Жара, духота. Деревья по стойке «смирно» - хоть бы одно дуновение свежего ветерка. Над асфальтом вибрирует воздух, искажая реальность. Поливальные машины пытаются остудить дорогу, творя мимоходом радугу. Без толку. Вода испаряется быстро. Сколько там на градуснике?
Неллька страдальчески морщится, поднимает к небу глаза: ни облачка. Задергивает шторы, пытаясь спрятаться от нещадно палящего солнца.
Отбросив приличия (а кого стесняться, когда живёшь одна), голышом бегает по квартире, но хочется снять и кожу. Залезает в душ, холодная вода на максимум. Кажется, что она испаряется, едва коснувшись тела. Становится легче, но стрелка часов как будто нарочно ускоряется и стремительно завершает круг. Усилием воли Неллька вытягивает себя из душа, заставляет вытереться. Она только берет со стула блузку, а спина уже липкая от пота. Неллька тяжело вздыхает: ну кто придумал ездить в такую жару на работу?!
Выходить из подъезда не хочется: кажется, вся прохлада спряталась здесь; может и мне задержаться? Втягивает полной грудью сырой воздух, пытаясь взять с собой как можно больше, и решительно распахивает дверь. Лето обдает жаром, как парная. Ноги сами собой начинают пятиться, но тяжёлая дверь уже лязгнула: назад дороги нет.
Пробежать через двор, под кронами деревьев, налево, потом направо в арку и снова налево. Не так далеко.
Пробежать?! Медленно, размеренно шествовать, обмахиваясь веером, замирая под каждым стволом вековых дерев... Часы назидательно тикают.
Бегу, бегу.
Неллька уже подходит к метро, когда ноги сворачивают в другую сторону: прям как у Буратино перед школой.
Потные, с утра уставшие зомби стекаются к серым турникетам, поезда заглатывают людскую массу, монотонно отсекая опоздавших, и Неллька вдруг отчаянно не хочет становиться частью этого замученного потока. А потом обнаруживает себя в пяти, десяти, ста шагах от входа. И разрешает ногам эту шалость. Выдыхает с облегчением, даже улыбается. Можно сегодня поработать из дома?
А лучше из кофейни, там кондиционер и, если подождать ещё часок, пока разбегутся ранние посетители, уютные диванчики. Неллька принимается формулировать: «Можно я сегодня...». Нет, так не пойдет, здесь допустимо ответить «нельзя» и тогда уж точно придется ехать.
Она смотрит, как метро всасывает одного человека, другого - кажется, даже слышит характерное «хлюууп». Передёргивает плечами и решительно набирает номер.
- Доброе утро! Я поработаю сегодня из дома. Перевод будет готов к вечеру, на связи.
В телефоне недолго скребутся, голос брякает «Хорошо», и камень окончательно падает с Неллиной души, тихо стукнув о дно. Есть ли у души дно? У Неллиной есть. И оно усеяно вот такими свалившимися булыжниками.
Спина вся мокрая от рюкзака, но зато ноутбук с собой – не надо возвращаться в квартиру. Пока Нелли размышляет, куда лучше отправиться, ноги уже идут. В кофейне на углу проспекта большие окна, плохо защищающие от шума. Зато там есть уютный второй этаж, куда едва ли добираются утренние торопыги. А заведение на перекрестке обычно безлюдно, там приглушенный свет, лампы-вентиляторы как в ковбойских блокбастерах, кожаные диваны по стенам… «Да, отличное место, чтобы вздремнуть», - радостно подхватывает внутренний голос, и Неллька сворачивает к проспекту, но внезапно...
Классики.
Нет, даже не так.
КЛАССИКИ.
И не то удивительно, что кому-то по такой жаре взбрело в голову их рисовать (в конце концов, можно было это сделать и ночью), но они тянутся вдоль всей улицы и заворачивают за угол. Конечно, совсем не тот угол, за которой ей надо свернуть. И конечно, стоптанные носы босоножек стоят на «двадцати семи», а вовсе не на «единице».
По другой погоде Неллька с удовольствием бы все цифры пропрыгала, но сейчас она просто идет по ним, разглядывая клетки. Внутренний перфекционист потребовал отыскать начало, и Нелли послушно идет назад, на уменьшение счета.
Увы, через пару минут оказывается, что цифра «три» упирается в глухой забор: видимо, автор через него перелез, но не лезть же Нелльке?!
Перфекционист недоволен, он ворочается, бурчит, настойчиво велит разыскать дыру в заборе, заглянуть сверху, придумать что-то! Но ноги уже ведут девушку вслед за убегающими классиками.
Девять, десять, сорок семь.
Нелли не отрывает взгляд от тротуара, позабыв про жару и работу. Но она ведь дала утренним кофеманам час, чтобы освободить диванчики, так? Она только заглянет за вот этот поворот, и еще вон за тот. Ну не могут же они долго тянутся, кто осилит их все пропрыгать!
Семьдесят пять, сто одиннадцать, сто восемьдесят три.
Нелли останавливается и внимательно разглядывает клетку. В углу незаметный красный кружок с вырезанным сегментом – как будто надкушенный втихаря торт. Нелли достает телефон и зачем-то фотографирует.
Двести тридцать четыре, двести девяносто, триста шестьдесят шесть.
Опять непростая клетка. На этой – целый «торт» и рядом маленькая свечка-таблетка: фитилек уже догорел, затонул в парафине.
Неллька снимает и эту клетку, вытирает со лба пот. Оглядывается. Хочется пить, но, кажется, сойди она с этих загадочных клеток, и все исчезнет, останется только она, Неллька, несделанные переводы в рюкзаке и большая дыра в груди от несбывшихся ожиданий.
Ожиданий? Чего?!
Она облизывает пересохшие губы, но так и не решается перейти дорогу к супермаркету.
Четыреста восемь, четыреста тридцать три, пятьсот.
Сколько она прошла? Надо было включить шагомер.
Не заблудиться бы.
На клетке «семьсот тридцать один» опять круг, на этот раз рядом две свечи, впрочем, обе потухшие. Уже привычное «щелк» фотоаппарата. Идем дальше.
Нелли чувствует себя охотничьей собакой, ей позарез надо добраться до конца этих дурацких классиков, даже если они уходят в другой город. Какой там пропрыгать, пройти бы. А клетки тянутся все дальше и дальше, маня, завлекая.
Улицы пустеют: трудяги разъехались по офисам, мамочки с детьми еще не вышли, старички уже штурмуют социальные магазины. Впрочем, случайные прохожие все же есть, они пересекают клетки по диагонали, стаптывают линии, не обращают на охваченную погоней Нелли никакого внимания.
На числе «тысяча девяносто пять» мел становится желтым. Удивительно, насколько хватило белого! Здесь опять стоят свечки, теперь три, а еще рядом нарисована разорванная цепь. Интересно.
После тысяча восьмисотой клетки картинок становится больше. Плюшевый мишка, пупс, уже хорошо прорисованный торт, ромашка. Туфли, такие огромные, что каблук заезжает на соседнюю клетку. Шары, мыльные пузыри, конфета, велосипед, платье в оборку. Несколько раз попадаются прогоревшие свечи-таблетки; четыре свечи, пять, шесть.
Еще через полсотни клеток дорога сворачивает в сквер. Неллька безмерно благодарна неизвестному художнику, что тот выбирает тенистые маршруты, избегает солнцепека, а сейчас классики проходят в непосредственной близости от лавок, и девушка позволяет себе присесть, не сходя с меловых клеток. Почему-то ей кажется это очень важным.
Деревья слегка качаются, разгоняя жару, шелестят. Нелли ставит рядом рюкзак – мокрую спину обжигает случайным ветром – достает пачку салфеток, протирает руки, плечи, вспотевший лоб. Помедлив, обмахивает носки босоножек, запачканные мелом.
Сколько еще идти? Ведь должен быть у классиков финиш?!
Девушка вытягивает гудящие ноги, потягивается – ее начинает размаривать. Чтобы не расслабиться окончательно, Нелли достает телефон, листает фотографии, рассматривает пройденные клетки. Листает сонно, лениво, но потом вдруг быстрее-быстрее, вперед-назад-вперед...
Триста шестьдесят шесть плюс триста шестьдесят пять. Плюс столько же, плюс столько же, и еще… Вот он ключ! Свечки. Они отмечают пройденный год, дни рождения. Это же календарь! Ну да, самый настоящий, только длиною в жизнь. А остальные рисунки – яркие события?! Купила первые туфли? Нет, судя по свечкам, не тот возраст. Померила мамины? Уже ближе. На праздник был торт. Любимый мишка. Подарили велосипед. Запускали с папой воздушного змея. Строили замок из песка. Новые наряды для куклы. Сама испекла печенье (бабушка помогала совсем чуть-чуть, честно!). Радуга! Впервые гладила кролика - какой мягкий! Ходили в парк аттракционов. Ели мороженое. Каталась на пони. Разрешили попрыгать на батуте. Сама прочитала «Красную шапочку». Подарила маме рисунок, она очень обрадовалась. Завели кота! Собирала на даче клубнику, все вместе пекли пироги. Папа научил плавать. Нашла вооот такууую ракушку!
Неудивительно, что рисунки появляются не сразу – мало кто помнит себя до пяти лет. А потом события захлестывают с головой, каждый день – открытие, праздник. Почему бы не запечатлеть?! Где же взять такую большую бумагу…
А потом дождь смоет классики, как время стирает память. Останутся только самые яркие краски. Но и они… Жаль.
Зачарованная открытием, Нелли вскакивает на ноги.
Меловой след совсем свежий. Короткий дождь был только вчера. Неужели юная художница еще здесь?! Еще рисует?!
Забыв про усталость, Неллька шагает с клетки на клетку. Любопытство – лучший погонщик.
Поворот, еще один – удивительно, маршрут ни разу не пересек дорогу! – следующее число, новый день, неделя. Нелли уже не фотографирует, не рассматривает клетки, она просто бежит, сбивая дыхание, обливаясь потом.
Две тысячи пятьсот два.
Две тысячи пятьсот три.
Она слышит, как шаркают по асфальту детские сандалии. Прыжки. Увлеченное сопение. Шорох мела.
Последний поворот. За угол. Сюда. Здесь.
Страшно заглянуть. Сердце бешено колотится.
Медленно делает шаг. Выныривает из-за угла, затаив дыхание.
Никого. Обломок мела, недорисованная клетка.
Она подбирает мел, проводит жёлтую линию, ещё одну, ещё.
Пальцы начинают жить отдельно, выводят числа, чертят клетку за клеткой, сеют рисунки.
Кружево покрывает асфальт, дорогой уносятся классики.
Вперед?
Назад?!
Руки становятся маленькими и пухлыми, линии на ладонях почти не видны. Детские мягкие кудри лезут в глаза, мешая рисовать. Нелли недовольно смахивает их, лицо пачкает мел. Она увлечена, ей не до красоты. Она рисует сегодня. Две тысячи пятьсот пятьдесят седьмой день ее жизни. Семь свечей еле умещаются, она неторопливо зажигает их. Встает, любуется на свою работу. И вприпрыжку убегает в беззаботное детство.
Часы назидательно тикают.