Мне повезло лично знать многих фронтовиков и тружеников тыла. Среди ветеранов встречались люди с удивительной, кажущейся порой невероятной судьбой.
Одним из таких удивительных людей был фронтовик Александр Семёнович Шлыков. Он прошёл всю войну с первого до последнего дня. Он был в рядах тех, кто прошагал в парадном строю по брусчатке Красной площади 7 ноября 1941-го и 24 июня 1945-го. Он сражался под Москвой и Ленинградом. В войну трижды ранен, контужен, находился на излечении в госпитале.
Грудь воина украшали более 30 наград, в том числе – ордена Красной Звезды и Великой Отечественной войны I степени, медали «За оборону Москвы», «За оборону Ленинграда», «За взятие Кенигсберга», «За освобождение Варшавы», две медали «За отвагу».
После войны Александр Семёнович Шлыков вернулся к изначально выбранной, самой гуманной профессии – лечить людей: окончил Челябинский медицинский институт, впоследствии стал полковником медицинской службы. Его заслуги в этой сфере отмечены орденами Трудового Красного Знамени, Октябрьской Революции, «Знак Почета».
Александр Семёнович Шлыков родился 30 августа 1921 года в селе Ключи Еткульского района Челябинской области. Полковник медицинской службы в отставке. Окончил Челябинский медицинский институт.
Ветеран вёл огромную общественную работу, занимался гражданско-патриотическим воспитанием молодого поколения, бывал в школах, техникумах, вузах, в том числе неоднократно бывал на встречах со студентами Южно-Уральского государственного университета (ЮУрГУ) и в частности со слушателями факультета военного обучения (ныне Военный учебный центр при ЮУрГУ, рассказывал о войне. Пропагандировал здоровый образ жизни (кстати, сам он никогда не курил). И всегда мудрым простым человечным словом учил добру, справедливости, уважению – к другим людям, в том числе родным, близким, всех возрастов, родной стране, родной природе. Ведь без этого уважения к людям, стране, природе невозможно быть настоящим патриотом!
Ветеран ушёл из жизни в конце марта 2019 года. В нашей памяти он навсегда останется защитником Отчизны, мудрым, добрым и справедливым человеком, всю жизнь отдавшим на благо Родины.
Мне повезло неоднократно встречаться с фронтовиком и записать его воспоминания. Привожу их здесь.
На войне с первого дня
– В ряды РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия – так тогда официально назывались Вооружённые Силы СССР) я был призван в 1940-м году, – вспоминал Александр Семёнович Шлыков. – До этого с 1936 по 1939 учился в Троицке, в медицинском техникуме, потом с 1939 по 1940 заведовал санэпидемстанцией в Еткульском районе. Тогда же я поступил учиться в Свердловский медицинский институт (ныне город Екатеринбург). Но окончить его не получилось – началась моя военная жизнь. С 1941-го служил сапёром. Мы строили аэродром в Вологодской области, а незадолго до войны наш сапёрный батальон перебросили в Литву. Прибалтика на тот момент совсем недавно вошла в состав СССР. В нашем укрепрайоне мы занимались возведением дотов, дзотов, тянули колючую проволоку. Я уже был сержантом, командовал отделением минёров. Мы ставили минные заграждения: противотанковые, противопехотные.
Что будет война, узнали еще до её начала. Узнали, но не поверили. Сказал нам об этом католический священник – ксендз. Дело было так. Мы стояли рядом с одним селом. Как-то раз увидели, что люди куда-то гонят скот, едут конные повозки с домашним скарбом. Спросили, что такое, куда собрались? В ответ услышали, что сейчас пора сенокоса, все уходят жить в поле. А в этом селе жил ксендз. У него богатое подворье. Мы в скором времени зашли к нему, увидели, что и он уезжает – во дворе стояла пароконная повозка с домашним скарбом, лишь тяжёлую мебель он не вывозил. На наши расспросы он ответил, что будет война с Германией. Мы были ошеломлены. Нам всё время внушали, что заключён пакт о ненападении, что войны не будет, говорили о дружбе между нашей страной и Германией. Но на душе тревожно. Доложили командиру роты. Он всё выслушал, сказал, что возможны провокации, приказал быть бдительными. Через 40 минут вызвали нас и к командиру батальона. Тот выслушал, сказал всё то же самое. Вечером того же дня нам выдали дополнительный боезапас: по две гранаты и по коробке патронов к карабинам. Какое-то время жили в неведении. Чувствовали беспокойство.
Мы стояли как раз возле реки Неман, то есть у границы с Германией, которая на другом берегу. Но никаких приготовлений к войне на той стороне заметно не было.
22 июня примерно в два часа ночи услышали гул авиамоторов – немцы летели в тыл страны. Конечно, уже не спали. В четыре ночи объявили тревогу. Враг открыл по нашему берегу огонь из орудий, миномётов, стрелкового оружия и начал переправу. Фашисты использовали самые разные плавсредства. Всё же было предположение, что это провокация. Нам был дан приказ: стрелять, только если переплывут дальше середины реки. Так и вышло. Мы открыли огонь из пулемётов, пушек, миномётов. Отбили эту атаку. Врагов полегло немало. Но немцы атаковали ещё несколько раз. Мы успешно оборонялись не один день. Но стало известно, что фашисты зашли к нам в тыл. Пришлось отступать. Отходили организованно. В нашем укрепрайоне было более 60 тысяч военнослужащих. По пути подбирали отбившихся от разных частей, пилотов, оставшихся без самолетов, танкистов, чьи танки остались без горючего. Так что набралось нас много. Шли по Белоруссии. Вышли к Смоленску. За него шли сильные бои. Я был ранен, попал в госпиталь в городе Нарофоминске. После попал в пункт формирования – примерно в 30 километрах от Москвы. Там формировалась 322-я Ивановская стрелковая дивизия. Я был зачислен во второй полк этой дивизии.
Медаль «За отвагу»
Война есть война. Наступления – отступления, оборонительные бои… В боях под Смоленском запомнился такой случай. Стояли мы возле небольшой речки, названия уж и не помню. Через неё проходил железнодорожный мост. Разведка доложила, что движется вражеский эшелон. Мост нужно было срочно взорвать. Я служил на тот момент сапёром. Вшестером с товарищами подтащили фугас, заминировали мост. С нами был командир – старший лейтенант (но командовал он батальоном). Как только поезд въехал на мост, подорвали фугас – и передние вагоны ушли в реку. Враг засёк нас и открыл огонь. Троих убило сразу, ещё троих, в том числе меня, ранило: меня и одного товарища в ногу, другого – в руку. Я отполз в сторону. Достал индивидуальный пакет, кое-как сам себя перевязал. Огляделся. И вдруг заметил нашего командира. Он лежал и стонал. Оказалось, ранен он был в ногу и в живот, так что кишечник видно. Жуть. Как его перевязать? Свой индпакет уже израсходовал. Его гимнастеркой перевязал ему ногу. А ранение в живот – куда серьезней. Что делать? Снял с себя гимнастёрку, разорвал, окутал его, связал рукава узлом. А как тащить? К счастью, у меня была плащ-палатка. Перекатил на неё, потащил. Он стонал, терял сознание. Враг продолжал стрелять. Я сам был ранен, тянул его, наверное, час, но всё же дотащил командира до того бугорка, за которым укрылись два моих раненых товарища. Тот, что ранен в руку, отправился за подмогой. К вечеру пришли два санитара и два бойца, на носилках перенесли нас в окопы. Потом был медсанбат. За этот поступок я был награждён первой медалью «За отвагу».
Парад в осаждённой Москве
Мы видели, как немецкие самолеты летают на Москву, видели воздушные бои, отражение вражеских авианалетов. Ни о каком параде и не думали. Меж тем приближалось 7 ноября. Накануне этой даты нас отправили на помывку, выдали новую форму. Этому мы обрадовались: наше обмундирование было изрядно изношено, кое-где и пробито пулями и осколками. Было уже холодно, а сапоги не у всех, некоторые ходили в ботинках с обмотками, не у всех и шапки, кто-то и в пилотках. А тут одели всех, как положено. О том, что будет парад, нам не сообщали. Ночью, часа в два, нас подняли, посадили на грузовики – ЗИСы с рядами сидений в кузовах, но без тента – и куда-то повезли. Куда? Никто не знал. Но один младший лейтенант сообщил, что мы едем в Москву, где на Красной Площади пройдёт парад. Сердце ёкнуло: враг на подступах к столице, каждый день на неё летают вражьи бомбовозы, мы видели толпы беженцев, сами на Нарофоминском направлении стоим в обороне – и вдруг парад! Было тревожно: ожидали, что фашистская авиация нас накроет и уничтожит. На наше счастье пошёл снег, небо заволокло тучами, так что погода сделалась нелётной. Да и наши ПВО к такому событию подготовились тщательно. Так что ни один самолёт врага в небе не появился. Когда въехали в Москву, все улицы были покрыты снегом. Возле Александровского сада нас высадили. Было около семи утра. Построились в ряды повзводно. Мы стояли возле Исторического музея. Помню, что по улице Горького (ныне Тверская) выстроились конница, тачанки, танки, артиллерия. Не помню, чтобы нас приветствовал народ какими-то почестями: все слишком ошеломлены боями, бомбёжками. Настроение тревожное – враг подходил к столице. Команды шли по репродуктору. Где-то в начале девятого утра мы вышли на Красную площадь. Промаршировали по брусчатке (это, кстати сказать, не так-то легко) мимо мавзолея Ленина. Помню, что на трибуне мавзолея стояли члены правительства. Но мы маршировали – особо ничего не разглядишь и не расслышишь. Помню только, что играл бравурный марш. Танки и артиллерия двигались за нами, но мы их, конечно, не рассмотрели – мы же маршировали без остановки. Снег продолжал валить. Мы поглядывали в небо, но вражеские самолёты так и не появились. После парада нас вновь посадили на грузовики, отвезли в недостроенный городок метростроя, в бараки, там отогрели, накормили, дали поспать, а на следующий день – на фронт!
Бои за Москву
Попали мы на Северное направление, в деревню Крюково, возле реки Истры. Там тяжелейшие бои: на позиции шли мимо трупов. Немцы прут напролом. А наши части ослаблены. Фашисты закрепились в районе города Дмитров, взорвали мост через реку Истру. Нам, сапёрам, поручили навести переправу для танков через Истринское водохранилище. Мороз – градусов 30 – 35. Враг постоянно нас обстреливал, а мы должны были стелить гати для танков, стелили бревенчатые перекрытия. То и дело оказывались в воде. Замёрзли жутко – словами не передашь, одежда на нас обледенела. Но переправу навели. Посёлок Истра несколько раз отбивали у немцев, но враг был силён – и мы отходили назад. И вот где-то в начале декабря к нам прибыли дополнительные части. Тут-то наша армия показала свою силу: мощная артподготовка, авианалёт – и успешное наступление!
Примерно за неделю с боями дошли до Волоколамска. Видели и знаменитый разъезд Дубосеково, который к тому времени уже был отбит у врага, и сожжённые немецкие танки. И вновь тела убитых людей, лошадей: наша кавалерия понесла очень серьёзные потери! У нас танков не хватало, вот и приходилось посылать в бой конницу. Много сказано о том исключительном героизме, который проявили наши воины, в том числе кавалеристы. Но не все знают, какие потери они при этом несли.
Двинулись дальше – в сторону Ржева. Затем – разделение фронтов. Мы были в составе Западного фронта, а теперь оказались в составе Северо-Западного фронта. Прошли Торжок, Великие Луки. Потом перерыв в наступлении. Мы вели оборонительные бои.
Оборона Ленинграда
Нас перебросили на Волховский фронт. Далее – переформирование. Так я стал сапёром в автобронетанковом батальоне. Были в нём грузовики, лёгкие броневики, танки устаревших образцов, новых – только четыре КВ. Служил там месяцев пять. Пережито много – обо всём разве расскажешь! Минировать не доводилось, в основном приходилось спасать танкистов из горящих танков. Помню один случай: на возвышенности сгорели два наших танка. Мы с товарищем увидели, что один из танкистов машет нам рукой, просит помощи. А враг стреляет. Мы ползком двинулись туда. Место болотистое, ползли, утопая в грязи. Но всё же добрались. Первый танк стоял с перебитой гусеницей. Один член экипажа погиб, двое было ранено. Одного вытащили через башенный люк. Но враг нас заметил – и усилил обстрел. Поэтому второго вытаскивали уже через нижний люк. Во втором танке тоже один погибший и двое сильно обгоревших, наверное, кожа сгорела процентов на 40 – 50. Вдвоем нужно было эвакуировать четверых. Тащили на плащ-палатке двоих сразу. Враг так нас и обстреливал. Выбились из сил, но до своих окопов дотянули. Окопы неглубокие – там болото: на два штыка копнёшь – и вода. Я остался с танкистами, а мой товарищ отправился за санитарами, привёл их, танкистов эвакуировали. Таких случаев было очень много. Танки наши были лёгкие, моторы бензиновые, враг же снарядов и патронов не жалел: поэтому сгорело много наших танков. Много танкистов погибло от сильнейших ожогов, не дотянув до госпиталя. Словами не выразить ужас и горечь, какие чувствуешь, когда бессилен помочь своим товарищам, гибнущим у тебя на глазах.
Во время службы в автобронетанковом батальоне мне довелось ездить на грузовиках по Дороге жизни – по льду Ладожского озера и Неве. В блокадный Ленинград везли продовольствие, оттуда эвакуировали раненых бойцов и мирное население, в первую очередь стариков и детей. Немцы бомбили, вели артобстрел. Один раз, когда везли груз в Ленинград, две автомашины из восьми ушли под лёд. В другой раз на восьми машинах вывозили раненых – и один грузовик тоже утонул. Говорить об этом горько, больно.
Вперёд, на Запад!
1941-й, 1942-й, почти весь 1943-й прослужил сапёром. А в 1943-м вышло распоряжение, что всех, кто имеет соответствующую специальность, на фронте использовать в соответствии с ней. Я же фельдшер по образованию. Вот и стал военфельдшером в пулемётной роте 708-го артиллерийского полка.
После снятия блокады – переформирование. Наша часть двинулась в Прибалтику. Затем освобождение Белоруссии. Путь наш проходил через Витебск, Бобруйск, Минск. Далее – взятие Кенигсберга. Город был очень сильно укреплён. Бои за него тяжелейшие. Потерь много: убитыми и ранеными.
После этого – освобождение Польши. Бои за Варшаву, Данциг (польский город Гданьск), Гдыню, Кольберг (польский город Колобжег), Свинемюнде (ныне Свиноуйсьце, Польша). Запомнилось форсирование Вислы. Конец войны встретил в мае 1945 года в Германии, в городе Росток, в звании старшего лейтенанта медицинской службы.
Парад Победы
Война кончилась, примерно месяц были в Германии, затем – под Ригой. А там я попал в число тех, кого отбирали для Парада Победы, который состоялся 24 июня 1945 года. Отбор проходил строгий. Учитывали всё: внешность, моральный облик, награды. Две недели учились маршировать. Обмундирование нам сшили по мерке. Готовились днём и ночью.
Отчётливо помню, что Москва ликовала. К такому торжественному дню её украсили. Помню море цветов, крики «Ура!». Гремели торжественные марши. Лица у всех радостные, люди улыбаются, целуются. Войне конец!
В составе батальона, представлявшего Третий Белорусский фронт, я и мои сослуживцы прошли по Красной Площади. Чувствовался разительный контраст между двумя парадами: в 1941-м и в 1945-м. В 1941-м Москва была на осадном положении. Погода мрачная, настроение тревожное. А в 1945-м такое торжество – словами не передать! Мы были полны сознанием того, что сокрушили самого сильного врага, покорившего всю Европу. Мы отстояли Родину и мир, спасли их от фашистских полчищ!
Когда начался парад, пошёл дождь. Но мы его даже не замечали: так необыкновенно радостно было на душе. Промаршировали, а потом оказалось, что вымокли насквозь. Форма-то новая, а на ней краска с ремней отпечаталась. Скорей пришлось приводить себя в порядок. А вскоре из нашего батальона отобрали 45 человек – нас пригласили на торжественный приём в Кремль, в Георгиевский зал (то есть на приём звали не всех участников парада). Там выступил сам Верховный Главнокомандующий – Сталин. Народу на приём приглашено – несколько тысяч. Много звучало тостов. Последний дословно не воспроизведу, но был он за великий русский народ, доказавший преданность Родине и сокрушивший германский фашизм.
Помню, что для нас был ещё и концерт в Кремле, жили мы в гостинице. А потом – снова в свою часть, под Ригу.
После войны
Служил до 1946 года. Там, в Латвии, приходилось охранять от бандитов наши поезда – в послевоенной Прибалтике было неспокойно. Ни для кого не секрет, сколько жителей Прибалтики сотрудничали с нацистами, служили им, а после войны действовали подло: исподтишка нападали на воинские части, на мирное русское население.
Довелось ещё строить военный лагерь. Стал просить о демобилизации. Меня отговаривали, предлагали мне стать военным врачом, поступить в Военно-медицинскую академию. Но я отказался: хотел быть гражданским доктором. Прослужил-то я семь лет!
Демобилизовался. После войны я окончил Челябинский медицинский институт, стал врачом. Работал в Коркино хирургом, потом возглавлял Коркинский горздравотдел. С 1963-го по 1986-й был главным хирургом Челябинской области. Одновременно работал в отделении торакальной, а затем сердечной хирургии Челябинской областной клинической больницы. Трудился вплоть до 1996 года. Женился. Жена экономист. У нас было двое детей – сын и дочь. Дочь, Лариса Александровна, пошла по нашим стопам – стала главным офтальмологом Челябинска. А вот сын, Виктор Александрович, инженер. К несчастью, умер он в 46 лет, вскоре умерла и моя жена, дочь, слава Богу, жива. Есть ещё две внучки и две правнучки.
Жизнь я старался прожить так, чтоб быть полезным своему народу, своей стране. Этому учил своих потомков. Этому же учил молодое поколение.
Записал воспоминания фронтовика и подготовил к публикации Загребин Иван Сергеевич.