ВАХЗ. Академия. Первый курс

 
Начало учёбы

1 сентября – первый учебный день в академии, как и в школе, начался с торжественной линейки, называемой в армии построением. Вся академия покоробочно выстроилась на плацу. Первая коробка, естественно, руководство и управление ВАХЗ во главе с заместителем начальника академии генерал-майором Кубасовым, далее педагоги, факультеты слушателей (среди них наш, второй – инженерный во главе с генерал-майором Шабалиным А.А.) и в конце нестройной толпой гражданские служащие академии. Особый интерес у меня вызвала небольшая, но очень живописная коробка третьего – иностранного факультета. Там стояли бело-, чёрно- и желтолицые ребята в самой разной военной форме. Прозвучали приличествующие времени и месту речи и поздравления, напутствия и наставления. Не обошлось без клятвенных обещаний слушателей в том, что мы будем «учиться военному делу настоящим образом». Завершилось это действо прохождением торжественным маршем военных, гражданские демонстрацию на плацу не устраивали.

Наша 4-я группа РИС-М стояла в общем строю факультета. В группе у нас оказалось 12 человек. Командиром группы был назначен капитан Юра Бичев – парень ну совсем никакой, даже трудно его описать – зацепиться не за что. Почему именно он – не понимаю, ведь в группе было 2 майора и даже капитан 3 ранга имелся. Из остальных 8 было 5 капитанов и 3 старших лейтенанта – недавние выпускники моего родного СВВИУХЗ.

Немного неожиданным для меня стало назначение (но если точнее, то выборы) на партийную должность – заместителем секретаря партбюро курса. Секретарём был избран майор Дамир Еникеев из первой группы, т.е. из обычного РИС. В партбюро кроме нас было ещё 3 человека, но кто и что из них делал я не помню. Мы с Еникеевым поделили обязанности просто: он готовит и проводит партсобрания курса (это требовалось делать не реже раза в месяц) и заседания курсового партбюро, а я веду их протоколы. Так что и в академии я без партийной должности не остался. Так все два года обучения мы всем партбюро с Дамиром во главе организовывали партийную работу курса.

С первого же учебного дня у нас начались занятия по математике. Изучали не просто высшую математику – мы её уже постигли в училище, а Специальные главы, такие как теория вероятностей, мат.статистика, теория интегральных преобразований и т.п. Нельзя сказать, что мне она очень уж трудно давалась, но и любимым предметом математика у меня не стала, разве что теория вероятностей сильно зацепила и потом ещё долго не отпускала. Вёл математику у РИС-М сам начальник кафедры Эдуард Михайлович Карташёв, который интегральные преобразования и придумал для описания процессов массо- и теплопереноса в закрытых помещениях – очень полезная теория для моделирования заноса и распространения ОВ в помещениях, а также действия в них термобарических боеприпасов (по-простому – как происходит и развивается объёмный взрыв).

Любимым же предметом у меня с первого занятия стали дисциплины первой кафедры. В первом семестре мы, под руководством полковника Царина (он вёл лекции) и подполковника Андриянова (практические занятия) изучали алгоритмизацию и программирование. Служа в РАСТ ПрибВО я был сильно связан с ВЦ округа, но только как поставщик исходных данных и потребитель результатов расчетов, а тут нас учили тому, как это всё устроено и как оно работает внутри ЭВМ. Очень мне понравилась алгоритмизация – до чего же хорошо ставились мозги, ведь приходилось «пеше по машинному» (т.е. на бумаге) пошагово прорисовать весь путь решения той или иной задачи ЭВМ. Первым изучаемым языком программирования стал у нас АЛМИР. Все его команды писались на русском и вводились исключительно посредством клавишного терминала в чисто советскую машину МИР-1 (имелась на кафедре). Потом учились писать программы на FOTRANе, но уже для машин серии ЕС-ЭВМ, которые стояли на ВЦ академии. Тут общение с ЭВМ происходило уже не только посредством клавиатуры, но ещё у нас был чёрно-зелёный монитор и перфокарты. В завершение семестра изучили также языки PL-1 и BASIC, но по-быстрому, так как считалось, что при необходимости мы и сами в них (да и в других языках программирования) разберёмся, коли два языка изучили в подробностях.

Изучая алгоритмизацию и программирование я, частенько, по полночи просиживал за выполнением всяких домашних, курсовых, прочих заданий, а то и просто хотелось что-то решить для себя. Пока Лена и Таня спали я запирался в туалете, устраивал там себе рабочее место (кусок фанеры на унитаз – вот тебе и стул, кусок мебельной доски на стоячую ванную – вот тебе и рабочий стол), ставил в умывальник пепельницу, раскладывал тетради и учебники и наслаждался разрешением всяких каверзных вопросов дисциплины. К двум-трём часам ночи дым в туалете стоял коромыслом, дышать становилось трудно, глаза слезились от дыма и желания спать. Зато удовлетворения от решённых задач было море и с чувством хорошо сделанной работы я позволял себе лечь в кровать.

Было много и других дисциплин, большинство из которых изучалось на уровне «актуальных проблем» или «избранных разделов». Среди них философия (естественно марксистско-ленинская), психология и педагогика, дозиметрия, технические средства специальной обработки и т.п. А вот такая дисциплина, как оперативное искусство (в звене армия-фронт) изучалась с нуля, ведь в училище изучали лишь тактику (в звене до дивизии). Правда мне после штаба ПрибВО эта дисциплина искусством не казалась – уж слишком много я с ней пересекался на наших учениях, даже всё «Наставление по оперативной службе штабов» знал близко к тексту. Да и порядок использования химвойск в армейской и/или фронтовой операции знал достаточно, чтобы, не уча сей предмет, отвечать на «хорошо» и «отлично» при всяких вводных на занятиях по кафедрах ТХВ (тактика химических войск), Общая тактика и Оперативное искусство.

Самым же не любимым для меня был предмет по кафедре №3 – «Математическое моделирование в специальной химии». В действительности это была голимая химия, причём чаще органическая. Я же, хотя и был офицером-химиком эту органику переносил с трудом, чтобы не сказать, что ненавидел. Но изучал добросовестно…

Дела вне учебные

Ну а дома, по моему разумению, всё было нормально. До получения контейнера мы в комнате переклеили обои. Материалы покупали в Доме обоев – был такой, как мне казалось один на Москву, т.к. очереди в нём, чтобы купить вполне себе ординарные обои и какой-нибудь примитивный обойный клей, стояли по полдня. Также покрасили всё, что можно было покрасить, отдраили паркетные полы и законопатили все дырки в стенах, которые достались нам в наследство от предыдущих жильцов. Утеплили и окна, обнаружив, что щели в них изрядные. Контейнер мы в середине сентября получили, всё, что можно было, установили, остальное распихали что куда и к концу месяца наша комната стала вполне пригодной для проживания в ней следующие 2 года, вплоть до выпуска.

Дочь Таню мы очень быстро определили в академический детский сад (от нашей общаги до него ходу пешком было не более 15 минут). Там она без проблем нашла общий язык с одногруппниками и чувствовала себя очень даже неплохо. На коридоре Танюшка очень быстро сошлась с детьми её возраста и тоже не скучала. Мы даже частенько теряли её после того, как она выходила в коридор, а потом заходила к друзьям в гости. Ну и к нам тоже частенько кто-нибудь из них забредал.

Лучшим другом Тани на коридоре был Лёша Ионов. Имени отца не помню, а мать звали Татьяна. Отец в звании старшего лейтенанта учился также, как и я на РИС-М, но поступил на год раньше. Очень хорошо они подружились. Частенько Лёшка ходил к нам в гости, а Таня к ним, во что-то играли, болтали. По-моему, она с ним, в одну группу садика ходила. Через год Ионовы, по окончании отцом академии, уехали в Дагестан. Некоторое время Лена с ними переписывалась, узнала, что Ионовы развелись, но позже связь была потеряна.

Лена сразу после устройства Тани в детсад, пошла работать секретарём в учебный отдел к Конохову. После работы экономистом на ВЭФ, где она рассчитывала миллионные проекты, работа по перекладыванию бумажек в учебном отделе ей показалась совсем не интересной. Разве что у Лены подруга хорошая Галя там образовалась. Это была жена слушателя командного факультета капитана Никольского (мы с ним одновременно поступили в академию). У них и сын был Таниного возраста, с которым они ходили в одну группу детского сада (не помню, как его зовут). Мы часто встречались семьями (обычно у нас) все два года нашего пребывания в Москве. Через два года мы выпустились и уехали из Москвы, а Никольские ещё год доучивались. Где они сейчас и что с ними – не знаю, связь потеряли.

На коридоре и у меня неплохой товарищ образовался – майор Степан Лашин. Стёпа уже второй год учился в адъюнктуре, его жена Валя где-то работала, был у них и сын, но сильно старше Тане. Мы со Степаном частенько языками зацеплялись и болтали ото всём, когда было время – интересный мужик. Он по окончании адъюнктуры в Саратов служить поехал педагогом в наше училище.

Естественно, что среди моих сотоварищей по академии тоже друзья появились. Среди них наиболее близкими были капитан Женя Петренко, старший лейтенант Игорь Аладышев, капитан Женя Горбач, капитан Олег Найдёнов, старший лейтенант Слава Лысенко. Как-то так сложилось, что чаще всего мы собирались по всяким поводам у нас. Пили не много, закусывали чем придётся, разговоры вели всякие и не только учебные. Лена всегда хорошо готовила, так что получалось всякий раз неплохо и с т.з. вкуса и с т.з. количества.

Москва после Риги показалась нам большим неухоженным сараем. Но в магазинах было почти всё, даже в промтоварных магазинах много чего можно было купить, хоть и не без очередей. А в московских пивнушках всегда было пиво и рыбка к нему, в связи с чем у нас с товарищами сложилась практика хождения в Д-20 – была такая пивная у метро Бауманская, где пиво в количестве 0,33 литра наливалось из автомата за монету в 20 копеек. Это было неудобно – пиво за две монетки не влезало в 0,5 литровую кружку, поэтому искали две и за три двадцульника наливали себе литр. Была пивнушка и Д-15, где в автомат опускали пятнарик и получали 0,25 литра, но она была меньше, грязнее и поэтому нам не сильно нравилась. Случалось это по субботам после занятий, т.к. самоподготовки в этот день не было, можно было спокойно постоять с товарищами, поболтать под пиво с рыбкой, расслабиться после напряжённой учебной недели. Потом я шёл в универсам на Бакунинской и затаривался на неделю всякой снедью, список которой мне вручала Лена с утра.

Но самым главным, что произошло у нас в семье в первый семестр – это поход за вторым ребёнком. С одной стороны, Лене быстро надоело перебирание бумажек учебного отдела, а с другой мы не собирались Таню оставлять в одиночестве и о втором думали давно и всерьёз. А тут такое удачное совпадение. Вот мы и занялись решением этого вопроса прямо с сентября. Как оказалось, уже в начале октября у Лены зачался ещё один ребёнок, чему мы были сильно рады.

Первый парад на Красной площади

Учёба учёбой, семья семьёй, но парадов 7 ноября в честь ВОСР никто не отменял. Посему уже в середине сентября (т.е. более чем за полтора месяца) начались первые занятия по строевой подготовке к параду. От академии требовалось выставить две коробки по 20 человек в 10-и шеренгах (т.е. по 200 человек в коробке) – одна от командного факультета, вторая от инженерного. На командном, где учились 3 курса примерно по 100 человек на курс, народу вполне хватало, ещё и освобождённые были. У нас училось человек по 50-55 на курс, а курсов всего 2. Спасало то, что на факультете ещё пока учились последние 4-хгодичники (выпускники 3-хгодичных училищ) и, кроме этого, нам добавляли молодых преподавателей и адъюнктов с разных кафедр, так что 200 человек набиралось, даже запасные в каждой шеренге имелись.

В Саратове я уже участвовал в параде по случаю 30-й годовщина Победы в Отечественной войне, но то Саратов с его Театральной площадью и коробкой 10 на 10, а тут Москва, Красная площадь и коробка в два раза шире. Я, в соответствии со своим ростом, попал 5 шеренгу где-то в её начало. Ну а далее всё по плану. Сначала, в сентябре, одиночная подготовке на плацу академии. С начала октября подготовка уже на стадионе академии БТВ (бронетанковых войск) в составе шеренг, пар шеренг и коробок целиком. К концу октября похолодало, даже иногда выпадал снег и нам запрещали его стряхивать с фуражек, чтобы не портить их заснеженного единообразия. За каждым из нас следил старший шеренги, подсказывал что-то, требовал, бывало даже покрикивал, но никто не возмущался – работа у него такая.

Учёба же пошла кувырком. Ведь мы с утра (часов с 08-08.30) были в БТВ, там часа полтора занимались, потом шли в ВАХЗ (а это около получаса пешком из Лефортова на Бауманскую). Занятия начинались часов в 11.00 – две пары до обеда, пара после обеда и на сампо времени почти не оставалось. Мне и тем, кто жил рядом с академией было еще неплохо, а вот тем, кто жил в Бирюлёво приходилось совсем туго, туда в один конец ехать надо было минимум 1,5-2 часа несмотря на то, что пробок в Москве почти не было. Ещё хуже стало, когда начались заключительные тренировки. Они проходили на Ходынке с 10.00. Мы к 08.30 собирались на Динамо и организованной толпой шли на лётное поле, которое было размечено под Красную площадь. Там строились так, как должны стоять на Красной площади и имитировали весь парад от приветствия и до прохода последней коробки. Проходов было всего 2-3, но ведь ходили все парадные коробки, а их десятки. Так что весь день шёл насмарку и занятий в академии не было. А вот учебный план никто не отменял, поэтому в те дни, когда нам не надо было тренироваться на Ходынке, учебных занятий было по 4-5 пар.

Кроме того надо было не один раз съездить в центральную швейную мастерскую МО СССР с тем, чтобы заказать, пройти примерку (а то и две) и получить новую парадную форму, главной в которой являлась шинель. Надо было получить парадный ремень с аксельбантами, кортиком и всё правильно приладить на парадную шинель. Делалось это вручную, собственно и по сию пору так происходит, но уже не на шинель, а на китель. А потом строевые смотры, когда каждого командиры с линейкой проверяют на предмет точности и аккуратности пришития всего на своё место. А эта замечательная штука – матузок – такая тонкая верёвочка на фуражке, которая при проходе одевается на подбородок и не даёт ей слететь с головы во время парада. Как жаль, что у меня на Саратовском параде такого не было. И как завершающий штрих – генеральная репетиция на Ходынке, когда всё должно быть правильно – от красоты пришитого погона на шинели до слаженности прохождения всех коробок перед муляжом мавзолея.

И вот день парада – 07 ноября 1982 года, полукруглая 65-я годовщина Октябрьской революции. В 07-08.00 у нас парадный завтрак: сухой рис, сухое, как подошва мясо и крепкий горячий чай. Всё такое, которое не позволит продристаться при выдвижении на площадь и при прохождении торжественным маршем по ней. На построении после завтрака меня назначают «пеньком» - это такие люди, которых загодя вывозят на площадь и ими помечают передние углы расположения коробок на площади. В нашей академии назначили пеньками пятерых: по два на коробку и ещё один на место начальника академии. Почему пеньком выбрали меня – не знаю, но вот пришлось садиться в машину и ехать. Остальные шли строем от академии до Красной площади с привалом у московского почтамта, где можно было отдохнуть и оправиться. Весь путь пешком занимал около часа-полутора, т.е. примерно в 09.20-09-30 все коробки должны стоять на площади.

Ну а пеньки уже в 08.30-08.40 стояли на своих местах. Поздняя осень в тот год выдалась холодная, но малоснежная. 07 ноября температура воздуха в районе площади была около минус 8 градусов, ветер гулял не сильный, но пронизывающий. Я, как и многие другие, утеплился: под кителем свитерок, в сапогах два носка с газетой между ними (считалось, что газета позволяет существенно сохранить тепло ногам), дополнительные перчатки под белыми парадными. Но всё это не помогло, замёрз я как цуцык, ведь даже активными движениями нельзя было согреться, дозволялось только пошагать на месте и покрутить головой. Но зрители, которые стояли у ГУМа замёрзли, видимо, не меньше. Особенно жалко мне было одного негра, который от холода постепенно превратился из черно-коричневого в тёмносине-зелёного, колотило его как в припадке, а нос он не всегда успевал вытирать. Но не уходил – духом оказался крепок, а может быть и нельзя было уйти, если уж пропустили.

Наши пришли в 09.30. Пеньки из академии ВВС им.Жуковского (они стояли рядом) ушли греться в автобус, который их увёз, не дождавшись начала парада. А вот нас всех пятерых поставили на свои места в коробках. К тому времени у меня руки почти не шевелились, ноги закоченели и плохо слушались и вообще было сильно холодно всем частят тела. Но находясь среди своих, защищавших от ветра и активно потоптавшись я чуть согрелся.

И вот команда: «Парад, равняйсь, смирно! Для встречи слева на караул!». И понеслось... Пока объезд, приветствия, речь Устинова и т.п. пришлось стоять и не дёргаться – опять подмёрз. Но наше прохождение далеко не первое, оно даже во второй половине пешей части парада, так что потоптавшись при движении успел прийти в себя. И мы пошли. Брусчатка оказалась совсем не подходящим покрытием для торжественного марша. Нас на тренировках об этом предупреждали, но пока сам не почувствуешь кривизну подстилающей поверхности – не поймёшь. Оркестр тоже из-за эха криво слышен: пока идёшь мимо Исторического музея слышен отражённый от него звук и шагаешь под него, а как выходишь на прямую вдоль кремля, тот же звук приходит на полсекунды быстрее и приходится шаг перестраивать. Я потом часто смотрел парады и почти всегда замечал, что многие коробки при выходе на прямую начинают колыхаться – физика, однако… Вот и мы, поколыхавшись немного взяли ногу и задолго до мавзолея точно попадали левой ногой под барабан.

На том параде я первый и последний раз в своей жизни видел живым нашего Генерального секретаря ЦК КПСС, Председателя Президиума Верховного Совета СССР Леонида Ильича Брежнева. Генсек стоял рядом с Д.Ф.Устиновым (они на фото к рассказу) и выглядел далеко не блестяще. Мне, идущим в начале шеренги, это было видно достаточно хорошо. Но кто же мог предположить, что умрёт он всего через три дня после парада – 10 ноября 1982 года. Также никто не думал, что его смерть по сути ознаменует закат не только эпохи развитого социализма в СССР, но и государства в целом, что приведёт в конце концов к развалу огромной страны на 15 (а потом и больше) удельных княжеств.

После смерти Брежнева мы, вместе с трудящимися Москвы и всего Советского Союза, устраивали нескончаемый людской поток прощания с телом покойного в Колонном зале Дома Союзов. Не знаю кто сколько, а мы перед гробом прошли три раза. Потом, в день похорон 15 ноября, наш факультет стоял в оцеплении (наше место оказалось около гостиницы «Москва») и мы вблизи наблюдали всю похоронную процессию во главе с новым генсеком Юрием Владимировичем Андроповым. Тогда мне удалось очень хорошо разглядеть всё наше Политбюро ЦК КПСС, правительство и другое руководство государства.

Первая сессия

В январе-феврале уже следующего 1983 года пришла пора отчитываться за полученные в семестре знания. Уже не помню точно сколько и в каком порядке сдавали зачёты и экзамены, но кое-что в памяти осталось. Сдавали мы, по-моему, такие предметы: «Актуальные проблемы истории и политики КПСС», «Алгоритмизация и программирование», «Специальные главы высшей математики и вычислительная математика» и ещё чего-то.

Первым экзаменом у нас шла математика. Я пошёл в первой пятёрке. В институте и училище я всегда ходил 21-м – по номеру любимой школы. Но тут нас было всего 12, поэтому я выбрал номер захода цифру 5 – по дате своего рождения. Экзамен принимал сам Э.М.Карташёв. Из первой пятёрки, подготовившись, я пошёл отвечать первым. Отвечал, вроде, неплохо, особенно на какой-то вопрос из матстатистики, даже вопрос из его теории интегральных преобразований осилил. Но Эдуарда Михайловича мои ответы, видимо, не сильно восхитили и он поставил мне «хорошо». Эту оценку вписал в экзаменационную ведомость, в зачётку и я вышел чуть обескураженным – привык в училище только отличные оценки получать, а тут первый же экзамен, и пролёт.

В конце экзамена, когда вся группа построилась по поводу подведения итогов экзамена, Карташёв огласив все оценки кроме моей, потребовал от командира отделения новый бланк ведомости и мою зачётку. Сопроводил он это словами про то, что поставил в группе 4 отличных оценки, но и мой ответ по полноте и качеству был не хуже. Я же просто оказался первым, когда ему ещё не на кого было ориентироваться. Поэтому он решил повысить мне оценку, что тут же и сделал, переписав всю ведомость. В моей зачётке жирно зачеркнул ранее выставленный «хор» и строкой ниже вписал «отл». Мне было очень приятно и за себя, и за Карташёва. Я его, как педагога и учёного и так уважал, а тут и вовсе он для меня стал одним из тех, на кого надо равняться, ведь Эдуард Михайлович не только признал свою ошибку, но и исправил её принародно.

Алгоритмизацию и программирование мы сдавали Царину и Андриянову. Мне было всё равно какой билет сдавать. Наслаждение от дисциплины я испытывал огромное, изучал её добросовестно, в подробностях и много шире того, чем давали на лекциях и требовали на практике. Поэтому и сдал дисциплину, фактически не готовясь, на «отлично».

Не на много труднее мне было сдавать Историю КПСС. Я её и в училище хорошо изучил, и в войсках с солдатами на политзанятиях продолжил изучать, и на занятиях В.С.Кавунова по марксистско-ленинской подготовке – хорошо он занятия вёл, интересно и глубоко. Так что и тут получил «отлично» особо не заморачиваясь с изучением билетов. Разве что некоторые даты повторил.

Как сдавал другие зачёты и экзамены уже не помню. Но по всем получал исключительно «отлично». Так вот и закончил первый семестр сплошь отличником. На этой волне даже подумывал про то, чтобы и в академии стать как минимум, краснодипломником, а то и золотым медалистом, но не склалось. Все мечты про красный диплом рассыпались уже в конце первого курса.

Второй семестр

В начавшимся втором семестре поменялись некоторые дисциплины, как общеобразовательные, так и военно-специальные, но и их изучать мне нравилось не меньше, чем предметы первого семестра. Мне вообще всегда нравилось учиться, я даже правило для себя выработал: «Учится – не работать, оно всегда интереснее и легче». Особенно мне нравилось постигать математические методы оптимального управления на кафедре №1, которую я уже считал своей родной кафедрой. Ведь тут преподавал мой Учитель Ян Язепович Варславан и тут мне предстояло писать диплом. Варславан хоть и не вёл у нас ни одного занятия, но руководителем моей дипломной работы обещал стать. Тем более, что тема диплома для меня у него уже было.

Слава Богу, что парада во втором семестре не предполагалось ни в каком виде. 7 ноября будет в третьем семестре. Новый генеральный секретарь ЦК КПСС Ю.В.Андропов хоть не был вполне здоров, но помирать пока не собирался. Несколько мешали учёбе наряды по академии (мы, младшие офицеры, обычно ходили помдежами по нашему второму факультету) и гарнизонные патрули. В патруль мы ходили не менее, чем раз в месяц и чаще в выходные дни. Кому как, а мне в патруль ходить нравилось гораздо меньше, чем сидеть в наряде по факультету. На факультете можно было чего-нибудь поизучать, почитать, а вот в патруле надо было постоянно присутствовать на маршруте в сопровождении двух солдат из комендантского полка (а они и донести могли офицерам-комендачам, если, по их мнению, ты недобросовестно нёс службу).

При несении гарнизонной патрульной службы требовалось отловить определённое число в чём-то недобросовестных военнослужащих, составить соответствующие протоколы на них и отчитаться потом в комендатуре. Если требуемое число военных задержать не удавалось, то в академию на тебя приходила бумага на основании которой могли и взыскание наложить, в том числе с занесение в учётную карточку. Особенно трудно и противно приходилось в патруле на вокзалах во время демобилизации (т.е. весной и осенью). Через Москву валом валили дембеля домой. Абсолютное большинство из них были в форме весьма далеко напоминающую военную. Аксельбанты из бельевых верёвок, бархатные подворотнички, расшитые золотом погоны, странно украшенные шевроны, глаженые утюгом сапоги и, как апофеоз крутости, полный комплект значков солдатской доблести: от золотого значка ВСК и до специалиста 1-го класса, а то и Мастера. Таких нам предписывалось отлавливать, приводить их форму одежды в уставной вид, записывать в протокол и отпускать, ведь они уже гражданские люди. Ребята по полгода готовились к дембелю, писали сами или руками молодых дембельские альбомы, расписывали до неземной красоты свою форму в которой хотели появиться у себя дома, а тут такой облом. Некоторые плакали обрывая и спарывая с себя всю эту красоту, очень жалко их было, но вот приходилось и этим в патруле заниматься.

На сколько я помню, именно из-за патрульной службы из академии в начале второго семестра был отчислен и отправлен обратно во Львов мой хороши товарищ Женя Горбач. Толковый был парень, поступил в ВАХЗ с должности начальника окружного (ПрикВО) РАСТ, учился неплохо. Однако жена его в Москву отказалась ехать, и он жил в общаге вместе с неженатыми. За полгода несколько опустился, не столь добросовестно следил за своим внешним видом и формой одежды, иногда лишнего (но не до полусмерти) выпивал и в таком виде несколько раз позволил себе явиться в комендатуру на развод патрулей. Его оттуда выгоняли (хорошо, что на гауптвахту не сажали), а от дежурного по академии требовали другого слушателя. Несколько таких залётов и парня отчислили из академии. Поехал он к жене, но на какую должность – не было ясно. Писал потом, что дали-таки ему начхима мотострелецкого полка где-то в лесу Западной Украины, но жена и туда не поехала. Что стало с Женей потом – не знаю, связь у нас потерялась. Это была вторая потеря в наших математических отделениях. Первым был Паша, про которого я писал в рассказе «ВАХЗ. Академия. Поступление»

В самоволку за ребёнком

Но главной для меня всё больше становилась семья, ведь мы ждали второго ребёнка. Беременность у Лены протекала нормально, ребёнок развивался правильно, а вот кто это будет (девочка или мальчик) тогда нам сказать ещё не могли. Мне, естественно, хотелось мальчика, но и против девочки я вовсе не был, ведь наша первая Таня была замечательным человечком и поиметь ещё одну такую было даже очень неплохо.

Ближе к концу первого курса Лена вышла в отпуск по беременности и родам, и мы решили, что рожать она с Таней поедет к маме и бабушке в Саратов. По идее во время родов меня в Москве быть не должно: то ли лагеря намечались. То ли ещё чего. Уехала жена где-то в первой половине июня, а я остался один и усиленно готовился ко второй сессии. Но подготовка подготовкой, а про нарождающуюся новую жизнь думалось постоянно. Для этого почти каждый день ходил на почту у метро «Бауманская» (там был междугородный телефон) и звонил в Саратов, задавая один и тот же вопрос: «Ну как там Даша?» - я почему-то был уверен, что родится девочка и мы заранее решили, что именно таким будет имя нашей второй дочери. Но Даша, в отличии от Тани, не сильно торопилась на этот свет – по-видимому, ей и в животе у мамы было достаточно комфортно.

Я тем временем сдавал сессию, опять всё на «отлично». К 06 июля 1983 года осталось сдать курсовую и экзамен по Д-3 – это шифр дисциплины, которая была тогда секретной и реально называлась «Математическое моделирование в специальной химии», т.е. ВСД (вещества специального действия). Курсовую работу надо было защищать, по-моему, где-то числа 07 июля, а экзамен дня через 3 после него, т.е. 10 июля.

Позвонив в Саратов 06 июля после утреннего развода услышал от тёщи:
- Лену вчера вечером на скорой отвезли в первый роддом. Дашенька родилась сегодня в два часа ночи. Рост 52 см, вес 3,5 кг. Всё хорошо и с ней, и с Леной. Забирать их из роддома будем 11 июля.

По началу у меня и в мыслях не было ехать встречать дочь из роддома, но услышав всё это у меня в голове что-то щёлкнуло и тут же пришло решение, что я просто обязан поехать в Саратов. Всё складывалось удачно: завтра иду защищать курсовую, потом сдаю экзамен и 10 июля вечером еду в Саратов с тем, чтобы быть там 11 утром и встретить Дашеньку с Леной. Так как отпуск наш намечался лишь с конца июля об этом своём решении я переговорил с командиром группы Юрой Бичевым. Он обещал на два-три дня прикрыть моё самовольное оставление академии. Юра очень просил на долго не задерживаться, так как в соответствии с Дисциплинарным уставом ВС СССР самоволка более, чем на трое суток автоматически превращалась в дезертирство, а дело переквалифицировалось из дисциплинарного в уголовное. На том и порешили.

Если есть решение, то его надо исполнять, поэтому в тот же день после самоподготовки т.е. около 18.00, сдав Сов.секретный учебник и оставив ДСП, поехал на Павелецкий вокзал покупать билеты. Старался взять на такой поезд, который приходит в Саратов пораньше, чтобы успеть в роддом, но удалось только на тот, который приезжает около 12.00, да и то в общий вагон. Обратный билет ни на 12, ни на 13 июля взять не удалось, но была надежда, что сумею-таки купить его в Саратове.

Довольный, что билет есть, поехал к себе в академическое общежитие. Поднявшись к комнате, с удивлением обнаружил, что рядом с ней прямо на полу сидит наш секретчик старший лейтенант Игорь Аладышев. Вид у Игоря был уныло-перепуганный. Он, увидев меня, попросил показать ему мой дипломат (для тех, кто не помнит – это не должностное лицо МИДа, а такой небольшой плоский чемоданчик для документов). В дипломате, лежали мои тетради, книги и тот ДСП учебник по ВСД, который я хотел почитать накануне защиты курсовой. Однако, к моему ужасу обнаружилось, что это был не ДСП, а Сов.секретный учебник. Они были очень похожи по всем параметрам вплоть до названия и только в их правом верхнем углу было написано либо «Совершенно секретно», либо «Для служебного пользования». Поэтому и я, сдавая учебник, и Игорь, принимая его, очень крупно лопухнулись, не обратив внимания на гриф. Учебник с грифом ДСП можно было выносить к себе в общежитие, а вот Сов.секретный надо было обязательно сдать в секретку до её закрытия, т.е. до 19.00. Я вернулся с вокзала около 20.00, секретка закрыта, известие о том, что Сов.секретный документ не сдан уже, наверное, дошло до дежурного по академии. К дежурному мы с Игорем и пошли, чтобы обеспечить надёжное хранение столь важного документа. Но тот документ принять отказался, посоветовал оставить его себе и понадёжнее охранять в комнате общежития.

На следующее утро на разводе я был вызван из строя аж целым начальником факультета генерал-майором А.А.Шабалиным. Простым объявлением выговора за нарушение требований приказа МО СССР №010 генерал не ограничился и решил устроить мне показательную порку. Он минут 10-15 по-всякому меня ругал и обзывал, даже матерно. В итоге я не выдержал, не громко, но внятно сказал: «Да пошёл ты на х…!» и встал в строй без его разрешения. Шабалин от такой наглости поперхнулся и умолк, даже не найдясь чего ещё мне сказать. К тому времени развод закончился, и мы пошли на Д-3 защищать курсовую.

Курсовую работу я защитил на «отлично», видимо преподаватель ещё не знал про мой залёт с Сов.секретной книжкой по их дисциплине. А вот экзамен через три дня я сдавал самому начальнику кафедры полковнику, доктору химических наук, профессору (ФИО не помню) и сдал только на «удовлетворительно». Чуть позже один из слушателей, стоявших в день моего позора в наряде по нашему факультету, рассказал, что начфак Шабалин, подписывая рапорт о приёме-сдаче дежурства, говорил по телефону с начальником кафедры и объяснял ему, что такой разгильдяй, как Абрамов не может быть отличником и почти что требовал поставить мне оценку не выше тройки. Начальник кафедры просьбу Шабалина удовлетворил, специально ко мне пришёл на экзамен и не особо напрягаясь доказал и мне, и окружающим, что Д-3 я знаю только на троечку, да и то с натяжкой. Оценка эта шла в диплом и была той единственной тройкой, которая не позволила мне получить красный диплом, хотя средний балл у меня получался 4,85 при необходимом минимуме 4,75.

Ну и фиг с ней тройкой. Мне было не до того, ведь в тот же вечер надо было ехать в Саратов, встречать вторую дочку Дашу. С этим подошёл к командиру группы напомнить об отъезде, но на сей раз Юра Бичев был очень испуган, ведь я на особом контроле у начфака. Сказав ему, что я по любому уеду и если он обещал меня прикрыть, то обещание надо выполнять, повернулся и пошёл в общагу собираться на поезд Москва-Саратов.

В поезде поспать не удалось – общий вагон, однако. Но самое плохое состояло в том, что с прибытием поезда на Саратовский вокзал в 12.00 я мог оказаться дома у тёщи на 6-м квартале не раньше 13-13.30 и, по-видимому, однозначно опаздывал в роддом. К моей радости где-то в 11-11.30 поезд, проходя мимо 3-й Дачной замедлился, скорость его не превышала 5-6 км/час. Недолго думая, я схватил свою сумку и с благословения проводницы выпрыгнул на пути. До остановки троллейбуса было не далеко, ехать от 3-й Дачной до 6 квартала всего минут 20-25, так что ещё до 12.00 я был в тёщиной квартире. Надежда, что успею встретить жену и Дашу из роддома сохранялась. Однако, все были уже дома, меня встретила старшая Танюшка и тёща, которая приехала с Леной и Дашей буквально минут 15 назад. Лена только что зашла в ванную, бабушка с дедом были на кухне, а наша младшенькая Дашенька сытая и довольная спала в кроватке.

Ребёнок мне очень понравился. Ну как такая девочка может не понравиться? Я не видел Дашу во сне до её рождения, как Таню, но она сразу показалась мне именно такой, какой я хотел бы её видеть. Или, наоборот, увидев дочь я понял, что именно такую и хотел? Светлокожая, со светлыми волосиками и круглыми щёчками – очень красивая девочка. Наглядеться было невозможно. А тут и Лена вышла из ванной – все три мои девочки вместе и я с ними. Теперь у меня состоялся полный комплект любимых девчонок с моими любимыми женскими именами: Лена, Таня и Даша.

Через некоторое время Даша проснулась, громко и настойчиво потребовала её перепеленать и покормить. Тут мне удалось рассмотреть её всю. Девочка оказалась крупненькая, крепенькая с серыми глазами. Пеленала её Лена, а я любовался. Жаль, конечно, что в роддом не успел, зато на первом пробуждении Даши не в роддоме поприсутствовал.

На следующий день мы с Леной пошли в ЗАГС оформлять свидетельство о рождении. Тётенька регистратор, взяла справку из роддома, паспорт жены и моё удостоверение личности. Потом с подозрением посмотрела на нас и спросила: «Вы действительно муж и жена?», а меня: «Вы в самом деле хотите, чтобы я вас записала отцом ребёнка?». Получив на оба вопроса сугубо положительные ответы, она, тем не менее, отказалась оформлять свидетельство, сославшись на отсутствие свидетельства о браке взять которое с собой в Саратов я не догадался.

Вечером того же дня, после безуспешной попытки взять билет на Москву в кассе саратовского вокзала, я купил его с рук. При СССР так можно было сделать, ведь в те времена ни ФИО, ни номер документа, удостоверяющего личность, на билете не указывались. Вагон оказался купейным, так что удалось нормально выспаться. Утром 13 июля, приехав в Москву достаточно рано, даже успел на развод. Как оказалось, два дня моего отсутствия ни начфак, ни начальник курса не заметили, а у Юры Бичева свалился камень с души, когда он увидел меня в строю группы.

Вот так в самоволке я впервые увидел свою младшую дочку Дашеньку. Пусть не получилось встретить её из роддома, зато при мне она впервые проснулась в кругу своих самых родных людей среди которых был и я. Ну а вскоре подоспел и летний отпуск, который я провёл со всеми своими в Саратове. Шебутной, конечно, получился отпуск, но он мне понравился, ведь его мы проводили уже вчетвером. Зарегистрировали мы младшую дочь в ЗАГСе Бауманского района Москвы гораздо позже, в конце августа, после отпуска. Там местом её рождения указали Москву, хотя справка из роддома была саратовская. Так наша младшенькая стала москвичкой, а не саратовчанкой.