Человек видит и понимает жизнь так, как ему это диктует язык или, точнее говоря, выраженные в языке смыслы. Так утверждает современная наука! При этом существуют смыслы особые – открывающие жизнь по-новому, позволяющие понять те или иные ее необычные стороны. Часто смыслы такого рода открывают в жизни что-то такое, что ранее человеком не воспринимались.
Такова категория «Дао», принадлежащая китайской философии. Буквально это слово означает «путь». Но это не простой путь – это суть вещей, которая лежит по ту сторону их видимости, и открывается человеческому разуму в их истории. Дао – это источник всех существующих явлений и одновременно сила, их созидающая. Ну, примерно так. И об этом пойдет речь ниже.
Юра был старшим по возрасту в нашем оркестре и потому ставил себя строго и солидно. Играл он на барабанах. В одну из первых репетиций после моего прихода, когда я ему сказал, что надо «стучать» ровнее, он хмуро заметил:
- Паренек, запомни, я не стучу – я играю.
И я это запомнил.
А вообще он трудился на заводе железобетонных изделий – был фрезеровщиком и, как говорили, очень высокого класса. А поскольку работал он не только руками, но еще и головой, ему принадлежали многие рационализаторские предложения. Короче, был он на своем производстве в почете. Но работал на заводе ЖБИ он исключительно из «корыстных побуждений»: работникам предприятия довольно быстро по тем временам выделялись квартиры. Вот когда Юра женился, ему сразу же выделили «гостинку». Но он все работал и ждал настоящую, полноценную «трешку».
Как в хорошей семье, члены которой любят и хорошо понимают друг друга, у каждого музыканта у нас в оркестре было свое прозвище. У Юры их было несколько – душевное Юрок, сладенькое Юрасик; его фамилии Баканов породила другие прозвища – строгое Бакан, опять же сладенькое Бакасик и игровое и иронично-ласковое Бабасик (здесь не обошлось и без Бабая – воплощения суровости). Это была реакция на подчеркнутую Юрину манеру даже со своими держаться солидно и строго, а иногда даже чуть отчужденно. Бабасик!
Бабасик прошел по жизни тремя путями. Первый, самый понятный и доставивший всем много неудобств, – путь алкоголя. Помню, накануне моего первого выхода на танцы в «Вагонке» наш оркестр играл на цеховом вечере в красном уголке ЖБИ – сейчас сказали бы на «корпоративе». Для меня это были смотрины. Так вот с этого мероприятия в «Вагонку» привезли в футляре от баяна, наверное, бутылок десять водки. Но я этого вначале не знал.
На следующий день мы отработали первое отделение, собрались уходить на перерыв. Все молча, с серьезными лицами спустились со сцены, Бабасик открыл тяжелую дверь в концертный зал (теперь ее заложили, даже следа не осталось – эх!), все прошли через сцену за кулисы, по гулкой металлической лестнице поднялись к какой-то небольшой двери… Все было таинственно, сумрачно и страшно. Эту дверь тоже открыли… И мы оказались в небольшом квадратном помещении – оркестровой комнате, устроенной в высокой башне немецкой кирхи, в которой, собственно, и располагалась «Вагонка». Где-то вверху ворковали голуби, здесь, внизу, все было в голубином помете. А Бабасик деловито открыл футляр от баяна, извлек оттуда две бутылки водки… Тем временем на стол постелили газету, поставили пять граненых стаканов; откуда-то взялась жареная мойва. Бабасик ловко откупорил одну бутылку, потом другую. Налил в стаканы чуть больше половины. Помнится, я пришел в ужас: до того времени я не пил водку, тем более столько. Я стал неуверенно отказываться, но Бабасик, посмотрев на меня пристально и осклабившись, заявил холодно:
- Паренек, у нас так не принято. Давай, пей.
Возражения исключались, я выпил. А когда мы возвращались на сцену после перерыва, мне казалось, что я шагаю где-то в полуметре над землей, и чувство счастья переполняло меня. Правда, потом пальцы мои не попадали на нужные клавиши, я фальшивил, но это было ужасно смешно и не важно. Так я влился в коллектив. И крестником моим был Бабасик.
Но этот путь Бабасика не был прямым и ровным. Как-то, гораздо позже, он отказался от крепких напитков и вина и перешел на пиво. Мол, так меньше вреда организму приносится. Но потом все-таки вернулся к вину, причем сладкому. В компанию приходил со своим вином и пил только его. И заедал это дело конфетками. А не надо было – ох, не надо!
Потом мы перешли работать в кафе «Огни Москвы», которые в городе прозвали «Шарами» за круглые светильники в зале. И Бабасик стал бухать регулярно. Мы приходили на работу обычно к семи часам – Бабасик был уже на месте всегда намытый, в чистой, хорошо наглаженной рубашке и в подпитии разной степени тяжести. Если в легком – играл нормально, относительно ровно, полузакрыв глаза и улыбаясь сам себе. Если же он выпивал до работы крепко, играть с ним становилось невозможно: он менял темп, бил по барабанам изо всех сил, хищно скалясь при этом. Когда в перерыве за сценой я, как руководитель, делал ему замечание, он сатанел, хватал меня за грудки… Сколько пуговиц на моих рубахах было тогда оторвано! Но до драк, до крови дело никогда не доходило.
В это время Бабасик получил от завода ЖБИ «трешку» и сразу же оттуда уволился. Он чувствовал себя музыкантом и немножко – ну совсем немножко – звездой! Как Ринго Старр, которого Джон и Пол шутя называли «звездой без полета». Мы любили смотреть, как он перед работой красит усы черной краской для бровей. Он себя действительно любил и чувствовал звездой.
Так сплелись воедино первые два пути Бабасика – надежного, преданного потребителя алкоголя и музыканта в оркестре кафе «Огни Москвы». Первый, конечно, мешал второму, но время шло, мы уже притерпелись, привыкли к Бабасику такому, каким он был в этих своих ипостасях, и ничего менять не хотели.
Еще в пору игры на танцах в «Вагонке» Бабасик женился, и тогда определилось третий его путь – как мне кажется, самый главный для него, самый больной, а по сути – роковой. Жену его звали Ларисой, но Бабасик почему-то называл ее «Матильдой» - это если вдруг о ней заходила речь. У них сначала родился сын Владик, спустя несколько лет – дочь Вика. Вроде бы, все как у людей. Но в своей супружеской жизни Бабасик довольно быстро обнаружил для себя страшное. Его Лариса оказалась абсолютно равнодушной к сексу. Абсолютно! Говорят, что роды могут пробудить в женщине чувственность. Но ни первый ребенок, ни второй Ларису как женщину не оживили. Она оставалась холодной – то есть равнодушной к мужской сути Бабасика. А его это травмировало глубоко и жестоко. «Она меня не хочет. Ей от меня только бабки нужны».
И пошел наш Бакасик «налево», благо в «Огнях Москвы» всегда находились женщины, готовые к любовным приключениям. Но эти приключения всегда были у него «от души». Он искал настоящего чувства – пусть и плотского, пусть заведомо краткого, но искреннего. И высшим оправданием каждого такого приключения было всегда одно и то же:
- Она меня хочет!
Это Бабасик объявлял нам с неизменной гордостью. А потом в одних и тех же словах описывал свои многосторонние сексуальные подвиги:
- У нее такой попец!
Надо сказать, и женщины его любили. Скорее всего, за искренность и душевную теплоту, которую он умел им дарить. За его любовь. И сами они всё были серьезные, достойные. На дур или свистушек он не разменивался.
Помнится, появилась у Бабасика такая Алла. Немного выше его ростом, стройная, вся налитая, с тугими икрами… Как раз в его вкусе! Сколько раз приходила она в «Огни Москвы» - не посидеть, а просто так, посмотреть на Бабасика, обмолвиться словом... И когда он подходил к ней, брал ее за руку, их лица менялись, и обоих окутывала какая-то тихая, теплая лучезарность. Они действительно любили друг друга. А когда она уходила, Бабасик, как обычно, говорил:
- Она меня хочет!
Но в его голосе звучало что-то новое – глубокое и честное. А сам он становился покойным и уверенным в себе. Он знал, что тоже может быть любимым и желанным.
А потом Алла перестала заходить в «Огни Москвы». Сначала мы на это внимания не обратили, думали, что они поссорились. С кем не бывает? Но кто-то сказал, что она тяжело заболела. А спустя еще какое-то время долетела весть: Алла умерла. Бабасик на эту тему никак не распространялся. Только стал каким-то угрюмым, молчаливым. И продолжал бухать свой сладкий винчик.
Прошло еще несколько лет. В конце восьмидесятых «Огни Москвы» закрыли, мы разбежались кто куда. Сам Бабасик играть никуда не пристроился. Рассказывали, что он стал завсегдатаем какой-то пивнушки неподалеку от дома. Общался там с местными алкашами, дружил с ними, выпивал за их счет… Из дома уходил утром – возвращался вечером. Но всегда был наглажен, в чистой рубашечке. Кто за ним ухаживал? Лариса? Дочь? Бог весть. Как бы то ни было, формы и куража Бабасик в эти годы не терял. И даже стал лучше играть на барабанах.
Виделись мы в эти годы нечасто. Несколько раз собирались по старой памяти в «Вагонке» - повидаться друг с другом, поиграть, оживить воспоминания, такие дорогие каждому из нас… В это время Бабасик испытывал нежные чувства к директрисе «Вагонки» Валерии. Красивая женщина была и с искрой в душе. Кажется, Бабасик ей тоже пришелся по сердцу. Но Валерия была замужем, и долго эта история длиться не могла. А у Бабасика это была последняя любовь в жизни.
Потом мы несколько раз встречались на посиделках в студии звукозаписи у Коли Иванова. Все было как всегда тепло и радостно. Но Бабасик стал заметно сдавать. Он сидел тихо в укромном уголке, кротко улыбался и пил свой сладкий винчик под конфетку. Редко садился за барабаны, и только тогда преображался. И играл лучше, чем когда-либо.
А однажды хмурым осенним днем на мой телефон позвонили. Это был наш гитарист Толик. Без всяких прелюдий и приветствий он сообщил:
- Наш Юра лежит в больнице на Летней. Ему хотят отрезать ногу!
Что случилось? Почему отрезать? Никаких деталей Толик не знал. Мы договорились немедленно поехать к Бабасику и все узнать от него самого.
Мне Бабасик на звонки не отвечал, но Толик все-таки сумел до него дозвониться и предупредить о нашем приезде.
По дороге я заехал в магазин и купил ему винограда. Я ведь ничего не знал… А когда приехал в больницу, они уже сидели в коридоре и мирно беседовали – Бабасик и Толик. Бабасик был при обеих ногах, улыбался. Он сразу успокоил меня, что все в порядке, - Толику он рассказал об этом еще до моего прихода. Оказалось, что у него а ноге открылась какая-то маленькая язвочка. Врачи ее залечили и уже готовили его к выписке. Что за язвочка, Бабасик не объяснил.
Спустя две или три недели Толик рассказал мне по телефону, что Бабасика выписали домой из больницы, но тут же вновь пристроили в госпиталь, где, как говорили, хорошо лечили гнойные раны. Оказалось, что у него был диабет и открылись сосуды на ногах. Вот он, сладкий винчик под конфетку! И я со своим виноградом. Началось нагноение, сепсис…
Потом я узнал от Толика, что Бабасика отправили домой уже в плохом состоянии. Ему действительно хотели оттяпать ногу, но он не дался. И я догадываюсь, почему. «Кто же его без ноги любить будет, кто таким захочет?» И Бабасик умирал дома от заражения крови – медленно, мучительно!
Еще через неделю – помню, это была суббота – я послал Толику смс: как там наш Бабасик? Ответ пришел быстро: «Наш Юра умер. Вчера похоронили».
Вот так и закончился путь Юры Баканова. Сын Владик, который занимался его похоронами, нам ничего не сказал. Почему? Тоже ведь знак Дао…