Дмитрий Чёрный – писатель из плеяды «новых реалистов», ворвавшийся в литературу нулевых годов своим большим новаторским романом «Поэма столицы». Роман сразу же оказался в длинном листе «Нацбеста» 2008 года. В нём личная любовь рассказчика-героя причудливо переплелась с политическим пробуждением целого поколения 1970-80-х годов рождения – ныне, в частности, занимающего ключевые посты во многих органах власти. Однако в силу более явной, чем у его коллег по направлению в прозе, антирегрессной политической позиции, писатель далее не пытался «конвертировать» свой стиль ни в литературное чиновничество, ни в политический капитал, как это сделали Шаргунов и Прилепин. В 2012-м выходит его «Верность и ревность» (рассказ в романах – как иронически определил жанр книги автор в ответ на прилепинский «Грех»), в 2017-м «Времявспять» - роман о поворотных для страны событиях 1991-го и «нулевых» годов, когда массовая митинговая активность рождала и новых ораторов, и новые социальные движения, и творческие порывы. В этой же книге излагается попутно ритмичному политическому «пунктиру» событий – история рок-группы, лидером которой Дмитрий поныне является. Она существует с 2001-го года и есть уже во всех рок-энциклопедиях – «Эшелон», как российских, так и зарубежных. Как писатель и рок-музыкант Чёрный сохраняет целостно «красным» видение прошлого и настоящего нашей давно уже не советской родины. С этого мы и начали разговор…
Что для вас, Дмитрий, сегодня патриотизм?
- Это высшая общественная эмоция, если так её можно назвать по аналогии с высшими психическими функциями индивида. И она не изменилась – это по-прежнему любовь к родине. Весь вопрос в том, что с родиной происходит. И ещё в том, требовательная это любовь или пассивная. Любовь-благоговение это тоже патриотизм, только он уместен там, где обстановка близка к райской. У нас же явно не такая обстановка сейчас: по миллиону в год вымираем, за чертой бедности уже 21 миллион, а российский список «Форбс» растёт и растёт (что в мирное, что в немирное время). Миллиардеры-паразиты, лишь распродающие богатства наших недр, богатеют. Если следовать марксистской традиции, надо понимать, что патриотизм вообще явление реакционное, свойственное временам эксплуатации человека человеком (посредством апелляции к его «высшим» чувствам). Мне близка, а может даже и родна, как бы воспитана самим рождением и детством-отрочеством в СССР формула, в которой Маяковский попытался преодолеть старый, реакционный патриотизм: «Отечество славлю которое есть, но трижды - которое будет». В детской версии, из «Приключений Электроника»: «Иди против ветра, на месте не стой/ Пойми, не бывает дороги простой.» В этой формуле патриотизма уже советского, Маяковский отражает диаматический взгляд на отечество, которое не стоит, а движется, развивается, мирно расширяется. Его же строки, сегодня бьющие нас наотмашь, голосами из пантеона у Кремлёвской стены: «Скажите, вы здесь, скажите, не сдали, идут ли вперёд, не стоят ли, скажите? Достроит коммуну из света и стали республики вашей сегодняшний житель?»
Тут не просто «любовь к отеческим гробам» уже, нет! Тут именно движение, и движение в конкретном направлении вызывает патриотические, восторженные чувства. Чувства восторга и гордости за свой народ, подавивший в себе своими же силами регрессное и реакционное (феодальное, буржуазное), добившийся равенства ради развития (именно в этом векторе смысл борьбы за социальное равенство, оно - не ради статики, и в покое не живёт). Не консервативный взгляд назад, на константное, застывшее, не пейзажная лирика, но взгляд вперёд – видение, причём часто критическое, созидания нового человека и бесклассового общества. На языке психологов «образ потребного будущего». Советский патриотизм тем и был силён, качественно выше по сравнению с любым национал-патриотизмом, что раскрывал горизонты и объятия социалистического общества новым нациям, как в финале фильма «Цирк», например. Здесь нужным оказывался ребёнок любого национального происхождения, который мог оказаться нежеланным и вместе с матерью гонимым в США, где буянили пережитки расизма и шовинизма. Кстати, моя бабушка и мама с тем малышом, которого бережно передают и баюкают в цирке на нескольких языках мира, не раз сидели за одним столом в гостях у Натальи Михайловны Нестеровой (дочери художника) – его звали Джим Паттерсон, он действительно вырос в СССР, прекрасно говорил по-русски, любил и знал наше искусство. А Маяковского бабушка видала так же близко, как я вас сейчас, Николай – слушала в одном московском кафе поэтов, в Старопименовском переулке. Но как вы был крупен и басовит, а речью даже груб (чем и шокировал бабушку)...
Как вы считаете, сейчас на каком распутье стоит Россия?
- На распутье, какого не встречала прежде. Распутье не внезапное: дошли, как говорится, дожили… Оно – следствие контрреволюции 1991-го и длительных процессов распада СССР. Тридцать лет назад они шли в явной форме, с пальбой из танков по центру советской власти (опускаем тут, что и она выродилась, однако в двоевластии, советском и президентском, кто-то должен был уступить), потом долго в скрытой. Всё равно это была вялотекущая гражданская, перешедшая в информационную ипостась. Разрубленный новыми государственными границами, советский народ терпел удары от разных правительств, от разных националистов. Буквально на пепле ВС РСФСР (здание долго чернело в центре столицы, как устрашение оппозиции) затеплилась в декабре 1994-го Первая Чеченская, по иронии ельцинского новояза названная «установлением конституционного порядка». А конституция 1993-го, наоборот, гарантировала суверенитет всем экс-республикам – тот самый «парад суверенитетов», то есть право наций на самоопределение вплоть до отделения не вымарала, эту часть конституции 1977-го не тронули. Важно видеть тут, однако, не просто орудийную пальбу – то по Дому Советов в Москве, то по рескому в Грозном. Это была видимая часть сражения обломков СССР между собою. Невидимая: в 1995-м Ельцин распустил указом колхозы, начался делёж земли, скупка паёв за бутылку водки, колхозные поля поныне застраивают под Москвой дачами богатеев, выглядит это отвратительно. Парадокс, описанный в «Чеченском рейде» Германом Садулаевым: в Ичкерии, как она недолго звалась, работали госхозы с централизованным распределением ГСМ, а в РФ уже на залоговых аукционах скупались под застройку колхозные поля, бывшие совхозы переходили в частные руки (в том числе и МП РПЦ поживилась).
Тут наряду с «парадом суверенитетов» наблюдался парад архаики, повылезших с обеих сторон дореволюционных мотиваций взаимоистребления. Газават с одной стороны, крестики-нолики с другой… При этом символика в армии, которой командовал тот же Грачёв, что расстреливал Дом Советов – оставалась советской, знамя СССР было над бронёй, но отнюдь не СССР восстанавливали на данном участке. Восстанавливали просто «территориальную целостность» - какого государства? Чечено-ингушская Автономная ССР захотела по конституции автономии реальной, причём ещё и меж собою разделившись на Чечню и Ингушетию (кстати, расстрел ВС РСФСР Дудаев поддержал – надеясь договариваться уже с новым единоначальным царём). Вот так Ельцин, наобещав свобод, принародно сел в лужу со своей конституцией «на крови», которая только кровь в дальнейшем несла повсюду: посулив суверенитет, но заметив его последствия (геноцид русских) и возможную потерю чеченской нефти, царь Борис дал задний ход.
Испытывали ли мы боль, видя раскатанных бронетехникой по улицам Грозного пацанов, уроженцев СССР? Да, но не забывали при этом, кто их туда отправил – понимали, что источник эскалации межнациональных проблем (перехода локального геноцида в войну) сидит и спивается в Кремле. Возможно, от сознания свершаемых преступлений. Когда же пришло время переизбираться в 1996-м, Ельцин поехал туда в пиар-тур, посулил чеченским женщинам строительство швейных фабрик в их сёлах – чего только не обещал, как только ни лгал, спешно прекращая им же начатую войну. Закончилось это дело позорными для РФ Хасавюртовскими соглашениями и переходом в дальнейшем газавата в ваххабизм, то есть уже такой ультра-религиозный экстремизм, которого и Дудаев, будь он жив, побоялся бы. И теракты дошли до Москвы вскоре.
Что же в итоге в Чечне установилось (при сохранении контроля над чеченской нефтью за Лукойлом, Транснефтью и лично Сечиным) после Второй-то Чеченской? Какой конституционный порядок? Нечто неофеодальное с элементами теократии (не об этом ли мечтали боевики со своим халифатом?), что вряд ли было бы возможно в случае победы ВС РСФСР над Ельциным, так как это был какой-никакой, а коллективно принимающий решения орган Федерации. Вместо него боярскую Думу устроил царь Борис – все регрессные названия одно к одному. Там – муфтии, тут – бояре (таковыми не называются, но по сути именно они: поголовно миллионеры, начиная с наших братьев-писателей). Но отдавая положенную нефть и получая из бюджета РФ долю, Рамзан сам решает, какие законы, указы и реформы РФ будут действовать в Чечне, а какие нет. Например, пенсионную реформу он так не пустил к себе. Парадокс «конституционного порядка», который был лишь прикрытием «договорняков» нефтяных магнатов, за что плачено кровью сынов трудового народа России. Сейчас «ситуация вокруг Украины» гораздо сложней, многограннее той, «чеченской»: там хотя бы ясно было, что понаехавший благодаря Хасавюрту сброд исламистов-радикалов мечтает о халифате, вводит шариат в бывших колхозах и госхозах, принародно казнит «за прелюбодеяние». Причём происходило это на площади размером в один московский микрорайон (а сколько шуму-то, сколько внимания)! В общем, по сравнению со светским капиталистическим государством РФ, это была даже не ступень ещё ниже, а провал на несколько ступеней. Это надо было выжигать калёным железом, идя на компромисс с невоинственными кланами (в чём помог небезызвестный Абдулатипов, за что был награждён главенством в Ассамблее народов России).
Именно советское, гражданское, интернациональное тогда в народе воспрянуло против воинственной архаики ваххабитов – этот ресурс оказался неисчерпаемым, как нефть, за которую там шла война. На нём государство до сих пор и держится: советская нефть да советский интернационализм. А битвы «чёрных нефтяников» между собой в самой Чечне предрешили исход второй кампании – междоусобицы подавили «наши» ТНК, имеющие стабильный зарубежный сбыт и доступ к государственным трубопроводам (которые лишь арендуют). В культурном плане, правда, эта стычка отразилась не в пользу победивших. Какие песни услышали и запомнили мы ещё в ходе, и после той войны? Помню, в большом зале СП на Комсомольском проспекте Александр Казинцев ошеломлённо, разливая любимый кальвадос коллегам, делился с нами почерпнутым из общения с солдатами Второй Чеченской: «Они летят туда, в грузовом самолёте, сражаться с ваххабитами, а в наушниках у них – поёт Тимур Муцураев!»
Нынешнее российско-украинское распутье – сложно и сурово. И я очень надеюсь, что тот самый интернационализм наш неизбывный, в самом сердце советского народа живущий и передающийся с культурой новым поколениям, поможет выбрать верный путь. Поможет купировать рецидивы шовинизма с любой стороны. Ничто так не повышает в цене взаимопонимание и любовь, как война (и здесь диалектическое!), то есть истребление «венцом природы» себя самого из-за каких-то ничтожных в масштабах всей земной популяции homo sapiens причин.
Что значит для вас Сибирь: каторга большевиков, Егор Летов, Дмитрий Ревякин, другие рок-музыканты? Какие ассоциации вызывает это место на карте?
- Конечно, всё перечисленное, и ещё многое. Сибирь ссыльные большевики, кстати, образовывали по мере сил – причём в этом им не чинили никаких преград власти. Кто бы мог подумать, что те занятия, что проводила Крупская в Шушенском, дадут старт дальнейшему ликбезу, а воспитанные, выученные там детишки будут работать уже на мирный атом? Каких-то полвека, жизнь одного поколения – и в Сибири появились АЭС (проектированием построенной уже без него в Северске Сибирской атомной электростанции, например, лично руководил Берия), о которых мечтал главный герой «9 дней одного года»! Ссылки в Сибирь никого не останавливали из будущих вождей советского народа – наоборот, закаляли в них научный коммунизм, стремление к социальному прогрессу. Через Томск, например, не только Киров, но и Сталин мятежно следовал обратно – в европейскую партийную и революционную работу. Город этот, волей судьбы моего первого отцовства, раскрыл несколько уровней Истории, которые не устаю изучать. Тут в «деревяшках», где запросто могли проходить собрания подпольных организаций РСДРП(б), жили и учёные, сделавшие мировые открытия. Целы и площади, на которых отзывался 1905-й год массовыми выступлениями рабочих против царизма – Томск уже был индустриальным! Тут играл свадьбу смевший поднимать кулак на самого Карла Маркса Михаил Бакунин (генерал-губернатор отпраздновал её с невиданным шиком), имел своё фотоателье Юровский – своей рукой положивший царизму конец. Томск 1920-30-х описан довольно подробно у Ильи Эренбурга в «Дне втором», не только у осевших тут надолго, как Клюев, поэтов. «Есть две страны – одна больница, другая – кладбище, меж них…» - когда видишь это всё топографически реалистично возле Лагерного сада, немного путешествуешь через рубеж ХХ века – тут время течёт местами медленнее, чем в Москве, и в этом глубина городской культуры…
Омск я видел только с железнодорожного вокзала (впервые в 1988-м по пути в город Свободный – что вызвало серию снов-полётов меж «генеральскими башнями», которых там нет, в поисках Егора), всё мечтаю погулять там недельку-другую. Конечно, пройти по летовским местам, «по трамвайным рельсам». Сибирь и сибирский панк сперва умозрительно для меня существовали как часть контркультуры рубежа 1980/90 годов. То, что Егор Летов нагулял у нас в Подмосковье (проживая у старшего брата Сергея и прогуливая занятия в «путяге»), но начал записывать в Омске – имеет звук и смысл особый для меня. Реверберация там, на альбомах 1985-87, особенная какая-то, подпольно-подвальная. Он сумел своим «саундом» (слово заморское – но значит больше чем «звук») вовлечь в нечто такое немосковское, именно подлинное, всесоюзное, что и оказалось позже для меня эмпирически Сибирью.
Ревякина я никогда не понимал, хоть и пытался недавно сделать очередное усилие – слушал «Контру»… Но вот как не пошёл «Калинов мост» с самого начала, так и «не в коня корм», не моё это напускное «народничество», фольклорность эта и сложнословие в смешении с рокенролльными гаромниями. Та же «Алиса» преуспела на этом пути больше. Зато сын его приходил с красным знаменем на январский «КогдаМыЕдиныФест» (коммунистических групп «Заря», «Савояр», «Алерта»), где мы, «Эшелон», скромно презентовали новый альбом «Хороший человек идёт на войну». Вот Степан – интересный парень! Мы с удовольствием познакомились и поговорили перед нашим выступлением. Знает давно нашего второго гитариста, моего одношкольника Михаила, интересуется марксизмом (и, кажется, папу этим подзаразил, судя по последним интервью Дмитрия), пропагандирует красно-скиновскую субкультуру, в глазах – живой огонёк стремления в бесклассовое общество.
Описаны ли в ваших книгах красоты сибирского края?
- Встречаются, хотя специально такой задачи не ставил. Но есть в сборнике моих малых проз «Заповедное изведанное», 2020, два рассказа («Тридцать третий» и «Трамплин»), где явлены Академгородок и сам Томск, до сих пор чарующий и влекущий меня город. Имеющий в некоторых местах такое сходство с Москвой уже утраченной («деревяшки» то или же трамплин на Ленинских горах), что открывается пространство для писательской работы, для полётов сквозь времена, а не только из Европы в Азию. Во многих стихах сборника «Хао сти», 2013, описаны мной сибирские просторы, доступная проезжему глазу природа. Я поначалу, лет десять ездил сюда специально плацкартом, попутно и по работе какие-то очерки записывая, конечно. Только из окошка (и изнутри, со всей временно-семейностью попутчиков) плацкарта можно увидеть и познать подлинность всех этих расстояний и состояний. Ослепляющие, пробуждающие мартовские утренние часы в поезде «Томич», вид по обе стороны поезда бескрайней заснеженной равнины с редкими «хороводами» берёз – давали силы писать и прозу, и стихи, и песни, причём сейчас же. Поразительно вдохновляющее пространство, этот плацкарт: я такой «путевой» творческий метод даже запатентовал бы… Кстати, на обложке последнего альбома «Эшелона» картина Хржановского «Сибирские партизаны» не случайна, в ней на заднем плане среди фиолетовых теней – вот эти путевые впечатления москвича, наверное.
Кого из Сибирских писателей можете отметить, на какую молодёжь вообще стоит нам сегодня обратить внимание?
- В Томске был организован благодаря знакомствам уважаемого мной и почитаемого поэта Михаила Андреева – замечательный приём мне в 2011-м. В первый же месяц пребывания оказался на литературном вечере в ДК недалеко от троллейбусного депо, написал репортаж в «ЛитРоссию». Позже общался с Вадимом Макшеевым (бывшим главой СП, ударившимся в белячество 90-х). Распознав интервьюёра как коммуниста, он конечно «дал по тормозам», но я дал в «ЛР» итоги нашей беседы всё равно. С Василием Афониным говорили часа два возле «белого дома» – с очень даровитым, самобытным писателем, не без антисоветчинки тоже. Рассказал много о юности, об одесской эпопее своей. Он подарил и надписал мне «Прощённое воскресенье» (книгу, которая оказалась, увы, его прощальными мемуарами). У многих, конечно, тут мировоззрение складывалось в контексте «кровной» ненависти к большевизму и особенно «сталинизму» (хотя, термин это пустой, обманный, советологический: не было ни такой идеологии, ни явления) – из семей ссыльно-поселенцев происходит едва ли не половина томской интеллигенции... Ближе всего мы сошлись с Борисом Климычевым, я бывал у него в гостях едва ли не каждый приезд, помогал ему публиковать в интернете макеты книг (он был весьма компьютерно сам грамотным, кстати). Давал развёрнутую рецензию на его «Поцелуй Дздрапермы» в «ЛР», нарёк «приёмным отцом новых реалистов». Больше всего меня как «профессионального читателя» потрясла его проза о послевоенных годах («Странные приключения скромного томича»), изданная лишь в 2000-м – потрясающие подробности, живое, дневниковое письмо, свежайший «репортаж из собственной жизни», в котором детали не додумаешь. А ведь более полувека ждали воспоминания! Но это, конечно, тот «золотой запас» советских по становлению и образованию (у кого оно было) писателей, который сейчас, увы, иссяк. С относительно молодыми писателями контактирую независимо от мест их проживания, и это, не будем обманываться, в Сибири единицы. По-прежнему читаю Романа Сенчина, но его к молодым не отнесёшь, конечно. Суммарно по всей России десяток – тех, кого интересно читать, кого дочитываешь до пятой станицы. Но набраться смелости советовать читать всего – могу лишь Рината Мусина, лауреата Премии им. Демьяна Бедного за 2023-й. Его стиль смел и узнаваем, темы – ближайшие, ведь он металлург...
Можно ли Ленина и Сталина назвать филологами в каком-то смысле? Какие их работы актуальны сегодня?
- Это учёные иной дисциплины, и ценно их наследие в практике и теории строительства коммунизма. Тут важен не язык, не знак – тут важен предмет и объект исследования и преобразования, классовое общество эпохи царизма и империализма, соответственно. Однако если Ленину было просто не до таких мелочей, как лингвистика (хотя он и основал в годы Гражданской десятки НИИ, и возрождал вместе с Иваном Дмитриевичем Удальцовым МГУ) – то Сталин, уже на новом, послевоенном культурном ландшафте находил время для публикации собственных исследований в области языкознания. Эти исследования носили для многих партийцев (даже!) характер ликбеза, напрямую связаны не только с прикладной лингвистикой, но с вопросами куда более глобальными – с культурой и нациями. Всем известна ироничная фраза из песни: «Товарищ Сталин, вы большой учёный…». Фраза простого советского заключённого касается как раз работы «Марксизм и вопросы языкознания». Она актуальна поныне – в ней можно найти ответы на важные вопросы формирования национальных государств и культур в эпоху феодализма и империализма, которые требовали от идеалистических мыслителей вроде Льва Гумилёва целых томов об «этногенезе», «пассионарности» и прочих нерефлексивных, субъективно-идеалистических бредней. Ильич был менее щепетилен в этих вопросах, поскольку ему приходилось решать иного масштаба проблемы, однако важно, что дорогу учёным как форвардам развития общества открыл именно он, и такие частности как языкознание стали заслуживать отдельных работ – только в струе намеченного Лениным и большевиками первого поколения развития нашей родины да и всей Европы, всего прогрессивного мира. В этом ключе я считаю актуальнейшей работу «Материализм и эмпириокритицизм», с языками не связанную никак, но очень важную для понимания той борьбы мировоззрений в науке 19 века, из которой, как Прометеев огонь из кремневого трения, выросли научный коммунизм и диалектический материализм как деятельное, созидающее мировоззрение.
Как складывается ваш рабочий распорядок? Откройте секреты писательской работы?
- Чуть выше об этом сказал самое главное: купе плацкарта. Как вариант – но только для стихов и песен, - электричка, но когда езды не меньше часа и вагон заполнен на четверть, не более. Есть у меня и «секрет», который давно ничей не секрет: как в игре «мафия»… Семья засыпает, просыпается писатель. Полтора-два ночных часа, на последнем «горючем» мозговой деятельности, я уделяю прозе. Когда дома сплошная тишь и снятся сны всем. Это очень дорогое время встречи с собой и своими замыслами. Часто они не отпускают уже когда голова перемещена в положение сна, так рождаются озарения, требующие «аварийного», срочного записывания или же… переход в череду снов.
Какую роль играют художественная литература и научное мировоззрение сейчас в педагогике?
- Педагогика в нынешней России – не профессия, не «оказание образовательных услуг», а самая настоящая внутренняя политика и «венчурная инвестиция». Причём инвесторы – самые бедные и при этом самые образованные слои общества. Получая заведомые гроши, эти солдаты Знания держатся на своих рабочих местах в зданиях, построенных в основном в СССР, стойко наблюдая, как в новых и новых поколениях торжествуют идеи, разрушающие, поляризующие общество на богатых и бедных. Разговоры учеников между собой на грубом языке вещизма, элементы «статусного» поведения – они слышат, словно близкие взрывы из окопов. И вновь встают из окопа в бой, проводят новые уроки, пытаясь нести знания, культуру и ключи к саморазвитию – тем, кому они всё-таки будут нужны. Мама моя, Ирина Михайловна Чёрная – такой педагог. Её преподавание астрономии в лицее 1500, исторически возникшем при Дворце пионеров, - вот классический коммунистический труд. В котором мотива материального вознаграждения нет вообще (последний год ей уже ничего не платили, даже условных семи тысяч в месяц), она шла читать лекции старшеклассникам для собственного удовольствия, хотя в 84 года это не самый лёгкий труд. Как реагировало погрязшее в отчуждении и цинизме капиталистическое государство в лице чинуш лицейских на такую упрямую пропаганду научного мировозррения, на раскрытие тайн Вселенной (мама не школьный, а настоящий астроном – готовила как картограф и геоморфолог карты для Лунохода-1 и-2, так же высадка астронавтов на Луну велась в разведанном и исследованном её институтом ГЕОХИ Море спокойствия)? Реагировало почти как на одиночные пикеты: платить вам не за что, но пока есть кураж и силы – учеников мы у вас отнимать не будем, стойте себе с вашими фотографиями поверхности Венеры, Ганимеда… Ранее, в 2021-м, некая Салмина, получающая в месяц 400 тысяч за совмещение руководства отделами – выжила маму из Планетария Дворца пионеров (куда мама в 1993-м перенесла из ГЕОХИ ею же собранный Музей внеземного вещества). Вот такая классовая борьба даже в образовательных и досуговых учреждениях идёт: богатеи теснят тех, кто назло и на погибель им практикует коммунистический труд, «заражает» научным исканием кружковцев. Сейчас, кстати, астрономию вовсе отменили в старших классах – не нужна она деградирующему «с головы» обществу оказалась. Но знание стремится к наследникам! Пусть даже как кружки и факультативы, уверен, советские педагоги и уже их воспитанники, - будут вести свои дисциплины. Не так ли обучали в холодных сельских школах первые учителя-большевики, а до них народовольцы и народоволки детей России, Украины, Казахстана в начале прошлого века?
Естественно такая педагогика вдохновлена классической русской и советской литературой, и только у таких учителей можно в разговорах с учениками услыхать отсылки к образам и типажам из «Войны и мира», из «Преступления и наказания», это общение со старшеклассниками уже базируется на определённой их эрудиции, иначе просто говорить не о чем.
Как воспитываете своих детей, на каких примерах?
- Старшая дочка, Вера у меня (пятиклассница) – такая умница и настолько самостоятельна в выборе худлитературы, что мне остаётся лишь давать ей сами книги. Недавно вот взяла из бабушкиной библиотеки и прочла самостоятельно «12 стульев» - не по списку книг на лето, а чтобы сравнить с кинофильмом. При этом может читать и томики «Гарри Поттера» запросто, как мы читали Фенимора Купера. Я не был столь сознателен и читателен в свои 12 лет, хотя Достоевского открыл для себя (по программе, но углубившись) примерно между 12-ю и 13-ю, когда часто болел дома. Младшая, Нина, только готовится пойти в школу, но читает гораздо лучше, чем я «в подготовишках» детсадовских. Мне, помню, очень нравилась в основном картинками в саду книга «Солдатская школа», но брать и читать того же «Чипполино» или истории Успенского про Веру и Анфису, как иногда делает она – мне в голову не приходило. Меня тогда больше образовывали виниловые и мягкие голубые пластинки, серия «Сказка за сказкой» - аудиоформат литературы пришёл как раз впервые в нашем поколении (ранее это были радиоспектакли – как те же послевоенные «Приключения Буратино» с Литвиновым во всех ролях).
Что из политических романов читали в последнее время?
- Читал, но не дочитал «Надпись» Проханова – но это, извините, в 2016-м было, и роман-то о конце 1970-х. Актуальных политических романов – нет, потому что нет политики. Незачем и не с чем обращаться писателям к современнику. Не ожидают никакого эффекта от своего слова! Кто пытался писать на такие острые темы, вести диалог с современниками – давно стали литчиновниками или придворными «политиками» (то есть поставили крест на самими же собой воспетых радикальных переменах). Разве что Сенчин как-то вскользь касается этих «проклятых» тем, но лучше «Чего вы хотите?» пока ничего не написал. А там – московские события 2012 года на фоне личного неизбывного скепсиса и отчаяния автора, несущего отцовские обременения. Вот какой политроман я читаю частенько – это свою 3-ю и 4-ю части «Поэмы столицы», но они, как говорится, в работе... Цитат пока не извлеку, но беспокоивший Сенчина период 2011-12 – там точно будет, уже есть.
На чём стоит остановить взгляд сегодня читателю: журналы, блогосфера, радио и телевидение?
- Раньше к блогам относились несерьёзно, зато сейчас они стали последними островками авторских оценок и авторской же речи без купюр. Для меня чтение френдлент – важный элемент рабочего дня, поскольку когда это тысячи виртуальных «репортёров», отобранных годами, ты как бы и погружаешься в тот коллективный разум, который сам же конструировал для первичной обработки всех потоков информации, включая зарубежье. Мои ленты – мои скакуны, перефразирую позднесоветский попс Газманова. Роль «толстушек» как тоже первичного отбора – но уже не информации, а прозы и поэзии для дальнейшего книжного бытия, - не изменилась, хоть их число и сократилось (о тиражах не будем), и в них я хоть и реже, но нахожу достойное чтения. Это «Наш Современник», «Москва», «Новый мир», «Знамя», «Роман-газета», «Сибирские огни»: все они стоят утёсами Литпроцесса над текучестью языковой, но не литературной стихии.
Как относитесь к журналу «Сибирские огни»? Что пожелаете читателям?
- С уважением и интересом отношусь, а о Домбае был недавно юбилейный материал в нашей «Литературной России», то есть тут можно говорить о цеховой солидарности. Первые номера «СО» мне дал Климычев в 2012-м, за год до смерти. Он же пытался тогда сватать мои свежие стихи в журнал, но сватовство удачным не было, «выкатили гарбуза». Оно и понятно: какой-то московит, завороженный сибирскими просторами, эка невидаль. Меж тем я с интересом и здоровой ревностью читал там прозу знакомого по «Нашему Современнику» Евгения Шишкина – отрывки из «Правды и блаженства». Не смотря на антисоветский люмпенский яд, имеющийся в некоторых эпизодах, хорошая, глубокая проза, берущая поверх убеждений точностью выражения судеб века минувшего... Читателям желаю открытия новых, талантливых авторов в журнале, а потому и верности ему! «Собеседников души» нынче всем не хватает.
Что посоветуете редакции для выживания в непростое время? Чем сердце успокоится?
- Не считаю себя компетентным настолько, чтобы советовать, хоть и выполняю сейчас массу организационных функций в «Литературной России», которая едва не обанкротилась и не закрылась при прежнем главреде год назад. Пока существуем (хотя, и об этом чуде героизма и верности команды – придёт время рассказать)… Жизнь любого литературного или окололитературного издания за два последних десятилетия (если это не узкокорпоративный фэнзин, издаваемый для «статусности») – строилась не благодаря, а вопреки. А сколько вообще вымерло! В этом плане разница между обществом и государством, несовпадение их – всё виднее. Одно явно вырастает из другого, другое не натягивается, как шагреневая кожа на одно. Не знаю даже с чем это явление сравнить. Вот, например, процент госсобственности в сфере индустрии в стране – всего 18. Это итоги той самой воровской приватизации, которую поминал недавно недобрым словом и президент. Выходит, что государство не хозяин в своей стране и индустрии, в сфере общественного производства? Нет, конечно, через суды, приставов и прочие (неформальные даже) механизмы можно управлять частными собственниками – но это всё равно, что чесать правое ухо левой рукой или ногой даже, неудобно и затрат сил куда больше. И оттока капитала за рубеж, кстати. К примеру, в бытность тележурналиста Караулова ещё лояльным (а не навальным), мне довелось сниматься в его сюжете, посвящённом олигарху Мельниченко («Еврохим», до того «МДМ-групп»). Заказало сюжет первое лицо (подробности заказа, которые мне тогда нашептал Караулов, оставлю при себе): Мельниченко начал тихий вывод активов за рубеж, это было ещё в 2020-м осенью. Я с радостью рассказал всё, что творилось во благо его наживе в 2008-2010-м в Туапсе (там мой товарищ, местный коммунист Сергей Рожков в итоге был сперва посажен, а позже, когда из колонии-поселения вернулся в политику, забит насмерть в участке). Большую часть рассказанного мной Караулов выдал своими устами, только показав на экране как я киваю (несостоявшийся режиссёр)… Я ещё тогда подумал, что механизм задействован не как в «деле ЮКОСа», а демократически-мягкий – голосом прессы, так сказать, попридержать капитал дома. Но метод сработал, «форбсёнок» Мельниченко предпочёл сохранить и зарубежные яхты, и расположенность высшего руководства там, где источники его доходов (уголь, удобрения: Красноярск, Туапсе, Белоруссия). Так что редакции «СО» советую сохранять отточенность перьев, чёткое ощущение пульса не только литературного, но и политического – именно это, профессиональное, а не чьё-то покровительство является залогом долголетия всех наших «утёсов», печатных ветеранов Литпроцесса. И для этого сердце-то нужно неспокойное, но вот рассудок – холодный, спокойный, способный преодолевать сиюминутные ловушки времён.
Что радует или огорчает в литературном процессе, что хотели бы изменить? Ваше отношение к премиям и интригам "испанского двора"?
- Да был бы процесс-то!.. Он как-то сам по себе к 20-м годам оптимизировался до фоновых событий. Властителей дум не осталось, поостереглись судьбы Горького – да и некому было бы петь, как Шаляпину, под стенами тюрьмы, в которую посадят пролетарского (ну, или бесстрашно- либерального) писателя... Даже возникший и утвердившийся за нулевые как магистральный, задающий ритм «шедеврам» премиальный процесс, скукожился. Вот, например, Вадим Левенталь, на которого взвалили в десятые годы «Нацбест» и сам-то едва ли состоялся как писатель, и в поиске всё новых спонсоров этой центральной премии (придумал её очень смешной человечек с ушами-пельменьками, не помню имени – в дневниках есть, выступал в ИНСОРе ещё в царствование Медведева) – просто потерялся!.. Его «Маша Регина» осталась едва ли не лучшим, что было и у него, и у «Нацбеста», и у читателя. Скажу кощунственную для царствующей сейчас общественной парадигмы вещь: там, где есть монетизация не просто литературных достижений (премия в рублях или долларах), но и трансформация/монетизация завоёвываемого в нематериальном эквиваленте статуса, авторитет литератора всегда будет низким. «Хранить» себя в обществе в такой валюте никто не сможет долго. Надеюсь, формула не показалась сложной.
Интриг сейчас не наблюдаю, если речь о том, как либеральные премии «перетягивали» к себе патриотов. Ближайший, как это ни странно, эпизод: 2014-й, «Большая книга» за прилепинскую «Обитель», которая восхитила либералов. Тема Гулага! Они не потрудились прочитать рукопись внимательно – фактические ошибки там смехотворные, сводящие премиальный пафос к нулю. Главный герой, Горяинов мечтает в 1929-м при попытке сбежать на катере из СЛОНа о ванне и шампуне, хотя шампунь ещё не был изобретён фирмой «Шварцкопф» – такого же уровня «фактура» и в чрезвычайно «расчёсанной» теме труда и бытия заключённых в системе Гулаг. Вот разок-другой премируешь такого грубого пошива произведения – и всё, забудут о премии и премированных. Ну, или «Русский садизм», взбесивший настолько читателей всех убеждений, что идея раскрутить книгу через скандал – поглотила самоё себя, то есть книгу. Её никто не стал читать просто, проект провалился: переборщили с шумихой. Да и тема Гражданской перешла в область свободных фантазий – коими траванулось и сериальное кинцо, щедро финансируемое Фондом кино и другими «кубышками», возомнившими себя государством. Процесс детоксикации, очищения общественного организма от всех этих годами в пище присутствовавших ядов, несколько растянулся, но идёт в верном направлении. Здоровый, патриотический, оптимистический взгляд и на Октябрь, и на Гражданскую, и на победителей в ней – красных, - несомненно, возобладает над низкопоклонничеством перед интервентами и белоэмигрантами. И когда в Сибири начнётся «колчакопад», мы поймём, что многолетние усилия врагов советского народа, дали обратный результат.