Нет, уважаемые читатели, я не был пациентом знаменитого на весь мир лечебного учреждения. Первый раз проходил учебу в его стенах на курсах повышения квалификации, а второй раз, о котором и хочу написать, пришел в гости по старой памяти. Но вначале немного об истории этого учреждения.
Почти 100 лет назад был учрежден Научно-исследовательский институт скорой помощи имени Н. В. Склифосовского. Он находится в здании, которое появилось в начале XIX века благодаря любви крепостной Прасковьи Ковалевой-Жемчуговой и графа Николая Шереметева. Мало кто вспоминает эту удивительную историю о том, как случайная встреча превратила «транжиру Шереметева» в одного из самых щедрых благотворителей своей эпохи.
Жил был граф. Однажды встретил он простую крепостную крестьянку и без памяти в нее влюбился. Они сыграли свадьбу и жили долго и счастливо. И умерли в один день…
Что если бы история графа Николая Петровича Шереметева и Прасковьи Ивановны Жемчуговой действительно была похожа на сказку, может, и не появился бы тогда на Сухаревской площади странноприимный дом, который затем стал знаменитой на всю страну больницей, а Шереметевы не вошли бы в историю как благотворители. Но пути Господни неисповедимы. Особенно в любви - это известно всем.
Молодой Николай Шереметев по меркам XVIII века был настоящим «золотым мальчиком». Единственный наследник всех семейных богатств, завсегдатай балов, повеса и кутила. В 1761 его отец Петр Борисович Шереметев, чтобы хоть как-то урезонить отпрыска, отправил его учиться за границу.
А после четырехлетнего путешествия по Европе Николай Петрович, по негласному обычаю, должен был жениться. Выбор был велик - с одним из богатейших в России родов хотели породниться многие. Николаю Шереметеву еще и приданое невесты досталось бы - какое-нибудь имение с сотнями крепостных, и отец, глядишь, на свадьбу какую-нибудь из московских усадеб подарил бы - может Кусково, а может Останкино.
Но этого не произошло. Молодой граф в духе модного в то время французского вольнодумства заявил отцу, что не хочет связывать себя брачными узами. И стоял на своем до тех пор, пока не услышал в отцовской усадьбе Кусково прекрасный женский голос.
Фамилию Жемчугова для Парашки Ковалевой выбрал Петр Борисович. В своей усадьбе он устроил крепостной театр и так его любил, что не жалел ни времени, ни денег на обучение своих актеров. И всем им заменил фамилии на «более благородные» - по названиям драгоценных камней.
Параша Ковалева попала в театр неожиданно для себя и родных. Когда ей было девять лет, родители отправили ее в поле собирать лечебные травы. За этим занятием девочка пела, это случайно услышал кто-то из приближенных графа, и певунью немедленно забрали в имение. Родных никто не спрашивал – много чести для крепостных.
А через несколько лет Прасковья - теперь уже Жемчугова - стала знаменитостью. Ее пение настолько растрогало саму императрицу Екатерину, что та пожаловала ей перстень со своего пальца.
Но Николай Петрович папенькин театр на дух не переносил. Что же привлекло его в крепостной певице, блиставшей голосом, но не красотой?Непонятно. Он запросто мог пройти мимо… Но, вспоминая свои чувства при первой встрече, граф писал: «Если бы ангел сошел с небес, если бы гром и молния ударили разом, я был бы менее поражен».
В 1780-х престарелый граф Петр вверил сыну управление имениями Кусково и Останкино. И тот, движимый любовью к Прасковье Жемчуговой, стал обустраивать театр. Даже заказал в Европе механическую сцену - невиданную по тем временам роскошь.
Петербургский бомонд расценил это приобретение как очередную эксцентричную выходку молодого графа, к которым все уже давно привыкли. На его увлечение крепостной актрисой свет смотрел снисходительно - с кем, как говорится, не бывало. А его заявление, что он, мол, ни на ком, кроме нее не женится, посчитали шуткой.
Несмотря на то, что в России XVIII представителям разных сословий власти разрешали вступать в брак, это всегда сильно било по репутации. Поэтому модные в то время «любовные шашни» дворян со своими дворовыми и простолюдинками не приводили ни к чему серьезному. Крестьянкам ведь, как писал один из дворян, «в женах быть не годится за низостью своего рода». К тому же официальное вступление в брак по указу Петра I предполагало наличие образовательного ценза. А Прасковья Ивановна с самого детства выступала на сцене, поэтому о блестящем образовании говорить не приходилось.
Но граф Николай Шереметев, несмотря на насмешки других дворян, презрев все положенные его статусу формальности, стал добиваться исключения для своей крепостной. Ведь император, будучи формальным главой Церкви, мог своим особым указом разрешить им обвенчаться. Этого разрешения Николай Петрович безуспешно просил разрешения и у Екатерины II, и у Павла I.
Прасковья всегда была рядом с графом, которого тоже беззаветно полюбила. Сама она в свободное от выступлений и репетиций время любила заходить на Сухаревскую площадь, где был большой рынок. Но не ради покупок, а ради множества бедных и обездоленных, надеющихся найти тут либо работу, либо хоть какую-то помощь. Прасковья Ивановна упросила возлюбленного открыть для них странноприимный дом и больницу. Здание богадельни на Сухаревке заложили в 1792 году на средства графа Шереметева. До этого он тратил деньги преимущественно на свои усадьбы и театр.
Однажды, после смерти отца, она даже спасла его от тяжелого запоя. И переехала вместе с ним в Санкт-Петербург, когда в 1797 году Павел пожаловал ему чин обер-гофмаршала (чин 2-го класса согласно Табели о рангах, выше придворных чинов в Российской империи просто не было) и поручил заведование всеми императорскими дворцами и садами. Знала ли Жемчугова, что переменчивый петербургский климат опасен для ее здоровья? Наверняка знала. Но все равно отправилась за любимым.
Из-за своего выбора Николай Шереметев рассорился с друзьями и близкими. К тому же за крепостной актрисой тянулся шлейф слухов, которые распускали завистницы, и жизнь ее в столице проходила в четырех стенах. А с Николаем Петровичем, главой старинного и уважаемого рода Шереметевых, на светских мероприятиях даже не разговаривали. Все только и обсуждали у него за спиной, что он сошел с ума из-за «деревенской бабы».
На блестящей карьере был поставлен крест - актриса заболела туберкулёзом и потеряла голос. Горю ее возлюбленного не было предела. Его репутация и так уже рухнула, а в таких случаях по негласному дворянскому «кодексу чести» полагалось застрелиться. Но он не отчаялся, не бросил ее, а только еще решительнее продолжал добиваться разрешения на венчание.
И ему это удалось. В 1801 году Александр I своим указом разрешил им пожениться, сейчас историки называют этот случай уникальным. Но венчание было тайным, чтобы не давать нового повода к злословию. А 23 февраля 1803 года жена родила графу сына Дмитрия. Но беременность и роды осложнила болезнь, и спустя три недели Прасковья скончалась. Ей было 34 года.
Смерть горячо любимой женщины стала для Николая Петровича ударом, от которого он так и не оправился. Но шесть лет, до самой своей кончины в 1809 году он с рвением выполнял ее волю - помогал обездоленным, истратив на это половину своего состояния. Особенно он заботился о девушках, которые хотели выйти замуж - давал им деньги на приданое.
А вот до открытия заложенного им здания на Сухаревской площади граф не дожил. Богадельня начала работать с 1810 года, а спустя несколько лет сын графа Николая Дмитрий Шереметев стал вплотную заниматься ее развитием - ранняя смерть Прасковьи Ивановны стала промыслительной. Кто знает, если бы не эта трагедия, стал бы он одним из видных благотворителей XIX века? Может быть, фамилия Шереметевых так и ассоциировалась бы исключительно с роскошью и экстравагантными причудами богатых людей?
Особенно много усилий он приложил на устройство странноприимного дома на Сухаревской площади, строительство которого его отец посвятил крепостной, ставшей единственной его любовью.
Именно в это старинное здание тогда еще не на Сухаревской площади, а площади Мира я вошел в мае 1983 года, что повышать свою квалификацию по рентгендиагностике неотложных состояний. Это такие заболевания, которые требуют быстрого оказания медицинской помощи. Именно оказанием медицинской помощи при таких состояниях и занимались в НИИ имени Склофосовского, и за долгие годы накопили немалый опыт. Вот этим опытом они и делились с врачами, приезжающими из периферии.
Для Москвы краевой центр Хабаровск тоже был далекой периферией. И в этом городе была городская клиническая больница № 11, в которой оказывали медицинскую помощь при неотложных состояниях больным хирургического, терапевтического и гинекологического профиля. Больница была клинической, потому что в ней работали две кафедры Хабаровского медицинского института, и работала круглые сутки. Я в этой больнице начал работать с сентября 1974 года, отслужив 3 года в должности начальника медицинской помощи по распределению родного Хабаровского медицинского института. Вначале был обычным врачом-рентгенологом стационара, с 1979 года стал заведующим отделением, которое в 1981 году было признано лучшим рентгеновским отделением Хабаровского края. Видимо, поэтому меня сделали внештатным главным рентгенологом города Хабаровска за полгода до поездки на учебу в Москву.
Учеба была на рабочем месте. Т.е. меня закрепили за сотрудником кафедры рентгенологии, базирующейся в НИИ Склифосовского, я выполнял вместе с ним все обязанности, познавая тонкости неотложной рентгендиагностики, и пару дней в неделю нам читали лекции заведующая кафедрой профессор Мария Константиновна Щербатенко и доцент Эра Арсеньевна Береснева. Обе они были авторами монографии по этой теме, вышедшей в 1977 году. У меня не было этой монографии, она была в библиотеке медицинского института, и я её читал.
А вот мой напарник по занятиям, врач-рентгенолог военного госпиталя из Наро-Фоминска, монографию не читал, и поэтому я на его фоне смотрелся очень выигрышно. К тому же я уже имел высшую квалификационную категорию врача рентгенолога и опыт руководства большого, в количестве 42 штатных единиц, рентгеновского отделения. Были за плечами и двухмесячные курсы повышения квалификации на кафедре ЦОЛИУВ у профессора Розенштрауха. Так что уже со второй недели моих занятий со мной уже начала советоваться ассистент, к которой я был прикреплен. А когда она узнала, что я главный рентгенолог Хабаровска, сказала, что Щербатенко главный рентгенолог Москвы, но что касается выполнения некоторых правил радиационной безопасности и техники труда, я знаю намного больше, чем профессор. В частности, для проведения рентгеноскопии в процедурную, где работает аппарат, заводят сразу несколько пациентов, что категорически запрещено санитарными правилами. Да и молоко, положенное работникам рентгеновских кабинетов, не выдают.
Сарафанное радио в преимущественно женском коллективе работает безотказно, так что Мария Константиновна скоро узнала, что я не рядовой врач-рентгенолог. Так что однажды после своей лекции для нас двоих слушателей, она попросила меня остаться для разговора. Он состоялся, между двумя главными рентгенологами городов Москвы и Хабаровска. Оказалось, что в её функциональные обязанности входит лишь составление годового отчета для департамента здравоохранения Москвы, да и то, сведением цифр отчетов медицинских учреждений занимается её доцент, а она ставит только свою подпись. Никаким анализом работы рентгеновской службы ЛПУ Москвы не занимается. Я же в своем первом в качестве главного рентгенолога города не только сам свел все цифры, и проанализировал в разрезе деятельности всех рентгенкабинетов и отделений медицинских учреждений города, но и представил подробную пояснительную записку и в городской отдел здравоохранения, и в краевое бюро медицинской статистики.
Честно скажу, для меня это не было большой неожиданностью. Еще на кафедре у Розенштрауха, где я выступил в сообщением о пилоросохраняющих резекциях желудка, оказалось, что в хирургических отделениях больницы имени Боткина такие физиологически оправданные операции, о которых впервые поведал японец Маки, а в СССР профессор Шалимов из Киева, не делают. А в нашей больнице на кафедре у профессора Александровича сделано уже около сотни с прекрасными результатами. После это мне пришлось повторить свое сообщение для хирургов больницы имени Боткина.
Мы еще долго говорили с профессором Щербатенко, а также с подошедшей к нам в кабинет профессора доцентом Бересневой. Через несколько дней меня снова пригласила в свой кабинет профессор и сделала неожиданное предложение — занять должность заведующего отделением в НИИ Склифосовского. Как известно, в таких учреждениях работает одновременно два коллектива — научное подразделение со всеми профессорами, доцентами, ассистентами, лаборантами некоторых лабораторий, и непосредственно лечебное со своими врачами, медсестрами, санитарками о другим обслуживающим персоналом. У второго подразделения есть свой главный врач, но вот всем НИИ руководит директор, в то время академик Комаров. Он руководит и главным врачом. Мне Щербатенко сказала, что её не устраивает работа заведующего, не очень компетентного и в тому же злоупотребляющего алкоголем. Она сообщила, что вопрос утрясен с главным врачом, но чтобы получить квартиру в Москве (а в НИИ сдавали новый 15-этажный корпус и под это дело столица выделяла квартиры на Юго-Западе), надо сходить к директору НИИ академику АМН Комарову и согласовать с ним. Я не сказал ни да, ни нет, сказал, что решиться на переезд в Москву мне непросто. Я ведь еще и парторг больницы, и надо решать вопрос с райкомом КПСС. Но мы все же сходили к Комарову и я ему рассказал, кто я такой. Он пообещал, что если я соглашусь на перевод в НИИ, квартиру он мне выбьет.
Это был мой первый приезд в Москву весной, в теплое время года, сразу после первомайских праздников. Др этого я был на курсах усовершенствования в ноябре-декабре 1979 года. Поэтому я постарался приехать в столицу не как мужик с периферии. По блату перед отъездом я стал обладателем белого вельветового костюма из Японии. Ведь в те годы между Дальним Востоком и некоторыми префектурами Японии развивалась так называемая «прибрежная» торговля, с нашей стороны через потребкооперацию. Там я и купил такой костюм. И когда по плану наших занятий мы должны были поехать в город Зеленоград, чтобы на месте увидеть организацию рентгеновской службы в городской больнице, я решил показаться в этом костюме. Сотрудники рентгеновского отделения уже знали, что мне предложили занять должность их начальника, но привыкли видеть меня в белом халате. И вдруг такой пижон. Особенно я произвел впечатление на доцента Бересневу, с которой мы ездили в Зеленоград на личном авто моего напарника из Наро-Фоминска, а по возвращение в Москву пообедали втроем в одном из московских ресторанов. На фото я с дальним родственником в этом костюме на ВДНХ.
С тех пор прошло 6 лет. За это время в моей жизни произошло немало перемен. Нет, я не решился на переезд в Москву. Столица мне не нравилась своей суетой и спешкой, многолюдьем. К тому же мне жалко было покидать своих родных — родителей, многочисленных родственников. Но и в Хабаровске у меня все складывалось удачно. Через 3 года после поездки в Москву меня сделали главным рентгенологом Хабаровского края, причем штатным. Это был шаг в моей карьере, вполне ожидаемый и предсказуемый. Но затем, через полтора года работы в новой должности, все пошло не так, как я ожидал. Вначале к нам на Дальний Восток приехал с проверкой главный рентгенолог РСФСР профессор П.В.Власов. Ему очень понравилась организация рентгеновской службы в крае и моя работа, особенно в части анализа деятельности всех рентгеновских кабинетов и отделений. У меня все это было отображено в многочисленных таблицах на стенах кабинета. Ничего подобного он нигде не видел. Поэтому он написал очень положительную справку, прежде чем поехать в Приморский край, и доложил её заведующему отделом здравоохранения крайисполкома А.И. Вялкову. Это была последняя капля на весах в мою пользу, ибо еще до этого Вялков собирался пригласить меня на должность своего заместителя. Меня пришлось долго уговаривать, я не представлял себя чиновником от медицины, ведь все время был в гуще работы в практическом здравоохранении. Но в конце концов я сдался, и сразу после ноябрьских праздников 1988 года перешел на работу в отдел здравоохранения крайисполкома.
И вот моя первая поездка в Москву в новом качестве. Апрель 1989 года. В Минздраве РСФСР проводится совещание по СПИДу, на которое приглашают заместителей руководителей здравоохранения всех регионов. Я уже был в Минздраве РСФСР, который располагался в Вадковском переулке. А вот гостиница, куда засели всех прибывших на совещание, была довольно далеко от Минздрава, на Садовом кольце, но рядом с НИИ Склифосовского. С учетом 7 часовой разницы по времени, я приехал накануне вечером, заселился в гостиницу, но рано утром проснулся и не знал, чем занять себя. Совещание в Минздраве было с 14 часов, и у меня было полно времени. И я решил сходить в НИИ Склифосовского в рентгеновское отделение.
Так как я помогал сотрудникам отделения переезжать в новое здание, то знал, что почти все кабинеты расположены на 15 -м этаже, только кабинет приемного отделения и еще парочка в старых зданиях. Но у Щербатенко был новый кабинет на 15-м этаже, вот туда я и направил свои стопы. Лифт быстро поднял меня на нужный мне этаж, и я пошел в сторону кабинета профессора. Но не успел дойти, как из какой-то двери вышла доцент Береснева, совсем не изменившаяся за 6 прошедших лет женщина около 50 лет. Она увидела меня и остановилась, удивленно подняв брови: «Александр Константинович, какими судьбами?» Мне было приятно, что женщина не забыла мое имя, и я с улыбкой ответил: «Приехал в Москву и решил навестить вас по старой памяти. А вы совсем не изменились, Эра Арсеньевна»,- сделал я комплимент. И продолжил: «Хочу зайти к Марии Константиновне, она не месте?». «Нет, она на совещании, но скоро должна прийти. Пойдемте пока в мой кабинет»,- ответила с улыбкой женщина и открыла дверь, из которой только что вышла.
Я давно заметил, что доцент Береснева была очень организованной женщиной, и этим напоминала меня, который любил, чтобы все было на привычных местах. Мы зашли в уютный небольшой кабинет, Эра Арсеньевна включила чайник и собралась угощать меня чаем. Я увидел на её столе в рамке с траурной лентой фотографию её дочери. Этой молодой и красивой женщине не повезло — полиомиелит, она 6 лет назад передвигалась на коляске, дежурила в рентгенкабинете приемного отделения. На мой вопросительный взгляд Эра Арсеньевна сказала: «Да, у меня больше нет дочери, два года назад умерла». И стала задавать мне вопросы: «Что я, как и где?» Узнав, что я был главным рентгенологом края, а теперь вот заместитель заведующего отделом здравоохранения крайисполкома, она не удивилась: «У вас и тогда чувствовалась жилка организатора здравоохранения. Да, Хабаровский край не Москва, это здесь карьеру делают по блату.» Я поинтересовался, что нового у них с профессором, на что Эра Арсеньевна ответила: «Да все тоже. Текучка, больных много, а вот наукой заниматься особо никто не хочет. Сейчас же появились кооперативы медицинские, многие туда ушли на заработки». Я рассказал, как будучи главным рентгенологом края, организовал работу своего отделения по бригадному подряду, и зарабатывал в месяц по 600-700 рублей, что вызвало удивление у женщины. Но объяснить, что и как я сделал, я не успел, в кабинет зашла профессор Щербатенко. Она тоже узнала меня, и мне пришлось повторить все то, что я уже рассказал Эре Арсеньевне, пока мы пили чай с печеньем. Потом профессор дала своему доценту задание, я понял, что мешаю им, и откланялся. Мне самому надо было время, чтобы добраться до Минздрава РСФСР в районе станции метро «Новослободская», а потом еще идти пешком.
А вот то, чему меня научили в НИИ Склифосовского по неотложной рентгендиагностике, я поделился с рентгенологами Хабаровска на заседании краевого научного общества еще в 1983 году. Новые методики, вернее, даже нюансы в старых известных методиках, использовались в 11-й больнице частенько. А последний раз эта учеба мне помогла спасти жизнь женщине у маня на малой родине, в поселке Херпучи Хабаровского края, куда я приехал с проверкой работы участковой больницы как краевой чиновник. Случилось это так.
В больницу утром привезли женщину средних лет с сильными болями в животе. Все врачи, а это терапевт, гинеколог, он же главный врач больницы, и педиатр не смогли поставить диагноз. В больнице был рентгенкабинет и рентгенлаборант, который мог делать снимки при переломах, других видимых травмах. Помню его имя и фамилию — Саша Птаховский, он учился на несколько лет младше меня в нашей школе. Всех мучил вопрос — что делать? Диагноз не ясен. И тогда я решил воспользоваться и своим авторитетом краевого начальника, и опытом бывшего рентгенолога. Не зря же меня учили неотложной рентгенодиагностики.
Больную на каталке завезли в рентгенкабинет. Встать она из-за сильных болей не могла, тогда её на каталке повернули на бок и за ней примостили кассету с рентгеновской пленкой. Такой снимок носит название латеропозиции. Птаховский сделал снимок и пошел проявлять вместе со мной. Прямо там, в фотолаборатории, на негатоскопе над танком-баком для проявления, я посмотрел это снимок и увидел тонкую полоску просветления ниже тени мягких тканей боковой стенки живота. Мне все стало ясно — перфорация полого органа. Какого, не суть важно, нужна срочная операция, там и определят, где дырка.
В районе имени Полины Осипенко, по площади равного Швейцарии, но с числом жителей меньше 10 тысяч, есть лишь один хирург, в районном центре, селе имени Полины Осипенко. Туда и надо вести больную. Вызвали самолет санавиации из города Николаевска-на-Амуре, обычный транспортный «кукурузник» - Ан-2. Пока он летел, больную подготовили к транспортировке. Сопровождать её в райцентр решил я сам. Мне дали чемоданчик с лекарственными препаратами и шприцами, и мы полетели. На аэродроме райцентра нас встречала скорая и главный врач ЦРБ, он же единственный в районе хирург Сергей Константинович Гулевич. Я ему все рассказал, пока больную везли в ЦРБ, где уже приготовили операционную. Гулевич пытался мне доказать, что у женщин не бывает перфораций, но я сказал: «Оперируй, и посмотрим, кто из нас прав».
Оказалось, что был прав я. У больной была перфорация язвы 12-ти перстной кишки. Так тонкая полоска воздуха под боковой стенкой живота помогла мне поставить правильный диагноз. Большинство врачей, не знающих неотложную рентгендиагностику, запросто могли пропустить эту тонкую полоску просветления или принять за что-нибудь другое. Получается, не зря меня учили профессор М.К.Щербатенко и доцент Э.А.Береснева.