Всё на природе радует зрение, слух и душу...
Но случаются иногда чёрные дыры, жуткие провалы… обозначенные грудами бутылок из под спиртного на речных островах и солнечных полянках.
И рисуется - здесь, на гальке и на песке, в лесной первозданной тишине, над прозрачным движением вечно спешащей реки… в недавнем отрезке текучей вечности… произошло… Появились безумные.
Я видел, как два мужика дрались, кружа головами над глубиной реки, пока их спутницы в лодке лизали горлышки пивных бутылок.
Здесь толпой исторгали гугнявые крики, шатко передвигались и падали, плясали и психовали. Испытывали острое отравление с дительными конвульсиями и разили питьёбным бензином.
Трепет от красоты природы подменяли кайфом вливания доз отвратной отравы.
Общались эмоциями без разума и без края…
Отсюда улетели птицы. Осквернив всё, исчезли и люди!
–
А вот обратный пример…
"Москва - Петушки" - книга Ерофеева сочтена исповедью пьяницы, гимном разливному счастью.
Но… таково мнение побуквенно читающих, не замечающих в тексте упоения, нетерпеливого упоения жизнью, жизненными идеями и реалиями. Того Иного, которое суть книги и есть…
Вот окончание той, книжной жизни в запой...
"Я постучался и спросил: «Где же Петушки? Далеко еще до Петушков?» а мне в ответ – все, кто были на веранде – все расхохотались, и ничего не сказали. Я обиделся и снова постучал
– ржание на веранде возобновилось. Странно! Мало того – кто-то ржал у меня за спиной.
Я оглянулся – пассажиры поезда «Москва – Петушки» сидели по своим местам и грязно улыбались. Вот как? Значит, я все еще еду?..
Я припал головой к окошку – о, какая чернота! И что там в этой черноте – дождь или снег? Или просто я сквозь слезы гляжу в эту тьму? Боже
“Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. Тьма сменяется светом, а свет сменяется тьмой
– таково мое мнение. Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остается один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. Зажав левую ноздрю, мы можем сморкнуться только правой ноздрей. Ведь правильно? Ну, так и нечего требовать света за окном, если за окном тьма…”
Когда очнулся – в вагоне не было ни души, и Петр куда-то исчез. Поезд все мчался сквозь дождь и черноту. Странно было слышать хлопанье дверей во всех вагонах: оттого странно, что ведь ни в одном вагоне нет ни души…
Я лежал, как труп, в ледяной испарине, и страх под сердцем все накапливался…
«Черт знает, что такое! Что с ними со всеми?» я стиснул виски, вздрогнул и забился. Вместе со мною вздрогнули и забились вагоны. Они, оказывается, давно уже бились и дрожали…
«Ничего, ничего, Ерофеев… Талифа куми, как сказала твоя царица, когда ты лежал во гробе, – то есть встань, оботри пальто, почисти штаны, отряхнись и иди. Попробуй хоть шага два, а дальше будет легче. Что ни дальше – то легче. Ты же сам говорил больному мальчику: „раз – два – туфли – одень – ка – как – ти – бе – не – стыд – на – спать…“ Самое главное – уйти от рельсов, здесь вечно ходят поезда, из Москвы в Петушки, из Петушков в Москву. Уйди от рельсов. Сейчас ты все узнаешь, и почему нигде ни души – узнаешь, и почему она не встретила, и все узнаешь… Иди, Веничка, иди...»
Может, время сначала узнать? Узнать, сколько времени?.. Да ведь у кого узнать, если на площади ни единой души, то есть решительно ни единой… Да если б и встретилась живая душа – смог бы ты разве разомкнуть уста, от холода и от горя? Да, от горя и от холода… О, немота!..
И если я когда-нибудь умру – а я очень скоро умру, я знаю – умру, так и не приняв этого мира, постигнув его вблизи и издали, снаружи и изнутри, но не приняв, – умру и он меня спросит: «хорошо ли тебе было ТАМ? Плохо ли тебе было?» – я буду молчать, опущу глаза и буду молчать, и эта немота знакома всем, кто знает исход многодневного и тяжелого похмелья. Ибо жизнь человеческая не есть ли минутное окосение души? И затмение души тоже? Мы все как бы пьяны, только каждый по-своему, один выпил больше, другой – меньше. И на кого как действует: один смеется в глаза этому миру, а другой плачет на груди этого мира. Одного уже вытошнило, и ему хорошо, а другого только еще начинает тошнить. А я – что я? Я много вкусил, а никакого действия, я даже ни разу как следует не рассмеялся, и меня не стошнило ни разу. Я, вкусивший в этом мире столько, что теряю счет и последовательность, – я трезвее всех в этом мире; на меня просто туго действует… «Почему же ты молчишь?» – спросит меня господь, весь в синих молниях. Ну, что я ему отвечу? Так и буду: молчать, молчать…
И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду".
—
Две дороги свалились в одну колею.
Два вида упоения.
Там, на островах и полянках, жизнь подменили пьянкой.
Тут, между строк, жизнь поднесли и прочли, как пьянство.
И там, и здесь обманное воспаление без меры и разума.
Люди односторонне направлены в понимании.
"Так псы возвращаются на свою блевотину" - крепко сказано святыми.
"5 Во что вас бить еще, продолжающие свое упорство? Вся голова в язвах, и все сердце исчахло.
6 От подошвы ноги до темени головы нет у него здорового места: язвы, пятна, гноящиеся раны, неочищенные и необвязанные и не смягченные елеем.
7 Земля ваша опустошена; города ваши сожжены огнем; поля ваши в ваших глазах съедают чужие; все опустело, как после разорения чужими…" (Исайя)
Так почему вместо ясных, чудесных реалий застит глаза ёмкость-обманка?
Вот песня "Зверь" Вячеслава Бутусова…. https://youtu.be/OBWcmvBLKP4
Она о "звере" пожирающем человека, о звере живущем в человеке.
Сдаётся мне - песня о первоначальной обиде, которая и впрямь страшна, управляющей человеком, безпрекословной силой. Война, революция, массовые и персональные безрассудства… всегда начинаются с обиды.
На второй минуте в клипе возникает монстр с железными клешнями-жвалами, с башней вращающейся головы и с прожекторным ослеплялом.
Но стоит вглядеться в окошко, в бойницу груди, туда где должно биться сердце…
Там, водителем монстра - женщина, простоволосая и пепельная лицом… Она - психологическое вскрытие происхождения Обиды. Обида - невозможность утоления страсти, и одновременно - всё таки желание, огонь эмоций и отсутствие рассудка, глухота к доводам и упорство самоубийцы. Не уговорить и не вразумить… не отвернуться, если она - родное сердечко. Обида сжирает человека изнутри.
"Он, я знаю, не спит, слишком сильная боль,
Все горит, все кипит, пылает огонь.
Я даже знаю, как болит у зверя в груди,
Он идет, он хрипит, мне знаком этот крик".
Не подобным ли "зверем" клокочет в людях безрассудное пьянство?
Во всей жизни, и даже на солнечных туристских островках и полянках... обида на всех, из себя, образным природе контрастом.
Норовистые бедняжки?
—
Кого ж любить?
Кому же верить?
Кто не изменит нам один?
Кто все дела, все речи мерит
Услужливо на наш аршин?
Кто клеветы про нас не сеет?
Кто нас заботливо лелеет?
Кому порок наш не беда?
Кто не наскучит никогда?
Призрака суетный искатель,
Трудов напрасно не губя,
Любите самого себя,
Достопочтенный мой читатель!
Предмет достойный: ничего
Любезней, верно, нет его.
/ А.С.Пушкин
По совету Пушкина, исходя только из своего мнения... о двух изображениях, которые канонически называют иконами. Сочтя высокие произведение искусства окошками в сугубую повседневную реальность.
"Сретение" на иллюстрации…
Здесь встреча утомлённого жизнью старца с внуком, с долгожданным... которого воспринимает словно сменщика по караулу. "Ну наконец-то, отпускаешь меня?". Новорождённый изображён в колыбельке любящих рук. Сердечная нежность, не налюбоваться.
"Чаша терпения"...
А здесь уже и проблема с первых дней существования. Сама Жизнь преподносит Новенькому угощение. Прежде хлебов - событий, чашу с вином соблазнов - причастие.
Новорождённого принимают и любовь, и опасность. Это жизненно, такое всегда и всюду.
"7 Иисус говорит им: наполните сосуды водою. И наполнили их доверху.
8 И говорит им: теперь почерпните и несите к распорядителю пира. И понесли.
9 Когда же распорядитель отведал воды, сделавшейся вином, — а он не знал, откуда это вино, знали только служители, почерпавшие воду, — тогда распорядитель зовёт жениха
10 и говорит ему: всякий человек подаёт сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберёг доселе.
11 Так положил Иисус начало…"
Евангелие от Иоанна, 2 глава.
Соблазны живого вина... любовь - дурманом, запой - делами, экстазом - творчество, идеи - черпаками, социальные взрывные деяния с их безумием и похмельем... эгоизм самых разных масштабов и оснований... пропитывают человека с первых дней, до последних.
И происходит такое с каждым, ибо человек - сгусток энергии, а жизнь - процесс её воплощения.
И приключается упоение иноверное. Если энергия не находит применения, или средств для реальной позитивной разрядки, то - всегда пожаллста, есть эрзац счастья, счастья без дел, и без терпения... алкоголь и прочие прелести, в "радость", в "упоение".
Но корыстны, как и прочие гады. Их идеал - приют канавы, петля безумия, звоны чужой сковородкой по личной голове... изорванные сердца окружающих.
Антиномия определилась и неумолимо разворачивается...
"Если бы люди прежде рождения могли увидеть грядущие испытания, наверное многие со страхом повернули бы в чрево, обратно" (Бодлер, по памяти).
И в тоже время, русское - "Тормоза придумали трУсы".
Опасность…
Отвернуться или припасть к потенциальным соблазнам... причаститься... стать к жизни при-частным? Жить?
Младенец осознаёт рок, и не отталкивает чашу. Наш... По нашему... Победа будет за нами...
Сюжет книжный, казалось бы. А вот мостик в подменную реальность, о которой уши прожужжены, глаза промозолены...
Небесная мать. Сын сермяжный.
Скорбь, плюсом к радости.
Песня Игоря Растеряева "Мама"... https://youtu.be/-RiUxGQQh9Y
Бодлер не вспомнил о матери, которая предчувствует будущее своего малявчика. Чем материнство тоже - ох и драма.
—
Выкарабкаться из пьяной колеи? Как выбраться? Работой? Собственной волей? С помощью?
В компактном районе Новокузнецка, ознаменовавшем перестройку взрывом шахты Зыряновской, в глубоком тенистом логу скромно высится деревянный храм Святого Мученика Иоанна воина. Храм вырос прямо из стен старой школы. Увенчался опекающим хороводом церковных маковок. Окружился, по детски привольным парком.
Зримая отрада.
Паломничество.
В полумраке храма главная его драгоценность - "Чаша терпения". Икона трагическая содержанием.
Трагичностью - чудо-творящая.
Младенец на руках Богородицы. Она подаёт ему чашу. Фигура и лицо младенца - отторжение, неприятие и, навзрыд обречённость...
Первый же инстинктивный порыв представшего - обнять маленького, прижать к себе, утешить. Отдёрнуть от опасности… изменить сюжет.
Представшего и битого алкоголем - лбом к полу среди людских ног, пасть в сочувствие, в истовое извинение. И ощутить вскипающее в глубине, ответной волной, неожиданными горячими слезами - волнение... омовение... прощение... исправление.
И разве осудишь Подавшую? Ужель жизнь сама - не комната соблазнов, в которую люди родившись, попадают сразу.
Чаша...
Не всё ведаем. Возможно, что дети своими страданиями, дают нам взглянуть на наши же младые прегрешения... теперь и с родительским прозрением. Ошибки родовые выправляют согласной сыновней жертвой, так ветви своей уродливой, вынужденной несоразмерностью, уравновешивают кривизну древесного ствола, подравнивают крону. Растём вместе.
Новокузнецкая икона, единственная в мире, пожалуй - на которой Святой младенец... страдает.
"Чаша терпения". Это перед её ликом отбирают у зелёного змия, змием пожираемых.
Место сказочное. Посещение не обременительно и обязательно.
—
(Страница с фото и музыкальными иллюстрациями на туристическом сайте Ёжики.ру - Самопал или... что вижу, то пою - Мои размышлялки (Рысёнок 2")
Туристы в этих рассуждениях - принципиально.
"Кого ж любить?
Кому же верить?
Кто не изменит нам один?"
Поход, это возвращение нас к нему верному, к себе истинному, в исходное состояние - перезагрузка с целью избавиться от усталости, отряхнуться от накопившейся заразы. У костра, по над чистой речкой, мы приходим в себя. К себе, начальному, зрелыми.
И волочим пузыри с отравой.
Быть может зря?
Рождались-то, на белый свет-то… трезвыми.