В одном селении жили муж с женою. Был у них дом и небольшое хозяйство: Петя-петушок, пес Барбос да свинка Фрося. Все втроём они очень дружили, летом весело резвились во дворе, играли в салки, а морозной зимой в тёплом хлеву бесконечно болтали обо всём и с нетерпением ждали прихода весны. Иногда из дома к ним прибегала мышка Чуня и рассказывала последние новости. Так узнала однажды свинка Фрося, что решили хозяева её зарезать и подать запечённую с гречневой кашей и грибами на рождественский стол. Опечалилась тут Фрося, заплакала горькими слезами. А Барбос ей и говорит:
– Что ты так убиваешься, Фрося? Ты же свинья. А их люди всегда едят на праздник.
Чуня, покачав головой, неодобрительно поглядела на Барбоса. Тот, потупив взгляд, почесал за ухом.
– Свиней, может, и едят, – ещё горше заплакав, сказала Фрося. – А я не свинья.
– А кто? – удивились все.
– Челове-е-ек! – уже рыдая навзрыд, отвечала Фрося. – Я дочка хозяев.
– Ко-ко-ко, Оля, – слегка попятившись назад, будто до конца не веря словам свинки, произнёс Петя.
– Да. Это я.
Все так и ахнули.
– Да как же ты стала свиньёй Фросей? – в недоумении спросила Чуня.
Утирая лапками слезы, рассказала Фрося друзьям свою историю.
– Не знаю. Как-то незаметно. Сначала не любила ходить в баню мыться, заплетать косы - просто было лень. Вскоре неохота стало и помогать матушке по хозяйству, ведь играть с подружками в горелки куда интереснее. А потом меня отдали в школу. Но там было так скучно, всё время надо было сидеть смирно, писать какие-то буквы, решать задачки… Эх,– вздохнула Фрося, – с какой радостью я бы сейчас вновь села за парту, а сижу здесь, в хлеву…
– Что же тебе с нами плохо? – опечалено спросил Петя.
– Нет. Ну что вы, Петя, Чуня, Барбос,– с дрожью в голосе произнесла Фрося, – вы мои лучшие друзья. Таких друзей, как вы, у меня никогда не было. И наверно, не будет, – все улыбнулись. - Но если б вы знали, – чуть задумавшись, продолжала Фрося, – как мне хочется вновь взять в руки перо, – она усмехнулась, глядя на свои копытца, – и вывести в тетради «аз», «буки», «веди»… Эх, – опять вздохнула свинка, – воротить бы всё назад. Но глупая, я убегала резвиться с ребятнёй поменьше, кто ещё не ходил в школу. Мы играли в жмурки, бегали на реку бросать камушки, воровали яблоки в саду у тётки Авдотьи. Как доставалось мне потом за мои проказы от матушки с батюшкой! Они меня и в угол на горох ставили, и в погребе запирали - только всё без толку: не хотела я учиться, не хотела слушаться родителей и всё тут. Помните, у нас была корова Манька?
– Гав-гав-гав. Я помню, я помню. Она давала так много вкусного молока! – облизнулся Барбос.
– Эх, да. Даже мне иногда доставалось чуточку, – пропищала Чуня.
– Батюшка никому не доверял, всегда сам пас Маньку. Но однажды ему надо было идти работать в поле, и он повелел мне отвести корову на пастбище да наказал глаз с неё не сводить, а, если придут волки, кричать что есть мочи, чтобы сбежался народ и прогнал волков. Было лень, но всё же, прихватив свою любимую куклу, я отправилась пасти Маньку. Вскоре, заигравшись, я отошла далеко и совсем позабыла про корову, а в это время прибежала стая волков и загрызла нашу Маньку. Когда я опомнилась и воротилась обратно, волки давно скрылись в лесной чаще, а от бедняжки Маньки остались лишь косточки. Узнал о том батюшка, осерчал, да так меня выпорол, что до сих пор помню, как свистела надо мной хворостина, с каждым ударом жаля всё больнее, точно раскалённый на огне железный прут. Ох, как болели потом мои ноги и спина. А матушка за меня и не вступилась. Обиделась я тогда на родителей и ушла из дому. Бродила по городам и селам, просила подаяния, чтобы не умереть с голоду, жила прям на улице среди нищих и разбойников, порой и ночевать приходилось под открытым небом на сырой земле. Какой я стала замарашкой, страшно сказать; меня порой чурались такие же, как я, воришки и попрошайки, а уж почтительные горожане и подавно обходили за версту. Только я, увы, этого не замечала. Мне пришлась по душе такая вольная, полная приключений жизнь, когда засыпаешь при дороге и не знаешь, что станется с тобой завтра. Так однажды утром я проснулась и поняла, что превратилась в свинью. Что тут началось! Изголодавшиеся разбойники чуть меня не съели! Я еле ноги унесла! И решила воротиться домой в надежде, что родители примут меня во всяком обличии. Но отец с матушкой не признали в тощей, изможденной дальней дорогой свинье своей дочери. Меня помыли, накормили, нарекли Фросей и вот я здесь, с вами. И скоро должна стать рождественским угощением… – вновь заплакав, сказала Фрося.
– Ну, не плач, Фрося, – утешала свинку мышка Чуня. – Мы непременно что-нибудь придумаем.
– А давайте пойдём в бродячий цирк. Помните, останавливался у нас неподалёку? Выступать будем, – вдруг предложил Петя.
– Хм! А что, и не на улице, и при деле. Как замечательно ты придумал, Петя! – поддержала петушка Чуня.
– Ррр… Вот ещё! Чего удумали! Бегать по манежу за кусочек сахару! – обижено прорычал Барбос. – Я дворовый пес, а не пудель какой-то! Мне положено дом сторожить, а не прыгать на забаву хохочущей толпе!
– Ко-ко-ко-ко-ко-ко-ко, Барбос, ну как тебе не стыдно! – рассердился Петя. - Фрося наш друг. Разве можем мы её бросить в беде? Когда ты однажды гонялся за бабочками и тебя в нос укусила оса, а ты от боли да с испугу разлил хозяйское молоко, она тебя не бросила и вину твою за молоко на себя взяла. Разве не так было?
Барбос виновато опустил голову. Он понял, что был не прав.
– Эх ты, сторож! – продолжал Петя. – Хочешь, оставайся. Мы без тебя пойдем… – закончил Петя, и все отвернулись от пса.
– Погодите, Петя, Чуня, Фрося, простите меня! – проскулил Барбос, жалобно поглядывая на друзей. – Что же я тут без вас совсем один останусь?
Друзья улыбнулись, а Фрося, подойдя, обняла друга и по-доброму сказала:
– Барбос, миленький, я не сержусь. Ну, конечно же, мы тебя не бросим.
Барбос на радостях неистово завилял и смешно лизнул Фросю прям в мокрый от слез пятачок. Все рассмеялись.
– Вот и славно. Значит завтра, идём в путь дорогу, – весело пропищала мышка Чуня.
Но, увы, планам друзей не суждено было сбыться. На следующий день, когда друзья в хлеву обсуждали детали побега, двери вдруг распахнулись и вошёл хозяин. В руке его блеснул нож, и все поняли, что он пришёл за Фросей. Испуганная до смерти свинка, вся дрожа, забилась в угол. На её защиту встали пес Барбос, Петя-петушок да мышка Чуня. Пес рычал и кидался на хозяина, петух, громко кукарекая, выпускал острые шпоры, а мышка, неистово пища, кидалась сеном - все вместе они не давали хозяину и на шаг подступиться к Фросе.
– Что такое? В чём дело? – дивился такому поведению своих питомцев хозяин. – Барбос, ступай на место! Я кому сказал? Петя, и ты пошёл прочь! Ишь, сдружились окаянные! Вот я вам задам, негодные! – кричал он, пытаясь их разогнать.
Но у него ничего не вышло. Друзья, ещё более сплотившись на защиту Фроси, едва не повалили хозяина с ног.
– Батюшка, родненький, да неужто ты сумеешь погубить свою родную дочь? – молвила вдруг свинка Фрося, и из маленьких глаз её брызнули слезы.
В этот миг все замерли, а хозяин, взглянув на свинку, увидел в ней свою дочку Олечку и обомлел.
– Олюшка! Доченька! Да ты ли это?! – говорил отец, бросившись обнимать своё дитя. – Как же мы тебя не признали?
– Батюшка, родненький, прости меня неразумную, что была такой непослушной, что оставила вас с матушкой. Клянусь, я больше никогда вас не покину! – говорила сквозь слезы Оля, обнимая отца.
– Доченька, главное - что ты жива и здорова. Ты дома. Теперь, даст Бог, всё у нас наладится.
Затаив дыхание, друзья глядели на радостную встречу и боялись даже пошевелиться, нарушить единение сердец, озаренных рождественской надеждой, что непременно всё будет хорошо. Лишь мышка Чуня едва заметно вздохнула и тихонько смахнула с глаз счастливую слезу.