Между сердцем и родиной

Опубликованов научно-художественном альманахе "Родники" Общества русской словесности во имя митрополита Макария (Булгакова)

Между сердцем и родиной –
пропасть гордой вины
холод тайной войны,
жар пустыни непройденной…
Между жизнью и родиной –
от ворот поворот,
нерождённых сирот
слёз увядшие гроздья.
Между смертью и родиной –
ни кола ни двора
и могила сыра
без венков и надгробья.
Развяжи, отпусти,
Боже мой, Боже мой!
Как хочу я домой…
Ни монетки в горсти…

Стылая ноябрьская ночь за окном. Суровые деревья, чёрные ветки. Тре-
вожность, детское ощущение – обнажённого космоса, беззащитности перед ним, неясной обречённости. От этого вся в разноцветных огнях многоэтаж-ность за окном видится серым подворьем – убогие постройки как тени. Захолустье.
Родина. Луна выползла – что-то тусклое и унылое струится из неё и растекается по дорогам, огородам, кустам и заборам и нарушает общую мертвенную обездвиженность. Да ещё мелкая фигурка, спускающаяся с холма – от кладбища прямиком к знакомой заброшенной хатке. Мальчик. Совсем маленький и один. Неужели это он. Самый младший и самый добрый, грустноватый такой. Вопросы задавал странные. Почему, говорил, люди больше любят тех птиц, которых можно съесть.
Дружно и весело в армию его провожали, слова красивые говорили, песни пели, вина не жалели. Праздник ещё в тот день был большой – Девятое мая. А вернулся из армии – наркоманом. Он не хотел им быть. Попытался перестать. И получилось. Но вскоре его нашли ночью за околицей – окоченевшим, присыпанным снегом, с проломленной головой. А может, это не тот мальчик? Но всё равно – зачем он туда идёт? Там всё закончилось. Оттуда даже икона ушла. Матери Божией. Казанская. Один оклад остался, деревянный, весь в дырочках – старинная была икона, семейная. Не ходи туда, мальчик, они опять тебя там найдут и убьют.
Убивать лишних детей у нас стало стойким навыком, наследственным. Чтоб не мешали нормальную жизнь строить, то есть биться друг с другом, брат с братом за клочок земли, за метры жилплощади, за наследство, за «место под солнцем».
И одновременно патриотическим воспитанием заниматься – «уроки мужества» проводить, военно-патриотические игры, демонстрации… чтоб каждый был готов сражаться с врагами.
Мальчик меня не слышит, он – во сне. Да и я, восставши ото сна, уже молчу. Говорить – не с кем. И здесь, и – кажется – во всём мире. Разве что с образами и портретами. Вон Бунин смеётся – знает, что люблю при случае его процитировать: «Как же надоела всему миру своими гнусностями и несчастьями эта подлая, жадная, нелепая сволочь – Русь!» На возмущение собеседников отвечаю: мол, это ж Бунин, ему можно, потому что это у него от горячего любящего сердца, от которого и такие его слова: «…Не поколеблено одно: наша твёрдая вера, что Россия, породившая Пушкина, всё же не может погибнуть, измениться в вечных основах своих, и что воистину не одолеют её до конца силы адовы».
Дотягиваюсь рукой до торшера, включаю. Сквозь стекло книжного шкафа смотрит Пастернак. Этот не смеётся, он – «поверх барьеров», и взгляд его – прямо в душу, минуя мои эмоции, которые всё-таки выплёскиваются, сколько бы я эту ставшую настольной книгу –роман «Доктор Живаго» – ни читала.
«И эта даль – Россия, его несравненная, за морями нашумевшая, знаменитая, родительница, мученица, упрямица, сумасбродка, шалая, боготворимая, с вечно величественными и гибельными выходками, которых никогда нельзя предвидеть. О как сладко существовать!»
Нет, это ж надо! Сладко ему существовать. Может, когда писал, ещё не догадывался, какая «награда» ждёт его. Травля, изгнание из Союза писателей, клеймо «предатель родины». А он от Нобелевской премии отказывается, лишь бы из России не высылали. Слабак? Да нет. Просто он был слишком честен. И этим силён. Он был верующим, деятельным христианином. Он ходил в храм на богослужения, он даже в нагрудном кармане пиджака постоянно носил листки с текстом Литургии. Он никогда не скрывал своей веры ни в слове, ни в деле. И ему удавалось не только в творчестве, но и в самой что ни на есть обыденности высветлять участки счастья в пространстве для себя и для других. Он не был сломлен гонениями. Он был к ним готов. «… Если правду, которую я знаю, надо искупить страданием, это не ново, и я готов принять любое».

Но и так почти у гроба
Верю, что придёт пора –
Силу подлости и злобы одолеет дух добра
Б. Пастернак

Легко написать. Легко прочитать и согласиться: да, конечно же, непременно одолеет. Но как до того момента дожить? Как пережить всё, претерпеть, будучи выброшенными «во тьму внешнюю», когда «лежащий во зле мир» торжествующе скрежещет зубами, приговаривая: «Да-а, миленькие мои… для честной жизни нужны силы… а у вас-то их нету… ой, нету…» Когда жизнь ставит задачи неразрешимые, и мечта твоя стать нормальным человеком, отягощённая старомодными и сказочными понятиями, погружается в болото. Когда люди, понимающие, умеющие и помогающие держаться на поверхности, все переселились в мир иной. А оставшиеся «братья по разуму» сами ненормальные – всё сплошь какие-нибудь поэты, не умеющие жить, выброшенные жизнью на помойку.
…Однажды, в очередной раз будучи в гостях в родной деревне, я сбежала и в каком-то отчаянном отупении вышла на трассу с сумасшедшим решением сбежать «куда глаза глядят». От непонимания. От несоответствия. От бессилия. От себя. Села в первый остановившийся автобус и через сколько-то минут оказалась в безлюдной местности, в полях-лугах, в цветущих травах, успокаивающих и баюкающих, бродила там, наслаждаясь, свободой и покоем. Увидав вдали купол храма, решила пройтись в его сторону. Это было незнакомое село Зимовенька и в нём Воскресенский женский монастырь. Шла вечерняя служба. Храм про-сторный, людей мало. Сверху, в окно – сноп нежного света. И пение хора – неслыханное, волшебное. А изнутри при этом, из напичканного литературой организма настойчиво пробивались какие-то строчки «Я шла к Тебе. Была длинна дорога. Не отврати Лица…» Стучались в голову и мучили, и я не могла вспомнить – чьи они.
Мне тогда было всё равно, где стоять, но, как потом оказалось, стояла я как раз перед аналоем, где происходит таинство исповеди… «Хотите исповедаться?» – произнёс подошедший вдруг красивый, спокойный человек. Это был священник. «А что, можно?»
О, как мы поговорили! Потом уже я осознала, что это была не просто первая исповедь. Это была Встреча. Возвращение. Примирение. Ведь, как
бы наивно-плакатно это откровение ни выглядело, как бы ни хотелось его оспорить, но родина – это не «трава у дома». Моя родина – православная церковь.
И не только моя. Наша. Так уж сложилось.
…А наутро я умотала в Белгород и погрузилась там в обычную суету. Но через несколько дней вдруг с ужасом обнаружила, что сочиняю стихи. Точнее, они сами льются, как вода из открытого крана. Это было невероятно и страшно, вопреки разуму: я ж хочу стать нормальным человеком, зачем мне это стихоплётство на старости лет. Но процесс стихосложения увлекал не только своей «продукцией». Происходило невидимое и необъяснимое. Как будто из самой сердцевины существа вытекали эти самые неизвестно как туда попавшие нити-строчки и тянули за собой оттуда, из «тайных комнат» хитросплетённые корневища страхов, обид, предрассудков и прочих ненужностей. И чище, и светлее становилось не только внутри, но, казалось, и вокруг обновлялось пространство, и неразрешимое прежде становилось лёгким. «Мысли поэта, выраженные в его произведениях, – это его исповедь, хотя сам писатель и не сознаёт этого» –впоследствии прочитала я у преподобного Варсонофия. Этот один из последних оптинских старцев и сам был поэтом, печатавшим свои стихи под псевдонимом «Странник». Да, в обычной жизни не все умеют говорить правду без прикрас (и не задумываются об этом). И я – газетчица по опыту работы и мелкая приспособленка по жизни – точно не умела. Русло же поэзии – жёсткое, строгое – не даёт лукавить, сочинять, баснословить. Точнее сказать – не даёт усложнять существование. И вот, доверившись этому руслу, существование моё потекло по-новому, наполняясь плодами обыкновенных чудес и открытий.
Я думала о Зимовеньке, я очень хотела и чуть ли не каждый день собиралась туда поехать. Но почему-то не могла – путь был закрыт. В Москву, Питер, Минск, Киев, Карелию, куда угодно – пожалуйста, а в желанную деревушку, до которой езды всего какой-нибудь час, – невозможно. Только через семь лет удалось. Но приехала, что называется, не с пустыми руками – с очередным (уже четвёртым) сборником стихов и журналом «Добродетель» (издание Марфо-Мариинского сестричества милосердия, куда однажды неожиданно для всех и для себя самой поступила на послушание, на работу секретарём, а заодно и корреспондентом). И наконец-то познакомилась с тем самым человеком – отцом Александром Деревянко. И с изумлением узнала, что он большой любитель и ценитель поэзии, сам не чужд сочинительства. Но мало того, в близком окружении батюшки оказались люди, в которых улавливались знакомые, родные черты… и вообще, во всём, что происходило, являлся какой-то особый смысл.
Ну вот хотя бы Татьяна Ивановна Приходько, директор Белянской школы. Одно только имя вдруг как будто сдвинуло пласт вечности, и сквозь толщу лет раздалось: «Учительница идёт!». Этот торжественный возглас моей бабушки означал, что надо срочно оставить игры, стать по стойке смирно, дожидаясь, пока эта появившаяся в начале улицы строгая женщина в неизменно синем сарафане и белой блузке с большим портфелем в руках поравняется с нашим двором. И тогда я должна была громко и отчётливо прокричать: «Здра-а-вствуйте, Татьяна Ивановна!» При этом сама бабушка тоже стояла как на смотре-параде. Она, в своё время окончившая четыре класса церковноприходской школы, к учёности имела глубокое уважение, а к учителям – трепетное благоговение, как к носителям чего-то надмирного, недосягаемо-божественного. Она знала наизусть много стихов из русской классики и моё увлечение книжками (читать я научилась в четыре года) всячески поощряла и существование мне определила затворническое, оберегая от всякого рода мерзостей внешнего мира.
Потом мир, конечно, возьмёт своё с лихвой, помотает по своим ухабам. Однако же – возвращается ветер на круги своя. Вот она – Татьяна Ивановна. О нет! Эта Татьяна Ивановна выглядит совсем иначе. В облике её больше приветливости, чем строгости. «Да, я не такая, как они…» – говорит она, рассказывая о своих родственниках. О прадеде, который был не только настоящим отцом семейства, но и человеком очень грамотным и добрым и обучавшим грамоте не только своих детей, но и всех ребятишек в селе. О маме, всю жизнь, посвятившую учительству, причём не как ра-боте, а как служению: не стремится наказать ребёнка, сломать его волю, но умеет найти в нём такие качества, которые могли бы его оправдать. Учитель, говорит она, это очень нужно, благородно, почётно.
Конечно, это так. Но сейчас в школе совсем другая обстановка – надо писать отчёты и т. п. Да и не только в школе. Общество наше в целом совсем другое, чем прежде. Однако же – память народная хранит идеалы! Уж и народа того нет, а идеалы – живут. И мы невольно, по инерции, все склонны ожидать от работников народного образования «того самого» бескорыстия, благородства, какой-то особой просвещённости, особой мудрости и огорчаться, не получая ожидаемого. И при этом склонны забывать, что качества эти были взращены на благодатной почве глубокой православности русского общества и какое-то время ещё продолжали «работать» в атеистические времена – в педагогах, про которых и в те времена говорили, что они «от Бога». Да и не только в педагогах. Может, с помощью этих атеистов с христианским устроением нам и удалось пережить безбожные времена, не растратив «соль земли» до основания.
И вот же недаром жизнь свела их – потомственного педагога и потомственного священника – и надолго связала плодотворной деловой, творческой и личной дружбой. В школе работает духовно-просветительский центр имени митрополита Макария (Булгакова), православный театр «Надежда». Батюшка Александр с матушкой Еленой – участники практически всех проводимых в школе мероприятий, многие учителя и ученики участвуют в церковных таинствах, ходят в храм.
И это не просто хороший приход – прежде Воскресенского храма в селе Зимовенька, нынче – храма священномученика Макария Киевского в селе Сурково, где теперь отец Александр служит настоятелем. Это как семья: можно не быть постоянным прихожанином, можно жить за тридевять земель, не писать, не звонить, но… никуда не денешься. Если Господь дал тебе там родиться. Никуда не денешься – от отца, матери, братьев, сестёр. Эти незримые нити я всегда ощущала, но в основном – как путы, кандалы, как наследственные долги.
Ощущения эти вылились потом стихами, в которых я находила и объяснение происходящего, и утешение. «Пусть ночь холодна. Но строка –горяча. Хочу, чтоб пасхальный мотив прозвучал», – написала я однажды. И он прозвучал!
Уже не помню, в каком году, мне впервые пришлось участвовать в традиционном крестном ходе: 6 мая – в день великомученика и Победоносца Георгия – насельницы Воскресенского женского монастыря и прихожане Воскресенского храма с иконами и хоругвями шли от храма к братской могиле воинов, захороненных в селе Белянка в годы Великой Отечественной войны. В пути пели пасхальные песнопения, тропари святым. Батюшка Александр пасхальным возгласом приветствовал выходивших из своих домов жителей села и осенял их крестом. Многие присоединялись к нашему шествию. Возле памятника нас встретили представители сельской администрации, жители села, ветераны войны.
И всё это было настолько естественно, само собой. Как будто мы долго не виделись и вот встретились. И те самые из моего детства дяденьки, носившие ещё оставшиеся из фронтовых будней гимнастёрки, и тётеньки, в будничных разговорах которых часто звучало «до войны», «в войну»… А когда батюшка совершал заупокойную литию, то пришли к нам сюда и дедушки мои, которых я не видела никогда, потому что они погибли на войне. И как будто заполнилась пустота в душе. А тут ещё батюшка проповедь сказал, и я успела, по журналистской привычке, немного на диктофон записать.

«Ни один народ, наверное, не переживал такие скорби, тягости, какие переживал русский человек, русский народ, и в большей степени по своей же собственной глупости… И вдруг приходит Великая Отечественная война. Миллионы, десятки миллионов жертв… Но и здесь вдруг проявляется милость Божья. Повсеместно стали открываться храмы, семинарии, стали возвращаться из лагерей священники… С испытанием открылась дверь нашему народу для духовного возрождения.
В 1945 году главный православный праздник – Пасха – Светлое Христово Воскресение – выпадает на день великомученика и Победоносца Георгия, и тут же наступает день Победы. “Христос воскресе!” – “Воистину воскресе!” – так люди в День Победы встречали друг друга. И плача –радовались… Как ни пытались убить в нас Бога, Господь – с нами. И мы с вами по-прежнему, дорогие мои, возрождая духовную жизнь – так как миссия выпала на нашу долю, легла на наши плечи, радуемся… о тех, кто отстоял нам победу, кто не дожил до 45-го года. Почему радуемся? Потому что у Бога все живы. И они там, на небесах, радуются о нас. Пытались у нас забрать праздник – Пасху, Воскресение Христово. Но Господь устроил так, что День Победы стал у нас гражданской Пасхой.
9 мая всегда без исключения приходился и приходится на те дни, когда верующий народ друг друга приветствовал словами необычайной радости о воскресении Христовом. И если наши дети, внуки, правнуки будут продолжать относиться к этим дням таковым образом, то Пасха на Руси никогда не прекратится, никакие нечистые силы не смогут помешать нам праздновать её».

Впоследствии мне ещё несколько раз довелось участвовать в этом крестном ходе. А в этом году узнала ещё о такой традиции. 22 июня – в день скорби и памяти, на рассвете, «ровно в четыре часа» – собираются у памятника погибшим воинам в Белянке местные жители, присоединяются к ним приехавшие из соседних Зимовеньки, Суркова и из Шебекина. И протоиерей Александр Деревянко служит панихиду. Приехала и я. Молились о упокоении «всех вождей и воинов, за веру и отечество на поле брани жизнь свою положивших, от ран и глада скончавшихся, в пленении невинно умученных и убиенных и всех победы ради потрудившихся». Вспоминали, говорили, читали стихи, возлагали цветы, слушали проповедь. И вот батюшка говорит: «Мы с вами должны сохранить память о тех трагических днях и о воскрешении наших душ… продолжать дальше сохранять мир и служить церкви, отечеству и народу нашему. На каком бы поприще Господь ни благословил быть».
И я вдруг подумала: служить отечеству на своём поприще – это ж, наверное, и есть патриотизм. Такой простой, будничный смысл у этого слова, которое в наши дни зазвучало особенно громко, пафосно и даже крикливо и, бывает, угрожающе. А здесь я сегодня, да и прежде, ни разу его и не услышала. А ведь историко-патриотическое направление в деятельности Духовно-просветительского центра – одно из основных и самых насыщенных. И я поделилась своим помыслом с батюшкой.
Вот что рассказал он – протоиерей АЛЕКСАНДР  ДЕРЕВЯНКО, куратор Духовно-просветительского центра имени митрополита Московского и Коломенского Макария (Булгакова) при Белянской средней школе.
«Должно сказать, что при воспитании патриотического духа в наших учениках мы и слова-то такого не упоминаем, и врага не рисуем. К патриотизму у нас особое отношение. Мы стремимся, насколько это возможно, заложить фундамент, о котором, может быть, ребята и не помышляют. Но результаты определяются, к сожалению, не сразу, а в процессе возрастания.
Наверное, всем понятно, что патриот проявляется не в словах, а в действии. Но даже сражающийся на поле боя и погибший герой не обя-за-
тельно может быть патриотом. А в защиту чести оскорбляемых кем-то
жены и семьи вполне может вступить в “бой” такой глава семьи, кото-рый сам их и не любит и даже дома сам издевается над ними.
Наверное, на наш взгляд, патриота должна отличать верность, преданность. А верность начинается и воспитывается гораздо раньше, чем мы становимся воинами. Верность особо проявляется в семье. Тогда человек становится патриотом своей семьи. Он может не брать в свои руки ни перо, ни оружие, а его сердце принадлежит семье (в широком понимании этого слова), и он становится неспособен к измене.
Для этого нужно воспитывать человека целомудренным, заботя-щимся о чистоте своей души и тела, чтобы он начинал ощущать ма-ленькие победы над самим собой. Но всё это невозможно воспитать без главного чувства – без Любви. Ведь всем известно, что патриот любит свою Родину. Сейчас можно нередко слышать: «За что мне её любить?» А за что мы любим своих родителей – отца и мать? Конечно, не за подар-
ки, не за то, что они нам что-то должны, а за то, что они есть, и самое
главное и дорогое от них мы получили – нашу жизнь. Может, по этой
глубинной причине к слову Родина прибавляется ещё одно важное слово
Мать – Родина-мать. А ещё по-другому называем мы Родину – Отчиз-
на, как рождение от отца. В этом и кроется главная задача воспитания
патриотического духа: мы стремимся вернуть настоящее отношение или
понимание отца и матери через взращивание в душе самого драго-ценно-
го чувства как состояния – Любви. Особенно это актуально, когда реа-
лии сегодняшнего дня свидетельствуют о конфликте детей и роди-телей,
причина которого, на наш взгляд, кроется в неисполнении пятой запо-
веди – о почитании родителей, за исполнение которой, как Господь обе-
щает, мы будем счастливы. Как раз в этой заповеди кроется сама основа
патриотического духа.
Понятно, что настоящий патриот должен быть готовым пожертвовать собой. Но ведь как раз любовь и является, по слову Божию, главным критерием патриота: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13).
Этой идее служит и наш театр «Надежда». Он создан не по языче-скому определению, а как «театр боевых действий», ибо сейчас ведётся борьба за душу человека, и необходимо проявить максимум усилий, чтобы мировому злу не дать восторжествовать над человеком, над Творением Божием. Православный театр знакомит учащихся с основами православной культуры, способствует появлению духа благоговения перед святым, возрождению патриотизма, коллективизма – в понятии семейственности, чтобы все участники чувствовали себя одной семьёй, что поможет им по жизни быть коммуникабельными.
У нас создан и Духовно-исторический музей: чтобы через духов-ное осмысление истории вернуть любовь и нашему земному Отечеству. Мы
пытаемся показывать красоту Божьего мира, красоту Православия и жизни во Христе, таким образом ненавязчиво переводя вектор к Небу, указывая на смысл нашей жизни.
Слова протоиерея Иоанна Восторгова, сказанные в проповеди ещё в 1906 году, очень проникновенно указывают на это и как на необходи-
мость для патриота, человека Святой Руси, и как на причину наших бед:
«Народ, забывший о Небе, недостоин жить и на земле».
Пожалуй, стремление к Небу нас и подключает к Источнику Любви, открывая пространства и на земле, делая нас патриотами».
* * *
Так кто же они есть – «истинные патриоты»? Можно сказать, они –соль земли, творческая её сила. Те, кто способен сохранить землю от порчи, а людям, населяющих её, – измениться к лучшему и жизнь свою подчинить высшему смыслу, сделать её ярче и интереснее.
Ну а за примером таким нам далеко ехать не надо. Приезжая в село Сурково, в храм, где служит нынче отец Александр Деревянко, мы приезжаем и к митрополиту Макарию. В этой деревеньке в многодетной семье местного священника двести с лишним лет назад он родился –слабый, болезненный мальчик Миша Булгаков. Здесь проходило его детство, далеко не беззаботное – рано умер отец, семья бедствовала, голодала. Однако стал он – митрополит Макарий, выдающийся русский историк, богослов и общественный деятель – ярчайшим примером пра-ведности, честности, чистоты, вселяющим в души людские свет истины, добра, любви и красоты человеческого духа и прославил свой родной
край. И не оставляет его по сей день.

На 200-летие со дня рождения митрополита Макария

Всенощного бдения гаснут страницы.
Вечорошний ангел сложил аналой.
И утренний ангел у тайной криницы
сшивает пространства незримой иглой.
Текут к белохолмью под светлые кровы
плоды черноземья поветрий лихих.
Спешат диким полем в селенье Сурково
герои, поэты, волхвы, пастухи.
Там в жупеле сером, в золе бестелесной
дрожит уголёк в окружении бед.
Ах, Мишенька, Мишенька, братик болезный –
то жар, то озноб – послабления нет.
Печальные будни, сиротская доля.
Голодного дома холодный уют:
Родимая матушка – слёзоньки вдовьи.
И батюшка крёстный – учёба и труд.
Отцовы молитвы да ум благородный.
И богохранимый учёности крест.
И встал Михаил – отрок ясный, свободный – 
Лукавому племени наперерез.
Закрывшийся книжкой от взглядов сторонних,
Затворник, монах одиночеству рад.
Он только лишь Истины пылкий поклонник.
И лишь милосердью соратник и брат.
И добропобедны почёт и величье.
Высокому слову послушна рука.
Любовью сыновьей и митрополичьей
воздвигнут для родичей храм на века.
Здесь благодаренье звучит непрестанно.
Струится из камня живая вода.
И видно сквозь вечности синие ставни,
как жизнь торжествует в сентябрьских садах,
как юркою стайкой к отцу Александру
ожившие птенчики льнут – под крыло.
Не бойся, любимое малое стадо.
Пусть тати боятся – уже рассвело!
Хоть запахи трав перемешаны с гарью,
война не напрасна и жертвенна кровь.
По милости Божьей светлейший Макарий
в краю Белоградском рождается вновь.