Золотой человек

 
Николай не пил уже семь лет два месяца и двадцать восемь дней.
С тех пор он словно заново в мир родился. По строительной площадке шагал широко, размашисто, грудь вперед, куртка распахнута, шарфы и перчатки он вечно терял, за что жена утомительно и однообразно его ругала. По армейской привычке он отвечал кратко:
- Виноват, исправлюсь.
Первое время с момента ухода в «завязку», друзья-собутыльники звали его с собой, как правило, по пятницам, но Коля решительно, с некоторой долей гордости даже, отвергал предложения и со временем от него отстали.
...С бутылкой он подружился не сразу. Новоиспечённый инженер был полон планов на великие свершения — построить жилой дом на 64 квартиры, детский сад, школу. И надо сказать, планы воплощались в жизнь. Стоит дом, красивый, красного кирпича, люди на окна шторы вешают.
Но после работы начальники участков и мастера собирались на «летучку», закрывали рабочим наряды, а потом кто-то доставал из шкафа с документами бутылку, завершая рабочий день.
Поначалу Николай сторонился пьянок на рабочем месте, мол, жена дома ждёт и всё такое, но был пристыжен мастером Иваном по прозвищу Ароныч стыдным словом «подкаблучник».
Всегда рассудительный, справедливый и выдержанный на работе, под градусом Николай становился нетерпимым и в любой миг готовым на драку. Кулаки у него были больше похожи на капустные кочаны.
 
“Цвет волос — это не просто цвет, это цвет характера», сказал кто-то однажды. Николай был рыжим.
Рыжие мужчины всегда выделяются на фоне брутальных и, как правило, харизматичных брюнетов, а про смазливых унисекс-блондинов и говорить нечего.
Горячий нрав, большие кулаки, широкая русская душа — это наш Николай. Женщины таких любят, мужчины уважают, дети обожают. Потому что они никогда не спрашивают, как дела в школе, а сажают за руль автомобиля и командуют — поехали! Или устройство насоса на даче покажут. Могут и в резиновой лодке на середину залива заплыть с мальчишками, пока мамаши на берегу кудахчут, как куры.
- Мужчин растить надо! - скажет Николай, когда по большой волне причалят они к берегу.
 
Скорей всего, в далекие глубинные времена какого-то лихого ирландца закинула судьба в Россию, иначе как объяснить, откуда у тамбовского парня по имени Коля жесткие рыжие вихры и квадратные скулы, как у Джона Кеннеди.
Стопроцентным ирландцем был 35-й президент Америки, гибель которого оплакивал весь мир. А Николай очень был похож на него, дамы млели!
Сильный характер Николая выдавали широкие плечи и широкий подбородок — знак явный и несокрушимый, тут ошибиться было невозможно.
 
Политическая шутка про смену лысых и волосатых правителей России Николаю нравилась, но то, что затеял очередной лысый, совсем нет. А лысый начал со всей дури вырубать виноградники. Повсеместно, со всех ухоженных и удобренных площадей. Жёстко, безграмотно, залихватски. Завалил все прилавки ближних и дальних рубежей страны виноградом, дети радовались, труженики виноградников рыдали. А все в благородных целях борьбы с пьянством. Всегда где-то прибудет, а где-то убудет. Винные прилавки пустели ежедневно.    Свадьбы и похороны остановить невозможно, а спиртного нет. Тут еще и мрачный «Час волка» настал, водку стали продавать с 11 утра. Хочешь-не хочешь, а встанешь в очередь.
Николай слушал новости из телика, смотрел, как выкорчёвывают целые плантации, а в ушах звучал голос Отца солдата из любимого фильма.  Грозно кричал пожилой грузин на молодого танкиста, двинувшего свой танк прямо на виноградник:
- Это же виноград! Посмотри, посмотри, что ты наделал! Он живой, слушай! Ему не больно, да?  Ты его сажал, да?  Ты его  пахал, да?  Ты только виноград кушать любишь...Такой молодой, еще ни одно дерево не посадил.
 
 
Трезвая жизнь стала другой.  Начал Коля спортом заниматься, по субботам в баню ходил, парился до малинового цвета. Сложился в бане мужской клуб, по именам друг друга знали, беседовали о том, о сем. Политика мужчин занимала больше всего.  Николая всегда ждали, его перлы пересказывали друг другу потом в компании друзей.
- Вот вы, татары, - опустив ноги в тазик, разглагольствовал Николай, - вы нас двести лет угнетали, а мы на вас не в обиде. Потому что мы русские добрые, зла не помним. Сидим с тобой, Рамиль, на одной нагретой скамье в бане и ничего, мир у нас с тобой и лад, а! Держи веник, Чингисхан, да огрей меня по всем правилам Золотой орды!
По скользкому полу зашлёпал Николай в парную, а Рамиль, флагом держа дубовый веник, за ним.
Мужики вокруг хохотали и всегда радовались приходу Николая в баньку.
Однажды, когда краснокожие мужчины отдыхали в предбаннике с кружками травяного чая (и это была заслуга Николая- пропагандиста здорового образа жизни), зашел разговор о путешествиях. Оказалось, что и в Швеции, и в Германии, и в Чехии народ уже побывал, а Николаю и похвастать нечем. Летом в деревеньке своей неказистой был, на домик, где вырос, посмотрел, сердце сжалось…
Тут его и настигла великая беда, да в самом раннем, вишнёвом детстве.
Отец уехал в город по делам, задержался почти на месяц, мать дома с сыном. Клавдия справляла всю работу по дому одна, а тут еще Коляшка совсем махонький, подсолнух золотистый, бегает босоного по траве, кур гоняет да кроликов тискает.
Однажды пришло Клаве письмо. Тоненький конверт, почерк знакомый.  Схватила Клава конверт и бегом на работу, ферма на другом конце деревни была. Пошла по железной дороге, чтобы короче путь был, открыла конверт, идет читает…
Сигналил машинист, люди кричали, не слышала их Клавдия. Перед глазами две строки — Не приеду, не жди. Прощай.
Погибла Клава. А Николашку родные сразу забрали в соседний дом, там он жил потом много лет. Слово «мама», став взрослым, произнести не мог, застревали в горле слова и слёзы. Большой мужик, а глаза мрачнели, руки дрожать начинали, смотреть даже страшно. Такое это было тайное, святое, непознанное им слово — «мама».
Отец спустя год опомнился, вернулся в родную деревню, мальчонку своего на колени посадил и заплакал. А Николка гладил мокрые щёки и приговаривал: - Бать, не плачь…
 
Так и жили они рядом, сын, отец и родная тётка, что заменила мать. Коля так и звал её — МамТань.
Вырос Николай, выучился, по распределению уехал далеко от родных мест. Письма писал и весточки от родных получал.
Деревня деревней, а мир посмотреть хотелось. Тут и границы открылись, иди куда хочешь. Вечером после работы, когда ужинали под телевизор, донеслась оттуда знакомая мелодия:
 
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
 
Отец не любил рассказывать о войне, отнекивался, мол, был и был, воевал. Добавил только однажды, что дошел с 3-м Украинским фронтом до Будапешта, а войну закончил в Вене.
Песню эту Николай всегда слушал, отвернувшись к окну, чтобы жена его глаз не видела да разыгравшихся желваков.
 
- Поля, а поедем с тобой в Будапешт, у нас там и знакомые есть, - предложил он жене. Полина улыбнулась своей неопределенной улыбкой — никогда не поймешь, одобряет или осуждает. Любил Николай жену страстно, как в юные годы, когда на четвёртом курсе женился на удивление всей группе в институте.
Девчонки-сокурсницы удивлялись выбору Полины, мол, ну ты даёшь, какого-то рыжего выбрала.
- Дуры вы! - отвечала Поля, - Он не рыжий, он золотой.
Их встреча была подобна шаровой молнии!
В большом городе, где они учились, кроме студентов, обитали еще разного рода шаромыжники и архаровцы.
Как-то раз возле общежития девчонок подстерегла шайка таких лоботрясов и преградила им путь ко входу в дом. Тут-то и нарисовались студенты старшего курса, а среди них Николай.
Массивные кулаки пригодились сразу. Девчонки прижались к стене, не визжали, а только дрожали и молчали. Глаза Николая и Поли встретились, как только поверженные хулиганы разбежались. Молния вспыхнула!
 
 Глазастая худышка, ножки тоненькие, без слёз не глянешь, а он смотрел на нее и светился весь. С годами превратилась она в статную женщину, полная грудь, бедра, белые руки - всё рубенсовское, Николай тихо гордился женой.
На кухне она могла ворожить молча и подолгу, чтобы потом подать мужу блюдо, словно в хорошем ресторане: прозрачный суп, душистую котлету с гарниром, сок или компот. Он частенько просил десерт. Вот откуда в этом деревенском пареньке барские замашки — десерт ему и круассан! В ведь любимым праздничным блюдом в детстве был куриный суп с лапшой.
Полина не уставала радовать супруга вкусным обедом, словно не забывала, что материнской любви парню не досталось.
Господь безошибочен в выборе жены хорошему человеку!
 
После недельной беготни по разным присутственным местам получены визы, куплены билеты авиакомпании Mal;v. Музыкой звучал пункт назначения – Budapest.
И не надо смеяться — летел Николай первый раз в жизни. До Москвы всегда поездом ездил, в Новгород катался, было дело, а самолетом впервые.
Еще не объявили посадку, еще были они с Полей на земле, такой стабильной, родной, а голова у Николая закружилась.
- Схожу в бар, - объявил он жене, - кофе выпью.
- Коля...- начала было Полина, но тут же осеклась. Зачем прошлое тревожить?
- Я сейчас, - улыбнулся Николай.
В баре он заказал черный кофе и, стоя у барной стойки, жадно начал глотать черную влагу.
- Летите далеко? - приветливо, по-домашнему спросил молодой парень за стойкой.
- В Будапешт! - не скрывая гордости, ответил Николай.
- О! Бывал, бывал! - восторженно отозвался бармен. - Завидую, палинку в местах обитания попробуете.
- Э… что?
- Венгерская черешневая водка, аромат потрясающий. Да, вот я сейчас вам накапаю.
И без промедления он откуда-то снизу выхватил небольшую бутылочку и налил в крошечный бокальчик на два пальца.
Коля растерялся. Не объяснять же парню, что он семь лет как ни-ни… Неловко как-то. Взял прямыми негнущимися пальцами стопку и опрокинул в рот.
Черешня! Косточки черешни. Запахло весной.
Снял шапку, положил на стол, улыбнулся.
-Хороша!
- Я же говорил! Ну, удачи вам в путешествии! - как родному улыбнулся бармен.
Душевный какой, подумал Коля, хорошо наш полет начинается. Полина издалека махала ему рукой — пора, Коля, иди уже!
 
Будапешт ошеломил! Город был окутан запахом кофе, духов и бензина. Комбинация эта менялась постоянно, но нравилась Николаю все больше. Такси нашли быстро, показали водителю бумажку с адресом и поехали.
Дорога через грандиозный Цепной мост вела в узкий тоннель и Пешт остался позади, теперь они в Буде. Не зря он карту города два дня изучал!
А вот и дом, где давние знакомые ждали их появления. Таксист пытался объясниться с пассажирами, они мотали головами, не понимая венгерскую речь. В итоге вместо 20 форинтов он взял с них 200 и разулыбавшись, они разошлись. Иностранцы!
 
Хозяйка дома, куда они прибыли, встретила их белозубой улыбкой и радостным возгласом Szervusz!
Прозвучало, как сервис, подумал Коля и повторил — Сервус!
Языками Николай не владел и на людей, умеющих объясниться на чужом, смотрел с восхищением.
Жена его когда-то учила французский, а её подруга однажды без труда произнесла немыслимое слово — Эйяфьядлайёкюдль. Николай зауважал ее и всякий раз, смеясь, просил снова произнести заковыристое словечко.
 
Эдит была пожилой дамой, ухоженной, как все венгерские старушки с голубыми укладками, в черном платье, словно собралась на концерт в Оперный театр на Венгерскую рапсодию Листа. Оказалось, что это ее привычная манера одеваться — изысканно и строго.
Дважды поцеловала Полину в щеки, затем повернулась к Николаю и долго смотрела на него. Потом выдохнула: - Кеннеди!
Тут наконец из комнаты вышла ее русская невестка Ирина и затормошила гостей — скорей, к столу! У нас все готово, обедать! Завтра я покажу вам Будапешт.
В огромной комнате с высокими потолками и белыми книжными полками забитыми книгами, был накрыт стол, и все расселись, поторапливаемые Эдит.
- Национальное блюдо в Модьяроршаг — гуляш! - провозгласила Ирина. Венгрию она всегда называла так, как сами венгры — Модьяроршаг.
- А это «Эгерская бычья кровь», готовится из трех сортов винограда, - радостно сообщила она и наполнила бокал Эдит, Полины, свой, а бокал Николая жена успела накрыть рукой.
- Он не пьет…
-Да, я давно уже… - подтвердил Николай.
Обед был такой, какой нужен гостям после перелёта с робким авиационным завтраком — сытный и убаюкивающий.
Дамы выпили, вспомнили историю знакомства с Ириной в Москве, где когда-то бродили по Третьяковке.  У невысокой девушки в толстых очках украли тысячу долларов. Случайно Полина и Николай оказались рядом, видели рыдающую девушку, не могли пройти мимо, остановились, расспросили, познакомились и помогли ей чем могли. Оказалось, что деньги ей выслал муж из Америки, где он был в командировке, а она их тут же посеяла.
Размазывая слезы по щекам, Ирина кинулась обнимать ребят, а потом написала им свой адрес и просила приезжать в гости, жила она в Будапеште.
Ну, какой Будапешт! - подумал тогда Николай.  А вот ведь как вышло, приехали они в гости. И чего только в жизни не бывает!
 
Наутро после завтрака отправились втроем знакомиться с городом. Для начала прошли по набережной интернациональной реки и Полина сразу запела «Вышла мадьярка на берег Дуная...» Прохожие приветливо улыбались. От роскошного здания Парламента на левом берегу Дуная трудно было оторвать взгляд.
- Говорят, в нем 700 помещений, как они там не заблудятся! - удивился Николай.
По-детски радовались они с Полиной сказочному Рыбацкому бастиону с зубчатыми белоснежными башнями, на минуту им показалось, что они попали на съёмочную площадку исторического фильма.
С таким же наслаждением поднялись на гору Янош со знаменитой башней Эржебет по детской железной дороге. Весёлый щебет детей в вагоне нравился Николаю. Он крутил головой, разглядывая окрестности за окном. Солнечно и радостно было на душе, как в детстве.
Ирина хотела вместить в один день и остров Маргит, и площадь Героев, и заманчивый Центральный рынок, и купальни с термальными водами, и известный всему миру Оперный театр…
Эдит внесла свои коррективы.
- У нас куплены билеты на Валькирию Вагнера, на послезавтра, - прозвучало по-венгерски. Ирина перевела. Гости поняли одно слово — Wagner.
Кто такая валькирия, Николай не знал, но постарался скрыть разочарование, поход в оперу не входил в его программу, а противиться хозяевам неприлично.
С оперой Николай познакомиться не успел, но на баяне играл отлично. Выучился подбирать мелодии на слух и зван был в деревне на все свадьбы и прочие праздники.
Нравилось ему веселить народ зажигательными русскими плясовыми, душа у всех радовалась!
 
Над кварталами Буды и Пешта возвышался внушительный холм, а на нем женская фигура высоко к небу поднимала пальмовую ветвь.
- Как гора называется? - спросила Полина.
- Геллерт. А памятник поставили в 1947,  в память о подвиге Красной Армии, они освободили город от нацистов.
- Я бы поднялся! - загорелся Николай.
- Давай завтра, устали уже, - остановила его Ирина.
- Подожди, дай посмотреть, - Николай окинул взглядом и холм, и памятник, и словно отца своего на венгерской земле увидел.
Вот тут он был! С автоматом в руках… Он брал и видел этот город, батя, батя, я в твоей Венгрии… - снова предательски запершило в горле, как при звуках песни о «медали за город Будапешт»
 
 Обессиленные походом по нескончаемым улицам старого города экскурсанты упали дома на диваны и уснули.
Вскоре Эдит позвала гостей на ужин. Николай нестерпимо захотел яблочного сока, а его дома не оказалось.
- Коля, внизу под нашим домом есть магазин, буквально два шага, сходи, пожалуйста, - попросила Ирина.
Сияющие витрины настойчиво приглашали прохожих войти внутрь. Николай толкнул дверь и остолбенел.
Такого количества разнокалиберных бутылок на полках он никогда не видел. Стройные, тонкие, пузатые, скромные и беспардонные, они смотрели на него призывно, словно ожидая прикосновения крепкой мужской руки к своему хрупкому горлу.
- Ппп…палинка? Палинка есть? - слегка заикаясь, - спросил Николай.
- Palinka?  Igen! -  сияя улыбкой, ответила девушка и быстро сняла с полки прозрачную бутылку с двумя черешнями на этикетке.
Сок Николай забыл. Он вышел на улицу, огляделся, нырнул в подворотню, открыл нежную на вид бутылку и залпом выпил.
- Фруктовый самогон! - заключил он. - В деревне такой гнали.
 
Теперь в ступор впали три дамы сразу. Николай еле держался на ногах. Полина едва не расплакалась.  Ира начала возмущаться. И только Эдит спокойно докурила сигарету и вышла из комнаты.
 
В купальни с целебной водой женщины отправились одни. Николай спал в дальней комнате, похрапывая во сне. Часом барахтанья в волшебной воде не обойдёшься, тут больше времени на телесные радости уходит, и, когда они вернулись, наступил вечер и Николая дома не было. Они переглянулись и молча разошлись по комнатам. Полине снова захотелось плакать, она не верила, что прошлое может вернуться. Женщины притихли. Кто-то с улицы тронул ручку двери, потом еще раз, закрыто. Ирина вышла в прихожую, открыла дверь.
На пороге в носках, с ботинками в одной руке стоял Николай. В другой, согнутой в локте, он держал батарею пестрых бутылок.
Не дал Ирине высказаться, приложил палец к губам, словно умоляя — тихо, тихо! - и шмыгнул в свою каморку.  В этот вечер так и не вышел больше.
На следующий день он вошёл домой уже с полицией.
Rend;r (полицейский) говорил только с Эдит. Беседа шла на венгерском.
- Вам знаком этот человек?
- Да, это мой гость из России. В чём он виноват? - держась с необыкновенным достоинством, спрашивала Эдит.
- Он стоял на горе Геллерт. Долго стоял. Люди заметили, что он плачет. Позвонили в полицию.  Он немного пьян. Мы пытались узнать, кто он и зачем так долго стоит у памятника. Он показал на ваш дом в Буде. Мы привезли его.
- Оставьте его! - почти приказала Эдит.
Полицейский отдал честь даме и попрощался песней в припевом: - Висонтлааташра!
Николай сел на пол, стащил куртку и пьяным голосом довольно внятно произнес:
 
 - В память о советских героях-освободителях — набрал воздуху в лёгкие и закончил - от благодарного венгерского народа. Тыщадевятсотсорокпять!
 
- Пусть уезжает! Завтра же! - кричала Ирина на кухне. - Он даже Бургундское моё выпил! Как только нашел? Я его к мясу приготовила…
Невозмутимая Эдит остановила её. Прикурила новую сигарету и произнесла:
- Не стоит. Пусть проспится. Все будет хорошо.
Эдит знала жизнь и на своем веку повидала немало — бегство от фашистов, еврейское гетто, потерю младенца, смерть мужа… Да мало ли что было в её жизни.
Прошло ещё два дня. Запой остановился так же неожиданно, как и начался. Утром, забирая пустые бутылки возле двери, Полина заглянула в комнату. Николай лежал лицом к стене. Горячая волна жалости и ненависти залила сердце. Быстро закинула две таблетки алка-зельтцер в стакан с водой и отнесла ему.
Выздоравливал он быстро. Липовый чай в ведёрных кружках, два варёных яйца, овощной салат на тарелке старинного фарфора пошли ему на пользу, и однажды утром он вышел на свет божий, тряхнул рыжей копной и потянувшись, сказал:
- Надо бы размяться… Где у вас тут спортивная площадка?
 
Ночью Полина пришла к нему, села на кровать, погладила по плечу. Он порывисто сел, обнял её и сдавленно прошептал:
- Прости, прости. Больше нет… Поля, нет… Простишь? Кто меня еще простит? Мать простила бы…
Поля легла рядом, обвила руками его вихрастую голову, заплакала тихо. А он затих, уснул, поджал ноги и казалось ему, что пришла мама, молодая, красивая, теплая и теперь ничего ему не страшно на свете, потому что мама с ним рядом.
А ночью пришёл Батя. Он почему-то был в форме, с автоматом на плече, в руках держал стальную каску, а в ней лежали невзрачные васильки.
- Батя, батя… ты здесь?
- Здесь, сынок, здесь. Я всегда был рядом с тобой.
 
*Szervusz! - привет!
*Palinka?  Igen! - Палинка? Да!
*Viszontl;t;sra — До свидания!