Фотограф

Озеро Кривое было местом примечательным. Неширокое, длинное и сабельным клинком изогнутое, оно тянулось на несколько километров вдоль стоящего на возвышенности соснового бора. На его берегах с незапамятных времен была местная курортная зона – вдоль дороги из города тянулись один за другим летние пионерские лагеря, которые ограничивались пожарной частью и туристической базой. Лагеря по ходу движения из города стояли справа от дороги, а турбаза была слева, на самом берегу озера: капитальные корпуса в расчете на зимнее пребывание отдыхающих и разбросанные по территории коттеджи, использовавшиеся в основном летом семьями или компаниями.
Через дорогу от турбазы сформировался небольшой поселок – изначально для обслуги. В бревенчатых двухквартирных домах на две половины жили слесари, сантехники, плотники, повара, посудомойки, прачки, горничные, дворники. Здесь же, ближе к дороге, стояла угольная котельная, недалеко от нее - прачечная. Прилепившаяся к пожарке автобаза городского туристического агентства тоже внесла свою лепту в увеличение местного населения. Так, видимо, и появился в поселке двухэтажный дом.
Народ был, как говорится, с бору по сосенке. Кто-то не ужился в городе, некоторые осели здесь из ближних деревень, благо, что при домах были приличные земельные участки, и можно было даже держать корову, козу ли свинью. А иных прельщали природные условия – сосновый бор, озеро, зеленый луг до недалекой реки. И при всем этом близость к большому городу.
Атмосфера в поселке была почти деревенской – все друг друга знали, общались, но при этом во взаимоотношениях проявлялся некий акцент отчужденности. Вероятно, сказывались близость города, курортный статус поселка, который в летний сезон наполнялся самыми разными людьми, да и в зимние выходные в хорошую погоду здесь было довольно оживленно. Отдыхающие бродили и по поселку в разных видах – искали выпивку, покупали молоко и просто шатались в поисках приключений.
Местные жители гнали самогон и продавали жаждущим гостям, да и своим тоже. Пили в поселке крепко, ругань и разборки между соседями были не редки. Не считалось зазорным тащить с турбазы, из пионерлагерей все, что плохо лежит. Кормились тоже с турбазы. Со временем население поселка менялось. Появилось много людей, не связанных работой с турбазой. Выросшие у коренных жителей дети тоже больше тяготели к разным проявлениям преступности: лазание по пионерским лагерям, кражи, обирание отдыхающих, драки да разбои нередко приводили их на скамью подсудимых. Возвращались они домой после отсидки с тем же настроем, и поселок все больше погружался в трясину каждодневного невнятного существования. Новые люди появлялись здесь нередко, но задерживались ненадолго и исчезали, не оставляя воспоминаний. Это была, в общем, некая транзитная зона для гулящих людей, в которой человек мог перекантоваться какое-то время и двигаться дальше в поисках лучшей жизни.
Как появился здесь Егор Федорович Лажин, можно только догадываться. Но то, что он уже был изрядно потрепан прошлой жизнью, не вызывало сомнений. Невысокий, худой, если не сказать тощий, в замызганной одежке и с изрезанным глубокими морщинами лицом, выдававшим явно пьющего человека, он, тем не менее, производил впечатление как бы интеллигента. Носил пиджак, брюки с подобием стрелок и даже галстук. Разговаривал басом, но слегка врастяжку, уважительно глядя на собеседника, и то масляно улыбался, поддакивая, то заискивающе подхохатывал. И во всем его облике и движениях проскальзывало нечто такое, что вызывало подозрение – а уж не сидел ли ты, мил человек? Впрочем, контингент на турбазе был подходящий, и никто вопросов на эту тему не задавал.
Вписался Егор в местное общество на диво спокойно, точнее сказать, просочился в него. Так бывает, когда входящий человек свой для окружающих по социальному статусу и качествам характера. Поселился он у пожилой женщины Валентины, маленькой ростиком и с одутловатым лицом. На выход она всегда надевала седой парик, который придавал ей праздничный, но несколько комичный вид, какой бывает у карликов, стремящихся за счет «реквизита» подчеркнуть, что они взрослые люди.
Валентина тоже была на турбазе человеком пришлым. Жила она в городском частном секторе, в отчем мужнином доме. Муж был хорошим столяром, но безбожным пьяницей. Гонял он свою супругу беспощадно, хотя и народилось у них пятеро детей. Но – рано умер. Маленькая Валя крутилась как могла, чтобы поднять детей, да попивала при этом – муж приучил и от тяжелой жизни.
Дети выросли, а легче Валентине не стало. Старший сын привел в дом жену – тощую, нервную, - и начались склоки. Сноха могла орать так, что Валю, с ее тихим голосом, никто и не слышал. Молодые стали строить рядом свой дом, но Валя не дождалась. Терпению ее пришел конец, когда однажды сноха вылила ей на голову тарелку супа при приехавшей в гости старшей дочери.
Каким образом Валя стакнулась со стариком-татарином, живущим в поселке турбазы, неизвестно. Но она не только переехала к нему на житье, но и - честь по чести – вышла за него замуж, получив татарскую фамилию.
Дед был хозяйственный и пробойный. Свои полдома с огородом, стайкой для свиньи, баней-полуземлянкой и сарайками содержал в порядке, но понятно, что без хозяйки ему было трудно. Галя подсобила ему, да и проводила в последний путь, оставшись одна на хозяйстве. Нет, сыновья, да еще не вышедшая замуж дочь иногда помогали. Но все-таки одна она не могла оставаться. Тут и погодился неизвестно откуда взявшийся Егор, по годам лет на десять младше нее. Пожалела неприкаянного.
Ходили слухи, что у Егора была где-то семья - жена и сын. Но он об этом предпочитал помалкивать. Работать физически он, похоже, не любил – все ссылался на больные ноги. Но соображал кое-что в электрике. Когда дети начинали Валентине говорить, мол, на что он тебе нужен, она возмущенно отвечала: «Да он мне свет делает!», - отсекая возможность продолжения разговоров на эту тему. И по тому, как ласково поглядывала она на своего сожителя, можно было понять, что и сам он для нее – свет в окошке.
А Егор, освоившись на новом месте, притащил к Валентине все свое богатство. Одежды почти не было, только повседневная. А богатство состояло из нескольких фотоаппаратов, фотоувеличителей, разных прибамбасов к ним и еще множества всяких вещей, связанных с фотоделом. Из этого, и из его слов следовало, что он будто бы фотограф. Но то ли это было его увлечением, то ли источником заработка в прошлом, никто так и не понял.
С гордостью вспоминал он как-то, что работал на областном телевидении осветителем, называл фамилии телеоператоров, показывал несколько парадных фотографий с буровых, со строящихся нефтепроводов, а на фотки, которые печатал, иногда накладывал снизу клише с нефтяными вышками.
По хозяйству, конечно, Егор кое-что делал, но в основном занимался своими делами. Ходил со своими фотоаппаратами по турбазе – снимал озеро, сосновый лес, отдыхающих, если они просили. Иногда подрабатывал на каких-либо торжественных мероприятиях, свадьбах и похоронах. Кое-что таким образом ему перепадало, но что удавалось зарабатывать, все тратил опять же на фотоматериалы, а кормился тем, что пенсионерка Валя приготовит. Своей-то пенсии Егор за свою беспорядочную жизнь так и не заработал.
Сначала Егор оборудовал фотолабораторию в бане, потом перебрался со своим имуществом в маленькую спальню в доме, где вмещались кровать да стол. И тут уж было его царство. Занавесив окно, при свете красного фонаря колдовал он над своими пленками – проявлял их, отсматривал, выбирал лучшие кадры. Затем начинался этап изготовления фотографий. Он смотрел, как в ванночке с проявителем появляется контур изображения, затем проступают его детали, а потом и все оно набирает четкость и силу. Это было кульминацией творческого процесса. Он остановил мгновение, остановил время! И оно, это мгновение, теперь будет жить вечно, хотя и в прошлом.
Вот его Валя в огороде с лопатой, и она же позирует в своем парадном парике или идет по улице. А вот она с внучкой, совсем маленькой и уже подросшей. А здесь только появившийся на свет внук корчит рожи из пеленок.
Детей снимать Егор любил, фотографировал много. Как и все семейные торжества, когда у Вали собирались ее дети со внуками, их друзья и знакомые. Хотя за общим столом почти не сидел - с фотоаппаратами бегал. Все к нему относились очень неплохо, называли по имени-отчеству – уважали выбор Вали.
Жили они с ней вполне себе мирно, но иногда оба ударялись в запой, и тогда уж всякое случалось. Бабушка раз пожаловалась зятю, что якобы Егор поднял на нее руку. Зять вызвал Егора на веранду, выговорил ему, что о нем думает, и шлепнул раз по лицу. Егор воспринял это смиренно, а Валя, наоборот, принялась за него заступаться, мол, не со зла он, а по пьяни. И их совместное сосуществование вернулось в прежнее русло.
С перестройкой жизнь в поселке сильно изменилась. Турбазу продавали и перепродавали из одних рук в другие, она перестала функционировать, всюду были разор и разруха. Коттеджи частью разобрали и увезли предприимчивые люди на дачи, частью разворовали местные жители на собственные нужды. Автобаза исчезла, прачечная закрылась. Поселок, его жители оказались никому не нужны. Местный люд промышлял, чем мог. Понятно, что и пьянство, воровство приобрели угрожающие размеры. Молодежь ударилась в наркоманию. И над этим закутком человеческой жизни, как и над всей страной, нависло тревожное ожидание чего-то неотвратимого.
Валя стала болеть. Уезжала к дочери в город на несколько дней, та водила ее по больницам. Но немочь не отступала. И однажды маленькая женщина просто не проснулась. Егор обнаружил ее уже холодной. Казалось, она стала еще меньше, и, если бы не выглядывающее из подушки лицо, можно было бы подумать, что на кровати никого нет.
На похоронах Егор плакал и только приговаривал: «Валя, Валенька…». А сам все фотографировал и фотографировал ее и похоронную церемонию.
После похорон Егор сильно затосковал. Даже как-то, выдумав незначащую причину, приехал в город к дочери Вали, хотя раньше никогда у нее не был. Сидели, разговаривали ни о чем, дочь и ее муж предлагали ночевать, предлагали деньги. Говорили, мол, живи, Егор Федорович, сколько хочешь и на турбазе – и дом под присмотром будет, и тебе есть место. Но – не остался.
Через несколько дней дочь Вали получила известие – умер Егор. Сын Вали с зятем поехали на турбазу и обнаружили его раздувшееся тело на кровати в маленькой комнате. На столе уже не было ни фотоувеличителя, ни фотоаппаратов и прочих принадлежностей – только стояли бутылки из-под самогона. Видно, так он и угробил себя.
Похоронили Егора рядом с Валей на сельском кладбище. После него остался целый чемодан фотографий, которые изредка пересматривают родные Вали. На фотках сама Валя, ее дети и внуки, а фотографий Егора не нашлось ни одной.