8
- Ишь, . – остановился, отодвинул кусты, неуверенно почувствовал прилив оптимизма, - А ведь окликнули! «Мастер, куда вы … побежали!» Окликнули! Господин мастер… Что жа… Вернулся я, получается.. Уже результат
Спустился на кладбищенский песок, цепляя «казаками» грязь и песок, двинулся до компании. С другой стороны подходили братки. Чашкин держал в руках весу прозрачный пакет с вареными яйцами и копченой колбасой полукруглой формы. Фриц спускался лавируя среди могил как горнолыжник, покачивая бело-синим бумажным кирпичом, зажатым в руке. На бритую голову стеклами на затылок нацепил солнцезащитный очки и при повороте ее всем казалось, что у него теперь два лица, как у Януса.
Ребята вернулись другой дорогой, оказалось, захотели проверить, есть ли на аллее разворотная площадка, и она оказалась, что, да. Чашкин предложил Фрицу вернуться и подогнать «Газель» ближе, но сука, он отказался, потому что «тогда, говорит, мы окончательно ужремся, и придется в гору нас тащить».
Бывший боец качал головой, хладнокровно поглядывая поверх голов, что означало полное равнодушие к словам щекастого выдумщика.
- Дык все равно закантуешь, так и так, – засмеялись бригадные, - тебе же хуже.
В ответ холодно поворачивал к ним лицо и кивал на овражек – только дотуда. А там всех присыпет земелькой, лопата в салоне лежит.
- Ты ж их в руки не берешь? – ухмылялся щербатиной Чашкин.
- Друзей попрошу.
Виновато кривя губы, и жамкая ладошкой с ключами – чтобы они сильней звякали приблизился к компании - там уже разливали новые дозы. Прошел за спинами Фрица и Чашкина, коснувшись мосластого плеча в косухе, встал у стелы. Принял стакан, подлян его к носу, будто нюхая, и осторожно зыркнул по кругу. Серое, как бы присыпанное пылью, лицо Космоса, прежде строгое, теперь словно оттаяло и порозовело. Расширенные глазки блестели, он улыбался треугольной губой и живо озирался на флегматичных соседей. Толян облизывал пальцы торчащие, словно птенцы из дупла, из широких рукавов стеганки. А предмет будущей буровской атаки, пригладив рукой беспокойный чуб, сделал рукой козырек, и соединился взглядом со вновь засиневшим небом. Потом посмотрел на Толяна, беззаботно отрывающего от белого рулона длинную полосу, под одобрительные собственные комментарии. Оторвал, направился напрямик через оградки к косогору, правей от березнячка, но не дошел до него, а присел в ямке в жидких кустах за последней могилой,. Над оградами заторчала выгоревшая панама, а обладатель ее, с присвистом и хрипотцой, объяснял всему кладбищу, что дерьмо складывать нельзя далеко. При налете может еще послужить. Даже жизнь спасти.
«Куда ты с…ть побежал? – неприязненно вспомнил Бурый вопли Толяна, - А вот буду бегать , тебя не спрошу!»
Чашкин привстал к плите, нагнулся, сдвинул тарелки и, с ухмылками, вытащив колбасу и два яйца, принялся выкладывать на мраморе инсталляцию явно сексуального характера. Но яйца не фиксировались у корня мясопродукта, а предательски скатывались, и амбал пробовал, совершенно безобразно тесня старую снедь, что начала падать с краев на песок.
- Могила усадку дала. Вот и крен, - сказал Пашка, сгибаясь и возвращая на место огурцы и стаканы.
Зашумел ветер. На нижнем ярусе неба посветлело, темные пролежни скрылись, и в ногах у оплывших снеговиков вновь заплескалась синь. Заспанное солнце торопливо засветилось, заслепило и опять залезло под хмарь, как под одеяло – недосмотревшее сон дитя.
Странное было небо. Подождало, пока Пашка нагнется.
Бурый коснулся плечом закругленной холодной грани. Фриц сунул блондину белый бумажный кирпич слежавшейся соли, блондин, кряхтя, присел на корточки, оторвал от рулона квадрат туалетной бумаги, высыпал на нее горку содержимого, ткнул указательным пальцем, лизнул, довольно растянул губы.
- Люблю белый порошок.
Водитель запрокинул голову, выпил нарзан. Бурый, у которого было на дне половина порции, тоже было дернулся чтобы выпить, но удержался: «Не разнобоить! Бежать со всеми». Подтягивая ватные брюки, к могиле вернулся Толян, шагнул на место, исподлобья поглядывая, не хочет ли кто поговорить о спасительной роли дерьма.
Еще не хотели.
Павел поднял лицо, заслонил ладонью глаза.
- Курлы, курлы… Журавли летят. – показал на далекий, дрожащий в поднебесном мареве канцелярский клин.
Присутствующие проследили дрожание далекой темной V/ Потом разобрали с могилы стаканы. Помолчали. Вопросительно повернули лица к Чашкину – тот снял костяшкой большого пальца синуситную влагу..
- Да, Длинный. Я б с таких заходов точно убег, – коснулся носком тяжелого армейского ботинка черной плиты, - что про тебя лепили – ты и прошаренный, и капиталист, и с шишками брат и сват. И кто ты там?
- И мо-одник. – сказал Павел.
- Технику очень любил. – озабоченно вставил десантник, - прогресс и мобилки.
- Да, да. Жить без них не мог.
- Джек-поты срывал. Капиталом не брезговал.
- Золото уважал. .
- О-о, эт мы знаем! – хохотнул довольно игрок, тряся брыльями, - трясся над золотом прям!
Чашкин вернулся к вроде отыгранной теме и мастер привспомнил, что на взгорке обещался «поставить Длинного верно». А этим вдруг занялся Юрка. «Ну и хорошо, - перешел с ноги на ногу мастер, - мне меньше работы. Поглядим, что получится».
- Нет, дорогой мой дружбан, братанов память подводит. А был ты…
… и поводя стаканом в воздухе, он окончательно утвердил, что покойный болтун и приколист, его продуманность и предусмотрительность – чушь собачья, и вообще, пока о нем тут такое звездели, он там у себя десять раз в гробу перевернулся, и как еще плита в сторону не поехала.
Снова ткнул носком в мрамор.
- мастило тебе, а ты козырями разбрасывался. Ну, чтобы тебе там покойно спалось, балабол! – постановил Чашкин и шумно выпил, отклонив корпус назад.
Выпили и остальные, к удивлению его - довольно и с облегчением. Против не проронили ни слова. Словно легенда о прошаренном принце самих утомила. «И он уж у вас уже не карьерист? Ну? Возразите жа, как давеча мне. Что молчите?!»
Народ крякал, улыбался и вытирал губы.
А и пропала тема. Как и не было. Компания внимала толстому отпрыску скупого рыцаря словно впервые. Да, Длинный был долбень! Конечно! А как же иначе? И слесаря переглядывались друг с другом, мол – осторожней надо с заходами, мало ли что. Кто тут у нас прошаренным его называл? Вы осторожней!
Таким образом, Длинный вновь оказался тем, кем и был, безалаберным приколистом, и словно бы заново вернулся к себе. Надолго ли? И зачем уходил?
Бурый поежился: ладно.
А Космос опять торжественно полез в подсумок, чтобы еще раз вытащить перед напрягшимся Бурым ту самую блестящую медицинскую шину, похожую сразу и на решетчатое забрало хоккейного вратаря, и на насекомое с длинными лапами, что растягивали рот до неимоверных размеров. С аккуратно приваренными крокодильчиками для крепления к верхней одежде. Зубастые зажимы, не обработанные химникелем, от времени покрылись ржавчиной. Бурому на миг показалось, что над могилой сейчас появится сам покойник, чтобы беззлобно ругаясь, начать соскребать с артефакта рыжий налет, потом поставить шину в рот, защелкнуть на плечах, и повернуться к стоящим вокруг могилы со вставленной между зубов решеткой, и лицом до подбородка измазанным зеленью. И ухмыльнуться по-старому: ы-ы-ы-ы! Бла-бла-бла!
- Как в Кин-дза-дзе у пацаков, им в рот тоже совали, - мельком глянув на шину, сказал Чашкин.
- Не, тут Данелия отдыхает, здесь больше железа. - не согласился. Павел.
Теперь вот под стелой, в лучах солнца, на пару с граненым стаканом никелированными изгибами славно сиял «третьяк»! И казался под стелой огромным белым пауком-птицеедом, спустившимся по черному стволу дерева где-нибудь в Амазонии. Сам Длинный становился все материальней и материальней! Что будет дальше?
Чашкин зевнул, делая вид, что шины на плите нет.
- Я его… в ящике… с хомутами нашел, – Космос поднял шину над зеленой бейсболкой. Солнце ярко сверкнуло на никеле.
«не было его в ящике с цангами и хомутами. Неделю назад перерыл, искал для дымохода на дачу хомут – не было!»
- Ишь, ты! – только и выдавил Бурый. «Молчи про третьяка, молчи»
С ужасом представил такого «третьяка» у себя во рту…Нет, правильно он связку догадался упрятать к яйцам - не звенела, пока по карманам стучал, и нормальный вышел аттракцион. Лучше раз на смех подняться, чем месяц в больнице лежать!
Чашкин наконец догадался подломить скорлупу и художественно разместил у начала кривоватой мясной палки пару белых кругляшей. Выглядело очень натурально. Поднялся, потер ладони друг об дружку.
- Колбасу жена выбирала. Говорит, специально искала похожую. Сказала, сделай, будто он сюда палку кидает. То ж выдумает, - ухмыльнулся Юрец махнул рукой, показывая инсталляцию портрету – видал?
Космос хихикнул, раскрыл перочинный нож, присел - но его осадили, и . Сварной, стесняясь, поднялся на ноги.
Бурый припомнил юркину жену, известную стерву, опытную, худощавую, прокуренную, с короткими волосами, низким голосом и фигуркой модели. Дева подстать Чашкину, тому еще пахарю по женской части. Сама весь город перебрала, пока замуж не вышла за Юрика.. Да и сейчас, как хвастался Юрка, у них в браке условие в личные дела друг дружки не лезть. И они слово держат. Потому как у обоих один секс на уме. Ну, у Юрки еще и игра.
Наступила тишина. Было слышно, как среди дальних надгробий взлетела большая птица, неуклюже задев толи ветви, толи венки. . Следом дунул ветер, и вся батарея белых конусов полетела с плиты на песок. Собутыльники принялись возвращать свои стопки на стол, а Чашкин протянул руку к сумке, за новой бутылке. Ветер не стихал, и компании пришлось задрать зады, пока в пластиках не забулькал благодатный балласт.
- Правильно, поклонились. Знак подает дружок, продолжения просит, - Чашкин торжественно откупорил «Столичную» и склонился над мраморным «столом», наполняя стаканы до краев, – до дна не гнетите, а то не накланяемся. Я лучше с горкой налью.
Закончил отмерять, глянул на изображение и протянув к нему руку. Бригадные покашляли.
– Чего? – Чашкин задержал стакан в руке - На сухую?
«На сухую» значило, что без тостов.
Кивнули.
- Ладно, затолкнем, что врозь наболтали, – согласился Чашкин.
Стаканчики взлетели, опрокинулись, вернулись на плиту. Досталось и Длинному, Юрец метко опорожнил его половину в цветочную полоску у основания стелы.
- У покойного ж налито,– Павел кивнул на стаканчик под хлебом,
- И в могилу не льют. Нельзя. – строго чирикнул сварной.
- Мона-мона, а то предъявят, что края увидал! - пошутил Чашкин, хлопнул по черному надгробию, - Покойник «горки» любил. Говорил, «надо взять высоту!»
Сощурил маленькие глазки - на блинообразном лице, и глаза словно втянулись под жирную кожу.
- А последнюю высоту мы с ним взяли в Германии! «Нас оставалось то-олько трое, из восемнадцати ребят!» Остальные под стол свалились, бухие, - напел Чашкин и зажмурился, вспоминая, - когда ехали к хозяину «Форда» на лепестричке, – Чашкин облизнулся, широкое лицо растянула довольная улыбка, - Значит, сели на электричку, едем. И вот слышим на шум-гам, стадион ревет, потом на остановке толпа тинов завваливает, короче, как положено, с банками пива, в шарфиках, песни поют - «Оле-е-е-оле-оле-оле!», типа с футбола едут. Ну и я с дуру руками замахал: Оле-оле-оле, Росси-ия, оле-е! – а Длинный в ухо шипит: «ты чего нарываешься, сейчас сорок пятый год вспомнят! Ну и точно, фанаты услыхали и давай гуртом к нам. Окружили. Все, думаю, приехали пацаны за машиной. А немцы стоят, перемигиваются, лыбу давят, по плечам хлопают, банки протягивают. Типа джин-тоника, что-то такое. Я башкой мотаю: «найн мани, бабок нет», а они - «битте-дритте-презент! - пейте, пожалуйста, просто так. Просто так! – мечтательно повторил Чашкин.
«Да что у тебя, пластинку заело, чепушило-ты немецкое?! - вспотел Бурый, «специально скользоту выбираешь?! Зачем сказал «просто так?»
– И вот мы без всякого сомнения заглатываем – мир, дружба, жвачка, … - он довольно потер нос, - с горкой буквально – и – тудух! - у нас глазья на лоб! А тинейджеры ржут! В банках-то шнапс был, прикинь?! По-нашему забодяжили, чтобы при полиции побухать! Оккупация зря не прошла!
Народ засмеялся.
- А вообще говорил: «заело не тачки, да шмотье, а немцы сами. Любой человек дорогу подскажет, помощь предложит. Это у нас каждый думает, как бы друга объ..бать, а там не-ет, культура.
«Да чтоб ты лопнул!» - Бурого снова словно бы укололо. Он нервно переступил с ноги на ногу.
…Мы вон на трассе как спали: Форд на обочину, сами пледы расстелили на травке и на массу. Засни так у нас, утром с отверткой в башке найдут. А прежде полисмен с мигалкой нарисовался, мы сначала на измену, а он чисто спросил, все ли в порядке, не нужно ли техничку, или дотащить до сервиса. Вот так. Не начал, как наши, разводить за треснутый поворотник. Зато границу пересекли, так на первом же посту – а что с фонарем? Иди-ка сюда!
Бок заболел нешутейно. Закололо, потянуло, словно в самые худшие приступы. Во рту стало сухо.
Накануне Бурый сунул в карман тубик ношпы, и теперь нащупал таблетки, вскрыл крышку, выщелкнул заветный кругляш, положил на ладонь. Нагнулся за чистым стаканчиком для запивки, и тут же поймал на себе насмешливый взгляд Павла.
«Слабость выказываешь, Бурый? Или опять придуриваешься?»
Сделал вид, что передумал. Достал тубик и положил таблетку назад. «А если совсем скрутит, что делать-то?! Пару раз уже до кустов убегал?» - сам себя спросил Бурый, и внезапно, словно разделившись на двое, сам себе и ответил. Причем ответил холодно и разумно.
«А ты не впадай в панику. Смотри, первые заходы Чашкин вытащил - мысли звучали не в мозгу, а как бы из грудины, из того коридора, куда недавно провалилась водка, - Теперь неси что хошь, про здоровье, про баб, только на дележки не вырули, взвешивай, не ляпай - атмосфера устаканилась - думай неспешно».
И действительно: теперь помин разворачивался степенно, солидно, без рывков и неожиданностей, как бы по плану. «Сам же себе говорил – на месте определишься, о чем болтать. Вот и определяйся, пока гаврики жрут».
«Ага, определяйся, - тихо завизжало внутри прежнего Бурого, от его как бы лица, еще стоящего перед водочным коридором, и не решившегося туда зайти - два раза уже попытался, чуть в лужу не сел. Почему раньше обо всем не подумал, баран?»
«Да чего сразу баран? - опять возник примирительный голос умиротворенного Бурого из коридора, - дома-то в голову что-нибудь лезло? Одно здоровье и бабы.»
«А здеся что лезет? - в отчаянии завопил первый голос, - здоровье и бабы, а ишо ямы и третьяк!
Хорошее дело, едва не нарвался!»
Бурый прижал к груди стаканчик. Закрыл глаза на миг, прислушался к себе. Больше ничего не услышал, поднял стакан – влил в глотку.
И опять говорил Чашкин, склоняя покойничье везение и украденность Длинным юркиной судьбы, сызнова сыпал картежными сравнениями, и – динь-динь-динь - повторно звенело: «блат», «мастило», «свои люди»… Динь-динь-динь: «все дороги открыты» «рука волосатая», «мастило» и «блат».
Опять опрокинули стопки.
«А что ж, можа и окликает. Как он подсказывать должен? Не из могилы ж голосить, а вот так, что будто сам на верную мысль набредаешь. В мозгу собственном, словно в лесу. Да!» …
Толян прожевал, осмотрел «поляну» и почесав за ухом, поставил стакан на плиту. Чашкин посмотрел на всех и качнул бутылкой – чего спим? Народ засуетился, допил остатки и по очереди нагибаясь, расставил на плите невесомые дозаторы счастья. Бурый невольно опустил взгляд на желтый песок, поиграл носком с отколовшейся мраморной крошкой, задел торчащую из песка проволочку. Пригляделся – медная, стальная? Завиток напомнил про шину.
«А можа, – о «третьяке» еще раз шар запулить? Тема теперь безопасная. А вот про золото надо молчать. И про шмотье однозначно. А так – что жа. И не я единственный шины шарахаюсь. Вона, Чашкина как трясет от нее, чует кошка, чье мясо съела!»
Юрец тем временем зубами снимал жестяную крышку с новой бутылки «Столичной». «Что же, зараз цельных три бутылки уговорили? Сколько ж налито было?! – испугался Бурый, и успокоился, - да не! Это ж те початые, что в маршрутке начали глушить допили, до нормы далече!»
И снова водка включила свое волшебство. И волна за волной, волна за волной – ее тепло загуляло по телу, примиряя, оглаживая. И словно пойманные рыбины, свежие мысли затрепыхались во встревоженной подкорке, и одна из них - не своя – чашкинская, что прежде проскакивала через ячеи, зацепилась, затрепыхалась – «мастило»! Да! Мастило Длинному! Мас-ти-ло. Так вроде уже говорили о фарте?! Нет, нет! То о фарте, а тут – «мастило». А что это значит? Чуйка – по Пашкински?! Не-е-ет! Врешь, это не чуйка! И не везение! «Масть», значит – повсюду случались нужные люди! Везде были связи! И пропасть он не мог, не мог и не мог! Везде блат имелся, конечно! Блат! Верная тема!
«Вот-вот, вспомни, что зазря покойник им брезговал, намекни своим, что нельзя шансы отбрасывать и полезного человека глупо гнобить. Никуда сейчас без коррупции – ни к врачу, ни к юристу. Черный ход в наше время еще больше востребован!»
– тут же словно во о мраке концертного зала луч прожектора упал на сцену, и где Бурый, словно заграничный проповедник у микрофона, в черном костюме прижимал руки к сердцу и вещал в зал – «как же без блата, парни?! Окромя себя самих, кому мы нужны?! Кто о нас позаботится? Длинный сторонился коррупции, и к чему жа пришел?! К смерти! Да здравствуют блат! Ура - своим людям! Блату - виват! Аллилуйя!
«Амии-инь» - гулом ответствовал зал, где отдельными рядами сидели павлы, анатолии – буквально – ряд блондинистых пашек, ряд анатолиев в телогрейка, ряд космосов, а на галерке мелькали лысины многочисленных недовольных Мок. Вот один из них встал, занес из-за кресел ногу в новом блестящем сапоге в проход…
Бурый зажмурился – луч погас.
«А что есть еще кроме блата? А только здоровье. Это вечная тема, на все случаи, куда беседа не повернет. Но ведь мало здоровья и блата. Нужно что-то еще… Случаи безобидные как у нормальных людей можно вспомнить. Без дележа, без наезда. Они жа ведь были?! Не всегда же он Щупом ходил! Иногда и обламывало! Брехался с отцом, а когда прижимало смертельно – к нему же и бег. Да! Ведь когда жа Чашкин с Фрицем челюсть ему подломили, а потом в травмпункте его лечить отказались, чем он застроил врачих? Да отцовым же именем!»
Бурый лихорадочно потер пальцем под носом, скосил взгляд на соседей по могильной стороне.
Худощавый водитель и благодушный наследник теперь покачивались с ноги на ногу со стаканчиками в руках, тихо о чем-то говоря. Фриц показывал запястье с браслетом, потом встряхивал серебристым мобильником-слайдером с короткой антеннкой, словно наслаждаясь щелкающим звуком. -. Чашкин ухмылялся, показывая за жирными щеками черную дырку в верхнем ряду зубов.
«Кстати, а потом, когда он с отцом вроде крепко сошелся, через кого он обратно рассорился?! Разве не через вас, новорусские?!
В 94-м Длинный недолго поработал на «скорой». Потом ушел. Очумел от дежурств. Сказал, когда на аварии свою руку вместе с рукой пострадавшего загипсовал, понял, что надо сваливать. И пошел на поклон к папаше. Стал у него в частном кабинете народ выводить из запоя. Кушетки, капельницы на штативах, кабинетик при поликлинике как бы государственный. Однажды Фриц с Чашкиным какой-то дряни ужрались… а-а-а! Не! В марте 95-го! Фриц с Чечни дембельнулся и привез с собой «шпаги», что его в Моздоке снабдили.
«Погоди жа, когда это было? – пошевелил губами Бурый, искоса глядя на лысого Фрица – худощавого, высокого, с длинными музыкальными пальцами, узкими, чуть припухлыми губками и немного выпуклыми глазами на продолговатом лице, - это ж как такого надо было довесть, чтобы у него башня поехала? А, ну ладно. Да, март это был девяносто пятого. Аккурат они Грозный взяли, и их, кто в живых остался, по домам отпустили. Короче, траванулись друзья и напросились очистить кровяку. А Длинный-то безотказный - к тому же Фриц весь контуженный, худющий ходил как тростинка! Положил на кушетки, капельницы зарядил, а тут его папаша с жирдяем лысым, главой района, которого два жлоба под мышки держат явился. А у Длинного-то реактивы, реланиум и физрастворы изведены на два дружеских бессловесных бревна! Ну отец и разоирался: я тебя предупреждал, что кабинет для людей, выметай отсюда свою шантрапу!» А Длинный плюнул и вовсе ушел. И общение с отцом прекратил. За друзей обиделся. Прямо как наши уроды за Моку приятеля!
Бурый быстро оглядел компанию, не подслушал ли кто его мысли.
Нет, не такой уж и безобидный пример.
А может, ко знакомству вернуться? Длинный, конечно, не считал это за оскорбление, но по факту они ж чуть его не убили.
А что? – лихорадочно запрыгали в чехарде, - А ведь это тема – стрелку с себя свести. Что он мельтешит?! Перед вами тут два натуральных злодея здравствуют! Его, копейку добывшего для друзей, с говном перемешивают, а эти солисты в почете живут?! Где справедливость?! Чашкин,– вот перьвый враг! Сколько он дерьма покойному удружил? Недаром мелькала мысля, чтоб лучше он кони двинул! Вот-вот. А ить это ж вариант. Я единожды скосячил, а этот сколько Длинному говна удружил?
Выручку и в казино уносил, с отцом через него разругались. Везде накалывал, или подставлял. В Германии той же, когда на шлюхах поднялся, а ему лишь полтинник сунул? А как он дедушку ночью на капот поймал, водки лупанул, и Длинного за руль посадил? А когда они в покер играть на деньги сели, как с выигрышем кинул? Цепку проиграл, а сам – ну мы же понарошку? А Длинный-то и ничего, только рукой махнет. И правильно. Потому что прощать жа надо! Прощать! Их накололи на пару штук – и обида кровная! Вы сурьезно?! А сами-то чем лучше?!
Бурый закрыл глаза. Тут же снова осветился Зал и теперь на сцене появился человек в черной мантии, прокурор.
«Да-да, а остальные рази ж лучше? - говорил он, оглаживая мантию, - гляньте на этих субчиков! Толян, Пашка, Космос. Толян это Чашкин номер два – тоже на дружковской на физиономии отметился. Ударь поточней, попал бы на погост Длинный пять лет назад! «Протестую! – в рядах анатолиев закричал невесть откуда-то взявшийся адвокат, такой же как толька, но немного стройнее и выше, и тоже в костюме, - он же сам спровоцировал Тольку? Зачем сказал слово из пяти букв с первой ха?» «А неважно! - отмахивался прокурор со сцены, - покушение было! И Пашка хорош, опоздал со своим захватом! Уж не спецом ли?»
Взгляд перешел на сосредоточенного, мелкого, как воробей растрепанного Космоса. Тот деловито, сведя зрачки в кучу, счищал кожуру с вареного яйца, снятого с чашкинской инсталляции.
«Ишь, мелкопузый, а жрет в три горлА. А тожа ведь Длинного чуть под статью не подвел!» «Когда это?! – удивился адвокат, перелезая в ряд космосов, - а тогда жа! – завопил радостный прокурор, Длинный месяц Брыкова замещал, а Космос сбег гаражи рубероидом крыть, опрокинул на себя ведро с гудроном, и от горелки запалился. Спасибо, друзья догнали и потушили, а то он с горящей головешкой по улице побежал! Вот, сдали в больничку, а оттуда в трудовую инспекцию стуканули! Ведь на работе, получается, получился ожог! Поди докажи, что со смены ушел. Да даже докажешь – дурака ведь подставишь. Инспектора в Космоса вцепились, а он ни бе, ни ме, пока задним числом ему отгул не оформили. Понервничал тогда Длинный, понервничал. Даже успокоительные таблетки глотал, водка не помогала. И к папаше опять пришлось идти на поклон, его связями пользоваться! Не, ну как?»
Космосы пристыжено опустили лица. Адвокат развел руки и полез в ряд блондинистых пашек.
А Пашка? Ну, чистый ангелочек - губки пухлые, волоса курчавые, щеки гладкие, глаза виноватые как у ослика на лужку! А через него Длинный в такую переделку попал, что держися! То есть, не через него, а через его жену Татку он попал в переплет.»
«В какой переплет? – подал голос адвокат, привставая над пашками - осел он, допустим, согласен. Но как это дела касается?»
«А так, муж да жена одна сатана! Татка Пашку захомутала из-за жилплощади. Она на юриста поступала, у отца токаря думала прописаться, что с деревни на завод устроился и имел комнату в малосемейке.. А папаша дал ей от ворот поворот. Дочка учебу загубила, пошла в ателье платья шить, тюху Пашку захомутала, невест других распугав, а как новые времена пришли, папашу по безработице инсульт и разбил. Она его и взяла под присмотр в свои полторы пашкиных комнаты, а в малосемейку Длинного заселила. Да не просто заселилила, а чтобы жилплощадь государству не ушла, если папа кони двинет, прописала опекуном, благо он корку фельдшера имел! По закону же чужого шиш пропишешь, только родственника? Но! «В исключительных случаях по решению исполкома». Нашла лазейку в законе, юристка! Справок только собирать пришлось… «И что беременна, и что у мужа живу, и что отец невменяемый, и что Длинный доктор, и..» - на ум пришла красивая, плечистая рыжеволосая дева с высокими скулами – Татка.
Бурый даже унял внутреннее судилище, чтобы дать восхищению волю. Вот бы ему такую жену – танк, таран, голова! Законы обходит! Людей строит по струнке! С ней он бы уже давно в олигархи пролез! А он вот на Веру запал, что Пашке подстать. Верка не дура, просто ведомая всюду, зато критиковать так умеет, что чокнуться можно, каркуша!
Да, вот она его прописала, а потом узнала, что в приватизацию у него на площадь законное право. Решила, что Длинный засрет, метры поделит, а Длинный - «с ума ты, что ли, сошла? Мы же договорились!» И в приватизацию от доли отказывается, даже выписывается, дальше ее арендует, копеечку платит, все по честному делает. Один только раз Татку послал, когда денег ей задолжал, а она ему батьку свово за отработку долга подсунула. Привезла на такси, в квартиру как чурбан затащила, сказала, «раз ты опекун вот и опекай мово батю.. Или деньги плати». Вот тут Длинный и восстал на нее: «Идите вы, - говорит, - к ископаемым ящерам, я родного отца не признаю, буду еще с вашим предком сосаться!» И Татка Длинного хоп –и на улицу. И шабаш. И заслонялся Длинный по чужим углам, с ногами больными…. Ржал, что сбылась о небе мечта! Да! Хотел быть летуном, вот и стал как безногий летчик Маресьев! Так что, не святой ты, Пашка. ой, не святой! Муж да жена – одна сатана! Иль неправ?»
Прокурор с щекастым, крючконосым лицом как у Бурого, строго посмотрел в темный зал с шевелящимися головами.
Адвокат молчал.
"И какой же вывод мы сделаем? - Бурый скосил взгляд на стелу, где, как показалось, Длинный переменил позу - ноги скрещенные поменял, правая была на левой, а теперь левая на правой. " А такой! От меня единственного к тебе зла не пришло! - восхищенно подвел черту и едва не подпрыгнул на месте, «И рази ж я не прав, что здесь решил схемку составить? Прав! Будем оглашать приговор?»
«Погодь-погодь, - из-за кулис зашептал рассудительный Бурый, и размахивающий руками прокурор обернулся к нему, - нельзя сразу козыри сбрасывать. Прикуп оцени, чем еще можешь сыграть. Здоровье, например, что Длинный не берег. Так ведь? Так. С блатом Длинный не дружил, брезговал – так ведь? Так. И это по новой жестокой жизни, где без связей вообще пропасть! Чему Длинный точный пример! Ну вот – раз, два, три. Уже три картинки. Необязательно со стрелы заходить. Успеем кинуть стрелу! Пока обобждем!»
Внутренне подобрался, приготовился. «Как закукует сейчас новый тост, как Длинному везло ему в пику, тут жа и зайду! Посмотрим, как ты скривишься. И вы, б..ди, свои подвиги вспомните! - Бурый озлобленно глянул на бригадных, - узнаете, как своих гасить ни за что!»
Мельком взглянул на Длинного. Портрет, казалось опять подмдигнул ему: давай, Бурый, рискни, скажи вовсеуслышание: «Нет тебе удачи, Леха, потому что ты Длинного чуть инвалидом не сделал», - а он ответит - «Так ведь не сделал - повернет к нему круглое лицо и машинально ковырнет пальцем у ноздри, - сам к наркотам полез, идиот, я же наоборот его от зелья отвадил. И в травму мы его отвезли, а могли бы там же и бросить»
«Да, в травмпункт отвезли. - поправился Бурый в непривычном для себя адвокатском стиле – неожиданным образом он оказался в зале, и сидел в ряду широкоплечих, амбалистых чашкиных, - зато оставили в коридоре когда с него кровь хлестала! – снова принял прокурорский тон, и вернулся на сцену, - А если б они с Пашкой следом в травму на такси не приехали, да в кабинет не вломились? – А ведь да, - сказал себе Бурый с самодовольством, и даже неким восхищением, - мы же с Пашкой Жеку спасли. Приехали и до кабинета его дотащили! Во-от, вот о чем надо гуторить! О нашей спасительной роли! А на уродов надо кинуть стрелу! Кого с дерьмом тут мешают? Меня?! А кто судьи?!
Бригадные словно окаменели, пили и смотрели в одну точку, куда-то над головами новых русских.
Бурый подобрался, но тут дунул ветер
Чашкин, увлеченный обсасыванием свиной корки, бросил и отвел взгляд с блестящей у бархатцев шины.
Фриц ухмыльнулся, сунул ступню в черной кроссовке под желтые бархатцы, двинул носком, и подтолкнул третьяка на плиту обратно. Словно по заказу, на нее опять упал лучик света, она заблестела.
«А эти, ишь, делают вид будто не при делах, будто не они Длинного ломанули! – позлорадствовал Бурый, - значит, помнят, боятся! Неудобно им слышать про подвиг-то свой! Да вот уж как видно придется!»
Ведь на прежних пьянках об этом молчок! Но то ж прежние пьянки. Теперь-то – война.
Бурый облизал губы. В голову пришли новые мысли. Война, да! Все средства годны!
Детство Чашкин провел в ЗГВ, в части, где отец служил прапорщиком, начальником склада МТО, По знакомствам, по связям с Германией, а главное, благодаря таланту сходиться с козырными людьми, он еще в Германии начал бизнес, в том числе сначала на тихом, потом на откровенном дербане складов. Сейчас же старший Чашкин числился директором ЗАО, сидел один в огромном кабинете, и стриг купоны с личных пакгаузов, которые сдавались в аренду крупным оптовикам. Он развелся с матерью Юрки, женился на молодой, построил новый дом, а сына-недоросля поместил в ежовые рукавицы, на необязательное ежемесячное содержание, которое выделял в зависимости от его поведения. Денег хватало на проживание, еду-бензин-коммуналку, но их совершенно недоставало на радости жизни. «Говорит, ноги не протянешь, и ладно, - фыркал обычно Чашкин-младший. - Остальное сам зарабатывай» Ну и еще папа считал его «непутевым», что совершенно Чашкина выводило из себя, ибо «путевость» предка, по мнению отпрыска, была лишь в том, что он попал на нужное место в нужное время, и нужным людям сгодился, что смог бы и любой дурак «Сорвал джек-пот , фортануло, а меня строит! - с досадой делился Чашкин в компаниях, - главное в бизнесе для папаши – это кантик на шее выбривать по линейке». Завсегдатай игровых заведений, Юрец не был «игроманом», как считали окружающие. Просто он спорил с отцом. Он упорно и решительно ловил удачу за хвост, чтобы поставить предка на место. Но хитрая птица в руки не давалась. Так, перья предлагала пощипать. Изредка.
«Можа, он с отцом замирился? Тогда где его невезуха? И где тут стрелку кидать? – наблюдая за благодушным Чашкиным, думал Бурый, - тогда что делать? Эх, коварное зелье, - отвлекся от проблем Бурый, чувствуя как возникает томленье в боку.
Бурый громко и натужно покашлял.. Чашкин глянул на него – кивнул на рулон туалетной бумаги, подмигнул. Бурый помотал головой. Бригадные продолжали изучать воздух перед собой, словно разглядывали загадочные письмена на стене молчания, вертели в руках белые усеченные конусы и медленно пожевывали закусь.
«Так и допьем без бузы. Дома догонишься, а завтра работа, наряды, то се, само собой все и уладится. Брось ты обиду » - снова голос неизвестного просителя постучался в дверь, предлагая отменить задуманное.
- А тамада чего молчит? – Фриц протяжно зевнул, слегка перекосив челюсть, и если бы здесь стоял художественно подкованный человек, череп напомнил бы ему известное полотно художника Мунка «Крик». Если бы ценитель оказался. Но таковых не было.
- А он с водярой язык проглотил! - ухмыльнулся Чашкин, показав щель от выбитого зуба, и обращаясь к бригаде.
- И оставил в кустах? – усмехнулся Фриц, - за тем бегал, язык искал?
- Ага! – заржал Чашкин, - точно, язык искал!
- И на тебя стрелку кинул? – поморщился Фриц, - ты ведущий?
Он втянул голову в трубу воротника, дернул вверх молнию и спрятал подбородок в бортах косухи
- По ходу да, кинул стрелу и я теперь тут Петросян, – довольный Чашкин повернул лицо к памятнику, и поднял стакан – Ла-адно, не пропадем! На «ха-ха», как обычно?
- Тогда я в кабину пойду, не май месяц, - сказал Фриц, дождавшись, пока все стаканы опустятся на плиту.
- Конечно, без подогрева хреново.
- Да хер с ним, с подогревом, у меня от тебя на ушах мозоли Задолбал ты, дай другим порулить.
- А-а-а! - Чашкин, встряхнув стаканом, - ну тогда я не тамада. Ща Вован вступит. Вован, плиз на сцену, – тут же повернулся к памятнику, склонил голову, - Длинный… Вот на …уя? Ладно. Откланиваюсь. Просю! Вован теперь развлекает. Ну, давай, Вовентель!
Фыркнул, вытер сальные губы, кивнул стеле.
- Ща Вовчик вступит.
- Давно пора, Вов-чик, - улыбнулся водитель. Бригада заулыбалась, переглянулась. Только Павел немного хмурился, в своей манере.
Бурый же замер от неожиданности и возмущения: «Вовентель?! Вовчик?! Вован?! Какой…»