В зимние месяцы 1929 года,аккурат после Крещения, по деревням Грязовецкого уезда Вологодской губернии поползли слухи о коллективизации.
"Коллехтивизация, бабка!" - кричал из-за забора своей соседке-бабке Шуре местный шутник и балабол Антоха. - "Буду твоим быкам топеря хвосты крутить -не развяжешь!Тхи-тхи... Молочко от Буренки твоей не кружками, ковшами черпать буду! Вот так- все общае!"
"Я те дам ковшом по лбу!"- зло отзывалась бабка Шура.-"Коллехти-тебя етивизация! А ты Буренушку выхаживал? Сено заготавлял?... Молока ему подай! Вот я тебе сейчас дам!"- и бабка брала в свою жилистую руку припасенный бадок для собак и двигалась навстречу Антохе. - "Замола энтакой!"
И заправду, приезжал человек, аж из самой Вологды, и говорил на собрании в Бушуихе по поводу коллективизации. Вот на этом-то самом собрании и побывал наш Антоха, спрятавшись за печкою и утащив из общего чугуна две запекшиеся картошки.
Не все и не сразу уразумели что произошло, "что за коллективизация такая, и по что она нужна?"
Только старая бабка Марья, старуха мудрая, поработавшая и пожившая, сказала: "Что там будет, бабы, укажет время, а сейчас надо остерегаться и думать как выжить".
И правда, всякие слухи ходили... Одни говорили, что колхозы - это крестьянская свобода и счастье, а другие били тревогу, будто бы это начало конца.
То Бушуиховское собрание посетил и дедушко Дмитрий Петрович из деревни Обериха.
Интересна история названия этой деревеньки. В XVI веке преподобный Арсений Комельский пробирался в глубь Вологодских лесов, уходя от легкой жизни из дворянского родительского гнезда, ища Бога. Остановился он в этой деревеньке, где его, и так скромные пожитки, местные жители умудрились стащить. После обнаружения пропажи преподобный вымолвил фразу, ставшей знаменитой в здешних местах: "Никогда эта деревня не разрастется, но и не исчезнет... Пусть отныне зовется она Обериха, потому что обобрали ищущего Бога". Так и повелось с тех времен. Никогда деревня та не разрасталась, но и по сей день не умерла: стоит в ней одиноко несколько домов, в одном только из которых теплится лампадка.
Дмитрий Петрович засобирался в Бушуиху еще с вечера, и это приметила его жена- Анна Ивановна.
- Куда, Лешой, собрался? Почто новую рубаху из сундука достал?
- Надо сходить завтра в Бушуиху, старуха, послухать.., опять, видно, придумали, как на мужике реку переплыть. Не мешай!
Старики на собрании молчали, хмурили брови, молодежка смеялась, а Дмитрий Петрович все внимательно слушал, почесывал бороду и накручивал свои длинные усы, словно пики, смотряшие вверх.
Собрание окончилось, и люд начал разбредаться по домам. Дедушко вышел, присел на завалинку и глубоко закурил свой самосад. "Опять окунье чего-то придумало, а чего, в толк не возьму... Вот что такое коллективизация?" Вспомнилось ему, как с два года тому назад увезли у него в Низовку бревенчатый сарай для общественного пользования, куда потом согнали всех коров, просто сказав: "Хорошо дед срубил -ладно. Нам подойдет! Руби еще!"- раскатали сарай и увезли. От воспоминаний заскребло на душе у Дмитрия Петровича.
Неподалеку работали пригнанные в Вологодскую губернию прибалты. Они сверлили большими сверлами бревна и зло посматривали на выходящих с собрания.
Вологда всегда была ссыльным городом, и часто недовольных ссылали в Вологдские деревни из разных мест. Работа у ссыльных была тяжелая, например, этим прибалтам было поручено вручную большими сверлами высверливать дыры в бревнах, делая из них водопроводные наземные трубы, что сколачивали скобами и использовали на скотных дворах для снабжения животных водой. Комплексов было много, так что работы было невпроворот, да и не привычен для европейцев был этот труд.
Дмитрий Петрович опустил голову, как тяжелый камень, себе на руки, воткнутые в стариковые жилистые колени.
"Skurdas daro ismintingais",- сказал один из работников другому.
Дедушко услышал это, поднял голову, посмотрел своими прищуренными охотничьими глазами на бросившего фразу:
- Ну, переведи. В глаз мне скажи!
- Бэдность дэлать мудрым, - неуверенным голосом произнес литовец.
- Правильно. Хоть не наш, а не дурак,- как отрезал старик.
Тут на крыльцо вышел Бушуихинский знакомец- дед Сашко и подошел к нему.
- Що-то я в толк не возьму,Петрович,хорошо ли это, аль плохо? Ты как разумеешь?
Дедушко помолчал и сказал:
- А чего тут разуметь? Раньше вот коммуны были. В Низовку дворы свезли и чего?
- А чего?
- А того! Коров всех согнали во дворы и от своей коровы выдавали молоко только малолетним робятам, кто аккурат, до трех лет. По одной литре в неделю на ребенка. Вот так!
- Да,было за несколько километров и ходили что б робятишек прокормить.
- Нет, как хотитё, а колхозы ваши не приживутся, как и коммуны не прижились. Года не просуществовали ваши коммуны, и коров домой пригнали. Всё эксперименты!- Дмитрий Петрович махнул рукой и побрел старым волком домой в Обериху.
Решил он не брать в голову до поры до времени всё это государственное бурление и продолжить работать на своей земле. Он всю жизнь так делал - был себе на уме: охотничал и кормился с земли. "Почто мне эти лентяи?"- думал он, рассуждая сам с собой, отирая взопревший лоб от продолжительной работы. - "Это, робята, не дело, я так думаю... Как же это, хорошие семена смешать с сорными? Так чего же нарастет? Или в свежее молоко бухнуть трехденное - сразу и свернется...Нет, мне лентяи не подмога! Увезли вон мой сруб и спасибо не дождешься, сейчас гниет, никому и делов нет. Сам буду хозяйничать. Мой труд- мой хлеб! Вот так! Сами кормитесь, ничего вам не дам!"
На том он и порешил, и посеял по весне свои земли рожью, работал день и ночь, стараясь вырастить урожай самостоятельно, не ждать помощи от государства или общины.
Деревенские с завистью смотрели на его самостоятельность и трудолюбие, скрежетали зубами, но поделать ничего не могли, ведь и советкая власть дала выбор мужику: хочешь вступай в колхоз, а хочешь сам хозяйничай - только уплати налог. Эту узкую дорожку и выбрал Дмитрий Петрович.
Действительно, по осени у него народился богатый урожай, но в конце года государство начало взимать налоги с крестьян, что не вступили в колхоз, и это была беда...
"Вот теперя, дедушко... тебе и бороду-то состригут!"- потешался Антоха.-"Слыхал что ль, налоги-то какие? Ха! А ты не серчай! И борода твоя сгодится - не зря растил! Я с ней буду в баню ходить буду - заместо мочали!"
"Вот- капустники видел, щенок"- показывал ему Дмитрий Петрович свои здоровенные кулаки, "Видишь капустники?"
"А чего? Чего? Чего? Я ничего... Я шуткую, дедушко.."- оправдывался, тут же изменившийся в лице, Антоха и уже без улыбки отходил в сторону.
Дмитрий Петрович, как и другие крестьяне, был очень обеспокоен этими новостями о налогах. Он говорил своей бабке:
- Как так, Ивановна? Всю свою жизню я на земле работал, кормила она нас, да детишек, а теперя, что я должон работать на колхоз на энтот, на лодырей, город, мол, должны мы кормить... Дожили, вступишь в колхоз, а от своей коровы, молока не напьешься... Прошли уж все это, так опять... Кто в чем копается,от того тем и пахнет. Нет, лучше налоги уплачу!
А тихая старушка Анна Ивановна отвечала:
- Да,Петрович, это правда. Но что же делать? Другим тоже не хочется вступать в энтот колхоз, но ведь нуждушка. Бабы говорили, в соседней деревне Ивана Боченина в тюрьму посадили.. Ежели мы не соединимся с энтим колхозом, то и нам в дверь беда постучит.
- Голова ты -два уха! Ведь энто мы уже хлебали, только из другого чугунка. Вот коммуны их долго пробыли? Неизвестно эти колхозы сколь продержатся! А, вот тебе еще пример, по носу, в Вологде на базаре Иван Петров слыхал, будто в Николаевском Коряжемском монастыре...
- А где это, дедушко?
- Аккурат рядом с Вычегдой рекой. Да, не главное где, главное что, так вот там по ходотайству настоятеля была организованна энта самая коммунна, так потом распустили ее как «гнездо контр... их..революционеров»... И тут, баушка, не известно чего, понимать надо, куда вступаешь.
- Ой, нет, милой, думаю нужно как все. Не протився,дедушко, вступи.
- Молчи, бабка, сказал буду налоги платит и баста..!- кряхтел Дмитрий Петрович, потирая богатырские кулаки.
Наступивший конец года стал для Дмитрия Петровича настоящим испытанием: настало время платить налоги, а обложило его налогами государство по самое, как говорится, в русской северной деревне, не могу.
Получив бумажку с перечнем всего, что нужно возвернуть государству, Дмитрий Петрович так здорово врезал своим широким кулаком по воротам конюшни,что конюх, которого попросили вручить ему этот докУмент, затерялся среди лошадей, и еще долго не выходил от туда.
Налог был наложен настолько большой, что у Дмитрия Петровича не оставалось другого выбора, как продать всю свою скотину, утварь и урожай, чтобы расплатиться с государством. В свете лучины Дмитрий Петрович выводил чернилами сдедующее: "Две лошади,одна из которых с выездною новою упряжью,телега, сани, две коровы (увели за рога, не дав додоить баушке),теленка трех месяцев,овец восемь штук и зерна 32 мешка, килограммов по 40."
Осталось дедушку два мешка ржи, что он успел закопать в лесу на пригорке, в одну из темных осенних ночей. Все, что годами зарабатывал он, копил,берег на голодный год, все пришлось продать- что было, что наросло, да еще и должен остался. Долго ходил он по осеннему полю и все приговаривал: "Солома, да земля- вот и весь урожаюшко.."
Время летело, осень незаметно перевернула листвяную страницу, зима отскрипела половицами, и, вот, пришел холодный ивовый март...
Читая и покряхтывая на жарко натопленной печи статью Сталина от 1930 года "Головокружение от успехов", дед Дмитрий Петрович ворчал: "От ваших коллехтивов и голова кружится! Сволочи..." А бабка Анна Ивановна бегала от окошка к окошку, посматривая, не подслушивает ли кто из любопытных соседей рассуждения ее деда о советской власти. "Слава Богу - никого. Никого...",- шептала она...
Тяжелый это был период в истории крестьянского люда. Время, когда государство забирало все из мужицких нищих карманов, утверждая свою власть. Не было у государства опыта, не знало оно куда идти,а потому брело напролом по дремучему лесу Русской истории, ставя впереди себя трудягу мужика, то и дело оставляя чей нибудь глаз на ветке.