Глава 26
Мемуары тем хороши, что пишутся они о тех годах, о которых пишущий может хорошенько поразмыслить. Приятно, конечно, мысленно возвращаться к тем годам, когда ты был молод, полон сил и надежд на лучшую жизнь. Лучшей жизнью ты считал богатство, положение, власть. Но теперь, когда ты пишешь эти воспоминания, у тебя имеется и богатство, и положение, и власть, но ты не задумываясь отдал бы всё это за то, чтобы вернуть себе молодость, здоровье, надежды. Даже если к ним обязательным приложением идут наивность, неосведомлённость, и пусть даже иногда голод, холод, бедность. Самый ценный ресурс – это время. Когда ты был молод, времени у тебя было хоть отбавляй, но ты его не ценил. Теперь ты отдал бы всё что угодно за десяток лишних лет, но никто не подарит и не продаст тебе ни одного лишнего часа жизни, ни даже минутки.
Конечно, теперь, с высоты житейской опытности я иначе воспринимаю те события, которые пытаюсь описать. Мне очень просто поставить себя на место того же Ришельё, или Марии, или Людовика, или Королевы-матери, чтобы понять причины их поступков и даже некоторым образом предсказать их. Но что толку? Что свершилось, то уже свершилось, а то, что свершается сейчас вокруг меня, уже почти меня не волнует.
Разумеется, Ришельё был взбешён тем, что он не стал кардиналом. Разумеется, он не мог знать причины этого, но догадываться он мог. Он не мог в точности знать, что Людовик просил папского нунция передать Папе, чтобы он не назначал Ришельё кардиналом, сообщая, что эту просьбу он не мог не написать, поскольку Королева-мать очень уж настаивала на этом. Но он не желал бы, чтобы Папа выполнил эту просьбу. Одновременно папский нунций получал от Королевы задание передать Папе Павлу V, что назначение Ришельё кардиналом настоятельно необходимо. Екатерина Медичи и сама обращалась с письмами к Папе в поддержку этой просьбы. Не удивительно, ведь она принадлежала к знатному тосканскому роду, была почти землячкой с Папой. Итак, флорентийка (Флоренция, как вы помните – главный город Тосканы), землячка Петрарки и Бокаччо, Мазаччо и Донателло, Микеланджело и Леонардо да Винчи, она не без основания считала себя более цивилизованной, нежели её покойный супруг, Генрих IV, и на этом основании полагала возможным писать Папе. Что ж, быть может, она была права, ведь среди представителей семьи Медичи — четыре римских папы (Лев X, Пий IV, Климент VII, Лев XI), а также две Королевы Франции, одной из которых была она сама. Короля настраивал против Ришельё де Люинь, это понимали и Ришельё, и Королева-мать. Необходимо было избавить Францию от этого фаворита. Это было желанием Ришельё и Королевы. Маршал Франции, не руководивший ни одним сражением, получил звание коннетабля Франции под предлогом необходимости руководства походом против гугенотов. Но он и этим походом не руководил. Против де Люиня стало зреть недовольство, в народе стали появляться памфлеты, высмеивающие его. Гнев, густо кипящий в народе, всегда заваривается сверху, из самых верхушек власти. Если вы этого не поняли, вы не поняли ничего в истории государств. Доподлинно известно, что большую часть этих памфлетов писал Ришельё лично, написание других осуществлялось по его распоряжению. Наибольшую известность получил его памфлет «Приветственная речь и впечатление об умирающей Франции. Заклинание, обращённое к Королю, и призыв ко всем добрым французам». Сравнивая наступившие времена с временами «доброго Короля Генриха IV», Ришельё обличал дурных советников (намекая, прежде всего, на де Люиня), и удивлялся, почему Король правит без поддержки Королевы-матери.
Военные успехи Людовика в борьбе против собственных граждан другого исповедания вскружили ему голову. Несмотря на то, что Королева-мать уже была отстранена от власти, он решил окончательно очистить Францию от гугенотов. Новоиспечённые коннетабль также стремился подтвердить обоснованность своего высшего воинского звания. Но в конце лета 1621 года успехи сменились неудачами, гугеноты организовывались всё лучше и лучше, быть может потому, что ими уже не руководила Королева-мать, которая только мешала. В разгар осады небольшой гугенотской крепости Монёр фаворит коннетабль внезапно заболел, после чего в ночь с 14 на 15 декабря скоропостижно скончался.
Я позволю себе поразмышлять об этом событии. Незадолго до этого Королева узнала, что по распоряжению де Люиня за ней была установлена слежка. Также соглядатаи были приставлены и к де Ришельё. Ревнивый де Люинь, как мне кажется, мог догадаться и о том, что Мария чрезвычайно мила далеко не с ним одним. И, наконец, утомлённый упрёками со всех сторон и поколебленный в своём полнейшем доверии к де Люиню, сам Король Людовик XIII, как мне кажется, разочаровался в своём фаворите. Де Люинь продолжал вмешиваться во все и вся, появлялся там, где ему не были рады, делал то, что не нравилось решительно всем, не понимая, что он всем надоел. Ладно бы, если бы он вызывал отвращение у всех, кроме Короля, но уже и Король тяготился его обществом. Итак, сначала де Люинь стал политическим трупом в глазах Короля, после этого он стал трупом в полном смысле этого слова.
Я задумываюсь о том, как в это время относилась к нему Мария? Продолжала ли она его любить? Судя по нашим с ней отношениям – нет. Впрочем, быть может, она могла любить одновременно нескольких мужчин? Почему я пишу «быть может»? Я знаю, что она на это была способна. Всегда. Могла ли она совмещать любовь к двум, трём, или большему количеству мужчин? Легко! Впрочем, что такое «любовь» применительно к Марии? Мне кажется, что она не способна была любить человека, которого хорошо знала. Ум её был излишне мужской. Она анализировала всё. И всех. Сейчас, оглядываясь на всю её жизнь, я начинаю подозревать, что и меня она не любила, а лишь использовала для своих целей, для своих интриг. Мне кажется, что по-настоящему она любила Атоса. Графа де Ла Фер. Это пришло к ней со старостью, с сентиментальностью. Когда она уже почти перестала интриговать. Впрочем, она бы интриговала и находясь одной ногой в гробу, и даже в минуту смерти, вероятно, попыталась бы обвести вокруг пальца смерть-старуху. Но её отношение к Атосу было чем-то особенным. Быть может, она понимала, что ей никогда не бывать его женой? Я снова отвлёкся от темы. Но тема моя связана так или иначе с характером Марии, который для меня не разгадан до конца. Я задаю себе эти вопросы для того, чтобы попытаться понять, во-первых, не помогли ли де Люиню покинуть этот бренный мир? И, во-вторых, не причастна ли к этому Мария?
Нет, нет, Мария никогда не использовала яд. Она предпочла бы уговорить сколько угодно мужчин, пользуясь своими чарами, они бы вызвали его на дуэль и убили бы. Да и к чему Марии было бы это затевать? Мужем он был вполне покладистым, и, как мне кажется, он вполне поверил в то, что является отцом сына, и является причиной той второй беременности, конца которой ему не довелось дождаться.
Отравление нежелательного соперника – это по линии Медичи. Ненавидела ли Мария де Люиня? Безусловно! Умела ли она пользоваться ядами? Несомненно! Имела ли она возможность осуществить такой дерзкий план? Очевидно! И вот ещё какое соображение. Если бы не это, если бы не цель поторопить де Люиня на тот свет, то ради чего Мария прибыла в военный лагерь? Просто для того, чтобы быть рядом с сыном во время боевых действий? Ну нет, не может быть! Ведь он сражался с её бывшими союзниками, с мятежными гугенотами. Для неё лучше было бы наблюдать за сражением издалека. Если бы победил Король, её положение уже не ухудшилось бы, а если бы победили гугеноты, она могла бы рассчитывать на улучшение своего положения, поскольку Король, руководимый де Люинем, стал почти открытым её врагом. По всему ей не следовало бы присутствовать там, где были Король и де Люинь, если только у неё не возникла потребность лично побывать рядом с де Люинем, чтобы при первом удобном случае помочь ему смертельно заболеть.
Ещё один маленький вопрос задаю я себе. Могла ли бы Королева решиться на такое с нравственной точки зрения? Почему нет? Поставьте себя на место Королевы-матери, которая правила всей страной, и которая была изгнана родным сыном из дворца, отлучена от власти, и которая прекрасно понимает, что причиной этой её опалы явился как раз именно этот самый де Люинь?! Мне пришло на память и то, что ведь это по наущению де Люиня Людовик распорядился, чтобы де Витри убил маршала д’Анкра, её любовника, после чего была казнена его супруга Галигай, а сама Королева была выслана в Блуа. Если бы оказалось, что Королева – причина смерти де Люиня, то таковую смерть следовало бы признать результатом мести за убийство любовника, почти мужа, за убийство фаворитки, а также за то, что он отнял у неё собственного сына. И за то, что он, никто иной, как только лишь он, он отнял у неё корону и королевство, отнял Францию!
Я даже не берусь осуждать её за это, если бы это оказалось правдой.
Сегодня вечером я поставлю свечу за упокой Марии Медичи, прочитаю молитву во искупление её грехов. Какая ни на есть, ведь она была нашей Королевой!
Итак, Павел V не сделал Ришельё кардиналом. Но 28 января 1621 года его не стало. Так что обижаться епископу Люссонскому было уже не на кого.
Григорий XV сделал его кардиналом лишь в 1622 году. Что ж, прав был Ришельё, который сказал: «Во Франции самое лучшее лекарство от всех бед – терпение».
Через четыре месяца после смерти де Люиня Мария вышла замуж за герцога де Шеврёз и стала герцогиней де Шеврёз. С этой минуты я уже совершенно обосновано буду называть её Шевреттой. И вправду ей очень подходило это имя. Она, действительно, была прыгучая и активная, как молодая Козочка, Chevreau, Chevre.