ПРО МУХО-МУЗУ
Смутновремение в первую очередь ударяет, конечно, по психике людской, по ментальности. А что такое ментальность и психика человека вовне его? ЯЗЫК, конечно же! Вот язык и поражается сильно и множественно, будто во рту граната осколочная взорвалась…
Вот почему мы стали говорить на «суржике» из блатняка, нецензурщины, иностранщины, молодняковом сленге и чудовищно обедненном составе тезауруса.
Потому что язык ослаблен турбулирующим взрывом, бытия, сбившим систему запретов. А культура, как там ни крути, в первую очередь это система запретов.
Но с другой стороны, именно сейчас Язык перерабатывает массу материала, пробует то, что в периоды относительной стабильности просто невозможно, ибо безмотивно.
Поэтому, с точки зрения развития Языка, периоды смут это благо. Для языка они сверхблагодетельны! Ну а этап проб, отбора и становления нужно просто перетерпеть, как бы дурно от него не пахло.
Увы, одним из прямых следствий периода брожения является также резкое падение уровня орфографичности текстов. А личной грамотности не хватает никогда!
И возникают и чудовищные и чУдные ляпы, некоторые из которых несомненно войдут в историю Языка. А какие-то и в анекдоты. Один из таких ляпов родился на рязанской земле, на почве рязанской литературной истории. Слушайте!
***
Когда-то в губернском городе Рязани родился и прожил почти всю свою жизнь человек по имени Яков Полонский. Был он чиновником и, как водилось в те времена почти повсеместно среди грамотных людей, пописывал стихи. Кое-что у него получалось. Печатался. Стихотворец, прямо скажем, не из первой десятки, но, как говорится, человек культурный, след оставил. В качестве примера – «Мой костер в тумане светит, искры гаснут на лету…», – отличный текст ставший народным полуцыганским романсом.
Так вот, нельзя сказать, чтобы про Полонского в Рязани не знали, или, упаси бог! – забыли. Напротив! И улица есть его имени, и в библиотеках портретики висят, а к юбилеям, особенно круглым, конференции всякие – пожалуйста! А уж краеведы местные от него просто без ума и тему: «Полонский – наше рязанское ВСЁ!» целыми кланами разрабатывают вглубь и вширь – земляк, поэт – святое дело!
Главной радетельницей Полонского числилась директриса областной, научной, универсальной, депозитарной библиотеки им. Горького (в народе – Бибгорь) г-жа N. Это было ее заветное. И пахал на сем заветном поле почитай весь личный состав, вверенного ей культурно-просветительского учреждения.
К очередному юбилею задумала г-жа директриса удивить местных краеведов (читателей вряд ли удивишь – кто этого Полонского нынче в руки берет?) сборником избранных стихов своего кумира. Как задумала, так и сделала.
Начали вовремя – за год. Собрали корпус стихов. Составили книгу. Откомментировали. Хозяйка «бала» нашла деньги (честь ей и хвала!) и подрядила рязанское издательство («Поверенный»). Дизайнер сверстал оригинал-макет, редакционный совет утвердил, наконец, – напечатали. К сроку. В твердом переплете. С отличным гравированным портретом Якова Полонского. Красота!
Я, разумеется, с любопытством беру в руки, листаю, читаю, постигаю, горжусь и ВДРУГ… О это вдруг!
Сколько судеб, репутаций и слав сковырнулось и разбилось, споткнувшись об это короткое наречие…
Читайте!
В туман и холод, внемля стуку
Колес по мерзлой мостовой,
Тревоги духа, а не скуку
Делю я с МУХОЙ молодой.
Ну, разве не блеск, а?!
Разумеется, автор хотел разделить тревоги духовной жизни «с молодой МУЗОЙ». Собственно, стихотворение так и называется «Муза». Но на клавиатуре «компа» буковки «з» и «х» стоят так предательски близко! Кто-то (КТО?) и ткнул не туда. И «заверте…», как писал позднее незабвенный Аркадий Аверченко.
Итак, жил-был грамотный, плодовитый рязанский поэт. А что оказалось? Не поэт это был вовсе, а гнусное исчадие порочных страстей в изощренной форме. И имя ему мерзкое – инсектофил. Эдакое дьявольское отродье разврата и космополитизма! ТЬФУ!
И отпрянет теперь от сего нечестивца и ужаса, им несомого, всякий добрый человек, и не то что стакан воды не подаст, но и плюнет на него и скроется быстрым шагом…
«О Господи! Мухосрань господня из Мухосранска!»
«Откуда же ты свалился на нашу рязанскую почву, позоря ее, мухолюб проклятый?» Именно так, видимо, воскликнут пра-пра-потомки, если, конечно, в их лучезарном времени останется рифмованная речь бумажная бумага и библиотеки. А того они, лучезарные, никогда не поймут, и в толк не возьмут, что в рязанском издательстве «Поверенный» сэкономили на корректоре аж целых пятьсот (500!) рублей.
Что помешало сразу сделать правильно – решительно непонятно. То ли всеобщее раздолбайство, то ли несчастливое стечение обстоятельств, но может быть и анчутка пошалил, а? Он чем угодно может пошутить этот бес, он такой.
А ведь кто-то же набивал текст, кто-то редактировал, кто-то верстал. Единственный же профессионал, который по смыслу работы своей именно такие ляпы и должен обнаруживать и уничтожать беспощадно был «сэкономлен». Вот и получили…
Но самое мерзкое в этой истории, что все-все ее фигуранты, от г-жи директрисы до г-на директора издательства, включая широкую краеведческую и библиотечную общественность, почти демонстративно не обратили ни малейшего внимания на этот неуничтожимый, смертельно жалящий артефакт.
А может быть сделали вид, что не обратили? Как там в поговорке нашей сказано о «хорошей мине при очень плохой игре".
А книга до сей поры числится в фондах и стоит на полках любимого Бибгоря…