В воровском гнезде

ВЛАДИМИР ВЛАДЫКИН
В ВОРОВСКОМ ГНЕЗДЕ
роман в трёх частях
НовЛит
2020
ББК 84 (Рос=Рус) 6
В 57

© В.А.Владыкин
© В воровском гнезде. Роман, 254 – 2017 г. Брянск
Роман Владимира Владыкина «В Воровском гнезде» (объёмом около 13,4 а. л. из трёх частей («Семейный клан», «Круговая порука», «В капкане») – первый из социально-криминальной серии, куда входят («Воровские тайны», «Чужой»), действие которых начинается в одном из южных городов России с начала перестройки и заканчивается девяностыми годами.
© В. А. Владыкин
© В воровском гнезде

О РОМАНЕ В ВОРОВСКОМ ГНЕЗДЕ
Роман Владимира Владыкина «В Воровском гнезде» (объёмом около 13,4 а. л. в трёх частях («Семейный клан», «Круговая порука», «В капкане») – первый из социально-криминальной серии («Воровские тайны», «Чужой»), действие которых начинается в одном из южных городов России с начала перестройки и заканчивается в новом веке. Первый роман повествуется от первого лица, второй и третий – от автора. Все три книги созданы на фактическом материале, автор использует сновидения, приёмы мистики. Владлен и Рина Вербинины прожили в законном браке десять лет. Рина всю жизнь сбивала мужа с пути, желая, чтобы он занялся серьёзным делом и бросил бы стезю художника. Но Владлен её не слушал, и продолжал своё дело, даже когда она называла мужа бездарным. По мере развития сюжета, выясняется сущность всех членов семьи не только Кумалёвых, но и Красовых, Неудовых, Рокотовых. Они связаны родственными узами, для них главнее всего бизнес. В те годы они существовали подпольно. Честный художник Владлен, не оправдав надежды Рины, а для родственников жены становится опасным.
Брат жены Влад всю жизнь искал лёгкие пути наживы. Он связался с подпольным бизнесом. И с того времени всё изменилось, когда для шурина превыше всего стали деньги и престиж семьи. Между Владленом и женой Риной возникает конфликт, в который вмешивались её родные.
Роман «В воровском гнезде» также и о проблемах семьи, взаимоотношениях супругов. Рина предаёт отца своего сына, вступив в тайное общество и она, коварная, трусливая, пытается заманить мужа в западню с целью уничтожить по приказу тайного общества. Брат Рины по кличке Кум разбивает семью сестры, предложив своего компаньона по бизнесу Джона (Дениса), этого циничного, жестокого, который по приказу Кума пытается убрать Владлена.
Но тот не сдаётся, однако водоворот событий втягивает его в мафиозное городское сообщество. Против него начинается череда заговоров. От своего бывшего коллеги Лабунова Владлен узнаёт, что в городе действует организация, которая в сговоре с государственными структурами занимается ликвидацией людей, вставших на путь диссидентства. С помощью спившегося друга-художника Лабунова Владлен знакомится с тайным палачом Коситин-Черепановым, которого обязали убрать Владлена, о чём его во сне предупредила старуха. Черепанов бывший политический заключённый согласился сотрудничать с властями, чем тайно и занимался на протяжении многих лет. Владлен решил разведать о палаче и пытается его разоблачить. Ему помогает внучка покойной старухи, которая является бабушкой Эли. По неведению она тоже была связана с тайным обществом…
Преступное место Костин-Черепанова было уничтожено в пожаре Лабуновым, который и спас Владлена. За поджог «дома» палача Лабунов был арестован.
В романе наряду с тёмными силами, действуют, так сказать, светлые, которые незримо помогают нашим героям выпутаться из хитросплетённых козней врагов, которые оказались изворотливей. Владлену надо было отступить, он укрывается у своих родителей. Но сидеть, сложа руки, он не может, в романе «Воровские тайны» продолжается борьба Владлена за свою жизнь…

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
СЕМЕЙНЫЙ КЛАН
ГЛАВА 1
Я любил спать, закинув руки за голову. Жена Рина лежала на боку, с краю диван-кровати, и обыкновенно спиной ко мне, что уже определённо указывало на то, что наши отношения вошли в фазу неминуемого охлаждения. Помню, примерно неделю назад, мне снился один и тот же сон. Только на этот раз без того женского голоса, который звучал как-то приглушённо, будто издалека. И вот мне казалось, что этот сон точно с какой-то целью некто прокручивал в моём дремлющем сознании.
Тогда не успел я закрыть глаза, как к моей руке с крашенного белого тесового потолка, протянулся тонкий, золотистый луч. От его тёплого прикосновения моя рука непроизвольно разжалась, словно кто-то невидимый это сделал за меня и что-то вложил в мою ладонь. Я нащупал плотную бумагу и невольно сел на постели и скоро разглядел обыкновенный почтовый конверт. Я включил торшер, хотя в зашторенное окно равномерно процеживался с уличного столба тусклый золотистый свет фонаря.
Конверт оказался не заклеенным, из которого выпали два листочка, ис-писанных мелким чётким почерком. И тут же я принялся читать текст:
«Селя Рокотов в ясное сухое летнее утро тринадцатого июня 1988 года вёл автофургон по нешумной и немноголюдной улице старинного города N…». – Ба, да это же мой свояк, подумалось мне, то есть зять Рины – муж её старшей сестры Наины. – Я с продолжал читать таинственный текст: «Вот он только что проехал мимо большого кирпичного дома…». И дальше за текстом вдруг послышался тихий голос молоденькой девушки, которой мне был как будто знаком. Но кому конкретно он принадлежал, я не мог тогда вспомнить: «Помнишь, – слышал я голос девушки, – этот дом стоял на пересечении двух улиц. В нём жил давний недруг твоего свояка – Нефед Фаталин. И читай дальше». Но что я конкретно мог помнить? И я снова погрузился в текст: «…Вот Рокотов прищурил оливкового цвета глаза, глянув на все четыре окна, надеясь хоть в одном узреть ненавистного ему Нефеда. Но тёмные стёкла лишь на мгновение блеснули искажёнными отражениями уличного пейзажа. И тут же погасло и подёрнулось тёмно-серой мутью, словно закрыли шторки в объективе фотоаппарата.
Рокотов презрительно скривил губы, стиснул челюсти, испытывая острое недовольство, и даже не глянул на сидевшего рядом своего тринадцатилетнего сына. До магазина оставалось ехать совсем немного. Там он должен был загрузить стеклотару: банки, бутылки и затем передать заведующей товар...».
«Не ты ли вчера с ним вместе пил, когда вы набрались дармовым коньяком»? «Да что ты несёшь?!» – возмутился я, и тогда она переменила тон, и я уже не знал, читаю ли, или во сне слушаю невидимку: «О, да, это был другой случай, он угощал приятеля из автоколонны и тот ему жаловался на Нефеда. Они замышляли, как его удалить с предприятия. И от вчерашнего перебора теперь его мутило. В тот день они ни к какому решению не пришли. Это он знал точно, перед рейсом Рокотов выпил «Боржоми», однако облегчение наступило ненадолго. Из желудка к горлу снова подступала мерзкая горечь и тошнота, а выпитая вода лишь прерывала её короткими отрыжками. В кабине стояла духота, он мотал головой, смотрел на дорогу, а сын сосредоточенно не сводил глаз с отца, не понимая о том, что происходило с папашей... И он рулил и рулил, не глядя на Мишаню…
Разве ты не знал, что у Рокотова давно сложились деловые отношения со всеми завмагами, у которых он пользовался доверием. Да-да, в отличие от тебя он превосходно налаживал связи с нужными людьми, которые занимали только руководящие посты. Со все¬ми начальниками автоколонны он был, чуть ли не на дружеской ноге. Даже с директором Кузьмичёвым, который два года назад возглавил ликёроводочный за¬вод, и за его спиной говорили, чтобы его развалить и подготовить для других людей...
Рокотов не раз пил с ним в его кабинете, а у того связи – чуть ли не со всей страной. И не мудрено, что Кузьмичёв был вхож на все этажи партийной и хозяйственной власти...
Рокотов считал себя прирождённым дипломатом, и только с Нефедом не сумел поладить, который в автоколонне работал на пять лет больше твоего свояка. И он, мелочный честолюбец, не понимал, почему какой-то водила стоит у него на дороге? Но Нефед был не какой-то, он слыл несговорчивым и говорил всё, что о нём думал. А Рокотов при своих связях, не мог на него не обращать внимания, так как работал в паре с ним на одной фуре. И тот раскусил его как червивый плод и выплюнул. А когда их разногласия достигли опасного пика, начальство рассадило бывших приятелей по разным машинам. Хотя догадывались, что недавние приятели что-то не поделили. Рокотов был готов даже прощать выпады Нефеду. Но тот не терпел, как он вился вокруг начальства и свысока взирал на него. И за то, что ладил с начальством погонял Рокотова «шестёркой». Ведь оно только ему поручало доставку на завод спирта и винных материалов. Ещё недавно они выполняли такие рейсы на пару, а теперь тот ездил один. И никто подобно Нефеду так яростно не осуждал твоего свояка. А коллеги будто того не слышали и считались с Рокотовым, выказывая перед ним лукавое миролюбие с долей терпимого великодушия, отдавая тому полный приоритет, как признанному в коллективе лидеру. Да и начальство выбирало таких, которые бы служили им верно. Одним из них и был твой свояк. О негласных отношениях директора и подчинённого знали только те, кто в них участвовал. И вот расчётливый подход Рокотова к начальству Нефед и обличал на соб¬раниях...
Ты же знаешь, в годы обновления общества кри¬тика начальству была необходима, она обнажала своих и чужих в коллективе. Рокотов не возражал против новомодного увлечения начальства, и потому не отвечал на выпады Нефеда. Но когда тот обозвал его шестёркой, он не стерпел и врезал того в челюсть, тот вскочил, замахнулся. Твой свояк отклонился, и кулак прошёл мимо. Но тут их быстренько разняли...
За пять лет работы на автобазе Рокотов и Фаталин так глубоко возненавидели друг друга, что их пришлось перевести в другие отряды. Думали, вот рассадят их на разные автофургоны и конфликт исчерпается. Но не тут-то было, вражда продолжалась, и не раз доходило до рукопашной и кулачной схватки.
Свояк был готов всё прощать Нефеду, если бы тот не продолжал его обличать. Нефед не мог смирить с тем, что тот получал выгодные рейсы. В дорогу он выезжал в такое время, когда в автоколонне были только диспетчер и начальник.
Приятели одного и другого за совместными выпивками пробовали при-мирить бывших напарников. Но старый конфликт удавалось разрядить только на время. И как ни скрывали его от начальства, вражда Рокотова и Нефеда достигла наивысшего пика. И дорога, по которой они ходили, с каждым годом сжималась, как шагреневая кожа.
Нефед не понимал, что так работать дальше нельзя. Ему не раз намекали, что его могут выгнать из автоколонны, так как начальству нужней не он, а Рокотов. И чего было бодаться с таким быком, за которым стоит реальная сила, лучше терпеть. Нефед так достал Рокотова, что при встречах у того зловеще сверкали оливковые глаза. Нефед пытался обуздать себя, даже уходил с глаз долой, видя, как Рокотов как степной орёл был готов броситься на него…
А ведь Нефед не считался ярым поборником правды, до конфликта с Роктовым он легко примирялся даже с наглыми выходками своих коллег. Но он помнил, как до прихода Рокотова в автоколонну, начальство его часто поощряло, как одного из лучших перевозчиков грузов. Но вот пришёл Рокотов и оттеснил его с законного места.
Теперь понятно, почему Нефед возненавидел твоего свояка и не мог признать себя побеждённым?
И вот наступило время, когда он уже не выступал на собраниях, и не до-кучал Рокотову за то, как он стал любимчиком директора. Но от свояка это не успокаивало, а лишь усиливало раздражение. Со временем ненависть стала подменяться страхом, и он думал, будто Нефед искал способ как его, Рокотова, погубить.
Своими сомнениями, будучи под хмельком, он поделился с начальни-ком, который сначала недоверчиво махнул рукой, дескать, напрасно травит душу. Хотя слова подчинённого невольно заставили его задуматься, почему в последнее время на предприятии со стороны властей усилился контроль. А что если Рокотов прав? Не тот Нефед, чтобы уйти от открытой борьбы и вполне мог обратиться к «бойцам невидимо¬го фронта»! И вот тут пришлось раскинуть все карты, как с ним быть?
Начальник обещал поговорить ещё с кем-то. Рокотов думал, что впереди его ждут новые выгодные рейсы. А Нефед как бельмо на глазу, хотя сам живёт ничем не хуже его, Рокотова. Чего им делить, у обоих по два сына, любимые жёны, да и годы уже немолодые, жить бы в ладу и согласии, так нет, неймётся Нефеду. А ему, видно, мерещится, что мало нажил богатства, и оттого зависть выела глаза. На чужой роток не накинешь платок! Но кто теперь помнил старую мудрость? А ведь Нефед знал, как когда-то они совместно делили приработок, как сколачивали состояние, дома выстроили, да и в заначке кое-что имели. Вот и дожили, что до сих пор никак не поделят сферы влияния. Ведь идут по жизни только известными им дорогами.
ГЛАВА 2
В тот день в продмаге он скинул нескольких коробок водки пышной румяной заведующей, загрузил стеклянную тару, взглядом ей намекнул, чтобы в первую очередь продавала его товар, и, закончив дело, Рокотов поехал на обед домой. Он жил двумя кварталами ниже от этого удалённого от центра магазина.
Пока он обедал, младший сын слушал на веранде музыку. Рокотов вышел из двора с сигаретой в зубах. Мишаня видя, как отец направлялся к машине, изъявил желание покататься. Сын быстро выключил магнитофон и побежал на улицу, где отец уже завёл автофургон. Мальчуган влез в кабину. Машина встревоженно взревела и не спеша тронулась, выруливая на мощённую булыжником дорогу. Он поехал по той же улице, по краям которой росли мощные раскидистые тополя. Их густые широкие кроны где-то вверху с двух сторон улицы смыкались, образуя пышными маковками зелёный тоннель. Вдруг Рокотову припомнился разговор с директором «ликёрки» Кузьмичёвым, что через пару дней ему предстояла дальняя командировка. Но в планы завода эта поездка не входила. Кузьмичёв инициировал её своим волевым решением...
Сейчас мысли Рокотова вращались исключительно вокруг неё. Но его внимание вдруг отвлеклось, когда за высокими деревьями показался большой кирпичный дом Нефеда. И возле его двора, перед металлическими крашенными зелёными воротами, стоял новенький «Запорожец». Куда же это собрался Нефед? Рокотов нарочно ехал не спеша, так не спеша, будто от недостатка бензина машина вот-вот заглохнет. Сквозь массу зелёных деревьев мелькал рябовато-белый корпус «Запорожца».
«Нефед сегодня не работал, наверное, готовился на рыбалку», – сообразил Рокотов.
И вот легковой автомобиль выехал на дорогу. Рокотов прибавил скорость, чтобы догнать недруга. В его голове разгорячённого воображения началось суматошное выстукивание молоточками, точно выбивал какие-то таинственные позывные. Недаром когда-то Рокотов служил радистом, ещё хорошо помнилась певучая морзянка.
Но сейчас это были другие, неведомые позывные, вызванные из сумеречных глубин подсознания некими тёмными силами, которые направили его к решительным действиям. Рокотов ощущал на себе их влияние, и мелькали лица директора и начальника автоколонны. Он слышал их голоса: «Задави его, гада, чтобы воздух нам не портил!» И тем самым попал к ним во власть, в чём даже боялся себе признаться. И сейчас испытал пьянящее злорадство; он был весьма доволен, что в этот полуденный час на улице не было ни пешеходов, ни транспорта. Зато с обеих сторон дороги нависало много зелени, ветки тополей переплетались и при жарком солнце создавали прохладный сумрак. Тени бежали по листве и колыхались подобно разлитому зелёному паводку. Если даже кто и увидит столкновение, схожее с бестолковым наездом на легковой автомобиль, то потом вряд ли установят, как это произошло.
Поверишь ли, через полгода на суде Рокотов будет уверять, что не ожидал каким образом «Запорожец», не включив поворотного сигнала, выехал на дорогу. Да ещё станет обвинять «зелёное хозяйство», почему вдоль дороги содержит деревья в заросшем состоянии? Какой разговор тогда можно вести о безопасности движения? Ну, так что, если недруг чуть не стал его жертвой. Просто это случайное совпадение, против Нефеда он не вынашивал преступного замысла. И откуда он мог знать, что Нефед имел автомобиль?
В тот день Рокотов, спешил сдать тару на заводе, чтобы готовиться к дальнему рейсу. И не видел, как из переулка выскочил на дорогу юркий «Запорожец», и оттого он не вовремя затормозил. Удар пришёлся в задний бампер с такой силой, что легковушку выбросило за бордюры, и она со всей силы врезалась в дерево…
В момент совершения аварии Рокотов потерял над собой контроль. Сознание провалилось в пучину бесчувствия, казалось, он куда-то исчез, хотя смутно ощущал, как кто-то сильно дёргал его за руку, толкал в шею, напряжённо заглядывал в глаза. До него, как издалека, прорывался отчаянный плач сына, который прояснял его сознание и отключал всё его существо от внешнего мира. Рокотов видел искажённые черты детского лица, повергнутого в отчаяние и страх. Руки отца намертво вцепились в руль управления машиной, глаза безумно расширились, лицо побледнело и как будто окаменело.
Когда к нему стала возвращаться память, и он выкарабкивался из оцепенения, Рокотов не сразу стал соображать, что же с ним произошло? Он явственно увидел, как незнакомые люди обступали «Запорожец», как горестно кривились их губы, и люди недоумённо качали головами. Но осмотрев место аварии и помятую машину, они, сокрушённые случившимся, отходили прочь, с опаской глядя на него.
Было непонятно, откуда собрались люди, ведь улица была пустынна, теперь наверняка найдутся свидетели его наезда на легковой автомобиль? От сознания непоправимого, холод ледяными щупальцами сжимал сердце, отчего у него даже темнело в глазах. И потом он сам воочию увидел, как в салоне «Запорожца» сидела полная женщина, а за рулём был вовсе не Нефед Фаталин, а его отец, с которым рядом была его мать...
Но это уже спустя время на суде доподлинно выяснилось, что шестидесятипятилетний мужчина на машине сына хотел отвезти в областной центр на обследование в медицинский институт свою больную супругу. Но он не разглядел, сидевшего за рулём человека преклонных лет, неужели приступ ненависти так вспыхнул в сознании, что напрочь затмил разум? От себя он не скрывал, что совершил аварию с целью уничтожить своего заклятого врага. И только через несколько минут, придя в себя, Рокотов сдал автофургон назад и тут же резко рванул вперёд, не замечая, как на него кричали, взмахивали руками люди.
Рокотов не помнил, как доехал до автоколонны, как загнал в гараж машину, забыв о том, что должен был на склад завода сдать стеклотару. Перед глазами стоял покорежённый с разбитым ветровым стеклом «Запорожец», в салоне которого лежали две окровавленные жертвы. И это были изувеченные и залитые кровью родители недруга. Рокотов думал, что с самого начала, как увидел машину, там его не было, но не остановился и всё равно совершил преступление. А ведь в подсознании билась мысль: это не он, это не он! Однако Рокотова загипнотизировало знакомое сочетание цифр, которые прыгали перед глазами и превращались в слово «Нефед». И оно раздражало воображение, и вонзалось в сердце раскалёнными стрелами.
Этого было достаточно, чтобы чётко представить лицо недруга. И оно будто заслонило собой тех, кто находился в машине. Рассудительному читателю, не знакомому с навязчивыми состояниями, весьма трудно постичь это. Впрочем, есть особи с холодным сердцем и со здравым разумом, и они контролируют и зависть, и ненависть. А в параноидальном состоянии эти два чувства, увы, не контролируют все остальные. В конфликтные ситуации человек топчется как бы на одном месте, почти не изменяя фазы своего сознания. У Рокотова они долго оставались в заданных ненавистью ритмах собственного биополя. А их амплитуда постепенно неуклонно возрастала по мере накопления в организме отрицательной энергии, для разрядки которой была необходима соответствующая сила, направленная против этой энергии. Навязчивый образ Нефеда сыграл роль детонатора, и он притягивал к себе, как магнитом, к любому похожему на него субъекту, которым и оказался «Запорожец»...
О сколько раз по ночам, особенно в хмельном состоянии, Рокотов с вожделением распалял в себе ярый жар гнева, чтобы в подходящий момент спалить им своего заклятого врага...».
На этой возвышенной ноте странный текст обрывался. Однако в следующую секунду, тот же самый таинственный луч золотой искрящейся нитью спустился с потолка, и как щупальцей поместил четырёхстраничное послание обратно в конверт и вместе с ним бесследно исчез.
В этот момент я открыл глаза. Торшер был не включен, как включился во сне для прочтения поданного мне лучом текста. И в комнате, где мы спали с Риной, было всё также сумрачно, и также были зашторены окна, и также сквозь их оранжевый полог пробивались с уличного фонаря лучи света, озаряя комнату золотистым мерцанием. И по-прежнему безмятежно спала Рина, но я не знал, что ей сейчас снилось, может, наша полная противоречий и склок жизнь, и с каждым днём отношения обострялись, и мы неуклонно отдалялись друг от друга, занятые каждый исключительно своей работой, чувствами, мыслями, желаниями?
Но тогда я точно знал, что у моего свояка Сели Рокотова пока ничего и близко не произошло к тому, что мне удалось прочитать во сне. Впрочем, на тот момент...
ГЛАВА 3
Не помню, через сколько дней после того загадочного сна я пришёл из художественно-оформительной мастерской, и, поужинав, решил запечатлеть в красках закат солнца. После некоторого перерыва я, наконец, решил закончить, давно начатый пейзаж летнего вечера, но для него только не хватало неба, озарённого мятежным закатом.
По своему весьма утончённому складу натуры я считал себя прирождённым художником. Но противоположного мнения была Рина и все её родственники. Однако их субъективное мнение я недвусмысленно игнорировал или отрицал все их нападки. Я так самозабвенно любил живопись, что глубоко различал во всём разнообразии неисчерпаемого спектра все цвета и тончайшие их оттенки. После любых жизненных потрясений общение с природой, как целительный бальзам, меня всегда успокаивало, уравновешивало, и приводило душу к гармонии и к пониманию эстетики... Но для их понимания этот мир был чужд и невидим как обратная сторона Луны…
Частный дом Кумалёвых стоял на косогоре; лет сорок назад тесть, прежде чем построить его, вырыл по всей его площади, подвал, который обложил красным кирпичом. И на его основе возвёл стены. К тыльной стороне пристроил флигель с покатой крышей. Из кухни вход вёл в подвал. Двор, мощённый кирпичом и плитками, спускался по не крутому склону в балку. И там, внизу, несколько выравнивался, где было сотки четыре земли, отведённой под приусадебный огород. Он упирался в изгородь из досок, старых спинок кроватей, сеток. И тут протекал ласково журчащий ручей под кронами высоких ив и ракит и среди ещё какого-то низкорослого кустарника и молодой поросли крапивы и лопухов. С двух сторон от обоих соседей огород был обнесён дощатым забором; от времени доски кое-где уже ветшали и тесть частично их заменял новыми.
С западной стороны вдоль забора рос бульденеж, бутоны которого в пору цветения белоснежно полыхали, как искусно скрученные кружева мастерицы. С восточной стороны от соседей Пруновых чуть ли не стеной возвышались старые вишни, от которых на огород падала тень. По этой причине моя тёща, Софья Евстафьевна, часто ворчала на соседей, так как в утренние часы солнце долго не могло пробиться сквозь густую листву, чтобы щедро поливать своим живительным светом огородные культуры, за которыми она тщательно ухаживала.
Она любила возиться с растениями, как с малыми детьми. По осени и весне обрабатывала землю и удобряла то навозом, то опилками вперемешку с песком. В своё время тесть построил в два ряда парники и одну теплицу, в которой выращивали рассаду, цветы, ранние овощи и специи. Эта работа составляла часть её жизни, собственно, весь дом вела только она, так как младшая дочь – моя жена была поглощена шитьём, содержа, можно сказать, швейную мастерскую, которую года два назад с помощью знакомых наладчиков я помог ей оборудовать необходимой техникой...
К началу этого повествования с Риной мы прожили десять лет, за которые столько было всего, что вспоминать все подробности нет нужды. Впрочем, по ходу моего рассказа кое-что откроется само. А пока не лучше ли досказать о рано постаревшей и высокомерной тёще, как-никак она родила и воспитала семерых детей: четыре дочери и три сына. Но один умер от младенческой. Старшая Алевтина и средняя Марина после окончания института и техникума уехали по распределению в другие города, где и вышли замуж. И с тех пор приезжали к родителям только по отпускам. Мужья у них на производстве были тоже какие-то мелкие начальнички. Третья дочь Наина была старше Марины. Она вышла замуж за Рокотова, который проходил срочную службу в этом же городе N. Она окончила заочно торговый техникум и одно время замещала заведующую магазина. Несколько лет с мужем они снимали квартиру, потом Рокотов подался на заработки в загранку, там ему удалось заработать денег. И на этой же улице, которая поднималась в гору, он купил старый дом с просевшей, как седло, крышей. Через десять лет Рокотов сколотил состояние, и в своём же дворе, на месте старого флигеля из красного кирпича построил дом. Год назад он поставил кирпичные стены, прошедшей весной довершил четырёхскатную кровлю. Во многих строительных работах я принимал непосредственное участие, к чему, впрочем, предстоит вернуться ниже...
У Софьи Евстафьевны между старшей и средними дочерями рождались сыновья: сначала тот, который не выжил, затем Кирилл, потом Влад. А самой младшей была моя жена Рина, на которую родители возлагали большие надежды, что она встретит нужного семье молодого человека. А тут возьми да и подвернись ненаглядной любимице-доченьке бедный художник, который, кроме книг и холстов, за душой ничего не имел. Однако всех её родственников утешало только одно: мы выглядели неплохой парой и дополняли друг друга своими внешними данными. Образование у нас было примерно одинаковое: Рина окончила техникум лёгкой промышленности, я же – художественное училище. Если быть точнее, мы почти идеально подходили друг другу, потому как при явном расхождении во взглядах мы умели ладить, подыгрывать друг другу, как артисты на сцене. Но это мне лично давалось не сразу. Хотя с самого начала, как я, так и она, прикидывались добропорядочными супругами, мы так и не сумели преодолеть все трения и идейные разногласия. При таком повороте событий избегать конфликтов было непросто. Bo-первых, с первых дней супружества я долго не мог приспособиться к её умению скрывать возникавшие между нами размолвки, чтобы они резко не бросались в глаза её родителям, следившим за нашими отношениями. Во-вторых, меня сильно раздражала её напускная надменность, что особенно проявлялось, когда она изъяснялась со мной несколько официальным тоном, выдерживая сухую интонацию.
Однако постепенно такой стиль поведения Рины мне стал импонировать. Я тоже сталкивался с проблемой выбора позиции в отношениях с родственниками жены, поскольку я выбивался из их круга не толь¬ко взглядами, но и делом, которое избрал. Впрочем, чтобы во всём с ними соглашаться, мне это удава¬лось крайне сложно. Мои увлечения историей, философией, литературой, а также искусствами им были не то что бы чужды, для них они являлись несерьёзными, не главными в жизни. Поэтому я воспринимался ими несколько упрощённо, как наивный малый, возмечтавшей о том, что ни¬когда не сбудется. Между тем я, как хамелеон, приспособлялся к их среде и уже вполне постиг манерный характер жены. Но она, как напасти, избегала искренности, открытости. И я думал, что у неё не совсем чистые помыслы, значит, у неё есть какая тайна, которую мне нельзя знать. Она стремилась к светскости, соблюдая этикет, подражая в этом известным образцам классического кино. Ведь читала она крайне мало, да и то в школе по программе, но и то неполностью.
Со временем, как я уже сказал, от жены перенял умение скрывать свои убеждения и желания. И, забегая вперёд, скажу, оно меня всё равно не спасло. Впоследствии у меня самого открылись способности, как надо таить, не показывать свои истинные чувства и намерения. Если бы этим искусством лицемерия я овладел с само¬го начала, то вполне можно было избегать идейных разногласий, не нужных ссор, объяснений, которые только увеличивали число моих нравственных потерь. Я быстро лишился их расположения и поэтому меня уже не воспринимали, как своего в доску. Хотя я не считал это большим пороком, напротив, в душе я дорожил тем, что с Риной нас ещё связали взаимные чувства.
И забегу вперёд скажу, что со временем от них ничего не осталось. А вначале наших отношений они спасали моё непрочное материальное положение, которое, впрочем, не надеясь ни на кого в дальнейшем, я хотел поправить неустанным трудом на основном месте и приработками. Да, так я и делал, хотя ломать натуру, поступаться взглядами во враждебном тебе окружении, было очень и очень не просто, где деньги играли всё: возносили или опускали на социальной лестнице. Поэтому, склонный к искренности, я поневоле искал на стороне по себе друзей и женщин. Таким был художник Тихой Лабунов, такой была Ада Родимцева. Но к ним я ещё вернусь...
Мне не передать, какие страдания бушевали в моей душе против лжи и обмана, до чего я сознательно опустился им в угоду, чем всегда мучился! И продолжал верить в идеалы добра и справедливости, что у меня их никто не посмеет отнять. И вот ради Рины и желания жить красиво и обеспеченно шаг за шагом я уже поступался своими убеждениями. Но тогда в нашей стране далеко не каждый мог разбогатеть честным путём, к пониманию чего я пришёл значительно позже…
Иногда казалось, будто я раздваивался: с Риной и её родственниками был одним, с друзьями же оставался самим собой. И единственно, я не бросал свои увлечения живописью, литературой, которые считал делом всей жизни, ради чего не поступлюсь ничем...
В тот летний вечер, о котором упомянуто вначале, с блокнотом для набросков натуры, с этюдником и палитрой я пребывал внизу двора, где в двух шагах протекал журчащий прозрачный ручей. В одном месте он был отведён для наполнения водой небольшого котлована, вырытого для полива огорода тёщи. Это местечко мне нравилось живописным видом, окружённое высокими тополями и фруктовыми деревьями, кустарниками, а дальше по руслу ручья росли густой камыш и осока. Прямо за ручьём тянулись сады, огороды частных усадеб противоположных улицы. И участки земли с той стороны сбегали вниз, к ручью, создавая прогалину, в которую оранжевыми снопами устремлялись лучи солнца, склонённого уже на закат. И вот этот пейзаж на закате мне захотелось запечатлеть в красках; я работал кистью довольно быстро, у меня уже что-то получалось; на полотне краски оживали, отображая этот уединённый уголок природы, ярко освещённый солнцем, который представлял собой как бы символ любви к жизни.
Отсюда я мог хорошо расслышать грубоватый говорок дражайшей тёщи и мелодичный голос её одной из старших дочерей Наины. И вот почему-то он переходил на отрывистый плач. Что же там могло случиться? От начала огорода, ближе ко двору, по склону этакими причудливыми террасами росло несколько рядов винограда, который привязывался к проволоке, натянутой на деревянные столбики. Сквозь зелёные прогалины шпалер, которые поднималась уступами от низа до самого мощённого кирпичом двора, я разглядел в цветастом халатике стройный миниатюрный силуэт своей жены Рины.
Когда я уходил на натуру, она строчила на швейной машинкой платье своей клиентке. А поскольку Рина оторвалась от своего дела, появившись во дворе, значит, у Наины что-то действительно случилось. Ведь она работала в торговле, может, вскрылась большая недостача, может, произошло воровство товара... Да и её муж Селя работал шофёром на «ликёрке». А уж там этого всегда было в избытке. Наина в центральном гастрономе была пока старшим продавцом. Поэтому со временем Рокотовы стали по¬живать неплохо, с каждым годом наращивали свой достаток. Они жили исключительно ради наживы и богатства любой ценой, на что нацеливали и сыновей…
Со свояком у меня сложились почти дружеские отношения. Однако по вопросам внутренней политики мы полностью расходились. Но я вовсе не слыл непримиримым оппонентом, в то время как Селя старался раскрыть мне глаза на жизнь. Он был абсолютно уверен (не знаю, может, в своё время ему тесть истолковал мои воззрения на деловую жизнь), что я книжник, смотрю на вещи теоретически, чрезмерно идеализировал то, чего в природе не могло быть.
Возможно, и тесть, и Селя были по-своему правы. Но моё несчастье заключалось в том, что я не поддавался переубеждениям и подчас открыто говорил, что не признаю потребительского отношения к обществу, от которого многие хотели что-то урвать. В те годы я не ненавидел мещанскую психологию, а безудержную погоню за вещами просто не признавал. Да и время было «идеологическое», а я был настроен романтически, стремясь к чему-то необыкновенному, избегая всякой заземлённости.
Я вышел из семьи, которая жила исключительно честным трудом и я презирал людей, которые наживались нечестно. Хотя не мог уже отрицать, что к обогащению устремлялось всё больше и больше молодёжи, и что было нормальным состоянием человека. Но это по нынешним требованиям жизни, а тогда такие поступки считались меркантильными. Вот и Селя в исступлении порой мне доказывал, что со своей идеалистической философией я ничего не добьётесь в жизни. Разве возможно нормально существовать с такими умонастроениями, какие тогда овладевали мной, и я выступал против того обывательского суждения, чтобы жить обеспеченно, надо ко всему приспособляться.
И удивительно, несмотря на глубокие расхождения в жизненных позициях, мы даже не¬плохо ладили. И относились друг к другу вполне терпимо. По крайней мере, к Рокотову я не испытывал враждебных чувств. Но что касалось его отношения ко мне, тут стоит сделать небольшую оговорку. Он был крайне честолюбив, а потому ревностно относился к моему увлечению живописью; он считал, что я напрасно трачу время, занимаюсь ребячеством. Но что касалось его жены, то к моему удивлению, она была ко мне снисходительна, и даже умеренной сторонницей всего того, чем я занимался. Просто Наина не хотела, чтобы они грубо вмешивались в мою личную жизнь, чего я не мог сказать о своей жене, которая поддерживала воззрения Сели, и считала, что я никогда не стану ни Левитаном, ни Куинджи. И в то же время её радовали мои сделки по оформлению каких-то учреждений, поскольку только один вид приносимых мной денег, доставлял ей моральное удовлетворение. Ведь это была особа из числа тех, женщин, которым неважно, каким способом мужчины зарабатывают деньги, главное, чтобы они были в наличии...
И вот этот плач Наины, услышанный мной из глубины усадьбы, заставил меня прервать сеанс общения с натурой. Я опрометью пустился по некрутому подъёму во двор. В тот момент мне почудилось, что так плачут из-за какого-то трагического происшествия. Если бы кто-то умер из родни, то плакали бы и тёща, и Рина. Правда, смерть тестя пять лет назад настигла во время сна ни где-нибудь, а на курорте. Он отличался отменным физическим здоровьем, хотя врачи находили у него ишемию сердца, на что махал рукой: мол, им надо что-то писать. Поэтому нетрудно представить, как её восприняли дети, жена, родственники. Но к этому я вернусь ниже. Насколько помню, тёща всегда страдала болезнью ног, которая, однако, не мешала заниматься физическим трудом. По своей натуре она была властная, твёрдая, от дочерей и сыновей требовала к себе всемерного внимания. Впрочем, Софья Евстафьевна могла преувеличивать, что её ноги вот-вот уже откажут, и огород скоро зачахнет без её должного ухода. Когда она так говорила Кириллу и Владу, те в свой черёд кивали на меня, дескать, кто живёт в доме, тот и должен вести хозяйство. И с годами между сыновьями и матерью отчасти сложись натянутые отношения. Особенно с Владом, так как он жил под боком, и на автофургоне приезжал к нам по своим делам, суть которых раскроется по ходу моего рассказа…
У тёщи была ещё жива старуха-мать, которой два года назад сравнялось девяносто лет. Крепкий род Красовых был известен старожилам своим знатным происхождением и он поныне занимал преуспевающее положение. Конечно, у тёщи иногда на погоду ноги и крутило, однако, не настолько, чтобы подчас безудержно стенать. А когда ей не удавалось своих разжалобить, Софья Евстафьевна тогда выходила из себя. Она дулась, ворчала, хмурилась и вдруг на глазах преображалась, если что-то происходило чрезвычайно важное. Например, однажды Влад привёз прямо в клетке живую птицу, огромных откормленных гусей. И моя тёща, забыв враз о болях в ногах, ретиво выбежала из пристроенной к дому просторной кухни во двор к сыну: «Ой, да какой ты молодец, Владик, – и глянув на меня, выпалила озорно: – Вот Владлен учись у него жить!» Я тогда, точно пристыженный, опустил глаза и пошёл со двора в дом, чтобы не видеть позора «благородных людей», за которых они себя принимали…
Итак, Наина плакала, причём вовсе не притворно, а прямо-таки навзрыд. А Софья Евстафьевна придерживала дочь за плечи и ласково возмущалась, ну зачем так зря убиваться, ведь всё образуется. Однако Наина долго не могла успокоиться, так как её сотрясал неудержимый плач. При этом её мать держала голову с каким-то гордым удовлетворением, ага, мол, «сколько я страдала, теперь настал твой черёд. Но я не такая бессердечная, как вы все!». И её широкое лицо, спокойное, уже покрытое по щекам сетью морщин, приняло покровительственно-сдержанный вид с сознанием своего теперешнего превосходства. Но в её крупных чертах, расчётливо-проницательных го¬лубых глазах, сострадание к дочери ничем не проявилось. Софья Евстафьевна обладала густым басом, правда, в игривых случаях, переходила на тонкий фальцет, чем подчёркивала шутливо-восторжённый настрой.
Когда Софья Евстафьевна отправляла усопшего мужа на вечный покой, то думалось, она не выживет, так неимоверно тяжело она восприняла кончину дорого супруга. И до самых сороковин и после в течение года она обливалась слезами, поскольку со смертью мужа, казалось, жизнь для неё закончилась. Ведь он был таким домовитым хозяином, каких тогда встречалось не на каждом шагу, и своими связями и работой приумножал и обеспечивал семье благополучие...
Почему же Софья Евстафьевна вела себя так спокойно? Это объяснялось вовсе не каким-то там равнодушием, а уверенностью в больших возможностях её родственников.
Когда стало ясно, что лично у дочери ничего не произошло, она быстро вернула себе хладнокровие и спокойствие и спросила:
– А тогда что же?
– Да муж совершил дорожную аварию, но хорошо хоть сам не пострадал…
– Ой, подумаешь, измял чужую машину, главное, пассажиры бы остались живы.
– Да в том-то всё и дело, что нет, нет, разбил их! – и она вновь зарыдала.
Было время, когда тёща недолюбливала Рокотова за то, что тот не продолжил образование и остался шофёром. Однако Селя довольно скоро убедил родителей жены, что крутить баранку надо тоже с умом. Он умел одеваться как истый интеллигент, а чего ещё надо? Когда Софья Евстафьевна уяснила смекалку зятя, она понемногу прониклась к нему симпатией, а потом и гордилась, что у Наины муж попался деловой, умел крутиться налево и направо. И отчасти даже завидовала дочери, на что её отец был начальником со связями, но во всём знал меру, в корыстных целях не злоупотреблял положением. А тут простой шофёр обзавёлся блатом с директорами и заведующими магазинов и торговых баз. Деньги появились, большой дом достраивал, обстановку завёз с мебельной фабрики. Как таким не гордиться, а что в аварию попал – выкрутится – не пропадёт, всё нормализуется! А если что, их родственные связи тотчас приведутся в повышенную боевую готовность. Прежде всего, тёща имела в виду свою сестру Марту Евстафьевну, заведующую магазином и трех её сыновей Стаса, Наума, Натана, получивших высшее образование...
В городе Неудовы были на виду, все при положении. Они успешно владели теневыми сферами: Стас медициной, Наум – спортом, Натан с подпольным игорным бизнесом.
И родной брат Софьи Панфил Красов – заместитель директора какого-то завода. У него и обе дочери были замужем за чиновниками. И ещё в армии служил сын…
Если дочери Софьи выучились и получили должности с перспективой дальнейшего роста, то сыновья – ни Кирилл, ни Влад пока не выбрались из рабочего сословия. Но это им нисколько не мешало участвовать в гонке за материальными благами. Было время, когда Софья с мужем пытались как-нибудь пристроить сыновей на более престижные места. Но тот период давно миновал. А своего ума им уже не вставишь, и мать смирилась, что не сумела настроить сыновей на сотворение карьеры, чтобы перед родственниками не было стыдно. Хотя перед ними, побеждённая злым роком, голову не склоняла. Только втайне от Кирилла она кручинилась, что в отличие от Влада, он рассчитывал лишь на свой труд станочника и к большему не стремился. Иногда она погоняла сына неудачником, а когда услыхала от его жены, что он умелец каких мало и вытачивал на станке любую деталь с филигранной точностью, она больше не горевала. И чего бы теперь она умаляла Кирилла и Влада перед дипломированными племянниками? И стоило зайти о сыновьях речь, как о простых работягах, мать вдруг изрекала, что не всем быть начальниками. Хотя своими достижениями в карьере два племянника задевали тётку...
А что касалось Натана, то было непонятно, какое же положение он занимал в обществе? И ни мать, ни братья толком не могли объяснить, а что же он делал? Впрочем, в обеих семьях об этом считалось говорить как бы неприличным. Можно было ненароком подумать, что он был будто бы связан с секретными спецслужбами. Впрочем, это было воистину так, лишь с точностью наоборот. Да, возможно, кому-то он служил, но только не в комитете госбезопасности, а там, откуда проистекала реальная опасность всему обществу. Впрочем, к тому времени, когда рассталось с иллюзиями о «рае на земле, оно было уже другим…
И все это знали, но предпочитали молчать. Вот и её сын Влад тоже был с кем-то связан, что скоро станет раскрываться по мере движения нашего рассказа. И взглянем, как в увеличительное зеркало на клановое сословие, в которое в своё время я влетел, как белая ворона в чёрную воронью стаю по воле судьбы, которую не выбирают? И мне надлежало принять участке в этом на редкость захватывающем спектакле…