Так было… И несколько благодарственных слов
Просыпалась мама всегда поздно. И всегда отмечала, что никак не могла заснуть, крутилась почти до утра, хотя принимала разные снотворные препараты и даже в различных их сочетаниях.
Большей частью выходила из своей комнаты после полудня, а в последние годы — часто около 2-х, но иногда, хотя и редко, даже после 5-и.
В хорошую погоду, независимо от времени года, позавтракав традиционной овсянкой на молоке, четвертинкой шарика «моцареллы» и листиком «жёлтого» сыра (ей больше нравились сорта с дырками), который складывала в бутерброд между двумя кусочками хлеба, иногда добавляя туда и кружок нежирной колбасы или ветчины, и запив всё чашкой сладкого кофе с молоком, она брала книгу, очки, я выносил на улицу ее роллатор, куда иногда клал бутылочку с водой, или что-то из фруктов, и она выходила на прогулку. На всякий случай, в ее кармане всегда лежала картонка с ее именем, наш адрес и телефоны.
Обычно, она шла на набережную Рейна и долго ходила вдоль нее, присаживаясь периодически на лавочки и читая книгу. Так она могла провести хоть весь день (если, конечно, он был хороший), возвращаясь домой лишь к обеду, который, обычно, у нее был часов около 6 вечера.
Иногда она ходила просто по ближайшим улицам, или (самый дальний её маршрут) пересекала площадь и шла на местное кладбище, где похоронена моя тёща, — мама Нины. Мама любила это уютное, маленькое, старое кладбище, основанное еще в 1612-м году..
Для нас-то оно совсем близко — 10-15 мин ходьбы от дома, но для нее это было всё же, думаю, путешествие, так как надо было пересечь всегда оживленную центральную площадь (мощенную булыжником, что для передвижения с роллатором представляет дополнительную трудность), и улицу с интенсивным движением транспорта. Правда, на ней переход со светофорами, но ведь надо еще успеть перейти такую широкую улицу. Хорошо, что водители здесь дают возможность задержавшимся пешеходам завершить переход.
Надо сказать, что мама (в молодые годы особенно) никогда не отличалась аккуратным соблюдением правил движения, даже если переход был со светофором, а когда ей указывали на это, говоря, что так вести себя опасно, отговаривалась любимой фразой: «А-а, со мной ничего не будет!» (Собственно говоря, дисциплина пешеходов, впрочем, как и водителей транспорта, — никогда прежде не была характерной чертой тбилисцев. Может, что-то изменилось за последние годы, — не знаю, ведь я там не был уже более 8 лет).
Так продолжалось довольно долго, пока ее все же не сбила машина, нанесшая многочисленные сложные переломы обеих ног (правда, в данном случае, вина была и зазевавшегося водителя тоже). Благодаря своему характеру и организму, мама, перенеся несколько неудачных операций, все же почти через год встала на ноги и смогла самостоятельно передвигаться, хотя до конца, конечно, восстановить всё не удалось — одна нога в колене не сгибалась, а с постоянно выпрямленной ногой трудно не только ходить, в том числе и по лестнице, но как садиться, так и вставать.
Поэтому пришлось установить на унитазе специальное высокое сидение, приобрести особую «катапульту», помогающую подняться из кресла, а со временем, когда удалось оставить ее в Германии, и роллатор, и кресло-роллер, и даже кресло-туалет. (К слову и к сожалению, всё потом пригодилось).
Помню, на кресле я возил ее как-то по рождественским базарам, где мы пили горячий глинтвейн. Я тогда не знал, что это было хорошее время!
Однажды, когда мама гуляла, у нас раздался телефонный звонок.
Представившись полицейским, молодой человек спросил знаем ли мы «фрау Евгения Кх...Чх...», в общем, мы, конечно догадались о ком речь и перепугались. Но он успокоил нас, сказав, что ничего не произошло, просто они обратили внимание на старушку, которая одна брела по улице и заинтересовались — не потерялась ли она? Он назвал улицу и мы с Ниной, конечно, бросились туда, но так как в то время сами еще не очень-то ориентировались в улицах и переулках, не сразу нашли их.
Всё кончилось благополучно, хотя я рассердился на маму, что она забрела куда-то, уклонившись от обычного своего маршрута. В общем, пока мы потом шли втроем домой, полицейская машина с четырьмя вооруженными сотрудниками порядка сопровождала нас до самого подъезда дома. Только удостоверившись, что адрес верен и мы зашли в дом, они уехали.
Кажется, маме даже понравилось такое внимание к ее персоне. По крайней мере, я не почувствовал, что ей было стыдно за происшедшее.
Да-а… В общем, в хорошие дни она любила сама гулять по окрестностям, а потом хвалилась, что прошла километров, например, 5!
После обеда мама усаживалась на свою катапульту в глубоком удобном кресле и обкладывалась многочисленными подушками, а выпрямленные ноги укладывала на специальную подставку. Удобно устроившись и включив (при необходимости) настольную лампу, читала до глубокой ночи, несмотря на принятые снотворные препараты.
Первые годы мы иногда играли в карты, а потом перестали. Наверное, потому, что я сердился на нее за неверные (на мой взгляд) ходы.
В этом же кресле она проводила целый день в ненастную погоду, а потом и последние три года, когда уже не выходила из дома, так как стало трудно ходить по лестнице.
За это время мама перечитала практически все книги, бывшие в нашем доме (естественно, кроме немецких и тех, где шрифт был мелкий), книги, принесенные от наших знакомых и из домов моих учеников… Особенно долго и по многу раз перечитывала она грузинские книги, журналы и газеты, которые привозил кто-нибудь, побывавший на родине.
У нее было несколько церковных брошюрок и мама часто молилась не только за нас всех и за близких родственников — она даже составила длинный список дальних родственников, друзей, знакомых, и в разговорах с ними по телефону постоянно уточняла и пополняла его.
К слову: процесс ее «усаживания» в кресло был целой процедурой, ведь ей надо было правильно подойти к нему, встать посередине так, чтобы сесть на катапульту ровно, без перекоса, потому что потом подвигаться, пытаясь усесться поровнее, поудобнее, уже не получится; кроме того, каждая подушка и подкладка несли определенную функцию, поэтому должны были лежать именно так, а не иначе! Потом надо было накрыть и со всех сторон подоткнуть ноги вчетверо сложенным пледом. И по нескольку раз в день всё это хозяйство поправлять.
Впрочем, и «подъем» с кресла, несмотря на помощь катапульты (а иногда, как уверяла мама, и из-за нее), тоже было не простой, а иногда и опасной процедурой: рычаг приспособления придает дополнительную «подъемную силу» телу, но надо сперва начать этот подъем, что при несгибающейся ноге очень трудно, так как при этом приходилось сильно опираться на руки, а это становилось все болезненнее и труднее, сил становилось всё меньше.
Кроме того, несмотря на то, что тапочки были специально с нескользящей подошвой, слабые ноги все равно часто скользили, и мама сползала на пол (такое бывало и если она не садилась достаточно глубоко на наклонно приподнятое сидение катапульты, чтобы своим весом «утопить» его). Поэтому мама часто нуждалась в помощи и при вставании.
К слову, с проблемой сползания на пол, а иногда — просто падений, нередко приходилось сталкиваться и при укладывании, или, наоборот, подъеме с кровати.
Вставала же ночью она часто, а потом никак не могла снова заснуть.
Потребовалось очень длительное время, чтобы уговорить ее попробовать употребление памперса. Наконец, она согласилась, но не на сменные большие «вкладыши», а на памперсы-трусы, причём, всё равно старалась ходить в туалет, так что пришлось поставить в ее комнате, радом с диваном, кресло-туалет, чтобы избежать хотя бы риска при ночных хождениях, а для облегчения вставания Лена выписала для бабушки фиксировавшийся тяжестью матраса «упор», за который можно было держаться рукой.
О! А ее маникюр и педикюр? А мытьё в ванне, для чего было приобретено специальное крутящееся кресло? А ее одевание и раздевание (естественно, и смена трусов-памперсов)? А застёгивание и расстёгивание бандажей для колен и запястий? Это отдельные истории!
Опять же — все проблемы из-за переломов ног, несгибающегося колена, больных суставов (последние годы ее особенно стали беспокоить запястья и пальцы ног). К тому же стало все чаще появляться, а затем и усиливаться онемение в пальцах и дрожание рук, из-за чего иногда, если пища была жидкой, лучше было кормить ее с ложки... Постепенно нарастала и общая слабость, хотя, надо отдать должное ее характеру, до последней возможности, пока она могла передвигаться, мама старалась всё, связанное с туалетом, делать самостоятельно.
Мы с Ниной всё время, даже будучи заняты какими-то своими делами, и даже во сне, непроизвольно прислушивались к тому, что происходило в маминой комнате, мгновенно реагируя на ее призыв, какой-нибудь необычный, или не долженствующий быть в это время, звук.
Сколько раз бывало, что из-за некоторого понижения у меня слуха, я что-то пропускал, тогда Нина тут же меня подстраховывала.
Особенно трудно было поднимать маму с пола. Падала же она, иногда просто зацепившись ногой за ногу, даже при простом перемещении по дому, идя на кухню, в ванную, или обратно.
Дело в том, что, несмотря на то, что она весила около 75 кг, тело ее становилось свинцово-тяжелым, к тому же несгибающаяся и скользящая нога не давала возможности удобно и надежно упереться, чтобы, обхватив ее за грудь сзади, приподнять маму над полом, подсунуть сперва низкий стульчик, а потом рывком, разом поставить всё тело вертикально так, чтобы она могла опереться на расправленную ногу. Большей частью, мне удавалось как-то справляться с этим одному, но, учитывая то, что у меня было выпадение межпозвонкового диска поясницы, которое постоянно о себе напоминает, нередко не обходилось без помощи Нины, а у нее, хотя она и хорохорится, с позвоночником тоже не всё прекрасно.
Так что каждое мамино оказывание на полу становилось для всех нас большой и рискованной проблемой: кроме того, что мы с замиранием сердца каждый раз определяли не повредила ли мама себе что-нибудь (к счастью, обошлись без переломов, но, к сожалению, не всегда без синяков, а иногда и кровоточащих ссадин), надо было провести этот болезненный и для нее подъём так, чтобы не свалиться самим. Из-за этого пришлось даже пару раз обратиться за помощью к соседке по лестничной площадке, дай бог ей здоровья и сил!
Поэтому, я если и выходил из дома по делам, то всегда с телефоном в кармане и только тогда, когда Нина была дома. Очень редко, исключительно в случаях, когда это было абсолютно необходимо, мы с Ниной выходили из дома одновременно, предварительно усадив маму в кресло и настрого предупредив, чтобы ни за что не вставала с места.
Теперь, думаю, понятно почему я за восемь лет ни разу не слетал в Тбилиси. Скажу больше — ни разу не съездил даже к Лене!
16-го октября 2022 года (совершенно по другому поводу) я написал стихотворение «Заступничество»:
Задержалась на земле
и уйти не может…
Будь же милостивым к ней,
всемогущий Боже!
Не жалел Ты для неё
тяжких испытаний,
дал ей счастье, боль разлук,
разочарований…
Через всё она прошла —
женщины надёжней! ,—
но с годами всё страшней
стали сны... тревожней…
Ты внемли её мольбе —
организм изношен.
Забери скорей к себе,
всемогущий Боже!
Тогда я еще не знал, что уже скоро состояние мамы станет быстро ухудшаться, что ей всё труднее станет передвигаться, справляться с туалетом, даже просто вставать или ложиться в постель.
Она, которая целыми днями до глубокой ночи запоем читала книги, перестала читать, сидела в кресле, погруженная в свои мысли, или дремала (а может, делала вид, что дремлет).
Всё чаще она стала говорить о том, что устала от такой жизни…
Немного оживлялась, когда приезжали дети и внуки, хотя уже и не выходила из своей комнаты к общему столу.
Так мы и отметили 1-го ноября 2022 г. ее 98-й День рождения…
А в самом начале декабря я откуда-то занес в дом грипп-ковид и заразил им всех. Но если мы с Ниной и Гоги перенесли его более или менее без осложнений (может, потому, что были уже несколько раз привиты), то у непривитой мамы болезнь проявилась катастрофически: молниеносно (на фоне высокой температуры) поразив головной мозг, — развилась деменция.
Тот, кто сталкивался с этим, поймет наше состояние, а кто нет — тому не дай этого Бог!
Она не могла встать с постели, и если не спала, то безостановочно громко звала на помощь мать, отца, усопших сестер, родственников ушедших и живых. Иногда вдруг вполне вроде разумно спрашивала — неужели на улице нет никого, чтобы помочь переложить ее на другое место? Даже в таком беспокойном состоянии с помутненным разумом, ее, как видно, всё равно мучали вопросы туалета, потому что требовала отвести себя в санузел. Я всё время боялся, что, с ее характером, она всё же попытается встать ночью, и бежал к ней при малейшем шорохе в ее комнате. Особенно тяжело пришлось нам с Ниной в первую неделю, тем более, что сами еще не полностью выздоровели после ковида.
Дело осложнялось еще и тем, что у мамы не было медицинской страховки (почему и не была привита), без чего рассчитывать на поддержку государства было нечего.
И тут на помощь пришли друзья.
В первую очередь, та самая певунья Нина Турчак (с которой в один период я учился в Целиноградском мединституте), ставшая психиатром и ведущая собственный прием в Берлине. Она и дала нам самые первые советы и прислала рецепт на необходимое лекарство.
По ее же совету, я обратился к местному врачу, посоветовавшему мне дополнительные препараты и даже выписал их на мое имя. С помощью этих лекарств удалось несколько снизить состояние возбуждения, в котором постоянно находилась мама, когда не спала. Так продолжалось почти две недели. Мамин голос, зовущий на помощь, постоянно стоял у меня в ушах, отчего я не раз вскакивал с кровати по нескольку раз даже тогда, когда она хоть ненадолго засыпала.
И тут совершенно неоценимую помощь оказал нам пастор евангелической церкви Йоханнес Форлендер, которому удалось подключить нас к Центру паллиативной помощи, специалисты которого, начиная с 20-х чисел декабря, не только ежедневно контролировали состояние и лечение мамы, но и бесплатно снабжали нас лекарствами. С их помощью удалось снизить возбужденность мамы и продлить ее сон.
И хотя все проблемы, связанные с уходом за больной, лежали, конечно, на нас с Ниной, за что я ей бесконечно благодарен, теперь мы были уже не одиноки в борьбе с болезнью, что для нас было психологически очень важно. Дети, конечно, рвались приехать нам на помощь, но мы сказали, что прибегнем к их помощи тогда, когда в этом возникнет особая нужда.
И однажды случилось так, что я из-за сильного головокружения просто не смог не то что встать с кровати, а даже лёжа повернуть голову. Пришлось срочно вызывать сына. Хорошо, что это был выходной и Гоги немедленно примчался и очень нам помог. Кстати, мама его узнала!
Кормил я маму по-прежнему — два раза в день, но уже различными видами протертого «детского» питания, а вот со стулом были большие проблемы: сама она не могла освободиться, а слабительные и клизмы не помогали. Пришлось вспомнить мой опыт с папой, когда он лежал с инфарктом, и каждые 5-6 дней прибегать к мануальной очистке кишечника.
Сотрудница Центра, занимающаяся социальной работой, пришла к нам, ознакомилась с ситуацией на месте, заполнила необходимую документацию и добилась не только медицинской страховки, но и социальной помощи для мамы. Об этом нельзя было и мечтать, но, к сожалению, все эти положительные сдвиги в социальном статусе не улучшили состояние здоровья мамы.
Может быть, какая-то надежда еще теплилась во мне, но когда, я увидел как провалились мамины глаза, истончилась кожа и, несмотря на все профилактические меры, всё же начали появляться пролежни и подкожные кровоизлияния, я понял, что маму не спасёт даже чудо. Теперь я молился уже не о нем, а о том, что если Господь уж решил забрать маму, то пусть сделает это без подобного кошмара.
Тем более, что иногда она вдруг начинала вопрошать к Богу — за что он ее так мучает? — и пыталась молиться. Думаю, она боялась смерти.
Однажды, в редкие проблески сознания, она не только узнала меня, но даже сказала: «;;;;, ;;; ;;;;;;;;;..» («Знаю, что измучила тебя...») и добавила: «;;;;;;;;;; ;;;;...» («Генацвалос деда». «Деда»— мама по-грузински, а «генацвале» самое, на мой взгляд, ласковое слово).
За всю мою сознательную жизнь я, пожалуй, не целовал ее столько, сколько за это, относительно недолгое, время ее болезни, хотя, признаюсь, иногда и сердился на нее, например, когда она отворачивалась от еды, или проливала воду из поильника.
Вероятно, Господь всё же сжалился и над мамой, и над нами, видящими ее мучения и пытающимися хоть как-то облегчить ее состояние, и через три месяца после начала заболевания, 2-го марта 2023 г. в 08:45 она упокоилась буквально на руках у Нины, поддерживающей ее голову и только-только успевшей перекрестить и помолиться за нее.
Ушла из жизни моя мама — Евгения Чхобадзе, которую все звали совсем иначе: родственники — Дочей, сотрудники — Женей, а дети и близкие друзья — Женичкой. Дети успели приехать и попрощаться с ней.
А еще ровно через три недели, 23-го марта, в помещении ритуальных служб Евангелического кладбища Кёльн-Мюльхайм, на которое она так любила приходить, состоялась прощальная панихида, после чего капсула с прахом мамы была предана земле, буквально в пяти-шести метрах от могилы Нининой мамы.
Мир их праху...
До сих пор из разных стран нам звонят и шлют послания с теплыми словами сочувствия и соболезнования.
Во многих из них люди вспоминают те или иные события, связанные с мамой, их отношение к ней, сообщают, что заказывают панихиды или молебны в церкви, или зажигают поминальные свечи, что, конечно, очень приятно.
Дай Бог всем здоровья, терпения и удачи!
Большое всем спасибо за соболезнования, за теплое отношение и память о женщине нелегкой судьбы, прожившей 98 лет, четыре месяца и один,— самый последний, самый тяжелый и для нее, и для нас,— день...
26-27.03.2023 г.