Однажды старый Ли рисовал ветку цветущей сливы чёрной тушью на толстой рисовой бумаге. Он рисовал, не задумываясь. Форма вазы, изгиб ветки, расположение цветов, приличествующие случаю стихотворные строки — всё это повторялось им сотни раз в сотнях заказов и было известно наизусть. Оставалось совсем чуть-чуть — несколько заключительных мазков и калиграфия, когда рядом с художником кто-то громко сказал:
— Стой!
Старик оглянулся — мальчика-ученика рядом не было, верной служанки тоже. Вероятно звуки раздались со двора, где они проводят время в праздности и, может быть, даже играют в какую-нибудь простонародную игру, вроде шариков.
— Эй, вы там, шумите потише! Отвлекаете! — На крик из дальней стороны дома выбежала служанка и ворчливо сообщила, что она готовит жареные рисовые пирожки с крабами.
— Ну, так скажи мальчику, чтоб не кричал.
— А его вообще нет. Я послала его в лавку за квашеными овощами.
Старый Ли отпустил женщину и задумался. Неужто дожил он до того прискорбного возраста, когда рассудок слабеет, не можешь вспомнить, что делал полчаса назад, а в голове постоянно спорят голоса из прошлого, не давая разобраться в настоящем?
Очень не хотелось! Поэтому художник встряхнулся, помотал головой и вновь взялся за кисть. Но — странное дело! — только он взглянул на картину, как понял, что остановили его не зря. Незаконченная ветка сливы была так обворожительно хрупка и нежна, так прелестна, так очевидно не нуждалась ни в каких поправках и добавлениях!
Много раз повторённая стихотворная строчка показалась старому Ли вульгарной и грубой, и он задумчиво начертал только «Юность проходит» и оставил работу, про себя решив, что запросит с заказчика двойную цену в надежде, что тот откажется и рисунок не покинет его.