— Ну, да — я не умею логически мыслить, — грустно сказал кот Баюн русалкам, вернувшись с очередного завтрака у Кощея. — Но зачем же указывать мне на это в такой категоричной форме! Зачем намекать, что, дескать у моих сказок концы с концами не сходятся? Зачем, говорит, Василиса несла на палке череп с глазами-угольями, когда шла к бабе-яге? Почему Иван-царевич ушёл на поиски невесты в железных сапогах и с железным хлебом? Как так вышло, что сам (!) сидел в подвале на цепи сто лет, а потом выпил ведро простой (!) воды и ожил лучше прежнего?
А я стою, с лапы на лапу переминаюсь, молчу, хотя есть что сказать, есть! Во-первых, это не МОИ сказки, а народные. Других, вестимо, не держим. Во-вторых, это всё произошло во времена былинные, и откуда мне знать, может тогда все черепа на палках носили и железные хлеба глодали. Я тогда не жил. А ежели ты жил, — тут кот подпустил в голос слезу, и глаза добросердечных русалок тоже увлажнились, — то укажи мне на ошибки, но мягко укажи, по-отечески! — Баюн всхлипнул весьма убедительно и поглядел с тоской в сторону кощеевых палат.
— В-третьих. В сказке всё не так, как в жизни, это всякий знает. Стало быть и логика там сказочная. А он мне, понимаешь, Аристотелем тычет! Он, вишь ты, на Гегеля кивает! Ещё бы Лейбница вспомнил! Ещё бы прог — тут кот запнулся, закрыл морду лапами и несколько раз выразительно дрогнул спиной, — программировать заставил! — сразу несколько нежных русалочьих рук потянулось к страдальцу с намерением погладить его роскошную, наполовину шёлковую наполовину серебряную шёрстку. Но кот не дался.
— Не сметь меня жалеть! — фальцетом воскликнул он и для убедительности выпустил когти. Горделиво огляделся по сторонам изо всех сил надеясь, что этот его демарш был замечен и одобрен кем надо, встряхнулся и уже совершенно спокойным голосом добавил:
— К делу! — после чего вспрыгнул на цепь и принялся гулять по ней, как ни в чём не бывало, с блеском рассказывая одну из скандинавских саг и без запинки произнося все свойственные им зубодробительные имена собственные.