— Вот если бы мне гусли-самогуды или дудку-самобудку... — размечтался обмякший под весенним солнышком кот Баюн. — Чтобы они играли-пели, а я бы только управлял...
Кот встал, встряхнулся, обернулся вокруг собственной оси и снова лёг, но уже на другой бок.
— Так ведь нельзя. Управлять в тридесятом положено только одной персоне, и оная персона, — лукоморский сказитель кинул быстрый косой взгляд вправо-влево и насторожил уши, — намерена управлять, пока может управиться с тридесятым. То есть вечно. — Последнее слово кот сказал нарочито громко и веско, словно стукнул молотком по ладно сколоченному табурету в последний раз (не то, чтобы забить окончательно гвоздь, не то, чтобы утвердить работу в статусе завершённой).
— А с другой стороны, на что мне гусли-самогуды? Еще разговоры пойдут по царству. Скажут: кот-то наш, слыхали, совсем не тот стал. Скажут: правильно, давно пора автоматизировать пограничную службу. Сначала скажут, потом нашепчут, а потом и попрут. Кто знает, может, даже без пенсиона.
Нет! Обойдусь без самогудов! Традиции, опять же, уважать надо! — решительно подвёл итог своему короткому монологу Баюн, вскочил на подпружиненнных лапах, споро забрался на цепь и принялся браво вышагивать направо-налево, напевая какую-то старину о рыбацкой вдове, морском царе и венце из скатного жемчуга.