Явление шестьдесят первое
Геннадий Витальевич с женой Галиной Витольдовной сидели на кухне и молча пили свой утренний кофе. Поговорить им хотелось. И ему, и ей. Муж и жена одна сатана.
Так люди супругов характеризуют. Мол, что одному надо, то и другому… Дескать, если он что-либо натворит, то и она это обязательно сделает. И наоборот. В общем, супруги такая пара… такая… от которой всего можно ожидать… даже самого невероятного.
Так это или не так на самом деле… Никто не знает. Но говорят все. Абсолютно.
Первой излагать свои мысли начала жена. Сперва о погоде… потом о политике несколько слов… затем о ценах в магазинах… Про цены можно много сказать. Про цены можно бесконечно рассуждать. Только вот цены от этого меньше не становятся…
Муж тоже стал говорить разные разности, чтобы разговор поддержать.
Нелегко это ему давалось…
В голове бродили мысли в отношении носков… рубашки… раковины… ну и всего остального, так нелепо завершившегося.
Но он держался, он старался… и кой о чём всё же балакал с женой.
По телевизору в это время передавали новости, вещали самые последние известия.
Новости и известия их мало сейчас волновали.
Им другое сейчас подавай… погорячей… пожарче… поострей…
Супруги забылись… отключились от мира сего… Их потянуло на всё хорошее…
Они наслаждались душистой арабикой и продолжали перекидываться разными ничего незначащими фразами между собой. Обо всём они говорили. О том – о сём. Об этом… О втором… О третьем… О пятом… О десятом… О двадцатом… И ни о чём конкретном… Вокруг да около… Кружева плели…
Но им хорошо было. Да-да. Хорошо. Даже очень. Муж и жена… одна сатана…
Жена, что-то размышляя про себя, сказала мужу, что, по её мнению, ему сейчас не надо лететь к сыну и дочке. Мол, пусть он лучше попозже поедет к ним гостить. Дескать, Шурику и Сашеньке она позвонит, предупредит их. Они поймут… не обидятся. Взрослые они у них уже. Можно через месяц туда отправиться. Как раз день рождения у Шурки будет, у сынишки старшего. И внук Санька к тому времени учёбу в школе закончит, будет в дедом любимым играть и гулять. Сашеньку, доченьку младшенькую, тоже отвлекать сейчас не надо. У неё у самой в настоящее время забот полон рот: семью накормить надо досыта, бельё постирать, полы помыть, Шурика малого в садик собрать да отвести. Да и на работе она крутится как белка в колесе. А через месячишко дед внука Шурика в садик водить будет. Всё помощь дочке Сашеньке… какая-никакая… Супруга спросила у него, как он на это смотрит… что он об этом думает…
Геннадий Витальевич чуть со стула не упал. Поперхнулся. Закашлялся. Икать стал.
«Как это… Как это ни ехать к ним. Он же вот… только что у них был… Это, вообще, что происходит? что деется?..» – голова разрывалась на части.
Но он промолчал. Ничего жене не ответил. Не знал, что ему ответить и не знал, что ему дальше делать… как себя вести…
«Ага… может так и надо сделать…» – тихо промолвила Галина, как бы отвечая за мужа на свой вопрос и соглашаясь сама с собой.
Супруг решил пока вообще эту тему не обсуждать, ему самому надо до конца во всём этом разобраться. Ему захотелось сперва самому всё это несуразное понять.
«А может… и само это всё рассосётся…» – с капелюшной надеждой на лучшее он в очередной раз предался мечтаниям о хорошей доле и стал размышлять о том, что и как он правильно делал в своей жизни, а что неправильно, о том он мозговал, что некоторое надо срочно исправить, какое-то вовсе переделать. Ему грезилось, что надо совершить что-то хорошее, чтобы совесть его была чиста. Перед собой в первую очередь. Он должен быть чист перед собой! И перед Богом! Перед Господом нашим! Перед женой любимой. Перед замечательными детьми и внуками. Перед другими людьми, с которыми он встречался, с которыми он общался в этой всякой-разной длинной жизни.
От тяжких дум отвлекло срочное сообщение, которое внезапно стали передавать по телевизору. Геннадий Витальевич уставился на экран. Там дикторша говорила о том, что в ночь со вчера на сегодня в небе пропал огромный магистральный самолёт с пассажирами на борту, летевший по такому-то маршруту таким-то рейсом.
У него помутнело в глазах. А как тут не помутнеет: в телевизоре назвали номер его рейса. Да-да! Его! И маршрут был тот же.
Он растерялся: «Это что такое?.. Как это так?.. Такого быть не может…»
– Вот, Генчик, видишь, что творится с самолётами этими… Я же говорю тебе, что лучше подождать. Ну его к монаху. Потом полетишь… – прервала его изумления Галина.
«Может, это другой рейс… – крутилось в голове у Геннадия Витальевича, – может, это предыдущий… или… или последующий… Они же каждый день летают…»
В этот момент стали показывать список пассажиров, которые летели пропавшим рейсом. На голубом экране сверху вниз двигалась лента с фамилиями людей в алфавитном порядке, а хорошо поставленный голос за кадром озвучивал.
Геннадию Витальевичу эти имена ничего не говорили, он их не знал.
Промелькнули фамилии на букву «А», на «Б», на «В». Он отрешённо смотрел на экран. Слушал, что там говорят и… ничего не слышал.
«Как же это так?.. Вообще ничего не! понятно. Что творится? Что происходит??»
Решил дождаться своей буквы, посмотреть, кто будет указан там.
Список продолжался…
Диктор называл «И»… «К»… «Л»… «М»… и трагическим голосом читал фамилии.
Вот уже «П»… «Р»… «С»…
Вот уже «Т»… «У»… «Ф»…
«Х» сейчас будет… «Ц» уже на очереди…
Геннадий Витальевич ждал. Напрягся. Даже привстал со стула.
С каждым разом ему становилось всё хуже и хуже.
С каждым словом ему делалось всё дурнее и дурнее.
С каждой буковкой ещё пуще выпучивались глаза.
Скоро будет его буква. Буква, с которой начинается его фамилия…
Скоро… Скоро… Оххх… Уже скоро… Аххх… Вот-вот… Уже… Уже… Уже…
Он смотрел… и дожидался финала… конца алфавита…
И чем ближе была его буква, тем сильнее колотилось сердце, тем громче стучало в висках, тем краснее становились щёки, тем морщинистее выглядел лоб, тем ещё яростнее бегали по голове шаловливые мурашки, тем выше поднимались волосы.
– Генчик, я сейчас вернусь… – откуда-то издалека донеслось до него.
Но он не обратил на это никакого внимания.
Он ждал. Он боялся. Он трепетал.
Он молил Бога… Он взывал… Он каялся… Он просил… Он умолял…
Что же сейчас будет… Что… Что… Что…
И вот… осталась самая последняя буква алфавита. Его буква осталась…
Да. Да. Да. Его. Его. Его. Сейчас он услышит… услышит… услышит…
Сейчас… сейчас… сейчас… Вот уже… Или… Или… Или не услышит?..
Надежда была. Маленькая такая… Малюсенькая… Мизерная…
Но… но… но стряслось непоправимое. Да-да. Стряслось… Именно…
Он надеялся, что этого не случится… Он рассчитывал… Он уповал на лучшее.
Всеми своими фибрами. Всеми своими клетками. Всеми своими нейронами и электронами. Надежда теплилась… Даже Всевышнего просил, умолял, каялся в грехах, которые совершил однажды и даже в тех, которые ему не доводилось совершать.
Но произошло ровно так, как произошло… Да-да! Произошло!
На последнюю букву алфавита в телевизоре произнесли его фамилию… и его имя… и отчество тоже было его. Да! Всё его. И даже фото. И копия посадочного талона. Не копия, а корешок, который в авиакомпании остался при регистрации. Он это увидел своими собственными глазами. В списке последним был именно он. Да! Действие не для слабонервных. У него тут же отнялись руки, отнялись ноги, ниже живота влажно стало. Ах, какой пассаж… Ох, как неловко… Пальцы потеряли чувствительность. Ногти стали синими. Поясница превратилась в камень. Лопатки срослись воедино. Рёбра сдавило. Да так, что аж лёгкие запищали. Язык куда-то подевался. Глаза лопнули. Нервы ослабли и расползлись по телу без натяга… как нитки мулине или краше… Нервы перестали быть нервами. Давление кровяное сперва поднялось выше крыши, потом пошло на убыль и вскоре в ноль превратилось… Да… смотреть на него было больно… жутко и страшно…
Был человек… и нет его… Всё… кончился…
В амёбу превратился… в инфузорию туфельку…
В букашку… в таракашку… в труху… в пепел…
«Как это так… Я же вот, стою. Нормально всё. Дома я. С женой. Так… – жена… Где она? Она же вышла из кухни. Хорошо, что она вышла. Как вовремя она выскочила. А если бы увидела? Если бы услышала? Хорошо, что её нет…»
– Генчик! Ну что? Что ещё про самолёт этот пропавший сказали? Куда он пропал? Как это случилось? А жертв много?.. А ты чего соскочил? Я говорю, ты почему стоишь-то?.. Да на тебе лица нет… бледный как поганка… и волосы… волосы торчком торчат…
Геннадий Витальевич молчал. Глазами только хлопал: хлоп-хлоп… хлоп-хлоп…
В это время стали говорить про бортпроводников. Показывали их фотографии и сообщали некоторые их данные: «Мальвина, старший бортпроводник. Сильвия. Лилия. Сергей, стюард. Они также пропали. Вместе с пилотами. Вместе с пассажирами».
– Ой! Ужас-то какой… Не приведи господи… Какие молоденькие все. Красивые. Бедненькие… Жалко их всех… – запричитала супруга. Слёзы ручьём покатились.
Геннадий Витальевич снова стоял и молчал. Он ничего не соображал. Совсем ничего. Ничегошеньки. Глазками только хлопал: хлоп-хлоп… хлоп-хлоп… хлоп-хлоп…
В конце оповещения об исчезнувшем самолёте барышня попросила всех, кто что-нибудь знает об этом происшествии или владеет какой-либо информацией о пассажирах и экипаже, сообщить по телефонам, указанным на экране.
Продолжение: http://proza.ru/2023/04/05/518
Предыдущее: http://proza.ru/2023/03/29/322
Начало: http://proza.ru/2022/10/19/366