Гипотеза о чувственной природе печальных эльтов нашла себе подтверждение в древних манускриптах, которые с большим трудом удалось перевести академику Плещееву. Оказалось, что инородные сущности вовсе не имеют физической природы. Это очень трудно принять людям, приученным к научному восприятию мира. Ну там, ударил – получил вмятину, ещё раз – яму. Чего проще. Однако в случае с эльтами так совсем не работало. Сам удар ничего не значил, а вот, с каким чувством это делалось, имело решающее значение. Поэтому можно было бить сколько угодно и ничего не менялось, но стоило разозлиться или что-то приятное вспомнить, то вмятина могла получиться просто замечательная!
Никаким образом невозможно повторить эксперимент, который зависит от настроения лаборанта. Как нельзя контролировать силу чувств, так и устойчивый результат совсем исчезал. Учёный оказывался у разбитого корыта после серии стопроцентно успешных опытов. Это нарушало привычный порядок вещей. Внезапно в понятном и предсказуемом мире образовалась таинственная чёрная дыра, в которой исчезли, казалось, навсегда проверенные законы.
Отправив усиленный пучок нейтрино с альфа-ритмом шимпанзе, Плещеев получил едва заметный отклик на экране трансгулятора. Но когда в грань астероида ударила запись чувств слушателей песни Сольвейг из Пер Гюнта, то астероид буквально вспыхнул миллиардами крохотных искр.
– Смотрите, смотрите, генерал, как его проняло. Чистой воды упырь. Красоту любит!
– Да уж, эстет. Так это и есть печальный эльт?
– Разведчик, он только собирает информацию. Армада прилетит позже, когда полностью посчитает все наши грехи.
– Этак упыри долго будут копаться в навозе империи.
– Ничуть. Они, как бы это сказать, делают контрольный замер, а потом решают, насколько им это нужно.
– Товарищ Плещеев, я, конечно, профан в трансгулярности, но почему марсиане их не боятся?
– Рассчитывают, что примитивный мир колонистов эльтам без интереса.
– Вот поганцы! И где нам найти столько обезьян? – воскликнул Зыбин.
– А земляне?
– Опять эвакуация? Вы в своём уме! К тому же эта штука висит здесь, а не в измерении землян. Боюсь, что мы просто-напросто не успеем перенастроить имперские трансгуляторы.
– Да-а, дела… Вот что, уважаемый генерал, решение, конечно, трудное, но я предлагаю уничтожить контрольный образец, чтобы выиграть время.
– Винтаж 2000?
– А что поделаешь? Для спасения миллионов придётся пожертвовать небольшой частью.
– Лишь бы подействовало. Вы представляете, какой вой поднимется в прессе, если уничтожить двадцать тысяч душ и без всякого толка? Меня потом живым съедят без горчицы!
– У вас нет выбора. В обоих случаях съедят. Сириус-то никто не отменял – улетим, если что. Нужно действовать, Альберт Иванович! Это крохотная жертва по сравнению со всеобщей эвакуацией.
– А если землян переселить в Винтаж 2000? Двадцать тысяч – не так уж и много для нашего флота.
– Там плесень на каждом этаже. Мгновенно заметят подмену.
– Плесень? Что за плесень?
– Зелёная такая с прожилками. Что-то навроде датчиков.
– Академик, и вам не жалко людей?
– Жалко? Конечно, жалко, но наука требует жертв!
– А при чём здесь наука, когда привычный мир вот-вот исчезнет!
– Это я так. Забалтываюсь от нервов. Есть у меня одна идея, которая может сработать и без позитронного взрыва.
– Что для этого нужно? Рассказывайте скорее.
Встреча с инопланетным сознанием произвела на академика ослепляющее действие. Ну не в буквальном смысле, здесь всё ничего, а в мировоззренческом, если так можно сказать. Он вдруг понял всю ничтожность своей жизни, и не только своей, а вообще жизни. Все прежние устремления оказались мелкими и ничтожными.
Странное дело, чем таким особенным удивили академика космические паразиты? Нет, ну действительно! Живут где-то на задворках Вселенной некие сущности, которые питаются эманациями чужого разврата, эхом умирающих цивилизаций. Однако нельзя забывать, что только они в состоянии оценить степень твоей бесполезности. Разве в состоянии дети, пришедшие в первый класс, понять ошибки взрослых. Что неразумные могут знать о разбитых мечтах и отчаянии?
Эту роскошь могут себе позволить только нравственные инвалиды. А как не инвалиды, если их пинали и били? Они разве от этого стали лучше? Вот лучше стали? А если так, то значит, всех нужно терзать для умягчения нравов? Неужели человек, приученный к боли, способен чувствовать сострадание? Да у него там мозоль размером с Луну! Если начнёт кричать о прощении – разве не нравственный урод он после этого? Существо способное только к тому, чтобы садисты чувствовали свою безнаказанность?
Да, печальные эльты не занимаются спасением, но и не окончательные негодяи, раз уничтожают развращённые цивилизации. Тыкают электрическим током в дряхлый организм – а там железная кожа от миллионов удовольствий. А без чувств разве жив человек? Разве не в бездушную машину он превращается?
Эй, тлеющие в роскоши миры, освободите место новым страстотерпцам!
«Тогда зачем спасать этот мир, питающийся чужими чувствами? Чем мы лучше этих эльтов? Только тем, что играем в судьбы землян? Или просто пока не научились жрать чужие души? Кошмар какой-то!» – думал Плещеев, наблюдая, как по трапам флагманского дредноута бегает команда, готовясь уничтожить таинственный астероид из чужого мира.
Не обладай Плещеев академическим взглядом на вещи, не умей выстраивать логические цепочки, он бы пропустил тот факт, что нововведения Семарга очень сильно повлияли на население высотки. Люди безропотно приготовились к смерти, стоило только объявить о всеобщем уничтожении. Конечно, был договор и всё такое. Ну и что? Не идти же безвольно, как бараны на заклание? Нет, конечно, всё равно бы всех уничтожили: здесь закон империи. И всё же, такое самоотречение! Сравнение с баранами показалось академику слишком грубым, не совсем точным, но другого он не смог придумать.
«Хотя, здесь в стратосфере, нельзя жить самому по себе. Обязательно нужно помнить, что все висят на тонком карбиновом канате в двадцати трёх километрах от земли. Любое неосторожное движение может привести к катастрофе. Но как же быть с ангелами? – на этой мысли академик остановился и упрекнул себя в малодушии: – Ни в коем случае нельзя бросать начинание, иначе оно никогда не закончиться».
– Генерал, архиважно срочно связаться с Чигиным, – внезапно попросил академик.
– Есть идеи?
– Помните, он что-то говорил насчёт разумной плесени? Есть подозрение, что он был прав!
– Форменные шпионы!
– Так и надо накормить их дезинформацией.
– Это как?
– Вы знаете, мне кажется, что одной капли будет достаточно, чтобы напугать их навечно.
– Идёмте в радиорубку. Борман, ты будешь набирать.
Настроив аппарат Якоби, очень похожий футуристический клавесин с медными колёсами, адъютант принялся печатать на миниатюрной клавиатуре следующий текст:
ГОСПОДИН ЧИГИН, ПРОШУ НАЙТИ ПЛЕСЕНЬ И ТКНУТЬ В НЕЁ КАРАНДАШОМ ТЧК РЕЗУЛЬТАТ СООБЩИТЕ НЕМЕДЛЕННО ТЧК ПЛЕЩЕЕВ ТЧК
В ответ поползла бумажная лента с коротким сообщением:
РАСТЯНУЛАСЬ В ПЛЁНКУ ТЧК ЧТО ДАЛЬШЕ ВПР
БЛАГОДАРЮ ТЧК ПЛЕЩЕЕВ ТЧК
– И что это дало? Я вас не понимаю, Плещеев!
– Чигин ей без интереса.
– Дурак, что ли?
– Вы сейчас удивитесь. Работа следователем напрочь отморозила Чигину чувства. Видели его выражение лица? Убить хочется!
– Он же всего один?
– Ничего, у меня есть отличная идея на сей счёт.
1. Земляне – с помощью машин “Магнето” арны развлекаются тем, что программируют жизнь землян во время сна. Им нужны сильные эмоции, чтобы чувствовать вкус к жизни.
2. Буквопечатающий аппарат Б. С. Якоби – изобретён и установлен в правительственных учреждениях Российской Империи в 1850 году. На выставке в Берлине Якоби поделился принципом устройства с
Вернер фон Сименсом, который не преминул воспользоваться чужим изобретением. Повторилась история с изобретателем радио А. С. Поповым. Кругом одни прохвосты! А разве это правильно, разве справедливо?
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Внимание! Знак Ер (Ъ) со всей очевидностью указывает на вторую часть главы.
Глава 18 Ревнивый муж(Ъ) http://proza.ru/2023/04/01/450
Глава 19 Жёсткий рентген (Ъ)
Новинки на дзен-канале ГИПЕРПАНК
ссылка в подвале авторской страницы