На пенсию я по инвалидности вышел. Не справился организм с постоянным улучшением жизни, слаб оказался. Есть у меня знакомый хороший – вместе работали, так он раньше меня уволился, дело свое открыл и даже почти преуспевает. Меня порой нанимает: то проконсультировать в чем, то съездить куда по делам.
В первый раз я ему честно все объяснил: по какой причине инвалидность, кто я, в общем, есть. А он засмеялся: мне, говорит, нормальные не нужны, они меня разорят и с ума сведут. Мне такие, как ты, требуются. А справки свои спрячь и никому не показывай: пенсии не добавят, а обидеть могут легко.
В прошлом месяце ездил я, по его просьбе, в хороший городок Первоуральск. Никогда я там не был и быть не планировал. Но вот выпал случай. Не зря съездил. Обогатился, можно сказать, размышлениями, жизненный опыт приумножил и кругозор расширил да ттак, что аж затрещало между лопатками где-то. Не по Сеньке шапка оказалась. Зато, можно сказать, в хорошей компании оказался - с гражданином Екклезиастом. Мысленно, конечно, мысленно: он говорил, мол, умножая знания, умножишь и печаль. И так оно и вышло, по-его, и я теперь так говорю, да племянница любимая слушать не хочет.
Давно такой суматошной поездки у меня не было, даром, что бывал в командировках часто.
Родился и живу я не в Люксембурге. И даже не в Лихтенштейне. Кому от этого хуже – мне или Лихтенштейну – вопрос открытый. Но для чего, стремясь на две тыщи верст на запад, лететь туда сперва на четыре, а потом обратно на две, понять только наш человек может. Хотя допускаю, что погорячился. Вполне вероятно, что какой-нибудь профессор в Люксембурге с уровнем развития чуть выше среднего понять это тоже способен. Но и то при условии, что он не простой профессор, а славист, то есть спец по загадочной русской душе.
Долго сказка сказывается, но лететь на реактивном лайнере, чуде заморской техники (нашей-то уже почти вовсе нет), оказывается, еще дольше.
Сперва пять часов в аэропорту просидел в родном городе. Потом оказалось, дали мне и гражданке незнакомой посадочные талоны на одно место. Спасибо, нашлось и для меня пустое кресло. Пришлось, правда, подождать, пока народ рассядется. Потом, в Москве, тамошний самолет на полтора часа опоздал.
Еле-как добрался я до славного города Екатеринбурга. Прилетел я, понятно, не в город – в огромадный аэропорт Кольцово. Чистота, порядок внутри – глаз радуется. То есть просто не к чему придраться даже с моим характером.
Вышел на площадь перед зданием аэропорта, гляжу – автобус стоит. Уже битком. Я туда трусцой, спрашиваю у одного: до города идет? Нет, - отвечает, - до какого-то поселка. Я уточняю: до какого? А черт его знает.
Тут у меня в голове затукало. Полный автобус народу. Это что же: все едут, черт знает, куда? А зачем?
Отошел от автобуса. Маршрутка рядышком. Я к водителю: до города? Да. Сел. В автобусе билет двадцать шесть рублей, в маршрутке – сто. Ладно. Поднабралось пассажиров, поехали.
Не знаю, может, случайность это, может, особенность водителя той маршрутки, но ехали мы почти весь путь строго по разделительной полосе: где по пунктиру, где по сплошной. Ехали-ехали, до железнодорожного вокзала Екатеринбурга доехали. Время – без пяти минут девять вечера.
А я помню, что Екатеринбург - какой бы он хороший ни был - только эпизод на моем жизненном пути. Мне-то ведь в Первоуральск надо. Ткнулся в кассу на вокзале. Ушел последний поезд в Первоуральск в половине девятого.
Пометался по площади, узнал у милиционера, где автобусные кассы, побежал туда. Оказывается, не подчиняется первоуральский автобус екатеринбургским кассам: приезжает, когда хочет, и так же уезжает. И, естественно, в тот день он уже уехал. Поездил тут, - сказала мне тетя в окошке кассы, и помахала рукой в сторону площади, - и уехал.
К невезению своему я уже лет пятьдесят, как привык. Вышел снова на улицу, вызвал по телефону такси и поехал, сам себя утешая и оправдывая.
Едем сквозь ночь, лес кругом, холмы. Совершенно сказочный пейзаж, дикий и бесконечный. Еду я и думаю себе: ни сейчас, ни через сто лет, ни через тысячу никакой Батый, никакой НАТО, никакой не знаю, кто, нас не завоюет. Просто не дойдет. Тем более, не доедет. Ни конца, ни краю нет ночному лесу. Сосны, елки, березы и еще тьма-тьмущая всяких деревьев. Звезды над ними с ладошку, горы ни горы, но что-то неровное. Так кажется, выйдет на дорогу Данила-мастер или сам Бажов Павел Петрович, проголосует и поедет в Первоуральск, Ревду или еще какой сказочный городок.
Гордость меня взяла неимоверная. Прямо, раздуло меня от гордости, аж тесно стало в машине. У тут мелькнул указатель в свете фар. Указатель не рукописный: напечатано. Сверху «ЕВРОПА», а снизу – «АЗИЯ», причем «АЗИЯ» зачеркнута. Сдулся я сразу. То есть понимаю, что пошутили люди, да только мне не смешно. Тянет нас в Европу, но зачем, не знаем. Чем Азия плоха – это, во-первых. А, во-вторых, хотел бы я в Европе увидеть автобус, который расписанию автобусных касс не подчиняется. Или водителя другого автобуса, который по разделительной линии ездит.
Испортилось у меня настроение. Тут еще Петра вспомнил, который тоже тянулся все в Европу. Но тоже как-то не по-человечески: вместо двери окно прорубил.
Племянница моя, хоть и умница, но язва та еще: давно мне в глаза говорит, мол, хорош ты дядя, почти мыслитель, но задним умом. Прошло дня два, как поселился я в прекрасной гостинице в Первоуральске, которая тоже "Первоуральск" называется. И только потом дошло до меня, что указатель тот - не вражьи происки и не дурь наша самобытная. Может, люди, кто его рисовал да ставил, хотели границу показать между Европой и Азией. Она же у них туточки неподалеку проходит. Может, перепутали, не той стороной воткнули, а, может, я чего не углядел. В любом случае пардону прошу, как у нас, у европейцев говорить принято.
Нет, ты не подумай. Я вообще плохо о людях не хотел говорить. И Первоуральск – городок хороший. Речка там недалеко со смешным названием: Решетка. Но это в Люксембурге было бы смешно, а у нас почему-то жутковато. Или еще мороженное у них хорошее. Называется «Кировский пломбир». Почему кировский? В честь Сергея Мироновича комбинат назвали, а в честь комбината – мороженное. И никому – ни тем, кто делает, ни тем, кто ест – не интересно, кто такой был Киров. И даже в голову не приходит, что, может, вокруг этого городка тысячи и тысячи забито и замучено, закопано и брошено тех, кто по «кировскому набору» взят был в «тридцать пятый и другие годы».
Ни Европа мы и ни Азия, европейцы в лаптях. Поделился я размышлениями с моим знакомым. А он мне в ответ: вот потому ты, Семен Семеныч, и на пенсию по инвалидности вышел. Думаешь много и не о том. Принимай жизнь, как она есть и поменьше думай.
Грустно мне отчего-то.