В молодости мы бежим из дома.
В старости ищем дом.
Ознакомившись с биографией Николая Карамзина. Меня, как и вас заинтересовали вопросы – кто или что подвигло Карамзина 18 мая 1789 году выехать из Твери в путешествие по Европе? Цель поездки? Ответов я не нашел. Хотя были разговоры, что эту поездку Карамзин совершил по заданию масонов. Конечно, впоследствии он утверждал, что оборвал связи с масонами еще до своего заграничного путешествия. Я - то знаю, говорить и сделать, два разных действия. Сомнения были еще тогда, но даже близкие друзья ответов не узнали. Да и где он нашел средства для безбедного путешествия длиной в полтора года. Одни вопросы?
В конце концов, подумал я, надо больше материала собрать. Внимательно перечитать. Это сейчас главное. Пошел в библиотеку. Мне нашли книгу Николая Карамзина «Письма русского путешественника». Пришел домой. Сел за рабочий стол. Стал читать, с одной надеждой, что то для себя найти, понять, а если повезет, получить ответы на вопросы?
Вечер, в комнате стало темно. Включил настольную лампу. Продолжаю читать. Ночью всякое воображения, бывают живее, уже через пару часов, я так ясно представил себе это путешествие Николая, что у меня появилось ощущение, что он, тогда еще молодой человек, где то рядом, мысленно иду за ним, след в след. Сам тихо читаю, а, кажется, он говорит: « Меня все должны понять. Когда я шел, ехал - запоминал, все что со мной приключилось. Что видел, слышал, чувствовал, о чем думал. Описывал свои впечатления не на досуге, не в тишине кабинета, а где и как случилось, дорогою, на лоскутах, карандашом».
А ведь он прав, а как иначе сохранить истину той минуты, когда он в постоянном движении. Я его понимаю, когда он сказал: « А кто в описании путешествий ищет одних статистических и географических сведений, тому вместо сих «Писем», советую читать Бишингову « Географию».
Долго работал с материалом, делал пометки в дневнике. Закрыл книгу, печатать решил завтра днем.
Утром позавтракал, посмотрел в окно. 14 марта, на земле снег, а по подоконнику стучат капли дождя. Понимаю, сначала надо сходить в магазин, уж больно днем кушать захочется. Не зря говорят «хлеб сам за брюхом не ходит». Сходил, промок, с головы до пят. Дождь, под ногами снег мокрый. Попил горячего чая.
Надо работать, сел за стол. Всегда себе удивляюсь, когда читаю старые книги, они меня думать заставляют. Пенсия все поменяла в моей жизни. Но! Как говорил Конфуций сотни лет назад: « Когда вам кажется, что цель недостижима, не изменяйте цель – измените свой план действий». Отвлекся.
Начнем вместе путешествие! Открываю свои записи, читаю, печатаю. Но и стараюсь понять, чем можно заинтересовать читателя:
Рига 31 мая 1789 год. «Вчера, любезнейшие друзья мои, приехал в Ригу. … Дорога меня измучила …. Все меня сердило. Везде, казалось, брали с меня лишнее; на каждой перемене держали долго. В Нарве … кибитку дали мне негодную, лошадей скверных. … Бог знает, каково мне было в ту минуту! Лишь только отъехали с полуверсты, переломилась ось, кибитка упала на бок в грязь, и мы с нею. Вышли. Ямщик поехал за осью. Мы с моим попутчиком остались на сильном дожде. … Явился мальчик, он повел нас к своему дому. Положение наше улучшилось, нас пригласили в дом. Хозяйка разлила чай и кофе. Я пробыл у них полчаса. Все было готово.
Дальше Паланга …. Корчма в миле за Тильзитом, 17 июня. Запись. В прусских корчмах не находили мы ни мяса, ни хорошего хлеба. Нам сделали, русскую яичницу, которая с молочным супом и салатом составляет наш обед и ужин.
Едем, дорога настраивает, к мечтам, мое воображение заставляет искать радостей в неизвестности будущего! … Она и поведет вперед!
Кенигсберг, 19 июня 1789 год. Вчера в 7 часов утра приехал я сюда, любезные друзья мои, и стал в трактире у Шенка. Да! Кенигсберг, столица Пруссии. Большой город - в окружности около 50 верст.
Обедал за общим столом, разговоры…. Имя? Поручик. «Я люблю все, что забавно, и переплатил в жизни свою долю довольно полновесных талеров за доктора Фауста с Гансом Вурстом».
Для справки - доктор Фауст, по суеверному народному преданию, есть великий колдун, и бывает обыкновенно героем глупых пьес. … В самом же деле Иоанн Фауст жил как честный гражданин во Франкфурте - на Майне. А Ганс Вурст - значит на площадных немецких театрах, то же, что у итальянцев арлекин.
Только в другой раз, рассудил я за благо обедать один в своей комнате, растворив окно в сад, откуда лились бы в мой немецкий суп ароматические испарения сочной зелени.
А вот вечер, вчера, прошел очень удачный! После обеда был я у славного Канта, глубокомысленного, тонкого метафизика, который опровергает и Малебранша и Лейбница …. Его называли все сокрушающий Кант. Я не имел к нему писем, но смелость города берет, - и мне отварились двери в кабинет его. Меня встретил маленький, худенький старичок, отменно белый и нежный.
Да! У Канта написано много трудов, их читают. Но! Где вы еще найдете в литературе такое: « Вчера был я у Канта!» Это инклюзив!
И вот что написал Карамзин: «Первые слова мои были - я русский дворянин, люблю великих людей и желаю изъявить мое почтение Канту». Он тот час попросил меня сесть, говоря: « Я писал такое, что не может нравиться всем; не многие любят метафизические тонкости». … Мы говорили о разных вещах …. Потом я, не без скачка, обратил разговор на природу и нравственность человека. И вот что мог удержать в памяти из его рассуждений: « Деятельность есть наше определение. Человек не может быть никогда совершенно доволен обладаемым и стремится всегда к приобретениям. Смерть застает нас на пути к чему - ни будь, что мы еще иметь хотим. Дай человеку все, чего желает, но он в ту же минуту почувствует, что это все не есть все. Не видя цели или конца стремления нашего в здешней жизни, полагаем мы будущую, где узлу надобно развязаться. Сия мысль тем приятнее для человека, что здесь нет никакой соразмерности между радостями и горестями, между наслаждением и страданием. Я утешаюсь тем, что мне уже 60 лет и что скоро придет конец жизни моей, ибо надеюсь вступить в другую, лучшую». … Долго говорили. Но здесь первый мудрец признался в своем невежестве. « Здесь разум погашает светильник свой, и мы во тьме остаемся; одна фантазия может носиться во тьме сей и творить несбытное». …
Вы только задумайтесь, над словами Канта: «Дай человеку все, чего желает, но он в ту же минуту почувствует, что это все не есть все». Прошли сотни лет, это высказывание понятно всему человечеству и сейчас. Извините, не сдержался.
Николай пишет в дневнике. Я шёпотом повторяю: « Почтенный муж! Прости, если в сих строках обезобразил я мысли твои! Любопытная для меня беседа, продолжались около трех часов. Кант говорил скоро, весьма тихо и невразумительно, и потому надлежало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха. Вышел на улицу, обернулся – домик у него маленький, и внутри приборов немного. Все просто, кроме … его метафизики».
Мариенбург. 21 июня. Ночь.
Прусская так называемая коляска совсем не похожа на коляску. Она есть не что иное, как длинная покрытая фура с двумя лавками, без ремней и без рессор. Я выбрал место на передней лавке. Двое других товарища сели назади, на чемоданах. Ночь была приятная. Я несколько раз засыпал, но ненадолго, почувствовал выгоду, которую имели мои товарищи. Они лежали, спали, на чемоданах, а мне надлежало дремать сидя. На рассвете приехали на другую станцию. Чтобы ободриться после беспокойной ночи, выпили чашек пять кофе. Поехали дальше. Места пошли совсем неприятные. А дорога худая, приходила мысль на времена язычества.
Браунсберг , где мы обедали и в третий раз переменили лошадей. « Здесь жил и умер Коперник», - сказал попутчик капитан, когда мы проезжали через маленькое местечко. « Итак, это был Фрауенберг?» «Точно!» Жаль, что я не видел комнат где жил сей славный математик и астроном и где он, по своим наблюдениям и вычетам, определил движение земли вокруг ее оси и солнца …. Науки, подобно религии, имели свих страдальцев.
Закрыл компьютер. На душе приятно – мне повезло, я хоть на минуту проникнул в тот мир. На следующий день, раскрыв книгу, я понял - все, что он видел описать невозможно. Я обозначу реперные точки. Что бы у вас появился интерес к книге, мною почитаемого писателя.
30 июня 1789 год. Берлин.
В последнюю ночь нашего путешествия, приближаясь к Берлину, начинал я думать, что там делать буду и кого увижу. Задремал. И вдруг: « Кого вижу? Брат Рамзей в Берлине?» - руки мои потянулись обнять его, но вместо моего дражайшего приятеля, который в сию минуту был от меня так далеко, чуть не обнял мокрую женщину, сидевшую с нами в коляске. Но когда вошла мокрая женщина? … Я не почувствовал, ширмейстер остановил коляску, подобрал насквозь промокшую женщину. Вода текла с нее ручьями.
Приехали в Берлин. О виде города нельзя было мне судить потому что, дождь мешал видеть далеко вперед. Коляска остановилась у почтового дома. Зашел, мне указали маленькую комнату, с одним окном.
Утром. Только я расположился пить чай, пожаловал ко мне господин Блум с бумажкой в руках: « Вам надобно на это отвечать», - сказал он. Я увидел вопросы …: « В какие ворота вы въехали, …» - мне надлежало писать ответ. «Боже мой, какая осторожность! Разве Берлин в осаде?» Блум объявил мне, что завтра берлинская публика узнает через газеты о моем приезде!
Я решил, что человек рожден к общежитию и дружбе - сию истину живо чувствовало мое сердце, когда я решил идти к Д* желая найти в нем хотя часть любезных свойств нашего А* … Благодарю судьбу!
Лишь только вышел на улицу, я должен был зажать нос от дурного запаха, читая это, я удивился, прошептал: «здешние каналы наполнены всякой нечистотой. Для чего бы их не чистить? Неужели нет у берлинцев обоняния?» Нашел господина Д*, познакомились.
Ныне ходил я с Д* осматривать город. Его по справедливости можно назвать прекрасным, улицы и дома очень хороши. На улицах видел четыре большие мраморные статуи славных прусских генералов: Шверина, Кейта, Винтерфельда и Зейдлина. И опять в дорогу.
12 июля. Дрезден.
С приятным чувством въехал в Дрезден. При первом взгляде показался он мне огромнее самого Берлина. Я остановился в трактире на почтовом дворе. Одевшись пошел к господину П*, к которому было у меня письмо из Москвы.
Я прекратил читать, печатать, задумался? Значит, письма нет, сам пошел к Канту! Письмо из Москвы? Поспешил к господину П*. Странно? Можно предположить это и была цель поездки. Секретные письма. И деньги на это ему дали? Я так думаю.
Господин П* встретил меня очень ласково. Взял письмо. Мы пошли с ним ходить по городу. Видел приятные берега Эльбы. Господин П* хотел, чтобы я у него отобедал. « Вы увидите мое семейство», - сказал он. Нас встретила женщина лет 40, молодая девушка лет 20. « Вот и все мое семейство», - сказал господин П*. Обед был самый умеренный.
От них пошел я в славную картинную галерею, которая была одною из первых в Европе. Я пробыл там три часа. Что бы хорошенько осмотреть сию галерею надо несколько месяцев. Рассматривал со всем вниманием Рафаэлеву Марию (которая держит на руках младенца и перед которой стоят на коленях св. Сикстус и Варвара). Корреджиева «Ночь», о которой столько писано и говорено. Было и в которой наиболее удивляются смеси света с Тьмою. … Выходя, вручил я господину надзирателю голландский червонец. Ходил в так называемую зеленую кладовую, или « собрание драгоценных камней». Ходил в знаменитую библиотеку. …
А вы, цветущие берега Эльбы, зеленые леса и холмы! Вы будете благословляемы мною и тогда, когда, возвратись в северное отдаленное отечество мое, в часы уединения буду вспоминать прошедшее!
1 августа 1789 год. Дормштат.
Остановился в трактире, послал я слугу с письмом к Штарку. А сам бросился на кресло отдыхать. Позвали обедать. Тут слуга принес мне печальную весть, что Штарка нет в Дормштате. Он уехал к водам в Швальбах. «Господин проповедник был очень болен», - сказал сидящий подле меня человек. Продолжил: «От всего сердца жалею о Штарке. Дорога человеку добрая слава …. О! Шекспир, Шекспир! Кто знал так хорошо сердце человеческое. Как ты! Кто убедительнее твоего представил все безумства злословия?» Дальше идет текст на иностранном языке. Пишу краткое пояснение: « Доброе имя есть первая драгоценность души нашей. Кто крадет у меня кошелек - крадет безделку, он был мой, теперь стал его и прежде служил тысячи других людей. Но кто похищает у меня доброе имя, тот сам не обогащается, а меня делает беднейшим человеком в свете». Николай приписал: Злые Пифагоровы стихи кажутся медными после этих строк. Каждому всякому человеку, «о добром имени» надлежало бы вписать неизгладимыми буквами в своем сердце.
За столом сидел молодой человек, приехавший из Стразбурга . Подробно рассказал нам, каким образом за несколько дней перед сим бунтовала тамошняя чернь. Этот рассказ Николая насторожил.
Два раза был в здешнем театре. Заметил я то, что молодые люди здесь хорошо одеваются и приходят в театр не шуметь, а слушать пьесы или - зевать. Утром поехал дальше. Дорога, дорога, … почтовый дом. Стоп! Что то интересное.
Берн, … Тун. 28 августа в 10 часов вечера.
Дорога из Берна в Тун, вокруг видел веселых поселян, собирающих плоды с богатых полей своих.
Извиняюсь! Опять сорвался. К выше сказанному хочется дописать. Сейчас их правнуки взбунтовались. На площади ратуши, на головы полицейских льют жидкий навоз. Дожили. Продолжим.
Остановился в трактире «Фрейгоф», заказал ужин. Попросил завтра разбудить меня в четыре утра. В это время отходит отсюда почтовая лодка, на которой поеду через Тунское озеро. Ведь кто - то ему этот поход посоветовал?
Сел в лодку, отчалили. Темнота ночи мало - помалу исчезает. Горы открываются минута, от минуты все яснее. Все дымится! Сон смыкает глаза мои. … Простите слабому.
Проснулся. Дер. Лаутербруннен. Пристали к берегу. Шел я с проводником, между гор, подле речки Литтины, которая течет с ужасной быстротой, с пеной и шумом, падая с камня на камень. Мы прошли мимо развалин замка Уншпуннена. … Скоро открылась мне сия последняя деревенька, состоящая из рассеянных по долине и по горе домиков. Версты за две, увидел я так называемый Штауббах, или ручей, свергающийся с вершины каменной горы в 900 футов вышиной. В сем отдалении кажется он неподвижным столбом млечной пены. Потом ходил к другому водопаду Триммербах. Вода с шумом падает и стремится в долину, образуя чистую речку. Около часа пробыл там, возвратился в трактир, отдыхать.
В 9 часов следующего дня, вооружившись палицей, с проводником стали подниматься на Альпийскую гору. Через четверть часа усталость подкосила мои ноги. Кровь моя волновалась так сильно, что мне можно было слышать биение моего пульса. Более 4 часов шел я в гору…. Наконец достиг я цели. Чувство усталости исчезло, силы мои возобновились, дыхание легко и свободно. … Я стоял на высочайшей ступени, на которую смертные восходить могут для поклонения всевышнему!... Язык мой не мог произнести ни одного слова, но я никогда так усердно не молился, как в сию минуту. … Здесь смертный чувствует свое высокое определение, забывает земное отечество и делается гражданином вселенной. … Забывает он время и мыслью своей в вечность углубляется. …
С бодростью и с удовольствием продолжил я путь свой по горе. Тут нашел я несколько хижин, в которых пастухи живут летом. Сии простодушные люди зазвали меня в гости и принесли мне сливок, творогу и сыру. Хлеба у них нет. У проводника хлеб был с собой. Обедал сидя на бревне. Две молодые пастушки смотрели на меня и смеялись. Через полчаса пошли далее.
Читатель ты не забыл, что и я там, с ним был, и воздух чистый пил. Через полчаса Николай с проводником пошел дальше.
Стоп! Я решил спуститься с небес мыслей моих не землю. Нажал клавишу на компьютере, и вот я дома, за столом.
На следующий день решил окончить путешествие. Буду краток. Зиму он переждал в Женеве. Весна! Париж, уже март 1790 год. Пребывание в революционном Париже, послужило толчком к переходу Карамзина на консервативные позиции, которые он больше не менял. Потом Лондон июль 1790 год. И Лондон сентябрь 1790 год ….
На следующий день я дописал. Написанное, стал тихо читать: Домой он добирался морем. Кронштадт. Берег. «Отечество! Благословляю вас!» - Николай ликовал. Читал стихи: « Все в свете есть игра, жизнь самая ничто: / Так прежде думал я, а ныне знаю то». Я! В России и через несколько дней буду с вами, друзья мои! … Но это последнее что я услышал. Так я разминулся с хорошим другом во времени.
Дальше вы, мой читатель, возьмите книгу в библиотеке и с Николаем Карамзиным, сидя или лежа отправитесь в путешествие по 506 страницам, прекрасного рассказа. Как он ехал полтора года - читая ваше сознание, нарисует такие картины, которыми восхитится ваша душа. В путь!