ПРИМЕРНО О ТОМ ЖЕ, О ЧЁМ И ПЕРВАЯ ГЛАВА.
«Прозрение наступит тогда, и лишь
тогда, когда человек перестанет
болтать о невероятной бесконечности,
и станет говорить о привычном и
понятном для всех расстоянии.»
Карл Францевич Рюгерт, гоф-медик.
Ранее, то есть в прошедшие года, в коих Тамбовский помещик Кирилла Антонович Ляцких изволил проживать самолично, заполненность суетными, а порою и тревожно-трагическими событиями, позволяла нашему герою лишь изредка предаваться философским размышлениям на темы интересные (но не бытового свойства), многомудрые по заумности и не применяемые в виде бесценного опыта в повседневности.
Теперешний год, 1908, хоть и начался всего-то ничего, только двадцать три дни тому, по предчувственным ощущениям не должен был принести потрясений любого свойства – ни революционно-политических, ни природно-погодных, ни любовно-страдательных. Посему тончайшей балалаечной стрункой в глубинах души тренькала надежда на возобновление философских размышлений, не прерываемых сторонними потрясениями.
Хотя для кухарки Циклиды (я на мгновение вернусь к перечисленным потрясениям), женщины с большой фигурой и с необъятною добротою, последнее из перечисленных потрясений было почти личной трагедией – шутка ли, но холостая жизнь Кириллы Антоновича в его годах, переступивших четыре десятка, вошла в жизнь кухарки драмой бессемейного свойства, и это … ну, поди ж ты, снова отвлёкся! Нет, решительно возвращаюсь к повествованиям событий сего года, от Рождества Христового 1908.
Справедливости ради надобно сказать, что предчувствия помещика не обманули, год действительно оказался много спокойнее, даже уютнее своих предшественников. Да, посудите сами!
В Москве случится, пожалуй, самое большое наводнение. Вода в реке поднимется на 8,9 метра. Москва-река и водоотводной канал сольются в единое русло шириною 1,5 километра.
В Петербурге случится первое столкновение трамвая и автомобиля.
В Кронштадте скончается Иоанн Кронштадский, царствие ему небесное.
В мае в Петербурге случится снегопад.
К Уральскому казачьему войску будут присоединены Илецкие казаки.
На сцене Мариинского театра Анна Павлова впервые исполнит композицию «Умирающий лебедь».
Принят закон о введении обязательного начального обучения.
В бассейне реки Подкаменная Тунгуска пролетит и взорвётся огненный шар.
Российский Самодержец одобрит наступательный «план войны на Чёрном море» между Россией и Турцией в 1908 году.
Король Португалии будет убит в Лиссабоне.
В США будет образовано Бюро расследований, которое через 26 лет переименуют в ФБР.
В Англии введут запрет на «наказание в виде смертной казни» для всех лиц моложе 17 лет.
В Трансильвании, в предгорьях Апусенских гор, неподалёку от города Тыргу-Муреш, неким господином Аурелиу Вуян будет убит последний в Румынском королевстве дракон.
И то будут дела какого-то будущего, каких-то там трёхсот сорока с чем-то деньков года 1908, а в действительности пока происходит событие рядовое и многогодично-ежеутреннее – Кирилла Антонович пробудился ото сна.
Да, пробудился, и как-то сразу. Был пропущен ритуал привычного полудремотного перехода от сна к яви, когда нет торопливости при отведении век в сторону бровей, когда сызнова начинаешь ощущать тепло одеяла, позабытое за время сонного забытья и, наконец, когда принимаешься зевать и приятно потягиваться.
Вот в этот раз ничего из упомянутого не происходило – глаза открылись быстро, как в обычай случается при простом моргании, а во всём остальном теле уже была дневная бодрость.
Отбросив одеяло и опустив ноги на пол помещик, супротив давней привычке, поглядел в окно. Старые люди говаривали, что взгляд в окно мигом изгоняет из головы всю память о сновидении, оттого и случилась у Кириллы Антоновича таковая привычка.
--Ну и ну, - проговорил тихонечко помещик, приставляя указующий перст правицы себе в ухо, словно опасаясь, что через оное испарится всяческая подробность об увиденном сне, - чтобы мне, да во сне какой-то некто указывал не спать ….
Однако впечатление от сна не слабело и не рассеивалось. Вы же знаете, уважаемые господа читатели, как улетучиваются подробности сна после пробуждения? Сперва перестают припоминаться мелкие детали, следом куда-то деваются целые фрагменты сонных событий, превращая некогда увлекательное сновидение в набор несогласованных, а порою и сумбурных тезисов наподобие таковых: «Какой-то старый дом, много незнакомых людей, у меня в руках пара тюков». И, как итог обязательной забывчивости, услужливо-стыдливое бормотание прежде крепкой памяти, мол, в общем-то да, отрицать не стану, какой-то сон, скорее всего снился.
Но вот нынешний сон Кириллы Антоновича оставался целёхоньким, и ничуть не повреждённым упомянутым взглядом в окно. Всё помнилось подробно и, судя по внутренним ощущениям, забвению не подлежало.
Оставалась только одна мелочь, причём раздражительного свойства – где сыскать толкование сего туманного сновидения. Именно, что туманного, поскольку куда ж нам без него, родненького да вездесущего тумана?
--А скажи-ка, Циклида, - обратился помещик к кухарке, подававшей кофе после обязательной к завтраку овсяной каши, -не сильна ли ты во снах? Нет, не в том смысле, что сильна глядеть сны, а разгадывать их? Так сказать – толковать?
Добрая женщина поднесла пухлую ладошку к губам, и настоящею тревогою во всё лицо поглядела на Кириллу Антоновича, да не спросясь уселась на свободный стул возле обеденного стола.
--Каков был сон? – Едва ли не дрожащим голосом спросила кухарка.
--Особенно-то и рассказать-то … так, сон, как сон, да вот ….
--Каков? – Перебила Циклида помещика.
--Да, что ты, ей Богу, словно жандармский дознаватель требуешь от меня … ладно. Ладно, слышишь? Сейчас расскажу! Значит, так ….
Кухарка слушала пересказ сна не только внимательно, а даже как-то старательно, впрочем, в этом доме она всё так делала.
При этом она нервно теребила пухлыми пальцами низ своего передника, обшитого зелёной тканью.
--Вот такое вот виденьице случилось нынешней ночью. Что ты скажешь на это?
--Скажу, что плохо.
--Да? И насколько плохо?
--А на сколько бывает плохо? На четвертинку от хорошего? Иль на минуточку? Плохо, это когда плохо, и всегда ни насколько!
--Что я слышу?! Разумную речь философского свойства?
На это Циклида не стала отвечать, а, уперев руки в колени, поднялась со стула и проговорила.
--Мне подумать надо. Может … и Румянчиху побеспокоить, она-то подсказать сподобится. Думать буду, а вот вам, Кирилла Антонович, лучше никуда не отлучаться из дома. Кофе ещё принести?
--Нет, благодарю! Не отвлекайся от предстоящего консилиума с матерью подьячего Румянцева. Можете пригласить и кучера нашего.
Кухарка махнула пухлой рукой, будто отгоняла не подобающую случаю крамольную мыслишку.
Вот тут самое время, да и справедливости ради следовало бы малость отступить от повествования ради не самого важного действующего лица этой книги, при том не последнего человека в имении помещика Ляцких. Я говорю о упомянутом кучере, в миру Ступине Захаре.
Так уж вышло, что случились в жизни у кучера Захара два судьбоносных приобретения – ниспосланный дар и приобретённый талант.
Первый, то есть дар, имел сугубо личное, так сказать прикладное значение, поскольку касался и его самого, и всей его родни, не имевшей ни числа, ни мест определённой оседлости.
Вот казалось бы – да и Бог с нею, с роднёю, она у каждого живущего имеется в достатке, и нет особого резона толковать о ней. Но родня кучера - это что-то, как оказалось, особенное – то была не сметная рать родителей, братовьёв и сестёр, дядьёв и тёток, племянников и внуков обоего пола, деверей, шуринов, кумовьёв, свояков, зятьёв, золовок в должном статусе принадлежности ко всем возможным ближним и дальним сородичам и прочая, и прочая, и прочая. И эта бодрая гвардия, прекрасно известная Захару по именам, фамилиям и степеням сородства еженедельно занималась только своими делами – рождалась, крестилась, венчалась, обручалась, праздновала дни ангела и дни рождения, расходилась, отпевалась, новосельничала, переезжала, съезжалась, ставила новые дома, убывала на обучение и заработки с тем, дабы, вернувшись домой, переполошить всю оставшуюся родню своим счастливым видом, требовавшим немедленного и многолюдного застолья. Вообще-то застолья касались всех остальных событий, начинавшихся в этом абзаце со слова «рождалась».
Кроме обязательных хмельных посиделок-погулялок непременным было привлечение кучера Захара на всякое мероприятие в качестве, так сказать, тамады. Поэтому и приходилось несчастному по виду, но счастливому по содержанию Ступину Захарке слёзно отпрашиваться у Кириллы Антоновича на «повидать родню» минимум дважды в неделю. А раз кони, конюшня и стойла на момент выпрашиваемого увольнительного были почти в порядке, то помещик, мысленно улыбаясь, отпускал Захара на хмельную побывку.
Это то, что касается дара, от которого никуда не схорониться, а вот талант, приобретённый в частых отлучках, дело совсем иное, и касалось оно приносимых конюхом новостей.
С одинаковым рвением конюх Ступин летел из имения Кириллы Антоновича и возвращался назад во конюшенные пенаты. Обратный путь от хлебосольной родни казался Захару нестерпимо долгим, поскольку его сжигал изнутри жар не рассказанных новостей. И как только его сапог ступал хоть краешком подошвы на землю господина Ляцких, конюх тут же выплёскивал из себя новый слух на первого встречного, беря со слушателя слово не утаивать от местных людишек свежеуслышанное.
И вот первая часть парадокса – новость от Захара разлеталась скорее молнии через умелые языки и навострённые уши тутошнего населения. Полученное свежее слово от конюха тут же обсуждалось, обдумывалось, оценивалось, проверялось и благополучно забывалось в своём развитии, уткнувшись в словцо, неизменно возникавшее после детального анализа принесённой новости. И словцо то было «БРЕХНЯ!»
Парадокс под нумером «2» был в том, что упомянутое словцо выходило на свет Божий точно в день возвращения Ступина Захара из очередного увольнения. То самое словцо тут же теряло смысл и значение, поскольку прилетала следующая новость, немедленно подлежащая обсуждению (выше перечислен весь вписок деяний, выстроенных по ранжиру) и присвоению той новости статуса «БРЕХНЯ!»
Дальше всё шло по кругу, не меняя никем не установленного порядка.
Кирилла Антонович, будучи посвящённым в подобный круговорот Ступинских новостей в природе, постоянно пребывал в лёгкой стадии недоумения – отчего люди, зная ценность приносимых новостей, выражающуюся в едином словце «БРЕХНЯ» ни единожды не поступили так, как поступили односельцы с мальчиком-пастушком, кричавшим «Волки!»? Если это всеобщая забава, то она должна была бы надоесть из-за своего однообразия ещё, эдак, годика полтора тому, а ежели это никакая не забава, то что это? Не ловкая попытка расширить кругозор?
Одним словом, как бы там ни было, но именно из-за потешных новостей и внимания к ним населения помещик и «составил протекцию» своему конюху в полутайное общество толкователей снов, основоположниками коего была кухарка Циклида и жена подьячего Румянчиха. Худо-бедно, но становилось понятным отношение Кириллы Антоновича к «обществу толкователей» и к самим толкуемым сновидениям.
Однако же день нынешний, прямо сейчас проживаемый нашим героем, имел в своих закромах не только ночное видение и утреннюю беседу с Циклидой, завершённую предостережением не самого сурового свойства, но и согласованный на этот же день телефонный разговор с надворным советником господином Толмачёвым Александром Игнатьевичем. Кстати, пользование телефонным аппаратом для общения со столичным чиновником не имело за цель проверить качество связи и поспешность подключения на коммутаторе требуемого абонента, а напротив, ожидался вполне серьёзный и обстоятельный инструктаж по некоему новому делу, согласие на которое и должен был дать Кирилла Антонович сразу же после приветствия собеседника.
Что это за дело такое пока не известно. Помещик о нём до сего момента не распространялся не менее, чем по паре причин, хотя тех самых причин могло быть и более числом.
Ну, по-первам – Карл Францевич Рюгерт вместе со своею внучкой Инессой убыл в Вологодскую губернию. Он пожелал проследить за положением дел в его лечебнице и заодно показать своей ненаглядной внучке действительно красивую зимнюю Вологду.
Уговора о длительности поездки не было, хотя бы потому, что вопрос наблюдения за гоф-медиком был решён между надворным советником и Вологодским губернатором, который взял под свою личную опеку этих важных для империи персон. Да и отсутствие каких-либо заданий от господина Толмачёва давало некую свободу действий. Это только третьего дня пришло предложение заняться кое-каким делом, подробности которого мы скоро узнаем. А вот вчера, как нельзя кстати, поступила телеграмма из Вологодских далей, что доктор прибывает в четверг, то есть уже завтра.
Иная же причина касалась Модеста Павловича, вернее будет сказать его ноги, которая чувствительно даже для боевого офицера начала болеть. Снова вынужден поправить – не сама нога, как таковая, а старая рана, полученная в схватке с туманными бессарабцами.
Штаб-ротмистр крепился и никак не показывал ни лицом ни походкою сильной боли, но … одним словом четверг уже завтра и прибывающий Карл Францевич займётся старой раной друга.
И третия причина, возникшая сама по себе нынешним утром, а именно предостережение кухарки отложить любые отлучки из имения, была в полном противуречии с делом, предложенным господином Толмачёвым. Оно, это самое дело, требовало довольно поспешного отъезда в … пока не известно куда. Это, тут уж простите, автор в спешке позволил себе таковую конструкцию предложения, дающую возможность определить точный пункт назначения. Но Кирилла Антонович пока молчит о сути задания, значит и мы подождём телефонного разговора, возвращения гоф-медика и излечения старой раны Модеста Павловича.
Однако что-то мне подсказывает, что надворный советник получит согласие от помещика и не далее, чем в последующей главе мы узнаем все подробности предстоящего приключения.