из вчерашних громил. Не дожидаясь, пока гость что-то скажет, он развернулся и пошел вверх по лестнице. Они поднялись на третий этаж, охранник постучал в нужную дверь, и Ли вошел в кабинет Головы.
Теперь там были только двое: сам хозяин и его правая рука Ни Шен, сидевшие там же, где и вчера. Ли поздоровался, в ответ получил сухие, хотя и без всякой враждебности, кивки. Ван Цзолинь жестом руки предложил ему занять место на стуле. Ли немного передвинул его так, чтобы видеть во время разговора обоих собеседников.
– Мы обдумали твои вчерашние предложения, – без всяких предисловий приступил сразу к делу Голова. – И решили, что наше сотрудничество может быть нам полезно.
– Это мудрое решение.
– Мы готовы выполнять те твои просьбы, которые не будут противоречить нашим интересам. Первую такую просьбу – касательно оружия – мы готовы выполнить прямо сейчас. Ты, наверное, видел машину у входа? В ней лежит все, что ты заказывал Фан Тао. И сам он тоже там сидит, ждет тебя. После нашего разговора спустишься к нему, рассчитаешься за покупку, и машина отвезет товар туда, куда ты скажешь.
– Это очень любезно с вашей стороны, – Ли учтиво кивнул головой, понимая, что эту «любезность» босс триады оказывает ему не просто так… – Кстати, хотел спросить: а где вы берете это оружие?
Глаза Головы потемнели:
– Ты хочешь напрямую его доставать, минуя нас?
– Что вы, что вы, уважаемый Ван! Мы готовы вести честный бизнес, не покушаясь на ваши доходы, – Ли попытался объяснить свой интерес убедительно выглядящей причиной. – Я спрашиваю потому, что хочу знать: насколько опасно пользоваться этим оружием? Если оно похищено у военных, и его ищут, то попасться с ним в руках – это значит подписать себе смертный приговор.
– Если ты и твои люди попадетесь с огнестрельным оружием в руках, – включился в разговор Ни Шен, – то независимо от того, откуда оно у вас взялось, вас расстреляют. Сегодня об этом вышел специальный приказ генерал-губернатора. Но чтобы удовлетворить твое любопытство, могу сказать: часть нашего оружия – это, так сказать, «военные трофеи», отбитые у наших конкурентов; но большую его часть мы покупаем на военных складах. К счастью, коррупция процветает не только среди китайцев, но и среди японцев, в том числе военных…
– Давай договоримся так, – продолжил свою мысль Ван Цзолинь, – если тебе понадобится какая-то помощь, будешь приходить сюда так же, как сегодня. Обычно каждый вечер я здесь. Мои охранники – и те, с которыми ты уже знаком, и другие – будут знать о тебе. Представишься им, скажешь, что ко мне, и тебя проведут. Но я хотел тебя спросить вот о чем: а что если нам потребуется от тебя помощь? Мы можем на нее рассчитывать?
– Если это не будет противоречить нашим интересам, – ответил Ли словами Головы.
– Ну что ж, нас это устраивает, – удовлетворенно сказал тот. – Если такая ситуация возникнет, как я смогу найти тебя?
Ли на несколько секунд задумался:
– Я пока не готов ответить на этот вопрос. Скажу позже.
– Хорошо. Есть какие-то еще просьбы сейчас?
– Да, есть. Скажите вашему человеку, который надзирает за рынками, что шайка щипачей, которая работала на рынке на «Речной», – Кошка, Губа и Купол – больше воровать не будет. Они будут работать со мной. Вам они ничего не должны, и поэтому забудьте про них.
Голова посмотрел на Ни Шена, и тот согласно чуть кивнул головой.
– Что-то еще?
– Нет, все, – Ли поднялся со стула, поклонился и отправился к двери. Возле нее он на секунду задержался и, повернувшись к хозяину кабинета, закончил: – Да, еще чуть не забыл. Уважаемый Ван, не посылайте больше за мной слежку. Если я еще раз увижу за собой хвост, я просто убью ваших людей, – он еще раз поклонился и покинул комнату.
* * *
Выйдя во двор, Ли подозвал к себе Купола, ожидающего его, и когда тот подбежал, сказал:
– У меня все в полном порядке. Мы договорились о покупке оружия. Оно в этой машине, – он кивнул на автомобиль, – там же сидит Фан Тао. Я сейчас с ним рассчитаюсь. Голова предложил отвезти оружие прямо на этой машине туда, куда нам нужно. Они хотят знать наши явки.
– Явки? Это что такое?
– Потом расскажу. Мы не должны им этого позволить. Поэтому ты сейчас пойдешь к парням и отправишь их домой. Сам сядешь в коляску и отправишься к тому дому, где мы оставим оружие. Я на машине буду ехать на небольшой скорости за тобой. Не доезжая до дома, остановись в каком-нибудь тихом местечке. Там мы перегрузим оружие в педикеб и отпустим машину. А уж потом отвезем груз, куда надо.
Купол убежал, а Ли подошел к машине, залез на заднее сиденье.
– Добрый вечер, уважаемый Фан, – поздоровался он с барыгой. – Товар готов?
– Да, все, как ты заказывал: пять пулеметов, десять винтовок, два пистолета и патроны ко всем видам оружия.
– Я надеюсь, все в рабочем состоянии, и мне не придется жалеть о своей доверчивости?
– Что ты! Наши люди, прежде чем принести мне товар, тщательно его проверяют.
– Хорошо. Сколько с меня?
– Пулеметы по восемьсот иен, всего четыре тысячи; винтовки по четыреста иен, всего четыре тысячи; пистолеты четыреста иен и патроны на общую сумму тысячу иен. Итого девять тысяч четыреста иен.
– Вы просто образец точности, уважаемый Фан, – Ли отсчитал нужную сумму из той пачки денег, которая лежала у него в кармане.
– Водитель отвезет вас по нужному адресу, – напомнил Фан, прощаясь и вылезая из машины.
– Выезжай на улицу и двигайся за рикшей, которого я покажу, – сказал Ли водителю. – Он знает адрес, куда нужно ехать.
Они тронулись в путь. Пока таким образом добирались до Суншани, стемнело. Ли, наконец, увидел, как коляска, двигающаяся впереди, свернула в какой-то темный переулок и остановилась. Он сказал водителю, чтоб тот также остановился и открыл багажное отделение. Тот начал было протестовать, говоря, что ему приказали доставить груз до места.
– До места не получится, – объяснил Ли. – Туда нет подъездной дороги. Поэтому перегрузим все в педикеб.
Ворчащий водитель был вынужден подчиниться. Они быстро вчетвером перегрузили все в коляску, и машина уехала.
– Купол, поезжай с грузом сам, – распорядился Ли. – Мне теперь в коляске не поместиться. Я останусь ждать здесь. Разгрузитесь и на обратном пути заберете меня.
Ждать пришлось недолго. Уже через двадцать минут он увидел приближающийся к нему свет фонарика велосипеда. Усевшись рядом с Куполом, Ли сообщил ему приятную новость:
– Скажешь парням, что Голова распорядился больше вас не беспокоить. Теперь никто из триады вас больше не тронет, и потому на воровстве можете окончательно поставить крест.
– Парни обрадуются, – отозвался Купол с некоторой грустью в голосе.
– Есть еще одна новость, не такая радостная, – Ли рассказал о приказе генерал-губернатора по поводу ношения огнестрельного оружия. – Поэтому предупреди всех: носить при себе оружие без дела категорически запрещаю! Спрячьте его подальше. Будете доставать только по моему приказу во время проведения операций.
Пуи подвез Купола к его дому, а потом доставил до места и Ли. Прощаясь с мальчишкой, тот сказал, что ему понадобятся его услуги завтра с утра.
* * *
На следующий день Ли отправился в госпиталь на встречу с Ли Цуюнем и Леем. Оба они уже были на месте, но к обсуждению последних событий пока не приступали – ждали его прихода. Поскольку самой важной была информация Лея, ему и предоставили первое слово.
– Я все сделал так, как нами и было оговорено, – начал он. – В понедельник утром, еще даже не рассвело, я отправился из своей деревни в сторону пещеры. Около восьми добрался до места. Беглецы к тому времени уже проснулись, соорудили себе завтрак всухомятку и к моему приходу были готовы к выходу. Мы отправились в путь сразу, без задержки, потому что с разных сторон в нескольких километрах от нас раздавались одиночные выстрелы. Я это понял так, что в окрестностях идет облава на сбежавших заключенных, оставаться на этом месте опасно и надо уходить подальше в горы. Первый десяток километров мы шли ускоренным темпом, в некоторых местах даже бежали. Когда поняли, что отошли уже на безопасное расстояние, сделали короткий привал, а после него двинулись неспешным шагом. Где-то к трем часам добрались до базы.
– Во время похода вам не попадались на пути другие заключенные из этого лагеря? – спросил Ли.
– Другие? – удивился Лей. – А что, должны были?
– Дело в том, что вместе с «нашими», пользуясь возникшими в лагере пожаром и паникой, в побег ушло множество и других заключенных. Ты говоришь, что слышал в окрестностях выстрелы. Так это, скорее всего, искали не вас, а именно этих неорганизованных, «диких» беглецов. Я допускаю, что администрация лагеря в сложившихся обстоятельствах еще даже не обнаружила подкоп и не знает, что был и организованный побег… Ладно, продолжай дальше.
– По прибытии мы приготовили горячий обед. После него я стал осматривать людей на предмет болезней. В общем-то, серьезно больных среди них никого нет. У нескольких человек простудные заболевания, у большинства тела покрыты фурункулами, почти у всех вши. Но в основном они все истощены и измотаны тяжелым трудом. От этого главное лекарство – хорошее питание и длительный отдых. Я думаю, через неделю большинство из них будет в нормальном физическом состоянии.
– Ты познакомился с Сю?
– Да. Передал ему твои слова, чем им надо заниматься в ближайшее время. Сказал, что через несколько дней ты к ним придешь.
– Молодец, Лей, – похвалил Ли товарища. – Ты все сделал, как надо. А теперь я расскажу вам, что у меня произошло в последние два дня.
И Ли рассказал Цуюню и Лею о двух своих встречах с боссом триады и купленном оружии для партизанского отряда. По глазам своих собеседников он понял, что это сообщение поразило их куда больше, чем рассказ Лея о том, как беглецы избежали облавы и добрались до партизанской базы.
– Ты знаешь, – произнес Ли Цуюнь, – когда ты мне первый раз сказал, что «попросишь» оружие у уголовников, я это воспринял, извини, как глупую шутку. Я лично даже не представляю, как бы смог общаться с такими людьми… А ты вышел не просто на какого-то там бандита «средней руки», а на самого главу триады!..
– Ну, если говорить честно, то это он первый на меня вышел, а не я на него. А что касается общения с криминальными элементами… то мне за время войны пришлось общаться с такими людьми!.. О некоторых из них я до сих пор с содроганием вспоминаю. А уголовники на самом деле – люди с очень примитивными жизненными запросами, их ничего не интересует, кроме получения выгоды и удовлетворения самых низменных потребностей. Просто масштаб этой выгоды меняется в зависимости от того, какое место занимает уголовник в преступной среде. Я сделал Голове предложение, которое он счел выгодным для себя, босса триады, и потому пошел на сотрудничество.
– Так как мы теперь поступим с купленным оружием? – спросил Лей. – Его ведь надо доставить в отряд.
– Разумеется. Только нам придется выждать какое-то время. Когда японцы прекратят облавы в горах и лесах в поисках беглецов, мы переправим оружие в пещеру. А уже оттуда его заберут партизаны сами. Ты же сам сказал, что им, как минимум, неделя потребуется для восстановления здоровья. Вот через неделю и будем планировать переброску оружия в отряд. Но с партизанами я встречусь раньше. Если ты не устал, Лей, я предлагаю отправиться к ним завтра. Только вот как будем к ним добираться? Путь, которым вы шли на базу, исключен.
– А он нам и не нужен. Мы доедем по железной дороге до станции Сэто, ближайшей к моей деревне, – я так всегда к себе домой добираюсь, – а уже из деревни поднимемся в горы.
Обсудив планы, Ли с Леем расстались до завтра, договорившись встретиться на вокзале.
Глава 18. Лиза Верещагина. Ли раскрывается
Лекционный курс Сиро Мацуи об общих принципах методики обучения языкам подошел к своему финалу, и на предпоследнем занятии он сказал своим «студентам»:
– То, что я запланировал вам прочитать, на следующем уроке будет завершено. Если вы хотите прослушать еще какой-то другой курс, я мог бы это сделать.
– Я готова слушать все, что вы, Мацуи-сан, найдете нужным рассказывать, – с воодушевлением воскликнула Лиза. – Боюсь только злоупотребить вашим добрым отношением ко мне и Ли.
– Я уже говорил, Лиза: об этом не переживайте. Я мог бы прочитать вам один из моих любимых курсов – о связи языка и культуры народа. Но здесь есть одно «но»… Он гораздо сложнее того, что я вам до сих пор читал. Мне для его подготовки необходимо поработать в библиотеке. Вот если это каким-нибудь образом устроить…
– А давайте съездим в нашу университетскую библиотеку, – недолго думая, предложила Лиза. – Хоть занятия в университете и не проводятся, библиотека, насколько мне известно, работает. Я представлю вас сотрудникам. Думаю, никто не посмеет отказать в помощи профессору – пусть и другого университета, – к тому же офицеру-фронтовику. У вас ведь какие-то документы есть?
– Разумеется.
На следующий день Лиза и Сиро Мацуи отправились в библиотеку. Надежды девушки полностью оправдались: директор библиотеки, к которой они обратились с просьбой, распорядилась открыть временный абонемент для нового читателя. Библиотека работала по сокращенному графику, но для Сиро и этого было достаточно: каждый день он по нескольку часов просиживал в читальном зале, составляя конспекты будущих лекций нового курса. Пока он занимался этой подготовительной работой, Лиза проводила уроки с Ли, занимаясь только русским языком.
Ее ученик демонстрировал немалые успехи: после каждого занятия словарный багаж Ли возрастал на десять-двадцать слов, и в целом за месяц учебы он уже освоил их более двухсот и мог сложить десятки несложных предложений. Самым трудным для Ли оказалось произношение – извечная проблема жителей Дальнего Востока, пытающихся освоить русский, – и фонетика – умение определять сильную и слабую позицию звуков, правильно делать ударение, выбирать нужную интонацию говорения. И это несмотря на то, что он владел уже двумя тональными языками – китайским и японским. Ли привык, что в этих языках слова и звуки разной тональности, как правило, обозначаются разными иероглифами. В русском же языке одно и то же слово, произнесенное с разной интонацией или помещенное в иные места предложения, могло нести в себе существенно иной смысл.
Зато, как ни странно, Ли довольно легко уловил некоторые проблемные моменты русской лексики: его совершенно не смутил факт наличия в ней множества многозначных слов – омонимов, имеющих одинаковое написание и звучание, но разный смысл, потому что в китайском языке таких слов было ничуть не меньше, а число их значений порой достигало нескольких десятков; все зависело от контекста их использования.
Лиза уделяла во время занятий особое внимание именно проблемным моментам обучения, в частности произношению. Она заставляла Ли внимательно наблюдать за тем, как она произносит слова, как двигает при этом нижней челюстью, губами, языком. Ли не отрывал глаз от ее лица, вспоминая слова Мацуи о женских губах и глазах как лучшем инструменте изучения языка. Он готов был бесконечно изучать каждую черточку ее лица, и совсем не потому только, что это помогало ему правильно усваивать урок… Когда она однажды, пытаясь втолковать ему, как при произношении слова должна двигаться челюсть, непроизвольным жестом коснулась его лица, подкрепляя таким образом свое указание, у Ли сердце от восторга подпрыгнуло вверх и в груди прокатилась горячая волна… У него возникло желание и дальше прикидываться «непонимающим», чтобы Лиза как можно чаще делала это… Но врожденное чувство почтительности перед учителем и нежелание выглядеть в глазах девушки каким-то недоумком заставило его сразу же отказаться от этой затеи.
* * *
Отмечая, что ее ученик успешно усваивает разговорную речь, Лиза решила усложнить занятия, все большее место в них отводя литературной речи. Как-то она спросила у Ли:
– Помнишь, ты говорил, что Сиро-сан особое место в изучении языка отводит поэзии?
– Да. Первые японские книги, которые я прочитал, были поэтическими сборниками.
– А какие именно?
– Танки Рубоко Шо «Ночи Комати» и «Сто стихотворений ста поэтов».
– «Сто стихотворений» в нашей домашней библиотеке были, а вот с поэзией Рубоко Шо я не знакома.
– Ну, его мало кто знает, – замялся Ли, чувствуя, что краснеет, – он жил в глубокой древности…
– Ты не мог бы на следующее занятие принести сборник «Сто стихотворений»? Мы будем пытаться переводить стихи из него на русский язык, чтобы ты смог оценить их звучание на нем.
– Конечно, могу. Кстати, некоторые стихи, которые мне особенно понравились, я выучил наизусть.
– Вот как! – Лизу это очень заинтересовало: у нее появилась возможность не только проверить, как Ли запоминает тексты на иностранном языке, но и, так сказать, «приоткрыть его душу», понять, что ему нравится, почему он именно эти стихи выбрал из ста других. – А ты не мог бы прочитать мне какие-то из них? А потом бы мы вместе попытались перевести их на русский.
– Хорошо. Я попробую.
На лице Ли отразилась сосредоточенность: он вспоминал танку и настраивался на ее воспроизведение. Без всякого надуманного пафоса, просто, но со значением он произнес:
«Весною, когда
Так безмятежно небо,
Отчего вишни
Лепестки рассыпают,
Как тревожные мысли?»
Лиза помнила это стихотворение, а значит, ее оно в свое время тоже задело. Но ей было интересно, почему Ли обратил на него внимание.
– А что тебе показалось в нем необычным? – спросила она.
– Необычны… как их Мацуи называл… А, ассоциации автора. Он отождествляет «лепестки сакуры» и «тревожные мысли». Мне бы такое никогда в голову не пришло…
– И это на тебя произвело впечатление?
– Да. Я всегда обращаю внимание на то, что кто-то умеет что-то такое, чего не умею я… Я таким образом изучаю людей.
Лиза отметила про себя, что Ли читает поэзию совсем не так, как она. Для нее поэзия – это чувства, образы, музыка, ритмика, а для него – талант самовыражения и оригинальность мышления автора.
– Ну что ж, давай попробуем перевести эту танку на русский, и ты оценишь, как это будет звучать на моем языке.
Сначала Ли перевел те слова, которые он уже знал, а затем Лиза завершила перевод и, потратив определенное время, в письменном виде воспроизвела стихотворение на русском в той стилистике, которая отвечала нормам танки. Она прочитала то, что получилось, Ли. Тот внимательно слушал, а потом сказал:
– Я уловил, что это поэзия, а не проза, но никаких чувств пока не испытал…
– Ну, другого ожидать было бы наивно. Мы ведь в самом начале пути. Давай еще один стих попробуем.
Ли опять сосредоточился и прочитал:
«Я помню сотни
Каменных глыб, что в стенах
Моего дворца,
Но вдруг заметил росток –
Папоротник на крыше».
– А здесь тебя что заинтересовало? – спросила Лиза, хотя уже знала, каким будет ответ.
– В этой танке я нашел подтверждение той мысли, к которой сам когда-то пришел: непреодолимая сила жизни. Я неоднократно замечал, как растения произрастают в совершенно невероятных местах, там, где, казалось бы, ничто расти не может – камни, скалы, бетон, да то же самое морское дно…
– Да, меня те же самые мысли посетили, когда я впервые прочитала это стихотворение, – согласилась Лиза. – Только почему ты считаешь морское дно неподходящим местом для растений? По-моему, вода как раз наилучшая среда для них.
– Ошибаешься, Лиза. Растениям нужна не только влага, но также солнечный свет, тепло и воздух, а точнее, кислород и углекислый газ. А в море всего этого очень мало, а на больших глубинах нет почти совсем. И тем не менее растения все равно каким-то образом там вырастают.
– Откуда ты все это знаешь? – Лиза была поражена тем, что Ли знает то, о чем у нее были весьма смутные представления.
– Я же говорил тебе, что учился в мореходном училище. А у нас там был курс «Морское хозяйство». И преподаватель как раз рассказывал о морских растениях, которые можно использовать в пищу. И он тоже удивлялся тому, как это в море вырастает так много растений.
– Жизнь цепляется за жизнь! – скаламбурила Лиза.
– Вот именно, – улыбнулся Ли.
Они снова принялись за перевод. Когда Лиза воспроизвела конечный результат, Ли сказал:
– А вот сейчас я понял больше. Наверное, потому, что в этой танке больше рациональности, чем чувственности. Не то, что в первой.
– Давай еще одну переведем, – предложила Лиза, – и на сегодня хватит.
Немного подумав, Ли произнес:
«Хочется, чтобы
Наш мир был постоянен,
Не изменялся,
Как след рыбацкой лодки,
Плывущей вдоль берега».
– А что здесь тебе так понравилось? – удивилась Лиза.
– Не то, чтобы понравилось… Просто в этой танке поэт-японец выразил очень значимую для нас, китайцев, мысль. Это наша национальная философия: стремление к постоянству, неприятие перемен. Мы, китайцы, очень традиционные, консервативные люди…
Ли хотел добавить, что коммунисты хотят переломить эту традицию, устроив великую революцию, которая разрушит архаический уклад жизни, но вовремя осекся и промолчал.
Они снова занялись переводом. Завершив эту работу, Лиза сказала, что теперь на каждом занятии они будут переводить по нескольку стихотворений с японского на русский, а также и наоборот: русские стихи на японский или китайский. Она хотела показать Ли, что стихотворное творчество в любой стране и на любом языке имеет некие общие черты, позволяющие людям разных национальностей понимать, чувствовать и ценить друг друга.
С этого дня Лиза стала записывать в свой дневник не только происходившие с ней события или возникающие у нее мысли по самым разным поводам, но и все, что касалось Ли. Она излагала на бумаге и те поступки, которые раскрывали суть его натуры, и все то интересное, что слышала от него, и свои комментарии к этому. Таким образом, ее дневник со временем превратился в летопись жизни не одного человека, а двоих. Это было ее тайной, о которой Ли долгое время не знал.
* * *
На следующем занятии заключительная его часть также была посвящена переводам стихов. Хотя Ли на этот раз принес с собой книгу «Сто стихотворений ста поэтов», Лиза решила действовать так же, как и на предыдущем уроке: не самой выбирать стихи из сборника, а предоставить Ли возможность продемонстрировать свои предпочтения. Опыт прошлого занятия убедил ее, что более эффективного способа разобраться в его «душевном строе» нет.
Возрастание доверительности в отношениях, которые начали складываться между ним и его учительницей, подействовало и на Ли, который на этот раз решился прочитать стихи более интимно-откровенного характера. Повернув голову немного в сторону, чтобы не встречаться с глазами Лизы, он произнес:
«Знаю, нет вокруг
Никого, кто скажет, что
Я – его печаль.
Стоит ли радоваться,
Принадлежа лишь себе?»
Бросив взгляд на девушку, Ли заметил, что она почувствовала новую тональность в его настроении: в прочитанном стихотворении уже проступали не образы того, что происходило вокруг, как в стихах, звучавших на прошлом занятии, а обнажались переживания в глубинах душ и его автора, и его читателя, попавшие в резонанс.
Лиза не помнила этого стихотворения. И это означало, что, когда она его в детстве прочитала, ее душевное состояние не соответствовало настроению автора. И это не удивительно: она всегда была абсолютно уверена, что составляет «печаль», а точнее, вечную радость для своих родителей. Это сегодняшнее ее душевное состояние, когда мамы и папы не стало, болью отозвалось на вопрос поэта: «стоит ли радоваться, принадлежа лишь себе?» И у Ли, похоже, такая же ситуация, раз его задело это стихотворение. Действительно, что она знала о нем? Была ли у него семья? Болело ли чье-нибудь сердце о нем? Был ли у него родной очаг и могилы близких? Ведь война способна разрушить все самое важное в жизни человека…
Лиза помолчала какое-то время и, не задавая вопросов, предложила Ли приступить к переводу. Они так же, как и в прошлый раз, вдвоем, выполнили эту работу и приступили к следующему заданию.
Ли продекламировал следующий стих:
«Только ты одна
Стала тому причиной:
Жизнь я не берег,
А вот сегодня молюсь,
Чтоб длилась вечно она».
– На какие актуальные темы ты сегодня стихи читаешь! – задумчиво произнесла Лиза. – Как будто их авторы были провидцами и знали, какие проблемы будут через сотни лет волновать нас с тобой.
– Наверное, это потому так, что независимо от того, сколько лет протечет, сердце у людей болит всегда об одном и том же…
Переведя и это стихотворение, Лиза предложила перейти к более сложному заданию: переводу русских стихов на китайский или японский.
– В нашей домашней библиотеке было много русских поэтов, но сейчас у меня остались только две книжки – Некрасова и Лермонтова. Лермонтов – один из самых замечательных наших поэтов. Поскольку ты очень любишь море, я прочитаю его стихотворение, которое должно тебе понравиться. Оно называется «Парус», – Лиза открыла сборник стихов на нужной странице и собралась было читать, но тут же отложила книгу в сторону и стала медленно, чтобы Ли мог четко улавливать произносимые слова, декламировать по памяти:
«Белеет парус одинокой
В тумане моря голубом. –
Что ищет он в стране далекой?
Что кинул он в краю родном?
Играют волны, ветер свищет,
И мачта гнется и скрыпит;
Увы, – он счастия не ищет
И не от счастия бежит! –
Под ним струя светлей лазури,
Над ним луч солнца золотой: –
А он, мятежный, просит бури,
Как будто в бурях есть покой!»
Ли сидел, будто завороженный ритмикой стихотворения.
– Ну что? – спросила Лиза. – Какое у тебя первое ощущение от прослушивания незнакомого русского текста?
– Ну, во-первых, не совсем незнакомого, – поправил ее Ли. – Некоторые слова, уже известные мне, я смог уловить. А во-вторых, я почувствовал как будто мелодию в том, что ты читала, как будто ты пела песню…
– Неужели ты почувствовал это? – радостно удивилась Лиза. – А ты понял почему у тебя возникло такое ощущение?
Ли задумался, но вскоре покачал отрицательно головой и признался:
– Не могу объяснить.
– Дело в том, что классические русские стихи отличаются строгой ритмикой, которая основывается на определенном количестве слогов в строках стиха и рифме – созвучии последних слов в строках. И как ты думаешь, от кого мы, русские, научились такому способу написания стихов?
– От нас, китайцев! – воскликнул Ли.
– Ты знал! – немного разочарованно произнесла Лиза.
– Я не знал, я догадался, – рассмеялся Ли. – Я подумал: ну кто еще мог придумать такую замечательную вещь? Конечно, мы, китайцы!
– Я рада, что ты такой патриот своей нации. Действительно, еще в древнем Китае во втором тысячелетии до нашей эры был изобретен способ рифмованного стихосложения. Когда ваш великий Конфуций составил первую антологию китайской поэзии «Шицзин», этот способ стал каноническим в конфуцианстве, а затем распространился и в большинстве стран мира. Но не во всех. Ты, наверняка, заметил, что в японских стихах рифмы нет. Японское стихосложение силлабическое, то есть ритмика стихотворения определяется строго определенным количеством слогов в его строках. Хокку – трехстишие – имеет в строках 5, 7 и 5 слогов, танка – пятистишие – 5, 7, 5, 7 и 7 слогов.
– Ну наконец-то! – воскликнул Ли.
– Что «наконец-то»? – недоуменно спросила Лиза.
– Наконец-то я узнал, что японцы не заимствовали у нас, китайцев! Дело в том, что Мацуи говорил мне, что японцы почти все в своей жизни перенимали у нас. И вот теперь выяснилось, что стихи они решили складывать по-своему!..
– Да, вот такие они оригиналы! – с улыбкой согласилась Лиза. – По этой причине – я имею в виду отсутствие рифмы – японские стихи не вызывают ощущения песни. Поэтому, я думаю, нам с тобой лучше переводить русские стихотворения на китайский. На твоем языке можно будет сделать перевод более близким к оригиналу.
Они принялись за работу. Поскольку ни Ли, ни Лизе не приходилось ранее складывать рифмованные тексты, первый их опыт оказался весьма далеким от совершенства. Однако само фактическое содержание стихотворения произвело на Ли большое впечатление.
– Я поражен, – признался он, – как творцы русского искусства умеют изображать море! В китайском искусстве я ничего подобного не знаю. Я до сих пор под впечатлением картин вашего Айвазовского. А теперь еще и «Парус» Лермонтова!.. Сколько мысли и чувства в нем! «А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях есть покой!» Невероятно…
Ли не стал объяснять Лизе, почему его так взволновали эти строки. Он очень сомневался, что она сможет понять его, революционера…
Лиза решила разобрать еще одно стихотворение Лермонтова.
– Одно из самых моих любимых, – призналась она своему ученику. – Почему, я думаю, ты поймешь. Стих называется «Тучи», – и Лиза стала опять по памяти читать:
«Тучки небесные, вечные странники!
Степью лазурною, цепью жемчужною
Мчитесь вы, будто как я же, изгнанники
С милого севера в сторону южную.
Кто же вас гонит: судьбы ли решение?
Зависть ли тайная? Злоба ль открытая?
Или на вас тяготит преступление?
Или друзей клевета ядовитая?
Нет, вам наскучили нивы бесплодные…
Чужды вам страсти и чужды страдания;
Вечно-холодные, вечно-свободные,
Нет у вас родины, нет вам изгнания».
Когда перевод был закончен, Ли высказал свое предположение:
– Я, кажется, понял, почему это стихотворение так тебе близко. Ты ассоциируешь себя с этими тучами?
– Конечно. И я, и мои родители, и вообще все русские эмигранты – «изгнанники с милого севера в сторону южную».
– Но тебя ведь никто никуда не изгонял.
– Все равно родовая память терзает сердце. Нет у нас родины, как и у этих туч… – по щеке Лизы потекла слеза, и она опустила голову; плечи ее слегка вздрагивали.
Ли робко протянул руку к ее волосам и слегка погладил их:
– Не плачь, Лиза. Будет у тебя еще всё. И родина тоже будет. Я тебе обещаю.
Они какое-то время молча сидели, пока девушка не успокоилась. После того, что случилось, урок продолжать уже было невозможно, и Лиза его завершила.
Прощаясь с Ли на пороге дома, она с легкой запинкой сказала:
– Ты меня извини, но я опять вынуждена обратиться к тебе с просьбой.
– Лиза! – с недовольством произнес Ли. – Я буду сердиться, если ты будешь извиняться, обращаясь ко мне с просьбами!
– Хорошо, – улыбнулась девушка, – я больше не буду извиняться. Дело в том, что, когда в доме нет мужских рук, и на хозяйстве одни женщины, всегда могут возникнуть какие-нибудь проблемы. Вот и у нас такая возникла. Из-за частых дождей потекла крыша, и в той комнате, где раньше стояли урны с прахом родителей, отсырел потолок.
– И это вся проблема? – усмехнулся Ли. – Что же ты мне раньше об этом не сказала?
– Да мы только сегодня утром заметили потёк.
– К сожалению, сегодня у меня есть еще важные дела. Но завтра с утра, если будет хорошая погода, я приду к вам и все сделаю. Пусть Пуи подъедет ко мне к десяти часам.
* * *
На следующее утро, после завтрака Ли прибыл в дом Лизы. Прежде чем залезть на крышу, он попросил девушку во время ремонта не выходить во двор.
– Почему? – удивилась та. – Это такое секретное мероприятие?
– Нет, – замялся Ли. – Но мне для удобства работы придется снять китель и работать голым по пояс. И мне не хотелось бы, чтобы ты…
– Ну раз ты такой застенчивый, – иронично заметила Лиза, – я не буду на тебя смотреть.
Ли взобрался по лестнице на крышу, нашел поврежденное место. Работа была пустяковая, никакого сравнения с тем, что ему пришлось проделать в собственном доме: все-таки Чэн Госян, хоть и женщина, поддерживала в своем жилище нужный порядок, не допуская разрухи, которая неизбежно начинает захватывать пустующие дома.
Тем временем у Лизы разыгралось воображение. Если б Ли ничего ей не сказал, она, может быть, и сама бы не захотела смотреть, как он работает. Но теперь женское любопытство начало мучить ее: ей нестерпимо хотелось увидеть, что же скрывается под одеждой юноши такое особенное… Она подошла к окну и стала высматривать, когда же Ли спустится с крыши. Ждать пришлось недолго, уже через десять минут тот закончил свое дело. И тут Лиза увидела, чего стеснялся Ли: все его тело было исполосовано шрамами от порезов. Девушка охнула от неожиданности, и ее сердце окатило жалостью: сколько же мук вытерпел он, когда ему наносили эти раны!.. Она вышла из дома, тихо подошла к Ли, стоящему к ней спиной, и нежно провела ладонью по затверделым рубцам. От неожиданности Ли вздрогнул всем телом.
– Тебе больно? – извиняющимся тоном воскликнула Лиза.
– Нет, наоборот, очень приятно, – хрипло отозвался Ли.
– Извини, я не смогла удержаться и подсмотрела… Это коммунисты с тобой такое сотворили?
– Коммунисты?! – Ли как будто плетью хлестнули, и он резко повернулся лицом к девушке. – Откуда такая дикая идея?!
– Ну как же… – растерянно проговорила Лиза.
И Ли тут же понял, почему она так сказала. Ведь она знает о нем только то, что они вместе с Сиро придумали в своей легенде для нее. Он оказался перед дилеммой: или продолжать держаться этой выдумки и согласиться, что его мучителями были коммунисты, или наконец рассказать девушке правду о себе. Первое было для него совершенно невозможным, и потому после недолгих колебаний он решил, что, раз уж так случилось, пришла пора рассказать Лизе правду – все равно рано или поздно это пришлось бы сделать…
И он стал без утайки, хотя и без ненужных сейчас подробностей, рассказывать девушке, как все было и есть на самом деле, кто он сам такой, и кто есть Мацуи, и что их связало в этой круговерти жизни. Пришлось ему упомянуть и о том, откуда на его теле шрамы. Лиза, распахнув глаза и затаив дыхание, слушала эту невероятную историю. Завершая свою исповедь, Ли сказал:
– Мы раньше не могли открыться тебе. Рассказав все, как есть, я очень рискую – сегодня опасно кому-то верить…
– Я понимаю, что пока еще не предоставила тебе убедительных доказательств того, что мне можно доверять. Не буду также убеждать тебя, что я в восторге от того, что ты коммунист… – в голосе Лизы звучала одновременно и ирония, и серьезность. – Но я хочу, чтоб ты понял: я не предам тебя твоим врагам ни при каких обстоятельствах! Просто потому, что вообще не умею предавать… особенно тех, кто мне дорог…
Сердце Ли дрогнуло от радости при слове «дорог», но он все равно счел необходимым предостеречь девушку:
– Это ты говоришь так потому, что считаешь, что все японцы похожи на майора Мацуи. Но если ты окажешься в контрразведке или полиции, то сразу изменишь свое мнение. Когда тебя там начнут допрашивать, как меня, ты расскажешь всё: и что знаешь, и чего не знаешь!..
Ирония сразу пропала из глаз Лизы, и она твердо заявила:
– Значит, я сделаю всё, чтобы никогда не попасть туда.
…Придя домой, Ли сообщил Сиро, что был вынужден открыть Лизе правду о них.
– И что же мне теперь делать? – растерянно произнес тот. – Это ведь я рассказал ей ту выдуманную историю про нас. Что она теперь обо мне подумает?
– Я думаю, тебе надо вести себя так, как будто ничего не произошло. Лиза – достаточно тактичная девушка, чтобы не высказывать свое недовольство старшему по возрасту человеку. И она достаточно умна, чтобы понять, почему мы на это пошли.
* * *
Лиза же, оставшись одна, начала записывать в дневнике события сегодняшнего дня. То, что ей стало наконец известно, потрясло ее. С одной стороны, туман рассеялся, и она стала ясно представлять, с кем имеет дело. С другой стороны, эта ясность оказалась настолько тревожной и опасной, что она не знала, как с этим быть дальше. Все ее прежние предположения, домыслы и фантазии относительно Ли оказались или совсем разрушенными, или существенно скорректированными. Выяснилось, что он вообще не тайванец, и этот факт совершенно в ином свете представлял содержание их первого разговора у нее дома, когда он намеками сообщил ей о необходимости для него вести некие войны, борьбу, «дела». Второе открытие было и того хуже: он оказался коммунистом с материка, то есть тем «страшным чудищем», которое должно было вскоре захватить остров, чтобы установить на нем «новый порядок», и которого с трепетом душевным ожидали многие местные жители, в том числе и она, Лиза. Он действительно оказался солдатом, но не японской армии, как рассказывал Мацуи, а китайской. И ему пришлось выдержать множество испытаний, хлебнуть немало страданий и горя, прежде чем оказаться здесь, на Тайване, где он, судя по всему, был намерен «предъявить счет» тем, кто был, по его мнению, к этому причастен.
Все прежние их разговоры, эмоциональные дискуссии на грани ссоры – особенно когда они выясняли вопросы своего социального происхождения и положения – теперь получили свое логическое объяснение и завершение, легли в строгие рамки политического самоопределения. Теперь Лиза ясно понимала, что по всем объективным критериям между ней и Ли должна лежать непроходимая классовая и идеологическая пропасть… Но ее мозг, возбуждаемый импульсами сердца, лихорадочно искал выход из, казалось бы, неразрешимой ситуации.
«А почему вдруг пропасть? – спрашивала она себя. – Когда я говорила ему, что не осознаю себя дворянкой, я ничуть не лукавила, это так и на самом деле. Я вообще никогда даже не задумывалась об этих вопросах. Если б у нас не зашел разговор с Ли на эту тему, я б и дальше о ней никогда не думала. И я никогда не воспринимала людей, исходя из их социального происхождения и положения. Люди меня всегда интересовали исключительно с точки зрения черт их характера, способностей, талантов, поступков, деятельности. Поэтому никакого классового антагонизма между мной и Ли на самом деле не существует! А что касается идеологии, то здесь все еще проще: у меня ее просто нет вообще, никакой! Проблема противостояния идеологий никогда не обсуждалась в нашей семье (если не считать тех случаев, когда заходили разговоры о войне и борьбе фашизма и коммунизма между собой). Поэтому у меня никогда и не возникало необходимости выработать какую-то свою позицию по этому вопросу.
Но значит ли это, что я смогу без всякого сопротивления принять ту идеологию, которую исповедует Ли – коммунистическую? – Лиза на какое-то время задумалась над этой фразой, не зная ответа, а потом продолжила: – Нет, пока я в себе таких сил не чувствую. Может, потому, что я слишком мало знаю о коммунистах и их идеологии? Да и то, что знаю, заимствовано из досужих слухов и обывательских рассуждений.
А вот сам Ли, его личность, поступки, отношение ко мне – это более весомо и основательно, чтобы составить представление о том, кто такие коммунисты. Похож он на «страшное чудище», способное принести мне страдания и боль? Ничуть! Наоборот, кроме внимания, заботы и помощи, я от него ничего не видела. Да и вообще, если б он не появился в моей жизни, не знаю, смогла ли бы я выжить после смерти папы и мамы… И надежды на то, что в будущем у меня все будет хорошо, появились только тогда, когда он оказался рядом со мной. Может быть, он – исключение из общего правила, и остальные коммунисты совсем не такие? Это вполне вероятно!.. Но пока я в этом не убедилась, я не имею морального права отвергать их самих, их идеи, цели, принципы с порога. Надо будет еще во всем хорошенько разобраться. А пока мне ничего другого не остается, как иметь дело с человеком, который, во-первых, мне очень нужен для воплощения моих планов в жизнь, а во-вторых, …к которому меня тянет с непреодолимой силой…»
Глава 19. Куан Ли. Отряд
Поезд «Тайхоку – Такао» отправлялся с железнодорожного вокзала в восемь часов утра. Чтобы успеть к отправлению, Ли пришлось подняться в этот день раньше обычного. Он предупредил Сиро, что не вернется сегодня ночевать и будет дома не раньше второй половины завтрашнего дня. И тот предположил, что подпольная активность его «напарника» либо приобретает все более сложный характер, требуя значительного времени для своего осуществления, либо начинает уже распространяться за пределы города, охватывая и другие территории острова. Его никак не могло радовать это обстоятельство, потому что время их ежедневного общения с Ли постоянно сокращалось.
Ли с Леем сели в вагон второго класса, главное отличие которого от третьего состояло в относительно мягких сиденьях и спинках, которыми были оборудованы скамьи для пассажиров. Почти все места в вагоне были заняты, разговаривать о делах в такой обстановке было небезопасно, и молодые люди не нашли ничего лучшего, чем смотреть за окно на проплывающие мимо живописные пейзажи. Лей начал рассказывать своему спутнику о некоторых природных особенностях той местности, которую они пересекали, но Ли остановил его, сказав, что то, что он видит вокруг, ничуть не отличается от того, что он видел в своих родных краях, в Фуцзяни.
Через полчаса они прибыли на маленькую станцию Сэто, находившуюся в пяти километрах от деревни Мицури. На пристанционной площади Лей заметил своего односельчанина. Тот сидел в двухколесной арбе с кузовом, сплетенным из ивовых прутьев, впереди которой, понуро повесив голову, стояла старая рыжая лошадь, и махал рукой – видимо, провожал кого-то, севшего в поезд. Лей попросил подбросить их до деревни, и мужчина с удовольствием согласился – ему скучно было возвращаться домой одному. И те полчаса, что они добирались до места, он донимал Лея расспросами о городском житии-бытии. Не принимавший участия в их разговоре Ли осматривал окрестности. Вокруг были поля гаоляна и сои, разделенные узкими песчаными тропинками. Деревня встретила прибывших крохотными глинобитными хижинами, во дворах которых кое-где можно было увидеть их бедных, зачастую полураздетых обитателей. Ли отметил разительный контраст в образе жизни этих селян и жителей столицы острова, даже из числа простонародья.
Дома Лея и его гостя встретили мать – сорокалетняя женщина с натруженными мозолистыми руками и наполовину седой головой и тот самый «вредный дед», оказавший важную услугу Сопротивлению, который пристально, с прищуром рассматривал Ли. Лей представил его как своего коллегу по работе в госпитале и объяснил, что они в свой выходной решили сходить на охоту в горы. Трудно сказать, что подумала об этом мать Лея, но то, что дед не поверил ни слову, было очевидно: он только скептически хмыкнул и, сняв со стены два охотничьих ружья, начал проверять, насколько они готовы к охоте. Мать хотела посадить сына и гостя за стол, чтобы накормить их, но те отказались, сказав, что на полный желудок будет трудно ходить по горам.
Ли попросил у Лея какой-нибудь одежды вместо его суньятсеновки, что-нибудь попроще и посвободнее, чтоб удобнее было перемещаться по пересеченной местности. Тот нашел ему широкие штаны, рубашку и дерматиновый дождевик с капюшоном. Пока они переодевались, мать Лея собрала им в котомку немного еды в дорогу: несколько лепешек, вареные яйца, кусок жареной курицы, бутылку молока. Надев на пояса патронташи и перекинув за плечи ружья, они двинулись по узкой, едва заметной среди густой травы тропинке, которая уже через десять минут начала круто забираться вверх на ближайшую возвышенность.
* * *
День стоял прекрасный, свежий горный воздух приятно холодил кожу и, казалось, после каждого вздоха проникал чуть ли не до желудка. Но уже через полчаса Ли почувствовал, что ходить по горам – это совсем не то же самое, что двигаться по равнине. Он никогда в жизни не бывал в местностях, расположенных выше двухсот метров над уровнем моря: боевые действия на фронте проходили исключительно в равнинной части Китая, потому что японцы в горы не совались. Хотя Лей выбирал самый простой путь движения, Ли было очень непривычно карабкаться все время куда-то вверх – его сильные мышцы были не приспособлены к такого рода нагрузкам. От воздуха, который он сейчас вдыхал и который можно было пить как воду, легкие постепенно начали «гореть», заставляя Ли останавливаться, чтобы утихомирить дыхание. Лей с пониманием смотрел на него и с готовностью делал передышки в движении, говоря, что у них полно времени, и спешить особо некуда. В результате вместо двух часов, которые Лей сам тратил на прохождение пути от деревни до партизанской базы, они шли вдвое дольше.
Не сказав Ли, что до цели их движения осталось полкилометра, Лей предложил сделать привал и перекусить. Он хотел, чтобы его командир отдохнул за это время и прибыл в партизанский лагерь с бодрым видом, а не как загнанная лошадь. И поэтому, когда Ли, шедший вслед Лею, через пять минут по окончанию привала внезапно увидел перед собой ровную площадку, уставленную шалашами, он с недоумением посмотрел на товарища…
Их появление в лагере вызвало у его обитателей радостное оживление. Все уже знали Лея, но сразу поняли, что его спутник – лицо более «важное», и не только потому, что высок ростом… Ли услышал, как кто-то выкрикнул его имя, и увидел, как из шалаша, стоящего справа от него, вылезает Сю. С радостными возгласами он налетел на него. Они стали тискать друг друга в объятиях, перемежаемых обрывочными восклицаниями. Остальные в это время стояли вокруг, захваченные этими проявлениями бурной радости двух боевых побратимов.
– Товарищи! – прервав, наконец, объятия, обратился к ним Сю. – Хочу представить вам моего старинного друга, героя-партизана Куан Ли. Именно благодаря ему в первую очередь мы с вами сейчас находимся здесь, на свободе, а не сидим в лагере!..
Ли стал по очереди обходить стоящих вокруг него партизан, здороваясь с каждым из них за руку и знакомясь. Он видел перед собой, хотя и изможденные пока, но радостные лица: люди постепенно начали привыкать к новой жизни за те неполные три дня, что прошли после побега. Сю предложил быстро устроить обед и попотчевать дорогих гостей, но Ли, мельком взглянув с улыбкой на Лея, отказался и предложил сначала поговорить всем вместе о насущных делах, а уж потом приступить к трапезе.
– Мы с Леем останемся сегодня у вас ночевать, поэтому времени на все хватит, и на дела, и на отдых, и на обед, и на воспоминания. Правда, Сю? – Ли со значением поглядел на друга, и тот согласно кивнул.
Все начали рассаживаться вокруг Ли и Лея кто на чем: кто на камне, кто на бревне, кто просто на земле.
– Прежде всего, друзья, – начал Ли, – я хочу поздравить всех вас с обретением свободы! Когда я и мои товарищи по антияпонскому Сопротивлению в Тайхоку задумывали операцию по вашему освобождению, мы считали это нашим долгом. Вы бойцы революционной армии Китая, проливавшие свою кровь за свободу нашей Родины, и было бы несправедливо, если бы вы закончили свою жизнь в плену у врага. Я думаю, вы все понимали, что как только бы вы закончили строительство хранилища для боеприпасов, вас бы всех ликвидировали…
Оглядев сидевших перед ним бывших военнопленных, он по их глазам понял, что они ясно себе представляли ожидавшую их участь.
– Но я должен прямо сказать, что, готовя свою акцию, мы считали ее не просто операцией по спасению ваших жизней, но очень надеялись, что ваша группа превратится в боевой партизанский отряд, который начнет свою борьбу с врагом здесь, на Тайване. Этот остров – наша исконная территория, и хотя японцы вот уже полвека считают ее своей, мы не прекратим войну с ними до тех пор, пока не отвоюем каждую пядь нашей земли у врага. И раз уж судьба забросила вас, как и меня, сюда, наша задача – бить японцев здесь.
– Ли! – прервал его Сю. – Ты можешь нас не агитировать. Мы еще в лагере, когда договорились совершить побег, приняли решение: если он будет удачным, мы создадим партизанский отряд.
– Ну что ж, – с удовлетворением отозвался Ли, – другого решения я и не ожидал. Скажите мне: вы все, здесь присутствующие, коммунисты или среди вас есть и чанкайшисты?
– Только коммунисты, – на этот раз подал голос мужчина, выглядевший старше остальных, и на которого Ли обратил внимание, когда здоровался с присутствующими; его имя было Бэй Веньян. – Когда мы собирались в побег, решили не рисковать и включили в группу только тех, кому абсолютно доверяли.
– Понимаю. Только вот какую вещь я хочу вам сказать, о которой вы пока не знаете. Пользуясь пожаром и неразберихой в лагере, одновременно с вами в побег ушло множество других заключенных. Сколько точно – никто не знает. Часть из них японцы выловили, но часть где-то бродит по лесам и горам. Не исключено, что некоторые из этих людей могут ненароком забрести и в ваш лагерь. Вопрос: что с ними делать? Я считаю, что было бы правильно принимать их в ваш отряд, причем как коммунистов, так и гоминьдановцев.
Слушавшие его бойцы начали смущенно переглядываться, а кто-то подал голос:
– Зачем нам нужны чанкайшисты? Нет им веры!
Предполагая именно такую реакцию, Ли спокойно объяснил:
– Если вы выгоните чанкайшистов из отряда, оставите без поддержки, японцы их рано или поздно поймают и расстреляют. А ведь они, какие-никакие, а все-таки наши союзники, пусть не очень надежные, но все равно готовые воевать с японцами. А для нас с вами здесь, на Тайване каждый лишний штык очень нужен. Руководство отрядом останется коммунистическим – это не обсуждается, – а состав пусть будет смешанным.
– Я тоже считаю это правильным, – снова подал голос Бэй Веньян.
После его заявления скептики перестали роптать.
– Возможна еще одна ситуация, вероятность которой очень мала, но исключать ее полностью тоже нельзя. Я имею в виду возможность существования в горах Тайваня, кроме вашего отряда, еще и других, которые организованы местными патриотами. Я веду свою борьбу с японцами в организации Сопротивления города Тайхоку, но что происходит в других местах Тайваня, ни я, ни мои товарищи не знаем. Не исключено, что вам доведется столкнуться с такими не известными нам отрядами. Что в таком случае вам делать? – этот вопрос Ли на самом деле задавал не только окружающим его партизанам, но и самому себе.
– Слиться с ними в более крупное соединение, – предложил один из слушателей.
– Это, конечно, возможный вариант, – согласился с ним Ли. – Но есть два обстоятельства, которые говорят против такого решения. Первое: когда я предложил организовать побег из вашего лагеря, я прежде всего рассчитывал, что в вашем лице наша организация получит опытную боевую группу, способную совершать диверсии внутри города – именно в Тайхоку и его окрестностях сосредоточена основная военная мощь японцев на Тайване. Дело в том, что почти все члены нашей организации – люди гражданские, не имеющие никакого военного опыта. Даже моя боевая группа, которая организовывала ваш побег, во-первых, малочисленна, во-вторых, тоже малоопытна. Лей, – Ли бросил взгляд на своего товарища, – без обид!
Второе: ваше соединение с другим партизанским отрядом может вызвать, как бы это поточнее выразить,.. идеологическую да и просто человеческую несовместимость. Вы должны понять одну очень важную вещь: хоть Тайвань – это историческая часть Китая, но очень специфическая. Отношение к японцам здесь совсем не такое, как на материке. Там они враги и только враги, здесь они могут быть и врагами, но также и соседями, товарищами по работе, нередко друзьями. Большая часть населения острова, та, которая моложе пятидесяти, не знает никакой другой власти, кроме японской. Многие здесь успешно уживаются с ней, многие, даже будучи недовольными ею, по известной китайской традиции боятся перемен, поскольку просто не знают, чего ждать от грядущей китайской власти. Поэтому я не исключаю, что среди тайваньских патриотов есть такие, что не прочь свергнуть японцев, но совсем не хотят, чтобы их заменили китайцы с континента. Они сами хотят быть хозяевами на своей земле.
Ли заметил, что его слова вызвали замешательство среди бойцов. Даже Лей с напряженным вниманием слушал его, возможно, открывая для себя какие-то вещи, о которых он раньше не задумывался.
– Так что же нам делать в такой ситуации? – немного растерянно спросил Бэй Веньян.
– Воевать с японцами. Они для всех китайских патриотов враг номер один. Сначала покончим с ними, а потом разберемся между собой. Как говорится, будем решать проблемы по мере их возникновения. Ну а сейчас конкретно я предлагаю следующее: с другими партизанскими отрядами не объединяться, но поддерживать с ними связь на тот случай, если потребуется совместное участие в каких-то боевых действиях.
Тут со своим вопросом в разговор вмешался Сю:
– Ли, а как воевать с японцами, если у нас нет оружия? Сейчас нас десять человек, могут добавиться еще люди, а у нас в отряде только три охотничьих ружья.
– Оружие для вас уже приготовлено: десять винтовок, пять пулеметов и боеприпасы к ним. Но забрать его вы сможете только через несколько дней, может, через неделю. Как я сказал, японцы проводят облавы по поиску беглецов из вашего лагеря. Как только они прекратят это, мы переправим оружие в ту пещеру, в которой вы скрывались. А вы уж сами заберете груз оттуда.
– Вот это дело! – раздались голоса вокруг.
– Если отряд будет расти, – продолжил Ли, – мы еще достанем оружия. Да вы и сами сможете его добывать. Как именно, это я обговорю с вашим будущим командиром.
– А у нас уже есть командир, – сказал Сю. – В тот день, когда мы прибыли сюда, сразу провели собрание и единогласно выбрали командиром Бэй Веньяна. Он самый старший среди нас, к тому же был командиром батальона в нашей дивизии.
– Ну что ж, раз вы так решили, значит, так тому и быть. Конкретные вопросы деятельности вашего отряда я обговорю с командиром позже, а пока хотел еще кое-что сказать всем присутствующим. Учитывая то, что я говорил ранее об особом отношении населения острова к японцам и к возможной смене власти, вы должны осознавать, что вы здесь не просто боевой отряд китайской революционной армии, вы агитаторы и пропагандисты будущего народного строя на Тайване.
Мы снабдили вас некоторыми запасами продовольствия, вещами обихода, скоро дадим оружие. Но всего этого надолго не хватит. Со временем вам придется все это добывать самостоятельно. Где? У японцев. Мы попытаемся выяснить, где у них на острове находятся базы, склады материального снабжения армии и населения. Вы будете совершать нападения на них. Часть из захваченного будете брать себе, часть раздавать местному населению – имеется в виду то, что может пригодиться людям в быту, все остальное – уничтожать!
– Ты говоришь о базах и складах в черте города? – поинтересовался Бэй Веньян.
– Нет, в городе сделать такое у вас не получится. Я как раз имею в виду те хранилища, что расположены за пределами Тайхоку. Поэтому и свою добычу вы будете раздавать преимущественно крестьянам, живущим в деревнях поблизости. Причем они должны узнавать, кто вы такие, чтоб у них появилось доверие к нашей армии, чтоб они ждали ее прихода.
Если у вас не будет возможности добыть себе необходимое для жизни из японских запасов, приобретайте у местного населения. Но только ни в коем случае путем реквизиций! Нельзя чинить обид беднякам. Всё будете покупать, деньги на это мы вам дадим.
Особый вопрос: вы должны понимать, что в деревнях вам придется иметь дело не только с китайцами, но и с японцами, которые здесь живут уже полвека и считают Тайвань своей родиной. Те японцы, что побогаче, через месяц-другой начнут отсюда бежать, но бедняки никуда не денутся – им некуда бежать!.. И когда наша власть установится на острове, нам придется иметь дело не только с китайцами, но и с этими японцами. И мы к ним будем относиться так, как и должны относиться коммунисты: не важно, какой ты национальности, важно – что ты рабочий человек. Поэтому ваше отношение к японской бедноте должно ничем не отличаться от отношения к китайцам.
Ли никогда ранее не приходилось выступать в роли политрука – идеолога и пропагандиста, – но сейчас обстановка требовала от него именно этого. Он понимал это не только как коммунист, но и как фактический командир этих людей – ведь партизанский отряд вливался особым подразделением в его боевую группу. Если партизаны не осознают этих особенностей своей борьбы здесь, на острове, они восстановят против себя тех людей, на которых должны опираться, и тогда разгром отряда неминуем, а вместе с этим будет нанесен ощутимый удар и по боеспособности организации Сопротивления Тайхоку в целом.
Бэй Веньян, поняв, что Ли сказал все, что хотел, обратился к бойцам, которые, осмысливая сказанное, с сосредоточенным видом сидели вокруг:
– Я, товарищи, воюю уже давно, с 1938 года. Всякого навидался, но должен признать, что с тем, что нас ожидает здесь, на Тайване, никогда не сталкивался. Хорошо, что с нами такой человек, как Куан Ли. Он подскажет, что нужно, убережет от ошибок, а значит, и от их роковых последствий. Так какие наши действия в ближайшее время? – посмотрел он уже на Ли.
– Ну, как вам Лей уже сказал, ближайшую неделю вы обустраиваетесь в лагере, отдыхаете, лечитесь. Когда получите на руки оружие, начнем планировать вашу первую боевую акцию. Итак, все, что я хотел сказать всем, я сказал. Теперь я хочу поговорить в узком кругу с Бэй Веньяном, Сю и Леем. А остальные могут заняться приготовлением обеда, – добавил он с улыбкой.
* * *
Те, кого он назвал, подвинулись к нему поближе, а остальные разошлись по своим делам. Двое партизан – видимо, имеющие необходимый опыт в приготовлении пищи – принялись разводить огонь на пятачке в центре лагеря, обложенном по кругу камнями.
– Я хотел бы оговорить с вами троими, – обратился Ли к тем, кто сидел напротив него, – те функции, которые вы будете выполнять и в партизанском отряде, и в нашей организации антияпонского Сопротивления в целом. Эти функции будут отличаться от того, чем будут заниматься остальные партизаны.
Сначала ты, Бэй Веньян. Ты – командир отряда, и значит, отвечаешь за все, что в нем происходит. Никто не будет мешать тебе принимать решения по любому вопросу, связанному с существованием отряда и проводимыми им боевыми действиями. За исключением тех случаев, когда операции будут происходить в городе, и в них будет участвовать моя боевая группа. Тогда мы с тобой будем согласовывать наши совместные шаги и вместе планировать акции. Я предлагаю на первом этапе нашей борьбы отряду в город не соваться. Вам надо попривыкнуть к местной обстановке, познакомиться с территорией, провести несколько операций, которые будут нам под силу, в радиусе, скажем, километров тридцати от базы, чтобы проверить реакцию японских властей на них. Когда станет понятно, насколько в боевом отношении подготовлен отряд, и насколько активно он может действовать, не опасаясь уничтожения, мы начнем планировать акции в городе. Именно этот второй этап и есть наша главная цель. Что думаешь по этому поводу, товарищ Бэй?
– Я согласен с тобой, товарищ Куан. Только вот неплохо было бы мне иметь карту местности. А то ведь я тут совершенно не ориентируюсь.
– Карту мы тебе обязательно добудем. Более того, постараемся в ближайшее время выяснить, где в окрестностях находятся объекты, которые могут представлять интерес для вас. Но помимо карты у вас есть Чжоу Лей. Я хочу сказать, какие функции будет выполнять он. Во-первых, поскольку он – почти дипломированный врач, он будет в отряде лечить людей, если в этом будет необходимость. Во-вторых, так как он местный житель, родился в деревне у подножия гор, он досконально знает все окрестности и потому будет выполнять функции проводника во время проведения вами операций. В-третьих, как коренной тайванец, он поможет вам в том сложном деле, о котором я уже говорил, – налаживании контактов с местным населением. Но Лею не обязательно все время находиться в отряде. Если вы отдыхаете, никаких акций не проводите, он может спуститься в деревню, приехать в город, тем самым поддерживая связь с подпольем. Мы через него будем узнавать, что у вас происходит, а вы – что у нас. Лей, тебе все понятно?
– Да, – лаконично отозвался тот, давая понять, что именно так и представлял себе свои задачи.
– Ну а теперь Сю, – дошел Ли и до своего товарища. – Среди всех вас я только его и очень давно знаю. Я ему абсолютно доверяю и знаю, на что он способен. Я хочу предложить ему особую работу, так сказать, на два фронта. Когда отряд будет проводить боевые операции, он вместе с Леем будет в них участвовать. В промежутке же между акциями Сю будет находиться в городе и участвовать в делах моей боевой группы. Я уже говорил, что моим товарищам в Тайхоку еще не хватает боевого опыта, и помощь Сю была бы очень полезна. Ты как на это смотришь, дружище?
– Я с удовольствием, – отозвался Сю. – Только как же я, беглый заключенный, появлюсь в городе?
– На этот счет не беспокойся. Мы тебе выправим такие документы, что тебя никто не тронет. А жить будешь со мной.
– Тогда я согласен. Куда ты – туда и я! – рот товарища расплылся до ушей.
– И последний вопрос. Так сказать, на будущее… Нет ли, случайно, среди бойцов отряда человека, знакомого с подрывным делом?
– А что, где-то что-то нужно взорвать? – поинтересовался Веньян.
– Нет. Я ж говорю, на будущее. Пока ничего определенного сказать не могу. Но такой человек нам, возможно, понадобится.
– Я поговорю с товарищами. Если среди нас есть минер, я тебе скажу.
– Хорошо. Ну что ж. Дела обсудили, не грех и пообедать.
* * *
Они все подошли к костру, где в одном котле закипала вода для чая, в другом – доваривался рис, а на большой сковороде жарилась свежая рыба.
– А рыба-то откуда? – удивился Ли.
– А у нас здесь неподалеку речушка с гор бежит, – охотно объяснил Сю. – И вода в ней чистейшая, и рыба водится. Мы нашли подходящее место, сделали в нем запруду и ловим рыбу голыми руками! Я у нас в Китае такой рыбы не видел, но Лей говорит, что она называется конь-губарь. Хоть и небольшая по размеру, но вкусная.
– Рыба – это здорово. Но вы же можете себе и дичи настрелять, ружья у вас есть.
– Да мы пока не решаемся сильно шуметь здесь, – объяснил Бэй Веньян.
– Напрасно боитесь, – подал голос Лей. – Во-первых, лагерь находится очень далеко от ближайшего жилья. Во-вторых, если вы будете охотиться в лесу, то деревья будут глушить звуки выстрелов, а если на открытой местности, то в горах такое эхо, что определить место, где стреляли, никто не сможет. Но если вы все-таки хотите стать совсем незаметными, выходите на охоту перед дождем. Местные жители хорошо ориентируются в изменениях погоды и стараются не ходить в горы, когда есть риск попасть под ливень.
– Кстати, а как вы тут дожди переносите? – поинтересовался Ли.
– Ну, ты же видишь, каждый наш боец сделал себе отдельный шалаш, – объяснил Веньян. – Обычный дождь шалаш хорошо выдерживает. Но если вдруг случится сильный ливень, и вода начнет в него затекать, мы можем укрываться вот под этим козырьком, – он показал рукой на «навес», выступающий на несколько метров из скальной «стены», защищающей лагерь от восточного ветра. – В сидячем положении под ним легко могут переждать непогоду человек двадцать.
Слушая партизан, Ли убедился, что дед Лея действительно нашел прекрасное место для их базы: мало того, что оно было исключительно скрытным, оно к тому же давало людям возможности обеспечить свою жизнь всем необходимым.
Обед прошел в веселой, приподнятой обстановке. Было много шуток, смеха, звучали даже здравицы за грядущую победу, хотя в руках бойцов были не бокалы с вином, а всего лишь кружки с чаем. Ли с Леем радовались, что затеянное ими дело успешно продвигается. Бывшие военнопленные, нынешние партизаны, обретя долгожданную свободу, пребывали в уверенности, что теперь, когда до конца войны осталось совсем не так много времени, с ними уже не может случиться ничего страшнее того, что уже ранее случилось…
* * *
Только после обеда Ли и Сю смогли, наконец, уединиться, чтобы предаться воспоминаниям и обменяться рассказами о том, что же с ними происходило за те полгода, что они не виделись. Поскольку до темноты еще оставалось много времени, они решили, не спеша, прогуляться в сторону реки по росшему в окрестностях лагеря буковому лесу. Сначала рассказывать начал Сю, и каждое его слово отзывалось болью в сердце Ли, потому что он услышал, что его партизанский отряд – считавшийся в официальных документах батальоном – был сильно потрепан неприятелем в одном из боев в апреле-месяце. Ли узнавал фамилии своих товарищей, которые полегли тогда. Но самым сильным ударом для него было услышать, что тот бой стал последним и для командира их отряда, приемного отца Сю, Чжао Цзивеня… Сам Сю находился в тот момент рядом с отцом и, увидев, как тот упал, и еще не зная, что он умер, пытался вынести его с поля боя, но был ранен и в таком состоянии захвачен в плен врагом.
Потом была хорошо известная Ли – поскольку он сам такую переживал – трехнедельная история мытарств Сю в лагере на материке, а потом переброска на Тайвань. Сухие глаза Сю, рассказывавшего обо всем, что с ним произошло, горели огнем ненависти. И Ли понимал, что его друг никогда ничего не забудет, и никогда ничего не простит тем, кто сделал это с ним и близкими для него людьми.
– А какие обязанности у вас в лагере выполнял капитан Митаки? – поинтересовался он.
– А ты знаешь этого японца? – Сю удивленно посмотрел на друга.
– Еще бы мне его не знать! Он же в нашем лагере был заместителем начальника. Хотел меня расстрелять… За что, расскажу потом.
– У нас он тоже был заместителем.
– А кто был начальником?
– Майор Ёримото.
– Вот как! – воскликнул Ли. – Значит, эта парочка садистов и здесь вместе служит. Но я думаю, после побега заключенных их спокойная жизнь в тылу закончится. Может быть, даже на фронт отправят за провал в службе…
– Туда им и дорога, сволочам!.. – зло сплюнул Сю.
Потом наступила очередь Ли рассказывать, и Сю попросил его прежде всего объяснить, что же с ним произошло в декабре в Наньчане, когда он отправился на встречу с руководителем городского подполья.
– Кто-то предал подполье, – сказал Ли. – А я оказался в городе как раз в тот момент, когда японская контрразведка решила начать аресты подпольщиков. И меня захватили, так сказать, под горячую руку, когда я «очень кстати» пожаловал на явочную квартиру!..
– У тебя есть подозрения, кто мог быть предателем?
– Подозрения есть, доказательств нет. О явочной квартире, на которую я шел, знали только три человека: руководитель подполья, я и хозяин этой квартиры – некто Су Пинг. Мне этого Су Пинга показали издалека, когда дали явку. Он же меня никогда не видел. Меня арестовала охранка не в квартире, а в подъезде дома – почему, не знаю; видимо, какой-то прокол они допустили. Это позволило мне на допросах после ареста доказывать, что к явочной квартире я не имею никакого отношения. В тюрьме я видел мельком руководителя подполья, значит, он был арестован на явке, но меня впоследствии не выдал. А вот Су Пинга я нигде не встречал. Но это ничего не значит: может быть, он предатель, а может быть, и нет… Поскольку он меня не видел, он в любом случае не мог на меня указать. Не имея показаний против меня, японцы решили добиться признания пытками. Три месяца они на это потратили, но ничего не добились… Только тело разрисовали, – Ли расстегнул китель и показал Сю свой исполосованный штыком торс. – Я думаю, что именно по этой причине меня не расстреляли, а отправили в марте в лагерь в Фучжоу.
Опустив подробности своего лагерного жития, Ли начал излагать свои приключения с того момента, как предпринял попытку побега, и чем это все закончилось. Сю слушал, как самый захватывающий роман, подробности спасения его друга и пленного японца после крушения баржи, их жизни в гроте, то, как они перебрались в город. Больше всего Сю неприятно поразило, что Ли и этот японец до сих пор жили вместе.
– Как же так, Ли? – он подбирал слова, чтобы выразить свое возмущение и в то же время не обидеть друга. – Как же ты, китайский коммунист, партизан и революционер, не только не убил врага, но продолжаешь жить вместе с этим японским майором как с близким родственником?!
– Ты знаешь, – задумчиво произнес Ли, – я сам порой, когда пытаюсь осознать это, не могу себе объяснить, почему так поступил. Видимо, что-то в моем мировоззрении изменилось… Я несколько по-другому стал оценивать людей. Не всегда тот, кого сначала считаешь врагом, оказывается им в действительности. Как не всегда и тот, кто должен считаться другом, товарищем по совместной борьбе за дело партии и революции, оказывается им на самом деле… Вот если Су Пинг, о котором я рассказал, на самом деле предал подполье, кто он нам: друг или враг? Как мог коммунист, уж не знаю по какой причине – допускаю, что очень важной для него, – обречь на пытки и смерть десятки своих товарищей по борьбе?! Конечно, он нам враг! А вот этот майор – хотя какой он «майор»; на самом деле он профессор филологии, интеллигентный и порядочный человек, – за два месяца нашей совместной жизни дал мне больше для моего развития, чем другие люди за годы нашего общения. И кто он тогда для меня? Друг? Нет, пожалуй, но и ненависти к нему я никакой не испытываю.
– Может, он за эти два месяца перевоспитал тебя, заставил забыть свой долг?! – запальчиво предположил Сю.
– Заставил забыть долг?! – Ли возмущенно вскинулся. – Тогда что я сейчас делаю рядом с тобой?!
Сю сконфуженно молчал.
– А ты не допускаешь мысли, что это я, коммунист и революционер, его перевоспитал? – добавил Ли.
– А ведь с тебя станется! – улыбнувшись, согласился Сю. – Ты помнишь, я всегда говорил, что у тебя голова, как у профессора… Только знаешь, что я тебе скажу, дружище. Ты предложил мне жить у тебя. Но после того, что ты рассказал мне об этом японце, я думаю, что мне будет очень трудно жить с вами в одном доме. У меня, в отличие от тебя, никаких теплых отношений с ним быть не может…
– Я понимаю, – с сожалением согласился Ли. – Тогда я подумаю о другом варианте твоего устройства на жительство в городе.
– Ну рассказывай дальше, – поторопил его Сю, ожидая новых невероятных подробностей жизни своего друга на Тайване.
– А ты знаешь, что очень помог мне решить некоторые мои проблемы и наладить борьбу против японцев здесь, на острове? – спросил Ли.
– Я… помог тебе?.. – Сю изумленно уставился на него.
– Да, – и Ли рассказал, как, используя его «рекомендации» в сфере общения с уголовниками, вышел на контакт с мальчишками-воришками, как постепенно создал из них боевую подпольную группу, участвовавшую в организации побега заключенных из лагеря, как, наконец, установил связь с главарями тайваньской триады и побудил их сотрудничать с ним.
– Ну, знаешь… – восхищенно проговорил Сю. – До таких верхов в криминальной среде я никогда не поднимался! Так что ты, как мой «ученик», далеко превзошел своего учителя!..
Рассказ Ли продолжался уже очень долго. Солнце село за горизонт. Друзья вернулись в лагерь, забрались вдвоем в шалаш Сю, поворочавшись устроились, как смогли, на мягкой траве, которой был завален «пол», и Ли продолжил изложение своей «эпопеи». Он рассказал другу, каким образом вышел на контакт с местными подпольщиками, как вместе с ними начал налаживать деятельность антияпонского Сопротивления, как совершил ограбление машины инкассаторов, чтобы обеспечить его необходимыми средствами.
– Этого не может быть! – воскликнул Сю. – Из того, что ты рассказал мне раньше, я решил, что ты уже ничем меня удивить не сможешь. Но это… это… что-то вообще невероятное!..
– А как бы иначе я вас обеспечил оружием? – спокойно спросил Ли.
– Если кто-то когда-то напишет книгу о том, что ты здесь, на Тайване творил, ей никто не поверит.
– Это меня волнует меньше всего.
– Ну а что еще было в твоей жизни здесь, кроме борьбы, войны и невероятных приключений?
– Самым невероятным я считаю то, что именно во время борьбы и войны у меня появилась возможность очень многому научиться. «Мой японский друг» учит меня многим полезным вещам, в том числе и японскому языку. Я теперь владею им куда лучше, чем это было в отряде. Одновременно изучаю и русский язык.
– Русский язык?! Зачем он тебе?
– Ты что, забыл? Я же тебе говорил, еще в отряде, что, когда закончится война, и мы совершим революцию, я поеду учиться в Москву.
– И ты уже сейчас начал к этому готовиться?.. Русскому языку тебя тоже этот профессор учит?
– Нет. Хотя он тоже его немного знает, но по русскому языку у меня другой учитель. Необыкновенная русская девушка…
Сю услышал в голосе Ли особую тональность и скорее утвердительно, чем вопросительно заявил:
– Ли! Ты влюбился!.. Да к тому же в русскую!..
– Почему сразу влюбился?! – недовольно отозвался Ли, радуясь, что Сю не может видеть в темноте, как кровь прилила к его лицу. – Просто она – очень хороший учитель… И, как она говорит, я делаю успехи…
– Расскажи это кому-нибудь другому, – подколол его Сю. – Я помню, что ты в отряде почти не замечал девчонок, которые рядом с нами воевали. А тут… прямо голос дрожит…
– Да пошел ты… балаболка… – Ли беззлобно стукнул слегка Сю по лбу. – Давай уже спать. А то сейчас, наверное, уже больше двенадцати, – поглядев на стрелки часов, он увидел, что уже около двух.
Друзья затихли, и уже через пять минут в шалаше было слышно только их мерное дыхание.
* * *
Проснулись они утром, когда услышали разговор двух поваров, приступающих к приготовлению завтрака для партизан. Друзья сходили на речку умыться. После общего застолья Ли и Лей стали готовиться в обратный путь, Сю ни на шаг не отходил от друга. Бэй Веньян подвел к ним одного из партизан, по виду лет двадцати пяти, на правой руке которого Ли заметил отсутствие двух пальцев – среднего и безымянного.
– Ты, Ли, интересовался минером. Вот Доу Бохай. Говорит, что на фронте имел дело со взрывными работами.
Ли попросил парня немного рассказать о себе.
– Да что особо рассказывать? До войны жил в Чанчжоу, работал шофером, водил грузовик. На фронте воевал как все. Потом, когда стали формировать группу подрывников, попросился в нее. Прослушал курс подготовки. Но после этого смог поучаствовать только в пяти операциях и в последней из них попал в плен, потому что был контужен взрывом да вот пальцы потерял, – Доу показал руку.
– Видишь ли, Доу, – сказал Ли. – У меня на тебя есть планы. Правда, на будущее и пока не очень определенные. Но, скорее всего, тебе, как и Сю, придется бывать в городе. И поэтому вам обоим надо будет оформить документы. В свое следующее появление в отряде Лей, а может быть, и я сам, доставим вам одежду и обувь, в которых вы сможете приехать в Тайхоку и не будете отличаться от его жителей, – он спросил у обоих партизан размеры их одежды и обуви и запомнил их.
Ли предупредил Бэй Веньяна, чтоб он ожидал следующего прибытия Лея в отряд, который сообщит им новую информацию о том, что им предстоит делать, а также принесет некоторую сумму денег, которую можно будет использовать на нужды отряда, если возникнет такая нужда.
Попрощавшись с бойцами, Ли и Лей двинулись вниз, в деревню. Спускаться с горы было несравнимо легче, чем подниматься в нее. У Ли было прекрасное настроение: и день был чудесен, и общение с другом действовало вдохновляюще, и вообще все устраивалось наилучшим образом – его планы, которые в день прибытия на остров казались совершенно призрачными, начали обрастать «плотью и кровью», превращаясь в конкретные поступки многих людей.
Часть 3. Апофеоз войны
Глава 1. Куан Ли. Постановка задач
На следующий день после первого посещения партизанской базы Ли встретился с Ли Цуюнем, чтобы доложить ему, как обживаются в горах бывшие заключенные, а также обсудить совместные действия двух секций организации в связи с возникшими новыми обстоятельствами. Доктор одобрительно кивал головой, слушая его рассказ об обеспеченности людей в отряде всеми необходимыми бытовыми принадлежностями, о налаженном лечении тех, кто в нем нуждался, и особенно внимательно то, какие установки дал бойцам Ли относительно их будущих вооруженных действий и взаимоотношений с местным населением. Когда отчет был закончен, Ли Цуюнь задумчиво проговорил:
– Ты знаешь, я поражен, что ты в разговоре с партизанами затронул такие особенности их действий, о которых я и сам раньше не задумывался.
– Какие именно особенности ты имеешь в виду?
– Ну хотя бы отношение к крестьянам-японцам. Я как-то раньше не задумывался над тем, что японец японцу – рознь. Считал их всех оккупантами, с которыми нужно бороться, как с врагами. А вот теперь подумал: а действительно, как же мы будем строить отношения с ними после победы? Или другая проблема: ваши – китайцев с континента – разногласия между собой, я имею в виду коммунистов и чанкайшистов. Ведь они, эти разногласия, рано или поздно проявятся и у нас здесь, на Тайване.
– Это точно! – согласился Ли. – Я тебе больше скажу, Цуюнь: если учесть, что военные действия – в виде бомбардировок – против Тайваня ведут американцы – а они союзники гоминьдановцев в первую очередь, – то они постараются сделать все возможное, чтобы власть над островом захватил именно Чан Кайши, а не мы, коммунисты.
– И что же нам делать? – озадаченно проговорил Цуюнь.
– Лично я предпочитаю сейчас об этом не думать. Сегодня у нас враг номер один – это японцы. Вот когда разобьем их, начнем думать, что же делать дальше…
– Хорошо. Давай думать о насущных делах, а большую политику оставим вождям. Итак, чем будем заниматься в обозримой перспективе?
– Работы очень много. Пока партизаны восстанавливают свои силы и готовятся к будущим военным действиям, необходимо проделать всю подготовительную работу, чтобы эти действия оказались успешными. Я не знаю – по известным тебе причинам – всех возможностей твоей «мирной» секции нашей организации, но пришло время предельно активизировать работу всех ее членов по сбору всей возможной информации о военных объектах в Тайхоку и к югу от города на расстояние, скажем, километров 100. Обязательно с указанием точного места их расположения, я бы сказал, предельно точного, то есть, если возможно, с установлением географических координат – широты и долготы…
– Зачем такая точность? – удивился Ли Цуюнь.
– Потом скажу. Дальше: предназначение объекта, количество военнослужащих в нем, система охраны и вообще внутренней организации, особо отмечать, есть ли на этих объектах сочувствующие нам военнослужащие; в общем, все, что только возможно узнать. Все твои люди, где бы они ни работали, где бы ни служили, должны превратиться в разведчиков и, как птицы, в клювиках таскать тебе всевозможную информацию об этом. А ты должен будешь составить самую подробную карту района наших действий с указанием на ней всех собранных данных. Один экземпляр такой карты я отдам командиру отряда, а вот второй, вернее, содержащуюся в нем информацию… – Ли сделал загадочную паузу, а затем закончил: – нужно будет передать американцам…
– Кому-кому? – Ли Цуюнь вытаращил глаза.
– Да, дружище, – спокойно продолжил Ли, – ты не ослышался: американцам. Я давно думаю над этим, и вот что тебе скажу. Наши силы, даже после того, как у нас появился отряд из десяти человек плюс боевая группа из пяти человек в городе, все равно слишком малы, чтобы совершать какие-то крупные вооруженные акции. Конечно, все, что возможно, мы будем делать. Но если мы хотим нанести японцам очень болезненный для них удар, необходима помощь извне. Рации у нас нет, связаться таким образом или с китайской народной армией, или с американцами мы не можем. Но у нас есть другой путь, он, конечно, очень сложный, долгий, но иного просто нет.
– Ты это о чем? – поинтересовался заинтригованный Цуюнь.
– Помнишь, во время нашей первой встречи я говорил о необходимости искать в воинских частях тех, кто может стать нашим помощников в борьбе с японцами?
– Конечно, помню. Мы этой работой постоянно занимаемся. И у нас уже есть надежные люди в нескольких воинских частях.
– Вот. Эти воинские части могут в ближайшее время оказаться на континентальном фронте…
– Ты, видимо, не знаешь, – Цуюнь прервал Ли. – В связи с тяжелейшим положением на фронте принято решение японского командования отправить на материк многие полевые части, дислоцированные в Тайхоку и вообще на острове. Остаются в основном вспомогательные подразделения, разные тыловые части, занятые обеспечением фронта всем необходимым. Разумеется, это решение не касается авиабазы и флота, потому что самолеты и корабли могут добираться до материка в считанные часы. Теперь в городе наибольшую опасность для нас будут представлять подразделения службы безопасности, численность которой, к слову, тоже уменьшится, и полиция, которые должны поддерживать общественный порядок и бороться с «антияпонскими элементами».
– Это хорошо, что у японцев сил здесь поубавилось – нам легче будет. Но я продолжу свою мысль. Как только ты узнаешь, что воинскую часть, в которой служит верный нам человек, отправляют на фронт, ты должен будешь передать с ним информацию для наших союзников. Он должен будет запомнить ее назубок, до последней буквы и цифры – бумаге такое доверять нельзя. Оказавшись в первом же бою, он должен будет сдаться в плен. Я думаю, сдача в плен полностью отвечает его желанию: ведь если он наш товарищ, то значит, не хочет воевать на стороне японцев. Не так ли? А оказавшись в плену, он сможет передать сообщенную ему информацию по назначению. А вообще, по-хорошему, таким перебежчиком должен стать не один, а несколько человек. Потому что дело это рискованное и без гарантии на успех. Чем большее количество людей сообщит американцам о возможных целях бомбардировок, тем больше шансов, что они воспримут эту информацию всерьез.
– Неужели ты думаешь, что американцы не знают, где расположены на Тайване военные объекты?
– Знают. Про аэродром, про порт, про батареи зениток, возможно, про что-то еще. Но вот про хранилище боеприпасов, которое строили заключенные лагеря военнопленных, наверняка не знают. Японцы его построили под землей, с мощнейшей бетонной защитой. На поверхности земли нет никаких признаков, что в этом месте есть что-то важное: все замаскировано, вся охрана сосредоточена под землей. С самолетов не только ночью, но и днем ничего заметить невозможно. Я давно об этом хранилище думаю.
– Почему именно о нем?
– Знаешь ли ты, что японцы на протяжении всей войны испытывают большие проблемы с вооружением и боеприпасами? Экономика просто не справляется с производством необходимого их количества. А сейчас у них положение стало совсем критическим. Представляешь, какой удар будет нанесен врагу, если это хранилище уничтожить?! Ведь оно имеет не оперативное значение, а стратегическое. Хранилища такого масштаба не строят поблизости от театра военных действий, потому что будет существовать риск уничтожения или даже захвата его противником, а строят в некотором отдалении, но не слишком далеко от фронта. Вот Тайвань как раз и находится намного ближе к нему, чем сама Япония. Кроме того, у меня есть еще одно предположение, – которое я, по понятным причинам, не могу доказать, – что это хранилище предназначено не столько для поставок вооружения на китайский фронт, сколько для защиты самого острова.
– Не понимаю. Что ты имеешь в виду?
– Мне кажется, что высшие руководители Японии уже поняли, что война проиграна – без Германии и Италии Япония в одиночку никогда не справится с теми силами, которые ей противостоят. И сейчас они надеются, что даже в случае поражения на континенте им удастся отстоять или выторговать в переговорах с победителями те куски своей империи, которые они давно привыкли считать своими. Я имею в виду Тайвань и некоторые тихоокеанские острова, которые считались японскими еще до начала японо-китайской и мировой войн.
– То есть ты считаешь, что японцы всеми правдами и неправдами будут добиваться, чтобы наш остров остался за ними навсегда?
– Думаю, что так. Поэтому и нужно максимально ослаблять их силы здесь, чтоб не дать им возможности организовать мощное вооруженное сопротивление врагу. Вот отсюда такое мое внимание к этому хранилищу. Нашими силами с ним ни за что не справиться – для людей, вооруженных стрелковым оружием, оно неприступно. А вот авиабомбами его можно уничтожить без остатка. Но для этого летчикам нужны совершенно точные географические координаты, о которых я тебе говорил. Кроме того, мы сможем им помочь, если во время ночного бомбометания «подсветим» это место огнем. А для этого нужно заранее согласовать день и час этой совместной операции – нашего отряда и летчиков.
– Да, ты такую операцию придумал, что прямо генеральный штаб… И как же мы сможем согласовать совместные действия?
– Тому человеку – или людям, – которому ты сообщишь информацию о военных объектах, надо будет передать также точное время операции, которое мы назовем. А американцам придется под него подстроиться. Иначе ничего не получится.
– Шанс проделать все это очень невелик, – с сомнением заметил Ли Цуюнь. – Наши люди могут погибнуть во время сдачи в плен; им могут не поверить те, к кому они попадут; если они окажутся в частях коммунистов, те могут не захотеть передавать информацию американцам; если американцы все-таки получат наше сообщение, они могут не захотеть действовать по нашему плану…
– Согласен, все это возможно. Но и не попытаться этого сделать тоже нельзя.
– Согласен. Так, какие еще вопросы есть?
– Доставка сообщения американцам – дело важное, но нам нужно думать о том, что мы сможем сделать здесь сами, без чьей-то помощи. Вот ты сказал, что два важнейших военных объекта – порт и аэродром – по-прежнему останутся в городе. Вот по ним бы и нанести удар! Я, как ты знаешь, испытываю особое отношение к воде. И потому мне бы больше хотелось совершить какую-нибудь диверсию в порту. Тем более, что у нас там вроде как «свой человек» есть… – Ли со значением посмотрел на Цуюня.
– Ты на моего отца намекаешь? – сообразил тот.
– Ну да. Кстати, давно хотел тебя спросить: а он что-нибудь говорил тебе после того, как я ограбил инкассаторов?
– Да, у нас был откровенный разговор. Он догадался, что я имею некоторое отношение к этому делу. Когда он спросил меня об этом, я не стал скрывать и честно рассказал ему, для чего это было сделано.
– И как он отреагировал?
– Сказал, что гордится мной…
– Замечательный у тебя отец! Так значит, на него можно рассчитывать, если мы затеем диверсию в том месте, где стоят корабли флота?
– Если только ты не предложишь ему взорвать какой-нибудь корабль или перестрелять его экипаж.
– Нет, – заулыбался Ли, – этого я ему предлагать не буду. Но вот попросить его помочь устроить на работу в порт одного-двух моих людей я бы хотел. Есть в моей группе шустрые парнишки. Если их устроить на работу, кем угодно, хотя бы даже на побегушках, они бы разведали всю территорию, чтобы потом можно было провести там операцию.
– Я думаю, это можно будет организовать. Я поговорю с отцом, а потом сообщу тебе. Кстати, раз ты планируешь диверсию в порту, значит, рассчитываешь организовать взрыв. А откуда ты возьмешь взрывчатку, и кто будет готовить подрыв? Или ты и это умеешь делать?
– Нет, этого я делать не умею. Но я нашел в отряде специалиста по этим делам. И тут возникает еще один вопрос, который я без тебя не решу. Нужно оформить документы еще на двух человек. Одни на этого самого минера, а другие на моего друга Сю, через которого я организовывал побег военнопленных. Я планирую найти для них пристанище в городе, чтоб они могли действовать при необходимости и в отряде, и здесь. Минер будет заниматься изготовлением взрывчатки, а Сю – помогать мне в деятельности боевой группы.
Меня за последнее время дважды проверяли патрули. Я им предъявлял свое удостоверение, и они уже никакого паспорта у меня не спрашивали. То есть удостоверение и без паспорта вполне надежный документ. Поэтому я предлагаю моим новым бойцам оформить только удостоверения, такие же, как и у меня, и не беспокоить лишний раз твоего человека в паспортном департаменте.
– Ну что ж, это упрощает дело. Ты знаешь процедуру оформления документов: мне нужны фотографии этих парней.
– Я на днях постараюсь переправить их в город, они сфотографируются, и я принесу фото тебе.
– Тогда нет никаких проблем.
– Я хотел бы поставить тебя в известность, что намерен передать пятьдесят тысяч иен в отряд из фонда моей секции. Это на тот случай, если им не удастся добыть какие-то нужные им вещи у японцев, и придется приобретать их у населения.
– Это понятно, – удивленно посмотрел на него Цуюнь. – Не понятно только, зачем ты мне это говоришь. Мы же решили, что ты на свое усмотрение распоряжаешься теми деньгами, которые себе оставил.
– Просто я хотел, чтобы ты понимал: я не считаю эти деньги своими, и не позволю себе использовать их на нужды, не связанные с нашей борьбой.
– Я ни секунды не сомневался в твоей честности, – улыбнулся Ли Цуюнь. – И потому абсолютно доверяю тому, как ты найдешь нужным распорядиться этими средствами. Так что давай к этой теме больше не возвращаться.
* * *
После разговора с руководителем Сопротивления Ли отправился к Кошке, чтобы обсудить с ним и остальными мальчишками предстоящие в ближайшее время дела. Войдя в дом к товарищу, он обратил внимание, что со времени его последнего посещения здесь многое изменилось. Появление у Ю немалых денежных средств, а также свободного от «дел на рынке» времени позволило ему лучше благоустроить свое жилье: сделать кое-какой ремонт, приобрести новые предметы обстановки, свидетельствующие о более или менее сносном достатке семьи. У обеих сестренок мальчишки появились обновки, которыми они откровенно гордились, демонстрируя их гостю. Они уже перестали стесняться Ли, радовались его приходам к ним в дом, детским чутьем угадывая, что приятные перемены в их жизни каким-то образом связаны с ним.
Пока Ю одевался на выход Ли решил обсудить с ним один важный вопрос:
– Я вчера вернулся из отряда, – начал он. – Пообщался там со своим старым товарищем, с которым вместе воевал с японцами на континенте. Появилась у меня идея привлечь его к работе в нашей боевой группе в городе. Уверен, он будет нам очень полезен. Только есть одна проблема, которую надо решить: пристроить его куда-нибудь на жительство, чтоб у него была крыша над головой в те дни, когда он будет находиться в Тайхоку, а не в отряде. У меня он жить не хочет, – Ли замялся, не желая раскрывать подробности возникшего между ним и Сю разногласия, и уклончиво закончил: – по одной важной причине… Может, подскажешь что-нибудь, как эту проблему решить?
– Да что тут решать? – спокойно отозвался Кошка. – Пусть живет у нас.
– Вот за это спасибо тебе, – обрадовался Ли, который сам собирался просить его об этом, а тут все само собой разрешилось. – Он вам в тягость не будет. Деньги на питание будет давать. Если потребуется, по хозяйству поможет. А самое главное – тебе с ним интересно будет. Ведь он, в отличие от меня, в твоем возрасте действительно был вором. А потом в партизаны пошел, коммунистом стал. Если захочешь, он расскажет тебе, как и почему жизнь свою так изменил.
По глазам мальчишки Ли заметил, что того очень заинтересовало сказанное им. По дороге к дому Губы Ли раздумывал над тем, куда бы теперь «пристроить» и Доу Бохая. Самым естественным вариантом было попросить об этом или Купола, или Губу. Но он не знал их семейных обстоятельств и возможностей по определению на жительство чужого человека.
– Расскажи мне о семьях своих друзей, – попросил он Кошку.
– Зачем тебе это?
– Ну, мы теперь не чужие люди. Ты мне когда-то говорил, что жизнь у них сложилась совсем не сладко. Но я так подробности и не знаю. А как командир, обязан это знать!..
– У Губы отец погиб на фронте еще в сорок втором, через неделю после того, как их часть была переброшена с Тайваня в Малайзию. Мать его осталась единственной кормилицей в семье. Она часто болеет. Когда держится на ногах, берется за любую поденную работу. У Губы два младших брата и сестренка пяти лет. Нищета в доме страшная! Если б Губа ничего не приносил,.. наверное, вообще с голоду бы померли… Теперь, правда, когда ты нам денег дал, стало намного легче.
Биографию Купола ты немного знаешь. После смерти мужа и ухода на фронт старших сыновей его мать решила с оставшимися четырьмя детьми и своим отцом, который с ними жил, перебраться в наш округ Ваньху. Устроилась вместе с отцом на работу в порт, в доки. Однажды судно, которое стояло на ремонте, сорвалось с тормозных колодок, поехало по стапелю и раздавило больше тридцати человек рабочих. Среди них была и мать Купола… Дед, у которого это все на глазах произошло, с горя с ума сошел. Вот уже четыре года совсем полоумный: ничего не соображает, целыми днями сидит на полу в своей комнате, что-то бормочет и слюни пускает… Не считая братьев-фронтовиков, у Купола три сестры, старшей – ее Джу зовут – сейчас двадцать, а младшим – десять и восемь. Старшая работает горничной у одного богатого китайца, она – главный добытчик в семье. Ну, а Купол помогал ей, как мог…
– Как же он при такой жизни еще и чувство юмора сохраняет, шутит постоянно? – спросил пораженный рассказом Ли.
– А он по природе весельчак. Знаешь откуда у него кличка «Купол»? Года три назад у нас на участке бродячий цирк выступал. И там были два клоуна, с разрисованными лицами, на головах колпаки в виде конуса; очень здорово они народ смешили… Купол после этого сделал себе из бумаги точно такой же колпак и пытался нас, мальчишек, смешить, представляя себя клоуном. Вот после того случая его и прозвали Куполом… А еще я думаю, что после смерти родителей он за своей веселостью тоску прячет и страх перед будущим! – с неожиданной для его возраста проницательностью добавил Ю.
Продолжая путь, Ли с болью в сердце переживал то, что сейчас услышал. Он понял, что определение Бохая на жительство к Губе или Куполу совершенно невозможно. Оставался один вариант, который ему еще раньше пришел в голову.
Прихватив по дороге Купола, они отправились к дому Губы, где Ли рассказал уже всем собравшимся все, что он видел в партизанском отряде, каким образом договорился с его командиром о доставке оружия из пещеры, что решили о будущих акциях партизан на территории, лежащей к югу от Тайхоку.
– В общем, – подводя итог рассказу, сообщил Ли, – мы решили, что какое-то время отряд будет действовать за пределами города, в сельской местности, нанося удары по японским военным или как-то связанным с армией объектам, которые там расположены. Мы же им из города будем помогать нужной информацией и, если потребуется, боеприпасами. В качестве перевалочной базы будем использовать «пещеру Купола» – так мы ее теперь будем называть, – добавил он с улыбкой. – Наша же боевая группа – к ней в ближайшее время присоединятся еще несколько человек, с которыми я вас позднее познакомлю, – будет воевать в городе.
– Давно пора! – подхватил его слова Губа. – А то я уже от безделья начал закисать.
Кошка и Купол закивали головами, соглашаясь с мнением товарища.
– Я понимаю, что ждать, когда хочется рвануть в бой, дело нелегкое. Но такова уж судьба подпольщиков, которые действуют в тылу врага, – остудил пыл мальчишек Ли. – Осторожность и выдержка – вот наше оружие. Да мы, собственно, и не бездельничаем, а тщательно готовимся к новой операции, о которой вы пока не знаете. Я вас для того и собрал, чтобы об этом поговорить. Одно большое дело мы сделали – пленных из лагеря освободили, но пришла пора нанести японцам удар посерьезнее, который ощутит на себе их армия, а точнее флот.
– Флот?! – удивленно отозвался Кошка. – Ты хочешь пустить на дно военный корабль?
– В самую точку! Ну, в крайнем случае, если не получится с кораблем, то устроить диверсию в том месте, где базируется японская флотилия.
– А почему именно флот? – поинтересовался Губа. – Ведь в городе есть немало сухопутных военных объектов.
– Ну вы же знаете, у меня «особо дружеские отношения с водой». Я по образованию судомеханик, закончил мореходное училище, хорошо знаю устройство судов, знаю, где и как нанести им самый серьезный вред. Я бы вообще предпочел воевать на флоте, но жизнь распорядилась по-иному…
– Но ведь порт и особенно база военной флотилии очень сильно охраняются, – с сомнением заметил Купол. – Как же мы туда подберемся?
– Правильно, – согласился Ли, – охрана там серьезная. С одной стороны. А с другой, в порту работает множество людей, которые обслуживают как военный, так и гражданский флот – торговый и рыболовецкий. Вот двое из вас с помощью нашего человека и устроятся на работу в порт, чтобы заниматься там разведкой и выяснять все, что необходимо для нашей будущей операции.
Мальчишки пораженно уставились на него.
– Это вот так сложно надо будет готовиться к будущей акции? – воскликнул Ю.
– А вы как думали? Чем серьезнее стоящая перед нами задача, тем сложнее и дольше будет подготовка к ее выполнению!
– А «наш» человек в порту не может эту работу сделать?
– Нет, не может. Он не настолько наш, чтобы заниматься такими делами. Он, скорее, сочувствующий нашей борьбе, но сам не боец.
– И кто же пойдет на работу в порт? – поинтересовался Губа.
– Да вот ты и пойдешь, вместе с Кошкой. У Купола своя задача, он должен доставить оружие партизанам на этой неделе. Да и в дальнейшем ему придется через его пещеру поддерживать канал связи с отрядом.
– Я не прочь пойти на работу в порт, раз это нужно для дела, – проговорил Ю. – Да только ни я, ни Губа ничего не умеем делать. У нас же никакой специальности рабочей нет.
– А это не страшно. Вас устроят на работу, которая не требует никакой квалификации, типа подай-принеси, сбегай туда, сбегай сюда… Вот вы и будете бегать по порту, присматриваться ко всему, запоминать все, а потом, после работы составлять подробнейшую карту того, где расположены важные для нас объекты. Когда вся картина окончательно сложится, мы и начнем готовить саму вооруженную акцию. О том, когда вам надо будет идти на работу, мне сообщат, а я дам знать вам.
Мальчишки серьезно слушали его, осознавая, что теперь им предстоит куда более ответственное и сложное задание, чем лихое нападение на лагерь военнопленных.
– Ну а тебе надо будет через пару дней совершить пробный выход в пещеру, как мы договаривались, – повернулся Ли к Куполу. – А лучше возьми с собой и Чжоу Лея; вдвоем оно сподручней будет. Прихватите с собой корзинки, как будто идете в лес грибов собрать, или орехов, или ягод. Пройдетесь по маршруту, проверите, не успокоились ли японцы. Только ни в коем случае не берите с собой оружие! Если все будет нормально, еще через пару дней опять-таки вместе с Леем перевезете оружие.
Обсудив таким образом все текущие дела, Ли и мальчишки расстались.
* * *
Не откладывая дела в долгий ящик, Ли решил сегодня же до конца прояснить вопрос с «крышей над головой» для Доу Бохая. Еще в партизанском отряде, когда ему пришла в голову идея использования в борьбе с японцами специалиста по взрывчатке, он вспомнил про своего «кровного брата» Го Дуна. Прошло уже без малого два месяца, как судьба свела его в первый день появления в городе с мастером-жестянщиком, освободившим его от наручников. Ли иногда вспоминал про него, даже собирался навестить, предчувствуя, что тот когда-нибудь сможет ему снова пригодиться. Но за текущими делами это намерение отодвигалось и отодвигалось на потом. И вот теперь возникла ситуация, когда Го Дун мог стать ему очень полезен не только для того, чтобы пристроить на жительство Бохая, но и в качестве владельца мастерской, которая могла быть использована, как место изготовления необходимых подпольщикам взрывных устройств. Ведь любая «адская машинка» помимо начинки – взрывчатого вещества – должна иметь еще и металлический корпус. А кто ж его лучше сделает, чем мастер Го?
…Дверь в мастерскую скрипела все так же, как и два месяца назад. Го, склонившийся над верстаком, колдовал над какой-то поделкой. Услышав звук открывающейся двери за спиной, он повернулся к вошедшему, какое-то время, прищурив глаза, пытался рассмотреть его и, наконец узнав, радостно всплеснул руками и воскликнул:
– Ли! Ты ли это? Не верю своим глазам. Ждал-ждал, когда же ты снова появишься, а потом перестал. Решил, что ты или опять в тюрьму попал, или забыл про меня и вычеркнул из своей жизни.
– Ни то, ни другое, Дун. Забыть тебя я никак не мог. А не появлялся потому, что очень занят был, – ответил Ли, энергично тряся протянутую ему руку.
– И что же это за дела у тебя были такие неотложные, что не позволяли ко мне на огонек забрести? – поинтересовался Го Дун не столько из любопытства – он хорошо понимал, что любопытство в тех делах, какими ему часто приходилось заниматься, было чревато большими неприятностями, – сколько просто из вежливости.
– Потом расскажу, – отозвался Ли и, повернув мастера лицом к лампе, с удивлением сказал: – А ты, Дун, стал гораздо лучше выглядеть, чем при нашей первой встрече. Поправился, глаза веселее стали… Какие-то хорошие перемены в жизни случились?
– Да, тот день, когда ты появился здесь, кое-что изменил в моей жизни, – признался Дун. – После того, как… – он запнулся на слове, – исчез сержант Лян, полиция проводила его поиски, опрашивала местных жителей и меня также… Но так ничего и не нашла. Вместо Ляна нам назначили нового участкового полицейского, а он, ты не поверишь, оказался честным человеком… Никаких денег с меня не стал требовать. Поэтому мне теперь не приходится никому часть своего заработка отдавать. Ну, не считая, конечно, людей Головы. Те по-прежнему берут свою долю. Но все равно теперь жить стало вдвое легче. Жена очень выгодно продала на рынке твою куртку. Купили ей и детям кое-что новое из одежды и обуви. И деньги, которые мы с тобой… ну, ты помнишь… поделили, тоже оказались очень кстати. Вот так-то…
– Как здоровье твое и твоих близких?
– Да ничего, спасибо. Небо бережет пока… А как ты живешь, Ли?
– Спасибо, и я нормально. Обжился в городе, друзьями обзавелся.
– Не забывай, что у тебя еще один друг есть, – Дун постучал себя по груди, – который добро помнит и готов для тебя сделать все, что только можно.
– Я в этом не сомневался, – Ли дружески похлопал мастера по плечу, – потому и пришел сегодня к тебе.
– Что я должен для тебя сделать?
– Помоги одному моему товарищу. Ему жить негде. Он человек неприхотливый, простой рабочий парень. Ему не обязательно жить в твоем доме. Достаточно будет, если ты разрешишь ему ночевать здесь, у тебя в мастерской. Поставишь какой-нибудь топчанчик, на который он мог бы голову приклонить. Этого ему и хватит. А он тебе будет по работе помогать, если потребуется, и денег брать за это не будет.
– Тогда получается, что не я тебе помощь оказываю, а ты опять мне.
– Не совсем так. Дело в том, что мой друг будет кое-что для себя изготавливать. И ему тоже может понадобиться помощь твоих золотых рук. Вот так вы и будете в расчете.
– А что именно он будет изготавливать?
– Какую-то машину. Точнее я не знаю. Он потом тебе сам расскажет.
Ли решил сегодня не рассказывать мастеру Го всю правду. Он понимал, что, затевая производство взрывчатки в мастерской, мог подставить под удар и его самого, и его семью. Поэтому прежде чем дело дойдет до непосредственного производства бомб, пусть Доу Бохай, живя здесь, осмотрится, узнает, кто посещает мастера, есть ли опасность разоблачения незаконной деятельности подпольщиков. И самое главное: после выяснения всего этого надо будет честно поговорить с Дуном. И если он добровольно согласится помогать членам антияпонского Сопротивления, заняться изготовлением «адских машинок» на его территории, ежели нет, то искать другое место.
Поболтав еще о разных пустяках и договорившись, что Ли приведет своего друга через несколько дней, они расстались.
Глава 2. Куан Ли. Первая потеря
Пролетела еще неделя, вступил в свою пору июль, пора было начинать разработку первой операции партизанского отряда на вражеской территории. Но Ли медлил: он снова раз за разом всесторонне анализировал складывающуюся в Тайхоку и его окрестностях обстановку, взвешивал боевой потенциал отряда и возможную результативность его действий. Это долгое раскачивание, сопровождавшееся скрупулезными оценками, могло кому-то со стороны показаться нерешительностью, но только сам Ли знал точно, что так отчасти оно и было. Впервые за все время войны он стал бояться, что не всем, кто с немыслимыми тяготами и муками преодолел ее горнило, удастся дожить до победы, которая уже стояла на пороге. И боялся он в данном случае не за себя – свою судьбу солдата и коммуниста он давно уже фаталистически возложил на алтарь долга, – а за тех людей, которые по прихоти случая оказались у него в подчинении, и за чью жизнь он нес моральную ответственность и перед ними самими, и перед их близкими, и перед своей совестью.
Эти душевные терзания особо обострились у него после того, что случилось через три дня после его встречи с мальчишками.
* * *
Ли зашел в госпиталь к Ли Цуюню, чтобы узнать, как решается вопрос с трудоустройством Кошки и Губы в порту. Тот обнадежил его, сказав, что отец обещал помочь в этом деле, однако попросил несколько дней на то, чтобы договориться в управлении кадров о такой работе для мальчишек, чтобы они имели законное право перемещаться по территории предприятия.
Цуюнь начал рассказывать, как идет сбор информации о военных объектах, и в это время в кабинет вошел Чжоу Лей. Взглянув на его лицо, Ли сразу понял, что случилось что-то из ряда вон выходящее: он никогда не видел этого всегда сдержанного и уверенного в себе парня таким растерянным. Лей, видимо, рассчитывал застать в кабинете только его хозяина, но, увидев, что Ли тоже здесь, с какой-то обреченностью вздохнул и, с трудом выталкивая из горла слова, произнес:
– Беда!.. Купола убили!
Ли Цуюнь не знал, кто такой Купол, но сообразил, что произошло нечто чрезвычайное, и молча ждал, что еще скажет Лей. Ли же застыл, ошеломленный известием, и только через несколько мгновений хриплым шепотом спросил:
– Как убили? Кто?
Лей уселся на стул и стал рассказывать:
– Вчера мы с Куполом сделали вылазку в пещеру, чтобы проверить обстановку в ее окрестностях. Взяли с собой корзинки, чтобы походить на грибников. Купол накануне меня предупредил, чтоб я не брал с собой оружия. Но сам, как потом оказалось, сделал иначе…
Мы без всяких проблем прошли по маршруту, никого не встретив. Стало понятно, что облавы прекратились, и можно планировать переход с оружием. Осмотрели пещеру и прилегающую к ней территорию. Все было нормально: никто ее до сих пор не обнаружил. Решили двигаться назад, а по дороге набрать древесных грибов: и для еды пригодятся, и прикрытием станут, если на обратном пути нам все-таки встретится патруль. Купол набрал полкорзинки и больше не захотел. Я ему говорю: «Давай наберем полные корзины, а то в глаза бросается, что мы идем из леса с полупустыми. Если встретим патрульных, они могут что-то заподозрить». А он отвечает: «Какие патрульные? Ты же видел: никого нет». А я ему: «Ну ты как хочешь, а я все-таки соберу еще», – и начал собирать дальше. Он мне: «Собирай, а я пошел. Догонишь», – и не спеша двинулся к краю леса. Я шел в ту же сторону, ненадолго останавливаясь возле деревьев, на которых находил грибы. Он таким образом обогнал меня метров на пятьдесят.
Вдруг я слышу выкрик на японском: «Стой!» Бросил я свою корзинку и стал, прячась за кустами, подбираться к тому месту, откуда раздался крик. Смотрю: на самой опушке леса стоит Купол, а перед ним, метрах в трех, патруль – два японца и тайванец. Старший наряда спрашивает Купола, что он делал в лесу. Тот показывает корзинку и говорит, что грибы собирал. Старший говорит: «Подойди ближе», – видимо, решил обыскать его. Купол, похоже, так это и понял; вдруг бросает корзинку, выхватывает их кармана пистолет – вот почему он испугался обыска – и стреляет, сначала в начальника патруля, а потом в другого японца. Они оба упали, солдат-китаец с перепугу тоже упал на землю. Купол бросился бежать от них. Упавший солдат сорвал с плеча винтовку, прицелился и выстрелил. Купол упал, как подкошенный…
Солдат встал с земли, потормошил лежащих японцев, поглядел на Купола, а потом побежал куда-то в сторону лагеря военнопленных, наверное, за подмогой. Я подождал немного, пока он отбежит подальше, потом подскочил к патрульным. Осмотрел их: солдат был убит, а сержант ранен, но без сознания. Потом побежал к Куполу. Он лежал лицом вниз, пуля вошла ему в верхнюю часть позвоночника, у основания черепа… Умер мгновенно, даже, наверное, боли не почувствовал… – при последних словах Лей замолчал, из его глаз покатились слезы.
Ли сидел, опустив голову и стиснув ее руками, и бессильно повторял про себя: «Как же так?! Ну как же так?..» Немного успокоившись, Лей продолжил:
– Я стоял над телом Купола и думал, что же делать. Оставить его на месте? Сейчас прибегут солдаты, заберут тела. Установить личность Купола они не смогут. Значит, закопают в какой-нибудь безымянной могиле, как собаку… Нет, думаю: это несправедливо. Он боец-подпольщик, который боролся за свободу Тайваня, перед смертью одного, а может, и двоих японцев с собой забрал на тот свет… Закончится война, мы таким героям почести оказывать будем!.. Решил, что надо тело уносить. Но куда? Если вдоль леса, в сторону Суншани, то меня на открытой местности и увидят, и догонят. Решил: надо спрятать тело в пещере, а потом уже думать, как с ним быть. Засунул злосчастный пистолет Купола в карман, взвалил тело на спину и потащил туда, откуда мы только что пришли. Иду и думаю: «А что же предпримут японцы, когда увидят, что тело Купола пропало? Поймут, что он либо ранен и сам ушел, либо убит, и его тело унесли сообщники; а это значит, что начнут искать». Я донес Купола до пещеры, спрятал там тело и сам сидел до глубокой ночи, пока не понял, что, если поиски и были, они должны уже были закончиться.
Отправился в город. Шел пешком до самого рассвета. Дома оказался в шесть утра. Немножко подремал, а потом отправился сюда. Вот так все было.
Лей замолчал, и в кабинете повисла тишина. Ли Цуюнь хотел спросить Ли, что он обо всем этом думает, но слова застряли в горле, когда он заметил, как тот украдкой провел рукой по глазам… На сердце доктора накатила горячая волна: он не подозревал, что всегда собранный, невозмутимый, внешне жесткий Ли может плакать о своем погибшем товарище – с которым он и знаком-то чуть больше месяца, – как о самом дорогом человеке… «Нет, он не аналитическая машина, – вспомнил он свою недавнюю характеристику Ли, – он человек, чуткий, сострадательный, только привыкший держать все свои эмоции в кулаке…»
Прошла еще минута, пока Ли, оправившись от нахлынувших переживаний и собравшись с мыслями, не сказал:
– Ты все правильно сделал, Лей. Конечно, Купол стал жертвой своей собственной недисциплинированности... Но он наш товарищ, преданный нашему делу, и, несмотря на свой возраст, отчаянно храбрый. И мы должны сохранить память о нем. И не только мы. Другие люди тоже должны узнать о нем после победы…
А теперь давайте решать, что нам надо предпринять в сложившихся обстоятельствах. Первое. Тело Купола нужно доставить в город и достойно похоронить. Его семья родом из бывшей деревни Мацуяма, поэтому на кладбище, что в Суншани, наверняка, похоронены какие-то его предки. Я предложу его старшей сестре, которая будет принимать решение о похоронах, провести их именно там.
– Ты не хочешь везти его тело через весь город? – догадался Ли Цуюнь.
– Конечно. Если при его перевозке мы напоремся на патрулей, и они обнаружат, что он не умер, а застрелен, для всех это может закончиться очень плохо. Я уж не говорю, что в этом случае тело Купола будет изъято полицией, а потом бесследно исчезнет. А если все по-тихому организовать на восточной окраине города – а она как раз ближе всего к пещере находится, – то можно провести скромные, но достойные похороны.
– Но как это все сделать, если они уже не живут в Суншани? – спросил Лей. – Из чьего дома на кладбище отправляться будем?
– А ты ведь уже знаком с тем соседом Купола, у которого вы лошадь брали для перевозки груза в пещеру?
– Да.
– Вот с его помощью мы и попытаемся все организовать. Этого соседа ведь не только Купол знал, но и его сестра. Я думаю, она сможет найти слова, чтобы убедить его помочь нам в этом деле.
Второе: перевозку тела Купола в город нам надо будет совместить с доставкой оружия в пещеру. Поэтому действовать сегодня будем так. Я сейчас пойду и организую подготовку к похоронам, а ты, Лей, пойдешь домой отсыпаться. К шести часам подъедешь к дому этого самого соседа. Там тебя будут ждать двое мальчишек из нашей боевой группы – друзья Купола. Возьмете лошадь и втроем отправитесь в тот дом, где лежит купленное оружие. Упакуете его в брезент, погрузите на лошадь и, дождавшись темноты, отправитесь в пещеру. Ты сможешь до нее ночью добраться?
– Конечно, смогу. Я же сегодня ночью из нее выбирался.
– Хорошо. Итак, оружие оставите в пещере, а тело Купола завернете в брезент и на лошади перевезете в дом к соседу. Оставите его там и отправитесь по домам. А завтра утром мы займемся похоронами…
– Надо какую-то материальную помощь оказать сестре Купола для похорон и вообще… – предложил Лей.
– Я уже об этом подумал. Цуюнь, – Ли обратился к руководителю подполья, который, не вмешиваясь в разговор, внимательно слушал его, – ты не против, если я из своего фонда выделю определенную сумму семье Купола?
– Нет, конечно, – отозвался тот.
– Ну тогда я пошел заниматься нашими скорбными делами, – тяжело вздохнув, Ли вышел из кабинета и отправился к Бао Ю, настраивая себя на предстоящий тяжелый разговор.
* * *
Он вызвал товарища во двор, не желая, чтобы его сестренки слышали их разговор. Кошка был буквально убит сообщением об обстоятельствах смерти Купола: его колени подогнулись, и он оказался на земле, прислонившись спиной к стене дома; рыдая и размазывая слезы по щекам, он повторял:
– Этого не может быть!.. Этого не может быть!..
Ли, понимая, что утешить человека в такую минуту ничем нельзя, присел рядом с ним, терпеливо ожидая, когда Ю сам успокоится и начнет ясно понимать, что ему надо будет делать. Прошло минут двадцать, прежде чем рыдания перешли в тихие всхлипывания, а затем совсем стихли.
– И что же теперь делать? – произнес, наконец, мальчишка.
– Вам с Губой и старшей сестрой Купола придется взять на себя основные хлопоты по подготовке к похоронам. В первую очередь ты сейчас сообщишь Губе о том, что случилось. Пусть он попросит свою мать помочь вам – она все-таки человек взрослый и имеет больше опыта в таком деле. Потом сообщите Джу обо всем. Ей надо будет отпроситься с работы и заняться похоронами. Вот передашь ей деньги, – Ли достал из кармана пятьсот иен (на них он собирался сегодня приобрести одежду и обувь для Сю и Бохая, но теперь эти планы отошли на второй план), – это на подготовку к похоронам. Завтра на самих похоронах я вместо подарка передам ей еще денег, чтоб их семья смогла дожить до возвращения с фронта старших братьев Купола. Если они, конечно, живы… – добавил он неуверенно.
Кошка взял деньги, а Ли продолжил:
– Предложи Джу провести захоронение не в Ваньху, а в Суншани, потому что обстоятельства…
– А зачем мне это ей предлагать? – перебил его Кошка. – Это и так само собой разумеется. Ведь у Купола и отец, и мать, и вообще все предки похоронены там.
– Ах вот как! Я этого не знал. Ну тогда это все упрощает. Вопрос только в том, из чьего дома его на кладбище везти, и где поминки организовывать. Может быть, у того их соседа, у которого Купол лошадь брал для перевозки вещей партизанам?
– Ну, это решать Джу. Но насколько мне известно, у них в Суншани тетка живет, родная сестра их матери. Во всяком случае, мать хоронили из ее дома. Кроме того, у них там какие-то еще более дальние родственники есть…
– И этого я, понятное дело, не знал. Ну тогда все складывается лучше, чем я предполагал. Но все-таки к соседу обращаться придется. За лошадью. Вам надо будет не только забрать тело Купола из пещеры, но и, раз так случилось, одновременно доставить туда купленное нами оружие для партизан. Сегодня к шести часам вечера к дому этого соседа подъедет тот член нашей группы, которого знал Купол, но до сих пор не знали вы с Губой. Его зовут Чжоу Лей. Он знает дорогу к пещере. Вы втроем, на лошади, отвезете оружие, заберете тело Купола и доставите его в тот дом, из которого завтра его повезут хоронить.
– Я все понял. Скажи: а что мы может рассказать о смерти Купола тем людям, которые будут участвовать в похоронах?
– Вот это очень важный вопрос. Хорошо, что спросил, – Ли задумался на какое-то время, а потом продолжил: – Я думаю, сестре надо сказать всю правду. Она должна знать, что ее брат умер не воришкой-карманником, а бойцом Сопротивления, героем-подпольщиком! Пусть она гордится им и не удивляется, что на похоронах будут присутствовать незнакомые люди – я и Лей, – которые окажут ей значительную денежную помощь. А вот всем остальным об этом знать не обязательно. Пусть узнают правду потом, после войны… А пока говорите им, что Купол погиб случайно, что его подстрелил патруль, когда он собирал в лесу грибы.
– Я все понял, – Ю поднялся с земли. – Пойду собираться – дел полно.
– Завтра в девять я у тебя, – предупредил на прощание Ли, – вместе отправимся в Суншань.
* * *
На следующий день в назначенное время Ли на педикебе Пуи отправился к дому Кошки. Сидя в коляске, он с тревогой задавал себе вопрос: а увидит ли он сейчас самого Ю? А вдруг вчера во время похода в пещеру с его бойцами случилось что-то непоправимое? И только когда он увидел товарища живого и невредимого, у него отлегло от сердца.
– Я надеюсь, раз ты жив, то и с другими все в порядке? – первым делом спросил он.
– Да, все нормально, – успокоил его мальчишка. – По дороге все расскажу в подробностях… Губа с матерью будут добираться в Суншань сами, поэтому мы с тобой уже можем отправляться.
Они уселись в педикеб, и Пуи завертел педалями, направляясь по указанному адресу.
– Да, Ли, – горестно вздохнув, признался Ю, – то, что мне пришлось пережить вчера, я, наверное, до смерти не забуду!
– Ты имеешь в виду во время перехода в пещеру?
– Да нет. Как раз наша вылазка туда и обратно – это оказалось самым простым. Самым тяжелым было сообщать близким, друзьям о смерти Купола. Мне вчера пришлось, наверное, раз десять плакать вместе с другими… Все сердце надорвал… Ночью почти совсем глаз не сомкнул. А еще пришлось заниматься подготовкой к похоронам… Знаешь, одно дело, когда на все это со стороны смотришь, и совсем другое – когда в этом участвуешь…
– Понимаю, дружище… – сочувственно произнес Ли. – Сам в этом участвовал сотни раз…
– Ладно. Давай я тебе по порядку все расскажу. После разговора с тобой я отправился к Губе, сообщил ему все. Он страшно переживал… Когда успокоился, рассказал обо всем матери – она дома была. Сразу согласилась помочь нам с похоронами, хоть и чувствовала себя не очень хорошо. Мы втроем отправились к дому того китайца, у которого Джу работает. Когда ей сказали, с ней такое сделалось, что и словами не передать!.. Оно и понятно: остаться одной, без всякой поддержки с двумя малышами и сумасшедшим дедом… Если б с нами не было матери Губы, я не знаю, как бы мы ее успокоили. Но она как-то так, по-женски, смогла ее утешить, слова правильные найти…
В общем, начали мы обсуждать, что делать. Джу сразу же сказала, что надо ехать к тетке и с ней обо всем договариваться. Она отпросилась у хозяина на три дня, я нанял конный экипаж на четверых. Сначала мы заехали к ним домой, Джу взяла денег побольше – я ей передал твои пятьсот иен, но она сказала, что этого может не хватить, – предупредила детей, что вернется поздно. Пока мы ехали в Суншань, я рассказал в общих чертах Джу – а вместе с ней, получается, и матери Губы, – чем Купол и мы на самом деле занимаемся, и как героически он погиб. Сказал также, что наша подпольная организация не забудет ее брата и будет помогать ей всем, чем сможет… Даже пообещал ей, что после войны мы всем борцам антияпонского Сопротивления памятник поставим. Но предупредил ее и мать Губы, чтоб они об этом никому не рассказывали пока. Ты знаешь, узнав обо всем, Джу как-то собралась, немного взбодрилась… Как будто поняла, что брат не даром свою короткую жизнь прожил, что о нем у людей добрая память останется…
Слушая Ю, Ли в очередной раз убедился, что у мальчишки какой-то особый природный дар воздействия на психологию людей, умение настроить их на правильное восприятие событий и побудить к нужным действиям. А тот тем временем продолжал:
– Приехали к тетке. Там снова начались стенания и плач… Тетка согласилась, чтобы похороны происходили из ее дома. Начала раздавать всем поручения, кому что делать к подготовке похорон. Отправила старшую дочь по родственникам и знакомым, которые знали семью Купола, чтобы сообщить о завтрашних похоронах. Двух сыновей-подростков послала на кладбище, чтоб они вырыли могилу для Купола рядом с могилами отца и матери. Мне поручила съездить в похоронную контору, чтобы купить гроб и все необходимые предметы для его украшения, а также траурные повязки , сказала, что ее работники все сами знают и сделают, как надо. Джу и Губа должны были купить похоронную одежду для Купола и продукты к поминальному столу.
На улице нас ждал конный экипаж, который я не стал отпускать, зная, что он нам еще понадобится. Сначала мы втроем – мать Губы осталась, чтобы помогать тетке Джу готовить дом к похоронам, – заехали к соседу, чтобы договориться о лошади на вечер. Объяснили без лишних подробностей ситуацию, он, не колеблясь, согласился. Потом проехали в похоронное бюро, я там сошел, а Губа и Джу поехали по своим делам. Я договорился обо всем, что мне поручили, оплатил заказ, и уже через два часа на машине похоронной конторы со всем необходимым вернулся назад. Губа и Джу уже были на месте, купив все, что надо.
До шести часов мы с Губой помогали женщинам, чем могли, а потом отправились к дому соседа. У ворот увидели молодого парня, который оказался Чжоу Леем. Мы познакомились, взяли у соседа лошадь и отправились по адресу, где хранилось оружие. Навьючили его на лошадь, дождались темноты и отправились в путь. Ну, как там все дальше было, особо рассказывать нечего. Я уже сказал: все прошло нормально. Добрались до пещеры, разгрузили оружие, завернули тело Купола в брезент, разместили на лошади и привезли его в дом тетки.
Джу дожидалась нас со своими родственниками – мать Губы уехала раньше: Джу попросила ее заехать к ним домой, чтобы накормить детей и деда ужином, а сегодня утром завтраком. Женщины стали обмывать, обряжать тело. А мы втроем завели лошадь к соседу и отправились по домам. Вот так прошел вчерашний день.
* * *
За то время, что Ю рассказывал, Пуи довез их до нужного адреса. Расплатившись с мальчишкой, Ли отпустил его, потому что знал, что задержится здесь минимум на полдня. Подъехал в педикебе Лей и присоединился к ним. Вскоре прибыл и Губа с матерью. Она сразу прошла в дом, а Губа остановился возле товарищей. Какая-то девочка, стоящая во дворе, подала им траурные повязки и пригласила войти в дом. Оттуда раздавались приглушенные вскрикивания, причитания, плач. У Кошки и Губы на глазах показались слезы, Ли и Лей пока крепились.
Укрепив повязки на голове и рукаве, они один за другим вошли в большую комнату дома, посреди которой на возвышении стоял гроб, окруженный стоящими и сидящими на скамьях людьми. Ю, Губа и Лей присоединились к жалобному хору собравшихся, Ли молча остановился перед гробом. За время войны он отвык от традиционных похоронных стенаний и криков скорбящих по покойному: когда товарищей приходится опускать в могилу десятками, а то и сотнями, часто каждый день, не хватает никаких слез…
Он смотрел на лицо лежащего в гробу Купола, еще совсем не тронутое смертью. Казалось, тот просто притворился спящим и сейчас с громким вскриком вскочит и отмочит какую-нибудь шутку. Но тут же к Ли пришло осознание, что его товарищ больше уже никогда не пошутит, не засмеется, не совершит никакой веселой каверзы… Из глаз потекли слезы. Он так хотел, чтобы эти дети, которые стали его боевыми побратимами, дожили до счастливых времен, стали хорошими, полезными своему народу людьми!.. И вот одного из них он не смог уберечь…
Вместе со своими товарищами Ли отошел к стене, давая возможность заходящим в дом родственникам и соседям Купола отдать ему дань памяти. Он обратил внимание на сидящую ближе всех к гробу девушку с осунувшимся лицом и выплаканными глазами, устремленными в никуда, и понял, что это Джу. Похоже было, что она горевала не только о погибшем брате, но и о своей загубленной беспросветной жизни, которая только и делала, что преподносила ей одну за другой потери близких людей…
Через час организатор похорон – видимо, кто-то из дальних родственников Купола – распорядился выносить гроб на улицу. Все посетители вышли во двор, вслед за ними четверо мужчин вынесли гроб и поместили на похоронные дроги. Пользуясь возникшей суматохой, пока все присутствующие выстраивались в колонну за повозкой, чтобы двигаться в сторону кладбища, Ли подошел к Джу.
– Ты не знаешь меня, – сказал он. – Я товарищ твоего брата. Мне ужасно жаль, что он погиб. Он был настоящим патриотом Тайваня, смелым человеком и надежным другом. Мы никогда не забудем его. Я хотел бы передать тебе вот это, – Ли вытащил из кармана бумажный сверток, в котором лежали десять тысяч иен, и передал девушке. – Этих денег тебе и твоим сестренкам должно хватить, чтобы продержаться, пока с фронта не вернутся ваши братья, а также поместить вашего деда в лечебницу. Там за ним будет постоянный уход. Возможно, его даже смогут подлечить. Если тебе понадобится какая-нибудь помощь, скажи об этом Бао Ю, и мы сделаем все, что сможем.
– Спасибо тебе, – сдерживая слезы, с усилием произнесла Джу. – Я действительно не знаю тебя. Но если ты тот, кто так резко изменил жизнь брата, я благодарю тебя. Если ему было суждено умереть таким молодым, то хорошо, что он умер не вором, а патриотом своей страны.
Похоронная процессия двинулась в путь. Идти пришлось на более двадцати минут. Возле вырытой могилы состоялась короткая панихида: Купол был слишком молод, чтобы говорить о нем длинные поминальные речи. Все ограничилось тем, что несколько человек из числа родственников и соседей высказали свои соболезнования в связи с безвременной трагической кончиной юноши. Никто из боевой группы Ли не решился взять слова, чтобы сказать подлинную правду о нем – для этого еще не пришло время…
Когда могилу закопали, на ней установили временную поминальную доску, на которой было указано имя покойного, даты его рождения и смерти. Только теперь Ли узнал, как на самом деле звали Купола: Жэнь Чангпу. «И это имя я теперь буду помнить всегда, – подумал он, – как и имена других моих погибших товарищей».
На происходивших после возвращения с кладбища поминках Ли, Лей, Кошка и Губа сидели рядом на одной лавке и подавленно молчали. Каждый думал о том, что дело, которому они теперь служили, может стать последним в их жизни. По окончании поминок, когда большинство посетителей уже покинуло дом, мать Губы сказала, что немного задержится, чтобы помочь прибраться, и вернется вместе с Джу.
Ли с товарищами на ближайшей стоянке наняли конный экипаж и отправились в Ваньху. Доехав до места и рассчитавшись за проезд, они отправили извозчика назад, чтоб он забрал женщин. Перед тем как расстаться со своими бойцами Ли сказал:
– Сделайте так, чтоб я больше никого из вас не хоронил…
Глава 3. Сиро Мацуи. Смертельный прием
Наконец произошло то, что Сиро с таким нетерпением ожидал: вернувшись домой в последний день июня, Ли сообщил ему, что Ли Цуюнь ожидает его у себя в госпитале, чтобы снять с руки гипс.
– Давно пора! – облегченно воскликнул Сиро. – А то кисть уже до того исхудала, что гипс на ней болтается, а чешется так, что на стенку лезть хочется!..
На следующий день на педикебе Пуи они оправились в госпиталь к тому времени, которое назначил хирург. Тот уже ожидал их, и, поздоровавшись, все трое отправились в перевязочную. Ли Цуюнь срезал гипс, освободил пальцы от дощечек-фиксаторов. Сиро поднял обе руки с растопыренными пальцами на уровень глаз, сравнивая их между собой.
– Как будто это руки разных людей, – заметил он. – Такой моя правая кисть в детстве была.
Контраст действительно был разительный: левая рука, исполнявшая в последние два месяца двойную нагрузку, была чуть ли не вдвое больше правой – усохшей почти до костей, с шелушащейся кожей какого-то нереального бурого цвета.
– Это все ерунда, Мацуи-сан, – успокоил его хирург. – Мясо и жир быстро нарастут. Главное, чтобы суставы, мышцы и кости нормально функционировали.
Он взял правую кисть Сиро в свои руки и стал тщательно ее осматривать, нажимая пальцами в определенных местах и спрашивая, нет ли болезненных ощущений. Потом предложил японцу пошевелить пальцами. Тот осторожно выполнил команду. Хоть и с разной степенью подвижности, но все пальцы изменили свое положение.
– Уже хорошо. А теперь поднимите вот эти ножницы, – Ли Цуюнь указал на лежащий на операционном столе инструмент.
– Боюсь! – после некоторой паузы произнес Сиро. – Боюсь, не смогу схватить и удержать, отвык за два месяца…
– Это у вас психологическое, а не соматическое. Это тоже придется восстанавливать. Вы должны себя убедить, что теперь можете делать правой рукой все, что угодно. Будет психологическая установка уверенности – будет и физиологическая способность к действию.
Сиро выдохнул, положил руку на ножницы и стал медленно сводить пальцы в кулак. Прошло полминуты, прежде чем он, убедив себя, что ухватил инструмент, приподнял его над столом.
– Держите в этом положении! – скомандовал Ли Цуюнь, не прикасаясь руками к кисти Сиро, со всех сторон осмотрел ее, чтобы выяснить, какие пальцы и насколько основательно держат предмет, и наконец сказал: – Все, можно опустить. Ну что я могу сказать? Мои надежды оправдались: три пальца вполне дееспособны, два – средний и безымянный – будут на «подхвате». Большой пользы они не принесут, но и мешать другим не будут. А это в данных обстоятельствах уже можно считать удачей.
– Я тоже так думаю, – согласился Сиро. – Поэтому огромное вам спасибо, доктор, за то, что вы для меня сделали! Сколько я должен заплатить вам за работу?
– Нисколько! – улыбнулся Ли Цуюнь. – Все расчеты мы уже произвели с Ли. Вы пока разрабатывайте руку. Если возникнут какие-нибудь проблемы – сразу ко мне. Если все будет в порядке, все равно через месяц наведайтесь – хочу убедиться, что залечивание травмы идет нормально.
Попрощавшись с хирургом, Ли и Сиро покинули госпиталь. Сидя в коляске по пути домой, японец рассматривал свою «новообретенную» руку, о чем-то раздумывая, и наконец с заметным волнением в голосе сказал:
– Ли, я понимаю, что твоя роль в спасении моей руки, да и вообще во всем… больше, чем роль найденных тобой врачей... Поэтому запомни: я никогда этого не забуду!..
Его эмоциональное возбуждение на этом иссякло, он замолчал, но Ли сказанного было вполне достаточно: он прекрасно понимал, что чувствовал сейчас его собеседник.
* * *
С этого дня началось планомерное восстановление работоспособности правой руки Сиро. Он старался пользоваться ею везде, где только было возможно. Сначала, поднимая любые предметы, он для страховки поддерживал их здоровой рукой. Затем стал действовать все смелее, чувствуя, как рука наливается силой, приобретает привычный вид, перестает зудеть кожа, освобождаясь от шелухи старого эпителия.
Больше всего Сиро радовало то, что он теперь может использовать обе руки во время тренировок по джиу-джитсу. Они стали более сложными и разнообразными. Он все чаще стал использовать правую руку для работы с танто, сначала просто для выполнения определенных движений в тех или иных приемах борьбы, а затем и для нанесения рубящих ударов по «мишеням» – возрастающим под струями непрекращающегося дождевого полива растениям во дворе и саду.
Ли также занимался с ним каждое утро, успешно осваивая технику рукопашного боя, которой он отдавал больше предпочтения, чем приемам с мечом. Однажды во время занятия он сказал Сиро:
– Слушай, сэнсэй! Я не забыл твои слова, что мне ничего не светит в спортивных соревнованиях по джиу-джитсу. Может, тогда ты будешь больше меня учить не тем приемам, которые мастера используют во время состязаний и которые не приносят вреда здоровью, а тем более жизни их соперника? Мне ведь, как ты знаешь, придется еще очень много повоевать, а значит, и убивать… Поэтому мне нужно знание таких приемов, которыми я смогу надолго… если не навсегда… выводить противника из строя.
– Иначе говоря, тебе нужны в первую очередь смертельные приемы рукопашного боя?
– Именно так.
– Я мог бы тебе сейчас сказать, что убивать людей нехорошо, и потому не стоит этому учиться. Но ты ведь меня не послушаешься?
– Не послушаюсь, – согласился Ли. – Я ведь этому учусь по необходимости, а не потому, что кровожаден. Ты уже имел возможность в этом убедиться, не так ли?
– Имел. И потому буду учить тебя всему, что позволит тебе спасти свою жизнь.
После завтрака они продолжили начатый разговор.
– Когда я начал в университете заниматься джиу-джитсу, – говорил Сиро, – то приступил к делу не так, как мои товарищи. Они просто выполняли указания нашего сэнсэя, отрабатывая практические навыки борьбы. А я решил сначала разобраться в теории. Начал копаться в учебниках по анатомии человека, чтобы понять, как устроен наш организм, где его самые сильные и самые уязвимые места, где на теле находятся нервные точки и узлы, поражение которых ведет или к сбоям в работе организма или вообще к смерти. Эта теоретическая подготовка мне потом очень пригодилась и в занятиях борьбой, и просто в жизни. Я ведь не всегда за университетской кафедрой стоял. Пришлось немало попутешествовать по разным краям, случалось и в опасных ситуациях оказываться, когда приходилось защищать свою жизнь от недобрых людей… Все наработанные мной знания и навыки тогда и пригодились.
Вот мы с тобой уже две недели по утрам занимаемся. Но все, что мы делали до сих пор, – это просто специализированная разминка тела и отработка навыков движения бойцов джиу-джитсу. Теперь у меня появилась вторая рука и, значит, возможность учить тебя приемам настоящей борьбы. И я хочу, как и сам это делал, дать тебе во время наших тренировок некоторое теоретическое представление о нейрофизиологии нашего тела, то есть о том, как наш мозг управляет всеми его частями.
– Значит, наш мозг – это и есть самое главное в организме человека?
– Безусловно. В нем наша сила, но в нем же и наша слабость.
– Не понимаю.
– С одной стороны, от него зависит нормальная работа всех органов и систем организма – кровеносной, пищеварительной, дыхательной и так далее, а с другой, стоит поразить мозг – и сразу весь организм выходит из строя, а попросту – умирает.
– А разве у животных не так?
– У большинства не так. Во-первых, многие животные – самые простые по своей организации – вообще не имеют головного мозга. У них контролирующую функцию выполняют спинной мозг, брюшной, периферийные отделы, то есть те, что располагаются на поверхности тела. Во-вторых, у тех животных, которые имеют головной мозг, его значение гораздо меньше, чем у человека. Многие из них могут какое-то время жить и действовать при его поражении или даже вообще отсутствии!.. Ты у себя дома наверняка видел такую картину: когда твоя мама, чтобы приготовить курицу или петуха, отрубала им голову, а они еще минут десять, а то и больше после этого бегали по двору…
Ли вспомнил бывшего в их домашнем хозяйстве драчливого петуха по кличке «Выклюй глаз», который вместо того, чтобы покрывать кур, ввязывался в бесконечные бои с петухами из соседних дворов. Матери это наконец надоело, и она, решив заменить его более спокойным «осеменителем», отсекла петуху голову топором, а тот долго носился возле дома в страстном порыве кому-нибудь еще выклевать глаз…
– Точно, видел! – засмеялся Ли, представив себе эту картину. – Я, когда первый раз такое в детстве увидел, перепугался до смерти!
– Ну вот видишь… А мы так не можем. Нам без мозга никак!
– А ты уверен, что никак? Я то ли слышал, то ли читал… не помню уже сейчас… одну историю, как один мужчина, после того, как ему отрубили голову, прошел несколько метров, чтобы спасти своих приговоренных к смерти товарищей…
– Знаю я эту легенду! Случай этот, якобы, произошел в XIV веке в Баварии – было такое королевство на территории нынешней Германии. Король приговорил к смертной казни одного дворянина и его сподвижников за бунт против него. А этот дворянин уговорил короля помиловать его товарищей, если он сможет пройти мимо них без головы. И будто бы так и сделал… Так вот, эту сказку я прочитал в учебнике по нейрофизиологии, где она приводилась, как образец антинаучной выдумки. Такого абсолютно не могло быть!
Но это мы с тобой отвлеклись. К чему я это все сказал? Раз наш мозг настолько для нас важен, то в борьбе или в бою насмерть выведение его из строя – это самый эффективный прием для достижения победы.
Я обратил внимание на такую закономерность: чем ближе к мозгу находится орган, или, по-другому, чем выше над землей он находится в теле человека, тем опаснее его поражение для жизни и здоровья. Например, если повредить что-то ниже пояса, это будет болезненно, на время выведет организм из строя, но не убьет. А вот если разрушить что-то выше пояса, скажем, сердце, печень, селезенку и тому подобное, то последствия будут катастрофические. Ну и, конечно, самая страшная угроза для человека – это поражение определенных участков головы. Именно потому, что они находятся в непосредственной близости от мозга.
– Значит, мне, чтобы приобрести навыки «смертельного» джиу-джитсу, надо изучать в первую очередь те приемы, которые нацелены на поражение головы?
– Именно так. Тут вот какая штука интересная получается. Когда я сказал, что у тебя нет перспектив стать великим спортсменом, я имел в виду, что твой большой рост является препятствием для этого. Более низкие борцы, более ловкие, подвижные и даже менее сильные будут в спортивной борьбе иметь перед тобой преимущество. Но если мы говорим о борьбе… как бы ее назвать… летальной, то есть смертельной, то твой рост оборачивается, скорее, твоим превосходством. Представь себе: каково низкорослому бойцу – а против тебя все будут низкорослыми – добираться до твоей головы, да даже до верхних отделов туловища?!.. А вот ты можешь легко поражать эти зоны у кого угодно. Кроме того, любой твой противник, увидев перед собой такого верзилу, сразу подумает, что ты нескладный, неловкий, малоподвижный. Он же не знает, что ты великолепный пловец, что у тебя, несмотря на худощавость, необыкновенно сильное и координированное, то есть гибкое и ловкое, тело. Я все это видел во время наших тренировок, да и в других случаях. Вот это и станет твоим тайным оружием!
Поэтому наша с тобой задача отрабатывать во время занятий, с одной стороны, те приемы борьбы, с помощью которых ты будешь поражать врага, прежде всего, как я сказал, нанося вред высоко расположенным частям его тела; а с другой стороны, способы защиты нижней части своего собственного тела, поскольку она всегда у тебя будет наиболее уязвимой в бою с низкорослым противником.
– Понятно. Ты как-то, сэнсэй, говорил о необходимости знать расположение нервных узлов на теле человека, на которые и нужно воздействовать во время боя…
– Да, говорил и еще много буду говорить с тобой об этом. Ведь нервные окончания – рецепторы, точки, узлы, зоны являются передатчиками возбуждения в мозг. Если их поражать во время боя, это сразу скажется на его деятельности. Можно, предположим, во время поединка сломать сопернику кость, вывихнуть сустав, поставить шишку сильным ударом. Ему будет больно, он испытает сильное потрясение, это ослабит его сопротивление или совсем прекратит. Но это его не убьет, не вызовет потерю сознания, может быть, даже не заставит прекратить бой, если ты имеешь дело с мужественным человеком… Но вот если ты воздействуешь на нервные окончания – ударом или давлением, – это при минимальной потере сил дает максимально возможный эффект, вызывая болевой шок, полуобморочное состояние, потерю сознания.
Знаешь ли ты, что китайские мастера ушу знают на теле человека около двухсот нервных точек, поражение которых может вызвать именно такой эффект? Но в реальном поединке воспользоваться такими знаниями очень сложно. Представь себе: ты ведешь бой с человеком, который постоянно движется, ежесекундно меняет положение тела. Ты только наметил точку, в которую хочешь нанести удар, а он уже развернулся, и она стала недоступной. Поэтому более практично владеть знанием не всех нервных точек, а основных нервных узлов в организме. Во-первых, их в десять раз меньше, чем точек; во-вторых, занимаемая ими площадь на теле в десятки раз больше, чем точка, и потому нервный узел поразить куда легче, чем ее. Вот именно эти нервные зоны мы с тобой и будем изучать во время тренировок, а также приемы их поражения.
И еще одно, – проговорил Сиро, завершая «теоретическое вступление» к курсу боевого искусства. – Раз тебя прежде всего интересуют «смертельные» приемы боя, нам придется отрабатывать в тренировках не только те способы, которые используются в джиу-джитсу, но и в «ударных» видах борьбы, например, карате. Ведь джиу-джитсу, я тебе говорил, это борьба для самозащиты, а не для убийства. А убить человека давлением на какой-то нервный узел почти невозможно – если не считать удушения. Убить можно только путем нанесения сильного удара в нужную зону. А это уже сфера интересов карате, таэквондо.
– Ну что ж, если ты знаком с приемами этих видов борьбы, будем отрабатывать и их, я не против, – согласился Ли.
– И еще один вопрос нам надо решить, прежде чем приступать к полноценным тренировкам, – создать условия для них. То, что мы с тобой расчистили площадку, на которой делаем разминку, это только полдела. Для отработки приемов она не годится. Нужны татами для обеспечения безопасных падений и специальная одежда для тренировок, типа дзюдога – куртка, штаны, пояс. У нас есть на это средства?
Ли задумался. Ему как-то не приходило раньше в голову, что это его увлечение может приобрести денежное измерение. С одной стороны, денег в его распоряжении было очень много. С другой, – имел ли он право использовать их на такие нужды? «Это боевое искусство необходимо мне не для баловства, а для того, чтобы быть наилучшим образом подготовленным к дальнейшей борьбе за дело революции, – размышлял он. – Значит, расходы на это оправданны. Если имеющихся у меня сейчас денег не хватит на организацию боевых действий здесь, в Тайхоку, я сам же и пополню их запас. Каким образом? Время покажет».
– Да, – коротко ответил он на вопрос Сиро, не раскрывая причины своих колебаний.
* * *
На следующий день они вдвоем отправились в японскую часть города и, найдя специализированный магазин спортивных принадлежностей, приобрели все необходимое, потратив на это около двух тысяч иен.
С этого дня их тренировки приобрели целенаправленный характер и проходили не только по утрам, но и днем, если Ли не был занят другими своими делами, о которых, за исключением уроков с Лизой, Сиро по-прежнему не имел никакого представления. Иногда их тренировки на открытом воздухе срывались и по другой понятной причине – непрекращающихся ежедневных дождей.
Обязательной частью утренних занятий для Ли теперь стало закаливание («набитие») основных «ударных инструментов» смертельного боя: пальцев, кулака, основания и ребра ладони, локтя и даже головы. Ли сначала возмутился, когда Сиро предложил ему тренировать голову для такого применения, доказывая, что она ему для другого нужна, но потом согласился с аргументами сэнсэя, что использование головы в бою может оказаться большой неожиданностью для противника с весьма значительным эффектом.
Сиро предложил построить план их тренировок в части отработок приемов не так, как обычно принято у спортсменов.
– Всякое обучение новому делу происходит по понятной схеме – от простого к сложному. В восточных единоборствах это означает, что молодой боец сначала отрабатывает приемы не очень опасные для противника и для него самого, а по мере накапливания опыта переходит к более сложным и более опасным для здоровья и жизни. Но по такой схеме можно действовать, когда у тренера и бойца есть большой запас времени для обучения – скажем, чтобы подготовить хорошего спортсмена-«рукопашника», нужны годы… У нас с тобой столько времени нет. Пройдет пара месяцев, война закончится, и мы с тобой расстанемся…
– И что из этого следует?
– А то, что нам придется начать с «конца»: а именно отрабатывать в первую очередь самые сложные, смертельные приемы. Нервные зоны – самые эффективные для поражения, на мой взгляд, – о которых я тебе уже говорил, можно разделить на три части: находящиеся ниже пояса – голеностопный сустав, голень, колено, промежность, низ живота; находящиеся выше пояса на туловище – солнечное сплетение, сердечное сплетение, межключичная впадина, горло, на спине почечная область; и наконец голова – подбородок, верхняя губа, основание носа, переносица, глаза, уши, виски, затылок. Вот поражение этих последних, на голове, и вызывает самые разрушительные последствия для здоровья человека или даже его жизни… С них мы и начнем в наших тренировках.
– Послушай, сэнсэй, я не раз слышал, что восточные единоборства – это не только борьба сама по себе, а еще и особая философия.
Сиро скептически улыбнулся и сказал:
– Не будь я ученым, наверное, согласился бы с этим. Но на самом деле то, что называют философией этих видов борьбы, это мистика, которой их наполняют. Некоторые так называемые «сэнсэи» большую часть времени на тренировках тратят не на отработку своими учениками навыков практических действий во время поединков, а на рассказы о том, что в нашем организме есть некая мистическая энергия «ки» или «чи», овладение которой позволяет отправить на тот свет противника простым прикосновением пальца к определенной нервной точке; заставляют заучивать на память время ее «приливов» и «отливов» на «меридианах»; проводят сеансы медитации для овладения «током энергии», «открытия чакр», «прочистки каналов» и тому подобное.
Ли рассмеялся и заметил:
– Помнишь, я тебе рассказывал про мастера ушу, который наших диверсантов готовил к рукопашному бою? Так вот он перед началом тренировок тоже что-то такое начал им рассказывать. А наш командир услышал это, подходит к нему и говорит: «Ты, старик, забудь про всю эту ересь и учи моих бойцов, как надо врага убивать! А философствовать будем после войны».
– И все-таки философия в борьбе есть, – уже серьезно сказал Сиро. – Нельзя убивать человека без самой крайней нужды! И если я тебя сейчас обучаю смертельным приемам, то только потому, что верю: ты не убьешь своего противника просто потому, что умеешь это делать, а сделаешь это только тогда, когда не будет иного выхода…
– Что тебе сказать, сэнсэй? – задумчиво произнес Ли. – Трудно загадывать на всю оставшуюся жизнь. Не известно, что она мне еще преподнесет… Но я могу тебе твердо обещать: если я буду оказываться в ситуациях, когда можно будет не убивать врага без последствий для меня и моих товарищей по борьбе, я так и буду делать.
Это обещание Ли помнил до конца своих дней.
* * *
На ближайшей после этого разговора тренировке Сиро объяснил Ли общие принципы поражения основных нервных узлов головы.
– Наше тело похоже на шарик, насаженный на палочку. Шарик – это голова, а палочка – позвоночник. Шарик только тогда устойчив, когда прочно сидит на палочке. И голова наша только тогда оптимально функционирует, когда надежно удерживается на позвоночнике. Стоит нарушить прочность этого соединения – и сразу начинаются большие проблемы. Достигается такой эффект нанесением ударов в определенные нервные зоны снизу вверх. Голова в этом случае резко дергается вверх и назад, происходит сотрясение головного мозга и, как следствие, потеря сознания.
– Но мне из-за моего роста будет сложно наносить удары снизу вверх, – возразил Ли.
– Ничего не сложно. Кисти твоих рук всегда будут находиться ниже головы даже низкорослого противника. Вот у меня типичный рост твоих будущих соперников. Разве ты не можешь снизу ударить мне в подбородок кулаком, как это делают боксеры при исполнении апперкота, или локтем, или, лучше всего, основанием ладони?
– Пожалуй, могу, – согласился Ли, примеривая свою правую руку к подбородку Сиро.
– Тогда ты тем более сможешь ударить в носогубную складку, переносицу, основание носа. В основание носа можно не бить, а просто засунуть два пальца в ноздри и резко дернуть вверх. Если ты оказался за спиной противника, то этот прием можно использовать и из этого положения. Но самым эффективным, если ты находишься позади человека, является горизонтальный удар ребром ладони в основание черепа, или точнее, в седьмой шейный позвонок, который непосредственно с ним соединяется.
Даже если все перечисленные удары будут не настолько сильными, чтобы покалечить или убить противника, они вызовут такое потрясение, которое на десятки секунд, а то и на минуты отключит его способность ко всякому сопротивлению. А этим можно будет воспользоваться, чтобы добить его… если в этом, как я уже говорил, будет насущная необходимость. Например, сломать кадык кулаком или ребром ладони или проломить височные кости – самые тонкие в голове – опять-таки кулаком или фалангами больших пальцев. Все эти приемы с самыми разными их вариациями мы и будем отрабатывать на наших тренировках.
Ли, как и всегда, когда он брался за какое-то дело, был готов к самым упорным занятиям, лишь бы овладеть новым для него искусством – рукопашного боя.
Глава 4. Куан Ли. Опасные пассажиры
Прошли два дня после похорон Купола, все связанные с этим событием тоскливые чувства нужно было прятать поглубже в сердце и снова браться за дело. Оружие лежало в пещере, ожидая партизан. Отряд, вероятно, был уже готов к действиям – нужны были только предложения городского подполья, куда их направить. Ли Цуюнь пока еще не имел полной картины размещения военных объектов в Тайхоку и окрестностях, но его карта пополнялась новыми обозначениями постоянно. Внес свой вклад в это дело и Ли, указав точные координаты склада боеприпасов, создаваемого заключенными лагеря военнопленных.
Наметив день второго похода в отряд, Ли приобрел в магазине одежду и обувь для Сю и Бохая. Сначала он хотел это сделать там же, где некогда покупал одеяние и для себя, но потом передумал. «Хоть продавец считает меня полицейским, не покажется ли ему подозрительным, что я приобретаю два комплекта одежды и обуви не моего размера? – подумал он. – Вспомнит к этому мою американскую форму. Начнет фантазировать. А там, гляди, и донос настрочит… на всякий случай…» Избегая возможного риска, он купил в другом магазине, как и себе, две суньятсеновки и туфли к ним, а также комплекты нижнего белья.
Придя накануне поездки за город в госпиталь, он застал там и Чжоу Лея, который часто посещал свое прежнее место работы, когда не был занят делами в Сопротивлении. Договорившись с ним о поездке на завтра, они вместе с Ли Цуюнем стали обсуждать возможную цель первой акции отряда.
– Серьезных военных объектов – я имею в виду тех, что призваны обеспечивать вооруженную оборону острова – в пределах стокилометровой зоны к югу от города нет, – объяснял руководитель подполья. – Вся основная военная мощь японцев на Тайване сосредоточена в Тайхоку и Такао. В сельских округах расположены преимущественно армейские базы продовольствия, которое реквизируется у крестьян, а затем направляется по воинским частям на острове и на материке, склады горюче-смазочных материалов и угля, которые поставляются по назначению в разные роды войск, в первую очередь флоту и летчикам.
У меня на данный момент есть довольно подробная информация о продовольственной базе рядом с железнодорожной станцией Тара, расположенной в сорока километрах от города. В нее свозят продовольствие – зерно, сою, мясо, масло, овощи – из окрестных сел, расположенных в радиусе тридцати километров. Затем его направляют в машинах или товарных поездах в Тайхоку или на юг. В некоторые дни на базе сосредоточиваются десятки тонн продовольствия.
Может, нам нанести первый удар по ней? Охрана там не очень серьезная: японцы считают базу полувоенным-полугражданским учреждением. Для десяти партизан будет несложно перебить охрану и сжечь там все дотла.
– А может, все-таки не все жечь? – возразил Ли. – А раздать, что возможно, тем же крестьянам, у которых все это было отобрано. Да и самим партизанам на свои нужды надо бы кое-что позаимствовать…
– Что касается потребностей партизан, то тут никаких возражений нет, – согласился Ли Цуюнь. – Но вот как практически организовать раздачу людям награбленного у них добра, я ума не приложу. Хоть я человек и не военный, но понимаю, что нападение на объект надо будет совершать ночью.
Ли согласно кивнул головой.
– Сначала партизаны должны будут ликвидировать охрану, – продолжил Цуюнь. – А уж затем решать вопрос с продовольствием. А как его решать? Как можно ночью переправить немалый груз по деревням? Если б у партизан был свой транспорт, они могли бы на нем доставить продовольствие по назначению. Но его у них нет. Значит, крестьяне должны сами вывозить груз с базы на всем, что у них есть в хозяйстве. А как они об этом узнают? Мы должны будем их об этом заранее предупредить? А как, во-первых, мы это сделаем? А во-вторых, вы представляете, какой это риск – заранее сообщить посторонним людям о предстоящей вооруженной акции?
Ли и Лей, внимательно слушавшие Ли Цуюня, несколько минут молча сидели погруженные в невеселые мысли, признавая серьезность высказанных их товарищем сомнений. Наконец Ли посмотрел на Лея и сказал:
– Лей, только ты знаком с обстановкой на местности, где может произойти будущая операция. Что ты думаешь о том, что сказал Цуюнь, и как можно решить эти проблемы?
– Какой-то замкнутый круг получается! – мрачно отозвался тот. – Не сказать людям заранее о продовольствии – значит потерять возможность раздать им его. Сказать – значит рисковать отрядом, если кто-то донесет властям об операции…
– Слушайте, друзья. Давайте не будем раскисать, – проговорил Ли. – Операция, которую мы затеваем, это не что иное, по выражению моего сэнсэя, как попытка «одним камнем убить двух птиц»: во-первых, лишить японскую армию определенного количества продовольствия; во-вторых, раздать его часть людям; а фактически даже «трех птиц», потому что партизаны еще и свои запасы пополнят. Если наши люди выполнят хотя бы две задачи из трех, это уже будет большим успехом! Но если мы выполним еще и третью, это будет перевыполнением плана…
Давайте спокойно и трезво подумаем о реальных вариантах возможного перевыполнения плана, то есть таких вариантах, при которых наши бойцы не пострадают. Вот у меня к тебе вопрос, Лей. Есть ли у тебя или членов твоей семьи знакомые крестьяне, а может быть, даже и родственники, живущие в деревнях неподалеку от станции Тара?
– Да, несколько человек я знаю, – сказал, оживившись, Лей.
– А это люди надежные? Если им сообщить об операции, они не выдадут?
– Ну я так сразу сказать не могу. Мне надо об этом посоветоваться с моим дедом. Он этих людей знает гораздо лучше меня и скажет, кому из них можно доверять.
– Вот! Теперь представим, что такие среди них есть. Исходя из этого, я попытаюсь изложить приблизительный план всей операции с учетом этого факта. В назначенный день до наступления темноты отряд должен горными тропами добраться до такого места в предгорье, которое находится на самом близком расстоянии от станции Тара. В этом же месте должна оказаться конная повозка, которую я видел у вас в хозяйстве, Лей. Может, твой дед согласится туда ее подогнать, пока ты будешь вести отряд по горам?
Как только стемнеет, отряд выдвинется по направлению к базе. Поскольку на равнине ориентироваться на местности гораздо легче, чем в горах, ты временно покинешь отряд и на повозке заедешь в те деревни, где живут нужные нам люди. Ты встретишься с ними и сообщишь о том, что произойдет через несколько часов. Ты обязательно скажешь им, что эта операция проводится китайским партизанским отрядом. Для нас это важный момент в пропагандистском плане. Далее. Ты предложишь им сообщить о том, что произойдет, другим надежным людям. Скажешь, чтоб они прибыли на базу через час после начала операции (а время ее начала определит Бэй Веньян).
После того, как ты переговоришь со всеми нужными людьми, ты снова присоединишься к отряду. В назначенное время вы начнете наступление на базу. Часа вам должно хватить, чтобы уничтожить охрану. После этого вы наполните продовольствием собственную повозку, а также дадите прибывшим крестьянам загрузить свой транспорт. Как только погрузка закончится, вы подожжете все, что останется на базе, и двинетесь в обратный путь. Было бы очень хорошо, чтоб вы добрались до гор до наступления рассвета. Большую часть поклажи с повозки партизаны распределят между собой, и ты уведешь их опять горными тропами в лагерь. А повозку с оставшейся частью продовольствия заберет твой дед – вашей семье тоже ведь надо питаться – и вернется на ней домой… Вот приблизительно так можно все организовать.
– Да, план звучит неплохо, – согласился Цуюнь, а за ним и Лей. – И ведь он действительно осуществим… если не произойдет что-то непредвиденное.
– Ну что ж, завтра мы с Леем будем в отряде. Обсудим там все с самими партизанами. Может, они еще что-нибудь подскажут. И начнем действовать. Карту с военными объектами я пока брать не буду, продолжай ее заполнять дальше, Цуюнь.
* * *
На следующее утро Ли ожидал Лея на перроне вокзала. В руке он держал корзинку с одеждой и обувью для Сю и Бохая. В карманах кителя были рассованы пятьдесят тысяч иен, которые он собирался отдать Бэй Веньяну, а в брюках лежал его «Хамада». В городе он всегда ходил без оружия – в нем не было нужды, – но, отправляясь в горы, счел необходимым подстраховаться. Ли был уверен, что ничем не рискует даже в случае обыска. Во-первых, потому, что удостоверение полицейского, которое всегда было при нем, позволяло ему иметь пистолет на совершенно законных основаниях. Во-вторых, потому, что сам обыск был очень маловероятен. Ли пришлось пару раз предъявлять удостоверение патрулям в городе, и оно действовало на них неотразимо. Как и только что на вокзале, где его проверил патруль, курсировавший по перрону и производивший выборочную проверку документов у пассажиров. Поскольку в этот раз Ли собирался возвращаться из отряда вместе с Сю и Бохаем, он прихватил с собой удостоверение и жетон покойного сержанта Ляна, которые он хранил на всякий случай, и которые могли в непредвиденной ситуации пригодиться его спутникам.
Вскоре появился Лей, и они, усевшись в вагоне, отправились в путь по уже знакомому Ли маршруту. Правда, на этот раз им не так повезло с транспортом: большую часть дороги от станции Сэто им пришлось преодолеть пешком, и только за километр от деревни их подвез на своей арбе крестьянин, везший с поля домой урожай капусты. Опять переодевшись в более подходящую для похода в горы одежду в доме Лея, они отправились по маршруту.
Ли сказал своему товарищу, что на этот раз хочет сам выступить проводником – ему хотелось проверить свою наблюдательность и умение ориентироваться в горах. Однако уже через полкилометра он совершенно запутался в хитросплетениях тропинок, расходящихся в разные стороны, и был вынужден пропустить Лея вперед, признав, что с одного раза запомнить горные маршруты, в отличие от городских и вообще равнинных, он не в состоянии.
Они добрались до лагеря к часу дня. Как и в первый раз, все его обитатели сбежались к ним навстречу. С удовольствием пожимая руки бойцам, и особенно Сю, Ли обратил внимание на благотворные перемены в их внешнем виде и физическом состоянии. Недельный отдых, качественное питание и лечение сделали свое дело: отряд, без сомнения, был готов к делу. Однако надо было решить целый ряд подготовительных вопросов.
Отдав Сю и Бохаю принесенную им одежду, Ли предупредил, что через два часа они втроем – Лей только проводит их до деревни и вернется назад – отправятся в город. Сам же вместе с Бэй Веньяном и Леем уединился под скальным навесом, чтобы обсудить действия отряда на ближайшее время. Прежде чем приступить к основной части разговора, Ли поинтересовался делами в отряде, лечением и питанием бойцов, их готовностью к предстоящим операциям. Короткий отчет командира его полностью удовлетворил, он был приятно удивлен, что тот не ограничился только отдыхом бойцов, но уже организовал – правда, пока щадящие – тренировки боевого взаимодействия своих подчиненных, даже провел что-то вроде небольших учений в расположенном рядом с лагерем лесном массиве.
– Я рад, что и бойцы, и я не ошиблись с выбором такого командира, – сказал Ли. – А теперь давай обсудим, чем мы будем заниматься в ближайшие дни. Первым делом получи «денежное пособие» на отряд, которое, как я уже раньше говорил, вы будете использовать в том случае, если не удастся добыть все необходимое для вас у врага, – он достал из карманов пачки денег и отдал Бэй Веньяну.
Я тебе в прошлый раз обещал принести карту района, в котором вам предстоит действовать. Так вот я пока ее не принес – еще не все нужные вам объекты на нее нанесены. Но в ближайшее время это будет сделано, и такую карту ты получишь. А пока глазами и ушами отряда будет Чжоу Лей.
Завтра на рассвете ты пошлешь с ним несколько бойцов в ту пещеру, где вы отсиживались после побега. Там вас ждет оружие. Надо бы среди бойцов найти человека, который умеет ориентироваться в горах. Лей, – обратился Ли к товарищу, – ты во время похода проинструктируй его по прохождению этого маршрута. Я уверен, что отряду придется еще неоднократно по нему перемещаться. Нельзя, чтобы это все время зависело от тебя – вдруг ты будешь занят другим делом, или случится что-нибудь непредвиденное... Если этот боец хорошо освоит маршрут и сам сможет провести товарищей назад, ты, Лей, можешь в отряд не возвращаться, а сразу от пещеры двигаться в город. Если же будут какие-то сомнения, действуй по обстановке.
Но сначала Лей проводит меня с Кун Сю и Доу Бохаем в деревню, – это Ли сказал, уже обращаясь к Бэй Веньяну. – Я заберу их на несколько дней в город, чтоб они освоились там. Когда они вместе с Леем вернутся назад, вы и приступите к первой операции.
И Ли рассказал командиру отряда о том разговоре с руководителем Сопротивления, когда они обсуждали план предстоящей операции на продовольственной базе.
– Мы решили, что такой выбор объекта для нападения будет наиболее подходящим для пробы сил отряда, – завершил свой рассказ Ли. – Если все хорошо продумать и всесторонне подготовиться, то можно без большого риска для людей и японцам ощутимый вред нанести, и среди населения полезный для нас слух пустить о начале активной борьбы с оккупантами.
– Ну что ж, ваш план мне нравится, – лаконично согласился Бэй Веньян. – Будем готовиться.
Все вопросы были согласованы, дела закончены. Сю и Бохай уже ожидали Ли, переодетые в новую одежду. Наскоро пообедав с бойцами отряда, Ли решил тут же отправляться в обратный путь, чтобы к вечеру оказаться в Тайхоку. Попрощавшись с партизанами, четверка, ведомая Леем, начала спуск к деревне.
* * *
Добравшись до дома семейства Чжоу и снова переодевшись, Ли теперь уже только с Сю и Бохаем отправился пешком на станцию. По дороге он рассказал, каково положение дел с проверками документов в городе и на транспорте, и вручил им документы Ляна: Сю – удостоверение, Бохаю – жетон.
– Серьезной проверки эти документы не выдержат, потому что в удостоверении фотография его настоящего владельца, – предупредил Ли. – Но если патруль удовлетворится только видом обложки и жетона, все может и обойтись. В любом случае, если у нас будут проверять документы, первым свои буду показывать я. Они у меня настоящие. А вас я представлю, как своих сотрудников. Возможно, этого окажется достаточно. Но если все пойдет не так, будем выкручиваться по обстановке…
До станции Сэто они добрались к шести часам, еще час ожидали ближайшего поезда. Усевшись в вагоне с сиденьями, расположенными друг против друга, они разговаривали о всяких пустяках, не желая привлекать внимание других пассажиров. Сю и Бохай непрестанно вертели головами, рассматривая непривычные для себя пейзажи за окном поезда, нервозно приглядывались к людям, сидящим вокруг них, гадая, какие они, тайваньцы. Ведь теперь им придется сталкиваться с ними постоянно. Заметив, что те не обращают на них никакого внимания, они немного успокоились – значит, внешние отличия со стороны не наблюдаются.
Вдруг Сю, округлив глаза и устремив куда-то за спину Ли взгляд, сквозь зубы прошептал:
– Ли! Проверка документов!
Ли повернул голову и увидел, что возле двери вагона стоят два японца в форме – сержант и рядовой. Рядовой быстро прошел через весь вагон в тот конец, где сидел Ли с товарищами, и синхронно со своим начальником начал движение к середине, проверяя по ходу документы у всех подряд пассажиров.
– Раньше в поездах проверок не было, – также шепотом проговорил Ли. – Плохо дело… В общем, действуем, как договаривались. Я предъявляю документы первым и представляю вас. А вы достанете из карманов удостоверение и жетон, чтобы солдат их только увидел…
Проверяющий подошел к тому месту, где они сидели, и, естественно, первым делом обратил внимание на Ли. Тот, не дожидаясь его команды показать документы, вынул из кармана удостоверение и спокойно протянул солдату. Тот раскрыл его на мгновение и, сразу поняв, с кем имеет дело, тут же вернул владельцу.
– А это мои сотрудники, – Ли кивнул в сторону Сю и Бохая.
Те достали из карманов то, что должны были предъявить. То ли в этот момент Сю задел за карман, то ли рука дрогнула, но он не удержал удостоверения, и оно шлепнулось на пол в раскрытом виде. Сю молниеносно наклонился и подхватил его с пола, а затем настороженно посмотрел на солдата.
Дальше произошло непредвиденное: может, тот почувствовал что-то неладное в поведении пассажира, может, успел заметить фотографию на удостоверении, но его лицо напряглось, рука машинально потянулась к кобуре на поясе, и он позвал начальника:
– Господин сержант! Подойдите, пожалуйста, сюда!
Ли мгновенно понял, что ситуация развивается по самому худшему сценарию. Услышав шаги приближающегося к ним сержанта, он вскочил с сидения, выхватил из кармана брюк пистолет и, почти прижав его к груди солдата, выстрелил. Тот, как сноп, без звука рухнул на пол. В вагоне раздался истошный визг женщин. Ли повернулся лицом к сержанту, который в ужасе замер в проходе, не дойдя до них трех метров, и выстрелил ему в голову. Тот навзничь свалился между сидений…
– Быстро за мной! – скомандовал Ли товарищам, ошеломленным той стремительностью, с какой разворачивались события, и бросился в тамбур.
Пассажиры, мимо которых они пробегали, в страхе отпрянули от прохода и прижались к стенкам вагона: впервые на их глазах кто-то поднял руку на представителей власти, к тому же военных…
Ли тем временем открыл дверь слева по ходу поезда и приказал своим спутникам прыгать за ним – благо скорость движения была невелика. Один за другим они слетели со ступенек на насыпь из щебенки и песка и, скатившись по ней вниз, вскочили с земли, не чувствуя боли, и помчались туда, куда рукой показал Ли – на запад, в сторону моря.
Длинные ноги Ли и отличная физическая форма, которую он приобрел за последние недели, давали ему значительное преимущество в скорости бега перед товарищами. Чтобы не оторваться от них на значительное расстояние, он постоянно оглядывался и немного притормаживал движение, одновременно пытаясь сориентироваться, что происходит у них за спиной, на поезде. Когда они отдалились от железнодорожного полотна метров на двести, паровоз издал длинный гудок и стал притормаживать – видимо, машинисту передали сообщение, что в поезде произошло какое-то чрезвычайное происшествие. Из двух вагонов – в начале и конце состава – выскочили две пары людей и помчались за беглецами – это означало, что двумя убитыми японцами количество проверяющих в поезде не ограничивалось.
Преследователи тут же открыли огонь по Ли и его товарищам. Ли крикнул Сю и Бохаю, чтоб они бежали не вслед ему, а рассредоточились по сторонам, чтобы затруднить стрельбу солдатам. Однако тем и так ее было вести непросто: беглецы успели оторваться от них на несколько сотен метров, заходящее солнце светило им прямо в глаза, да и вести прицельный огонь из пистолетов – винтовки при проверке документов в поездах им не выдавались – на таком расстоянии было просто нереально. Поэтому преследователи посылали пули вдогонку бегущим скорее для острастки, чем рассчитывая на попадание, и, видимо, больше надеялись на то, что им в конечном счете удастся зажать преступников в кольцо на находящейся неподалеку береговой линии.
Однако то, на что рассчитывали японцы, для Ли было основанием для надежды. По его прикидкам то место, где они выпрыгнули из поезда, находилось приблизительно на том же расстоянии от города, что и его спаситель-грот, в котором можно будет укрыться, как только они добегут до моря. Вот уже перед ними заблестела в лучах закатного солнца водяная гладь, и Ли на бегу внимательно осматривал местность, к которой они приближались, надеясь найти на ней знакомые ориентиры. Однако их не было. Это могло значить только то, что спуск в пещеру находится где-то правее. Чтобы срезать путь к цели, он крикнул товарищам, чтоб они больше забирали в правую сторону. Не понимая, зачем это нужно делать, Сю и Бохай тем не менее, не рассуждая, выполнили команду, полностью доверяясь его руководству. Они уже выскочили на обрыв над морем и на несколько секунд остановились, но Ли, вертя головой во все стороны, по-прежнему не узнавал окрестностей.
– За мной! – приказал он, снова ничего не объясняя, и бросился бежать вдоль берега.
Сю и Бохай устремились за ним. Преследователи, увидевшие их маневр, также изменили направление бега, срезая угол. Беглецы пробежали не больше ста метров, когда Ли наконец увидел знакомый терновый куст с болтающимся на нем лоскутом…
– Все, мы на месте, – объявил Ли и поглядел в ту сторону, где уже не очень явственно – начинало смеркаться – просматривались метрах в трехстах фигуры солдат. – Делай, как я, – сказал он и, подойдя к краю обрыва, стал спускаться по тропинке.
* * *
Добравшись донизу, Ли спрыгнул в воду и заплыл под козырек грота. Сю и Бохай последовали за ним. В пещере было еще темнее, чем на открытом воздухе, но все-таки, когда глаза привыкли к полумраку, можно было рассмотреть, что и где в ней находится.
– Вылезайте на площадку, – распорядился Ли, – а я останусь здесь и послушаю, о чем будут говорить японцы, когда прибегут сюда.
Он присел на один из выступающих над водой камней прямо под козырьком и, напрягая слух, ожидал, когда же преследователи появятся на обрыве. Ждать пришлось недолго: через минуту с небольшим где-то вверху раздались голоса запыхавшихся людей, видимо, наклонившихся над обрывом и недоумевающе спрашивавших друг у друга, куда же подевались беглецы.
– Они спустились по этой тропинке, – заявил чей-то голос, – прыгнули в воду и уплыли.
– Куда уплыли? – скептически спросил другой.
– Куда-то вдоль обрыва. На открытой воде их не видно. Значит, надо пройти по обрыву вдоль берега в обе стороны и высматривать их. Они не могли далеко уплыть.
– А если мы их обнаружим, что будем делать? С обрыва их не достать.
– Будем наблюдать за ними. Вплавь они от нас никуда не денутся!
– Как это не денутся?! – раздался злой голос. – Через полчаса стемнеет, и они смогут уплыть куда захотят: хоть в открытое море, хоть вдоль берега.
Наступило молчание: обескураженные солдаты понимали, что преступников необходимо захватить живыми, но как это можно было сделать в сложившихся обстоятельствах, не представляли себе.
– В общем, так, – раздался, наконец, голос, видимо, старшего по званию среди них. – Сначала их нужно найти. Когда найдем, будем наблюдать за ними с обрыва до тех пор, пока будет возможно. Когда станет понятно, что наблюдение уже невозможно, просто расстреляем их.
Раздались одобрительные возгласы, тут же прерванные голосом все того же скептика:
– А если мы их не обнаружим?
– Тогда все вернемся снова сюда.
После этого распоряжения через несколько секунд наступила тишина. Похоже, солдаты, разделившись на две группы, отправились выполнять распоряжение начальника. Выждав еще какое-то время, Ли перебрался по камням на площадку, на которой, с интересом озираясь по сторонам, сидели его товарищи, и, расположившись рядом, произнес:
– Ну вот, кажется, пока пронесло! – и он рассказал, о чем только что разговаривали солдаты.
– Ли, – удивленно спросил Бохай, – а почему ты был уверен, что мы сможем добраться до этой пещеры?
По тому, как был задан вопрос, Ли догадался, что Сю успел рассказать Бохаю историю его пребывания в этом месте.
– Я уверен?! – в свою очередь удивился он в ответ. – Я ни в чем не был уверен! Я всего лишь надеялся, что мы выпрыгнули из поезда где-то неподалеку от нее. Так что нам, дружище, необыкновенно повезло, что мои надежды оправдались…
После некоторого молчания Сю с запинкой проговорил:
– Ли, ты прости меня… Это ведь я виноват, что так случилось.
– Почему ты? – делано непонимающим тоном спросил Ли.
– Я уронил это проклятое удостоверение… Разволновался что-то… Сколько лет я не был в такой обычной… невоенной обстановке… Эти гражданские люди вокруг… этот поезд… Забытые мирные картины… И тут вдруг появляется этот военный патруль… У меня сердце ёкнуло…
– Да ладно, Сю… Такое с любым могло случиться.
– И что мы теперь будем делать? – включился в разговор Бохай, задав самый насущный вопрос.
– Да то, что и «предложили» японцы: дождемся темноты и поплывем вдоль берега в сторону города. Тут всего несколько километров. Вы как насчет умения плавать?
– Я умею, – отозвался Бохай, – но несколько километров – это немалое расстояние. И я не знаю, смогу ли выдержать такой заплыв.
– Ничего, выдержишь, – успокоил его Ли. – Мы особо спешить не будем. Да и я помогу, если что…
– А я вообще плохо плаваю, – вдруг заявил Сю. – Я не то что километр, но и ста метров не проплыву.
– Вот это да! – растерянно пробормотал Ли и вдруг встрепенулся: – Стой! У меня же здесь остался спасательный жилет американского летчика! Вот когда он пригодился… Отбуксируем тебя на нем куда надо.
В это время до слуха Ли откуда-то донесся едва слышный говор.
– Солдаты вернулись, – произнес он. – Сидите тихо. А я на свой «пост».
Он снова прокрался на тот камень под козырьком, где ранее подслушивал разговор японцев. Едва усевшись на него, он услышал шорох и легкий стук падающих камешков – кто-то явно спускался вниз по тропинке… Ли вытащил из кармана пистолет, готовясь к встрече незваного гостя. Через несколько секунд этот «кто-то» шумно завозился буквально в метре от него, и раздался громкий крик, обращенный к кому-то наверху:
– Так здесь же пещера!
Из-под козырька вынырнуло круглое лицо японского солдата, который пытался что-нибудь рассмотреть во мраке грота. Оно было буквально в полуметре от Ли. Похоже, солдат почувствовал опасность присутствия чужака и, раскрыв рот, хотел крикнуть, но не успел: Ли, что есть сил, вогнал дуло своего пистолета в этот рот… Японец захлебнулся кровью и болью и, задушено хрипя, как мешок, свалился в воду…
– Чаки! Ты что, нырнул? – раздался где-то рядом испуганный голос.
«Нырнул, но не вынырнул», – про себя проговорил Ли, перехватил в левую руку пистолет и, высунувшись из-под козырька, выстрелил в стоящего в трех метрах выше по тропинке второго солдата, смутный силуэт которого чернел на фоне темнеющего неба. Солдат пронзительно завизжал, согнулся пополам, прижимая руки к животу, и рухнул вниз головой на камни, выступающие из воды…
«Минус два! – мысленно подвел итог Ли. – На откосе остались двое, скорее всего, сержанты – не захотели рисковать своей шкурой, послали вперед подчиненных. Сюда они теперь не сунутся. Но вот что они будут делать, пока непонятно». Он спрыгнул в воду, на ощупь обыскал захлебнувшегося, но еще плавающего на поверхности воды первого солдата, вытащил из его кобуры пистолет, а само тело вытолкнул за пределы грота.
Впотьмах добравшись до площадки, где в тревожном молчании сидели его замершие в ожидании завершения скоротечного боя товарищи, Ли уселся рядом с ними.
– Вот, держи пистолет, – он вложил оружие в руку сидевшего рядом с ним Сю. – Осталось два японца. Что они теперь предпримут, неясно. Давайте подождем, пока совсем стемнеет. Я выплыву из пещеры и попытаюсь рассмотреть, что они делают. Потом решим, как поступить дальше.
– Послушай, Ли! – возразил Бохай. – Давай я это сделаю. Ты и так уже за сегодняшний день убил четырех японцев! Некоторым за всю войну такого не удается …
– Нет, Бохай! Это сделаю я сам. И не потому, что не доверяю тебе. И не потому, что рвусь в герои. А потому, что вода – это моя стихия. И значит, это дело я сделаю лучше тебя, и у меня будет больше шансов не погибнуть, если японцы заметят меня и откроют стрельбу.
Ли посмотрел на часы, чтобы сориентироваться по времени, и обнаружил, что их светящиеся стрелки стоят на месте.
– Вот проклятье! – выругался он. – Опять забыл про часы… Предлагал же мне часовщик сделать их водонепроницаемыми, а я не захотел… Кстати, а про удостоверение я тоже забыл!.. Оно же в воде размокнет. Давай-ка, Сю, завернем наши удостоверения в парашютную ткань. Она плотная и сможет предохранить бумагу.
Он нашел край парашюта, лежащего рядом с ними на площадке, и стал пробовать оторвать от него кусок. Но не тут-то было… Ткань была настолько прочная, что не поддавалась.
– У меня есть перочинный нож, – подал голос Бохай, – был среди вещей, которые вы подготовили для отряда. Я взял его себе – он мне для работы часто нужен.
Он отрезал большой лоскут шелка, которым Ли несколько раз обернул два удостоверения, деньги, бывшие при нем, сунул туда же и часы, хоть они и были уже испорчены.
– Сю, положи это себе в нагрудный карман, а сверху надевай жилет – будет дополнительная защита, – распорядился он. – Тем более, что все равно скоро придется начинать действовать.
Над морем сгустилась непроглядная темень.
– Пора, – проговорил Ли и вошел в воду.
Он добрался до выхода из грота и хотел нырнуть, чтобы добраться до намеченного им места под водой, но сразу же передумал: пистолет уже дважды оказывался в воде, если его снова намочить во время ныряния, возрастет риск, что он даст осечку, когда опять придется стрелять. Ли лег на спину, держа в правой руке оружие, и, бесшумно работая ногами и свободной рукой, стал выгребать из пещеры туда, где он мог оказаться на самом близком расстоянии от начала спуска с обрыва. Добравшись до этой точки, он зафиксировал свое положение на воде: голова слегка приподнята, чтобы можно было услышать голоса на откосе, рука с пистолетом направлена вверх, чтобы можно было выстрелить, как только появится цель.
Минут десять ничего не происходило: наверху не раздавалось ни звука, не наблюдалось шевеления. Ли уже начал подумывать, что их преследователи отказались от мысли самостоятельно обезвредить преступников и отправились в город за подмогой. И вдруг он услышал негромкий разговор:
– Тебе не кажется, что в воде что-то шевелится?
– Где?
– Да вот внизу, прямо под нами.
– Ничего не вижу.
– Подползи ближе к обрыву. Сейчас луна больше откроется, и увидишь…
Услышав последнюю фразу, Ли прицелился в то место, где по его расчетам находились японцы. Убежавшая тучка действительно позволила луне окатить море и сушу добавочной порцией призрачного сияния. Ли увидел, как над откосом с земли на полметра медленно приподнялась фигура японского солдата, и тут же нажал на курок. За выстрелом последовал отчаянный выкрик «А-а-а!», затем чье-то перепуганное чертыханье и наконец тишина…
Ли двинулся в обратный путь. Проплывая вдоль камней перед входом в грот, он увидел застрявшее в них тело упавшего с тропинки солдата. Не желая оставлять противнику ничего, что могло бы пригодиться ему и его товарищам, он и у этого японца забрал их кобуры пистолет, а выбравшись на площадку пещеры, вручил его Бохаю со словами:
– Ну вот! Теперь мы все вооружены, – и Ли рассказал, что только что произошло снаружи пещеры.
– Как думаешь, – спросил Сю, – ты его убил или только ранил?
– Если даже ранил, то тяжело, до потери сознания, потому что я не слышал никаких стонов.
– И что теперь?
– А теперь, я думаю, нам нет никакой нужды плыть в город по морю. Можно пройти посуху.
– А как же последний японец?
– Мне кажется, даже если он камикадзе, то вряд ли решится сам задержать трех вооруженных человек. Скорее всего, он уже побежал в город за подмогой. Так что сейчас начинаем движение. Будем подниматься по тропинке лицом к обрыву, а не спиной, изготовив оружие для стрельбы вверх. Это на тот случай, если солдат все-таки не ушел и поджидает нас. Если кто-то заметит что-нибудь подозрительное на обрыве, стреляйте.
– Так я теперь могу жилет снять? – спросил Сю.
– Нет, не надо. Нам все равно еще предстоит заплыв. Только не в море, а в реке. Поэтому пусть он будет на тебе.
Они прошли по воде к нижнему концу тропинки и начали острожное движение вверх. Ничего подозрительного над их головами не происходило, и они вскоре выбрались на откос. Прямо возле начала спуска лежало тело японского сержанта. Ли пощупал пульс, тот был еще жив.
– Без сознания, – констатировал он.
– Может, сбросим тело вниз? – предложил Бохай.
– Можно и сбросить, а можно и оставить – без оказания помощи он все равно скоро умрет, – проговорил Ли, забирая третий пистолет у сержанта и засовывая себе в карман. – Грот теперь «засвечен»: труп на откосе, труп на камнях, и еще один труп где-то в воде поблизости плавает… Послужил он нам славно, и за то ему спасибо. Пошли, – и он первым двинулся в сторону города.
Они без всяких происшествий прошли тем маршрутом, которым Ли и Сиро некогда перебирались в город. Как и в тот раз, они приостановились возле того места, где уже был виден пост на мосту. Ли задумался: а не перестрелять ли в довершение ко всему еще и постовых – их четырех пистолетов для этого вполне хватит. Но потом отказался от этой мысли: во-первых, постовые наверняка извещены сбежавшим от них японцем о находящихся неподалеку преступниках и потому насторожены; а во-вторых, сегодня им и так уже слишком щедро улыбалась удача. Не разозлить бы ее…
Обойдя пост стороной, они подошли к реке и пустились в короткое плавание. Сегодня все прошло совсем не так проблематично, как у них с Сиро. Даже Сю, «вооруженный» жилетом, без всякой помощи преодолел водную преграду. Выбравшись на берег, они отправились быстрым шагом к дому Ли – время было позднее, и он решил на эту ночь оставить своих товарищей у себя.
* * *
Сиро еще не спал. Лежа в кровати, он при свете лампы читал книгу. Когда послышался скрип входной двери и раздался шум множества ног, он, насторожившись, вышел в гостиную, держа лампу в руке. У порога стояли трое совершенно мокрых молодых людей.
– Добрый вечер, сэнсэй! – поздоровался Ли. – Я слегка припозднился, да и друзей в гости привел. Им переночевать сегодня негде. Не возражаешь? Это Сю, это Бохай, – представил он товарищей.
– Сиро Мацуи, – отрекомендовался в свою очередь японец и спокойно добавил: – Ты здесь хозяин, Ли, и сам решаешь, кого в дом приводить.
– Мы тут немного намокли… – объяснил свой странный вид Ли.
– Наверное, сразу втроем в лужу оступились? – улыбнувшись, предположил Сиро.
– Да нет, сэнсэй. Сегодня нам довелось поглубже нырнуть.
– Знакомая вещица, – произнес Сиро, глядя на жилет в руках Сю, который он снял с себя после переправы. – Неужели были в пещере?
– Да, пришлось, – признался Ли. – Занесла нелегкая.
Во время этого диалога Сю и Бохай настороженно молчали: присутствие в доме японца их серьезно нервировало. Они топтались возле двери, не решаясь пройти дальше. Ли посмотрел на них и предложил сразу снять с себя кителя, чтобы повесить их сушить во дворе, и туфли.
– А брюки снимете перед сном, – добавил он. – Одну ночь можно поспать и голыми.
Когда все освободились от верхней одежды, он спросил у Сиро, осталось ли что-нибудь поесть от обеда.
– Разумеется, я оставил тебе еды. Но там только на одного. Кто же знал, что будут гости?
– Ничего, обойдемся тем, что есть. В крайнем случае, дополним ужин овощами и молоком.
Они зажгли еще одну лампу, принесли из кухни еду и принялись ужинать за столом в гостиной. Сиро ушел в свою комнату и продолжил чтение. Бохай и Сю не решались в присутствии японца говорить о серьезных делах и в основном отмалчивались. Только Сю, сориентировавшись во внутреннем устройстве дома, спросил:
– А где же мы будем спать?
– А вот на этих татами, – ответил Ли, указывая на сложенные в углу гостиной коврики.
– А зачем они вообще у вас? – удивился Бохай.
– Сэнсэй учит меня борьбе джиу-джитсу. На этих татами мы тренируемся во дворе.
Оба партизана вытаращили на него глаза.
– Этот японец учит тебя еще и рукопашному бою?! – у Сю от удивления застрял в горле кусок мяса.
– Да. А что такого? – спокойно улыбнулся Ли. – Завтра утром увидите. Если захотите, могу даже пару раз кинуть вас через плечо…
Они закончили ужинать, убрали посуду на кухню и стали готовиться ко сну, сложив татами в две стопки. Ли задул лампу на столе и предложил своим товарищам снять с себя брюки.
– Если кто-то из вас завтра проснется раньше меня, найдете свою сухую одежду во дворе на веревке.
Закончив, таким образом, все дела, Ли улегся в свою кровать.
* * *
На следующее утро он проснулся раньше всех. Сю и Бохай, оказавшись впервые за очень долгое время в домашней обстановке, блаженствовали на мягких татами, не желая расставаться со сном. Как всегда по утрам, Ли надел штаны дзюдогу и, тихо выйдя во двор, чтоб не будить спящих, снял с веревки высохшее белье и положил его возле лежанок товарищей. Сам же приступил к обычной утренней разминке, и вскоре к нему присоединился Сиро. Когда они выполнили уже значительное число общефизических упражнений, из дома, потягиваясь, показались Сю и Бохай и стали с интересом за ними наблюдать. Сиро предложил перейти ко второй части тренировки – отработке приемов борьбы, – и все четверо мужчин быстро перенесли из дома татами и разложили их на подготовленной в свое время площадке.
В это время во дворе появилась тетушка Ляо, пришедшая готовить завтрак. Ли предупредил ее, что сегодня у них гости, и надо приготовить еды на четверых.
Добавив к штанам куртку и пояс дзюдогу, Сиро и Ли стали отрабатывать стандартные приемы джиу-джитсу (изучению «особых, смертельных» приемов, о которых они говорили, отводилась вторая, дневная тренировка). Бохай и Сю с восторгом наблюдали за тем, что развертывалось на их глазах, подбадривая бойцов криками. Ли спросил у них, не хотят ли они тоже что-нибудь на татами изобразить, но те со смехом отказались, заявив, что им «еще пожить хочется».
Сиро и Ли закончили свою утреннюю тренировку тем, что по очереди окунулись в бочку с дождевой водой. Усталые, но бодрые бойцы вместе со своими гостями отправились завтракать. Сидя за столом, Ли обратил внимание, что его товарищи посматривают на Сиро уже без настороженности и опаски, хотя по-прежнему не вступают с ним в разговоры, делая вид, будто его вообще рядом нет.
После завтрака Ли предложил всем выгладить свою одежду после вчерашнего «купания».
– Теперь вам надо всегда помнить о своем внешнем виде, – сказал он. – Вокруг вас будут обычные гражданские люди. Вы должны ничем не отличаться от них, чтобы не вызывать подозрений.
– А как насчет языка? – поинтересовался Бохай.
– Хоть вы и из северных провинций Китая, и ваш диалект отличается от местного, в китайских округах Тайхоку, где вам в основном придется находиться, этому вряд ли кто-то сильно удивится – сейчас, в конце войны, на Тайвань попадают люди из самых разных материковых районов. Если же вам доведется столкнуться с японцами, то те вообще не разберутся, чем ваша речь отличается от тайваньской.
После того, как одежда была приведена в порядок, Ли вручил Сю и Бохаю по две тысячи иен.
– Эти деньги вы будете тратить на себя, когда находитесь в городе. Люди, у которых вы будете жить, расскажут вам, что почем стоит. Это все надо будет учить и запоминать, чтобы ориентироваться в местной обстановке. – Он снова вручил им удостоверение и жетон сержанта Ляна, предупредив: – Будете пользоваться этим, пока вам не изготовят настоящих документов. Оружие ваше пока полежит у меня.
– А сам что же? – спросил Сю, видя, как Ли кладет в карман брюк пистолет.
– А мне можно. У меня же настоящие документы полицейского. И они разрешают мне иметь при себе оружие. У вас тоже такие будут.
* * *
В одиннадцать часов они вышли из дома. Направляясь в сторону «Речной», Ли наставлял Сю и Бохая:
– В те дни, когда будете находиться в городе, тщательно изучайте его. Сначала китайскую часть – по ней можно ходить уже сейчас, даже с фальшивыми документами, – а потом и японскую, но ее только с настоящими. Я в свое время целый месяц этим занимался, запоминая каждую мелочь. И мне это очень пригодилось.
– А куда мы сейчас? – спросил Бохай.
– Первым делом мы с вами пострижемся… – с невинным видом произнес Ли.
– Как пострижемся?! Зачем? – его спутники пораженно уставились на него.
– А вы забыли, что у цивилизованных людей есть такая «странная» привычка – иногда стричься? Или вы хотите, чтобы на ваших фотографиях в документах полицейских были изображены две лохматые обезьяны? – Ли не стал говорить о том, как его самого «подбил» на это дело Сиро.
Они отправились в ту самую парикмахерскую, где Ли в свое время испытал ни с чем не сравнимое удовольствие. Мастера его тут же признали – клиентов такого роста они раньше никогда не обслуживали – и радостно приветствовали.
– Привел вам новых клиентов, – объяснил Ли. – Обработайте их так, как вы умеете. А потом уже и мной займетесь, а то что-то я уже давно не стригся… (Кто бы подумал, что когда-то Ли мог по полгода не стричься и даже не вспоминать об этом!)
Через час из парикмахерской вышли совершенно преображенные люди… Сю и Бохай то и дело щупали свои волосы, как будто сомневались: а их ли это головы… Следующим пунктом было фотоателье, где «будущие полицейские» сфотографировались. Завершив «официальные» процедуры, необходимые для обустройства в городе, они двинулись по адресу жительства Кошки.
– Ты будешь жить в доме одного из членов моей боевой группы, Бао Ю, по прозвищу Кошка, – объяснял Ли. – Мальчишки сейчас дома нет, он на днях вместе с другим нашим товарищем устроился по моему заданию на работу в порт – там я планирую провести важную акцию. Но об этом поговорим позднее особо. Я тебя сейчас познакомлю с его сестренками. Запомнишь этот дом и дорогу к нему. Вечером познакомишься с Кошкой. Я хочу, чтобы ты обратил на этого мальчишку особое внимание. Хоть ему только пятнадцать, но он очень смел, ловок, сообразителен, в нем явные задатки вожака. У меня на него большие планы на будущее, когда Тайвань станет нашим. Я верю, что он станет нашим товарищем по партии. Я ему рассказывал о тебе, говорил, что ты тоже в детстве был вором, а потом в корне поменял свою жизнь и стал коммунистом и партизаном. Его это очень впечатлило…
– Предлагаешь взять над ним шефство? – серьезно спросил Сю.
– Да. Считай это своим партийным поручением.
Они добрались до места и постучали в дверь. Как Ли и предполагал, дома оказались только сестры Ю.
– Здравствуйте, девочки! – поприветствовал он их, когда они радостно бросились ему навстречу. – Вам Ю, наверное, говорил, что у вас будет жить его товарищ? Вот он перед вами. Зовут его Сю. Он хороший дядя, вам с ним будет весело и интересно.
Девчонки, засмущавшись, исподлобья поглядывали на незнакомых молодых людей и молча слушали Ли.
– Я его привел, – продолжил тот, – чтобы показать дорогу к вашему дому. Сейчас мы уйдем, а вечером Сю вернется, чтобы познакомиться с вашим братом и остаться. Хорошо?
Девчонки согласно кивнули головами, и Ли с товарищами покинул дом Кошки. Следующим пунктом их следования была мастерская Го Дуна. По дороге Ли рассказал Сю и Бохаю об этом человеке и о том, что их свело в первый день его пребывания на Тайване.
– Тебе, Бохай, придется самым серьезным образом «прощупать» этого человека, – наставлял он будущего изготовителя «адских машинок». – Я ему до сих пор не признался, кто я есть на самом деле. Он считает, что я уголовник, сбежавший из тюрьмы, а ты – мой приятель. Го Дун – вовсе не боец и не «сознательный борец» за наше дело. Он просто замученный жизнью человек. Да и как ему быть другим, если его точит болезнь, а на шее сидят четверо детей? Но он может оказаться нам очень полезным. И тем, что предоставит свою мастерскую для изготовления взрывчатки, и тем, что сам может в этом поучаствовать. И тебе придется решать, можно ли будет ему довериться в нашей борьбе.
– А если я решу, что он нам не подходит?
– Ну что ж, найдем другое место, где ты будешь заниматься своим делом. Но мне все-таки кажется, что он будет с нами. Вспомните, сколько в наши партизанские отряды приходило людей, казалось бы, далеких от идей нашей партии и революции, приходили просто потому, что хотели бить японцев. А вскоре, побывав в боях и испытав, что такое коммунистическое братство, становились нашими надежными товарищами. Вот и ты с мастером Го проведи «воспитательную работу», без нажима, исподволь подведи его к мысли, что скоро в жизни всех китайцев произойдут такие события, остаться в стороне от которых никому не удастся. Каждому придется решать, с кем он!
– Я заметил, – подал голос Сю, – что ты здесь, на острове, все больше выступаешь в роли идеолога и агитатора нашей партии.
– А как же иначе? – согласился Ли. – Я, может, здесь единственный коммунист с материка. Ну, не считая теперь вас. Поэтому: хочу – не хочу, а вынужден все роли исполнять сразу.
– А с чего мне начинать свою основную работу, – поинтересовался Бохай, – я имею в виду изготовление взрывчатки?
– Я, конечно, не специалист в этом деле, но слышал от знающих людей, что ее можно изготавливать из самых невероятных вещей. В том числе таких, которые можно приобрести в обычных торговых заведениях.
– Да это так.
– Вот тогда с этого ты и начнешь. Когда вы с Сю будете изучать город, заходи в те магазины и лавки, где могут продаваться компоненты для взрывчатого вещества. Если где-то их обнаружишь, запоминай эти места. Потом будешь их там покупать.
– А если я не смогу найти в свободной продаже то, что мне может понадобиться? – высказал сомнение Бохай.
– На этот случай у меня есть запасной вариант: попробуем раздобыть взрывчатку у триады или с ее помощью.
– У триады?! – Бохай удивленно поднял брови.
– А, ты ж не знаешь… Сю потом тебе расскажет о моих взаимоотношениях с уголовниками. Кроме того, я хочу, чтоб ты еще об одном деле подумал.
И Ли рассказал товарищам о своем разговоре с Ли Цуюнем о передаче информации для американской авиации.
– Значит, мне надо придумать, как в нужное время устроить над хранилищем боеприпасов иллюминацию? – понял свою задачу Бохай.
– Вот именно. Поэтому, когда будешь искать в магазинах компоненты для взрывчатки, одновременно смотри, что может тебе пригодиться из… как это называется… пиротехники…
Они дошли до мастерской Го Дуна, где Ли познакомил хозяина со своими товарищами. После недолгого разговора, прощаясь с ними, он пообещал зайти через несколько дней, как только будут готовы их документы.
Глава 5. Лиза Верещагина. Досуг
Занятия Лизы с Ли шли по нарастающей траектории, приобретая все большую сложность и разнообразие. Девушке никогда не пришло бы в голову использовать в уроках некоторые приемы, которые не упоминались ни в одном учебнике по методике преподавания языков, но которые настоятельно рекомендовались ей Сиро Мацуи. Ее «персональный профессор», исходя при чтении курса «Язык и культура» из собственного опыта педагогической и научной деятельности, уверял ее, что учитель-языковед, желающий добиться значительных высот в своей профессии, должен обязательно владеть философией филологии.
Уважение Лизы к профессору было настолько велико, что она безоговорочно приняла эту концепцию как руководство к действию. Она готова была воплощать эти наставления в жизнь немедленно, во время занятий с Ли. Но эти ее творческие порывы тут же гасли, упираясь в непреодолимую стену – отсутствие литературы по истории и культуре России. Оторванная от отечественной почвы, она все свои знания о потерянной родине черпала из разговоров в семье, но они всегда носили фрагментарный, а не системный характер. И Лиза сейчас честно признавалась себе, что прежде чем что-то дать Ли, она должна сначала сама все это основательнейшим образом изучить.
Тем не менее, несмотря на все трудности и ограничения, возникавшие в процессе обучения, его результаты можно было признать замечательными. И это было связано с тем, что обе стороны этого процесса – и учитель, и ученик – проявляли чудеса самоотдачи. Ли готов был проводить с Лизой все свое время, свободное от того основного дела, которым он занимался здесь, на острове. Другим сдерживающим фактором было его сомнение: а имеет ли он право так злоупотреблять вниманием девушки к себе?
Ли не раз задавался вопросом: а чем занимается Лиза в то время, когда не проводит с ним уроки? Ведь есть же у нее какая-то неведомая ему личная жизнь? Имеет ли он право ограничивать ее своим неуемным стремлением быть с девушкой как можно чаще и дольше? Он несколько раз порывался спросить ее об этом прямо, но стеснение останавливало его. И все же как-то раз, по окончании очередного занятия он решился и спросил то, о чем хотел:
– Лиза, а как ты проводишь свое время, когда не учишь меня русскому языку? Чем ты занимаешься в свободный час?
– Ну наконец-то ты спросил! – со вздохом какого-то облегчения произнесла девушка. – Я думала, тебя это совершенно не волнует…
– Еще как волнует! – признался Ли. – Просто я не был уверен, что имею право спрашивать тебя об этом.
– Какие все-таки вы, китайцы и японцы, деликатные люди! Для вас так важно сохранять… как бы это выразить… «пространство независимости» от других людей. Я не вмешиваюсь в твои дела, ты не вмешиваешься в мои... С одной стороны, это как будто хорошо. Но с другой… Когда ты одинок на этом свете да еще в соответствии с традицией пытаешься отгородиться от какого-либо внимания окружающих, тоска по общению с людьми, которые могли бы сделать твою жизнь более счастливой, становится беспредельной!..
– Тогда почему же ты за все то время, что мы знакомы, ни разу не попыталась как-то эту тему обговорить?
– По той же самой причине, по которой ты только сейчас заговорил об этом: стеснение, неловкость, боязнь быть неправильно понятой…
– Лиза, ты как-то сказала, что хочешь быть мне не только учительницей, но и другом, – Ли говорил, как никогда, серьезно. – Я хочу предложить тебе: если у тебя или меня будут возникать какие-то проблемы, которые могут быть решены мной или тобой, мы будем говорить о них друг другу сразу, честно и без всякого стеснения! Ты согласна?
– Ты это очень здорово придумал! – Лиза тоже была очень серьезной. – Я «за»!
Она протянула Ли руку, чтобы закрепить договор таким образом. Ли взял ее прохладную, с гладкой и нежной кожей ладошку в свою руку и осторожно, как будто опасаясь повредить, пожал, с нескрываемой радостью осознавая, что теперь их отношения перешли на какой-то иной уровень…
– Так чем же ты все-таки занимаешься вне уроков? – повторил он свой первоначальный вопрос.
– Готовлюсь к нашим занятиям, штудирую конспекты лекций Мацуи-сана, читаю, гуляю в саду, изредка помогаю тетушке Госян по хозяйству.
– То есть все время дома?
– Иногда выезжаю с Пуи в город, посещаю магазины, обычные и книжные. Иногда с Мацуи-саном бываю в домашних библиотеках у книголюбов.
– А так, чтобы просто отдохнуть, как-то повеселиться?..
– Что ты, Ли… Я за последние два месяца вообще забыла, что это такое…
Ли какое-то время молчал, размышляя над только что сказанным, и наконец со сдерживаемым волнением произнес:
– А если я предложу тебе вместе со мной провести немного твоего свободного времени? Это с моей стороны будет не слишком?.. – Ли поторопился объяснить, что он имел в виду. – Тебе не стыдно будет появиться со мной в городе?..
– Что за чепуха?! – Лиза была искренне возмущена. – Даже когда я была благополучной дочерью состоятельных родителей, мне было бы не стыдно проводить с тобой время. А сейчас… когда я фактически превратилась в изгоя общества… мое «дворянское высокомерие», в котором ты меня подозреваешь, вообще нелепо… Так что я с радостью приму твое предложение вместе провести свободное время. Если, конечно, оно у тебя есть…
– Его действительно у меня не так много, но несколько часов в какие-то дни я мог бы выкроить.
У Ли как раз образовались несколько относительно свободных дней: пока готовились документы для Сю и Бохая, пока Кошка и Губа занимались разведкой в порту, пока Ли Цуюнь готовил информацию для перебежчиков, он мог себе позволить заняться делами, не связанными с нуждами подполья.
– Итак, куда бы ты хотел меня пригласить? – спросила девушка.
– Видишь ли, Лиза, – смутился Ли. – Я пока не очень хорошо знаю, как молодые люди в Тайхоку проводят свободное время. Может, ты сама что-нибудь выберешь?
Лиза, недолго думая, предложила самый приемлемый, как ей казалось, вариант для первой «неформальной» встречи с Ли:
– А давай сходим в синематограф.
– Прекрасная идея! – воскликнул Ли. – Я тысячу лет не был в кино!..
Он действительно последний раз был в синематографе, когда еще учился в мореходке. Как и на любого подростка, кино произвело на него неизгладимое впечатление: волшебный мир, раскрывавшийся перед ним на экране кинотеатра, заставлял забывать о горестях и проблемах реальной жизни, порождая веру в несбыточные мечты. Ему очень не хватало этих ощущений во время войны: в условиях партизанского быта кино было недостижимой роскошью. Только однажды, в 1942 году, во время выполнения задания в Ухане ему удалось посетить синематограф, где демонстрировался японский документальный фильм «Морские сражения в районах Гавайских островов и Малайского архипелага», благодаря которому он понял, что кино может погружать человека не только в мир сладких грез, но и разить его самой жестокой и кровавой правдой, переворачивая все представления о действительности…
* * *
Договорившись, они на следующий день после занятий отправились в один из городских синематографов. Как это стало уже обычным в последние месяцы, с ними был Пуи.
Мальчишка заметно изменился за это время. Свалившаяся ему на голову удача – стать постоянным извозчиком «русской красавицы» сяодье Лизы и ее домохозяйки тетушки Чэн, ее друзей – Ли и господина Мацуи, а потом и друзей этих друзей – непонятно чем занимающихся, но всегда щедро с ним расплачивающихся подростков и молодых людей более старшего возраста, позволила ему отказаться от других источников доходов.
Он перестал стоять в очередях на стоянках вместе со своими товарищами по извозчичьему цеху. Ежедневно он был занят перевозкой постоянных клиентов: господин Мацуи почти каждый день посещал университетскую библиотеку; сяодье Лиза иногда присоединялась к нему, и они вместе посещали разные магазины и частные дома; часто нуждался в услугах Пуи самый загадочный его пассажир – Ли, постоянно мотавшийся по разным адресам в городе, встречавшийся с людьми и решавший с ними какие-то вопросы; эти люди, занятые своими серьезными делами, также становились со временем постоянными клиентами юного велорикши. Пуи теперь брался перевозить других пассажиров, только если его неожиданно останавливали на улицах, и он в это время не был занят выполнением заказа постоянных клиентов.
Стабильный и довольно внушительный – по меркам прежнего времени – доход мальчишки привел к тому, что он стал внимательно следить и за качественным состоянием своего основного «средства производства» – педикеба, и за своим собственным внешним видом. Он стал лучше одеваться, надевать на ноги резиновые тапочки – хотя раньше легко обходился без обуви, по утрам приезжал к сяодье Лизе тщательно умытый и даже стал заставлять старшую сестру периодически стричь его черные и густые лохмы…
Ли с удовлетворением наблюдал, как мальчишка меняется на глазах. Но, привыкший всегда все анализировать, он иногда задавал себе вопрос: а не слишком ли Пуи много знает? Конечно, при нем никогда не велись важные разговоры, имеющие отношение к деятельности организации Сопротивления. Но он уже знал в лицо, а некоторых и по именам, всех членов его боевой группы. Ему были известны, как говорится, «адреса и явки». Он так или иначе присутствовал при некоторых делах, осуществляемых подпольщиками. Мог ли он не задумываться над тем, в чем ему приходится участвовать? Учитывая его живой ум и бойкий характер, вряд ли. А если вдруг случится так, что те, «кому надо», начнут его допрашивать обо всем этом?!.. Не захочет ли он честно рассказать все представителям власти? А если даже не захочет, достанет ли ребенку сил смолчать, если его начнут спрашивать «с пристрастием»?.. Ли не мог уверенно ответить себе на все эти вопросы, и потому решил не забывать о них и держать мальчишку под контролем.
* * *
В кинотеатре «Лазурный», куда они подъехали, демонстрировался фильм «Жизнь Мухомацу». Лиза уже видела зимой этот фильм, но не стала говорить об этом своему спутнику. Фильм ей очень понравился, и она не имела ничего против, чтобы посмотреть его снова.
– Давай пойдем на этот фильм, – предложила она Ли.
– Давай. Я все равно никаких японских фильмов не видел, – он не стал говорить девушке о своей первой встрече с японским кинематографом в сорок втором году.
– Знаешь что, – Лиза запнулась, а затем нерешительно вполголоса, чтоб извозчик их не слышал, произнесла. – А как ты посмотришь, если мы возьмем с собой Пуи?
– Пуи?! – Ли был поражен до крайности – не потому, что имел что-то против присутствия мальчишки рядом с ними в зале, а потому, что это предложение сделала «высокородная» Лиза, – и поинтересовался: – Откуда такое желание?
– Видишь ли, – начала объяснять девушка. – Во-первых, Пуи, наверняка, еще никогда не был в синематографе. И мне хочется сделать ему приятное. А во-вторых, фильм-то про таких, как он.
– Про каких это «таких»?
– Ну ты видишь, что написано на афише. Фильм снят по роману Сюнсаку Иваситы «Жизнь Мацу Неприрученного». Я этот роман читала. Главный герой романа и фильма рикша.
– А! – засмеялся Ли. – Ты хочешь, чтобы Пуи поучился у героя фильма профессиональному мастерству?
– Нет, я хочу, чтобы он у него поучился жизни вообще.
– Ну что ж, я ничего против не имею, – уже серьезно согласился Ли. – Только вряд ли Пуи владеет японским и сможет понять смысл фильма.
– В китайских кварталах Тайхоку в синематографе показывают дублированные фильмы, чтобы местное население могло его посещать.
– Ну, тогда проблем нет.
– Пуи! – обратилась Лиза к мальчишке, который в это время сидел на своем велосипеде и не слышал их разговора. – Ты хочешь пойти с нами в кино?
– Я… в кино?!.. – Пуи от неожиданности чуть не упал с велосипеда, глаза его загорелись восторгом. – А можно?
– Раз я предлагаю, значит можно. Только вот куда нам деть твой педикеб на время сеанса?
– Здесь рядом мастерская моего знакомого, – быстро сообразил мальчишка. – Я могу поставить коляску возле нее, а мастер присмотрит.
– Ну тогда давай быстро. А мы тебя подождем.
Через несколько минут Пуи уже подбегал к ним. Ли купил в кассе три билета, и они вошли в фойе. Их появление вызвало невероятный интерес посетителей синематографа, которые, забыв правила приличия, в открытую таращились на необыкновенную троицу: высоченного роста китайца, изысканно одетую красавицу-европейку и мальчишку – явно из простонародья, – который не менее откровенно рассматривал всех присутствующих в заведении.
– На меня так никогда не таращились даже в университете! – прошептала Лиза на ухо Ли, заметив это бестактное внимание к ним.
– Потому что в университете ты не появлялась в такой сомнительной компании, как я и Пуи, – также тихо отозвался Ли. – Пошли в зрительный зал. Может, там про нас забудут.
Они уселись на места согласно билетам, Лиза между своими спутниками. Вскоре начался фильм. Его сюжет почти сразу захватил внимание Ли. Поступки главного героя киноленты Мухомацу, или просто Мацу, озорного и грубого рикши, которого за эти качества прозвали Неприрученным, его случайное знакомство с мальчиком Тосио, а потом и с его матерью, красавицей Рёоко, сначала женой, а потом вдовой офицера, глубокие чувства, возникшие в душе Мацу, и к мальчику, и к женщине, стоявшей на много ступеней выше него в социальной иерархии, – все это отзывалось в нем искренними переживаниями.
Следя за развитием событий на экране, он изредка поглядывал и на своих спутников – ему было интересна их реакция на то, что происходит. Пуи сидел, замерев и, кажется, не дыша, с широко открытыми глазами и ртом, весь поглощенный волшебным действом, где главными героями выступали два таких близких ему персонажа – рикша Мацу и мальчик Тосио. Ли на секунду представил, как он вечером, вернувшись домой, будет взахлеб рассказывать домашним, с каким чудом ему довелось сегодня повстречаться… И реакция Лизы была совершенно непосредственная: она явно жила одной жизнью с героями фильма, чутко отзываясь на каждый поворот сюжета. На ее лице были видны переживания, когда выросший Тосио стал отдаляться от Мацу, как тот мучился, лишенный возможности признаться в своей неразделенной любви к Рёоко. Когда же в конце фильма замерзший в снегу Мацу умер, по щекам девушки потекли слезы…
Эти наблюдения укрепили Ли в его недавних предположениях, что, несмотря на то, что по своему происхождению Лиза для него – «социально чуждый элемент», она все равно остается человеком с чувствительной душой, добрым и отзывчивым сердцем, которому не чужды чужие страдания и боль.
* * *
Когда они возвращались после посещения синематографа домой, Лиза чуть виновато призналась:
– И книгу читала, и фильм этот во второй раз смотрю, а все равно не смогла удержать слез в конце…
– А я сам плакать на войне разучился, – ответил Ли, глядя в глаза девушке, – но твои слезы оценил.
– Тебе нравится, что я – плакса?
– Нет, мне нравится, что ты человек!
– А как тебе самому фильм показался? – спросила Лиза, сделав вид, что не уловила значения акцента в его фразе.
– Жизненный… Я когда подростком у себя на родине смотрел фильмы, то предпочитал военные, приключенческие, исторические… А тут совсем другое… А почему ты решила пойти на этот фильм, если уже видела его и книгу читала? Наверное, хотела посмотреть, как я буду реагировать на взаимоотношения мужчины и женщины из разных слоев общества? Это был намек с твоей стороны?..
– Да, намек был, – призналась Лиза. – Только не тот, что ты подумал… Ты, наверное, обратил внимание на мучения Мухомацу, который не смог решиться признаться в своих чувствах к Рёоко. А ты не подумал, что она тоже могла полюбить Мацу, но также не решилась признаться ему в этом? По той же самой причине – лежащей между ними пропасти социального положения, вытекающей из нее традиций и мнений людей…
– Да, я об этом не подумал, – согласился Ли. – Но ты своими словами только подтвердила справедливость нашего, коммунистов, намерения сделать всех людей равными. Чтобы ни выходцы из разных сословий, ни мужчины и женщины не были несчастны из-за того, что их раньше разделяло на протяжении тысячелетий.
– Значит: да здравствует любовь, а все остальное неважно! – лукаво улыбаясь, подхватила девушка.
– Ты слишком прямолинейно поняла мои слова, – слегка нахмурившись, ответил Ли. – Пусть будет любовь… Но все остальное тоже важно.
Прощаясь возле ворот дома с Ли, Лиза поблагодарила его за приятно проведенное время.
– Не стоит, – ответил тот. – Скорее это я должен благодарить тебя. У меня так редко бывают минуты, когда можно расслабиться, подумать о чем-то хорошем, добром, человечном… Кстати, я хочу теперь сам предложить тебе вариант проведения свободного времени в следующий раз.
– Да ну! – с интересом посмотрела на него Лиза. – Внимательно слушаю.
– Я тебе уже говорил когда-то, что очень люблю воду. Так вот: как ты смотришь на то, чтобы провести время на море? Можно покататься на лодке, погреться на солнышке… Только тебе надо будет взять с собой зонтик. А то у тебя такая белая и… нежная, – добавил он смущенно, – кожа, что может случиться ожог.
– Отличная идея! – радостно воскликнула Лиза. – Никогда не проводила время на море просто так, в качестве отдыха.
Несмотря на то, что все свои восемнадцать лет она прожила возле моря, в их семье почему-то не было принято рассматривать его как место приятного времяпрепровождения. По этой-то причине Лиза не умела плавать, хотя воды не боялась, любила ее всегда и поездки и путешествия по ней предпочитала сухопутным.
Они договорились об отдыхе на море через два дня и расстались.
* * *
Покачиваясь в коляске Пуи, который вез его домой, Ли размышлял о том, что произошло сегодня. Выбор Лизой фильма, то, как она его смотрела, последующее обсуждение его содержания – все это были поступки «со значением». Она все больше открывалась ему теми качествами, которые он еще раньше в ней обнаружил, и которые ему очень нравились. Но сохраняющаяся еще в нем осторожность по отношению к девушке заставляла спрашивать себя: а искренние ли это чувства? Не ведет ли она с ним игру, которую, как пишут в книгах, часто ведут женщины с мужчинами? Вдруг ее поступки продиктованы только желанием создать о себе благоприятное впечатление?..
Размышляя над этой дилеммой, Ли в итоге пришел к выводу, что даже если истинно второе, это все равно очень показательно: потомственная дворянка пытается добиться расположения рыбака!.. Но как бы хотелось, чтобы правдой было первое! Ведь сегодня произошло действительно нечто знаменательное: в их общении с Лизой впервые прозвучало слово «любовь», которое, пусть не прямо, а с подтекстом, стало ассоциироваться с тем, что завязывалось между ними… Для него это было совершенно новое, неизведанное, но такое манящее чувство…
Лиза, оставшись одна, также вся была под впечатлением прошедшего дня. И поездка в синематограф, и фильм, и его обсуждение после просмотра, и вообще само проведение этого времени – все это вырывалось из сложившейся в последние месяцы череды однообразных будней, заставляло сердце биться сильнее, а ум искать объяснение тому, что было сказано между ней и Ли.
Лиза села за дневник и стала воспроизводить состоявшиеся события, прозвучавшие суждения и несказанные слова, которые можно было или хотелось угадать, и которые казались ей более важными, чем те, что были произнесены.
* * *
Они поехали на море после очередного урока и совместного обеда, приготовленного тетушкой Госян. Усевшись в педикеб, Ли сказал Пуи, чтоб он вез их в то место на берег, где они три недели тому назад проводили захоронение праха родителей Лизы. Солнце палило нещадно. Девушка сидела в коляске под зонтиком, купленном ею накануне. Она предложила и Ли спрятаться под ним, но он отказался, сказав, что его «шкура» настолько задубела, что никакому солнцу с ней не справиться.
Они вскоре прибыли на место. Уже известный им сампан стоял на приколе у берега. Только его хозяин на этот раз не ловил рыбу, а дремал в тени паруса лодки, лежа на прибрежном песке. Растолкав его, Ли быстро договорился об аренде. Оставив Пуи на берегу и усадив Лизу на сиденье сампана, Ли оттолкнул его от берега.
Ветер был восточным, в сторону моря, и Ли почти не приходилось прилагать усилий, чтобы лодка все дальше отходила от кромки суши, он предоставил воде право самой управлять их движением. В конце концов, какая разница, куда плыть? Главное, что вокруг море, солнце, воздух, тишина, изредка нарушаемая криком чаек, и… Лиза…
– Ты не против, если я сниму китель? – спросил он у девушки, помня, что его «разрисованное» тело для нее уже не тайна. – Хочется погреться на солнышке.
– Делай, как считаешь нужным, – отозвалась Лиза.
Ли снял с себя верхнюю часть одежды, туфли с носками, улегся на «палубу» сампана, где крепились его мачта и руль, и, глядя в небо, продолжил:
– Помнишь, я рассказывал тебе о своем преподавателе из мореходки? Ну, о том, который говорил о растениях… Так вот он доказывал, что солнце – источник всякой жизни на земле. Мы все – дети солнца! Мы заряжаемся от него энергией, необходимой для жизни. Люди, избегающие солнца, – всегда вялые и пассивные, у них всегда плохое настроение, низкая работоспособность. Те, кто живут на крайнем Севере, где по полгода стоит полярная ночь, страдают серьезными психическими заболеваниями. Учитель даже слово такое премудрое называл… как его… «арктическая истерия»…
– Так может, мне нужно зонтик спрятать? – засмеялась Лиза, с интересом слушавшая его рассказ. – А то у меня сейчас истерика начнется!..
– Ну, чем-чем, а солнцем на Тайване люди не обделены! А вот из-под зонтика ты действительно можешь изредка, на одну-две минуты, вылезать, чтобы впитать в себя энергию солнца. Когда ты читала мне стихотворение Лермонтова «Тучи», ты говорила, что вы – «беженцы с севера в сторону южную». Так значит, вы, русские, обделены солнцем, и это повлияло на вашу национальную психологию?
– Ну, во-первых, если ты не забыл, я родилась не в России, а в Китае. Это родители мои приехали сюда с севера. А во-вторых, Россия – хоть и север в сравнении с Китаем, но она настолько огромная, что в ней самой северные и южные территории находятся на большом расстоянии. Вот мои родители до эмиграции жили в городе Томске. Это на юге Сибири. От Томска до полярного круга тысячи километров. Солнца в Томске всегда хватает, и зимой, и летом. Наверное, главное, что влияет на психологию русских, – это не солнце, а температура. Родители рассказывали, что в Томске летом бывало +30о, а зимой – –40о!
– Жуть! – ошарашено проговорил Ли, для которого нулевая температура уже была проблемой. – Как же можно при таком морозе жить?!
– Тяжело, но живут! Так это еще не самые большие морозы. В Якутии – есть такой край в России – температура опускается до минус шестидесяти градусов! И это при ярко светящем солнце. Так что русские – тоже люди «солнечные», но к тому же еще и морозоустойчивые. Отсюда – крепость духа, терпеливость, суровость.
– Так эти качества и у женщин ваших проявляются?
– Конечно. Помнишь, я тебе рассказывала о поэте Некрасове? Так вот он в своей поэме «Мороз, Красный нос» пишет о русских женщинах, что они коня на скаку остановят, в горящую избу войдут…
– Что-то я себе с трудом представляю, как ты скачущего коня остановишь, – с иронией заметил Ли.
– Так я уже во многом дитя другой земли и других условий существования… Когда всю жизнь живешь, как «персик в сиропе», ни о чем особо не заботясь, на всем готовом, когда кто-то другой решает все твои проблемы, как-то не возникает желания входить в «горящие избы» (Лиза вспомнила тот страх, какой она испытала в развалинах своего разрушенного дома.)… Но я в последнее время много думаю о том, что после того, что случилось в моей судьбе, я должна полностью измениться, стать действительно настоящей русской женщиной. Иначе в нашем жестоком мире выжить невозможно. Только для того, чтобы так перевоплотиться, мне нужен друг, который поможет мне в этом. Ты готов стать для меня таким другом? – девушка пристально посмотрела Ли в глаза.
– Да, – на этот раз совершенно серьезно отозвался он.
Они оба на время замолчали, обдумывая сказанные слова.
Ли чувствовал, что его тело раскалилось под палящими лучами, в глазах, устремленных ввысь, поплыли розовые круги. Пора было искать укрытие. Можно было спрятаться в тени паруса, но так манила вода…
– Послушай, Лиза, – обратился он к девушке. – Ты не будешь возражать, если я искупаюсь? А то у меня уже кожа начинает дымиться… К тому же лето в разгаре, а я еще ни разу не купался в море. В реках приходилось, а вот в море нет… – Ли на мгновение запнулся, но не стал уточнять, что один, «смертельный», морской заплыв ему все-таки пришлось совершить…
– А я плавать не умею, – призналась Лиза.
– Как не умеешь?! – Ли изобразил на своем лице отчаяние. – А как же мы будем перебираться с тобой в Китай через пролив?!
– А разве нам придется перебираться вплавь? – спросила с испугом и удивлением девушка.
– Да шучу я! – успокоил ее Ли. – Но вот то, что ты не умеешь плавать, – это не шутка. Мы все произошли из воды, и поэтому обязаны быть с ней «в дружбе»… Кто знает, какие сюрпризы нам жизнь преподнесет? Может статься, что от умения плавать будет зависеть твоя жизнь!.. Ну, я пошел…
– Стой! – воскликнула Лиза. – А как же я одна на сампане? Вдруг его ветер начнет сносить в сторону!
– Не бойся. Я буду плавать вокруг вас и не дам сбежать от меня.
Ли прыгнул в воду и ушел на большую глубину, где вода была похолоднее, и можно было быстро остудить разогретую кожу. Сразу почувствовав облегчение, он не спеша поднялся на поверхность и начал наворачивать круги вокруг лодки. Он плавал разными стилями, переворачивался на спину, нырял, шумно фыркая при появлении на поверхности, иногда, чувствуя, что у него еще есть запас воздуха в легких, не поднимая голову, а только показав на мгновение свое гладкое и гибкое тело, как дельфин, снова уходил в воду, получая от всей этой «карусели» ни с чем не сравнимое удовольствие.
Лиза, не отрывая глаз, наблюдала за всеми его перемещениями, и ее охватывал восторг от того, насколько Ли в совершенстве владеет своим телом и чувствует себя в воде так, будто родился и вырос в ней. Эта картина настолько захватила ее, что появилось жгучее желание спрыгнуть с лодки и присоединиться к нему…
Поплавав минут пятнадцать, Ли вновь забрался в сампан.
– Ты не могла бы повернуться? – попросил он девушку. – Мне надо выжать брюки, чтоб они скорее высохли.
Лиза выполнила его просьбу и, сидя спиной, проговорила:
– Ты фантастически плаваешь. Как рыба!
– А у меня детское прозвище и было «Рыбка».
– Я сейчас смотрела на тебя и ужасно завидовала, что сама так не умею!
– Так в чем дело? Если у тебя есть желание, я научу тебя плавать.
– Вообще-то я не против… Но как это сделать, чтоб меня не видели посторонние?
У Ли сердце радостно дрогнуло: она считает посторонними кого угодно, но только не его! То есть при нем она не будет стесняться, занимаясь плаванием…
– Можно будет попросить Пуи отвезти нас в такое место, где людей не бывает.
– Но мне еще придется купить для занятий купальный костюм, – добавила Лиза.
Ли даже в голову не приходило, что для плавания нужна такая вещь, как специальные купальные принадлежности. В детстве он бултыхался в воде просто голышом, потом стал плавать в том, что было на нем в тот момент одето. Знакомые ему девочки и девушки – из числа тех, что умели плавать – поступали точно так же. Но Лиза – совсем другое дело, она человек «из другого мира»… Услышав ее слова, он понял, что и ему, чтобы «соответствовать» своей «ученице», придется купить что-то подходящее для этой цели.
Выжав брюки и снова надев их, он опять расположился на солнце, уже не столько для того, чтобы нежить свое тело, сколько для того, чтобы одежда скорее высохла, и в ней можно было ехать домой.
Поскольку между ними только что была достигнута договоренность учиться плаванию, где Ли уже превращался в учителя, а Лиза в ученицу, он решил немедленно приступить к делу, познакомив ее, по примеру Сиро, с некоторыми «теоретическими» особенностями пребывания в воде.
– Мой сэнсэй учит меня: прежде чем заниматься каким-то практическим делом, надо составить о нем «теоретическое» представление. Давай попробуем по его методу разобраться, что ты знаешь о «теории» плавания.
– Давай попробуем, – заулыбалась Лиза, заинтересованная новым способом обучения.
– Ты воды боишься?
– Нет. Я люблю воду, люблю по ней путешествовать.
– Это хорошо. Ее не надо бояться. Вода – она добрая… А знаешь ли ты закон Архимеда?
– Я как-то с физикой не очень дружила… Имя Архимеда помню… а вот закон… смутно. Там, кажется, что-то про тело, погруженное в жидкость…
– Именно так… Закон Архимеда – это самый главный закон любого мореплавателя и вообще человека, имеющего дело с водой. Когда я учился в мореходном училище, нам его на каждом уроке напоминали. «На каждое тело, погруженное в жидкость, действует выталкивающая сила, равная массе жидкости, вытесненной телом». Любой человек, знающий этот закон, может быть уверен, что не утонет в воде!
– Как это не утонет?! – изумилась Лиза. – Почему же тогда тысячи людей тонут?
– А потому и тонут, – спокойно гнул свою линию Ли, – что воды боятся и закон Архимеда не знают…
– Ну знаешь… Это какая-то казуистика…
– А это что такое?
– Ну это… хитросплетения мысли, использование сомнительных суждений…
– Ничего сомнительного в моих суждениях нет. Если ты, хоть и не умея плавать, не боишься воды, то, оказавшись в ней, не утонешь. Даже если ты не будешь махать руками, бултыхаться, пытаясь спастись, а просто опустишь руки вдоль тела и примешь вертикальное положение, твоя голова окажется над поверхностью воды. Потому что на остальную часть тела будет действовать выталкивающая сила, которая не даст тебе уйти под воду. Ты сможешь дышать, а значит, не умрешь. Другое дело, что ты не сможешь перемещаться в воде, раз не умеешь плавать, а будешь просто, как поплавок, болтаться в ней.
– И все равно я не понимаю, почему люди тонут, – пыталась отстаивать свою позицию Лиза. – Если существует закон физики, то он должен действовать независимо от того, знают его люди или не знают.
– Это верно. Но люди фактически сами себя убивают в воде. Есть такая древняя мудрость: «Природу иначе не победить, как ей повинуясь». А многие люди вместо того, чтобы подчиниться закону природы, начинают сами себя «спасать». Боясь воды, они начинают паниковать; не умея плавать, они от страха совершают нелепые и опасные телодвижения; вместо того, чтобы спокойно дышать носом, они открывают рот, в который тут же попадает вода – особенно, если есть волны; а как только они начинают захлебываться, вода проникает в легкие, и им, во-первых, становится нечем дышать, а во-вторых, вода увеличивает вес тела, с которым выталкивающая сила уже не может справиться… В итоге человек уже с головой уходит под воду…
Вынужденная признать «железную» логику аргументов Ли, Лиза уже без всякой иронии поинтересовалась:
– Так значит с водой можно вот так просто «наладить отношения» – не бояться ее и верить в закон Архимеда?
– Не все так просто, – уточнил Ли. – Просто – не утонуть. Научиться плавать – гораздо сложнее. А научиться плавать быстро и долго – это очень сложно.
– А ты сам научился плавать, когда закон Архимеда узнал или раньше? – лукаво улыбнулась девушка.
– Про закон я узнал только в мореходке и только тогда понял, почему у меня это так хорошо получается. А плавать я стал, как говорили мои родители, в то же время, когда начал ходить. Отец брал меня на море и опускал в воду… И представляешь: я плыл!.. Я вообще думаю, что все маленькие дети могут плавать, как рыбы, потому что ничего не боятся – они в этом возрасте не знают, что такое страх – и подчиняются в воде не разуму, а животным инстинктам.
Лизу захватила эта «теория», и она с широко открытыми глазами слушала Ли, в очередной раз поражаясь оригинальности его мышления.
– Я вот слушаю тебя, – проговорила она, – и ужасно жалею, что эта идея не пришла в голову моим родителям, и они еще в детстве не научили меня плавать. Потому что чувствую, что в восемнадцать лет научиться этому будет непросто.
– Ничего, – успокоил ее Ли. – Главное, чтобы у тебя было желание и настойчивость. И тогда все получится.
Пока они разговаривали, начал усиливаться ветер, и сампан потянуло в открытое море. Ли решил, что пора заканчивать прогулку, взял в руки весло и направил лодку к берегу. Расставаясь возле дома Лизы, они договорились приступить к плавательным тренировкам послезавтра.
Возвращаясь домой, Ли размышлял над словами Лизы о необходимости для нее «перевоплотиться» в новых условиях жизни, и его раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, его радовала готовность девушки менять свое отношение к окружающей действительности, а значит, стать более близкой ему в этом плане; с другой стороны, он опасался, что это перевоплощение уничтожит в Лизе нечто такое… – невыразимое словами, – что с первого мгновения привлекло его в ней и продолжало держать крепчайшими узами…
* * *
Записывая события дня в дневник, Лиза не скупилась на эмоции, оценивая состоявшуюся прогулку на море, свое состояние при общении с природой, впечатления от поведения Ли при этом, а самое главное, то, что было сказано между ними. Она ощущала особенный подъем в предвкушении того, что вскоре ей предстояло не просто прокатиться по воде, а провести время в ней самой, научиться при этом чувствовать себя легко и свободно, так, как ей наглядно было сегодня продемонстрировано.
Наиболее будоражащим воображение было то, что научить ее этому должен будет мужчина, с которым она знакома чуть больше месяца. С ним она останется наедине, скрываясь от посторонних любопытных глаз, и именно он впервые увидит ее обнаженной!.. Конечно, не вообще обнаженной, но достаточно… Осознание этого вызывало в ее душе бурю чувств, а в теле – дрожь и сладкую истому… Она решила, что должна быть готова к этому событию…
На следующий день Лиза несколько часов колесила по городу, пытаясь найти магазин, где продаются купальные принадлежности для женщин, и смогла обнаружить его только в японской части Тайхоку. Она долго выбирала из трех возможных вариантов наряд, задумываясь в первую очередь не о том, насколько он будет удобен ей для занятий плаванием, а о том, какое «неизгладимое впечатление» он должен будет произвести на Ли… В конечном счете она остановилась на розовом костюме из какой-то незнакомой ей эластичной ткани в форме комбинезона, держащегося сверху не бретельках и украшенного поверху, выше лифа, и снизу, над коленями, волнистыми рюшами. Уже дома, рассматривая себя перед зеркалом, она пришла к убеждению, что теперь нет никаких препятствий, чтобы… научиться плавать.
* * *
Ли тоже в этот день был занят поиском мужских плавательных принадлежностей. Ему удалось их найти гораздо быстрее, чем Лизе. Рассматривая предложенные ему продавцом экземпляры, среди которых были как сложные костюмы, состоявшие из двух частей – верхней и нижней, так и простые, представлявшие собой только специальные купальные трусы, Ли ругался про себя: «Вот чертовы буржуи! С жиру бесятся! Да чтобы я, революционер, надел это!..» Он решил ничего не покупать, а просто взять завтра с собой на море штаны от дзюдогу, чтобы не мочить лишний раз брюки суньятсеновки.
Пользуясь тем, что ездит по городу, Ли решил завернуть и в часовую мастерскую Мин Ксинга. Тот, увидев его, встревожился:
– Неужели после моего ремонта часы снова сломались?
– Да нет, – успокоил его Ли. – Это я опять попал в переплет и опять не смог уберечь их от воды.
– Интересный ты молодой человек! Чем же ты таким занимаешься, что все время оказываешься в воде?
– Если я скажу вам правду, мастер Мин, мне придется вас убить, – Ли произнес это таким тоном, что было не понятно, шутит он или всерьез.
– Вот как! – с удивлением, но, впрочем, без испуга отозвался часовщик. – Тогда лучше не надо. Так что будем делать с часами? Опять их почистить и высушить или все-таки сделать водонепроницаемыми?
– А давайте водонепроницаемыми! – решился Ли. – А то кто его знает, куда меня опять занесет… Только я должен быть уверен, что часы действительно не будут бояться воды!
– Не сомневайся. Я при тебе опущу их в воду, и ты сможешь убедиться.
Договорившись о цене и сроке выполнения работы, они расстались.
* * *
В назначенное время Ли и Лиза отправились на море. Пуи было приказано найти пустынное место на берегу и желательно, чтобы с песчаным, а не каменистым пляжем. Ли не стал скрывать от него, для какой цели это нужно. Осознавая важность задания, мальчишка какое-то время соображал, где можно найти что-то подходящее, и вспомнил, что когда-то возил парочку влюбленных в подобное место. Добираться пришлось довольно долго, но затраты времени в итоге окупились с лихвой. Пуи остановил педикеб над обрывом возле моря, с которого к узкой, шириной не более десяти метров, полоске песчаного пляжа вела пологая тропинка.
Ли сказал мальчишке, чтоб он ожидал их наверху, а сам с Лизой, прихватив взятую девушкой корзинку с купальными принадлежностями, стал спускаться на пляж. Метрах в пятидесяти от тропинки он увидел растущий впритык к обрыву куст и предложил Лизе расположиться возле него, чтобы иметь возможность переодеваться, пользуясь этой естественной «ширмой».
Пока он за кустом переоблачался в «плавательные штаны», Лиза расстелила на песке тонкий коврик, на котором расположила то, что ей могло понадобиться во время купания и после него. Переодевшийся Ли направился к кромке воды и стоял там до тех пор, пока Лиза переодевалась. Ему показалось, что у девушки это занимает слишком много времени, и хотел уже окликнуть ее, как вдруг услышал шорох песка под ногами Лизы.
Он повернулся к ней и… застыл, пораженный представшей пред ним картиной… Лиза распустила обычно сплетенные в косу волосы, и они засыпали белым покрывалом, слегка колеблемым ветром, ее плечи, в зеленых глазах как будто играла морская волна, на купальном костюме лучи солнца воспламеняли розовые искорки…
– Ты… ты… – хрипло, с трудом выговаривая слова, произнес Ли, – не девушка, ты – морская фея, сирена…
Лиза рассмеялась, с удовлетворением сознавая, что большего комплимента она и не могла ожидать.
– У нас, русских, это называется «русалка». Только у русалок вместо ног был хвост. А у меня, как видишь, ноги на месте.
– А в нашей китайской мифологии у русалок были и ноги, и хвост. Во всяком случае, так они изображались в древней «Книге гор и морей».
– Может, и у меня вырастет хвост, когда я научусь плавать.
Они вошли в воду, и Ли предложил дойти до того места, где вода будет на уровне горла Лизы.
– Я хочу тебе практически продемонстрировать то, что доказывал позавчера, – объяснил он. – Хорошо, что сегодня штиль. Тебе будет проще выполнять простейшие приемы спасения на воде.
Дойдя до нужного места, они остановились.
– Теперь мы сделаем следующее, – стал объяснять Ли. – Ты опустишь руки вдоль тела. Я передвину тебя чуть дальше на глубину, чтобы ты не касалась ногами дна. Держи подбородок чуть выше обычного, дыши спокойно и ничего не бойся. Я всегда рядом.
Лиза выполнила его команду. Ли, взявшись за ее плечи, переместил тело и убрал руки.
– Касаешься дна? – спросил он.
– Нет, – с некоторой опаской проговорила девушка, едва открывая рот.
– Ну вот, видишь: ты «висишь» в воде и не тонешь. Это тебе закон Архимеда в действии.
Лиза улыбнулась: все действительно оказалось совсем не страшно. Она «повисела» в таком положении еще какое-то время, привыкая к новым ощущениям, и Ли предложил усложнить задание.
– А теперь мы проверим, как действует на тебя выталкивающая сила воды не в вертикальном положении, а в горизонтальном. Ты сейчас ляжешь на поверхность воды, раскинешь руки и ноги в стороны и будешь спокойно лежать в таком положении. Это основной способ отдыха на воде всех пловцов, когда у них заканчиваются силы. Я сначала буду поддерживать тебя со спины, а потом уберу руку.
Он помог девушке занять нужное положение и стал поддерживать ее одним пальцем в районе позвоночника. Лиза ничуть не испугалась нового испытания; ей, скорее, было досадно, что Ли такой робкий и касается ее тела одним пальцем, а не всей ладонью… Она совершенно спокойно лежала на воде, и Ли убрал руку. Ничего не изменилось: тело по-прежнему устойчиво держалось на одном месте.
– Как хорошо! – проговорила Лиза. – Так спокойно и удобно, лучше, чем в кровати.
– Удивительно. Даже я не могу так спокойно лежать на воде долго. У меня через некоторое время ноги начинают погружаться, и приходится их снова возвращать назад. Я думаю, вся причина в том, что у меня тело худое, поджарое и жилистое, а значит, менее объемное, чем могло бы быть у другого человека моего роста. Лучше всего на воде лежат толстяки, их вообще утопить очень сложно! У тебя, конечно, нет ни малейших излишков веса, но зато структура тела, видимо, не жилистая и твердая, а мягкая и… какое слово бы подобрать… пушистая…
Лиза расхохоталась от такого сравнения и вынуждена была принять вертикальное положение, став на ноги.
– Я тебе что, кошка что ли?.. Пушистая!.. Скажи еще сдобная!..
– А что, это хорошее сравнение, – подхватил Ли ее слова.
Лиза, дурачась, продемонстрировала свое возмущение, брызнув ему в лицо водой. Ли ответил тем же. Они какое-то время резвились в воде, поднимая столбы брызг вокруг себя, забыв обо всем, счастливые, что в мире больше никого и ничего нет, а есть только они, солнце и море…
Ли первый «пришел в себя», будто очнувшись и вспомнив, что они все-таки здесь по делу, и предложил Лизе продолжить занятие.
– Итак, первый этап «отношений с водой» мы прошли. Ты убедилась, что утонуть не можешь. Теперь переходим ко второму этапу – обучение плаванию. Будем идти от простого к сложному. Самое простое – первоначальные движения в воде. У людей они точно такие, как и у животных. Я имею в виду, конечно, сухопутных животных, а не морских. Ты когда-нибудь видела, как плавают животные?
– Да, несколько раз видела, как плавают собаки.
– Прекрасно. Отличный пример. Этот стиль плавания так и называется «по-собачьи». Можешь рассказать, что ты видела?
– Ну, я видела, как они болтают передними лапами сверху вниз и еще немного под себя, а задними – вперед-назад.
– Все правильно. Вот теперь это изобрази. Правда, у тебя не получится двигать ногами вперед-назад, поэтому ими тоже работай сверху вниз. Я тебя сначала буду поддерживать под живот. Если все хорошо получится, я уберу руку.
Лиза с помощью Ли приняла нужное положение и начала усиленно дергать руками и ногами во все стороны, образовав вокруг своего тела круговороты воды.
– Что, собаки тоже столько брызг поднимали? – спросил Ли.
– Нет, – отплевываясь, простонала Лиза, – у них все как-то тихо и спокойно получалось.
Ли начал показывать ей каждое движение конечностей, постепенно добиваясь, чтобы девушка перестала хаотично сучить ногами и месить воду растопыренными пальцами рук. Полчаса ушло у них на отработку этих первых приемов плавания, пока Ли не заметил очевидный прогресс и рискнул выпустить тело Лизы из рук. Когда она проплыла два метра самостоятельно, он объявил, что успех налицо, и первое занятие можно считать законченным.
Они вышли на берег, улеглись – Лиза, невероятно уставшая от непривычного напряжения мышц, на коврик, а Ли рядом, на песок – и, блаженствуя, лежали, изредка перебрасываясь словами, больше похожими на выражающие полное удовлетворение междометия. Минут через пятнадцать Ли заметил, что с востока начали набегать облака, предвестники возможного дождя, и предложил девушке собираться, пока их не застала непогода. Они по очереди переоделись в сухое и, собрав все свои вещи в корзинку, отправились в сторону тропинки. Пуи сладко спал в коляске. Когда Ли растолкал его, они отправились в обратный путь.
– Мне давно уже не было так хорошо! – призналась Лиза. – Спасибо за все, что ты для меня делаешь…
– Не стоит благодарности: ведь это у меня сегодня был один из самых счастливых дней в жизни! – отозвался Ли.
Они договорились, что теперь в свободные дни, когда не будет дождя, будут ездить на море… где никто не таращит на них глаза, задаваясь нелепыми вопросами и выдвигая осуждающие их предположения, где заряжаешься бодростью, сливаясь с природой в единое целое, где им так хорошо вдвоем…
Оставшись наедине с собой, они пытались осмыслить то, что с ними сегодня произошло. Они касались друг друга… Эти первые ощущения – если не считать случая, когда Лиза погладила шрамы Ли – робких прикосновений были настолько ошеломляющими, что каждый из них понимал: их отношения преодолели некую условную грань, за которой – почти полноценная близость… А значит, они теперь не два человека, заключившие между собой определенное деловое соглашение, а мужчина и женщина, судьбы которых начинают сплетаться в единое целое.
Глава 6. Куан Ли. Отряд начинает действовать
Через два дня после фотографирования Сю и Бохая Ли зашел в ателье, чтобы забрать их снимки, а затем отправился с ними к Ли Цуюню.
– Пусть твой полицейский оформит им удостоверения или на их настоящие имена – Кунь Сю и Доу Бохай, – или на те, какие сможет, – сказал Ли доктору, вручая ему фото. – Главное, чтобы в них значилось, что они оба из секретного отдела. Я убедился, что право ходить в гражданской одежде и иметь оружие – для нас исключительно полезно.
– Я помню об этом, – отозвался Цуюнь. – Зайди ко мне через пару дней, я думаю, все уже будет готово. А пока давай обсудим главный вопрос. Завтра отправляется на материк последний пехотный полк, который смогли сформировать на Тайване. В нем два моих человека, которых я готовлю к выполнению того задания, которое мы с тобой обсуждали. Сегодня вечером я буду с ними встречаться и передам информацию, которую смог собрать о размещении в Тайхоку и за его пределами военных объектов японцев. Кстати, посмотри: точно ли я указал на карте расположение хранилища боеприпасов.
Ли посмотрел отметку на карте и согласился, что съемка с местности сделана правильно.
– Мне необходимо сообщить будущим перебежчикам, – продолжил Ли Цуюнь, – точное время, когда партизаны смогут устроить «подсветку» американским бомбардировщикам.
– Я уже думал над этим, – отозвался Ли. – Если учитывать все возможные обстоятельства, которые могут сложиться и там, на фронте, и здесь, на острове, операцию нужно планировать не раньше, чем через две недели. А если так, то я назначаю следующее время: двенадцать часов ночи с семнадцатого на восемнадцатое июля. Именно в это время, минута в минуту, наши бойцы начнут действовать. Они не смогут поддерживать иллюминацию дольше, чем полчаса. И это значит, что, если американцы узнают про наш план, они должны будут оказаться над целью именно в это время.
– Я понял тебя. Я все это передам своим людям. Ну, а как там все произойдет на самом деле, одному богу известно.
– Ну тогда я пошел. Буду у тебя послезавтра в одиннадцать часов. Пригласи на это время Лея. Как только у моих товарищей окажутся на руках документы, они сразу отправятся вместе с ним в отряд, чтобы приступить к выполнению первой операции.
* * *
Через два дня Ли снова был в кабинете у доктора, где его ждали Ли Цуюнь и Чжоу Лей. Цуюнь рассказал им о состоявшемся позавчера разговоре с солдатами, отправлявшимися на фронт.
– Состояние у них подавленное, оба понимают, что всех их, солдат полка, отправляют на убой. Единственное, что их как-то бодрит, это осознание, что они едут на фронт не как «пушечное мясо», а как наши посланники, призванные способствовать более быстрому окончанию войны.
– Это хорошо, – согласился Ли. – Ты проверил, могут ли они запоминать большой объем информации, особенно цифровой?
– Я проверял эту их способность два раза, еще до того, как познакомил с картой. Они показались мне людьми неглупыми и с хорошей памятью.
– Ну что ж. Остается только надеяться, что у них все получится. А теперь займемся нашими текущими делами. Лей, как прошла транспортировка оружия из пещеры в отряд?
– Я думаю, все в порядке. Я довел группу из четырех человек до пещеры. Среди них был один боец, который родился в горной местности – где-то в Тибете – и неплохо в ней ориентируется. Я показал ему на маршруте все необходимые метки. Он меня заверил, что все запомнил и сможет сам провести группу назад. Когда они загрузились оружием и отправились в обратный путь, я направился в город.
– Хорошо. Цуюнь, документы готовы?
– Да, – доктор достал из своего стола два удостоверения и вручил Ли. – Все, как ты и просил: в документах их настоящие имена и фамилии, и они сотрудники секретного отдела.
– Отлично. Значит так. Завтра ты, Лей, вместе с Сю отправляешься в отряд, и там начинаете первую операцию.
– Только с Сю? – удивился Лей. – А Бохай?
– Я решил, что Бохая мы должны беречь. Он единственный среди нас специалист-взрывник. Если его убьют, мы лишимся возможности в будущем проводить сложные операции с серьезными для японцев последствиями. В первой акции мы не планировали ничего взрывать. Значит, острой необходимости присутствия в отряде Бохая нет. Пусть остается в городе и изготавливает взрывчатку для будущих акций. Будем использовать его в деле только тогда, когда надо будет что-то взрывать.
– Я согласен, это правильно, – сказал Ли Цуюнь.
– Я тоже, – присоединился к нему Лей.
– Ну тогда, Лей, мы сейчас с тобой отправимся к Сю и Бохаю. Посмотришь, где они живут – это тебе может пригодиться на будущее. Я отдам им документы. А ты договоришься с Сю, когда и где вы завтра встретитесь, чтобы ехать в отряд.
Они попрощались с Ли Цуюнем и отправились к дому Кошки.
* * *
Сю сидел во дворе дома на низкой табуретке и что-то мастерил. Сестренки Ю расположились неподалеку от него на траве, играя в куклы.
– Эй, мастер, – окликнул его Ли, – гостей принимаешь?
Сю оглянулся, поднялся им навстречу и, с улыбкой пожимая руки, сказал:
– Таким гостям всегда рад.
– Ты, я смотрю, весь в хозяйственных заботах?
– Ну а как же? Ю на работе, а я, бездельник, дома. Надо же чем-то заниматься. Тем более, что я по таким делам очень соскучился!..
– А ты про свою «основную» работу не забываешь? – поинтересовался Ли.
– Ты имеешь в виду изучение города? Нет, не забываю. По четыре-пять часов каждый день мы с Бохаем этим занимаемся.
– Как тебя приняли Ю и его сестры?
– Прекрасно приняли. Живем, как одна семья. Помогаю им по дому, чем могу. Ю большую часть дня отсутствует, да и, скажу тебе честно, не очень он силен в хозяйственных делах… Он, конечно, старается, но пока получается слабовато.
– Другого трудно было и ожидать. Откуда навыки работы по дому у воришки?..
– Ничего, я ему постепенно и это умение передам.
– Ну ладно, сейчас собирайся – пойдем к Бохаю. Вот твое удостоверение, – Ли дал товарищу его документ. – Не удивляйся, оно на японском. В нем указаны твои настоящие имя и фамилия, а также то, что ты агент секретного отдела управления полиции Ваньху – это так данный округ называется. Можешь смело предъявлять удостоверение кому угодно – качество проверено. Завтра вы с Леем уезжаете в отряд.
Ли объяснил Сю, почему Бохай с ними не поедет.
Они отправились в мастерскую Го Дуна, где застали хозяина и его «подмастерья» за работой. Ли обратил внимание на стоящий возле стены низкий топчан, видимо, служащий по ночам лежанкой для Бохая. Познакомив Лея с Дуном, Ли вызвал Бохая на улицу для разговора. Там он вручил ему удостоверение, объяснил, почему ему не придется завтра ехать в горы, и поинтересовался результатами поисков того, что ему необходимо для производства взрывчатки.
– Что касается необходимого для изготовления пиротехники для иллюминации, то я почти все нашел. А вот то, что нужно для серьезного дела… с этим проблемы. Пока что полного состава необходимых компонентов я найти не смог.
– Ладно. Ты пока продолжай изучать город и искать то, что надо. А когда Сю через несколько дней вернется из отряда, соберемся и примем решение: продолжать поиски дальше или перейти к запасному варианту, о котором я тебе говорил. Кстати, – Ли вытащил из кармана пачку денег и, отсчитав нужное количество купюр, вручил их Бохаю, – вот тебе на приобретение всего необходимого, когда примем окончательное решение.
Ну, расскажи теперь, как у тебя складываются отношения с Го Дуном. Нашел с ним общий язык? Прощупал его настроения?
– Отношения нормальные. Я познакомился с его женой и детьми. Даю им деньги на питание и ем у них дома. Сплю, как ты, наверное, заметил, в мастерской. Я думаю, ты прав: нам удастся привлечь Дуна на свою сторону. Он, конечно, трусоват, но, если ему внушать правильные мысли, он пойдет туда, куда его поведут. Использовать его мастерскую для нашего дела тоже будет можно. Заказчики, в основном, появляются в первой половине дня, а после обеда и особенно вечером не бывает никого. Так что я смогу заниматься своей работой почти без опаски. Ну, буду на всякий случай закрывать дверь на крючок…
Ли согласился с мнением Бохая. Позвав Лея и Сю, которые в это время о чем-то разговаривали с Го Дуном, они отправились вчетвером в сторону «Речной», достигнув которой, разошлись в разные стороны: Лей снова пошел в госпиталь, Сю и Бохай – бродить по городу, а Ли – в часовую мастерскую.
* * *
Мин Ксинг, похоже, поджидал его – не часто ему попадались клиенты, готовые заказать «что-то особенное» и тем самым потешить творческий зуд мастера. Не дожидаясь вопроса о готовности заказа, он достал из верхнего ящика своего рабочего стола часы и с гордостью за выполненное дело произнес:
– Ну вот твои новые часы!
– Я могу убедиться, что они действительно новые? – Ли разглядывал часы и не замечал особых отличий от их прежнего вида, может быть, только стекло казалось более толстым, а по окружности циферблата палец ощущал что-то похожее на защитную пленку.
– Как я и обещал, проведем испытательный опыт, – заявил Мин Ксинг и, поставив на стол металлическую чашку с водой, опустил в нее часы. – Пусть полежат с минуту.
Прошло отведенное время, и мастер достал их и, даже не проверяя результат, вновь вручил хозяину. Ли поднес часы к уху – они шли, затемнил циферблат, прикрыв его ладонью, – фосфоресцирующее покрытие ясно показывало время.
– Ну что я могу сказать? – произнес он. – Высший класс!
Лицо Мин Ксинга расплылось в торжествующей улыбке. Ли расплатился с ним по повышенной таксе и спросил то, ради чего он в первую очередь и затеял такой специфический ремонт часов:
– Мастер Мин! А вы можете сделать водонепроницаемыми только наручные часы или любые?
– А какие тебе еще надо? – удивленно спросил Мин.
– Ну, например, будильник.
– А ты собираешься в следующий раз нырять с будильником? – улыбаясь, поинтересовался мастер.
– Нет, не собираюсь. Просто мне интересно: до каких пределов распространяется ваше мастерство.
– Честно признаюсь, я еще никогда не делал ничего подобного с часами большого размера – прежде всего потому, что желающих не было. Но если задаться такой целью, – он задумался на время, – то я, пожалуй, смог бы это сделать.
– Ну что ж, буду иметь это ввиду, – сказал Ли и, попрощавшись с мастером, покинул его мастерскую.
* * *
Прошло три дня. Ли, занимаясь своими текущими делами в городе, нет-нет да задумывался с тревогой: как там прошла первая операция отряда на продовольственной базе. По его расчетам, на ее подготовку, проведение и последующее возвращение Сю и Лея в Тайхоку должно было уйти три, максимум четыре дня.
На третий день, ближе к вечеру, когда уже должен был вернуться с работы Кошка, он пришел к нему домой, рассчитывая застать там и Сю. Ю был дома, но его «квартирант» отсутствовал. Накануне своего отъезда в горы Сю предупредил мальчишку, что будет отсутствовать несколько дней, но не стал говорить о цели пребывания в отряде, не зная, как отнесется к такой откровенности Ли. Поняв, что Сю он сегодня вряд ли увидит, Ли начал расспрашивать Ю о том, как им с Губой работается в порту, и как они выполняют полученное от него задание.
– Работается неплохо, – начал рассказывать мальчишка, – потому что и делать-то ничего особого не надо. Нас же с Губой посыльными определили. Весь день, знай себе, носимся по территории порта из конца в конец. Из правления в доки, из доков в рыбный порт, оттуда на стапеля, со стапелей в грузовой порт… И так каждый день. К концу работы ноги чуть не отваливаются. В пятницу получили свою первую зарплату, – с гордостью произнес Ю. – Деньги, конечно, не великие, но зато честные.
– Это хорошо, что честные, – одобрил Ли. – Ну а как идет изучение территории?
– Да мы уже с Губой почти все там изучили. Каждый вечер после работы собираемся у меня и наносим на план то, что узнали нового за день, – Ю достал из комода свернутый большой лист плотной бумаги и развернул его на столе.
Ли стал рассматривать рисунки и сделанные на плане надписи, изредка спрашивая то, что ему было непонятно.
– А доступ к территории, где базируется военный флот, у вас есть? – спросил он.
– Нет, – с грустью признался Ю. – Туда из правления посылаются только особые люди со специальными документами. Мы с Губой дальше забора, огораживающего эту территорию, пройти не можем.
– Ну, я и не рассчитывал, что нам так сильно повезет, – успокоил его Ли. – То, что вы составляете план порта, это очень хорошо. Но меня больше всего интересует не само размещение объектов на нем, а всякие места, которые мы сможем использовать для проникновения на его территорию и незаметного перемещения по ней до зоны стоянки военных кораблей. Ищите дыры в заборах, укромные закутки, где можно легко сделать подкоп, тропки, по которым можно незаметно для охраны подбираться к интересующим нас местам. А главное интересующее нас место – это флотская территория. В течение ближайших трех недель вам надо постараться найти способ проникновения на нее. В лучшем случае – по суше, в крайнем случае – по воде.
Прощаясь с мальчишкой, Ли попросил его передать Сю, чтобы тот зашел к нему домой после возвращения.
* * *
На следующее утро, так и не дождавшись появления Сю, Ли отправился в госпиталь, рассчитывая, что туда мог придти Чжоу Лей. Если, конечно, во время операции не произошло нечто, о чем не хотелось и думать…
Он увидел Лея, когда тот буквально перед ним входил в кабинет Ли Цуюня. Войдя следом, он молча с тревогой в глазах посмотрел на своего бойца, и тот, поняв его, сразу сказал:
– Всё в порядке! Все живы и здоровы.
Ли с облегчением выдохнул и уже спокойно поздоровался с присутствующими.
– Лучше бы я сам участвовал в деле, – объяснил он Цуюню и Лею свое состояние. – А то, когда ждешь результата, весь изводишься от неизвестности.
– Ну не можешь же ты сам лично во всех акциях участвовать! – с укором произнес Цуюнь. – У тебя пятнадцать человек в подчинении. Дай им возможность себя проявить.
– Да я умом все понимаю. Только у меня командирского опыта маловато. Я привык все сам делать и только на себя рассчитывать.
– Ну раз ты «умом все понимаешь», то должен осознавать, что для нашей организации ты важнее, чем все остальные, и поэтому рисковать собой во всех операциях просто не имеешь право! – твердо заявил Ли Цуюнь.
– Хорошо, я тебя понял, – согласился Ли и, переходя к делу, спросил Лея: – Я сегодня утром ожидал Сю, но он не появился. Он что, в отряде остался?
– Нет, он здесь. Просто мы вчера поздно вечером в город вернулись. И он, наверное, отсыпается за вчерашнюю ночь. Мы же ночью глаз не сомкнули. Вернулись в лагерь около одиннадцати утра, поели, несколько часов с Сю поспали и к вечеру двинулись на станцию.
– Все понятно. Ну тогда давай рассказывай подробно, как все прошло.
– В основном все прошло так, как мы и планировали, – начал докладывать Лей. – Я имею в виду, до того момента, как мы прибыли к месту расположения базы. И с дедом своим я договорился, и лошадь с арбой и канистрой керосина он подогнал к нужному месту и потом до утра поджидал нас там, и с людьми доверенными я встретился в трех деревнях, и наконец к базе мы добрались точно в назначенное время, к двенадцати часам.
И даже нападение на охрану прошло без каких-либо проблем: окружили базу с четырех сторон и одновременно начали атаку. Через двадцать минут перебили всех часовых: и тех, кто был на дежурстве, и смену, спавшую в комнате отдыха – всего девять человек. Вот после этого произошла незапланированная неожиданность: со стороны станции Тара прибежали еще четыре солдата – видимо, услышали стрельбу и поспешили на помощь. Хорошо, что Бэй Веньян на всякий случай оставил в засаде одного пулеметчика на дороге между станцией и базой. Он расстрелял этих солдат: троих убил, а одного ранил – он смог убежать назад.
После этого мы уже без опаски действовали на базе. Заполнили продовольствием нашу арбу. Стали ждать крестьянские подводы – они должны были подъехать к часу. И тут началось все не по плану!.. Подходит оговоренное время – никого нет. Еще пятнадцать минут ждем – никого. Полвторого – то же самое! Бэй Веньян говорит: «Надо уходить! Если раненный солдат сообщил на станции о нападении, скоро к японцам может придти подмога!» Я смотрю: на дворе базы стоит грузовик, заглянул в кабину – а там затаился солдат-водитель. Как выяснилось, он накануне вечером прибыл на базу за продовольствием, но нужного ему не было, и он остался ночевать, чтобы загрузиться на следующий день. Я предложил командиру загрузить грузовик мешками с крупой и мукой, с помощью этого водителя-японца отогнать в ближайшую деревню и там оставить – пусть крестьяне сами разбирают это продовольствие. Хоть таким путем мы как-то людям поможем, и слух о партизанах пустим!
– Молодец! – похвалил Ли Цуюнь Лея. – Хорошо вышел из положения.
– Бэй Веньян согласился с моим предложением. Мы быстро загрузили машину, я сел в кабину с водителем и отправился в деревню, которая ближе всего находилась к маршруту нашего движения в горы. Партизаны после моего отъезда стали обливать склады керосином и поджигать. Я не успел отъехать и на полкилометра, как сзади все полыхало. Заехали в деревню, темень полная, света ни в одном окне. Я не стал заходить снова к своим знакомым, чтобы узнать, почему они не прибыли к базе. Просто оставил грузовик на главной улице деревни и пошел вместе с водителем в ту сторону, где должен был встретить бойцов отряда. Командир приказал мне, когда японец станет уже не нужным, пристрелить его. Но я не смог… – Лей потупился и проговорил покаянным тоном: – Когда участвовал в бою на базе, никаких сомнений не было: стрелял, как все. А когда надо было убить одного безоружного, рука не поднялась… Вышли из деревни в поле, и я его отпустил… Наверное, не готов я в боевой группе состоять…
– Не говори ерунду! – прикрикнул на него Ли. – Просто ты еще не солдат и тем более не убийца! Думаешь, мне просто было поначалу в человека выстрелить? Но бывалые солдаты меня учили: в бою ты не только врагов убиваешь, но и защищаешь себя и своих товарищей от смерти. Когда участвуешь в бою, где с обеих сторон сотни людей участвуют, как-то не задумываешься, что ты в этот момент лишаешь какого-то конкретного человека жизни. А когда он стоит перед тобой и смотрит в глаза, это ох как не просто! Поэтому ни в чем себя не кори. Ты поступил, как нормальный человек!.. Хуже было бы, если б ты его хладнокровно убил, и после этого ничуть не переживал!.. Тогда бы это значило, что с тобой что-то не так…
Ли Цуюнь, одобрительно слушавший Ли, добавил:
– Я думаю, есть еще одна причина, почему ты так поступил. Ты врач. А врач, если он считает свою профессию призванием, по сути своей живет не для того, чтобы убивать людей, а для того, чтобы их спасать.
– Ну и что дальше было? – спросил Ли, вновь возвращая Лея к рассказу.
– А дальше все было опять по плану. Я присоединился к отряду. К рассвету дошли до того места в предгорье, где нас ожидал мой дед, распределили продукты из арбы между всеми бойцами. Остаток забрал дед и отправился домой. Ну, а дальше я уже говорил…
– Ну что ж! – проговорил Ли. – Давайте подведем итог первой акции.
В это время в кабинет вошла Юинь и, поздоровавшись со всеми, протянула Ли Цуюню газету.
– Только что купила. На первой странице заметка, которая имеет к нам прямое отношение.
* * *
В последние недели Ли встречался с Юинь довольно редко. Завершение лечения Сиро, успешное проведение операции по организации бегства военнопленных из лагеря, прекратившее переписку Ли и Сю, в которой девушка принимала самое непосредственное участие, привели к исчезновению серьезных поводов для их встреч.
Между тем высказанное Сиро предположение, что Юинь «неравнодушна» к Ли, имело под собой весомые основания. Девушку тянуло к нему, и совсем не потому только, что она испытывала к Ли благодарность за свое спасение. Впервые Юинь повстречалась с юношей, который одновременно воплощал в себе достоинства мужественного борца за дело освобождения ее родины от иноземных оккупантов – которому она со всем своим юным максимализмом решила также посвятить свою жизнь, – отличался умом и отчаянной смелостью – качествами, которые довольно редко гармонично сочетаются в одном человеке, – и к тому же был – на ее вкус – очень привлекательным молодым человеком. Юинь под надуманными предлогами несколько раз встречалась с Ли то у него дома, то в госпитале, но каждый раз эти встречи ограничивались обсуждением вопросов, связанных с деятельностью организации Сопротивления, и ни на что другое, к разочарованию девушки, дальше не распространялись…
Ли же, услышав мнение Сиро, как обычно, проанализировал его и пришел к выводу, что, даже если все обстоит именно так, он со своей стороны видит в Юинь только товарища по совместной борьбе и к другим отношениям с девушкой пока не готов. Когда же в его жизнь вошла Лиза и все то, что с ней было связано, он понял, что никаких «пока» в отношениях с Юинь и любыми другими девушками теперь не будет никогда…
* * *
Цуюнь начал читать заметку вслух:
«Вчера ночью на войсковую продовольственную базу, находящуюся возле железнодорожной станции Тара, было совершено вооруженное нападение. Бандиты расстреляли военный персонал базы, разграбили ее и сожгли. Служба безопасности и полиция прочесывают район в поисках злоумышленников.
Как сообщает наш корреспондент, в одной из деревень неподалеку от базы обнаружен похищенный бандитами грузовик с мешками с продовольствием. Жители деревни, проявив честность и ответственность, не взяли себе ни крошки и передали содержимое машины представителям военных властей.
Первые сутки поисков грабителей пока не дали результатов».
Какое-то время в кабинете стояла тишина, все присутствующие пытались оценить наиболее важную для них часть сообщения: крестьяне отказались разбирать продовольствие по домам и отдали его военным…
– Похоже, я ошибся в своих расчетах, – проговорил наконец Ли. – Тайваньские крестьяне не готовы забирать назад у государства то, что у них же им и отнято.
– Не только ты ошибся, – подхватил его слова Цуюнь. – Я тоже рассчитывал на большую степень их ненависти к тем, кто их грабит и обрекает на полуголодное существование.
– Я думаю, вся причина в традиционной честности как китайских, так и японских крестьян. Для них украсть или просто взять чужое, неизвестно кому принадлежащее, совершенно невозможно, потому что страшный грех!
– Это точно! – подал голос Лей. – Мой дед рассказывал, что когда-то давно в нашей деревне жила очень бедная многодетная семья – десять человек детей. Им нечего было есть, и все члены семьи начали понемногу подворовывать съестное из хранилищ соседей. Сначала в деревне не могли понять, кто же на такое способен. Но однажды поймали одного из детей «на горячем». Собрался деревенский сход, и на нем решили всю семью убить. Выкопали большую яму, побросали в нее всех до единого и закопали живьем!..
– У нас, на континенте, в деревнях тоже такие же законы, – подтвердил Ли. – Правда за время войны многое начинает меняться. Крестьяне у нас поняли, что японцы – это такие враги, у которых и украсть не зазорно. Более того, и на китайцев уже начинают смотреть по-разному: те, кто на стороне коммунистов, не видят ничего особенного в том, чтобы грабить чанкайшистов или, например, богатых людей. А те, в свою очередь, то же самое делают по отношению к коммунистам. Ну, а о том, как богатые всегда умели грабить бедноту, и рассказывать нечего.
– У нас, на Тайване, ситуация, как ты сам понимаешь, несколько иная, – возразил Ли Цуюнь. – Даже китайские крестьяне воспринимают японскую власть как свою – все-таки пятьдесят лет они никакой другой не знали. Поэтому, когда Лей предложил им «забрать свое» у японцев, они не решились на это. Трудно в одночасье переделать человека, сделать из угнетенного и забитого нуждой крестьянина активного борца против иноземного засилья.
– Все правильно, – подвел итог Ли. – Мы совершили ошибку, но приобрели опыт. Из него следует, что бессмысленно планировать акции, в которых потребуется участие местных крестьян. Но в целом мы можем сказать, что наша первая операция прошла успешно, ведь две задачи из трех мы решили: база уничтожена, причем двенадцать японцев убиты, и отряд пополнил запасы продовольствия на длительный период. Теперь нам надо подумать над целью будущей операции.
Хоть нас в газете назвали бандитами, я уверен, что и гражданская, и военная власть ясно поняли, кто мы такие на самом деле – оставленный в деревне грузовик им много чего сказал, – и насколько опасно распространение в народе «нежелательного для них мнения» о нас. И потому искать отряд будут всерьез. В связи с этим я предлагаю в наших дальнейших действиях, во-первых, не повторяться; то есть каждая новая акция должна отличаться от предыдущих. К примеру, совершать новые нападения на базы снабжения военных и опасно, и бессмысленно. После того, что случилось, охрана всех баз материального снабжения армии будет усилена. Раздавать людям их содержимое, как мы уже убедились, не получится. Продовольствием наш отряд обеспечен надолго. Значит, надо придумать что-то другое.
Во-вторых, чтобы не рисковать бессмысленно всеми бойцами отряда, надо придумывать такие акции, в которых можно обойтись как можно меньшим количеством их участников.
– А как же быть с нападением на хранилище боеприпасов? – спросил Ли Цуюнь.
– Ну там действительно придется участвовать всем, учитывая, какая охрана в хранилище. Но до этой операции еще две недели. Я думаю, в промежутке надо провести еще одну акцию с минимальными затратами сил, но с громким эффектом.
– Эх, взорвать бы что-нибудь такое, чтоб гром пошел по всему Тайваню! – воскликнул Лей.
– Да, это было бы хорошо, – согласился Ли. – Только что это могло бы быть? Какие есть идеи?
– Когда я составлял карту возможных объектов для нападения, – включился в разговор Ли Цуюнь, – мелькнула такая информация. В порт Такао японцы доставляют нефть из Индонезии и Малайзии. В нем есть нефтяной терминал, а поблизости нефтеперерабатывающий завод. Произведенный бензин, керосин, мазут и что-то там еще по железной дороге в цистернах развозят по всему острову. Разумеется, самый большой потребитель нефтепродуктов – Тайхоку. А что если нам попытаться взорвать один из составов, следующих в город? Вот уж грому-то будет!..
– А что! Отличная идея! – загорелся Ли. – У нас на фронте такие операции назывались «рельсовой войной».
– Только вы не забывайте, – подала голос до сих пор молчавшая Юинь, – что у нас здесь войны-то нет… пока… Эти составы с нефтепродуктами ходят по железным дорогам рядом с пассажирскими поездами. Что если во время взрыва один из таких поездов пострадает?
– Да, это серьезно, – вынуждены были признать все присутствующие мужчины.
– Серьезно, но преодолимо, – добавил Ли. – Раздобудьте мне график движения пассажирских поездов из Тайхоку на юг и обратно. Я буду думать над тем, как и акцию провести, и мирных людей обезопасить.
– Я тебе сразу могу сказать, – отозвался Лей, – потому что регулярно езжу по железной дороге: пассажирские поезда не ходят в ночное время, а только с утра до вечера.
– Ну вот и решение проблемы! – обрадовался Ли. – Грузовые составы, наверняка, движутся круглосуточно. И значит, ночью – которая для наших акций самое подходящее время – можно спокойно совершить подрыв. Только теперь нам надо будет выяснить время прибытия в город составов, пусть не точно – с указанием часов и минут, – а хотя бы день.
– К сожалению, у нас нет своих людей на железной дороге и на базе горюче-смазочных материалов, куда прибывают эти составы, – признался Ли Цуюнь. – Так что будем думать, как этот вопрос решить.
– Думайте. А я буду думать над планом операции и изготовлением взрывчатки для нее, – подвел итог разговору Ли, прощаясь со всеми.
Глава 7. Сиро Мацуи. Прощай, капитан Митаки
Дневные тренировки Сиро и Ли приобрели целенаправленный характер: половина занятия отводилась приемам защиты, половина – нападения в виде ударов и зажимов нервных центров головы. Отрабатывая защиту, Ли обнаружил, каким благом в этом новом для него деле могут быть его длинные ноги. Сиро безошибочно угадал преимущества его роста, показывая, как можно удары, наносимые руками и ногами противника ниже пояса отражать одними только ногами. Если в начале их занятий ему часто удавалось «добираться» до этих участков тела Ли, то уже через две недели тот почти полностью перекрыл ему доступ к ним, отбивая ногами «происки» рук и ног соперника.
Сиро радовался успехам своего ученика не меньше, чем когда-то в молодости своим собственным. Он ясно отдавал себе отчет в том, что, если для него это было, в общем-то, «молодецкой забавой», призванной потешить самолюбие и гордость молодого и здорового человека, для Ли являлось насущно важным делом, от которого могло зависеть: жить ему или умереть!..
Тренируя способы поражения нервных центров головы, Сиро практиковал как одиночные, так и комплексные приемы воздействия на них, когда за одним ударом или зажимом следовал другой или даже третий, рассчитанные на усиление поражающего эффекта, если первого оказывалось недостаточно. Они отрабатывали «цепочки» таких приемов для разных случаев положения тела Ли и его противника в возможных будущих боях. Наиболее эффективными в плане «поражающих последствий» Сиро считал удары в подбородок, а значит и тех приемов, которые помогали открыть его для этих ударов.
– Удар в подбородок, – объяснял он, – вызывает целый «букет» последствий разной степени тяжести, в зависимости от силы и точности такого удара. Им выводится из строя вестибулярный аппарат – тот, который отвечает за координацию движения нашего тела, – временно угнетается деятельность сердечно-сосудистой системы по обеспечению мозга кислородом, часто сильно прикусывается зубами язык – а это очень больно, потому что на нем расположено огромное количество рецепторов. Но, пожалуй, самое «смертельное» последствие удара в подбородок – это сильнейшее поражение мозжечка, которое валит с ног самого сильного соперника, а нередко и вообще убивает!
Я тебе уже называл варианты ударов в подбородок. Самым эффективным из них считается прямой удар нижней частью открытой ладони снизу вверх так, чтобы голова запрокинулась назад. В джиу-джитсу он, естественно, не используется. Поэтому я знаю о нем от мастеров ударных видов рукопашного боя. Называют они его по-разному, но мне больше всего нравится «лапа тигра».
– Почему именно так? – полюбопытствовал Ли.
– А ты знаешь, что тигр одним ударом лапы способен перебить хребет буйволу?
– Да, я слышал такое. Хотя, честно говоря, верится с трудом…
– Я тоже такого никогда не видел в реальности, – признался Сиро. – Но вот в том, что ударом «лапа тигра» можно убить человека, меня уверяли многие. Правда, удар этот очень хитрый и сложный, требующий исключительного мастерства. Должны слиться воедино точность удара и его сила, которая заключается в умении мгновенной концентрации всей энергии твоего тела в нужное время в нужной точке. Боюсь, что я не настолько владею его техникой, чтобы научить тебя.
Выступая в непривычной для себя роли тренера «бойца-рукопашника», Сиро честно признавался себе, что, если в отработке приемов джиу-джитсу он чувствует себя вполне уверенно, то во всем, что касается ударных техник карате и других видов борьбы, его знания оставляют желать лучшего, и их не помешало бы подкрепить опытом профессионалов. После одной из тренировок он сказал своему ученику, что намерен завтра поискать в книжных магазинах хорошее пособие по одному из видов рукопашного боя, которые используют ударные техники. Поскольку у Ли также были какие-то дела в городе, они договорились вместе отправиться в поездку на педикебе Пуи.
* * *
Нужную книгу решили искать в японской части города, в Чжуншани, где больше всего было хороших книжных магазинов. Переезжая из одного торгового заведения в другое, они на пару перелистывали имеющиеся там издания, но Сиро все отвергал, заявляя, что хочет найти написанную в 1905 году книгу Тёмо Ханасиро «Карате кумите», которую он считал классикой жанра. В поисках этой редкости им пришлось покинуть самые богатые и оживленные улицы округа и колесить по тихим окраинам, заходя в маленькие магазинчики и книжные лавки.
Ли понял, что мало чем сможет помочь своему спутнику в этих поисках, и стал высматривать во время движения торговые заведения, где могли бы продаваться пиротехнические средства. Связано это было с тем, что Бохай, занимавшийся их поисками, успел проверить только китайские районы Тайхоку, оставляя японские на потом.
Заметив нужный ему магазин, в котором, судя по рисункам на витрине, продавались фейерверки и ракеты для салютов, Ли попросил Пуи высадить его, предупредив, что подойдет к книжному магазину, находившемуся в нескольких десятках метров от этого места, как только освободится, сам, пешком. Его надежды оправдались: в магазине действительно продавалось то, что ему было нужно. Ли приценился к товару, запомнил адрес этого торгового заведения и, выйдя на улицу, направился в ту сторону, где возле тротуара стоял педикеб Пуи.
Сделав всего несколько шагов, Ли заметил, что возле повозки что-то происходит: два японских офицера, стоя лицом друг к другу, похоже, выясняли отношения, потому что один хватал другого за руки, а тот пытался отпихивать первого. Ли охватило нехорошее предчувствие, он сразу понял, что один из двоих Сиро, и он попал в какую-то передрягу. Ли припустил бегом к месту события и оказался возле него в тот момент, когда стоявший к нему спиной офицер – судя по погонам, лейтенант – подхватив одной рукой Сиро за локоть, а другую положив на кобуру, громко прошипел ему в лицо:
– Разбираться будем не здесь, господин майор, а в контрразведке!
У Ли было несколько мгновений, чтобы принять решение. Еще не зная, кто и за что собирается вести совершенно растерянного Сиро Мацуи в контрразведку, он понял, что ситуацию необходимо каким угодно способом подавить в зародыше, чтоб она не получила дальнейшего развития. Бросив взгляд вокруг, Ли убедился, что прохожих было немного – по счастью, улица, на которую они заехали, была мало оживленной, – а военных не было видно совсем, и это заставило его пойти на крайнюю меру. Не говоря ни слова, он подскочил к неизвестному офицеру и нанес ему ребром ладони резкий удар в основание черепа… Тот, как подкошенный, упал на тротуар. И только теперь, взглянув на перекошенное от боли и застывшее от мгновенной потери сознания лицо упавшего, Ли понял, что перед ним не кто иной, как капитан Митаки...
– Откуда он взялся?
– Вынырнул, как черт из табакерки, из этого подвала, – еще не пришедший в себя Сиро, прижимающий одной рукой к груди купленную книгу, другой указал на расположенный рядом с книжным магазином винный кабачок, ступеньки которого уходили куда-то вниз, а вывеска с названием находилась почти на уровне земли.
– Нужно срочно забрать его отсюда и самим убираться! – распорядился Ли и, подняв тело Митаки с земли, начал устраивать его в педикебе.
– Что здесь происходит?! – раздался за его спиной голос.
Оставив капитана, Ли повернулся. Перед ним стоял лейтенант-японец, похоже, также появившийся из кабачка, потому что от него несло винным духом, глазки масляно блестели, а фуражка была лихо сдвинута набекрень.
– Происходит задержание нарушителя воинской дисциплины! – металлическим голосом по-японски отчеканил Ли и, вытащив из кармана удостоверение, сунул его под нос офицеру. – Тайная полиция… Этот пьяница оскорбил майора, ветерана-фронтовика. Я намерен доставить его в участок. Хотите к нему присоединиться?!..
– Нет… Прошу прощения… – пьяненький лейтенант на глазах трезвел. – Извините меня, господин майор. Разрешите идти?
– Идите, – выдавил из себя Сиро.
Офицер неверными шагами двинулся по тротуару, удаляясь от них.
– Сэнсэй, садись в коляску рядом с Митаки и придерживай его, чтоб он не упал, – продолжал распоряжаться Ли, одновременно вытаскивая из кобуры японца пистолет и засовывая его к себе в карман. – Пуи, вези их в какое-нибудь тихое место неподалеку, где людей нет. А я за вами пешком.
Мальчишка на протяжении всего времени, пока разворачивались все эти бурные события, стоял, застывший, выпучив глаза и нервно сцепив руки на руле велосипеда. Впервые он стал свидетелем неожиданного и непонятного для него скандала, в котором оказались замешаны его постоянные клиенты, превратившиеся фактически в последние полтора месяца из обычных нанимателей его педикеба в близких ему людей, ради которых он был готов на очень многое, если б они… решились доверить ему это «многое»…
Услышав распоряжение Ли, он вскочил в седло и закрутил педалями. Ли быстрыми шагами двинулся вслед педикебу. Пуи, прекрасно знавший каждый уголок города и его окрестностей, быстро нашел в нескольких минутах езды укромное место в каком-то переулке, где остановился, и к ним вскоре присоединился Ли.
– Сэнсэй, – обратился он к Сиро, который уже вполне оправился после произошедшего, – давай слезай. Я займу твое место. А ты доберешься до дома на чем-нибудь другом.
– А ты с ним куда?
– Ты же понимаешь… куда… – Ли со значением посмотрел в глаза Сиро.
– Я с тобой.
– Ты уверен, что хочешь при этом присутствовать?
– Я должен. Ведь это все произошло из-за меня.
– То, что произошло, – случайность. Если б я подошел на минуту раньше, чем ты вышел из магазина, он бы столкнулся со мной.
– Может быть. Но я все равно должен присутствовать при этом… По-моему, мне давно пора прекратить, как страусу, прятать голову в песок…
– Но мы втроем не поместимся в коляске… – привел Ли последний довод.
– А если его положить под ноги?
– А прохожие что об этом подумают?
Они оба посмотрели на Пуи, который во время этого разговора озадаченно переводил взгляд с одного на другого, не понимая, что они вообще обсуждают.
– Пуи, – Ли обратился к мальчишке, – у тебя нет какого-нибудь покрывала, чтобы прикрыть этого… если мы его положим на пол?
– Да, у меня под сиденьем есть накидка. Я ее даю пассажирам во время дождя или ветра и зимой, если холодно, чтобы прикрыть ноги.
– Доставай!
Сиро встал с сидения, Ли приподнял тело Митаки, и Пуи, покопавшись под сиденьем, вытащил оттуда серую накидку из грубого сукна. Ли и Сиро уложили тело капитана вниз таким образом, чтобы голова и ноги не высовывались при движении из коляски, и накинули сверху покрывало.
– А теперь отправимся на реку Цзилун , – обратился Ли к мальчишке. – Надо найти там безлюдное место. И двигаясь туда, выбирай самые тихие улицы, чтоб как можно меньше прохожих было.
В это время Митаки под покрывалом начал шевелиться, видимо, приходя в себя. Ли достал из кармана брюк пистолет и, нащупав под тряпкой голову, нанес по ней резкий удар рукояткой… Японец, коротко вскрикнув, снова затих. Сиро и Ли расположились в педикебе, поставив ноги на его тело. Пуи уселся в седло велосипеда и начал движение в направлении северной окраины города.
* * *
С предосторожностями, избегая внимания любопытных глаз редких прохожих на тихих улицах этой части Тайхоку, они не менее получаса добирались до нужного места на реке. За все время этой поездки Сиро и Ли перебрасывались только редкими фразами, больше молча раздумывая над тем, что должно было вскоре произойти.
Сиро спрашивал себя: правильно ли он сделал, что присоединился к Ли? Ведь то, что именно он столкнулся с бывшим лагерным надсмотрщиком, – действительно случайность, за которую он не нес никакой моральной ответственности. С другой стороны, ведь это его соотечественник – капитан Митаки – единственный представлял реальную угрозу не просто спокойному и благополучному пребыванию в городе для него, Сиро, и Ли, но и их жизням. Он единственный, кто знал – если не считать майора Ёримото, которому он, вполне возможно, доложил обо всем, – что они после катастрофы с баржей совершили попытку побега, не исключено, остались живы и где-то прячутся в городе. Теперь, после того, что произошло, Митаки точно узнал, что они живы и даже очень неплохо устроились в Тайхоку. Не вмешайся Ли, он бы сдал его, Сиро, в контрразведку. И даже если б они сейчас бросили его на тротуаре, а сами скрылись, он, без сомнения, придя в себя, постарался бы организовать их тщательный поиск со всеми вытекающими из него последствиями… С учетом всех этих обстоятельств переложить решение возникшей проблемы на плечи Ли, как это всегда происходило раньше, было непорядочным.
Сам же Ли, который поначалу был раздосадован тем, что коварный случай вмешался в их так надежно налаженную жизнь, поставив под угрозу выполнение намеченных планов на ближнюю и дальнюю перспективу, теперь, по прошествии некоторого времени после события, пришел к выводу, что все, что происходит, к лучшему. Присутствие Митаки в городе, как дамоклов меч, висело над ним с Сиро. Необходимость все время быть настороже, постоянно оглядываться, помня о смертельной опасности, кого угодно выведет из равновесия. И вот теперь эту проблему можно будет решить раз и навсегда, забыв, как страшный сон! Однако это была не единственная причина для глубокого удовлетворения. Ли, в отличие от своего «напарника», пробывшего в лагере меньше недели и не знавшего, что на самом деле представляет собой капитан Митаки, радовался, что ему, наконец, удастся рассчитаться с этим садистом за все его издевательства над военнопленными…
Пуи добрался до берега реки, густо поросшего тростником и прикрываемого от жилых районов города невысокими пригорками со склоненными к воде ивами. Ли сказал мальчишке, чтоб тот остановился на одном из таких пригорков. Потянув японца за ноги, он стащил его с коляски на траву, а покрывало бросил на сиденье.
– А теперь уезжай отсюда! – скомандовал он Пуи и, указав рукой, добавил: – Будешь ждать нас возле того дерева, и не ближе… Посматривай по сторонам. Если увидишь кого-нибудь постороннего, сразу предупредишь нас.
Сиро оставил купленную книгу на сиденье и, подхватив вместе с Ли Митаки под руки, потащил капитана к зарослям тростника у воды. Тот все еще был без сознания. Сиро решил было, что Ли хочет «покончить с проблемой», воспользовавшись этим его состоянием и бросив тело в воду… И был удивлен, когда увидел, что «напарник» уложил Митаки на мокрый песок и стал поливать его лицо водой, намереваясь привести в чувство.
– Зачем ты это делаешь? – спросил он.
– Я не убийца и не умею убивать беспомощных. Я приговорю его к смерти, когда он будет в сознании, и приведу приговор в исполнение.
Сиро, терзаемый разными предположениями, в который раз пытался понять, какой логикой руководствуется Ли, совершая те или иные поступки. Ну какая ему разница: отправится Митаки на тот свет в сознании или без сознания? Ведь ясно же, что он враг им обоим и заслужил свою смерть!.. А смерть в бессознательном состоянии даже более гуманна, чем при ясной памяти… «А может быть… – он, кажется, сообразил, в чем дело, – Ли как раз хочет, чтоб он испил до дна чашу предсмертных мучений?!..»
Митаки застонал и открыл глаза. Какое-то время он бессмысленно смотрел в небо, пока, наконец, его зрение не сфокусировалось на склонившихся над ним двух фигурах.
– Ты?! – наконец с трудом проговорил он, остановив взгляд на Ли. – Значит, это ты напал на меня сзади?.. И значит, вы до сих пор вместе?..
– Вместе веселее…
– Где я? – снова спросил Митаки.
– Перед воротами в ад… – отозвался Ли, помогая ему сесть. – У тебя есть последний шанс облегчить свою душу.
С мучительной гримасой ворочая головой, чтобы осмотреться, японец, похоже, сообразил, где он находится, и значит понял, зачем он здесь находится…
– А вы помощники владыки ада демоны Ахо и Расэцу? – он скривил лицо в злой ухмылке.
– Нет, мы всего лишь твои судьи, – проговорил Сиро.
– Ишь, как вы двое спелись, китаец и японец! А майор Ёримото, когда приказал сковать вас наручниками, надеялся, что придумал для вас страшные мучения!.. А оно вон как получилось!
– Как он, кстати, майор Ёримото? – поинтересовался Ли.
– Отправили на фронт в Китай.
– После побега заключенных? А тебя, похоже, за это в лейтенанты разжаловали?
– Откуда ты знаешь про побег? – Митаки с недоумением и злобой смотрел на китайца.
– Хочу тебя порадовать, – спокойно ответил Ли. – Побег устроил я.
– Врешь! – Митаки в бешенстве выпучил глаза. – Ты не мог один такого организовать.
– Конечно, поджечь штаб лагеря и оружейную комнату, разбить два прожектора, убить часового на вышке один человек не мог…
Слушая, как Ли перечисляет то, что происходило в лагере во время побега пленных, бывший капитан скалил в бессильной ненависти зубы и наконец прохрипел:
– Дьявол! Будь ты проклят! Каким же дураком был Ёримото, когда не послушал меня и не разрешил расстрелять тебя после побега!
– Это точно! Нельзя оставлять на завтра то, что нужно сделать сегодня… – издевательски подтвердил Ли и, меняя тему разговора, спросил: – Так где же ты теперь служишь, бывший капитан Митаки? Почему в рабочее время шляешься по кабакам?
– Служу там же, – уже спокойнее ответил японец. – Только не заместителем начальника лагеря, а командиром одного из отрядов. А сегодня у меня выходной день. Так что могу себе позволить…
– Лагерь до сих пор занят сооружением хранилища боеприпасов?
– Нет, работы на хранилище закончены, – Митаки уже не удивлялся осведомленности китайца, и вообще изменение тональности разговора породило у него проблеск надежды, что, может быть, все сегодня закончится для него не так страшно, как он предполагал… Желая сохранить наметившуюся линию беседы, он готов был выкладывать все, что знал, по долгу своей службы. – На прошлой неделе мы стали возить пленных на аэродром. Там они ставят маскировочные навесы над всеми его сооружениями.
– Лагерь пополняется новыми людьми? – Ли задавал вопросы спокойным деловым тоном, никак не выказывая своих эмоций, а Сиро с удивлением слушал этот разговор, не понимая, зачем он вообще нужен.
– Только взамен выбывающих.
– А много ли таких «выбывающих»? И почему они выбывают?
– До десятка в неделю. Уж очень многие из этих доходяг истощены…
Немного расслабившись из-за спокойного течения беседы, Митаки не уловил опасности. Зато Сиро внезапно понял, что происходит.
– А когда приказано уничтожить пленных? – все тем же нейтральным тоном спросил Ли.
– Сразу после начала вторжения американцев и китайцев на остров, – произнес Митаки и осекся…
– Что ты сказал?! – воскликнул Сиро, врываясь в разговор. – Вы собираетесь уничтожить всех военнопленных?
– Это они таким образом заметают следы своих военных преступлений, – пояснил Ли.
Митаки понял, что попал в ловушку и проговорился о том, о чем ему никак нельзя было сейчас говорить…
– А что я могу поделать? – огрызнулся он. – Это приказ командования. А я человек маленький.
– И поэтому ты, как маленький человек, в лагере Фучжоу почти ежедневно собственноручно расстреливал пленных китайцев за малейшую провинность?! – сузив глаза, процедил сквозь зубы Ли. – Причем без всякого приказа командования, а по собственному почину, как говорится, «от души»…
– В лагере должен быть порядок! И мой служебный долг заключался в его поддержании! – Митаки истерически выплевывал слова, осознав, что теперь у него нет никаких шансов на спасение.
– А как же международные конвенции, которые запрещают не только убивать, но даже мучить военнопленных? – выкрикнул Сиро.
– Какие могут быть конвенции по отношению к китайцам?! Это же не люди. Они плодятся, как кролики! Ты же образованный человек. К тому же японец! Как ты не можешь понять таких очевидных вещей?
– Я как раз понимаю очевидную вещь: после войны народы Азии будут ненавидеть всех японцев и пугать нами своих детей! И все это из-за таких насильников и убийц, как ты.
– Я офицер императорской армии, который с честью выполняет свой долг перед страной! – Митаки гордо вскинул подбородок, с ненавистью глядя на Сиро. – Не то, что ты, предатель и бесхребетный интеллигент!
– Как ты смеешь говорить про честь?! Если б ты проявлял свою ненависть к врагам на поле боя, я бы смог это еще как-то понять. Но ты убивал и убиваешь бесправных и беззащитных людей, причем не потому что в этом есть какая-то военная целесообразность, а потому что получаешь от этого садистское удовольствие… И поэтому ты не офицер, а трус и ничтожество!.. Ли! – Сиро посмотрел на своего «напарника», который с каменным лицом слушал этот диалог. – Мне надоел разговор с этим… Пора кончать…
– Согласен с тобой, – Ли вытащил из кармана пистолет и, наведя его на Митаки, приказал: – Встать!
Тот начал подниматься с песка, видимо, радуясь, что примет смерть, стоя, а не валяясь в ногах у своих «судей».
– Иди в воду!
– Будьте вы прокляты! – выкрикнул Митаки. – Ненавижу вас! И особенно тебя, Мацуи! – он развернулся и побрел по воде сквозь тростник.
– Дай мне пистолет, – попросил Сиро, протянув руку к оружию.
Ли хотел было выполнить его просьбу, но, тут же передумав, вскинул пистолет и выстрелил Митаки в затылок. Тот с негромким всплеском ушел под воду…
– Если ты до сих пор никого не убивал, не стоит и начинать! – твердо проговорил Ли, глядя Сиро в глаза. – А то замучаешь потом себя самобичеванием…
Постояв несколько секунд, глядя на воду, по которой расходились последние круги, они развернулись и пошли туда, где их ждал Пуи.
– Что скажем мальчишке? – спросил по дороге Сиро.
– Правду. Он и так слишком много о нас знает. Надо, чтоб он нам доверял.
* * *
Пуи стоял рядом с велосипедом. Он услышал выстрел и понял, что затянувшееся отсутствие его пассажиров подошло к концу. В его смятенном сознании мелькали самые разные предположения, что же все происходившее сегодня у него на глазах – и с ним в том числе – должно означать. Завидев приближающихся к нему мужчин, он спрашивал себя: должен ли он задать им вопрос об этом, или это будет невежливо?
Его сомнения были разрешены сами собой, когда Ли, приблизившись, какое-то время молча смотрел ему в глаза, а потом положил руки на плечи и сказал:
– Пуи! Ты уже взрослый мальчик и понимаешь, что в нашем мире, к сожалению, очень мало добра и слишком много зла и несправедливости. Тот человек, которого мы привезли сюда, был очень злым и жестоким. Он виновен в смерти многих хороших людей. Мы с господином Мацуи приговорили его за это к казни!.. Ты меня понимаешь?
Мальчишка, слушавший его, затаив дыхание, молча кивнул головой.
– Я думаю, – продолжил Ли, – ты также понимаешь, что о том, что здесь произошло, не должна знать ни одна живая душа. Понимаешь: ни одна!
Пуи снова кивнул.
– Мы можем тебе доверять?
– Всегда… – прошептал мальчишка, и из его глаз потекли слезинки.
– Ну вот и хорошо, – Ли погладил его по торчащим вихрам волос. – А теперь поехали домой.
Сиро и Ли уселись в коляску, и она тронулась с места. Только сейчас Ли решил поинтересоваться книгой, которую Сиро снова держал в руке. Это было именно то, ради чего была предпринята их сегодняшняя поездка: редкое издание знаменитой книги Тёмо Ханасиро.
– Если б не твоя причуда найти именно эту книгу, сэнсэй, – заметил Ли, – мы бы не оказались возле того магазина, не столкнулись бы с Митаки, и всего того, что с нами произошло, просто не было бы… Но, признаюсь тебе честно, я ни о чем не жалею.
– Я тоже… Тем более, если учесть, что во всем, что с нами происходит в жизни, возможно, есть какой-то скрытый смысл… Эта книга, не исключено, сыграет какую-то роль в твоей или моей судьбе…
– Оставь эту мистическую ересь для более доверчивых людей, – засмеялся Ли, не подозревая, что по прошествии времени будет еще не раз вспоминать эту фразу Сиро.
А тот, пользуясь длительностью поездки к дому, начал листать книгу в поисках того, что его больше всего интересовало. Найдя, что искал, он несколько раз внимательно прочитал нужный абзац, а потом протянул книгу Ли:
– Прочитай вот здесь, как Ханасиро считает правильным наносить удар «лапа тигра».
Ли начал читать, вдумываясь в каждое слово и пытаясь зрительно представить себе картину выполнения этого приема:
«На предварительной стадии перед нанесением удара движущаяся рука должна быть свободной и расслабленной. Она должна оставаться таковой до самого последнего мгновения перед непосредственным соприкосновением нижней части ладони с центральной частью подбородка противника. В это последнее мгновение расслабленность должна молниеносно преобразоваться в необыкновенную мощь путем концентрации энергии всего тела бойца в точке на нижней части ладони. Лучший способ такой концентрации – представить себе человека, к которому боец испытывает самую жгучую ненависть и которому имеет возможность нанести сокрушительный удар».
– Прочитал? Есть у тебя такие враги, к которым ты испытываешь лютую ненависть?
– У меня их столько, что можно целую очередь выстроить.
– Ну тогда всё в порядке. Начнем на тренировках отрабатывать этот и другие приемы.
* * *
Когда они добрались до места и вошли в дом, Сиро предложил устроить баню:
– Знаешь, хочется смыть с себя все, что сегодня произошло… – объяснил он свое желание.
Ли подумал, что если б ему приходила такая блажь в голову, то он во время войны мылся бы, не переставая… Однако от предложения своего «напарника» не отказался.
Глава 8. Куан Ли. Диверсия
На следующий день Ли решил встретиться с Бохаем, чтобы выяснить, как продвигаются дела с изготовлением взрывчатки. Принятое на днях решение произвести подрыв состава с горючим требовало ускорить процесс. Да и до нападения на хранилище боеприпасов оставалось всего десять дней. Так что раскачиваться было некогда.
Он застал товарища в мастерской, где он вместе с ее хозяином занимался какой-то работой по металлу, не связанной с делами Сопротивления. Ли поболтал немного с Го Дуном о жизни, о семье, о том, не беспокоит ли его постоялец, и не заметил никакой тревоги в его глазах. Похоже было, что Бохай нашел общий язык с ним, и его «названный брат» не пытается обвинять Ли в том, что он втравил его в какое-то нехорошее дело.
Дун продолжил свою работу, а Ли вызвал для разговора Бохая на улицу, потому что в мастерской им пришлось бы перекрикивать друг друга. Они уселись прямо на землю, привалившись спинами к стене мастерской и греясь на солнышке. Бохай начал рассказывать, что ему удалось сделать за последние дни:
– Я обошел – где-то сам, где-то вместе с Сю – в китайской части города несколько десятков магазинов и лавок, которые торгуют удобрениями.
– Удобрениями?! – Ли недоуменно посмотрел на него.
– Ну да! А ты что, не знал, что простейшие виды взрывчатки делаются из некоторых удобрений?
– Откуда? Я ж не минер.
– Так вот, чтоб ты знал: первое взрывчатое вещество – черный дымный порох – изобрели еще в древности мы, китайцы.
– Ну об этом я знаю. Правда, я слышал, что индийцы тоже претендуют на славу его открытия. Но это неважно.
– А ты знаешь, из чего он состоит? Из смеси серы, аммиачной селитры и древесного угля. Сначала порох применяли в качестве пиротехнического средства, для устройства фейерверков и запуска осветительных ракет, и только в тринадцатом веке стали использовать как начинку для огнеметов. В нескольких магазинах города я нашел серу и аммиачную селитру. Вот с древесным углем сложнее, в продаже я его не нашел. Надо посоветоваться с кем-нибудь из местных, где его можно раздобыть. Но я тебе скажу другое: даже если мы достанем этот уголь, то порох, который я сделаю, мы сможем использовать только для иллюминации возле склада боеприпасов. Для устройства серьезного взрыва он не годится.
– Я тебя понял, – перебил его Ли. – И вношу встречное предложение. Я вчера оказался в одном из японских районов города и обнаружил там магазин, в котором продаются уже готовые фейерверки и ракеты. Так зачем нам морочить голову с изготовлением кустарной пиротехники, когда мы может купить уже готовую?
– Ну так это же совсем другое дело! – с воодушевлением воскликнул Бохай.
– Через несколько дней мы съездим с тобой в тот магазин и все, что нужно, купим. А пока давай поговорим о том, как мы будем готовить настоящую взрывчатку.
– Видишь ли, Ли. Здесь многое зависит от целого ряда обстоятельств. Во-первых, что именно мы собираемся взрывать. Во-вторых, насколько благоприятны условия, в которых мы будем осуществлять взрыв. В-третьих, какие у нас есть возможности для приобретения составных компонентов взрывчатки.
– А ну-ка разъясни мне все эти пункты поподробнее, – попросил Ли. – А то я что-то не очень понимаю…
– Ну, к примеру: если мы по-прежнему будем искать используемые во взрывчатке компоненты в свободной продаже, то у нас остается фактически единственный вариант изготовления хорошей взрывчатки – динамон. Я о нем услышал от нашего русского инструктора по взрывному делу. Это изобретение советских ученых. Состав очень простой: аммиачная селитра и молотый торф. При необходимости торф можно заменять хлопковым жмыхом. Но дело в том, что в Советском Союзе торфа и хлопка – хоть завались! А вот найти их здесь, на Тайване, мы, скорее всего, не сможем.
– Отсюда следует, что искать компоненты для самодельной взрывчатки в магазинах города нет смысла, – резюмировал Ли.
– Именно так.
– Что же остается?
– Остается искать готовую взрывчатку, сделанную в специальных лабораториях или на заводах. Но и здесь не все нам может подойти. Мне, например, известны четыре вида взрывчатки: нитроглицерин, пироксилин, динамит, тротил. Первые две очень мощные, но и очень опасные. Я имею в виду, опасные для самих людей: и тех, которые изготавливают взрывные устройства, начиненные ими, и тех, которые их потом используют в диверсиях. Необходимы идеально спокойные условия для подготовки к взрыву. Если чуть что не так, может произойти случайный взрыв, и минер погибнет. Поэтому эти взрывчатки сейчас обычно не используют в диверсиях. Пироксилин, например, применяется только как начинка снарядов и торпед.
Таким образом, больше всего нам бы подошли динамит и тротил. Серьезная мощность, относительно безопасные в работе с ними… Вопрос: где их взять?
– А где они могут использоваться помимо военного назначения?
– Ну, при разных взрывных работах. В горнорудном производстве, в шахтах, наверное, где-то еще…
Ли на время задумался, а потом сказал:
– Я слышал, что здесь добывают каменный уголь.
– Нет, это не подойдет. В угольных шахтах такую взрывчатку не используют. Вот если здесь добывают что-нибудь для строительства… Например, поделочный камень, мрамор, гравий, известняк… Вот в таких карьерах часто взрывают породу. И как раз динамитом или тротилом.
– Есть у меня идея, где об этом можно узнать, а возможно, и достать. Но дело в том, что решение вопроса с динамитом или тротилом может затянуться на какое-то время, а нам с тобой надо будет уже через несколько дней подготовиться к очередной акции.
– Может, ты, наконец, скажешь мне, что мы собираемся взрывать?! – с укором воскликнул Бохай. – Мне тогда проще будет найти решение проблемы.
– Извини! Ты прав. Несколько дней назад руководство нашей организации Сопротивления приняло решение взорвать железнодорожный состав, перевозящий из Такао в Тайхоку бензин, керосин, мазут, в общем, какие-то горючие вещества.
– Хорошая идея! – глаза Бохая загорелись. – Будем взрывать рельсы под составом?
– Нет. Не забывай то, что я вам уже раньше говорил. Тайвань – это не материковый Китай. Здесь войны, как таковой, пока нет. По железной дороге ездят обычные гражданские люди, большинство из них китайцы. Нельзя, чтобы они пострадали при взрыве. Поэтому взрывать придется ночью, когда не ходят пассажирские поезда. Потом, мы не знаем графика движения грузовых поездов. Не исключено, придется дежурить несколько ночей, пока не появится нужный нам состав. Поэтому закладывать взрывчатку под рельсы опасно: если ожидаемый состав ночью не появится, на ней может подорваться какой-то другой поезд, а днем так вообще пассажирский. Поэтому нужно минировать конкретно грузовой состав, везущий горючее. Для этого прицепить к одной из цистерн взрывное устройство с часовым механизмом, чтоб оно взорвалось, не доезжая до Тайхоку, в чистом поле.
– Так это даже и проще организовать, – проговорил Бохай. – Для того, чтобы взорвать одну цистерну, от которой потом начнут взрываться и другие, не нужны обязательно динамит или тротил в шашках. Достаточно будет связки обычных гранат. А может, даже и одной хватит. Ведь начинка ручных гранат – тот же самый тротил. Поместим их в небольшую металлическую коробку с креплениями – можно магниты использовать, – туда же часы, прицепим к какой-нибудь цистерне, и через пятнадцать-двадцать минут после начала движения… ба-бах! Вот только надо найти такое место на дороге, где состав остановится, хотя бы на минуту…
– Над этим уже работают наши люди. А вот идея с гранатами действительно отличная! Завтра же мы поедем к нашим «друзьям» из триады и попробуем раздобыть у них гранаты. Заодно поговорим и о динамите и тротиле. Рано или поздно они нам все равно понадобятся.
* * *
На следующий день Ли вместе с Бохаем и Сю отправился к дому Фан Тао. Бохай ему был нужен как специалист, способный оценить качество нужного им товара. Сю же он собирался привлечь к будущим контактам с триадой, представив его как своего «заместителя» и представителя в тех случаях, когда сам не сможет в них участвовать. Его опыт общения с уголовниками мог оказаться полезным в этом деле. Помимо приобретения гранат и взрывчатки Ли интересовали и пистолетные патроны: в последнее время у них волею случая «на вооружении» оказались еще четыре «Хамады», а вот боезапас к ним был ограничен.
Ли постучал в дверь дома «главного торгового агента» городской организации триады. Через несколько секунд на пороге возник, как всегда безмолвный, слуга Фана Ченг.
– Скажи хозяину, что здесь Ли, – не тратя время на приветствия, сказал Ли.
Ченг прикрыл дверь, чтобы сначала получить указания от хозяина. Вторично дверь открыл уже сам Фан Тао, который с чрезмерно радостной улыбкой поприветствовал Ли и его спутников.
– Давно жду тебя, – заявил он.
– Вот как! Зачем это?
– Ван Цзолинь распорядился пригласить тебя к нему. А ты же не сказал, каким образом можно с тобой быстро связываться.
– Хорошо. Мы решим этот вопрос. И Голову я сегодня навещу. А сейчас давайте сначала решим вопросы, которые вы, уважаемый Фан, можете решить сами, без вашего босса.
– Понадобилась новая партия оружия?
– Нет, не оружия, а боеприпасов.
– Ну что ж. Пройдемте в хранилище, – они все двинулись в известном Ли направлении. – Я вижу, ты сегодня с другими помощниками? – полюбопытствовал Фан.
– Да. Запомните их. Они могут появиться у вас и без меня. Как их звать, вам знать не обязательно. Ченгу они скажут, что от меня.
– Как скажешь. Итак, что тебя интересует на этот раз?
– Для начала нам надо побольше патронов к пистолету «Хамада», пачек двадцать. Второе. Нам нужны гранаты… Какого типа? – Ли вопросительно посмотрел на Бохая.
– Можно любого: 91, 97, 99 типа. Но лучше 99-го. Они самые надежные.
– Всего штук двадцать, – продолжил Ли. – И самое главное: нужна взрывчатка – динамит или тротил в шашках.
– Ого! Похоже, город ожидают большие потрясения?!
– Не то, чтобы очень большие… Но пошуметь нам придется.
– С патронами и гранатами проблем нет – возьмете, сколько надо. А вот со взрывчаткой сложнее... Но я знаю, у кого вы ее можете достать.
– Ну-ка, ну-ка, подскажите, уважаемый Фан.
– Раз ты сегодня будешь у Ван Цзолиня, поговори об этом с Ни Шеном. Помимо того, что он является советником Головы, у него есть вполне легальный бизнес – строительная компания. Ей принадлежит карьер по добыче мрамора. Вот в этом карьере используется взрывчатка.
Ли и Бохай переглянулись и улыбнулись: их предположение оказалось правильным.
– Поговори с Ни Шеном. Уверен, он не откажется продать тебе, сколько надо.
Обсудив все вопросы, Ли предложил Бохаю складывать приобретенные патроны и гранаты в корзинку, которую тот принес с собой. Рассчитавшись за покупку (деньги, которые ранее были переданы Бохаю, Ли решил оставить у него для покупки пиротехники), он попрощался с хозяином, и вместе с товарищами вышел на улицу. Там они разделились: Бохай отправился с приобретенными боеприпасами в мастерскую – надо было начинать изготовление взрывного устройства для диверсии на дороге, а Ли с Сю решил навестить босса триады, которому захотелось обсудить с ним какое-то дело.
* * *
На черном ходе в заведение Головы он сказал охраннику, чтоб тот известил хозяина о его приходе. Через несколько минут тот провел их в кабинет Ван Цзолиня. Тот сидел за своим столом, а на диване, как и в прошлый раз, восседал Ни Шен. Оба на этот раз приветствовали пришедших куда любезнее, чем в первый раз. Голова предложил им присесть на стулья напротив своего стола. Ли решил первым делом представить новое лицо в их беседе.
– Это мой помощник и доверенный человек, – показал он на товарища. – Его зовут Сю. Он в курсе всех наших совместных дел. Именно он будет осуществлять постоянную связь с вами, поскольку я сам не всегда имею время на это. Мы при нашей последней встрече не договорились, как будем поддерживать постоянную связь. Я предлагаю следующее: Сю будет каждый день заходить в ваше заведение… ну, за исключением тех дней, когда мы будем, так сказать, заняты… своими делами. Если у вас будет для нас какая-то информация, охранник при входе будет сообщать ее Сю или же пригласит его к вам. Если у нас будут к вам какие-то вопросы, я приду лично или, при невозможности, пришлю опять-таки Сю. Такое устраивает?
– Вполне, – кивнул головой Ван Цзолинь. – Теперь о том, для чего я хотел тебя видеть. Мы с тобой договорились, что не только мы будем оказывать вам помощь, но и вы нам.
– Совершенно верно. Если эта помощь будем нам выгодна…
– Я помню это. Ты говорил, что вы совсем не против нанести какой-нибудь вред якудзе.
– Да, я это говорил. А что, у вас появились какие-то серьезные планы насчет них?
– Мы такие планы давно вынашиваем. Но сейчас ситуация все больше обостряется и в любой момент может взорваться. Поэтому я и спрашиваю тебя: на какую вашу помощь мы можем рассчитывать, если начнется большая заваруха?
Ли переглянулся с Сю, и они на время задумались.
– У японцев, как, уверен, и у вас, – произнес наконец Ли, – где-то хранятся большие запасы резервного оружия, того, что держат на случай большой войны с конкурентами. Мы могли бы это хранилище взять на себя. То есть мы могли бы его захватить в нужный момент, забрать то оружие, которое нам пригодилось бы, а остальное уничтожить. Таким образом, якудза осталась бы с пустыми руками в войне с вами, и исход такой войны нетрудно предвидеть…
Ван Цзолинь посмотрел на Ни Шена, и тот слегка кивнул головой.
– Нам нравится твое предложение, – проговорил Ван.
– Только вы должны позаботиться, чтобы найти это хранилище. Мы вряд ли сможем это сделать, а ваши люди хорошо знают город и имеют обширные связи в разных кругах. Поручите им заняться этим. И как только они найдут этот «схрон», сообщите нам, и мы начнем готовить операцию по его уничтожению.
– Хорошо. Договорились. Есть ли у тебя ко мне какие-то вопросы?
– К вам, уважаемый Ван, нет, а вот к Ни Шену есть.
– Спрашивай, – удивленно произнес Голова, взглянув на советника.
– Фан Тао сообщил мне, что у вас, уважаемый Ни, есть карьер по добыче мрамора. И в нем используется взрывчатка, скорее всего, шашки динамита или тола. Нам нужна эта взрывчатка.
– Зачем? – спросил заинтересованный советник.
– Для наших дел… а теперь уже и для ваших, раз мы взяли на себя уничтожение хранилища с оружием якудзы…
– Ладно, будет вам взрывчатка, – согласился Ни Шен. – Сколько нужно и куда ее доставить?
– Стандартный ящик. Доставьте ее к Фан Тао. А мы ее у него заберем.
– Хорошо. Через два-три дня можете забрать. Деньги отдадите Фану, – не забыл напомнить Ни.
Обсудив все вопросы, Ли с Сю поднялись, попрощались и вышли из кабинета Головы.
На улице Сю спросил Ли:
– А это обязательно было ввязываться в войну триады и якудзы? У нас что, своих дел мало?
– Во-первых, помощь триаде было условием их сотрудничества с нами. Во-вторых, неужели ты не понимаешь, как нам выгодна война между триадой и якудзой?
– Чем?
– Ты представляешь, что начнется в городе, когда они станут убивать друг друга на улицах?! Вся полиция и вся служба безопасности будут брошены на то, чтобы успокоить их. И заниматься другими вопросами им будет уже некогда. А нам этого только и нужно!
– Ну ты и голова! – восхищенно воскликнул Сю.
Расходясь по домам, они договорились назавтра снова встретиться у Бохая, чтобы окончательно обсудить план проведения диверсии на железной дороге.
* * *
По пути в мастерскую Ли зашел к Ли Цуюню, чтобы выяснить, что удалось узнать о графике движения грузовых составов, прибывающих в Тайхоку.
– Точно выяснить ничего не удалось, – признался Цуюнь. – Вернее, выяснилось, что точного графика перевозки грузов просто не существует. Дорога осуществляет перевозку по мере накопления грузов для формирования состава. Конечно, составы с горючим формируются отдельно от остальных грузов. Когда нефтеперерабатывающий завод в Такао произведет достаточное количество своей продукции, железная дорога формирует состав и отправляет по назначению.
– Значит, заранее точное время отправки узнать нельзя? – удрученно констатировал Ли.
– Не совсем так, – успокоил его Ли Цуюнь. – Опять мой отец подкинул идею. Порт для самых разных нужд периодически получает мазут и дизельное топливо. Часть горючего приходит по морю, часть – по железной дороге. О той перевозке, которая идет по дороге, завод-изготовитель сообщает телеграммой в правление порта накануне отправки. В ней указывается день отправки, что отправляется и в каком количестве. Но… точного часа отправки завод не знает, как не знает и точного времени прихода состава в Тайхоку и тем более в порт.
– Не понимаю, как же так можно организовывать движение?
– Ты просто не знаком со спецификой работы железной дороги. Это ж тебе не шоссе, где можно ездить в любое время туда и сюда… Железная дорога подстраивается под постоянный график движения пассажирских поездов. Если грузовой состав можно «втиснуть» между ними, его могут отправить и днем. Но чаще всего, как говорит отец, грузы перевозят по ночам. Скажем, горючее из Такао обычно отправляют поздним вечером, чтобы оно ранним утром прибыло в Тайхоку.
– Уже легче. Но как же мы все-таки узнаем о дне отправки топлива?
– Отец обещал помочь в этом. Он будет каждый день интересоваться в правлении, не поступила ли телеграмма об отправке горючего. После этого тут же позвонит по телефону мне. Я сообщу об этом Лею, который будет в ближайшие дни постоянно находиться в госпитале. А вот он уже сообщит обо всем тем, кого ты назначишь исполнителями акции.
– Хорошо. С нашей стороны все готово к этой диверсии. Есть, правда, одна проблема, которую надо решить. Но ты вряд ли мне в этом поможешь. Так что мы будем решать ее сами. Где сейчас Чжоу Лей?
– В комнате санитаров.
– Позови его. Я заберу его на пару часов. Нам нужно собрать всю группу участников операции для обсуждения ее деталей.
Когда пришел Лей, Ли попрощался с Цуюнем, договорившись с ним действовать строго так, как он предложил.
* * *
По дороге в мастерскую Го Дуна Ли рассказал товарищу о состоявшемся разговоре с Ли Цуюнем и намеченных планах действий.
– В любой из ближайших дней нужно быть готовым к операции. Поэтому мы сейчас обсудим вместе с Сю и Бохаем все ее детали. Есть одна проблема, которую я не знаю, как решить. Для того чтобы прикрепить мину к цистерне, нужно остановить состав, хотя бы на минуту. Но как это сделать, я пока не представляю. Ты часто ездишь по железной дороге. Есть какие-нибудь идеи?
Лей задумался, а через минуту неуверенно сказал:
– На некоторых станциях помимо основных путей есть запасные. На этих путях отстаиваются составы, пропускающие более срочные поезда. Например, Тара, возле которой мы проводили предыдущую операцию, как раз такая станция. Если б нужный нам состав оказался на таком запасном пути, мы бы спокойно прицепили к нему свою взрывчатку и взорвали таким образом не только поезд, но и саму станцию!..
– Да, это было бы фантастической удачей! – скептически усмехнулся Ли. – Только как сделать так, чтобы поезд загнали на запасной путь?
– Понятия не имею, – признался Лей.
– Значит, этот вариант очень ненадежный.
– Ничего другого мне пока в голову не приходит.
* * *
Они пришли в мастерскую, когда Сю уже был там. Дун занимался возле верстака своими делами. Ли, поздоровавшись, предложил ему немного передохнуть, выйдя на свежий воздух.
– Нам тут надо кое-что обсудить, – объяснил он. – Тебе это будет неинтересно.
– Ли! – Дун, вытирая грязные руки тряпкой, твердо посмотрел ему в глаза. – Бохай вчера признался мне, кто он такой, кто ты такой на самом деле, кто вы все, чем вы занимаетесь…
Ли немного растерянно посмотрел на Бохая, и тот кивнул головой.
– И что из этого следует? – спросил Ли.
– То, что я готов вам помогать.
– И это не потому, что ты считаешь себя обязанным мне?
– Нет. Я действительно сам хочу участвовать в этом вместе с вами.
– А ты не боишься? А как же жена, дети?..
– Да, я боюсь за жену и детей. А за себя мне бояться надоело. Давно пора быть мужчиной, а не слюнтяем, которым каждый, кому не лень, может помыкать…
– Я рад, что ты принял такое решение. И все-таки давай ты будешь заниматься тем, что тебе по силам. Ты приютил Бохая, ты предоставил свою мастерскую в наше распоряжение, ты можешь помогать в изготовлении того, что нам понадобится. Но знать подробности наших дел тебе не обязательно. Я всегда говорю: «Меньше знаешь – меньше расскажешь!» Если случится провал – а в нашем деле это вполне возможно, – ты всегда сможешь сказать, что нанял Бохая в помощники; чем он занимался в ночное время, не знаешь; ни в каких его делах не участвовал. Никаких других подробностей о наших делах ты не расскажешь, потому что просто не будешь о них знать! Договорились?
– Ладно, «брат». Если ты считаешь, что так надо, я согласен.
Дун вышел на улицу, а остальные уселись в кружок на топчане и полу возле него. Ли пересказал Сю и Бохаю то, что обсуждал с Ли Цуюнем и Леем.
– Итак, давайте определимся, насколько мы готовы к операции, – подвел итог Ли. – Как у тебя, Бохай, обстоит дело с изготовлением мины?
– Все уже готово. Корпус для нее мы с Дуном уже сделали. Приделали к нему и магниты, и специальные крюки, если придется цеплять к буферу. Связка из двух гранат готова, запал тоже. Часы я купил. То есть все компоненты взрывчатки в наличии. Непосредственно перед взрывом я все это соединю и укреплю мину на цистерне.
– Хорошо, с этим все в порядке. Только не забудь прихватить с собой еще и электрический фонарик. Ведь тебе придется последние соединения в мине делать в темноте.
– Я уже подумал об этом.
– И о плащах всем тоже надо подумать. И самим прикрыться, если ночью дождь пойдет, и взрывчатку укрыть… Значит, у нас фактически осталась нерешенной одна проблема: как остановить состав, чтобы можно было установить на него заряд.
– Я, кажется, уже придумал, как ее решить, – подал голос Лей. – Ломал себе голову после нашего разговора и вот… Как ты сказал, Ли, надежда на запасные пути призрачная. Значит, надо рассчитывать на остановку движущегося поезда. Я предлагаю это сделать так. На выходе с любой станции на путях стоит небольшая вышка с семафором, на котором два фонаря – красный и зеленый, которые зажигаются диспетчером. Если проезд свободный, горит зеленый фонарь; если диспетчер хочет остановить поезд, он зажигает красный фонарь.
Во время операции один из нас будет находиться возле семафора. Когда к станции подойдет нужный нам состав, по цвету фонаря сразу станет ясно: будет он останавливаться возле платформы или продолжит движение. Если он будет двигаться без остановки, этот человек разобьет камнем горящий зеленый фонарь. В этом случае машинист паровоза обязательно остановит поезд, он захочет узнать, что означает отсутствие и красного, и зеленого света на семафоре. Пока он будет это выяснять, Бохай прикрепит мину…
– Молодец! Голова! – восхищенно воскликнул Ли. – Как гора с плеч свалилась… На какой станции будем проводить операцию? – он посмотрел на Лея.
– Я предлагаю на моей, Сэто, – предложил тот. – Нам ведь после установки мины надо будет где-то дожидаться утра, чтобы сесть на поезд. А так мы можем добраться ко мне домой, выспаться, а днем уже вернуться в город.
– Хорошая идея, – согласился Ли, видя общее одобрение. – Значит, теперь нам остается только в полной боевой готовности ждать известия об отправке состава из Такао. Лей, когда с вокзала отправляется последний ежедневный пассажирский поезд?
– В семь часов вечера.
– Тогда решаем так. Ты, Лей, каждый день, начиная с сегодняшнего, во второй половине дня находишься в госпитале возле Ли Цуюня и ждешь его сообщения о поезде. Мы трое также каждый день с четырех часов до семи находимся здесь, в мастерской, и ждем тебя. Как только ты узнаешь о выходе состава, берешь возле госпиталя конную пролетку, приезжаешь сюда, мы подсаживаемся к тебе и все вместе едем на вокзал. Там садимся на поезд и едем до твоей станции. Ну а дальше все будем решать на месте…
– Ли! – подал голос Сю. – А зачем тебе нужно участвовать в этой операции?
– Что за странный вопрос? – Ли с удивлением посмотрел на товарища.
– Ничего странного. Ты – командир. Ты – голова. От тебя зависит деятельность всей боевой группы. Зачем тебе участвовать в каждой операции, если в этом нет никакой особой необходимости? Мы втроем легко справимся с тем планом, который сейчас обсудили. Бохай собирает и устанавливает мину. Я прикрываю его от возможных неожиданностей. Лей делает свое дело возле семафора. Четвертый человек – лишний.
– Я поддерживаю его! – включился в разговор Лей. – Тем более, что мы уже обсуждали этот вопрос у Ли Цуюня.
– Я тоже «за», – добавил свою лепту и Бохай.
– Это что, бунт на корабле?! – Ли сделал преувеличенно грозное лицо, а потом улыбнулся. – Ладно, убедили. Только дело в том, что я после этой акции собирался подняться в горы, к отряду.
– Зачем?
– Чтобы сообщить Бэй Веньяну об очередной операции отряда возле хранилища боеприпасов в ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля.
– Но значит, и я тогда должен был бы идти с тобой в горы? – спросил Лей. – А зачем нам двоим идти только для того, чтобы ты сказал Бэю одну фразу: привести отряд в полной боевой выкладке семнадцатого июля в девять часов вечера в пещеру. Если ты мне доверяешь, этот твой приказ я передам ему сам.
– Разумеется, я тебе доверяю. И я действительно именно это собирался ему сказать. Хорошо, ты меня убедил: отправишься в горы сам. Теперь последнее. Бохай! Гранаты, которые мы вчера купили, спрячешь здесь, у Го Дуна. А патроны тащи сюда, надо их распределить между всеми.
Бохай вытащил из-под своего топчана брезентовую заплечную сумку, в которой лежали двадцать пачек патронов.
– У нас сейчас на руках десять пистолетов: – продолжил Ли, – один кольт у меня плюс девять «Хамада» – два у Лея, свой и покойного Купола, по одному у вас, Сю и Бохай, а также у Кошки с Губой, ну и у меня три. Разбираем на каждый «Хамада» по две пачки, то есть по сорок патронов. Сю, ты берешь на себя, а также на мальчишек – вечером дома им отдашь. Я забираю на свои три пистолета, а также остаток.
– Ли, я что-то не понял, – Сю удивленно посмотрел на него, – откуда у тебя взялись три «Хамада»? Про кольт и два «Хамада» я знаю. Откуда третий?
– Ах да! Я же не рассказал вам одну интересную историю. Позавчера наш общий «друг» капитан Митаки приказал долго жить!..
Сю и Бохай, прекрасно знавшие, о ком идет речь, ошарашено вытаращили глаза:
– Как это?!
– Ему в очередной раз не повезло… – и Ли рассказал все, что случилось два дня назад после неожиданной встречи возле книжного магазина.
– Собаке собачья смерть! – подвел итог рассказу Сю. – Так ты говоришь, что твой японец хотел сам его расстрелять?
– Да.
– Ты знаешь, я начинаю менять свое мнение о нем…
– А я уже давно пришел к убеждению, что нам не стоит его опасаться, – подтвердил Ли.
Он поднялся с топчана, попрощался с товарищами, пожелав им успеха в предстоящей операции, и ушел, попросив явиться к нему домой, как только они вернутся в город.
* * *
Два последующих дня, занимаясь разными текущими делами, Ли часто вспоминал о товарищах, представляя, в каком состоянии они сейчас находятся, нетерпеливо ожидая команды на выезд. Ночью он ворочался на кровати, неоднократно просыпался, непроизвольно прислушивался, как будто хотел уловить эхо далекого взрыва…
Всё это будоражащее кровь напряжение разом исчезло, когда они вечером втроем ввалились к нему в дом, радостные и удовлетворенные. Дружелюбно поздоровавшись с Сиро – чему тот был очень удивлен – они хотели приступить к докладу, но Ли остановил их. Накрыв стол тем, что осталось от обеда, и поставив чай, он пригласил гостей перекусить с дороги. Те стали отказываться, сказав, что перед отъездом в город плотно пообедали дома у Лея. Остановились на чае. Ли пригласил к столу и Сиро, но тот деликатно отказался, оставшись в своей комнате.
Лей взялся рассказывать, как прошел весь сегодняшний день.
– Ты знаешь, Ли, даже как-то скучно все было, – заявил он, немного рисуясь. – Мы так тщательно все продумали, что на деле все прошло точно по нашему плану. Вчера в пять часов Ли Цуюнь сказал мне о телеграмме с завода в Такао. В половине шестого я уже был в мастерской, а в шесть часов мы прибыли на вокзал. В шесть пятнадцать сели в поезд и в семь часов прибыли на станцию Сэто.
Поскольку было еще светло, мы ушли от станции подальше в поле с той стороны, где проходят пути, чтоб нас не было видно. Когда стемнело, подошли поближе, но так, чтобы свет от двух фонарей на платформе не позволял нас увидеть. Сидели в ожидании на траве часов пять. За это время прошли два грузовых состава, но не «наши». Я каждый раз при их приближении шел к семафору, а потом возвращался назад. При появлении поездов на платформу из здания станции выходил патруль из трех человек. Я прятался от них, ложась на землю. Когда поезд проходил, они возвращались назад в здание. И только в два часа ночи появился «наш» состав. Я понял это, когда первая цистерна осветилась фонарем. Глянул на семафор: зеленый свет. Значит, пора действовать. Схватил камень из-под рельсов и разбил им фонарь… Тут же бросился подальше в поле.
Бохая и Сю на нашем месте, понятное дело, не нашел. А чем они были заняты, пусть расскажет Бохай.
– Как только мы с Сю поняли, что это «наш» состав, – начал тот, – он мне стал подсвечивать фонариком, а я в течение минуты собрал мину. Часы поставил с расчетом на пятнадцать минут. Подумал, что, если поезд задержится дольше, значит, взорвется и состав, и станция. Ну, туда им и дорога… Подбежали к цистерне в середине поезда. Увидеть нас с платформы было почти невозможно – состав прикрывал. Я прикреплял взрывчатку на соединительный буфер, Сю смотрел по сторонам, охраняя меня. Ушло у нас на это секунд тридцать. После этого бросились опять в поле. Лея не было видно, и поэтому Сю несколько раз полоснул фонариком в сторону, противоположную станции. Лей заметил свет и подбежал к нам.
Мы решили больше не ждать и двигаться в сторону деревни Лея. Как только мы начали движение, тронулся и состав. Мы обошли станцию по широкой дуге, чтоб нас не заметили, и вышли на дорогу в сторону деревни. Прошли минут пять, и тут сзади как рвануло! Оглянулись: в той стороне, где город, один за другим взметываются в небо языки пламени, и грохот такой разносится, как будто земля пополам раскалывается!.. Мы от радости даже начали отплясывать на дороге. А когда все взрывы прекратились, двинулись снова к деревне так, как будто на крыльях летели.
На подходе к ней пошел дождь – хорошо, что взяли с собой плащи. Пришли в деревню где-то в половине четвертого. В доме, естественно, суета началась… В общем, спать легли в начале пятого. Проснулись в девять. Позавтракали. Лей предложил нам самим ехать в город, пока он сходит в отряд. А я ему говорю: «Какой город? На месте взрыва не только состав на куски разнесло, а и железнодорожную колею. Ее, может быть, весь день восстанавливать будут. Так что нам как раз лучше после обеда в Тайхоку выдвигаться». В общем, мы с Сю решили ждать возвращения Лея из отряда, а сами тем временем кое-чем помогли его семье по хозяйству. Лей в десять часов ушел, а в три вернулся. Мы все пообедали и двинулись в город. И как раз вовремя. Когда мы пришли на станцию, узнали, что движение только что запустили. Когда мы проезжали мимо того места, где произошел взрыв, налюбовались на его последствия. Куски цистерн были разбросаны по обе стороны дороги на сотни метров. Земля под ними была вся выжженная. Такое впечатление создавалось, что здесь отбомбился десяток самолетов.
– Здорово! Ну а как там в отряде? – Ли посмотрел на Лея.
– Все в полном порядке. Все живы и здоровы. Привет тебе передают. Я сообщил Бэй Веньяну о том, какую акцию мы провели с парнями, рассказал и о разговоре, который состоялся у Ли Цуюня, по поводу использования бойцов отряда в разных операциях, ну и, разумеется, передал твой приказ. Он сказал, что не позднее девяти часов вечера семнадцатого числа весь отряд будет в пещере. Вот, в общем-то, и все.
– Молодец! Отлично выполнил задание. Ну что ж, парни! Вы меня крепко порадовали. Вы сегодня нанесли японцам очень болезненный удар. Теперь они не смогут скрывать от населения, что на острове действует решительная группа Сопротивления. И это я считаю главным результатом нашей акции. Многие сочувствующие нам люди захотят тоже поучаствовать в борьбе с оккупантом. И значит, ряды таких, как мы, будут шириться.
Допив чай, гости стали прощаться. Ли проводил их до ворот, договорившись с Бохаем завтра встретиться, чтобы съездить в магазин за пиротехникой.
Глава 9. Куан Ли. Фейерверк
На следующий день на педикебе Пуи Ли и Бохай отправились в магазин пиротехники. По дороге Бохай высказал опасение, не рискованно ли им закупать такой специфический товар.
– Конечно, сам факт покупки вряд ли удивит владельца или продавца магазина, – говорил он. – Раз этот товар продается, значит, на него есть спрос. Но что будет, когда мы устроим фейерверк в том месте, где находится бомбосклад, к тому же перед началом его бомбардировки? Японцы – не дураки! Они начнут расследование с целью выяснения, кто устроил иллюминацию возле хранилища боеприпасов, и откуда взялись средства для нее, то есть фейерверки и ракеты. Конечно, после бомбометания и взрывов складского боезапаса на сотни метров в окружности вряд ли останется хоть что-то, что можно будет подвергнуть экспертизе. Но специалисты обязательно предположат, что при стрельбе использовалась пиротехника или заводской работы, или самодельная. И контрразведка, наверняка, прочешет все магазины города, торгующие подобной продукцией, чтобы найти хоть какие-нибудь концы. И в магазине нас обязательно вспомнят и опишут.
– Да, ты говоришь все правильно, – согласился Ли, внимательно слушавший доводы товарища. – Но, по-моему, опасность не так велика, как может показаться. Тайхоку – очень большой город. Мы живем в округе Ваньху, в других районах бываем редко. Я, например, в Чжуншани – там, где находится магазин, – был всего три раза за все время моего пребывания здесь. Ты вообще не был там ни разу, а теперь и не будешь, чтоб не подвергать себя риску. Так что найти нас, даже по составленному словесному портрету, будет очень сложно!
– Меня действительно будет сложно найти, – подтвердил Бохай. – Таких, как я, вокруг тысячи. Но вот тебя, с твоим ростом… Ты, может быть, один такой на весь город…
– Ну прямо-таки один!.. Но ты прав: таких, как я, очень мало. И если начнут всерьез искать – а они наверняка будут искать всерьез, когда лишатся хранилища, – то могут и найти. А мне совсем не хочется уходить в «глухое» подполье или перебираться в отряд – у меня слишком много планов в городе… И какой же выход?
– Покупку в магазине буду делать я один, без тебя.
Ли согласился, что так будет разумно. Не доезжая до магазина несколько десятков метров, он остановил Пуи и, показав Бохаю, куда нужно идти, сказал:
– Отсюда дойдешь пешком. Не надо, чтобы и Пуи видели возле магазина – он тоже приметная фигура. Когда все купишь, вернешься сюда.
Бохай ушел и отсутствовал почти полчаса. Ли начал волноваться: не случилось ли чего, не попал ли Бохай в какую-то непредвиденную переделку? Однако вскоре тот показался из дверей магазина, неся в руках громоздкий, но, похоже, не очень тяжелый, сверток, перемотанный бумагой и шпагатом. Он уселся в коляску и, не ожидая вопроса Ли, пояснил:
– Тщательно проверял каждую ракету и каждый заряд фейерверка. А то ведь с пиротехникой шутки плохи: подожжешь какое-нибудь средство с дефектом – и без рук останешься!
– Понятно. Ты извини мое невежество, но какая разница между ракетой и фейерверком?
– Ну, в общем-то, это две разновидности пиротехнических средств: ракета дает одиночное свечение, как при выстреле из ракетницы, а фейерверк – множественное, за счет того, что снаряд на высоте взрывается и образует много горящих частичек разных цветов. Я купил по пятьдесят штук того и другого.
– Теперь понятно. У продавца никаких подозрений не возникло?
– Я ничего такого не заметил. Наоборот, только радость: похоже, что у него торговля в последнее время не очень бойко идет, и я для него как подарок небес.
– Продаст он этот «подарок» контрразведке… – пробормотал Ли себе под нос.
– Да не переживай ты так, – успокоил его Бохай. – Все обойдется.
* * *
Они двинулись в свой округ. По дороге Ли предложил товарищу сразу сегодня решить и вторую задачу: заехать к Фан Тао за взрывчаткой.
– Ни Шен сказал мне, что ее доставят к нему через два-три дня. А уже пошел четвертый. Я на всякий случай взял с собой деньги. Так что, если возьмем сегодня и тротил, у тебя будет все необходимое, чтобы готовить свои «адские машинки» к предстоящим операциям и уже не шастать по городу.
Они подъехали к дому Фана, и Ли постучал в дверь. Открывший им Ченг на этот раз не стал предварительно спрашивать разрешения у хозяина, а сразу провел их в хранилище, где сидевший за столом Фан Тао занимался какими-то подсчетами на бумаге. Зная, зачем прибыл Ли со своим помощником, он сразу приказал слуге достать с нижней полки стеллажа нужный ящик, и тот поставил его на стол.
Бохай снял крышку с ящика и стал рассматривать содержимое. Ровными рядами в ящике лежали пятьдесят полукилограммовых пачек тротила и запалы к ним.
– Ни Шен сказал, что, если потребуется еще, дайте мне знать, и мы доставим хоть машину взрывчатки.
– Нет, спасибо! – улыбнулся Ли. – На ближайшее время этого хватит. Мы же не собираемся взрывать весь город!
Он рассчитался с Фаном за покупку, цена которой оказалось меньше, чем он ожидал: похоже, боссы триады решили делать скидку «постоянным клиентам». Ченг поднес ящик к выходу, где его забрал Бохай и погрузил в коляску.
Поскольку места в педикебе теперь осталось только на одного человека, Ли решил идти домой пешком.
– Отправляйся к себе, – сказал он Бохаю, – а я прогуляюсь. Готовь все необходимое к фейерверку. Шестнадцатого числа, часов в шесть соберемся у тебя и обсудим все предварительные и основные действия, касающиеся операции у хранилища боеприпасов.
* * *
В назначенный день и час Ли и Сю, Лей и Бохай собрались в мастерской. Го Дуна уже не было: он завершил свой рабочий день и отправился домой. Ли решил начать разговор с прояснения общей ситуации вокруг операции, которая им предстояла.
– Каждый из здесь присутствующих что-то знает о том, что нас ожидает завтра, чего-то не знает, – начал он. – Пришло время рассказать вам все об этом деле: как возникла его идея, как оно готовилось по разным направлениям, к чему в итоге все пришло. А уже потом мы с вами детально обсудим план завтрашней акции, которая станет, без преувеличения, самой серьезной проверкой боеспособности и нашей боевой группы в городе, и партизанского отряда.
И Ли рассказал о своих совещаниях с Ли Цуюнем, о составлении карты военных объектов японцев в городе и окрестностях, об особом отношении руководства организации Сопротивления к необходимости уничтожения хранилища боеприпасов, построенном заключенными лагеря военнопленных, о подготовке отправляемых на фронт солдат-перебежчиков, о передаче информации для летных подразделений американцев, об определении точного времени проведения совместной операции американской авиации и городского подполья.
Только сейчас все присутствующие смогли в полной мере оценить весь объем подготовительной работы, которую пришлось проделать многим людям, чтобы завтрашняя акция могла состояться.
– Это что-то просто невероятное! – пробормотал Сю, когда Ли закончил свой рассказ. – Ты знаешь, я думаю, если б такой план ты предложил там, на фронте, тебя бы из партии исключили.
– Ты считаешь, что я предал интересы партии, предложив контакт с американцами? – лицо Ли побледнело, на щеках заиграли желваки.
– Нет, я так не считаю. В той обстановке, которая сложилась на Тайване, ты поступил так, как считал наиболее целесообразным. Но на фронте, повторяю, наши бы тебя не поняли…
– А я не согласен, – возразил Бохай. – Я думаю, если б Ли предложил такое в армии, его бы направили служить в штаб дивизии, как минимум…
Лей сидел, слушая этот спор, и не понимал его причины. Ему все рассказанное Ли представлялось великолепно задуманной военной операцией, успешное проведение которой поможет скорейшему освобождению его родины – Тайваня, а участие в ней станет предметом гордости для любого участника борьбы с японцами.
– Ладно, будущее нас рассудит, – подвел итоги дискуссии Ли. – Что сделано, того не вернешь. Давайте думать о том, как мы будем завтра действовать.
– А почему с нами нет Кошки и Губы? – спросил Лей. – В завтрашнем бою нам каждый лишний пистолет очень пригодился бы.
– Именно потому, что завтра будет настоящий бой, я и решил не привлекать мальчишек к операции. Они еще к этому не готовы. Я бы и тебя, Лей, не брал с собой завтра по той же причине, – добавил он. – Но, боюсь, ты нам очень понадобишься в качестве врача… И завтра ты будешь сидеть на задней линии нашего расположения…
Лей попытался возразить, но Ли резко пресек его намерение:
– И это не обсуждается! Ты нам куда больше поможешь, если будешь вытаскивать раненных с поля боя – если такие появятся – и оказывать им медицинскую помощь. Поэтому продумай тщательно, что тебе завтра надо будет взять с собой помимо оружия.
Лей смирил свой пыл, понимая, что командир по большому счету прав, и согласно кивнул.
– Вы помните, как выглядит местность возле хранилища, – приступил Ли к обсуждению деталей самой операции, обращаясь прежде всего к Сю и Бохаю. – Ровная поверхность с отдельными взгорками. На возвышенностях лучше всего разместить наших пулеметчиков, а между ними в цепь бойцов с винтовками. Но в этом лучше разберется Бэй Веньян. Завтра мы с ним перед самым боем все это уточним. Давайте подумаем, как будем действовать мы трое. На нас будет лежать установка пиротехники и ее приведение в действие. Отряд фактически будет заниматься нашим огневым прикрытием, когда охрана склада начнет стрелять по тем, кто устроил фейерверк.
– А мы что-нибудь знаем о системе охраны? – спросил Сю.
– Нет. Во время нашей последней встречи Митаки сказал только, что все строительные работы на хранилище закончены. Значит, теперь там сформирована постоянная система охраны и защиты. Я могу только догадываться, что она из себя представляет. Если учесть, что все сооружения находятся под землей, и они замаскированы сверху, скорее всего и охрана тоже расположена под землей. Возможно, по периметру склада построено несколько дотов , бойницы которых размещаются чуть выше уровня земли, чтобы можно было видеть нападающих и стрелять по ним. Я не думаю, чтоб там была очень сильная защита от нападения на хранилище с земли – японцы понимают, что его можно уничтожить только с воздуха. Скорее всего, охрана должна быть способна какое-то ограниченное время продержаться сама в случае нападения с земли и вызвать поддержку откуда-то со стороны.
– Но подстрелить нас, когда мы начнем запускать ракеты, ей сил хватит, – сделал вывод Бохай.
– Это да, – согласился Ли. – И если называть вещи своими именами, то ты, Бохай, будешь подвергаться в этой операции самой большой опасности! Ну и тот или те, кто будет помогать тебе устанавливать заряды…
– Это-то я понял сразу, – спокойно отреагировал Бохай.
– Я ни в коем случае не собираюсь тебя учить твоему делу… Но я надеюсь, что ты продумал, как нужно сделать все, чтобы максимально защитить себя от возможной опасности…
– Разумеется. Только ты сначала скажи мне: на какое время рассчитана наша иллюминация?
– Она должна начаться ровно в двенадцать часов и продолжаться не более получаса. Потому что, как мне кажется, максимум через полчаса к складу прибудет подмога. И если мы до этого времени не унесем ноги, нам всем конец!.. Но это в том случае, если американцы не прилетят. А если бомбежка начнется вовремя, нам вообще не потребуется использовать всю свою пиротехнику. Как только к земле полетит первая бомба, нам нужно бежать оттуда, чтоб американцы вместе с хранилищем и нас заодно на тот свет не отправили!..
– Все понятно, – начал вслух рассуждать Бохай. – Будем рассчитывать на худшие варианты: американцы не прилетят совсем или прилетят с некоторым опозданием. В этом случае мне нужно растянуть весь имеющийся у нас запас ракет и фейерверков на полчаса. Из этого следует, что выстрелы придется делать не все сразу, а по одному: как только догорает одна ракета – зажигается другая и так далее.
– Это разумно. Только давай все-таки ближе к «безопасности»…
– Так я ж к этому и веду. Нам нужно линию огня расположить метрах в ста от хранилища. Для того чтобы фейерверки загорались прямо над его территорией, я буду ставить заряды не вертикально, а немного с наклоном в ее сторону. Линию огня также нужно растянуть метров на сто вдоль склада. Разобьем ее на три участка, за каждым из которых будет закреплен один человек, то есть я и вы двое. На каждом участке будет по три пусковых площадки, расположенных друг от друга на расстоянии десяти метров приблизительно. На каждой площадке я установлю по одиннадцать штук ракет и фейерверков. Площадки надо будет устроить там, где есть неровности местности, чтобы мы могли прятаться за ними, когда по нам откроют огонь. На всякий случай я попрошу у Дуна штыковую лопату, обрежу ее под размер саперной и возьму с собой, чтобы можно было при необходимости подкопать землю возле площадок.
Стрелять будем так: сначала запускается снаряд с первой площадки первого участка; пока он летит, человек переползает по-пластунски на свою вторую площадку; когда ракета в небе сгорит, второй человек запускает с первой площадки своего участка снаряд и тоже переползает дальше; потом третий; и так далее по кругу. Таким образом мы будем сбивать с толку японцев, которые будут нас расстреливать, постоянно меняя место запуска ракет…
– Толково придумано, – согласились все слушавшие его.
– Итак, главное мы обсудили, – подвел итог обсуждению Ли. – Завтра каждый из нас, помимо готового к бою оружия, должен иметь при себе то, что ему понадобится для выполнения его «особых» задач: Лей – медикаменты, Бохай – набор пиротехники и саперную лопату, мы с Сю – спички для поджигания бикфордовых шнуров. Как обычно, всем рекомендую завтра иметь при себе плащи: они могут и самим пригодиться, и заряды прикрывать от дождя. Я прихвачу с собой еще и фонарики.
– Когда выезжаем на позицию? – спросил Сю.
– Предлагаю собраться здесь в семь вечера. Я приеду на конной пролетке, чтобы всем четверым разместиться. К восьми часам доберемся до окраин Суншани. Как только стемнеет, начнем движение к пещере, чтобы к девяти часам быть на месте.
* * *
На следующий день, собираясь после шести часов на выход, Ли сказал Сиро:
– Сэнсэй! Я ухожу, – он помолчал, как будто колеблясь, стоит ли говорить дальше, и все-таки продолжил. – Возможно, не вернусь… Если это произойдет, расскажи Лизе и объясни, как сможешь…
– Все так серьезно? – Сиро с неподдельной тревогой смотрел на него.
– Да.
– Что ты затеял?
– Если это тебе действительно интересно, сегодня в двенадцать ночи смотри в сторону гор, на восток. Все увидишь, а возможно, и услышишь… Прощай!.. – Ли повернулся и вышел из дома.
* * *
Действуя по намеченному плану, ведомые Леем, Ли, Сю и Бохай к девяти часам подошли к пещере. Там их уже ожидали партизаны, прибывшие за полчаса до них и расположившиеся на траве возле входа в грот. Когда все поздоровались друг с другом, Бэй Веньян отвел Ли в сторону и сказал:
– Отряд готов к выполнению своей задачи. Но у нас произошло нечто, о чем тебе нужно знать.
– Что такое? – Ли охватило нехорошее предчувствие.
– Позавчера к отряду прибились два новых человека. Сказали, что несколько дней бродили по горам, искали нас и случайно нашли. Одного из них мы помним по лагерю, он из Гоминьдана. Сбежал в тот же день, что и мы. Нашел приют у одного из местных жителей, тот прятал его во время облав в подвале и потом, когда поиски беглецов уже закончились, скрывал в своем доме. Вот этот местный и пришел с ним вместе. Объясняют так: мол, из газет узнали о нападении вооруженной группы людей на продовольственную базу, а затем и о подрыве состава с горючим. Поняли, что в окрестностях действует партизанский отряд, и решили к нему присоединиться, чтобы бить японцев.
Ты в свое время говорил, что надо принимать в отряд чанкайшистов, готовых бок о бок с нами воевать с врагом. Вот я и принял решение оставить их в отряде. И сегодня вместе с остальными привел сюда. Что ты по этому поводу скажешь?
– Значит, говоришь, сбежал одновременно с вами, – задумчиво произнес Ли, – и только через месяц решил искать отряд, когда узнал про наши диверсии?
– Да, так они говорят.
– А вдруг они засланные? Когда японская контрразведка после двух наших акций поняла, что где-то, скорее всего, в горах скрывается партизанский отряд, то решила послать двух своих агентов, чтоб те нашли место его дислокации. Они говорят, что месяц провели в доме у этого местного. А вдруг этого чанкайшиста поймали в первый же день, завербовали, а теперь отправили на задание вместе с другим агентом, только местным?
– Да у меня тоже голова уже пухнет от размышлений, – признался Бэй. – Я тоже не могу избавиться от подозрений, а доказательств-то никаких нет!..
Что делать – не знаю.
– У нас до начала операции есть еще час-полтора. Давай-ка мы с ними еще раз побеседуем, только не при всех, а в пещере. Позови сначала гоминьдановца и Сю заодно пригласи.
Когда все, кого он назвал, вошли в пещеру, Ли, Бэй Веньян, Сю уселись на землю возле одной стены, а примкнувший к отряду новый партизан – его звали Ло Зэн – присел напротив, положив выданную ему винтовку рядом с собой. Ли зажег фонарик и направил свет в лицо Ло. Тот прикрылся рукой от слепящего свечения.
– Опусти руку! – приказал Ли. – Я хочу видеть твои глаза.
– А кто ты такой, чтоб смотреть в мои глаза? – зло возразил Ло.
– Я тот, кто имеет право спрашивать и принимать решения, вплоть до вынесения смертного приговора предателям и провокаторам…
Кадык Ло судорожно дернулся, и он опустил руку, напряженно уставившись на того, чей силуэт только смутно проглядывал в полумраке пещеры.
– Повтори свою историю о побеге из лагеря и о том, что с тобой происходило в последний месяц, – продолжил Ли.
Сидящий перед ним солдат начал излагать историю, которую его несколько раз до этого требовал повторять Бэй Веньян. Ли не столько вслушивался в произносимые слова – они, вероятно, ничем не отличались от тех, что были сказаны ранее, – сколько наблюдал за выражением лица Ло, движением его глаз, тоном произносимого рассказа. Ничто в его наблюдениях не вызвало подозрения: Ло Зэн производил впечатление честного человека.
– Сними плащ и рубашку! – распорядился Ли, когда тот закончил свою исповедь.
Ло хотел возразить, но передумал и подчинился. Он поднялся на ноги и снял с себя одежду. Ли осветил фонариком тело. Оно было в меру упитанно и без следов побоев. Этот факт, по мнению Ли, также говорил в пользу правдивости слов Ло: находись он месяц в контрразведке, тело его имело бы совсем другой вид…
– Оденься! – разрешил он. – Кто из вас двоих предложил искать партизан, чтобы присоединиться к ним?
– Хао Хи, – после некоторого колебания признался Ло. – Я надеялся отсидеться до конца войны – я уже ее нахлебался досыта!.. Но Хао сказал, что, в отличие от меня, еще ничего не сделал для освобождения Китая и Тайваня и хочет это исправить. Мне пришлось присоединиться к нему, потому что запертый один в его доме, я не смог бы выжить.
И это признание Ли признал искренним, а значит, говорящим в пользу Ло.
– Сейчас, когда ты оказался в отряде и узнал, что он состоит из коммунистов, ты не пожалел о своем решении?
– Это сложный вопрос, – очевидно было, что солдат заволновался. – Когда командир отряда мне об этом сообщил, я раздумывал, как мне быть. Но потом пришел к выводу, что японцы для меня – куда более страшный враг, чем вы, и решил отложить выяснение наших отношений до конца войны.
– Дай сюда свою винтовку и сядь возле дальней стены пещеры, – приказал Ли, выслушав последний ответ и уверившись, что перед ним не провокатор – тот бы не мучился сомнениями, внедряясь по заданию контрразведки в отряд. – Когда я буду разговаривать с Хао Хи, будешь молчать, пока я не разрешу говорить.
Ло молча выполнил приказ. Ли попросил Веньяна позвать второго партизана. Тот вошел в пещеру и уселся на то же место, где только что сидел его напарник, также положив винтовку возле ног. Когда луч фонарика осветил его лицо, тело Ли содрогнулось от мгновенно пробежавшей по нему волны возбуждения… Зрительная память никогда его не подводила…
– Ты давно живешь на Тайване? – произнес Ли ровным тоном, сумев совладать со своими чувствами.
– Что за странный вопрос? – нервно отозвался Хао.
– Отвечай, когда тебя спрашивает командир, – вмешался Бэй Веньян, хотя сам не понял, зачем это нужно Ли.
– Всю жизнь, – произнес Хао.
– А приходилось тебе бывать в Наньчане?
Лицо Хао слегка дернулось, руки начали теребить краешек плаща.
– Никогда, – с видимым трудом произнес он.
Ли услышал, как Сю рядом с ним нервно задышал.
– Как тебя зовут? – задал он новый вопрос.
– Хао Хи.
– А я подумал, что Су Пинг, – спокойно произнес Ли.
– Какой еще Су Пинг?! – истерически взвизгнул сидящий перед ним и потянулся рукой к винтовке.
Но Сю опередил его, бросившись вперед, и, придавив коленом винтовку, ударил кулаком в лицо.
– Ах ты гадина!
– Сю, остановись! – одернул его Ли. – Нам его еще надо допросить.
Сю сел на свое место, нервно сжимая в руках винтовку, направленную в сторону предателя. А тот, вытирая рукой окровавленное лицо и трясясь от страха, пытался рассмотреть того, кто его только что опознал.
– Кто ты такой? – наконец с трудом выговорил он.
– Я тот, кто знает, как ты предал наньчанское подполье.
Эти слова повергли Су Пинга в состояние ступора. Его надежды, что переправка на Тайвань, которую ему пообещал после окончания дела начальник контрразведки армии, штаб которой размещался в Наньчане, очистит его биографию и позволит жить дальше, не опасаясь мести своих бывших товарищей, оказались иллюзией. Через морок охватившего его ужаса пробивалась мысль, что вот сейчас, через какие-то минуты его не станет, потому что эти окружавшие его люди, партизаны, которых он ненавидел за то, что они не боялись воевать с японцами, а он всегда этого до жути боялся, его расстреляют… А после этого закопают, как падаль, в какой-нибудь яме здесь, в лесу… И никто из тех, кто знал его при жизни, не узнает, где его могила, и не помянет добрым словом в день поминовения усопших…
– Мы тебя сейчас расстреляем, – прервал его размышления Ли, развеяв этой безапелляционной констатацией какие-либо иллюзии. – Покайся перед смертью, облегчи душу…
– Что тебя интересует? – обреченным тоном отозвался Су Пинг.
– Скажи мне: как ты, коммунист, дошел до жизни такой?
– Я не состою в вашей партии, – возразил Су, – я был членом студенческой антияпонской организации, и поэтому меня привлекли к деятельности подполья.
– То, что ты не коммунист, свалило камень с моей души, – признался Ли с видимым облегчением. – И все равно я не понимаю, почему ты стал предателем.
– Я любил девушку… Это она вовлекла меня и в студенческую организацию, и в подпольную работу. Однажды нас задержал патруль во время расклеивания листовок и доставил в контрразведку. Там меня поставили перед выбором: или нас обоих расстреляют, или я выполню задание японцев, пока моя девушка будет находиться в заложниках. Если я расскажу в подполье об этом задании, девушку расстреляют, если успешно его выполню, нас обоих отпустят и разрешат уехать, куда мы захотим. Я выбрал второе…
– Значит, ты из-за любви к своей девушке предал идеалы нашей борьбы, предал своих товарищей и обрек на смерть десятки людей?!
– Да!.. – с какой-то непонятной Ли гордостью произнес Су Пинг. – Да и не было у меня никаких идеалов! И на товарищей своих мне было наплевать!.. Я просто хотел выжить в том аду…
– Я же говорю: гадина! – взорвался Сю.
– Погоди, Сю! – опять остановил Ли своего товарища. – Ну и как японцы отплатили тебе за услугу?
– Они сдержали слово. Когда члены подполья были арестованы, я попросил переправить меня на Тайвань, чтобы быть подальше от тех мест, где я… Девушку мою также отпустили. Когда я предложил ей ехать вместе со мной, она поняла, каким образом осталась жива… И сказала, что убьет меня, как только для этого представится хоть малейшая возможность… Эта фанатичка разбила мне сердце! – с ненавистью выплюнул слова Су. – Я бросил ее и перебрался с помощью японцев сюда, на остров.
– И здесь они снова заставили тебя работать на них?
– Не сразу. Когда я явился в службу безопасности при канцелярии генерал-губернатора, мне объявили, что я отныне являюсь законсервированным агентом. Мне выделили небольшой пустующий дом в округе Даань, где я и жил до последнего времени, дали скромное денежное пособие на существование. Полгода меня не беспокоили. Я уже стал надеяться, что про меня забыли… Когда в лагере военнопленных произошел побег, и ко мне в дом заявился Ло Зэн, я укрыл его и не собирался никому выдавать. Поверьте: это правда! Но когда в газетах появились сообщения, что в окрестностях Тайхоку действует какая-то боевая группа, совершающая диверсии, ко мне домой пришел человек, представившийся офицером службы безопасности, который сказал, что моя консервация завершена, и надо снова поработать.
Он приказал мне отправиться в горы и искать партизанский отряд, который где-то там прячется. Когда я стал отказываться, говоря, что найти партизан «где-то в горах» нереально, он мне заявил, что я не один буду заниматься этим, и кому-то рано или поздно повезет, и что, если я откажусь от задания, меня ожидает смерть… И тут я признался ему, что у меня в сарае прячется беглый военнопленный, и что, если я отправлюсь на поиски партизан вместе с ним, мне будет больше доверия, если мы все-таки сможем найти отряд… Он одобрил это предложение. И вот таким образом мы с Ло Зэном отправились на поиски вашего отряда. Оказалось, что Ло неплохо ориентируется в горах и отличается завидной наблюдательностью. Это он на третий день наших блужданий смог обнаружить след на тропе, которая, в конечном счете, и привела нас к лагерю…
– В чем конкретно состояло твое задание? – поинтересовался Ли. – Ведь не просто же найти отряд?
– Я должен был запомнить путь к лагерю, когда отряд отправится на очередную операцию, сбежать во время нее, убив – если повезет – командира…
Бэй Веньян возмущенно рыкнул и спросил:
– Ло знал о твоем задании?
Ли услышал, как Ло Зэн, сидящий во мраке пещеры, тревожно завозился.
– Не хочу брать грех на душу, – с запинкой пробормотал Су. – Ло… ничего не знал… Он был уверен, что я настоящий китайский патриот…
– Ну что ж, – подвел итог допроса Ли, и тройка судей один за другим поднялась на ноги. – Все стало ясно. Предлагаю приговорить предателя и провокатора Су Пинга к смертной казни. Кто «за»?
– Я «за»! – подал голос Бэй.
– Я тоже, – подхватил за ним Сю.
– Привести приговор в исполнение!
Су Пинг, раскрыв рот в немом крике, вскинул руки вверх, как будто пытался остановить неизбежное… но пуля из винтовки в руках Сю поставила последнюю точку в приговоре!..
Грохот выстрела ударил всем присутствующим по барабанным перепонкам, и они стояли, совершенно оглохшие, с минуту, пока не начали различать звуки. В проеме входа в пещеру сгрудились партизаны, ошеломленные выстрелом и с недоумением переводящие взгляды с командиров на лежащее на земле окровавленное тело.
– Только что был приведен в исполнение приговор над предателем и провокатором, виновным в гибели десятков наших товарищей в Китае, – объяснил Ли ситуацию бойцам, – и собиравшимся погубить и вас. Закопайте эту собаку где-нибудь в лесу…
Четверо бойцов прошли в пещеру, подхватили тело Су Пинга и вынесли наружу. Сю дернул Ли за рукав.
– Ну ты как?..
– Мерзость! Хочется вымыться…
Тут он вспомнил про Ло Зэна, который все еще сидел где-то в темноте.
– Ло! Иди сюда, – и когда тот подошел к нему, протянул ему винтовку. – Я надеюсь, нам не придется пожалеть о том, что мы тебе поверили?
– Не придется! – партизан открыто смотрел в глаза Ли. – И я хочу это доказать в сегодняшнем бою. Поставьте меня на самый опасный участок.
– А это хорошая идея, – подхватил Сю. – Ли! Пусть он вместо тебя пойдет поджигать ракеты со мной и Бохаем.
– Сю! Ты опять за своё?!
– Нет. Тут все дело в целесообразности. Я знаю, что ты отлично стреляешь из винтовки. И поэтому я буду себя спокойнее чувствовать, если ты будешь защищать меня со спины.
Ли на какое-то время задумался и в итоге признал, что в предложении Сю действительно есть рациональный смысл.
– Хорошо, пусть будет так, – проговорил он. – Ло, ты будешь действовать на передовой линии сегодняшней операции вместе с этим парнем и еще одним нашим товарищем. Вот тебе мой пистолет, запасные патроны к нему и спички. А твою винтовку и винтовку Су Пинга я заберу себе.
Все направились к выходу из пещеры, но Ли остановил Бэй Веньяна еще на минутку.
– Хоть и неприятную вещь нам пришлось сейчас проделать, – сказал он, – но не бесполезную.
– Еще бы! – согласился Бэй. – Ведь ты сейчас фактически спас отряд! Если б нам так не повезло, что ты знал эту сволочь раньше, я не знаю, чем бы в итоге все закончилось!..
– Это так. Но не только в этом польза. Су Пинг сказал, что японцы знают о существовании отряда, точнее, убеждены, что он должен где-то быть, но не знают о его местонахождении. Он также сказал, что отряд ищут, причем не один человек… Отсюда я предлагаю следующее: во-первых, выставить дозоры на дальних подступах к лагерю, чтобы исключить неожиданное появление незнакомцев в нем, и во-вторых, если еще кто-то набредет на вашу базу, в отряд его не принимать! Пусть мы даже этим немного ослабим наши боевые возможности, зато гарантированно сбережем жизни бойцов.
– Я полностью с тобой согласен. Сам хотел это предложить.
– Ну тогда начинаем движение к месту операции. Сейчас десять часов. Времени как раз достаточно, чтобы дойти, куда надо, и подготовиться к действиям. По дороге все обговорим.
* * *
Они вышли из пещеры, и отряд в полном составе, растянувшись в длинную колонну, во главе которой шел Лей, а за ним остальные бойцы в затылок друг другу, двинулся туда, где его ожидало очередное испытание войной. Ли и Веньян замыкали поход, обсуждая разнообразные детали предстоящей акции. Они сошлись во мнении, что никакой уверенности, что она пройдет строго по тому плану, какой они наметили, нет. Прежде всего потому, что не было гарантии участия в ней главных действующих лиц – американских бомбардировщиков… А это означало, что партизаны легко могли оказаться один на один в открытом бою с превосходящим их в силе противником – со всеми вытекающими из этого последствиями...
Отсюда перед Ли и Веньяном встал важнейший вопрос: должны ли бойцы знать всё об этих их сомнениях или предпочтительнее «благое неведение»? В итоге после недолгих размышлений оба согласились, что правда всегда лучше. Когда отряд достиг опушки леса, и партизаны сгрудились вокруг двух командиров, Ли объяснил всем реальное положение дел. Завершая свою короткую речь, он сказал:
– В сегодняшнем бою любой из нас может быть и ранен, и даже погибнуть… Кто-то из вас может засомневаться: а не напрасно ли мы это все делаем? Нет, это не так. Любой бой, даже закончившийся неудачей, показывает врагу, что его не боятся, что его будут бить, сколько смогут, и в конечном счете разобьют совсем. Японцы не могли ожидать, что их начнут бить на Тайване, а мы им показали, что так уже есть и будет и дальше. И в конце концов мы их победим!
Партизаны негромкими одобрительными возгласами поддержали сказанное.
– Нашу операцию начнет Бохай, выпустив первую ракету, – продолжил Ли. – Он же и завершит ее через полчаса, если, конечно, до того времени не прилетят американцы или к охране склада не прибудет поддержка. Как только это произойдет, все должны организованно отходить назад, к лесу, обязательно забирая с собой убитых и раненных… если таковые будут… Ни один из наших товарищей не должен остаться на поле боя на поругание врагу… Товарищ Бэй, командуй!
Бэй Веньян приказал всем растянуться в цепь таким образом, чтобы пулеметчики находились между бойцами с винтовками, и медленно двигаться по направлению к хранилищу до тех пор, пока кто-нибудь не сможет рассмотреть впереди возвышения над поверхностью земли, представляющие собой насыпи над бункерами и не сообщит об этом товарищам. После этого все должны лечь на землю и дальнейшие перемещения осуществлять только по-пластунски.
Ли шел в цепи рядом с Сю, Бохаем, Ло Зэном и Леем. Он передал Лею одну из своих винтовок, вспомнив, что тот охотник и, значит, хорошо владеет ею. Он решил оставить Лея возле себя, чтобы присматривать за ним и не допустить, чтоб тот в пылу боя попал под вражеский огонь, лишив тем самым партизан врачебной помощи.
Они шли около получаса, когда чей-то глухой возглас возвестил, что видит впереди насыпи. Все упали на землю и начали искать рядом с собой подходящие места для огневых точек и обустраивать их с помощью саперных лопаток и штыков. Двум пулеметчикам Веньян приказал занять возвышенности, оказавшиеся неподалеку от места залегания отряда, поручив им особую задачу – прикрывать отступление своих товарищей, когда операция закончится, и уйти с боевой позиции последними.
Ли в это время прощался с теми, кому предстояло исполнить главную роль в операции под условным названием «Фейерверк». Передавая Бохаю свои часы, стрелки которых показывали одиннадцать, он напутствовал их:
– От того, как вы через час всё устроите, будет зависеть успех всей нашей акции. Мы все – всего лишь подручные в вашем представлении. По окончании операции мы не отойдем со своих позиций до тех пор, пока все вы не окажетесь рядом с нами. И поэтому я вас заклинаю: вернитесь живыми!
Бохай и Ло Зэн на его слова только молча кивнули, а Сю хохотнул и каким-то звенящим голосом, говорящим, что он уже начинает «закипать» в предвкушении боя, произнес:
– Мы, дружище, еще будем вместе праздновать день победы над Японией!
Они поползли вперед, сокращая расстояние до подземных бункеров. Ли тем временем начал штыком углублять место своей лежки, прикрывая его от огня противника бруствером из вырытой земли. Наблюдавший за ним Лей стал делать то же самое. В течение получаса вся подготовка к предстоящей стрельбе была закончена, и в цепи партизан установилась тишина тревожного ожидания начала боя. Ли лежал на спине, глядя в небо, по которому гуляли облака, изредка прикрывая луну и звезды, и пытался утихомирить свое возбуждение. «Все, что можно было предусмотреть и сделать, сделано, – говорил он себе. – И ничего исправить уже нельзя. Теперь все будет так, как будет…»
Размышляя про себя, Ли потерял счет времени и потому даже вздрогнул, когда в небо устремилась первая ракета, накрыв территорию бомбосклада и его окрестности бледно-розовым сиянием. Началось… Ли мгновенно перевернулся на живот и изготовился к стрельбе. Однако прошло не меньше пяти минут, и в небо успели уйти запускаемые из разных мест полтора десятка ракет и фейерверков, прежде чем со стороны хранилища в направлении их предполагаемого старта полетели пули. Было очевидно, что охрана склада – а в ночное время на нем находилась только она – была совершенно неготовой к такой ситуации: никакой инструкцией не было предусмотрено, что кто-то захочет устроить иллюминацию возле такого важнейшего объекта!..
Ли услышал, как загавкали крупнокалиберные пулеметы, сначала один, а потом и другой. Как он и предполагал, защитники хранилища прятались в дотах. Где-то впереди, параллельно земле обозначились две полоски света, выбивавшиеся из их бойниц. В ночное время эти цели были видны прекрасно. Бэй Веньян, залегший в середине цепи, рядом с Ли, передал приказ, чтобы все бойцы по левую руку от него вели огонь по левому доту, а все остальные – по правому. На оба укрытия обрушился ливень огня.
Оба пулемета тут же умолкли. Похоже, это новое обстоятельство поставило японцев в еще больший тупик: во-первых, выяснилось, что у «любителей фейерверков» есть мощная вооруженная поддержка, а во-вторых, казалось бы, абсолютно непробиваемая, бетонная преграда продемонстрировала неспособность защитить пулеметные расчеты от прицельного огня нападающих. Бохай с товарищами успел запустить половину огневого запаса, прежде чем свет в бойницах дотов погас, и пулеметы продолжили свою работу в темноте. Это сразу дало японцам преимущество: они поливали огнем место запуска очередной ракеты, а когда оно погружалось в темноту, начинали обстреливать площадь, освещаемую сверху огнями фейерверка.
Теперь партизанам труднее было обнаруживать свои цели – вести огонь приходилось не по ярким световым прямоугольникам, а по точечным проблескам от выстрелов пулеметов, – и сложнее защищаться от летящих в них пуль – пулеметчики обстреливали любую неровность почвы, подозревая, что за ней прячется противник. Бойцам отряда приходилось что есть сил прижиматься к земле и стрелять только тогда, когда они были уверены, что огонь ведется куда-то в сторону от них. Несмотря на эту предосторожность Ли уже услышал несколько глухих вскриков боли по обеим сторонам от себя, и это означало, что для Лея появилась работа… Он приказал ему прекратить стрельбу и заняться своим главным делом.
По прикидкам Ли прошло уже минут двадцать – двадцать пять, как началась акция, но ни самолетов, ни подкрепления со стороны японцев пока не наблюдалось. Бохай, Сю, и Зэн продолжали выполнять свою задачу, но Ли уже с унылым раздражением почувствовал, что все усилия по подготовке к проведению операции, возможные ранения и даже смерти его товарищей, скорее всего, не будут оправданы успехом этого дела…
Еще минут пять продолжали взлетать ракеты… и наконец – так же внезапно, как всё началось, – вокруг повис ночной мрак, казавшийся теперь еще более густым, чем это было до начала операции. Японские пулеметы еще какое-то время по инерции стреляли, но тоже вскоре замолкли: их расчеты уже ничего не могли рассмотреть на местности и, вероятно, терялись в догадках, а ради чего было вообще затеяно все это нападение на них…
Ли услышал шорох и увидел силуэты подползающих к нему со стороны передовой линии трех фигур. Он облегченно вздохнул: Сю, Бохай и Зэн были живы. Следом за ними к нему приблизился и Лей, который доложил, что в бою один партизан погиб, а трое ранены. Бэй Веньян передал по цепи приказ отступать к лесу, помогая раненным и вынося убитого. Пулеметчики на возвышенностях еще какое-то время оставались на своих местах в ожидании возможных активных действий со стороны японцев, но не дождавшись их, быстро догнали остальных.
На опушке леса все остановились. Ли чувствовал, что настроение у всех такое же тягостное, как и у него самого, но не знал, что сказать в такой ситуации. Только Бэй Веньян, сплюнув, воскликнул, выражая общее мнение:
– А что еще можно было ожидать от американцев?!..
– Никого и ничего не хочу оправдывать или обвинять, никого не хочу утешать, – счел нужным добавить Ли. – Но вы все знаете, что на войне не всегда всё бывает так, как хочется… Наша борьба продолжается.
В это время один из партизан заметил, что в той стороне, где находилось хранилище, началось какое-то движение: появился направленный в сторону леса свет – то ли это были прожектора, то ли свет фар автомобилей.
– Похоже, на склад прибыло подкрепление, – сказал Ли. – Надо срочно уходить. Я, Сю и Бохай возвращаемся в город, остальные уходят в лагерь. Лей, ты уходишь в отряд и остаешься там до тех пор, пока потребуется уход за раненными. Похороните нашего товарища и отдайте ему последний долг памяти.
Ли снова обменялся с Ло Зэном оружием и боеприпасами. Все распрощались и быстро разошлись.
* * *
Ли стремительным шагом, иногда переходящим в бег, перемещался с Сю и Бохаем вдоль края леса, стараясь поскорее выйти на окраины Суншани. Не отойдя еще от произошедшего, они двигались молча, тяжело переживая неудачу. Достигнув первых улиц округа, они отправились в нужном им направлении, избегая главных магистралей, на которых можно было случайно встретиться с патрулем. Хотя такая встреча вряд ли могла им быть чем-то опасной, но все равно не хотелось лишний раз привлекать к себе внимание в столь неурочное время.
Часы, снова перекочевавшие на руку своего хозяина, показывали уже два часа, когда внезапно троица друзей была остановлена мощным гулом грохота и всплесков огня, озарявшего небо в той части города, где, по прикидкам Ли, они сами находились несколько часов назад. Значит, американцы все-таки прилетели, но с опозданием!.. (Никто, естественно, так никогда и не узнал, почему это произошло. Но Ли, впоследствии часто вспоминавший этот день, вынужден был признать, что обвинять американцев было несправедливо: на войне всегда действует множество переплетающихся между собой объективных и субъективных причин, способных изменить ход событий, даже если эти события были заранее тщательно предусмотрены в самом скрупулезном плане штабистов.) Ли, Сю и Бохай, замерев, смотрели на это буйство разрушительных сил, с надеждой ожидая, что сейчас оно многократно возрастет, когда начнут взрываться детонирующие боеприпасы хранилища, и вся местность вокруг него превратится в кромешный ад.
Однако минута шла за минутой, но ничего не происходило: даже им троим, не являющимся специалистами в области авиационного бомбометания, было понятно, что взрываются по-прежнему только бомбы с самолетов. А это означало, что, несмотря на точные координаты, полученные от перебежчиков, – а то, что они их получили, теперь не было никакого сомнения, – без «подсветки» цели с земли летчики не могли ее найти в темноте и намеренно забрасывали бомбами обширную территорию, приблизительно совпадающую с координатами, в расчете на счастливую случайность, которая все же поможет им попасть туда, куда надо…
Пятнадцать минут продолжался этот налет, так и не достигнув того, ради чего был организован… – хранилище осталось неповрежденным… К «успехам» операции американской авиации можно было отнести только то, о чем Ли прочитал вечером наступившего дня в одной их городских газет: «В результате сегодняшней ночной бомбардировки на восточных окраинах Дааня были полностью или частично разрушены 98 домов местных жителей, в результате чего погибли 115 человек и еще несколько сотен были ранены. Это была самая варварская бомбардировка города за все время войны». (Но кто из «великих полководцев» воюющих стран считал эти «побочные потери», если на кону стояли значимые военные цели?!)
Бессмысленная по своим последствиям бомбежка породила еще более угнетенное настроение у троих подпольщиков. Ли продолжал идти по темному городу, терзая себя размышлениями о том, какими же тяжелыми оказались вечер и ночь с семнадцатого на восемнадцатое июля!.. Сначала это разоблачение Су Пинга с его гнусными откровениями, скорым судом и молниеносным исполнением приговора; затем бой с японцами, не приведший ни к каким практическим результатам, но повлекший смерть и ранения его боевых товарищей; и наконец, полный провал операции по уничтожению важнейшего вражеского объекта!
Сухо расставшись с Сю и Бохаем, когда они уже к четырем часам добрались до своего округа, он пришел домой, улегся в кровать, долго ворочался, не в состоянии уснуть, и только когда уже начало рассветать, забылся в коротком и тревожном сне…
Глава 10. Лиза Верещагина. Близкие люди
В размеренной и будничной жизни Лизы появлялось все больше моментов, которые наполняли ее душу новыми и совершенно неожиданными ощущениями. Поставив два с половиной месяца назад на своей судьбе фактически крест, она вдруг обнаружила, что ее глубоко пессимистический взгляд в будущее начинает разительно меняться под влиянием случайно обретенной дружбы с двумя абсолютно несхожими как между собой, так и с ней самой людьми – Ли и Сиро Мацуи.
Несмотря на то, что большая часть времени общения с ними отводилась ею Ли – и это было вполне объяснимо, если принять во внимание, какие обстоятельства свели их вместе, – как это ни было удивительно, более доверительные и откровенные отношения у Лизы первоначально начали складываться с японским профессором. Единение их душ основывалось на общей трагедии – одиночестве. Оба они лишились самых дорогих для себя людей: Лиза – матери и отца, Мацуи – жены и сына. Правда, где-то у Сиро существовала внучка Йоко, но, вспомнив в одном из разговоров с Лизой о ней, он признался, что виделся с ребенком – фактически еще младенцем – всего лишь два раза в жизни, и потому между ним и ею не успело возникнуть то, что творит родство душ. К тому же, не имея уже больше девяти месяцев никаких известий от невестки, Сиро иногда задавал себе горький вопрос: а живы ли вообще она и ее ребенок?!..
В тех совместных поездках, которые один-два раза в неделю совершали Лиза и Мацуи, посещая книжные магазины и дома библиофилов, у них нередко происходили беседы, касающиеся не только их научных и педагогических интересов, но и сугубо личных тем. Не только возраст японца, но и его ум, разносторонние знания, интеллигентная манера общения напоминали Лизе отца, и она под воздействием неожиданного наплыва чувств начинала рассказывать ему о своем счастливом детстве в семье, где каждый был для другого неотъемлемой частичкой самой их жизни.
Это было так понятно Сиро, что он, вопреки своей привычной сдержанности, не позволявшей выплескивать сокровенное наружу, начинал неожиданно для самого себя рассказывать этой русской девочке, что и у него все было точно так же… Он вспоминал разные эпизоды из своей жизни, о которых, наверное, никогда бы не рассказал никому другому: о том, как познакомился со своей будущей женой; как, вопреки недовольству семьи, взял в жены девушку из «низшего» социального слоя, которая до последнего своего дыхания оставалась ему самым преданным и любящим другом; как они мечтали иметь много детей, но в итоге смогли сберечь жизнь только одному Такеши, которого у него забрала эта проклятая война!..
Сиро даже решился рассказать Лизе о своем последнем разговоре с сыном перед его отъездом на фронт, о том, как пытался помешать ему совершить этот роковой шаг, какими словами оценивал всю подлость войны и отсутствие каких-либо нравственных оправданий участия в ней… Пытался он объяснить – правда, сбивчиво и путано – и свои мотивы призыва на службу в армию… Для девушки эти слова стали полной неожиданностью: с ней никто и никогда не говорил о войне таким образом, она впервые поняла, что далеко не все японцы оценивают ее так, как об этом пишут газеты, что истинная человеческая порядочность, честность, ум и война абсолютно несовместимы!..
Лиза слушала откровения Мацуи, благодарная его доверию к ней, искренне сопереживая тому, о чем он рассказывал, и на ее глазах нередко показывались слезы. И Сиро видел это и понимал, что впервые за долгое время у него появился собеседник, способный и умом, и сердцем понять все его радости и горести, надежды и сомнения, успехи и поражения… Эти рассказы со временем ему самому стали доставлять чувство удовлетворения, поскольку он после них ощущал какое-то облегчение, похожее на то, какое испытывают верующие после исповеди, и прояснение сознания, в котором забрезжила надежда на будущее.
Особый, прямо-таки мистический, по мнению Сиро, смысл его отношениям с Лизой придал факт, совершенно случайно обнаружившийся в одном из их разговоров. Сиро как-то вскользь поинтересовался у девушки, когда у нее день рождения, и был ошеломлен, когда она назвала 8 апреля 1927 года. Именно в этот день родилась Тина, вторая дочь Сиро, прожившая на этом свете всего пять дней… С этого момента он стал ассоциировать Лизу с так рано ушедшей от него и Сатико девочкой, которая могла бы стать для него – доживи она до этого времени – предметом любви, гордости, а в данный момент и утешения. Сиро смотрел на Лизу, а представлял себе Тину, такую же красивую, умную, чуткую, деликатную, заботливую, рядом с которой даже самые страшные испытания можно пережить, не теряя веры в добро.
* * *
Посетив уже все известные им книжные магазины и букинистические лавки, Лиза и Мацуи стали совершать поездки по второму и третьему кругу, полагая, что движение товара в торговых заведениях – это непрерывный процесс, и значит, рано или поздно может появиться то, что с упорством целенаправленно искала Лиза, и то, что мог признать достойным своего интереса Сиро. Они оба обратили внимание на тот факт, что количество предложений в букинистических отделах магазинов стало возрастать. Владельцы и продавцы объясняли это тем, что японские библиофилы в последнее время стали гораздо более активно сдавать на реализацию имеющиеся у них книги, потому что намеревались в обозримой перспективе покинуть Тайвань и перебраться в Японию, и значит, вынуждены были избавляться от того, что могло стать неподъемным багажом в процессе эмиграции.
Один из таких будущих мигрантов, оставляя в некоторых магазинах экземпляры книг своей коллекции, попросил продавцов сообщать любителям букинистической литературы о своей готовности продать желающим все свое собрание. Заинтересовавшись этим сообщением, Лиза и Мацуи записали домашний адрес библиофила, проживавшего в Чжуншани, и решили через пару дней навестить его. Если б они только знали, к каким последствиям это приведет!..
* * *
В намеченный срок Лиза и Мацуи отправились по имеющемуся у них адресу. Большой двухэтажный дом с входной дверью из дуба, отделанного бронзовым литьем, свидетельствовал о немалом достатке его владельца, что, в свою очередь, объясняло намерение покинуть «ненадежный» остров накануне его завоевания китайской армией.
Хозяин, как выяснилось в последующем разговоре, – владелец нескольких престижных магазинов одежды и обуви, был знаком, хоть и не близко, с отцом Лизы, о смерти которого, по его признанию, очень сожалел. Он представился – Тахиро Ишимура, – надеясь, что девушка вспомнит его, но ей это имя ничего не говорило. Пользуясь тем, что вместе с Лизой в его дом явился отставной майор, Ишимура поинтересовался мнением Сиро о ходе войны и ее перспективах.
– Похоже, вы эти перспективы и сами понимаете прекрасно, – сухо отозвался Мацуи, – раз решили уехать с Тайваня.
– Я – бизнесмен, а значит, человек практический, – не стал скрывать своего мнения хозяин. – Патриотическими лозунгами денег не заработаешь и не спасешь их, если враг стоит у ворот.
– Вы правы. Думаю, что через месяц, от силы полтора ни нашей армии, ни нашей власти здесь не будет…
Получив очередное подтверждение правоты своих прогнозов будущего, хозяин со вздохом пригласил посетителей в свою библиотеку, которую, по его замечанию, он собирал половину жизни.
– Не поверите, расстаться с этими книгами мне ничуть не легче, чем с моими магазинами, которые я тоже распродаю.
– Легко поверю, Ишимура-сан, – возразила Лиза. – После того, как наш дом попал под бомбежку, я больше всего жалею именно о библиотеке.
– Так может, вы купите мое собрание целиком? – с надеждой посмотрел на нее хозяин.
– Увы! Для этого у меня нет средств. К тому же и я, и майор Мацуи вскоре также можем покинуть Тайвань. И поэтому вынуждены ограничивать свои поиски книг исключительно теми, которые нам необходимы для профессиональной деятельности, – и Лиза рассказала хозяину, какого рода литература ее интересует.
Ишимура с сожалением признался, что в его коллекции нет никаких книг на русском языке, тем более учебников. Но тут же, желая помочь дочери своего покойного знакомого, сказал, что он может поинтересоваться этим вопросом у двух своих приятелей, имеющих еще более обширные библиотеки, чем у него. Они договорились, что Лиза заглянет к нему через неделю между часом и двумя дня – в это время Ишимура обычно приезжал домой пообедать.
Сиро попросил у хозяина разрешения посмотреть его коллекцию, чтобы выбрать что-нибудь для себя, и, когда тот с радостью согласился, начал медленно обходить стеллажи, закрывающие от пола до потолка три стены комнаты.
Только сейчас Лиза заметила, что в дверях библиотеки молча стоит молодой человек лет двадцати пяти и пристально разглядывает ее. В этом взгляде было что-то глубоко неприятное, хотя она не могла объяснить, что именно. Ишимура, обративший внимание, что Лиза смотрит на кого-то позади него, обернулся и сказал:
– А! Это мой сын Сюджи. Познакомься: дочь моего покойного знакомого Лиза-сан и ее спутник майор Мацуи.
Молодой человек слегка поклонился, по-прежнему не произнося ни слова.
– Ты что-то хотел? – недовольным тоном поинтересовался отец.
– Да, – сказал Сюджи и вышел из библиотеки.
Ишимура последовал за сыном, плотно прикрыв за собой дверь. Несмотря на эту предосторожность, Лиза и Мацуи услышали, что разговор между ними начался на повышенных тонах. Девушка подошла к Сиро и вполголоса произнесла:
– Какой-то… неестественный взгляд у этого Сюджи!.. Одновременно и мутный, и пронзительный… Даже мороз по коже пробежал… И эти круги под глазами… Больной он, что ли?..
– Мне доводилось несколько раз видеть такой взгляд и такое выражение лица… – отозвался Мацуи, которого тоже взволновало появление сына хозяина. – Он, похоже, действительно болен… наркоманией…
– Наркомания?.. А что это такое?
Сиро хотел объяснить, но в это время дверь начала открываться, и он скороговоркой закончил:
– Потом расскажу.
Вернувшийся в библиотеку хозяин выглядел чем-то расстроенным и в ответ на вопросительные взгляды гостей лаконично произнес:
– Большие дети – большие проблемы!..
Мацуи выбрал две книги, которые хотел бы приобрести, и, договорившись о цене с Ишимурой, оплатил их. Попрощавшись с хозяином, Лиза и Сиро покинули дом.
* * *
Сидя в педикебе Пуи, Мацуи спросил Лизу, продолжая начатый разговор:
– Разве в университете вам не рассказывали о такой болезни, как наркомания?
– Вы забываете, Мацуи-сан, что я только первый курс закончила. И до изучения болезней мы еще не дошли.
– Понятно. Ну тогда я тебе кое-что расскажу об этом. В разных местах Земли произрастают растения, например, опиумный мак, кока, бетель и другие – я всех их, естественно, не знаю, – из которых производят препараты, способные вызывать у человека очень специфические психические и физические реакции. Это может быть повышенная возбудимость, эйфория, кажущийся подъем сил, пониженная чувствительность боли, иногда наоборот: угнетенное состояние, галлюцинации, кошмарные видения и тому подобное.
Самое страшное в этих препаратах то, что они вызывают быструю привыкаемость человеческого организма к ним. Достаточно принять несколько раз такой наркотик и человек становится полностью зависимым от него, не может жить привычной, нормальной жизнью… Даже людям, обладающим сильной волей, очень трудно отказаться от наркотиков, для «слабаков» же он может стать смертным приговором. Для таких людей вся жизнь превращается в одну сплошную погоню за очередной дозой препарата. Ради ее получения они готовы на все: на любой, самый подлый поступок, на преступление, готовы порвать связи с друзьями, родными и близкими, семьей… Они становятся изгоями общества, превращают жизнь тех, кто их любит, в бесконечные мучения…
– Какие страшные вещи вы говорите! – потрясенно прошептала Лиза. – И как же власть, полиция допускают, чтобы в обществе появлялись такие люди? Почему они не борются с наркоманией?
– А вот это ты, Лиза, интересный вопрос задаешь… Знаешь ли ты, что до середины прошлого века ни в Японии, ни в Китае, ни в Корее практически не было наркоманов, и никто не знал о такой болезни, как наркомания?
– И что же такое произошло в середине XIX века?
– А в школьном курсе истории вам что-нибудь рассказывали об «опиумных войнах» в Китае ?
– Что-то такое вроде было… Но я уже не помню, в чем там суть была.
– Я вам с Ли на каждой лекции рассказываю о влиянии культуры на разные стороны жизни общества, о влиянии культур одних народов на культуры других. Так вот «опиумные войны» – это пример самого чудовищного влияния культур западных стран на культуру народов Дальнего Востока!
Именно англичане вместе с французами и американцами принесли сначала на землю Китая, а потом – как это обычно и бывало в истории – к нам, в Японию, и в Корею эпидемию наркомании. То есть для того, чтобы набить свои карманы барышами, они добились разрешения на свободную продажу в Китае опиума и тем самым превратили в наркоманов миллионы китайцев, вызвали деградацию и массовое вымирание населения…
Есть в этом деле еще один момент. Мне как-то попалась на глаза одна медицинская статья. Так вот в ней автор утверждает, что мы, представители монголоидной расы, в силу каких-то физиологических особенностей нашего организма, более восприимчивы к действию табака, алкоголя, наркотиков, то есть очень быстро привыкаем к их употреблению и практически не можем излечиться от этой пагубной страсти… И если предположить, что англичане, начиная «опиумные войны», об этом знали, то получается, что они сознательно организовали уничтожение коренного населения тех территорий, которые мечтали впоследствии захватить!..
– Ну, а что же китайская власть? – воскликнула потрясенная рассказом Лиза. – Почему она не боролась за спасение своего народа?
– Она пыталась бороться в этих войнах, но оказалась слабой и проиграла… А когда за дело распространения наркотиков взялись наши собственные уголовники, сопротивляться было уже бессмысленно… Ведь сегодня главными распространителями наркотиков в наших странах являются не англичане, не американцы и не французы, а наши «родные» бандиты – китайская триада и японская якудза.
– Так вы, Мацуи-сан, подозреваете, что этот Сюджи – наркоман?
– Очень похоже на это.
– Несчастный отец! – проговорила Лиза и до самого дома молчала, размышляя о том, что сейчас услышала.
* * *
Занятия Лизы с Ли языком все меньше носили, так сказать, «официальный» характер, предполагающий четко определенное время и место их проведения, длительность уроков, строгий их план, и все больше походили на дружеские встречи, которые могли происходить когда угодно и где угодно, быть посвящены любой теме, главное – содержание встречи всегда было пронизано общением на русском языке.
Ли и Лиза постепенно отказались от предварительных договоренностей о времени проведения очередного урока. Ли было позволено появляться в доме девушки в любое время, которое у него оказывалось свободным от других занятий. И не обязательно уже было проводить урок, сидя за столом в гостиной, они могли выйти вдвоем в сад и, гуляя там или сидя на скамейке, начать разговор на любую интересную им тему. Но Лиза при этом продолжала внимательно следить за произношением Ли, подсказывала ему новые слова, позволяющие более точно и полно выразить мысль, приемы построения предложений, в которых ярко проявлялись особенности стилистики русской речи. Такие формы урока нравились Ли гораздо больше традиционно формализованных способов учебы.
Они оба открыли для себя, что, оказывается, можно учиться, даже не задумываясь о том, что ты учишься. Так, после первого урока плавания они продолжили свои поездки на море, и делали это два-три раза в неделю. Во время этих купаний, которые доставляли им обоим ни с чем не сравнимое наслаждение, Ли учил Лизу плавать, а она его говорить по-русски. И оба при этом делали большие успехи, каких вряд ли могли добиться, будь между ними другие отношения…
То, что Ли стал появляться в доме Лизы почти каждый день, сделало его «своим» человеком не только для девушки, но и для тетушки Чэн. Она нередко кормила его обедами вместе с Лизой. Ли даже предложил платить за эти угощения, чтобы не быть «нахлебником», но обе женщины категорически отказались даже говорить об этом, потому, мол, что он с лихвой отрабатывает их той помощью, которую оказывает им по дому. И это действительно было так, потому что Ли, бывая в доме Лизы, часто сам находил работу, которую считал «мужской», и потому непосильной для женщин, и с удовольствием ее выполнял.
Тетушка Чэн, наблюдавшая за отношениями Лизы и Ли, часто в растерянности задумывалась над тем, как такое могло случиться, что юноша и девушка разных национальностей, разного социального происхождения и положения в обществе смогли так сблизиться между собой. Она давно поняла, что дело здесь совсем не только в учебных занятиях… Она не могла удержаться и рассказывала о своих размышлениях дома, своей дочери, а также брату Ду, семью которого иногда навещала. Зная об «особых» отношениях брата и Лизы, она как-то пригласила его в гости, чтобы он увидел друга девушки и высказал свое мнение о нем и о том, что между ними происходит.
И Чэн Ду в одно из свободных воскресений выбрал время и посетил дом своей сестры. Ему повезло: Ли как раз был у Лизы, они о чем-то оживленно беседовали, гуляя по саду. Увидев его входящим во двор, девушка подбежала к нему, обняла и, подведя к Ли, с улыбкой представила:
– Это мой ученик и лучший друг Ли!
То, как выглядела Лиза, как встретила его и познакомила со своим знакомым юношей, так разительно отличалось от того, что Чэн Ду наблюдал два месяца тому назад, что он не мог не порадоваться и не сказать ей об этом.
– Да, дедушка Ду, в моей жизни произошли большие и радостные перемены! – призналась Лиза. – Как хорошо, что я послушалась твоего совета: трудиться и учиться. Учеба и труд спасли меня от тоски, а может быть… и от чего-то худшего… У меня появились замечательные друзья, а вместе с ними и надежда на будущее.
– Я очень рад за тебя, девочка… – отозвался Чэн, а затем, переведя взгляд на Ли, сказал: – Ты теперь за нее отвечаешь.
– Я знаю, – коротко и твердо ответил тот.
Они еще немного поговорили о том, о сем. Лиза поинтересовалась, где работает Чэн Ду, и тот сказал, что он по-прежнему на старом месте. Лиза попросила его передать от нее привет семье, которую с благодарностью вспоминает. Уходя, старик заглянул в дом, где на кухне что-то стряпала сестра, и сказал ей:
– По-моему, эти двое очень хорошо понимают, что делают. А это значит, что у них все будет в порядке.
* * *
Девятнадцатого июля Ли пришел к Лизе чем-то расстроенный (она хорошо запомнила этот день, потому что между ними произошел очень важный разговор – имевший впоследствии продолжение, – над которым она долго размышляла, излагая его содержание в дневнике). Такое настроение было нетипично для Ли, и потому Лиза стала выпытывать, что у него случилось. Сначала Ли не хотел рассказывать ничего, отнекиваясь тем, что это касается его дел, о которых Лиза – по заключенной между ними договоренности – не должна знать и расспрашивать. Однако через некоторое время он сам поднял вопрос, который его, судя по всему, сильно задел.
Он признался, что накануне с ним произошел целый ряд событий, заставивших его очень сильно переживать. О большинстве из них он не имеет право рассказывать. Но есть кое-что, что он все-таки хотел бы с ней обсудить. Лиза поняла, что речь действительно идет о чем-то очень важном, причем каким-то образом касающемся их обоих.
И Ли, опуская «лишние» подробности, рассказал ей о своем разговоре с Су Пингом и, в частности, о том, что он предал своих товарищей из-за любви к девушке.
– Вот как ты оцениваешь тот факт, что человек, избравший путь борца с японскими оккупантами, обрек на смерть десятки людей только ради того, чтобы спасти жизнь одного человека – своей любимой? – спросил он.
Вопрос застал Лизу врасплох: никогда в жизни она не задумывалась о подобных вещах. Девушка призналась в этом Ли и попросила немного времени для размышлений. На следующий день они договорились съездить на море, и вот во время отдыха между уроками плавания, когда они лежали на песке, греясь под солнцем, Лиза сама напомнила Ли о его вопросе и сказала, что обдумывала его весь вчерашний вечер и сегодняшнее утро и вот к какому мнению пришла.
– Ты должен понимать, что мне не приходилось сталкиваться с такой ситуацией на практике…
– Да у меня это тоже впервые в жизни, – подхватил ее слова Ли.
– Весь мой опыт в таких вопросах основывается только на том, что я вычитала в книгах, – продолжила Лиза. – Так вот литература разных народов мира преподносит подобные истории, как правило, в положительном ключе. Считается, что любовь – это самое высокое чувство, какое только может быть между людьми и между мужчиной и женщиной в первую очередь. И если даже эта любовь сопровождается какими-то неблаговидными поступками по отношению к другим людям, она все равно превозносится поэтами, писателями, историками… Ты что-нибудь знаешь про историю Париса и Елены Троянской?
– Нет.
– А про Антония и Клеопатру?
– Тоже не читал.
– Парис, сын Приама, царя древнего государства Трои, похитил Елену, жену царя другого государства. В результате началась Троянская война, длившаяся десять лет и закончившаяся полным разгромом Трои. Антоний, полководец и консул Римской империи, влюбился в египетскую царицу Клеопатру, предал интересы своего государства и вступил с ним в войну. То есть и Парис, и Антоний – предатели интересов своих народов и государств, поставившие любовь к женщинам выше долга. Казалось бы, оба они изменники, которых нужно презирать. Но легенды о них вошли в мировую литературу как образцы высшей любви!..
– А Елена и Клеопатра понимали, что, завлекая в сети своей любви Париса и Антония, они спровоцируют огромные бедствия для их народов?
– Конечно, понимали…
– Значит, они действовали совершенно сознательно!.. Значит, они обе – просто эгоистичные хищницы, которым было наплевать на судьбы людей. Их интересовало только удовлетворение их инстинктов!..
– Ну почему только инстинктов?! – не согласилась Лиза. – Возможно, ими двигало высокое чувство!.. Хотя… если рассмотреть эти легенды объективно, как исторические факты, то ты, конечно прав. Но я же и говорю, что их оправдала не история, а литература…
– Литература… литература… В ней любое событие можно представить так, как хочется автору произведения!.. Я тоже мог бы тебе привести пример из нашей, китайской, истории и литературы. В VIII веке престарелый император Сюань-цзун влюбился в молодую наложницу Ян Гуйфэй, которую впоследствии сделал императрицей. А женщина-то оказалась себе на уме: пользуясь страстью императора, забывшего свое истинное предназначение, эта коварная интриганка начала пристраивать на высшие государственные должности своих родственников, что в конечном счете привело к смуте, заговорам и войне, в которой погибли сотни тысяч людей… Несмотря на все это, поэты до сих пор превозносят любовь Сюань-цзуна и Ян Гуйфэй. При этом конфуцианцы осуждали их за забвение своего долга, а даосы, наоборот, хвалили за верность чувствам…
– Ну вот видишь: независимо от страны, о такой любви в памяти потомков остается только высокая оценка, а все плохое, что ее сопровождало, постепенно забывалось…
– Дело в том, что в твоих примерах и в моем речь шла о женщинах, которые сознавали, что их любовник поступает плохо, но их это совершенно не смущало. Более того, они, возможно, гордились, что ради них мужчины шли на такие страшные преступления!.. А вот история с Су Пингом, о котором я тебе говорил, совершенно другого рода. Я тебе не сказал одну очень важную вещь. Девушка, которую он любил и ради которой пошел на предательство, не знала о его поступке. А когда узнала, прокляла его и пообещала убить при первой возможности!..
– Вот как! – произнесла ошеломленная Лиза. – Что же это за девушка такая?!
– Настоящая девушка, патриотка и коммунистка!
– О таких девушках я ничего в литературе не читала.
– Правильно. Такие девушки появились только сейчас, и писателям еще предстоит рассказать о них в своих книгах.
Лиза задумалась на какое-то время, а потом нерешительно произнесла:
– Я вот сейчас размышляла над тем, что ты сказал… Пыталась «примерить» себя к этой девушке. Смогла бы я так поступить, как она, оказавшись в подобной ситуации?
– Ну и что?
– Вряд ли, – призналась Лиза. – Я бы не смогла убить его… Мне было бы его жалко…
– А продолжать любить его ты смогла бы? – с вызовом спросил Ли. – Могла бы ты уважать предателя, слюнтяя, труса?..
– Почему труса? Если он боялся не за себя, а за свою любимую, разве он трус?.. Ты говоришь «уважать» его… А разве важно в любви обязательно «уважать»? Любовь – это такое сложное и непонятное чувство… – во всяком случае мне так показалось, когда я читала книги о ней… Оказывается, люди могут любить друг друга за какие-то совершенно непонятные вещи… вроде бы пустяковые, несущественные, а для него или для нее это почему-то оказывается очень важным… Я, например, читая романы русских писателей, обратила внимание, что многие авторы называют в качестве типичной особенности любви русской женщины к своему суженому жалость. «Жалеет, значит, любит…» Наверное, у женщин других национальностей тоже есть по отношению к любимому мужчине какие-то свои специфические эмоции, необъяснимые с точки зрения людей иной национальности…
– Я вот тебя слушаю, и меня не покидает чувство, что ты все время ищешь ему оправдания.
– Просто мы с тобой по-разному оцениваем и Су Пинга, и его поступок. Ты его оцениваешь, как коммунист, революционер и видишь в нем не человека, а борца с японцами, который не оправдал твоих ожиданий. А я так не могу, даже не имею права. Я его оцениваю просто как женщина мужчину, попавшего в такую тяжелую ситуацию, какую никому не пожелаешь… – Лиза замолчала, а потом спросила, глядя Ли прямо в глаза: – Вот скажи мне честно: если бы ты оказался на месте Су Пинга, а на месте той девушки оказалась я… как бы ты поступил?
Глаза Ли потемнели, но он не отвел взгляд и медленно проговорил:
– Если бы ты была ею, то есть моим товарищем по партии, подпольщицей, которая сознательно сделала свой выбор в жизни, которая знала, на что идет, вступая в борьбу с оккупантами, я никогда бы ради тебя не предал других своих товарищей, а попытался бы найти какой-то другой способ твоего спасения… А вот если бы вместо нее была ты, вот такая, как ты есть, – Ли заколебался, а затем продолжил, – я не знаю, как бы поступил… Во всяком случае, в своих размышлениях я молил бы небеса, чтоб ты не привиделась мне в этом купальном костюме, и я не потерял голову…
Лиза заметила, что в глазах Ли играют веселые искорки, и, покраснев, воскликнула:
– Хочешь спрятаться за шуткой?
– Хочу, – согласился Ли и, посерьезнев, добавил: – Потому что мне страшно представить, что и я когда-то могу оказаться перед выбором между тобой и долгом!..
* * *
Записывая вечером в дневник все подробности этого разговора, Лиза размышляла над каждой произнесенной фразой, над каждым нюансом возникающих при этом мыслей. И главным выводом, к которому она в итоге пришла, было то, что «она и Ли – очень разные люди!» Неожиданно возникшая тема разговора между ними о любви и разных ее проявлениях показала, что они порой диаметрально противоположно смотрят на нее! При этом Лиза опять вынуждена была признать, что ее представление о столь важном вопросе базируется всего лишь на чужом опыте, почерпнутом из книг, тогда как позиция Ли, как бы к ней ни относиться, была выношена самой его жизнью, о которой девушка пока еще слишком мало знала, которую плохо понимала и с трудом принимала… Но было все-таки в этом разговоре нечто, что заронило надежду в душу Лизы: это последняя сказанная Ли фраза, воспоминание о которой заставляло учащенно бьющееся сердце сладко ныть, а рассудок искать основания быть вместе вопреки их, Лизы и Ли, «несходству».
Глава 11. Куан Ли. Взрыв в порту
Через день после проведения неудачной операции «Фейерверк» Ли встретился с Ли Цуюнем. Тот из вчерашних вечерних газет уже знал, чем она в конце концов закончилась, не знал только почему… Ли с мрачным видом рассказал ему все подробности проведения акции, не скрывая внутренних мучений, сообщил о потерях среди бойцов отряда. Слушая его, Цуюнь ловил себя на мысли, что Ли, похоже, себя винит в том, что произошло. Не желая соглашаться с такой оценкой случившегося, он сказал своему заместителю, когда тот закончил доклад:
– Может, хватит понапрасну себя винить?! Да, до сих пор в действиях твоей боевой секции все проходило так, как задумывалось. И на этот раз ты продумал все, что только можно было. И люди наши выполнили свои задачи безукоризненно, так, как им было приказано. Но кто мог знать, что американцы прилетят с опозданием? Неужели я тебе должен напоминать, что на войне бывают непредвиденные случайности?
– Я все понимаю, Цуюнь. Но на душе все равно тошно. Если честно смотреть правде в глаза, то и американцев нельзя строго винить за опоздание – черт его знает, что там у них могло случиться… Хотя, то, что они натворили при бомбежке, вольно-невольно и на нашу совесть ложится…
– Я тебя понимаю. Придется в летопись войны еще одну черную страницу записать. Но борьба продолжается, и хандрить не стоит!
– Ты что, считаешь меня барышней-истеричкой, не способной хладнокровно оценивать положение вещей? – Ли с вызовом посмотрел на Цуюня.
– Вот теперь ты говоришь в привычном тоне! – с удовлетворением заключил тот. – Какие будут предложения по нашим дальнейшим действиям?
– Делать то, что и было запланировано. Операция в порту вышла на финишную стадию. Мы могли бы ее провести в течение ближайшей недели.
– Я надеюсь, ты не очень спешишь, желая новой акцией исправить провал предыдущей?
– Никуда я не спешу и ничего не желаю исправлять, – возразил Ли. – Просто все подошло к своему логическому завершению. Но есть одна загвоздка…
– Какая?
– Мои разведчики собрали всю необходимую нам информацию по порту. Но… они не смогли проникнуть в ту его часть, которая нас интересует больше всего: место стоянки военных кораблей. В эту зону вход только по специальным пропускам, которые выдаются даже не всем руководящим работникам порта. Отсюда у меня к тебе вопрос: твой отец имеет допуск в эту зону?
– Думаю, что да. Я ведь тебе говорил, что он инженер. Он руководит ремонтными бригадами, которые выполняют работы не на судах, поставленных в доки, а на тех судах и кораблях, которые стоят у причалов и на рейде в акватории порта. То есть они занимаются не капитальным ремонтом, а текущим. Предположим, на каком-то судне произошла поломка, которую можно устранить на месте и в короткие сроки. Вот бригады моего отца этим и занимаются.
– Значит, твой отец со своими людьми бывает и в зоне военных кораблей, стоящих у пирса?
– Да, именно так.
– И он бывает в этой зоне каждый день?
– Вот этого я не знаю. Если на каком-то судне или корабле случается поломка, капитан сообщает об этом в технический департамент правления порта. Отец направляется на корабль, осматривает повреждение и назначает людей на ремонт, которым выписываются временные пропуска, если работа предстоит в зоне флота.
– Прекрасно! Это именно то, что нам нужно. Скажи мне, Цуюнь: твой отец пойдет с нами на сотрудничество, если будет знать, что мы готовим диверсию против военных кораблей?
Ли Цуюнь на какое-то время задумался, а потом решительно сказал:
– Я думаю, что он уже настолько «созрел», что пойдет с нами до конца. Только… я сам лично хотел бы быть уверенным, что с отцом не произойдет ничего непоправимого… Пойми меня правильно.
– Я тебя понимаю. Я не собираюсь привлекать твоего отца к каким-то практическим действиям. Мне от него нужна только информация.
– Какая именно?
– Как ты думаешь, а мне не опасно будет самому встретиться с ним?
– Ты хочешь от него самого получить такую информацию? Мне не доверяешь?
– При чем здесь это? – возразил Ли. – Просто мы с ним оба профессионалы, разбираемся в устройстве судов. Правда, я больше знаком с гражданскими судами, с кораблями дело не имел. Но все равно в личном разговоре мы скорее договоримся о том, какая информация будет для меня самой полезной.
– Я понял тебя. Давай договоримся так. Завтра ты к концу рабочего дня, часам к шести, зайдешь за мной, и мы вместе пойдем к отцу. Я вас познакомлю, и вы обговорите все ваши вопросы.
* * *
После разговора с Ли Цуюнем Ли решил зайти к Сю. Он застал его в огороде за прополкой овощей, забиваемых сорной травой.
– Пропалывай, не пропалывай – толку мало, трава под дождем лезет – не остановишь! – упреждая вопрос друга, сообщил Сю. – Работаю, чтоб только чем-то руки занять да не думать о неприятных вещах.
– Ты о вчерашнем?
– Ну, о чем же еще?
– Знаешь что, дружище: давай кончать думать о том, что было, и начнем думать о том, что будет.
– Предстоит новое дело?
– Конечно. Недаром же наши мальчишки уже месяц в порту крутятся. Положи мотыгу, и давай прикинем, как будем готовиться к новой операции.
Они уселись на траву, и Ли сначала рассказал, что он узнал от Кошки о территории порта и закрытой для доступа зоне стоянки военных кораблей, а потом стал излагать свое представление, как надо будет организовать предстоящую акцию.
– Пойдем на дело впятером: я, ты, Бохай и мальчишки. Лей в отряде, и когда вернется, неизвестно. Да и если б он был в городе, я против его участия в этой операции: дело предстоит горячее, со стрельбой. А он нам нужен как врач.
– Так может, если он ко времени проведения акции вернется, взять его на дело во «второй эшелон», – предложил Сю. – Так, чтобы в порт не совался, а ждал нас за его территорией – вдруг кого-то ранят…
– Может быть. Подумаем еще об этом, – согласился Ли и продолжил. – Разделимся на две группы: первая, основная – я и Бохай, вторая, вспомогательная – ты, Кошка и Губа. Мы с Бохаем попадаем в военную зону по воде. На месте Бохай подготавливает бомбу к взрыву, а я доставляю и укрепляю ее на нужном корабле. После операции мы уходим из зоны также вплавь. Кстати, а где спасательный жилет, который был у тебя?
– В доме лежит.
– Я его заберу. Его можно будет приспособить для транспортировки бомбы по воде. Теперь о твоей, второй группе. Ваша задача – организовать нам огневое прикрытие, если в нем возникнет нужда, расположившись вдоль забора военной зоны. Если я смогу установить бомбу и покинуть место ее закладки так, что меня никто не заметит, ваше участие может вообще не понадобиться. Но если моряки на кораблях меня обнаружат и поднимут тревогу, вам придется устроить шум за оградой зоны, чтобы отвлечь внимание от меня и привлечь к себе.
– Какой именно шум?
– Можно просто беспорядочную и бесцельную стрельбу. А можно, если получится, устроить и что-нибудь более толковое. Например, забросать гранатами сторожевые вышки или еще какие-нибудь строения на территории зоны. Самое главное: вызвать панику и отвлечение сил от воды на сушу. И это нужно не только для нашего с Бохаем спасения, но и для того, чтобы бомбу не успели обнаружить и обезвредить до взрыва.
– Хорошая идея, – одобрил Сю план. – Только ты опять на себя берешь все самое сложное и опасное.
– Ну, не все же мне за вашими спинами прятаться, – улыбнулся Ли.
– Ты? За спинами?! Прекрати так шутить. А на какой день будем планировать операцию?
– Ориентировочный срок – в течение ближайшей недели. В данном случае мы ни от кого не зависим, и выберем день, когда будем полностью готовы. Кроме того, выбор времени будет зависеть от одного обстоятельства, над которым я пока еще думаю …
– О чем речь?
– Возможны два варианта нашей акции. Первый: взорвать корабль вместе с его командой. В этом случае результативность будет более значительной: мы не только технику уничтожим, но и людей, обслуживающих ее. Но этот вариант довольно опасный для нас: если на кораблях будет много людей, больше вероятность, что они заметят в воде нас с Бохаем и постараются уничтожить. Да и вам, когда вы начнете стрельбу, достанется больше, когда на вас кинутся сотни людей. Второй вариант: взорвать корабль в тот день, когда командам дают увольнительные на берег. В этом случае на кораблях остаются только вахтенные, то есть дежурные, и значит количество глаз, оглядывающих окрестности, резко сокращается. Отсюда: опасность для обеих наших групп сильно уменьшается.
– Постой! Ты рассчитывал эти варианты на случай проведения операции в вечернее время?
– Да.
– А почему мы должны проводить ее вечером? Почему бы нам не провести ее глубокой ночью, точнее, даже под утро, перед рассветом? Команды кораблей спят. Даже самые стойкие вахтенные перед рассветом начинают дремать… Рванем все это спящее войско так, что они спросонья ничего не поймут и никакого нам отпора организовать не успеют!..
– Ну ты молодец! – восхищенно воскликнул Ли. – Вот что значит: одна голова – хорошо, а две – лучше! Действительно, что нам мешает добраться вечером до порта, найти укромное место, по очереди выспаться, а часа в четыре, за час до рассвета начать операцию? Так и порешим. Я завтра должен встретиться с одним человеком, который знаком с обстановкой в военной зоне. После разговора с ним кое-что прояснится, тогда и примем окончательное решение о дне проведения операции и всех ее деталях.
– А чем я сейчас конкретно должен заниматься?
– Ты должен проделать всю подготовительную работу к своей части операции. В ближайшие дни договорись с мальчишками и соверши вместе с ними ночную вылазку в порт. Я хочу, чтобы ты сам лично проверил обстановку возле ограды военной зоны, все там проверил, «пощупал», нашел подходящие места, где вы трое будете находиться во время своего боя, проложил пути подхода и отхода от места действия.
– Я понял тебя.
Они поднялись с травы. Сю вынес из дома спасательный жилет, завернутый в кусок старой хлопчатобумажной ткани. И Ли, попрощавшись с ним, отправился к Бохаю.
* * *
Бохай и Дун занимались какой-то работой, видимо, связанной с чьим-то заказом. Ли какое-то время наблюдал за ними, перебрасываясь словами о разных мелочах, а потом отозвал товарища, чтобы поговорить о том, что теперь занимало все его мысли. Отдав Бохаю принесенный сверток, он начал рассказывать ему содержание состоявшегося полчаса назад разговора с Сю.
– Значит, моя задача – подготовить мину к подрыву корабля? – подвел Бохай итог услышанному.
– Да. Причем, рассчитывая ее мощность, ты должен помнить, на какой результат я рассчитываю. Я надеюсь не просто укрепить мину на каком-то корабле, в каком-то месте, чтоб он получил пробоину и затонул возле причала. Я мечтаю подорвать корабль со значительным боекомплектом: мин или торпед, или снарядов для палубных орудий. То есть, чтобы от нашего взрыва сдетонировал этот боезапас, разнес и сам корабль на куски, и его команду, да еще и повредил стоящие рядом с ним возле пирса корабли.
– Да, задача, конечно, большая и интересная! – присвистнул Бохай. – Ну, с изготовлением заряда никаких проблем нет – взрывчатки у нас больше, чем достаточно. Но есть другая проблема, связанная со спецификой будущей операции: часовой механизм для приведения мины в действие. Ведь одно дело, когда его используешь на суше, как мы это сделали, подрывая состав. И совсем другое – взрыв на воде. Предположим, ты, чтобы добраться до боекомплекта, захочешь установить мину в таком месте, которое находится прямо над водой. А волна плеснет на нее – и часы остановятся…
– Я над этим уже давно думаю, – улыбнулся Ли. – И, кажется, уже придумал…
И Ли рассказал товарищу о своем общении с часовых дел мастером Мин Ксингом.
– Ты хочешь сказать, что он может сделать водонепроницаемые часы? – Бохай с недоверием посмотрел на него.
– Может. Вот эти мои наручные часы теперь такие. Помнишь, когда мне пришлось искупаться в пещере, они вышли из строя. Я попросил этого Мина сделать так, чтоб я мог в них в дальнейшем спокойно купаться. Он все сделал. Я спросил его, может ли он сделать водонепроницаемый будильник, он ответил, что может попробовать. Я предлагаю сейчас пойти к нему и заказать нужные тебе часы. Поскольку я перед ним уже несколько раз «засветился», заказ сделаешь ты.
– А что я скажу, если он спросит, зачем мне такие часы?
– Ну, придумай что-нибудь правдоподобное… Ну, например, скажи, что у тебя ребенок – большой шалун, взял моду – бросать часы в воду… Что ты уже несколько раз новые часы покупал, и тебе это надоело… Потому и решил Мин Ксингу такой заказ сделать.
– Ты бы сам такому рассказу поверил?
– Да это неважно. Если после взрыва в порту этот Мин начнет что-то подозревать, он все равно ничего о тебе не знает и ничего не сможет полезного рассказать полиции, если ему вдруг такое в голову взбредет.
Они отправились к тому месту, где располагалась мастерская часовщика. Ли остался на улице, дожидаясь, пока Бохай поговорит с Мин Ксингом. Тот вышел к нему через десять минут и сказал:
– По-моему, он не очень мне поверил. Но заказ взял. Наверное, ему просто интересна такая работа. Да и деньги он за нее заломил немалые!..
– Ну ничего. Оно того стоит. Когда он обещал выполнить работу?
– Через три дня.
– Ну вот. Значит, все твои проблемы решены. Начинай изготавливать бомбу.
Они распрощались и разошлись.
* * *
На следующий день в шесть часов Ли был у Ли Цуюня. Тот уже был готов к выходу и ожидал только его прихода. Они решили пройти до дома, где была квартира отца Цуюня, пешком и через полчаса были на месте. Дверь им открыл мужчина лет пятидесяти пяти, чем-то неуловимо похожий на Цуюня, только почти совсем седой и немного сутулый, в отличие от сына, всегда державшегося подчеркнуто прямо.
– Это мой отец – Ли Минж, – представил его Цуюнь, и мужчина протянул гостю сухую и тонкую, но достаточно крепкую руку. – А это мой товарищ Ли. Отец, у Ли есть к тебе очень важный разговор. И я прошу тебя запомнить: этого разговора никогда не было! И Ли ты никогда в жизни не видел!
– Я понял, – Ли Минж с легкой усмешкой кивнул головой. – Все, что здесь сейчас произойдет, мне приснилось…
Ли понравилось, что отец Цуюня – человек с чувством юмора, и все схватывает с полуслова, он всегда предпочитал иметь дело с такими людьми.
Когда хозяин хотел предложить гостям чай, те отказались, сославшись на занятость. Все уселись в гостиной на невысоких табуретках из резного дерева.
– Уважаемый Ли, – начал Ли, – я с вашего позволения опущу требуемые этикетом знакомства церемонии и перейду сразу к делу.
Хозяин согласно кивнул головой.
– Организация, к которой мы с вашим сыном принадлежим, планирует провести на территории порта, где вы работаете, некую операцию. Для ее успешного осуществления нам необходима информация об определенной части этой территории, доступ к которой разрешен очень ограниченному кругу лиц.
– Ты имеешь в виду зону стоянки военных кораблей? – не столько вопросительно, сколько утвердительно произнес Ли Минж.
– Да, вы правы. Цуюнь сказал мне, что вы как раз из числа тех, кто бывает в этой зоне регулярно.
– Совершенно верно. Почти каждый рабочий день.
– Так вот. Мне необходимо абсолютно точно знать, как в определенный день, допустим, в ближайшую субботу будут размещаться корабли у причалов этой зоны. Желательно даже с точным указанием расположения корпусов этих кораблей.
– Вы намерены подорвать один из кораблей? – спокойно уточнил Ли Минж.
– Отец! Никто из нас троих не произносил этих слов! – напомнил Цуюнь.
– Сын, я помню, что мне все это снится…
– Вы правы, уважаемый Ли, именно это мы собираемся сделать, – признался Ли. – По этой причине мне нужно знать не только точное расположение кораблей, но и их класс. Поскольку вам с вашими ремонтными бригадами приходится осматривать разные корабли, я хотел бы, чтоб вы мне подсказали, какой из них – может быть, их будет даже несколько – в определенный день будет стоять у причала загруженный полным боекомплектом.
– Но тогда тебе, наверное, нужно знать и точное место расположения этого боезапаса на корабле?
– Вы очень проницательны. Дело в том, что я по образованию судомеханик. Но имел до сих пор дело только с гражданскими судами. Внутренняя планировка военных кораблей мне не знакома. Я имею в виду именно места расположения боекомплекта на них.
– Я понял тебя. Но вы должны понимать, что военные корабли долго у причала специальной зоны не стоят – от силы день-два. Подремонтировались, если есть нужда, пополнили все возможные запасы, команда немного отдохнула – и корабль или отходит на стоянку на рейд, или снова уходит в поход выполнять боевое задание.
– То есть движение кораблей у пирса происходит постоянно – и днем, и ночью?
– Да. Подойти к пирсу и отойти от него они могут в любое время, но ремонт и погрузка припасов происходит только в дневное.
– Понятно. Вот исходя из этих обстоятельств, информация необходима мне на определенный день, чтобы была уверенность, что нужный корабль раньше времени не уйдет в море.
– Если ты говоришь, что таким определенным днем должна стать суббота, предлагаю следующее: в ближайшую субботу ты придешь ко мне, как сегодня, в шесть часов, и я сообщу тебе всю необходимую информацию о кораблях, которые будут оставаться у пирса, по крайней мере, до воскресенья.
– Спасибо, уважаемый Ли! Это именно то, о чем я хотел вас просить.
– Спасибо, отец, – подал голос Цуюнь, до сих пор молча слушавший их беседу. – Мы больше не будем отнимать твое время.
Ли и Цуюнь попрощались с хозяином и покинули квартиру.
– Мне очень понравился твой отец, – сказал Ли, когда шли по улице. – Мне кажется, он давно был готов к подпольной работе, и ты напрасно не привлекал его к ней более активно.
– У меня один отец, и я не мог его потерять… Я вот сейчас иду и думаю: имел ли я право вмешивать его в это дело?
– Если ты беспокоишься за его безопасность, то напрасно. Если у нас все пройдет удачно, действительно вся служба безопасности и полиция Тайхоку будут брошены на поиски преступников. Но обвинить в чем-то твоего отца или кого-нибудь из его рабочих, посещавших зону флота, они не смогут. В таком деле нужно поймать виновных на месте преступления. Все остальные варианты их участия в нем недоказуемы.
* * *
В пятницу, накануне дня, ориентировочно определенного для проведения операции, Ли встретился в мастерской с Сю и Бохаем. Доклад Бохая был очень краток: та проблема, которая изначально сдерживала его, была успешно разрешена, и «адская машинка» готова к делу. Мин Ксинг не подвел и в назначенный срок вручил ему заказанный водонепроницаемый хронометр небольшого размера. Бохай убедился в качестве работы прямо в мастерской часовщика, как это раньше сделал и Ли со своими часами.
– Но мне пришлось подумать о защите не только часового механизма, – объяснил он. – Я же никогда раньше не имел дело с установкой мин на «водоплавающие» объекты. Поэтому больше всего ломал голову над тем, как не допустить попадания влаги вообще внутрь корпуса взрывного устройства – а то, кто знает, как оно себя в этом случае поведет. И таки придумал! Ни за что не догадаетесь, что именно! – Бохай торжествующе смотрел на товарищей.
Ли и Сю переглянулись, пожали плечами и вопросительно уставились на него.
– Крышку металлической коробки, в которую будет уложена вся начинка мины, я обмажу по краям обычным детским пластилином, который я купил в магазине канцелярских принадлежностей! Я уже проводил в мастерской эксперимент: топил эту коробку в корыте с водой. Вы не представляете, насколько пластилин хороший изолятор: ни одна капелька влаги не попала внутрь…
– Чем проще решение, тем гениальнее! – восхищенно воскликнул Ли. – Ну, а как вообще устроена мина?
– Что там у нее внутри, тебе знать ни к чему. А вот снаружи, на одной стенке магнитные пластины. Приложишь к борту корабля – не оторвешь! Для транспортировки мины до места я использовал спасательный жилет. Снимешь его перед установкой.
– Ну что ж. Значит, за готовность мины мы можем не беспокоиться. Расскажи теперь ты, Сю: чем закончилась твоя вылазка с Кошкой и Губой в порт?
– Да, вчера вечером мы там побывали. Мальчишки толково составили свою карту, и поэтому я осматривал только те места, которые нам могли бы пригодиться для дела. Вдоль зоны стоянки кораблей каменная трехметровая ограда длиной метров триста, концы которой подходят к самой воде. Метрах в сорока от этих концов, впритык к стене – две сторожевые вышки высотой метров пять. На каждой по два человека – обычный часовой и прожекторист, который освещает то военную зону, то гражданскую, примыкающую к ней. Приблизительно посередине ограды находится контрольно-пропускной пункт, через который те, кому положено, проходят из порта в зону или наоборот. Ничего больше из того, что находится за забором, в зоне, нам увидеть не удалось.
– Значит, насколько я понимаю, – сделал вывод Ли, – если вам во время операции придется вступить в дело, то самое большее, что вы сможете, это обстрелять или забросать гранатами КПП и эти две вышки?
– Да. Но есть предложение… Не знаю, как ты к нему отнесешься…
– Ну говори уже.
– Кошка мне сказал, что, если потребуется, он сможет залезть на ограду.
– И что?
– А что, если сделать так. Мы втроем перед началом операции спрячемся: я рядом с КПП, а Кошка и Губа возле вышек, причем Кошка возле той вышки, которая находится на дальнем расстоянии от вас. Если с вашей стороны будет дан сигнал тревоги, каждый из нас бросит гранату по своей цели. Без этих трех объектов японцы «ослепнут» и не смогут понять, что происходит по периметру зоны. Мы с Губой подбежим к той вышке, которую расстреляет Кошка. Он залезет на ограду, а с нее перепрыгнет на вышку. И с нее уже забросает гранатами те строения на военной территории, которые окажутся поблизости от него…
– Сю! Это авантюра! Как тебе такое в голову могло придти? – возмутился Ли. – Если бы ты сам попытался такое сделать, я бы это еще смог понять… Но ты хочешь, чтоб это сделал пятнадцатилетний необстрелянный мальчишка, который и гранаты-то никогда в руках не держал! Не хватало еще, чтоб он сам на своей гранате и подорвался!..
– Ну, если честно, – Сю виновато опустил голову, – это предложение самого Ю.
– Я догадался. Мальчишки рвутся в бой, им хочется свою отчаянную смелость показать! Но я не хочу брать грех на душу и тебе не советую. Давай ограничимся тем, что вы уничтожите КПП и вышки. Этого должно хватить для отвлечения внимания от нас с Бохаем. Сделаете свое дело и уносите ноги! Кстати, тебе бы надо провести с мальчишками инструктаж, как пользоваться гранатами.
– Это само собой... Сейчас возьму у Бохая одну гранату и вечером расскажу Кошке и Губе, что с ней надо делать.
– Ну, вот это другое дело.
– Кстати, есть еще один важный вопрос. А вдруг так случится, что у тебя все получится тихо и мирно?.. Никто тебя не заметит, тревоги не будет, и ты после установки мины спокойно уплывешь. Нам что, просто уходить, так ничего и не сделав?
– А что ты предлагаешь?
– Я предлагаю дождаться взрыва корабля, и уже после этого все равно забросать гранатами КПП и вышки!.. А то получится, что мы вхолостую на дело сходили!..
Ли и Бохай рассмеялись.
– Ну ладно! Если все будет так, как ты сказал, оставьте там свой след тоже, – согласился Ли, потом помолчал и с видимой неохотой продолжил: – Только, парни, я должен вам сказать одну вещь…
По тому, как он нахмурился, Сю и Бохай поняли, что сейчас услышат что-то не очень приятное.
– На днях я встречался с одним человеком, который должен сообщить мне завтра важнейшую информацию об обстановке на причалах закрытой зоны. Так вот при нашей первой встрече он сказал мне кое о чем, что может стать препятствием для проведения операции…
– То есть как?!.. – воскликнули почти одновременно Бохай и Сю.
– А вот так! Оказывается, возле причалов движение кораблей происходит круглосуточно. Мы, Сю, когда с тобой обсуждали план операции, рассчитывали, что под утро на пирсах будет тихо, спокойно, в общем, «сонное царство»… А на самом деле такого может и не быть… Какой-то корабль может в это время подходить к причалу, а какой-то отходить… Устанавливать в такой обстановке мину – почти самоубийство.
– И что же теперь? – подавленно спросил Бохай.
– Будем, как и обычно, рассчитывать на счастливую случайность. С нашей стороны всё должно быть полностью готово к операции. Завтра перед ее началом я получу самые свежие данные об обстановке в зоне. Вот исходя из этих данных, мы и примем окончательное решение: проводить ли акцию вообще, а если проводить, то как конкретно?
Сю и Бохай согласились, что пока ничего лучшего придумать невозможно. Они расстались, договорившись встретиться всем завтра тут же, в мастерской, в семь часов вечера.
* * *
В субботу в оговоренное время Ли явился к Ли Минжу. Тот пригласил его в комнату и, понимая, что гость спешит, сразу приступил к делу.
– Я не знаю точно, какие задачи вы ставите перед собой, поэтому для начала просто вручаю тебе два листа бумаги. На первом я написал список кораблей в том порядке, в каком они сегодня в три часа дня стояли у пирсов военной зоны. Я указывал только класс кораблей, без их названий – как я понимаю, они вам не нужны. На втором листе бумаги я начертил схему расположения корпусов этих кораблей, из которой можно понять: носом или бортом, и каким именно, причален каждый из них.
Ли начал негромко вслух читать список:
– «Грузовое судно, морской охотник, миноносец, 2 минных тральщика, канонерка, миноносец, сторожевик, канонерка, 2 миноносца, сторожевик, 2 канонерки». Всего тринадцать кораблей и одно грузовое судно, – быстро подсчитал он. – А чем занимаются морские охотники?
– Ищут подводные лодки и уничтожают их глубинными бомбами.
– На каких кораблях из этого списка самое мощное вооружение?
– На миноносцах торпеды и на морском охотнике, как я сказал, глубинные бомбы. На всех остальных, в основном, палубная артиллерия.
– Понятно. А в каком месте на миноносцах и охотниках хранится боекомплект?
– На миноносцах по обоим бортам в середине корпуса, на охотнике по левому борту ближе к корме.
Ли развернул второй лист и стал внимательно рассматривать его, сверяясь со списком, уточнил у Ли Минжа линию берега и край, от которого он считал расположение кораблей, и минут через пять спросил:
– А какие из этих кораблей гарантированно до завтрашнего дня не уйдут в море?
– Мои бригады сегодня устраняли неполадки на пяти кораблях, – Ли Минж стал показывать на схеме, каких именно. – На трех из них мы все работы выполнили. Поэтому я могу с уверенностью сказать, что только два корабля – морской охотник и вот этот четвертый миноносец – до завтра не снимутся с якоря. Что касается остальных кораблей, то за них я не поручусь…
– Вот так дела! – разочарованно произнес Ли. – Значит, мы можем лишиться почти всех своих целей?
– Ну, целей вы не лишитесь: одни корабли отойдут от причала, а вместо них подойдут другие.
И Ли понял, что операция может стать абсолютно непредсказуемой: и выбор возможной цели, и свои действия ему, не исключено, придется предпринимать мгновенно, как только для них возникнет случайная возможность…
– А почему ты меня ничего не спрашиваешь о грузовом судне? – глядя на него с хитроватой улыбкой вдруг спросил Ли Минж.
– А при чем здесь грузовое судно? – Ли с недоумением посмотрел на него.
– Ну, ты решил, что раз самое мощное вооружение на миноносцах и охотнике, то значит, взрывать нужно их… А грузовое судно, мол, это что-то неинтересное: там ведь, наверное, крупа да картошка?..
– А на самом деле? – с возрождающимся воодушевлением поинтересовался Ли.
– А на самом деле это судно забито боеприпасами для разных классов кораблей! Оно пришло сегодня утром из Японии, весь день разгружалось, и еще дня три будет разгружаться!..
– Вот это да! – ахнул Ли. – Получается, если его взорвать, то сорвется пополнение боеприпасами многих кораблей?
– Конечно, – засмеялся Ли Минж. – Кроме того, как я сказал, рядом с этим судном стоит морской охотник с глубинными бомбами. И от взрыва судна они тоже могут взорваться!.. И еще одна немаловажная для тебя вещь: на этом «грузовике» бомбу можно поставить где угодно, потому что там боеприпасы везде…
«И вахтенная служба на нем поставлена, наверняка, не так строго, как на военных кораблях», – добавил про себя Ли, а вслух спросил: – А его по ночам не разгружают?
– Нет. В темноте, даже при освещении прожекторами, перемещать боеприпасы – большой риск. Бдительность и собранность грузчиков ночью всегда понижается…
Ли слегка выдохнул, в его глазах заиграли лучики.
– Ну что, настроение улучшилось? – лукаво усмехаясь, спросил Ли Минж.
– Да, уважаемый Ли. Спасибо вам огромное!
Ли свернул листки бумаги, засунул их в карман и, попрощавшись с хозяином, покинул его дом.
* * *
На ближайшей от дома стоянке Ли нанял четырехместную конную пролетку, на которой намеревался добраться до мастерской, где его ожидали товарищи, а оттуда, уже всем вместе, тронуться к порту. К его приезду все уже были на месте. Кошка и Губа, явно на взводе, с нетерпением настраивались на предстоящее дело. Сю и Бохай были более сдержанны, потому что после вчерашнего разговора с Ли не были уверены, что оно вообще состоится. Однако, увидев веселое выражение лица появившегося в дверях товарища, поняли, что все обстоит благополучно.
Ли сказал, что на улице их уже ожидает пролетка, и поэтому необходимо быстро провести последнюю сверку готовности к операции и отправляться в путь, а обсуждение самого хода акции состоится на месте ее проведения. Бохай показал ему корзинку с уложенной на дно миной, прикрытой сверху спасательным жилетом и плащом. На плече у Сю висела брезентовая сумка, в которой, как он сказал, были гранаты. Пистолеты и запасные патроны к ним у всех были рассованы по карманам, у Ли, Сю и Бохая при себе были также фонарики.
Они вышли из мастерской. Ли за дополнительную плату договорился с извозчиком, что в пролетку сядут не четверо, а пятеро пассажиров. В полвосьмого они тронулись в сторону порта и через час, когда совсем стемнело, остановились неподалеку от его проходной.
Кошка и Губа, уже знающие каждую тропинку как на территории порта, так и за его оградой, повели остальных к тому месту, которое Сю несколько дней назад определил в качестве точки предварительного сбора перед началом операции. Это была поросшая травой яма метровой глубины, в которой все пятеро удобно расположились, чтобы провести последнее обсуждение предстоящих действий.
Ли достал из кармана листы бумаги и, освещая их фонариком, начал рассказывать о том, что ему два часа назад сообщил «информатор».
– Значит, на этой схеме изображены корабли, которые стояли у причала шесть часов назад? – подвел итог его рассказу Сю. – А что там сейчас, никто не знает… А что будет через три часа, тем более…
– Именно так.
– И как же в таком случае мы будем действовать? – с сомнением поинтересовался Бохай.
– У нас есть один, но реальный шанс, – успокоил его Ли, – вот это судно. Оно стояло и сейчас стоит на месте. К тому же оно расположено в крайней точке причала, и значит, к нему можно подобраться, не проплывая мимо других кораблей. Кроме того, морской охотник, который тоже не должен отойти от пирса, частично перекрывает своим корпусом обзор «грузовика» со стороны других кораблей.
– Так что, всё так просто?! – недоверчиво произнес Сю.
– Не совсем. Во-первых, на причале горят фонари. Но они не очень страшны, потому что воду освещают несильно, к тому же большая ее часть находится в тени кораблей. Кстати, поскольку «грузовик» стоит бортом к причалу, он дает значительную тень, в которой мне удобнее будет действовать. Но есть вторая проблема: корабли, отходящие от пирса и подходящие к нему, обязательно включают прожектора. Вот это уже серьезнее: если я во время установки мины окажусь под лучами такого прожектора, меня наверняка заметят. Поэтому главное в предстоящем деле – выждать такой момент в течение ночи, когда хотя бы полчаса возле причала не будет никакого движения.
– А это означает, что нам, возможно, всю ночь придется выжидать подходящего случая, – резюмировал Бохай.
– Совершено верно, – подтвердил Ли. – Отсюда мы меняем первоначальный план действия: утра ждать не будем, а выдвигаемся на исходные позиции прямо сейчас. Мы с Бохаем пробираемся к берегу и наблюдаем за акваторией, прилегающей к причалу. Как только сложится подходящая обстановка, Бохай снарядит мину, а я отправлюсь ее устанавливать. Вы, Сю, Кошка и Губа, отправляетесь в те места, о которых мы раньше говорили, и ждете сигнала.
– Какого именно? – спросил Кошка.
– В худшем случае – выстрелы. Или японцы начнут в меня стрелять, если обнаружат, или, если они не будут стрелять, а захотят взять меня живым, Бохай выстрелит. Ну, а в лучшем… – взрыв. Он будет означать, что у нас все получилось, и мы уже уносим ноги подальше от порта… Если произойдет худшее, вы наносите удары по своим целям и немедленно отходите. Подчеркиваю: вы отходите с места операции независимо от того, что произойдет со мной и Бохаем, потому что нам вы уже ничем помочь не сможете… А вот если все пройдет хорошо… – Ли на несколько секунд замолчал, а потом закончил: – то у меня снова возникает вопрос: а стоит ли вам себя обнаруживать, совершая нападение на КПП и вышки?
– Ли, мы же договорились… – недовольно произнес Сю.
– Видишь ли, дружище… Когда мы договаривались, еще не было известно, что конкретно мы будем взрывать. А теперь мы знаем, что нашей целью является набитое боеприпасами судно. И если мы сможем его уничтожить, то нанесем такой урон японцам, что ваше нападение на свои цели будет выглядеть мелочью, которая не стоит риска вашими жизнями!..
Все в яме замолчали, раздумывая над его словами.
– Но тогда получается, – наконец произнес Губа, – что мы с Кошкой чуть ли не месяц даром крутились здесь, в порту, потому что в итоге не смогли поучаствовать в самой операции…
– А вот тут ты ошибаешься, – возразил Ли. – Без вас двоих она вообще была бы невозможна. Именно вы сообщили нам информацию, которая позволила спланировать ее. Каждый из нас пятерых сделал то, что должен был и мог сделать для общего дела. И поэтому давайте не будем меряться, кто из нас больший герой… Что думаешь, Сю?
– Ладно. Я согласен: ты прав. Лезть на рожон, когда в этом нет особого смысла, действительно глупо.
– Вот и решили. И наконец, последнее. Как все уже поняли, отступать после операции будем не вместе, а двумя группами, чтобы не привлекать к себе внимания. Может быть даже, где-то придется двигаться поодиночке, если возникнет особая ситуация… Самое главное: как можно быстрее оказаться на другом берегу реки Даньшуй. Я предполагаю, что, если взрыв произойдет, и японцы оперативно поднимут тревогу, мост через нее могут перекрыть кордонами, чтобы проверять всех, кто будет его пересекать со стороны порта. Если такое действительно произойдет, каждый решает сам за себя, как ему действовать: ждать, пока рассветет; перебираться через реку вплавь; подольше отсидеться на этом берегу где-нибудь в тихом месте или, наконец, рискнуть и пройти через мост, не боясь проверки… Всем все понятно?
– Да, – в разнобой прозвучал общий ответ.
– Тогда всем нам удачи и до скорой встречи! Ю, проведи нас к тому месту, откуда нам с Бохаем удобнее всего будет действовать. А ты, Сю, с Губой подождите его возвращения, а потом уже отправляйтесь на свои позиции.
* * *
Трое вылезли из ямы и ведомые Кошкой двинулись вдоль ограды территории порта в сторону моря. Шли минут пять, пока Ю не остановился. Примяв ногой стебли репейника, укрывавшего нижнюю часть забора, он сказал:
– Здесь в земле лаз. Двигайте за мной.
Следуя за ним, Ли и Бохай через полминуты оказались на территории порта.
– Постарайтесь запомнить путь, по которому будем идти, – предупредил Ю. – Ведь вам назад придется возвращаться самим и, возможно, поодиночке.
Хотя Ли никогда не жаловался на свою зрительную память и всегда находил дорогу даже после однократного прохождения по совершенно незнакомой до этого местности, сейчас ему пришлось напрячь все свои способности, чтобы в тусклом свете редких фонарей, размещенных на территории порта, отмечать необходимые ориентиры для движения по этому маршруту в обратном направлении.
До воды добирались минут десять. Участок представлял собой относительно пустынное место, расположенное между военной зоной и грузовым сектором гражданской части порта. Как раз в тот момент, когда Ли и его товарищи оказались в исходной точке операции, к причалу в зоне подходил какой-то корабль – его класс определить в темноте было трудно, – осветивший своими прожекторами пирс. Благодаря этому Ли наконец смог реально оценить обстановку в прибрежной акватории, в которой ему предстояло действовать. По его прикидкам, главная цель акции – грузовое судно стояло на приколе приблизительно метрах в ста от них. За ним маячил силуэт морского охотника. Все же остальные корабли, стоявшие еще дальше, просматривались отдельными фрагментами – или кормой, или палубными надстройками. Определить общее число кораблей, стоящих в данный момент у пирса, и тем более их класс было невозможно. Новоприбывший корабль после швартовки загасил свои прожектора, и причал стал освещаться только береговыми фонарями и периодически пробегающими по нему лучами прожекторов со сторожевых вышек.
Ли пожелал Кошке удачи и приказал отправляться на свое место, заметив на прощание, что теперь все будет идти так, как получится, и каждому просто надо будет сделать свое дело. Оставшись вдвоем с Бохаем, Ли начал готовиться к предстоящим действиям, понимая, что они могут начаться в любой момент. Он разулся и снял с себя одежду, оставшись в одних брюках, из которых он также выложил пистолет и патроны. Часы остались на руке: они могли понадобиться ему для контроля времени, когда придется устанавливать мину и отходить от места ее закладки. Бохай наблюдал за ним, пока ничего не предпринимая, так как знал, что его работа начнется только после того, как поступит команда Ли.
– Кораблей, идущих к пирсу, пока не видно. Поэтому я сейчас попробую рассмотреть, что происходит в средней и дальней части причала, – объяснил тот, что собирается предпринять.
Он вошел в воду и стал быстро отдаляться от берега, причем так тихо, что Бохай не услышал ни одного всплеска. Какое-то время он наблюдал голову товарища, но вскоре и она исчезла в темноте. Пять минут прошли в полной тишине, и вдруг Ли вынырнул возле самых ног Бохая так неожиданно, что тот вздрогнул.
– Только на двух кораблях в середине причала я смог рассмотреть повышенную активность, команды на них носятся как во время аврала, – сообщил Ли, выбравшись на берег и усевшись на песке рядом с товарищем. – Один из них тот, что только что пришвартовался, а вот второй, скорее всего, готовится к отходу. На других я не заметил никакого особого движения. Поэтому сделаем так: ждем, когда корабль уйдет от причала, я снова выйду в море, проверю, не собирается ли кто-нибудь вслед за ним, и, если все будет в порядке, начнем действовать.
Они сидели на берегу, изредка перебрасываясь словами и с нетерпением поглядывая в сторону причала: долгое ожидание опасной работы, как известно, нервирует больше, чем сама эта работа. Прошло больше часа, как определил Ли по часам, прежде чем корабль, по силуэту напоминающий канонерку, – такие Ли приходилось видеть на реке Янцзы – начал отваливать от пирса. Выждав пять минут, пока лодка не развернулась носом в море, Ли снова вошел в воду и, сразу возле берега нырнув, исчез из виду. Бохай достал из корзинки коробку с пластилином и стал его разминать руками – рано или поздно это все равно пришлось бы делать, – одновременно поглядывая на море: ведь опасность могла придти и оттуда.
Ли так же внезапно, как и в первый раз, появился через пять минут. Не тратя лишних слов, он произнес только:
– Начинаем!
– На сколько ставить часы? – так же лаконично поинтересовался Бохай.
– На сорок пять минут: полчаса на доставку и установку, пятнадцать минут на отход.
Бохай начал проводить последние манипуляции с миной, попросив Ли одной рукой подсвечивать ему фонариком, а второй при этом разминать пластилин. Через две минуты окончательная сборка была закончена, и Бохай стал замазывать края крышки корпуса пластилином. Ли приготовил спасательный жилет, на который они вдвоем предельно осторожно поместили свою «адскую машинку», зафиксировав сверху завязанными тесемками.
– Значит так, Бохай. Если услышишь на «грузовике» выстрелы, немедленно убегай. Если увидишь на нем свет, которым матросы будут освещать воду, а точнее, искать меня в воде, стреляй в воздух и опять-таки немедленно уходи. Меня не жди ни в коем случае. Я сам буду спасаться, как смогу! Всё, до встречи, дружище!
Ли поднял мину и поставил на воду. Жилет легко выдерживал ее вес и держал на плаву. Ли начал ее буксировать в сторону причала вдоль берега, переместившись при этом метров на десять на глубину. Поддерживая мину одной рукой для сохранения ее устойчивости, он греб второй рукой и ногами. Все шло именно так, как он рассчитывал. Первое предвидимое им затруднение должно было возникнуть в том месте, где начиналась ограда зоны флота. Дважды осматривая причал с воды, Ли заметил, что часовой на ближайшей вышке доводит луч своего прожектора до этого места, а затем медленно ведет в обратную сторону, освещая ближний к нему сектор военной зоны и часть гражданской территории, прилегающей к ограде. В общей сложности получалось, что прожектор охватывал 180о окружности, и на это у него уходило, по подсчетам Ли, двадцать секунд. Двадцать секунд в одну сторону, двадцать секунд назад – таким образом, у него было приблизительно сорок секунд, чтобы в темноте преодолеть расстояние от границы зоны до «грузовика».
Подплывая к этой границе, Ли замедлил движение, дождался, когда прожектор, осветив эту крайнюю точку своего контрольного осмотра, двинул луч назад, и тогда резко ускорился, стремясь как можно быстрее достичь корпуса грузового судна, до которого было метров тридцать. Он был уже в тени судна, прикрываемый кормой от причальных фонарей, когда луч прожектора снова вернулся в этот сектор. Ли посмотрел на часы: на доставку мины до места у него ушло десять минут.
Пару минут, затаив дыхание, он вслушивался, нет ли на палубе чьего-нибудь присутствия, и ничего не услышал. Тогда он решил переместиться немного ближе к середине судна, почему-то подумав, что именно там складированы наиболее серьезные боеприпасы. Бохай советовал ему сначала прилепить мину магнитами к корпусу, а затем снять с нее жилет (это было необходимо, потому что жилет был красного цвета, и если бы кто-нибудь по какой-то причине осветил борт до момента взрыва, он бы сразу его заметил). Он так и сделал, приподняв свой груз на высоту чуть выше ватерлинии и поднеся его к корпусу. Чего он только не ожидал, так это того, что магниты с такой силой притянут коробку с миной к нему!.. Раздался резкий удар, эхо от которого покатилось над водой… Ли показалось, будто кто-то полоснул ему ножом по сердцу, потому что оно чуть не выпрыгнуло у него из груди… Он стал лихорадочно развязывать тесемки жилета, моля Небо, чтоб они не затянулись в узел…
Он уже развязывал последнюю из них, когда почти над его головой кто-то спросил кого-то:
– Ты слышал?
– Слышал.
– Что это могло быть?
– Понятия не имею…
Ли, наконец освободив жилет, бесшумно скользнул вдоль борта в сторону кормы, пока еще находящейся в темноте. Несколько секунд у него ушло на то, чтобы оказаться в безопасном пока месте. Осторожно выглянув из-за ребра соединения кормы и борта, он разглядел силуэты двух тел, перевесившихся через борт на расстоянии метров пяти друг от друга.
– Ты что-нибудь видишь? – спросил один из матросов.
– Нет. А ты?
– Я тоже. Может, сбегать за фонарем?
(Услышав эти слова, Ли понял, что находится на грани провала. И без того ускоренное, биение его сердца превратилось в бешенную пляску, когда он заметил, что луч прожектора с вышки приближается к его сектору… Выждав его приближение до последнего мгновения, Ли передвинул голову и жилет опять на сторону борта, надеясь, что, пока вахтенный будет бегать за фонарем, луч уйдет, и он сможет вернуться на прежнее место.)
– Как хочешь, – раздалось в ответ. – Хотя… может, этот стук вообще не у нас был, а на охотнике или еще где-то… Знаешь ведь, как над водой звук распространяется…
На палубе воцарилась тишина. Похоже было, что матросы прислушивались, не возникнет ли еще какой-нибудь шум, который объяснит произошедшее. Ли тоже затаился, кажется, даже перестал дышать, чтобы ничем не выдать своего присутствия… Прошло, наверное, еще минут пять, прежде чем он снова услышал:
– Ничего не слышу. Ладно, отправляйся на свой пост, а я на мостик, – и послышались шаги людей, уходящих от борта.
Ли судорожно вздохнул и посмотрел на часы. Они показывали полчаса после начала операции – как раз то время, которое он отвел на установку мины. Теперь нужно было срочно возвращаться туда, где его ожидал Бохай. Для надежности он выдержал еще паузу, дождавшись, когда луч прожектора осветит пространство между «грузовиком» и краем зоны и двинется назад, и только тогда, накинув жилет на левую руку, двинулся мощными гребками в обратный путь.
На этот раз он занял у него вдвое меньше времени. Бохай, державший на изготовке пистолет, издал торжествующий горловой рык, когда увидел его приближение.
– Быстро собирай все наши вещи в корзинку, – ничего не объясняя, приказал Ли, выскочив на берег. – Я надену только туфли. Все остальное потом. У нас десять минут, чтобы до взрыва выбраться из порта!
Пока Бохай как попало забрасывал в корзинку одежду, оружие, остатки пластилина, жилет, плащи, он обулся, и они опрометью кинулись туда, где, по расчетам Ли, находился «заветный» лаз. Они неслись по территории – Ли впереди, Бохай с трудом поспевая за ним, – как будто за ними гнались черти с вилами. Ли не смотрел на часы – в этом теперь не было никакого смысла, – но они преодолели этот путь явно быстрее, чем в первый раз, потому что взрыв раздался только тогда, когда они уже оказались по ту сторону ограды…
Сначала это явно был грохот от их мины, а вслед за ней с нарастающей яростью стали взрываться все новые и новые заряды. В небо на десятки метров вверх взвивался огонь, дым, летели куски железа, дерева, стекла, которые долго кувыркались в воздухе, поддерживаемые очередными ударными волнами, прежде чем в конце концов приземлиться или приводниться…
Забыв на время обо всем, Ли и Бохай с счастливыми лицами наблюдали за тем, что напоминало извержение вулкана.
– Если б мы здесь, на Тайване, не сделали ничего, кроме этого, – прокричал Ли на ухо товарищу, – мы уже недаром прожили жизнь…
Бохай согласно кивнул ему в ответ.
Они простояли так минут пятнадцать, когда Ли тронул Бохая за руку и сказал, что пора уходить. Они добрались до той самой ямы, в которой проводили последнее совещание перед операцией. Ничто не говорило о том, что Сю и мальчишки после взрыва возвращались сюда. Ли это ничуть не обеспокоило, скорее наоборот: они ведь должны были, не теряя времени, пуститься в обратный путь. Он стал одеваться, засунув пистолет и патроны в карманы мокрых брюк, а фонарик в китель. Надел также и плащ, посоветовав то же самое сделать и Бохаю.
– Корзинку и все, что у нас осталось, бросим здесь, – объяснил он товарищу, – чтобы не привлекать к себе внимание на мосту, если нас захотят вдруг проверить.
– Парней ждать не будем?
– Нет. Действуем так, как договорились. К тому же они, возможно, нас уже опередили.
Они вылезли из ямы и двинули в сторону моста через реку. Часы на руке Ли показывали половину двенадцатого. Сначала они шли по дороге, изредка оглядываясь назад, чтобы полюбоваться продолжающим полыхать заревом. Но минут через двадцать заметили, как навстречу им, блистая тревожными огнями и ревя сиреной, на полной скорости несутся пожарные машины, а за ними полицейские. Это означало, что, несмотря на то, что в порту была своя пожарная служба, его охрана решила вызвать подкрепление из города.
Не желая попадаться кому-то на глаза, особенно полиции, Ли и Бохай отошли от дороги метров на пятьсот и продолжили свой путь по заросшим травой пустырям параллельно ей. К мосту они подошли около двух часов ночи. Еще на подходе внимательно осмотрев его, они не заметили ничего такого, что могло бы вызвать их тревогу, и потому решили идти через него. Как и обычно, мост патрулировался одним дежурным, который, правда, довольно пристально посмотрел на поздних пешеходов, когда они проходили мимо него по противоположному тротуару, однако остановить не пытался. Пройдя мост, Ли и Бохай сразу свернули направо, чтобы добраться до своего округа, идя вдоль реки, то есть тем же путем, каким Ли с Кошкой некогда отходили после операции с инкассаторами.
Дойдя за час до той улицы, которая была знакома Бохаю, и от которой он мог уже самостоятельно добраться до мастерской, друзья, обнявшись, расстались, договорившись завтра в два часа дня всем встретиться в доме Ю, чтобы обсудить итоги того, что они сегодня сделали.
Еще двадцать минут понадобилось Ли, чтобы добраться к себе домой и улечься в постель. Полчаса он ворочался, переживая события последних часов и испытывая ни с чем не сравнимое удовлетворение от сделанного им и его боевыми товарищами. Степень этого удовлетворения в значительной мере обусловливалась тем, что операцию удалось провести без потерь – в отличие от того, что произошло у хранилища боеприпасов… Однако, как выяснилось позднее, Ли не все знал…
* * *
Он проснулся в двенадцать часов. Выйдя во двор, застал Сиро за тренировкой. Тот увидел своего «напарника» и прекратил упражнения с танто.
– Утром понял, что ты не собираешься просыпаться, – сказал он, – и решил изменить на сегодня график наших тренировок. После завтрака съездил на «Речную» кое-что прикупить и обнаружил, что город бурлит. Рассказывают какие-то невероятные вещи: будто ночью китайские диверсанты уничтожили в порту целую флотилию кораблей!.. Ты что-нибудь об этом знаешь? – Сиро пытливо посмотрел на Ли.
– Откуда я могу знать, что там происходит в порту? – сделав равнодушное лицо, отозвался Ли. – А что об этом утренние газеты пишут?
– В том-то и дело, что ничего.
– Ну вот видишь! Ты, сэнсэй, поменьше слушай досужие сплетни…
Согласно кивнув головой, Сиро изобразил доверие к его словам, прекрасно понимая, что правды от него все равно не добьется, и пригласил присоединиться к тренировке. Они позанимались около часа, после чего Ли позавтракал – хотя по времени уже ближе к обеду было – холодной тушеной курятиной с овощами и отправился к Бао Ю.
Он застал Сю и Кошку вместе с Бохаем, пришедшим за десять минут до него, за обеденным столом. Как и он, все сегодня проснулись поздно, и потому ели в неурочное время. Увидев товарищей живыми и здоровыми, Ли с радостью убедился, что его уверенность в «бескровном» характере их операции подтвердилась. Однако последующий рассказ Сю развеял его заблуждение.
– После того, как Ю, провожавший вас, вернулся, – начал тот, – мы втроем отправились на свои позиции. Расположились так: Губа возле ближней к вам вышке, я – возле КПП, Ю отправился к дальней вышке. Перед тем как разойтись, договорились: по окончании операции – независимо от того, придется ли нам вступать в бой или не придется, – я жду, когда Ю подойдет ко мне, а затем вдвоем забираем Губу, и все вместе покидаем территорию порта.
Когда наконец прогремел взрыв, я понял, что все произошло наилучшим образом, и стал ждать Ю. И вдруг заметил пламя над вышкой, возле которой находился Губа. Я, может быть, и не обратил бы внимания на него вообще на фоне столба пламени и страшного грохота после взрыва судна, но дело в том, что прожектор в это время светил в сторону гражданского сектора порта и вдруг погас… Я понял, что Губа нарушил приказ и все-таки метнул свою гранату на вышку!..
В это время подбежал Ю, и мы вместе припустили туда, где нас должен был ждать Губа. Бегу, а самого плохие предчувствия охватили… Подбегаем: так и есть… Губа лежит на земле, стонет, правой рукой зажимает левое плечо. Я посветил фонариком: оно все в кровище… Спрашиваю: что такое? Он говорит: бросил гранату и тут же получил удар в плечо!.. Это его, значит, зацепило осколком от собственной гранаты… Как он потом признался, вместо того, чтобы упасть на землю после броска, остался стоять на ногах. Это чудо, что его только ранило, а вообще не убило!
Мы быстро посоветовались и решили, что заниматься сейчас перевязкой, времени нет. Сначала нужно выбраться с территории порта, пока нас тут не прихватили, а уж потом заниматься рукой. Мы с Ю подхватили Губу с двух сторон, чтобы помочь ему двигаться к проему в ограде. А тут вокруг такое началось! Мало того, что японцы в военной зоне все на ноги поднялись, так еще и рабочие ночной смены в гражданском секторе порта побросали свою работу и кинулись к зоне, чтобы на взрыв посмотреть… Нам пришлось несколько раз прятаться между штабелями разных материалов, чтобы нас никто из бегущих не заметил, пробираться к цели короткими перебежками. Хорошо еще, что ночная смена не очень многочисленна. В общем, мы выбирались с территории порта около часа!
Когда оказались снаружи, добрались до той ямы, где сидели перед операцией. Ю оторвал рукав у своей рубашки, перевязал плечо Губе, пока я ему подсвечивал. Увидели корзинку, которую вы бросили, а в ней жилет. Решили взять его с собой, потому что Губе через мост идти было нельзя – и плащ, и рубашка все в крови, – а самостоятельно переплыть реку раненный он не сможет. Дошли параллельно дороге до реки часа за три – Губа все больше замедлял ход, у него поднялась температура, мы его постоянно поддерживали под руки. Когда оказались у воды, стали раздумывать: всем переплывать через реку или кому-то перейти по мосту? Ты ведь знаешь, Ли, какой я пловец… Без посторонней помощи широкую реку с сильным течением ни за что бы не преодолел. Значит, Ю пришлось бы по очереди нас с Губой с помощью жилета переправлять на другой берег. А это бы заняло столько времени, что и рассвет бы наступил!.. В общем, остановились на том, что я пойду через мост – все-таки документы у меня серьезные, – а Ю и Губа форсируют реку вплавь.
Губа надел жилет, они вошли в воду, а я двинулся на мост. Перед входом на него меня остановил патруль из трех человек… Хорошо, что его начальник, сержант, оказался тайваньцем и разговаривал со мной на китайском. Он проверил мои документы и поинтересовался, почему я так поздно хожу по городу. Я не стал выдумывать никаких подробностей для оправдания, а просто сказал, что при моей службе день ли, ночь ли – не имеет никакого значения. На мое счастье, такой ответ его удовлетворил… (А может быть, на их счастье, потому что у меня в кармане кителя под плащом граната, не использованная в порту, лежала, и я бы, не задумываясь, ее использовал при малейшей опасности…) Я пересек мост и свернул направо, к реке. Прошел метров сто, сел на берегу и стал периодически включать фонарик таким образом, чтоб свет можно было заметить с воды, но не увидеть с моста.
Минут через десять услышал плеск: Ю подтягивал к берегу Губу, который почти совсем не мог двигать даже здоровой рукой. Я помог им выбраться, и мы тронулись в сторону Ваньху. Если опустить лишние подробности, то мы довели Губу до его дома, когда уже начало светать, то есть где-то часов в пять. Разбудили его домашних. Уложили Губу в постель. Мать его начала хлопотать над ним: обмыла, сделала перевязку бинтом, и он заснул. Я, конечно, не специалист, но мне показалось, что ранение у него не страшное: кость не задета, просто осколок резанул по мягкой части плеча. Он потерял немало крови, отсюда головокружение, слабость, температура. Давайте сейчас сходим к нему, проведаем. А там и решим, что дальше делать: лечить своими силами или врача вызывать?
– Резаная рана, даже неглубокая, если ее не зашить, будет заживать очень долго, – возразил Ли. – Поэтому без врача не обойтись. Сделаем так: поскольку сегодня воскресенье, ты, Сю, сходишь к Лею домой – он, наверное, уже из отряда вернулся. Объяснишь ему ситуацию, пусть он возьмет необходимый инструмент, и приходите вдвоем домой к Губе. А мы пойдем туда прямо сейчас.
По дороге к товарищу Ли, Бохай и Кошка купили в овощной лавке разных фруктов и пакет засахаренного арахиса, чтобы порадовать больного и младших детей в семье. Подходя к дому Губы, Ли сказал:
– Ю, мы уже знакомы почти три месяца, а я до сих пор не знаю, как на самом деле зовут Губу. Раньше звал его все время так из соображений конспирации, но теперь-то это уже не имеет смысла. А сейчас и с матерью его придется общаться, и его самого неудобно при ней по кличке называть.
– Его зовут Кан Эньлай, а маму – Чжу Ксиаофан.
На стук в дверь им открыла женщина, которую Ли помнил со времени похорон Купола.
– Добрый день, уважаемая Чжу! – поприветствовал он ее. – Мы к Эньлаю. Как он себя чувствует?
– Только что проснулся. Температура немного спала. Говорит, что боль терпимая… – сказала женщина, впуская гостей в дом.
– Мы здесь кое-что принесли. Это больному и вам с детьми, – Ю передал ей принесенные пакеты.
– Скоро придет врач, он осмотрит Эньлая и зашьет рану, чтоб она быстрее заживала, – сообщил Ли. – А мы пока поговорим с вашим сыном, если вы не против.
Они прошли в комнату, где на кровати расположился Губа. Лицо его было необычно бледно – давала себя знать большая потеря крови. При виде друзей Эньлай обрадовался и одновременно испытывал смущение: он не мог не понимать, что все произошедшее с ним было следствием его самоволия и отсутствия привычки строго выполнять требования старших и опытных товарищей.
– Ну что скажешь, Эньлай? – довольно строгим голосом спросил Ли, считая необходимым использовать ситуацию в воспитательных целях.
– Одно скажу, Ли: виноват, не удержался! – покаянным тоном произнес Губа.
– Ну, раз сам понимаешь, ничего больше говорить не буду, – сразу смягчаясь, сказал Ли. – Да и рана теперь не даст тебе забыть об этом уроке. Ну, а в целом ты молодец! Да и все мы этой ночью неплохо поработали – поддали жару японцам!
– Так что, нам теперь уходить с работы в порту, раз операция закончилась? – поинтересовался Ю.
– Если вы, парни, уважаете мое мнение, то послушайте, что я скажу. Война не сегодня-завтра кончится, как и подпольная борьба с японцами в Тайхоку. Вам уже пора подумать о будущем. Как я уже когда-то говорил, вам учиться надо и хорошую рабочую профессию для жизни приобретать. Поэтому я вам советую оставаться в порту, зарабатывать для своих семей деньги. А я поговорю с кем надо, чтоб вас пристроили учениками к какому-нибудь толковому мастеру, чтоб он из вас по-настоящему полезных для общества людей сделал.
– Ну, а как же быть с нашим участием в Сопротивлении? – с обидой спросил Эньлай.
– Вы же знаете, все свои акции мы проводили по ночам, то есть в нерабочее время. Если в какой-то будущей операции нам потребуется ваша помощь, мы про вас не забудем. Даю слово!
– Вот это другое дело! – обрадовано произнес Кошка.
В это время в прихожей раздался голос Сю, который говорил Чжу Ксиаофан, что привел доктора.
В комнату вошел Лей с медицинским саквояжем в руках, а за ним Сю. Поздоровавшись с присутствующими, Лей предложил всем выйти во двор, пока он будет работать с раненным, и попросил мать Эньлая нагреть горячей воды для операции. Во дворе Ли, Бохай, Сю и Ю расселись кто куда, и Сю сообщил, о чем ему рассказал Лей по дороге сюда:
– Лей был в отряде до вчерашнего дня. Говорит, что бойца, убитого возле хранилища боеприпасов, похоронили у пещеры. Место замаскировали. Трое раненных: один легко – в руку, двое тяжело – в ногу и грудь. Он потому так долго и задержался в отряде, что выхаживал этих двоих. Теперь опасности для их жизни нет, но и участвовать в боях в ближайшие несколько недель они не смогут. Таким образом, если на днях нам придется участвовать в совместной акции с триадой, мы можем рассчитывать только на пять-шесть партизан.
– А что это за акция с триадой? – удивленно спросил Ю, не знавший об этой договоренности.
– Сейчас Лей после операции выйдет, и я всё всем расскажу, – ответил Ли.
Им пришлось подождать еще минут двадцать, прежде чем их товарищ присоединился к ним.
– С Губой все в порядке, – сразу сообщил он. – Осколок прошел по касательной, кости целы. Я все зашил. Через месяц ничего кроме шрама не будет напоминать ему об этом ранении.
– Хорошо. Раз уж мы все – члены городской части боевой группы – здесь собрались, – сказал Ли, – хочу обратить ваше внимание на следующее: после сегодняшней ночной акции в порту японцы, наверняка, устроят в городе террор. Будут повальные обыски, начнут хватать всех подозрительных. Поэтому приказываю: всем затаиться, ближайшие пару дней без надобности лучше и на улицу не показываться, запрятать оружие и боеприпасы так, чтоб сам черт не нашел! Никаких активных действий планировать не будем. Кроме одной акции… – и Ли рассказал всем о соглашении с триадой, и в чем он видит пользу для организации Сопротивления от этого дела. – Таким образом, живите пока обычной жизнью и ждите сигнала, когда придет время.
Обсудив, таким образом, все текущие вопросы, все стали расходиться. Ли перед уходом заглянул в дом и отдал Чжу Ксиаофан все деньги, какие у него были в карманах, сказав, что это для усиленного питания Эньлая.
Глава 12. Лиза Верещагина. Потрясение
На календаре было 1 августа. Этот день отпечатался в памяти Лизы на всю жизнь. Его события продолжали будоражить ее воображение долгое время спустя, навевая самые тягостные переживания.
Утро этого дня не предвещало ничего необычного. Накануне девушка договорилась с Ли, что они проведут очередной урок после трех часов – в первой половине дня у Ли было какое-то дело, да и у Лизы имелись свои планы. После завтрака она, желая немного обновить свой гардероб, объездила с Пуи несколько магазинов, где надеялась найти то, что ее интересовало. Затем проехала в университет, где около часа работала в библиотеке. Заметив, что на часах уже половина второго, она стала собираться домой, чтобы быть на месте к приходу Ли.
Проезжая на педикебе по улицам Чжуншани, она вдруг вспомнила, что сегодня тот день, на который была назначена встреча с Ишимурой, обещавшим ей достать какую-нибудь литературу на русском языке, причем было как раз то время, когда он обычно обедает у себя дома. Она немного заколебалась, заходить ли в гости к японцу или нет, вспомнив, что Мацуи не рекомендовал ей посещать кого-либо без него, но, решив, что знакомый ее отца не может представлять для нее какой-то опасности, сказала Пуи, чтоб он ехал к известному ему дому.
Она постучала в дверь, и та мгновенно распахнулась, как будто кто-то, ожидая ее прихода, стоял за ней. Оказалось, это был Сюджи. Лиза при виде молодого человека опять испытала неприятное чувство, превратившееся после рассказа Мацуи о наркоманах в странную смесь брезгливости и жалости. Но Сюджи вдруг неожиданно приветливо улыбнулся ей, что сделало его лицо почти привлекательным, и предложил войти.
– Я договаривалась встретиться сегодня с твоим отцом, – объяснила девушка, в нерешительности останавливаясь в прихожей.
– Я знаю. Отец недавно звонил с работы и сказал, что немного задерживается. Он просил подождать его. Пройди, если хочешь, в библиотеку, посмотри книги, пока он в пути.
Лиза подумала, что теперь уже будет неудобным покинуть дом, когда его хозяин спешит к ней навстречу. Она вошла в библиотеку и стала прохаживаться вдоль стеллажей, рассматривая книги. Сюджи тем временем извинился перед ней и покинул помещение, плотно закрыв за собой дверь. Он отсутствовал минут пятнадцать, а потом появился и с виноватым видом сообщил:
– Только что звонил отец, просил передать тебе свои извинения: он не сможет приехать – в одном из его магазинов произошло неприятное происшествие, которое ему необходимо уладить.
– Ну что ж, в жизни всякое бывает. Встретимся в другой раз, – произнесла Лиза и направилась к выходу.
Сюджи открыл ей дверь, девушка шагнула за порог… и тут же была подхвачена под руки двумя дюжими японцами, которые, не мешкая ни секунды, запихнули ее в легковой автомобиль, стоявший прямо напротив входа в дом.
(Обо всех событиях, происходивших после этого похищения, и о людях, принявших самое горячее участие в ее судьбе, Лиза узнала по прошествии некоторого времени от Ли.)
Пуи, ожидавший Лизу в нескольких метрах от этого места, увидев, что случилось, пораженно разинул рот, не понимая, что же это такое происходит… Однако его растерянность длилась недолго: как только автомобиль тронулся с места, мальчишка сел на свой велосипед и бросился за ним вдогонку. Машина двигалась в округ Датун и через десять минут остановилась у черного хода длинного трехэтажного здания. Этот дом с красным фонарем над парадной дверью и двумя драконами по бокам назывался «Подарок небес» и был хорошо известен Пуи. До того, как он стал постоянным извозчиком сяодье Лизы, ему иногда приходилось возить в это заведение подвыпивших мужчин, а иногда и женщин, которые, как признался ему в порыве откровенности один из пассажиров, искали в этом месте «праздника».
Мальчишка увидел, как Лизу грубо вытащили из автомобиля и, несмотря на ее сопротивление, повели к двери. Он понял, что с его «любимой госпожой» произошла страшная беда. И только один человек мог ее спасти! Пуи запрыгнул на велосипед и, бешено крутя педали, рванулся к дому Ли и господина Мацуи.
* * *
Ли в это время, сидя за столом в гостиной, проводил вместе с Сю и Бохаем оперативное совещание.
Накануне Сю, в очередной раз посетивший «штаб-квартиру» триады, был приглашен охранником у черного хода в кабинет Ван Цзолиня. Голова сообщил ему, что его людям наконец удалось выяснить место, где якудза хранит запас своего вооружения.
– Это здание находится на окраине Суншани.
Сю достал из кармана карту города, подаренную ему Ли, когда он с Бохаем начал его изучать, и попросил Ван Цзолиня указать точное место. Тот ткнул пальцем в карту и добавил:
– Есть один важный момент: в этом доме не только хранилище оружия, но и база боевиков якудзы, которые периодически сменяют друг друга, как на дежурстве. Круглосуточно там все время находятся не меньше десяти человек, готовые по первому приказу Микадо приступить к силовым действиям. Раньше мы за ними такой боевой готовности не наблюдали. Похоже, к ним каким-то образом просочилась информация о нашей подготовке к радикальному изменению соотношения сил в Тайхоку…
– Значит, нам придется не только оружие уничтожать, но и самых подготовленных боевиков якудзы?! – не столько вопросительно, сколько утвердительно констатировал Сю.
– Именно так. Но, я думаю, вам это не составит труда, – изобразил улыбку Голова, – если учесть, что вам удалось сделать в порту!..
Сю смог сохранить полную невозмутимость при этих словах, тем более, что он почувствовал в них выражение искреннего уважения. Видимо, и сам Ван Цзолинь и его люди, получая информацию о происходящих в последние недели в городе и его окрестностях диверсионных акциях против японцев, уверовали в реальную силу Ли и его товарищей.
– Нам потребуется два-три дня для подготовки операции, – заметил Сю. – Как только мы будем готовы, Ли или я сообщим об этом вам. Ваши люди должны быть готовы немедленно вступить в дело вслед за нами. Иначе будет утеряно преимущество внезапности.
– Мы уже спланировали все наши действия. Ждем только вашего сигнала…
…И вот теперь Сю докладывал Ли об этом разговоре, прежде чем приступить к разработке плана действий.
– Вот уж уголовная натура! – воскликнул Ли, выслушав его. – Они решили нашими руками весь жар загрести! Ведь когда мы договаривались, речь шла только об уничтожении оружия. А теперь они нам предлагают «между делом» ликвидировать десяток вооруженных до зубов боевиков, да еще и сидящих фактически в крепости!..
– Так может, нам вообще отказаться от участия в этой авантюре? – спросил согласный с его оценкой ситуации Сю. – Мы тут и так уже неплохо «отметились». Зачем нам теперь эта триада? Пусть сами решают свои проблемы.
Ли задумался на минуту, утихомиривая свои чувства после эмоциональной вспышки и стараясь рассуждать холодно и расчетливо.
– Видите ли, – начал он раздумчиво, как будто озвучивая течение своих мыслей. – Если мы не сделаем то, что нас просит Ван Цзолинь, триада, скорее всего, вообще не решится выступить против якудзы. А ведь нам это выступление очень выгодно. И не только по тем причинам, о которых мы раньше говорили, а и потому, какая ситуация сложилась в городе после нашей операции в порту. Сейчас служба безопасности и полиция все свои силы бросили на поиски диверсантов. А что произойдет, если в городе неожиданно начнется война между криминальными группировками? А то, что значительную часть своих сил японцам придется бросить на подавление этой разборки. А нам только этого и надо: в мутной воде легче прятаться!
Но это только одна сторона дела, а есть и другая. Допустим, что мы все-таки согласимся участвовать в акции триады. Есть ли у нас шанс выполнить свою часть дела без ущерба для наших людей, или хотя бы свести потери к минимуму? Нас в общей сложности десять человек, ну, может, чуть больше, и их не менее десяти человек. Мы на открытой местности, а они под защитой стен дома. У нас на руках стрелковое оружие, а у них неизвестно что; возможно, что-то более мощное…
И что ж нам в таком случае делать? Идти в лоб в атаку на них? Так они нас перестреляют, как куропаток на охоте!.. Попытаться взорвать их гранатами, которые у нас есть, или тротилом? Но как установить заряд, если они, наверняка, охраняют свою базу как родной дом?
– Есть способ, – подал вдруг голос Бохай, молчавший до этого.
– Есть способ? – удивленно посмотрел на него Ли, прервав свои рассуждения.
– Да. Он мне сейчас в голову пришел. Заряд можно не устанавливать. Я угоню в городе какой-нибудь автомобиль, все равно какой – легковой или грузовой. На переднее сиденье, рядом с водительским, поставлю ящик с тротилом, всем, что у нас остался. Подожгу бикфордов шнур, направлю машину в стену здания, зафиксирую педаль газа куском трубы, чтобы машина не остановилась. Метров за десять от стены выпрыгну из кабины, постараюсь убежать подальше или куда-нибудь спрятаться, или просто упасть на землю – там на месте разберусь… Взрыв будет такой силы, что от базы останутся одни руины!.. Если вдруг кто-то из бандитов уцелеет и выберется из здания, мы их добьем… Вот такой способ…
Ли и Сю ошеломленно смотрели на него: способ действительно был насколько прост, настолько и опасен для его исполнителя.
– Ты понимаешь, как рискуешь? – пробормотал Ли.
– Конечно, понимаю. Но если все тщательно продумать и не менее тщательно выполнить, риск не так уж и велик. Надо обязательно побывать возле этого здания, и все обследовать на месте. Может, там нет прямого доступа к нему с дороги… Может, охрана находится не только в здании, но и перед ним, и ее придется предварительно нейтрализовать… В общем, все это нужно знать заранее, чтобы предусмотреть все неожиданности.
– Что ты думаешь обо всем этом, Сю? – Ли посмотрел на товарища.
– Очень лихо, очень рискованно, но, по-моему, выполнимо… – мысленно анализируя предложение, отозвался Сю.
– Я тоже так считаю, – согласился Ли. – Значит, решили: поможем триаде! Я сейчас пойду к Лею и скажу ему, чтоб он завтра утром отправлялся в горы и к ночи привел всех здоровых партизан в пещеру. Ты, Бохай, готовишь тротил к акции, а также ищешь по городу машину, которую можно будет завтра к вечеру угнать. Ты, Сю, прямо сейчас отправляешься по адресу базы якудзы и проводишь разведку на местности. Все ясно?
* * *
Сю и Бохай не успели ответить, потому что в это мгновение в дом ворвался взлохмаченный Пуи и, выпучив глаза, истошно закричал:
– Сяодье Лизу украли!
Все сидевшие за столом замолчали, остолбенев от неожиданности. Из своей комнаты выскочил услыхавший крик мальчишки Сиро, сжимая в руке книгу, которую он читал и про которую сейчас совершенно забыл.
– Как это украли?! – после небольшой паузы, отказываясь верить в услышанное, воскликнул Ли. – Кто?
Пуи, наконец дав волю своим чувствам, разрыдался и, размазывая слезы по щекам, стал сбивчиво рассказывать, что произошло больше часа тому назад.
– Это точно этот гаденыш, наркоман! – услышав начало истории, выкрикнул Сиро.
– Какой еще наркоман? – посмотрел на него ничего не понимающий Ли.
– Сюджи Ишимура, сын одного библиофила, которого мы с Лизой посетили на прошлой неделе. Она договорилась встретиться с этим библиофилом сегодня. Я думал, что Лиза пригласит и меня в эту поездку, но она, похоже, решила сделать это самостоятельно. И вот в доме этого Ишимуры что-то произошло…
– Так кто же все-таки ее похитил? – снова стал допытывать мальчишку Ли. – Этот самый Сюджи?
– Я не знаю никакого Сюджи, – возразил Пуи. – Когда сяодье Лиза вошла в дом, к нему через какое-то время подъехала машина, из которой вышли два здоровенных японца. Это они увезли сяодье Лизу, когда она вышла на улицу.
– Куда они ее увезли?
– В «Подарок небес». Это заведение в округе Датун, – Пуи начал мяться, не зная, как сказать… – В нем живут… веселые женщины…
– Бордель! – уверенно произнес Сю.
Услышав его, Ли застонал от ярости.
– Там еще проходят бои… – торопливо добавил Пуи к тому, что сказал. – Я раньше возил туда пассажиров, которые за ними наблюдали…
– Значит, там еще и бойцовский клуб, – высказал предположение Сиро, – наверняка, со ставками на победителя.
– Такие заведения могут принадлежать только криминальным группировкам, – со знанием дела резюмировал Сю. – А поскольку Датун – японский округ, значит, это заведение принадлежит якудзе.
Выслушав соображения своих друзей, Ли, не говоря ни слова, подошел к комоду и, выдвинув ящик, достал два пистолета и, проверив их состояние, засунул в карманы брюк.
– Ты куда собрался? – спросил Сиро, с волнением наблюдавший за его действиями.
– Туда, конечно. Я должен спасти Лизу.
– Я с тобой.
– Нет, сэнсэй. Это мое личное дело!
– А для меня оно что, не личное?! – возмутился японец. – Да я ради этой девочки кого угодно зубами загрызу!
– Хорошо, сэнсэй! Только зачем же зубами? – хмуро улыбнулся Ли и, достав из комода еще один «Хамада», протянул его Сиро. – Вот тебе тоже пистолет. С ним будет надежнее.
– Нет, с пистолетом мне непривычно, – отказался Сиро и, вынеся из своей комнаты танто, начал пристраивать его на груди под кителем, заявив: – Вот это мне действительно может пригодиться.
– Послушайте, а вы про нас не забыли? – подал голос Сю, до сих пор молча наблюдавший за сборами Ли и Сиро.
– Нет, дружище: это не ваше дело, – отозвался Ли. – Лизу вы не знаете. Нашей борьбы с японцами все, что случилось, не касается. Поэтому я не имею права рисковать вашими жизнями… Вы занимайтесь тем, чем я вам сказал заниматься.
– Да, к подпольной работе все это никакого отношения не имеет, – согласился Бохай. – Но мы ведь не только твои товарищи по Сопротивлению, но еще и друзья. А друзья не бросают друг друга в беде! Поэтому ты от нас не отделаешься…
Ли с благодарностью обнял их за плечи.
– Хорошо, едем все вместе. Вы с оружием?
Сю и Бохай молча кивнули головами.
– Возьмите еще по пистолету, пригодятся… – Ли протянул Сю пистолет, от которого отказался Сиро, а Бохаю кольт.
Но тот отказался, показав свою искалеченную правую руку:
– Эта рука не удержит пистолет.
– Извини, дружище, забыл… – Ли снова убрал кольт в комод. – Значит, так: поскольку на педикеб могут сесть только двое, первыми поедем мы с Сю. Ты, сэнсэй, и ты, Бохай, двинетесь пешком по нашему маршруту. Пуи высадит нас и вернется забрать вас. Пуи, расскажи им, как ты будешь ехать в Датун.
Пуи рассказал Сиро и Бохаю, как им надо будет идти к «Подарку небес» самым коротким путем. Все вышли из дома. Ли и Сю уселись в коляску, и она тронулась.
В дороге товарищи пытались сначала составить какой-то план действий, а потом отказались от этого: ситуация была дикой и необъяснимой, информации фактически не было никакой, и составить в таких условиях мало-мальски здравый план своего поведения не было никакой возможности.
* * *
Похитители Лизы втолкнули ее в какую-то комнату, где из мебели был только диван и два кресла. Один из них, с силой нажав девушке на плечо, усадил ее на диван и встал рядом. Другой вышел в дверь и через пять минут вернулся с молодым, изысканно одетым японцем, лицо которого могло показаться добродушным, если бы не тонкие губы, сжимающиеся в две почти невидимые полоски, когда он хотел поставить на место того, кто «плохо его понимал».
– Ну-ка, ну-ка, покажись, моя девочка! – произнес он с улыбкой, подходя ближе к дивану.
Японец, стоявший рядом с Лизой, дернул ее за руку, заставляя встать.
– Ух ты! Да ты выше меня на полголовы! – восхищенно воскликнул вошедший, явно бывший здесь хозяином, оглядывая девушку с головы до ног, как барышник лошадь. – Ты станешь звездой моей коллекции!
Под его взглядом Лиза почувствовала себя так, будто ее прилюдно раздевали… Это ощущение было для нее настолько невероятным и омерзительным, что она взмахнула своей сумочкой, которая была у нее в руках, чтобы стукнуть этого лощенного наглеца, посмевшего так вести себя с ней. Однако тот, что продолжал надзирать за ней, был начеку и, перехватив сумочку, вырвал ее из рук Лизы и бросил на диван.
– Да она у нас с норовом! – сузив глаза и стирая добродушие с лица, произнес хозяин. – Я тебе очень советую, детка, забыть про свои старые замашки. Теперь я твой благодетель. И от меня будет зависеть: жить тебе или умереть, жить в довольстве и благополучии или как собаке побитой…
– Как вы смеете такое говорить?! – закричала Лиза. – Что здесь вообще происходит?!.. Как вы смели меня похитить?!.. Вы понимаете, что ответите за это?!.. Вы не знаете, кто я такая!..
– Прекрасно знаю, детка, – снова благодушно улыбнулся японец. – Ты Лиза Верещагина, русская эмигрантка, сирота, без роду, без племени, никому не нужная в этом городе и потому вынужденная сама бороться за выживание!.. А теперь я буду о тебе заботиться, а ты взамен будешь беспрекословно выполнять все, что я тебе прикажу!..
– Этого не будет никогда! – вновь закричала Лиза, с отчаяньем осознавая, что она каким-то непостижимым образом оказалась в совершенно ином, перевернутом с ног на голову мире, где никакая логика рациональных доводов, принятых в обществе моральных и правовых норм, просто обычных людских отношений уже не действует, а правят бал произвол, насилие и презрение к человеческой личности … – Я сейчас пойду в полицию и сделаю заявление…
Лиза решительно рванулась к двери, но второй из ее похитителей, перекрывавший проход, с размаху ударил ее по щеке и толкнул на диван. Лизу впервые в жизни ударили!.. Это стало для нее таким чудовищным потрясением, довершившим все происходившее с ней в последний час, что она после короткого ступора забилась в истерике, мотая головой из стороны в сторону, выкрикивая что-то нечленораздельное и заливаясь слезами…
Не ожидавший такой бурной нервной реакции девушки на «простую оплеуху», хозяин какое-то время наблюдал за ней, а потом произнес:
– Ее в таком виде нельзя выпускать на публику. Она сорвет нам все мероприятие. Зовите врача!
Охранник, ударивший Лизу, вышел из комнаты, и пока он ходил, японец раздумывал: «А не рискую ли я на самом деле, помещая эту строптивую девицу в свой бордель. А вдруг среди зрителей окажутся люди, знающие ее? Хотя… те представители городского бизнеса, с которыми общалась ее семья, вряд ли являются любителями боев без правил!.. А даже если кто-то и отыщется и захочет поднять скандал, всегда найдутся рычаги, позволяющие замять такое дело».
Его размышления прервал охранник, вернувшийся с низеньким седым старичком, держащим в руках поднос с какими-то флаконами и шприцем.
– Доктор! Вколите ей что-нибудь успокоительное, чтоб она несколько часов ничего не соображала, но могла передвигаться, – распорядился хозяин.
Старик взял на подносе один из флаконов, наполнил его содержимым шприц и сделал Лизе, которую удерживал в неподвижном положении охранник, укол в плечо. Она продолжала еще какое-то время рыдать и дергаться, но постепенно затихла.
– Сколько времени она будет спокойна?
– Ну, многое зависит от особенностей организма, – ответил старик, – но часа полтора-два я вам гарантирую.
Когда доктор ушел, хозяин приказал позвать Иоши, чтоб она привела девушку в порядок. Вскоре появилась толстая, густо напудренная японка лет сорока в красном кимоно. В ее руках также был поднос, но уже не с лекарствами, а с мазями, пудрой, помадой и прочей косметикой. Она начала колдовать над лицом безучастно сидевшей перед ней Лизы, придавая ему максимально возможную – на ее вкус – привлекательность. Когда все было окончено, хозяин приказал все тем же охранникам отвести девушку на ее место в зал и находиться при ней на протяжении всего бойцовского турнира, который должен был начинаться уже через пятнадцать минут.
Все происходившее в последующие два часа запомнилось Лизе как в густом тумане, из которого ее сознание, как она ни пыталась, так и не смогло выбраться на ясный свет. Был большой зал, заполненный множеством людей – в основном мужчин, но были и женщины, такие же взвинченные происходящим, как и их спутники, – посреди которого располагался круглый бойцовский ринг, устеленный татами и ограниченный канатами метровой высоты. Было небольшое возвышение с креслом, на которое усадили Лизу, а по бокам стояли охранники. Был распорядитель турнира, который что-то говорил, показывая на Лизу, а все присутствующие весело скалили зубы и что-то выкрикивали, показывая на нее пальцами. Были следующие одна за другой схватки каких-то полуголых людей, которые остервенело били и душили друг друга, а после боя также бесстыдно пялились на девушку, сидевшую на возвышении. Но все это никак не трогало Лизу, одурманенную препаратом и безучастно взиравшую неподвижным взглядом на все вокруг…
* * *
Пуи высадил своих пассажиров возле главного входа в заведение, тут же развернулся и отправился в обратный путь.
Ли и Сю вошли в помещение. Возле двери стоял верзила в щегольском смокинге, который оценивающим взглядом окинул их с головы до ног. Как показалось Ли, охранника совершенно не смутила их национальность – видимо, здесь привыкли к любым гостям, – куда больше его, судя по всему, интересовала их платежеспособность. Осмотр японца удовлетворил, и он спросил:
– Вы к «девочкам» или на турнир?
– И туда, и туда, – спокойно ответил Ли. – Но сначала мы хотели бы увидеть твоего хозяина. У нас назначена встреча с ним. Где его можно найти?
– Сейчас объявлен перерыв в турнире, и господин Кисуми Ташината отдыхает в своей комнате. Второй этаж, зеленая дверь.
Прежде чем подняться туда, куда им было сказано, Ли и Сю осмотрелись на первом этаже. По длинному коридору прохаживались заметно возбужденные люди – разных возрастов, разных национальностей и, судя по одежде, разного достатка, – некоторые из них нервно курили. Из широкой двухстворчатой двери в центре коридора, сейчас распахнутой настежь, раздавался гул множества голосов – видимо, присутствовавшие на турнире зрители горячо обсуждали результаты прошедших поединков.
Двинувшись по лестнице вверх, Ли и Сю договорились, что беседовать с хозяином заведения будет Ли, а Сю вмешается только в том случае, если разговор примет опасный для них характер, и придется «от слов переходить к делу». На втором этаже, прямо возле лестницы располагался большой холл, уставленный креслами и диванами. В двух креслах сидели сильно раскрашенные полуголые девицы, которые, как показалось Ли, были не китаянками, и не японками, а, скорее, представительницами какой-то из стран Индокитая, может быть, малайками или тайками. Отдельно от них за инкрустированным ценными породами дерева столом сидела дебелая матрона в красном кимоно, которая хотела встать при появлении посетителей, но передумала, когда увидела, что они направляются куда-то мимо холла.
Искать нужную комнату на этаже Ли и Сю не пришлось, потому что в конце коридора они сразу заметили стоящего на одном месте, переминаясь с ноги на ногу, молодого широкоплечего парня в стильном костюме западного покроя, – видимо, личного телохранителя хозяина. Приближаясь к нему, Ли и Сю разминулись с парочкой: юная японка провожала к выходу своего престарелого клиента. За некоторыми дверями, мимо которых они шли, слышались приглушенные мужские и женские голоса, как будто там кто-то что-то монотонно бубнил – судя по всему, стены в комнатах были сделаны из какого-то звукоизолирующего материала, чтобы не беспокоить посетителей заведения в других номерах. Ли предположил, что второй и третий этажи здания – вотчина проституток, тогда как первый отведен под бойцовские турниры.
Они подошли к охраннику, который поднял руку ладонью вперед, преграждая им путь.
– Вы куда?
– У нас важное дело к господину Ташинате. Передай ему, что речь идет о русской сяодье.
Охранник заколебался, а затем, постучав в дверь, вошел внутрь. Из комнаты с трудом просачивались такие же приглушенные звуки, как и из других, потому разобрать что-то было невозможно. Через полминуты дверь снова отворилась, и охранник кивком головы пригласил Ли и Сю войти. Пропустив посетителей в комнату, он встал за их спиной, держа руку под полой расстегнутого пиджака.
Помещение состояло на самом деле не из одной комнаты, а из двух. Та, в которой оказались вошедшие, служила, вероятно, кабинетом владельцу заведения: в ней стоял письменный стол с несколькими стульями, шкаф, большой диван, перед которым на полу лежал большой пушистый ковер. Вторая комната, примыкавшая к первой, была, скорее всего, спальней, потому что через открытую дверь можно было видеть широкую кровать под балдахином.
На диване в расслабленной позе полулежал мужчина лет тридцати пяти с гладко выбритым лицом, набриолиненными черными волосами и усиками щеточкой. Прижавшись к нему, сидела красивая японочка лет шестнадцати с сильно напудренным кукольным лицом и с детским любопытством рассматривала вошедших. Лицо хозяина источало расслабленность и спокойствие, и только в глазах проскальзывал некоторый интерес к происходящему.
– Что вам надо? – протяжным и вальяжным тоном баловня судьбы задал он вопрос.
По виду своего собеседника Ли понял, что разговор предстоит очень трудный: испугать, заинтересовать, пронять, да просто расшевелить людей такого типа очень сложно. Он мысленно анализировал возможный ход предстоящей беседы, пытаясь предугадать, на какие «точки» лучше всего будет нажать, чтобы добиться нужного ему результата.
– Два часа назад в ваше заведение принудительно доставили русскую сяодье – Лизу Верещагину. Эта девушка из состоятельной и влиятельной семьи, имеющей связи с деловыми и политическими кругами города.
– Насколько мне известно, эта девушка – сирота, и никаких влиятельных покровителей у нее в городе нет, – спокойно отозвался Ташината.
Услышав ответ, Ли обрадовался: японец не стал скрывать, что Лиза здесь, и тем самым избавил его от необходимости доказывать это, что было бы невероятно трудным делом, захоти тот спрятать девушку где-то в здании. Но с другой стороны, такая откровенность настораживала: хозяин, похоже, совершенно не боялся признаться в факте присутствия в его заведении похищенного человека...
– Это действительно так. Но это вовсе не значит, что нет никого, кто готов заступиться за сироту. Похищение человека – это серьезное преступление, и полиция…
– Ах, полиция! – засмеялся японец, прервав его. – Да, полиции это будет очень интересно. Ты можешь сходить в ближайший полицейский участок и сделать там заявление… А еще лучше – спуститься на первый этаж, где сейчас проходит бойцовский турнир, и сообщить об этом заместителю начальника полиции округа, который сидит в зале среди зрителей…
Ли хотел было сказать, что ему нет никакой нужды обращаться в полицию, потому что он сам – полиция, но тут Сю подвинулся к нему и прошептал на ухо:
– Похоже, полиция округа «опекает» это заведение, а ее руководство «в доле». Поэтому этот хлыщ ничего и не боится.
Ли сразу согласился с этим, вспомнив слова Кошки о том, что якудза и полиция в городе постоянно оказывают друг другу разные услуги. Он тут же представил, что будет, если он предъявит сейчас свое удостоверение полицейского. Друзья Ташинаты из полиции округа обязательно начнут выяснять его личность и вскоре узнают, что он не настоящий полицейский. А это будет означать провал и немедленный арест!..
– А кроме того… – продолжал тем временем японец. – О каком похищении речь? Ни я, ни мои люди никого не похищали. Эта русская сяодье передана мне одним из моих клиентов в качестве расчета за невыплаченный долг!..
Ли как будто плеткой по лицу хлестнули: какая-то мразь посмела рассчитаться за свой долг, отдав его Лизу в рабство!.. Он впервые в жизни оказался в такой невероятной, абсурдной, выходящей за рамки здравого смысла ситуации, что почувствовал, как его охватывает растерянность… Несколько секунд он стоял, не зная, что ответить, а потом сделал короткий выдох, чтобы успокоить бурление крови, и в надежде, что Сиро не ошибся в своих предположениях, сказал:
– Сюджи Ишимура не имел права распоряжаться судьбой девушки. Она – свободный человек и гражданка Тайваня!
В глазах Ташинаты впервые промелькнуло что-то похожее на обеспокоенность: он явно не ожидал, что этому посетителю известно, каким именно образом к нему попала девушка.
– Этот Ишимура – наркоман и законченный негодяй! – презрительно скривившись, заявил он. – И мне на него наплевать… Но мне не наплевать на его долг. Я бизнесмен и не желаю терпеть убытки!
– Сколько он тебе должен?
– А ты хочешь оплатить его долг? – издевательски захохотал Ташината.
– Мне, как и тебе, на него наплевать! Я хочу забрать сяодье Лизу.
– Кто ты такой? И почему тебя интересует ее судьба?
– Мы с приятелем, – Ли кивнул в сторону Сю, – работали на ее отца и знаем эту девочку с детства.
– Понятно. Ну что ж, давай мне пятьдесят тысяч иен и забирай девчонку! – наслаждаясь растерянностью стоящего перед ним странного гостя, произнес японец.
Ли на время замер, охваченный раздирающими его мозг сомнениями: он был не столько поражен размером произнесенной суммы – она наверняка была специально завышена, – сколько необходимостью ответа на мучительный для него вопрос: а имеет ли он право ради спасения Лизы воспользоваться имеющимися у него деньгами, принадлежащими не ему, а организации Сопротивления – ведь никаких других, личных денег у него нет? «Вот, – мелькнуло в его голове, – я и оказался в той ситуации, которую недавно с Лизой обсуждал – тяжелейший выбор между долгом и любовью» (а то, что он действительно любит эту девушку, ему сегодня стало абсолютно ясно)!
Каким-то непонятным чутьем Сю угадал, о чем раздумывает друг, и прошептал ему на ухо:
– Ли, обещай ему всё, соглашайся на его условия! С деньгами потом разберемся…
И Ли решился:
– У меня сейчас нет с собой таких денег, – произнес он. – Я привезу их через два часа.
– Можно, конечно, и через два часа, – усмехаясь, проговорил Ташината, – но сяодье Лиза будет в это время выполнять свое предназначение…
– Какое еще предназначение? – Ли недоуменно посмотрел на японца.
– Она является главным призом для победителя сегодняшнего бойцовского турнира, финальная схватка которого начнется через десять минут…
– Что?! – в бешенстве выкрикнул Ли и хотел рвануться к Ташинате, но тут же почувствовал у своего затылка дуло пистолета стоявшего позади него телохранителя.
– Хочу тебе кое-что объяснить, – спокойно продолжил японец, делая вид, что не заметил порыва своего собеседника. – У меня самое лучшее заведение в городе! Мои люди доставляют мне девочек из всех тех стран, которые завоевала наша доблестная армия. Клиентов очень будоражит это обстоятельство: развлекаясь с вьетнамками, филиппинками, малайками, китаянками с континента и другими, они ощущают себя приобщившимися к победам великой Японии. Каждую новую девочку, прежде чем предоставить в «общее пользование», я сначала объявляю главным призом очередного бойцовского турнира – ну, разумеется, с кругленькой суммой в придачу… Это очень привлекает в «Подарок небес» посетителей. И вот только русской у меня до сих пор не было. А теперь твоя Лиза заполнит эту брешь…
Кровь бросилась в лицо Ли, сердце бешено колотилось, глаза, казалось, затянуло какой-то мутной пеленой: никогда в жизни он еще не испытывал такого яростного возбуждения и одновременно не чувствовал себя настолько беспомощным!.. С огромным трудом справившись с переполнявшими его эмоциями, он хрипло произнес:
– Я слышал, что члены якудзы называют себя людьми чести…
– Да, это так, – согласился Ташината, удивленный сменой темы разговора. – К чему это ты клонишь?
– Сяодье Лиза – моя девушка! Я хочу защитить ее честь. Как человек чести, ты обязан предоставить мне право сделать это.
– Вот как! И как же ты намерен это сделать? – в глазах японца загорелся неподдельный интерес и что-то, похожее на уважение.
– Я вызываю на смертельный бой победителя твоего турнира! Если он согласится и во время схватки убьет меня – Лиза его, если я его убью – она моя!
– Кисуми, милый, согласись! – проворковала вдруг подруга Ташинаты, внимательно слушавшая весь разговор мужчин. – Это будет так романтично!
Японец на время замолчал, задумчиво глядя в потолок. Можно было без труда предположить, что он сейчас размышляет совсем не о «романтизме» складывающейся ситуации, а о той выгоде, какую из нее можно извлечь.
«Если перед боем-реваншем объявить его причину и сообщить, что он должен закончиться смертью одного из соперников, ставки на бойцов резко возрастут. Слух об этой схватке, наверняка, распространится среди всех любителей боев без правил в городе, и это значительно увеличит число посетителей клуба. За исход боя можно не волноваться: мой боец – гора мышц и море свирепости, а этот китаёза – худая и длинная жердь. Мой боец просто сломает его в талии! А это значит, что можно будет очень хорошо на всем этом заработать…»
Так, скорее всего, рассуждал Ташината, и в итоге произнес свой приговор:
– Хорошо. Пусть будет так. Пошли вниз, в зал. Посмотрим финальный бой, а потом сделаем объявление.
* * *
Все, кто был в комнате, вышли в коридор и отправились в бойцовский клуб. По дороге Ли и Сю коротко поговорили.
– Ты знаешь, я от напряжения чуть не взорвался! – признался Сю. – Хотел уже выхватить пистолеты и всех перестрелять…
– Боюсь, охранник Ташинаты успел бы сделать это первым…
– Что ж теперь будет? Ты ведь даже не видел того, кто будет в бою участвовать…
– Это теперь не имеет значения. Все будет так, как будет… Мацуи и Бохай, наверное, уже приехали. Расскажешь им все, что здесь произошло. Приготовьтесь к любому развитию событий. Когда нужно будет вмешаться, сами догадаетесь.
В коридоре первого этажа, недалеко от входа в заведение, стояли Сиро и Бохай, терявшиеся в догадках, куда же подевались Ли и Сю. Сю задержался возле них, а Ли вместе с Ташинатой, его подругой и телохранителем прошли на специальные места за невысокой деревянной огорожей, предназначенные только для хозяина заведения и тех, кого он считал нужным посадить рядом с собой. Пробираясь сквозь толпу зрителей, которые с нетерпением ожидали начала заключительного поединка турнира, Ли вдруг увидел ту, ради которой готов был перестрелять всех, кто его окружал. Лиза сидела на каком-то возвышении, примыкающем к «хозяйской территории», под охраной двух «часовых».
Расталкивая людей, Ли бросился к девушке и, оказавшись рядом, схватил ее за руку и стал шептать, как в горячке:
– Лиза, милая, как ты?.. Я здесь!.. Ничего не бойся!.. Все будет хорошо!..
Но Лиза смотрела куда-то «сквозь него», ничего не отвечая и вообще не реагируя на присутствие Ли.
– Почему она молчит? – он с ненавистью посмотрел на Ташинату, усевшегося на свое место. – Что вы с ней сделали?
– Ничего страшного, – отозвался тот. – Ей всего лишь сделали укол успокоительного, чтоб не психовала… Скоро она снова будет в обычном состоянии. А пока садись рядом, полюбуешься на своего будущего соперника…
Ли уселся на соседний стул и все время, пока шел бой, переводил взгляд то с Лизы на ринг, то с ринга на Лизу… Наблюдая таким образом за схваткой, он пытался понять, что же это такое «бой без правил», который ему вскоре предстоял. Первое, что ему стало ясно: в таких боях нет четкого разделения на «ударную» технику его ведения и технику захватов и бросков. Можно было использовать любые приемы поражения противника, но некоторые «правила» все-таки были: нельзя было наносить удары в паховую область, выдавливать глаза, кусаться и, наверное, что-то еще, что Ли не успел установить. Но, учитывая, что его ожидает не просто «бой без правил», а «смертельный бой», он сознавал, что все эти ограничения на него распространяться не будут. Сейчас его будут просто убивать, если он сам не сможет сделать то же самое!..
Бойцы, вышедшие в финал турнира, одетые только в облегающие спортивные трусы, были под стать друг другу: на голову ниже Ли, но бугры мышц по всему торсу, «бычьи шеи», накаченные бедра и икры говорили о сокрушительной силе. Тиская соперника в захватах, используя малейшую возможность для нанесения решающего удара, они под ярким светом больших ламп блестели от пота, который омывал покрывающие всю верхнюю часть их туловищ цветные татуировки . Ли даже не стал загадывать, кого из них он предпочел бы иметь своим противником, так как ясно понимал: любой из них для него «не подарок»!..
И вот схватка закончилась, когда один из бойцов эффектным броском перекинул своего соперника через канаты, и тот всем свои грузным телом рухнул на бетонный пол зала, прямо под ноги взревевшей от восторга публики. Помощники распорядителя турнира уволокли побежденного в подсобное помещение, примыкающее к залу. Победитель же, скаля зубы в улыбке, перелез через канаты и направился к месту, где сидел Ташината, чтобы получить причитающиеся ему награды – деньги и женщину.
Хозяин заведения поднялся со своего стула и, когда тот подошел к нему, сообщил своему бойцу неожиданную «новость»:
– Я изменил условия получения награды в этом турнире. Ты должен будешь провести еще один бой, вот с этим парнем, – Ташината указал на стоящего рядом Ли. – Он вызвал тебя на смертельный поединок…
– Но как же так, хозяин? – начал было возмущаться боец. – Почему вдруг… когда я уже победил…
– Во-первых, потому, что я так хочу, – сжав губы, стал безапелляционно перечислять Ташината. – Во-вторых, у него есть весомая причина для вызова, которая сейчас будет объявлена всем. В-третьих, в случае победы ты получишь вдвое больший приз. И, наконец, в-четвертых: ты что, боишься его?
Последние два довода изменили настроение бойца: он смерил презрительным взглядом стоящего перед ним Ли и прорычал:
– Да я его перекушу пополам!
– Вот и сделай это! – благословил его хозяин. – А пока пойди и минут пятнадцать отдохни.
Когда боец ушел в подсобное помещение, где были раздевалки, Ташината подозвал к себе распорядителя турнира и стал что-то на ухо объяснять ему. Зрители в зале, не расходясь, стояли в недоумении, не понимая, что происходит, и почему победитель до сих пор не получил свое вознаграждение, а они – свои выигрыши на ставки.
Выслушав хозяина, распорядитель громким голосом обратился к ним:
– Уважаемая публика! В нашем турнире произошло одно очень важное изменение, которое, наверняка, вам понравится. Оказалось, что у девушки, являющейся главным призом сегодняшнего состязания, есть жених! – он показал рукой на Ли.
Тот, услышав такое определение своего «статуса», от неожиданности слегка покраснел, а зрители возбужденно зашумели, пытаясь через головы стоящих рядом рассмотреть его.
– И вот этот молодой человек вызвал на бой нашего победителя, – продолжил распорядитель. – Причем не просто бой, а смертельный бой! Всех нас ждет незабываемое зрелище! Прошу делать новые ставки, господа!
Среди зрителей, услышавших такую шокирующую новость, началось бурное движение. Большинство устремилось в угол зала, где сидели за конторкой кассиры, принимающие ставки и выдающие выигрыши в конце соревнований.
– Мне необходимо переодеться к бою, – обратился Ли к распорядителю. – Найдутся у вас штаны дзюдогу?
Тот повел его в раздевалку. Сю, Бохай и Сиро, которые, замерев, наблюдали за всем происходящим в зале последние двадцать минут, двинулись вслед за ними.
* * *
Распорядитель нашел небольшое пустое помещение, где стоял шкафчик и один стул, принес борцовские штаны с поясом и предупредил Ли, что через пятнадцать минут пригласит его на ринг. Тот снял с себя всю одежду и туфли и надел штаны.
– Держи мою одежду и обувь в руках, – попросил он Сю. – Они и особенно пистолеты могут понадобиться сразу после поединка…
– Ты действительно считаешь, что они тебе понадобятся? – еле ворочая языком, произнес Сю.
Ли провел внимательным взглядом по лицам своих друзей: они были без кровинки…
– А вы, я смотрю, меня уже похоронили?.. – он смог выдавить из себя улыбку.
– Ли, сынок… – начал Сиро, и его горло перехватил спазм, – ты не готов к бою с этой разрисованной гориллой… Это будет не бой, а убийство!..
– Сэнсэй, я надеялся получить от тебя практические советы, как вести бой, – проговорил Ли, глубоко тронутый словом «сынок», но не желающий сейчас поддаваться эмоциям, – а ты голосишь надо мной, как ворона над трупом!..
Услышав такую резкую отповедь, Сиро вскинулся:
– Хорошо, слушай советы. Твой противник невероятно силен, и значит, долгого боя с ним ты не выдержишь. Надо все решить буквально на первой минуте схватки. Избегай его захватов, иначе он тебя из рук не выпустит, а просто задавит в своих объятиях… У тебя это получится: ты намного легче, подвижнее. Все время уходи от него… Мы с тобой много тренировали смертельные удары, вот и подставь его под такой удар!
– «Лапа тигра»?
– Именно «лапа тигра». У тебя мало опыта, но у тебя много ненависти!
– Да, ненависти у меня через край! – согласился Ли, сверкнув глазами.
– Вот и вложи всю эту ненависть в один удар, холодный, расчетливый, точный…
– Я очень постараюсь.
Дверь в раздевалку распахнулась, и появившийся распорядитель турнира сказал:
– Пора.
Ли вышел в зал, друзья следовали за ним. Зрители, особенно женщины, встретили его появление бурными аплодисментами, свидетельствовавшими о симпатии к нему и его поступку. Но Ли ни секунды не сомневался, что свои ставки они сделали не на него… Он перелез через канаты на ринг и стал виден всем в зале.
Подружка Ташинаты воскликнула:
– Смотри, милый, а у него тоже татуировка есть!..
Японец уже обратил внимание на эти странные порезы на коже китайца, и они вызвали у него смутную тревогу. Телосложение «жениха» было явно не борцовским – чего-чего, а бойцов-рукопашников Ташината навидался вдосталь, – но при этом, несмотря на худощавость, совершенным, потому что представляло собой – это угадывалось опытным глазом – сплошные мышцы, внешне не выдающиеся, не броские, но при этом заряженные такой энергией, от которой можно было ожидать внезапного «извержения»… И порезы на торсе говорили, что юнец явно прошел через серьезные испытания, а значит, является волевым человеком. У Ташинаты начало зреть нехорошее предчувствие, что он попал в ловушку, согласившись на бой-реванш. Но отступать было уже поздно и приходилось принимать случившееся как данность…
Тем временем на ринге появился и соперник Ли, уже чувствующий себя победителем не только закончившегося турнира, но и предстоящего боя-вызова. Его совсем не смущало настроение зала, он был готов уничтожить своего неожиданного противника и получить причитающиеся ему награды. Публика начала бесноваться, поддерживая криками бойцов, рассчитывая, что те не обманут их ожиданий.
Рефери на ринге на этот раз не стал предупреждать соперников о том, что им запрещается делать во время схватки, а только напомнил, что, если она не закончится в течение пяти минут, будет объявлен минутный перерыв, и дал свисток.
В это время все звуки, переполнявшие зал, перекрыл отчаянно-звонкий крик «Ли!», в котором слышались одновременно и радость, и страх, и надежда.
Ли машинально повернул голову туда, где сидела Лиза, и увидел, что она вскочила со своего кресла, а охранники пытаются силой водворить ее на место. И в это же мгновение сильнейший удар ногой в грудь сбил Ли с ног, и он, сначала ударившись спиной о канаты, свалился на пол. Несколько секунд Ли не мог даже вздохнуть: казалось, легкие потеряли свою способность перекачивать воздух, потому что ребра смяли их в лепешку. Вдруг он увидел нависшую над ним фигуру противника, тот явно собирался упасть плашмя на него всей массой своего тела – такой прием уже применялся им в предыдущем бою. В последнее мгновение, когда японец уже заваливался на него, Ли успел среагировать, откатился по татами в сторону и, превозмогая сильнейшую боль в грудной клетке, вскочил на ноги. Раздосадованный неудачей японец, однако, тоже не задержался на полу и через две секунды принял боевую стойку.
Пытаясь восстановить устойчивое дыхание и приноровиться к боли, Ли решил какое-то время двигаться вдоль канатов, не позволяя сопернику взять его на захват или тем более нанести удар. Однако у того были явно иные планы: он совсем не собирался затягивать поединок и хотел со всем покончить как можно быстрее. Зная, что китаец потрясен его ударом, он решил не позволять ему отдышаться и потому, расставив руки, даже не пытаясь защищаться от возможных встречных ударов, молниеносно налетел на Ли, обхватил его за пояс и, приподняв вверх, стал сжимать с такой силой, что его бицепсы и трицепсы готовы были вырваться из-под кожи!..
Оказавшись в этом захвате, Ли почувствовал, что его позвоночник как будто отрывается от таза и вот-вот треснет!.. Как молния, блеснула мысль: если не сделать все именно сейчас, он покойник! Отработанным сотни раз приемом он нанес костяшками согнутых больших пальцев обеих рук удар в виски! Японец мгновенно выпустил его из рук и с жутким воплем схватился за голову. Не давая своему противнику ни секунды, чтобы оправиться, Ли сунул ему указательный и средний палец левой руки в ноздри и резко рванул вверх. Голова запрокинулась назад, а подбородок оказался открытым. «Вот он враг! – промелькнуло в сознании Ли. – Отомсти ему за Лизу и за себя!» И он, сконцентрировав всю свою ненависть в нижней части открытой ладони правой руки, нанес тот самый… главный удар…
В затылке японца раздался характерный хруст ломающихся хрящей, и он, раскинув руки в обе стороны, плашмя упал на пол, неестественно задрав подбородок вверх!.. В зале мгновенно установилась мертвая тишина… Поединок длился пятнадцать секунд!.. Ли какое-то время молча смотрел на дело своих рук, а потом стал перелезать через канаты. Зал тут же наполнился возбужденным гвалтом, зрители начали бурно обсуждать невероятное происшествие и в первую очередь абсолютно неожиданную потерю своих денег!.. Как мог судить Ли, тех, кто испытывал теперь к нему симпатию, стало намного меньше…
Опомнившийся от шока Ташината, поднялся со своего места, что-то приказал охранникам Лизы, и вся эта группа направилась к выходу из зала. Ли встал на пути хозяина заведения:
– Отдай мне мою девушку!
– Заберешь ее у меня в кабинете, – на ходу отозвался японец и проследовал дальше.
– Лиза! Все будет хорошо. Ничего не бойся. Я сейчас приду за тобой! – Ли попытался ободряюще прикоснуться к руке девушки, которая, сияя от счастья, смотрела на него, но один из охранников оттолкнул его в сторону.
Расталкивая толпу зрителей, Ли направился к двери в подсобное помещение, возле которой его дожидались чуть не прыгающие от радости друзья. По очереди обнимая его, они пытались высказывать какие-то слова восхищения, но ничего толкового не получалось, а только одни эмоциональные возгласы, и Ли увел их в раздевалку, потому что надо было спешить забрать Лизу.
* * *
Переодеваясь снова в свою одежду, Ли сообщил, что ему ответил Ташината на его требование вернуть девушку.
– Он не отдаст ее, – с горечью произнес Сиро. – Он не простит той «пощечины», которую ты ему закатил!..
– А как же: «люди чести»? – возразил Сю. – Он же слово дал.
– Какая может быть честь у бесчестных людей?! – воскликнул Сиро. – Это же бандиты! Если по отношению к «своим» они каких-то правил еще придерживаются, то по отношению к «чужим» они плевать хотели на «честь»!..
– Если откровенно, – признался Ли, закончивший переодеваться, – я с самого начала не был до конца уверен, что он сдержит слово. Так что будем считать, что ничего неожиданного не произошло, и начнем действовать так, как и рассчитывали, то есть отбивать Лизу силой… Бохай! Нам потребуется машина, чтобы всем сразу и побыстрее сбежать отсюда, когда все закончится. Ты сможешь достать?
– Перед тем, как войти в здание, я его обошел вокруг, чтобы осмотреться. Зрители оставляли свои машины на улице перед главным входом, а вот на заднем дворе стоят два «Форда», наверное, принадлежащие кому-то из заведения. Вот один из них я попытаюсь угнать.
– Тогда иди во двор, – решил Ли, – и занимайся машиной. Когда услышишь выстрелы, заводи ее и подгоняй к черному ходу. Мы будем отходить через него.
Бохай вышел из раздевалки, а Ли обратился к Сиро и Сю:
– Ну, а нам втроем придется отбить Лизу.
– Ты веришь в то, что мы втроем сможем забрать ее у… я уж не знаю, какого количества бандитов, которые в этом здании могут находиться?! – выразил сомнение Сиро.
– Ну, во-первых, я не думаю, что Ташината начнет сразу собирать всю свою «армию», – успокоил его Ли. – Скорее всего, он решит разобраться с двумя китайцами с помощью трех охранников, что были при нем и Лизе. А во-вторых… неужели, сэнсэй, ты не заметил, что я заговоренный?..
– Вот уж не думал, что коммунисты могут быть суеверны! – с ехидцей в голосе произнес Сиро.
– А я сейчас с тобой говорю не как коммунист, а как человек, который только что вырвался из лап смерти!
И Сиро понял причину такой самоуверенности Ли: его кровь «кипит» от адреналина после того, как он смог пройти через такое испытание!.. Сиро чувствовал, что и с ним самим происходит нечто подобное: казалось, что сегодня он может совершить что-то такое, на что раньше никогда бы не решился.
– Так как мы будем действовать? – спросил он.
– Тут такое дело, – начал Ли. – Возле кабинета Ташинаты на втором этаже стоит охранник. Он знает меня и Сю в лицо и, скорее всего, даже не подпустит к кабинету: либо сам начнет стрелять, либо вызовет на помощь других охранников из комнаты. А нам нужно очень тихо подойти к ней, чтобы внезапно ворваться внутрь…
– Значит, – сообразил Сиро, – ты хочешь, чтоб его нейтрализовал я?
– Да. Во-первых, он тебя не видел. Во-вторых, ты японец, а значит, вне подозрений. Можешь ты изобразить клиента борделя, пьяного или под наркотиком, который ищет свою подружку? Расстегнешь китель, чтобы выглядело более достоверно, а на самом деле, чтоб удобнее было танто достать, когда потребуется… Для правдоподобия сунешься в пару комнат, дойдешь до охранника, начнешь и его спрашивать про подружку…
– Да, артистом я еще не был! – удивляясь самому себе, произнес Сиро. – Но чего не сделаешь ради спасения Лизы…
– Вот и хорошо, сэнсэй. Когда ты затеешь разговор с охранником, мы с Сю двинемся к вам. Если он, завидев нас, попытается поднять шум или схватится за оружие, ты должен будешь его успокоить…
– Я приставлю ему меч к горлу, и, если он дернется, зарежу!
– По-моему, ты, сэнсэй, не любишь японцев! – делано осуждающим тоном заключил Ли.
– Я не люблю японцев?! – Сиро вытаращил глаза, услышав это невероятное предположение, но, заметив, что Сю прячет улыбку, и поняв, что Ли шутит, уточнил: – Да, я не люблю японских бандитов, которые похищают девушек и делают их рабынями!
– Ну, тогда вперед!
Они вышли в зал, где уже оставалось совсем немного зрителей: большинство из них разошлись и разъехались, часть мужчин поднялась на второй и третий этажи, чтобы продолжить приятный отдых… Ли, Сю и Сиро двинулись по лестнице вверх и остановились на ступеньке, на которой их еще не было видно со второго этажа. Сиро полностью расстегнул китель, а также две верхние пуговицы на сорочке под ним, передвинул танто под правую подмышку и со словами «Ну, я пошел» поднялся на этаж и неверными шагами, покачиваясь из стороны в сторону, пошел по коридору.
Ли сделал еще один шаг вверх, чтобы наблюдать обстановку. Матроны в красном кимоно в холле не было – возможно, она повела клиента к какой-то «девочке». В конце коридора, как и предполагал Ли, стоял все тот же телохранитель, зорко озирающий пространство перед кабинетом. А на этом пространстве сейчас было гораздо больше людей, чем час тому назад: кроме Сиро, в коридоре было еще несколько мужчин и две проститутки, стоявшие у дверей своих комнат и зазывавшие к себе клиентов.
Увидев, что Сиро приближается к охраннику, Ли скомандовал Сю:
– Приготовь оружие. Когда войдем в кабинет, Ташинату и охранников сразу убиваем без разговоров! Пошли.
Они двинулись по коридору. Телохранитель у двери, отвлекаемый Сиро, не сразу заметил за другими людьми в коридоре их приближение. А когда заметил и потянулся за оружием под полу пиджака, был прижат к стене правой рукой этого «пьяного отставника», в то время как сталь меча в его левой руке окатила горло холодом.
Сиро посмотрел в глаза телохранителя и понял, что, несмотря на молодость, тот не испугался и готов исполнить свой долг до конца… И поэтому, когда охранник открыл рот, чтобы закричать, он полоснул ему лезвием по трахее… Не дав крику вырваться наружу, кровь брызнула на Сиро, испачкав белую сорочку и китель. Закатив глаза, телохранитель, поддерживаемый Сиро, съехал по стене на пол…
Увидев, что произошло, Ли и Сю, вытаскивая из карманов пистолеты, перешли с шага на бег и ворвались, как ураган, в кабинет Ташинаты. Тот сидел со своей подружкой на диване, а два охранника стояли у дверей во вторую комнату, где, вероятно, находилась Лиза. Они не были готовы к внезапному появлению китайцев, и поэтому были застрелены, не успев вытащить свое оружие: Ли пустил пулю в лоб Ташинате, а Сю с двух рук по очереди убил охранников.
– Лиза! Иди сюда! – крикнул Ли. – Нам надо уходить!
Перепуганная и заплаканная, девушка вышла из спальни и в ужасе остановилась на пороге, увидев, что произошло, но тут же пришла в себя и с криком «Ли!» бросилась ему на шею. Ли на секунду крепко прижал ее к себе, но тут же отпустил, сказав:
– Лиза, радость моя, соберись с силами! Нам нужно срочно уходить отсюда.
Тут японочка, остекленевшими глазами смотрящая на дырочку во лбу своего любимого, вдруг спросила:
– А что же мне теперь делать?
– Ищи себе другого «милого», – буркнул Сю.
Сиро вошел в комнату, все еще держа в руке меч. Увидев его, Лиза воскликнула:
– Мацуи-сан! И вы тоже здесь?! Вы ранены?
– Нет, это не моя кровь, – успокоил ее Сиро.
– Уходим! – сказал Ли, прервав посторонние разговоры. – Быстро идем вдоль левой стены. Лиза, ты все время должна находиться между мной и стеной и прятаться за моей спиной. Сю, ты идешь впереди нас. Я прикрываю отход с тыла. Сэнсэй, ты идешь вдоль правой стены и загоняешь всех, кто высунется из комнат, назад, чтоб они не пострадали от пуль и не мешали нам двигаться. Стреляем только в тех, у кого увидим в руках оружие, остальных не трогаем!.. Сю, пошел первый!
Они вышли в коридор и двинулись в сторону лестницы. Из некоторых комнат высовывались удивленные лица тех, кто, несмотря на звукоизоляцию, все-таки услышал выстрелы. Желая загнать их в комнаты, Сю выстрелил в воздух. Любопытные исчезли за дверями. Но вместо них из других дверей – и спереди, и сзади идущих – стали появляться другие фигуры, которые выстрелов не боялись, а наоборот, имели намерение вмешаться в происходящее. Кем они были: членами якудзы, отдыхающими в «своем» заведении, или военными или полицейскими, «расслабляющимися» после службы, – сказать было трудно, потому что все они были полураздетыми. Но для Ли и Сю это было все равно: как только в коридор высовывался кто-то с пистолетом, тут же следовал выстрел. Они продвинулись только до середины коридора, а Сю уже уложил двоих «храбрецов» и Ли одного. Сиро тоже не оставался без работы: вращая мечом и делая устрашающие выпады в сторону любопытных, он заставлял их ретироваться, а одного посетителя, выскочившего из номера с пистолетом, успел ударить плашмя лезвием по руке, державшей оружие, раньше, чем в него выстрелил Ли.
До лестницы уже было не больше десяти метров, и оставалось пройти мимо трех дверей, когда из комнаты, которую только что миновал Ли, выскочил почти полностью одетый капитан-японец и, мгновенно оценив обстановку, стал вытаскивать из кобуры пистолет. Не позволив ему сделать это, Ли выстрелил офицеру в сердце, и тот рухнул на пол, выронив оружие. В это же мгновение из комнаты выскочила полуголая проститутка – по виду кореянка – и, завизжав от ужаса, бросилась к нему. Горестно причитая, она начала трясти тело, надеясь «оживить» его, а когда поняла, что все тщетно, посмотрела на Ли таким страдальческим взглядом, что ему стало не по себе… Он опустил пистолет, сознавая, что только что произошла человеческая драма, в которой он невольно стал главным героем… И этот поступок стал для него роковым, потому что женщина вдруг подхватила с пола пистолет своего возлюбленного и, наведя на Ли, выстрелила!..
Страшный удар под сердце отбросил Ли на Лизу, которая еле успела подхватить его под руки. Сиро, который тоже наблюдал эту сцену, издал дикий вопль и, сделав резкий выпад, ударил танто по пистолету в руках кореянки. Тот упал на пол вместе с двумя пальцами женщины…
– Мацуи-сан! Помогите! – закричала Лиза, осознав, что произошло нечто ужасное. – Я не могу удержать Ли.
Сначала Сиро, а потом и оглянувшийся назад Сю, подхватили под руки Ли, который был еще в сознании, но уже не мог самостоятельно двигаться. Они потащили его к лестнице, забыв про опасность, какую могли для них представлять вооруженные клиенты заведения. Лиза поспешала следом. На первом этаже к ним было кинулся охранник у входа, но Сю успел выстрелить ему в живот, и тот рухнул на пол, загородив дверь на улицу. Но эта дверь и не нужна была беглецам: они повернули в другую сторону, чтобы пройти на черный ход.
Они еще не добрались до него, когда входная дверь открылась. На пороге стоял Бохай: он будто предчувствовал, что друзьям понадобится его помощь. Увидев, в каком состоянии Ли, он, не говоря ни слова, подхватил его ноги, и трое мужчин вынесли тело во двор и стали грузить на заднее сиденье автомобиля, мотор которого уже мерно работал. Рядом стоял Пуи со своим педикебом, готовый принять участие во всем, что только потребуется его старшим товарищам, и расширенными от боли и жалости глазами наблюдал, как грузили в машину беспомощного сейчас Ли.
Лиза и Сиро уселись на заднее сиденье вместе с Ли, а Сю рядом с Бохаем впереди. Машина тронулась с места. Лиза сразу сказала, что ехать надо к ее дому, и стала подсказывать Бохаю дорогу. Пока автомобиль несся по улицам города, она держала голову Ли на своих коленях гладила его лицо, мокрое от лихорадочной испарины и ее слез, и, не переставая, приговаривала:
– Ли, родной, ты только не умирай… Ты только не умирай… Как же я без тебя одна?..
Уже на подъезде к дому она вдруг отчаянно вскрикнула:
– Он перестал дышать!..
Глава 13. Куан Ли. Без памяти
Все, что происходило после прибытия автомобиля к дому Лизы в последующие три дня, Ли узнал от своих друзей, когда пришел, наконец, в сознание…
* * *
(Рассказ Сиро)
Мужчины внесли Ли в дом и по распоряжению Лизы положили на ее кровать. Тетушка Госян была на месте: хотя на часах уже был седьмой час, она не ушла к себе домой, так как Лиза не вернулась к обеду, как это бывало обычно, и женщина терялась в догадках, не понимая, что же могло случиться. Кинувшись к девушке, когда та вошла в дом, она начала расспрашивать об этом, но Лиза остановила ее, сказав, что все объяснит потом, а сейчас надо поставить на плиту как можно больше воды, которая понадобится раненному…
Девушка была во взвинченном состоянии, потому что не была уверена, что Ли вообще еще жив… Она наклонялась к его лицу, пытаясь уловить дыхание, а потом поднимала голову и с отчаянием говорила:
– Я ничего не слышу!..
– Лиза! – наконец произнес Сиро, видя, что та не может взять себя в руки. – Ты же закончила первый курс медицинского факультета и должна уже знать, что самый надежный способ проверки – не дыхание, а пульс.
Он взял в свою руку запястье Ли и через несколько секунд с облегчением сказал:
– Он жив. Пульс есть, правда слабый… Надо срочно привезти к нему врача.
– Но я никого не знаю, – растерянно прошептала Лиза.
– Я знаю. Есть два хороших врача – Цинь Гу и Ли Цуюнь. Но я не знаю, где они живут, потому что с ними всегда имел дело Ли. А вот Пуи знает домашний адрес Цинь Гу. Бохай, посмотри на улице: подъехал ли мальчишка к дому. Если приехал, сажай его в машину, и он покажет дом врача. Привези его сюда. Пусть он осмотрит Ли и подскажет, как найти Ли Цуюня.
Бохай вышел во двор и не вернулся. Это означало, что Пуи, как и обычно, уже стоял у ворот, и они вдвоем отправились за врачом. Сю и Сиро тем временем стали освобождать верхнюю часть туловища Ли от одежды, чтобы открылся доступ к ране. Лиза, всегда панически боявшаяся вида крови, на этот раз мужественно наблюдала за происходящим, дав себе слово, что ради Ли переступит через все свои страхи, сделает для самого родного для нее теперь человека все, что только потребуется…
Цинь Гу появился через полчаса и не один, а с Юинь. Он подошел к кровати и, увидев окровавленный торс Ли, сразу заявил:
– Здесь я бессилен. Нужен хирург. Юинь, срочно отправляйтесь за Ли Цуюнем.
Бохай с девушкой снова вышли на улицу. Цинь Гу, распорядившись, чтобы стол в гостиной освободили от всего – на нем придется делать операцию, – достал из своего саквояжа вату и какие-то флаконы и стал стирать кровь с тела, чтобы рассмотреть раневой канал, и одновременно ощупывал грудную клетку Ли, пытаясь понять, какие у него еще есть повреждения, помимо пулевого отверстия.
Бохай с Юинь вернулись через сорок минут вместе с Ли Цуюнем и Леем, которого хирург взял с собой, чтобы тот ассистировал ему во время операции. Судя по их поведению, было понятно, что они уже в курсе того, что произошло в «Празднике небес» – видимо, по дороге Бохай все рассказал им. Не задавая лишних вопросов, Цуюнь выслушал то, что сказал ему Цинь Гу, проведший предварительное обследование тела, распорядился перенести Ли на стол и попросил всех, кроме Лея, покинуть комнату.
Выйдя из гостиной, все присутствующие в доме, разбились на группы. Лиза и Юинь ушли на кухню, где вместе с тетушкой Госян по приказу Ли Цуюня готовили горячую воду, чистые полотенца, миски для инструментов, в общем, все, что могло понадобиться во время операции. Сю и Бохай уединились в саду: им необходимо было, наконец, обсудить сложившуюся ситуацию и решить, что делать дальше.
Сиро с Цинь Гу вышли на крыльцо, какое-то время постояли молча, вдыхая свежий вечерний воздух. Сиро постепенно приходил в себя, напряжение последних часов хоть и медленно, но отступало. Полного покоя в душе не было – не отпускала тревога за Ли и возможный исход операции, – и все же, видя, сколько людей прилагают все усилия, чтобы спасти самого дорогого для него человека, он пребывал в фаталистической уверенности, что после всего, что случилось, после тех страшных испытаний, через которые прошел Ли, чтобы спасти свою любимую девушку, с ним не может произойти ничего непоправимого!..
– Я, когда обследовал Ли, – подал голос доктор, – обратил внимание, что у него не только пулевое ранение, но еще и сломаны три ребра. Откуда это у него?
Для Сиро это была новость, он только сейчас понял, что соперник Ли на ринге своим первым сокрушительным ударом сломал ему ребра. И несмотря на это Ли смог довести бой до победного конца!.. А потом еще, не показывая виду, как ему больно, отстреливался от бандитов в «Подарке небес», спасая Лизу… Сиро заколебался, не зная, может ли он быть совершенно откровенным с Цинь Гу. Тот заметил его колебания и сказал:
– Вы, Мацуи-сан, можете не опасаться меня. Ли спас жизнь моей дочери, и я до смерти буду ему благодарен.
Услышав это, Сиро рассказал ему все, что произошло в последние несколько часов, и через что пришлось пройти Ли. С расширенными от удивления и восхищения глазами доктор выслушал все это и в конце воскликнул:
– Удивительный юноша! Ли поражает меня при каждой с ним встрече, начиная с того момента, когда он привел меня ночью в пещеру к вам. У него невероятная сила воли и чувство долга. Мне кажется, его ждет великое будущее!
Сиро было очень приятно слышать это, как будто хвалили его собственного сына… Он вдруг обратил внимание, что за воротами, глядя во двор, все еще стоит Пуи – в суматохе событий про него забыли. Извинившись перед доктором, Сиро подошел к мальчишке и со словами «Пуи, ты уже можешь уезжать, а то тебя дома, наверняка, заждались» вручил ему несколько купюр. Тот посмотрел на деньги и смущенно сказал:
– Здесь слишком много, Мацуи-сан!
– Ничего не много, мальчик мой! – возразил Сиро. – Ты сегодня для нас всех сделал столько, что это никакими деньгами не оценишь!.. И я, и Лиза, и Ли никогда этого не забудем.
Пуи уселся на велосипед, пообещав, что завтра утром будет снова на этом месте.
* * *
(Рассказ Лизы)
Хлопоча на кухне, Лиза и Юинь исподволь приглядывались друг к другу – было похоже, что их обеих гложет любопытство и еще какое-то, пока трудно определимое чувство... Первой не выдержала Юинь.
– А ведь я тебя знаю, – заявила она. – Ты, кажется, на первом курсе нашего факультета учишься?
– Да, учусь, – призналась Лиза. – И я тебя тоже помню – встречала в коридорах. Ты ведь старшекурсница?
– Третий закончила, – уточнила Юинь и задала вопросы, которые ее мучили с того момента, как они с отцом попали сюда: – А как ты оказалась в этом доме? Я слышала, что ты из богатой семьи. И как это тебе удалось познакомиться с Ли?
– Мой дом попал под бомбежку, и родители погибли. Вот почему я оказалась в этом доме, – спокойно ответила Лиза, для которой воспоминание о ее горе уже перестало быть слишком острым. – А вот почему тебя интересует Ли, я не понимаю. Ты что, с ним знакома?
– Да, знакома, – с каким-то вызовом подтвердила Юинь. – И все, что с ним происходит, для меня очень важно.
Лиза почувствовала, как ее охватывает ревность: эта симпатичная китаянка заявляла какие-то свои права на ее Ли!..
– Откуда такая важность? – с едва сдерживаемым раздражением поинтересовалась она.
– Ли спас мне жизнь! – с вызовом выпалила Юинь.
– И мне он спас жизнь! – в том же тоне парировала Лиза.
– Я знаю. Бохай рассказал нам, когда мы ехали сюда, – произнесла Юинь. – И все же: как вы познакомились?
– Каприз судьбы, долго рассказывать… – Лиза почувствовала удовлетворение, что смогла немножко уколоть девушку.
– Удивительно, – обиженная ответом, с иронией произнесла Юинь, – как Ли при всей своей занятости находит время спасать стольких девушек…
– А чем он занят?
– Долго рассказывать!.. – не осталась в долгу Юинь.
– Девушки… девушки… – начала утихомиривать их Чэн Госян, – вы не забыли, о чем сейчас в первую очередь должны думать?
* * *
(Рассказ Сю)
Сю и Бохай тем временем на скамейке в саду решали, какие необходимо предпринять действия после всего, что случилось во второй половине дня. Первым свое предложение высказал Сю:
– После того, что мы сотворили в «Подарке небес», якудза нас, наверняка, приговорила к смерти! Уверен, нас сейчас ищут по всему городу. И рано или поздно даже здесь, в китайском квартале, найдут… Для того, чтобы спастись, нам надо переключить их внимание на что-нибудь более важное для них. А что может быть более важным для якудзы, если не война с триадой?!
– Согласен, – кивнул головой Бохай.
– Это значит, что, хотя Ли временно вне игры, мы должны сами срочно организовать выполнение того плана, который наметили перед приездом Пуи. Когда Лей выйдет с операции, я ему все расскажу и попрошу завтра с утра отправиться в отряд и привести его к вечеру в пещеру. На тебе по-прежнему машина и взрывчатка. Ну, с машиной теперь проще – она у нас уже есть. Только надо будет ее куда-то спрятать до завтрашнего вечера. Здесь, возле ворот дома, ее оставлять ни в коем случае нельзя – слишком приметная, и нас по ней могут найти. Ну, а я завтра с утра сначала схожу к Голове, предупрежу, чтоб его люди к ночи были готовы к выступлению. А потом пойду по адресу, где находится база якудзы, и проведу разведку на местности.
– Кошку и Губу привлекать к операции будем?
– Думаю, да. Кошку обязательно, а Губу – если он уже чувствует себя нормально. Нам ведь надо будет привести отряд к месту акции не всех вместе – по городу невозможно идти такой толпой людей, – а разделиться на маленькие группки по два-три человека, чтобы потом собраться всем в нужном месте. Ты с машиной будешь нас ждать неподалеку от базы, а мы – я, Лей, Кошка и Губа – возьмем с собой по одному-два партизана и проведем разными путями к тебе. Как только все соберутся, начнем акцию.
– Все правильно, – согласился Бохай. – Я еще вот о чем думаю: пока Ли без сознания, нам с тобой нельзя отсюда уходить, нужно охранять его и Лизу. А то вдруг якудза все-таки найдет этот дом!..
– Я тоже об этом думал. Поэтому давай сделаем так. Ты сейчас, как операция закончится, развези на машине по домам докторов, Юинь, Лея. Потом пристрой где-нибудь машину – пусть тебе Лей поможет это сделать.
– Я думаю, мне, скорее, поможет Ли Цуюнь.
– А причем здесь хирург?
– Ах да, я ж тебе не сказал… Когда я вез их сюда, Лей сообщил, что именно он является руководителем городской организации Сопротивления. Я поэтому им все и рассказал о том, что произошло в «Подарке небес».
– Вот, оказывается, как… Ну тогда пусть Ли Цуюнь поможет с укрытием машины. А ты после этого зайди домой к Ю и предупреди его, чтоб он завтра с Эньлаем был готов к операции. Я зайду за ними, как только стемнеет. Когда все это сделаешь, вернешься сюда.
Они продолжали еще какое-то время сидеть в саду, дожидаясь, когда закончится операция. А когда увидели, что на пороге дома появились Ли Цуюнь и Лей, заспешили к ним.
* * *
Цуюнь уже успел снять белый халат и стоял, потирая натруженные руки и ожидая, когда все присутствующие в доме соберутся возле него.
– В общем, положение таково, – начал он профессионально сухим тоном. – Пуля прошла между сердцем и селезенкой, зацепила край легкого, повредила второе ребро снизу спереди и уперлась в третье ребро сзади. По этой причине она не прошла навылет, а осталась в теле. Мне пришлось ее удалять со стороны спины. Кроме того, у Ли сломаны три ребра – одно слева, два справа, но это не от ранения, а от удара во время боя…
– Он жить будет?! – не дав ему договорить, выкрикнула Лиза, слушавшая, заливаясь слезами, этот «отчет».
– Будет, Лиза. Будет! – уже гораздо «теплее» успокоил ее Цуюнь. – Состояние, конечно, тяжелое, но мы все знаем, что наш Ли очень сильный, а значит, победит и это… Какое-то время он будет без сознания, сколько именно – сказать трудно. За ним нужен круглосуточный присмотр…
– Я буду все время при нем! – снова воскликнула Лиза.
– Я тоже… я тоже… – почти одновременно вызвались Юинь и Лей.
– Хорошо, поделите сутки между собой, потому что одному человеку не выдержать – надо все-таки отдыхать. Я буду каждый день приходить сюда, наблюдать, как идут дела. Я выписал рецепт на лекарства, которые надо будет ему давать. Пусть завтра кто-нибудь сходит в аптеку и все купит.
– Доктор! – подал голос Сю. – И сколько все-таки времени может занять выздоровление вообще?
Ли Цуюнь на несколько секунд задумался, а потом произнес:
– Точного времени назвать не смогу, но думаю, что принимать участие в этой войне Ли уже не придется…
Закончив говорить о Ли, Цуюнь отозвал в сторону Лея, Сю и Бохая, чтобы обсудить с ними предстоящие действия боевой группы в отсутствие ее командира. Сю сообщил ему, что они с Бохаем и, вероятно, Мацуи будут постоянно находиться в доме, охраняя Лизу и Ли, пока он не пойдет на поправку. Кроме того, завтра боевая группа в полном составе должна будет провести операцию.
– Она давно была запланирована Ли, а в связи со сложившейся ситуацией ее нужно провести обязательно и срочно, – он объяснил причины и то, как будет организована акция.
– Ну что ж, если так планировал Ли, значит, так тому и быть, – согласился Ли Цуюнь.
Бохай сказал ему, что он готов развезти по домам всех присутствующих, а потом вернется сюда. Ли Цуюнь, Лей и Цинь Гу направились к автомобилю. Юинь перед тем, как уйти, подошла к Лизе и примирительно сказала:
– Нам с тобой совсем не обязательно быть подругами. Но Ли дорог нам обеим, и поэтому позволь мне приходить в твой дом, чтобы помогать ухаживать за ним – самой тебе долго не выдержать.
Хоть и с внутренним сопротивлением, Лиза признала справедливость этих слов и потому согласилась с предложением.
– Ну, тогда ты побудешь с ним ночью, а я сменю тебя утром, – сказала Юинь на прощание.
В доме остались Лиза, Сиро и Сю. Чэн Госян, до сих пор не ушедшая домой, пригласила их на кухню поужинать. Только сейчас эти трое вспомнили, что с утра ничего не ели. Сидя за столом, Сю обратился к девушке:
– Лиза! Мы с Бохаем решили, что до тех пор, пока Ли не поправится, мы должны находиться здесь, у тебя в доме, чтобы охранять вас.
– Я тоже с вами, – присоединился к нему Сиро.
– Ну вот, теперь нас трое. Ты согласна, Лиза?
– Конечно, согласна! – с радостью воскликнула девушка. – Вы для меня уже столько сделали и хотите и дальше помогать! Я вам очень благодарна за все. Вы теперь стали для меня самыми близкими людьми… после Ли.
– Но нам теперь придется доставить больше хлопот и уважаемой Чэн… – Сиро посмотрел на женщину.
– Да что уж там, – отозвалась та. – Неужели я не понимаю…
– Ты не беспокойся, тетушка Госян, – сказала Лиза. – За то, что тебе теперь придется готовить для большего количества людей, я буду доплачивать.
Когда они закончили ужинать, Чэн Госян оставила на плите еды для Бохая, чтоб он поел, когда вернется, и ушла домой, сказав, что придет завтра утром, как обычно.
Бохай вернулся пешком через два часа, когда уже было около десяти. Он рассказал Сю, что машину удалось очень удачно устроить. Где лучше всего спрятать машину, как не среди других машин?! Вот Ли Цуюнь и договорился со сторожем госпитального гаража, чтобы поставить ее рядом с другими автомобилями, принадлежащими учреждению – там ее якудза будет искать в последнюю очередь. Потом Бохай зашел домой к Кошке, рассказал, что случилось с Ли. Тот хотел прямо сразу идти сюда, чтобы увидеть командира, но Бохай его отговорил, сказав, что в этом нет смысла, пока Ли без сознания, и передал распоряжение о действиях на завтрашний вечер. Сообщая все это, Бохай одновременно быстро ел то, что было для него оставлено на кухне, пока остальные решали, как им устроить жизнь в доме в условиях резко увеличившегося количества жильцов.
В двух комнатах с отдельным входом были кровати. Так как Лиза была намерена все время находиться возле Ли, рядом с ее кроватью в спальне, на которую положили раненного, поставили еще одну – Сиро настоял на этом, сказав, что, пока Ли в беспамятстве, девушке ночью совсем не обязательно постоянно бодрствовать, достаточно просто быть рядом, чтобы услышать, когда он придет в себя, и ему что-то понадобится. Самому Сиро, как старшему среди присутствующих, отвели отдельную комнату с кроватью. Вторая отдельная комната досталась Сю и Бохаю, которым в качестве постели пришлось довольствоваться сложенными на полу ковриками и старой одеждой Чэн Госян, висевшей в шкафу. Оба были довольны таким решением вопроса, сказав, что на фронте они и мечтать не могли о таких удобствах…
Мужчины договорились о графике ночного дежурства: по три часа на каждого, Сиро с одиннадцати до двух, Бохай с двух до пяти, Сю с пяти до появления Чэн Госян, приходившей готовить завтрак к восьми. Как только этот вопрос был решен, все разошлись по своим местам – день был сумасшедший, и каждому хотелось сбросить, наконец, с себя те психические перегрузки, которые он породил.
* * *
(Рассказ Сиро)
Сиро, положив по настояния Сю в карман пистолет, устроился на дежурство возле порога дома во дворе, принеся из сада скамейку. Он посчитал, что «пост» на свежем воздухе позволит ему более стойко выдержать бессонные три ночных часа. Посидев какое-то время, он поднялся и обошел дом вокруг. В комнате Сю и Бохая было темно – они, как люди привычные к разным стрессовым ситуациям, наверняка, уже крепко спали. В спальне Лизы просматривался тусклый свет сильно прикрученной лампы – девушка, видимо, хотела в любой момент видеть лицо Ли, чтобы прийти на помощь, если потребуется.
Когда-то, когда Лиза только возникла в их жизни, Сиро допустил, что это событие может повлиять на Ли каким-то образом. Когда он познакомился с ней лично, это допущение переросло в уверенность. Более того, он и сам быстро почувствовал, как эта русская девушка вторглась в его собственную жизнь, наполняя ее новым содержанием и смыслом. И вот сегодняшний день со всей очевидностью показал, что все они трое – он, Сиро, Ли и Лиза – сплели свои судьбы в один неразрывный клубок, из которого невозможно было извлечь одну нить, не затронув другие. Он был безмерно рад за Ли и Лизу – считая их теперь самыми близкими и родными для себя людьми, – таких юных, красивых, умных, целеустремленных, которые нашли друг друга, казалось бы, в самое неподходящее для этого время – войны, насилия, жестокости, хаоса…
Сиро отворил входную дверь и, ступая на носках, чтобы не потревожить спящих, подошел к спальне Лизы. Стоя в проеме двери, он с трудом рассмотрел стоящую на коленях возле кровати девушку, которая держала в своих ладонях руку Ли, прижав ее к щеке, и шептала:
– Я с тобой, мой родной… Я всегда буду с тобой, если ты захочешь… Ты обещал мне не умирать, так не умирай же!..
У Сиро слезы навернулись на глаза… Он стал также бесшумно отступать назад, боясь, что Лиза почувствует его присутствие и смутится… Оказавшись снова во дворе, он уселся на скамейку и, глядя в усыпанное мириадами звезд бездонное небо, начал размышлять о невероятных поворотах человеческих судеб, сводящих между собой таких разных людей, казалось бы, вообще из разных миров, но, если верить великому Канту, всегда вдохновляющихся двумя вещами: звездным небом над собой и нравственным законом внутри себя…
Посидев еще полчаса, Сиро снова прошел в спальню, на этот раз не стараясь сделать это бесшумно. Он застал Лизу, которая повернула к нему голову, услышав шаги, в прежнем положении – на коленях у кровати.
– Моя девочка! Тебе нужно обязательно поспать! – Сиро говорил негромко, но с максимально возможной настойчивостью. – У тебя был невероятно тяжелый день… Его нужно, как говорится, «переспать»… Я на посту, и буду каждые полчаса заглядывать сюда, присматривать за Ли. Если что… я тебя разбужу.
Лиза согласно кивнула головой и легла на свою кровать. Сиро подошел к ней и со словами «Спи спокойно, милая» погладил по голове и вышел из комнаты.
Заканчивая свое дежурство, Сиро разбудил Бохая, а когда тот вышел во двор, попросил его также периодически заглядывать в спальню, чтобы убедиться, что у Ли все в порядке, и что Лиза спит.
* * *
(Рассказ Лизы)
С раннего утра в доме снова стали появляться люди, принимавшие живейшее участие в событиях вчерашнего вечера: пришла на работу тетушка Госян, вслед за ней появилась Юинь, а там подъехал и Пуи, занявший, как всегда, свой «пост» у ворот.
После завтрака Сиро стал собираться в город, чтобы купить в аптеке нужные Ли лекарства. К нему присоединился Сю, у которого были свои дела, известные только ему и Бохаю. Они оба уехали на педикебе Пуи. Охрана дома осталась на Бохае, который сказал, что не покинет его, пока не вернется Сю.
К полудню приехал Ли Цуюнь, который осмотрел Ли, по-прежнему не приходившего в сознание, померил у него температуру и сказал, что никаких изменений пока не наблюдает – ни в лучшую, ни в худшую сторону.
После его отъезда появился Мацуи, почему-то отсутствовавший неожиданно долго – больше трех часов. Помимо приобретенных лекарств в руке он держал полную корзинку разных вещей, которые, как выяснилось, забрал из своего дома. Лиза обратила внимание, что японец выглядел чем-то очень расстроенным. Когда она спросила его, не случилось ли чего, он стал отнекиваться, как-то неловко усмехаясь и успокаивая ее. Девушка оставила расспросы, видя, что они ему не нравятся.
С появлением лекарств Юинь и Лиза принялись за лечебные процедуры. Поскольку раненный все еще был без сознания, они пока сводились только к смене компрессов на его лбу, смачиванию пересыхающих от внутреннего жара губ и уколам – противовоспалительным и обезболивающим. Юинь показала Лизе, как их необходимо делать, предупредив, что еще один укол она сделает сама перед уходом вечером домой, но последний, третий за сутки, Лизе придется сделать ночью самостоятельно.
К четырем часам вернулся Сю, сразу обговоривший что-то с Бохаем, который тут же стал собираться куда-то. Лиза смотрела на всю эту суету с пониманием: у товарищей Ли, как и у него самого, была какая-то недоступная ей тайная жизнь, о которой ей не полагалось ничего знать. Это был их мужской мир военных людей, в который они не допускали тех, кому отчасти не доверяли, а отчасти оберегали от ненужных волнений…
Около восьми часов вечера из дому ушел и Сю, сказав Лизе, что теперь до их возвращения охрана остается на Сиро. Когда они снова появились в доме, она не знала, потому что в десять часов ушла в свою комнату и до утра выходила из нее только раз, чтобы прокипятить на кухне шприц для укола.
Поскольку за прошедшие сутки Лиза смогла неплохо отдохнуть – даже поспала несколько часов днем, когда за Ли присматривала Юинь, – этой ночью она почти не сомкнула глаз, меняя раненному компрессы, смачивая губы, на которых иногда появлялась кровь – легкое кровоточило. Но больше всего ее тревожил внезапно начинавшийся у Ли лихорадочный бред. Сначала она приняла его за попытку Ли поговорить с ней, но, прислушавшись, убедилась, что это было просто бессвязное словоговорение, в котором было невозможно уловить никакого смысла.
Заглянувший к ней Сиро, бывший в это время на «посту», успокоил ее, сказав, что бред – следствие высокой температуры, а сама температура – показатель того, что организм борется с болезнью. С началом применения лекарств организм получит поддержку и сможет понизить температуру, а вместе с этим исчезнет и бред. Надо только перетерпеть ближайшие несколько дней, когда решается вопрос: «кто кого»…
* * *
(Рассказ Сю)
После завтрака Сю вместе с Мацуи отправились в город. Они договорились, что высадят Мацуи возле аптеки, после чего Пуи отвезет Сю в «Феникс» и вернется назад за японцем.
Возле черного хода «штаба» триады Сю, похоже, уже ждали: он не успел даже постучать в дверь, как она открылась, и охранник молча повел его в кабинет Ван Цзолиня. Тот, как и обычно, сидел за своим столом в компании с Ни Шеном. Сю присел на стул лицом к боссу триады. Тот сразу приступил к делу:
– Это ваша вчерашняя работа в «Подарке небес»?
– Да.
– Мои информаторы донесли, что вы застрелили шесть членов якудзы. Зачем вы это сделали? Мы ведь об этом не договаривались.
– Это получилось случайно. К нашему договору это отношения не имеет… Считайте это «бесплатным приложением» к соглашению… – слегка улыбнулся Сю.
– Это «бесплатное приложение», как ты его называешь, на самом деле очень дорого стоит! – возразил Голова. – Причем как якудзе, так и нам.
– Не понимаю.
– Вы вчера убили Ташинату. А он, несмотря на молодость, являлся советником у Микадо. Конечно, не таким, как Ни Шен у меня, но все равно довольно влиятельным. И поэтому вчера вечером мне позвонил Микадо и, хоть и не обвинил прямо, но спросил, не мои ли люди совершили нападение на «Подарок небес»… Я, естественно, сказал, что нет… потому что это на самом деле так. А когда мне донесли, что главным действующим лицом в событиях был китаец очень большого роста, я понял, что все это провернули вы. Кстати, мне сообщили, что Ли пострадал в перестрелке…
– Он ранен, – коротко подтвердил Сю. – Но это совершенно не отменяет нашего обязательства. Я для этого к вам и пришел. Сегодня в полночь мы ликвидируем базу якудзы. Ваши люди должны быть готовы к немедленному выступлению сразу после нас. Так что у Микадо не будет времени разбираться, кто там действовал в заведении Ташинаты и кто его самого отправил на тот свет. У него появится множество других проблем…
– Как мы узнаем, что вы начали действовать?
– Вы нас обязательно услышите… – со значением произнес Сю.
– Ну что ж, – подвел итог беседы Ван Цзолинь, – я вижу, что вы – люди слова. Мы начнем действовать сразу, как «услышим вас». Это будет ночь «длинных ножей»!..
– Это что такое?
– Да были такие «заварушки» в истории. То у французов в праздник Святого Варфоломея, то у немцев, когда эсесовцы уничтожали штурмовиков… Очень эффективные акции. Попробуем и мы нечто подобное устроить…
– Ну, это ваши дела, – сказал Сю, удивленный такой осведомленностью Головы в мировой политике, поднимаясь со стула и прощаясь с хозяином.
* * *
После этого Сю сразу отправился по адресу базы боевиков якудзы. Найдя ее, он нашел укромное местечко в нежилом полуразвалившемся домике на противоположной стороне улицы и несколько часов наблюдал за тем, что происходит на «объекте». Как и предположил Бохай, прямого доступа к зданию базы не было: оно находилось в глубине большого мощеного булыжником двора, въезд в который перекрывали металлические решетчатые ворота, рядом с которыми находилась небольшая кирпичная будка с двумя вооруженными охранниками внутри. Задачей охранников было проверять людей, проходящих через калитку, и открывать ворота для проезда транспорта.
За то время, что Сю наблюдал за «объектом», на его территорию прошли всего два человека – это могло означать, что смена дежурящих в здании боевиков проходит или по утрам, или по вечерам, но не днем. Ворота открывались один раз, выпустив со двора трехтонный грузовик, непонятно чем нагруженный.
Прикидывая возможный план действий во время операции, Сю решил, что сначала надо будет забросать гранатами будку с охранниками и ворота, чтобы открыть доступ во двор, а уж потом пустить машину с взрывчаткой, управляемую Бохаем. После взрыва все члены боевой группы должны будут ринуться к зданию, чтобы добивать тех боевиков, которые смогут уцелеть после него. Надо будет это сделать предельно быстро, чтобы успеть отступить до того, как появится полиция, на максимально возможное расстояние от места акции.
Выяснив все, что он хотел, и распланировав последовательность и способ действий, Сю покинул свое убежище и отправился домой. Рассказав обо всем увиденном Бохаю и отдав ему карту, на которой был указан маршрут движения к месту операции, он отправил его готовить взрывчатку, гранаты и машину. Они договорились, что Бохай должен будет подъехать к месту акции часам к десяти-одиннадцати, и остановить машину метрах в ста от адреса. Сам же Сю вместе с Ю и Эньлаем доберется до пещеры и приведет партизан к базе, разместив в заброшенном доме напротив нее.
Все запланированное друзьями было выполнено. Даже Губа, участие которого в операции было под сомнением, категорически отказался «отсиживаться дома» и пошел на дело вместе с ними. В половине одиннадцатого вечера Сю, Кошка, Губа, Лей и с ними шесть партизан сошлись в месте предварительного сбора. Оставив всех дожидаться его возвращения, Сю отправился по улице к тому месту, где должен был стоять автомобиль с Бохаем. Тот был уже на месте.
Поскольку на переднем сидении рядом с водителем лежал ящик с тротилом, Сю не стал залезать в салон, а просто взял две гранаты, привезенные Бохаем, и рассовал их по карманам. Они договорились, что через десять минут Бохай должен будет завести машину, чтобы по сигналу – взрыву гранат – тут же поджечь бикфордов шнур и на полной скорости двинуться к базе.
– Бохай, – на прощание попросил Сю, – выпрыгни пораньше. Машине там некуда деваться – все равно врежется в здание. А ты сам просто падай на землю, не рискуй искать укрытие.
– Не волнуйся, друг, – усмехнулся Бохай. – Все будет как надо.
Сю вернулся к остальной группе и дал последние указания:
– Я взрываю будку охраны и ворота. Бохай въезжает на машине во двор. Как только раздастся взрыв, вы все выскакиваете отсюда и бежите к зданию, вернее, к тому, что от него останется… Если увидите боевиков якудзы, всех уничтожать! После акции быстро отходим к лесу теми же группами, какими шли сюда.
Сю быстро пересек улицу, на ходу вытащил из карманов гранаты и сначала одну бросил в окошко будки, а затем, отбежав на несколько метров назад и упав на землю, метнул вторую в ворота. Они рухнули вместе со столбами, державшими их. Откатившись с проезжей части дороги, Сю, не поднимаясь с земли, наблюдал, как Бохай промчался мимо него и влетел в проем ворот.
Двор не освещался фонарями, только в нескольких окнах на первом этаже здания горел свет, позволяющий рассмотреть путь движения автомобиля. Сю услышал несколько выстрелов, видимо, направленных в сторону приближающейся машины. Напрягая изо всех сил зрение, он пытался рассмотреть, когда же, наконец, откроется дверца водителя и из нее вывалится Бохай. Но ничего этого не произошло: машина на полной скорости врезалась в стену, и раздался взрыв!..
Он был такой силы, что у всех находившихся поблизости на время заложило уши. В небо взметнулись многочисленные обломки строения, облако пыли, языки огня и дыма. Сю поднялся на ноги. Мимо него во двор вбежали остальные бойцы группы, но были вынуждены тут же остановиться: падавшие сверху обломки не давали возможности пройти дальше и что-то увидеть. Все сгрудились сразу за воротами, молча наблюдая за происходящим.
Мозг Сю разрывала сейчас только одна мысль: «Что же могло случиться с Бохаем?! Почему он не выпрыгнул?.. В него попала пуля боевиков якудзы, или в самой кабине произошло что-то непредвиденное?..» Ответа не было и, понимал он, уже не будет никогда…
– Бохай погиб! – выкрикнул Сю, пытаясь перекрыть голосом стоящий вокруг грохот. – Он не выпрыгнул из машины!..
Теперь, после этих слов, бойцы стояли уже не потому, что хотели обнаружить спасшихся после взрыва японцев, а чтобы отдать долг памяти своему погибшему товарищу…
Это длилось несколько минут, когда Сю снова крикнул:
– Нет смысла выискивать боевиков: здесь никто не выжил. Уходим.
Отряд разделился на группы и стал отходить по своим маршрутам. Приблизительно через час все снова собрались на опушке леса. Здесь они разделились: Бэй Веньян увел партизан в лагерь, а Лей, Сю, Ю и Эньлай двинулись в город по домам.
* * *
(Рассказ Лизы)
3 августа не принесло никаких перемен в состоянии Ли – он по-прежнему был без сознания. В доме появился Лей, который присоединился к Лизе и Юинь, но делать им по существу было нечего: все ограничивалось опять-таки уколами и попытками сбить температуру.
Ли Цуюнь, появившийся после обеда, вновь констатировал «тяжелое, но стабильное состояние» раненного.
За завтраком Лиза обнаружила, что нет Бохая. Когда она спросила об этом Сю, тот отвел глаза и сказал, что Бохай находится «на особом задании»…
После завтрака Сиро и Сю о чем-то шептались между собой, а потом уехали с Пуи, поручив Лею быть не только санитаром, но и охранником на время их отсутствия. Они вернулись через полтора часа с сумрачными лицами, но, кажется, чем-то удовлетворенными.
До вечера никаких особых событий в доме не происходило. Ночью, во время дежурства возле Ли, Лизе показалось, что в его состоянии наметился некоторый прогресс. Щупая лоб, она почувствовала падение температуры, бред возникал значительно реже, а к утру вообще прекратился.
Великая радость случилась на следующий день. Ли Цуюнь приехал прямо с утра вместе с Леем. Он сказал, что необходимо снять бинты, чтобы обследовать, как происходит процесс заживления раны, и после этого сменить повязку. Вместе с Леем и Сю он перенес тело Ли снова на стол, и они с помощью Юинь начали, осторожно переворачивая тело, освобождать его от старых бинтов. Осмотр раны показал, по словам Ли Цуюня, что все идет нормально, во всяком случае лучшего трудно было ожидать. Когда они стали снова бинтовать тело, Сю вдруг заметил, что Ли открыл глаза и молча смотрит на них…
– Ли, дружище! Наконец-то!.. – завопил Сю, чуть не выпустив из рук ту часть туловища, которую ему поручили держать.
Все на время прекратили свое занятие, поднялся бессвязный радостный гвалт, на который сбежались все, кто был в доме. Обводя глазами лица всех, кто стоял, крича и размахивая руками, вокруг него, Ли попытался раздвинуть губы в улыбке, а потом, остановив взгляд на мокром от слез лице Лизы, с трудом произнес:
– Ты же запретила мне умирать… Вот я и не умер…
– Так, друзья, – наконец произнес не менее счастливый, чем все остальные, но обязанный выполнять свои профессиональные обязанности Ли Цуюнь, – давайте сначала закончим перевязку и не будет мучить больного разговорами. Успеем еще наговориться… Теперь уже успеем… – добавил он.
Перевязка была завершена, и Ли перенесен на свою кровать. Ли Цуюнь распорядился сделать укол, чтобы Ли спал, потому что любые лишние волнения ему сейчас совсем не нужны. Уже через пятнадцать минут Ли спал, просто спал, а не был без сознания.
Второй раз он открыл глаза после шести часов, когда в доме, закончив работу в госпитале, снова появился Ли Цуюнь. На этот раз он позволил Ли побыть в состоянии бодрствования чуть подольше. Все, за исключением ушедшей домой Чэн Госян, собрались у его постели. Когда Ли попросил рассказать ему, каким же все-таки образом удалось выбраться из «Подарка небес» после его ранения, Сю начал излагать концовку истории, которая не была известна Ли. Выслушав ее, тот сказал, обращаясь к Сиро:
– Вот видите, Мацуи-сан, что бывает с теми, кто воображает себя бессмертным? За всю войну – ни одного ранения… Возомнил себя заговоренным… И тут так подставился!..
– Это я виноват, Ли, – проговорил Сиро, у которого от этого обращения «Мацуи-сан» перехватило горло. – Промешкал, когда увидел, что эта женщина целится в тебя. Не смог решиться сразу ее ударить…
– Мы с вами одинаковые: я тоже не смог поднять на нее оружие… Спасибо вам за все, сэнсэй! – Ли взял в свою ладонь руку Сиро и пожал ее, как только мог крепко.
– Да что ты, сынок! Какие могут быть счеты между своими… – Сиро отвел лицо в сторону, не желая, чтоб Ли видел, насколько он взволнован.
Ли Цуюнь, пораженный этим диалогом не меньше, чем и все остальные, вспомнил о том, что он врач, и с делано строгим видом сказал:
– Все! Разговоры на сегодня закончены. Больному нужен покой.
Все вышли из комнаты. Лей сделал Ли укол, и тот вскоре заснул.
Глава 14. Сиро Мацуи. Рубикон
Случившееся 1 августа стало потрясением не только для Лизы: для Сиро Мацуи оно также оказалось переломным рубежом, перейдя который, он явственно ощутил, что стал другим.
Всю свою предшествующую жизнь он исповедовал буддистский принцип «ненасилия», запрещавший ему причинение какого-то физического вреда кому-либо, не говоря уже об убийстве. Даже занимаясь джиу-джитсу, он никогда не испытывал никакой «кровожадности» по отношению к своим противникам, не ставил перед собой цель обязательно добиться превосходства над ними. Эти занятия были для него, скорее, игрой здорового тела, готового выдержать серьезные физические нагрузки, если этого потребуют действительно важные жизненные обстоятельства или цели.
Отказав в свое время Ли в его предложении совместно участвовать в борьбе против преступной политики командования японской армии и военной администрации на Тайване, Сиро руководствовался не только чувством «патриотизма» – как это расценил его «напарник», – но и вообще принципиальным нежеланием быть участником каких-либо «силовых акций» против кого угодно. Он был последователен в этой своей позиции, потому и на фронте отказался стрелять в китайских военнопленных.
И вот 1 августа в «Подарке небес» Сиро нарушил этот свой фундаментальный жизненный принцип. Оказалось, что абстрактное убеждение в недопустимости насилия по отношению к другому человеку показало свою несостоятельность, когда конкретные обстоятельства потребовали от него сделать выбор и встать на защиту двух самых близких для него людей – Лизы и Ли.
Размышляя вечером того дня над превратностями своей судьбы, которая так тесно связала его с юношей-китайцем и русской девушкой, Сиро пришел к выводу, что реальная жизнь, как стало очевидным, всегда сильнее самых стойких предубеждений. Представив себе гипотетическую ситуацию, он спросил себя, как бы поступил, если б от него зависело спасение жизней жены или сына, которым угрожали бы какие-то конкретные люди. И ответил со всей честностью: убил бы, не задумываясь!..
Осознание этого факта внесло определенное успокоение в смятенную душу Сиро: он нашел оправдание своему поведению в «Подарке небес». Он убил охранника… Но зачем этот молодой, здоровый парень стал разыгрывать из себя «героя», стремясь выслужиться перед этим упырем – «рабовладельцем» Ташинатой? Он покалечил несчастную проститутку… Но зачем она вмешалась в мужские дела, причем на стороне зла? Не он поднял руку первый, а они; не он хотел принести им зло, а они хотели совершить зло по отношению к дорогим для него людям…
Сиро знал, что случившееся еще долго будет мучить его впечатлительную душу: этот японец и эта кореянка будут являться ему по ночам, заставляя переживать кошмары. И это неизбежная расплата за содеянное им: для любого человека убить другого человека – это всегда трагедия, оправдать которую может только высшая справедливость: добро должно уметь противостоять злу!
Размышляя таким образом, Сиро пришел к важному для себя решению: насилие по отношению к злу – оправданно, справедливо и даже гуманно. И если он снова окажется перед необходимостью применения такого насилия, то не будет колебаться…
Чего не ожидал Сиро, так это того, что сформулированная им новая жизненная позиция так быстро снова будет испытана…
* * *
Когда на следующий день, отправившись в аптеку, чтобы приобрести лекарства для Ли, Сиро ожидал на тротуаре возвращения Пуи, отвозившего Сю по его делам, он вдруг заметил стоявших на противоположной стороне улицы метрах в тридцати от него двух японцев. Сам факт присутствия японцев в этом районе города был достаточно удивителен – за все время жизни в Тайхоку Сиро встречал здесь своих соотечественников всего несколько раз. Эти двое – молодые, крепкого телосложения, хорошо одетые – просто стояли на тротуаре, говорили, казалось, о каких-то пустяках, смеялись и вертели головами, озираясь по сторонам.
Сиро показалось, что один из них, стоящий к нему лицом, задержал на нем свой взгляд чуть дольше, чем это можно было посчитать случайностью. Может, он тоже удивился присутствию японца, к тому же, судя по форме, офицера в Ваньху? Сиро посмотрел в другую сторону, а потом снова быстро взглянул на заинтересовавших его молодых людей. Тот, что смотрел на него раньше, мгновенно отвернулся, демонстрируя безразличие к его персоне. Сиро охватило предчувствие опасности: его, кажется, узнали… Но кто его мог узнать? Быстро перебрав в уме варианты, он пришел к выводу, что эти люди могли его видеть вчера в заведении Ташинаты. Отсюда естественно следовало предположение, что эти парни – члены якудзы, запомнившие некоего «отставного японского офицера» во время событий в «Подарке небес» и получившие от своего руководства задание искать его в городе, причем, поскольку он был в одной компании с китайцами, именно в китайской его части.
Сиро стал лихорадочно соображать, что же делать. Он увидел, как к нему приближается педикеб Пуи. Вот выход: нужно немедленно уезжать отсюда, пока его не схватили или не убили… Как только Пуи поравнялся с ним, Сиро прыгнул в коляску и крикнул мальчишке:
– Пуи! Гони на полной скорости домой! Меня обнаружили бандиты из якудзы!
Пуи завертел педалями, как будто его стеганули плетью. Сиро оглянулся назад и увидел, что наблюдавшие за ним парни также вскочили в педикеб, стоявший рядом с ними, и тронулись вслед беглецам. Все сомнения отпали… Минут пять длилась бешеная гонка. Постоянно оглядывающийся назад Сиро обратил внимание, что расстояние между двумя колясками остается неизменным, то есть преследователи не приближались к ним, но и не отставали. Может, дело в том, что Пуи едет так быстро, что его «коллега» сзади не может его догнать?.. И вдруг Сиро озарило: они и не хотят его догонять, хватать или тем более убивать. Им нужно выследить место, куда он их приведет, рассчитывая таким образом захватить всю компанию, устроившую вчера побоище в «Подарке небес».
– Пуи! – закричал Сиро. – Нельзя ехать к дому сяодье Лизы! Поворачивай к нашему дому!..
Приняв это решение, он в первую очередь рассчитывал увести преследователей подальше от того места, где были его друзья. Но было и другое соображение, которое внезапно мелькнуло у него в голове. Он вспомнил, что дома в комоде остался пистолет, который он вчера отказался брать, отправляясь в заведение Ташинаты. С оружием у него будет больше шансов спастись от якудзы. Он не хочет применять это оружие первым – можно будет попытаться спрятаться от преследователей в подвале. Если они не смогут его найти там и уберутся, значит, «им повезло»... Но если они обнаружат его, пусть пеняют на себя… Он, Сиро, если сможет, убьет их, а если не сможет… покончит с собой, потому что ясно представляет, что произойдет, если его захватят живым: его будут зверски пытать до тех пор, пока он не выдаст Лизу, Ли, Сю и Бохая…
Педикеб уже мчался по улице, на которой жили Сиро и Ли. Преследователи были все на том же расстоянии. До дома оставалось меньше ста метров.
– Пуи! Слушай меня, мой мальчик, – крикнул Сиро. – Возле дома не останавливайся – я выпрыгну на ходу. Отъедешь куда-нибудь подальше, остановишься и подождешь полчаса. Потом вернешься назад к дому. Если я буду ждать тебя у ворот, вместе вернемся в дом сяодье Лизы. Если меня не будет, уезжай сам. Лекарства для Ли я оставлю на сиденье, отдашь их Лизе.
У ворот своего дома Сиро выпрыгнул и метнулся во двор. Открыв входную дверь, он кинулся к комоду, вытащил пистолет и лежащий рядом с ним электрический фонарик, бросился в кухню. Скомкав половик, прикрывавший люк в подвал, и отбросив его в сторону, он поднял крышку, опустился на верхнюю ступеньку лестницы и сразу закрыл крышку за собой. Задержавшись на несколько секунд, чтобы привыкнуть к новой обстановке, зажег фонарик и стал медленно спускаться вниз.
Сиро успел сделать всего несколько шагов, как услышал топот ног наверху – бандиты шарили по дому в поисках его. Он опустился до самого низу, осветил пол и стены: в подвале было пусто, и только в одном углу лежал небольшой брезентовый мешок. Сиро не стал его осматривать – не до него сейчас было. Напрягая слух, он пытался уловить хоть какие-нибудь звуки сверху, чтобы представить, что там происходит. Может, все обойдется, и парни не обнаружат ход в подвал?.. И как только он это подумал, услышал скрип поднимаемой крышки… Сиро тут же выключил фонарик и затаился.
– Что там? – услышал он голос.
– Подвал. Похоже, глубокий… Дна не видно. Надо проверить. Только вот чем посветить?
– Вот лампа стоит и спички рядом.
Сиро услышал, как вверху кто-то копошится, опустившись на лестницу и начав движение по ступенькам. Огонек лампы становился все ярче – парень приближался…
– Ну что там? – раздался голос того, кто оставался наверху и наблюдал за действиями своего приятеля, свесив голову в люк.
– Пока ничего. Не добрался еще до дна.
– Может, его там и нет? Может, он спрятался во дворе или саду?
– Может быть. Но проверить все равно надо.
– А вдруг он вооружен?
– Был бы вооружен, не бежал бы от нас, как заяц…
Сиро понял, что пришло самое время разочаровать незваного гостя… Вскинув пистолет, он выдвинулся немного в сторону, чтобы оказаться на линии огня, и выстрелил... С диким воплем бандит рухнул вниз, выронив лампу и пистолет, который держал в свободной руке. Где-то в вышине на фоне пятна света маячили голова и плечи его напарника. Сиро выстрелил второй раз… Голова и плечи без звука застыли на месте…
Сиро снова зажег фонарик и осветил лежащего у его ног парня. Тот шевелился – значит, был только ранен. Сиро решил избавить его от дальнейших мучений и выстрелил в голову… Он действовал сейчас как автомат: нужно было спасти себя и своих друзей – он сделал это. А переживать будет потом…
Оценив произошедшее, Сиро понял, что дом стал теперь непригодным для жизни: два трупа в подвале – плохая компания для живых… Надо убираться отсюда, забрав свои вещи. Он открыл защелку на брезентовом мешке и, увидев деньги, сообразил, откуда они взялись. Забрав мешок – в который он забросил и пистолет бандита – с собой, он поднялся по лестнице вверх, отодвинул тело второго, которому пуля вошла в переносицу, в сторону, выбрался в кухню. Затем столкнул мертвое тело вниз, также предварительно освободив его от оружия, закрыл крышку люка и прикрыл ее половиком. Подвал, таким образом, превратился теперь в могилу. Вот будет удивлен хозяина дома – если он, конечно, вернется с войны, – когда обнаружит это!..
Сиро положил мешок и все оружие, что было теперь у него, на дно корзины и начал прикрывать их, складывая сверху тот небогатый скарб, которым они обзавелись с Ли, живя в этом доме. Больше всего места заняли книги, но Сиро не счел возможным оставить их здесь – и для него, и для Ли они составляли самое ценное, что у них было. Задержался он только у стопки татами, не зная, брать их или оставить, и в итоге решил, что они теперь вряд ли пригодятся: Ли надолго «выпал» из тренировочного процесса, лишив его, Сиро, спарринг-партнера.
Он вышел из дома, закрыл входную дверь и увидел стоящий возле ворот педикеб. Однако это была коляска не Пуи, а того велорикши – мужчины лет тридцати, – который догонял его. Сиро подошел к нему и, протянув купюру, сказал, что его пассажиры решили остаться, и потому он может уезжать. Мужчина с удивлением посмотрел на него, но не стал спорить, а сел на велосипед и уехал. Поскольку Пуи еще не было, Сиро решил заглянуть к тетушке Ляо. Возвращая ей ключ, он сказал, что им с Ли поступило распоряжение от начальства перебраться на новое место жительства, и поэтому они покидают дом. Поблагодарив женщину за работу, он оставил ей на прощание немного денег.
Выйдя на улицу, Сиро увидел Пуи возле ворот их дома. Несмотря на то, что ему было наказано сразу уезжать, если он не увидит Мацуи, мальчишка не мог решиться на это, надеясь, что какое-то чудо все же спасло японца. И увидев приближающегося к нему Сиро, он весь вспыхнул от радости, уверовав, что чудеса действительно случаются!..
* * *
Вернувшись в дом Лизы, Сиро не стал никому рассказывать, что же с ним случилось. Все это было настолько нетипичным для него, настолько не соответствовало представлениям окружающих о нем, что он не мог решиться показать им свое «новое лицо», опасаясь вызвать изменение отношения к себе в худшую сторону – разумеется, это в первую очередь относилось к Лизе. Только одному человеку он намеревался открыться – Ли, и то прежде всего потому, что должен был ему объяснить, что в старом доме они уже никогда жить не смогут, и что все их вещи – в том числе деньги – теперь находятся здесь. Но Ли был без сознания, и значит это признание надо было отложить на более позднее время, когда он уже будет сносно себя чувствовать и готов спокойно воспринять эту историю.
На следующий день после завтрака его отозвал в сторону Сю и спросил:
– Мацуи-сан! Вам не кажется, что мы обязаны «вернуть долг» одному человеку?
Сиро сразу понял, о ком идет речь:
– Ты имеешь в виду Сюджи Ишимуру?
– Да. Ведь это именно с него все началось!.. Я думаю, будет справедливо, если он за это ответит.
– Согласен. Хорошо, что ты вспомнил про него. А то у меня от этой круговерти событий последних дней как-то из головы вылетело…
– Если честно, мне про него Лиза напомнила… Сегодня утром ко мне подошла и говорит: «Позавчера в заведении Ташинаты погибло и пострадало столько людей, и правых, и виноватых!.. А выиграл от всего этого только один Сюджи Ишимура, ничтожество и негодяй… Неужели ему это все сойдет с рук?»
«Бедная девочка! – пораженный Сиро не мог поверить в услышанное. – Эти удары подлой судьбы на глазах меняют ее отношение к действительности, лишая детских иллюзий. Наверное, еще три месяца назад ей бы и в голову не пришло кому-то отомстить даже за самый страшный поступок. А теперь она жаждет справедливости, вполне осознавая, чем это может закончиться для этого наркомана…»
– Скажите мне адрес их дома, – прервал его размышления Сю. – Я съезжу с Пуи и со всем разберусь.
– Я поеду с тобой.
– Вы уверены, что хотите при этом присутствовать? – Сю с сомнением взглянул на японца.
– Уверен! Я хочу посмотреть в глаза этому негодяю…
Сиро прекрасно понимал, чем должно было завершиться это «смотрение в глаза», но первого и второго августа он «перешел Рубикон» и жил теперь уже в новой реальности.
– Как вы думаете, мы застанем его с утра дома? – спросил Сю.
– Думаю, да. Он ведь нигде не работает. Вечера проводит где-нибудь в злачных местах, а остальное время, скорее всего, сидит дома.
Пуи отвез их к дому Ишимуры. Дверь открыл Сюджи, действительно находившийся дома. Он уже был в курсе того, что произошло позавчерашним вечером в «Празднике небес». И поэтому, когда увидел на пороге своего дома майора Мацуи, сразу понял, что пришел и его черед расплатиться «по счетам»… Его лицо побелело, как мел, губы тряслись, когда он, даже не дождавшись вопросов посетителей, стал сбивчиво, брызгая слюной, объяснять, почему это сделал:
– У меня не было другого выхода… Я был очень много должен Ташинате за опиум… Отец давно отказался давать мне денег, зная, на что я их трачу… Я больной человек! – истерически взвизгнул он. – Вы не имеете права судить меня за это!..
– Не имеем права? – Сю брезгливо смотрел на это «подобие человека». – Ошибаешься. Именно мы и имеем право тебя судить!
Он вытащил из кармана пистолет и, не дав Сюджи ни секунды, чтобы предпринять какие-то действия, выстрелил ему в лоб…
Выйдя на улицу, Сиро и Сю сели в педикеб и, не говоря друг другу ни слова, доехали до дома.
* * *
На следующий день Ли пришел в себя, но Сиро, выполняя требование врача, не стал его беспокоить рассказами о событиях, произошедших с ним в последние дни. Смог он это сделать только 5 августа.
В первой половине дня он заглянул в комнату, где располагались Ли и Лиза. Девушка спала на своей кровати, отдыхая после ночного бодрствования. За Ли присматривала Юинь. Перед самым приходом Сиро Ли открыл глаза, и она попросила его выпить настойку из мензурки и хотела сделать очередной укол. Но Ли попросил ее немного повременить: ему хотелось хоть немного «почувствовать себя живым», как он выразился, а не напичканным лекарствами «полутрупом»… Выглядел он сегодня гораздо лучше – даже непрофессионалу Сиро было очевидно, что кризис миновал, и начался процесс, хоть и долгого, но выздоровления.
Сиро попросил Юинь оставить их ненадолго одних – нужно поговорить, – а когда они закончат, она сможет сделать свой укол. Юинь, согласившись, вышла из комнаты, а Сиро сел на стул возле кровати Ли, поинтересовался, как он себя чувствует, и, услышав в ответ «лучше, чем Ташината», стал вполголоса – чтобы не беспокоить спящую Лизу – исповедоваться о том, что ему пришлось сотворить в их доме три дня назад.
По мере его рассказа Ли приходил во все большее возбуждение. Он помнил, что сделал его сэнсэй в «Подарке небес», и теперь не сомневался в отчаянной храбрости Сиро, если к этому его понуждали обстоятельства. Но то, что он услышал сейчас, говорило, что в душе японца явно произошел какой-то серьезный внутренний перелом, заставивший его забыть на время – а может быть, и навсегда – про свою «интеллигентскую натуру» и побудивший действовать с жестокой решительностью, когда требовалось защитить свою жизнь и жизнь близких ему людей...
– Мацуи-сан, – дослушав до конца рассказ, проговорил Ли с какими-то виноватыми интонациями в голосе, – по-моему, общение со мной и моими друзьями повлияло на вас не самым лучшим образом: вам пришлось действовать в последние дни вопреки вашим жизненным принципам. Мне жаль, что так получилось…
– Во-первых, Ли, я прошу тебя не называть меня «Мацуи-сан». Зови, как прежде, «сэнсэй». А во-вторых, не вини себя ни в чем. Я взрослый человек и сам отвечаю за свои поступки. То, что мне пришлось убить нескольких японцев, конечно, не красит меня, но и угрызений совести я тоже не испытываю. Эти люди были преступниками, они – позор нашей нации! А чтобы защитить тебя и Лизу, – Сиро оглянулся на девушку, которая сладко посапывала во сне, – я бы убил и не таких отщепенцев!
– Спасибо вам, сэнсэй! – Ли положил свою ладонь на руку японца и с чувством ее пожал.
– Да ты, дружище, сегодня уже совсем молодцом! – раздался голос за спиной Сиро.
Он оглянулся и увидел стоящего в проеме двери Сю. Сиро прижал палец к губам и показал на спящую Лизу. Сю принес из комнаты еще один стул, уселся рядом с кроватью Ли, и они продолжили разговор уже втроем. Сю также сначала интересовался самочувствием друга, а потом спросил:
– Мацуи-сан рассказал тебе уже о том, что произошло позавчера?
– Нет.
И Сю рассказал ему, чем закончилась их поездка в дом Ишимуры.
– Таким образом, этот мерзавец ответил за то, что сделал. Я понимаю, что ты, наверное, сам хотел бы с ним рассчитаться… Но кто знает, сколько еще времени ты будешь лишен такой возможности?..
Со стороны кровати Лизы раздался вздох. Все повернули головы в ее сторону, но девушка лежала с закрытыми глазами, и они подумали, что она вздохнула во сне.
– Спасибо, вам, друзья, – проговорил Ли. – Совершить это возмездие было очень важным для меня…
Ни Сиро, ни Сю, как по уговору, не стали рассказывать ему об отношении Лизы к этому делу.
Ли помолчал какое-то время, о чем-то думая, а потом спросил:
– Что-то я ни вчера, ни сегодня не видел Бохая… Где он?
При этом вопросе лицо Сю сразу потемнело и как-то осунулось. Несколько секунд он собирался с силами и наконец произнес:
– Ли… Бохай погиб!..
– Как погиб?! – забыв про присутствие Лизы вскрикнул Ли.
– Взорвался во время штурма базы боевиков якудзы!
– Так вы все-таки провели эту операцию?
– Конечно. Если б мы этого не сделали, то якудза после того, что мы устроили в заведении Ташинаты, нас бы не то что в городе, а на дне пролива нашла и ликвидировала…
– Расскажи, как все было.
Сю в подробностях изложил Ли весь ход операции. Завершая рассказ, он высказал свои предположения:
– Так что можно только гадать, что произошло с Бохаем. Может, в него попала пуля, когда он направил машину в здание. Может, с ним самим что-то случилось в тот момент. Он ведь контуженный был, а у контуженных, как ты знаешь, бывают внезапные приступы сильнейших головных болей, когда они теряют способность контролировать себя… В общем, не знаю…
Ли слушал его, и у него по щекам текли слезы…
– Каких людей теряем!.. – простонал он. – Какой боевой товарищ и коммунист был Бохай!.. Каким он другом был!..
За спиной Сиро и Сю раздались всхлипывания. Они обернулись: Лиза, сжав в комок сотрясающееся тело, рыдала, погрузив лицо в подушку…
* * *
В это время в комнату вошли Ли Цуюнь и Лей. Врач сразу заметил мокрое лицо Ли, отвернувшуюся ото всех Лизу, плечи которой вздрагивали, и понял, что все присутствующие чем-то сильно расстроены.
– Что произошло? – резким тоном спросил он. – Кто заставил больного нервничать?
Сю объяснил ему, что произошло.
– Я уже говорил вам, что больному нужен покой, – отчитал его Цуюнь. – Неужели нельзя это было рассказать ему позднее?
– Не ругай его, Цуюнь! – заступился за друга Ли. – Это я сам заставил его об этом рассказать. Ты же знаешь, если я о чем-то не в курсе, начинаю переживать… Тем более, что чувствую я себя сегодня совсем неплохо… и потому готов узнать даже тяжелую правду…
Ли Цуюнь что-то пробурчал себе под нос, прогнал Сиро и Сю с их стульев и стал осматривать Ли. Обследование удовлетворило его – слова Ли о неплохом самочувствии не были преувеличением. И тем не менее он приказал Юинь, которая тоже пришла в комнату, немедленно сделать раненному укол.
– Подожди еще немного, – остановил его Ли. – Расскажи, что в городе происходит. Какова обстановка после нашей акции на базе якудзы?
– Ну, я могу только сказать, что в нашем госпитальном морге лежат около полусотни трупов – как китайцев, так и японцев… А что происходит на улицах города, лучше знает Лей – мне некогда по ним ходить.
– Такого бедлама в городе я не помню, – подхватил его слова Лей. – То там, то сям возникают перестрелки. То якудза и триада нападают друг на друга, то полиция на них обеих. Народ попрятался по домам. Люди стараются лишний раз на улицу не выходить, пока все не утихнет. В общем, наш план отвлечь от себя внимание, похоже, удался! И все-таки я советую вам, Мацуи-сан, и тебе, Сю, в ближайшие дни в городе не показываться… на всякий случай.
– Это можно, – согласился Сиро. – Только я тебя попросил бы, Лей, приносить нам свежие газеты. Хотелось бы быть в курсе и о том, что в городе происходит, и в мире вообще, особенно на фронте. Я уверен, что грядут большие события...
Юинь попросила всех «посторонних» покинуть комнату и сделала Ли укол, после которого он вскоре уснул.
* * *
После разговора 5 августа с большим количеством участников, вызвавшим такие бурные эмоциональные реакции, жизнь в доме вошла в более спокойное русло, приняв даже несколько рутинный характер.
Ли чувствовал себя с каждым днем все лучше. И хотя с постели он все еще не вставал, но больше времени проводил, бодрствуя, и уже стал принимать не только лекарства, но и пищу в виде бульонов.
Лиза и Юинь дежурили по изначально определенному графику: Юинь – днем, Лиза – ночью, но теперь она могла позволить себе периодически засыпать, не боясь, что в это время с Ли может случиться что-то страшное.
Ли Цуюнь стал посещать пациента через день. В промежутке его функции выполнял Лей, бывавший в доме ежедневно. Ему приходилось исполнять в уходе за больным одну «процедуру», которую не могли на себя взять Лиза и Юинь – а точнее, им не позволял это Ли: выносить «утку», принесенную им из госпиталя.
Сиро и Сю продолжали дежурить в качестве охранников по ночам, разделяя время пополам, хотя с течением времени у них росла уверенность, что ожидаемая опасность нападения на дом становится все менее вероятной. Днем они оба всегда пребывали на месте – тут еще и Лей всегда был под рукой, – так что в случае какой-нибудь неожиданности могли дать серьезный отпор «незваным гостям».
В ближайшее после дня ранения Ли воскресенье Сиро стал свидетелем совершенно невероятного события – «паломничества» в дом Лизы людей, которых он совершенно не знал, но которые, как оказалось, хорошо знали Ли и считали своим долгом навестить его, поинтересоваться здоровьем, вручить, пусть недорогие, но от чистого сердца, подарки, пожелать скорейшего выздоровления.
Сначала появился знакомый Сиро мальчишка по имени Ю, но не один, а с двумя сестренками, которые щебетали у постели Ли, украшая ее букетиками живых цветов, пока брат говорил о чем-то «серьезном» с больным.
Потом пришел другой, не знакомый ему, мальчишка, Эньлай, вместе со своей матерью, моложавой женщиной по имени Ксиаофан, которая принесла больному испеченных ею пирожков со сладким рисом.
Еще через час в доме появился мужчина лет сорока, Го Дун, назвавшийся «братом» Ли. (Как Сю потом пояснил Сиро, он, видимо, узнал о ранении Ли от Бохая, когда тот забирал взрывчатку из его мастерской.) Черные от постоянной работы с металлом и иссеченные сотнями порезов руки говорили лучше любых слов о ремесле этого человека. И свое мастерство он наглядно продемонстрировал всем, подарив Ли сделанную из кусочков жести птицу размером с ладонь.
Даже Пуи приехал в этот день не с пустыми руками. Завернув по дороге на рынок, он купил огромный арбуз – не менее десяти килограммов – и, зайдя в дом, преподнес его больному с пожеланиями скорейшего выздоровления. (Тронутый его поступком, Ли не захотел обижать мальчишку и не сказал, что после такого подарка Лею придется вынести не одну «утку» в уборную…)
Видя, что количество гостей в доме постоянно прибывает, а тетушка Госян отсутствует по причине выходного дня, Лиза, совершенно ошеломленная, как и Сиро, тем, что происходит, решила послать Пуи на «Речную», чтоб он купил в кондитерской разных сладостей, а сама вместе с Юинь стала готовить чай.
Самыми последними, уже ближе к обеду, в доме появились Ли Цуюнь и – совершенно неожиданно – его отец, Ли Минж, и застали в нем огромную компанию – больше десяти человек, сидевших или стоявших возле стола в гостиной, уставленного едой и напитками, со смехом, шутками, здравицами желавших скорейшего выздоровления «виновнику» этого собрания. Цуюнь сначала хотел возмутиться и отругать Юинь «за попустительство и нарушение режима излечения», но, увидев радостное лицо Ли и его бодрое настроение, понял, что, может, происходящее для него более целительно, чем микстуры и уколы…
* * *
Во второй половине дня, когда гости уже покинули дом, а Ли спал, получив очередную порцию лекарства, Сиро прогуливался по саду и размышлял над тем, что сегодня произошло.
Все последние три месяца совместной жизни со своим «напарником» он постоянно анализировал его личность и пытался сформулировать свое отношение к тем или иным его качествам. Но, как оказалось, он не придал особого значения тому из них, которое сегодня раскрылось с поразительной ясностью. Он, Сиро, за все это время не смог самостоятельно найти здесь, в Тайхоку, ни одного человека, которого мог бы назвать своим другом или просто близким человеком. Все, кто его сейчас окружает, – это друзья Ли, которые стали и для него близкими в силу разных обстоятельств. Сиро всегда с некоторой осторожностью сходился с новыми людьми, нет, не потому, что чурался их – он был всегда доброжелателен, тактичен, легко шел на контакт, – просто он всегда, по причине традиционных особенностей воспитания в их семье, предпочитал более тесное общение с теми, с кем находился в родстве – близком или далеком.
Ли оказался человеком совсем другого склада: для него не существовало никаких препятствий для установления близких отношений с человеком, представлявшим для него какой-то интерес. И поэтому даже здесь, в общем-то, во враждебной для себя среде, он смог установить множество глубоких человеческих отношений с людьми самого разного толка: и возраста, и пола, и рода деятельности, и, возможно, идеологии и верований. (А ведь вполне возможно, что те, кого он сегодня увидел, – далеко не все люди, с кем свел знакомство Ли.) И все они почему-то нашли в нем то, что тянуло их к нему, заставляло помогать ему, а сейчас, когда с ним случилось несчастье, всем сердцем переживать за него, сострадать ему…
И Сиро, кажется, понял, что именно влекло этих людей к Ли: они, если не умом, то сердцем чувствовали, что он живет не для себя, а для них. При всем своем жестком прагматизме он умудряется оставаться бескорыстным идеалистом. Он не ищет никакой выгоды для себя, общаясь с людьми, он просто живет вместе с ними одной жизнью. Каждому из них он готов отдать все, что есть у него, и речь не о чем-то «материальном», а о вещах более важных: силе, мужественности, жертвенности, возможно, даже самой жизни, если он почувствует, что жизнь другого более ценна, чем его собственная.
Каково мерило определения этой ценности? Наверное, то, что он назвал при их первом «серьезном» разговоре еще в пещере: настоящий коммунист ставит интересы партии и народа выше своих личных интересов. И неважно, было ли у него такое отношение к людям еще до вступления в партию или сформировалось после получения партбилета, он есть такой, какой есть! И в этом его сила.
От этих размышлений Сиро отвлекла Лиза, которая тоже вышла в сад погулять после того, как они с Юинь навели порядок в доме после ухода гостей. Она подошла к нему и попросила разрешения пройтись рядом с ним и кое о чем спросить. Когда он с радостью позволил, девушка доверчиво взяла его под руку, и они вместе медленно пошли по дорожке.
– Мацуи-сан, – произнесла Лиза. – Мне не дает покоя то, что сегодня произошло…
– Что ты имеешь в виду? – пораженно посмотрев на нее, спросил Сиро, хотя уже знал, какой будет ответ.
– Эти люди… Я себе и представить не могла, что у Ли в Тайхоку столько друзей! Да еще и таких разных…
– Девочка, моя! Ты не поверишь, но я перед твоим приходом думал о том же самом!..
– Так вас это тоже поразило?
– Конечно. Я знаком с Ли чуть дольше тебя, но я тоже не имел ни малейшего представления обо всем этом.
– Я теперь задумалась над тем, как же я сильно отличаюсь от него! У меня в жизни никогда не было друзей… Ну, вы понимаете, почему…
– Да, конечно. Хоть я, в отличие от тебя, прожил большую часть жизни в окружении своих соотечественников, у меня тоже было очень мало друзей.
– Так как же мне относиться к этой стороне личности Ли? Ведь он мне очень дорог. А я боюсь, что не смогу соответствовать его представлениям об отношении к другим людям…
– Видишь ли, Лиза, – задумчиво произнес Сиро, – мне кажется, из нас троих именно Ли занимает самую правильную позицию в жизни. И поэтому не он должен меняться, подстраиваясь под нас, а наоборот, нам необходимо задуматься над тем, что же нужно изменить в себе, чтобы быть достойным его. Есть такая китайская мудрость: «Когда ты явился на свет, ты плакал, а кругом все радовались. Сделай же так, чтобы, когда ты будешь покидать свет, все плакали, а ты один улыбался». Так вот я уверен, что когда придет время умирать Ли, будет очень много слез у тех, кто его знал…
Глава 15. Сиро Мацуи. «Да воздастся каждому по делам его»
7 августа было ничем не примечательным для Сиро днем, пока вечером, собираясь уже домой, Лей не вручил ему газету «Токио Симбун».
– Что ж ты весь день держал ее при себе? – удивился он. – И только сейчас отдаешь…
– Извините, Мацуи-сан, забыл… – сконфузился Лей, но Сиро интуитивно почувствовал, что дело в чем-то другом.
Он уселся на скамейке в саду, развернул газету и на первой странице увидел заголовок большими буквами: «Страшное преступление американского империализма!» Сиро начал читать:
«6 августа сего года американский бомбардировщик сбросил на город Хиросиму бомбу чудовищной мощности, которую специалисты назвали атомной. В результате взрыва город полностью уничтожен! Специальные части японской императорской армии, а также добровольцы ведут спасательные работы на месте взрыва. Окончательные результаты их деятельности пока неизвестны, но по предварительным данным можно предположить, что большая часть населения города погибла!» Дальше шел пропагандистский призыв крепить единство нации и нанести удар возмездия по врагу.
Сиро раз за разом перечитывал заметку, не веря своим глазам. Как такое может быть: одна бомба уничтожила целый город?!.. Да ведь в Хиросиме, кажется, было около ста тысяч населения… И все они погибли?!.. Это не укладывалось в его сознании. Он не верил, что такое возможно технически… Он не верил, что, даже если это стало теперь возможным технически, могут найтись люди, готовые совершить подобное, зная какие будут жертвы!..
Это рушило все его представления о человечности. Да, он давно уже предвидел, что его Родине, Японии, придется рано или поздно ответить за те преступления, которые она совершила по отношению ко многим народам Азии. Но то, что наказание будет таким ужасным, он и представить себе не мог! И самым ужасным во всем этом, как ему казалось, было то, что наказанию подверглись не те, кто совершал на самом деле преступления – армия и флот Японии, – а, в общем-то, невинные люди – мирные граждане Хиросимы…
Стиснув голову, Сиро пытался найти ответ, какой же логикой должны были руководствоваться люди, придумавшие такое наказание для своего врага… И у него ничего не получалось. Нужно было срочно с кем-то все это обсудить: может, тогда удастся обнаружить во всем этом какой-то смысл?.. С кем? Ну, конечно, с Ли. Для Сиро было чрезвычайно важно, как именно он оценит совершенное их, китайцев, союзниками...
Надеясь, что Ли сейчас не спит, Сиро заглянул в его комнату. Ли действительно лежал на кровати с открытыми глазами. На груди у него лежала голова Лизы, которая, похоже, спала – наверное, наблюдала за спящим Ли, непроизвольно задремала и преклонила голову к нему на грудь… Сиро заметил, что Ли слегка морщится от боли (даже голова любимой девушки – тягостная нагрузка для поломанных ребер), но глаза его при этом сияли, глядя на Лизу, а рука нежно и осторожно гладила ее русые волосы… Сиро затаил дыхание, не желая спугнуть чудо близости двух любящих сердец, и хотел ретироваться… Но Ли уже увидел его в проеме двери, заметив при этом, что он чем-то чрезвычайно взволнован.
– Что-то случилось, сэнсэй? – встревожено спросил он.
Лиза, услышав его голос, проснулась, подняла голову и, не понимая спросонья, что произошло, посмотрела вопросительно на Ли.
– Извините, что побеспокоил, – отозвался расстроенный Сиро. – Но… но… на самом деле кое-что произошло… Возможно, тебе это покажется не важным, но для меня…
– Присаживайтесь, сэнсэй, – пригласил его Ли к кровати, не понимая, что же все-таки случилось.
Лиза тоже удивленно смотрела на Сиро. Тот уселся на второй стул, стоящий рядом с кроватью.
– Лей только что дал мне сегодняшнюю газету «Токио Симбун». Это одна из главных газет Японии. И вот что здесь написано.
Сиро прочитал сообщение, опустив его концовку. По мере чтения заметки лицо Ли становилось все тверже и угрюмее. Он молчал, о чем-то размышляя, и после того, как Сиро закончил читать, и отозвался, лишь когда тот сдавленным голосом спросил:
– Что ты об этом думаешь?
– Если вас, сэнсэй, интересует, что я думаю о том, что в этой мировой войне все ее участники, без исключения, периодически бомбят мирные города друг друга, то у меня только одно мнение: пока в мире господствует капитализм, войны будут становиться все более жестокими и бесчеловечными!.. Ведь в первой мировой войне такого еще не было, хотя аэропланы уже существовали…
– Я тоже давно уже обратил внимание на этот факт, – согласился Сиро. – В наше время войны между армиями все больше превращаются в войны между народами. Только, честно говоря, я никак не связывал это с капитализмом…
– И напрасно, – возразил Ли. – О нем нужно думать всегда и искать его след везде, где в мире происходят какие-нибудь гнусности!..
– Ты объясни мне, как военный человек, какой во всем этом смысл. Какая может быть военная целесообразность в бомбежках мирных городов за сотни или даже тысячи километров от театров военных действий?
– Видите ли, сэнсэй… – медленно, как бы размышляя вслух, начал излагать свое мнение Ли. – Я могу только предполагать, о чем думают высшие военные руководители воюющих стран, отдавая подобные приказы. Ну, например, они таким образом могут наглядно показать уязвимость территории государства своего противника и одновременно свои военные возможности… Нападая на города, находящиеся далеко от фронта, они, вполне возможно, хотят уничтожить те военные производства, которые в них размещаются, и тем самым лишить армию врага вооружения… Они также могут таким способом заставить мирное население, находящееся в тылу, задуматься о возможных последствиях войны не только для солдат на фронте, а вообще для всего народа… Они таким путем могут вызвать брожение в умах народа, заставить его сомневаться в своем правительстве, может быть, даже спровоцировать бунты… Наконец, это неплохой способ просто нагнать на людей животного страха, вызвать массовую панику среди населения, деморализовать его, поселить в душе каждого человека состояние постоянной тревоги и неуверенности в собственной защищенности…
Сиро и Лиза с напряженным вниманием слушали то, что говорил Ли, Сиро – анализируя каждый приводимый им аргумент (последний из них напомнил ему некогда сказанное дядей Иванэ о целях «Нанкинской резни»; правда, тогда речь шла не о бомбежке с воздуха, а о наземной операции, но смысл-то был один и тот же), Лиза – просто усваивая все произносимое. Она слишком плохо разбиралась во всех этих делах, чтоб иметь собственное мнение; и ее поражало то, насколько серьезно Ли в этом разбирается…
– Но я должен сказать, сэнсэй, – продолжал тем временем Ли, – что то, что вы прочитали про эту страшную бомбу, это уже нечто совсем иное… Во-первых, я просто не могу представить себе, что такие бомбы существуют! Может, газета преувеличивает, пытается с пропагандистскими целями представить американцев чудовищами?..
– У меня, Ли, тоже есть такое сомнение. Я тоже не могу поверить в такую бомбу. Но, с другой стороны, если это ложь, ее же скрыть не удастся: в ближайшие дни сами японцы узнают, что их обманули, и перестанут верить сообщениям прессы.
– Пожалуй… – задумчиво проговорил Ли. – Но если допустить, что это правда… тогда нужно признать, что мир окончательно свихнулся…
– Не мир, а американцы! – возразил Сиро. – Между прочим, ваши союзники!..
– Союзники?! – воскликнул Ли. – Это они для Чан Кайши союзники, а для нас, коммунистов… Знаете, сэнсэй, как говорят: «с такими союзниками и врагов не надо»!.. У меня сейчас мысль появилась… Если все-таки то, что написано в газете, правда, и такая бомба существует, и американцы сбросили ее на Хиросиму… то они хотели нагнать ужас не только на японцев, а вообще на весь мир!.. Пользуясь тем, что идет война, они решили показать людям всего мира, что у них в руках страшная сила, и что они теперь хозяева Земли!..
– А может, таким образом на нас, японцев, пала кара небесная за все то, что мы натворили в войне? – пробормотал Сиро, спрашивая, скорее, себя, чем Ли.
– Ну это, сэнсэй, у вас уже воображение слишком сильно разыгралось!.. Думаете, если бомба прилетела с неба, так это Божья кара, а американцы в этом случае ангелы мщения? Да если бы бог существовал, то за такое… гореть ему в аду! И американцы уж никак на ангелов не тянут!..
– Но тогда как же такое возможно, – проговорил растерянно Сиро, – чтобы народ, верующий в Христа, исповедующий принцип «не убий»… смог решиться на такое?
– Ну, во-первых, не народ, а его политические вожди… И это, кстати, еще один аргумент в наш спор о религии. Помните?.. Вы не соглашались с тем, что религия, в конечном счете, всегда оказывается на услужении у политики. И вот вам доказательство! Такие «верующие» американцы, не задумываясь, сбросили на голову мирных японцев чудовищную бомбу, убив одним ударом тысячи людей!..
– Может, они таким образом решили отомстить нам за Пёрл-Харбор?
– Это, конечно, возможно – Пёрл-Харбор они вам никогда не забудут. Но я все-таки думаю – как и руководители нашей партии, – первопричина всего – капитализм. Америка, как никакая другая страна в мире, всегда старается из всего извлекать прибыль, прибыль в виде богатства! (Если бы Ли знал английский язык и смог бы прочитать на американских долларах, до сих пор лежащих у него в портмоне погибшего летчика, девиз «С нами бог!», он бы более убедительно смог доказать Сиро, что у американцев есть только один бог – Золотой Телец!)
* * *
Несколько дней после этого Сиро ходил по дому в расстроенных чувствах, пытаясь представить, как будут разворачиваться события после «Хиросимы» на фронте и в тылу. Ничего хорошего от ближайшего будущего он не ждал, наоборот, нарастало предчувствие, что атомная бомбардировка – это всего лишь первый звонок окончательного краха Японской империи!..
Предчувствие начало оправдываться уже через два дня. 9 августа Лей принес ему газету, в которой было напечатано сообщение о том, что накануне, 8 августа, правительство Советского Союза, выполняя обязательства, принятые на себя на Ялтинской и Потсдамской конференциях, объявило Японии войну и с 9 августа вступает в боевые действия против нее. Эта новость Сиро не удивила – он был к ней внутренне готов уже давно, – он только почувствовал сожаление, что СССР так ответственно держит слово, данное его «сомнительным» союзникам – Америке и Великобритании…
Когда Сиро объявил эту новость Ли, тот, не сдерживая радости, воскликнул:
– Ну, наконец-то! Теперь ваша Квантунская армия побежит из Маньчжурии, как крыса, которой прищемили хвост!
Сиро понимал, что обижаться на эти слова не имеет никакого смысла: Ли четыре года бился на фронте за то, чтоб это произошло, и вот это случилось. Однако его внезапно посетила другая мысль. Если американцы точно знали, что Советский Союз 8 августа вступит в войну с Японией, и значит мощь союзников резко возрастет, и капитуляция Японии в ближайшее время станет неизбежной, зачем было совершать эту ужасную бомбежку Хиросимы?! Когда он сказал об этом своем «озарении» Ли, тот угрюмо ответил:
– Я же говорил вам, сэнсэй, что американцы сделали это совсем не для Японии, а для всего человечества!..
Вдохновленный новостями о грядущих переменах на китайском фронте, Ли предложил своим «сиделкам» – Лизе и Юинь – разрешить ему попробовать встать с постели. Хотя обе девушки в один голос стали возражать, поскольку не получили от Ли Цуюня разрешение на это, Ли настоял на своем. Поддерживаемый под руки Лизой и Сиро, он поднялся с кровати и, медленно переступая ногами, направился к выходу.
Оказавшись во дворе, он остановился возле порога, поднял голову к небу, радуясь солнечному дню и свежему воздуху, начавшему поступать в легкие, все еще не способные пока работать в полную нагрузку, а потом попросил стул, чтобы посидеть здесь немного.
На следующий день Ли предпринял более решительную попытку возвращения к нормальному образу жизни: ему захотелось совершить прогулку по саду, хотя бы самую короткую. Поддерживаемый с двух сторон Сиро и Лизой, он шел по дорожке, с удовлетворением чувствуя, как силы начинают понемногу возвращаться к нему. Особенно его приятно возбуждало то, что поддержкой ему служило прижимавшееся сбоку тело Лизы…
Их догнал Лей, только что появившийся в доме и узнавший от Юинь об успехах Ли. Радуясь, что излечение товарища идет полным ходом, он присоединился к прогуливающимся. Идя с ними рядом, Лей сообщил, что в сегодняшней «Токио Симбун» появилось новое сообщение – о повторном применении американцами атомной бомбы: вчера, 9 августа, ими разрушен город Нагасаки!
Услышав название города, Сиро издал громкий стон и опустил руки. Неожиданно оставшись без поддержки, Ли споткнулся и с трудом устоял на месте. Лей, Лиза и Ли с тревогой и недоумением смотрели на Сиро, а тот, схватившись за голову, с надрывом повторял:
– Как же так?.. Почему Нагасаки?.. Как же так?.. Нагасаки…
Никто не мог понять, почему сообщение о трагедии в Нагасаки вызвало у японца куда большие переживания, чем случившееся в Хиросиме. Наконец Лиза, с жалостью глядя на страдания мужчины, не выдержала и спросила:
– Мацуи-сан! Что случилось?.. Что с вами?..
– В Нагасаки жила моя внучка со своей матерью – единственные оставшиеся у меня родные люди… – простонал Сиро, из глаз его показались слезы.
Все стояли пораженные этими словами: совершённое массовое убийство, казавшееся поначалу каким-то отвлеченным событием, произошедшим где-то далеко и коснувшимся неких абстрактных, не известных им людей, вдруг неожиданно напрямую коснулось лично Сиро!.. У Лизы глаза стали наполняться слезами, Ли и Лей тоже с трудом сдерживали свои эмоции.
Лиза, вспомнив свой недавний разговор с Мацуи, попыталась успокоить его, предположив:
– Вы же говорили, что давно уже не поддерживали связь с невесткой. Может, за это время она с дочерью куда-нибудь уехала из города? (Она не решилась высказать другое предположение: а может быть, их уже давно нет в живых?)
– Вряд ли бы ей позволили это сделать, – помотал отрицательно головой Сиро.
Ли, пытаясь хоть как-то поддержать своего старшего друга, сказал:
– Сиро-сан! Может, все-таки она жива?! В газетах сообщается, что не все жители городов после бомбежек погибают… Может, ваша невестка и внучка тоже спаслись?.. Не надо отчаиваться раньше времени… Надо надеяться и верить…
Сиро, казалось, не слышал его, однако через минуту его стоны стали затихать, он вытер слезы с лица и только повторял, глядя в пустоту:
– Надо верить… надо верить…
* * *
С этого дня в настроении Сиро произошел коренной перелом: он стал все чаще уединяться в отведенной ему комнате, с лица совершенно исчезла улыбка и выражение заинтересованного внимания, которое он обычно демонстрировал тем, с кем общался. Он стал угрюмым и неразговорчивым, всецело погрузившись в свои мрачные мысли.
Видя, что с ним происходит, Ли стал меньше размышлять о своем собственном состоянии, больше пытаясь придумать, как же вернуть Сиро прежнее настроение или, по меньшей мере, разбавить его страдания хоть капелькой оптимизма: он боялся, что сэнсэй вновь впадет в ту депрессию, какая у него была при их первой встрече.
Намерение Ли получило полную поддержку со стороны Лизы. Они оба постоянно обсуждали эту тему, разрабатывали планы действий, которые могли бы поспособствовать достижению цели. Слишком юный возраст обоих не позволял им сообразить что-то такое, до чего, скорее всего, быстро бы додумался зрелый и опытный человек или специалист, обладающий глубокими знаниями человеческой психологии, но они очень рассчитывали на искренность своих чувств к Сиро, которые должны были вызвать в нем нужную ответную реакцию.
Каждый день, собираясь на прогулку в сад – а эти прогулки стали теперь важным, если не главным, условием излечения, – Ли просил Лизу позвать себе в помощь именно Сиро (хотя мог воспользоваться услугами и Сю, и Лея, и Юинь). Затевая разговоры на разные темы, они старались обязательно вовлекать в обсуждение и японца, пытаясь тем самым побуждать его думать о том, что всегда составляло смысл его профессионального и личностного существования.
Уверенные, что Сиро любит их обоих и горячо принимает к сердцу все, что касается их судеб, они использовали «провокационные» приемы, заводя с ним разговоры о своих собственных планах на будущее. Именно в эти дни Сиро, наконец, узнал, каким образом и зачем Лиза инициировала знакомство с Ли. Его буквально потряс ее грандиозный план до основания перевернуть свою жизнь, переехав жить в Советский Союз. Он и представить себе не мог, что Лиза – родившийся и выросший в эмиграции домашний ребенок из состоятельной семьи, никогда не принимавший серьезных и ответственных решений ни по каким жизненно важным вопросам, лишившийся поддержки кого бы то ни было, – сможет найти в себе готовность, силу, волю совершить подобный шаг!
Сиро действительно на время забыл о своих бедах, пытаясь уяснить, как же Лиза сможет справиться с такой невероятно сложной задачей.
– Девочка моя! Но как же ты сможешь жить в СССР? – спрашивал он. – Это же не просто другая страна, это другой мир! Ты о нем, скорее всего, ничего не знаешь. Как ты можешь быть уверена, что «придешься там ко двору»?
– Я еще очень молода, – отвечала Лиза. – Я ведь и этого мира, китайско-японского, тоже еще, по большому счету, не успела понять. До недавнего времени моим миром была только моя семья. Ее не стало… Значит теперь мне нужно выбирать какой-то другой мир. Я долго думала над этим выбором и решила, что лучшим для меня будет русский мир. Я уверена, что смогу найти в России своих родственников, и они помогут мне стать своей в их мире…
– Ну, а ты, Ли, как решился взять на себя такую ответственность помогать Лизе в таком необычном деле?
– А что же здесь удивительного?! Вы же знаете, сэнсэй, о моем давнем желании учиться в Советском Союзе. Почему бы мне, выполняя свои планы, не помочь попутно хорошему человеку? – Ли, улыбаясь, посмотрел на девушку.
– Но ведь учеба, она только на пять лет… А вы же теперь не просто знакомые… – Сиро засмущался, не решаясь уточнить, как он квалифицирует теперь отношения Ли и Лизы. – Как же вы тогда?..
Лиза и Ли слегка покраснели, переглянувшись, помолчали немного, и Ли, наконец, решился, как мужчина, ответить за обоих:
– Мы так далеко еще не заглядывали, сэнсэй. До исполнения наших планов еще много воды утечет… За это время мы попытаемся найти решение всех проблем…
– А что планируете делать в ближайшее время?
– Ну это понятно. Мне нужно поправиться. За это время и война, наверняка, закончится. Переберемся ко мне на родину. Потом будем действовать по обстановке.
– Мне тоже нужно возвращаться в Японию, как только появится такая возможность, – подхватил Сиро слова Ли. – Значит, все идет к тому, что скоро нам придется расставаться?..
– Да, все идет к тому… – повторила с грустью Лиза. – Не знаю, как вам, Мацуи-сан, но нам с Ли будет очень жалко с вами расставаться…
Ли серьезно кивнул головой в знак согласия с девушкой. И Сиро даже такого молчаливого кивка оказалось достаточно, чтобы остро ощутить благодарность и любовь к этим детям…
* * *
Этот разговор взбодрил Сиро. Теперь он понимал: даже если дома, в Японии, произошло непоправимое, лишив его последнего родного человека, все равно останутся люди, которым он дорог, и которые с теплотой будут вспоминать о нем. Осознание этого факта порождало надежду, что он не совсем одинок в этом мире, и в жизни его сохраняется смысл и предназначение, которые нужно исполнять, несмотря ни на какие удары судьбы.
Сиро с нетерпением ждал, когда произойдет, наконец, событие, неизбежность которого предвидели уже все – и те, кто мечтал, чтобы война поскорее закончилась, и те, кто в воинственном фанатичном угаре рассчитывал на ее продолжение любыми средствами и до последнего живого человека, а именно: указ императора Хирохито о капитуляции.
Вместе с Сю Сиро снова стал выезжать в город. Угроза мести со стороны якудзы, судя по всему, миновала. Начавшаяся в ночь со второго на третье августа война двух враждующих криминальных группировок привела к многочисленным потерям с обеих сторон, изменила баланс сил в пользу триады и заставила якудзу умерить свои аппетиты и демонстрацию могущества. Да и вообще это столкновение между уголовниками на фоне происходящих событий и в городе, и в империи в целом как-то потеряло свою значимость и перестало привлекать внимание общественности.
Тайхоку напоминал растревоженный муравейник в преддверии приближающегося пожара. В массовом порядке закрывались учреждения и предприятия, связанные с японским капиталом; начался стремительный отток наиболее состоятельной части населения японской национальности; продолжающие пока еще курсировать в метрополию пассажирские пароходы ломились от беженцев; курс тайваньской иены покатился вниз, а инфляция взметнулась вверх.
Сиро наблюдал за происходящим на улицах города с ощущением тоски и безысходности, Сю – с радостью, в предвкушении скорого окончания войны и долгожданной победы. И вот утром 16 августа, выехав на педикебе Пуи на «Речную», они обратили внимание на необычно большое количество мальчишек-газетчиков, которые бегали по улице, подскакивая то к одной, то к другой группке горожан, и звонко выкрикивали: «Капитуляция»! Сиро купил газету у одного из мальчишек и начал читать вслух:
«Вчера, 15 августа, император Японии Хирохито впервые в истории обратился по радио к нации. В своем обращении он объявил о том, что накануне подписал указ о полной и безоговорочной капитуляции Японии в мировой войне. Военнослужащим Императорской армии и флота приказано сложить оружие и сдаться на милость победителей. Всем гражданским государственным учреждениям предписано продолжать выполнять свои обязанности до особых указаний».
– Ну вот и все! – проговорил Сиро. – Точка поставлена…
Они решили тут же вернуться домой, чтобы известить о случившемся всех, кто там оставался. Новость была встречена с ликованием. И Сиро без всякого внутреннего подъема, а с холодным удовлетворением признал, что свершилось нечто благое: закончилась всемирная бойня, унесшая жизни многих миллионов людей; человечество перевернуло самую страшную страницу своей истории; появилась надежда – обычно возникающая после таких массовых кровопролитий, – что люди, осмыслив случившееся, примут, наконец, единственно правильное решение: ни при каких обстоятельствах такого больше не повторять!
* * *
Когда первые восторженные восклицания утихли, и женщины решили приготовить праздничное угощение, чтобы как-то отметить великое событие, Сиро уединился с Ли в его комнате, чтобы обсудить с ним свои действия на ближайшие дни.
– Теперь, после объявления о капитуляции, я могу спокойно возвращаться на родину, – сказал он. – Вряд ли кто-нибудь будет серьезно проверять всех беглецов из разных стран, которые находились под оккупацией Японии. Тем более, что документы у меня вполне надежные.
– А куда именно вы, сэнсэй, планируете добраться в первую очередь: в Фукуоку или Нагасаки? – поинтересовался Ли.
– Конечно, в Нагасаки. Фукуока подождет. Сначала я хочу попытаться найти моих девочек… И потом уже вместе с ними отправлюсь к себе домой.
– Я сомневаюсь, что вы сможете взять билет на пароход из порта Тайхоку прямо в Нагасаки.
– Это не имеет значения. Я куплю билет на любой пароход, лишь бы он доставил меня поближе к Японии. А там уж буду добираться с пересадками туда, куда мне надо.
– Сэнсэй! Принесите, пожалуйста, из вашей комнаты мешок с деньгами и портмоне, которое лежало в комоде.
– Зачем еще?.. – спросил Сиро, подозревая, что хочет сделать Ли.
– Принесите! – настойчиво повторил тот.
Когда Сиро принес то, что его просили, Ли достал из мешка несколько пачек денег, а из портмоне все доллары, лежавшие там, и протянул ему:
– Вам предстоят большие расходы, пока вы сможете добраться до дома и найти своих родных. Поэтому эти деньги вам пригодятся.
– Но как же… – смущенно и растроганно проговорил Сиро. – Ведь это ж деньги…
– Да, это те самые деньги… Их использовала моя боевая группа для организации своей борьбы против японцев. Но теперь наша борьба, похоже, закончилась. И я решил разделить эти деньги между своими товарищами – не возвращать же их в банк…
– Но я не член твоей боевой группы и не твой товарищ…
– Да, вы для меня гораздо больше, чем товарищ! Вы для меня Учитель, который дал мне больше, чем кто-либо другой в жизни!.. И потом… отдавая вам эти деньги, я никого не обделил из своих товарищей, потому что это – моя доля. А теперь она ваша.
– Ну а как же ты сам?.. – растерянно спросил Сиро.
– Вы же знаете, сэнсэй, я никогда не пропаду. К тому же, перебраться в Китай через пролив – не очень дорогостоящая задача.
– Послушай, Ли, сынок… – у Сиро перехватило горло. – Мы скоро расстанемся… Вот ты говоришь, что я тебе много дал… Но я должен тебе признаться, что ты мне дал не меньше.
– Я?!.. – искренне удивился Ли.
– Именно ты! Это не так просто объяснить… Но ты открыл для меня новый тип человека. Я с такими раньше никогда не сталкивался. Ты заставил меня по-новому посмотреть на очень многие вещи в жизни. Три с половиной месяца, которые мы с тобой прожили вместе, изменили меня, возможно, больше, чем все предшествующие годы взрослой, «сознательной» жизни!.. То, что мы с тобой пережили здесь, на Тайване, я буду помнить до смерти и, конечно же, никогда не забуду тебя… и Лизу. Вы теперь для меня самые дорогие люди на земле.
– Для меня очень важно то, что вы сейчас сказали, Сиро-сан, – растроганно проговорил Ли. – И я тоже благодарю судьбу за то, что она свела меня с вами…
– Мне надо будет сейчас съездить в порт, – сказал Сиро, переключаясь на прозаические текущие проблемы, рассовал пачки денег по карманам и поднялся со стула. – Попытаюсь выяснить все о возможности отъезда.
* * *
Сиро попросил Пуи отвезти его в порт, и они отсутствовали пять часов. Сиро вернулся удовлетворенным, хотя, казалось, радоваться было нечему: в пассажирском порту на ближайшую неделю не было билетов ни на один пароход, ни в один японский порт!.. Зато Сиро смог договориться о месте для себя с капитаном одного сухогруза, отправлявшегося завтра на остров Танегасима – самый северный в архипелаге Рюкю, и то только потому, что представился ему офицером-отставником, на днях выписавшимся из госпиталя. (Это, однако, не помешало капитану запросить с него немалую сумму за услугу…) По дороге домой Сиро купил в одном из магазинов небольшой чемоданчик, куда собирался сложить имеющиеся в его распоряжении личные вещи.
В доме к его возвращению оставались только Ли, Лиза и Сю, остальные уже разошлись после того, как отпраздновали объявленную капитуляцию Японии. Лиза кормила Сиро оставшейся от застолья едой, а он рассказывал о своих злоключениях в порту и их неожиданном финале. Когда Ли услышал, что судно должно отчаливать в одиннадцать, то предложил завтра с утра отправить Пуи на ближайшую стоянку транспорта, чтобы он подогнал к дому конную коляску на четверых. Тогда они все смогут сесть в нее и проводить Сиро.
– Ты собираешься провожать меня в порт? – удивленно спросил Сиро.
– Конечно.
– Это плохая идея. Дорога неблизкая. Тебя в коляске растрясет, рана откроется, и все лечение пойдет насмарку! Но это еще не все. Если капитан сухогруза увидит, что меня на причале провожают два китайца и женщина европейской наружности, у него могут возникнуть ненужные подозрения. Вдруг он из-за этого откажется меня брать с собой…
– Да, это серьезный аргумент, – вынужден был согласиться расстроенный Ли. – Значит, придется расставаться здесь…
В эту ночь Сиро, Лиза и Ли долго не могли заснуть: каждый из них размышлял о том, что должно было произойти завтра. Достиг своего логического завершения очень важный период их жизни, который, без сомнения, оставит глубокий след на всем, что их ожидало в дальнейшем. Все трое вспоминали самые яркие эпизоды своего общения, с горечью сознавая, что ничего подобного в будущем уже не будет, потому что вряд ли им когда-нибудь еще доведется свидеться… Но все-таки хорошо, что это было, и услужливая память всегда придет на помощь, если захочется поискать в ней ответы на вопросы, которые бесконечно задаются течением жизни…
Утром за завтраком все были необычно молчаливы: приближающийся миг расставания сковывал всех, казалось, что все слова сейчас стали суетными и пустыми, не способными выразить те чувства, которые овладели Сиро, Ли и Лизой. Когда все вышли за ворота, где уже стоял на изготовке Пуи, Сю и тетушка Госян отошли немного в сторону, а Сиро, Ли и Лиза стали лицом друг к другу.
– Сэнсэй, – произнес Ли. – Мы с Лизой еще какое-то время будем оставаться здесь. Почта, скорее всего, работает плохо, а дальше будет еще хуже. Но все-таки напишите сюда, на этот адрес, когда у вас там, в Японии, что-то прояснится…
Они все помолчали какое-то время, затем Сиро тихо сказал «Пора» и поклонился своим друзьям. Ли сделал точно такой же поклон, но Лиза решительно сказала:
– Нет, не так!
Она обняла мужчин за шеи, свела головы вместе, и они все трое стояли так, прижавшись друг к другу, около минуты. Затем Сиро, не говоря ни слова, вскочил в педикед, и Пуи тронул с места.
Ли и Лиза молча смотрели на удаляющуюся коляску, пока она не исчезла из виду, еще не осознавая до конца, что теперь рядом с ними образовалась пустота, которую еще долго ничто не сможет заполнить…
Эпилог
С отъездом Сиро жизнь героев описанных выше бурных событий приняла довольно будничный характер – без потрясений и резких перемен, как будто все они на время замерли, не понимая до конца, что происходит вокруг.
Главной причиной, породившей такое состояние, была странная ситуация, возникшая в Японии после объявления императором капитуляции. В газеты, хоть и с запозданием и очень скупо, проникли сообщения о попытке государственного переворота в Токио 14 августа, который попытались совершить военнослужащие министерства армии в ответ на указ Хирохито. Несмотря на подавление путча в столице, фронтовики не желали признавать решение главы государства о капитуляции. Отсюда возникла двойственная ситуация: население в тылу уже было готово признать поражение в войне, а военные, теснимые со всех сторон противником, все еще продолжали огрызаться из последних сил.
Тайхоку, как и весь Тайвань, так до конца и не ощутившие себя театром военных действий, пребывали в таком же положении: население и местная администрация предполагали, что война закончилась, а военные – летчики и моряки, – связанные с тем, что происходило на континенте, по-прежнему считали себя на передовой. Ли через Лея сообщил в отряд, что в таких условиях считает активные действия партизан нецелесообразными, и предложил Бэй Веньяну беречь людей, выжидать, пока ситуация окончательно не прояснится.
Ю и Эньлай продолжали работу в порту, но уже не в качестве «мальчиков на побегушках», а учеников стропальщика – Ли Минж, которого Ли попросил за мальчишек, помог пристроить их к серьезному рабочему делу, чтобы навсегда отбить охоту когда-нибудь снова вернуться к прежней жизни. Они по воскресеньям навещали Ли, втайне надеясь, что, может быть, им еще удастся поучаствовать в каких-то операциях Сопротивления. Но он и их предупредил о временной паузе в активных действиях.
Состояние Ли улучшалось с каждым днем – здоровый организм брал свое, настроение в связи с объявленным окончанием войны было прекрасное – он намного меньше времени проводил теперь в постели и больше в саду. Лиза гуляла с ним вместе, но не затем, чтобы поддерживать при ходьбе, а просто за компанию. Ли попросил Лея и Юинь больше не рассматривать его как пациента и не сидеть возле него каждый день – Лиза сама теперь могла справиться с обязанностями «медсестры». Они стали иногда заглядывать к нему просто как к товарищу. Ли Цуюнь осматривал его два раза в неделю и уверял, что к сентябрю он вообще забудет о ранении.
Сю с согласия Ли и Лизы решил не возвращаться в дом к Кошке. Он занял освободившуюся комнату Сиро, где была кровать. Ли обратил внимание, что по вечерам Сю стал куда-то пропадать. На вопрос друга, что происходит, он, немного смущенно помявшись, признался, что начал встречаться с Юинь… Ли очень обрадовался, что наконец и его боевой товарищ начинает вливаться в нормальную человеческую «гражданскую» жизнь, в которой любовь молодых людей – самое обычное дело…
Поскольку Ли уже не нуждался в постоянном присмотре, его кровать перенесли в гостиную, а Лизе вновь была возвращена в «полное владение» ее спальня. Ночью дверь между их комнатами всегда была открыта. Таким образом, хоть и без обсуждения этой темы, они выразили негласное желание чувствовать присутствие друг друга по ночам. Просыпаясь иногда, они какое-то время слушали дыхание любимого человека и, умиротворенные, засыпали вновь…
Вынужденное безделье, столь непривычное для характера Ли, заставляло его компенсировать избыток свободного времени доступными ему полезными занятиями. Он опять стал много читать. Поскольку Сиро, уезжая, оставил все приобретенные им для себя книги – не зная, с какими обстоятельствами он столкнется на родине, он уложил в свой чемоданчик минимум вещей: помимо паспорта и денег это были средства личной гигиены, небольшой набор нательного белья и танто, – Ли решил прочитать их. Листая страницы, он обнаружил, что Сиро, читая книги, делал на них карандашные пометки, которые позволяли судить, какие места в произведении его задевали, вызывали интерес, порождали вопросы. Ли тоже останавливался на этих пометках, размышлял над ними, пытался понять, что именно думал его уехавший друг об этом. Ли начинало казаться, что он таким образом общается с Сиро, и это, хотя бы отчасти, заполняло ту пустоту, которую он постоянно ощущал рядом с собой после его отъезда…
Ли и Лиза вернулись к занятиям русским языком. Находясь теперь вместе постоянно, они старались общаться преимущественно на нем. Ли взялся за чтение своей первой русской книжки – стихов Лермонтова.
Улучшение состояния Ли в конце концов побудило его и Лизу решиться на попытку куда-нибудь выехать из дома. 28 августа они с Пуи совершили первую после ранения поездку – на берег моря. Не успев далеко отъехать от дома, они повстречали на дороге старика-почтальона, который остановил их и сообщил, что на адрес Лизы пришло письмо. Девушка недоверчиво взяла в руки конверт и, взглянув на надпись на нем, вдруг радостно вскрикнула: «Это от Мацуи, из Фукуоки!»
Они решили прочитать письмо на берегу, потому что педикеб на дороге постоянно трясся, и читать было невозможно. Лиза держала конверт в руке, они оба поглядывали на него, теряясь в догадках, что же там может быть… Но главное им, пожалуй, было уже известно: он жив, он добрался до Японии, он дома, в Фукуоке.
Доехав до обрыва над берегом моря, они остановились. Лиза разорвала конверт и стала читать письмо, уместившееся на одной странице. После начальных приветствий Сиро сообщал, что смог добраться до Нагасаки за три дня с двумя пересадками – на острове Танегасима и в Кагосиме.
«Если ты, Ли, пробыв четыре года на фронте, считаешь, что знаешь, что такое ад, ты ошибаешься, – писал он. – Ад – это то, что я увидел в Нагасаки! Это не описать никакими словами. Даже если мы, японцы, страшно виноваты перед другими народами, все равно такого мы не заслужили! Прежде всего не заслужили те обычные, гражданские люди, которые жили в этом городе, как и в Хиросиме.
Три дня я пытался выяснить судьбу моих девочек. Все тщетно. Город – сплошные развалины. Медики не в состоянии оказать помощь большинству пострадавших. Спасательные службы до сих пор не могут установить имена погибших и выживших. Для того чтобы провести полное исследование всех результатов бомбардировок в двух городах, нужно привлечь силы со всей Японии, но на это, понятное дело, никто не пойдет…
Я не смог проникнуть в тот район, где жили моя невестка и внучка: город оцеплен специальными частями гражданской обороны, которые не допускают в него никого по причине радиационного заражения (я даже не представляю, что это такое…). Один из военных, с которым я поговорил, объяснил мне, что, если мои девочки жили поблизости от эпицентра взрыва, их тел никогда найти не удастся, потому что они мгновенно сгорели без остатка!.. Я наслушался в эти дни таких ужасов, каких не слышал за всю свою жизнь.
Помыкавшись таким образом трое суток на приемно-сортировочных пунктах, в полевых лазаретах без еды и сна, я понял, что не смогу найти не только самих девочек, но и каких-нибудь сведений о них… и потому, оставив в специальном информационном пункте свой домашний адрес на случай появления их в дальнейшем, решил возвращаться в Фукуоку. В первый же день по приезду решил написать вам письмо – надеюсь, оно вас найдет.
Не знаю, что мне теперь делать. Умом понимаю, что надо признать: внучка и ее мать погибли. Но поскольку я их не видел мертвыми, где-то в душе теплится надежда: а вдруг…
Оставшись совсем один, постоянно думаю о вас. Спасибо вам за то, что вы были… и есть… у меня! С вами горечь одиночества не так страшна.
Хочу сказать тебе, Ли. Окажись я в такой ситуации раньше, наверное, подумал бы о самоубийстве… Но ты меня научил: пока дышишь, живи и борись. И я буду жить и бороться, несмотря ни на что. И я знаю теперь, за что. Чтобы никогда больше не было войн! Чтобы люди разных народов не видели друг в друге врага! Чтобы дети разных народов не сгорали бесследно в пожарищах от чудовищных бомб!
Будьте счастливы, мои дорогие. Любите друг друга. Перед вами лежит большая жизнь. Я уверен, она будет у вас достойная и красивая. И всегда помните: мое сердце с вами».
Лиза и Ли долго молчали, размышляя над прочитанным. Они были расстроенными, растроганными и вдохновленными одновременно. Они спустились с обрыва к воде, встали рядом и, сплетя пальцы рук и тесно прижавшись друг к другу, устремили свои взоры за горизонт: там лежала их земля – Китай и Россия, там их ждала новая, необыкновенная жизнь…