Сумасшедшая площадь

Часть I

***

Ненавижу ездить в плацкарте. Особенно туда, куда путь занимает больше суток. Утром к запаху перегара, пота, и сортира добавляется сероводородная вонь яиц вкрутую, сваренных еще вчера. Вагон наполняют цокающие звуки – это яйца бьются о столики. Потом из затхлых недр сумок извлекаются сало, курицы, хлеб. Народ моей страны завтракает обильно и грубо. Я же мечтаю о чашке кофе – хотя бы растворимого.  Независимо от себя я начинаю ненавидеть соседа, который истово отхлебывает чай из кружки с собственным портретом. После каждого хлебающего глотка он шумно выдыхает носом.
- Бл-е-е-е-е-еп, м-м-м-м-м-м-м-м. Бл-е-е-е-е-е-п, м-м-м-м-м-м-м.
Он пьет чай, как опытный старик, но ему не больше тридцати. Однако от его звуков, запахов, движений уже веет обреченностью старости. Он обстоятельно жует курицу, обсасывает косточки, немигающе смотрит в окно, где на протяжении уже трех часов не меняется однообразный пейзаж: с одной стороны - гранитные откосы, с другой - речная долина, покрытая пятнами осеннего тления. Он обсасывает последнюю кость, опять шумно хлебает чай и говорит надтреснутым голосом в никуда:
- Карымская, значит, скоро.
На боковушке оживляется крупногабаритное существо, наводившее всю ночь ужас и тоску на обитателей плацкартного вагона. Оно ревело и металось по узкому проходу, среди голов и пяток, стенало и кого-то искало. Утомился он после звучной плюхи от низкорослого, но очень горизонтального бурята, ехавшего в Читу со всем своим выводком. Бурят источал благость, и даже плюху отпускал с миролюбивым выражением лица, с каким доктор дает горькую микстуру ребенку.
Сейчас существу плохо. Оно перекатывает глаза с полопавшимися капиллярами, рьяно чешет шишковатый череп, икает, и уходит в конец вагона. Напротив меня просыпается соседка – несколько потасканная, но не утратившая нежность овала лица блондиночка лет двадцати пяти. Она извлекает из клетчатого капронового баула пластиковый пакет и тоже уходит. После нее в воздухе отчетливо ощущается запах самки, теплый и немного тухлый.
Запахи – моя беда. Я способен в толще воздуха, содержащегося в помещении уловить тончайшие оттенки телесных, пищевых или химических ароматов. И всех тех, кого я встречаю на своем пути, я познаю, прежде всего, по запаху. Наверное, это потому, что я родился в год собаки. Хотя не верю я в эти гороскопы и прочие обязательные атрибуты среднестатистического обывателя, который слушает свой прогноз по FM-радиостанциям, как завещание богатого родственника. Мне смешны эти увлечения, ибо я точно уверен – никто не знает, какой на самом деле сейчас год и день. Нагромождение условностей и систем отсчетов сводят на «нет» все попытки образовать стройную теорию явлений и событий. Впрочем, мне противно думать даже об этом – запахи и звуки окончательно достали меня, и я всаживаю в ушные раковины холодный пластик наушников. Светлая, как рождественская месса «A Whiter Shade of Pale» заворачивает меня в кокон, куда не пробиться внешним раздражителям. В конце - концов, до Читы еще полтора часа.
Возвращается блондинка – она подтерлась влажными салфетками и поменяла прокладку: запах самки исчез, уступив место безликому запаху бытовой химии. Блондинка чувствует себя уверенней, достает из баула бутылочку кока-колы, обхватывает губами горлышко и делает пару глотков. Затем уставляется в окно, где кроме мелькания гранитных уступов ничего нет. В лице ее читается тягость от соседства со мной, с допившим чай молодым стариком, и с существом, которое явилось только что с тяжелым запахом дешевых сигарет «Балканская звезда», и с каплями воды на подбородке – видно, что оно только что жадно пило воду. Ей хочется скорее покинуть вагон, сесть в машину к своему какому-нибудь Саше – брюнету с длинными ресницами, и нижним бельем второй свежести, но белого цвета, чтобы сказать: «Блин, достал меня этот поезд. Та-а-а-к-и-е-е-е уроды ехали рядом». И восхищенный Саша, гордый тем, что он не урод, двинет машину.
А поезд начинает сбавлять свой заведенный ритм и скрежетать суставами вагонных сцепок. Под колесами хрустят стрелки, вагон дергается и, наконец, пейзаж за окном замирает, приняв форму старой водонапорной башни, мужика в рабочем подшлемнике на мотоцикле «Днепр» бывшего голубого цвета и перепачканной мазутом пегой коровы. Карымская.

***

Последние сто километров я преодолеваю, лежа на спине. Блондинка шарится в телефоне, молодой старик читает книжку формата «pocket-book» со зверскими лицами на аляповатой обложке. Существо принесло со станции пластиковую емкость с какой-то жидкостью и теперь поминутно прикладывается к ней взасос.
Я лежу и раскладываю эти сто километров на крайние десять лет моей жизни. Преподавание в школе, в захолустном райцентре без канализации и вообще, без будущего, закономерно завершило семейную жизнь. Поводом послужил старший мичман пограничных войск, караулящий мелкие воды Аргуни от китайских браконьеров. Все правильно – он имел зарплату и перспективу перевода в рай для обывателя: в Краснодарский край. Возясь с плодами спаривания алкоголиков в средней школе, я как–то пропустил момент превращения моей жены – поклонницы стихов и песен под гитару у костра, в среднестатистическую российскую самку с набором непреложных для этого вида существ социальных ценностей: норка, иномарка, и как апофеоз бытия – переезд в Краснодарский край, чтобы пополнить там и без того мощную популяцию генетических жлобов.
Я не переживал, но, любуясь собой со стороны, сделал красивый жест – уехал в забайкальскую глухомань мыть золото. Несколько лет безвылазно сидел в тайге: летом ворочал рулем пушки гидромонитора, зимой – сторожил базу старателей. Постепенно уровень притязаний в бытовом плане сошел на нет – я научился довольствовать малым во всем. Однако внутреннее упрощение так и не пришло, и потому вечерами манил запад, светящийся темно-красным цветом. Наконец я сделал шаг, и шаг этот был в контору прииска, с заявлением об увольнении. Теперь впереди лежала почти незнакомая (пять лет учебы в пединституте уже стерлись в сознании), большая Чита. Я ехал туда, так же, как и на прииск, только теперь добывать свое золото мне придется в одиночестве.
За окнами уже замелькали притихшие перед зимой дачные поселки и переезды. «Пути вздваивались», - вспомнил я цитату из «Золотого теленка», и спустился на нижнее сидение. В вагоне уже стояла легкая суета с шелестом пакетов, и вжиканием молний на дерматиновых сумках. Поезд мелко забился в оргазме удовольствия от окончания длинного унылого пути, и, прошипев сквозь зубы, намертво встал. Холод и дым ударили в тамбур – проводница открыла дверь. Вот она, Чита.

***

Обедневший аристократ сохраняет широту души. Разбогатевший простолюдин остается скупердяем и крохобором. Хозяйка, у которой я снял квартиру на пару дней, совсем недавно перешла в пресловутый средний класс. Свежая, из салона, Тойота, нарощенные ногти и волосы, разного стиля, но дорогие тряпки: все должно было кричать о достатке владелицы. Я думаю, что если добавить ей к доходам еще несколько миллионов, то все равно, она не стала бы одеваться в Милане, а покупала бы до смешного дорогие поддельные шмотки с претензией на Европу в читинских бутиках. Крестьянский ум раскинул бы стоимость дороги и проживания на каждую вещь, сравнил бы стоимость с китайскими и польскими поделками в местных лавках и решил – не, у нас дешевле. А миллионы бы она потратила на очередные квартиры, куда заселяла бы таких же неприкаянных странников по жизни, как и я. Хозяйка молода, ей чуть за тридцать, и у нее нет мужа и детей. Вернее - нет. Есть один ребенок, нагулянный в отрочестве  – сейчас это уже вполне сформировавшийся гопник, живущий по понятиям, но в случае опасности прибегающий к маминой защите. Есть и любовник – веселый оборотистый кавказец, до твердой плоти которых охочи вот такие рыхлеющие славянские блонды, либо молодой офицер, ибо на побрякушки и звездочки они падки тоже. А так же на миф о невероятной сексуальности людей в форме.
Блонда спесиво здоровается, когда я подхожу к подъезду, возле которого она ждет меня, демонстративно пикает сигнализацией на «RAV-4», и ведет меня в подъезд с видом начальницы ЖЭКа, сопровождающей дворника, чтобы показать ему – где надо убрать дерьмо.
- В квартире не курим, гостей ночевать не оставляем, в обуви не ходим, окна не открываем, воду экономим, белье в шкафу, деньги и паспорт или залог – три тысячи, - заученной скороговоркой монотонно выдает она и забирает мои пять тысяч.  - Приеду послезавтра в это же время.
Наконец я остаюсь в тишине и одиночестве. Это то, что нужно именно сейчас. Я иду в ванную – она свежа и пахнет недавним ремонтом. Матовый кафель, виниловый коврик, никель, казенный свет потолочных светильников: похоже на операционную и морг одновременно. Из-под стиральной машины торчит что-то черное. Это коробочка из-под презерватива – надеюсь, что пустая. Но нет – внутри использованный и завязанный узлом кондом. Желание принять ванну исчезает, я какое – то время омываю себя душем, бреюсь, чищу зубы и вытираюсь. На завтрак у меня – чашка растворимого, но неплохого кофе. А вот курить по утрам я не могу – моментально накатывает апатия и даже депрессия, от которой можно спрятаться под одеялом. Но валятся некогда – я двигаюсь по комнате, одновременно одеваясь и набирая номер телефона своего однокурсника, который обещал помочь насчет работы. В это же время я рассматриваю свое краткосрочное жилье – оно хорошо отремонтировано, но безлико и безвкусно – как и сама хозяйка. Прочный мещанский стереотип: обои под покраску, подвесные потолки, уместные в борделе или третьеразрядном кабаке, ковровое покрытие, из-за которого все предметы, когда к ним прикасаешься, стреляют электрическими разрядами, и офисные пластиковые окна. На кухне непременная встроенная техника, мягкий уголок и обои с гастрономической тематикой. Вся нивелированная Россия сегодня живет для того, чтобы надев на шею долговое ярмо, купить себе такое вот жилье – мечту офисных деятелей, мелких торгашей и чиновников средней руки.
Если последнему поколению коммунистов не удалось вернуться к идеальной для любой формы правления - крепостной системе, то новым властям, судя по всему, эту удастся вполне. Ежечасно в сознание впрыскиваются десятки инъекций – рекламные ролики по радио, ТВ, листовки и баннеры. Они кодируют индивидуума на безусловное подчинение общепринятому стандарту, причем этот стандарт разработан теми же, кто разработал рецепты рекламных инъекций. Потому тысячи инфицированных обивают пороги банков и риэлтерских контор, подписывают кабальные договора, опять и опять занимают деньги теперь уже на ремонт; и наконец, с блаженной улыбкой, озирают себя в интерьере новой квартиры – пахнущей линолеумом, изоляцией и пылью. И невдомек им, убогим, что жилье это – непременно вредное для здоровья и нелепое по планировке, не стоит и четвертой части того, что с них запросил риэлтор. А уж вместе с банковскими процентами, которые они будут теперь платить узаконенной мировой финансовой мафии, каждый квадратный метр этой квартиры станет платиновым. И невдомек им так же, что за такие деньги можно купить приличный дом на Средиземноморье – в стране с нормальным климатом и куда меньшим бытовым идиотизмом.
 В комплекте к такому жилью непременно должна быть приложена пусть потрепанная, но иномарка (еще кредит) и норковая шуба для жены (и еще кредит). И вот человек, созданный по образу и подобию божьему, добровольно принимает рабство, и единственное, чем он отличается от рабов Сиракуз, Понта или Галлии, - это возможностью почивать в отдельном комфортабельном, с его точки зрения, пространстве. Правда, сам раб этого не понимает – все приобретения он записывает на счет своего умения жить, и потому теперь он, довольный собой и женой, и куцей своей конституцией, бушует с бутылкой пива у телеэкрана, где миллионеры гоняют мяч. Он, забыв, что находится не на стадионе, исторгает из себя вопли «Ну!», «Давай, бля!», и непременное «РОС-СИ-Я!». И только вмешательство жены и тещи (обе вбегают в ночнушках, как санитары в халатах) утихомиривает буйного патриота.

***

Все это параллельной бегущей строкой протекает внутри меня, пока я пересекаю серый двор с минимальным количеством деревьев – голых и жалких, и выхожу на ул. Бабушкина. Тут недалеко, за зелеными толстыми трубами теплотрассы, похожими на кишечник, извлеченный из нутра убитого великана, стоит главный читинский рынок, который называется Новым. Название это было дано ему, когда я учился в институте – до того в Чите был колхозный рынок - с длинными, похожими на коровники, павильонами, где пахло тухловатым мясом и молочными жирами. Сейчас Новый рынок – ковчег: тут уживаются степенные буряты, лживо-льстивые узбеки, самоуверенные кавказцы, равнодушные русские и еще черт знает какие языки и народности. Даже за кишечником теплотрассы гравитационное поле рынка еще действует – тут, на тротуарах пенсионеры доторговывают остатками урожая и банками с консервацией. В развал продают овощи красные обветренные фермеры из ближайших к Чите сел. Дагестанские перекупщики стерегут гранатовые россыпи брусники и клюквы. Из киоска тянет жареным тестом, и я невольно сглатываю слюну – кроме кофе, внутри меня сегодня еще ничего не было. Над городом – предзимье и дымка.  Низкое солнце прицельно бьет в глаза, и оттого лица людей, идущих в одну сторону со мной, синхронно сморщились, словно все мы только что попробовали клюквы у дагестанцев. А мне идти еще далеко – я пока не разбираюсь в схеме маршрутных такси, да и надо привыкать к наполненным улицам и светофорам после таежного пространства.
Тротуары в Чите изменились. Сейчас это мозаика из участков корявого, выщербленного асфальта и площадок, выложенных плиткой у магазинов и офисов. Разнородность эта напоминает человека в стильном костюме и растоптанных кроссовках. Впрочем, для Читы такой типаж – норма. Читинский обыватель мало обращает внимание на обувь, несмотря на то, что именно она говорит о вкусе и статусе. Читинский обыватель больше всего заботится о головном уборе, и прежде всего – о зимней шапке. Меховые или кожано-каракулевые кепки, огромные норковые ушанки, размером раза в три больше лиц их обладателей, уже двадцать лет как почитаются этой категорией населения, в то время как они могут запросто надеть пусть дорогие, но уже изрядно стоптанные ботинки с капельками засохшей мочи на носках. Женщины совсем недавно тоже считали свое бытие неполноценным без норковых тиар или береток, но потом, после причесок и окрасок за несколько тысяч рублей поняли – смешно прятать одно за другим.

***

Заведение, куда я направляюсь, занимает чуть не четверть квартала в центральной части Читы. Сейчас это – монолитное здание, по – последней строительной моде отделанное снаружи фасадной плиткой. Таких сооружений в Чите много – от чиновных контор, до торговых центров. У меня подобная отделка фасада почему-то вызывает ассоциации с общественным туалетом. Вспомнив про эту ассоциацию, я очень некстати захотел в туалет – на улице холодно, а выпитый кофе повышает давление, которое теперь организм хочет уравновесить сбросом отработанной жидкости. Потому, поднявшись в лифте на четвертый этаж, я с видом зашедшего по важному делу посетителя, первым делом, спортивной походкой пролетаю по коридорам, пока не нахожу дверь с привинченной, под бронзу, табличкой с литером «М». В туалете чисто и совершенно нет запахов – это уже стабилизирует настроение. Вымыв руки (хорошо, что тут есть бумажные полотенца, а не эти дурацкие сушилки, после которых руки все равно остаются влажными, и здороваться такими руками просто нельзя), я, наконец, иду искать своего бывшего однокурсника. Когда – то мы, наглые и пронырливые студенты, играли в одной рок-группе, наливались пивом и водкой с молодым обезбашенным максимализмом, и потом синхронно ушли в армию. Я поехал в Среднюю Азию, а Мишка – в Монголию, где палил по условным и учебным мишеням из «Шилки», и радовался изобилию продуктов в гарнизонном магазине - там  даже срочники могли отоваривать посылторговские чеки. Я же два года ходил в караулы, охраняя летное поле, где кучковались стратегические бомбардировщики, пропитался дымом чуйской анаши и жаром пустыни, перестал писать стихи и начал писать прозу. После армии я вернулся в институт, а Мишку жизнь завертела – он торговал водкой, гонял из Уссурийска машины, примкнул было к бригаде некоего Тяги, но вовремя соскочил, и отделался условным сроком. И после долгих метаний осел в кресле руководителя одного из отделов в империи, принадлежавшей известному всей Чите Гарику. Его так и называли за глаза – от подсобников и официанток до первых заместителей. И только в глаза именовали Игорем Васильевичем. Прозвище шло ему – он был мал ростом, но плотно сбитым и проворным в движениях.
Гарик начинал ресторатором – он один из первых открыл в Чите ресторан с более-менее приличной кухней, сносным интерьером и уровнем обслуживания. До заведения Гарика Чита пробавлялась остатками ресторанной убогой роскоши, оставшейся от советского периода, и затухающими кооперативными забегаловками. «Эльдорадо», открытое им в полуподвале, принадлежащем некогда мощной «Читагеологии» моментально стало популярным в среде зарождающейся читинской буржуазии – тут уже можно было кутить с размахом и по-купечески помыкать выдрессированным персоналом. Теперь у Гарика было три ресторана элитной категории, несколько кафе, весьма недешевых, пиццерии, трехзвездочная гостиница в центре Читы и там же – офисный центр.
Подъем Гарика был обусловлен его деловой цепкостью, сметкой, но и родовые отношения были тут не последними. Отец Гарика в советское время командовал трестом столовых и ресторанов, и потому передал сыну секреты трактирного ремесла вместе с наработанными связями и начальным капиталом. Через несколько лет Гарик уже строил в центре города свой ресторанно-гостиннично-офисный замок, внутри которого я сейчас и находился.
Когда-то на этом месте, в яблоневом скверике, стоял детский бассейн «Дельфин». Потом бассейн внезапно был признан аварийным и опасным, и хищный красный экскаватор в несколько дней оставил от «Дельфина» груду мусора, которую так же быстро вывезли китайские грузовики. Общественность возмущалась, негодовала и протестовала, но мэр – мощный и монолитный, смежив семечки глаз, повторял «Собака лает, а караван идет». Все знали, что мэр покровительствует Гарику – гости любых мероприятий регионального уровня всегда селились у Гарика в «Альпах» и столовались в его заведениях.  Теперь мне предстояло стать одним из, ну не рядовых, а скорее всего, прапорщиков армии Гарика Кривцова.

***

Это женщины, долго не видя подруг, первым делом замечают – похудела или пополнела ее знакомая, а мужики сразу обращают внимание на седину – она говорит о пройденном пути и полученном опыте.
Мишку седина окропила здорово. И глаза говорили о затяжной усталости. Но, все же, это был все тот же Мишка – готовый расхохотаться в любое мгновение и также моментально прийти на помощь, поделится последним куском, или ввязаться в драку с любым количеством противников.  Сейчас он выбрался из массивного кресла и сграбастал меня в объятия. Я тоже похлопал по его спине и обнаружил, что с годами Мишка стал тверже, но лишнего не прибавил.
Мы спускаемся на служебном лифте во внутренний дворик, где среди контейнеров затесался уголок для курящих. Сейчас тут курят две кухонные тетки – желтые и потасканные.
- Не до х*я ли он хочет, а? – искала подтверждения своим словам та, что была повыше, в рабочей синей куртке, черных носках и резиновых тапочках.
- Да гони ты его нах*й – советовала ей напарница, - за квартиру ты платишь? Жратву ты покупаешь? Зачем он тебе такой нужен?
- Ну как зачем…одной-то тоже, знаешь…
Увидев нас, кухонные тетки смолкают, выкидывают окурки синего «More», и, выдав скоропалительное «драсте…драсьте», семенят внутрь большого кухонного чрева.
- Ну что, старатель, - смеется Мишка, золота много намыл?
- Трохи для сэбэ.
- Не, серьезно, чего ушел? Платили плохо?
- Платили… да как везде. Крайний раз за сезон получилось за четыреста сотен.
- Это за полгода?
- Примерно. Семь месяцев, точнее. Да за зимовку оклад шел – я сторожем оставался.
- Так ты, поди, миллионером вернулся?
- Какой там… Хорошо, хватило ума часть на доллары поменять. Расходы у меня небольшие, детей нет, алиментов не плачу. Не пью, ну так, особо.
- И что не хватало? Живешь себе на природе, в тайге – красота. И деньги капают.
- В том-то и дело, что не красота. Пять лет прожил – все. Понял, что начинаю сходить с ума. Мне не город нужен, не коммунальные блага, не интернет. Хотя нет, интернет нужен. Я от тишины внутри себя стал с ума сходить. Заговариваться уже начал.
- Ты так и не женился больше?
- Нет. Хватило надолго.
- А так есть кто? Для тела, для души?
- Нет. Я же буквально с корабля. А там никого не оставил – зачем? Ты скажи про работу лучше – есть шанс?
- Не, тут все ровно. Я о тебе уже сказал. Протекцию составил. Сейчас пойдем к заму Гарика. Сразу скажу – он человек простой, без понтов, но умный. Думаю, что на этой неделе можешь приступать. До тебя тут деятель был - запустил все дела, целыми дням порнуху смотрел и в «Одноклассниках» сидел, так, что тебе разгребать придется много по текучке. Я так понял - ты в тайге не одичал совсем, представляешь, чем тебе заниматься тут предстоит?
- В общих чертах – да.
- Ну, а остальное Федорович расскажет. Пойдем.
Мы опять совершает подъем на лифте, и тут мне становится стыдно – я даже не спросил Мишку, как у него дела.
- Ты сам-то как?
- Да, как видишь. Должность нормальная, командую администраторами, поварами, менеджерами. Между нами – мы с Федоровичем в одной бригаде были когда-то. Вот он меня и сосватал.
- А семья как?
- Ленка дома сидит – у нас же трое пацанов. Зарплаты хватает, да я тут еще и по-тихому отдел открыл в «Сувенирах». Сумки, барсетки, все такое. Немного, но постоянно капает. Там девка толковая у меня сидит. Мы с ней так… иногда перепихиваемся, - Мишка самодовольно улыбается. – Кстати, ты где остановился?
- Пока посуточно снял хату, у рынка, на Бабушкина.
- Ну, сейчас снять не проблема, только с агентствами не связывайся – нае*ут. Смотри частные объявления. В среднем однюшка в центре от пятнадцати до двадцати – в зависимости от качества квартиры. Деньги есть? Если что, я займу.
- Не, спасибо, Миха, накопления кое-какие имеются.
- Ну, а вечером надо встретиться, как говорится, в неформальной обстановке. Ты как?
Этот вечер мне хочется посвятить тишине и уединению, но обижать Мишку неохота.
- Всегда готов!
- Все, добазарились. После Федоровича зайди ко мне.
Лифт выпускает нас в коридор, и мы идем к Федоровичу.

***

Кабинет первого зама Гарика несколько нелеп – мебель тут явно велика для его площади. Сам Федорович – молодой, но уже очень раздобревший мужик в дорогом синем костюме и полосатом галстуке, откинулся в кресле, которое еще больше чем в кабинете Мишки. Но оно очень идет ему – такое же объемное и вальяжное. Федорович слегка привстает и протягивает мне пухловатую, но не слабую руку. От него пахнет «Фаренгейтом», но голову он явно не мыл пару дней.
- Вас как?
- Руслан. Руслан Алексеевич. Но лучше просто по имени.
- А я Анатолий Федорович, но меня тут все просто Федорович называют. Официоза у нас нет. Форма одежды свободная. Я в костюме сегодня, потому что китайцев встречаем, партеров. Что, давай, может, сразу - на «ты»?
- Давай.
- В общем, Руслан, дело такое. Нам нужен администратор сайта и редактор в одном лице. Миша говорил, что у тебя опыт есть в журналистике?
- Да, печатался порой. Правда, последние годы редко – в тайге работал.
- Я в курсе. Смотри – у нас есть сайт всего нашего холдинга. Там все – от заказа столиков в ресторанах и номеров в гостинце, до размещения рекламных статей, фоторепортажей с мероприятий и все такое. Надо, что бы этот сайт ожил – тут работал у нас один клоун, он засрал всю работу. А у Гарика, ну, у Игоря Васильевича есть идея на базе этого сайта сделать общегородской портал «Еда в Чите». Такой путеводитель по кабакам читинским. Что бы денег на нем заработать еще. Но это потом, а сейчас нужен человек, который сайт наш оживит. Что бы в одном лице был и администратор, и редактор. Потянешь?
- Попробовать надо. Вдруг ума не хватит?
- Попробуй. Оформим тебя пока на испытательный срок. Месяца на три. Зарплата  - примерно полтинник в месяц. Если нас все устроит – пойдешь на постоянку, там еще плюс премии будут. Работы много, но условия все есть – отдельный кабинет, интернет, техника, питание в кафе бесплатное в обед. Да, и потом можешь подыскать менеджера в свой отдел – помоганца. Что скажешь?
- Меня все устраивает. Спасибо.
- Когда оформляться будешь?
- Документы с собой, но мне пару дней надо – квартиру снять, переехать.
- Ок! Иди в кадры, я туда позвоню, сегодня четверг – значит, с понедельника выходи.
- Спасибо, Федорович.
- Да пока не за что. Давай, удачи.
На выходе, в предбаннике, разделяющим кабинет Федоровича и Гарика я натыкаюсь на зеленоватый взгляд русоволосой девушки. Впрочем, взгляд – это не то слово. Она лишь чиркает по мне глазами и опять смотрит в монитор. Я для нее – одно из прилагательных империи ее босса. Некое безликое исполнительное существо.

***

Я просыпаюсь от будильника, который исполняет «King of speed» Deep Purple из динамиков телефона. Немного мутит и давит в висках. Плюс ко всему больно глотать. Я давно не пил в таких количествах, а последний год вообще не притрагивался к алкоголю. Но вчера Мишка был неумолим, а на меня накатило желание смыть прошедшее время. В зале «Империи» (Это конкуренты наши, – объяснял Мишка, - воюем с ними, но кабак грамотный, ничего не скажешь), было немноголюдно и, к моей огромной радости, никто не пел со сцены:  «О, боже, какой мужчина» и «Владимирский централ». Фоном звучало «Ретро-FM», и это было терпимо. В кабак Гарика мы не пошли, потому что, как опять же сказал Мишка: «Пока не надо, что бы видели, как ты выпиваешь». Мишка рассказывал о сложностях во внутренней политике компании, где мне предстоит работать - с кем надо быть осторожным, а кто – свой человек. Я же думал о том, как неотвратимо входят в жизнь человека – единственную и уникальную, служебные отношения. Простое, по сути, зарабатывание денег превращается в полноценную грань бытия и тут есть все: ненависть и дружба, подлость и дружеская поддержка, свои лидеры и изгои. И мы начинаем врастать в это бытие корнями, нервами, плотью и чувствами, и уже все проблемы и беды переносим на бытие вообще, как будто нет человека как такового, а есть член огромной семьи под названием «работа». И, в конце концов, член этот приобретает те качества и свойства, которое ждет от него семья, и все свое существование он меряет принципами и нормами, принятыми в семье. И потому так просто и легко звучит – это Саня - программист, это Ваня – шофер. Профессия стала вторым существительным, прикрепленным намертво к первородному имени, и никто уже и не подумает, что Саня умеет воспринимать Вселенную как живой организм, а Ваня прирожденно читает между строк. Мы всецело погружаемся в офисный коммунальный чад работы, и она своим корнем «раб» делает из нас рабов. И нет больше ни Сани, ни Вани.
Пока я думал обо всем этом под нехитрые Мишкины рассказы, и выпивал по его команде рюмки с водкой, закусывая то рыбной нарезкой, то салатом, то шницелем (ненавижу и то, и другое, и третье, но приглашал и платил Мишка, и потому я все-таки закусывал), холодноватый зал ресторана, в котором различался запах перегорелого масла, заполнялся людьми. Тут преобладали женщины – некоторые даже были одеты с подобием вкуса. Тут сидели и подтянутые посетительницы фитнес-клубов, и махнувшие на себя рукой целлюлитные коробочки, были обитательницы оптовых фирм и юридических контор, чиновницы, полицейские, торговки и содержанки богатых сожителей, решившие гульнуть на стороне. Мы с Мишкой вскоре стали ощущать давление взглядов, и, как мне показалось – запах неутоленных желаний.
- Вот сейчас весело будет. Девки набежали. Ты как насчет продолжения банкета?
- Боюсь, никак. Сутки почти в поезде. Потом беготня эта, суета. Завтра квартиру искать. Так что я – пас.
- Ну, ты чего? – обиженно изумился Мишка, - поддержи хотя бы компанию. Смотри, как вон те пилотки на нас уставились.
Мишка имел в виду двух тридцатилетних девах, пивших что-то полусладкое через два столика от нас. Одна из них мне даже показалась симпатичной – высокая брюнетка со стремительным профилем и не издерганной прической. Я люблю, когда волосы лежат естественно и просто. Ее спутница, тоже брюнетка, оттолкнула меня хищным ртом и обилием золота на руках и шее. Любовь к золоту у наших женщин выдает, как не протестовал бы Лев Гумилев, азиатские гены. Все это закрепилось в подсознании со времен непростых отношений с татарскими ордами, а затем, вкупе с мехами, составило купеческий вкус, который сейчас почему-то считается признаком стиля hi-class. Впрочем, молодежь уже въехала в минимализм и опыты смешения итальянских дизайнеров, но вот женщины, чье сознание формировалось в девяностые годы прошлого века, истово носили массивные украшения и норковые шубы. Даже отношение к мужчинам определялось, прежде всего, их способностью подарить вожделенную шубу, без которой нельзя ощущать себя полноценным членом своего класса.
Как я и опасался, на эстраде заработал кто-то безголосый, и компенсирующий безголосость громкостью фанеры.
- Спрячь за высоким забором девчонку, выкраду вместе с заборооом, - выл дергающийся юноша в серебристых штанишках. Но это финальное «забоооором» у него совершенно не получалось и потому он рубил фразу речитативом, не выпевая ее. Но женщины дружно затанцевали, вбивая в пол каблуки демисезонных сапог и ботинок. После еще нескольких рюмок Мишка идет к столику с брюнетками, и манерно приглашает ту, что в золоте, на танец. В это время в ресторане певец натужно, словно сидя на унитазе, извергает текст про «рюмку водки на столе». Даже в оригинале эта песня вызывает омерзение кульпросветовским вокалом и не менее кульпросветовским текстом. Но народ моей страны неприхотлив – он покорно жевал многие годы официально разрешенный корм отечественной эстрады, для пряности изредка сдобренной медоточивыми итальянцами или французами, и потому не имеет представления о качественной музыке. Я не говорю о сложных для восприятия средним потребителем Weather Report или King Crimson , но даже Том Вейтс или Кенни Роджерс нашим людям неведомы, да и не нужны. Потому они каждый раз орут за столом в свое удовольствие про то, как люди встречаются, и  что надо пора-пора-порадоваться чему-то там.
Пока я ищу наушники, что бы отгородится от туалетного голоса, к столику причаливает напарница золотой брюнетки. Она нагибается так, что я вижу две мягких телесных полусферы в вырезе кофты от Ferretti (кажется, настоящей), и перед лицом моим качается белый кулон с каким-то камнем. Она приглашает меня на танец, но от ее теплого дыхания так веет молдавским вином и «Цезарем» с креветками, что я ссылаюсь на больную ногу. Через какое время эта же брюнетка получает объятия высокого седовласого мужика лет пятидесяти пяти, со значком местного депутата на пиджаке. Он породист и раскован. Даже через брюки видно, как у него стоит член. Уходит из ресторана брюнетка вместе с ним. Мишка хочет напроситься с золотой ко мне в гости, но та, уловив отсутствие подруги, зло исчезает в дверях. Разочарованный Мишка расплачивается, и мы выбираемся на свежий воздух, как шахтеры из забоя.
- Зря ты ту просохатил. Нормальная такая баба, и на тебя запала – мне ее подруга сказала. Оттянулись бы сейчас.
- Еще оттянемся. Я, если честно, спать хочу – не могу.
Мы берем два такси и расстаемся без особо братских прощаний, как это обычно бывает после совместной пьянки. Ночью мне почему-то снится зеленоглазая девушка в предбаннике Гарика.

***

С квартирой внезапно повезло. Зайдя на городской сайт в раздел объявлений, я, после трех или четырех прямых попаданий в агентства недвижимости, выхожу на владельца двухкомнатной квартиры в старом доме на Амурской улице. Он просит за нее всего пятнадцать тысяч в месяц и это с учетом коммуналки.
- Я надеюсь, мон шер, вы не будете налаживать на этих метрах энергоемкого производства? – изящно выражается он по телефону, и через сорок минут я беседу с ним. Ему за пятьдесят, он немного пьян, утончен, с голосом Аркадия Северного и манерами театрального барина. Он похож или на жулика старой формации, или на попивающего музыканта, переместившегося из филармонии в ресторан.
- Конечно, мон шер, (так он обращается ко мне с первой минуты знакомства), сия фатера далека от новомодного евростандарта, но какая аура! Какие пенаты! Не хочу утверждать, но по легенде в этом доме некоторое время проживал сам маршал победы Жуков – во времена событий в Монголии.
Это может быть правдой – дом был построен в середине тридцатых годов прошлого века для высшего комсостава ЗабВО и Георгий Константинович тут уж точно бывал. Квартира мне нравится – она выходит окнами во двор, где сохранились старинные тополя. В квартире высокие потолки, раритетная мебель и толстые стены. Она индивидуальна и несет отпечаток неких событий – великих и страшных. Владелец получает от меня деньги, обещает не беспокоить и со словами: «О`ревуар, мон шер. Я поспешу к моей шарман Лизоньке», отбывает, оставив веселый запах легкого перегара и хорошего парфюма. В этот же день я расплачиваюсь с владелицей первой квартиры – та придирчиво изучает состояние жилья, докапывается до какой-то еле видимой вмятины на ламинате в прихожей, говорит, что этого не было и высчитывает из залоговой суммы 500 рублей. Я не хочу с ней спорить – ее усредненность вызывает у меня отвращение. Я вызываю у нее такое же чувство из-за своей, как принято говорить у них - «беспонтовости». Полные взаимного раздражения, мы облегченно расстаемся, как насытившиеся любовники. Меня тянет на новое жилье, и я спешно возвращаюсь туда.
Только сейчас замечаю, что дверь тут - одинарная. В девяностые годы граждане моей страны спешно обзаводились двойными железными дверьми и решетками на окнах и балконах. Дома стали похожи на следственные изоляторы, а жильцы – на недоверчивых и бдительных надзирателей.
Но эта дверь - тяжелая, еще в древности обитая дерматином и медными гвоздиками, была вне временных потрясений. И звонок на ней сохранился старый – из прошлого века, механический. Надо было покрутить устройство, похожее на ключик к заводным машинкам с той стороны, и в темном коридоре раздавался скрежещущий звук. В квартире слегка пахнет сыростью, старым деревом и картошкой – на площадке кто-то из соседей хранит сундук с овощами. Я распаковываю вещи и устраиваю их в большом кафедральном гардеробе. Кроме него тут встал антикварный комод и тахта с высокими резными спинками. На комоде – бронзовая статуэтка какой-то античной богини. В руке у нее подсвечник.
Вторая комната содержит в себе старое пианино, письменный стол, несколько резных стульев и кинематографичный кожаный диван с круглыми валиками, какой можно видеть в музее-квартире Ленина в Кремле. Обеденный стол расположился в просторной кухне, тут же навалился на пол всей тяжестью замечательный буфет с цветными стеклами в дверцах. В буфете полно старой посуды – мне нравятся медные стопки и хрусталь. Ванная несколько запущена, и я решаю два дня посвятить генеральной уборке. Я еще некоторое время совершаю передвижения по квартире, пью зеленый чай, съедаю кукурузный початок из вакуумной упаковки и погружаюсь в прохладу старой кровати. Отблеск фонаря во дворе ложится на подсвечник в руках бронзовой богини и кажется, что она зажгла для меня ночник. Сегодня мне ничего не приснится.

***

Утро следующего дня застает меня в промтоварном магазине – я покупаю все для правильного содержания жилья.  Потом меня можно наблюдать в туалете и ванной комнате – я чищу сантехнику, кафель и зеркала.  Теперь я могу лечь в теплую воду – я очень соскучился по этому ощущению. В Сретенске мы жили в полублагоустроенной квартире, а в артели была баня. Искушение так близко, что я готов сделать это прямо сейчас, но инстинкт напоминает о наступающем голоде. Надо идти в магазин – и это одно из самых ненавистных мне занятий. Выкурив сигарету на кухне, я решаю сходить в какое-нибудь кафе, а на вечер купить овощей и сока.
По сравнению с утром, заметно потеплело. В Чите нередки такие вот теплые дни в ноябре, когда можно обойтись без шапок и перчаток. Впрочем, шапки я не ношу уже много лет и только в тайге надеваю вязаные изделия, почему-то именуемые пидорками. Я незнаком с читинским общепитом, и потому сейчас решаю дойти до «Империи», надеясь, что днем там нет музыки, и есть супы.
Музыки в «Империи» и, правда, нет. Зато там опять сидят две брюнетки – золотая и симпатичная. Перед ними – на треть опустошенная бутылка красного вина и тарелки с какой-то едой. Неприветливая девушка в черно-белой униформе принесла мне овощной суп, минералку и чашку эспрессо. Я решаю пересесть так, чтобы оказаться к брюнеткам спиной, но поздно. Та, что ушла в прошлый раз с седовласым эрегированным мачо, направляется ко мне.
- Здравствуйте, можно к вам присесть?
- Добрый день. Прошу! Правда, я уже почти закончил и ухожу.
- Вы что, меня боитесь? – в ее интонации чуть пьяненькие нотки и задор начинающей чувствовать старость женщины в активном поиске.
- Совсем нет. Но я уже пообедал и собираюсь домой.
- А вы всегда обедаете в ресторанах? – в вопросе завуалирован интерес к моей состоятельности.
- Нет, конечно. Просто сегодня устал от домашних работ, и лень было готовить.
- А вы еще и домашними работами занимаетесь? Ну, надо же, какой мужчина! А что же жена ваша делает? – разведка боем продолжилась. Брюнетка уже полулежит довольно объемной грудью на столе и колдует голосом и глазами.
- Я даже не знаю, что она в данный момент делает, мы живем теперь в разных федеральных округах, - мне почему-то не хочется грубо отшивать брюнетку. Наверное, сегодня и вправду по– весеннему тепло.
Брюнетка блестит губами и глазами.
- Как интересно! Она в командировке?
- Она замужем за доблестным пограничником.
- А, так вы один? Вот откуда обед в ресторане и домашние хлопоты! А откуда вы, если не секрет?
Допрос, явно имеющий конечную цель, прерывается приближением золотой подруги. Правда, сейчас на ней золота куда меньше.
- Ира, я не поняла, ты идешь или тут остаешься? - она демонстративно игнорирует меня и клокочет от злобы. Я не могу понять, чем эта злоба вызвана, но такие интонации мне очень хорошо знакомы. Я решаю больше никогда не приходить в «Империю».
- Ну и остаюсь, – внезапно спокойно говорит та, которая оказалось Ирой.
- Нас ждут, если что. Звонили уже.
- Неля, езжай сама. Я тебе сказала, что мне эти люди вообще ни о чем.
-  А! Значит тут – о чем?
-  Может быть!
- Дура, бля… - Неля глотает окончание фразы, и стремглав исчезает. Я недоуменно смотрю на Иру.
- Да, достала она, если честно. Развелась с мужем. Теперь ей мужик один понравился. Он женат. Она для него так – яйца разгрузить по субботам. Она решила – отобью. Идиотки кусок. Ну а у этого мужика друг есть. Мерзкий такой и тупой. Все время ржет просто так, или анекдоты старые рассказывает. Сегодня они внезапно сауну заказали. Развлечься мальчикам захотелось. Но я-то не девочка по вызову. Путь Нелька сама их обслуживает.
- Из всего сказанного я делаю вывод, что вы тоже не замужем?
- Была, конечно. Сыну шесть, дочке двенадцать. Сейчас каникулы, они в Приаргунске у моей матери. Слушай, - предсказуемо переходит на «ты» она, -  давай выпьем? Одна не могу, а расслабится охота. Ты не подумай, я не алкашка, просто бывает: накатит что-то. А ты, мне еще в тот раз понравился. Я даже обиделась, что ты танцевать не пошел со мной. Потому с этим козлом и ушла, а он депутатом оказался. Такую херню начал нести. В свою партию принять хотел – прямо там, на улице.  Потом целоваться полез. В гости напрашивался. Ну, и послала я его.
Закончив оправдательную речь, Ира ускользает за свой стол, и возвращается с бутылкой, тарелкой с крабовым салатом, и  сумочкой. Меня слегка тошнит от запаха из тарелки. Про себя отмечаю дурновкусие Иры запивать красным вином блюда с морепродуктами.
- Прости, Ира, я не пью вина. Голова от него болит. Я кофе себе закажу, хорошо?
- Ты что, совсем не пьешь? – теперь в ее голосе заинтересованность уже совсем иного рода, непьющие мужчины моих лет сегодня – уже редкость. Скорее всего, Ира испила свою чашу вместе с алкоголиком - мужем.
- Нет, совсем не пить не получается, но я не пью в системе. Иначе это становится невкусно и скучно.
- Как интересно. Все бы так думали!
Я жду начала  монолога о придурке, козле и алкаше – муже и несчастных детях, и уже думаю, под каким предлогом исчезнуть из ресторана, но Ира пьет вино и замолкает. Она задумчиво крутит бокал по скатерти, смотрит в окно, освещенное внезапно разыгравшимся и совсем не зимним солнцем, затем улыбается мне какой-то домашней улыбкой, нейтрализующей ее напускную грубость и небогатый лексикон, и спрашивает просто и светло:
- Ты сейчас куда?
- Домой. Сегодня и правда, устал с утра…
Ира по-прежнему полна несколько пьяноватой решительностью и отчаянием тридцативосьмилетней женщины.
- Возьми меня с собой, а? Нет, если я тебе не нравлюсь, прости, так и скажи, я пойму. Я вообще понятливая. Просто сегодня что-то накатило. Не хочу быть одна. У тебя лицо такое, располагающее. От тебя гадости не дождешься.
«Слушай друг, у тебя хорошие глаза», - вспоминаю я известную нескольким поколениям фразу героя Фрунзика Мкртчяна и улыбаюсь. Ира понимает мою улыбку неправильно.
- Ну вот, ты надо мной смеешься! А я серьезно, – включает она еще и делано-капризные ноты.
- Нет, я не смеюсь, - на самом деле я скоротечно думаю – нужно ли мне это внезапное приключение и вдруг понимаю, что да, нужно. К тому же у меня давно никого не было. Последний раз это произошло летом, в сретенской гостинице, с заезжей художницей из Иркутска. Их разношерстная компания путешествовала в Приморье и задержалась у нас для осмотра старинного еврейского кладбища. Ее звали Олеся, у нее были сильные прохладные бедра и жадные губы. Мы расстались, даже не обменявшись телефонами, и я вспомнил о ней только сейчас.
- Кстати, а как тебя зовут? - она ожидающе смотрит на меня, и ждет не столько имени, сколько решения.
- Руслан. Хорошо, пойдем ко мне. Я живу тут, недалеко, на Амурской. Квартира не моя – съемная. Я всего два дня в Чите.
- Ты проездом?
- Нет, надолго. Пока поработаю тут.
Я зову официантку, оплачиваю оба счета, и мы идем по светлой улице Ленина, сворачивая затем ко мне, на Амурскую. По дороге заходим в супермаркет, я беру еще вина для Ирины, коньяк для себя, какие-то фрукты и орехи, да еще банку кофе. Действительно, сегодня тепло.

***

В понедельник я впервые шел на новую работу. Два дня мне понадобились для отдыха от слишком бурного начала  новой жизни. Что можно сказать о ночи, проведенной двумя людьми не первой молодости, с опытом потерь, и запрограммированным одиночеством? Только что, что главным в этой ночи было получение простой радости. Ира выпила много вина и стала бесстыдно-искренней. Она, то вычерпывала меня до дна, то превращалась в покорную робкую девочку, то плакала, уткнувшись мне в грудь. Я вылил на нее весь запас накопившейся нежности. Желание тел отодвинулась вглубь сознания – нам было просто хорошо ощущать тепло друг друга. Во сне у нее стало  милое домашнее лицо. Я даже по инстинкту, оставшемуся от времен семейной жизни, приготовил ей завтрак. Завтракали мы  молча. Наступал финал этой одноактной пьесы. Мы знали, что пересечения наших линий жизни в личном пространстве может больше не произойти. Конечно, был обмен номерами телефонов и традиционные слова: «Я позвоню». Ира вызвала такси. После этого я вернулся в постель. Она не пахла ни ее духами, ни ее телом. Не было волоса на подушке - никаких символов прошедшей ночи, которые обязательно вставляют в свои романы писатели средней руки. Ничего не было.
И все-таки сейчас, двигаясь к офису, я невольно смотрел на женщин, ростом и одеждой похожих на Иру.

***

В городе похолодало. Внезапную оттепель прогнал северо-западный ветер. Сейчас он качал провода. У мусорных баков, переполнившихся за выходные дни, сгрудились голуби. Группы людей уплотнялись у дверей подскакивающих маршруток. Южане убрали лотки с фруктами внутрь павильонов.
Полчаса хватило для заполнения анкет и договора в отделе кадров. Федорович позаботился, и в бухгалтерии мне выдали некоторую сумму подъемных. Я пошел привыкать к рабочему месту.
Кабинет был свежий, светлый и прохладный. Сейчас тут возились два парня из отдела АСУ. Они поставили мне компьютер, подключили его к сети, принеси принтер и бесперебойник.
- У нас тут свет иногда вырубают. Внезапно. Гарик уже ругался с энергетиками. Что-то они там  накосячили при подключении, – объяснил  системный администратор Юрка. Он был худ и желт лицом. Цвет кожи и ее состояние выдавали какое-то заболевание, явно печени. Потом завхоз, или, как принято сейчас называть эту должность – менеджер по снабжению,  в три захода притащил пачки бумаг, настольный прибор, канцелярские мелочи, папки, и зачем-то большущее зеркало. От него я отказался. Я не люблю зеркал. Я давно от них отвык. Сисадмин вручил мне пароли от сайта империи Гарика. Я начал определять порядок действий.
В первую неделю постоянно заходил Федорович. Теперь он был одет уже не так официально. Однажды на нем был спортивный костюм. Федорович  был доволен. На сайте  обновились все разделы, заработала виртуальная служба заказов столиков. Я предложили еще создать сервис доставки блюд на дом.
- А вот это хорошо! Я сам думал уже об этом. Ты программистам дай задание, что бы они мануал сделали простой и понятный.
Больше всего Федоровичу понравился новый раздел, куда я помещал самые заметные местные новости.
-Слушай! А если подумать – мы и Город.ру сможем порвать? – замахнулся мой начальник на самый крутой портал Читы.
- Не сможем. У нас тематика другая. Контент тематический, заданный. Да и зачем соперничать с мощным информационным агентством? Это штат, дополнительные расходы, реклама.
- Ну да, ну да. – согласился Федорович. – Нам с тобой надо начинать думать насчет проекта «Еда в Чите». Ты мне составь свое видение, скинь на почту. Недели хватит?
- Конечно.
Федорович поинтересовался, почему я не хожу на обед в ресторан.
- Все же за счет заведения. По условиям контракта.
Я сослался на специальную диету. Я не мог сказать Федоровичу, что не люблю ресторанной еды, и запахов. На обед я приносил с собой в пластиковом контейнере овощи и сыр. Вместе с двумя – тремя чашками кофе мне хватало этого рациона. А перерыв я тратил на знакомство с центром города. Меня интересовало все – люди, здания. содержимое магазинов. Я не страдал потребительской истерией – мне просто было интересно – насколько я отстал в информационном плане от среднестатистического жителя этого города. Мишку за неделю я видел только раз – он  зашел ко мне, посмотрел, как я устроился, и убежал. Я думал, что он обиделся на тот самый вечер, когда я отказался от «продолжения банкета». Но Мишка никогда на такое не обижался. Просто я еще не представлял, насколько он загружен работой, и какой ценой ему дается его приличная зарплата. Зарабатывал он раза в три больше меня.
Я привык к дороге на работу. Я изучил все ее детали. Я знал, из какой подворотни выкатится черная хищная машина с буквами ВОР на номере. Я знал, что за углом сейчас скребет метлой азиат в старинной  шапочке – «петушке» с надписью ADIDAS. Я вспомнил, что такие шапочки были безумно популярны в начале 80-годов прошлого века. Их беззастенчиво вязали на местной трикотажной фабрике – о правах на торговые марки тогда никто не знал. Шапочки выпускались в двух цветовых комбинациях: сине-бело-красные, и черно-бело-красные. Синий вариант почему-то считался престижным.
За перекрестком стоял киоск Роспечати.  Впритык к нему еще один – пахнущий  раскаленным маслом и жареным тестом. Там круглосуточно  жарили жирные изделия азиатской кухни. Проходя мимо этого киоска, я задерживал дыхание. А затем начиналась череда магазинов в низких длинных зданиях. Это был бывший купеческий квартал. Об этом рассказал мне хозяин квартиры, зайдя за оплатой.
- Вот тут они все и сидели. Это такой аналог Апраксина двора в Питере, - выдал он свое знание топонимики моего самого любимого города. В общем, в каждом старом городе было подобное местечко. А вот у нас было такое, какого больше нигде и не встречалось.
Хозяин квартиры был опять в легком опьянении. Он не портило его. Он был очень артистичен и красноречив.
Хозяин рассказал о месте, которое в давние времена, в народе, называлось «Сумасшедшей площадью». По легенде, там стояли не то два, не то три дома призрения для бездомных и скорбных главой. Хозяин квартиры использовал именно такие выражения.
- В царские дни и двунадесятые праздники имелся обычай выпускать не особо буйных, а тех, кто посмиреннее, на улицу. В такие дни было принято подавать милостыню. Потом эту милостыню у них забирали смотрители, и делили меж собой. Так и пошло название – сумасшедшая площадь.
Почему-то меня очень заинтересовал этот рассказ. Я спросил, где эта площадь находилась. Хозяин не знал, но обещал выяснить. Кажется, Он обрадовался моему интересу. В нем чувствовалась утонченность, и даже породистость. Мне был интересен этот человек.
- Мон шер,  непременно разузнаю ко дню нашей следующей встречи. А сейчас позвольте откланяться. Имею честь!
Он отдал почти изящный полупоклон и опять оставил запах коньяка и одеколона «Тайный советник». Этот одеколон я любил. Вот продаже его не было уже лет десять.

***

В тот день, после ухода хозяина квартиры, я ощутил, что месяц, прожитый в заданном ритме, пока не принес то, к чему я стремился в тайге. Внутри по-прежнему прочно сидела тишина. Ее усиливала тишина рабочего кабинета – планерки и другие мероприятия были у начальства не в ходу, там предпочитали работать, а не говорить. Домашняя тишина была освящена древним домом, старинной мебелью и окнами, выходящими во двор. Прямо за окном стоял старый мощный вяз. В Забайкалье их называют ильмами.
Я продолжал свое существование в этой внутренней тишине. Ходить было некуда. Два раза я набирал номер Ирины, но она не брала трубку. Я даже рассказал о проведенной с ней ночи Мишке. Он как-то вытащил меня в пивной бал. Я не люблю пиво. Но Мишка так смачно расправлялся с креветками, и отхлебывал напиток, что я не мог удержаться. И сам бар был хорош, в стиле дикого Запада, с неплохой кухней и достойным сервисом. Немного раздражала дурацкая музыка, но мы пересели в маленький зал. Тут было потише.
- А что ты хотел? – рассуждал Мишка, профессионально очищая очередную креветку. – Она посмотрела на то, как ты живешь. Квартиры нет, машины нет. Значит – беспонтовый. У нее двое детей к тому же. Оно тебе надо?
Я не знал. Но почему-то сейчас мне захотелось, что бы Ира ждала меня дома. О ее детях я как то не думал.
- Баба одинокая. Голодная. Понравился мужик, получила свое и все. Ты, думаешь, один такой у нее?
В словах Мишки была бесстыдная правда. Я и сам догадывался о таком варианте.
- Тебе, что бы с ума не сойти, надо найти постоянную бабу. Пусть разведенку, главное – без детей. И умную. Но где ж такую взять? Не в интернете же знакомиться? Ладно. Я поищу.
Мишка, как всегда, был полон идей. И он тут же стремился воплотить в жизнь.
- А поехали в «Пристань»? Кабак отвратный, но баб там до кучи. Одиноких. Стопудово, оттуда один не уйдешь.
- Не, Мих. Не хочу я этих одноразовых приключений.
- С работай-то у тебя как?
- Ровно все. Через неделю запускаем в пилотном варианте проект «Еда в Чите».
У меня
уже был помощник – менеждер по рекламе. Маленький, быстрый, рыжий, похожий на белку молодой пацан, сумел уболтать владельцев почти всех заведений на размещение своих данных в проекте. Некотроые уже оплатили участие в нем. Федорович ликовал и передал благодарность от Гарика вместе с премией в размере месячной зарплаты. На работе я проводил все больше времени. Дома мне делалось неуютно, и временами - страшно. Часто, лежа в ванне, я слышал, как во квартире кто-то перемещается. Конечно, это были звуки из соседских квартир, искаженные толстыми стенами. Но на ночь я оставлял включенным крошечный светильник в коридоре. Он  был выполнен в виде маленького цветка. Иногда мне казалось, что я чувствую первые признаки психического заболевания. Тогда я смотрел старые комедии с Максом Линдером или читал О`Генри. Но, просыпаясь, по давней старательской привычке, в пять утра, я опять ощущал звон тишины. От нее даже пищало в ушах, как пищит во время простуды, после хорошей дозы аспирина. Сейчас я уже не мог сказать, что бы рад переезду.

***

Однажды внезапно Федорович пригласил меня на обед.
- Это обязательно. Будет Гарик. Надо обсудить кое-что важное.
Нам  накрыли стол на четверых в отельном кабинете ресторана. Я заказал суп и овощной салат. Федорович распорядился насчет пельменей по–китайски. Стол был хорошо сервирован. Все портил только лист стекла поверх скатерти из хорошей натуральной ткани.
Пришел Гарик. Я понял, кому предназначен  четвертый прибор. С Гариком была та самая зеленоглазая девушка из приемной. Выяснилось, что зовут ее Аленой и она не просто секретарша, а помощник руководителя. Она имела влияние на всех менеджеров предприятия.
Гарик тоже принялся за пельмени. Алена медленно ела жульен. Мы ни разу не пересеклись с ней глазами.
- Вот что я думаю, – сказал Гарик после нескольких пельменей. – надо нам наружной рекламой заняться. Сайт готов, надо, что бы люди о нем узнали. Радио, телевидение, газеты – это все потом. Сейчас надо запустить визуализацию. Нам нужен какой-то простой и запоминающийся логотип.
- Вроде как дорожный знак – вилка и ложка, – встрял Федорович. Идея Гарику понравилась.
- А почему нет? Знаков таких много. Путь на подсознании сыграет. Руслан, ты – ничего, что я на «ты»? – спросил он, и не дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил, – ты должен взять за основу этот знак и поэкспериментировать. У нас есть родственное рекламное агентство – там асы работают. Съездите вместе с Аленой, поговорите.
Впервые мы посмотрели с Аленой друг на друга. Я отметил, что цветом ее глаза схожи со сделанными под изумруд подвесками на люстре в кабинете, где мы сейчас обедали. Алена глянула коротко и спокойно. Она только спросила: - Когда?
- Договоритесь с Русланом. Возьмите машину из свободных, и скатайтесь. Да, и вот еще что! Надо подобрать места для размещения баннеров. Нам нужны самые проходные точки. Их надо объехать, сфотографировать, потом связаться с хозяевами  конструкций, и составить договор. Бюджет я на это выделил. Если сэкономите – получите премию.
Гарик уже объединил нас с Аленой в одно целое. По мельчайшим  движениям ее мимических мышц я понял, что ей это не нравится.
- Я и сама могу съездить. У Руслана (впервые прозвучало в ее исполнении мое имя)  дел и так много – он сайт заполняет каждый день. Да и город я лучше знаю.
- Вот, как раз ему и надо город изучить. Не ты же будешь потом этим проектом рулить, а Руслан! Ну, в общем, – сказал Гарик, вставая, и одновременно вытирая рот салфеткой с логотипом ресторана, – вы меня услышали.
Гарик и Алена ушли. Федорович сосредоточенно доедал  салат.
- Да… Алена еще та баба. Красивая, заметил? И главное –умная. Ты не смотри, что она молчит. Она тут половиной всего хозяйства управляет, если не всем хозяйством.
- У нее с Гариком не только деловые отношения? – неожиданно для себя спросил я.
- А вот это - не наше дело. Ты в эту сторону не думай. Понимаю. Девка премиум-класса. Но… Не твой формат. И даже не мой. Все, пойдем арйбайтен.

***

Грядущая работа с Аленой почему-то изменила мое состояние. Нет, я не влюбился, и даже не хотел ее. Просто  возникло ощущение начала очередного этапа в жизни. В Алене я видел признаки иной жизни, иной грани бытия, иного уровня существования. И дело было не в ее близости к хозяину корпорации. Дело было в том, что я входил  в новый круг контактов. Теперь Гарик порой сам заглядывал в мой кабинет, и, жестом показывая, чтобы я не вставал, садился напротив. Чаще всего он рассказывал, как раскручивались такие сайте в Москве и Петербурге. В рассказах было много ценной информации. Гарик разбирался в тонкостях воздействия рекламы на сознание потребителя. Это были хорошие уроки для меня.
- Ну, вы там не затягивайте с Аленой…  – уходя, говорил он.
И эта фраза «Вы с Аленой», который он объединял меня с загадочной зеленоглазой женщиной, меняла мое состояние. Я подсознательно ждал каких-то перемен.
В город уже вступила зима, бесснежная, дымная и морозная. После работы я попросил Мишку свозить меня в магазин мужской одежды.
- Ну вот. Другое дело. Начинаешь превращаться в человека.
- Не в том дело. Холодно. Куртка нужна теплая. Ботинки. Ну и так, по мелочи.
- Не вопрос. В пять у моей машины.
Мишка привез меня в магазин «СнобЪ». Название было именно таким, с заглавным твердым знаком на конце. По мнению владельца магазина, это должно было придавать заведению импозантность, и намекать на классику. Но внутри был все-тот же стандартный безликий евроремонт. Неоновый свет делал лица продавщиц невзрачными. Сами продавщицы были вялые.  Подвесной потолок в углах серел пылью. На входе я чуть не упал, не заметив сливающуюся с кафельным полом высокую ступеньку. Ручка пластиковой двери в середине лопнула от мороза.
Я выбрал добротный темно-синий пуховик. Хотя Мишка советовал мне купить такой же, но бордового цвета. Пуховик был крыт отменным набивным плотным хлопком – я не терплю кожаные и капроновые вещи. Соседний отдел съел еще пять тысяч с моей карточки – я купил высокие серые ботинки. Потом были куплены серые брюки в стиле «милитари» и свитер. Я увидел его случайно, и сразу понял – это моя вещь. Он был черный, нарочито – грубой вязки, но из мягкой натуральной шести. Свитер был уютный, как домашняя пижама.
- Классный свитерок, - оценил Мишка.
Он довез меня, укомплектованного пакетами до дома, но зайти отказался – его ждала девушка в магазине, где у Мишки был отдел.
- Моя с детьми сегодня в «Акватории». Их там целая тусовка – подруги ее тоже с детьми. Часов до девяти у меня время есть. Отдел закрою сейчас и побалуемся с Ксюшей. Давно уже не кувыркались.
- Ты что, домой ее повезешь?
- Сдурел, что ли? Номер снимем в гостинице. Часика на три. Есть тут один мини-отель, местечко укромное. Там никто не спалит.
Возбужденный Мишка унесся  на своем сером «Форде» за порцией удовольствий. Я поднялся по пахнущему сыростью и картошкой подъезду к себе. Наступало время вечерней внутренней тишины.
Но когда я лежал в ванне – тут тишина была такой, что отчетливо слышалось, как потрескивает, опадая, пена, и шипят лопающиеся пузырьки, зазвонил телефон. Я дотянулся до кармана халата, откуда он и звонил. Это была Ира.
- Привет! Помнишь меня еще? - по голосу я понял,  что Ира выпила. А еще по шуму, было ясно, что она сидит в каком-то людном месте, скорее всего, в кафе.
- Привет, помню, конечно. Я тебе звонил. Но ты не брала трубу.
- Да, короче, просто в депрессии была. Никого не хотела ни видеть, ни слышать.
- Я тебя чем-то обидел?
- Нет. Ты вообще не причем. Просто, все одно к одному. Слушай! А ты сейчас что делаешь?
- Дома сижу, – я  не хотел говорить про то, что лежу в ванне.
- А приезжай к нам? Мы тут с девчонками сидим в Лун-Фу. На Заб.Рабочего. Тут классно. Потанцуем!
Ехать я  совершенно не хотел. Пришлось выдавать интимные подробности своего быта.
- Ир! Если честно, я в ванне сейчас.
- Ты моя-то! – она точно была прилично пьяна, – пупсик голенький? А давай, я приеду тебе спинку потереть?
- Да я уже заканчиваю, - искал повод отказаться я от встречи с пьяной Ирой. На том конце окружающие Иру женщины бурно отреагировали на фразы «голенький пупсик» и «потереть спинку».
- Завтра на работу к восьми, - я встал из ванны, дернул за цепочку пробки, и стал  вытираться одной рукой.
- Ты что, не хочешь меня видеть? – настроение Иры резко изменилось
- Хочу. Давай на выходные, – попытался я дипломатично завершить бесполезный разговор.  Она заорала, перекрикивая раздавшуюся музыку, - да пошел ты со своими выходными! Без тебя обойдусь!
Ира отключилась. Я хотел было ей перезвонить. Но тут почему-то вспомнил про Алену. И сразу разозлился на себя – кажется, привычка надеется на несбыточное, во мне окончательно не умерла. Хотя я достаточно натерпелся из-за этой дурацкой черты. Я зажег в коридоре светильник, и заснул. В это раз мне приснилась Алена, изображенная на рекламном баннере. Я даже во сне подумал, что она действительно может  быть лицом нового сайта. Но проснувшись, моментально об этом забыл.

***

Алена вошла в мой кабинет так внезапно, что я даже не смог сразу поздороваться. Какие-то секунды мы смотрели друг на друга. Я отметил собранные в хвост волосы и минимальный макияж. Алена была похожа на актрису, играющую в голливудском фильме успешную адвокатессу, но отличалась от нее одеждой – на Алене были джинсы и совсем простенькая водолазка. Но за этой простотой знатоки могли видеть качество выделки ткани и мастерство кроя. Водолазка обнаруживала грудь Алены.
- Доброе утро, - наконец сказал я.
- Доброе. Я по поводу рекламной фирмы. Поедем сегодня?
Неожиданно она не ставила задачу, а просто спрашивала, словно речь шла о поездке на оптовый рынок за продуктами.
- Если вам удобно, поедем сегодня.
- Так, давай сразу на «ты» и по именам. У нас только к Гарику на «вы» и по отчеству.
Она так непринужденно произнесла прозвище своего шефа, что я подумал – нет, вряд ли она с ним спит. И тут же опять разозлился на себя. Какое мне дело, с кем она вообще спит?
- А давай прямо сейчас? Можешь?
- Легко. Поехали.
Давай через десять минут на выходе.
Нас ждал дежурный микроавтобус. На нем развозили по домам ночные смены, и доставляли мелкие партии необходимых для ресторана и гостиницы вещей. За рулем разгадывал кроссворд недовольный шофер в меховой кепке. Я заметил, что шоферы по найму имеют недовольный вид.
Я думал, что Алена сядет впереди, но она забралась в велюровый серо-черный салон. На сгибах кресел ткань протерлась до поролона.  Мы сидели друг против друга.
- А ты откуда? - внезапно спросила Алена.
- Вообще, читинский. Потом жил в Сретенске. Потом вообще в тайге. На прииске. Вот, вернулся.
- Мишка говорил, ты квартиру снимаешь?
Я не стал рассказывать Алене, что квартира, в которой я вырос, давно была поделена между родственниками. Все произошло без моего участия. Я вычеркнул это обстоятельство из прошлого. И успокоился.
- Пока снимаю.
- Дорого?
- Пятнадцать. Но это с коммуналкой.
- Нормально. Дом новый?
- Нет. Сталинка.
- Тоже хорошо. С мебелью?
Я не понимал, зачем она ведет этот разговор. Может быть, затем, чтобы молчание в микроавтобусе, пока он пробирается в потоке других машин до места назначения, не было тягостным.
- С мебелью. Мебель старинная. Примерно тридцатые годы прошлого века.
- Вау! Обожаю! – совсем уже неожиданно обнаружила она первые человеческие эмоции. Если бы на ее месте была бы другая женщина, я бы уже пригласил ее полюбоваться на интерьер. Но это была Алена – пока еще загадочная и недоступная. И мне все больше не нравилось то, что она мне нравилась. «Такая вот тавтология» - подумал я.
- Я тоже снимаю,  – Сказала Алена. Однюшку, на Шилова. За двенадцать. Но с коммуналкой тоже пятнадцать выходит. Шумно там.
-Соседи?
- Улица.
Тут мы приехали.
Пересказывать подробности разговора в рекламной фирме я не хочу. Я только видел, как Алена умеет вести переговоры. Было быстро, четко и с минимумом слов. И еще я запомнил, как она легко щелкнула по носу директора фирмы, который вознамерился поцеловать ей руку.
Потом мы долго маневрировали по городу в поисках  рекламных конструкции. Алена снимала их на телефон. Я записывал адреса, сидя в салоне. Так решила Алена. Когда мы фиксировали последнюю конструкцию, я решил вылезти – у меня затекли ноги. Я вышел первый и подал Алене руку. Она вложила в нее теплую узкую ладонь, и, уже выйдя, держала меня еще несколько секунд, пока выбирала точку для съемки.
Мы вернулись на работу.
- Я сейчас все адреса тебе на мыло отправлю, – сказал я. А то я пока запутался – где какая вышка стоит.
- Лучше давай так. Пойдем обедать. А после обеда у тебя скинем все фото и систематизируем. Так быстрее будет.
Пока я быстро шел до кабинета, что бы снять куртку, внутри создавалось легкое настроение. Даже мерзковатый солнечный, но ветреный и холодный день показался  выходным.
Алена сидела не в отдельном кабинете. Ее водолазка голубела в центре зала.
- Я думал, ты там обедаешь. – показал я на двери малого зала.  И, не удержавшись,  добавил – с Гариком.
- Да он вообще у себя в кабинете ест. Там у него, за кабинетом, комната отдыха. Как квартира отдельная.  Жить можно. Все свое - спальня, туалет, душ. Это если ему с кем-то поговорить надо, он приглашает на обед. Кстати, далеко не всех – цени! И вообще, он  тобой доволен.
Я промолчал. Мне был интересно другое – составляла ли Алена Гарику компанию в его апартаментах. Особо отпечатались в сознании слова «спальня и душ».
Нам принесли еду. Я, как всегда, выбрал овощи на пару и рыбу. Алена ела что-то китайское.
- А ты принципиально не ешь мяса?
- Ем, но мало. Особо не люблю. Я и вообще мало ем.
- По тебе видно. Хорошо смотришься.
Я, почему-то, опять промолчал. Я не мог понять – это флирт, или обычные, принятые в этой корпорации отношения. И сисадмины, и Мишка, и многие другие и даже Федорович, говорили об Алене, как о надменной и замкнутой девушке.
А Федорович тут же появился в зале. Он окинул его хозяйским взглядом. Увидев нас, он досадно помотал головой. И вышел.
Федорович ухватил меня на выходе из лифта на моем этаже. Я торопился – сейчас должна была прийти Алена,  что бы скинуть фотографии.
- Руслан, это мне мое дело, конечно. Но ты зря вот это…  с Аленой так.
- Что именно? Мы сегодня полдня с ней по городу катались. Лично Гарик распорядился.
- Да я не о том. Обедали вместе зря. У нас тут такое не поощряется.
- Федорович. Мы просто обедали!  И нам еще сейчас работы на два часа совместной. В моем кабинете. Это тоже  не поощряется?
- Ты пойми, ты просто всего не знаешь. Она  девка с непростой судьбой. Ее Гарик вытащил из такого… - и тут двери лифта выпустили Алену.
- Федорович, привет! Руслан, идем?
- Идем.
- Руслан. Зайди потом ко мне – бесцветно сказал Федорович.  Его поглотил лифт. Я понял, зачем он меня зовет.
Я уступил Алене свое место за столом. Мы стали сортировать фотографии и составлять план размещения будущих рекламных щитов. Алена была собрана и деловита. Мы работали молча, используя короткие необходимые фразы. Потом Алена открыла «Дубль-Гис» и стала прикидывать охват щитами городских территорий.
- Нет, это лишнее, – говорила она вроде самой себе. Тут место непроходное. А тут движение сложное. Некогда по сторонам смотреть – реклама работать не будет.  А вот тут… Блин! Как же я забыла!
Она подошла к окну. Там уже серело. От соседнего дома лился синий свет вывески магазина.
- Иди сюда!
Я подошел.
- Смотри! – она подвинулась, давая мне место, и показала влево. Что бы разглядеть то, что она пытается показать, мне пришлось ощутить ее плечо.
- У нас же здесь собственная вышка есть. Ее обязательно надо использовать. Давай из окна ее сфотаем.
Алена взяла со стола телефон, повернула ручку пластиковой рамы.
- Держи меня! – улыбнувшись, сказала она. Это была ее первая улыбка. Я думал, она никогда не улыбается. Я аккуратно взял Алену за талию. Она высунулась, и сфотографировала рекламный баннер, на котором была аляповатая фотография накрытого стола. Пока она прицеливалась, я ощутил, какая подвижная и тонкая у нее талия.
- Все, этот баннер тоже меняем. Он уже год висит. Так и пометим – «Позиция двенадцатая – «Альпы»».
- Сумасшедшая площадь, – внезапно сказал я. Я несколько дней носил в себе это название.
- Как?
- Сумасшедшая площадь. Так это место называлась давно. В позапрошлом веке.
Алена молча смотрела на меня. Нас разделял сейчас небольшой стол, приставленный к моему рабочему месту.
- Хозяин квартиры, которую я снимаю, рассказал, что когда-то давно тут стояли дома для душевнобольных. Два или три. И в праздники самых  смирных выпускали просить милостыню. Потому в городе это место так и назвали. Сумасшедшая площадь.
- Сумасшедшая… - повторила Алена.
В сумерках я не видел, как изменилось ее лицо. Но понял это по голосу.
- А квартира, в которой ты живешь, она какая? И где находится?
Я стал объяснять. Алена слушала не двигаясь, словно кто-то невидимый сказал ей «замри».
- И на комоде статуэтка бронзовая. Тоже очень старая, - закончил я описывать свое  случайное жилье.
Алена тут же продолжила: - А когда во дворе горит фонарь, то кажется, что в  руке у нее горит свеча…
Это был не вопрос. Это было утверждение. И Алена сейчас говорила явно не со мной.
- Точно! Ты была там?
Алена молчала.
- Эй! – я тихо коснулся ее ладони.
- А? – У Алены был такой вид, как будто она только что проснулась в постели с незнакомым человеком.
- У нее правда, как будто свеча в руках горит по ночам. Ты бывала в этой квартире?
- А… нет. Я просто видела такую же статуэтку. Давно. Ладно. Я пошла. Завтра Гарику отчет скинешь на мыло?
- Конечно.
- Пока.
У двери они на секунду остановилась, и явно хотела мне что-то еще сказать. Но вышла, не оглянувшись.

***
-  Слушай, - Федорович навалился массивным туловищем на стол, - ты мужик нормальный. И работать умеешь. У Гарика на тебя планы большие. Сейчас с кадрами толковыми знаешь, как напряжно? Я уж не говорю про персонал из ресторанов. Там как зарплата – треть состава на работу не выходит утром. Текучка страшная. А уж спецы, это вообще катастрофа. А ты с ходу прямо показал себя. И главное – без пустых базаров. Молодец.
Я понимал, что это предисловие неспроста.
- Только, Руслан, я тебя прошу. Не как начальник, просто как человек, как коллега. Ты сразу зафиксируй себе – Алена это… ну, короче, руками не трогать.
- Я не собирался никого трогать руками. Она же не вещь.
- Именно что …ну ладно.
Федорович немного помолчал, что- то прикидывая.
- Я тебе скажу кое – что. И скажу это один раз. А ты запомни. Что бы потом не возвращаться.
Федорович был очень серьезен. Вся сцена мне напомнила эпизод из какого-то детективного сериала.
- В общем, Алена – женщина Гарика. Но не в том смысле, нет. Пока не в том. Он женат. И у него жена… в общем, от нее очень много зависит в этом бизнесе. Она тоже из крутой семьи, там уважаемые люди. Половина всего тут ей принадлежит. А Алена…. Гарик ее вывез из Китая. Она там была почти, что в рабстве. Потом у нее конкретно крыша поехала. Даже в клинике лежала специальной. Да много всего было. Теперь она для него, как талисман. Он с ней не живет, не встречается – потому, что у жены тут везде глаза и уши. Но на будущее… короче, я тебе и так до хера чего рассказал. Как мужик мужику. Ты усвой это все, и давай так – без вот этих совместных обедов. И прогулок.
- Прогулок не было, – я начал злиться. И теперь понял, почему Алена так остро отреагировала на название «Сумасшедшая площадь».
- Русь, я на будущее. Она баба молодая. И в мужиках хорошо разбирается. Она сама может инициативу проявить. Не делай глупостей. Не создавай проблем никому? Главное – Алене. Ей без Гарика вообще труба.  Хорошо?
- Я услышал тебя.
- Главное – запомни. Ты домой?
- Нет, пойду отчет составлять.
- А, это хорошо. Давай, - и он протянул мне руку.
Я действительно не хотел домой. Здесь, даже после окончания рабочего дня у офисного персонала, все равно ощущалось движение. Из ресторана доносилась музыка. Работал  лифт, доставляя посетителей на третий этаж, где было кафе. Квартира давила меня своим мертвым покоем. Я даже решил выяснить у хозяина – не скончался ли там кто-нибудь? Нет, я не был суеверным, и не верил в разные мистические явления типа призраков. Но квартира несла в себе отпечаток каких-то событий, и в них участвовало много людей. Я ощущал это, слушая тишину старых стен. Я бы не удивился, если, обшарив хорошенько все закоулки, нашел бы чей-нибудь личный дневник, или, например, маузер с наградной гравировкой. И в то же время я не думал о смене жилья. Квартира приняла меня и вот-вот готовилась раскрыть мне свои тайны. А может, я все-таки продолжал медленно сходить с ума от одиночества, и внутренней тишины?
Я стоял у окна в свое кабинете, не включив свет. По тротуарам передвигались люди. Они вели детей за руку, несли пакеты с продуктами, шли по двое, по трое и большими компаниями. Свет фонарей делал улицу похожей на кадры немого кино –  с пятого этажа за тройным стеклопакетом звуков не было слышно.
Я думал, что истинное одиночество – это, наверное, наказание за попытку жить, вне общепринятых законов бытия.
- Вот эти все люди, - говорил  я молча, - которые идут сейчас домой – их ждет свет в квартирах, запах приготовленной еды, звуки телевизора и голосов близких. Они живут, как жили их родители. И родители их родителей. И родители родителей родителей. Они ощущают свое появление на свет, как обыденность, и потому принимают жизнь, как она есть, и реагируют, как должны реагировать на внешние раздражители живые организмы. Они решают свои проблемы, копят деньги, воспитывают детей, планируют поездки и покупки, ходят в гости и принимают гостей у себя, ссорятся и мирятся, иногда  решают начать новую жизнь, и, начав ее, обнаруживают все те же предлагаемые обстоятельства. Круг замыкается. И превратится в точку, когда ты будешь лежать неподвижный и холодный, в  обитом красной тканью деревянном ящике, а несколько десятков, или сотен человек встанут вокруг тебя в почтительном молчании. И уйдут, когда над тобой вырастет холм свежей, пахнущей сыростью, земли».
-  Ведь и ты сам двигаешься точно по такому же кругу, ходишь на работу и обратно. Только в твоем доме не горит свет, не звучат голоса, и не пахнет едой. И ты тоже начал жить сначала, и сам убедился в неизменности замкнутого круга. Так скажи на милость, почему ты так цепляешься за свое одиночество, и даже бережешь его, как берегут люди обрывки милого сна, когда уже половина сознания находится в этом мире, а вторая  цепляется за угасающие картины сновидения, где есть то, что не нашли они в этой жизни? Ты просто социофоб. Или - шизофреник.
Я равнодушно вынес себе приговор, и сел составлять отчет.
И потом, уже идя домой по улицам, отворачивая лицо от сорвавшегося к ночи ветра, я рассматривал встречных людей. Да, им было, куда идти. Их ждали.
А ветер гонял по асфальту пустые пластиковые бутылки – те катились, дребезжа, по параболе, пока не натыкались на какое-нибудь препятствие. Ветер вибрировал в рекламных щитах – теперь я стал обращать на них внимание, и иногда завинчивал маленькие пыльные смерчи. С юга-запада на город двигались толстые тучи. Снизу они светились бледно-розовым. У меня начала болеть голова. И придя домой, я сделал то, что не дала почти никогда. С визита Ирины дома оставалась бутылка коньяка. Я держал в буфете. Разноцветные выпуклые и вогнутые стекла превращали ее снаружи в замысловатый сосуд. После ванны  налил себе полстакана, и выпил залпом. И все равно, долго не мог уснуть. В сознании мелькала беспорядочная хроника этого дня: Алена, ее водолазка, обед,  тонкая талия, разговор с Федоровичем, и его откровения. В мою жизнь вписывалась судьба незнакомого мне человека. И мне было приятно ощущать себя посвященным в тайны этой судьбы. Это уже не было одиночеством. Тишина оставалось, но я был не один.

***   

Оказывается, ночью выпал снег. Это его пригнал вчерашний мусорный ветер. На улицах выросли длинные хвосты из автомобилей. Снег все еще шел. Город стал нарядным как первоклассница. Собаки слизывали снег сухими языками, и радостно валялись в нем. Возле школы летали снежки.
И на работе сегодня было уютно и светло. Я наполовину открыл окно. Запах снега, и шум заполненной улицы поселился в кабинете.
- Кошмар, какой дубак у тебя! – как и вчера, внезапно появилась Алена. Сегодня она была в сером костюме. Я отметил маленькие жемчужины сережек, и разрез сзади на юбке.
Алена закрыла окно, погасив звуки мира.
- Отчет готов?
- Уже на почте.
- Нет, надо сделать так – распечатай его в двух экземплярах. Один - Гарику, один нам с тобой. И пойдем к нему. Он ждет через полчаса.
«Зачем на один отчет на двоих, Алена? - подумал я. – Ведь можно распечатать и три экземпляра». И тут же мысленно плюнул сам в себя за эту идиотскую привычку все анализировать.
Гарик ждал нас  за гостевым столиком. Его опоясывал по периметру внушительный диван, обитый кожей оливкового цвета. Вообще, в кабинете Гарика доминировали зеленые тона – от изумрудных бархатных панелей на стенах до светлой бирюзы штор. Я подумал, что все эти оттенки сочетаются с цветом глаз Алены.
Гарик стремительно, но внимательно изучил отчет, перевернул его тыльной стороной, и откинулся на спинку дивана.
- Ну что, все отлично! В рекламную фирму деньги ушли, баннеры сегодня начнут печатать. А что у нас с владельцами конструкций?
- Все вот тут, - Алена вынула из прозщрачной папки еще один лист. Гарик глянул на него, не беря в руки.
- Давайте, звоните, узнавайте, насчет цен договаривайтесь. В общем, сами знаете. Руслан, твой помощник чем занят?
- Носится по городу. Набирает клиентуру на сайт. На сегодня набрано клиентов на сто десять тысяч.
- Ну, замечательно. Напиши отношение, я завизирую – пусть пацану премию выпишут. Хотя нет. Давай так – посади его на процент от поступлений. Это хороший стимул. Сколько дать ему, как думаешь?
- Обычно рекламные агенты получают процентов пятнадцать…
-Ну, это жирно. Это те, что на вольных хлебах. А у нас он на окладе. Скажем, пять процентов ежемесячно к зарплате. Ну, и тебе пять.
- Спасибо.
- Да не за что. Сами же зарабатываете. Значит так, тогда его  этими рекламными делами не загружайте, работайте дальше с Аленой. Вы уже сработались, как я посмотрю.
Гарик быстро метнул  два точных взгляда, словно просканировал нас невидимым лазерным лучом. Я ощутил, что фраза имеет двойной смысл.
- В основном, все сделала Алена, - сказал я.  - Я у нее в пристяжных.
- И это правильно. Ты учись у нее. У нее многому можно научится, - сказал Гарик, глядя теперь только на Алену. Та стала вчерашней Аленой – спокойной и бесстрастной.
- Ну, и о приятном. В субботу у нас корпоратив. Годовщина кафе «Корчма».
«Корчма» занимала третий этаж. Под ней был ресторан «Альпы». Цены в кафе были заметно ниже. Но качество блюд и сервиса не отличалось ресторана. Потому «Корчма», как я знал от Мишки, процветала.
- Будут только все свои, менеджеры, помощники, форма одежды свободная. Посидим, выпьем, пообщаемся. Но явка обязательна, – заметил, и тут же пресек Гарик мой, еще почти не родившийся, жест отказа.
Мне опять показалось, что в этом приглашении кроется какой-то  замысел Гарика. Впрочем, я выключил сейчас эту мысль. Мне уже хотелось в пустоту своего кабинета.
- Алена, ты, наверное, пока вы проект раскручиваете, перебирайся временно к Руслану – все равно его помоганец там не сидит. А стол, и прочее, сейчас принесут. Я себе пока сюда посажу девочку одну.  Надо тут дочке моих друзей стаж  наработать. А если честно, просто хотят ее приучить  зарабатывать. Девка еще та. Так что будет у нас с Федоровичем под присмотром. Люди хорошие, отказывать им неохота. Ален, ну если что – ты прикроешь?
- Да без проблем, – спокойно ответила Алена.
- Все. Всем спасибо, все свободны.
Вернулся я к себе в полном недоумении и даже раздражении. Снег прекратился. Тучи стали рваться на части. Выкатилось солнце.
Я не понимал, зачем Гарик так активно навязывает мне Алену? Ведь то, что вчера говорил мне Федорович, никак не совпадало с тем, что происходило. Я хотел было зайти поговорить об этом с Мишкой, но его кабинет был заперт. Трубу он не брал.
Ко мне, тем временем, внесли еще один стол, техники притащили компьютер, недолго повозились с подключением, и убыли. Пришла Алена. За ней следом волок зеркало недовольный завхоз.
- Вот, хотел же сразу повесить. Так нет, таскай туда сюда, - бурчал он, вворачивая в стену шурупы. Алена щелкала клавиатурой. До обеда мы не сказал друг другу ни слова.
- Обедать идем? – спросила она. Был  час дня.
- Нет. Я сегодня пас. Неохота совсем есть.
- Ну, салатик съешь, чай попей, сок там…
- Спасибо. Правда, неохота.
Алена подошла вплотную к моему столу. Она неотрывно смотрела прямо на меня. Зеленые глаза светились  на солнце.
- Скажи мне честно – тебе что-то Федорович вчера наговорил?
Наступило то самое противное состояние, когда правду сказать было нельзя. А врать не хотелось.
- Да можешь не говорить. Я сама все знаю. Он тут вроде как серый кардинал. Блюдет внутрикорпоративную этику. Ты его меньше слушай.
- Ну, во-первых, он мой начальник…
- Во-первых, твой начальник, как и мой, и его – это Гарик. Федорович  у нас главный по решению конфликтов, и разных там нештатных ситуаций. Привел тебя сюда Миша Стрельников – это я знаю. При мне разговор был с Гариком. Так что Федорович пусть не берет на себя много полномочий.
- Он не берет. Алена, я не могу тебе ничего сказать, просто разговор и, правда, был. И были сказаны некоторые нюансы и условия. Я не могу всего тебе передать.
- Я даже могу сказать, о чем был разговор. Сказать?
- Не надо. Алена, не то, что бы я прямо вот изо всех сил держусь за эту работу. Но меня тут все устраивает. Больше того – мне тут все нравиться. И я не хочу ничего обострять.
Алена резко выпрямилась.
- Ясно. Значит, и ты один из них…
- Из кого?
-Уже неважно. Ладно. Я в ресторан. Работай.
В ееголосе не было ни обиды, ни презрения. Она просто констатировала факт. И ушла, тихо притворив дверь. Через две минуты я пошел в ресторан. Но Алены там не было. Обедать я не стал.
Алена не появилась до конца дня. Я хотел позвонить ей, но почему то, уже набрав номер, каждый раз скидывал его.
Вечером пришел за деньгами хозяин квартиры. В это раз он был трезв и немногословен.
- Ну, как вы тут, все спокойно? – спросил он, не считая, убрав деньги в карман кожаного мехового пальто. Сегодня он выглядел как преуспевающий фарцовщик из 80-х годов прошлого века.
- Более чем. Абсолютная тишина и покой.
- Весьма, весьма приятно это слышать. Я, мон шер, (даже в трезвом естестве он сохранил этот оборот речи) вынужден сообщить вам, что уезжаю по жизненным обстоятельствам в другой регион. За деньгами в эти же числа будет приходить к вам мадам Лизонька. Елизавета Карловна. Дама весьма строгих правил, но умница, и большой души человек. Ваш номер телефона я ей сообщил. Я же появлюсь, если судьбе будет угодно, месяца через три. За сим позвольте отклонятся.
- Одну минуту! У меня есть вопрос по поводу этой квартиры. Не поймите меня как-нибудь неправильно. Мне все нравится и все устраивает. Но скажите – в этом доме никто не умирал?
Хозяин сделал шаг от двери и испуганно посмотрел на меня.
- Вы что-то видели? Или слышали?
- Что вы имеете в виду?
- Откуда такой вопрос? Про смерть?
- Простое любопытство. Ведь дом старый. И жило тут, скорее всего, множество людей.
- Мон шер, поговорим об этом позже. Вы интересный человек, и я с удовольствием посижу с вами за рюмкой хорошего хереса. Но – позже, мон шер, позже. Что же касается прежних жильцов, то… эта квартира принадлежала одной семье. Одному роду из нескольких поколений. И я – последний представитель этого рода. Это пока все, что я могу сказать. Увы, мон шер, меня ждут. О` ревуар!
Теперь я полностью ощущал смысл слова «пенаты». В прямом смысле. Обычно, когда писатели средней руки используют выражение «родные пенаты», они подразумевают возвращение домой. На самом деле пенаты – это незримые покровители жилья. Слово произошло еще в древнем Риме. Но утратило первоначальное значение, пройдя сквозь сито тысячелетий.
Пенаты обитали в этом доме. Они жили в том самом бронзовом подсвечнике, в старом буфете, в комоде, и в пианино. Я не склонен к мистификации, и уже давно воспринимаю жизнь, как набор заданных определенных событий. Но я ощущал незримое присутствие иных обитателей. И уже стал привыкать к ним. Теперь дом  не давил на меня тишиной и одиночеством. А главное, внутри стала рассеиваться тишина. Мне стало некогда ощущать ее. Все-таки ритм новой жизни стал менять мое сознание.
И когда я это понял, в двери заскрежетал звонок – вертушка.
«Наверное, хозяин, что-то забыл», - пошел открывать я.
За дверью стояла Ирина.
- Привет. Можно? – сказала она с глуповатой улыбкой и коротко засмеялась. Я ощутил запах вина.
- Проходи.
Я чувствовал себя тоже глупо. Визит пьяной женщины, с который мне случилось провести ночь, никак не вязался с тем настроем, в котором я сейчас прибывал.
- Что-то случилось?
- А пч…почему случилось? Разве я не мг…могу навестить любимого мужчину?
Слово «любимого» рассеяло последние остатки ощущения чего-то грядущего и необыкновенного. Сейчас в облике хихикающей, пошатывающейся Иры ко мне вторгалась обычная жизнь, о которой я думал совсем недавно, стоя у окна в темном кабинете на работе.
-  Ты пустишь меня? – Ира стояла, оперившись рукой о выступ жестяной эмалевой коробки электросчетчика.
- Проходи, - я отошел вглубь коридора.
Ира неуверенными движениями сняла пуховик и стянула сапоги. Потом, без слов она полезла обниматься.
- Я соскучилась!
Мне были знакомы такие интонации. В них есть все, кроме искренности. В Ире тоже жило одиночество. Но она боролась с ним своими методами. Я мягко отстранил ее.
- Что праздновала?
- Да, - махнула она рукой, пошла в комнату и с размаху плюхнулась на диван. В глубине его глухо и недовольно загудела пружина. – Ничего я не праздновала.  Просто… накатило опять.
- Мне кажется, мы поссорились в последний раз. Не думал, что ты захочешь меня видеть.
- Это когда? – на лице Иры отображался сложный мыслительный процесс. Она явно ничего не помнила.
- Ты как-то позвонила мне, звала в кафе, потом хотела приехать, я предложил встретиться на выходных. Ты меня послала подальше. Все.
- Да ладно? Я что-то ничего не помню. Ну, прости меня, а? Со мной бывает такое.
«Надо меньше пить» - вспомнил я классическую фразу из традиционного советского новогоднего фильма. Ира словно услышала мои мысли.
- У тебя есть выпить?
Я молча извлек из буфета коньяк.
-Коньяк? Беее, – дурашливо передернулась Ира. – А вина нет?
- Ты же знаешь, я не пью.
- А давай сходим? Тут рядом!
-Ир. Прости. Завтра рабочий день. Я очень устал. У меня огромный проект. Я пришел домой час назад. Собирался уже спать.
- Ты недоволен, что я пришла?
- Не в том дело. Просто неожиданно и странно.
- Ты как не мужик, прямо. Какой-то, как робот. Даже говоришь, как робот.
- А как твои дети? Ты их привезла? Каникулы давно закончились.
- Да, - опять махнула она рукой, – я их у матери оставила до лета. Здесь нереально нам втроем жить. Квартира однокомнатная, Кристя уже большая, Ромка у меня плакса, ревет часто. Мешает ей. А там дом большой. А если честно – родители у меня их забрали, - выговорила она, и разревелась. – Прости, я сейчас.
Ира ушла в ванную. Вернулась она с сухими, но красными глазами и красным носом.
- Кристя наябедничала бабушке, что мама поздно приходит. Что ей приходится с Ромкой сидеть, учиться некогда, что компьютера нет, интернета нет, что тесно.
- «А дочка, однако, не наврала бабушке», подумал я вспомнив, что еще ни разу не видел  Иру трезвой.
- Ну а мне же надо как-то свою личную жизнь устраивать, - обреченно шмыгнула носом Ира. – Ладно, давай свой коньяк.
Мы пошли на кухню. Я налил Ире стопку, и достал из холодильника яблоки и мандарины.
- Себе налей. Не могу одна.
- А сегодня с кем?
- Да все с теми же, – Ира злобно чистила мандарин. - Неля, ее мужик и его дебильный друг. Поехали в китайскую кухню. Потом к Нельке. Та со своим сразу в одну комнату. Мне ни слова. Все, началось там у них, ахи-охи, кровать трещит. Ну, а этот дебил полез ко мне. Как будто, так и должно быть. Идиот. Начал: - Да чё ты ломаешься, я же вижу, что ты хочешь! Я ему ответила, - да хочу, но не тебя! Он: - Ну и вали к тому, кого хочешь. Вот я и свалила.
История, примитивная, как троллейбусный билет, не понравилась мне окончанием. В плане того, что Ира хотела меня. Я ее сейчас хотел меньше какой-либо  другой женщины. Точнее – совсем не хотел.
- Ты пить будешь?
- Нет.
- Ну, налей просто так, посиди со мной!
Простые законы жизни, олицетворенные Ирой, правили бал у меня на кухне. Я достал еще одну стопку, налил, и включил кофеварку.
- Ну? За нас? – подняла стопку Ира. И не услышав ответа, проглотила коньяк.
- Уууухххх, фууу… – она передернулась и отправила в рот половину мандарина.
- Слушай, – сказала она, – справившись с усвоением коньяка, - а ты как вот вообще, все время один? Не скучно? Или у тебя кто-то уже есть? Ты не бойся, я не обижусь.
Я тут же подумал про Алену. Ее у меня не было. Но сейчас она была тут, со мной.
- Мне нравится одна девушка. Больше сказать ничего не могу.
- Блин, ну всегда так. Я опять опоздала, – Ира быстро и решительно сама налила себе коньяк, и выпила его, уже не дергаясь, и не закусывая. Только шумно выдохнула и потянула все еще красневшим носом.
- Вот, что со мной не так, а? Почему мне не везет? Я  сегодня, когда от этого дебила отделалась, поняла, что хочу к тебе. Сильно хочу. Тогда так хорошо с тобой было ночью. Спокойно так.
На плите зашипел кофейник.
- Кофе будешь?
- Не. Я его не люблю. Водички бы…
Я налил Ире минералки.
- То есть, у нас с тобой ничего не получится? – кажется, она опять собралась реветь.
- Ир. Прости. Но мы же не давали друг другу никаких обещаний.
- Да знаю. Ладно. Проехали. Эх… - и третья порция коньяка влилась в нее так же быстро. Коньяк Ира запила водой.
- Слушай. Я знаю, что это пошло. Но прошу тебя – подари мне еще одну ночь. И я отстану. Навсегда. Ну не бросай ты меня сегодня, пожалуйста! – и тут она наконец разрыдалась, - я вообще никому не нужна!
Я знал, что надо делать. Я увел Иру в спальню, помог ей раздеться, расстелил постель, и укрыл ее одеялом.
- А ты… куда? – начиная засыпать, пробормотала она.
- В ванну.
Я посидел около нее несколько минут, пока она не заснула. Выключил свет и прикрыл старые  распашные двери.
Мне нужна была теплая вода и тишина. Иры было слишком много. Много ее эмоций, слез и слов. Я устал.
Я долго лежал в ванне. Потом тихонько прокрался в гостиную, и устроился на диване, укрывшись халатом. Диван отзывался на мои движения далеким колокольным звоном. Я опять вспомнил про Алену и про то, что она не вернулась на работу. Мне стал тревожно. Я взял телефон. Но было уже около полуночи. Я еще некоторое время думал над тем, что сегодня произошло между нами, и пытался понять, ее слова: «Значит, и ты один из них». И на этом уснул. И тут же проснулся от дикого крика Иры…

***

Как всегда, после снегопада, Читу зажали в тиски морозы. Ледяной воздух выдавливал слезы. Тротуары покрылись лакированной коркой. Люди шли одновременно и торопливо, и осторожно, как пингвины. Рассвет обещал еще больший холод.  Всем хотелось скорее попасть в тепло. Вчерашняя торжественность превратилась в траурные декорации начавшейся настоящей бесконечной зимы.
Алена была уже на работе. Мы молча поздоровались. Говорить было не о чем. Я все еще переживал ночное происшествие.
Услышав вчера дикий крик Иры, я, не совсем проснувшись, вскочил с дивана, ударился мизинцем ноги о резную ножку круглого стола, и грязно выругался в адрес алкоголички, явно словившей галлюцинацию. «Или она просто хочет заманить меня к себе в постель?» – одновременно с руганью подумал я.
Ира сидела, прижав колени к груди, и немигающе смотрела в сторону комода. Когда я включил свет, она даже не отреагировала. Это не было похоже на притворство. Нет, она не была, как принято говорить, смертельно-бледной, с расширенными от ужаса глазами. Но ее остановившийся взгляд был страшен.
- Что случилось? – спросил я, прижимая пяткой правой ноги ноющий мизинец на левой.
Она молча показала на комод. На статуэтку античной богини.
- И что?
Наконец Ира повернула лицо ко мне.
- Тут свеча сама собой загорелась.
- Ира! Тут нет никакой свечи. Это свет фонаря падает на нее, и кажется, что загорается огонек. Я это еще в первую ночь заметил.
- Какой огонек? Я что, по-твоему, ненормальная?
- Ты много выпила. Намешала вино с коньяком.
- Я не пьяная! Я видела… - и она замолчала бессильно, и раздраженно.
- Смотри. Я тебе сейчас покажу, - я выключил свет. Но отблеска фонаря на статуэтке не возникло. Фонарь за окном в эту ночь не работал. Я снова щелкнул выключателем.
- Ну? И где твой фонарь?
- А! Я понял! Наверное, машина проезжала. И от фар пошли блики.
- Да не было никакой машины. Я проснулась, потому что пить захотела. Смотрю – тебя нет. Думала посмотреть, где ты? И тут свеча. А потом еще в зеркале… блин я не могу. Пойдем отсюда!
Замотавшись в одеяло, Ира ушла в гостиную.
- В зеркале – сказала она уже с дивана, который опять отозвался погребальным звоном, - кто-то был. Я подумала, что ты стоишь в комнате, и отражаешься. Оглянулась – тебя нет. А отражение там рукой вот так сделало, – и Ира погрозила кулаком. – Вот тут я чуть не уделалась от страха.
Я вместо испуга почувствовал какое-то непонятное возбуждение. Это приключение словно составляло одно целое с тем, о чем рассказал хозяин квартиры. И тем, что вообще происходило со мной в эти дни.
- Ира, успокойся. Я тебе все объясню. У самого такое бывало. Когда ночью просыпаешься с похмелья, и алкоголь еще действует,  в первые секунды можно увидеть все, что угодно. На самом деле ты видела сон. А в твоем состоянии он показался тебе реальностью. Это не мое дело, но я советовал бы тебе меньше пить. Я сегодня подумал, что еще ни разу не встречался с тобой трезвой.
- Да хватит из меня делать алкоголичку и сумасшедшую! – заорала Ира.
«Сумасшедшая площадь», – сразу вспомнил я. И следом вспомнил Алену.
- Короче, ясно. Ты мне не веришь.
Ира слезла с дивана, и ушелестела мимо меня в спальню. По звукам оттуда я понял, что она одевается.
- Куда собралась? Два часа ночи.  Ложись тут, на диван. А я в спальню пойду.
- А на фига? Тебе же противно рядом со мной лечь в постель. Что я тут забыла?
Надо было что-то говорить, как-то остановить ее. Но я не хотел. Ира быстро влезла в верхнюю одежду, справилась с замком, и, не оглядываясь, бросила мне:
- Удачи, любимый! Пошел ты нахер!
Я слышал, как в подъезде она говорила по телефону: - Девушка, Амурская, 48, 4 подъезд. Поеду на Ангарскую, 33.
Через какое-то время по потолку и стенам комнаты пробежал луч фар. Я услышал, как хлопнула дверца машины. Еще через минуту пришла СМС от Иры: «Пошел ты нахер, козел!». Я заблокировал ее номер. Это была перевернутая навсегда страница в жизни. По крайней мере, я так думал в тот момент.
Оставшись один, я не чувствовал страха. Я вообще ничего не чувствовал. Немного было жаль Иру. Но мозг тяжелел и требовал сна. И он наступил быстро и легко.
Пока я воспоминал все это, Алена вела телефонные разговоры. Вошел мой помощник, удивленно уставился на нее, положил на  стол список очередных клиентов, и сказал  шепотом: – я побежал дальше. У зеркала он натянул на рыжие кудри ярко-красную шапочку, и выскользнул из кабинета.
- А дешевле можно? – спрашивала Алена явно какого-то владельца рекламной конструкции. – С учетом того, что мы готовы сразу заключить договор на три месяца и внесем предоплату в сто процентов? Можно? На сколько? Хорошо. Я вам перезвоню. И в это же время она быстро черкала ручкой в блокноте. Потом в кабинете наступила тишина. Я изучал присланный на утверждение рекламщиками логотип сайта. Впрочем, он уже был утвержден – мне просто не хотелось больше никуда смотреть.
- Эй, - тихонько позвала Алена, - так и будешь молчать?
- Я не хотел тебе мешать. Ты вся в работе.
- Да. В отличие от некоторых.
Это было сказано уже с некоторой долей тепла в голосе. Я понял, что период отчуждения на сегодня закончен.
- А ты куда вчера пропала?
- Сперва поехала по фирмам наружной рекламы. Провозилась. Потом сразу домой. Я думала – ты позвонишь.
- Ты знаешь, я собирался. Но почему-то не смог.
- Я знаю.
Я не стал спрашивать, откуда. В это время из-за соседнего дома выползло нестерпимо-яркое солнце. Кабинет залился до потолка неприятным тревожным светом. Алена закрыла жалюзи, устроив в кабинете успокаивающий полумрак. Сегодня она была в костюме, подобном вчерашнему, только зеленого цвета. И вместо юбки были брюки. На белой водолазке выделялся кулон с зеленым камнем.
Алена перехватила мой взгляд, и тут же спросила:
- А с тобой что? Такое чувство, что ты провел ночь в камере пыток. Ты не заболел?
- Нет. Тут другое.
Алена молчала. Но я знал, что она ждет продолжения.
- Вчера ночью кое-что случилось. В принципе, ничего серьезного. Просто…- я умолк, не зная, как обозначить присутствие Иры в моей жизни.
- Рассказывай! – Алена уже вплотную подошла к моему столу. И я начал рассказывать. Все, от начала знакомства с Ирой, до ее вчерашнего кошмара. Краем сознания я ждал, что она скажет что-нибудь вроде перепившей одинокой бабы, или упрекнет меня в недостаточной чуткости, разумеется, с иронией. Но я увидел, как сжались ее кулачки, как побелела кожа на костяшках, как закусила она нижнюю губу.
- Потом она уехала. А я уснул. Вот и все. Наверное, не выспался.
- Сумасшедшая площадь, – тихо сказала Алена. И это прозвучало, как пароль, как кодовая фраза, обозначившая нашу общую причастность к какой-то тайне.
- Сумасшедшая площадь, – шепотом ответил я. Алена внезапно и быстро приблизилась ко мне, и прижала мою голову к себе. У нее быстро ухало сердце. Впрочем, это продолжалось меньше секунды. В следующее мгновение она уже сидела за столом, и набирала номер телефона. До вечера мы опять молчали.

***

Оставшиеся до субботы дни мы работали так же – молча, споро, и результативно.  Потом я специально засиживался в кабинете допоздна, и оставлял себе время пребывания в квартире  только для принятия ванны,  и сна. Два раза заходил Гарик, он общался больше со мной, но почти по каждому вопросу мне приходилось обращаться к Алене. Она выдавала информацию коротко и четко. Гарик был доволен. Вчера он еще раз напомнил о корпоративе.
- Кстати, Руслан! Тут кое-кто мне шепнул, что ты когда-то был музыкантом?
Я понял, что это Мишка проболтался о наших юношеских играх в рок-музыку.
- Может, изобразишь что-нибудь?
- Игорь Васильевич, я лет пять не играл.
- А ты порепетируй. Гитару я тебе дам. У нас тут так принято – каждый раскрывает свои таланты перед коллегами. Потом работается легче – поверь старому офисному зубру. Я послушно улыбнулся.
- В общем, сейчас принесут тебе инструмент.
- А что ж сыграть-то? – спросил я голосом Володи Шарапова из пятой серии «Места встречи изменить нельзя».
- Мурку! – подхватил тему Гарик и засмеялся. – Играй, что душе угодно.
Алена никак не отреагировала на наш разговор. Когда Гарик собрался уходить, она вышла вслед за ним. И до обеда уже не возвращалась. А потом опять уехала по рекламным делам.
Зато я, наконец, увидел Мишку. Он вошел ко мне, строгий до торжественности.
- Пойдем, покурим?
Курить не хотелось – я свел потребление сигарет до пяти – семи штук в день. Но мне тоже надо было поговорить с ним.
Как всегда в курилке квохтали кухонные работницы. И опять, увидев нас, и бросив короткое «Здрасьте», они выбросили окурки в урну из нержавейки, и быстро ушли. Мы закурили.
- Как жизнь? Как вообще все? – каким-то скучным и равнодушным тоном спросил Мишка.
- Да в норме. Работа прет. Деньги капают.
- Не завел себе никого еще?
Я рассказал про случай и Ирой. Только умолчал про эпизод со свечой и зеркалом.
- Надо было все равно напоследок-то оторваться.
- Миха, вот давай я сам буду решать – с кем и когда. Не люблю пьяных баб. Они мне почему-то кажутся плохо вымытыми.
- Так ты бы в ванну ее, - заржал Миха, как в студенческую юность. Потом он опять стал серьезным.
- Тут такое дело…
- Я знаю. Федорович насвистел? Там все нормально.
Оказывается, Мишка ничего не знал о нашем разговоре. Я обозначил в нескольких словах суть ситуации.
- Ни хрена себе, дела в нашем колхозе. И чё, Алёнка у тебя сидит в кабинете?
- Да.
- Даст ист фантастишь. Это «жжж» неспроста. Хотя… ну если ты в теме… наверное,  у него с женой вышли рамсы из за Алены. Жена у него баба тертая, да и зависит он от нее. Ну, ты смотри, не вляпайся. Сам думай, короче. А я по другому поводу хотел поговорить. Завтра корпоратив.
- Ага. Большой рахмат тебе, за то, что рассказал про наши музыкальные дела.
- Ну, а чего? Я что хочу предложить – давай тряхнем стариной? Как раньше? Не слабо?
- Миха. Ты с дуба рухнул? Я сто лет не играл и не пел.
- Талант-то не пропьешь. Помнишь, как в ДК ТРЗ зажигали? Бабы там сиденья посносили.
- А что петь будем? Свои? Так это не проканает сейчас. Да и вообще, я не вытяну. Надо что-то более камерное.
- А давай эту, – загорелся Мишка и окончательно стал тем самым Михой–барабанщиком, который сносил разум своими синкопами
Миха напел куплет бешено популярной лет тридцать назад песни. И я моментально понял, что да – я спою ее. Это было продолжение цепочки случаев, которым не было пока названия. Но они предвещали события, очень важные для меня.
- Ты на гитаре, и на вокале. Басист и клавишник у нас есть – с ходу врубятся. А я подстучу.
Мы замерзли и разошлись по кабинетам. Возле моего стола стоял черный футляр. Я вскрыл его. Там была очень хорошая  полуакустическая гитара. Когда-то такие гитары стоили примерно, как «Запорожец». Пришлось вызывать такси, что бы вести породистый инструмент домой. И дома я уже был благодарен Гарику за его идею – у меня появилось конкретное занятие. Я вспоминал гитарную партию, и напевал вполголоса, сидя на кухне. На какое-то время показалось, что мне опять 18 лет. И что не было впереди всей этой изломанной и разбитой на куски жизни. Наконец, пальцы вспомнили все.

***
Корпоратив начинался в 17 часов. За час до этого мы сидели в Мишкином кабинете. Я тихонько играл и обозначал голосом песню. Миха отстукивал ритм карандашами и ногами. Я видел, что он ничего не забыл.
Пора было идти в кафе. Там уже были нарядно накрыты столики. Собирался народ. Вип-места – два столика на небольшом возвышении, за лакированной балюстрадой пустовали. Я знал, кто займет эти места.
Верхний свет в зале приглушили. Зато стало светло на сцене. Музыканты в блестящих черных рубашках и белых брюках стали негромко исполнять прохладную джазовую композиции. Народ потянулся за столики. Потом все встали. Вошел Гарик со своей свитой. Рядом с ним шла не Алена, а судя по всему, жена. Раньше я ее никогда не видел. Это была стильная яркая блондинка с запоминающимся лицом. Она была похожа на Снежную Королеву. За этим же столиком сел и Федорович, тоже с женой. Еще один вип-столик пустовал.
Алена появилась, по своей привычке, внезапно и незаметно. На ней было строгое  длинное платье цвета морской волны. Волосы Алена уложила в высокую прическу. Платье открывало руки и плечи. На нее засматривались. Гарик не обратил внимания на ее появление. Алена оглядела зал, и пошла к нам.
- Миша, Руслан, я с сами сяду, – объявила она. Я видел, как Федорович, наблюдавший за этой сценой, едва заметно покачал головой. Мне было уже плевать на это. Мишка сделался собранным, как на планерке. Четвертой к нам села та самая новенькая секретарша, которую недавно Гарик взял на работу. Ее привела  Алена. Мы познакомились. Девушку звали Маша. Она чувствовала себя неуютно. Ей был  ближе грохочущий ночной клуб,  и едкие огни танцпола. Здесь по ее понятиям, все было нудно. Маша скучала и рассматривала столики, где сидели молодые менеджеры.
На сцене стало еще ярче. Вышла высокая девушка в черном, с блестками, платье.
- Дорогие друзья! – начала она хорошо поставленным голосом, и, по отточенной дикции, я понял, что это приглашенная актриса из местного театра.
- Ровно год назад в империи всем известного Игоря Васильевича Кривцова родилась новая дочка…
Я нечаянно хмыкнул. Слово «дочка»  вызывала ассоциации с дочерним предприятием, через которое опытные зубры большого бизнеса легко выводят деньги из-под контроля налоговиков. Слава Богу, меня никто, кроме Мишки и Алены не услышал. Мишка слегка пихнул меня локтем. Алена царственно улыбнулась. Маша существовала вне нашей компании.
Актриса поговорила еще какое-то время, затем все встали, и под мажорные аккорды стали чокаться бокалами и рюмками. Я чокнулся со своими соседями стаканом сока. И заметил, что Алена налила себе минеральной воды без газа.
- Ты чего? – шепнул Миха, – вот же коньяк. Тебе для голоса надо!
- Да какой коньяк! Я и так облажаюсь. Мандраж дикий.
- Так и остограмься. Забыл, как раньше выползал на сцену.
Я помнил. Я мог петь после бутылки водки, наспех распитой на троих, в пыльном пространстве, за кулисами, где прятался до очередного собрания бюст Ленина, и на длинном столе громоздились ножками кверху  казенные стулья. Но  сейчас я был не тот восемнадцатилетний длинноволосый наглец и циник. Я был одним из тысяч солдат армии офисных работников, связанных обязательствами, поставленными задачами, контрактами, и борьбой за существование. Сейчас мое «я» нивелировалось общим уровнем принятых традиций и норм. Я уже не вспоминал о бессонных ночах на лесной поляне под любимую музыку, которую из последних сил выжимали садящиеся батарейки «Карпат». Не вспоминал о пронзительных встречах и расставаниях на зыбких улицах Ленинграда. Мы составляли там свой, особый мир, и искали истину, где ее уже давно не было. Я не помнил про свои опыты за пишущей машинкой, найденной в каморке прииска. Не вспоминал и строки, отпечатанные на ней. Впрочем, они мне уже давно казались надуманными, и лишенными напряжения. И чем больше я это ощущал, тем комфортнее мне становилось. Ведь я знал, что в любой момент могу все это прекратить. Дезертировать из этой армии.  И опять стать другим. Именно сейчас, за этим столиком, под аккомпанемент бокалов, вилок и ножей, я понял, что такое свобода. Нет, это был не универсальный рецепт – это была схема действия, предназначенная для меня. Еще я понял, что не боюсь в очередной раз что-то потерять. Душа превратилась в ровную безлюдную степь. На горизонте бирюзовой полосой обозначалось море. И бирюзовое платье Алены имело к этому отношение.
В зале, и на сцене между тем текло запрограммированное действо. Выходили солидные люди, грузные от осознания своей значимости в их мире. Он веско и уверенно произносили речи. Некоторые с бокалами шли к Гарику, а потом и он выходил на сцену вместе с очередной вип-персоной. Алена сидела почти неподвижно, отпивая воду из бокала для шампанского. Маша уже пересела за столик, где налегали на водку и коньяк молодые парни из отдела программирования. Они рьяно ухаживали за ней. Маша была счастлива.
За все время я не смог встретится взглядом с Аленой. Она смотрела между Мишкой и мной.  Мишка был напряжен – в присутствии  фаворитки босса он не мог позволить себе расслабиться. Впрочем, нас еще ждала работа на сцене.
- А теперь вас ожидает небольшой сюрприз, подготовленный нашими сотрудниками. Нам встало известно, что  руководитель…и руководитель…- ведущая назвала наши с Мишкой отделы и имена, - в юности были известными музыкантами. Сейчас мы посмотрим, не забыли ли они свою молодость. Итак, Миша и Руслан, мы ждем вас.
Мы поднялись на сцену. Я зажмурился от света рапмы. Мишка одним движением точно занял место за барабанной установкой. Басист и клавишник приготовились. Я перекинул широкий  коричневый ремень гитары через плечо,  хотел было  по вплывшей из глубин памяти привычке сказать: «раз-раз-раз», но вовремя затормозил. И взял первый аккорд.

- Зачем ты ищешь каждый день меня
  Все сказаны вопросы и ответы,
  И если ты любовью голодна -
  То моё сердце вовсе не котлета…

Я пел, с первой строчки уже не думая об аккордах – память пальцев не подвела. В зале по-прежнему шумели, чокались и звякали вилками. Но Гарик, развернувшись вполоборота, внимательно смотрел на сцену. И Федорович, ставший красным, как недавно созревший помидор сорта «Бычье сердце» тоже смотрел на нас. И в то же время он поглядывал на Алену.

- Я не плачу, даже не грущу
  Пускай судьба других за нос поводит
  Твои грехи я тотчас отпущу
  Но на свободе, только на свободе…

Мишка выдал шикарную синкопу, усиленную басовым перебором, и мы выдали финал.
- Отпусти меня, отпусти меня, не ищи меня, не жди
- Отпусти меня, отпусти меня, прощай, прости....
(текст группы «Жар-птица» (прим. авт.))

Эта сцена была бы красивой  с точки зрения любителей дешевой драматургии, если бы Алена неотрывно смотрела на меня, пока я пел. Или даже подошла к сцене, и стала медленно извиваться в танце. Но  сразу после первого куплета она  поднялась,  оправила платье, и неторопливо вышла из зала. Но в фойе висело зеркало, и в нем я видел бирюзовое пятно. Алена слушала нас там.
Гарик захлопал первым, и даже засвистел. Зал послушно подержал его. Потом он подошел к нам, слегка вспотевшим и возбужденным.
- Ну, пацаны, вы дали! Я уж думал, эту песню никто не помнит. Я тоже под нее тусовался. Были у нас в «Восточке» такие дискотеки! От души, парни! Я к вам еще подойду. И Гарик отправился гулять по залу. Он парил, левитировал в выстроенном им пространстве, и был тотально счастлив – это был его день, и его праздник.
- Ну, а теперь давай накатим по –взрослому, – сказал Мишка, наливая по полбокала коньяка. – А ты ничего, я боялся, что киксанешь на припеве. Нет, вытянул. Красава. Давай!
Мы чокнулись, и я сделал несколько глотков. Пить не хотелось. Миха выпил все до капли.
- Алена ушла, как ты начал петь, заметил?
Я кивнул, стараясь быть равнодушным. Я-то знал, что она слушала песню до конца. Это были неоговоренные правила игры, которая шла между нами.
Алена вернулась, когда музыканты уже наяривали что-то разудалое.  У сцены прыгали тела. Женщины крутили крупами, мужики старательно работали ногами. Потом композиция сменилась на медленную. Тут же образовалось два десятка топчущихся и вращающихся пар. Алена невозмутимо села за стол, и стала отрезать по кусочку от банана. Тут же к столику причалил еще более раздухарившийся Гарик. Он нес перед собой бокал со светлым напитком, наверное – с шампанским.
- Ну что, ребята и девчата. Алена, Руслан, Миша…так, а где Маша?
Гарик нашел ее глазами за стоиком ржущих программистов, и прикрикнул: - Так, бойцы, вы мне девочку не спаивайте!
- Да не, не, не – вразнобой ответили «бойцы».
Гарик опять был с нами.
- Что хочу сказать. А вы наливайте, наливайте. Руслан – ухаживай за Аленой!
И опять я почуял какую-то двусмыслицу. Я налил Алене вина. Мишка набуровил нам с ним коньяка.
- Ну, Алена, это сердце компании. Мишка – моя левая рука. Миха, без обид – правая – Федорович. Руслан, а ты свежая кровь, – закончил анатомический анализ веселый Гарик. – Я пью за вас. Вы умеете работать, и мы вместе делаем одно больше дело. За нашу команду! – внезапно голосом прусского ефрейтора выкрикнул он. Все оглянулись, даже танцующие.
Алена макнула губы в вино и опустила бокал. Мишка привычно хлопнул порцию залпом. Я опять отпил три глотка.
- Руслан, а что так слабо? – удивился Гарик. Хоть он сам сделал не больше глотка.
- А он почти непьющий, Игорь Васильевич. – доложил Мишка гордо, словно непьющим был не я, а он.
- А вот это правильно! Это очень ценное качество. Руслан, я рад, что в тебе не ошибся. Ну, отдыхаем! Вы чего такие смурные? Русь, приглашай Алену на танец.
И Гарик переместился к другому столику. Там сидели бухгалтерши. Они встретили шефа дружным щебетанием.
Вместо меня Алену пригласил Мишка. Но она только глянула на него с едва заметной усмешкой, и Мишка увял. Через минуту он уже обнимался у сцены с незнакомой мне женщиной в бежевом платье.
- Ждешь, что я оценю твое пение? – спросила вдруг Алена.
- Меньше всего – ответил я. Кажется, ей понравился ответ.
- Сумасшедшая площадь, – вдруг опять сказала она, глядя на табунчик танцующих.
- Сумасшедшая площадь, – отозвался я на пароль. Зеленые глаза впервые в этот вечер соприкоснулись с моим взглядом.
- Я не могу понять, кто ты? – сказала Алена.
Шумный кабацкий вечер отлетел и увял в другом измерении.
- Я бы сам хотел это знать.
- А ты знаешь, кто я? – спросила Алена, и было ясно, что она и так понимает – я знаю.
- Не боишься?
- А есть причина бояться?
Вместо ответа Алена кивнула в сторону вип-столиков. Набыченный Федорович смотрел на нас глазами, которые на расстоянии казались мрачными точками.
- Нет. Не страшно.
- Пианино в твоей квартире какое? – спросила Алена, как будто мы продолжали тот самый первый разговор о моем жилье.
-  Старое. Немецкое.
- «Бехштейн» - утвердительно ответила Алена. И под крышкой складные подсвечники?
- Точно. Так ты была в той квартире?
- Нет. Просто видела точно такое же.
Алена явно говорила неправду. Нет, скорее тут было что-то другое. Мне показалось, что мы сейчас окончательно вырвемся из этого измерения и переместимся туда, куда давно должны были попасть. Причем оба.
- Мне надо видеть твою квартиру, – заявила Алена, как будто речь шла о рядовом отчете или списке рекламодателей нашего сайта.
- Как скажешь.
- Ладно. Не бери в голову. Я пошутила.
- Слушай, я не знаю, как у вас тут принято… Я хочу уйти незаметно. Это нормально?
- Нет! – Алена даже чуть привстала со стула. Казалось – сейчас она удержит меня за локоть. – У нас принято уходить всем вместе. Да ты не думай, недолго осталось. Сейчас обязательный финальный тост, фото на память и все.
И действительно, уставший Гарик сказал еще несколько слов в микрофон со сцены. Ему гулко и длинно похлопали. Зажглись люстры.
- Все сюда, все сюда! – командовал наконец-то оторвавшийся от своего стула Федорович. – Снимок на память. Женщины, на сцену, мужики вниз, стулья тащите! – сейчас Федорович напоминал прораба на стройке. Не хватало только каски.
Мы все сгуртовались в указанном месте. Вокруг  забегал, извиваясь, фотограф в замысловатой жилетке. Он работал старательно и долго.
- Всем спасибо. Все свободны, – объявил Гарик. Толпа повалила наружу. Мы с Мишкой ждали, пока иссякнет поток в вестибюле.
- Ну что, я понимаю, ты опять против продолжения банкета? – спросил Мишка.
- Правильно понимаешь. Меня уже мутит от всего этого.
- Привыкай. Такое тут бывает. Не так, что бы часто, но бывает. Ладно, я тачку вызываю. Подвезти тебя?
- Не. Я пройдусь.
Я вышел  на улицу. Как всегда, после нагретого помещения, стало очень холодно. Все наши ныряли в подъезжающие машины. Часть людей забирал служебный микроавтобус, на котором мы ездили с Аленой. Но уже в десяти метрах от ресторана  царила пустота. Холод давно разогнал людей по домам. Только два бомжа волокли драный клеенчатый баул, держа его по обе стороны за ручки.
Я пошел вниз по Ленинградской, и, когда уже хотел свернуть в проулок, к улице Пушкина, рядом мягко остановилась белая «Хонда». Заднее стекло опустилось. Из темноты салона на меня смотрела Алена.
- Долго будешь изображать соляной столп? – спросила она. – Садись вперед.
В салоне пахло освежителем воздуха и ароматизированным табаком.
- Тебе куда? – спрос я обернувшись.
- Пианино смотреть, - спокойно ответила она. Я понял, что заранее знал этот ответ.
- Амурская, сорок восемь, - вместо меня сказала Алена водителю – серьезному опрятному азиату. Тот молча кивнул.

***

Весь этот небольшой путь по пустым свежемороженым улицам спрессовался для меня в один миг. В одну временную точку на линии моей судьбы. Я не думал о том, что будет через час, или утром. Я понимал, что игра превратилась в реальность. И реальность эта была запрограммирована не нами. Я не хочу употреблять избитое выражение «кем-то свыше». Над нами не было никого, кроме неба, с тусклыми от городской засветки звездами.
Алена вошла в мою квартиру спокойно и уверенно, словно мы жили с ней уже много лет, и сейчас чинной семейной парой вернулись из шумных гостей домой. Сейчас она переоденется в халат, я сменю костюм на футболку и спортивные штаны, и мы, решив попить чаю (вы замечали, что после прихода из гостей всегда хочется есть?), усядемся у телевизора. Вот только дома не было халата для Алены. А у меня не было спортивных штанов. Дома я носил ставшие мягкими от десяток стирок камуфляжные брюки. У меня был запас униформы после работы на прииске. И телевизора у меня тоже не бело. И еды. В холодильнике лежала пара кочанов пекинской капусты, несколько апельсинов, стояла начатая банка кукурузы.  Еще был сок, и минеральная вода. Плюс остатки коньяка в буфете.
Не было обычной неловкой сутолоки в прихожей, которая всегда возникает в таких случаях. Алена легко сбросила мне на руки шубку, освободилась от сапог, и прошла в гостиную. Она сразу оказалась у пианино, и коснулась его ладонью, как щеки старого живого существа.
- Nun, da bist du... – сказал она. Я не понял, на каком языке это было произнесено. И не хотел мешать расспросами. Я понял, что Алену надо оставить одну. Я ушел в кухню, открыл форточку, и впервые за день закурил. Из комнаты послышалась музыка. Это был «Вальс конькобежцев» Эмиля Вальдтейфеля. Почему-то все, кто слышали эту легкую скользящую музыку, думали, что это Штраусс.
Вальс смолк после двенадцати тактов. Алена вошла в кухню. Увидев, что я курю, она принесла сумочку, и достала жестяную блестящую коробочку, а из нее - сигарету темно-вишневого цвета, и сама прикурила от своей зажигалки. Я не успел ее рассмотреть. И опять нам не надо было слов. Круг событий замыкался. Оставалось совсем немного до полного смыкания тонкой, почти невидимой линии.  Мы оба находились внутри.
- Удивлен? – спросила Алена. По кухне разливался запах миндаля. Также пахло и в такси.
«Неужели она так долго ждала меня, что успела выкурить сигарету?» - подумал я.
- Нет.
-Хорошо. Наверное, тебе не надо говорить, что бы ты ни о чем не спрашивал?
- Не надо.
Ален коротко сжала мою ладонь. Затушила сигарету в старой хрустальной пепельнице.
- Покажи мне спальню. Статуэтку.
Алена погладила статуэтку, так же, как и пианино.
- Du bist dazu bestimmt, mich zu ;berleben, - тихо сказала она. я уже понял, что это немецкий. И смог понять только то, что кто-то кого-то должен пережить.
- Но почему ты? Почему именно ты? – она так резко повернулась ко мне, что я отшатнулся. Глаза Алены стали совсем темные, зелень в них лишь угадывалась, когда на лицо падал свет верхней лампы.
- Я не знаю. И если честно – пока не все понимаю.
- Ничего. Это не главное.
Алена обходила квартиру. Она касалась каждого предмета мебели, каждой вещи. Иногда она шепотом что-то говорила, и это был не русский язык.
- И все-таки, я думаю, что ты здесь уже была. И даже жила.
И опять резкий поворот, и ее холодные пальцы сжимают мои губы.
- Пожалуйста! Не надо.
Алена села на диван и стукнула по выпуклой тугой поверхности кулачком. Диван привычно зазвенел басовыми колоколами. Алена улыбнулась.
- Ты боишься меня? – спросила она.
- Нет. Путь все идет, как идет.
- Gott sei Dank! – облегченно улыбнулась она.
Я уже почти хотел спросить – почему она перезолит на немецкий язык, но понял – не надо. Я был случайным, и, скорее всего, лишним зрителем в этом театре драмы. Судя по всему – глубокой драмы. Потому все обязательные фразы про чай и кофе прозвучали бы сейчас как  забойный рок-н-ролл из телефона на похоронах, когда хозяин трубы забыл выключить звук. Я спросил только одно.
- Тебя оставить одну?
Алена замотала головой.
- Садись – и показала на диван. И опять послышался далекий колокол.
- Значит, все-таки ты… - Алена опять замолчала.
Тишина сгустилась так, что было слышно, как стучит старый будильник на кухне. Будильник был тоже хозяйский.
- Можно тебя попросить?
- Да.
-Принеси из спальни ту статуэтку. И поставь в нее свечу.
- У меня нет свечей.
- У меня есть.
Алена пошла в прихожую, и когда я вернулся с подсвечником, она держала в руках витую золотистую свечку.
Гостиная  уменьшилась в ее свете. Мебель и стены проваливались в иное пространство. Подсвечник стоял на столе перед нами. Античная богиня смотрела на нас обоих.
Schlaf, Kindlein, schlaf!
Der Vater h;tt die Schaf,
die Mutter sch;ttel's B;umelein,
da f;llt herab ein Tr;umelein.
Schlaf', Kindlein, schlaf'… -

- вдруг тихо, почти шепотом запела Алена. По мелодии я понял, что это колыбельная. И это была очень красивая колыбельная. Я захотел подобрать эту мелодию на гитаре, но гитара осталась в кафе. Пианино было сейчас неуместно.
И еще неуместнее оказался взрывной звук моего телефона – этот чертов «Deep Purple» с его «Королем скорости». Зазвонил телефон и у Алены. И в это же время в дверь начали колошматить кулаками…
Звонки и стук продолжались. Но происходило что-то странное. В комнате было светло. Стучали не в дверь. Грохот раздавался с улицы – вчера я не закрыл форточку на кухне. Звонил только мой телефон – звук трубы Алены пропал. И ее не было. Я лежал на диване, укрытый одеялом из спальни. И подушка была оттуда же. Осознание реальности с трудом проникало в мозг. А телефон продолжал истошно орать. «Надо сменить мелодию звонка» - подумал я, и только сейчас потянулся за трубкой. На нем высвечивалось имя «Миха».
- Ты жива еще, моя старушка? – Миха был бодр и весел. И, кажется, немного навеселе.
- Вашими молитвами, - потянулся я, встряхнул головой, прогоняя ошметки утреннего кошмара.
- Есть планы на день?
- Есть.
Планов у меня не было. Но я понял, что Мишка будет меня куда-нибудь усиленно тащить. И решил сразу пресечь все попытки. Идти никуда не хотелось.
- Серьезные?
- Достаточно.
- Лямур?
- Не исключено.
- Жаль. Может, передумаешь? Жена тут пирог печет. Пригласила в гости свою подругу. Тетка классная. Работает в банке. Одинокая. Детей нет, – рубил мишка фразы, словно зачитывал военное донесение.
- А ты в роли свахи?
- Да иди ты! Не, ну, правда, что ты там киснешь один? Приходи, познакомишься. Вдруг срастется?
- Миха. Уже срослось. Спасибо тебе за заботу. Но у меня все нормально.
- Не с Аленой, случайно, срослось?
Я молчал.
- Федорович вчера ее лично в такси посадил. Что-то пасти ее начал сильно. Не из-за тебя ли? Ко мне докопался – почему она с нами сидела за столиком, и не ты ли ее пригласил. Вообще-то он синеватый был. Но ты смотри, осторожнее.
- Миха. Алена тут вообще не причем.
- Ирка,  что ли вернулась?
- Что-то вроде.
- Ну-ну. Темнила. Ну, давай. До завтра.
- Давай.
Грохот во дворе продолжался. Оказывается, три бомжа яростно расчленяли выброшенную к мусорным контейнерам старую электроплиту. Они обступили ее, как насильники жертву, и уже попались во внутренностях. Я захлопнул форточку. Потом стал варить кофе.
Я не хотел думать о вчерашнем. Нет, это не  казалось мне сном – Алена действительно была у меня. Скорее всего, я просто вырубился от ее колыбельной. Меня также вырубили: весь этот длинный нелепый вечер, выступление на сцене, энергия Гарика, и коньяк.
«Во сколько же она уехала?» – подумал я, и впервые решил позвонить ей. Шли гудки. Но трубку она не брала. Я не удивился. Я даже не представлял, о чем бы я с ней стал сейчас говорить.
Я выпил кофе, и, наконец, снял одежду, сидевшую на мне еще со вчерашнего вечера. Потом направился в ванну, но передумал, и решил заняться уборкой. Я любил эту простую домашнюю работу, когда тело автоматически выполняет посылаемые мозгом команды. И больше нет никаких мыслей и эмоций. Я вымыл полы, почистил сантехнику, протер мебель. И когда с тряпкой добрался до буфета, то вспомнил, что еще ни разу полностью не осмотрел его содержимое. В буфете, кроме медных стопок, и старого советского хрусталя, оказался еще фарфоровый сервиз. Все предметы были белого цвета, и несли на себе изображения фиалок. Судя по технике и стилю, это был не японский фарфор. Я взял десертную тарелочку, и перевернул ее вверх дном.
Так и есть – на тыльной стороне различались полустертые черные перекрещенные шпаги. Это был настоящий саксонский фарфор, причем сработанный еще в 18-том веке. Я знал, что начиная с века двадцатого на верхней части клейма, между кончиками шпаг ставилась точка. Такие сервизы очень ценились у коллекционеров. Я удивился – почему хозяин квартиры оставил его здесь. И решил пить кофе из старинной чашки с фиалкой.
Фарфор был покрыт слоем пыли. Я осторожно, как минер, стал выгружать посуду на стол. Потом так же медленно протер все предметы. Комплект был не полный.  Сервиз был рассчитан на двенадцать персон. Мне показалось, что, как и пианино, и статуэтка-подсвечник, фарфор тоже связан с Аленой. Я еще раз набрал ее номер. Но телефон Алены оказался вообще отключен.
Полежав в ванне и послушав целительные для нервов хоралы Орландо Лассо, я все-таки собрался наружу, из квартиры, из дома. Мне надо было купить продуктов.
В павильоне, который приткнулся за углом, четверть пространства занимала веселая говорливая азербайджанка Патимат. У нас сложились приятельские отношения. Он называла меня «молодой, холостой». Я звал ее Патима, упуская конечную «т».
- Вай мэ. Молодой – холостой пришел! Что такой бледный? Вчера водка пей, земля валяйся?
Патимат великолепно говорила на русском. Но использовала такие фразы просто по веселию души.
- Было дело. Посидели на работе.
- Головушка вава?
-Не. Нормально.
Я выбрал мешочек шампиньонов, взял пару перцев – красный и желтый, пару луковиц и полкилограмма яблок.
- Молодой–холостой, жениться-то надумал?
- Нет еще. Хозяйством не обзавелся.
- Э, и не обзаведешься, пока хозяйки не будет. Это я тебе говорю! А Патимат знает, что говорит, Патимат шесть детей родила, и на ноги поставила. Смотри, упустишь время, потом будешь куковать в старости один.
- Доживу ли я до старости, Патима?
- Ты доживешь! – почему-то очень серьезно сказала она.
-Ты не смейся, я вижу людей. Жить будешь долго. Но мучиться будешь. Много думаешь. Живи легче – она улыбнулась и осветила павильон блеском золотых зубов.
Потом я зашел в «Гастроном», помещающийся в углу нашего дома, купил кефир, сметану, сок и минералку. Как и вчера, воздух был промороженный и жесткий. А впереди простиралась большая часть бесполезного воскресенья. Я как-то быстро управился с делами. Наверное, потому, что Мишкин звонок поднял меня в девять часов.
«Вот интересно, - думал я – чем обычно занимаются такие, как я, одинокие люди в возрасте за сорок, когда им совершенно нечего делать? Встречаются с друзьями и пьют пиво или водку? Может, я зря не пошел к Мишке?». Мне представилась невидимая мной никогда подруга Мишкиной жены, и даже на мгновение проснулся вялый интерес. В несколько стоп-кадров я уложил семейные посиделки: чинное знакомство, потом неизбежное «Руслан, проводи Олю, (Таню, Свету, Ир… нет, Ир с меня хватит)». И дальше скованное провожание, или, наоборот,  стремительное развитие событий, и пробуждение утром рядом с чужим телом.
- Schlaf, Kindlein, schlaf!
Der Vater h;tt die Schaf…
- услышал я вчерашнюю колыбельную Алены. Услышал сразу же, как представил пробуждение рядом с телом.
«Может, начать ходить в спортзал?». Нет. Я не любил помещения, пахнущие потом, и заполненные полуголыми мужиками.  По той же причине  я никогда не понимал удовольствия коллективных походов в баню. Было в этом для меня что-то отталкивающее.
- Ты прям, как баба. – говорил мне на прииске механик Адамыч, - не пьешь, в «штуку» не играешь. Даже в баню ходишь один. Странно все это…
«Странно, если бы я рвался в парную, набитую мужскими телами, и потел бы там часами  в плотном окружении волосатых ног и животов», - хотел ответить тогда я. Но Адамыч бы этого не понял. Нравы на прииске были простые и бесхитростные. Для меня главной задачей было поддерживать со всеми ровные отношения. А для этого требовалось немногое – побольше молчать, делать свое дело, и выполнять обещанное.
«Можно ходить в лес», - пришла еще одна идея, и тут я рассмеялся почти вслух. Я совсем недавно вырвался из таких глухих уголков Забайкалья, по сравнению с которыми любой пригородный лес казался мне площадкой для детских игр.
- Так можно и до вечеров знакомств  для тех «кому за…» докатиться. И это тоже было смешно. В общем, на душе повеселело.
Дома я занялся грибами. Я потушил их в сметане, с луком и овощами, добавив специй. Но есть особо не хотелось – я осилил лишь половину порции.
«Все же вчера я перебрал с коньяком», – думал я.  На прииске был сухой закон, но пили все, пили все, что угодно – от самогона до технического спирта и одеколона. За пьянство рабочих выбрасывали с участков без оплаты отработанного времени. Брали новых. Но процесс остановить было нельзя. Вся страна последние годы судорожно хлебала алкоголь, словно справляла затянувшиеся поминки, или хотела уйти от жестокой реальности. Напротив нашего дома стоял пивной ларек.  Там с утра до вечера шумел народ. Бывало, дрались, или наоборот, братались, ржали, и пели песни. Изредка приезжала полиция, народ стихал. Но затем все повторялось. Там был свой круг бытия. Многие доходили до точки гораздо раньше, чем был запрограммировано природой. Я вспомнил Иру, подумал, что и Мишка тоже стал явным любителем выпить по поводу и без. Хотя уж ему-то было грех жаловаться на жизнь. Значит, и Мишку изнутри глодал страх перед настоящим и будущим. Или же он старался заполнить пустоту, которую не могли заполнить  работа, мелкий бизнес, жена, дети, и любовница.
Сидя над тарелкой с остывшими грибами, я выстраивал разные схемы заполнения  своего бытия.
«Может, купить машину? Зарплата позволяет взять кредит, да и сбережения есть». Нет, машины я тоже не любил. Я замечал, как менялись мои знакомые, заполучив личное средство передвижения. Не говоря уже о массе проблем с ремонтом, техосмотром, гаражом и другими составляющими, они постепенно начинали жить ради куска железа на четырех колесах, будь то свежий дорогой внедорожник или сменившая нескольких хозяев японская малолитражка. Автомобилисты привыкали следить за рынком, реагировать на выпуск новых моделей, они собирались и обсуждали преимущества и недостатки той, или иной марки, сравнивали возможности двигателя, и особенности дизайна. Все это было невероятно скучно.  Ведь речь шла об аппаратах, имеющих одну лишь функцию – доставлять тело владельца по назначению. Да и куда мне ездить? Работа была в четырех шагах. Поездки на рыбалку и охоту тоже лежали вне моих интересов. Охоту я ненавидел особо. Мне казалось, что люди с ружьями, выплевывающими несущий смерть огонь, компенсировали свою сексуальную неудовлетворенность. Стволы были фаллическими образами, а  выстрелы символизировали оргазм.
«Может,  обзавестись дачей?» - продолжал я искать приемлемые варианты спасения себя от пустоты вне рабочего времени. Но жизнью на природе я пресытился. Дача в моем понимании должна была быть местом отдыха и уединения. А этого мне хватало и так. Возится же в земле, потеть на грядках и истово бороться за каждый помидор и огурец мне казалось такой же тратой времени, как возня с автомобилем. Я не понимал восторгов дачников по поводу удавшихся в этом году перцев, и сетований по пропавшей от вредителей малине. Да и запасы были мне ни к чему. В общем, я опять возвращался в исходную точку – мне ничего не хотелось, кроме хорошей музыки и книг. Для этого у меня был ноутбук и интернет.
Наконец, я признался себе честно – все эти внутренние монологи о машинах, дачах, охотах и спортзалах – всего лишь попытка заглушить действительно точащую меня мыль об Алене. Я понял – единственное, что меня интересует, это - где она сейчас? Нет, то не была ревность. Я даже не хотел думать о любви к ней. Тут было нечто другое. То, что произошло вчера, уже точно убедило меня в неотвратимости грядущих событий. Только я не мог представить, каков будет конечный итог.
Я еще раз набрал номер Алены. Нет, она была недоступна. Во  всех смыслах. И, запустив на ноутбуке негромко музыку, я уснул под «Эпитафию» King Crimson. Сны опять не явились.

***

Утром снова потеплело. Кажется, небо еще раз решило побаловать город снегопадом. Ветер дул с Юго-востока. В нем были отголоски тепла пустыни. Однажды, в глубоком детстве, такой ветер принес в Читу сперва пыльную бурю, а потом - фантастический снегопад оранжевого цвета. Пустынная пыль смешалась со снегом, и вскоре город стал декорацией к фантастическому фильму про  Марс. Правда, снег тогда стаял быстро - уже через пару часов вниз по улицам к реке текли ручьи оранжевого цвета. Даже местная газета уделила этому явлению несколько строк.
Когда я подходил к «Альпам», тучи уже столпились над центром Читы. Полетели первые снежинки – разведчики.
Алены на работе не было. Я принялся заполнять сайт новостями и анонсами мероприятий развлекательной империи Гарика. Потом хотел заняться написанием статей об особенностях средиземноморской кухни – у нас готовились тематические дни. И уже надо было планировать новогодние мероприятия. Мелькнул в кабинете менеджер по рекламе, скинул очередные контракты, и исчез. Я сам выторговал для него свободный график работы – сидеть с девяти до шести в кабинете ему не было никакого смысла.
Сразу после него вошел Федорович. Судя по всему, он закончил праздновать только вчера. Федорович был одутловат, красен, и мрачен. Руки он мне не подал.
- Алены не будет несколько дней. Взяла больничный. У тебя как дела?
- Все по плану, без проблем.
- Ну, я не сомневался. Знаешь, – немного подобрел Федорович, – я уже поймал себя на том, что теперь сперва наш сайт читаю. А потом все прочее. Интересно получается.
Федорович помолчал, сглатывая слюну.
- А как тебе наш корпоратив? Ты же первый раз был?
- Отлично. Было весело. Отдохнул от души. Спасибо.
- Тебе спасибо. Лихо вы с Мишкой сбацали. Я, правда, другую музыку люблю. Круг, Розенбаум, Дюмин. Ну, такая чисто мужицкая тема. Но вы нормально так сделали вещь. Может, на Новый Год что-нибудь затеете? Для узкого круга?
- Почему нет? Подумаем.
- Давайте! Если надо гитару – бери. Музыканты предупреждены. Да, и зайди после обеда в бухгалтерию. Там вам проценты начислили от рекламы.
- Спасибо.
Федорович опять помолчал.
- Да, а ты как добрался тогда до дому? Я что-то смотрел,  ты пешком пошел вроде?
Я смотрел в монитор, но макушкой ощущал твердый взгляд небольших глазок Федоровича. Казалось, он хочет просверлить мне черепную коробку, что бы узнать правду о позавчерашнем вечере.
- Пешком. Я же человек малопьющий. А тут что-то с Михой поддали. Ну, решил проветриться.
- А, вот так вот? А я вроде потом видел – какая-то машина тебя подобрала?
- Нет. Я ушел сразу через парк на Ленина.
- Ну, ладно. Кстати, ты о нашем разговоре не забыл?
Я понял, какой разговор он имеет в виду.
- Нет.
- А то смотрю, Алена там с вами сидела. Ну, это с одной стороны, правильно. Гарик с женой был. И я тоже.
«А ты-то тут причем?» - подумал я.
- Да, главное-то я и забыл. Нас с Гариком не будет неделю. Мы через пару часов в Китай по делам сваливаем. Мишка за старшего остается. И ты давай, привыкай следить за порядком. Зайди, типа как бы случайно, к АСУшникам, к программистам, посмотри – что б никто не бухал.
- Я попробую. Но из меня начальник-то не очень
- А куда ты денешься? Все. Ты в обойме. Надеюсь.
Последнее слово Федорович выделил особо.
- Привезти чего-нибудь из Китая?
- Нет. Спасибо.
- Ну, давай. Работай. Удачи. Не забудь про премию.
- Счастливой поездки.
Я был уверен, что отсутствие Алены связано с этой поездкой. Наверняка Гарик решил ее взять с собой. Я тут же вспомнил рассказ Федоровича, как он вывез ее оттуда. Неужели, после всего, что было, она спокойно сможет опять пересечь границу? Впрочем, это было не мое дело.
«Нет – оборвал сам себя я – это уже мое дело».
После обеда, получив в бухгалтерии деньги, я специально  свернул в коридор, где были кабинеты Гарика и Федоровича. Повод был придуман заранее – я хотел уточнить продолжительность дней средиземноморской кухни.
Но в предбаннике была только Маша. Сейчас она болтала, приложив к уху розовенький телефон. При моем появлении она быстро сказала – «ну все, пока», и уставилась на меня, сдув  с глаз челку.
- У себя? – показал я на кабинет Гарика.
- Нет. Все, они теперь только через неделю будут. Только вот уехали.
- Вдвоем?
- Нет, – ответила честная Маша. С водителем.
- Эх. Не успел. Ладно, я ему позвоню.
Мне и правда пришлось набрать номер Гарика, на случай, если Маша доложит ему о моем визите.
- Руслан, я уже в дороге. Давай быстро. Что хотел?
Я уточнил сроки акции.
- Вы там с Аленой сами решите это. Мишу подключи. Посмотрим, как пойдет.
Все. Алена была не с ним. Теперь можно было действовать. Я пошел к Мишке. Тот явно маялся с похмелья. Когда я открыл дверь, он что-то быстро спрятал под стол.
- А, это ты. Чё пугаешь-то так? Закрой дверь!
Мишка вынул из-под стола бутылку пива.
- Лечусь вот. Ты вчера зря не пришел. Такой пирог был! Я под него «Смирновки» пол-литра скушал. И подружка у Светки оказалась такая…ммм…сам бы не отказался. Да, зря.
- Миха. Нужна помощь.
- Говори. Только быстрее. Я скоро свалю домой.
- Ты за старшего сейчас?
-  И чё?
- Можешь адрес Алены пробить? На работу она не пришла, труба отключена. Как бы не вышло чего с ней. Федорович сказал, что она больничном.
- Руся, вот послушай меня, а? Отвали ты от нее. Любая баба, только не она. Ну, наживешь неприятностей. И ей тоже.
- Да дурак ты. Я не за этим совсем. Я тебе сейчас кое-что расскажу. Но ты же не сдашь меня?
- Ты что, за падлу меня, что ли, держишь?
- Короче, после корпоратива мы поехали ко мне.
- Нихера себе!! Ну, я так и знал. Вот почему ты не  пришел вчера!
- Да заткнись ты. Ничего не было, вообще ничего. Там другая фигня. Ей надо было мою квартиру глянуть. Кажется, она там жила. Или ее вещи там некоторые как-то оказались. Потом я отрубился – говорил же, что не надо мне было пить. А она по-тихому уехала. Вот и все.
- И чё, не трахались? Отвечаешь?
- Да отвечаю, отвечаю. Ничего не было. Даже не целовались.
- Слушай. Тебе Федорович говорил, что у нее проблемы были с головой? Так что иногда ее всерьез не воспринимай. Она девка умная, даже очень. И в бизнесе фишку рубит. Но бывает, что накатывает на нее. Гарик очень беспокоится.
- Так, тем более, надо съездить и проверить, что там с ней.
- Блин. Ну ладно. Но я тебе ничего не давал и не говорил! Якши?
- Якши!
Иногда мы использовали с Мишкой набор словечек,  привезенных мной с армейской службы.
Мишка, допив пиво, и буркнув животом, стал водить мышью по столу.
- Записывай. Шилова, 43, квартира 131.
- Запомнил! Рахмат!
- С тебя коктейль.
- Или!
Не буду говорить, что я с трудом дождался окончания рабочего дня. Нет. Я, как и просил Федорович, посетил два отдела (при этом явно спугнув похмеляющихся программистов и инженеров), дописал статью, выложил на сайт, поработал с почтой. Обновил информацию от клиентов проекта «Еда в Чите». И дождался, пока в углу монитора появятся цифры 18.00.
Я вызвал такси. И выйдя на улицу, заметил, что вовсю валит снег, какого я еще и не видел зимой в Чите. Мы ехали долго, в колонне осторожных машин. Снег вился в свете фар и уличных фонарей. Наконец, мы завернули во двор высотки из красного кирпича.
У дверей подъезда я некоторое время просто стоял – даже хотелось закурить. Но сигареты я с собой не носил. Я не люблю курить на улице, и вообще, на ходу. На всякий случай я еще раз набрал номер Алены. Он, по-прежнему, был недоступен. Я набрал номер ее квартиры на домофоне. Дверь щелкнула замком. Но в динамике была тишина.
Квартира Алены оказалась на тринадцатом этаже.
«И этаж тринадцатый, и в номере квартиры есть такое же число» - машинально отметил я.
Ее дверь – обычная типовая дверь, которые ставят сейчас во всех свежих домах была приоткрыта. Когда я подошел, она открылась еще шире.
- Пораньше не мог приехать? – не здороваясь, сказала Алена. И опять возникло такое ощущение, что мы живем с ней давно, и сейчас она встречает меня с работы, недовольная тем, что я задержался с мужиками в пивбаре.
- Ты что, ждала, что я приеду? А, Мишка, позвонил?
- Я не ждала. Я знала, что ты приедешь. А телефон у меня с утра отключен. Только Гарику позвонила, сказала насчет проблемных дней. Хотя никаких проблем нет – внезапно она ясно и хорошо улыбнулась. – Проходи!
Зайдя в комнату, я остолбенел. Квартира Алены очень сильно напоминала мою. Казалось, она была уставлена недостающими у меня деталями гарнитура. Тут были два кресла, выполненные в том же стиле, что и мой диван, прикроватная тумбочка, нелепо смотревшаяся сейчас у современного пухлого дивана, этажерка с фигурными стойками, и явно очень старый торшер с изогнутым абажуром. Квартира была спланирована в виде студии – тут же были и кухня, и на столе я увидел точно такую же чашку из саксонского сервиза с фиалкой.
Алена забралась на диван и завернулась в бледно-зеленый пушистый плед.
- Садись.
Кресло было таким же жестковатым, как и диван.
- Знаешь, – сказал я, – что-то не очень похоже на съемную квартиру.
- Потому, что такой мебели там быть не может, - продолжила Алена – Ладно. Я наврала тебе. Это не съемная квартира. Мне ее купили. Гарик купил. Когда я вернулась в Россию. А я думала, ты с порога спросишь меня о здоровье.
- Я уже усвоил, что тебя лучше ни о чем не спрашивать.
- Умный мальчик, - улыбнулась Алена. – Все у меня нормально. Просто…короче, я не захотела ехать в Китай. Я не могу туда ехать. Не могу видеть эти… - она зябко передернулась, и еще сильнее укуталась в плед.
Я пропустил через себя информацию о покупке квартиры. Я был к ней готов.
-  А еще у меня в буфете…
- Стоит точно такой же сервиз – опять продолжила Алена, - саксонский, с клеймом в виде двух скрещенных шпаг. Я уже все это видела. Ты забыл? Но ты не ответил мне – почему не пришел раньше?
- Я не был уверен, что ты захочешь меня видеть.
- И все из-за того, что ты позавчера уснул? Тебе было жутко неловко за такой конфуз. Как же – я у тебя в гостях. А ты просто взял, и уснул. Не переживай. Ты и должен был уснуть. Это я сама тебя усыпила.

- Schlaf, Kindlein, schlaf!
  Der Vater h;tt die Schaf…

-снова тихонько запела Алена колыбельную, раскачиваясь в такт песни. Одеяло понемногу сползало с нее. Она была похожа сейчас на зеленоглазую тонкую змейку, готовящуюся к броску. – Вот этой колыбельной я тебя и усыпила. Вечер  же должен был как-то завершиться.
- А зачем ты выключила телефон?
- А иначе бы просто позвонил мне. И на этом все закончилось. Ты бы спросил, как я, я бы ответила – нормально. И все. И тебе не надо было бы ехать.  Ты заметил, что люди по телефону всегда говорят глупые и ненужные вещи?
Мысленно я с ней согласился.
- Ты спрашивай, спрашивай, сегодня можно.
Алена выглядела совсем иной. В домашней белой кофте и серых трикотажных брючках, с прической – хвостиком, она была уютной и свободной. И даже улыбалась чаще.
- Я не знаю, о чем спрашивать. Главное я уже услышал.
- И это «главное» то, что я не захотела ехать в Китай с Гариком, сказалась больной и ждала тебя? Ну, ведь именно это ты услышал?
- Да!
- По крайней мере, честно. Впрочем, мне врать бесполезно. Я заранее уже знаю, что мне хотят сказать.
- Ты читаешь мысли?
- Я их чувствую. С некоторых пор.
Я понял, о каких «некоторых пор» она говорит.
- Да и ты тоже. Разве нет? Вот сейчас ты все правильно понял – с каких именно пор я умею чувствовать слова. Потому сейчас ты здесь. Тебе не надо ничего объяснять. А то, что надо, расскажу. Но не тут. И не сейчас. Ты голодный? – совершенно неожиданно закончила она фразу.  Меня удивили не слова, а интонация.
- Не особо.
- Ну да, ты же мало ешь, и не пьешь. И не любишь пьяных женщин. Зато любишь лежать в ванне. И думаешь - чем бы занять себя, кроме работы, на всю оставшуюся жизнь. И при этом опять же думаешь  обо мне.
- С тобой иногда страшно.
- Не бойся. Привыкнешь.
- У меня будет время привыкнуть?
- Ну вот, уже привыкаешь. Так покормить тебя?
Я давно не слышал ни от кого такого вопроса. И молча кивнул. В горле что-то перехватило.
- Эй, мужчина, не надо эмоций. Это всего лишь ужин.
Алена освободилась от пледа, пошла к холодильнику, и по дороге легко провела пальцем по моей щеке. Я не успел отреагировать. Впрочем, а как  я мог отреагировать?
- Омлет будешь?
Я вспомнил, что давно не ел яиц.
- Буду.
Алена легко, как балерина, двигалась по кухонному уголку. Ассоциация с балериной появилась не случайно – я видел, как она держит спину и голову. В  ее движениях была законченная четкость.
- Да, да. Занималась классическими танцами. На этом воспоминания о заре туманной юности сегодня закончены.
И опять мне оставалось только молчать.
Потом мы сидели за узкой барной стойкой и ели омлет. Алена сварила кофе.
- Спасибо – положил я вилку на  тарелку с фиалкой. Замечательный омлет.
Алена собрала посуду в мойку.
- Я хочу покурить. Ты со мной?
Мы, набросив куртки, вышли в просторную лоджию. Ее стекла были покрыты толстым слоем шершавого льда. Алена распахнула одну створку. Над городскими огнями стояло серое стадо туч. И опять они светилась снизу бледно-розовым. Алена закурила свою душистую сигарету. Я отказался, хотя еще недавно хотел курить.  Снег пролетал на расстоянии вытянутой руки. Алена поймала несколько снежинок.
- Как хорошо, – тихо сказала она и слегка прислонилась ко мне. Я обнял ее за плечи, подчинившись бессознательному инстинкту.
- Еще больше привыкаешь, – шепнула Алена. Она не отстранилась от меня, пока не докурила.
- Ну, а теперь пора, - сказала Алена, когда мы вернулись в тепло ее маленькой квартирки.
Я молча пошел в прихожую.
- Не торопись. Я переоденусь.
- А ты куда?
- Я с тобой. Разве нет?
- Конечно, со мной.
- Слава Богу. Если бы сейчас сказал что-то вроде «Ты уверена?», на этом все бы и закончилось. Но ты не должен был так говорить. Подожди меня в подъезде.
В крашенном зеленой краской подъезде было гулко и пусто. Щелкали и гудели лифты. Народ возвращался домой – к звукам и запахам свих жилищ. Я подумал, что мое жилище сегодня тоже наполниться звуками. Вспомнил -  сегодня Алена обошлась без немецкого языка, не считая напетой ей колыбельной. И тут же она вышла. Сегодня вместо шубы на ней был коротенький светлый пуховик, белая шапочка и белые сапожки. Она казалась школьницей - старшеклассницей. Алена несла довольно большую сумку.
- Возьмешь? – протянула она ее мне. У нее остался маленький рюкзачок.
Лифт спустил нас на грешную землю. В лифте мы стояли так же, как в лоджии.
- Вызвать такси? – спросил я.
- Ты что! Пойдем пешком! Ты знаешь, какое это счастье – просто идти по улицам, и не оглядываться.
Я понял – это было напрямую связано с Гариком.
Мы спустились по ступеням подъезда. Рядом стояла низкая черная машина. У нее вспыхнули фары и высветили падающий снег. Мы свернули на улицу.
- Как же я давно просто так не гуляла. Ощущение, будто меня только что выписали из больницы.
И опять я понял, про какую больницу она говорит.
Алена внезапно взяла меня под руку.
- Когда такая погода, хочется просто идти и идти. В никуда.
Снег сделал город умиротворенным. Снег скрипел уютно и нежно. Утром он скрипит совсем по-другому –  в его скрипе есть тяжесть длинного дня, и плач ребенка, которого тащат  за руку в садик, а он не хочет туда идти.
Впереди нас вспыхнуло пятно фар.  Машина, которая стояла у подъезда, оказывается, кралась за нами. Сейчас она остановилась.
- Алена Карловна! – я услышал резкий мужской голос. И вспомнил  недавние слова хозяина квартиры: «А за деньгами в эти же числа будет приходить к вам мадам Лизонька. Елизавета Карловна. Дама весьма строгих правил, но умница, и большой души человек».
Алена дернулась и застыла.
- Gott, nicht das! Wie konnte ich nicht denken? – почти крикнула она. (Господи, только не это! Как же я не подумала!)
- Алена Карловна! - требовательно сигналил голос сзади. К нам шли двое мужчин в черных куртках. В голосе того, кто позвал Алену, были нотки бывшего судебного пристава.
Мужчины подошли к нам. Алена выпустила мою руку.
- Алена Карловна! – еще раз жестко повторил тот, что был пониже ростом. Он был коротко стрижен. На узком лице были вырезаны два глубоко посаженых темных глаза.
- Я вам настоятельно рекомендую прекратить прогулку, и вернуться домой. Поверьте. Это ради вашего здоровья. Давайте не будет доводить дело до конфликта. Вы сами все прекрасно понимаете.
- Алена Карловна пойдет туда, куда сама посчитает нужным. Это только ее право, и ее поступок. Всего доброго.
- Слышь, ты, - включился второй, и его интонации были мне хорошо знакомы мне еще по девяностым годам. – Тебя тут вообще нет. Уже нет. Ты понял? У тебя вообще ничего больше нет. В первую очередь – работы.
- Kommt zum Teufel, Ihr Freaks! (Пошли к черту, уроды) – закричала Алена. Я не думал,  что она может так кричать.
- Тише, тише, Алена Карловна. Вы же знаете, что сейчас будет? У вас, судя по всему, очередное обострение. Вы опять путаете языки. Мы просто обязаны  доставить вас в … сами знаете, куда. А вы, - обратился он ко мне, - лучше уйдите сами. Вы видите – девушка не в себе. Ей нужна медицинская помощь. У нас на руках есть все документы.
- Эта девушка, – я уже понял, что и как надо делать, – моя будущая жена. На этой неделе мы оформим наши отношения. И любая попытка применить силу, или лишить ее свободы, будет расценивать как преступление.
- Ты кого барагозишь, э, пассажир, - опять заработал второй. – Пойдем, я тебе разжую все чисто словами.
- Алена Карловна! Холодно. Давайте уже решить – или вы идете домой, или мы едем туда, где вы уже были. Я не буду даже считать до трех.
Пока он все это говорил, я набрал телефон службы спасения, и четко, на громкой связи, произнес в трубку: – Нападение и попытка похищения человека. Нападающих две. Есть угроза жизни и здоровью.
- Урод. Сука! Ты еще сам не понял, что сделал – потерял выдержку первый.
- Все нормально ребята! Вы можете работать на кого угодно. Но, кроме вашего хозяина, в городе есть и другие люди.
Я шел на откровенный блеф. У меня кроме Мишки не было больше никаких знакомых. Но это был единственный выход. И возникшая на отчаянии бессилия уверенность сделала свое дело.
- Валим! – распорядился первый. Пусть  сам с ней разбирается, – он не сказал при мне, кто именно.
Машина провизжала по снегу задними колесами и вылетела на проезжую часть, подрезам маршрутную Газель.
Алена внезапно крепко-крепко обняла меня.
- Я же говорила вчера, что это ты! Теперь ты знаешь все. От и до.
- Я и раньше это знал.  Но как теперь ты…
- Все. Не говори ничего.
- Подожди. Надо срочно вызов полиции отменить. Сейчас  нам только протоколов не хватало.
Я опять набрал службу спасения. Пришлось долго объяснять, что нападавшие скрылись после первого звонка.
- Вы номер машины запомнили? Марку? – расспрашивала дежурная.
- Нет. Все очень быстро было.
- Заявление не будете писать?
- Нет.
- Хорошо. Назовите вашу фамилию, имя, отчество  и адрес проживания.
Я назвал.
Дальше мы какое-то время шли молча.
- Ты понял, что произошло? – спросила Алена. Она опять крепко держала меня под руку.
- Давно все понял.
- Нет. Ты не понял. Ты назвал меня своей женой. Это стресс? Или тактика?
- Это правда.
- Ты понял, куда ты ввязался? Ведь только сейчас все и начнется.
Подтверждая ее слова, в кармане моей куртки глухо зазвучал телефон.
- Не бери! – вцепилась в меня Алена уже обеими руками.
- Почему? Глупо прятаться. Мы ничего не украли.
- Украли! Ты украл.
- Признаю свою вину. Меру. Степень. Глубину.
Я был бешено-веселым.  Внутри  рос азарт обреченного.
Это был Федорович. Он звучал, как корабельный гудок.
- В общем, Руслан, ты ничего не понял, и не усвоил. Больше того, ты обманул. Ладно – меня. Но ты сам знаешь, кого еще. У тебя есть один шанс все исправить. Верни Алену домой. А сам сваливай из города. Завтра же. Ночь на сборы. Зато у нее не будет проблем.
- Федорович! Помнишь, я говорил тебе, что Алена не вещь. Когда ты просил не трогать ее руками. Помнишь, или нет?
- Да помню, помню! Что ты хочешь сказать?
- То, что сказал. Она не вещь. Ее нельзя забрать или вернуть.
- Ну, все. Мне больше нечего тебе сказать. Ты сам все решил. А жаль. Да, на работу с завтрашнего дня оба можете не выходить. Впрочем, у Алены завтра начнется другая жизнь. Игорь Васильевич в бешенстве. Он очень беспокоится о ее здоровье.
- Ну, так пусть побеспокоится о здоровье жены, например.
- Урод! Ты понимаешь, с кем говоришь?
Я сбросил звонок. Федорович звонил еще три раза. И, наконец, отстал.  Его сменил, видимо поднятый по тревоге, Мишка. Ему я не мог не ответить.
- Руся, ты как сука поступаешь, – говорил явно пьяный Мишка. – ну нахера же так делать? Я же тебя привел, как человека, а ты… Нахера?
- Мишка. Я сделаю все, что бы всем было понятно – ты не при делах. В любом случае ты за меня не отвечаешь.
- Да какого хрена! Федорович щас орал, что если я не разрулю этот рамс, то тоже с работой шиздец. А у меня трое детей. И кредиты.
- Миха. А ты бы продал любимого человека за кредиты, или за работу?
- Хули ты сравниваешь? Тебе побаловаться, а мне разгребать. Эта Алена, она же убитая на всю башку.
- Рот закрой. Не истери. И слушай. Я все разрулю сам. Но про Алену лучше молчи.
Видимо, что-то услышал в моем голосе Миха такое, что замолчал. И только спросил: – так у вас что, все так серьезно?
- Брат. Ты даже не представляешь, насколько. Прости.
-Ладно. Это ты прости.
Все-таки он по-прежнему был тем же самым Мишкой. И сейчас, будь он с нами, полез бы в драку с теми, из машины. Я его очень хорошо знал.
- Дурдом, – выдохнул я.
Алена замотала головой.
- Сумасшедшая площадь.
- Да. Сумасшедшая площадь.
Мы шли домой – теперь уже к нам домой. Снег заметал за нами следы, что бы на нем отпечатывались следы уже других людей. Мы уходили от нашего прошлого. От самих себя – прошлых.  От границ круга обреченности. Я вел Алену по белому городу, как по нарядному дворцу. Мы и представить не могли, какой путь нас ждет. Но мы шли, шли, шли…


Часть II

***

Время. Единственный бог, официально признанный наукой. Время не имеет материального воплощения. Но оно имеет власть над любой материей. Никакое вымышленное и персонифицированное людьми верховное существо не имеет такой  власти, как время. И бог этот самый безжалостный. И бесстрастный.
Сейчас я сидел на темной кухне, курил, и размышлял о том, как время трех прошедших месяцев спрессовалось для меня в плотное пространство событий и лиц. Так уплотняется материя после взрыва и смерти гигантской звезды. И на этом месте образуется черная дыра. Говорят, что через нее можно попасть в иные миры, с другими законами природы и бытия. Близость черной дыры чувствовалась за окном. Она ощущалась в громком тиканье старого будильника. Любое приспособление для измерения времени, вернее, для отсчета твоего личного пребывания в нем, будь то деревянные ходики с кукушкой, или цифры на экране смартфона – это и иконы безжалостного бога, и его слуги, управляющие всеми процессами в этом мире. Старый будильник сейчас отсчитывал отведенное нам  время тишины. И с каждым звуком его оставалось все меньше и меньше. За это время мне надо было решить простую и практическую задачу – выжить.
Алена в это время спала тяжелым, нездоровым сном. Вчера, после наступившей развязки, мы в полном молчании дошли до дома. И дальше обошлись без слов. Она только сказала:
- Я займу  твою спальню? Одна. Ты понимаешь меня?
Я ее понимал.
Потом она немного пробыла в ванной, отказалась от чая и кофе, выпила стакан воды, проглотив маленькую таблетку, и в спальне погас свет. Перед этим Алена попросила зажечь свечу в подсвечнике – статуэтке.
У меня было слишком мало данных для решения этой задачи. Мерзковатой змейкой в сознание вползла мысль о том, что Мишка и Федорович были правы насчет Алены. А вдруг она действительно не совсем адекватна, и находится под патронажем людей, которые за нее отвечают? И, как бы не было мне противно от самого себя, но я думал, что некоторые эпизоды наших отношений служат тому доказательством. Но все эти, похожие на выбросы токсичных газов, сомнения, испарялись от сквозняка. Он возникал в моем сознании, когда я думал про зеленый взгляд Алены, и ее непохожесть на большинство особей окружающего мира.
Общество с удовольствием вешает ярлыки на людей, живущих по собственным правилам. Все, что не вмещается в маленькую коробочку сознания обывателя, составляющего основу общества, трактуется им, как отклонение от нормы. Так полагают они, уверенные в том, что именно их путь – единственно правильный. И всю жизнь ими управляют два чувства: страх и зависть. Страх оказаться  не таким, как все, и зависть к тем, кто по их меркам, имеет куда больше, чем заслуживает.
Не то я так глубоко задумался, не то впал в вязкую дремоту, но когда опять посмотрел на будильник, он показывал половину шестого утра. Это был знак тревоги. Вторым знаком, вернее – уже сигналом, стал необычный звук телефона. Это Мишка звонил мне через WhatsApp.
- Ты дома? Алена с тобой?
-  А что?
- Придурок! Быстро говори. У тебя времени осталось с гулькин хер. Сейчас только я смогу тебе помочь. Говори, куда ехать? Я же у тебя так и не побывал ни разу. Через полчаса вы должны быть готовы. Потом я ни за что не отвечаю. И не вздумай звонить мне через оператора!
Я назвал Мишке адрес. И пошел будить Алену.
- Подожди. Я одеваюсь, - послышался ее голос из-за двери спальной. Она вышла бледная, решительная, собранная.  Внутри нее ощущалась скрученная стальная пружина. Это было то, что нужно.
- Алена, быстро собираемся. Завтракать не придется. Сейчас за нами приедут.
- Стрельников?
- Да.
- Ты ему доверяешь?
- Как себе. Он больше, чем друг.
- Хорошо.
Алена ушла в ванную.
Выстроенный за три месяца  уютный мир рушился. Пенаты встревожено метались по дому, не зная, как нам помочь. Собирая вещи, я прихватил подсвечник. Я знал, что Алена имеет на него право. Как и на пару чашек из сервиза. Между этим домом, его хозяином, Аленой, и пока незнакомой мне некой Елизаветой Карловной существовала связь. Вчера при разборках с людьми Федоровича я  лишь машинально отметил совпадение отчеств Алены и той самой «Лизоньки». Теперь же мне стало ясно, что это не совпадение. Дом не успел раскрыть мне всех тайн.
Порозовевшая от холодной воды Алена собирала вещи.
- А где подсвечник? – спросила она
- Уже уложил.
Она опять внезапно, быстро и коротко обняла меня.
- Как хорошо, что ты все понимаешь.
- За деньгами должна прийти некая Елизавета Карловна. Это родственница?
- Да. И лучше ей пока ничего не знать. Когда она должна прийти?
- Еще почти три недели.
- Хорошо. Мне надо выпить таблетку, и я готова.
Алена ушла в кухню.
Завертелся звонок–вертушка. Мишка ввалился в коридор, такой же серьезный и собранный, как Алена.
- С тобой вечно все не слава Богу.
- Миха, прости.
- Разбор полетов потом. А сейчас делай то, что я говорю. Привет, Алена.
Алена кивнула ему.
- Сейчас я вас увезу на дачу. Это не моя дача. О ней никто не знает, кроме меня, и хозяев. Хозяева будут только следующей осенью – у них контракт с монголами. Меня попросили приглядывать. Я туда с … ну, не важно. Миха, деньги есть?
- Пока есть.
- Кончатся, скажешь. Сейчас тебе в город лучше не соваться. Теперь главное – вынимайте сим-карты, лучше сожгите их. Вот вам две новые. Оформлены на левого человека. Все данные в телефонах тоже удаляйте. Особенно – в соцсетях. Что бы нигде никого не было.
- Миха, скажи. Что тебе светит за этот мой косяк?
- Все нормально. Я уже отболтался Федоровичу, что не знал ничего. Он узнавал, где ты живешь. Я дал адрес дома, который недалеко тут. Тоже старый. В случае чего, скажу – перепутал. Там явно уже вас пасут. Так, мне звонить вот на этот номер – он дал мне листок из блокнота. На клетчатой бумажке ежедневника четким Мишкиным почерком были записаны цифры.
- Ну, присели на дорожку.
Мы послушно опустились, кто куда.
- Все. С Богом. Я выхожу первым. Машина не моя, сразу предупреждаю, красная «Нива» у соседнего подъезда. Выходите через минуту.
Захлопывая дверь, я увидел будильник на кухонном столе. Жестяные фигурные стрелки  показывали шесть часов.

***

- На выезде из города круглосуточный супермаркет. Там купите все, что надо на первое время.
- Миха, там свет, дрова, вода есть?
- Все есть. Я покажу.
Перед этим, пока мы еще садились в старенькую «Ниву», когда Алена скользнула на заднее сидение, Миха успел шепотом сказать: «Если честно, я тебе завидую».
- Сплюнь!
Теперь в шумном, и пахнущем бензине салоном мы двигались на выезд из города. Мишка еще сделал пару кругов по окрестным кварталам. Было ясно, что он проверяет – нет ли хвоста. У Мишки был хороший боевой опыт, наработанный в бандитской бригаде. Я не удивился бы, если у него сейчас при себе был ствол. А он, и, правда – был.
- Ален, Русь. Не больше двадцати минут. Мне надо машину сменить успеть, и на работе быть вовремя.
В пустом огромном пространстве супермаркета никого не было. На входе отчаянно зевал, встрепенувшись при нашем появлении, охранник. За кассой дремала молоденькая девушка с неестественно черными волосами. Мы пробежались вдоль полок. В тележку полетели продукты – Алена выбирала их сама, я лишь добавлял еду из своего привычного рациона. Сверху легли некоторые хозяйственные мелочи. Все купленное заполнило четыре  больших пакета. Мишка поместил их в багажник.
Потом мы ехали по темной трассе. На незаметном перекрестке «Нива» юркнула в проулок, пропетляла по закоулкам, выхватывая фарами куски заборов и сараев, и оказалась на льду реки.
- По зимнику проскочим. На трассе пост ДПС, а у Федоровича везде свои люди.
Я впервые отметил, что имя Гарика не прозвучало ни разу. Зато каждый раз при упоминании Федоровича, Алена невольно сжимала до белизны губы. Сейчас, в темном салоне я этого не видел, но почувствовал тот  самый жест. Вернее - вспомнил о нем.
На реке была накатанная дорога.
- В основном лесовозы с левым лесом гоняют тут, ну и воровайки, которые по дачам шерстят.
- Миха, а сторожа в поселке есть? Соседи?
- Сторожа есть. Я их предупрежу. Скажу – молодожены, не местные, нанялись  сторожить дачу. Меня там все знают, не бзди. Это фигня, по сравнению с теми проблемами, которые могли бы быть. Да они еще и будут. Надо думать… думать… думать… – как в гипнозе, повторял Мишка, выруливая между внезапно появившихся торосов.
- Блин, не туда заехали. Сейчас.
«Нива» развернулась, и мы поехали обратно.
- А, все, нашел!
На берегу высветилось какое-то светлое сооружение. Это был небольшой кораблик-катамаран.
- Паром пригнали из Сретенска. Да так и не запустили. Как обычно – бабло попилили, а дело не доделали. Теперь правый берег летом вообще отрезан от большой земли. Но нам в другую сторону.
На противоположном берегу «Нива» заползла со льда на берег, похрустела замерзшей галькой, и покатилась по узкой длинной улочке. Потом было несколько поворотов. И, наконец, мы встали возле зеленого металлического забора.
- Гейм овер. Быстро разгружаемся. Мне еще вас инструктировать.
Мишка отцепил от связки ключей один из них, отпер калитку, и ключ отдал мне.
- Не просохать. Он в единственном экземпляре.
Потом мы, светя телефонами, пробирались между сосен, проваливаясь в снег. Мне это место уже начинало нравиться. Сосны и снег – это был добрый знак. Не знаю почему, но мне всегда так казалось. А когда я увидел дом…

***

Вам знакомо чувство, когда только что услышанная фраза, сложившаяся ситуация, или увиденное место кажется  уже слышанным, виденным, пережитым? Некоторые это называют  памятью прошлых рождений. Я не верю в это. Если и существует путешествие душ в постоянном перевоплощении, то вряд ли они воплощаются в одних и тех же пространствах и временах. Кто-то назвал такое явление феноменом ложной памяти. Сейчас я, конечно, не вспомнил ни про реинкарнацию, ни про ложную память. Я просто рассматривал дом. Когда Мишка зашел туда первым, попросив нас обождать, а затем загорелся уличный фонарь, притаившийся  неподалеку, я понял, что видел этот дом. Казалось, еще немного – и я вспомню, какой он там, внутри.
- Давайте сюда – высунулась Мишкина голова в дверной проем.
Мы вошли.
Это была старая дача – такие строили лет шестьдесят назад, когда государство только-только разрешило простым смертным обзаводиться приусадебными участками. Постепенно режим смягчался, и дозволенные законом садовые домики обрастали верандами и мезонинами. В такие дачи свозили старую мебель, оставшуюся от прошлых поколений.
Дом был просторный. Середину его занимала объемная печь. Перед ней было что-то вроде кухни – на одном столике приютилась электроплитка, второй, покрытый старой, порезанной в некоторых местах клеенкой с подсолнухами, был пуст. Рядом стоял шкаф.
Позади печки было жилое пространство – две сетчатые кровати, темный кубический комод, несколько стульев, еще один стол – круглый, покрытый слоем пыли. В стеклянной полосатой вазе торчал пучок сухих трав. У тыльной стороны печи приткнулось кресло – качалка. Над комодом были прибиты явно самодельные полки. Света лампочки под потолком – голой, без абажура, для такого дома не хватало. Но в углу был торшер, а над одной из кроватей висел сделанный под хрусталь светильник.
- Ну, вот. Чем богаты, - сказал Мишка. – Главное - тут вас никто не найдет. Надеюсь.
Я молчал. Дом мне нравился все больше и больше. Здесь тоже была тишина. Но это была не мертвая тишина, а тишина уединения после долгого и опасного пути. Я не хотел думать про  затишье перед боем.
Мишка уже вовсю шуровал возле печи. Он загрузил ее дровами, вытащил заслонку, с которой на пол слетела тонкая струйка сажи, плеснул на дрова  из бутылочки с прозрачной жидкостью (в комнате запахло керосином), кинул спичку, и печь ожила.
- Аленка, ты пока  располагайся, Русь, пойдем, покажу тебе хозяйство.
Мишка сейчас казался мне не ровесником, а многоопытным мудрым мужиком, покровителем и защитником.
- Значит так. Вот баня – показал он мне на невысокий домик под крышей из металлочерепицы. – За ним дровяник. На месяц дров точно хватит, потом – вон туда, через речку – там сушняка море. Короче, не замерзнете. Для бани вода – с реки. В сарае лом, колун, топор, в бани – баки. Наколешь, притащишь. В сарае еще и санки есть. Питьевая вода тоже на том берегу, прямо напротив вас. Пойдем, покажу.
Оказывается,  территория дачи имела еще один выход. Он вел прямо на берег. На другом берегу, в черноте леса угадывался белый прогал.
- Там ручей. Вода питьевая. Есть еще один источник – с этой стороны. Потом покажу.
- Ну, вроде, все. Свет тут не отключают, но перебои бывают, так что телефоны, и что там у вас еще – ноутбуки, планшеты держите всегда на зарядке, на всякий случай. Вот ключ от летней кухни – там посуда всякая, ***-мое, сами разберетесь. Ты скажи, – внезапно повернулся и приблизился ко мне Мишка – у вас уже что, было что-то?
- Нет, Миха. И быть не могло. Этот не тот случай.
Я ждал услышать от Мишки какую-нибудь ядреную шуточку. Но вместо этого он очень серьезно сказал: – Теперь я точно верю, что у вас все серьезно. Да. Повезло тебе.
- В чем, Миха? В том, что остался без жилья, работы, да еще и Аленку втянул во все это?
- Да дурак ты. Мне бы такую, как она – я бы тоже все бросил.
- А вчера что говорил?
- Забудь. Так надо было. Пойдем, проводишь меня.
Мы вышли за калитку.
- Вон в той стороне – ключ. Идешь по дороге, потом там проход под рельсами, он большой. Мимо не пройдешь. Поднимешься на бугор, и не промахнешься. А если в ту сторону идти –  он махнул рукой  туда, откуда мы приехали, - то будет станция. Там магазинчик. И продукты, и хозтовары. Километра два, не больше. Ну, а за ним, по дороге поселок, и автобусная остановка до города. Это на самый крайний случай.
- Миха. Я даже не знаю, какое спасибо тебе сказать?
- Ну, ты еще руки начни целовать. На колени упади. Брат, ты что? А когда ты со мной спина к спине против семерых – помнишь? А потом на себе меня ночью тащил до больнички? Я же все помню.
Да, был в нашей жизни такой момент. Как-то мы намертво сцепились с семерыми жлобами из пригородного поселка, где играли на танцах. Обиженные вниманием к нам местных девушек, жлобы решили раскатать нас по асфальту. И раскатали, если  бы не истеричные крики с балконов домов, и проблеск маячка машины военной автоинспекции, которую жлобы приняли за ментов. Михе тогда пробили голову, и сломали четыре ребра. Я отделался выбитыми зубами, и легким сотрясением мозга. Сегодняшний путь на дачу показался мне знакомой ситуацией, только теперь Мишка тащил на себе нас двоих.
- Ты скажи честно – с тобой что будет?
-Ничего. Мне никто не давал задания вас пасти. Я вообще не при делах. Отматерю тебя при Федоровиче, пообещаю лично хлебальник разбить, если поймаю. Вот и все.
- Слушай. А почему все время Федорович? Почему не Гарик? Ему что, не по понятиям?
- Да Гарик тут вообще… - сказал Мишка и заткнулся.
- В общем, что мог, я сделал. Если Алена захочет, она тебе все сама расскажет. Судя по всему, еще не все рассказала. Ладно, брат. Храни тебя Бог. И вот еще что, – Мишка нырнул в «Ниву», и достал  продолговатый брезентовый сверток.
- Это на самый крайний случай.
Я ощутил, что это какое-то оружие.
- Ствол?
- Помповое. Пятизарядка. Вот еще патроны – сунул он мне две картонные коробки. Ствол левый, нигде не числится. В случае чего – нашел в лесу.
- Думаешь, пригодится?
- Буду молиться, чтобы не пригодился. Звони, если что. Но только после рабочего времени. Я этот телефон на работу не беру
Мы обнялись. Мишка уехал. Я еще какое-то время смотрел вслед красным огонькам «Нивы», пока они не утонули за ближайшим спуском.

***

В дома стало заметно теплее. Я прикрыл поддувало. Алена сидела в кресле-качалке. Сейчас в дома горел только настенный светильник. Дом выглядел немного печальным. Но чужим он уже не был. Я научился быстро привыкать к местам временного обитания.
Я думал, что Алена спит. Но она, не открывая глаз, сказала: - Не ожидала я такого от Стрельникова. Мне он всегда казался одним из них.
- Из кого? Ты ведь и мне говорила про них.
- Из тех, кого всегда больше. Кто всегда во всем прав. И вообще он мне не нравился. Грубый, хамский.
- Не обращай внимания. У него была такая жизнь.
- А у тебя? Какая жизнь была у тебя? Ведь я тоже про тебя ничего не знаю.
- Ничего необычного. Самый стандартный набор событий. Школа, армия, учеба, работа, женитьба. Развод. Бегство от себя в тайгу, на прииски, потом желание все изменить. Вот оно–то и сбылось.
-  Жалеешь?
- Я? Да я счастлив! Особенно сейчас, здесь.
- Это что? Признание в любви?
- Это описание моего состояния.
- И ты не думаешь о том, что скоро может произойти?
- Нет. Мне все равно.
Я в это время сидел за круглым столом, разделявшим кровати. Алена легко поднялась с кресла. Оно качнулось и затихло. Алена подошла и встала у меня за спиной. Ледяные пальцы закрыли мне глаза. Я ощутил затылком  теплое дыхание.
- Я даже не успела сказать тебе спасибо. Так вот – спасибо!
И в который раз я почувствовал, что не стоит спрашивать – за что именно.
- Ты ведь тоже все потеряла, разве  нет?
- Я? – внезапно громко сказала Алена,  и мне показалось, что она опять заговорит на немецком языке. Но она помолчала. А потом уже нормальным голосом сказала:
- Я потеряла только одно – зависимость от страшного человека. Впрочем, он явно сейчас так не считает. И так просто меня не отпустит.
- Гарик?
- Руслан, не сейчас, хорошо? Я все-все тебе расскажу. Давай займемся простым делом – надо как-то обустроить этот дом.
- Кстати, он мне нравится.
- А мне-то как! – и мы рассмеялись.
И это уже сереющее утро, и весь день мы заняли  работой. Я колол и такал лед. Принес дрова – и в тепле они внесли в запах дома привкус смолы и мороза. Из сарая я выгреб все необходимое. Когда вода нагрелась, Алена промела и вымыла пол, протерла пыль, и застелила кровати привезенным нами  бельем. На ту, что стояла ближе к печке, лег светло-зеленый плед, который был на Алене вчера вечером. Сейчас я про себя удивился слову «вчера». Мне казалось, что  прошло уже несколько недель.
Сдвигая  по ее командам мебель, я опять отмечал легкость движений, и явную привычку к любой работе.  Все эта домашняя возня избавляла нас от мучительной необходимости что-то говорить. Все кошмары вчерашнего вечера на время  отлетали вглубь сознания, когда мы сталкивались во время работы, отпускали в адрес друг друга колкие замечания, хохотали, и вновь принимались за дело. Третий раз за все время общения с Аленой мне явственно казалось, что мы давно живем вместе, и сейчас благопристойной семейной четой прибыли на дачу, что бы, например, приготовить ее к встрече Нового года. «А ведь скоро и правда, Новый год», - успел подумать я, перед тем, как Алена спихнула меня с еще непромытого куска пола.  Потом я занялся баней, натаскал  льда, затопил печку, и еще два бака поставил рядом с ней – топить лед впрок. Из-за хребта вышло солнце. Участок показался мне очень красивым. Везде – на скамейки, на столбики забора, даже на узкие шесты малинника были надеты круглые шапочки снега. В них жила вся тишина зимнего поселка. Но он не был безлюден – в разных местах вверх ползли  серые струйки дыма.
В летней кухне я выбрал необходимую посуду. А когда вернулся в дом, то увидел, что Алена застелила стол в жилой части скатертью.
- В комоде была. Смотри, какая интересная.
Скатерть была старая, но чистая, явно самодельная, из грубого холста. Ваза теперь стояла пустая – сухой травы не было.
- Я ее в печку бросила. Не люблю мертвые растения в доме.
На комоде выстроились разные баночки и тюбики из сумки Алены. Еще она нашла за печкой зеркало, и поставила его на комод. Зеркало тоже было старое. А перед ним, словно и был тут всегда, стоял тот самый подсвечник.
- Прости, я тут в твой чемодан залезла. Честно – я только белье достала. И вот, еще его.
- А там нет никаких тайн.
- Есть. Твой альбом.
Да, у меня был альбом с фотографиями из прошлого. Я сам очень не любил открывать его. Мелькнула мысль, что самое время бросить его в печь.
- Ты мне потом сам покажешь, хорошо?
И Алена занялась посудой, которую я принес из летней кухни.
Рядом с вешалкой в доме помещался старый холодильник. Он был округлый и заслуженный, как автомобиль «Победа». Я нашел штепсель и воткнул его в розетку. Холодильник завелся, как двигатель древней машины, и затем перешел на низкие урчащие обороты.
- Ой, только не это! – крикнула Алена, выжимая тряпку.
Мне тоже не понравился этот звук. Я решил использовать холодильник для другой цели. Я вынул из него полки и поставил туда ружье.
- Оружие? – сказал моментально став серьезной Алена.
- На всякий случай.
- Ну, Мишка! – не удивилась она. – Запасливый мужчина. Вы давно дружите?
- Да уж скоро четверть века.
Продукты я поместил в кухонный шкаф. Тут не было ничего, что могло скоро испортиться.
- Ты голодный, наверное? – видя, как я вожусь с запасами, - спросила Алена.
- Да. И ты тоже. Только сейчас моя очередь тебя кормить.
- С ума сойти. Такого в моей жизни еще не было, - засмеялась она.
- Чего именно?
-Никогда не слышала от мужчины таких слов. Рестораны не считаются. Мне еще ни один  мужчина не готовил еды.
- Не обольщайся. Повар я еще тот.
- Ладно, аптечка у меня есть, если что – откачаем друг друга. - - Только давай  пока обойдемся бутербродами. А ужин с тебя. Мы же заслужили ужин, правда?
Я поставил чайник на плиту, и стал штамповать бутерброды.
Алена закончила уборку, надела обнаруженные под кроватью валенки, набросила на голову платок, и стала похожа на расторопную сельскую молодуху.
- Не смейся. Тебе тоже валенки нашлись.
Алена вынесла грязную воду, поставила ведро под умывальник, куда я уже залил воды, и устроила на полочке мыло, пасту, и стакан с зубной щеткой. Я отвлекся от готовки, и тоже  поставил в стакан свою щетку. Это был очередной символ нашей новой жизни - две перекрещенные щетки – ее ярко-голубая и моя – темно-зеленая. А печка трещала, и чайник начал шуметь.
- Маленький домик, русская печка,
  Пол деревянный, лавка и свечка,
  Котик мурлыка…
- запел я потихоньку,
- … муж работящий – подхватила Алена, и мы продолжили дуэтом:
- Вот оно счастье,
  Нет его слаще!
Наступил миг  этого счастья. Простого, без двусмысленных фраз, загадок и неопределенности. Все было предельно ясно. На грани грядущей войны мы были полны светлой и тихой радостью. Я вспомнил весь свой путь  – от плацкартного вагона, до вот этого, залитого солнцем, и запахом оттаявшего дерева, дома.

***
Попив кофе, я пошел проверить в баню. Там было уже жарко. В баках лед растаял наполовину. Там плавали прошлогодние листья. В емкостях, приваренных к каменке, был почти кипяток. Окно освободилось от измороси. В предбаннике я нашел керосиновую лампу – оказывается, в бане не было электричества. Бутылку с керосином я видел в доме.
Участок уже принял обжитой вид. Тропинки обозначились от дома к воротам, к бане и к крашеному серой краской туалету. Я всегда сужу о владельцах жилья по состоянию отхожего места. Хозяева дачи заочно мне понравились. Туалет был выкрашен еще и изнутри, выгребная яма оказалась почти пуста – наверное, летом они использовали раствор с бактериями.
- Кто первый в баню? – спросил я, заливая керосин в лампу.
- Ого, а что, там света нет?
- Нет. Но этого хватит.
- Тогда – ты. Тебе еще ужин готовить.
Я взял полотенце, белье, лампу и ушел.
Париться не хотелось. Мне было достаточно смыть мыльной пеной и пахнущей рекой водой с себя все остатки последних нереальных суток.
Потом в баню ушла Алена.
- Чур, не подглядывать! – засмеялась она на пороге.
- Там все равно окно запотело
- Ага! То есть, ты уже прикинул – можно ли меня разглядеть? Еще успеешь!
От ее слов меня даже немного бросило в жар. Или это печка раскочегарилась слишком сильно? Я заглянул в топку. Дрова прогорели. По углям гуляли рубиновые сполохи. Я подкинул еще пару поленьев, и принялся за готовку.
Я решил приготовить простое, но эффектное блюдо. Оно требовало совсем немного времени. Я обжарил в кипящем масле крабовое мясо, добавил лук, чеснок, полил все это смесью лимонного сока и соевого соуса, и добавил белого перца. В финале  я подсыпал  рубленой петрушки и тертый сыр. Сдвинув сковороду на край печки, я накрыл ее кухонным полотенцем. Потом помыл и порезал овощи. Еще никогда я не готовил еду с таким воодушевлением и отдохновением. Ощущение простого бесхитростного счастья не проходило.  Я сервировал стол, и сходил  закрыть ставни. Дом опять оказался изолирован от остальной Вселенной. И в этот изолированный островок вернувшаяся из бани Алена принесла целое облако запахов. Тут были: фиалка, какие-то травы, и еще, как мне показалось – что-то цитрусовое.
- С легким паром!
- И вас также! Умммм…какой запах! Что там у тебя?
- Садись. Все готово.
Теперь на Алене был теплый серый махровый халат. «Странно, почему не зеленый?» - подумал я. Алена в это время прихорашивалась у зеркала. Потом она зажгла свечу, и установила ее в центр стола.
- Это еще не все, - Она достала из своей сумки какую-то бутылку, и картонную коробку. Там оказались два  бокала – хрустальных и тяжелых.
- Я знаю, что ты не пьешь почти. Но…
- Не надо ничего объяснять. Давай, я открою.
Это было сухое белое вино. «Как она угадала, что будет рыбное блюдо?» - подумал я, и опять некстати вспомнил Иру с красным вином и салатом из крабовых палочек.  Алена в это время погасила лампу. Свет свечи отражался от хрустальных граней.  Когда он попадал в глаза Алены, то превращался в  оттенок бирюзового вечернего неба. Вы замечали, что вечером, в определенный момент, небо  на западе становится зеленоватым? Эта зелень быстро пропадает, но видеть ее можно всякий ясный вечер после заката. Особенно весной.
Кроме свечи, дом освещался бликами пламени – они просачивались из-за печной дверцы. Я потому так старательно описываю тот первый наш вечер, чтобы потом не возвращаться к описанию прочих вечеров. Все они будут похожи друг на друга. Правда – только внешне. На самом деле над нами уже нависали яростные и стремительные события.
- Ничего не говори. Мы выпьем молча. И каждый за свое. Все равно ведь будем пить за одно, и тоже, в конце концов. Я так не люблю все эти: - Ну, давайте за…
Мы соприкоснулись бокалами. Мне понравилось это вино. Я хотел рассмотреть этикетку, но тут Алена воздала хвалу блюду.
- Ничего себе! Это же обычные крабовые палочки? Или мясо?
- Ну да. Простите за мистификацию.
- Ты что! Это очень вкусно. Кто бы мог подумать, что можно приготовить малыми средствами такое блюдо! Только налей мне, пожалуйста, воды.
Когда с едой было покончено, Алена опять выпила маленькую таблетку.
- То, что ты пьешь, это обязательно?
- Да.
И опережая мой следующий возможный вопрос, сказала:
- Иначе я сойду с ума. Так понятно?
Я молча кивнул.
- Интересно – курить совсем неохота. А тебе?
- Тоже. Так всегда бывает на свежем воздухе.
- Ага. И когда на душе легко. Может, тут мы и бросим? Оба?
- Может быть…
Вина Алена больше не предлагала. Да мне и не хотелось. Тишина густела с каждой минутой.
- Ну что? Я должна тебе кое-что рассказать, наверное? – как-то неуверенно сказала Алена.
- Это только твое право. Твое желание.
- Ты готов ждать еще? И не знать, кто я такая на самом деле?
- Я очень хочу это знать. Но не хочу, что бы ты чувствовала себя обязанной.
- Спасибо тебе. Тогда ты дашь мне еще немного времени? Просто прийти в себя.
- Конечно. Скажи только одно… я не просто так, мне надо готовиться к будущему. Гарик…он для тебя кто? Насколько ты нужна ему, если он идет на такие вещи? И что он может еще затеять?
Алена передернулась, словно через нее пропустили разряд.
- Да если хочешь знать, Гарик тут вообще не причем! Это все этот…Федорович… Teuflischer вastard! (Чертов ублюдок!).
Алена выпрямилась. Сейчас она смотрела на меня расширенными зрачками. Губы были сжаты. В ней опять  была стальная пружина, которую я уже ощутил сегодняшним утром.
- Ладно. Слушай…

***

Что ощущает человек, внезапно вырванный из ежедневного устоявшегося образа жизни? Что испытывает он, лишившись необходимости соблюдать ритм, заданный его бытием? Как воспринимает он время, избавленный от всех повседневных обязанностей? Вы скажете, что время будет тянуться для него, превращая каждую минут в час, а час в сутки? И вы ошибетесь.
Время начинает течь все быстрее и быстрее, слегка отмечаясь по внешним признакам – рассвет – полдень – закат – ночь. Наконец, оно спрессовывается в один – единственный отрезок времени. Он убивает жизнь постоянством обреченности. И меняющиеся, как показания электросчетчика, цифры календаря свидетельствуют об этой обреченности.
Прошло уже четыре дня после нашего бегства из города в замерший на зиму поселок. И сутки полетели легко и незаметно, как мелкие снежинки, которые порой сдувает случайный ветер с деревьев. Внешне с нами ничего не происходило. Но вместо успокоения росла неосознанная тревога. Она таилась в шуме каждого проезжающего автомобиля, в скрипе снега под ногами редких жителей поселка, в тишине, поселившейся в наших телефонах. Где-то совсем рядом уже рыскали, разыскивая нас, неотвратимые и непредсказуемые перемены.
Третий день подряд я приходил в себя от рассказа Алены. Тогда, уже глубокой ночью, когда растворилась эйфория от чувства мнимой победы над обстоятельствами, когда хлопотливый веселый день сменился густотой декабрьской ночи, Алена смогла передать мне все, что лежало у нее  на душе и в сознании.
Сейчас я шел из маленького магазина, приткнувшегося к ближайшему полустанку – нам понадобился керосин для лампы, спички, и бельевая веревка. Я возвращался по своим же следам, по узкой тропинке среди соснового молодняка, по белизине снега, тронутого только мной полчаса назад. Мне не понравилась чересчур болтливая и любопытная продавщица. Увидев новое лицо, она долго не отпускала меня от прилавка, кидая вопросы, как мелочь сдачи на прилавок: «А вы один?», «А надолго?», «А не страшно одному?», «А далеко дача-то находится?». Я отвечал, что да, один, и ругал начальника, подписавшего отпуск в декабре, и что дача недалеко – сразу вон за тем отворотом. И что не страшно, потому, что рядом правление кооператива, где живут сторожа и их собаки.
Вполне возможно, что нестарая, и явно одинокая продавщица просто развлекала себя, устав от одних и тех же посетителей.  Передо мной с ней нудно и длинно ругался запущенный мужик в армейском бушлате, требуя в долг бутылку. Он ушел, не получив желаемое.
- Ну, вы видели такую  наглость? За ним уже полторы  тысячи записано, мать с пенсии гасит, а у этого ни стыда, ни совести – не работает, только пьет. Вот такие у нас тут мужики, - завязывала она со мной разговор.
Ее удивило, и, как мне показалось, обрадовало то, что лично мне бутылка не понадобилась. И потому продавщица, возможно, решила каким-то образом познакомиться поближе.
- Это вы и готовите сами себе покушать? (она вроде как нарочно употребило это  домашнее слово, вместо безликого глагола «есть»).
- А что там особенного? Лапша, консервы,  - этого мне хватает.
- Ой, ну так-то тоже долго нельзя. Супчики надо кушать домашние, картошечку.
Если бы я поддался на продолжение разговора, она явно бы стала зазывать меня к себе. Но я предельно вежливо, в выражениях, каких она, наверное, еще и не слышала в свой адрес никогда, сослался на топящуюся баню. И обещал зайти  через пару дней.
Во всем этом тоже была  опасность. У меня обострилось чувство опасности, как у зверя, почуявшего облавную охоту.
Самым неприятным было молчание телефона Мишки. Я звонил ему каждый вечер, но трубка с тем самым, никому не известным на работе номером, была отключена. Мы с Аленой  оставались полностью одни.
Иногда я осторожно выходил в интернет через телефон и анонимный браузер – что бы отследить события в городе, и стране. Заходил и на наш корпоративный сайт. Он был в том же состоянии, к котором я  его оставил – ни новых публикаций, ни новой рекламы выложено не было. Даже анонсы мероприятий на новогодние праздники – а до них уже оставалось десять дней, так никто и не удосужился разместить. И моя корпоративная почта была пуста. Хотя я ждал появления в ней угрожающих писем. Во всем этом я видел некую угрозу – мне казалось, что все силы Федорович бросил на наш поиск и забросил дела корпоративные. Но куда пропал Мишка? И тут мне представлялись самые дурацкие и нелепые картины. Но в реалиях нашего времени все они могли каждый миг воплотиться в реальность. И ночная исповедь Алены была тому достойным подтверждением.

***
- Во время войны моих предков выселили в Забайкалье из Поволжья.
- Ты немка?
- Да. По обеим линиям. Ты разве еще не понял? И не сбивай меня, пожалуйста. Я очень долго решалась на этот разговор.
Алена помолчала, потом перебралась на свою кровать, села, оперившись спиной о прислоненную к стене подушку, набросила на колени плед, и еще какое-то время помолчала, восстанавливая выстроенный порядок повествования.
- Там целая сага вышла. Всю войну дед и бабушка работали в колхозе. Возле Читы. А дед был механик – самоучка – в его роду по мужской линии все были механики. В общем, он в колхозе развернулся в полный рост. Строил из ничего какие-то машины, механизмы. Его стали приглашать в другие колхозы – вроде как в аренду брали. В итоге деда двинули на повышение. Его перевели в Читу. И дали место в какой-то государственной конторе. А после войны он вообще резко пошел вверх. Но перед этим… в общем, ему предложили поменять имя, фамилию, и отчество. И он уже стал не Вильгельм Ральфович Бауер, а Владимирович Родионович Барков. Бабушка на это не пошла. Она не хотела менять баварскую фамилию предков деда.  Тогда они придумали вот что. Дед официально развелся с ней. В 1953 году родился мой отец Карл.  И бабушка дала ему свою фамилию. Власти поступок деда одобрили, он уже к тому времени получил орден «Трудового красного знамени». И руководил трестом. Он отвечал за механизацию всего сельского хозяйства. Кажется, так трест назывался. Деда приняли в партию, и дали ту самую квартиру, в которой ты и жил. А до этого им с бабушкой приходилось  встречаться тайком – бабушка жила на Черновских, и работала в библиотеке при клубе шахтеров. Дед всю зарплату, все пайки привозил ей. Они очень любили друг друга. Ну, а потом он перевез ее на новую квартиру. Сперва жили тайно. Боялись соседей, дворника, стукачей. Потом, после двадцатого съезда, дед женился на бабушке заново – уже как Владимир Родионович. И родной сын для него стал по документам – приемный. Слава Богу, их никто не трогал. Отец закончил школу с медалью. Он был хорошим математиком. Несмотря на немецкое происхождение, его направили учиться в Новосибирск, в университет. К окончанию он уже подготовил кандидатскую диссертацию. Ему предсказывали большое будущее в науке.
Алена помолчала. Было видно, что она очень устала.
- Может, перенесем на завтра? – спросил я. Тебе надо поспать.
- Нет! Ты же знаешь, что завтра для нас может и не быть. Может, это вообще наша последняя ночь.
Ледяной сквозняк неопределенности опять поселился в хорошо прогревшемся доме. Алену даже немого знобило. Она выпила еще одну таблетку.
- Дед умер в семидесятом. У него оказался рак мозга. После похорон папа вернулся в Новосибирск – там у него была работа. И не только работа. Но об этом я узнала уже потом.
Судьба отца Алены сделала поворот, когда он, по просьбе бабушки, поехал в маленький городок саратовской области Маркс – бывший Екатеринштадт – разыскать давно не подававшую никаких признаков существования свою единственную сестру Берту Бауер. Оказывается, та умерла в казахстанской ссылке. Но отец Алены, разыскивая следы тетки, познакомился с работницей местного музея Эльзой Ланге. Она и стала материю Алены. Карл забрал Эльзу в Новосибирск – за его уже имеющиеся весомые заслуги перед советской наукой ему разрешили поселить в своей аспирантской общаге немку из Поволжья. В 1983 году у них родилась дочь. Изначально ее решили назвали Элен. Но мать настояла на русифицированном варианте. И в том же году, внезапно и скоропалительно отец Алены был арестован. Оказывается, он уже несколько лет, кроме науки, занимался тем, что тогда называлось «антисоветская деятельность». Ученые Москвы, Ленинграда, Новосибирска тайно выпускали на множительной технике работы Солженицына, Сахарова и дореволюционных философов. Отец Алены занимался программой реабилитации пострадавших от репрессий народов. С приходом к власти Андропова, КГБ получило отмашку, и под замес попало больше сотни членов этого движения. Эльзе Бауэр с грудным ребенком на руках было приказано покинуть элитный Академгородок. Ей выдали предписание вернуться в город Маркс. Приехавшая на суд мать Карла увезла в Читу не только копию приговора, но и маленькую Алену. После вынесения приговора – 12 лет строгого режима, Эльза Бауэр внезапно умерла от обширного инфаркта. А еще через год бабушка Алены получила извещение о гибели сына в одной из колоний Мордовской АССР «от несчастного случая».
Окаменевшая от горя, но сделавшаяся еще тверже и собранней бабушка Алены Хельга Францевна Бауэр теперь имела в финале свой жизни одну цель – вырастить внучку. Сама в детстве получившая хорошее воспитание и домашнее образование от родителей, она учила Алену родному языку, игре на фортепиано, и отдала ее в хореографическую студию. А вечерами рассказывала ей о великих художниках, перелистывая уцелевшие с дореволюционных времен альбомы с репродукциями мировых шедевров.
- А потом началась вся эта суета.
Мне было десять лет, когда  по телевизору показали войну в Москве. Я там не была никогда, но всегда думала, что это город, похожий на сон. Да что с меня было взять – я до окончания института вообще нигде не была. Ты же старше меня – ты помнишь, что творилось? Я в 16 лет ходила мыть полы по конторам, по вечерам. Бабушка пыталась репетитором быть по немецкому. Но учеников было мало. Мы уже хотели продавать квартиру – тогда сталинки в цене поднялись. Вернее – обменять с доплатой на жилье поменьше. И тут…

***
После школы Алена поступила, разумеется, на факультет иностранных языков. Немецкий к тому времени она знала в совершенстве. И хотя говор поволжских немцев несколько отличался от классического германского языка, она усвоила и его – через самоучители и пластинки. Алена так же продолжала подрабатывать то уборщицей, то рекламным агентом – бабушка была уже совсем слаба. Растущие цены, и плата за коммуналку пожирали всю ее жалкую пенсию.
Как-то, вернувшись поздно вечером домой, Алена обнаружила там кроме бабушки гостью – высокую, полноватую яркую блондинку. Они сидели в гостиной за круглым столом.  Бабушка, листая какие-то документы и письма, вытирала слезы и сморкалась в старый кружевной платочек.
- Алена! Познакомься! Это твоя старшая сестра. По отцу.
Оказывается, Карл Бауэр, мотаясь по университетским центрам страны, по своим диссидентским делам, познакомился в Ленинграде с активисткой движения за автономию немцев некой Фридой. И случилось то, что случается, когда встречаются молодые и объединенные одной, великой, как им тогда казалось, целью, мужчина и женщина. Фрида родила дочку Элизабет за два года до рождения Алены. Карл стал разрываться на две семьи. Жена его что-то подозревала. Но воспитанная в немецкой сдержанности, она не позволяла себе опускаться до разборок и шпионажа. Она очень любила  мужа.
А Фрида, угодив в спецпсихбольницу МВД после  разгона движения, обеспечила дочери скитания по интернатам в российском захолустье. И в последнюю встречу, перед самой смертью, когда Лиза уже жила своей, взрослой жизнью, а мать – в доме престарелых под Санкт-Петербургом, она рассказал дочери про отца и родственниках в Чите. Потом, когда в страну пришли времена дикого рынка, Лиза кинулась в это болото, пыталась построить свой бизнес. Но прогорела, и осталась без всего. Тогда она и решила ехать в Читу.
- Привет сестренка. – сказала в тот вечер Лиза, и тепло, по-родственному, обняла ошеломленную, растерянную Алену.
С появлением Лизы жизнь Алены и бабушки изменилась. Лиза моментально нашла работу в какой-то оптовой фирме. В доме стали появляться хорошие продукты, и дорогие вещи. Лиза накупила сестренке много одежды, сделала ей загранпаспорт, и несколько раз брала ее с собой в Китай. Казалось, что в доме поселился добрый немецкий ангел, взмахами крыльев разметавший все беды и проблемы. А когда Алена получила красный диплом, то Лиза сделала больше, чем подарок. Она через старые связи нашла ей место в процветающей переводческой фирме в Санкт-Петербурге, купила билет на самолет и дала с собой приличную сумму денег – для обустройства в чужом большом городе. Жизнь Алены превратилась в калейдоскоп, ежесекундно меняющий восхитительные картины жизни – и каждая новая картина была все красивее и заманчивей.
Ее, и вправду, взяли на работу, а полученных от сестры денег хватило на аренду квартиры  у станции метро «Гражданский проспект». Алена постоянно звонила бабушке, та с удовольствием выслушивала рассказы внучки о петербургской жизни, и сама бодро отчитывалась в том, как хорошо и спокойно ей жить под патронажем Лизы. Если бы Алена не была так сильно увлечена новыми реалиями своей судьбы, она бы услышала в бабушкиных интонациях совсем не бодрые ноты…
- Слушай, давай выйдем на воздух? Хочу подышать, – прервала рассказа Алена. Я не сразу отреагировал – семейная сага фамилии Бауэр уже поглотила меня. Я видел весь их быт и судьбу до мелочей, вплоть до начищенных кастрюль, и тяжелых потертых переплетов старинных альбомов.
Мы набросили куртки и вышли во двор. Совсем незнакомое небо висело над нами, разделенное бледной полосой Млечного пути. Огромные зимние звезды, кажется, цеплялись за вершины сосен. Сквозь ставни пробивался свет свечи.  Дом от этого казался избушкой из сказок Андерсена.
Алена молча смотрела на звезды. Казалось, она продолжает свой монолог, но теперь произносит его не для меня, а для кого-то, кто внимательно и бесстрастно слушает ее там, среди звезд.
- Замерзла, – наконец – выдохнула облачко пара Алена.
После улицы тепло в доме превратилось в жару. Дрова окончательно прогорели, и превратились в серые барханы золы. Пора было закрывать заслонку. Тыльная сторона печи дышала густым теплом.
В  своем рассказе Алена подошла к тому, что я давно ждал. Одинокая, красивая и образованная девушка  стала жить с коллегой по фирме – таким же образованным и по-питерски утонченным Артуром. Он руководил отделом переводов технической документации, а заодно был сыном владельца фирмы. Еще не знавшая физической стороны любви, робкая и неопытная Алена покорила пресыщенного городскими амазонками Артура. Он всерьез стал думать о свадьбе. Но его родители – петербуржцы в четвертом поколении, снобы и аристократы новой волны, разумеется, не собирались принимать в свою семью почти сироту  из далекого Забайкалья. Артур был единственным сыном, и потому, вместо безапелляционного запрета на брак с Аленой, отец Артура поступил куда изощрённей. Он организовал ей годовую стажировку за счет фирмы в Германии.
- Я даже сама не помню, как согласилась. Не потому, что заграница, и все такое. А потому, что родина предков. Бабушка тоже никогда не была в Германии, наши  предки пришли оттуда еще при Екатерине. Но я всегда чувствовала, что это моя страна.
Стажировка была преподнесена уже живущим вместе Алене и Артуру, как производственная необходимость, и как намек на скорое повышение Алены в должности, как будущей жены наследника бизнеса. Потому Артур не бунтовал,  а обещал приехать к невесте через несколько месяцев.
- Тебе это интересно? – опять прервала ровное бесстрастное повествование Алёна, – или ты терпишь из-за свой врожденной тактичности?
- Говори. Очень прошу тебя, говори.
Алена попила воды, потянулась, встряхнулась и продолжила.
- Цветы. Много цветов. Это первое, что я увидела там. Я приехала в Гамбург в начале лета – а там уже вовсю цвели розы. Не такие, какие подаются у нас в магазинах. Знаешь, на этих дурацких длинных стеблях. Терпеть не могу их – опять передернулась Алена. – Там везде, на каждом углу растут большие розовые кусты. Утром их поливают. И когда идешь по городу, то везде этот запах – роз, кофе, и еще немного дымом. Я жила недалеко от порта. Там бегали такие старые буксирные пароходики – вот они и дымили.
Алена жила в старом пансионате, в небольшой комнатке мезонина. Окно выходило во двор, и она могла видеть только часть маленького двора с газоном, где тоже росли розовые кусты.
- Зато каждый день, в пять часов, когда заканчивались занятия, я до самой темноты ходила по городу. Хотя, какая там темнота? Летом вечером там так же светло, как и в Питере. И еще свет от рекламы – она там везде. Я представляла, как приедет Артур, и как я покажу ему все: - и «Чилихаус», и «Шпринкенхоф»,  и Ратушу, и Свечную гильдию. И мы будем каждое утро спускаться вниз, в кофейню. А по выходным кататься на прогулочных пароходиках, или ходить в оперу. Короче, я уже скучала по Артуру. Хотя в Питере часто думала, что между нами не любовь. А просто такая, знаешь, привязанность близких по духу людей.
Но Артур не приехал. Не приехал совсем. Более того, он перестал отвечать на телефонные звонки. А когда Алена позвонила ему домой, то незнакомый женский голос попросил не звонить больше никогда. Потому, что через две недели у Артура свадьба.
- Ты знаешь, я так спокойно это перенесла. Как будто заранее была к этому готова. Наверное, все из-за того, что я была в Германии. И мне предстало жить тут еще очень долго. Артур просто был уже какой-то второстепенной частью в моей жизни. Я даже догадывалась, что когда вернусь в Россию, то меня, скорее всего, уволят из этой фирмы. Но у меня будет международный сертификат, и стаж работы. Так что, я не очень боялась за свое будущее.
Алена продолжала учебу, на ее счет регулярно приходили деньги, которыми она оплачивала обучение и пансионат. И на которые жила. А еще в ее жизни появился второй мужчина.
- Он был русский. Из Москвы. Я поняла, что его отец какой-то босс в Министерстве иностранных дел. У него там была своя машина. Но это не главное. Никита – так его звали, – мне понравился тем, что видел во мне друга, а уж потом женщину. Мы часто ходили на разные рок-концерты, просто гуляли, катались за город. И ни разу он не сделал ничего против моей воли. Мне казалось, он угадывает мое состояние, и мои желания. Единственно – я стала замечать в нем резкие перемены настроения. Иногда мы могли носиться по парку, беситься от души, и вдруг он делался какой-то мрачный, дерганый. Провожал меня домой, и исчезал на несколько дней. Потом объяснял это проблемами в семье. У него там что-то происходило.
Однажды  - дело было уже перед Рождеством, когда вся страна покрылась светящимися елочками, и повсюду, как муравейники, суетились рождественские базары, Никита пришел к Алене внезапно, без предупреждения. В университете его не было около недели. Он осунулся и пожелтел.
- Он сказал, что его родители разводятся. Отец уходит к своей секретарше и делит имущество. И еще – у него скоро от этой секретарши будет ребенок.
Алена искренне пожалела Никиту. И он остался у нее. Эта ночь не дала ей ничего, кроме нелепой суеты и возни. Казалось, что Никита был таким же малоопытным, как и она сама.
Но зато утром он сделал ей совершенно неожиданное предложение. В университете наступали каникулы, и Никита позвал Алену с собой на две недели на берега Желтого моря. Алена удивилась – ведь совсем рядом были Франция и Испания. Но Никита почти час воодушевленно рассказывал ей про чудеса Китая, про изыски китайской кухни, и про тропическое море с множеством островков, где можно недорого арендовать отдельный домик. Все расходы и визовые проблемы он брал на себя.
- Я не то, что бы загорелась. Но это было лучше, чем сидеть в мезонине все каникулы. В Китае я была, но не дальше Манчжурии. А Никита рассказывал о каких-то райских местах. Мне просто стало интересно. Я позвонила бабушке, но не стала говорить ей про Китай. Бабушка показалась мне какой-то усталой. Сказала, что простудилась. Но ничего страшного нет. Я тогда еще не знала, что разговариваю с ней в последний раз.
Потом был тягучий и утомительный перелет до Пекина. И дальше, когда Никита внезапно стал  очень торопливым, картинка менялась каждый час: такси, вокзал, поезд, опять такси. Никита сделался совсем неразговорчивый. Алена отнесла это на счет переживаний  семейной драмы. И наконец – крошечный отель, вернее просто комната в гостевом доме.
- Это был город Вэйхай. С него и начался мой китайский синдром…

***

Никита и, правда, происходил из семьи видного московского вельможи. Получая от жизни больше, чем могло усвоить его еще не сформированное сознание, он быстро объелся доступными удовольствиями жизни. И попав в Европу, впервые освободившись от опеки родителей, Никита сменил уготованную ему судьбу чиновника МИДа на участь жертвы запретных до этого плодов цивилизации. Он стал игроком. Проигрывая все, что присылал ему отец, он терроризировал мать звонками с просьбой выслать еще и еще денег. В конце концов, отец потребовал его немедленного возвращения в Москву. Но к этому времени Никита накрепко увяз в долгах. А об них сперва  напоминали появлявшиеся у него в номере статные ухоженные мужчины с арийской внешностью. А затем какие-то не то турки, не то марокканцы, усаживая его в салон пропахшей марихуаной старой машины, и рассказывая о ближайших перспективах быть утопленным на дне Гамбургского рейда, с предварительно переломанными шейными позвонками. Потом ему было сделано предложение, от которого, как говорит избитая до тошноты фраза, он не мог отказаться.
Никита пропал из гостевого дома в Вэйхае этой же ночью. Утром Алену разбудил громкий гортанный голос и грубо сдернутое одеяло. В комнате стояли два китайских полицейских, и мужчина с европейской внешностью. Он представился переводчиком.
- Вы въехали в страну незаконно. У вас в паспорте – поддельная виза. Вам грозит арест, суд и несколько лет китайской тюрьмы.
Это все было похоже на продолжение дурного сна. Алена видела его этой ночью: какие-то разбитые корабли на пустынном берегу, люди с безобразными лицами, костры, и много черно-зеленых змей, готовых вот–вот выстрелить в смертельном броске. Объяснения с переводчиком ни к чему не привели. Алене приказали собираться. Ее вывели и посадили в серый фургон. Так началась ее дорога в ад.

***

- Я не буду рассказывать тебе про то, что было потом. Ты сам все прекрасно понимаешь.  Сперва два месяца в подвале. Давали раз день воду и какие-то отвратительные лепешки. Потом началось странное состояние: полная апатия и покой. Наверное,  в воду что-то добавляли. А потом переезд в другой город. Ночью. Опять в фургоне. А дальше… дальше ночной клуб. Китайцев там не было. Туда ходили только иностранцы. Поляки, немцы, французы, да кто только не ходил. Наше заведение было элитным – там девушек не бросали на конвейер. Не больше одного клиента за вечер. Там ценились не восемнадцатилетние дурочки, а воспитанные, образованные шлюхи, имеющие свой шарм.
Слово «шлюхи» она произнесла буднично и равнодушно. Но оно ударило меня, как внезапная пощечина.
- Все. Об этом я больше не буду. Но именно в этом клубе Гарик и нашел меня. Не знаю, чем я уму понравилась. Но он не прикоснулся ко мне, когда узнал, что я – из России. Ему сказали, что я немка из Германии. Но когда я услышала, как он разговаривает по телефону на русском, просто встала на колени и сказала «Спасите меня, пожалуйста».
В этом заведении Гарик был не первый раз, и имел карточку вип-клиента. Этой категории позволялось многое. В редких случаях – взять девушку с собой в качестве эскорта. Клиент вносил за нее крупный залог, и она поступала в полное его распоряжение.
- Тогда я и с Федоровичем познакомилась. Мне показалось, что главный в этой паре именно он. Мы добрались поездом до Манчжурии. У меня не было никаких документов. Потом Гарик остался со мной в отеле, а Федорович уехал на пропускной пункт. Не знаю, как и он что сделал, но меня пропустили в Россию. И самое интересное, что за все это время Гарик и пальцем меня не тронул. Он вообще как-то спокойно ко всему отнесся. Особенно, когда узнал, что я не просто из России, а еще из Читы. В общем, на следующий день я была уже дома. Вернее, думала, что приехала домой…
Но дверь Алене в той самой квартире, в старом доме, открыл незнакомый мужчина. Из-за его спины выглядывала женщина в халате, и с полотенцем на голове.
- Нет, Елизавета Карловна тут не живет. Мы снимаем квартиру у другого человека. Все официально. У нас договор есть. Нас никто не предупреждал, что кто-то приедет. А про Хельгу Францевну мы ничего не знаем. Вот номер телефона. Звоните этому человеку, разбирайтесь. Только не здесь. У нас ребенок спит. Извините. До свидания.
Так Алена вернулась в свой город, без документов, и почти без денег. Она долго искала, откуда можно позвонить. Нашла телефон только на вокзале. Незнакомый, слегка явно пьяноватый баритон сказал, что Хельга Францевна умерла два года назад, и похоронена на городском кладбище. А владелицей квартиры является Елизавета Карловна, которая не может сейчас подойти к телефону, ибо находится в отъезде.
Последняя надежда для Алены заключалась в черной, с золотыми тиснеными буквами визитке Гарика. И через несколько минут за Аленой приехал черный джип, которым управлял Федорович.
- Меня поселили в гостиницу. Я уже не могла ни плакать, ни возмущаться. Я вообще ничего не могла. Мне хотелось только забраться под одеяло, и спать, спать, спать. Мне казалось, что я проснусь – и опять окажусь дома, с бабушкой. И не будет ничего – ни сестры Лизы, ни Петербурга, ни Германии, ни Китая. А будет наш старый дом, пианино и подсвечник. Ты еще не спишь?
- Нет. Я просто не представляю, как ты все это перенесла. Такое ощущение, что я смотрю какой-то бездарный сериал по телевизору.
- Так оно и есть. Я была главной героиней дешевой, поганой драмы, причем – практически добровольно.
- Нет. Твоей вины тут нету.
- Молчи. Тебе рассказать все до конца? Или этого достаточно?
- Рассказывай. Сейчас ты только подошла к самому главному.
И Алена продолжила. Голос у нее стал слегка глухим и хрипловатым, как всегда бывает или после долгого молчания, или очень долгих разговоров.
- На следующий день приехал Гарик. Он уже снял для меня квартиру. Больше всего я боялась момента, когда мне придется расплачиваться за все, что он для меня делает. Но Гарик только оставил мне денег, и сказал звонить ему, если что-то понадобится. И еще сказал, что поручил Федоровичу разобраться в ситуации с моей квартирой. Несколько дней я просто спала. Спала так, как не спала никогда в жизни. В оставшееся время часами лежала в ванне – все хотелось просто смыть с себя эту кожу, на которой оставались …ладно, я не хочу об этом.
По своим каналам Федорович выяснил, что после отъезда Алены, ее сводная сестра приватизировала квартиру на себя. Бабушку она обманула, сказав, что часть площади запишет на сестру. Уже совсем престарелая бабушка подписала явившемуся на дом нотариусу все бумаги. А через месяц она внезапно умерла от кровоизлияния в мозг – так было указано в заключении судмедэксперта, которое Федорович тоже успел раздобыть. Вернуть жилье не представлялось возможным.
- Хотя мне казалось, что со связями Гарика и Федоровича это можно было сделать. Но я же не могла настаивать. Мне оставалось только ждать. Федорович сделал мне новый паспорт. А потом сам лично привез меня в ту квартиру, где ты был. В паспорте была прописка по этому адресу. Федорович даже сказал, что я могу забрать кое-что из бывшей моей квартиры. Лучше бы я этого не делала. Мы приехали туда. Там был человек, с которым я разговаривала по телефону. Ты его знаешь.
Я понял, о ком она говорит. Этот был тот самый, пребывающий навеселе театральный барин с красивым баритоном, и аристократичными манерами.
- А кто он твоей сестре?
- Во-первых, она мне не сестра. А во-вторых, я не знаю, и не хочу знать. Я забрала кресла, этажерку, тумбочку. Хотела взять подсвечник. Но он сказал, что вещь уже продана какому-то антиквару, и он скоро за ней приедет.  Альбомов с картинами уже не было – их тоже продали. И когда все это привезли в мою новую квартиру, то вечером со мной произошло страшное. Это была не истерика. Это было настоящее сумасшествие. Мне казалось, что вещи ожили. Что они разными голосами рассказывают мне, в каких мучениях жила бабушка после моего отъезда. Как ее морили голодом, и бывало – избивали, когда она не могла дойти до туалета. В общем, я поняла, что бабушку просто убили. Я ничего не помнила – ни как в халате и тапочках выскочила на улицу, как орала там на весь двор. Ни как вызвали полицию и психиатрическую «Скорую». И вот, вместо новой квартиры, я поселилась в психушке. И опять – совершенно заслужено. Только молчи! Я говорю так, как есть.

***

Я не заметил, как свеча догорела. И обнаружил серые полоски на ставнях. Наступил рассвет. Алена крепко спала. Но во мне  жило продолжение ее рассказа.
Алена пролежала в больнице полгода. С диагнозом,  обеспечивающим инвалидность,  ее забрал оттуда всемогущий Федорович. Он обставил все дело так, что является ее прямым и единственным родственником, оформил все бумаги по опекунству. Потом каждый день домой к Алене приходила патронажная сестра и делала уколы. В себя Алена пришла только через год после возвращения в Россию. За все это время Гарик навестил ее несколько раз,  Возился с Аленой Федорович. Он же и сказал ей, что Гарик владеет целой развлекательной империей, и что для Алены есть работа.
- Я понимала, что за все это мне придется заплатить. Но и представить не могла, какой ценой…


***

Я колол дрова. Мне надо было чем-то занять себя – любой однообразной работой, требующей приложения физических сил. Только так я мог сохранить равновесие, и уберечь себя от быстрых необдуманных поступков. За всю свою сорокалетнюю жизнь мне приходилось сталкиваться с разными проявлениями человеческой мерзости. Но все, пережитые мной события, связанные с такими проявлениями, были ничтожны по сравнению с тем, что уготовили Алене демоны, живущие в некоторых особях человеческого рода.
Я ставил на старый, разбухший и ставший твердым, как сталь пень, сосновые чурки. И опуская на них колун, я против воли представлял, что это голова существа, с которым я еще три дня назад здоровался за руку, и считал его одним из нас. Я не мог вообразить, что внутри этого грузного тела, под маской обычного грубоватого мужицкого лица, скрывается генетический мутант, живущий по своим правилам и законам. Больше того, он создал свою систему, которая позволяла ему обретать власть над людьми. Когда очередной чурбак с треском разлетался на две половины, я представлял, что так же разлетится  и голова Федоровича. Хотя он был достоин не быстрой  смерти, а существования в тех условиях, которые он создавал для своих жертв. Лучшим наказанием для него было бы каждый день, каждый час переживать то, что переживали его жертвы. Но эта задача была невыполнимой. Страна стала благотворной питательной средой, на которой стали зарождаться, расти и набирать силу такие вот федоровичи. Всем прочим остается или жить по их законам, или вырваться туда,  где существование этим монстров невозможно. Но это было сейчас нереально. Следовательно, задача имела два решения – или Федорович уничтожит нас, или я – его.
Я прекрасно понимал, что мне не победить эту армию существ, обладающих невероятными возможностями, и почти бесконечной властью. В сердце этой системы работает вечный двигатель. Принцип его работы предельно прост. Клан федоровичей использует свои схемы для обеспечения жизнедеятельности системы. А инструментом обеспечения являются банальные деньги. В огромных количествах.  И, чем больше денег закачивается в систему, тем больше она получает возможностей для управления обществом. А чем больше возможностей она получает, тем больше денег опять вливается в ее артерии и сосуды. Монстр питает сам себя, получая больше и больше привилегий и полномочий. Деньги в этой системе перестают быть обычным средством для обеспечения нормальной жизни. Они превращаются в бабло – сакральный символ, магический талисман, дающий бесконечную защиту и силу. Мы лишь слегка, краем, нарушили отлаженный ход этой системы – и тут же оказались в списке исключенных из жизни. Монстры не терпят разбалансировки системы. Они зорко стерегут ее целостность и функциональность. Любой сбой системы моментально становится поводом для команды на уничтожение причины сбоя.
Куча дров уже достала до подоконника, а я все не мог остановиться. С севера тянул жгучий ветерок – он обещал близкие морозы, застывший арктический антициклон, уныние и безысходность. Этот ветер приходил с берегов Арктики. Он впитывал по дороге дыхание тысяч километров льда и застывшей тундры. Я ненавидел северный и северо-западный ветер. Когда они, изредка,  менялись на восточные или южные, мир делался добрее и разумнее. Воздух теплел. По небу волоклись тучи, неся очистительные снегопады. В мире становилось уютно, как на домашней кухне перед ужином.
Весь этот сумбур – от  хаотичных обрывков мыслей насчет действия  ветров, до  преследующей нас системы, заставил меня ставить на пень очередную чурку.
Был четвертый час дня. Алена спала утомленно, как после тяжелой работы. Вчера она, задремав на рассвете, после того как почти закончила свой рассказ, внезапно истошно закричала во сне, а потом подскочила на кровати и очумелым взглядом уставилась мимо меня. Я бросился к ней. Она была вся ледяная. Я растирал ее ладони и щеки, укутал пледом, и прижал к себе. Когда дрожь прекратилась, она мягко выбралась из моих объятий, и собрала растрепавшиеся волосы в хвост.
- Прости. Это бывает. Уже и таблетки не действуют.
- Я могу что-то сделать? Может, нужны другие лекарства?
- У меня есть с собой. Но я не хочу пока опять зависеть от этого. Лекарства когда-нибудь закончатся, а достать новые у нас может не получиться. Тебе придется ехать в город. А я этого не хочу. Лучше завари мне мяты с чабрецом и добавь туда немного лимона.
Я сделал напиток. Алена, взяв чашку через спущенные рукава халата, стала отпивать его мелкими глотками. Она ссутулилась над   этой чашкой с рисунком фиалки. Ее кожа казалась совсем прозрачной. Она была похожа на маленького затравленного зверька, который случайно нашел укрытие, и затаился там, в ожидании исхода своей участи. Я подумал, что легко пущу в ход оружие, если сюда кто-нибудь сунется за ней. И Алена опять прочла мои мысли. Вернее – почувствовала их.
- Ты, если надумал стрелять…я не буду тебя отговаривать. Просто, когда увидишь, что все, финиш, пристрели и меня тоже. Пожалуйста, не думай, у меня не приступ, не припадок. Я не знаю, как ты потом будешь жить. Но поверь – этим ты спасешь меня. Я никогда не вернусь обратно. Ты должен знать еще кое – что…

***

Итак, после долгого лечения и реабилитации, Алена стала работать в империи Гарика. Он встретил ее  спокойно и доброжелательно. Гарик еще не предполагал, что Алена имеет способности к управлению и развитию. Потому пока она выполняла исключительно секретарские функции. Гарик расспросил ее о здоровье, узнал – не надо ли чего еще, и скрылся в своем кабинете. И все первую неделю Алена с начала рабочего дня, и до того момента, как уже заснуть ночью дома, ждала, что вот-вот он позовет ее в кабинет, или позвонит в дверь. Ведь все, сделанное им, было явно не просто так. Но Гарик  каждый день был приветлив, вежлив и немногословен. Он общался с Аленой только по служебным поводам. Однажды он попросил ее сходить в ресторан и принеси ему обед – персонал готовился к заказанному банкету, и свободных людей не было. Алена внесла поднос в его кабинет. Но Гарика там не было.
- Аленка, ты? Или сюда. Я здесь, – раздался голос Гарика откуда-то из стены. Оказалось, что одна из панелей была замаскированной дверью. За ней был короткий тамбур. Он соединял кабинет с комнатой, не похожей на служебное помещение. Тахта, обеденный стол, стулья, пара кресел, журнальный столик и плазменная панель в половину стены напротив тахты. Тут была еще одна маленькая дверь. Оттуда слышался плеск воды. Гарик был там. Он появился, вытирая лицо и руки полотенцем с вензелем принадлежавшей ему гостиницы. Гарик был раздет до пояса.
«Вот оно и началось», – подумала Алена, спокойно и обреченно. Но Гарик извинился за свой вид и натянул свитер.
- В сон клонит. Решил душ холодный принять. Давление, наверное, упало. Спасибо, Алена, иди. Ты сама-то поела?
- Да, спасибо…
И тут Алена решилась.
- Игорь Васильевич!
- Ты знаешь, без посторонних можно просто по имени. Я не такой уж и старый, а? – улыбнулся он.
- Игорь. Мне надо вас просить. Это важно.
- Ну, ты хоть кофе себе налей, и присядь. А то, что это – я тут буду жрать, а ты стоять, как крепостная крестьянка у барина?
«Хорошее сравнение» - подумала Алена, но взяла чашку, и присела на край стула.
- Игорь. Вы для меня столько сделали. Ну, я еще могу понять – вывезли из Китая. Хотя он это тоже дорого стоило. Не смогли бросить землячку – все это объяснимо. Но потом… вы дали мне работу, жилье, помогали деньгами, оплатили  лечение, сделали документы. И я чувствую себя обязанной вам. Просите, но я давно знаю, что просто так ничего не бывает. Скажите, что я должна для вас сделать?
Гарик отложил ложку, отпил сок, промокнул губы салфеткой, и молча уставился на Алену.
- А в простые, нормальные человеческие отношения ты уже не веришь? Не рано ли? Я понимаю, тебя предали и продали. Но это не значит, что мир состоит только из таких людей.
- Я не могу поверить, что вы делаете это просто так.
- А, собственно, что тебя удивляет? Квартира у тебя служебная, пока работаешь у меня – живешь там. И мне как раз нужна была толковая помощница. До тебя тут такая дура работала. Весь день на сайтах знакомств висела. И тут ты – работа нужна, жилье нужно. Простое совпадение.
- А документы? Лечение? Вы мне денег тысяч сто, наверное, дали за все это время.
- Если тебя это напрягает, я могу дать распоряжение бухгалтерии. Пусть удерживают из зарплаты. Но я честно  не помню, когда и сколько тебе давал. Поверь, это были не последние деньги. Я же все-таки человек имущий, – он улыбнулся. – А все прочее, паспорт, лечение – это Федорович подсуетился. Знаешь, я даже не ждал от него такого. Он очень жесткий мужик. Ты не представляешь, насколько.  Но это была его инициатива. Вот тут я вообще не при делах. У него большие связи везде. Человек он непростой. А большего тебя знать и не надо.
- Все равно, странно…
- Алена, ну ты уже утомлять начинаешь. По-твоему, было бы в порядке вещей, если бы я привел тебя в эту комнату, и сказал – раздевайся? И получил бы от тебя все, что хотел?
- Я ждала, когда это случится.
- Ладно. Скажу честно. Ты мне нравишься. Очень. И как человек, и как женщина. У меня сложные отношения с женой. И если бы не общий бизнес,  (тут  Гарик обвел руками окружающее пространство), - где половина имущества ее, то мы бы давно развелись. Только рушить все дело неохота – мы очень долго к этому шли. Скажу даже больше, и только для тебя – мы живем с ней отдельно. Я не знаю, есть ли у нее кто-нибудь, или нет, мне это все равно. И такая девушка как ты – это просто подарок судьбы. Но я же вижу, что тебе сейчас не до романов, и не до чувств, после всего, что было. Я же не прыщавый юноша с потными руками. Потому слюней не распускаю при виде хорошенького личика. Так что выкини все из головы, и работай спокойно. Ты мне ничего не должна. Может быть, потом, когда ты придешь в себя и все забудешь… хотя как забыть такое? Ну, просто – когда успокоишься, мы с тобой встретимся, что бы просто поужинать. Для начала. Но это будет не скоро. Все, иди. Дай мне нормально поесть, – улыбнулся Гарик и принялся за еду. Алена встала, быстро поцеловала его в щеку, сказала: «Простите меня» и ушла реветь в туалет.
- А потом, где-то через месяц, вечером, ко мне заявился Федорович. И это был совсем не тот Федорович, которого я каждый день видела на работе…
Федорович пришел немного выпивший, надменный, вальяжный. Он принес три розы на длинных-предлинных стеблях. По-хозяйски прошел, не разуваясь, не спрашивая – можно ли войти. Сел, огляделся.
- А хорошо ты тут устроилась. Квартирка уютная. Тепло. Ремонт свежий. Ты хоть Гарика-то поблагодарила?
- Конечно. Мы поговорили с ним.
- Да… Гарик, Гарик... Большой души человек. Вот, казалось бы – на хрена ты ему сдалась? Но он такой по жизни. Скольким он людям помог – я даже и вспомнить всех не могу. Ну, а больше он ничего не говорил?
- Он сказал, что вы взяли на себя проблему с моими документами,  и с лечением.
- Ну так, - самодовольно усмехнулся Федорович. – Могём еще что-то, могём. Вот мне интересно – а меня ты не хочешь поблагодарить?
- Конечно, хочу. Огромное вам спасибо, Анатолий Федорович! Вы столько сделали. Не меньше, чем Игорь Васильевич.
- Нет, Аленушка. Я не Гарик. Мне нужна немного другая благодарность. Видишь ли, в чем дело. У меня проблемы в личной жизни. Ну, ты девочка взрослая – такое прошла… Короче, с женой у меня нелады.  Ну, не интересна она мне, как женщина. Ресурс, как говорится, выработан. А тебя я увидел – и как будто помолодел лет на двадцать. Конечно, у меня есть любовницы, но это все не то. Я тебе честно скажу, когда мы там, в борделе китайском, смотрели каталог, я первый тебя заметил. Но Гарик меня опередил – ткнул  пальцем и сказал – мне вот эту немочку. Ты там записана была, как немка из Баварии. А ведь ты же и есть немка, да? Немок у меня еще не было. Прикинь – негритянки были даже. А немок – нет. Ну, ты как насчет немного отблагодарить меня? Для тебя это уже привычно ведь? А мне много не надо. Раз в неделю буду заглядывать. Дело–то житейское!
Сперва Алена оцепенела. А потом, сама не зная, как это получилось, залепила Федоровичу пощечину. В это время он уже встал с кресла, вплотную подошел  к ней, и попытался поцеловать. Пощечины не получилось – Федорович неуловимым движением перехватил  руку и вывернул ее. Алена вскрикнула от боли.
- Ты чего-то не догоняешь, девочка моя. Можно ведь все и обратно отыграть. Не забывай, что ты на учете в психушке. А я твой опекун. Одно мое слово, и ты опять там. В надзорной палате. На вязках. А там санитары – почти все бывшие зэки. Они уж не упустят случая с тобой поиграть. Все равно же тебе никто не поверит. Ты, как там написано – частично дееспособна, подвержена декомпенсациям, склонна к суициду, и можешь быть опасна для окружающих. И достаточно одного моего звонка.
Произнося этот монолог, Федорович одной рукой держал Алену за вывернутую руку, а другой стягивал с нее одежду. Алена дернулась, мотнула головой, и ударила ей Федоровича в нос.
- Сучка! – Федорович выпустил Алену, подошел к крану, намочил полотенце, и  запрокинув голову, приложил его к носу. – Ты думаешь, у тебя есть варианты? Или (тут он словно угадал ее мысль)  надеешься на Гарика? Думаешь, что расскажешь ему, и он меня выгонит, а ты, такая вся чистая и непорочная, будешь и дальше жить в этом гнездышке? Да хрен ты угадала. Я тебе кое-что скажу. Но если ты попытаешь проверить это у Гарика – он сам тебя выкинет на улицу. Потому, что ты будешь уже ему неинтересна. Так вот, Гарик, конечно, хозяин. И жена его хозяйка. И в «Альпах», и везде. Но я, девочка моя, немного повыше, чем Гарик. Я – смотрящий. Ты думаешь, ему бы разрешили вот так запросто заполучить кусок земли в центре города? Бассейн детский снести? Да и еще много чего. Нет, солнце, это мы решаем – кому что дать, и с кого сколько взять. Гарик отличный бизнесмен. И мы с него хорошо имеем. Конечно, не обижаем его – кто же будет резать курицу с золотыми яйцами? А, думаешь, без меня он смог бы тебя протащить через границу? Да хрена с два! Это все мои связи. И упаси тебя бог, испытать до конца на себе, какие они у меня. В общем, я пойду. А ты успокойся, и обо всем подумай. Я приду завтра. Ну, а захочешь, например, сброситься с балкона, или отравиться – я знаю, у тебя есть чем – добро пожаловать в ад! Только подумай, что  этим ты подставишь Гарика. Одни звонок нужному человечку - и уже завтра в газетах будет сенсационный репортаж о самоубийстве личной секретарши господина Кривцова. А расследование установит, что ты покончила с собой из-за его домогательств. И конец Гарику. А он этого не заслужил. Пока, Аленушка. Жди завтра. Я думаю, что ты умнее, чем кажешься.
- Ты знаешь, - Алена первый раз за двое суток все-таки закурила, и в доме стал крепнуть миндальный аромат, как тогда, в лоджии ее квартиры, - как только он ушел, я первым делом достала все таблетки и ампулы, которые у меня были. Он сам подсказал мне выход. Я вскрыла  ампулы, слила их в стакан, потом наковыряла таблеток из упаковок. Доза вышла намного больше смертельной. Терять мне оказалось нечего. Близких людей не было. Но потом, когда я уже собрала таблетки в горсть, вспомнила про слова начет Гарика. Я точно знала, что Федорович не блефует. Иначе он бы сильно рисковал перед Гариком. Он очень уверенно и спокойно говорил. Но Гарик-то был ни в чем не виноват. Это был первый в моей жизни человек после бабушки, который так много сделал для меня. И ничего не требовал взамен. В общем, я выпила таблетки – не все, а немного больше, чем было нужно по схеме лечения. Они подействовали. Я стала думать уже по-другому. В конце концов,  у меня был этот проклятый бордельный опыт. И мне осталось вспомнить, как я умела сознанием уходить от всего происходящего. Но на самом деле я просто решила убить Федоровича. Для этого мне нужен был пистолет. По-другому мне с ним никак не справиться. Он очень хитрый и сильный.  Отравить бы его не получилось, не говоря уже про нож, или там, топор. Поэтому я решила согласиться. А потом накопить денег, найти нужных людей и купить ствол. Я была готова к тюрьме, или к психушке. Тем более, у меня были смягчающие обстоятельства. Но эта гнида перестала бы навсегда решать судьбы других людей. На следующий день Федорович вел себя, как обычно. Общался со мной только по работе. Ни вопроса, ни слова, ни намека – ничего не было. Но в девять вечера он позвонил в дверь. И я…я все вытерпела. Просто лежала, и считала, сколько раз колыхнется его волосатое пузо. Он быстро сделал все, что хотел, и ушел. И потом он стал приходить раз в неделю, как и обещал. Все происходило молча. Я всегда лежала, как бревно. И судя по всему, ему именно это и нравилось. Он ловил кайф не от секса. Не от моего тела. Он упивался своим могуществом. Потом ему это стало надоедать, и он приходил уже не раз в неделю, а реже. И как-то сказал: «Может, я от тебя и отстану, потом. Не сейчас. Но пока  у меня получается только с тобой. Так что я - твой единственный мужчина. Если попытаешься завести себе еще кого-то, я накажу сперва его. А уже потом тебя. Помни, что от меня зависит твоя жизнь». Я скопила деньги. Но вот  выход на людей, которые могли бы достать пистолет, так и не нашла. Знаешь, я даже хотела к твоему Стрельникову уже обратиться. Но побоялась, что он сдаст меня Федоровичу. Вот теперь точно все. Теперь ты до конца знаешь, во что вляпался. Ты хотел изменить свою жизнь – но ты изменил мою. А свою уже почти закончил. И если ты сдашь меня Федоровичу, я, наверное, даже не буду тебя проклинать. И не обижусь. Ведь ты ждал совсем другого. А я даже спать с тобой не могу. Я вообще не могу ощущать рядом с собой мужское тело, кто бы это ни был. А когда ты рядом, я перестаю чувствовать себя вещью.
- Ты не вещь, Алена.
- Halt die Klappe! (Заткнись), - крикнула Алена. Я вещь. Я просто вещь. Я не была вещью, только когда жила с бабушкой, училась в институте и мыла по вечерам полы. Потом я стала вещью своей сводной сестры, Артура, его отца, Никиты, хозяев борделя, и Федоровича. Я ничего сама по себе не стою. И ничего  собой не представляю. Вся моя судьба, все мое «я» помещается в папке, которая спрятана у Федоровича. Это моя купчая. Он купил меня от и до. И так просто он меня не отпустит. И не потому, что я его любовница. Он вообще не представляет, что у него – такого всемогущего, кто-то что-то может отнять. Он сам скорее убьет меня, чем согласится с тем, что я его просто вышвырнула из своей жизни. Но убивать ему незачем. Гораздо эффектнее привязать меня к койке в психушке, и пропустить десяток санитаров – уголовников. Это в его вкусе. Не удивлюсь, если он будет лично смотреть на это, и снимать на телефон. А теперь - хватит. Ты знаешь все. Мне даже полегчало. Я выпью побольше лекарств, и буду спать. А тебе предстоит  все это переварить. Только, пока я сплю, ты не уходи никуда, хорошо?  – при этих словах интонация ее изменилась. Голос стал опять простым и милым, как вчера, за ужином.

***

И вот теперь я, отбросив колун, уселся на пень и пытался решить самую сложную в своей жизни задачу. Выход был один – надо бежать. И бежать далеко. За пределы страны, где сегодня все и вся – от судьбы Алены до судеб десятков миллионов других людей зависит от Федоровичей разного калибра. Уже было ясно, что искать защиты у закона – бессмысленно. В этой стране законы пишут и утверждают Федоровичи. И на страже законов тоже стоят Федоровичи. Любой человек, посягнувший на их права, будет моментально перемолот в мясорубке их правосудия. А раз так – надо бежать за границу.
«Что мы имеем? У меня в запасе есть около десяти тысяч долларов. Еще сколько-то может дать Мишка. Нет, этого не хватит, что бы находясь на нелегальном положении, сделать заграничные паспорта и визы, хотя бы в Китай. Но в Китай Алена вряд ли захочет ехать. Да и там ее могут найти те, от кого она сбежала. Остается Европа. Даже если добраться до Питера, например, автостопом – нет, не получится. Если Федорович так всемогущ, то на первом блокпосте, при первой же проверке транспорта нас повяжут, и тепленькими  доставят к нему. Мне лично терять особо нечего, хотя я планировал пожить еще пару десятков лет, а при первых признаках настоящей старости просто уйти в горы и растворится там в небытие. Но Алена… Алена попросила сегодня убить ее, в случае чего. И это не рисовка – это нормальная реакция обреченного, затравленного человека. Но разве мы пришли в этот мир, что бы уйти из нее только по прихоти могущественного извращенца? Не слишком ли дорогой подарок получит этот монстр? Остается война. И вести ее придется в одиночку».
Дальше я выполнял обычные ежедневные работы.  Топил баню, подкидывал дрова в печь, таскал с другого берега лед для питьевой воды из ручья. И все это же время во мне беспрерывным потомком менялись варианты  решения задачи.
«Если даже мы сможем прожить тут до возвращения хозяев, а  денег нам при скромном образе жизни хватит надолго – потом все равно придется искать жилье и работу. И везде будет маячить тень Федоровича. Если попробовать все-таки уехать в другой город, не знаю, как, может, с помощью Мишки или его друзей – каковы шансы, что и там нас не найдут? Единственная надежда, что Федорович махнет рукой, и найдет себе новую жертву… нет, вероятность этого стремится к нулю. Я ведь даже не знаю - какие шаги он предпринимает сейчас? Кстати, надо проверить почту».
И когда я зашел в интернет – по глазам ударил конвертик непрочитанного сообщения в моем корпоративном ящике. Я кликнул на него. Письмо открывалось невыносимо долго. Я несколько раз оглянулся на укрывшуюся с головой Алену, и просил ее мысленно, всеми силами – не просыпайся!
Но письмо было от  Гарика.
«Руслан, в чем дело? Где ты? Где Алена? Вся работа встала. Если вы загуляли, дайте знать. Ситуация некрасивая. В субботу мы возвращаемся из Китая – надеюсь увидеть тебя на работе в понедельник. Всякое бывает. Я многое могу понять. Главное – дайте знать, что вы живы. И.В.».
Это письмо показалось мне единственной спасительной веревочкой, которая дотянулась в ту яму, где мы сейчас с Аленой пряталась от этого мира.
«А что, если написать Гарику все, как есть? Ведь он явно ничего не знает. Или это Федорович пишет с его адреса? Он на такое способен. А что, хороший ход. Потом его спецы отследят  по IP фактическое место отправки, и начнется бойня. Финал Алена уже предсказала. Нужен Мишка. Просто очень срочно нужен Мишка. Куда он пропал?».
Немного успокоила фраза о том, что Федорович возвращается в субботу. Сегодня была среда. Два дня относительного спокойствия нам было обеспечено – все-таки руководить операцией по розыску из-за границы мне представлялось проблемным даже для Федоровича. Увы, и тут  я его не оценил.
«Мне бы только знать истинный размер его влияния. Не может такое существо не иметь врагов. Наверняка,  найдутся те, кто так же, как и мы, находится в зависимости от него. Над кем так же висит угроза. А может, отыщутся и те, кто уже ведет с ним войну. Какие-нибудь такие же «федоровичи», не поделившие с ним очередной жирный кусок. В общем, нужна информация. Любая».
Я опять зашел в сеть через анонимный браузер. Через полчаса я  создал в разных соцсетях ложные аккаунты, и попытался найти Федоровича там. Нет, его нигде не было. Я вбивал его данные в различные поисковики – все было глухо. И  только на сайте одного из электронных СМИ, в статье о коррупции среди местных силовиков, я наткнулся на ненавистное мне имя. Автор статьи писал: «В сферу внимания авторитетов в погонах входят не только экспортные операции с  сырьем. Сегодня их щупальца заброшены всюду, где есть устойчивая прибыль – хоть в сферу ЖКХ, хоть в индустрию развлечений. Так, источники утверждают, что всем известный ресторанно-гостиничный комплекс «Альпы» на самом деле контролируется одним из бывших чинов ФСБ».
Статья оказалась совсем свежей – ее выложили только вчера. Я создал в браузере ТОР анонимный почтовый ящик, нашел адрес редакции и попросил автора этой статьи дать мне свою личную почту, указав, что располагаю компроматом на одного из героев публикации.
Алена заворочалась во сне, раскрылась, и что-то сказала. Мне показалось, что она зовет меня. Я присел на ее кровать. Алена проснулась.
- Мне приснилось, что ты ушел, - сказала она и взяла меня за руку. Ее ладонь была очень горячей. Я потрогал лоб  – он тоже горел.
«Только этого нам не хватало»
- Алена, ты кажется, разболелась. У тебя температура.  Горло болит? Глотать больно?
- Нет. Голова болит. Вот тут, - коснулась она лба над переносицей. И кости все ломит. Да это нервное, скорее всего.  Дай мне попить.
Я сделал чай с лимоном, и  дал ей парацетамол. Алена послушно, как ребенок, приняла лекарство.
- Мало тебе проблем, да? – улыбнулась она. - Теперь еще будешь возиться с больной беглой из сумасшедшего дома.
- Мы оба беглые. С Сумасшедшей площади.
- Да. Только Сумасшедшая площадь пока этого не знает. Ты чем занимался?
- Наколол дров на неделю.
- Наверное, представлял, как отрубаешь Федоровичу голову?
- Я уже не удивляюсь твоим умениям.
- Если бы это еще и сбывалось… - Алена улыбнулась
- Я кое-что придумал. Вернее, только начал придумывать. Если коротко – то я нашел статью о коррупции, где фигурирует Федорович. И написал с левого ящика письмо журналисту для установления связи. Мне нужно как можно больше информации.
- Все, что я знала, я рассказала. У него действительно есть какое-то влияние на Гарика.
- Погоди. А в Китай тебя звал кто?
- Конечно, не Гарик. Федорович сказал ему – может, Алена с нами прокатится? А то все работает, и работает. А Гарику что – он не жадный. Он же не мог представить, что Федорович явно собирался ночью прийти в мой номер. Видимо, поездка и, правда, деловая. Без загулов. Теперь понимаю, что он имел в виду перед отъездом. Я телефон отключила. Ты помнишь же.  А когда заново включила, там была СМС-ка: «Я уехал. Но я рядом. Помни об этом. Не делай глупостей. Будь умницей». Вот тогда он и поставил этих гоблинов у моего подъезда.   
- Я очень надеюсь, что Мишка выйдет на связь. Он-то знает куда больше. Все равно что-нибудь придумаем. Иначе – все это зря.  И наша встреча, и подсвечник, и та квартира… Я почему-то уверен, что мы выкрутимся.
- Как хорошо с тобой, - тихо ответила Алена. – Главное – очень спокойно. Я так верю тебе. Ты – настоящий. Хоть и не всемогущий.
- Может, тебе что-нибудь приготовить?
- Ой, нет. Думать  про еду не могу. Лучше вот что – я в баню сегодня не смогу – сил нет. Ты нагрей мне ведро воды, я в избе ополоснуть в тазу. Хорошо?
- Конечно.
Я пошел в баню. Там уже должна была быть горячая вода. Солнце упало за ближайший хребет. Он стоял гигантской черной стеной на другом берегу реки. Из-за вершин выбивалось сияние. Небо на юго-западе потеряло цвет. А с севера оно было уже сиреневым. Я подумал, что хочу поймать  момент, когда  небо станет зеленоватым – как глаза Алены. Где-то далеко лаяла собака. Из трубы на бане тянулась тонкая полоска дыма. Мир провожал очередной день и готовился к ледяной ночи. Тихо было в поселке. Но в секунду тишина развалилась от рычащего звука явно мощного двигателя. Он рявкнул, и затих у калитки со стороны реки. Хлопнула дверца. Потом еще одна…

***

Еще не успела захлопнуться вторая дверца подъехавшей машины, как я уже был в доме. Рванул дверцу холодильника, выхватил ружье, и передернул магазин, загоняя патрон в ствол.  Одновременно с этим я высыпал из коробок на стол патроны, и распихал их по карманам.
- Началось? – спросила Алена. Она была совершенно спокойна. Я даже испугался ее спокойствию и обреченности.
- Ты помнишь мою просьбу? – ровным голосом сказала она.
Я только кивнул в ответ.
- Запрись изнутри. На всякий случай.
- Зачем? Я буду рядом.
Я не мог спорить – пора было занимать боевую позицию. Лучше всего для этого подходила веранда – из  ее окон открывался обзор почти на весь участок. Окна могли служить бойницами. А нижняя часть, сложенная из мощного бруса – укрытием от пуль. Краем сознания я ощущал, что вряд ли они пойдут на вооруженный штурм. Им достаточно выбить двери, или окна, что бы попасть внутрь дома, где находится их добыча. Они пока еще не знали, что мне есть, чем ответить.
Калитка, ведущая к берегу стала открываться. Я уже хотел выбить стволом стекло в одном из окошек. Но это был Мишка. С оружием в руках я побежал к нему навстречу.
- Ого! Ты уже на войне? – Мишка  застыл на месте с большим пакетом в руке. - Напугал. Реально напугал. Ты бы хоть позвонил заранее, что приедешь.
- Да тут такое дело, я трубу с той, левой симкой потерял. Весь изматерился. Хорошо хоть труба дешевая, «Нокия» старенькая. Здорова, брат.
Мы обнялись.
- Я тут вам привез кое-что, домашнего. Пирожки, еще по мелочи. Поди, на одной лапше сидите?
- Спасибо,  Миха.
- Алена как?
- Разболелась Температура.
- Ну, еще не лучше.  Ладно, ты отнеси в дом пакет, и давай здесь перетрем, и покурим. Есть новости.
- Плохие?
- В твоем случае хороших быть не может.
Алена, все такая же спокойная и строгая, сидела за столом, сложив руки, как школьница. Когда я вошел, она даже не посмотрела в мою сторону.
- Это Мишка. Отбой тревоги.
- Ну и хорошо, что Мишка.
И опять я поразился ее равнодушию. Казалось – ей было все равно, что сейчас ее могли увезти люди Федоровича. Неужели она, и правда, думала, что ей достанется последний заряд из ружья?
- Ты воды обещал принести – буднично сказала Алена.
Я уже стал волноваться за ее рассудок.
-Ты вообще, в порядке? Такое ощущение, что тебе все равно, что сейчас могло произойти.
- А мне уже давно все равно. Днем позже, днем раньше – какая разница? Принеси воды, и пока не входите сюда.
Я принес ведро и таз. Алена заперлась в доме. Мишка ждал меня в беседке.
- Алена перенервничала, поди?
- Нет. Ощущение, что ей вообще все равно.
Тут мне показалось, что Мишка хочет что-то сказать. И это «что-то» было связано с нашей ситуацией, но скрывало в себе совсем не ту информацию, которую я подсознательно ждал. Все это было считано мной с его короткого взгляда. Но Мишка в секунду переменился.
- Ну, слушай. Настройся на полный аллес капут.
- Давай уже, излагай.
- В общем, такое дело. Тебя в розыск объявляют. Менты.
- А повод?
- Даже не знаю, как и сказать. Ладно, лучше я, чем мусора. На тебя заява поступила в Центральный отдел. За изнасилование.
- Чего???
- Того.
- И кого я обесчестил? Алену, что ли?
- Нет. Это все твоя Ириша. Та самая. Не забыл ее еще?
Я почувствовал, что сейчас само небо, проломив крышу беседки, обрушилось на меня, переломав позвоночник, и сплющив  внутренности в неразборчивое месиво.
- Какого хера вообще?
- Сейчас объясню.  Тебе Алена рассказала про Федоровича?
- Да, я знаю, что Гарик не при делах.
- Так вот, Федорович с телефона, по ходу, не слазил. В итоге он установил, где ты снимал хату. Помнишь, ты гитару отвозил для репетиции? Вот. Через службу такси его люди и вычислили дом. Ну, а квартиру найти – это уже дело техники, Пустил по подъезду своих бойцов. И как назло, в это время Ирочка нарисовалась. Поддатая, как обычно. Ее тут же под ручки, и в машину. Помнишь, двое вас тормознули у дома Алены? Один из них – правая рука Федоровича. Бывший следак. Сейчас у него ЧОП свой. На деньги Федоровича открыл. Потому должен теперь ему  по жизни. Ну и составили разговор с Ирой. Сказали, что ты с чужой бабой бежал. А потом или припугнули, а, скорее всего, заплатили. В итоге она идет в ментовку, и пишет заяву, что ты заманил ее в квартиру и там, как это принято говорить, воспользовавшись физическим преимуществом, заставил ее вступить с тобой в половую связь.
- Бред. Ну полный бред. Почти сорокалетняя баба, пьяная, заваливается домой к мужику, которому собирается спинку в ванне потереть, потом закатывает истерику, что тот с ней не ложится в одну постель – и изнасилование?
- Ну, это ты так думаешь. У них другая версия. Показания потерпевшей есть. Плюс ее подружка подключалась, как свидетельница – показала, что видела, как ты уходил с ней из ресторана, где перед этим они выпили бутылку вина.
Я понял, о каком случае идет речь. Это был тот день, когда я обедал в «Империи», а потом первый и единственный раз спал с Ирой.
- Как же она могла видеть, когда свалила раньше нас? А мы там еще полчаса сидели.
- Ты это все будешь следакам рассказывать. Короче, Федорович, просчитывает, что у меня с тобой может быть контакт. Поэтому он мне все это и рассказал. Сегодня утром звонил. И намекнул так издалека, что не был бы ты дураком, вернул Алену, и дело бы само собой свернулось.
- Миха. Вот сейчас ты мне объясни кое-что. Помнишь, ты говорил, что вы с Федоровичем в одной бригаде были? Так он кто? Бандос? Или…
- Там так получилось. Сперва он к бригаде отношения не имел. Но с нашим основным  общался – я их видел вместе несколько раз. А потом нашего завалили прямо в ограде своего дома. И Федорович тут же нарисовался. Сказал, что ему кассу нашу основной оставил, и теперь он рулит. А пацанам пофиг было – бригада разваливалась. Уже везде погоны наступали. Ну, поставил он нас на несколько тем. Лаве пошло, нормально так. И, главное, никаких стрелок, разборок. А потом он вообще сказал – ребята, мы легализуемся. Открывается ЧОП, кто хочет – идет туда. Кто не хочет – бандитствует на просторе сам по себе. Я в ЧОП пошел. И еще трое наших. Остальные  рассосались, кто куда. Один попытался вопрос по кассе вынести на люди, так его нашли потом в машине. Типа, пьяный заснул, и задохнулся. Только я-то знаю, что он вообще не пил. А позже Федорович меня привел к Гарику в контору.
- Так кто он такой?
- Чекист. Бывший. А может - и не бывший. Ты же знаешь, что сейчас они весь бизнес под себя положили. Скорее всего, он  формально ушел из конторы, что бы заниматься всем этим. Ну, что делать думаешь?
- Я нашел статью одну. Город.ру разместил. Там про крышевание бизнеса силовиками. И про Федоровича несколько строк есть. С левого ящика написал журналисту этому, что имею компромат. Может, откликнется?
- И что это даст? Редакцию и журналюгу за муди к  суду притянут – типа, клевета и оскорбление. Еще бабла с них снимут, а могут и уголовку впаять. А на журналиста нажмут – он и тебя сдаст. Не, это не вариант.
- Тогда получается, что выхода нет в принципе. Заведомый тупик? А ты знаешь, о чем меня Алена попросила?
- О чем?
- Что бы, когда за ней приедут, я застрелил бы ее сам. Обратно она уже не сможет вернуться.
- Блин. Довели девку. Брат, я реально не знаю, что вам делать.
- Ты можешь найти человека, который бы нас вывез хотя бы в другую область?
- Ты что? Если сейчас тебя в розыск объявят, твои портреты на каждом посте висеть будут. Могут и шмальнуть при задержании, а потом напишут в рапорте, что ты заложницу захватил и у тебя граната была.
- То есть, все? Как ты говоришь – гейм овер?
- Русь!  Честно – не знаю.
- Слушай, а мне же тут Гарик в корпоративный ящик отписался. Типа – беспокоится, куда мы попали. Просить дать знать, что мы живы.
- Ой, подстава! Стопудово подстава.  Гарик вообще вряд ли знает, что случилось. А узнает – сделает вид, что все это не его заботы.
- Ну, у него же к Алене вроде тоже чувства?
- Да какие теперь чувства, если она с тобой свалила. Его же не переубедишь, что вы в разных постелях спите. Или уже нет? – тут Мишка пытливо, и даже более, чем того требовалось, пристально уставился на меня.
- В разных, Миха. Не сомневайся. Ей сейчас еще только этого не хватало. Слушай, а насколько вообще Гарик зависит от Федоровича?
- Как тебе сказать… Ну, если Федорович очень захочет – то Гарик останется с голым хером. Там есть косяки в его бизнесе. Федорович его отмазал. Но всегда можно сыграть в обратную. Нет, ты на Гарика лучше не надейся. А то сюда точно приедут ребята…
- Кстати, а ты на чем приехал? Я думал – джип, судя по звуку.
- А! пойдем, покажу. Заодно проводишь меня.
- Может, чай попьешь хоть?
- Не. Пора.
На берегу реки, у прибрежных кустов ивы встал здоровенный темно-зеленый пикап.
- Взял прокатиться у знакомого. Он не при делах насчет вас. Вообще со стороны человек. Я давно к такой же прицениваюсь. Но дорогая, падла. Да и жрет, как конь.
- Я думал, все. Бойцы приехали. Да еще дверцы два раза хлопнули.
- Это я пакет доставал. Нет, сюда точно никто не сунется – концов-то нет.
- А если Федорович подозревает тебя?
- Ну, а как установить-то? На своей машине я не езжу сюда. Не звоню. Ты еще поменьше  бы в инете висел.
- Ладно. До осени мы тут перекантуемся, если раньше с ума не сойдем. Слушай, а может быть такой вариант, что Федоровичу надоест все это? И он просто отвалит от нас?
- Вот это - вряд ли. Если бы,  не знаю, ну, например, ты ссуду взял на работе большую и скрылся, или скоммуниздил что-нибудь, еще могло быть. Это уже Гарика проблемы. Но ты его увел его личную добычу, его бабу. Даже если она ему и не нужна больше – он такое не прощает. Уже люди посвящены во все это, а перед ними он никогда не захочет выглядеть лохом, которого можно просто кинуть. Ладно, я буду думать. Завтра они приезжают. По-любому со мной разговор будет. Потом наведаюсь. Могу приехать ночью – не пугайся. Лишь бы ко мне он своих гоблинов не прикрепил. Ну, это я на раз просчитаю. Бывай, брат.
- Бывай.
Пикап тяжело развернулся, и, чуть занося массивный корпус на скользких ледяных прогалинах, двинулся в город. Я захлопнул калитку, и только тут подумал – а как Мишка ее открыл? Наверное, у него был ключ. Почему же он не оставил его мне? Забыл? Когда я выходил за льдом, то подпирал дверь палкой, что бы она не захлопнулась.
В это время Алена вынесла таз с водой. Я перехватил его.
- Зачем вышла после мытья? Бегом в тепло!
Алене немного полегчало. Я опять заварил травяной настой. Она сидела за столом, обхватив руками подсвечник.
- Как все странно…
- Что?
-Странно, что на душе у меня легко. Вроде, все плохо. И Стрельников, наверное, привез какие-то известия, судя по твоему лицу – нехорошие. А мне легко. Ты обо мне заботишься. Ты рядом. И как-то плевать на все прочее. Так что Миша сказал?
Я решил не рассказывать Алене об уголовном деле.
- Все тоже. Федорович названивает, спрашивает. Мишка включает дурака. Пока тут безопасно.
- Ты знаешь, а я уже привыкла к этому дому. Мне кажется, что здесь – частичка той моей бывшей квартиры. И даже … - тут она замолчала.
- Что?
- Помнишь, ты рассказывал, как ночью твоя женщина чего-то напугалась. Видела кого-то в зеркале?
- Да.
-Ты только не подумай опять насчет моего психического здоровья. Но я тоже иногда видела в этом зеркале кого-то. Причем это было не страшно. Просто ночью, если я зажигала свечку, то появлялась какая-то фигура. Было такое ощущение, что это существо хочет мне что-то сказать. Но если я вставала с дивана, и подходила к зеркалу – оно исчезало. А потом все прошло. Никто не появлялся. А вот тут я не удивлюсь, если оно опять появиться, в этом зеркале – показала Алена на комод.
- Ты готова жить тут неизвестно сколько ?
- Готова. Пока ты рядом – можно жить, где угодно.
Это было похоже на признание в любви. Вот только тон Алены был по-прежнему бесстрастный, ровный и даже холодный. По закону жанра, после таких слов должны  следовать или  объятия, или прикосновение рук. Но тут все было по-другому. Алена оставалась внутри собственного круга,  она была намертво закована в нем своим прошлым. И я пока я не знал, как  сломать этот круг. И просто не мог.
- Если Миша говорит, что про это место никто не знает, то будем жить. Просто жить. Готовить еду. Топить печь. Мыться в бане. Весной будем гулять по лесу. А там… а зачем об этом думать? Давай жить так, как будто мы сами, по своему желанию ушли из этого мира, ушли из города, где есть эта проклятая Сумасшедшая площадь. Ты сам сказал, что все будет хорошо.
- Будет, Алена. Обязательно будет – соврал я ей. А может, не соврал?
- Я посплю?
- Конечно. Тебе надо побольше спать.
Алена завернулась в плед и затихла.
Я сидел и повторял про себя ее последние слова. И странно – огромная черная тень существа по имени Федорович исчезала, бледнела, распадалась на части. В конце - концов, он, при всем его могуществе, был простым смертным. И мог скончаться дома, в постели, после, например, принятой бутылки водки. Или попасть в аварию. Или произойдут какие-то другие изменения в его жизни, после которых ему будет уже не до нас.
Потом я стал думать о том круговороте событий природы, который нам предстоит ощутить.
«Вот идет к нам  Новый год. Мы украсим ель во дворе самодельными игрушками. Потом придут рождественские морозы. Мир вокруг нас оцепенеет. Но придет время, и подуют южные ветра. Лед на реке потемнеет, и вздуется. Днем будет хотеться спать. Пройдут весенние снегопады. И по реке поплывут льдины. Они будут задевать друг друга, и тихо звенеть. На этой речке не бывает могучих грохочущих ледоходов, как на больших сибирских реках. Здесь плывут небольшие льдины, похожие на маленькие прозрачные дворцы. А когда река освободится, то в воздухе будет пахнуть дождем. Потом начнутся лесные пожары, и закончатся с настоящими, уже летними дождями. Мы будем наблюдать все это, и видеть, как рождаются  в лесу подснежники, как потом зацветет черемуха. На дачах будет все оживленнее. Задымят костры, застучат молотки, залают собаки, зазвучат детские голоса. И мы уже не будем чувствовать себя  в плену белого безмолвия. И только, когда по утрам начнет холодать, и на сопках появятся желтые пятна, нам придется покинуть этот маленький уютный приют. И мы покинем его. Но – вместе. Только вместе».

***

Но, хоть тень Федоровича и отступила во время этих размышлений, она вновь  сгустилась, когда я вспомнил про уголовное дело. Я не был зол на Иру. Я понимал, что ей двигал не столько страх перед людьми Федоровича,  и даже не деньги, которые ей, возможно, дали. Ирой двигала обычная бабья злость и ревность.
Я зашел в интернет, и открыл почту. Нет, ответа на мое письмо не было.  Я вышел на сайт, и увидел, что статьи, где упоминался, Федорович, уже нет. И даже не удивился этому. Мишкины предсказания сбылись. Наверняка редакция уже получила свою порцию проблем. Оставалось надеяться, что люди Федоровича не получат доступ к редакционному ящику, и не увидят мое послание. Значит, будем жить, как предрекла Алена.
В доме стемнело. Я зажег свечку в том самом подсвечнике, и еще долго сидел просто так – не думая ни о чем. А потом мне захотелось спать. И перед моментом засыпания я успел подумать, что из всего этого можно сложить неплохой авантюрный роман. Название  было уже готово: «Сумасшедшая площадь».
«Если выживем, я его обязательно напишу, - подумал я. – Только надо дождаться финала».

***

Утром Алена была уже совсем здорова. Она завтракала с видимым аппетитом. А потом ее охватил хозяйственный азарт. Алена попросила растопить баню, и занялась стиркой. Выстиранное белье Алена развешивала на веревке, принесенной мной из станционного магазинчика. На морозе оно моментально схватывалось, и становилось железным.
- Давай свои вещи. Что тебе постирать?
- Нет, спасибо. У меня так, по мелочи. Я сам постираю.
- Ой-ей-ей, какие мы щепетильные. А может, мне это приятно?
Внутри сознания стало тепло. Нежность к  Алене наполнила меня всего. Когда она опять скрылась в бане, я сел в беседке. Я хотел до конца разобраться в своих чувствах к этой женщине, пришедшей в мою жизнь внезапно, как ночной телефонный звонок. Я не мог сказать, что хотел ее. Вернее, я ловил себя на желании чувствовать ее рядом, когда она спит. Мне достаточно было бы  слышать ее дыхание, и ощущать ее тепло.
«Мужчину влечет к женщине, которую он не любит. И не влечет к той, которую любит», - вспомнил я давным-давно вычитанную фразу в книге, название которой не удержалось у меня в памяти.   Все, случившееся с нами, полностью поменяло нашу природу. Мы внешне оставались мужчиной и женщиной. Но законы нашего обособленного мира позволяли быть вместе, не перешагнув последний предел отношений. И нам обоим было от этого спокойно и легко.
Потом Алена напросилась со мной на другой берег – пора было пополнять запасы  питьевой воды.
Пока я колол ломом лед и складывал осколки в большой алюминиевый бидон, Алена гуляла по поляне. Потом она подбежала ко мне и сказала: - Слушай, очень хочется прокатится на санках. Давай вон с той горы?
Рядом высился склон хребта, свободный от деревьев.
- А ты туда заберешься?
- А ты мне поможешь! - сказала Алена, и, ухватив меня за руку, потащила к склону. Я едва успел схватить санки за веревку.
Мы поднимались, скользя, падая, и съезжая на животах вниз. Вставали, отряхивались хохоча, и опять лезли наверх. Наконец, склон был покорен.
- Чур, ты садишься первым. А я за тобой.
Мы кое-как разместились на санках. Они скрипнули.
- Если развалятся, лед будет возить не на чем!
- Сами дотащим. Ну, поехали!
Я оттолкнулся, и санки нехотя заскрипели по глубокому снегу. Но скорость стала расти и ветер уже зашумел в ушах.
- Иииииииииееееехууу!!! – закричала сзади Алена. Сани разогнались. Стремительно надвигалась стена кустарника, который рос по берегам ручья.
- Тормози! – закричала Алена.
Я попытался затормозить. Но лишь изменил направление движения. Санки развернулись параллельно склону, накренились, и перевернулись. Мы покатились вниз. Алена вцепилась в меня. Так мы и катились дальше, переваливаясь друг через друга. И остановились только у подножья горы. Алена лежала теперь на мне, и хохотала, как ребенок. От дыхания на ее ресницах росли комочки инея.  Глаза казались изумрудами в обрамлении маленьких бриллиантиков. Потом  она затихла, взгляд ее изменился, и она внезапно поцеловала меня горячими, как кровь, губами. Я потянулся, чтобы ответить на поцелуй. Но она уже вскочила на ноги и отбежала.
- Прости. Пока на этом все. Я очень давно не целовалась.
В молчании мы докатили санки с бидоном льда до дома. Мы тащили их за веревку вместе, как пара  лошадей, покрытых инеем. У порога дома Алена отряхнула меня и себя.
- Я хочу есть! – весело и капризно сказал она. - Хорошо бы чего-нибудь домашнего.
- Хочешь, я сварю суп? Куринный?
- О, да. А я картошку почищу. И еще я хочу вина! У нас осталось?
- Почти полная бутылка.
- Ура! Гуляем.
Алена изменилась. Она была такой беззаботной, живой и веселой, как будто все проблемы были уже решены, и мы проводили время, словно  взяли отпуск на  пару недель. Например – для медового месяца.
Мы занимались готовкой под музыку, которую я включил на ноутбуке. Ноктюрны и вальсы Шопена удивительно точно  вписались в наш быт: в заполненную солнцем избушку, в белый участок земли за окном, в треск печи и бульканье кастрюли. Алена, в простом свитерке, в толстых шерстяных носках,  сидела на табуретке у печки, чистила картошку, и тоже была частью этой музыки.
Потом, когда от тарелок на столе поднимался пар, я разлил вино по бокалам. Помня неприязнь Алены к тостам, мы выпили молча, но перед этим соединили бокалы с тихим звоном. И обед прошел в спокойном молчании. А после, пока я возился с баней, Алена заняла ноутбук. Я был рад, что она вышла из сонного оцепенения.
День закончился, выходя из бани я наконец-то поймал момент, когда на западе небо стало зеленым. Оно было таким совсем недолго.  Зелень быстро растворилась в темно-сиреневой мгле.
- С ума сошел? – послушался голос Алены от крыльца. – После бани торчишь на холоде. Мало тебе моих болячек?
И эта фраза тоже подарила мне тихую радость.

***

Как всегда, перед сном, я зажег свечу в старинном подсвечнике. У нас оставался небольшой запас. «Кончатся – куплю еще на станции. Подсвечник должен жить». – подумал я, заворачиваясь в одеяло. Но тут прошелестели тихие шаги Алены.
- Можно к тебе? – шепотом сказала она, и не дожидаясь ответа (а я и не мог ничего ответить от этой внезапности), скользнула под одеяло.
- Только, - так же шепотом сказала она, опираясь на локоть, и нависая надо мной,  – пойми меня правильно. Мне просто хочется быть рядом. И не больше.
- Могла бы этого не говорить.
Алена уместилась головой у меня на плече, и доверчиво обняла меня. И это было таким же простым и понятым, как наше катание на санках, готовка обеда, и ее смешливая просьба  отдать белье ей для стирки.
- Расскажи мне что-нибудь? – попросила она. И я внезапно, до мельчайших подробностей вспомнил один из самых своих любимых рассказов Паустовского «Старый  повар». Я рассказывал его ей негромко,  глядя, как на крашеном потолке колеблется размытый блик от свечи. Он напоминал мне сейчас небо после заката – до того, как стать зеленым. Я любил этот рассказ с юности, с того дня, когда нашел в куче бесполезных книжек армейской библиотеки бордовый томик Паустовского. Книжку я умыкнул – мне не хотелось, что бы ее страницы потом пошли на подтирку в казарменных туалетах.
Рассказывая, я слышал, как ровно дышит Алена, и успел подумать, что она уснула. Но на последних словах «Мария отступила от кровати и низко, почти касаясь коленом пола, склонилась перед великим музыкантом. Когда она выпрямилась, старик был уже мертв. Заря разгоралась за окнами, и в ее свете стоял сад, засыпанный цветами мокрого снега», Алена повернулась и тихо поцеловала меня.
- Спасибо тебе. Такого у меня еще точно не было в жизни.
Я ощутил, как по ее щеке прокатилась единственная слеза.
- Спокойной ночи! – шепнула Алена. И вскоре уснула.
Я лежал неподвижно и очень хотел, что бы время замерло. Но оно шло, и его ход сейчас измерялся уменьшающейся свечой. Светлое пятно на потолке тускнело, растворялось, и затем исчезло. От свечи остался отплывший слиток парафина. Я уснул.

***

Впервые за много лет я проснулся не по внутреннему будильнику, и не по звонку телефона. Я проснулся от другого звука. Алены в постели не было. Но она была рядом. Алена стояла у печи, где на сковородке что-то шипело.
- Соня - засоня, вставай. Я оладьи жарю. Будешь?
- Конечно, буду. Лет тридцать не ел оладьей.
- Вот это стаж.
- Ты что, сама растопила печь?
- А что тут такого? Ты меня совсем уж за какое-то беспомощное существо принимаешь. Беги, умывайся.
С того дня, как мы поселились тут, я всякое утро растирался снегом. И сейчас тоже натер тело жгучими рассыпчатыми охапками.
- Ой, какой холодненький, – на секунду прислонила ко мне Алена ладони, и подала полотенце. – Давай, я тебе спину вытру.
Вчерашнее счастье  не исчезло. Оно разгоралась, как разгорается с трудом лесной костер, сложенный из сырого после дождя, хвороста. Я даже забыл, что сегодня уже воскресение, и что – черт бы вспомнил его, - Федорович вернулся из Китая в Читу.
- Не думай ты о нем. Все, хватит. Даже если нам осталось совсем немного, мы должны жить так, как будто его нет. Договорились же. Забыл?
После завтрака Аленой продолжала двигать жажда деятельности. Она принялась за уборку. Я уже не стал говорить ей, что не стоит перенапрягаться после приступа болезни. Ей надо было двигаться, и даже напрягаться. Она сама спасала себя этими простыми делами.
Алена выставила меня во двор, чтобы не мешался. И вручила половик и еще, что-то скрученное в рулон.
- Это дорожка. Под кроватью была. Почисть пока  снегом. И найди мне музыку. Что-нибудь поэнергичней Шопена.
Я нашел для нее концерт  Дина Мартина, и ушел работать. Когда дорожка была уже вычищена и выбита, в  куртке зазвучал телефон. Это был первый звонок за все время. И, конечно,  звонить мог только Мишка. Значит, он не терял свою трубу? Или нашел ее?
- Миха, салам, слушаю,
- Слушай внимательно. Долго говорить не могу. Сегодня разговаривал с Федоровичем. Он вроде как успокоился немного. Но очень просит меня заняться твоим розыском. Спрашивал - кого ты еще в Чите знаешь, у кого можешь гаситься. Странно, но про Алену он вообще не вспоминает пока. Короче, в оконцовке он мне так сказал: «Ну, может я и перегнул палку. Но все-таки Руслан некрасиво поступил. Алене нужны лекарства, нужен уход. И потом, Гарик сильно волнуется». Федорович явно не в курсе, что я знаю – Гарик не при делах. Им прикрывается. Так что шансы какие-то у вас появились. Главное, сейчас не дергайтесь, сидите там тихо. Аленка как?
- Поправилась. Уборкой занялась. Утром даже оладьей мне напекла.
- Ну, блин. Идеальная семья прямо.
- Мих,  а что там с уголовным делом?
- Пока тихо. Листовок с твоей рожей в городе нет. Может, и правда, обойдется. Ну все, конец связи.
- Тебя ждать сегодня, или завтра?
Но Мишка уже отключился. Перезванивать я не стал.
- Что Стрельников сказал? – спросила Алена, когда я вернулся в дом, и стал раскатывать пахнущую морозом дорожку. Очевидно, она видела в окно, что я говорю по телефону.
- Вроде как нормально все пока. Федорович успокаиваться начал.
- Ладно. Больше ничего не говори. Нет никакого Федоровича. Пойдем гулять?
Мы пошли вдоль по пустой улице, к окраине поселка. Дорога привела нас на спрятанный под снегом пляж.
- Черемухи много, - показала Алена на кусты у невысокого обрыва над пляжем. Весной красиво тут будет. Мы в школе однажды ходили в поход с ночевкой. В начале июня. Черемуха еще цвела. И тоже река была. Вечер. Месяц. Пахло черемухой сильно. Я сидела на берегу, пока меня не потеряли.
- А интересно, какая ты была в школе? Совсем не могу тебя представить.
- Это все из-за моего прошлого? - резко повернулась ко мне Алена. Глаза ее потемнели.
- Нет. Я не помню ничего о твоем прошлом.
- Обычная была. Ходила на бальные танцы. Дружила с мальчиком из параллельного класса. Музыкой занималась. Как там у Чехова: «Отец, царство ему небесное, угнетал нас воспитанием». Ну, в моем случае – бабушка. Правда, она не угнетала. Но ее воспитание не пригодилось.
- Пригодилось. И  еще пригодится.
Потом мы спустились на реку. В местах, очищенных от снега ветром, темнели пятна льда. Было видно, что на глубине, под слоем льда продолжается своя жизнь.
- Интересно, рыбы там есть? – спросила Алена.
- Вряд ли. На зиму рыба уходит вниз. К устью. Ну, может, мелочь какая и осталась. А ты рыбки захотела?
- Нет, - засмеялась Алена. – Я подумала, что мы с тобой похожи на таких рыб. Одни, на глубине, под снегом и льдом. Жаль только, я не золотая рыбка. И не могу исполнять желания.
«Еще как можешь», - чуть не сказал я.
Весь этот день я нет-нет, да и вспоминал прошедшую ночь, и думал – заснем ли мы снова вместе, или вчера был просто сиюминутный каприз, реакция на стресс, или что-то подобное. Но до ночи было еще далеко.
Я не знал, что лично мне до ночи куда ближе, чем Алене. Что моя ночь уже надвигается со скоростью движения автомобиля со стороны города. И наступит до захода солнца.
Я понял это тогда, когда мы вернулись с прогулки, и отряхивали на крыльце снег с обуви. Без всяких предварительных звуков калитка распахнулась. Во двор по одному стали заходить люди в черной униформе частных охранников…


***

Их было четверо. Они стояли полукругом и молчали. Я уже был на веранде. Разлетелось стекло – я выбил его стволом помповика. Когда я забежал в дом за ним, Алена опять была равнодушной и спокойной. Боле того, она, словно ничего и не происходило, сидела за ноутбуком, и рассматривала какой-то сайт. Я ничего ей не сказал. Все было понятно без слов.
Бойцы в черном  даже не шевелились. Я вдруг понял, что они не вооружены. Они просто стояли полукругом и ждали команды. А во  двор уже протиснулся Федорович. Сейчас Солнце светило ему в лицо. Большой, несуразный в меховой громоздкой куртке и шапке-ушанке, он напоминал какого-то языческого бога, вырубленного древним мастером из толстого бревна. Федорович поднял руки вверх, показывая, что он не вооружен.
- Руслан! Выходи. Просто поговорим.
- Валите отсюда. Даю пять секунд. Потом открываю огонь на поражение. Предупредительных не будет!
- Руслан, ты дурак? Ты себе сейчас еще один срок наматываешь. Это не самооборона. Мы не нападаем. У нас нет оружия, - он распахнул на себе куртку.
- Вы нарушили неприкосновенность моей территории. Этого достаточно.
- Мы просто пришли поговорить. Эти парни - свидетели. Я тебе не угрожаю.
И Федорович двинулся к даче. Я не знаю, зачем покинул веранду и вышел за дверь. Федорович двигался тихо и неотвратимо, как танк на малых оборотах. Я понимал, что еще несколько шагов – и он запросто, каким-нибудь приемом меня обезоружит. А если выстрелить в него – то бойцы могут и отступить. Все это одной мгновенной мыслью сверкнуло в голове, и я нажал на спусковой крючок. Ружье дало отдачу, но не такую, которую я ожидал – отдача была слабее. Вылетел из ствола пыж. Федорович остался невредим, только остановился в пяти метрах от меня.
- Ну все? Выпустил пар? А теперь давай разговаривать.
Я передернул магазин попмовика, и опять выстрелил. Тот же эффект. Еще выстрел. И еще. Патроны оказались холостыми.
- Нет, ну это детский сад какой-то, - спокойно, без злобы, сказал Федорович и, как мне показалось, кому-то еле заметно кивнул. Одновременно с этим я услышал внутри себя щелчок.  Короткая вспышка тупой боли справа, и ничего не стало.

***

Я пришел в себя,  не соображая, где нахожусь. Стояла кромешная темнота. Руки и ноги были свободы. Я лежал на чем-то мягком. Было тепло. Полностью придя в себя, я, привыкнув к темноте, увидел, что лежу на своей кровати, в нашем с Аленой временном  доме. Меня кто-то разул и даже прикрыл одеялом. От печки шло тепло. Кто-то, неведомый мне, явно подбросил в нее дров. Я поднялся. Немного пошатывало. Правая скула болела, но не сильно. Я понял, что меня отключили поставленным боксерским ударом. Били сбоку, потому я пропустил момент удара. Я включил свет.
Алены не было. Не было и ее вещей. В доме было аккуратно и чисто. Не было никаких признаков борьбы. Не было и ружья. Я сообразил, что не хватает еще и подсвечника. Значит, Алене разрешили его взять с собой? Получается,  есть шанс, что она сейчас не в психушке, как обещал Федорович, а дома?
Часы на телефоне показывали почти полночь. Я стал набирать номер Алены – и новый, и старый. Новый номер был отключен. Зато на старый шли гудки. Но трубку Алена не брала. Я стал звонить Мишке. Он был недоступен. Я был готов звонить Гарику, или Федоровичу, но на новой симке не было их номеров.
Ясно было одно – бой я проиграл, и Алена вернулась в лапы Федоровича. Я не хотел думать, что с ней сейчас происходит. И в то же время отыгрывал назад все эпизоды недавней схватки. Федорович был какой-то странный. В нем не было ни гнева, ни даже раздражения. Да, точно - он был  настроен миролюбиво, и даже как-то приветливо. Именно такой Федорович заходил порой в мой кабинет и спрашивал, как идут дела. Наверное. он был слишком уверен в себе и заранее знал исход дела. Итак, одну задачу я решить не смог, и потерял Алену. Но теперь надо  было решать другие задачи. И время работало против меня. До города добраться в это время было нереально – да и куда бы я пошел? К Алене? Вряд ли она дома. Идти надо было в гнездо Федоровича, в его кабинет, в «Альпы». И мне было уже плевать на то, что я в розыске. «Вот интересно, а почему Федорович меня не отвез в полицию? Сразу закрыл бы все проблемы», - подумал я. Внезапно мелькнула одна догадка. Я посмотрел на печь. Заслонка была открыта. То есть, если бы они хотели убрать меня, то не стали бы развязывать, а просто имитировали отравление угарным газом. Веревки бы сняли уже с трупа, и  потом позвонили, куда следует. Может, за дверью оставлена растяжка? Да нет, это грубо и шумно. Вариантов для моего бесшумного устранения было много – вывезти и отставить раздетым в лесу, без сознания, или спустить в прорубь - это гораздо эффективнее, учитывая, что искать меня точно никто не будет. У меня же никого нет. Мишка? Алена? Нет, они отпадают сразу. Судя по всему, Миху раскололи, и он сдал место нашей лежки. Интересно, он сам еще живой?
Мне надо было успокоиться, и приготовится к финалу этой дурацкой драмы. Финал должен был пройти по моему сценарию. И тут еще одна мысль просто проткнула меня от мозга до седалищного нерва. Я даже похолодел от внезапности ее появления.
«Почему патроны были холостые? Мишка не знал об этом? Или он…» - тут мне показалось, что я нащупал одну из ниточек, ведущих к разгадке. «Если Мишка дал мне заведомо холостые патроны, значит, он изначально был в теме? Но тогда для чего надо было неделю держать нас на этой даче? Наверное, не хотели, что бы мы наделали шума до приезда Федоровича из Китая. Логично. Миха, Миха, если это так, то…впрочем, не мне тебя судить. Я не знаю, что делал бы сам на твоем месте».
Я еще раз осмотрел весь дом. Я хотел найти хоть какой-то условный знак от Алены. Ноутбук! Она сидела за ним, когда появился Федорович с бойцами. Я открыл его. Нет. Там не было никаких посланий. История посещений была удалена.
Все вопросы, возникающие ежеминутно, сплелись в одну пространную область неопределенности. Она стала перерождаться во мне в чувство тревоги, страха и, почему-то - отвращения. Меня даже стало тошнить. Наверное, это было следствие удара. Мне надо было как-то  продлить оставшиеся до утра часы, сложенные из тошнотворно-длинных минут, что бы приступить к решению задачи. Кое-какие средства для этого у меня были. Увольняясь с прииска, я захватил, просто по наитию, не думая, несколько толовых шашек для взрывных работ. А к ним запальный шнур и детонаторы. Теперь это было был мой последний вещественный аргумент для завершения спора.
«Хорошо, если Федорович будет в кабинете, и меня не тормознет на входе охрана. Ворваться к нему, заблокировать дверь, поджечь шнур и разнести эту тушу на клочки. Федорович, конечно, матерый и опасный. Он может попытаться выхватить у меня взрывчатку. Остается закрепить ее на себе, и вцепиться в него. Надо еще чем-то вооружится. У меня есть хороший нож, я сменял его на два литра спирта у амазарского охотника. Если Федорович попытается снять с меня шашки, резануть его по рукам, по сухожилиям. Один бывший морпех, работавший у нас на прииске охранником как–то показал мне несколько приемов ножевого боя», - с таким мыслями я вынул из рюкзака шашки, шнур, запалы и нож, и стал готовиться. У меня был жилет с множеством карманов – он идеально подходил для моей миссии. Нож будет спрятан в рукаве. Шансы мои от этого увеличивались. Не было страха, сомнений, жалости к себе. Внутри было бесстрастно и пусто. Мозг отдавал рукам только нужные команды. До того момента, когда пора было идти на станцию, я не переставая, затачивал нож. И не мог остановиться, как и тогда, когда колол дрова, представляя на пне голову Федоровича. Я не просчитывал дальнейшего исхода событий, которые наступят после нашей  общей гибели. Я знал одно -  Алена будет свободна.  Я верил в это.
В шесть часов утра я вышел из дома. Я не оглянулся на него, и даже не вспомнил. Что там, в рюкзаке, остались все мои документы, деньги и вещи. Все это было уже мне не нужно. В куртке лежала пара сотенных бумажек – осталась сдача от похода в магазин.  Этого хватит на билет в Читу. И дальше я шел мерно и неторопливо. Я уже не думал о возможной встрече с ментами на вокзале, или в городе. Это было неустранимое препятствие, но полагался на случайность, и  (смешно подумать), на некую высшую справедливость судьбы.
Под единственным фонарем на полустанке было почти пусто – не больше десяти человек ждали утреннюю электричку. Я встал в тень развалин бывшей станции. Электричка вылезла из-за поворота, кротко свистнула и зашипела, открывая двери. Я оказался внутри теплого вагона, пахнущего деревом новых сидений. Две тетки в форменных куртках РЖД прошли по вагону – одна продавала билеты, другая пробивала их компостером. Вагон был заполнен только на четверть. И путь до Читы  оказался очень коротким – в окна уже вплывали фонари  городского вокзала. В это время я вспомнил, как всего три месяца назад, так же с востока, прибыл в Читу в плацкартном вагоне. Я бежал от сумасшествия одиночества, я искал свое место среди людей, и нашел еще большее одиночество, которое, впрочем, вот-вот закончится навсегда.
На перроне стоял патруль транспортной полиции. На меня никто не обращал внимания. И на привокзальной площади тоже ходили люди в форме. Я спокойно прошел мимо. Теперь надо было выждать до девяти часов, когда население империи Гарика начнет занимать свои рабочие места. И это время я провел в темном парке, не ощущая холода. Мне даже в какой-то момент вдруг захотелось спать.
Но вот город наполнился серым утренним светом.  Поток людей стал густеть. Часы на телефоне показали половину девятого. Я сменил место пребывания, и укрылся за кустами напротив «Альп». Туда уже шли работники. Подъехало такси, и мне вдруг показалось, что из него вышла Алена – в своей короткой шубке, без шапки, с рассыпанными по воротнику волосами.  Но женская фигурка скрылась за дверью. Вряд ли это была она. А вот и джип Федоровича. Вот и он сам тяжело выбрался наружу, пискнул брелоком сигнализации, и вальяжно прошествовал внутрь. Его почтительно пропустили вперед. Еще через несколько минут зажегся свет в его кабинете. Машины Гарика на стоянке я не увидел. Пора!
Охранник в фойе не обратил на меня никакого внимания. Может. потому, что я натянул капюшон куртки на глаза, и быстро прошел не к лифту, а на лестницу, ведущую к служебным этажам. Мне нужен был пятый этаж. Я не мог видеть, как охранник поднес рацию к губам.

***

Федорович встретил меня сразу на входе в фойе пятого этажа. Теперь он не был похож на вчерашнего языческого злобного бога. Это был обычный грузный, немного усталый мужик. Под глазами у Федоровича набрякли мешки – то ли он мало спал, то ли крепко выпил на радостях. А может, и то и другое. И этот его вид я связал с Аленой. Что он сделал с ней вчера? Я  резко, на три шага отступил назад, и расстегнул на себе куртку. В ладонь легла зажигалка. В другом рукаве просился наружу нож.
- Руслан, у тебя такой вид, как будто ты с гранатой пришел в штаб к фашистам, и решил погибнуть смертью героя. Ты успокойся. Твоя война уже закончилась. Да, и прости за вчерашний нокаут. Но по-другому тебя было не успокоить – ты себя не видел со стороны. Пойдем в твой кабинет, поговорим, - и он шагнул ко мне.
- Стой на месте! – я чиркнул зажигалкой и поднес ее к концу запального шнура. Федорович замер. Но только на мгновение. Я ничего не успел понять, как он уже оказался сзади меня, выбил зажигалку и ловко вынул все три толовые шашки из жилетки.
- Не, ну ты реально смертник. Совсем, что ли, с ума сошел? Хотя тут сойдешь. Я тебя понимаю. Алена баба  еще та – и не у таких, как ты, крыша съезжала. Еще есть что в заначке? – Федорович умело обшмонал меня, и добрался до ножа. Что бы я не успел выпустить его из рукава, ему пришлось завернуть мне руку, но он тут же отпустил меня, как только нож исчез у него во внутреннем кармане.
- Извини. Потом отдам. А вот взрывчатку, прости, я утилизирую. А то еще менты с ней тебя прихватят. В общем, хватит играть в Рэмбо, пойдем в кабинет. Лучше к тебе. А то ко мне сейчас начнут один за другим ломиться. Понедельник же, сам понимаешь.
- Где Алена? – наконец смог я набрать воздух в легкие, что бы спросить это, - что ты с ней сделал?
- Да ничего я с ней не сделал. Цела Алена. Не веришь – зайди, сам убедись.
Алена сидела на своем обычном месте, в предбаннике между кабинетами Федоровича и Гарика, и разговаривала по телефону. Увидев меня она мельком кивнула, и продолжила общаться, судя по всему – явно по рабочим делам. Я еще какое-то время стоял на пороге предбанника, разглядывая ее лицо. Мне показалось, что это совсем не та Алена, а ее довольно точная копия, но лишенная некоторых, только мне известных черт.
Сзади на плечо мягко легла рука Федоровича.
- Ну пойдем, хватит любоваться. Не налюбовался еще за неделю?
Я шел за Федоровичем по коридору, лишенный всякой способности соображать. По моим  ночным расчетам, сейчас уже кабинет Федоровича должен был быть заляпан нашей кровью, а разорванные тела - валяться у двери. Я не собирался выпускать его из кабинета. Но сейчас он, наоборот, впускал меня в мой кабинет.
- Ты садись. И перестань уже смотреть на меня, как на монстра. Все. Игра окончена.
- Я проиграл? – сумел сказать я.
- А причем тут ты? Ты не игрок. Ты просто фишка. Ну, или карта. Но сильная карта. Вообще, я скажу – ты мужик. Я тебя зауважал. Не каждый пошел бы на такой риск. Особенно, зная, против кого ты воюешь.
Азарт несостоявшегося боя и полное непонимание происходящего выжали из меня последние силы. Выброс адреналина случился вхолостую. Из носа вылезла струйка крови.
- Да, блин, у тебя что, давление скачет? Вытри нос, кровь идет. Ну и давай уже, спрашивай, что тебе непонятно?
- Мне все непонятно. Прежде всего я хочу знать – ты оставишь Алену в покое?
Федорович  гулок расхохотался, сотрясаясь животом. «Я просто лежала, и считала колыхания его пуза, – вспомнил я слова из рассказа Алены.
- Так. Давай по порядку. – Федорович уселся за стол, где неделю назад работала Алена.
- Во-первых, я совсем не такой, каким ты меня себе представил. Вернее – тебе меня представили.
«Выкручивается, сука. Но зачем? Он запросто может вызывать сейчас полицию, и меня задержат как подозреваемого. Плюс попытка теракта. Или просто он смакует? Растягивает удовольствие?».
- Руслан. Я не бандит, и не чекист. Ну да, служил когда-то  в подразделении ФСБ. Потом ушел. Ну, Миха тебе, поди, рассказал про бригаду. Был и такой эпизод – а что делать? Выживали, кто как может. Но что касается Алены – ничего этого не было. Вообще ничего. Впрочем, она тебе сама, наверное, все расскажет. Я только прошу тебя – держись дальше мужиком. И кстати, ты сам виноват во всем. Я тебе когда-то намекнул, что бы ты на нее не пялился таким взглядом. Но ты повелся, как последний лох. Потому и попал в эту канитель.
В кармане Федоровича телефон заиграл песню «Комбат, батяня».
- Да! Ага, понял. Идем.
- Ну все, Руслан. Наступает финал. Сейчас сам все узнаешь. Пойдем. Гарик зовет.

***

Они сидели втроем за столом для заседаний в кабинете Гарика: сам Гарик, потом Алена, и Федорович. Я сидел напротив них, как в приемной комиссии в ВУЗ. Гарик смотрел на меня немного иронически, но и с сочувствием. Алена не смотрела на меня вообще – ее взгляд упирался в противоположную стану. Я же рассматривал ее в упор. Нет. Это точно была не Алена. Это был ее двойник.  Федорович же выглядел главным героем на встрече со зрителями после премьерного показа фильма.
- Руслан, - мягко начал Гарик, - прошу тебя очень, только без эксцессов. Мы тут все мужики взрослые. И женщины тоже – повернулся он к Алене. Она улыбнулась ему. И я понял – нет, это не двойник. Это настоящая Алена. Точно так же она улыбалась мне там, в снегах, в маленьком уютном домике, где мы угадывали мысли друг друга без слов.
- Руслан. Ты знаешь, что такое квест?
Я не хотел ни кивать, ни отвечать. Что такое квест, я, конечно, знал.
- Вот Алена у нас затевает новый, гигантский, скажем так,  проект. Квест с полным погружением в реальность. Дело это новое, и специалистов нет. Здесь и театр, и психология и фантазия. Ну, Аленушка у нас всем этим располагает. Она  же у нас писательница, пишет в женские журналы рассказы. Ничего так, мне лично нравится. Ну вот, есть у нас идея развивать это дело. Прости, ты стал так сказать, испытательным полигоном, что ли.
- Игорь! – вдруг сказала Алена, – дальше вы сами. Хорошо? Я пойду?
Я изо всех сил удерживал ее взглядом на месте. То что сейчас говорил Гарик, я хотел слышать от нее. Но она только чиркнула по мне мимолетным взглядом, точно так же, когда я впервые заходил в кабинет Гарика, устраиваясь на работу.
- Иди, иди. Мы сами, конечно.
- Я домой поеду, – сказала она.
- Давай, до завтра. Отдыхай.
Алена вышла из кабинета так, словно меня в нем не было. И не было этой безумной недели. Не было ничего – ни ее колыбельной на немецком языке, ни катания на санках, ни ее дыхания ночью на моей щеке, ни слезы после рассказа Паустовского. Она уходила, унося в себе целый мир, рожденный только нами двоими.
Гарик поднялся, вынул из застекленного шкафа бутылку коньяка и бокалы.
- Федорович, ты будешь?
- Нет. Я за рулем.
- Ладно. А мы бахнем с Русланом. Ему сейчас надо выпить.
Гарик подвинул мне бокал с коричневой жидкостью. От запаха из него меня затошнило.
- Ну да, да. По отношению к тебе это вышло не совсем хорошо. Но, как говорится – бизнес и ничего личного. Люди будут заказывать квесты для своих друзей. А люди все небедные, и серьезные. Надо было обкатать одну из схем. И ты сам подставился. Романтик. Блин. Алена потому тебя и предложила в качестве пробного объекта.
«Я - объект. Да. Лучше не скажешь. Я безликий – даже не субъект, а именно объект. И точно – я пришел к этому сам».
- Она сразу просчитала, что ты на нее запал.  Ну, и выстроила легенду. Но согласись – какую! Любой сериал отдыхает. Ты мужик очень умный, но ведь повелся? Потому, что с деталями мы поработали хорошо.
- Алена – немка? – почему-то спросил я. Хотя хотел спросить совсем другое.
- Да какая немка! Просто знает несколько языков почти в совершенстве. Русская она. Но по легенде, для усиления восприятия, для, скажем так, драматургии процесса, была разработана вот такая сюжетная линия. Я только обеспечивал идею материально. Всем руководила только она.
- Стрельников с самого начала был в теме?
- С момента, когда Алена напросилась к тебе в гости.
- Когда она тебя на машине подобрала, я Мишку тормознул. Ну и дал ему особое поручение, – подключился Федорович. - Я тебе скажу- он долго отказывался. Но… он тут у нас пару раз попал конкретно. По финансовой линии. Потому выхода у него не было.
- А квартира? Это тоже было заранее подстроено?
- Нет, конечно, - взялся объяснять Федорович. Когда Алена заметила, что ты на нее запал, вот тогда мы и установили, где ты живешь. Ну прости, разок побывали у тебя без твоего ведома. Взяли кое-что из посуды. И посмотрели обстановку. Ты не бойся - посуда и подсвечник уже на месте. Потом нашли хозяина квартиры. Узнали про его сожительницу, Елизавету Карловну. Так родилась легенда о сводной сестре. Да и немецкая тема оттуда и пошла. Фантазия у Алены просто бездонная.  Кстати, мы квартиру твою оплатили уже. За два месяца вперед. В качестве извинений, что ли. В общем, потом сняли однюшку, нашли подходящую мебель у антиквара, для полной иллюзии. Но скажи – похожа, да? Кстати. Алена там не живет. Это  если ты вдруг решишь наведаться к ней выяснять отношения. Вот этого делать точно не надо.
- Уголовное дело – тоже блеф?
- Конечно. Это мишка рассказал про ту тетку. Ну и передал тебе нашу вводную. А мы эту Иру и в глаза не видели.
- Руслан, мы тебе потрепали нервы, конечно. Но не просто так. Ты  теперь в теме и в проекте. Конечно, если захочешь. Считай, это были курсы инструктора по квесту. Алена, в принципе, готова взять тебя в команду. Только тебе надо как-то смирится с мыслью, что она не твоя женщина.
- Твоя? – я прямо посмотрел на Гарика, не заметив, что назвал его на «ты». Федорович встрепенулся, но Гарик сказал ему: - Ты иди. Мы еще поговорим немного.
- Руслан. Без эксцессов, да? – сказал Федорович, выбираясь из-за стола.
Когда он ушел. Гарик отпил из своего бокала.
- Ты чего не пьешь? Хороший коньяк. Да, и с глазу на глаз давай на «ты». Сейчас я не начальник, а ты не подчиненный.
- То есть, всю эту неделю мы были под контролем?
- Конечно. Я тебе даже больше скажу. Это не для передачи никому, даже Федоровичу или Стрельникову, - тут еще одна тема есть. Алена – женщина, и правда, непростая. С ее умом давно надо работать в других масштабах. Вся эта возня канцелярская ее достает. Так же, как и меня. Потому ей иногда требуются вот такие встряски.  Уход в другую реальность. Это знаешь, как у свингеров, которые партнерами меняются. Только тут уровень другой.
- Алена - твоя женщина?
- Ты разве еще не понял? А зачем бы я стал обеспечивать все ее идеи? Ну, прости. Прости еще раз. Да, мы тебя использовали. Что бы как-то освежить чувства. Я же знаю, что она спала с тобой в одной постели. Только у вас ничего не было. Да и не могло быть. Кстати,, тебя выбрали еще и потому, что она заранее просчитала все твои реакции, и твое поведение. Нужен был настоящий джентльмен. И ты оказался именно таким. И вообще, вел себя как правильный мужик. В общем…вот, - Гарик полез в карман пиджака, и извлек объемный конверт.
- Тут тебе компенсация морального вреда, и прочее.
- А дача  эта чья?
- Так Мишкина, конечно. Вернее, его тещи. Ну что, вопросов больше нет? Работаем дальше?
Вопросов у меня не было. Я пошел к двери.
- Руслан! – резкий окрик Гарика заставил меня остановиться. Хотя я уже ничего не чувствовал, и ни на что не реагировал.
- Ты деньги забери. Делай с ними, что хочешь. Это твои деньги. Иначе меня Алена не поймет. Это ее распоряжение. Езжай домой. Твои вещи с дачи уже привезли туда. Напейся, вызови телок, короче расслабляйся, как хочешь. Даю тебе отпуск до Нового года. И выходи на работу. Ты, правда, нам нужен тут.
- Спасибо, – сказал я, зацепил конверт, и вышел. В предбаннике никого не было. Я подошел к окну позади стола Алены, распахнул его, достал из конверта пачку оранжевых пятитысячных купюр, и швырнул ее на улицу. Пачка распалась в воздухе, и стала оседать на тротуар листопадом. Моментально отовсюду набежали люди, и стали хватать, деньги с земли, и ловить их в воздухе. Люди пихались, ползали на коленях, орали друг на друга. Вспыхивали короткие стычки.
«Сумасшедшая площадь», - подумал я.
- Это тоже поступок, - сказал оказавшийся внезапно сзади Гарик, - правда, необдуманный. Но моя совесть чиста. Иди уже домой.

***

Я шел по городу. И ничего не чувствовал. По закону жанра. О котором сегодня говорил Гарик, я должен был прокручивать в памяти все моменты наших отношений с Аленой. Я должен был вспоминать их, и испытывать тоску и боль. Но ничего этого не было. Я был почти неодушевленным объектом, отработанным материалом, ступенью ракеты, не сгоревшей до конца в атмосфере, и упавшей искореженным куском металла где-то в безлюдной унылой степи. Куда я шел? Я не знал. Нет, не домой, не в ту квартиру, куда заботливые люди Федоровича привезли подсвечник, и все прочее. И я не хотел идти туда не потому, что там все тоже был связано с Аленой. Алена стала теперь символом той самой Сумасшедшей площади, как статуя Свободы когда-то стала символом Америки.  Не было не досады, ни обиды, ни злобы. Я сейчас отчетливо понимал, что сам превратил себя в такой вот объект. Это была нормальная реакция общества. Реакция отторжения инородного тела. Я хотел жить по своим правилам и привычкам. И стал заложником своего «я». Почему-то вспомнились старые стенды где-то, не то на железной дороге, не то на постах ГАИ с надписью «Этого могло не случиться». Всего, что случилось со мной, могло не случится, если бы я стал традиционным обитателем Сумасшедшей площади. Тогда никто бы не смог использовать меня, как стимулятор отношений. Это был мой личный финал завершившегося сегодня спектакля.
Я не заметил, как город остался где-то внизу. Сейчас я стоял на вершине сопки. Небо темнело. Зеленый свет опять проступил на нем со стороны запада.  Мне было все равно. Город лежал подо мной, как ненужная, местами рваная половая тряпка. Сзади темнел лес.
«Вот она, Сумасшедшая площадь», - подумал я. Нет, Сумасшедшей площадью был не город. И не кусок его территории, где сейчас мелькали огни заведений Гарика. Сумасшедшая площадь была внутри меня. Пустая, темная, заброшенная. Я был единственным ее обитателем.
Чуть ниже, на дороге пророкотал двигатель машины. Потом я услышал шаги. Это была Алена. Она молча встала рядом.
- Ты не закончила квест? – спросил я. – В сценарий внесены поправки?
- Да. И ты сам их внес. Помимо моей воли. Еще никому этого не удавалось сделать. Я ни за что бы не выбрала тебя, если бы могла просчитать все до конца. А ты… я не знаю, как тебе удалось, но ты изменил не сценарий. Ты изменил меня. И я не знаю, что с этим делать. Кажется, теперь все только начинается.
- А, понял! Нужен эффектный красивый финал? Говори, что я должен сделать? Тем более, что за все уже заплачено.
- Ничего особенного. Для начала просто сядь ко мне в машину.
- А дальше? Вторая серия?
- А дальше мы поедем туда, на дачу. Надо, и правда, сыграть финальную сцену. Но, кто знает, может это будет только финал первого акта?
- Слушай, я уже смыл грим. Я уже вне игры. Я уволился из театра.
- Тебе это только кажется. Вот он – театр, - обвела Алена панораму города. Там уже горели фонари. Зелень проступила на западе сильнее. Мне нужно было уходить. Но я почему-то стоял. Мы оба стояли, молчали, и смотрели на город…

КОНЕЦ