Мать и мачеха.
От автора:
Действие романа происходит годах так в 2000-х с чем-то. До ужасной войны, и как раз в то время я чувствовала отчуждённость от своей семьи. Сейчас как-то наплевать, ведь выросла давно и меня греет собственный мир.
Авторка сердечно благодарит подружек с приложения пения, Люду и Светлану (Барбаррису), за открытый прекрасный мир национальных песен, веру в себя выучить 3-й язык (выучить - зачеркнуто, попытаться) и теплоту нашей бедной великой Родины...
(Почему-то запал в душу реальный прототип дядюшки. Да, голубыми глазами, светлыми глазами, добротой, свойственной моей Родине.)
(И да, это автобиография. Всегда считала, что мне лгали в семье, я приёмная, а на самом деле я с Украины. Оттуда есть корни. А я всегда считала, что вся я целиком оттуда — ненавижу морозные российские зимы; история со вспоминанием украинских слов реальная; духовно я не близка с родственниками, только с маман в плане мизантропии, а творческая, ранимая я сама в себя)
(P. S. Это такой великий вселенский замысел — прабабушка с прадедушкой удрали с "нету краше земли", как пела Люся Кава, в Россию, чтобы мисс д'Лебэй не погибла на войне, а занималась себе творчеством? Эх, вы не знаете, как часто думаю, что лучше бы не рождалась, чем жить такую пустую жизнь, но всё же пытаюсь не подвести вас, моя южная семья… Пытаюсь ради вас, хотя порой реально на грани суицида из-за пустоты. Ваша д'Лебэй, или КулишенКО. И ни в коем случае не Попова, пропади эти поповские корни пропадом)
(P.S.S. Для хейтеров, которые Zа войну и всяких там моралистов. Я брежу, конечно, конечно, не всерьёз… Даже не сомневайтесь! Всё выдумала для понтов!)
Суббота-суббота
Жесткий, беспринципный день.
Гниющая, как микробиота.
В субботу я каждому враг.
Спасаюсь на любимой работе.
А вечером пойду на похороны
Одна и с камнем на сердце
Злобу во мне разожжёт суббота...
И сделаю порчу на смерть.
Не остановит даже "родная" кровь...
Фото в гроб незаметно всего лишь
И всё...
Иногда мне мила бывает суббота,
Как низкая протяжная нота.
Просто напоминает она вражину.
Итак, суббота, согласна ли ты
Забрать вместо меня Т**ну?
Что хуже свекровей и тещ.
"Конечно, конечно согласна".
Мы с тобой почти договорились...
Ты давно не мучаешь меня,
Я давно не трусливая малявка.
Напоминаешь лишь про вражью примесь
В жизни колдуньи, творца, Игрока.
(Автор: я)
Глава 0. Помощница не на час.
(Длинный эпилог)
Крики, шум, возня, толкотня — мы на рынке. Я не знаю этого, мне 3 или 4 года. Смутные воспоминания, но регулярные.
Хлопаю большими глазами, "блюдцами", как впоследствии назовёт их дядюшка Арсений. Беспокойство. Меня грубо толкают, хватают за шкирку, потом бьют, потому что я закатила истерику. Мне страшно, я такая маленькая, а вокруг снуют большие и чужие люди.
— Возьмите будущую помощницу, — сказала торговка, дородная тётушка в белом халате мясника. — Она сирота казанская. Если не купите, брошу, у самой пятеро.
— Сколько? — вздохнула моя будущая мачеха.
— Тысяча.
От такой цены будущая мачеха было припустила, но торговка почти вцепмлась ей в плечо.
— Семьсот!
— Четыреста, и точка, — отрезала мачеха.
— По рукам.
Потом когда-нибудь я узнаю, что торговля людьми в России запрещена и жестко карается, но единичный случай, да на рынке, где этих подкидышей пруд пруди бывает. И не столица у нас, а глубинка глубокая. Наметанный взгляд торговки мясом безошибочно определил женщину, которой нужна, очень нужна помощница по хозяйству.
Всё это время я брыкалась, вопила на весь рынок, даже кусалась, а "мать" волокла меня за шкирку. Чёрт, лучше бы она мне велела убираться на все четыре стороны, но ей очень нужна была помощница по хозяйству.
Чуть позже мачеха поняла, что я истерю не только потому, что досталась ей. Насмотрелась я на месте всяческих ужасов: подвешенных на крюках туш, расчленёнки, внутренностей, разложенных по тарелочкам.
— Отлично! Мясо нынче дорого, ты обойдёшься. Будешь готовить себе сама дешёвые овощи и каши.
После чудовищных картин я больше не могла спокойно смотреть на мясо, не то что есть. И я была первый и последний раз по-настоящему благодарна мачехе. В благодарность я сразу же затихла. И в будущем покладисто исполняла все "просьбы".
Сводила меня мачеха к гипнологу, поручила стереть рыночную сцену и внушить, что я её настоящая мать. Это чтоб "помощница" не сбежала и 400; не пропали даром. У гипнолога отчасти получилось, воспоминания сильно померкли.
А знакомый помог с документами. Так я стала числиться официально настоящей дочерью мачехи по имени Салли, Элиной По;повой.
Зря, через годик я ей всё равно надоела. "Обуза", "лишний рот". Лучше бы не ходила к гипнологу — я бы нашла способ сбежать с такой правдой. Надеялась в старости что-то поиметь с меня? Господи, какая мерзость в головах у людей.
Глава 1. Раннее детство и начальная школа.
(Зовут меня вроде бы Элина)
В далёком детстве я совсем не понимала, что со мной делает родная мама… Я была лишена всякого зла, до последнего думала, что она так шутит. Это потом я пойду в школу, и для меня будет шоком, как живут мои одноклассники, нормальные люди. Не как скотина на откорме.
Да, я преувеличивала, но суть была такая. Мать никуда не отпускала меня (наверное, боялась, что я нажалуюсь на некупленный айфон, думала я. Да только я не привередлива от слова совсем.). Ни погулять — и у меня совсем не было друзей, ни на велике — подаренный дядюшкой она тут же отобрала и продала, сказав, что у нас "нет денег". Только те, у кого нет денег, не ходят в шубах и не ездят каждый год в Дубай. А велик был классный, с кучей скоростей.
Дядюшка Арсений приезжал раз в год к нам из Сочи. Заваливал меня дорогими подарками, которые мать, едва он потом за порог, отбирала, продавала и говорила "нет денег". Кстати, всегда, когда она летела в очередную Турцию, мне говорила, что едет в санаторий на лечение желудка. Читать я, конечно, тогда не умела, но однажды кто-то из гостей нашёл билет и прочитал вслух.
Так вот, когда приезжал дядюшка Арсений, мама снимала с меня лохмотья, одевала в шикарнейший наряд, накрывала на стол, развешивала на стенах чьи-то красивые картины и хвалилась, как мы хорошо живём и какая дочка талантливая художница. Дядюшка спрашивал и я, дура, отвечала "да, я такая", т.к. очень мечтала стать художницей, но мать, конечно, не давала мне и грызеного карандаша. При дядюшке мы даже гуляли, на горках катались, как все дети и их родители. Как же я любила, когда он приезжал!
Всё остальное время я помогала мачехе носить тяжёлые сумки из магазина, хотя они были по весу чуть меньше меня. Стирать, убирать, гладить, готовить. То, что итак я с трудом переносила, целый день, приводило к неминуемым срывам, которые подавлялись побоями и подмешанными снотворными.
И ни одной мысли не возникало, что это ненормально, ведь я долгое время не знала, как живут нормальные дети и привыкла. Точнее, думала, их так же показушно выгуливают при дядюшках, а всё остальное время они такие же рабы. Думала, вот вырасту и напишу роман ужасов или постапокалипсис, где на весь город один-два любимых ребёнка — и тех принесли ангелы, а тех, кого рожают, они исключительно рабы. Для этого и рожают через одно место…
А вот теперь про наши совместные игры. Если честно, я их и обожала, и боялась.
1.Игра "Удушение". Мама сначала гоняла меня до изнеможения по всей квартире, а потом душила до цветных кругов перед глазами, не больше. Мне это казалось весёлым, и я смеялась.
2. Игра "Страшилки". Если мама заставала меня всё-таки за чтением, за просмотром интересного фильма по "Дождю", а не за уборкой, она подкрадывалась незаметно сзади и выливала на меня кружку горячущего какао. А потом заставляла всё отстирывать. Иногда сжаливалась и кидала всё в стиральную машину. А вот ожоги потом на мне долго заживали, уж эту игру я не любила.
Глава 2.
Школа — место духовных практик.
Я наконец пошла в школу и узнала, что как живут другие дети. Только почему-то они меня не переносят. Кидались бумажками, смоченными слюной и скомканными до состава шариков,били, опрокидывали мой обед и называли "страхолюдиной" и "дитём монстра".
Я по-прежнему не роптала и не жаловалась. Так и думала, что школа — полигон учений для будущих рабов. И что там сплошь те, элитные, только их оказалось не 1-2 на весь город, как я думала. Я уже вовсю раздумывала над деталями будущего романа… Только бы урвать момент, мать же иногда уходит… И на некоторых уроках учителям абсолютно плевать, чем ты занят, лишь бы не буянил. Я любила сидеть на последних партах, рисовать, делала какие-то записи в блокноте.
…Сама того не замечая, я делала некоторые записи на ломаном украинском языке. Десятилетнему на тот момент ребёнку, конечно, казалось, что это собственный, выдуманных им же язык.
"Не пробачу". "Гiрко плачу". "Чи будешь со мною навiчно?". "Хочу каву". "З матерью життя нема".
Кава по-украински — кофе, но мы с мамой пили по утрам какао и она называла его "какава", поэтому я считала, что кава — это какао.
Только с этой ли мамой?! Это большой вопрос… С нынешней ведьмой мы по утрам пьём только горе и взаимную неприязнь уже давно. Воспоминания пробивались потихоньку…
Однажды я задремала на уроке и мне приснился лютый кошмар.
Какой-то конченный идиот напал в тёмном переулке на женщину и потребовал драгоценности, а у неё ничего не было. Только сверток с младенцем. Грабитель оглушил женщину по голове, отобрал младенца и сбежал. Потом продал малыша на рынке. Там он перекупила злая тётя и запрягла в плуг с лошадьми…
Такой явный запах лошадей вообще в тех местах… И запах цветов повсюду на улице, как в Европе. Тогда я ещё, конечно, ещё ни о какой Европе и Украине не знала, география мира началась в седьмом, кажется, классе.
Я проснулась за несколько минут за несколько минут до звонка. Как всё отчётливо, словно и не сон, а воспоминание…
Потом у меня пошла носом кровь, и меня отпустили домой. Пока шла, я насобирала огромный букет мать-и-мачехи, такой красивой, ароматной, немного напоминающей то буйство, которое я видела во сне.
Дома мать от души избила меня. Как раз была физкультура с единоборствами, которые вышли из-под контроля, никто бы не обратил внимания на мои синяки. Она пояснила, за что — ранний уход, о котором ей сообщили, позвонив из школы — стукачи какие-то, за "симуляцию". Слово "симуляция" было для меня в диковинку. Это точно не из того языка, на котором я делала записи…
А потом в мусор полетел мой шикарный, благоухающий, перевязанный ленточкой с труда, заботливо поставленный в водичку жёлтый букет. Тогда я впервые в жизни ощутила это колкое и разъедающее чувство полного опустошение, будто на моих глазах убили кого-то очень дорогого…
(как в том сне…)
и попыталась дать сдачи, но мать тогда рассвирепела и выбила зуб, правда, молочный.
Я поклялась, что убью её. Такие нелюди не должны ходить по Земле. И в тюрьму я не сяду, я знала точно, потому что… высшие силы не позволят. Не то чтобы я тогда задумалась о высших силах, я просто ЗНАЛА нутром почему-то, что моя ненависть разрушительна. Ненависть той, что была всех добрей.
Правда, вместе с тем было чувство, что моим планам суждено сбыться не сразу.
Словно чувствуя этот замысел, мать хотя бы перестала обливать меня всяческими жидкостями, когда я этого меньше всего жду.
Глава 3. Зачатки осознанности.
Незаметно подкрался подростковый период. Из тощего, бесформенного, зашуганного, похожего на бродячего, ребёнка, я превратилась в стройную очаровашку с длинными светлыми волосами и синими, как чистое небо, глазами. Волосы мать грубо кромсала самым грубым образом и максимально уродливо, удивляюсь, как они после этого росли. С драками до крови я отвоевала своё право на собственные же волосы, и они отросли ниже пояса. Хотя я по-прежнему ходила в рванье, и у меня не было даже простеньких украшений, на модельной фигуре эти тряпки смотрелись как последний писк моды. Я впервые была благодарна матери, которая не баловала меня вкусняшками, говорила, что я "обуза" и скорей бы свалила и частенько лишала меня еды. Так я научилась есть 1-2 раза в день и вполне наедаться.
Вместе с расцветающим телом росла и самооценка. Нет, конечно, я по-прежнему не знала, как живут обычные люди, еле догадывалась, но стала потихоньку давать отпор. Если мать избивала меня, я сразу применяла все принципы самообороны, которым нас учили на внеклассном айкидо.
Тогда она придумывала всё новые пакости, средства, чтобы меня выжить или довести до суицида. Подмешивала мне в суп малые дозы яда, рассчитанные на накопительный эффект (чтоб никто не заподозрил?). Повезло, что слишком малые, но мне все равно потом было достаточно плохо.
Бесцеремонно шарилась в моих вещах, пока меня не было дома. Что-то рыскала, искала, наверное, первые наброски постапокалиптического романа. Но я не дура, попросила нашу соседку держать их у себя, когда не пишу, под предлогом того, что кот мочится везде и всюду.
И как ей доставляло удовольствие встать ночью, подкрасться и облить ледяной водой. Игры с горячим какао через некоторое вновь продолжились, только чуть видоизменились. Пока я, сонная и оглушённая, поднималась, она осыпала меня тумаками. Зато потом… я давала жару. Зная болезненные точки на теле, я не оставляла компромата — синяков. И она так же знала и не оставляла их у меня.
Потом, улучив момент, когда крепко спит она, я проделывала всё то же самое с ней. И мы борооись, боролись, как на тренировках айкидо.
Однажды я поменяла шутки ради мой чай, в который был подмешан яд и её. На моё счастье, она ничего не заметила. Только мне пришлось выпить её какие-то горькие лекарства, растворённые в чае, иначе она бы залила мне чай за шиворот. (Яд, кстати, тоже был горький, так что разницы нет).
Один раз я додумалась написать жалобное письмо в органы опеки, и мачеха Салли об этом каким-то чудом узнала…
Тогда она насильно запихала мне в рот мухомор и заставила съесть. Надо признать, она в разы крупнее и сильнее тщедушной меня, пусть я и с навыками спецназа. Просто слегка поддавалась, играя, как кошка с мышью.
После этого я слегла на неделю. Мать не подавала мне даже пресловутого стакана воды. К счастью, сил хватало, чтобы еле-еле доползти до кухни, отбиваясь от тумаков и слушая длинные матершинные триады в адрес меня.
Наверное, врачи бы очень удивились, узнав, что я не умерла после мухоморов. И не поверили бы. И в каком же шоке и досаде была из-за этого мать.
Пока я лежала, сжавшись в комочек, она, конечно, отключила все телефоны, кроме своего сотового у себя в кармане. Не оставила мне ни единого шанса вызвать врача. И потом, когда я пришла в школу свежая и цветущая, мне, конечно, никто не поверил. Окончательно я стала изгоем, теперь ещё и прогульщицей и лгуньей считалась, и всё благодаря доброй и любящей матушке…
Глава 4. Новенькая, Муза.
В последнее время силы были на исходе. Несмотря на то, что мать больше не лила в меня жидкости, и у меня появилась возможность высыпаться, сон уже не шел. Не знаю, что это, половое созревание ли виной, расшатанные ли нервы или уже пересечена черта нервного срыва. Я отсыпалась в школе практически все уроки и меня не трогали понимающие учителя. (Они только всё собирались устроить какое-то собрание о моей неуспеваемости и проблемах дома, но всё откладывали).
А мне снились вещие сны. Всё более вещие сны…
Про новенькую, ведьмочку Аню, мою первую и единственную школьную подругу, прежде чем она пришла, снился сон-сериал.
…Она тоже мало интересовалась уроками. Приходила позже всех, усаживалась на последнюю парту — сначала по соседству, а потом и рядом со мной — как я, рисовала читала магические книжки и гадала на Таро… Удивительно, что этого не заметили ни учителя, ни одноклассники. Но ведь это ведьма, настоящая! Ей под силу навести морок, чтобы все вокруг, кроме меня, подруги, видели другую картинку: упорно трудящуюся над учебником Аню.
Под стать Силе была и колдовская внешность. Разные глаза: один чёрный, другой серый; две длинные, до пояса, лоснящиеся, чёрные косички, с вплетёнными туда камушками и сушёными цветами и кристаллами вместо украшений.
Иногда она приносила с собой какой-то пучок травы, и весь класс был как в трансе.
Глава 5. Три порчи на смерть — гарантия.
— Как долго может затянуться игра в родителя-тирана и плохого ребёнка? И кто победит в ней? — философствовала Аня, рассевшись в кресле на пятом этаже, куда кроме нас никто почти не поднимался, потому что здесь была библиотека, буфет учителей, кладовка и склад лыж. И ни одной аудитории.
— Делай ставки, я не знаю, Аня… Пока ни я, ни Салли не думаем сдаваться.
А я рисовала в блокнотике с красными, коралловыми и ванильными розочками — что-то из подарков дядюшки уже удалось отбить… И дядюшка уже начал что-то подозревать, но пока ещё не до конца верил.
А рисовала я образ из фильма ужасов. Недавно мы с Аней задержались после школы, сходили в кино на сэкономленные на обедах деньги, на вторую часть Человеческой многоножки. Из всех ужасов я запомнила лишь физмономию матери маньяка, матери-деспота, вылитую Салли, с выкорчеванным из склепа черепа, сидящей за столом… С глазами безумного хирурга из первой части.
Это все прилюдии!.. Я знала давно, чего хочу и на что иду. Фильм, рисунок — для разгонки адреналина и усиления злости, вместо вредного алкоголя.
Мы знали с Аней экологичный способ убить, доступным лишь Избранным. За это не посадят. Ни одна капля крови не попадёт на мои пока ещё невинные ручки и не осквернит их. Но моими усилиями вражина превратится в бездыханный труп. Ах ты, Мартин, дурак!
Мы встретились с Аней ночью в субботу на кладбище. Я научилась отмазываться перед матерью, сбегать, драться, если надо. Так было и сейчас. Я всего-то подсыпала ей сильнейшего безвкусного снотворного в питьё — её же методы.
Мы упорно молотили лопатами по всвежевскопанной земле, выбиваясь из сил, обливаясь потом, но всё равно ёжась от холода. Покойник упирался и не желал принимать будущего соседа — мою мачеху. Покойник — молодая женщина, такая же премерзкая, как моя мачеха, на могильной плите, хотя, кто знает, может, игра света и воображения. И звали её тоже Салли. Просто идеально, все звёзды сошлись! Совпадающие имя, примерный возраст и пол покойника(-цы) и жертвы — важные составляющие успешной порчи на смерть.
Хотя нет, вру… кажется эта Салли вовсю помогала и желала "близняшку" в соседки. Это во-он тот дядечка, вставший прямо позади Ани…
Она даже не обернулась. Аня хладнокровно вырубила (если это слово уместно про мёртвых) ударом назад, железной кочергой. Зубы тут же веером разлетелись. Где-то вдали на кладбище донёсся протяжный вой, не человеческий и не животный. Хозяева (кладбищенские) недовольны. Нельзя осквернять кладбище. Но увы в мире мёртвых всё как в мире живых — есть недовольные.
Как в каком-то сне, мы легко, теперь почему-то легко, открыли крышку гроба, положили туда фото моей "мамаши". Вот и всё. Свежее фото — в свежий гроб, к самому сердцу покойника — самая страшная порча на смерть. Гарантированная.
…Мало того, что сама покойница приоткрыла вдруг крышку гроба, со скрипом полуистлевших костей и жутким стоном… едва моя дрожащая бледная рука опустила фото на сердце, полуистлевшая рука навеки скомкала его в кулаке… Или всё же показалось?
Этой порчи было вполне достаточно, чтобы мачеха заживо сгнила за пару месяцев, и ни один врач не нашёл бы ничего ни на одном анализе и ничем не помог. Правда ли, замечательное узаконенное убийство?
Но Ане этого показалось мало. Она пребывала в настоящем духовном кайфе, отправляя на тот свет нелюдей и душегубов. Я — тоже, за годы тирании. И мы решили навести ещё парочку порч. Может, сгниёт пораньше.
— Давай к фото приложи ещё сувенир! — в глазах Ани была та же Профессиональная одержимость, что и у меня — новоиспечённого художника, и у того милого доктора из первой части Человеческой многоножки, и у Мартина, продолжившего его дело.
Сувенир — склеенные вместе ещё одно свежее фото и копия моего рисунка. (Сам шедевр, конечно, оставлю на память. И мелочь на копицентр нашлась у Ани, а фото я стащила из семейного фотоальбома, пока мать храпела, едва доползя до кровати, накачанная снотворными). Теперь этот сувенир напоминал дикобраза, потому что тысяча швейных игл торчали отовсюду, с двух сторон — из глаз, печени, сердца, между ног, изо лба моей мачехи.
Я подскочила от увиденного. Клянусь, мои глаза мне не врали! Она мироточила, наша инсталляция! По фото текла настоящая кровь (я облизнула палец, как законченная идиотка, и убедилась).
А для порчи три мы взяли такие яркие, сочные алые розы, растущие на кладбище и конфеты оттуда. Всё это ввглядело так аппетитно, но есть это, конечно, чревато смертью. Из роз я сделала смертельное варенье, а конфеты положила в вазочку для мамочки… Без задних мыслей она всё это умяла, и, слава богу, не предложила мне разделить трапезу! А то бы пришлось придумывать отговорки.
Глава 6. Группа Эустома.
Вещий сон-кино.
I.
Ни с чем не спутать великую Одессу, жар её, утончённость и своеобразный юмор.
И наш музыкальный семейный коллектив. Я, тогда ещё пигалица лет четырёх, дядюшка Арсений и мама Люсинда-Джоанна Майнстрейченко. Эту девичью фамилию, означающую свободу, она сохранила.
У меня тоже, оказывается, двойное имя. Почти. Лили настоящее, — страсть какое красивое! — а Элиной называют для разнообразия.
Чёрный одесский юмор. Нас все, кто не был хорошо знаком с группой, считали их мамой, папой и дочерью. Но кто знал давно, знали, что был у Люсинды какой-то муж. Работяга с завода замучил её своей ревностью и придирками к несуществующей звездной болезни. И главное, к национальному "иждивенству", "лености", попрошайству… (Что это значит, узнаю в далёком будущем, когда влезу в интернет с телефона Ани и почитаю стереотипы про украинцев.) Люсинда его "лениво" убила и совсем "лениво" похоронила, не дойдя до кладбища, на заднем дворе.
Эту легенду, конечно, придумали любящие фанаты, но мне так хочется верить… Мой вариант — Салли, один-в-один!
Группу назвали Эустома в честь редкого красивого цветка.
Люсинду Майнстрейченко учила петь сама Александра Зарицкая, солистка Каzки, её стиль прослеживался. Арсения и юное певучее дитя — педантичная, преданная своему делу преподавательница вокала из частной школы.
Мелкая буквально петь научилась раньше, чем говорить. В самом начале, когда дядюшка был ещё серьёзным дядечкой-поваром и устраивал фортепианные концерты лишь соседям, Лили и Люсинда вовсю подпевали ему в гостях. Лили, самые частые слова которой были "мама", конечно, и "фу" про дядюшкины сосиски, быстро схватывала слова из песен.
Самой большой загадкой было для журналистов, почему набирающая популярность Эустома предпочитает современным театрам полуразрушенный Чёрный Амфитеатр? Ответ был слишком прост для газет — там выступала всю жизнь бабушка, оперная певица. ("Призрак оперы", опять одесский юмор).
II.
Всё певчее семейство было патологическими совами, для Эустомы было нормально заканчивать концерты далеко за полночь. Вымотанные, сонные, но счастливые, завернувшись в плащи (оберег от узнавания?), троица побрела с заднего входа до стоянки, где ждал личный водитель. Охранников в тот вечер с ними не было. Да и зачем их везде таскать, считали Эустомы, в дружной, доброй, социалистической Украине? Разве что от собак и скинхедов, как пели Fl;ur.
Увы, этот роковой случай настал…
Точно приезжие они, твари, иначе они знали бы, какие Майнстрейченко щедрые. Они итак раздавали огромные суммы всем нуждающимся, к величайшему ужасу продюсеров. Только попроси — и автограф тебе, и миллион, и на бумере своём прокатят.
И твари, и лохи в придачу. Ограбили, а у Эустомы ни налички, ни карт с собой не оказалось. Вне себя от злобы, ненависти, нелюди захотели украсть хотя бы ребёнка, но так просто им Лили не сдалась. Хорошенько пришлось попотеть, сражаясь с двумя спортсменами и девчонкой, что кусалась, царапалась и вопила не хуже дикой кошки. Арсению удалось даже кое-кому свернуть шею — они потом валялись на мостовой лицами в разные стороны, напоминая жертвоприношение. Но увы, грабителей была целая толпа. Несчастные исполнители надолго слегли в кому, кроме девочки — её успели связать и скрутить.
(...чтоб "помощница" не сбежала и 400; не пропали даром….)
Поняв, что их скорее найдут, чем мать и дядя проснутся из комы, грабители додумались свезти девочку в соседнюю страну, ("за семь морей"), куда ещё не долетела слава группы. Там каким-то сумасшедшим мафиози-коллекционерам они и сбагрили наконец Элину. С выдранными волосами, выжженными бровями, всю в синяках и совершенно не похожую на себя.
Лили была бы не Лили, если бы не сбежала. По иронии судьбы, на рынке, в ненавистном мясном отделе, ее приютила торговка мясом.
Пресса долго мусолила трагедию, но фактов не доставало, а следствие вместе с частными детективами зашло в тупик (для следствия это частое явление, конечно). Поработала профессиональная мафия. Выходили статьи одна страшнее другой, плакала вся страна. Не было никакой надежды на восстановление, в жизнь девочки уже никто не верил.
Но Арсений и Люсинда выздоровели и стали живёхонькие, ни единого шрама. Вот только безумны оба, поэтому пресса решила лишний раз не терзать народ, чуть попозже, для сенсации... Что Лили в России забыла, кто она, и стала просто Элиной, что дядюшка Арсений совершенно забыл про группу, но смутно помнил про племянницу и какое-то бегство, поэтому поехал искать в Россию, не слушая никого. И нашёл! Но всё же сомневался… Обладатель сильного характера построил тут бизнес, уже забывая, зачем приехал.
И она, наедине со смутными мотивами, ломаным украинским, вырывающемся из памяти в самые неподходящие моменты. А ещё с необъяснимой ностальгией по Люсе Каве, тёзке и ещё одной коллеге, похожей, к тому же, на маму внешне.
Кава, какава, обе Люси — всё было одной сплошной овсянкой в блендере-голове, до того момента, как я увидела этот вещий сон-кино, всё до мелочей прояснивший.
III.
Аня глаз не сводила со своей подруги, спавшей на кресле на пятом этаже после уроков в полутьме в глубоком трансе. Закрытые глаза её метались под веками в фазе быстрого сна, кулаки сжимались, конечности тряслись, и губы изрыгали проклятия на чистом уже украинском. Аня сверяла по переводчику в интернете.
А потом Элина-Лили проснулась в блаженном трансе, ужас на её лице сменился умиротворением. Девушка тихо спела сочинённую только что песню, потом скорее записала её в любимом блокноте с розами, ставшем уже талисманом.
Кiнец тобi, моя солодка-казка.
Прощай, моя Наталi з Каzки.
Бути менi впала зiркою.
Упаду вбивцям на голiвоньку!
Смерть, смерть свиням!
Не будіть кипучу кров
Південну козацьку душу…
Ми добрі, ми люті!
задушу...
(Конец тебе, моя сладкая сказка.
Прощай, моя Натали из Казки.
Быть мне падающей звездой.
Упаду убийцам на голову!
Смерть, смерть свиньям!)
Не будите кипучу кровь
Южную казачью душу
Мы добры, мы люты,
задушу
(Автор: я))) (начало песни)
На моё счастье, Аня оказалась подругой, серьёзно занимающейся музыкой. Дома у неё обнаружились музыкальные инструменты, синтезатор со сцецэффектами, программы сведения на компьютере. Дежавю… Чёрт, а ведь у неё приличная студия звукозаписи!..
…Била мене мати березовим прутом…
…На дверi воду лляла, на пальцях ходила…
…Щоб мати не почула, щоби не сварила… мене… в кипятке.
Поверх моей собственной песни отголоском прошлого доносилась национальная, исполненная нами с большой сцены. Такая жизненная, кто бы мог подумать?!..
Знакомое чувство — бабочки в животе после каждого рождённого шедевра, и чувство наполненности жизни. Я, Лили Майнстрейченко, снова пережила его, привычное. Мы записали дуэт двух сильных голосов на пластинку, сфотографировались, сделали обложку и подписали "Эустома".
Скорей бы дядюшке включить! При мысли об этом бабочки в животе становятся нетерпеливыми колючими стрекозками, что путь себе хоть откуда проделают.
Глава 7. "Как упоительны в России вечера".
О да. Здешние зимы я, южанка, украинка, не выношу, но упоительность русской печи, книга у окна, плед, чай и слышать барабанящий дождь… А не нервозную возню в соседней комнате, в которой так и слышится: "Умри, Элина, умри ты или я". "Как долго может затянуться игра в родителя-тирана и плохого ребёнка? И кто победит в ней?"
— Наслаждаешься тишиной и уединением, не считая меня? — спросила Аня, сидя рядом, в полумраке чёрной свечи.
Салли уже месяц как в реанимации. Как и ожидалось. Врачи разводят руками, они не сталкивались, чтоб человек на ровном месте разлагался изнутри.
— Конечно! — я крепко сжала её руку в своей горячей. — Всё благодаря тебе, дорогая…
Тишина и впрямь приятно звенит, её не губит наша ленивая дружеская болтовня. Она — фон, красивая музыка. Спасибо, моя Анечка, я обязательно тебя отблагодарю.
Под вялым наблюдением Ани я разложила Таро 1000 Чертей, на которые мы так часто гадали в школе. Я теперь щёлкала расклады, как легкие уравнения. Аня научила. И карты меня "полюбили", заверила Аня, даже "шутят", бывает!
Обжора, Меч, Кровь, много крови, Гниль. Да, у Салли вроде бы рак поджелудки, болезнь обжор. Вот он чёрный карточный юмор!
Но чёрт, маленький червячок сомнений… Такое впечатление, что лежанки в больнице ещё надолго. А то и навсегда — Салли едва ли не бессмертна.
Хотя я уже живу одна, просто верх триумфа, но терпеть не могу не доделывать такое до конца, как сказала Уенсдей Аддамс!
— Тяжёлый случай… — Аня угадала мои мысли и говорит загадочно, совсем как участники Битвы Экстрасенсов. — Впервые на моей практике. Магия у неё по роду… чёрт, у неё тоже есть украинские корни, всё дело в этом! Все вы — колдуны априори, страна ваша древняя и мистическая. Не зря ты схватываешь мою магию на лету!
Какие мы с тобой молодцы, навели аж три порчи! Иначе бы её не взять. А так всё равно наша возьмёт.
Я в шоке, конечно. Корни моей мистической и высокодуховной Родины носят такие орки?! Конечно, родилась она здесь, а не в Украине. Скорее всего, на помойке, среди шлюх и бомжей.
— А что ты видишь, Анют?
— То, что случается у больных раком и СПИДом. Они гниют и живут всё равно…
Защитные руны хной на моей руке загорелись розовым огнём, как ночник, и приятно обожгли руку. Защита, с ней ничего не страшно, у Ани такая же.
— Обратись к своим настоящим родственникам, даже если ты их не помнишь и проси покровительства. Мысленно, — посоветовала Аня, и я тут же сделала.
— О да! Всё время обращалась "мама", "мамочка", неизвестно к кому, пока не увидела тот вещий сон. И ОНИ отвечали… Чувствую их совсем рядом, будто и не расходились, будто поеду в Украину и вслепую найду.
Игра в плохих родителя и ребёнка пока ещё идёт. Сладкий дурман — сдаться сейчас, когда я так близка к победе, наводит сама Салли. Сдаться, допустить одну-единственную фатальную мысль. Ну уж нет! Гниёт сама и ещё наводит морок, но ничего у неё не выйдет.
Украинские корни Салли — это юмор Вселенной, иногда он бывает черным. Эдакий злобный хохот Джокера. Мы с Салли дажи похожи, говорят нам все, чертами лица и светлыми глазами.
Но как-то мне попалась на глаза научная статья про зеркальные нейроны — тоже дар от Вселенной, и всё стало ясно. Там говорилось о том, что мы можем быть похожи не на тех, кто нас родил, а на тех, с кем долго живём! Сами того не желая, мы перенимаем их повадки, мировоззрение. Какой кошмар! Надо очень избирательно подходить к кругу общения.
Глава 8.
Похороны мачехи. Смерть ворогам. Встреча с Арсением.
Труп, покрытый струпьями, прыщами и волосами в самых неположенных местами, благоухал на весь морг. Сотрудники зажимали кофтами носы, хотя никакого короновируса ещё подавно не придумали. Как хотелось мне им крикнуть: "Ребят, все нормально, она и при жизни такой была!", вовремя я сдержалась. На опознании мне было крайне скучно, ну неужели Салли можно не узнать, даже слепому?!
Вот и всё. Танцуй, девочка, танцуй. Худшее позади. Точнее, две девочки.
Слава богу, всю головную боль похорон взяла на себя добрая соседка (та самая, у кого я оставила роман, а теперь забрала — кот якобы сбежал, не выдержав смерти "хозяйки").
Не думала, что буду когда-то радоваться смерти кого-то, шутить. От раскрытия моих дьявольских намерений меня спас черезчур вещий, яркий сон о том, что я теряю Аню… Деталей не помню, только переезд, самолёты, бегство куда-то, опасность, которая меня обещала миновать, а ей надо было чего-то переждать… Кошмар.
Я навзрыд оплакивала разлуку, зная каким-то шестым чувством, что это правда. Вот-вот я всё узнаю. Слезы просто лились, как затяжной ливень, будто внутри меня вдруг разверзся колодец. Я слишком привязалась к подруге, как к родной, за короткий срок — в этом вся я. Не успокаивало даже то, что на время, это время — лет 5 минимум. Слишком долго.
Да, горе, истерика были мне на руку, нужно было спрятать великое торжество, а сейчас оно стало отравленным ничем. Добрая тётя Валя отпаивала меня успокоительными чаями и рассказывала, "какая мама была хорошая". А я ещё пуще рыдала.
Хотя соседка была готова во всём помогать, если понадобится, даже с удовольствием взять к себе, я наврала, что скоро ко мне придут подруги, и осталась одна. Надо было прийти в чувство и, главное, разыскать дядюшку.
Его телефон нашёлся ещё быстрее, чем заначка, которую тётю Валя доставала из стола мачехи на похороны. Крупные цифры её почерка и приписка "Богатый лох Сенька". Я до крови сжала кулаки. Как хотелось оживить её снова и хорошенько помучить, слишком легко отделалась, мразь!
Мы попили ещё чаю, понастольгировали, и тётя Валя ушла к себе. Наутро с колотящимся сердцем я набрала номер…
— Алло, — от его певучего, мягкого голоса становится тепло на душе. ("Найкраща колискова" — краше колыбельной).
— Дядя! Это… я… Элина.
— Моя милая девочка!! Почему же ты мне не звонила?! Я столько раз тебя набирал!
Опять хлынули реки слёз. Колодец снова прорвало, что за напасть.
— Извини… Извини… я хотела, хотела!.. правда не мог…ла… у меня даже нет телефона… домашний… его мачеха…
Всхлипы очень перепугали дядюшку.
— Ну что, милая! Совсем убиваешься, всё близко к сердцу, не надо так! Не плачь, слышишь, солнышко! Приезжай ко мне прямо сейчас, я тебе такси вызову.
(Кстати. До меня между делом доходит, что дядюшка не был на похоронах. Я тоже. Там вообще хоть кто-то был, кроме тети Вали?! Салли одинока, что не удивительно.).
Через несколько минут меня мчит Шевроле, блекс и лоск машины быстро начинает нравиться. Спасибо, дядюшка, спасибо, милая Аня! Хочется вас расцеловать. Аня, как многим я тебе обязана…
(Только не плачь опять, прекрати уже истерику, детка, ты вся опухла! В таком виде к дядюшке?..)
Окей.
Да, кстати, дядюшка живёт не в Сочи, как врала Салли. А всего-то в Первоуральске.
Глава 9. Помни меня.
(Где-то среди этих безумных дней, я у Ани в гостях)
Несмотря на то, что она сидела в кресле в идеальной позе лотоса, в свете своих разноцветных аромасвечей, прикрыв глаза, она была совсем другая… чем тогда, ночью в гостях у меня. Тогда более взрослая что ли?.. Сама Сила говорила ее устами. А может, опять светотень, которой должен доверять художник.
— Анечка, я зашла сказать, что… завтра уезжаю. На свою историческую Родину. К настоящей Маме, ты представляешь?! Я хочу предложить поехать со мной… на билет хватит всем, и Мама добрая, примет…
Ведьма приоткрыла глаза и взглянула на меня очень устало.
— Я знаю. От меня шила не утаишь. Думаешь, над чем я тут битый час медитирую? Но вот тебе стыдно не чуять, как ведьме… Начиная с 2021 война, 2023 уже катастрофа для Украины… Брат пойдёт на брата,как говорилось в Библии. Русские пойдут пойдут на них, под липовыми предлогами, а Яхве вдоволь насосётся людской крови, особенно сладкой славяно-арийской…
Я просматриваю свою судьбу, если поеду с тобой, и вижу четко и ясно, что меня убьют. А я нужна живой, в первую очередь своим клиентам.
Тебя ещё не смотрела, но ты подумай! Неспроста ты очутилась тут, в России, зимы которой на дух не переносишь?! Это всё может быть вселенским замыслом по спасению тебя, — поведала мне Аня.
Вот уж нет. Вселенская пакость, а не спасение.
— Я тоже знаю, Аня. У нас ведь в школе все судачат о какой-то войне, никто не верит, а вот я верю. Только чувствую, чётко и ясно, что меня, маму и дядю никто не тронет, мы тоже нужны живыми. Да и у звёзд есть возможность перемещаться на безопасные расстояния.
— Может быть. Тебя не убьют, меня убьют.
— Чёрт, Аня, что за вселенский рандом, почему ты, моя спасительница?! — я уже почти кричала.
Она пожала плечами. Беспредел Яхве, она за него не в ответе.
— Может, потому что я русская полностью? Сдалась я там, а тебя прям хранят, я чувствую… Такая сильная родовая защита.
Мы немного помолчали, и я сказала дрожащим голосом:
— Я тебя не забуду и через сто лет, моя милая Анюта. Всё когда-то закончится, заново отстроится, помню, мы пели что-то такое. Приезжай тогда, мы будем ждать. Приезжай, если среди углей нас останется человек десять на всю Украину…
— Не быть такому, — резко оборвала Аня, чем успокоила.
Когда зак;нчится вiйна, обiйми мене, — всё-таки одну цитату из паблика VK, когда сидела на переменах с теоефона Ани.
— Обязательно встретимся. И я попробую остановить войну… если смогу.
(В 2021 она правда закончит её, мы даже не поймём, как быстро кончится, а вот 2023…)
Слёзы ручьём, я дала водопаду волю, когда обнимала её, мою крёстную ведьмочку, сестричку, подругу, ещё одну нашу вокалистку в последний раз.
Глава 10. Решение.
I.
Элитный, дизайнерский, тоже глянцевый небоскрёб. Охранник, консъержка. Так вот где живёт дядюшка Арсений!
Открывается дверь…
…на миг я теряю сознание…
Почему я раньше не замечала, какие глубокие, синие глаза? И волосы — я назвала этот оттенок "платиновый блонд в табачной дымке". Мои прекрасные глаза и волосы, добрый, умный взгляд. В таком модном разноцветном халатике с тропическими птицами.
Не удивительно, что мачеха не давала нам толком общаться, ведь мы же РОДНЫЕ, мы сразу всё-всё вспомним!
С какой теплотой он прижал к себе, чмокнул в щёку… Я поклялась себе, что найду точно такого же мужа, блондина с голубыми глазами, чистого душой украинца и взбалмошного южанина. Никаких брюнетов.
— Ты голодная? — спросил меня дядюшка.
Я еле помотала головой. Хотя не ела примерно два дня и по-прежнему было не до еды. Но дядюшка всё равно усадил меня за островок на шикарной кухне, где на полу было нарисовано 3D море и заставил поесть немного жареной картошечки с луком и зеленью. Когда набросилась и опустошила, доложил ещё.
Откуда он узнал, что я веган, спрошу потом.
Ровно как и я знаю, что он увлекался или увлекается поварством. Простые смертные ТАК не умеют.
II.
Люблю болтать о всяких пустяках, прежде чем затронуть больную тему, это расслабляет.
— Дядь, откуда стереотип пошёл, что хохлы сало любят? Я ж прямая противоположность! И жара там, а не север, чтоб сало-то лопать.
— Это одесский юмор, — ответил Арсений, — сами стереотип пустили, сами подогреваем. Фрукты мы обожаем не меньше армян.
— А откуда стереотип, что мы иждивенцы? Я ж прямое подтверждение… Ха-ха, — уж чего-чего, а халяву люблю, а страдания всей душой не выношу и никакой "божьей благодатью" не считаю.
— Видела мем? "На Востоке женщины занимаются домом и семьей, но не работают. На Западе женщины занимаются карьерой, но ничего не делают дома. Ну почему в России женщины делают ВСЁ И СРАЗУ И ВЕЗДЕ?!" Вот русские и придумали стереотип.
Мем я, конечно же, не видела, откуда мне, но хохотали мы до колик над собой же.
Наконец, когда смех утих, дядя уселся рядом со мной, обнял и посмотрел со мной на сверкающий город.
II.
Я передала дядюшке вещий сон о нашей группе в мельчайших деталях. Настолько яркий, что уже сама с трудом верила. Потом сбегала за пластинкой — не забыла её! — и включила наше с Аней детище. Дядюшка то краснел, то зеленел, то бледнел, потом сбегал на балкон за водкой, осушил залпом первый и последний раз.
Я же нарушила молчание:
— Так ты не общаешься с ней? С мамой?
— Нет. Хотя, погоди… телефон есть… только бы не изменился. И соцсети на крайняк.
Домашний телефон Люсинды Манстрейченко был отключен. Из всех соцсетей удалилась давно. Она и я всегда были склонны к затворничеству. Еле как отыскали в ватсапе, там звонки у неё, правда, запрещены. С мамой всё хорошо, я всегда знала…
Времени долго разговаривать у неё не было, антракт на концерт, но она обещала позвонить. Просила нас срочно приезжать.
(Да, в отличии от нас она ничего не забыла, только поверила чёртовой прессе и убедила себя, что мы мертвы. Мерзкая, мерзкая убаюкивающая ложь)
Арсений вздохнул и сказал больше для меня, чтоб не расстраивать сестричку, что не может вот так бросить бизнес и умчаться. Вот дать ему неделю, он найдёт приёмника, и тогда… А я могу хоть сейчас, меня она очень ждёт.
— Ане! — осенила меня идея. — Она в этом профи, но у неё домашняя студия, спонсоров нет…
(И ехать вместе с тобой в погибель она не хочет).
Когда он сбросил телефон и бессильно уронил, я уткнулась ему в плечо, мы старались не разрыдаться. Другие имена, другая страна и судьба. Как же мы это допустили?!..
Чуть позже опять безудержный хохот.
— Дядь, а дядь! Скажи-ка, какой чёрт свёл тебя с Салли? Меня-то она купила на рынке…
— Моя. Грёбаная. Менеджер. Редкая халтурщица! — прошипел дядя, — Её мало уволить, я хотел её убить. По…одожди, как купила?! У меня столько клянчила на лечение "бесплодия", и вот "родила". А мы праздновали, во-о я дурак… Сука.
А я со смехом, теперь с гордым смехом рассказала про наши давно забытые скандалы и драки, которые казались уже глупым мыльным сериалом.
— И где же ты её похоронила, Лили, тоже на заднем дворе?
— Это надо спросить у тёти Вали. Я пыльной работой не занималась, и на похоронах, по-моему, никого не было.
…И всё же, дорогой Сеня, кто были наши с тобой общие родственники?..
Вопрос я не задала, но он повис в воздухе. Какие-то бабушки, дедушки, у них много сестёр, братьев. Где и кто, черт его знает. Помнишь, в одной фентези-книжке, что мы читали в моем детстве, героиня отдаёт Твари из Безвременья болезненные воспоминания об умершей сестре, тогда у меня дежавю случилось…
Ещё. Всё. Узнаешь. Обязательно.
Глава 11. Домой.
Мы потусили с дядюшкой еще парочку дней, записали несколько песен, что давно пылились в ящиках у обоих. Да, наши мозги отключились, но Дух всё помнил и рвался наружу. Пальцы мои, украшенные теперь шрамами от побоев, легко вспомнили клавиши пианино и легко забегали по нему, будто и не болели вовсе никогда.
Еще парочка песен с Люсиндой — и можно соединить их все в новый альбом с лиричным названием "Разминулись, ну бывает".
Наконец созвонились с мамой по скайпу! Пришлось мне впервые попробовать сердечные таблетки, когда услышала ангельский голос, навевающий ностальгию. Конечно, она меня ждёт! Не сомневалась, что я жива, как и любая мать, чует. После случившегося она, конечно, переехала, чтобы не мучиться от воспоминаний. Переехала на отшиб, стала нелюдима, но вещи мои детские перенесла и обставила комнатку из моего детства.
Слёзы ручьём. Не любила передачу "Жди меня" из-за накала страстей, но чёрт, сегодня сама стала её жертвой.
Наконец настал день отлёта.
Дядюшка купил мне билет на самолёт, вручил кредитку с сотнями тысяч гривен (и откуда она у него, забывшего дорогу к дому, утром что-ли разменял? Или черти помогли, или ангелы?). Ещё натариально заверенная записка от Люсинды Майнстрейченко о том, что она ждёт меня из России, если я жива и захочу её видеть (слово "жива" поверх штриха, до этого там было слово "вспомню", ибо точно жива). Эта расписка для таможни. Если вдруг там не вспомнят, что я — певица.
(Толку-то от неё, если по документам я Элина По;пова, подумала я, но вслух душнить не стала. В самом деле, дядюшку кто-нибудь да узнает, а от него расписку я тоже взяла).
По;пова, ну и фамилия, ещё и с ударением на первый слог, просто клеймо. В моём постапокалипсическом романе дети-рабы носили фамилии Какашкины, Блевотновы, Карабашины, Душнило, Тупич и т.д., это была метка, по которой их узнавала элита. Какое же было счастье узнать, что я не дитя попов и поп, а Майнстрейченко, свободная!
Ох, и влетело бы сейчас Салли за подделку документов, подумала я. Может, рановато её убила? Ха-ха. Отсидела бы, помучилась.
Ладно.
Об Ане и о том, что она мне рассказала, я тоже доверилась дядюшке. Тот закатил глаза и сказал, что давно ходят слухи про войну, да только в неё никто не верит. А он вот верит, как и я… Да, вот только нас, Майнстрейченко, возьмёт ли уже что-то? Мы певцы, занимавшие вершины чартов когда-то, мы нужны народу в тяжёлые времена. Самое сложное — чтобы нас вспомнили…
Какой же диковинкой оказался обыкновенный плеер, вручённый дядюшкой! Ещё и с нашими песнями.
— Включи его в такси погромче и подпевайте с водителем, — наказал дядюшка. — Кайфуй, пока спокойно…
— И теперь! Теперь, когда нет Салли, — поправила я.
— И теперь. Только не попадите в ДТП, моя чертовка!
Моя чертовка. Вот это да!
Услышав, я влюбилась в Любэ с первых нот:
Мне как всегда везет, мой поезд ушел вперед,
Я отстал, я остался один.
Плакаться - лишний труд,
Странный вокзальный люд
До утра будет ждать
В суматохе дорожных картин.
А я дойду, дойду, дойду, дойду
Да по осенним лужам и по льду.
Да по камням домой, домой, домой.
Я дойду домой, дойду, дойду домой,
Дойду, дойду домой, дойду, дойду домой!
Домой! Домой! Домой!
А поезд увез багаж,
Прожитых лет тираж я терял, но себя не менял.
II.
Вот и большой самолёт с серебристым крылом. Искренне не понимала своих попутчиков, что с кислыми лицами уткнулись в гаджеты или спали. Я прилипла к окну, вся извертелась, будто мне лет пять. И действительно, мне ведь уже шестнадцать или семнадцать, сама не помню, а я всё ещё не видела ни самолётов, ни моря.
Таможенники проверяли в самолёте и в аэропорту, но во все мои документы они заглядывали бегло. Действительно, подумаешь, стала ПОповой из Майнстрейченко, звёзды иногда могут менять псевдонимы. А вот свою свои узнали сразу… Таков уж наш менталитет.
Чёрт, совсем не обратила внимания!!! По паспорту мне девятнадцать лет! Быть такого не может, помню, только что закончила девятый класс, не второгодница. Но иначе бы точно возникли вопросы к несовершеннолетней путешественнице, прилетевшей одной.
В самолёте я всё-таки немного задремала, и мне приснился сон, что мерзкая Салли долго убалтывала моего наивного дядюшку, а он, добрый начальник, нашёл своего юриста и сделал паспорт и все документы. Она зашла слишком далеко и поняла, что придётся врать до конца, свой ребёнок — юридически больше вещь, чем усыновлённый. Она, как та торговка с рынка, метко прощупала сомнение дядюшки… Но всё же он прибавил пару годков, "ошибся", чтобы у меня скорее наступила долгожданная свобода…
Дядюшка-стратег, ты лучший!!
Когда-нибудь расскажите мне всё-всё, что я не помню, ты и мама, буду и я делиться воспоминаниями.
Глава 12. Мамочка.
Самолёт с бешеным свистом и шумом приземлился. Господи, я чуть не оглохла! И почему в самолёте велели выключить плеер?
Тут как тут таксисты.
— Девочка… девушка, вы такая счастливая и немножко пьяная, я угадал? Куда вам, в Одессу?
Не совсем.
Я протянула скомканную распечатанную карту с обведёнными почерком Арсения с закорючками в кружочек частным домом на отшибе. Таксист усмехнулся и извинился, что до конца не повезёт — нет дороги. В России мне бы уже вызвали бригаду за такую бумажку.
Ну и ладно. Пелось же в песне, что по камням, по лужам дойду!
— Вы знаете, дядячка, — тоном пожилой пьяной матроны разошлась я. Не хватало толстенной папиросы и кудрей Аллы Пугачёвой. — Я раньше была известной певицей…
Он хохотал ещё больше. Точно пьяная, наверное, или сумасшедшая. Или всё вместе.
Но это же одесский юмор, детка-конфетка.
Какие запахи, как в сказке! Пушистая мягкая трава, в ней хочется валяться, кататься, мурча, как кошечка. В вечернем солнце блестит, отливает золотистым.
А какой дремучий таинственный лес… Сердце ёкнуло — сколько картин ненарисованных, скажи, кукушка!
Родина, она, конечно, всегда по-особому пахнет. А уж если она тёплая и ласковая, без лютых зим, так точно рай!
Последний километр я уже нетерпеливо бежала, а ветер осушал слёзы счастья.
Вот он особняк в викторианском стиле , один-одинешенек среди природы. Помню, у подобного в России меня друг фотографировал. Там ещё табличка висела "Не прислоняться". Но разве я послушаюсь?
Она сидела в уютном дворе, неприметной лёгкой тенью заката, и рисовала закат. Я всеми силами старалась её не напугать, но когда моя рука нежно коснулась кружев голубого платья, она всё же вздрогнула…
— Лили!!!
— Мамочка!!!
Когда мама посмотрела на меня, я даже решила было, что обозналась, и это не мама, а моя сестра. Такая юная, с почти детским узнаваемым моим задором в глазах, ни морщинки. Но потом я вспомнила очаровашку Люсю Каву, у неё тоже, между прочим, есть сын, а она молоденькая на вид. Именно о такой маме я всегда мечтала. Конечно, она тоже веган, мы все молодо выглядим.
Мои, наши с Сеней глаза-блюдца, хитрые, голубые, у мамы с лёгким оттенком бирюзы. Мои нежные густые волосы до пояса оттенка "блонд в сигаретной дымке". Яркие, немного резкие черты лица — украинская особенность. Да ведь она до ужаса похожа на Люсю Каву, особенно в голубом платье и с распущенными прямыми волосами! Опять юмор вселенский, слава богу, на этот раз не чёрный.
Люсинда сжала меня до хруста костей, как закадычная подружка, и в лёгкие ворвался аромат цветов, корицы, сладких булочек и… счастья. Ну как в рекламе Минздрава: "Пахни для своего ребёнка не сигаретами". От Салли постоянно несло табаком, гниением, мочой, особенно рот, когда открывался, разил глубинным смрадом.
Мамочка, любимая мамочка, лучшая-лучшая на свете. Мы с ней долго, обнявшись, сидели, любуясь закатом, а потом пошли в дом.
Между делом она, конечно, взволнованно спросила:
— А этот почему с тобой не приехал?
— Дядюшка? Сеня? Он… ну бизнес продаёт, точнее передаёт моей подруге. Обещал через неделю точно.
Люсинда успокоилась.
— Вечно в бегах. А мы с тобой две енивые мурчащие кошечки! — и улыбнулась жемчужно-белыми зубками.
КОНЕЦ.