Эпилог
Миновав цементные заводы, нефтегавань Шесхарис, оставив позади город Новороссийск, легковой автомобиль начал преодолевать повороты Сухумского шоссе. Дорога стелилась по широким карнизам хребта Маркотхе, на высоте - над блестящим, словно рыбная чешуя, морем, жадно съедающим медовый поток горячего солнечного света. Налево шоссе ограничивалось стеной песчаника и известняка, на бело-кремовом фоне которого тёмной зеленью выделялись большие пушистые туи вместе с россыпью невысокого можжевельника, кустов кизила и невысоких деревьев скального дуба. Направо – крутой обрыв, прямо в море, распластанное как на ладони, напоминающее жидкий металл. Ущелья чередовались с выступами берега, и поэтому шоссе то удалялось от моря, то опять к нему возвращалось, давая возможность видеть всю обширность Цемесской бухты и раскинувшийся по её берегу Новороссийск.
Разгар лета. Жарко. Полуденный воздух наполнен неумолчным стрекотом бесчисленных невидимых цикад. А впереди – всё ближе и ближе – крупным добрым медведем легла гора Дооб, опустив лапы в прохладу морской воды.
- Пожалуйста, Иван Семёнович, останови у памятника затопленным кораблям, - попросил водителя Владимир.
Водитель остановил машину почти у края карниза, где находилась пара экскурсионных автобусов. Туристы щёлкали фотоаппаратами и разглядывали огромный памятник – величественно-мощную фигуру и суровое лицо гигантского гранитного героя. Группа людей окружила экскурсовода – молодую женщину в коротких летних джинсах, цветастой трикотажной футболке, в солнцезащитных очках. Показывая рукой в сторону уходящего вдаль моря, она повествовала о судьбе военных кораблей Черноморского флота, потопленных в июле 1918 года по приказу В.И.Ленина, дабы они не достались Кайзеровской Германии. Рассказ её был красочен, в меру эмоционален, но в голосе улавливалась интонация усталости и привычности говорить об этом довольно известном эпизоде из истории Российского Флота.
Люба подошла к туристической группе и вместе с экскурсантами с интересом слушала о том, как боевые корабли, сигналя флажками «погибаю, но не сдаюсь», ушли на дно Цемесской бухты, как из эскадренного миноносца «Керчь» были торпедированы те корабли, командиры которых отказались выполнить приказ и открыть кингстоны. «Последним был торпедирован линкор «Свободная Россия», - волнительно-красноречиво рассказывала экскурсовод, - огромный корабль медленно оседал на правый борт. Весь в дыму, он кренился всё больше и больше и, наконец, с грохотом роняя в волны орудийные башни, перевернулся вверх килем. Через тридцать семь минут он ушёл в глубину. На Западном и Восточном молах, на пристанях толпились новороссийцы, со слезами провожали они эскадру в её последний путь…».
Люба остановила стеклянный взгляд на мысе Дооб. Память, активно работая под действием рассказа, возвратила Любу назад, в кошмарную ночь 31 августа 1986 года. Она даже подробно, чисто физически ощутила, как захлёбывалась в ночной солёно-горькой воде, перепачканной маслянистыми веществами, от запаха которых организм выворачивало наизнанку.
Владимир неслышно подошёл к ней и коснулся её плеча.
- Любовь Германовна, – она вздрогнула, но, обернувшись, грустно улыбнулась ему, - Любочка, с тобой всё в порядке?
- Да. Вспомнила…, - и Люба кивком головы указала направление.
В момент паузы кто-то из туристов задал экскурсоводу вопрос:
- Скажите, вы можете что-нибудь поведать о гибели русского «Титаника»? Ведь пароход затонул где-то здесь?
Экскурсовод, поправив очки, оглянулась на Чёрное море.
- Русский «Титаник»? Вы, вероятно, имеете в виду столкновение пассажирского лайнера «Адмирал Нахимов» и грузового судна «Пётр Васёв»? Да, могу, конечно. Суда столкнулись на выходе из бухты. - Женщина поднесла к глазам левую руку, на которой блестели кокетливые маленькие часики. – Давайте поговорим об этом на обратном пути, хорошо? Времени мало. Прошу всех пройти в автобус.
- Владимир Алексеевич! – позвал водитель. – Поехали. Время! – и тоже указал на циферблат крупных часов на большой грубовато-волосатой шоферской руке.
Владимир и Люба поглядели друг на друга понимающе.
- Время, - задумчиво произнесла Люба, - всему свое время, на все свое время. Время лечит, время исправляет. Что-то со мной сейчас происходит… Хочется плакать. Не верится, что я там тонула, - и она ткнула рукой в морскую гладь рядом с мысом Дооб, - всё было будто не с нами.
Владимир развернул её за плечи и подтолкнул к месту, где стояла машина.
- Люба, не надо меланхолии. Никогда не оглядывайся. Сейчас хорошее время. Поехали, а то я соскучился по детям и тороплюсь и х увидеть.
Автомобиль покатил дальше, приближаясь к Дообскому мысу.
- Я впервые здесь. Тогда эту удивительную гору я видела издалека и думала, что на её вершине рай. А она – гора как гора, ничего особенного. Но здесь я впервые и поэтому загадаю желание.
Люба закрыла глаза и что-то невнятно себе прошептала, шевеля губами. Владимир поглядел на неё сбоку и тотчас узнал в ней ту далёкую молоденькую красавицу с бархатным тёмным волосом, единственную женщину во всем мире, которая была ему так нужна. Хотя можно было заметить, что за двадцать лет в уголках вишневых глаз появились лучистые морщинки, Любино лицо всё равно оставалось молодым и открытым. Жизнеутверждающее начало, продолжавшее бурную деятельность в её душе, не позволяло Любе стареть. И внутренняя энергия очаровательной молодости отражалась на внешности этой красивой, любящей и любимой женщины.
- Володя, почему ты так смотришь на меня?
Владимир, немного подумав, решил ответить:
- Я, может, скажу сейчас то, чего нельзя говорить, так как оно бесчеловечно…
- Что же это?
- Знаешь, дорогая моя, - оттягивая, произнёс он, - я благодарен судьбе…, я благодарен той страшной беде в 1986 году. Несмотря на весь трагический ужас, беда соединила меня с тобой…
Люба слегка сжала его руку.
- Значит, ты тоже иногда заглядываешь в прошлое?
- Очень редко.
- А я часто. – Люба помолчала. – И я тоже благодарна, - прошептала она.
Так говорили супруги, совершая свой путь по Сухумскому шоссе до Геленджика, где в пансионате отдыхали их дети – двойняшки-отроки, дочь и сын. Владимир Алексеевич вырвался на неделю домой в Краснодар из экспедиции, пусть команда и неохотно отпустила своего руководителя, без которого дух экспедиции становился не тем.
Приближался Дообский мыс. Люба вся напряглась, внутри неё будто вертикально натянулась струна, готовая издать самозабвенный звук, если провести по ней смычком, или лопнуть.
- Володя, это Дооб, - она вглядывалась в лесную вершину горы, похожую на большого доброго медведя, словно хотела найти кого-то, встретиться с кем-то.
Вдруг на зелёный склон горы налетела серая тень, продержалась несколько мгновений и исчезла, снова уступая место солнцу. Люба отпрянула от стекла автомобильной дверцы.
- О боже!
- Что такое? – спросил Владимир.
- Показалось, видимо, - испуганно пролепетала Люба.
Она явственно почувствовала чьё-то легкое, едва уловимое прикосновение, похожее на дуновение теплого ветерка. Марлинский приветствовал её... Но Люба, пребывая в некотором изумлённом замешательстве, так и не смогла понять, привиделось ей это, или на самом деле призрак доблестного декабриста оказал ей любезность? Может, просто тончайшее шёлковое облачко заслонило на миг солнечный свет, создав иллюзию присутствия на горе кого-то бестелесного?..
Владимир заметил перемену в жене, её смятение. Он пододвинулся к ней и нежно прикоснулся губами к её пылающей щеке.
- Ты помнишь, что означает «Дооб»? – спросил он.
- Помню. Согласие, - тихо ответила Люба.
- Именно. Много в мире загадок. Но, пожалуй, самая сложная – человек. Эта загадка никогда не будет разгадана.
Он поцеловал Любину мягкую руку.
- Я очень люблю тебя, Любочка.
Люба вскинула брови и вдруг добродушно рассмеялась.
- Чего ты? Я сказал что-то смешное?
- Нет. Спасибо тебе, Володя. За столько лет впервые признался мне в любви. И так классически, так искренне!
2005-2006гг.