Я превращаюсь в себя, когда падаю вниз. Прохладно. Ветер бьёт в лицо, разлетаются края хлопковой рубашки и порхает крылья широких штанов, как флаг моего умирающего государства. Яркие фонари в темноте слепят меня, оставляя в глазах зелёные линии. Зелёные линии, как ленты на цветах. Перед глазами проносятся этажи. Так быстро... Сколько их ещё? Всё, кажется, сейчас....
Время. Такая страшная вещь, это ваше время. Оно бесконечно и жестоко. Всё в этом мире, что куда направит взгляд человек, полно чувств, тогда как весь мир холоден и безразличен и он есть пустота. Человеческое — живое и сочувствующее, без человека — забвение.
Мы идём по стеклу взорванных улиц и не чувствуем, что боссы ноги наши. А потом, однажды, доходим до зелёной травы, но не можем уже чувствовать гладкие листья травы, потому что стёрли в кровь до белых костей ступни. Больно становится и от света и от зелени. Бегу за деревья, чтобы перевести дух от боли. И вот оно счастье! Мы наконец встретились с тобой, только я оказался не готов принять тебя в себя. Вокруг меня жужжат то-ли мысли, то-ли пчёлы, ноги зудят от боли. И вот появился хоровод маленьких муз, изуродованных человеком, они решили спеть песню изгоев:
Слышишь? Ветер.
Сладкий вечер
Пробуждает голоса.
Розовеют небеса
И малиновый закат,
Душный, сладкий яд
Зайдёт под вены, как змея —
То меланхолия твоя.
Такого сладкого малинового цвета солнце! В моём доме есть хрустальная люстра, наверное, сейчас горячие искорки, как от костра, разлетаются от неё и розовыми акварельными капельками стекают по стенам… Самая древняя болезнь, сделавшая человека человеком. Что будет, когда люди излечатся от неё? Скорее всего это невозможно, а даже если возможно, то никто не захочет терять человеческий вид. Это самая древняя болезнь. Сначала ты теряешь равновесие между сном и реальностью и становишься забывчивым, не можешь вспомнить себя. Пока я рассуждаю об этом под старым деревом, мне поют музы:
А вдалеке горит окно.
Я смотрю всё на него.
Желто-рыжим светит в нем,
В мыслях мы с тобой вдвоём.
Словно свечка светишь ты,
Я горю душой внутри.
И окно, как метеор,
Как экзистенциальный ор,
Свалится с девятиэтажки.
Я запишу всё на бумажке:
Память детства, и родник,
И мамин юный ещё лик.
Как светильник там горит,
Как свеча, окно дымит.
В нём моя душа, семья,
В нем я встречу вновь себя.
Ах, потух твой свет в окне!
И погасли мысли. А я где?
Смотрю в окно напротив. В нем горит свет тусклого грязного оттенка желто-коричневого. Чей-то силуэт выглянул на меня. Глубокая ночь и тишина. Кто-то до сих пор не спит, как и я. Вспоминаю атмосферу 2000-х: поднимаюсь по бетонной лестнице, вокруг старые зелёные стены подъезда многоэтажки, а вверху тусклая желтая лампа догорает своей век. Серые от пыли потолки. Воздух пахнет сигаретами "прима". В квартире на одной стене висит ковёр, горит тёплый тусклый свет, люстра тенью и искрами разбежалась по потолку прыгучими тенями. Кто-то бродит рядом (родители), чем-то заняты, работает старый ламповый телек, а ты сидишь на полу и играешь. Строишь сценарии будущей жизни, сценарии, которые не сбудутся. Рядом мама с папой, а тебе всё равно тревожно внутри, но ты тихо рисуешь новый мир и просто просишь не отключать свет ночью. Страшно не только от темноты, но больше от одиночества. Что страшного в пустой квартире на втором этаже? Висит всё тот же ковёр, играет радио, кто-то на улице смеётся. Вдруг мимо окон проходят большие "взрослые". Они такие большие и длинные, у них вытянутые шеи и туловища, серые маленькие глазки, длиннющие ноги, они сами все черно-белые и полупрозрачные, с одним и тем же выражением лица. Они настолько длинные, что идут прям мимо моих окон на втором этаже! В них метров пять, не меньше! Мне всегда во сне было страшно подойти поговорить к тем длинным людям.
— Дядя, а куда же вы идёте?
— В пустоту.
— А где она находится?
— Станция "Ничто" на проспекте Не-бытия.
— А как же туда доехать?
— Садишься в ближайший поезд и просто едь до конца, пока тебя не забросит в туннель, где в конце будет белый снег лежать на крышах домов и светить оттуда, как светят ангелы. Но снова кто-то запел под моим окном:
Вдалеке горит окно,
Я смотрю всё на него.
Желто-рыжим светит в нем,
В мыслях мы с тобой вдвоём.
Словно свечка светишь ты,
Я горю душой внутри.
И окно – солнце, метеор.
А экзистенциальный ор,
Свалится с девятиэтажки.
Я запишу всё на бумажке:
Пустота. Пустота. Пустота.
Ещё я или не я? Пусть так.
А свет там больше не горит,
И чайник не свистит в ритм.
Где же я? Где же семья моя?
Повстречались мы с тобой, Я,
А сказать мне снова нечего.
Над головой путь млечный
Бесконечно вечный,
Не то, что я — встречный
Знак подражания
Всему быстро течному
Ах, потух твой свет в окне!
И погасли мысли. Где я? Где?
Я смотрю в это жёлтое окно, а внутри меня всё сжалось, как будто я смотрю на себя из прошлого, на себя из параллельной вселенной. Встреча с самим собой всегда такая странная. Вот вы стоите друг напротив друга, а думает каждый по-своему, хотя это ты всё. И каждый миг умираешь и рождаешься, а думаешь, что стоишь на месте и смотришь в окно. Время есть только тогда и там, где есть что-то живое. Где есть "Я". А где меня нет, там нет времени, ничего там нет. Да, есть "Вы", но вас тоже нет без меня. Вот она концепция жёлтого безумия. А я смотрю в жёлтое окно девятиэтажной конструкции. А вдруг там где-то я, которая тоже смотрит на меня сейчас оттуда?
Как много людей. Как много горящих окон. Они живут, мечтают, строят планы, включают и выключают свет, каждый в своём окне. А потом приходит смерть в виде, например, русского солдата на танке. Ещё одно окно погасло. Ещё исчез один человек. Ещё исчез один вариант будущего. Но моё окно горит по-прежнему, как и окно напротив. Интересно, почему они не спят? Может там думают о круговороте жизни и смерти? А может там беседует парочка влюблённых? Но я всё ещё падаю вниз и окно моё постепенно гаснет.