2. А как нам «зерна от плевел»?
Уже в который раз она пересчитывала окна пятиэтажки напротив, засидевшись в лоджии дотемна. А темнота наступает быстро, ведь вчера был день зимнего солнцестояния, а это значит, что скоро наступит прибавление дня, а где-то к Рождеству прибавка уже станет заметной.
Вот так она и доленилась – скоро Новый Год, а работа движется так слабо. Правда, Сереже в Иркутск, побудителю-искусителю, уже найдется что послать к празднику в качестве подарка и с прекрасной уверенностью, что прочтет, уж будьте так уверены, как и она сама. Да, таких друзей поискать! Ведь если честно, многие просто ретируются, когда их отсылаешь в знак большой дружественности, в тему и группу, где можно все прочесть про ее житье-бытье, начиная с трехлетнего возраста, а то и еще раньше.
Вот она, проверка дружбы на прочность! Ее это совсем не расстраивало, а просто смешило. Правда, нашлась одна подруга, которая-таки прочитала, но лучше бы этого не делала, потому что предъявила ей свои претензии по пунктам, в чем она не права в изображении лично ее. А кто ей сказал, что это она? В чем-то – да, она, но во многом – собирательный образ из многих встреченных в жизни людей. И кто сказал, что автор не имеет права на вымысел, тем более, что и имена изменены, и право на свое видение тоже для автора никто не отменял.
Вот возьмет сейчас и развенчает деда без сумок, прямого как проглотившего аршин, так удивившего ее на днях.
Вот идет дед, она теперь будет его назывть СтС, как всегда вдоль по протоптанной диагонали, от своего дома, без сумок и в известном направлении, и вдруг начинает теребить на куртке молнию снизу. Потом вдруг разворачивается к их дому спиной, а к пятиэтажке лицом и принимает эту своеобразную вымороченную позу всех мужчин от полутора лет и до старости, с напряженной спиной (см. в интернете, дружно поливающих цветочки мальцов в фотосессии «чем занимаются дети, когда их долго не слышно».
От стыда и изумления она практически сползла на пол, чтобы не видеть этого безобразия, тем более, что ожидать этого конфуза было совершенно невозможно от пожилого солидного человека, идущего не откуда-то, а из дома: – Что ли так придавило? – тогда как понимать это стояние посреди двора, а не у стоящего практически в полутора метрах могучего тополя, укрывшего бы спереди, тут и особой смекалки не требуется – все так делают, насколько ей эта деликатная тема известна.
Все! Полная неуважуха и презрение, и отныне она называет его не иначе, как СтС, где Ст отнюдь не Санкт, а Старый, естественно, СС-н!
Правда, позже она сменила гнев на разочарование и посмеивалась себе, видя его вновь: - Вот идет СтС! Ха-ха-ха!
Правда, в тот день он возвращался домой другой дорогой… значит, еще не совсем потерян для общества, придавило так, что «… в голову стукнула».
Впрочем, она об окнах в пятиэтажке напротив: - Четыре подъезда, над ними по 8 маломерных окон, похожих на растянутые клеточки шоколадки – это 32. Затем по два пролета окон справа и слева от каждого подъезда – это пятью два – 10 и помножить сначала на 2, а потом на 4 – всего 80 квартирных да плюс 32 – итого 112 окон.
Все окна чем-то похожи, но и совсем разные, причем видно их только когда опадает листва – и с ними как бы заново происходит знакомство. А в ее вынужденном великом сидении в лоджии – это дополнительное развлечение и куча мыслей в ее собственной манере.
Когда она засиживалась до темноты, окна начинали зажигаться не скажешь – «друг за другом», но все же в определенной последовательности. Первыми зажигались окна подъезда прямо напротив нее, иногда горели затем и до позднего утра, а то и до вечера. Особенно яркими были лампы на последнем пятом этаже, и она их «терпеть не переваривала» - светили прямо в лицо, когда она укладывалась вечером, а частенько и за полночь. В прошлом году на окно в этой комнате специально повесили по ее просьбе штору, вернее, бывшую простыню ее младших сыновей – она сама когда-то шила эти комплекты, накупив веселенького импортного поплина с картинками двух медвежат «Микки и Минни», а может, и «Синди и бэби».
Теперь можно было их разглядывать по утрам, а это ей никогда не надоедало, при разглядывании один медвежонок вверх ногами неизменно становился сказочной принцессой в длинном платье, а на самом деле этим платьем был огромный поварской колпак зверушки. А другой летел в неизвестном направлении с воображаемой трубой или кларнетом, рассекая синий фон и бирюзовые надписи. И таких парочек только в одной вертикали было ровно 15, а если вертикалей было 6, то и парочек соответственно 90.
«Вот опять небес темнеет высь»…
Но она отвлеклась от подсчетов окон и их описания.
Самые левые два верхних окна и в этом году оставались очень таинственно светящимися по вечерам, как будто над ними не было крыши и в них просвечивало темное небо, которое, даже ночное, имеет свои оттенки цвета.
Эти два окна никогда не светились ярко, только на кухне, ближе к подоконнику, светил какой-то яркий синеватый лучик как от экрана телефона.
Но телефон или смартфон, или планшет не могли светиться все вечера напролет, едва стемнеет – и в этом была загадка. Все пять окон кухонь, идущие вдоль окон подъезда, включались крайне редко, и поэтому никогда не выходили победителями среди наиболее активных, где иногда включались все пять окон друг над другом – в этом не было равных среди окон слева в третьем подъезде, ну да, там, где отмечали праздники со спевками.
В этом же ряду было два нижних окна, где занавески были ядовито салатового и бирюзового цвета. Причем, сначала появились салатовые, а затем – ниже – бирюзовые в ответ на брошенный вызов. Эти окна, перечеркнутые раскачивающимися от ветра стволами и ветвями деревьев, казались удивительными аквариумами с подходящей морской флорой и фауной.
Надо признать, что сетка включений и выключений света все-таки давала понимание, что все квартиры в доме функционируют, и жители на месте – или те, кто их заменяет в это военное время. А стрелять не перестают. Каждый день доносятся звуки разрывов снарядов, нет, конечно же гораздо реже, но от этого не намного легче – ведь возле кого-то это происходит очень близко и страшно. И вообще, полной безопасности в таких условиях ни для кого нет.
Один из балконов в третьем подъезде был застеклен так же, как и ее лоджия – в три пролета в деревянных рамах, выкрашенных в синий цвет, так сказать, по старинке. Ей вообще-то больше нравилось современное остекление в пластике на четыре рамы, но сейчас была рада тому, что досталось, а поэтому с большой теплотой взирала на родственный балкон.
В «Новостях» показали вновь отреставрированную станцию метро «Бауманская» в Москве – красота неописуемая, заново отшлифованный мрамор стен, пола, обновленные до блеска мозаичные панно и скульптурные группы, созданные в годы Великой Отечественной войны, с сохраненной исторической символикой как достоянием страны и одновременно вместе с признанием таковым же ЮНЕСКО – достоянием всего человечества.
Знакомая станция пробудила ее давние воспоминания, когда она дважды в день приезжала и уезжала на эту и с этой станции во время учебы на приборостроительном факультете в Бауманском Училище.
Вспоминался очень глубокий спуск и подъем эскалатора, тесный вестибюль и тесная улица на выходе из него – но как давно это было.
Это продолжалось с середины июля, когда сдавала документы, приехав из городка Чита-46, что в Забайкалье, затем, когда ездила на многочисленные консультации перед экзаменами и на сами экзамены, сидела под деревьями возле памятника Н.Э. Бауману в институтском сквере в толпе таких же абитуриентов, даже познакомилась с одним московским мальчиком с Кутузовского проспекта.
Его звали Даниилом, но он представлялся Димой, был вредным и длинным, вовсю насмехался над ее провинциальностью, закидывал незнакомыми терминами, но очень смущался, когда сам оказывался уличенным в сероватости – как? он? коренной москвич? - и сразу слетало все напускное и проглядывал хороший мальчишка, которого она до сих пор вспоминает с теплотой за то, что он таскал ее по всей Москве и знакомил ее с ней не формально, а с тем, что знал и любил сам, сначала после экзаменов, а затем и когда они оба поступили.
Они даже побывали тогда на показе американского фильма «Этот безумный, безумный, безумный день» в Лужниках и в театре на спектакле «Медея».
Поступали на одну специальность, а попали на разные, это ее тогда с ЭВМ передвинули на Гироскопы из-за одного балла. Правда, ее учеба продлилась всего полгода, и ушла она добровольно – хватило с нее паяния схем, станков в подвале и физкультуры на невообразимом для нее дотоле уровне – и это полных три дня в неделю.
А в остальном – все дни забиты до отказа подготовкой, чертежами, отработками, библиотекой, беготней по Москве и километрам многоэтажного вуза и его нескольких корпусов. А она страдала без чтения художественной литературы, были трудности с бытом – общежитие ей не дали из-за Н-ской прописки в комнате, доставшейся от бабушки, ездить оттуда каждый день – было невозможно.
А кроме всего этого, как она теперь понимает, ей была противопоказана такая нагрузка на ноги, хотя подвели они ее гораздо позже, но были склонны к этому с рождения. Но кто там обращал на это внимание в послевоенном 46-м году?
--------------------------
- А у нас первый снег.
- А у нас настоящий выпал аж месяц назад.
- И метет... А начиналось все с дождя, переходящего в снежок, но такой незаметный, что увидела только на козырьке подъезда черного хода - там у меня "Дали".
Просто на цементе козырька появились трещины, местами поросшие мхом. Так вот в одном месте явственно виден горбоносый профиль и подобие фантазийных усов, глаз и бородки художника, естественно, зеленого цвета. Все собиралась срисовать на память - оно же дальше разрушается...
Так вот, еще шел дождь, но брови, усы и глаза (ресницы) уже поседели, в них попал еще невидимый снежок. Подвела к окну сына, он сегодня приезжал ко мне, пыталась растолковать, но слабо в этом преуспела.
- Ты углядела, значит, Сальвадора... Другой\другая и не сообразили бы...
А ты начала бы с Галы. Глядишь, сын заинтересовался бы женщиной, а потом интерес перенёс и на художника...
- Мне она самой не нравится, чего же я буду сыну ее представлять?
- Это приятно. Эту нашу соотечественницу я тоже не очень.
-------------------------
Дни, когда она чего-то сочиняла, становились днями победы над собой, отмечались состоянием удовлетворенности, не зря прожитого времени, днями, отмеченными работой – не той, что для самообслуживания стареющей пенсионерки, а настоящей работы, ну, например, над текстом, который надо сначала еще придумать, а это тоже работа, но уже другого, творческого свойства.
Этот день прошел как обычно, и только к вечеру пришла ошеломляющая новость – позвонила Ирина, да-да, та самая девочка из Читы-46, которую она когда-то пригласила к себе на работу и которая после ухода ее самой стала 4-м по счету начальником отдела кадров университета. А сейчас на этом месте уже 6-й начальник за 7 лет, и это после ее 30-летнего "сидения" в этом качестве в качестве одного-единственного.
Сейчас Ирина в отпуске по уходу за ребенком, да-да успешно вышла замуж в 40 лет и родила сына Димку, которому 8 января будет уже 3 года.
На время отпуска Ирины ее замещала ее тезка Ира (назовем ее так), пришедшая когда-то очень давно в отдел 18-летней девчушкой. Очень надежный и грамотный работник, милый человек, за что и рассталось с ней, видимо, новое руководство, пригласив на работу правового инспектора из областных профсоюзов.
Еще тогда они с Ириной недоумевали, как будет работать человек, который в своей жизни только умел проверять чужой труд. Ведь она встанет перед фактом приема сотен посетителей, особенно в начале учебного года, пришедших с сотнями самых разнообразных вопросов – от сроков конкурса до учебы в 70-е годы на подготовительном факультете, т.н. рабфаках, о которых начисто забыло современное право и не включает в стаж учебы при назначении пенсии, например.
А еще было странно, что ее сразу приняли начальником, а не и.о. на время отпуска Ирины, как должно быть в соответствии с законом.
Ирина, правда, с ней познакомилась, зайдя специально одновременно с каким-то визитом по своим делам, и получила своеобразный SOS:
- Скорее выходите! Я не привыкла так работать – вереница людей каждый день и всем чего-то надо. Я привыкла сидеть с проверяемым один-на-один и в спокойной обстановке задавать ему вопросы, а потом выносить предписание по исправлению недостатков в работе. А здесь сумасшедший дом какой-то!
Вот с тех пор Ирина и призадумалась, а стоит ли ей туда вообще возвращаться? На всякий случай прозондировала вопрос о работе в областной библиотеке, где работала лет 10 назад и где поддерживала хорошие отношения с бывшими сослуживцами-подругами, ходила к ним на юбилеи и праздники – это, правда, еще в той дозамужней и довоенной жизни.
И собиралась к ректору поговорить на сей счет. А сегодня за пять дней до Нового Года и за две недели до ее выхода на работу, т.е. до Димкиного 3-х летнего дня рождения, ее вдруг саму пригласили к ректору, предложили на выбор другую должность, не соответствующую ее опыту работы – не начальника, не вакантного зама, а всего лишь ведущего специалиста и с окладом чуть ли не в три раза меньше, чем в областной библиотеке.
Она не дала ответ сразу, в кабинете ректора, хотя могла обратить внимание на явное беззаконие происходящего, оставила их в раздумье, а сама прошла в другой, бывший свой корпус и там написала заявление об увольнении – и испытала явное облегчение и моральное удовлетворение. С нее довольно, ведь она уже работала с тремя начальниками, совершенно не разбирающимися в этой работе. А вернее, вместо них, чтобы вновь впрягаться за кого-то да еще и получать от них за это все шишки.
Они вместе по телефону поверещали и посокрушались, одновременно поверещали и возрадовались, в душе перекрестившись – все, избавились!
Ирину смущало лишь одно, причем как сторонницу всемирной компьютеризации - это то, что книги теперь никто не читает, ну, по крайней мере, в том объеме, для чего и создавалась когда-то областная научная библиотека.
- Зато, - возражала она ей, - по местному телевидению все время показывают репортажи и видео всяких конференций, заседаний и презентаций из залов этой библиотеки и даже из прилегающего дворика – и выглядит все это как большое оживление достаточно консервативной библиотечной среды – вот и оклады подняли до уровня прежде небывалого, хотят из библиотеки сделать культурный центр нового значения – и это похвально, а уж работникам, особенно инициативным и грамотным, как Ирина, - интересно.
----------------------------
Своих одноклассников она поздравила с Новым Годом своеобразно – просто в повторении архивной записи творческого вечера Юрия Левитанского слух невольно уловил слова про Новый Год, да еще и в таком контексте, полном философии и глубокого смысла:
Небо багрово-красно перед восходом.
Лес опустел. Морозно вокруг и ясно.
Здравствуй, мой друг воробушек,
с Новым годом!
Холодно, братец, а все равно - прекрасно!
А это целиком:
Ю. Левитанский
Я, побывавший там, где вы не бывали,
я, повидавший то, чего вы не видали,
я, уже т а м стоявший одной ногою,
я говорю вам - жизнь все равно прекрасна.
Да, говорю я, жизнь все равно прекрасна,
даже когда трудна и когда опасна,
даже когда несносна, почти ужасна -
жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.
Вот оглянусь назад - далека дорога.
Вот погляжу вперед - впереди немного.
Что же там позади? Города и страны.
Женщины были - Жанны, Марии, Анны.
Дружба была и верность. Вражда и злоба.
Комья земли стучали о крышку гроба.
Старец Харон над темною той рекою
ласково так помахивал мне рукою -
дескать, иди сюда, ничего не бойся, .
вот, дескать, лодочка, сядем, мол, да поедем.
Как я цеплялся жадно за каждый кустик!
Как я ногтями в землю впивался эту!
Нет, повторял в беспамятстве, не поеду!
Здесь, говорил я, здесь хочу оставаться!
Ниточка жизни. Шарик, непрочно свитый.
Зыбкий туман надежды. Дымок соблазна.
Штопаный, перештопанный, мятый, битый,
жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.
Да, говорю, прекрасна и бесподобна,
как там ни своевольна и ни строптива -
ибо, к тому же, знаю весьма подробно,
что собой представляет альтернатива...
Робкая речь ручья. Перезвон капели.
Мартовской брагой дышат речные броды.
Лопнула почка. Птицы в лесу запели.
Вечный и мудрый круговорот природы.
Небо багрово-красно перед восходом.
Лес опустел. Морозно вокруг и ясно.
Здравствуй, мой друг воробушек,
с Новым годом!
Холодно, братец, а все равно - прекрасно!
А вот и типичный комментарий:
Татьяна Валькова:
- Как это сильно сказано. С Новым годом тебя, дорогая!
А это распространенный и по-доброму преувеличенный от Сергея Бакшеева.
- Спасибо.
Читаю, знакомлюсь - с наслаждением - в местах точных формулировок по поводу "военно-мирных" парадоксов, тонких описаний природных изменений и твоего собственного переживания того и другого. Читаю сопереживая, с тревогой. С ощущением стыдливости того особого рода, когда сам - на расстоянии от ваших бед и не находишь в себе умения адекватно и вовремя откликнуться на них...
Рад, что в момент, когда все кругом только и делают, что обнародуют пожелания-поздравления, ты осмысливаешь прошлое-случившееся и оцениваешь его - с присущей тебе краткостью и глубиной.
Я когда-то там неудачно в твой адрес выразился, что, мол, несмотря на возрастные изменения... Косноязычие подвело, имел же в виду твоё умение справляться с давлением жизни, с годами всё более наполняемой болезнями-болячками, накапливающимся сознанием того, что напрямую уже не имеешь возможности позитивно влиять на обустройство жизни своих близких. Это я уже больше о своём. Так вот, чертовски приятно встречаться с плодами твоего неувядающего дара.
У нас пасмурное утро. Идёт обильный снег при -11. В жесть подоконника стучат синички и воробьи, склёвывая хлебные крошки, что им насыпал... Через три часа иду на работу забирать трудовую книжку. Вновь сокращён и вновь свободен. Последний день уходящего... С наступающим!