ОТ ЛЕТЯЩЕЙ ПТИЦЫ ОСТАЕТСЯ ЛИШЬ ГОЛОС или
двоичный код неизбежности
Предисловие к книге "Прощай, и прости меня, Вологда"
(Примечание: сентенция «Книги перемен», древний Китай).
Безмятежное утро 22 сентября 2013 года в древней Вологде взорвалось страшной новостью: женщина бросилась с колокольни Софийского собора с высоты многих десятков метров. За почти полтысячелетия существования собора со времен возведения его Иоанном Грозным это единственный случай... Об этом сразу сообщили центральные информационные агенства и телеканалы страны. И поползли слухи: долги... семейные проблемы... Лишь очень немногие знали истину...
Кто же она была?.. Талантливая поэтесса, автор трех поэтических сборников, блестящий и остроумный полемист, человек с филологическим, экономическим и фармацевтическим образованием, просто красивая женщина - Светлана Станевич.
Она вела литературное объединение «Искры и звезды», в молодости всерьез занималась в студии театральным искусством, выступала на сцене (в ее доме были сотни книг на эту тему), прекрасно рисовала. Ведущие областного радио ее хорошо знали по метким импровизированным дискуссиям в прямом эфире. Просто удивительно, сколько разносторонних талантов умещалось в этом человеке. Баллотировалась в депутаты на региональных выборах. Ставленники от партии власти испугались ее популярности, испортили в избиркоме на стадии регистрации множество подписных листов, не допустив до выборов, протащили своего откровенного дельца-жулика. А копии она в спешке не сделала, и доказывать свою правоту было бессмысленно... «Я тут, Светлана Геннадьевна, не при чем», - хлопая оловянными глазами, поспешил в разговоре с ней один из этой мелкопридворной челяди, косвенно признавая, что он в курсе нечистых дел своих коллег.
По жизни человек чрезвычайно отзывчивый, внимательный, чуткий друг, она бросалась помогать людям совсем незнакомым, как своим родным. И не потому, что к этому ее обязывала работа фармацевтом, а по зову сердца. Иначе не могла. Люди шли к ней в аптеку часто не за лекарством, а просто поговорить, посоветоваться. Очень уважали за добросердечность и открытость. Но главным ее качеством было обостренное, зародившееся еще в детстве, чувство справедливости. В аттестате зрелости у нее была только одна четверка — как ни смешно, по литературе. Директор школы упрашивала: «Светочка, ну что тебе стоит, извинись перед Галиной Павловной, и будет тебе пятерка и золотая медаль!..» - «Я сказала правду, и извиняться не буду!» - ответила Светлана. А сказала Светлана своей учительнице по литературе следующее: «Вы унижаете учеников, а преподаете самый гуманный предмет. Вы не имеете права быть преподавателем!..» И произнесла она эти слова не из-за себя — вступилась за подругу. Вот таким она была человеком. Много лет спустя, когда ее сын пошел в эту же самую школу, учительница, словно бы стараясь загладить свою вину, всегда ставила ему пятерки, даже когда, казалось бы, он этого не заслуживал. «Мама твоя ведь всегда лидером у нас была, - вспоминала старушка былое. - Такая принципиальная...»
Она не нахватала себе дармовых акций, когда работала экономистом в нефтяной компании, хотя могла бы, как те, кто сейчас жирует за счет наемных рабочих и одновременно презирает их. Это противоречило ее жизненному кредо — жить для людей. В пору кризиса 90-х, будучи человеком разносторонне одаренным, она распрощалась с прошлым и быстро освоила новую специальность — фармацевта. Эта профессия востребована всегда. И еще она очень близка людям.
К концу 90-х один из самых выгодных рынков — лекарственных препаратов, был уже жестко поделен. Акулы нарождающегося капитализма зубами держались за бизнес, который приносил сотни процентов прибыли, не требуя при этом больших вложений. У нас в городе более половины, если не две трети этого рынка принадлежит одному местному олигарху. Вот на него Светлана и работала заведующей в крупной аптеке. Хозяин жизни, стараясь отжать выгоду во всем, наказывал работниц штрафами, урезал зарплату, а потом вовсе стал обвинять в недостачах, то есть в воровстве. Как человек опытный и настойчивый, Светлана быстро разобралась, что к чему. «Да ведь ты же сам у себя воруешь, а потом валишь на девчонок (она была с ним на «ты»). - Им и так жить не на что, а ты последние крохи отбираешь. Не будут они проплачивать твои «недостачи» - ни они, ни я. Пореже езди на Ямайку, нужно и в Вологде иногда бывать, смотреть, чем люди дышат».
Девчонки испугались потерять рабочие места, и продолжали делать отчисления из зарплаты. Ну а Светлане пришлось уйти. Кому же нужен столь проницательный и принципиальный работник! А людей она видела сразу и насквозь, давая им лаконичные и емкие характеристики. Она сразу чувствовала ложь или то, если ее, по выражению американцев, кто-то «хотел использовать». С тех пор скитания ее в поисках работы походили на замкнутый круг. В какую бы фирму она ни обращалась, выяснялось, что и она принадлежит вездесущему олигарху, а значит, вход для нее туда заказан. Она сама удивлялась, говоря с усмешкой: «Даже я недооценила его размаха... Вот откуда у нас лекарства по бешеной цене. Монополист! Все захвачено. А самое обидное, что нам ничего с этим сейчас не сделать».
Работу она, в конце концов, нашла, не столь бойкую, зато в государственной системе — выдавала льготное лекарство по рецептам. Сын, блестяще закончивший институт, работал за копейки грузчиком в продовольственном магазине... Типичная история для российской провинции.
Однажды Светлана обратила мое внимание на то, что у магазина в микрорайоне стоит ее одноклассник с протянутой рукой. Его обманули с квартирой, он потерял работу. Ночует в подъезде. «Прекрасный парень, когда-то обычный советский человек, - воскликнула она. - Что судьба делает с людьми!.. Я всегда ему подаю...» Спустя некоторое время она сжала до белизны пальцы и произнесла: «Его больше нет, он умер. О Боже, сколько, сколько их!..». «Света, - сказал тогда я ей, - каждому дано чувство самосохранения; в конце концов, мы рассчитаны на то, чтобы бороться за себя. Хватит все воспринимать так близко к сердцу, подумай однажды о себе, пойми, тебя на всех не хватит!..»
Но она была другой. Мои слова для нее оставались лишь мнением безнадежного эгоцентрика и эгоиста.
Все эти детали, словно свинцовая облачность, закрывали высокие горизонты ее души. Она продолжала переживать — за то, что случается с людьми в ее родном городе, что творится в стране. «Не могу смотреть на все это, - говорила она. - У молодежи никаких перспектив. Кругом развал, закамуфлированный фасадами. Народ нищенствует, а эти с лоснящимися лицами, воруют, и лгут, что все хорошо... Куда катимся?.. Сил больше нет. А я себе такой не нравлюсь — бессильной. Я привыкла быть другой».
Наверное, в роковом шаге ее был тот нерв, который выразил в своем приговоре растленности века великий Шекспир. Помните: «Зову я смерть, мне видеть невтерпеж достоинство, что просит подаянья, над простотой глумящуюся ложь, ничтожество в роскошном одеянье, и совершенству ложный приговор, и девственность, поруганную грубо, и неуместной почести позор, и мощь в плену у немощи беззубой, и прямоту, что глупостью слывет, и глупость в маске мудреца, пророка, и вдохновения зажатый рот, и праведность на службе у порока...»
За полтора года до того страшного события в солнечный летний день, пронизанный бирюзой, Света, всегда физически боявшаяся даже небольшой высоты, позвала меня посетить смотровую площадку восьмидесятиметровой колокольни Софийского собора, самой высокой в епархии. Красивая, беловолосая, как ее неведомые предки-славяне, окунаясь в прикосновения теплого ветра, она долго смотрела на волшебный, зеленеющий внизу древний город, а потом произнесла странную фразу: «Если уходить из этой жизни, то нужно уходить наверняка. Видишь вот это место там, внизу?.. Я упаду туда когда-нибудь…»
Я не поверил. Не придал слишком большого значения ее словам. Подумал, просто фигура речи. Артистическая игра. Но тем не менее тревожное предчувствие неизбежно, тяжелым осадком, закралось в душу...
Немногим ранее мы по ее инициативе начали здесь снимать на любительскую камеру фильм, посвященный улицам, носящим имена писателей-вологжан. Как известно, улицы поэтов Константина Батюшкова и Сергея Орлова «впадают» в Кремлевскую площадь, где высится классически строгий монумент Софийского собора. А далее, на том берегу реки Вологды, рекой духовной тянется улица Николая Рубцова. Как оператор, я попытался обозначить эту идею — идею Светланы. Она придумала сюжет, я тексты, и мы рассказывали об этих улицах и о поэтах по очереди. Фильм хотели представить на конкурс. Но съемка оказалась с техническим браком, а снять новый фильм помешали дожди...
Когда к нам приехала делегация японцев (представители издательства «Кобуши шобо» из Токио, я с ними знаком с 1995 года), Светлана с упоением рассказывала им о вологодских поэтах, переводчик едва успевал переводить. «У вас так много поэтов, и такое к ним трепетное отношение... В одной вашей Вологде и музей Батюшкова, и музей Рубцова. Я не припомню у нас в Японии ничего подобного - сказала директор издательства госпожа Казуко Ватанабе, - просто поразительно, какой вы народ... Если народ так чтит своих поэтов, значит, в нем есть огромная сила духа...» Кстати, Ватанабе — дочь известного в Японии философа-марксиста Канъити Курода, и свое время она под влиянием отца вопреки своему многомиллионному личному состоянию занималась пропагандой марксизма.
Многими идеями и материалами совершенно бескорыстно поделилась Светлана Станевич, когда предприниматель Михаил Суров готовил биографический том о Николае Рубцове. Правда, ее фамилии там не оказалось...
Умный и мудрый человек, обладавший блестящей памятью на технические и психологические детали, она молниеносно находила верные и точные решения. С ней всегда можно было посоветоваться. Вот только последнее твое решение оказалось не верным…
Как человек с обнаженной совестью, с обостренным чувством попранной справедливости, поэт с ранимой душой она, видимо, более не видела себя в этом чуждом ей мире. Она привыкла быть впереди и всегда добиваться цели. Но сквозь хищный оскал новых реалий однажды она поняла, что ей трудно донести истину до людей и одной что-либо изменить в установившемся порядке вещей. Ее страна оставалась там, где люди близки и открыты друг другу, где нет стяжательства и узаконенной подлости, где есть ощущение будущего.
В трагедии Светланы Станевич, отчаявшейся утвердить и отстоять свою правду, как в капле воды, отражена сущность той холодной эпохи, в которой нам суждено существовать — эпохи, зачеркнувшей высочайшие человеческие идеалы, такие, как русская соборность, равенство, братство.
...В одно из воскресений октября 2013 года колокола Софийского собора, казалось, звучали весь день. Никогда не слышал я такого длительного, тревожного звона. Размеренно-глубокий гул охватил город. Величественный минор вековых колоколов пронзал время и искажал пространство, возносясь в иную, высшую реальность. Иногда сильные порывы холодного октябрьского ветра приближали его, и тогда стенание колоколов звучало совсем рядом... И подумалось — они, вопреки церковным канонам, плачут о ней.
Вот одно из коротких стихотворений Светланы Станевич последних лет:
Из любви в любовь
Не переходят,
Из любви уходят
В никуда.
Так что жди,
Харон ,
На переправе, -
Может, скоро
Я приду туда.
(Примечание: Харон - в греческой мифологии перевозчик душ умерших через реку мертвых Стикс).
Любовь для Светланы Станевич — это ее светлый мир, потерянный за порогом жестокого безвременья, в котором мы живем.
***
Светлана Геннадьевна Станевич (Тарасова) родилась в г. Череповце Вологодской области 13 июня 1959 года. В раннем детстве переехала с родителями в Вологду. Окончила среднюю школу №21 Вологды, филологический факультет Вологодского государственного педагогического института, медицинское училище по специальности фармацевт, кооперативный техникум по специальности бухгалтер-экономист. Она стояла у истоков Службы охраны окружающей среды и природных ресурсов области, создала и возглавила Вологодское региональное отделение «Российской партии жизни», правопреемником которой является «Справедливая Россия». Из партии ушла, когда поняла, что проблемы обычного человека не волнуют этих политиков, а лишь продвижение своих людей во власть. Выдвигалась на выборы в Законодательное Собрание области в 1998 году, как самовыдвиженец - в Вологодскую городскую Думу в 2003 и 2008 годах. Работала экономистом на нефтебазе «Лукойл», фармацевтом в системе аптек. Автор трех поэтических сборников, успешный участник областных литературных семинаров, публиковалась в местных журналах - «Автограф», «Вологодская литература», состояла в Вологодском союзе писателей-краеведов. Краткий очерк ее жизни опубликован в энциклопедическом словаре биографий «Рожденные Вологодчиной». Пронзительные по искренности и глубине чувств стихи о любви Светланы Станевич получили высокую оценку вологодского поэта Бориса Чулкова (друга Николая Рубцова), московского поэта, заведующего отделом поэзии журнала «Наш современник» Геннадия Иванова, поэта, писателя и журналиста, засуженного работника культуры РФ Александра Мосиенко (г. Пятигорск).
Впервые я увидел Светлану в 2005 году у общего знакомого, журналиста и издателя, она решала какие-то проблемы с публикацией своих стихов. Статная красавица, платиновая блондинка, напоминающая фигурой и лицом легендарную Мэрилин. Таким женщинам чужд возраст. Их черты словно бы смеются над ним, плавно обретая иную жизнь.
Она была очень серьезна и независима. Холодно взглянула на меня и ушла. Познакомились лишь через год. Да, мы уже были далеко не молодыми людьми, она несколько лет как разведена, и, как не трудно догадаться, я отнюдь не являлся персонажем многих ее стихов. Сразу выяснилось, как поразительно совпадают наши литературные вкусы, взгляды, оценки, и вдруг каждый из нас ощутил, что мы - просто родные люди. Любовь вспыхнула мгновенно — как спичка, поджегшая хворост, раскаливший сухие ярко-белые поленья в печи моего дома. Она говорила мне часто, что никого так не любила, — то, что я скажу и о себе по отношению к ней. («Ты думаешь, я играю — нет, это правда!») Бесконечны были телефонные разговоры, превратившиеся в допинг — мы делились всем, мы все знали друг о друге, о своих мыслях и чувствах, в наших душах все было общим, мы воспринимали мир друг через друга, и это общение возвышало и придавало сил.
Светлана была необычным человеком, очень тонкой душевной организации. «Мое сердце, как лютня, чуть тронешь — и отзовется» - этот отрывок из стихотворения Беранже словно бы о ней. «Как мне выжить, такой ранимой?..» - я нашел эту строчку среди ее ранних стихов в старой тетрадке. Увы, за все надо платить. В последний год-два у нее проявился этот недуг гениев, называемый биполярным расстройством — борьбой яркого и темного в личности. Им страдал Хемингуэй, который в конце концов застрелился, Гаршин, бросившийся в лестничный пролет, Гоголь, всю жизнь боявшийся быть похороненным заживо, Эдгар По, потерявший любимую и погибший почти сразу, в 40 лет, Владимир Высоцкий... Лечение этой болезни, затрагивающей не интеллект, а эмоции, недоступно современной науке, которая способна лишь притормозить ее, слишком глубинные пласты души здесь задеты. Были еще физические страдания, страшная бессонница, головные боли, нескончаемая, жуткая депрессия — без слишком явных внешних причин. А врачи к ее обращениям относились формально и даже наплевательски. Насколько ей было плохо, говорила обнаруженная мной записка: «Люди! Позвоните...» — ниже стояло мое имя и имя ее дочери с указанием телефонов. Еще нашел у нее молитву, обращенную к Господу. Она каялась, что пыталась совершить тяжкий грех — грех самоубийства, и просила Его дать ей сил жить дальше.
Конечно, никто не ставил ей этот диагноз, для этого нужно слишком хорошо знать человека. Да и дело не в этом. Просто я, не только мистик, но и логик, должен был объяснить для себя ее судьбу, ее мотивы, ее поступки.
Теперь о творческой лаборатории поэтессы. Как бы ни показалось парадоксальным, но многие ее стихи являются чувственными фантазиями, обобщениями и перевоплощениями героини. Не было в полном смысле реальных, ощутимых предметов и прототипов, откуда они могли бы произрастать. Разумеется, я говорю не про все стихи, но, повторюсь — про многие. Я убежден в этом, и тому были факты. Как-то Светлана с досадой пожаловалась мне на дочь, которая, прочтя ее стихи, стала искренне считать, что мать во время брака изменяла отцу. А фривольный стишок про Италию, где Светлана никогда не была (она вообще никогда не была за границей)... Ее тетка сочла племянницу испорченной дамой...
Свет на ростки ее творчества проливает вот этот небольшой стих из книжки «Лед и снегири»:
Придумала,
Все придумала,
А просто
Хотелось любви.
Еще обратите внимание на предваряющую этот сборник цитату из Лермонтова: «Любовь, как огонь, без пищи гаснет». «Не всегда», - спорит со своим кумиром Светлана.
Был грешен, и я ревниво как-то отнесся к одному ее сочинению. «Олег, ну ты ведь писатель, сам многое придумываешь, изобретаешь в своей беллетристике, от тебя-то никак не ожидала...» - ответила она.
За месяц до роковой черты она съездила в Лермонтовский музей-заповедник «Тарханы», видимо, проститься с любимым поэтом Лермонтовым.
…Ее похоронили на кладбище поселка Молочное под Вологдой, в закрытом гробу, вдали от ее родственников. И там она остается такой же одинокой, какой была при жизни... Ее подруги, с которыми она в последнее время почти не общалась, спрашивали, что же случилось. Я отвечал, как мог, и ко мне жадно прислушивались. Ее уход был непонятным, неожиданным, вызывая только одни вопросы...
После смерти Светланы я зашел в квартиру, где она жила, и где около года жил у нее я. В коридоре были выставлены книги, ее вещи, — для отправки в мусорный контейнер. Среди них пластиковые пакеты с разрозненным ворохом ее бумаг.
Не в первый раз видел я подобное за свою жизнь. Не буду говорить о морально-этическом аспекте — пусть каждый поступает, как хочет. Но в этом было нечто сюрреалистическое. Вот был человек, поэт, и теперь — лишь этот ворох бумаг с ее стихами, ее чувствами и переживаниями, никому, оказывается, не нужный. Даже близким... Разумеется, я забрал их себе. Три сборника ее стихов в единственном экземпляре чудом нашлись у меня. Их не осталось даже у Светланы; всех их, изданных мизерным тиражом, она пораздавала людям, знакомым и незнакомым.
И все-таки, несмотря ни на что, знаю: литература будет востребована всегда, пусть круг ее ценителей очень невелик; ее не вытеснит никакой Интернет, и нужны будут писатели, размышляющие о судьбах мира и человека, собирающие по крупице истину, трепетные к чужому слову.
Да, конечно, стихи Светланы Станевич неравнозначны, многие являются лишь заготовками будущих произведений, хотя в них заложено сильное зерно. Она сама это понимала прекрасно. За несколько месяцев до трагедии я выбрал, на мой взгляд, лучшие ее стихи (их было очень мало). Она согласилась с подборкой, и читая их, вновь переживая когда-то испытанное, заплакала: - «Забери меня отсюда!..» - «Куда, Свет?» - «Не знаю. Куда-нибудь. Я не могу без любви...- и вдруг спросила, подняв полные страдания глаза, - Олег, ты простишь меня?..» - «Я давно простил тебя за все», - ответил я, даже еще не подозревая, о чем она в этот момент думала…
Составляя эту книгу, я решил открыть ее разделом «Избранное». Кто не любит много и долго читать, пусть прочтет главное. А далее включил в нее три прижизненных сборничка стихов Светланы в том виде, как они были подготовлены автором: «Лед и снегири» (2002 г.), «Без героя» (2003 г.), «Я праздную свободу» (2007 г.), неизданные циклы. Так что пусть читатель не смущается, что часть ее стихотворений будет представлена дважды. Кроме того, привожу здесь некоторые ее ранние и последние стихи, найденные мной среди разрозненных рукописных листочков, а также письма и другие материалы.
***
...Я давно уже начал писать повесть, а может быть, роман — о нас с ней, о людях, окружавших нас. В этой повести должно было быть нечто трагическое, готическое, импульсивное, нечто от боевиков с полуфантастическим сюжетом и неожиданной развязкой. Но той повести в ранее задуманном виде, при ее жизни, при нашей взаимной любви, никогда не суждено было сбыться. То, что случилось, перевернуло сознание, смяло путь, который еще оставался для меня. Очень простая вещь дошла: жизнь намного прекраснее и намного страшнее, чем мы можем ее себе вообразить.
Светлана сказала однажды: они, многие, не знают, что между мужчиной и женщиной может быть нечто такое, что им и не снилось, что обычно привыкли вкладывать в эти слова, нечто большее, гораздо большее, необычайная духовная близость — этим людям нас не понять...
Часто, когда я думал о ней, мгновением мелькала тень странного чувства: и слова, и жизнь ее остались дуновением ветра, робким, наивно-бережным начертанием на морском песке…
Так что это было, история любви, история дождя? История двух сорвавшихся миров? Черного и белого?..
Когда я узнал о случившемся, телефон выпал из моих рук, окружающее утратило какой-либо смысл. Да, мы очень любили друг друга; но, видимо, однажды любовь к смерти и страх перед жизнью пересилили для нее все, даже любовь к своим детям... Или это не так?..
…Возможно, мы ничего не знаем о своем будущем. А то, что нам представляется им — на самом деле давно уже произошло...
Нет, ее нельзя было судить по меркам обычных людей. С ней нельзя было быть ироничным (а ирония сидит во мне и неотделима от меня), к ней нельзя было быть невнимательным. Только я не сразу понял это, и понял слишком поздно. Увы, так бывает со многими из нас. К сожалению, это вряд ли было способно что-либо изменить.
Сотни, может быть, тысячи раз смотрел я на златоглавую свечу колокольни Софийского собора в древней Вологде. Праздничная и грациозная, она горит над городом застывшим пламенем веры, ее видно с любой точки далеких окраин. Но теперь, глядя на нее, я думаю о другом... И когда прохожу по брусчатке Кремлевской площади, вдруг понимаю, что собор, воздвигнутый по велению Ивана Грозного, издали грандиозно-торжественный, вблизи становится почти суровым и аскетичным в величественном отрешении от земного.
Может быть, так было задумано древним зодчим. Может быть, то код двух неизбежных сторон жизни.