«Закат печально догорал;
И под его тоскливой сенью
Мой поэтический запал,
Как эхо, корчился в мученьях».
Итак.
Андрей Вознесенский, как поэт, появился на свет «в нужном месте и в нужное время».
В те времена в литературном СССР царил эдакий идеологический партийно-канцелярский стиль, который, в глаза трудящимся не бросался, ибо народ читал, в основном, школьную классику и лёгкое газетно-журнальное чтиво.
И мало кто обращал внимание на такие, например, строки главного редактора «Огонька» В.Коротича (цитата):
«Так с Лениным мы к Ленину идем.
И в этом - наша сила и надежда!».
(Эта поэмка была напечатана в таких «дебрях» идеологической литературы, в которые рядовой читатель и не заглядывал).
В шестидесятые-семидесятые годы любое произведение (и его автор), отличающееся от тогдашних набивших оскомину песнопений в адрес партии, приветствовалось сразу и безоговорочно всеми мало-мальски мыслящими людьми.
Понятно, что появление на этом фоне «Мастеров» Вознесенского стало чуть ли не литературной сенсацией.
Сами посудите (цитата):
«Вам, Микеланджело, Барма, Дант!
Вас молниею заживо Испепелял талант.
Ваш молот не колонны И статуи тесал —
Сбивал со лбов короны И троны сотрясал.»
Ново. Сильно. Свежо. Пусть сумбурно, пусть недостоверно (ибо троны никто из этих мастеров «не сотрясал», а Микеланджело был любимцем нескольких Пап Римских и других сильных мира сего).
Но – задорно. Чувствуется «рука» Маяковского – учителя Вознесенского.
Но, коль меня просили покритиковать, а я согласился, то приходится критиковать.
Например, такие строки из поэмы:
«Вас в стены муровали.
Сжигали на кострах.
Монахи муравьями
Плясали на костях» - Вызывают недоумение.
Как понять аллегорию – «Монахи муравьями Плясали на костях»?
Мне – трудновато. Вообще, у Вознесенского часто чувствовалась неряшливость в рифмах,
терялся смысл в нагромождении «крепких» слов. У Маяковского сочетание «крепких слов» и идеи стихотворения были, конечно, увязаны прочнее.
Ладно, эти огрехи Вознесенского до поры можно было отнести к его молодости, неопытности.
Увлечение Вознесенским стало модным поветрием на фоне «коротичей».
Даже его ленинское «Лонжюмо» (1964г) получилось неплохим.
Внешность, голос, аляповатость, манера декламации – всё служило Вознесенскому на пользу.
Надо особо признать, что голос Вознесенского, действительно, был необычным.
А голос играет важную роль в преподнесении человеком себя – слушателю. Недаром ораторское искусство ценилось во все времена, особливо в античности.
Салтыков-Щедрин:
«Голос обязан иметь градоначальник ясный и далеко слышный; . . . . . Я знал одного градоначальника, который. . . усмирил одиннадцать больших бунтов, двадцать девять средних возмущений и более полусотни малых недоразумений. И все сие с помощью одного своего далеко слышного голоса».
Понятно, Вознесенский – не градоначальник, но и его голос имел особые качества, умопомрачительно действующие на слушателя. Плюс телесные покачивания схожие со священнодействиями шамана.
Такое воздействие чтеца на слушателя очень точно описал тот же Салтыков-Щедрин:
«. . . гудел; гудел изобильно, плавно и мерно, точно муха. . . .гудел неустанно . . . ., чтоб очаровать, . . . внимая ему, слушатель с течением времени мало-помалу впадал как бы в магнетический сон и начинал ощущать признаки расслабления, сопровождаемого одновременным поражением всех умственных способностей. Мнилось ему, что он куда-то плывет, что его что-то поднимает, что впереди у него мелькает свет не свет, а какое-то тайное приятство, которое потому именно и хорошо, что оно тайное и что его следует прямо вкушать, а не анализировать».
Эта манера декламации стала «брендом» (как сегодня говорят) Вознесенского.
Были у Вознесенского ещё стихи того же стиля, ритма. И они какое-то время принимались читателями благосклонно.
Но, к сожалению, «огрехи молодости» не только не пропали, но и стали проявляться уже назойливо.
Стоит внимательно почитать его творения, написанные в 70-е годы и позже, чтобы убедиться, как у него одна «шехероватость» следует за другой.
Даже «Антимиры» - так себе (ну, это на вкус).
А поэма «Мастера» и стихи 50-х 60-х годов – светлые пятна - остались в прошлом. Ни его знаменитые «Миллион алых роз», ни прочие вирши уже не «тянули» на мастерство. Манера изложения осталась, новизны уже не было. Мало того, неряшливость в «архитектуре» стиха, невнятность их смысла, топорная рифма, модная ненависть к КГБ стали преобладать. Примером тому служат его строки:
«Пыхтя, как будто тягачи,
За мною ходят стукачи».
Неужели соглядатаи «пыхтели»? А рифма «тягачи-стукачи» - не достойна знаменитого поэта.
Светоч Вознесенского оживил общество ненадолго и погас.
Но приобретённая на «Мастерах» слава продолжала служить его популярности.
Слушатели Вознесенского (особенно молодёжь) всё ещё поддавались очарованию голоса и манере декламации Вознесенского.
Но уже сам Вознесенский, часто слыша нелицеприятные отзывы на свои стихи, защищался так: «Не понимать стихи - не грех; Христос не воскресал для всех».
С горечью констатирую: это его изречение, во-первых, показывает, что сам Вознесенский чувствовал, что его стихи - не понимаемы. Во-вторых, оно абсурдно с точки зрения христианской религии. Ещё Ф.Достоевский написал: «. . . . чем виноваты остальные слабые люди, что не могли вытерпеть того, что могучие? . . . . Да неужто же и впрямь приходил ты (Христос) лишь к избранным и для избранных?».
Достоевский ясно даёт понять – Христос приходит КО ВСЕМ, а не к избранным.
Но Вознесенский, как мог, выгораживал аляповатость своих стихов.
А теперь, разумеется, о «Юноне и Авось».
Постановка поэмы на сцене Ленкома в 80-х, действительно – СОБЫТИЕ, ЯВЛЕНИЕ!
Игра актёров – замечательная.
Музыка А.Рыбникова – сказочная.
Декорации и костюмы – чудесные.
В этом великолепии тонет, не замечается слабость стихов Вознесенского, скудость сюжета и, особенно, его строка «Заслонивши тебя от простуды».
"Заслонивши . . . от простуды" это - очень неряшливо.
Весь успех постановки держится на: - игре актёров, таланте композитора и музыкантов, костюмеров и оформителей сцены.
Повторюсь: после «Мастеров» и некоторой инерции 60-х годов Вознесенский для меня - «погас».
Иногда я задавался вопросом: Почему зародившийся талант Вознесенского быстро «погас»?
Ответ нашёл в его переезде в Переделкино.
Тут надо вспомнить, что идея создания литературного посёлка для нуждающихся писателей, подающих надежды – не нова. Появилась она ещё в 19-м веке в царской России.
А в СССР в 30-е годы она воплотилась непосредственно в дачный литературный посёлок советских писателей «Переделкино» под управлением ЛитФонда СССР, находившегося под опекой Союза Писателей СССР. Задачу творческим жителям посёлка Советская Власть ставила вполне конкретную – служить становлению и укреплению морали советского человека. Финансировался посёлок, по сути, из казны Государства.
Дачникам этого посёлка – именитым советским писателям и поэтам - предоставлялись комфортные условия для творческой деятельности. Этим дачникам, как утверждает Булгаков, завидовали многие писатели.
Но, к сожалению или к счастью, таланты растут не в оранжереях, а в окопах да трущобах, где почва сдобрена человеческой кровью и нечистотами.
Все (на мой взгляд, разумеется) литературные шедевры родились не в дачных посёлках, а в тяжелейшей борьбе за выживание, за кулисами сцен, в клетушках «башмачкина», в трактирах, в «хождениях по мукам», в «Ямах», «На дне» общества, в комиссиях по делам бедноты и т.д.
Нет, ребята, Переделкино – смерть творца.
А известное выражение «Мечта поэта» в умах некоторых «инженеров человеческих душ» приобрела другой смысл – участок в Переделкино.
Вознесенский тоже «повёлся» на «коврижки» и. . . . пропал, как поэт. Как он устроился в Переделкино – тайна покрытая мраком. Объяснить это могут только «люди поумней нас с вами», как говаривал Л.Толстой.
Я подозреваю, что Вознесенский банально захотел приобщиться к литературной элите, в «клуб небожителей». Это так заманчиво.
А приобщится к «элите» можно было в то время – в Переделкино.
По этому поводу вспоминаются изыски Васисуалия Лоханкина: «Рядом с этой сокровищницей мысли. . . делаешься чище, как-то духовно растешь».
И Вознесенский так же «духовно рос» в Переделкино, как и Васисуалий.
«Переделкино» заживо похоронило Вознесенского.
Боюсь, это относится ко многим «деятелям литературы», проживавшим в Переделкино.
К слову, приведу другой пример.
В 1936 году Б.Пастернак публикует дифирамб В.Ленину и И. Сталину.
«И вечно, обвалом
Врываясь извне,
Великое в малом
Отдастся во мне.
И смех у завалин,
И мысль от сохи,
И Ленин, и Сталин,
И эти стихи.»
Можно подумать, что к голове Пастернака приставили пистолет и заставили писать хвалу вождям. А потом некоторые наивные души спрашивают: Откуда появился Культ Личности?
Литературные «достоинства» стишка видны в таком, например, ляпе, как «мысль от сохи» (это что?).
Тем не менее, в этом же году Пастернаку предоставляют дачу в Переделкино, где он с перерывами проживёт до конца жизни.
Зачем ему понадобилось Переделкино?
Ведь сам же он словами своего героя говорит: «Всякая стадность — прибежище неодаренности . . . .. Истину ищут только одиночки». Но, несмотря на эту свою формулу, влился в «коллектив» дачников Переделкино и обожателей Власти.
Слов нет. Где логика?
Логика - в нужных знакомствах, в тяге к избранности, к новой элите, к славе, к почёту, к комфорту.
Гоголь: «Быстро все превращается в человеке; не успеешь оглянуться, как уже вырос внутри страшный червь, самовластно обративший к себе все жизненные соки.»
Как только в человека вселяется этот «червь» - конец творчеству.
Написанный Пастернаком в Переделкино «Доктор . . .» хорош только тогда, когда его закрываешь и откладываешь в сторону. «Свеча» Пастернака погасла тоже в Переделкино. Он даже отказался от Нобелевки ради «коврижек» властей, хорошего куска земли в Переделкино и причастности к сложившемуся там фрондирующему кружку «творческих небожителей».
Большая часть Переделкинского литературного общества постепенно стала похожа на закрытую антисоветскую секту. Вместо задач, поставленных ей Советской Властью, члены этого круга стали заниматься как раз обратным – хаять Советскую Власть и, по сути, сотрудничать с Западом (самиздат, печать за рубежом, жалобы Западу на зажим «свободы»).
Переделкинцы сначала САМИ вылепили идолопоклонство Партии, а потом стали фрондировать и жаловаться Западу.
Н.Лесков так описал таких сектантов:
«Непримиримых еще не было, но уже обозначались нетерпеливцы и выжидатели».
Кто виноват?
Переделкинцам следовало БЫ почитать Герцена, написавшего:
«Мы вообще знаем Европу школьно, литературно, то есть мы не знаем ее . . . Поживши год-другой в Европе, мы с удивлением видим, что вообще западные люди не соответствуют нашему понятию о них, что они гораздо ниже его.»
Россия – иная страна в противоположность Западу. Здесь холодно и грязно.
Но переделкинцы этого то ли не поняли, то ли забыли и стали призывать общество к «переменам» Западного образца.
А ведь ещё Салтыков-Щедрин предупреждал:
«Не призыва требует народ, а подчинения, . . . самоотречения. Вы задаете себе задачу, мир, валяющийся во тьме, призвать к свету,. . . . . . (но) к этому валяющемуся во тьме и недугах миру нельзя подойти иначе, как предварительно погрузившись в ту же самую тьму и болея тою же самою проказой.»
Но дачникам Переделкино было настолько комфортно, что им уже не хотелось погружаться в «проказу». Хотелось носить титул «совести России» и жаловаться Западу.
Спору нет, в СССР были «перегибы», но просить помощи у Запада для их исправления – либо глупость, либо преступление, либо и то и другое вместе.
Надо сказать, что фрондирование с оглядкой на Запад (и при помощи Запада) и нелюбовь к Советской власти сыграли злую шутку с этой частью переделкинцев. Они - таки дождались «зари Запада» и краха нелюбимой Советской Власти.
И что же?
Пришла эта «заря Запада» со своими «ценностями», заразила Россию духом стяжания, почти лишила переделкинцев государственного финансирования и покусилась на «святая святых» - само Переделкино.
Началась ожесточённая борьба за драгоценные земельные участки. «Западные ценности» показали своё истинное мурло.
Герцен:
«Буржуазия не поступится ни одним из своих монополей и привилегий. У нее одна религия -- собственность со всеми ее римско-феодальными последствиями.»
Разумеется, литературные переделкинские небожители в борьбе за землю начали запоздало взывать к какой-то там «духовности», «сохранению культурного наследия», стали обращаться за помощью к Закону и Правительству России.
Но – поздно.
Закат Переделкино наступает.
Чем закончится эта борьба «литературной элиты» и бизнеса – одному Богу. . . .
Однако вернёмся (ненадолго) к Вознесенскому.
Был поэт (до Переделкинского периода), «да весь вышел».
Впрочем, у меня ещё остаются довольно тёплые воспоминания о нём - молодом поэте, значительной вехе поэзии, когда он был ещё «простым парнем» со смесью романтизма и социалистического задора.
Вот, пожалуй, и всё, что хотелось сказать о Вознесенском, Переделкино и их закате.
Можете судить меня, как угодно, но прежде, чем хаять, советую прочесть мой стишок «Вы обозвали меня хамом».