Глава 34
Некоторое время спустя я получил письмо, подобное тому, какое мне написала Мария, приглашая на первое свидание. Письмо было надушено изумительным парфюмом, почерк был весьма изящным и заглавные буквы были украшены прелестными завитками. Текст письма сообщал, что знатная, молодая и весьма привлекательная собой дама прониклась ко мне высокими чувствами истинной любви и приглашает меня на свидание, место которого она не может сообщить, поэтому мне предлагается подойти в назначенное время в условное место, сесть в карету без опознавательных знаков с опущенными шторками и позволить увести себя туда, где меня ждёт незабываемая встреча.
Я был отнюдь не ханжа, и если бы подобное письмо пришло до моего знакомства с Марией, а также с Камиллой, я, вероятнее всего, опрометью бросился бы в это приключение. Но в той ситуации, в какой я находился, меня это неизвестное похождение нисколько не привлекало.
Да, разумеется, я был молод, и иногда, что называется, «читал с листа», и зрение моё ещё далеко не притупилось. Впрочем, вы же не знаете той терминологии, которая с легкой руки распущенных придворных предыдущего Короля, использовалась повсеместно. Музыкальным дуэтом назывались галантные отношения между мужчиной и дамой, то есть такие, которые церковь предписывает лишь супругам. Исходя из этого легко понять, что означало трио, квартет, соло и так далее. Импровизацией, таким образом, называлась интимная встреча, первоначальных намерений в которой не было ни у одной из сторон, а чтением с листа – встреча, на которую намекнула дама, то есть «показала ноты», в том случае, если мужчина откликнулся в тот же миг и дуэт состоялся безо всякой подготовки с его стороны. Соответственно зрением и музыкальным слухом галантные кавалеры называли между собой таланты совсем иного рода, нежели те, которые требуются при исполнении самого обыкновенного музыкального произведения.
Итак, мне предлагалось «чтение с листа», к чему я не был склонен, поскольку двух замужних дам, устраивающих со мной время от времени пикантные рандеву, было мне за глаза как достаточно, учитывая, что я был ещё и аббатом, и мушкетёром, что также отнимало много времени и сил. К тому же я не мог себе вообразить более знатной дамы, чем Шевретта, с учётом её чрезвычайной близости к Королеве и сохраняющегося за Марией ещё вполне сильного влияния на неё. Заводить при случае кратковременные интрижки с простолюдинками мушкетёрам было вполне удобно, как в походах, так и в перерывах между ними, но у меня в ту пору по понятным причинам уже не было таких потребностей, за что спасибо Шевретте и её кузине, при том, что данное письмо указывало, что его отправительница далеко не простолюдинка. Если же говорить о браке, то я и не подумал бы связывать себя с такой дамой, которая берёт на себя инициативу в знакомстве, да ещё и обставляет это такой тайной, что это явным образом указывает на то, что либо у дамы имеется супруг, либо строгий отец, а может быть ещё и братья, опекающие её и заботящиеся о сохранении её чести, впрочем, как видно, не слишком успешно. Кроме того, я не собирался связывать себя брачными узами в столь молодом возрасте, в самом начале военной или иной карьеры.
Я подумал было оставить это письмо вовсе без внимания, но решил, что в этом случае дама сочтёт меня трусом и поднимет на смех, или пришлёт ещё одно письмо, более настойчивое. Оба варианта мне не улыбались, поэтому я решил, что являюсь на свидание, но заявлю той, кто на него прибудет, что не хочу никаких новых отношений, верну письмо и распрощаюсь навсегда.
Впрочем, сердить незнакомую даму также не следовало, поскольку ведь я не знал, насколько она знатна и влиятельна. Что ж, я решил, что постараюсь использовать всё красноречие для того, чтобы не рассердить эту даму, но при этом не вступать в ещё одну новую связь, которая меня к чему-либо обязывала бы.
Но, быть может, я уже запамятовал подробности и ошибаюсь в деталях. Мне на минуту показалось, пока я это пишу, что, возможно, я тогда лишь обманывал себя, говоря, что я не завяжу этих новых отношений, а на самом деле я пошёл на это свидание из любопытства, решив, что если дама потрясёт моё воображение и вызовет во мне ответные чувства, то я, быть может, не буду столь жесток, как пообещал себе? Вот видите, какова жизнь? Оказывается, и тогда я не до конца себя знал, и лишь сейчас, размышляя об этом, я предположил, что у меня были тайные мысли, в которых я не признавался даже себе. Воистину, мужское сердце подобно дремлющему вулкану, и никто не знает, в какую пору оно проснётся и забурлит, и с какой силой будет клокотать в нём лава любви.
Что ж, я припоминаю, что нарядился так, что в случае, если бы я решил принять предложение незнакомки, мой наряд не уронил бы моей чести. Я был без шпаги, поскольку в письме рекомендовалось не брать с собой оружия, и я рассудил, что это ловушка, то нападающие, воспользовавшись неожиданностью, смогут с лёгкостью завладеть моей шпагой, поэтому брать её с собой означало лишь напрасно дополнительно вооружать нападающих. Однако же я прихватил с собой кинжал, который спрятал за поясом и прикрыл плащом.
Я нахожу себе оправдания в том, что утверждал выше, то есть в отсутствии желания к установлению новых связей, в том факте, что письмо всё же показалось мне подозрительным, и я вопреки обычаю галантных мужчин того времени, даже подумал то том, что неплохо было бы поделиться полученными сведениями с Атосом, поскольку не исключал, что это письмо – ловушка, подстроенная мне той дамой, которая стреляла в меня. Однако, гордость взяла верх. Ни один мужчина не делится содержанием писем, написанных женщиной только ему одному, и я не хотел быть первым, кто нарушит это правило.
Итак, я явился в назначенный час в указанное в письме место и нашёл там карету с завешенными шторами. Кучер был в маске и имел окладистую бороду, возможно, фальшивую. Подойдя к дверце, я постучал в неё, намереваясь произнести речь о своей малой заинтересованности в создании нового дуэта. Дверь приоткрылась, и я увидел наставленные на меня два мушкета. Одновременно я почувствовал, что к моей спине в районе сердца приставили острый кинжал.
— Садитесь в машину, шевалье, быстро! — услышал я приказ от мужчины, стоявшего сзади.
Понимая, что, войдя в карету, я окажусь полностью во власти нападающих, я стал действовать быстро и решительно. Рванувшись вперёд и вбок с разворотом, я схватил того, кто стоял за моей спиной и толкнул его внутрь кареты прямо на нацеленные на меня мушкеты, в объятия тех двоих, которые направляли своё оружие на меня.
Очевидно, нападавшие не ожидали столь быстрого и решительного отпора, поскольку сидевшие в карете два человека не успели произвести выстрелы, а стоявший сзади, по всей видимости, не собирался вонзать кинжал мне в спину, по крайней мере, немедленно и прямо на улице, а хотел лишь принудить меня сесть в карету. Поскольку нападавшие замешкались, я выхватил из-за пояса кинжал и метнул что есть силы его рукоятью вперёд в круп коня, запряжённого в карету. Конь, ощутив удар, рванулся вперёд, карета рывком тронулась с места, я же, подобрав отскочивший от крупа коня кинжал приготовился защищаться на случай, если мои противники остановятся и вернутся за мной. По счастью, в этот миг из-за угла на большой скорости выехала другая карета, в которой, по-видимому, ехал какой-то вельможа, который чрезвычайно спешил, и поэтому его кучер не был осторожен. Кони врезались друг в друга, карета негодяев, нападавших на меня, упала на бок, и я, воспользовавшись создавшимся переполохом счёл за благо скрыться в одной из калиток ближайшего двора, которая, оказалась не запертой. Я быстро пересек небольшой садик и вышел на другой стороне улицы, для чего мне пришлось перелезть забор. Когда злоумышленники выбрались из кареты, меня уже и след простыл. Кроме того, им предстояло объяснение с владельцем кареты, с которой они столкнулись.
Я спросил себя – не трусостью ли с моей стороны было покинуть поле боя? Но припомнив, что нападавших вместе с кучером было четверо, а я был вооружен всего лишь кинжалом, я счёл, что отступление с поля боя в данном случае никак не роняет моей чести.
Лицо одного из нападавших, который сидел в карете, я разглядел насколько это было возможно. Я уже видел этого человека, хотя на нём была маска, но она закрывала лишь малую часть лица вокруг глаз. Без сомнения это был граф де Рошфор!
Я знал, что недавно он поступил на службу к Ришельё.
Итак, я вновь перешёл дорогу тому самому Ришельё, который, как я уже знал, делал в это самое время стремительную карьеру, подминая под себя королевский совет. Иметь такого могущественного врага было очень неполезно для здоровья.
«Что же я такого мог сделать, чтобы сам Ришельё ополчился на меня? — подумал я. — Вероятно, это нападение связано с делами Марии, либо с делами той дамы, которая стреляла в меня».
Разумеется, теперь-то я точно знаю, что Рошфор действовал по наущению Миледи, которая не любила проигрывать. Если она один раз выстрелила в человека, этому человеку надлежало умереть, даже если она промахнулась или пуля по каким-то иным причинам не убила того, в кого был направлен этот выстрел.
Я решил показать письмо Атосу, ведь теперь уже было очевидно, что оно было подложным, и меня приглашали отнюдь не на свидание, а на расправу.
Увидев письмо, Атос вздрогнул и побледнел, чего я раньше никогда не замечал за ним.
— Друг мой, этот почерк мне хорошо знаком, — сказал он. — Я не обознался, и это означает, что вы в большой опасности. Вы должны пообещать никогда не ходить ни на какие свидания один.
— Это невозможно, Атос, — возразил я. — У меня бывают встречи, где даже такой преданный друг как вы, был бы лишним.
— Хорошо, сделаем исключения для тех свиданий, в которых вы полностью уверены, — сказал Атос с мягкой улыбкой. — Переделать вас я не смогу, но хотя бы пообещайте не ходить без меня или Портоса на те встречи, которые назначили не вы. А ещё лучше нам держаться всем вместе до тех пор, пока эта проблема не будет решена.
— Каким же образом эта проблема может быть решена? — спросил я.
— Всё в руках Божьих, — ответил Атос. — Но мы не должны давать Господу слишком много работы для защиты наших жизней. Порох должен быть сухим, шпаги острыми, головы трезвыми, а руки твёрдыми. Тогда Господь позаботится об остальном, и если за нами нет вины перед Ним, то я верю, что Он не оставит нас.
— Что ж, ваша вера, Атос, вызывает уважение, и когда-нибудь, если вы передумаете быть мушкетёром, из вас, должно быть, получится великолепный аббат, а может быть и кое-кто повыше, — сказал я.
— Всё может быть на этом свете, — ответил Атос с улыбкой. — Но пока что в случае, если вы не передумаете стать аббатом, из вас, как я погляжу, получается великолепный мушкетёр.
— На том и порешим! — ответил я, после чего мы пожали друг другу руки.
(Продолжение следует)