5. Новые слова и надежды.
Вот уже и 19 мая – и вдруг настоятельно прозвучало где-то в голове - хочется вновь записывать свои мысли, жаль некоторые из них терять невозвратно, что ее «поток сознания» может быть кому-нибудь интересен, да, в конце концов, хотя бы ей самой через некоторое время.
А конкретно-побудительными встали вдруг живые воспоминания, как 6 лет назад у нее во дворе валили огромный грецкий орех, т.е. дерево царственного грецкого ореха, всем орехам орех с необыкновенно вкусными продольными плодами, легко трескавшимися под небольшим нажимом – а это тоже немаловажно, ведь бывают же невозможные орехи, как камень, вокруг которых прыгаешь и так, и эдак, а все никак не даются.
Была весна 2009 года, но уже ближе к лету. Дети уже решили строиться на участке, где давно стоял дом со времен деда Дани и бабы Наты – прадеда и прабабки собственных детей Ольги Витальевны.
Под стройку отходила и фундаментальная летняя кухня - т.е. под одной крышей три хозяйственные постройки - кухня (в середине), гараж (слева) и угольный сарай (справа). К этой кухне должна была примкнуть двухэтажная пристройка, а начиналось все с расчистки участка, в центре которого и красовался орех.
Взрослые собрались все там, вокруг великана, а она и трехлетний внук Вовка были оттуда отправлены ввиду опасности предстоящего мероприятия – и уселись как зрители под верандой дома лицом к кухне, вдали над которой возвышался красавец, шелестя большими пятипалыми листьями.
А дальше началась борьба. Ревели две бензопилы, в трудовом порыве перекликались люди, тряслась видимая часть дерева, которое никак не сдавалось. Далее люди уже окликали друг друга озабоченно, что-то не ладилось, а они с Вовкой волновались все больше и больше – ведь там родные люди, включая и деда Витю с бабой Любой – маминых родителей.
Потом пилить перестали, стали стучать и орать, что должен повалиться, но сопротивляется, а подпиливать дальше – опасно, стали тянуть за веревки, накинутые на основные ветви еще раньше. Макушка тряслась и дрожала каждой веткой и каждым разлапистым листом – дерево было отчаянно жаль, и невольно все зауважали его за такую непоколебимость еще больше, но оставлять начатое никто не собирался – борьба продолжалась.
Крики стали еще интенсивней, в них было столько опасности и тревоги, что зрители уже не могли усидеть на месте и ждали, подпрыгивая у скамьи, как заведенные.
И вот, наконец, после долгой схватки макушка стала заваливаться в сторону от крыши кухни, а затем под общий хор торжествующего победного крика исчезла вовсе, но радоваться было еще рано – падение замедлилось, как бы дав людям оценить ситуацию, а затем дерево стало быстро валиться совсем в другую сторону, «с подвыподвертом», да так, что в этой другой стороне все едва успели отскочить от него.
А потом дрогнула земля – и исполин упал, вырывая из земли с противоположной падению стороны часть мощных корней, и еще какое-то время гудел и дрожал, уже поверженный, ломая под собой ветки и прижимаясь к матери-земле.
Вот с тех пор и нет у них на участке ни одного ореха, а ведь был еще один, перед домом, могучий исполин, орехами которого в сезон лакомился всяк прохожий люд. Это дерево убрали парой месяцев раньше, для чего нанимали людей, которые убирали его по частям, поскольку ветви его простирались и над их собственным и над соседским домом, презирая заборы и условное деление территории на границы.
Орехи у этого дерева были не так хороши, как у того, «с огорода», а с некоторых пор, как на их улице открыли трассу для шахтного транспорта с угольными самосвалами, и вовсе перестали их собирать на хранение, так если только, в охотку, когда падают орехи молочно-восковой спелости и имеют необыкновенный, совершенно отличный от зимних орехов вкус, съедали по несколько орехов для забавы и люди, и собаки.
Особенным любителем был в этом смысле Блэр – зубами, языком, с помощью передних лап так разделывал извилистый плотный орешек, что и руками так не всегда сможешь.
Да… вот и до Блэра добрались, а ведь Блэра уже месяца два нет. Хочется написать – нет дома, но скорее всего, нет совсем. Да что там Блэра – он старый пес, а вот нет и Тузика, а это прям беда для всех – потеря всеобщего любимца, черноухого, белоснежного, пушистого, веселого и живого, готового играть с утра до ночи, всегда в настроении и с признаками всеобщей любви.
Как сказал теперешний жилец дома, старший сын Виталий, сначала за ворота выскочил Тузик и больше никогда не вернулся, а через несколько дней подался и Блэр. А все остальные просто констатировали, что выжил старший сынок аборигенских собак своими двумя псами, почувствовали они, что никому здесь больше не нужны, остались жить на улице, а потом и вовсе сгинули.
Печальная собачья повесть. А ведь собаки заслуженные, переносившие обстрелы наряду с людьми, хоть и не нравилось, ох, как не нравилось им это.
Никуда ранее не уходившие от дома, даже когда хозяйка уехала из него, признавшие за своего Сашу-постояльца, продолжавшего их кормить и поить до отъезда в отпуск, не бросившие дом, когда приходил раз в день друг хозяина и Саши-постояльца, варивший им еду на несколько дней и оставлявший ежедневно им привычные порции качественной вареной пищи и сухого корма.
А вот теперь ушли – и что-то оборвалось в душе, без конца вспоминается, как подкинули Тузика к воротам, как они его взяли к себе, что он вытворял поначалу да и потом, как он подавал лапу и танцевал на задних лапках, как возили его к ветеринару, как ставили ему капельницы с глюкозой, когда он заболел, как надоедал он коту Ваське и Блэру, но вот последний и не смог прожить без этого надоеды, когда его не стало.
Ей все продолжало казаться, что Тузика подобрал кто-нибудь на поселке, уж больно славный зверь и с ошейником, и что появись она сейчас на их улице и на двух-трех соседних и позови: - Тузик! Тузик! – и появится комичная белая лохматая мордочка с черных ухом из-под какой-нибудь подворотни со звонким лаем, ведь сколько ни называй собаку Теткой, она все равно помнит, что она Каштанка… и бежит на свое имя со всех ног, даже по рукам и головам в цирке.
------------------------------
А жизнь идет своим чередом, хоть она и не пишет больше своих дневников.
Для дневников дни слишком страшно-однообразны и записи могут превратиться в дикую череду монотонности и монохромности.
А на самом деле уже яркая весна – и ожидаемая лиственная зеленая дымка уже давно превратилась в свежий зеленый ковер и на деревьях, и на земле. Часто идут дожди, все умыто и напоено влагой. Вокруг раскрылся настоящий парк – и это все между домами. Под окном отцвели абрикосовые деревья, здесь именуемые просто абрикосы, как и просто орехи.
Под окном-то цвели так себе абрикосы средней красоты, с корявыми стволами, чем и отличаются эти деревья в старости, а вот прямо над тропинкой к пятиэтажкам и справа от них цвели поистине элитные абрикосы, купой цвета начинавшиеся где-то на уровне полутора метров и так до самой вершины огромных плодовых деревьев с хорошо сформированной вазообразной кроной.
Но самым первым распустился клен, в своем роде тоже великолепный образчик. Эдакий красавец клен, сразу затенивший хорошую часть над пешеходной дорожкой и создавший на ней неимоверную таинственность и торжественность. Оделись листьями и пирамидальные тополя, широко представленные в окрестностях, но их ветви взметнулись ввысь, не закрывая даже светлые смолистые стволы.
Все окуталось неимоверными ароматами цветущей сирени и массы как бы сорняка чистотела вместе с одуванчиками. А как пахнет после дождя(!) – непередаваемо пахнет, не будем и пытаться передать.
Красивая пора – весна. И всем хочется быть красивыми. Вчера вдруг накрасилась, чего не делала с декабря, и сделала фотографии. И удивилась, как изменилась за этот год – все-таки сбросила 17 килограммов. Естественно, постарела, ведь столько пережито, но в то же время откуда-то стало проглядывать настоящее лицо, без поддутых обрамлений – и это просто замечательно, ведь всегда приятно встретиться с самой собой.
Если честно сказать, то сначала худела произвольно, стала меньше есть, чтобы легче было забиваться в какой-нибудь угол при обстрелах. А потом стала себя чувствовать более легкой и продолжила уже сознательно, что и оставила до сих пор – значительно сократила перечень и объем съестного, стараясь все это делать «по науке». За всю жизнь она это проделывала не раз, но рекордом было 16 кг потерянного веса. А хочется много больше, но там видно будет.
Вот еще вчера выложила фотографии разбитого дома, назвав их «техплан». Действительно, вид сверху расчищенного от гари и мусора дома, без крыши, комнаты-коробочки и прочие помещения-коробочки с линиями стен – и все, кое-где только с остатками плитки на полу, именно очень напоминает только план дома, а не сам дом. Да еще остались высокие-высокие две трубы, как и водится на всех пожарищах – у них - одна от камина, другая – от котла.