Из книги 'Исповедь совести' т.2
окончание
Если Вы хотите расшифровать нотный текст, необходимо пользоваться живым преосененно-экзистенциальным ключом – Вам должно открыться. Необходимо войти в состояние преосенения, что на языке ахурамаздизма именуется Чиста Разишта. С помощью облака Духа Святого вникнуть в самое существо тайнописи-нотописи.
Почему тайнописи? Под видом музыкальных знаков, скрипичных и басовых ключей, диезов, бемолей, фермат и т.п. совершается посвящение в некие высшие, невыразимые на человеческом языке тайны. Подлинное исполнительство связано именно с прорывом, проникновением в тайнописную сферу, почему-то зашифрованную. Впрочем, понятно почему. Никакими словами выразить её нельзя. Если слишком вчитываться и вдумываться рациональным умом, легко впасть в соблазн и искушение.
Выразительность моей фортепианно-обертональной палитры вызвана тем, что я играю свыше и одновременно слышу изнутри. Я не столько играю по нотам, сколько озвучиваю то, как музыка читается в какой-то внутренней моей консерваторской зале, точно там внутри сидит музыкальный диктор и вещает на тысячи миров.
Важно понимать (на этом я настаиваю непрестанно!): ноты – шифропись, за ними стоит нечто большее. Нотные партитуры безграничны. Не существует никаких стилистических ограничений. Важна наполненность внутренней залы. Важна весть, которой хочет поделиться соавтор-исполнитель. Важно иметь, что сказать, при этом невыразимое словами. Не просто нечто, чем можно поделиться с ближним или другом в письме или дневнике, а нечто великое, не умещающееся в слова – весть равно глубоко сокровенную, личную и всечеловеческую, весть спасительную. Когда негасимая свеча этой евангельской вести возжена – с радостью набрасываешься на любой нотный текст, прозревая в нём звучащий Архетип, как в древнерусской были.
Я воистину никогда не играю композитора. Для меня композитор – как ближний, как друг, как провиденциальный собеседник – остаётся тайной. Не могу его изображать, не хочу читать его мысли, залезать в его подсознательное…
Композитор, завершив своё произведение, оставляет его как тайнопись, музыкальную загадку, которую он и сам-то разгадать не может. Должно прозвучать откровение прежде всего для самого композитора! Он услышал эту обертональную матрицу таким образом, с подобными интервалами, мелодиями и гармониями. Запечатлел как мог, а исполнитель должен вчитаться в тайнопись и стать сообразным Оригиналу.
Важно достучаться. ..Я всматриваюсь не в ноты, а в то, что за кулисами текстов – в последнюю глубину, и у меня читают, скорее, слуховые глаза.
Я расшифровываю эту тайнопись и каждый раз она открывается для меня впервые, по-новому, как обновившаяся икона, как обновившийся поэтический текст.
Я учу: музыкант должен слышать исполняемую им музыку за сотую долю секунды до того как её исполнит. Она должна звучать в его сердце. ‘Заранее’ значит нечто по исполнении времён и в Превечном Временном Континууме: способность интуитивно схватывать суть происходящего, не укладывающуюся ни в какие слова, логические фразы и образы.
Настоящий музыкант – струна, вибрирующая на тысячах обертональных отзвуках.