…Заблудились. Растерялись. Напролом мы побрели.
И к дороге вышли. Вроде деревенька там, вдали?
Силы наши на исходе… Мне б колодезной воды…
Вот деревня. Огороды. Не ухожены сады.
Бледным ситчиком в горошек занавешено окно.
Под скамейкой — Жучка? Шарик? Впрочем, это всё равно.
Равнодушный, ошалелый от жары, жующий бык.
Развесёлый, вечно пьяной, вечно радостный мужик.
Мы в окошко постучали и шагнули на крыльцо.
Там испуганно мелькнуло чьё-то старое лицо.
Заскрипели половицы. Широко открылась дверь.
Из сеней холодных, тёмных шибанула резко прель.
А старушка перед нами — как из сказки, где Кощей:
И платочек, сарафанчик, и передничек на ней.
Перештопаны носочки аккуратненьким стежком,
И заплатки на сорочке гладко биты утюжком.
Виновато улыбаясь, у хозяйки просим пить.
(Изучает наши лица, будто чтобы не забыть.)
— А чего ж не дать водицы? Заходите, детки, в дом.
Из колодезя, живая, да холодная притом. —
Развернулась, поправляя складки фартука и рюш.
Я взглянула, осмотрелась: ну какая всё же глушь.
— Вы садитесь на скамейку, креслов нетути у нас.
Может, детки, вы хотите мой домашний кислый квас?
…Стол скоблёный. Тазик медный. Печка. Чёрный чугунок.
Веник лысый. Плесень съела невысокий потолок.
— Что же, вы одна, бабуля? И... не страшно вам одной?
— Детки были… Но давно уж не заманишь их домой.
Там у них метро, теантры, да какие-то дела. —
И морщинистой ладонью, гладя щёки, провела. —
Был и муж. Да он от браги наскрозь, бедный, почернел.
На погосте поселился… И по дому не умел.
Но вдвоём-то веселее всё же, детки, да к тому ж
Хоть и был он бестолковый, хоть какой, а всё же — муж. —
Замолчала, пригорюнясь, но встряхнула головой:
— Ну так что же? Всей деревней баньку топим мы зимой.
Несподручно в одиночку. Не колхоз у нас — общак.
Мужиков-то нет в деревне, потому-то нет и драк.
Только Коля-Николаша порубить могёт дрова,
Да и то, когда не пьяной… Вот таки у нас дела.
Тяжело уже, ребятки, спину в огороде гнуть.
Ну ничо, ничо, ребятки, перебьёмся как-нибудь.
…За кроватью с кисеёю две иконочки в углу.
Так меня тоска заела: слушать больше не могу.
— Нам пора идти, бабуля. — Встрепенулась, огорчась:
— Что ж? Уходите, ребятки? Вы погодьте, я сей час, —
И за печку упорхнула, хлопотала что-то там.
Вышла, свёрток протянула: — Не обидьте, это вам.
Я гостинец положила, постаралась, что ни есть;
Я в тряпицу завернула, на дорожку, вам поесть.
…Попрощались. Поклонились. Далеко ушли с крыльца.
Огляделись, оглянулись: нет старушкина лица.
Ошалелые, молчали, даже думать нету сил.
Наше горькое молчанье ты нарушил, попросил:
— Ну и что же там, в гостинце? — Развернули… меркнет свет:
Два куска ржаного хлеба да и луковицы две.
На душе такая тяжесть кирпичом на дно легла:
Ведь она не поделилась — всё, что было, отдала!
…Вот к шоссе — широкой ленте — нас дорога привела.
Декорация заката за околицей села.
…Погорелое, Дятлово, Огарёво, Новый Спас,
Городище и Дубково — вы, деревни!!! Сколько вас?!
А в глазах стоит старушка — изваяние-упрёк,
И порочности, и чести, нашей совести урок.
Может, это и наивно (всю Россию не спасём), —
Мы с тобой туда вернёмся — в тот замшелый старый дом…